После нас - хоть потом

Глава 1. СУКИН СЫН

С собаками в Капитолий не пускали.

Ратмир сидел на привязи рядом с шершавым бетонным столбом, время от времени пытаясь избавиться от намордника. Делал он это без особого старания. Давно уже ставшая привычной ременчатая снасть не причиняла ему особых неудобств - просто надо было хоть чем-то себя занять. Утро выдалось душноватое, зато спокойное. Никто не толпился на асфальтовом пятачке и на полого восходящих ступенях, не требовал справедливости, не вздымал картонок с коряво начертанными лозунгами. Врождённое чутье подсказывало Ратмиру, что свора шумных двуногих существ если и сбежится сегодня к Капитолию, то позже - за полдень, в самую жару.

Людских скоплений Ратмир побаивался - и не без причины. Не далее как вчера на этом самом месте его старому знакомцу Рыжему Джерри рассекли ухо спекшимся комком земли, по твердости не уступавшим камню.

Несомненно, прискорбное это происшествие не на шутку встревожило собаковладельцев, поскольку лечить - еще дороже, чем держать. Во всяком случае, на привязи Ратмир пребывал в гордом одиночестве, что уже само по себе слегка тревожило. Пять машин у парапета - и никого рядом. Ни двуногих, ни четвероногих. Вдобавок хозяин, уходя, впервые предложил псу остаться в салоне, каковое предложение тот, естественно, с презрением отверг. Возможно, зря.

В безоблачном небе время от времени раздавалось некое громоподобное ворчание, на которое давно уже ни одна собака в городе внимания не обращала. Гремит - и пусть себе гремит.

- Кутька, фас! - послышался сзади звонкий детский голос.

Ратмир оставил в покое намордник и, приподняв брыластую морду, перекатил круглый коричневый глаз туда, где, отделенная от проезжей части узким тротуаром, лениво колыхалась за черной чугунной решеткой перистая листва акаций.

Возможно, озорной возглас был адресован вовсе не ему. Тем не менее возникло нехорошее предчувствие. Ратмир наморщил выпуклый лоб и, тихонько заскулив, уставился на высоченные дубовые двери - за ними недавно скрылся человек, которого пес чтил, как бога. И хотя хозяин каждый раз благополучно выходил из недр розовато-белой громады с куполом и колоннами, беспокойство всегда терзало Ратмира до того самого мига, когда послышатся знакомые шаги, грубоватая сильная рука потреплет небрежно по холке, открепит поводок от столба, и единственный в мире голос прикажет негромко: «Ратмир! Место!» После чего можно будет, ни о чем уже не заботясь, метнуться стремглав в открытую дверцу машины и, повизгивая от радости, взгромоздиться на заднее сиденье.

Тяжелая дубовая дверь приоткрылась медленно и бесшумно, но к великому разочарованию Ратмира на крыльцо ступил всего-навсего юный охранник с неподвижным хмурым лицом. Вытянул зубами сигарету из пачки, достал зажигалку, хотел прикурить - как вдруг увидел собаку. Замер. Затем, недобро прищурившись, двинулся вниз по ступеням.

Ратмир скучающе поглядел ему в глаза и с вызовом почесал за ухом. Охранников он не боялся. Рослые парни в пятнистой униформе, несмотря на такие грозные с виду резиновые палки у пояса, обычно опасности не представляли. Но этот был новенький. Вдруг его забыли предупредить, что зарегистрированных трогать нельзя!

Вскоре лицо юноши выразило легкую досаду - он наконец-то заметил намордник, бляшку и поводок. Расслабился, прикурил - и, недовольный, вернулся к дубовой двери, возле которой стояла урна с государственным гербом.

Ратмир проводил пятнистую униформу надменным взглядом и подумал вдруг, что Джерри - при всех его достоинствах - пес, между нами говоря, скверный. Того и гляди выкрутит голову из ошейника да ударится в бега. Вроде и мастью взял, и экстерьером, а комком бросили - завизжал, закрутился, как последняя шавка. Ты пес! Умей за себя постоять! Рявкни, оскалься или вот, как сейчас, лениво поглядев в глаза, почешись с независимым видом…

Следует добавить, что первое знакомство Ратмира и Джерри ознаменовалось грандиозной дракой, в которой Джерри потерпел решительное поражение, что и позволяло теперь Ратмиру думать о своем бывшем противнике с ленивым превосходством.

Нехитрые собачьи мысли были прерваны частым шарканьем и отрывистым злым стуком палки. Со стороны «Будки» быстро приближался маленький ссохшийся старикашка в пыльно-черном костюме, на лацкане которого тускло отсвечивали крестообразные и звездовидные регалии. То ли проскочит мимо, то ли привяжется.

В небе опять громыхнуло. Старикашка приостановился на миг и погрозил громыханию палкой. «Вредный», - безошибочно определил Ратмир, спешно принимаясь вылизываться. Главное в подобных случаях - держаться понеприметнее.

Стук и шарканье поравнялись с Ратмиром - и смолкли. Пес нехотя поднял голову. Плохо дело. Вредный старикан стоял перед ним, стискивая набалдашник с такой силой, что даже костяшки пальцев поголубели. Морщинистое личико била судорога.

- У, с-собака! - с ненавистью произнес старикан и гневно ткнул палкой в асфальт.

Ратмир с надеждой взглянул на охранника. Тот погасил окурок о край герблёной урны и, как бы ничего не заметив, скрылся за тяжелой дубовой дверью. Сволочь!

- Для чего же я за родной Суслов кровь свою проливал? - рыдающе продолжал старикан. - Чтобы ты, кобель здоровый, перед бывшей Государственной Думой в наморднике сидел?!

Ратмир наморщил выпуклый лоб и виновато понурился. Ну, кобель… Ну, здоровый… Что ж теперь делать-то? Всем нелегко: и вам, и нам.

Разжалобить старичишку, однако, не удалось.

- А морду-то, морду наел! Поперек себя шире! - С этими словами престарелый орденоносец судорожно перехватил палку, словно собираясь отянуть наглую псину вдоль спины.

Пугнуть его, что ли?

Ратмир поднялся и, обнажив клыки, издал низкое горловое ворчание - наподобие того, что временами раздавалось с ясного неба. Старикашку отбросило к шеренге голубых елей - справа от крыльца. Даже на палку опереться забыл.

- Ты еще рычать? Сукин сын! - взвизгнул он, сам, видно, не сознавая двусмысленности оскорбления. Огляделся, ища комок земли поувесистей. Таковых под елями имелось превеликое множество. В панике Ратмир рванулся изо всех собачьих сил. Столб, к которому он был привязан, естественно, устоял, зато в машине хозяина включилось противоугонное устройство. Ошейник передавил горло, в глазах потемнело.

Но все же есть на свете собачье счастье. Снова отворилась тяжелая дубовая дверь - и на крыльцо Капитолия ступили трое: мужчина, обильно украшенный шрамами, высокий круглолицый юноша и (Ратмир задохнулся от радости) вальяжный лет сорока шатен с тронутыми инеем висками. Он!

Заслышав истошные вопли противоугонки, хозяин немедля обратил внимание, что верный его Ратмир стоит в напряженной позе, и, проследив направление собачьего взгляда, быстро оценил обстановку. Слегка изменил маршрут и, неспешно сойдя по ступеням несколько наискосок, оказался за спиной престарелого ненавистника городской фауны.

- Какие проблемы, отец?

Произнесено это было мягко, с участием, и все же старикан вздрогнул. Обернувшись, он к облегчению своему узрел перед собою отнюдь не тупорылого отморозка из Общества охраны животных (эти пощады не знают), а крупного интеллигентного мужчину, кажется, настроенного вполне благожелательно. Снова задохнулся от злости и не в силах выговорить ни слова потряс палкой в сторону Ратмира.

- Понимаю тебя, отец, понимаю… - Представительный незнакомец, благоухая импортным одеколоном и контрабандным коньяком, приобнял старичишку и продолжал интимно: - Ну вот скажи: кому это все мешало? Кому мешало единое, сильное Суслове? Тебе? Мне? Зачем нужно было все ломать по-новой? Что, не было свободы у нас? Была… А теперь? Теперь беспредел! Ты со мной согласен, отец?..

- Гранату!.. - прохрипел старикан, вновь потрясая палкой, но уже в сторону бело-розового здания с колоннами. - Гранату им туда, сукиным детям!..

- Конечно! - подхватил незнакомец. - Гранату! Давно пора, отец, давно пора… Вот давай завтра встретимся, прикинем, где раздобыть… - И, обаятельный, как сорок тысяч братьев, повернул собеседника за хрупкие плечики, вывел его из-под елей на тротуар и, придав нужное направление, вернулся к машине, вытирая руки одноразовым платком.

Очень вовремя, нужно сказать, поскольку Ратмир был уже вне себя. Поведение хозяина показалось ему предательством. Как? Потрепать по холке - кого?! Того, кто чуть не запустил в него комком земли? Будучи откреплен от столба, пес просто обезумел: огрызнулся на украшенного шрамами шофера-телохранителя, чуть не вырвал из рук поводок.

- Ратмир! - угрожающе рявкнул громила - и был облаян.

Вдвоем с молодым человеком они кое-как уговорили разъяренного пса занять свое место в машине.

- Я с ним рядом не поеду! - решительно предупредил молодой. - Рванет через намордник - лечись потом… Гля! Аж белки кровью налились! Вот зверь! А прикус у него - видел?

Телохранитель не ответил. Был занят, распахивал переднюю дверцу перед хозяином. Тот, усевшись, оглянулся с улыбкой и, безбоязненно протянув широкую ладонь, с грубоватой лаской потрепал ощерившегося Ратмира по загривку.

- Хор-роший пес, хор-роший… Так его, падлу старую… Ишь! Гранату ему…

И Ратмир чуть не описался от счастья - как щенок.

Убедившись, что зверь настроен теперь вполне миролюбиво, молодой человек, вопреки недавнему зароку, расположился рядом с ним на заднем сиденье - даже рискнул осторожно почесать за ухом. Ратмир ему это позволил, но особой радости не выказал. Не принадлежа к так называемым собакам волчьих пород, он тем не менее свято чтил иерархию, ставя выше себя лишь хозяина - вожака стаи. Ко всем прочим в лучшем случае относился как к ровне, а кое-кого (старушку уборщицу, например) просто третировал.

- Совсем народ одичал, - молвил со вздохом молодой. - На собак бросается…

Автомобиль катил по бетонной набережной Сусла-реки мимо недостроенной высотной гостиницы - в данный момент тихой, но вообще имевшей обыкновение при малейшем ветерке устрашающе грохотать листовым железом.

- Ну а как ты хочешь? - не оборачиваясь, задумчиво откликнулся хозяин. - На владельцев-то бросаться боязно… А собака - тварь безответная. Она ведь по нашим временам - как ни крути, а признак социального статуса. Предмет роскоши… - Он все-таки слегка наклонил торс влево и одарил Ратмира благосклонным взглядом через плечо. - Знаешь, в какую копеечку мне этот красавец влетает?

- Да уж, - деревянно поддакнул молодой, на всякий случай отодвинувшись подальше от мигом навострившего уши пса. Умная бестия этот Ратмир. Все понимает - с полуслова. - Собака - удовольствие дорогое…

За горизонтом ухнуло особенно гулко. По слюдяной глади Сусла-реки клином пробежала серо-синяя рябь. Сзади отозвалась, грохнула железом недостроенная гостиница, чуткая, как камертон.

- А куда податься? - Хозяин всхохотнул не без сарказма. - Ради престижа, Гарик, на все пойдешь… - Он снова простер длань и потрепал пса за брылья. - Ну, ничего, Ратмир, ничего… Кончились черные деньки. Последний раз ты у столба на привязи сидел. Скоро вас, сукиных детей, даже в Капитолий пускать будут. Уже законопроект подготовили…

- Как? - поразился молодой.

- А вот так! Иначе ущемление в правах получается…

- Чьих? Хозяин запнулся.

- Н-ну… наших… Да и его тоже… - кивнул он на своего четвероногого друга.

Сотрудники фирмы давно приметили одну странную черту в характере пса: стоило освободить Ратмира от намордника, как он напрочь терял агрессивность. Впрочем, недоумение сотрудников свидетельствовало лишь об их дремучем невежестве в области науки этологии. Попадись им брошюрка на данную тему, они бы, темные люди, с удивлением открыли, что поведение животных сплошь и рядом, связано с понятием барьера безопасности.

Да и поведение людей тоже. Бывает, рвется мужик в драку - еле вчетвером удержишь. Пена у рта, смотреть страшно. «Пусти! - кричит. - Убью!» А вот взять из любопытства да и отпустить. Думаете, убьет? Даже мордобоя не учинит.

За барьером-то мы все храбрые…

С вываленным от счастья языком и болтающимся на груди намордником спущенный с поводка Ратмир крупными прыжками промчался на второй этаж, огласив лестницу шумной и частой собачьей одышкой. Ворвавшись в приемную, неистово завилял задом и, подпрыгнув, попытался лобызнуть секретаршу Лялю прямо в свеженакрашенные губы.

- Фу, Ратмир! - закричала она, смеясь, и шлепнула его по выпуклому лбу сложенной газеткой, которую пес немедля пробил клыками и поволок на себя.

- Не смей! - завопила Ляля. - Порвешь! Там про тебя статья, дуралей! С двумя фотками!

Полиграфическое изделие все же пришлось выпустить из рук, иначе бы оно просто разошлось на лоскуты. К счастью, Ратмир не стал терзать газету; мотнув брылами, отшвырнул трофей и снова заскакал вокруг своей любимицы секретарши.

В приемную вошел хозяин. Усмехнулся.

- Разыгрались… - проворчал он, направляясь к дверям своего кабинета. - Ну-ка прекращайте эту зоофилию! Между прочим, уже две минуты как обеденный перерыв…

Зардевшаяся Ляля подобрала с пола газету. Ратмир вскинул лобастую голову и горделивой поступью прошествовал в коридор. Толкнул носом дверь раздевалки и, войдя внутрь, с болезненным наслаждением поднялся с четверенек. Будя! Отработал! Хрустнув суставами, выпрямился во весь рост, расстегнул ошейник и, избавившись от пыльных налапников, переступил в пластиковые банные шлепанцы.

Нахмурился, озабоченно взялся за поясницу. Нет, терпимо, А может, к дождю…

- Тьфу! Бесстыдник! - послышался из коридора мерзкий голос уборщицы - и Ратмир, спохватившись, прикрыл дверь. Ну вот! Теперь побежит ябедничать, язва старая: дескать, домогался, мужские достоинства демонстрировал… А впрочем - пес с ней! Соврем, что был еще в ошейнике. И пусть докажет, что не был!

Спустя малое время, приняв душ и переодевшись (рубашка, джинсы, кроссовки), он вновь появился в приемной, небрежными жестами смахивая влагу с суперкороткой стрижки. Секретарша Ляля, наморщив прикрытый челкой лобик, с сосредоточенным видом разглаживала пробитую клыками газету.

- Насквозь прокусил! - упрекнула она, сердито подставляя щечку для приветственного поцелуя. - Неужели нельзя было…

- Нельзя, - не дослушав, бодро ответил он. - Чего нельзя, Лялечка, того нельзя. Работа есть работа… Ну-с, и что там о нас пишут?

Глава 2. СОБАЧЬЯ РАДОСТЬ

Погребок «Собачья радость» располагался всего в полутора кварталах от фирмы «Киник», где служили Ратмир и Ляля. Оформлен он был живописно: дубовые столы, стены и своды из тесаного камня, на железных крюках развешаны почтенного возраста арапники, намордники, ржавые цепи - чуть ли не из скифского кургана. В городе насчитывалось три подобных заведения, и все они принадлежали легендарному Петру Макарычу Караулову, по старой памяти охотно отзывавшемуся и на кличку Адмирал. Прекрасная обслуга, приличные повара, приемлемые цены. Единственная сложность - без бляхи вас туда не пустят.

Существовал в Суслове еще и ресторан «Муму», но это уже не по нашим сусалам. Элита! Собаковладельцы! Ратмир бывал там несколько раз - в рабочее, естественно, время. Иными словами, в ошейнике и на поводке… Ну, что сказать? Нам так, конечно, не жить никогда.

- Доброго здоровьичка, Ратмир Петрович! - радушно приветствовал их коренастый кривоногий швейцар. Морда у него была - как у автомобиля после лобового столкновения. Старая гвардия, один из пригретых Адмиралом отставников. - С вами? - Одобрительно осклабясь, страж врат покосился на Лялю.

- Со мной, Азорыч, со мной…

А то он, старый пес, сам не видит! Но так уж здесь заведено. Иначе - не ровен час - возомнят о себе людишки.

Ляля сердито сдвинула бровки, Ратмир усмехнулся - и оба сошли по деревянным ступеням в колодезную прохладу погребка.

Обеденный перерыв в большинстве других фирм начинался часом позже - в сводчатом каменном зальчике было просторно. За ближним от входа массивным столом, смешно задрав лохматые черные брови, сидел и читал газету маленький тщедушный Боб из «Сусловского сусла». Услышав, что с ним здороваются, вскинул испуганные похожие на вишенки глаза.

- Америка-то, - произнес он упавшим голосом. - Вконец оборзела! Совсем с цепи сорвалась!

- Опять с Лыцком лаются? - лениво осведомился Ратмир.

- Бомбят… - горестно отозвался Боб.

За погруженной в полумрак стойкой таинственно, как в пещере, мерцали хромированные рукоятки и крантики каких-то хитрых агрегатов. Негромко звучал «Собачий вальс».

- А про него, между прочим, - не без кокетства ввернула Ляля, кивнув на спутника, - целая статья вышла.

Лохматые брови упали на глаза и тут же взлетели вновь.

- Лизнули? Где?

- В «Вечернем Суслове». Не читали еще?

Черная неухоженная бородка недовольно заворочалась под черными и столь же неухоженными усами. Тримминговать пора.

- Нет! - угрюмо сказал Боб. - «Суслика» я не читаю. Они там все Западу продались. Вот что читать надо! - Он потряс своей газетой. - Правда и только правда…

Ратмир всмотрелся. «Парфорс». Орган радикалов.

- Да брешут все подряд! - небрежно молвил он. - Хотя… Врут-врут, а потом возьмут да и похвалят. Верно, Бобик?

Нервный собрат по ремеслу подскочил на табурете и метнул исполненную правды газету на стол. Звякнула чайная ложечка.

- Не смей называть меня Бобиком! - взвизгнул он. - Сколько раз можно повторять? Меня зовут Боб! Боф и только Боб! Это официальная кличка! Так что будь добр!..

- Ну вот, обиделся! Я ж ласкательно! Ну, хочешь - меня Ратмириком назови…

- Приятного аппетита, господа кобели… - послышался с лестницы мелодичный, хотя и несколько жеманный женский голос - и под каменные своды погребка игривой походочкой снизошла мелкокудрявая миниатюрная блондинка. Вздернутый носик, челка - до бровей. - Опять грыземся? - великосветски осведомилась она.

Оба кобеля разулыбались. Секретарша Ляля пристально изучала исподлобья прикид незнакомки.

- Как там Джерри? - безмятежно продолжала та, словно бы не замечая, что стала объектом пристального внимания. - Ухо ему, надеюсь, сохранят?

- Сохранят, - усмехнулся Ратмир. - В крайнем случае пересадят от того, кто в него кинул…

- Ухо за ухо, - подтявкнул Боб. - Камневержец нашелся! Ох и освежуют его теперь! «Охранка» шутить не любит. Глядишь, и Джерри нашему кое-что со штрафа перепадет…

Беседа мило сошла на нет. Кудрявая блондиночка уселась напротив Боба, а Ратмир повел спутницу в дальний угол.

- Кто она? - тихонько поинтересовалась Ляля, когда они расположились за небольшим, но неподъемным с виду дубовым столиком.

- Кто? Мадлен? - рассеянно переспросил он, изучая меню. - Сучка…

Почувствовав неладное, поднял голову - и увидел, что глаза отстранившейся Ляли изумленно расширены.

- О господи! - сказал Ратмир. - Ляль! В данном случае никакое это не ругательство. Нормальный рабочий термин…

- Не понимаю… - холодно промолвила Ляля. - Нет, не понимаю. Когда мужик бегает голый на поводке - это еще ладно. Но когда женщина… Бр-р - Секретарша брезгливо передернула плечиками.

На лестнице стало шумно. Они обернулись. Под каменные своды неспешно спускались три волосатых гиганта.

- Да какой ты сенбернар? - басовито похохатывал кто-то из них. - У настоящего сенбернара, чтоб ты знал, фляжка должна с коньяком на шее висеть… Первый признак породы!

- Что будем заказывать? - вежливо осведомился незаметно подошедший официант.

Подвальчик помаленьку заполнялся. Время от времени Ляля украдкой оглядывала зал. За исключением нескольких весьма немногочисленных лиц, проникших в «Собачью радость» подобно ей по знакомству, большинство посетителей вело себя довольно раскованно.

- Каштанка - понимаю! Собака Баскервилей - понимаю! Но портрет Павлова - зачем?

- Как зачем? А условный рефлекс? Посмотришь - и сразу слюноотделение…

Оглашали свежий анекдот, обсуждали подробности лыцко-американского конфликта, интересовались состоянием Джерри.

- Кому череп пробили? Ему?! Ой! Держите меня четверо! Там царапинка одна на ухе. Вот такая. И все!

- Но я ж не сама придумала! Люди говорили…

- А ты им больше верь, людям!

Ледяную окрошку проголодавшиеся Ратмир и Ляля успели уплести задолго до прибытия мяса в горшочках.

- Дай-ка я все-таки взгляну, что они там понамаракали, - сказал Ратмир, разворачивая пробитую клыками газету. - Не возражаешь?

Ляля не возражала - и Ратмир склонился над «сусликом». Наморщил лоб, властно сложил губы, и лицо у него стало строгое, брыластое - как на службе. Двигались только выпуклые карие глаза.

Полстраницы уделили - солидно, солидно… И фотографии удачные: одна - в собачьей ипостаси, другая - в человечьей.

Кор.: Видел сегодня, как вас выгуливали. А где же медаль? Почему на ошейнике одна только бляха? Насколько мне известно, на Первом Всесусловском конкурсе «Кинокефал» вы удостоились почетного третьего места. Что это? Излишняя скромность или просто боитесь зависти ваших четвероногих коллег?

Рат.: Все проще. Честно говоря, медаль еще не отчеканили. Диплом - тут, на стенке, а медаль…

Ратмир издал недовольное ворчание. Зря. Вот это они - зря. Не хватало еще поссориться с устроителями! Ну-ка, ну-ка, дальше…

Кор.: Как?! До сих пор? А причины?

Рат.: Думаю, хотят отчеканить покрасивее…

Ну слава богу! Хорошо хоть догадался на шутку свести… А впредь, конечно, поосторожнее надо с господами репортерами. Шакалы… Тут Ратмир обратил внимание, что Ляля, кажется, недовольна его поведением, и, сложив газету, улыбнулся спутнице.

- У тебя с ней что-нибудь было? - внезапно спросила она.

- С кем? - удивился Ратмир. - А! С Мадлен… Успокойся. Она не в моем вкусе. Предпочитаю рыженьких худышек. Вернее - рыженькую худышку… - обворожительно уточнил он.

- Я имею в виду: в рабочее время, - пристально глядя ему в глаза, пояснила Ляля. - Когда хозяева развлекаться изволят… Как это у вас там называется? Вязка? Случка?

Ратмир выпрямился и отложил газету. Не так, конечно, как Боб, но тоже довольно резко.

- Ляля! - негодующе одернул он. - Ты что же думаешь: раз собака - то, значит, с ней можно обращаться как с бомжом? Собака - это…

- Звучит гордо? - не удержалась она.

- Да, представь себе, звучит! - С каждым словом Ратмир точно натягивал все туже и туже невидимый поводок. - Конечно, встречаются и среди нас ублюдки, но это же надо последний стыд утратить, чтобы на такое пойти! Все равно что заявиться сюда на четвереньках и в наморднике!

- В «Собачью радость»? А разве нельзя? Незримый поводок несколько ослаб.

- Да нет, можно в принципе… Пропускают-то - по бляхе. Просто существуют определенные правила приличия… Точно так же и со случкой.

- А прикажут? - тихо спросила она. Губы ее дрогнули.

Поводок натянулся рывком - и лопнул.

- Кто прикажет?! У меня в аттестате записано - боксер! А Мадлен - болонка! Нас вообще не положено вязать!

Появился официант и поставил на стол дымящееся второе.

Мрачный, будто на цепь посаженный, Ратмир высвободил завернутую в салфетку вилку, наколол кусочек мяса, но, взглянув на несчастное личико рыженькой секретарши, сообразил наконец, в чем дело. Ревнует, дурашка.

- Не бери в голову! - жизнелюбиво посоветовал он. - Если такое случится, одно заявление - на стол, другое - в суд, третье - в Общество охраны животных. Не расплатятся…

Ничуть не обрадовавшись услышанному, Ляля медленно-медленно развертывала салфетку.

- А с той боксершей? - напомнила она, не поднимая глаз.

Ратмир насупился, покряхтел.

- Н-ну… - сказал он. - Все-таки, согласись, боксерша - не болонка… И вообще! Что за наезды? Сама вон с директором…

Ляля вспыхнула.

- Я - секретарша! - с достоинством напомнила она. - Это часть моей работы!

- А это - часть моей! Помолчали сердито.

- Она здесь? - Ляля вновь осмотрела зал. Ратмир ответил не сразу. Погрустнел, развесил брылы.

- Нет ее здесь, - сообщил он со вздохом. - Да и быть не может… У нас ведь, Ляля, нервы должны быть железные. А она себе, видать, слабину дала… Ну и результат: выкрутила голову из ошейника - да в бега!

- И что с ней теперь?

- Не знаю. Видел однажды на улице. Издали… Опустилась, по мусорным ящикам бутылки собирает… А работала - классно. Талант.

- Вспоминаешь ее?

Ратмир замялся, заглянул в горшочек с остывающим мясом. Тут же проклял себя за эту заминку, разозлился и, вскинув голову, увидел, что Ляля сидит с застывшим лицом, уставив на него широко раскрытые с дышащими зрачками глаза.

- Покажешь?.. - шепнула она почти неслышно.

- Что?.. - растерянно переспросил он.

- Покажешь, как ты с ней это делал?.. После работы…

Теперь замерли оба. Губы Ратмира мгновенно пересохли. Он попытался взять со стола бокал - рука не слушалась. Наконец любовники (а они уже третий день являлись таковыми) кое-как превозмогли себя и вновь приступили к еде. Беседа их, однако, возобновилась не скоро. Потребовалось вмешательство одного из волосатых гигантов, подошедшего шумно поздравить Ратмира со статьей в газете (вообще-то это было интервью). Причем глядел поздравляющий не столько на коллегу, сколько на его спутницу.

- Колли? - осведомился он наконец.

- Секретарша.

- Зря, клянусь Сократом! - добродушно пробасил гигант. По местным понятиям это был комплимент.

- Почему Сократом? - тихо спросила Ляля, выждав, когда обаятельный завсегдатай - несомненно, кобель - отойдет подальше.

- Шутка такая. Сократ всегда клялся собакой…

- А-а…

Они доели мороженое и одновременно посмотрели на часы, когда на лестнице послышалось отчетливое цоканье пластиковых налапников о деревянные ступени.

- Ну вот и Дже… - завел было чей-то радостный голос, но осекся.

В зале стало тихо. А тут еще обмерший у стойки бармен сделал неловкое судорожное движение - и под каменными сводами снова зазвучал «Собачий вальс».

Да, это был Джерри. Рыжий Джерри. Живой и относительно здоровый. С пластырем на левом ухе. Но главное заключалось не в этом. Он вбежал в зал на четырех. В ошейнике и наморднике.

Нагловатый пьяненький подросток (надо полагать, сын или племянник хозяина) оглядел мутными глазенками замерших от изумления посетителей и, поддернув поводок, произвел губами омерзительный чмокающий звук, за который порядочная собака могла бы и глотку порвать. Но Джерри - повиновался. Задирая узкую длинную морду и преданно кося глазом на чмокнувшего, а может, напротив, старательно отворачиваясь, чтобы ненароком не увидеть лица коллег, он запрыгал, засеменил, подстраиваясь под неровный шаг нетрезвого оболтуса.

- Сидеть! - скомандовал тот, когда оба оказались у стойки. Потом спросил кружку пива.

Все оцепенело смотрели на происходящее и прикидывали в смятении, какие же неслыханные сверхурочные сумел выговорить себе этот рыжий ублюдок за нынешний свой позор.

Бармен медлил, не зная, на что решиться. Действительно, ситуация складывалась непростая и, мягко выражаясь, диковатая. С одной стороны, в правилах нигде не записано, что в «Собачью радость» разрешается входить только в человеческом обличье, но это как бы подразумевалось само собой! Да и отставной бульдог Азорыч формально был прав, пропустив обоих в зал, поскольку на ошейнике Джерри болталась бляха, а поводок недвусмысленно указывал на то, что нагловатый тинэйджер пытается проникнуть в погребок отнюдь не самочинно, но в качестве протеже своего же собственного пса.

Бармен взял бокал, поднес его к сияющему кранику и снова засомневался. Но тут на помощь ему пришел тот самый волосатый гигант, что несколько минут назад поздравлял Ратмира со статьей. Медленно приблизившись к стойке, он подобно утесу воздвигся перед ожидающим пива щенком. Протянул окутанную рыжеватой шерстью лапищу - и «Собачий вальс» оборвался.

- Собакам сюда… нельзя… - тяжко, будто камни ворочая, известил великан, непонятно, впрочем, кого имея в виду. - Тут… люди… обедают…

Подросток смерил громаду дерзким взглядом, прыснул.

- Люди?.. Тут?.. - Он оглядел зал - и ухмылка стала медленно сползать с его не шибко умного рыльца.

Стремительно трезвея, он увидел воочию, как обращенные к нему лица меняются, становясь подобием грозно наморщенных собачьих морд. Овчарки, мастиффы, ротвейлеры - и вся эта свора молча, не мигая, смотрела на него в упор. Потом в полной тишине померещилось низкое нарастающее клокотание многих глоток. Рыжий Джерри заскулил, прижался к ноге, потом сообразил, что неважная это защита, - и стремглав кинулся к выходу, таща за собой не слишком упиравшегося юнца. По лестнице он проволок его с грохотом.

Молчание длилось еще несколько секунд.

- Я с ним больше за один стол не сяду… - возмущенно выдохнул кто-то.

Все одичало оглянулись на голос.

Глава 3. ВОЛЧИЙ СКОК

- Успеваем? - тревожно спросила Ляля, взглянув на часы.

- Успеем, - буркнул Ратмир.

- Ты-то успеешь! - огрызнулась она.

Обеденный перерыв у четвероногих сотрудников, согласно закону о трудовых взаимоотношениях, был на пятнадцать минут длиннее, чем у двуногих, что являлось постоянным поводом к зависти и злословию со стороны последних.

Костью раздора, выражаясь фигурально.

- Да кто из нас собака, в конце-то концов! - надрывалась мордастая пучеглазая бухгалтерша - сука редкая. Вопила столь широковещательно, что пришлось однажды тронуть скандалистку клыками за икры. Визгу было…

- А не дразните… - величественно изронил директор, к которому эта дура побежала жаловаться (нашла кому!). - Вы бы еще палец в распределительный щит сунули!

С тех пор на открытую травлю склочница не отваживалась, но исподтишка продолжала, конечно, урчать и злобствовать…

Выбравшись из погребка в горячий, отдающий машинной гарью воздух, Ратмир и Ляля некоторое время шли молча. Собачье и человеческое достоинство Ратмира было уязвлено. Да и Ляля после того, что стряслось несколько минут назад, чувствовала себя не слишком-то комфортно.

- Дерьмо собачье! И я еще с ним из одной миски лакал! - сдавленно говорил Ратмир. - Лишить его бляхи, пса позорного! Собраться всей Гильдией - и лишить… Так ведь не позволят - вот что обидно-то! Последнее слово - за хозяевами…

- Сам сбежит, - проницательная, как и все женщины, предрекла Ляля. - Вы ж его теперь загрызете…

Ратмир прикинул, повеселел, а тут вдобавок подвернулась возможность сорвать дурное настроение на ком-то постороннем. Из переулка навстречу им выбежал на четвереньках голый юноша без ошейника - и Ляля ахнуть не успела, как ее спутник отвесил приблудному пинка. Тот взвизгнул, шарахнулся, потом внезапно вскочил на ноги, принял некое подобие боевой стойки, но, оценив мощную сухую фигуру обидчика (квадратный корпус; сильная, мускулистая, без складок шея; курносая, слегка брыластая морда; немигающие карие глаза), сообразил, что перед ним скорее всего боксер - возможно, в обоих смыслах этого слова, - после чего мигом вернулся на четвереньки - и опрометью кинулся за угол.

- За что ты его? - вскрикнула Ляля. - Он же так работу ищет!..

- Ну вот куда собачники смотрят?.. - раздувая ноздри, прорычал Ратмир. - Идешь на поводке - по нескольку раз ведь остановят, да еще и штраф с хозяина слупят… дескать, справки нету о прививках! А когда надо - хоть бы один показался!.. - Вздернув губу, недобро взглянул на облупленный угол здания, за которым только что исчез обиженный. - Его счастье, что у меня обед! Был бы я сейчас при исполнении…

- Не люблю, когда бьют животных, - сухо проговорила Ляля. - Особенно собак.

Эта ее фраза просто потрясла Ратмира своей бестактностью.

- Кто собака?! - Он даже приостановился, настолько был ошарашен. - Вот этот цуцик незарегистрированный?.. Ты спроси его, какой он породы! Нарочно догони и спроси! Ведь не ответит же!

- А если дворняжка?

Несколько мгновений Ратмир в злобном изумлении пучил на секретаршу глаза. Потом вдруг расхохотался.

- Лялечка! Прелесть ты моя! Посмотри на меня! Вот я - профессионал высокого класса. Так я тебе клянусь: дворняжкой я работать не сумею. И никто не сумеет. Это же самое сложное, что может быть в нашем деле: дворняжка! С породистыми проще, ты уж мне поверь…

- Так бойко выбежал… - растерянно сказала Ляля.

- Мерзко он выбежал! Мерзко. Кто ему лапы ставил?.. Да скорее всего сам и ставил… Срамота - с первого пинка вскочил! А вот хотел бы я посмотреть, как этот цуцик при такой побежке лестницу одолеет… Только вниз, вниз! Вверх-то - любой дурак… - Голос его пресекся - и Ляля с гримаской сочувствия пожала крепкий бицепс спутника. Ратмир накрыл ее руку своей.

- Да-а, времена… - с горечью продолжил он. - И ведь каждый думает, что все может! Делов-то! Стал на четыре мосла и залаял…

В небесах легонько рявкнуло. Секретарша Ляля вздрогнула. Ратмир лишь досадливо мотнул головой.

- Понимаешь, - сказал он. - То, что ты не ценитель, это полбеды. А вот то, что хозяева сплошь и рядом не секут, где классная работа, а где халтура, - вот это уже беда. Да что далеко за примером ходить! Тот же Рогдай Сергеевич…

- А мне казалось, ты его так любишь…

- В рабочее время! - отрезал Ратмир. - А в обеденный перерыв я никого любить не нанимался!..

В следующий миг Ляля испуганно вцепилась в его локоть, потому что из-за поворота… Нет, слава богу, ошиблась. Правда, показавшаяся из-за поворота девица шла телешом и без ошейника, но на двух ногах, а главное - в ажурных туфельках на высоком каблуке. Нудистка.

В Суслове их летом - как собак нерезаных.

Еще немного и опоздали бы. Ляля стремительно вспорхнула в приемную, Ратмир же, не теряя достоинства, двинулся неспешно в раздевалку. Странно, но, готовясь вернуться в собачью ипостась, он мылся под душем гораздо тщательней и раза в два дольше. Как хирург перед операцией.

И ладно бы только сегодня, когда хотелось содрать с себя мочалкой воспоминание о случившемся в «Собачьей радости»! А то ведь всегда…

Выйдя десять минут спустя из раздевалки через им же самим заранее приотворенную дверь, он направился в приемную не сразу, а для начала побегал, вживаясь, по коридору. Вызывающе громко цокая пластиковыми налапниками, почти уже миновал закуток бухгалтерии, как вдруг услышал сквозь филенку сварливый голос мордастой своей супротивницы - и еле преодолел соблазн в знак презрения задрать лапу у косяка. К счастью, вспомнилась давняя, но памятная выволочка за точно такую же проделку - поэтому Ратмир ограничился тем, что пренебрежительно фыркнул и несколько раз отбросил задними лапами воображаемую землю.

Все. Можно работать…

В приемной старушка уборщица поспешно домывала полы. Секретарши Ляли на месте не было - не иначе, послали куда-то с поноской. Жалобно поскуливая, пес покрутился у закрытой двери кабинета, поцарапал ее лапой, не зацепил - и с разочарованным видом завалился под стол, где, жалобно наморщив лоб, вплотную занялся хорошо уже изгрызенной косточкой из литой резины.

- А ну пошел! - отчаянно закричала уборщица. - Я там еще не мыла!

Ратмир даже ухом не повел. Старушка опасливо потыкала его шваброй - и тут же лишилась инвентаря. Крепкая лапа упала на спеленутую мокрой тряпкой перекладину. С силой вырвавшееся из рук древко оглушительно стукнуло об пол. Уборщица нагнулась, чтобы вернуть утраченное, однако была остановлена негромким, но явственным рычанием. Из-под стола на нее смотрели, не мигая, коричневые круглые глаза, ничего хорошего не обещавшие.

Всплеснула руками и побежала жаловаться. Видя такое дело, Ратмир мигом вылетел наружу, предвкушающе припал на передние лапы, прогнул спину, заюлил задом. Действительно, вскоре дверь кабинета отворилась вновь - и вслед за потерпевшей в приемную выглянул хозяин.

- Бандитствуешь? - осведомился он мрачно и в то же время добродушно.

Ратмир взвизгнул, кинулся к нему со всех ног, заплясал, то и дело вскидываясь на задние лапы. Швабра и резиновая кость были забыты напрочь.

- Соскучился, пес, соскучился… - Приговаривая нараспев, хозяин привычным движением потрепал ему холку. - Ну пойдем, у меня посидишь. А то, чувствую, убрать ты здесь не дашь. Только цацку свою захвати…

И пес опрометью бросился за резиновой игрушкой - не столько, разумеется, ради нее самой, сколько из радости сделать приятное самому главному человеку на свете.

- Да хотя бы с Лыцком сравни! - с досадой говорил Рогдай Сергеевич, директор фирмы. Сбросив пиджак, он сидел на краешке рабочего стола и, засунув руки в карманы, нервно качал ногой. - Вроде бы и война у них, Гарик, и террор, а инвестиции из-за бугра все равно ползут… И не боятся ведь вкладывать!

Его дальний родственник и заместитель по общим вопросам Гарик - тоже без пиджака и тоже заложив руки в карманы - стоял, опершись задом на подоконник, и, пристально следя за колебаниями директорской туфли, задумчиво кивал в такт.

За Сусла-рекой заворчало и дробно ухнуло. Даже блеснуло слегка. Гарик на звук не обернулся, но кивать перестал.

- Слышь, как вложили? - склонный по молодости лет к зубоскальству, цинично заметил он. - По-моему, ракетный удар называется…

- Я бы уже, наверное, и на ракетный удар согласился, - устало молвил Рогдай Сергеевич. - Отрицательная реклама - тоже, знаешь, реклама… Как это у классика? «Высек - и тем запечатлел…»

Директор слез со стола. В скорбном раздумье направился к бару, где открыл стеклянную дверцу, достал коньяк, наполнил два хрустальных наперстка и, вручив один из них заместителю, вновь увенчал собою насиженный угол столешницы.

- Да что ж мы за глушь такая! - с тоской проговорил он. - Москва нас не замечала, Запад - не замечает… Татары - и те стороной обошли!

- Какие татары? - весело возмутился Гарик, имевший зачем-то высшее историческое образование. - Первое летописное упоминание о Суслове - пятнадцатый век…

Рогдай Сергеевич выпил и со стуком отставил хрустальный наперсточек.

- В-вот! - выдохнул он, воздевши указательный палец. - Значит, и летописцы тоже… До самого пятнадцатого века ни одна собака вниманием не удостоила! А знаешь почему? Безликие мы, Гарик! Возьми Баклужино, Сызново… Про Лыцк я уже не говорю. Да! Бывшие районы Сусловской области! Но у каждого свое лицо, свой нрав… А мы? Вечно под кого-то косим, вечно кого-то лижем! Либералами себя объявили, Думу в Капитолий переназвали… Нет, ты пойми, я ведь не против, но не все же надо подряд перенимать! Нудисты эти, к примеру… Ну на кой они нам пес?

- О! - сказал Гарик, приникая к оконному стеклу. - Кстати! Нудисточка дефилирует… Взглянуть не хочешь?

- Да иди ты к черту! - вспылил директор. Взгляд его упал на веревочный коврик у двери, где, прижав лапой резиновую кость, сладко посапывал Ратмир. Внезапно заскулил, затрепетал, принялся мелко-мелко перебирать лапами. Что-то, видать, приснилось.

- А собаки? - полюбопытствовал Гарик, тоже взглянув на пса.

- А вот собак не замай, - хмуро отозвался Рогдай Сергеевич. - Собаки, Гарик, пока наш единственный козырь. Ты пойми: кроме как в Суслове, люди нигде больше псами не служат. Комиссия по правам человека из-за них приезжала, этнографы интересовались… Такой мог международный скандальчик выйти! Прозевали момент.

- Да я не о том. Я, так сказать, об истоках явления… Грубо говоря: у кого передрали? Ну не сами же додумались!

Директор помолчал, ухмыльнулся неловко.

- Дурь полосатая! - признался он. - Ты-то не помнишь - ты тогда еще под стол пешком ходил. Было, короче, сообщение в прессе: дескать, в Лос-Анджелесе люди к миллионерам собаками работать нанимаются. Последний писк! Ну а мы что, хуже, что ли? Год спустя оказалось - «утка». А за год тут такого понаворочали! Гильдию служебных собак учредили, Общество охраны домашних животных перепрофилировали, теневая экономика вокруг этого дела заклубилась. А самое главное: новый признак крутизны возник! Выходи в любом прикиде, из любой тачки, но если рядом с тобой никто не бежит на четвереньках и в чем мать родила - значит ты лох!

- Ле-тять «утки-и»… - затянул было Гарик, но до такой степени фальшиво, что сам содрогнулся и умолк. -

Все равно непонятно, - сказал он. - Ну «утка»! Ну и что? Мало ли их было, «уток»! Но почему именно собаки?

- Стало быть, на душу легло, - желчно отозвался Рогдай Сергеевич. - Родным повеяло! Привыкли на цепи сидеть…

Оба вновь посмотрели на спящего пса. Ратмир вздернул веко, явив на секунду мутный спросонья глаз.

- А знаешь, я ему иногда завидую, - доверительно молвил директор. - Ушел в работу - и никаких проблем, спит себе…

С этими словами он съерзнул с краешка столешницы и уже, наверное, в четвертый раз двинулся к бару.

- Напиться, что ли, сегодня? - задумчиво прикинул он, открывая стеклянную дверцу.

Тревожны собачьи сны. Когда-то, в самом начале карьеры, Ратмира постоянно преследовал один и тот же кошмар: в рабочее время он, забывшись, идет по коридору на двух ногах - и все на него молча смотрят. Внезапно он осознает ужас ситуации. В перспективе - увольнение, волчий билет, изгнание из Гильдии… Надо как-то выкручиваться! Ратмир падает на четвереньки, подбегает к хозяину, юлит, виляет задом, заглядывает в глаза: похвали! Видишь? На задних лапках ходить умею! Служу я, служу!.. Хозяин растерян, он понимает наивную хитрость пса, ему тоже хочется замять это дело, но попробуй замни, если столько вокруг свидетелей!

И каждый раз, не дождавшись его окончательного решения, Ратмир просыпался в холодном поту.

Потом кошмары пошли реже. Сейчас Ратмиру снилось, что он по-прежнему находится в логове хозяина, правда, само логово изменилось, стало сводчатым, каменным и, пожалуй, даже более навороченным, чем обеденный зал в «Собачьей радости». Низкая плита потолка - вся в копоти, на неровных глыбастых стенах - нарочито примитивные рисунки. Ратмир дремлет неподалеку от углубления в каменном полу, полного настоящей золы. В центре углубления трепыхается костерок. Потом огромная сутулая тень заслоняет на мгновение тусклый неправильный проем входа - и появляется хозяин. Рогдай Сергеевич. Он тоже изменился: тяжкие надбровные дуги, покатые могучие плечи. Чресла задрапированы волчьей шкурой, на груди болтается ожерелье из человеческих зубов. Но в таком виде он еще милее, ближе и понятнее Ратмиру.

На охоту! Пес радостно вскакивает навстречу - и картина меняется. Вдвоем они идут по свежему скрипучему снегу вдоль двойного ряда колючей проволоки. На хозяине теперь полушубок, ушанка, валенки, за плечом - ствол карабина. Красная круглая рожа выражает одновременно радость, злость и озабоченность. Те же самые чувства теснятся и в груди Ратмира.

- Вон он, сукин кот! - ликующе ревет хозяин.

Далеко впереди, проваливаясь по колено в снег, мельтешит, пытается бежать черная человеческая фигурка, при одном только взгляде на которую дыбом встает короткая шерсть на загривке.

- Стой! Стрелять буду!

В хозяине Ратмир безошибочно чует родную собачью душу. И тот же древний инстинкт подсказывает ему, что спотыкающаяся черная фигурка принадлежит к ненавистному племени кошачьих.

Кошек Ратмир не любит с детства, но разумное обоснование этой нелюбви пришло к нему только в зрелом возрасте. Кошка не друг человеку. Она отказывается принимать тяготы и лишения во имя хозяина, не говоря уже о том, чтобы умереть от тоски на его могиле! Она ни разу не выследила и не загрызла главного врага человека, имя которому - человек! Она отрицает иерархию, а стало быть, и государство в целом! Она…

- Фас!

И спущенный с поводка пес кидается в погоню, взрывая лапами снежный прах…

Ратмир проснулся, потому что почуял неладное. Зарычал, ощетинился, вскочил. Обрывки смутных собачьих сновидений, где он вечно за кем-то гнался или кто-то гнался за ним, беспорядочно метнулись и сгинули. Дверь в приемную была приоткрыта, откуда-то издали в кабинет проникали раздраженные людские голоса. Замедленным напряженным шагом пес выбрался в коридор - и ощущение опасности усилилось. Говорили на лестнице. Что-то сказал хозяин. Смысла слов Ратмир, естественно, не уразумел, но безошибочным собачьим слухом уловил в снисходительной, барственной речи некоторую растерянность и недовольство.

Прижав уши и выпятив нижнюю челюсть, двинулся вниз по лестнице. Широкие ноздри жадно вбирали насыщенный запахами воздух. Кажется, кто-то чужой вторгся на его территорию (здание фирмы Ратмир искренне почитал своим владением). Мало того - кто-то осмелился не понравиться хозяину!

В крохотном холле возле стола охранника с угрожающим и в то же время несколько смущенным видом топтались два молодых упитанных человека, которых Ратмир видел и обонял впервые. Один из них придерживал за плечо Льва Львовича, заместителя директора по частным вопросам. Здесь же, кроме привставшего из-за стола охранника, присутствовали хозяин, Гарик и не на шутку перепуганная Ляля.

- Да какое наше собачье дело?.. - жалобно собирая в крупные складки и без того не слишком высокий лоб, огрызался тот, что придерживал Льва Львовича за плечо. - Мы ж не сами с привязи сорвались! Хозяин послал…

Расплывшийся, бледный, словно из теста вылепленный, Лев Львович только вздыхал понуро, ожидая с обреченным видом, чем все кончится. Ратмиру доводилось и раньше наблюдать людскую природу в ее первозданном виде, поэтому он сразу уяснил смысл разворачивающейся внизу игры, где кое-кого хотели съесть, а кое-кто не желал быть съеденным. Но главное заключалось даже не в этом: двое упитанных незнакомцев посягали на собственность хозяина, ибо Лев Львович, в понимании Ратмира, несомненно, являлся таковой.

- Дал бы хоть шерстью обрасти! - недовольно проговорил Рогдай Сергеевич. - Что ж он так не по-людски-то?..

- А пес его разберет! Сказал: взять за шкирку - и волоком!

- Ну, волоком - это, положим… - Директор нахмурился, замолчал, а в возникшую паузу тут же вклинился охранник, давно уже искавший случай вставить нужное словцо.

- Паратого знаешь? - прямо спросил он незнакомца. И зря.

- А что Паратый? - немедленно осерчал тот. - У него своя миска, у нас - своя… Всё! Бобик сдох! Поехали…

Подтолкнул приунывшего Льва Львовича к двери, но тут с лестницы послышался новый звук, похожий на отдаленный рокот танковой колонны.

- Ратмир! - ахнул Гарик - и все оглянулись.

Намерения припавшей к ступеням бестии были очевидны. Налитые кровью глаза и двигающаяся на лбу кожа красноречиво говорили сами за себя. Издав утробный рык, Ратмир обратился на миг в молнию телесного цвета. Махнув единым прыжком чуть ли не с середины пролета, он упруго оттолкнулся от пола и взвился вновь, откровенно целя передними лапами в живот ближайшего незнакомца.

Трудно судить, имел ли право домашний пес применить в данном случае этот страшный волчий прием, после которого остается лишь догрызть сбитого с ног противника… Впрочем, квалифицированный адвокат отмазал бы Ратмира играючи: парой цитат из Джека Лондона и ссылкой на память предков.

К счастью, помощь юриста впоследствии так и не понадобилась - передние лапы таранили пустоту. Уму непостижимо, но оба столь неповоротливых на вид незнакомца успели открыть дверь, выскочить наружу - и, что уж совсем невероятно, захлопнуть ее за собой.

Глава 4. ПЕС УЧЕНЫЙ

В конце рабочего дня, приняв душ и переодевшись, Ратмир по обыкновению заглянул в приемную проститься с начальством по-человечески, но был задержан.

- Зайди, пожалуйста, - покряхтывая и пряча глаза, сказал директор. - Разговор есть…

- Надолго?

- М-м… Пожалуй, да.

У секретарши разочарованно вытянулось личико. Было ясно, что интимному замыслу, возникшему в «Собачьей радости», если и дано осуществиться, то никак не сегодня. Ратмир повернулся к Ляле - и виновато развел кистями натруженных рук. Конечно, он имел полное право послать Рогдая к чертям собачьим, поскольку часы показывали уже пять минут седьмого, однако, помимо служебных обязанностей, существует еще и элементарная вежливость.

Пришлось войти.

Вот уже третий год Ратмир служил в фирме «Киник» - и тем не менее каждый раз испытывал легкое потрясение, обнаружив в конце рабочего дня, что ростом хозяин на пару сантиметров ниже его самого, что не такой уж он большой - скорее располневший, да и всемогущество этого удивительного человека съеживалось до вполне обозримых и довольно скромных размеров Потрясение неизменно отзывалось острым разочарованием, что в свою очередь вело к некоторой сухости отношений между сотрудником и работодателем.

- Присаживайся… - со вздохом молвил Рогдай Сергеевич.

Ратмир присел и тут же, невольно поморщившись, взялся за ушибленный бок, которым он пару часов назад вмазался с маху в захлопнутую теневиками дверь. Хорошо еще развернуться на лету успел!

- Газетку-то - покажи… - сказал директор, воссевши напротив.

Ратмир достал и подал ему все тот же поврежденный номер «суслика». Глава фирмы водрузил на кончик носа очки в тонкой платиновой оправе и углубился в интервью. Лицо его, поначалу скорбное, вскоре смягчилось, подобрело.

- Славно, славно… - пробормотал он. Потом взглянул на Ратмира поверх линз. - Коньячку не желаешь?

- Нет, спасибо…

Директор уважительно кивнул и не стал настаивать. Дочитав, удовлетворенно сложил газету, потрогал сквозные дырки.

- Следы клыков, однако… - глубокомысленно заметил он. - Интересно: чьих? Для терьера челюсти слишком широки, для мастиффа узки… - Снял очки и выжидающе посмотрел на Ратмира.

Тот молчал.

- М-да… - сказал наконец директор, возвращая газету. - Интервью с самим собою - и то не пощадил. А ведь знал, наверно, что не просто бумажка…

- Служба, Рогдай Сергеевич… - напомнил Ратмир.

- Служба… - опечалившись, повторил тот. Усмехнулся, крутнул головой. - Знаешь, Ратмир… - сообщил он как бы но секрету. - Если, не дай бог, придется когда-нибудь сокращать штаты, имей в виду: тебя я уволю последним… Во всяком случае, одним из последних. Где-то между Львом Львовичем и Гариком…

- Вы мне льстите, Рогдай Сергеевич… - с утомленным видом потирая висок, сказал Ратмир.

- Нет, - бросил тот. - Не льщу. Вспомни хотя бы ту разборку с «Канисом» - из-за госзаказа… Честно тебе скажу, ни на что не рассчитывал. То есть вообще ни на что! Ну сам прикинь: кто мы и кто они! Как увидел этого их Джерри - ну, все, думаю, конец моему Ратмиру… А хорошо ты его в тот раз порвал!

- Сейчас бы и вовсе загрыз, - мрачно изронил Ратмир

- Верю, - в тон ему отозвался директор. - На людей вон уже бросаешься… Не понравились они тебе, что ли?

Глаза их встретились - и надолго.

- Вам, - пояснил Ратмир по истечении нескольких секунд - Вам, а не мне, Рогдай Сергеевич… Вероятно, вы не в курсе, но существует такая тонкость: пес в большинстве случаев смотрит не на человека, а на хозяина. Как к этому человеку относится хозяин. Я ведь еще на лестнице почуял, что не нравятся вам эти двое…

- И поэтому бросился?

- Разумеется!

Директор издал досадливый рык, ударил ладонями по столу и тяжко поднялся на ноги.

- Нет, без поллитры с тобой все-таки говорить невозможно! - объявил он в сердцах. Открыл бар, выставил на стол извечную пару хрустальных наперсточков и крепко початую бутылку контрабандного чумахлинского коньяка.

Пришлось употребить.

- Ну и что ты кому доказываешь? - опрокинув стопку, с жаром заговорил Рогдай Сергеевич. - Ты все уже всем доказал! Ты - пес. Пес, каких мало. С большой буквы «П». Но головой-то думать… Погоди! Не перебивай!.. Знаю, что ты ответишь: собаки не думают, у них инстинкты…

- Ну, не совсем так… - недовольно начал Ратмир.

- Да помолчи же ты наконец! - взвыл директор, и на какое-то время в кабинете действительно установилась тишина.

- В собачью-то шкуру влезаешь лихо… - тяжело дыша, упрекнул Рогдай Сергеевич. - А ты в мою влезь попробуй! Вот наехали на Льва Львовича… Между прочим, правильно наехали - долги платить надо. То есть правы не мы. Правы они! Я в этой сучьей ситуации пытаюсь развести все по понятиям - и тут появляешься ты с раззявленной пастью! А если бы тяпнул, не дай бог? По судам бы ведь затаскали!.. - Налил-махнул еще одну стопочку и, переведя дыхание, продолжал: - Короче! К чему я веду-то?.. - Голос его плавно сошел на низы, исполнился укоризненной теплоты. - Служба службой, Ратмир, а в глубине души нужно все-таки оставаться человеком… То есть хотя бы соображать, что делаешь! - Рогдай Сергеевич с вызовом взглянул в глаза, развел руками. - Да, вот такой я, прости, прозаический, грубый, вторгаюсь в твое высокое искусство, но… так же тоже нельзя, пойми! Бок-то болит небось? Ратмир ощупал ребра.

- Терпимо…

- А когда в дверь вмазался?

- Вообще ничего не почувствовал. В образе был… Рогдай Сергеевич скорбно сложил губы, покивал.

- Ладно, - утешил он. - Оформим как производственную травму… А о том, что я тебе сейчас сказал, ты все-таки подумай.

Расстались, впрочем, вполне дружески.

Сойдя по лестниие в крохотный темный холл и расписавшись в журнале у охранника, Ратмир поискал глазами изящный Лялин росчерк и обнаружил его на предыдущей строчке. Ждала двадцать минут, потом, надо полагать, отчаялась и ушла. Совсем досадно… Телефон ей, что ли, сотовый купить со следующей получки?

- Ну вы им дали, Ратмир Петрович! - с уважением, чуть ли не подобострастно молвил охранник, принимая журнал. - Как они от вас в дверь-то, а?.. Любо-дорого посмотреть… - Метнул опасливый взгляд в сторону пролета. Там, как и следовало ожидать, никто из руководства не маячил, тем не менее страж на всякий случай притушил голос. - Сильно ругали? - сочувственно осведомился он. - А то что-то долго вы…

- Так, пожурил слегка… - устало отозвался герой дня. - Даже вон ушиб оплатить обещал. И потом мне ведь к выволочкам не привыкать…

Охранник покивал, погрустнел.

- Да-а… - с некоторой завистью протянул он. - Конечно, вам-то проще, Ратмир Петрович. Прикинулись - и вперед! Знать ничего не знаю, ведать не ведаю… А тут… - Охранник в сердцах бросил журнал под крохотный жестяной светоч на трубчатой изогнутой ножке. - Натравили двух шавок каких-то! Да я бы один их скрутил! Тявкнуть бы не успели… А начальство говорит: не моги! Стой и смотри на них, на волков позорных… - Скривился плаксиво и постучал себя кулаком в камуфлированную грудь. - Обидно, Ратмир Петрович! Аж выть хочется!..

Ратмир ободряюще потрепал его по холке, утешил бедолагу, как мог, и уже двинулся к едва не выбитой сегодня двери, когда в спину последовало жалобно:

- Ратмир Петрович… Обернулся.

У охранника был несколько смущенный вид.

- Я вот думаю, Ратмир Петрович… может, мне тоже в псы податься, а? Или поздно уже?..

Ратмир хмыкнул, озадаченно выпятил челюсть.

- Да тут дело в общем-то даже не в возрасте…

- Понял… - мрачнея, проговорил охранник. - Тоже, что ли, по блату?

- Ну не то чтобы по блату, - уклончиво молвил Ратмир. - Во-первых, нужны способности, внешние данные…

- Талант! - благоговейно присовокупил страж.

- Можно сказать и так… Потом выучка, диплом. Ну и… желательно родословная…

- Родословная?

- Желательно, - повторил Ратмир. - Без нее на хороший поводок не возьмут, даже и не надейся. В лучшем случае будешь где-нибудь склад охранять… Хозяевам-то хочется, чтобы собака была чистых кровей, от титулованных производителей… Ну не от Рюрика, понятно, не от Гедемина, но хотя бы от Николая Романова. Гильдия служебных псов - она ведь как возникла-то? На базе дворянского собрания…

- А вы, Ратмир Петрович? - с трепетом осведомился охранник

- Согласно аттестату, - охально осклабившись, сообщил тот, - я - последний представитель древнего рода князей Атукаевых…

- А-а… - с облегчением протянул страж, тоже расплываясь в глумливой ухмылке. - Поня-атно… А я, главное, думаю откуда столько в Суслове дворян?.. - Что-то, видать, вспомнил, встревожился: - Ну а Лев Львович спасибо-то хоть сказал? Вы ж его, считай, у этих волчар отбили…

- Да нет, конечно… - буркнул Ратмир, берясь за дверную ручку. - Вильнул хвостом - и за порог…

- Вот люди! - с горечью подвел итог охранник.

Поскольку в кабинетном баре Рогдая Сергеевича по давней традиции имелось все, кроме закуски, Ратмир решил по дороге домой завернуть в «Собачью радость» и выровнять самочувствие чашечкой хорошего кофе. Народу в сводчатом погребке набилось уже порядочно, зато все были свои. Ратмира сразу же окликнули. Из вороха газет выглянули вздернутые бровки и жесткая бородка симпатяги Боба. Приблизившись, Ратмир увидел, что за тем же столиком расположился и косматый мрачный кавказец Тимур по кличке Тамерлан.

Поприветствовав его крепким рукопожатием, Ратмир сел на свободный табурет, подозвал официанта. В ожидании капучино огляделся, прислушался.

- Да щеночек вы мой! - артистическим хорошо смазанным голосом излагал неподалеку благообразный пепельный Артамон Аполлонович (краем карего выпуклого глаза Ратмир запечатлел его вдохновенный породистый профиль). - Знали бы вы, кутеночек, с какими корифеями мне довелось в свое время общаться! Запросто - ну, как с вами сейчас… Адмирал, Лорд Байрон… Я ведь их еще застал на поводке. Вот это была школа! А теперь… Под «фанеру» скоро лаять начнут! - Расстроенно махнул вялой аристократической рукой - и умолк.

В противоположном углу яростно спорили о правах.

- А разве не дискриминация? Эта ваша победно задранная лапа, господа кобели…

- Нет, но… Вам-то удобнее - присев…

- Да не в удобстве дело! Дело в принципе!..

- Знаешь ты эту сучку! - вполголоса убеждал кто-то кого-то. - Немка. Черная такая… Как ее? Эльза? Берта?..

Болтали о чем угодно, но имя Джерри не прозвучало ни разу. Нет такого пса. Нет и не было.

- Говорят, ты сегодня теневую экономику разогнал? - с легким акцентом, как и подобает кавказцу, спросил Тимур.

- Как?! - Боб от удивления вывернул бородку набок. Даже газету отложил.

Ратмир невесело усмехнулся:

- Ну, не то чтобы разогнал, но…

- Расскажи, да?

Ратмир, не чинясь, изложил все подробно, причем начал со сновидений. Многие ли члены Гильдии могут похвастаться тем, что им на работе снятся настоящие собачьи сны, да еще и с провалами в генетическую псевдопамять! Когда добрался до конца истории, как раз принесли кофе.

- Короче, слишком профессионально работаю, - не без язвительности заключил он, делая крохотный первый глоток. - Такие вот, представьте, ко мне у начальства претензии…

Боб долго жевал бородкой и ронял брови на глаза.

- Тут… политика, - вымолвил он наконец.

- Сбесился? - с неподдельным интересом осведомился Ратмир. - Какая политика?

Тот снова схватил газету, развернул и, поднеся ее к глазам почти вплотную, принялся быстро-быстро то ли просматривать, то ли обнюхивать заголовки. Листнул, вывернул. Мелькнуло крупно: «Журналисты - сторожевые псы демократии».

- Вот! - сказал он, уверенно ткнув пальцем. - На Западе подозревают, что Суслов - тоталитарное государство. И знаешь почему? - Боб вскинул таинственные глазенки. - Преступность слишком маленькая. При демократических режимах так не бывает. И пока мы не повысим уровень преступности, за демократов нам не прокапать. Понял теперь?

- Во-первых, брешут, - резонно заметил Ратмир. - Запад про нас не пронюхал и не пронюхает… А во-вторых, я тут при чем?

Боб подпрыгнул на табурете.

- То есть как при чем? А на теневиков кто бросился? Я, что ли? Ты же, получается, преступление предотвратил!

Ратмир зарычал и завращал глазами. Из-за соседних столиков даже оглянулись тревожно, но вовремя сообразили: дурачится. Тем более что источник тревоги быстро иссяк.

- Водобоязненный ты наш… - оборвав рычание, ласково сказал Ратмир Бобу. Потом вопросительно посмотрел на Тимура.

Огромный кавказец рассеянно разглядывал на свет бокал с хванчкарой.

- Правильно тебе хозяин говорит, - скупо изронил он. - Служба службой, а думать - надо…

От неожиданности Ратмир едва не поставил чашку мимо блюдца.

- Не понял. Поясни. Кавказец медлил.

- Совещание идет - под столом сидишь? - спросил он.

- Н-ну… под столом, не под столом… Да. Сижу.

- Что говорят - слушаешь?

- Н-ну… интонации, конечно, воспринимаю… Тимур по кличке Тамерлан повернул лохматую крупную голову и одарил Ратмира долгим недоверчивым взглядом.

- Вах! - подивился он. - Кто дал этому псу третье место? Памятник ему отлить! Как собаке Павлова…

Ратмир послал нижнюю челюсть вперед и несколько вверх, по привычке следя за тем, чтобы как-нибудь случайно не обнажились зубы. Порода обязывала. Особям с пошлым нормальным прикусом этого не растолковать. Демонстрируя другой характерный признак породы, а именно - выдержку, подозвал официанта и спросил еще один капучино.

- Жалко мне тебя, Ратмир-джан, - задумчиво проговорил Тимур. - Такой пес, медаль у тебя, а живешь на одну зарплату… Старый станешь - на пенсию будешь жить, да?

Уяснив, что с политическими темами здесь покончено, Боб утратил интерес к беседе и, презрительно фыркнув, снова зарылся в газету. Ратмир-джан с удивлением покосился на Тамерлана.

- Между прочим, - тихо и многозначительно сообщил он, - ко мне уже с этим подкатывались, и не раз. Из конкурирующих фирм. Выспрашивали кое-что, деньги предлагали…

Тимур встрепенулся:

- Предлагали, да? И что ответил?

- Правду ответил. Не знаю. Не прислушиваюсь. Не мое это собачье дело.

Тимур-Тамерлан одобрительно наклонил широкий лоб, как бы разделенный на две равные доли неглубокой вертикальной бороздкой.

- Правильно ответил, - с удовлетворением проговорил он. - Фирму сдавать нельзя…

- Это я и без тебя знаю! - блеснул клыком Ратмир.

- Только не сердись, пожалуйста… - попросил Тимур. - У тебя нюх есть?

- Какой нюх?

- Собачий.

- Собачьего нет.

- А слух?

- Со слухом чуть получше…

Кавказец пренебрежительно шевельнул косматой бровью.

- Значит, и слуха нет, - подытожил он. - А что есть?

Официант беззвучно поставил на стол вторую чашечку кофе. Ратмир поблагодарил сдержанным кивком. Разговор помаленьку начинал раздражать. Столковались все, что ли, сегодня? Поучают и поучают. Нашли, понимаешь, щенка… У него вон третье место, между прочим, на «Кинокефале»!

- Ум должен быть! - так и не дождавшись ответа, огласил Тамерлан. - Настоящая собака (натурал, да?) всё о хозяине знала. И ты тоже знай, Ратмир-джан… А иначе хороший будешь пес, но глупый. Зачем хозяину глупый пес? Зачем ты сам себе такой? Лежишь под столом - слушай. Услышал: вах! Сусловский доллар будут обваливать! Все на обед, а ты - в менялку. И фирме вреда нет, и тебе польза… Адмирала уважаешь?

- Еще бы!

- А у него три ресторана. Думаешь, сами построились?

Ратмир хмыкнул - и призадумался. Припомнилось вдруг, что каждый раз, когда ему доводилось зачем-либо менять местную валюту на иностранную, за ним мгновенно выстраивалась очередь - и в тот же день сусловский доллар несколько падал в цене. Любопытно. Стало быть, народ внимательнейшим образом следит за финансовыми операциями служебных собак и делает вполне правильные выводы.

Надо же!

Вместе с прозрачными сумерками на Суслов снизошло некое подобие вечерней прохлады Прямой смысл пройтись до родной конуры пешком. В городском парке уже сияли вовсю лампионы, благоухало репеллентами, а центральная аллея до такой степени была запружена обнаженным людом, что у какого-нибудь приезжего запросто могло сложиться неверное впечатление, будто в Суслове обитают одни нудисты.

Зимой бы у приезжего такого впечатления не сложилось.

Двигался люд преимущественно в направлении набережной, где к вечеру становилось очень красиво: в погромыхивающем сумеречном небе за Сусла-рекой возникало нечто вроде отдаленного фейерверка. Оборзевшая, сорвавшаяся с цепи Америка давала прикурить Лыцку (по другим сведениям, он - ей).

Попадались навстречу и граждане типа ретро, то есть более или менее одетые. Некто с претензией на крутизну вел на поводке мохноногую девицу компактного сложения. Что ж, красиво жить не запретишь! Только вот подлинность крутизны вызывала некоторые сомнения: шорты - явно левые, да и класс девицы, изображавшей, судя по прическе, коккер-спаниеля, был не слишком высок. Надо полагать, из дилетантов - нанимается по случаю, а оплата - почасовая.

Примечательно, что вокруг хозяина и его четвероногой питомицы наблюдалось пустое пространство, говорящее о некой неприязни сусловских нудистов к служебным псам.

Если в любой другой точке земного шара нудизм - явление дикорастущее, то в Суслове его некоторое время насаждали сверху, наивно полагая хотя бы таким образом привлечь к себе интерес мировой общественности. Шли в ход черные технологии. Публиковались статьи, доказывавшие, что нудизм экономически выгоден. Придумывались всяческие льготы для любителей обнаженки.

А зарубежная пресса клюнула на собак.

Предательски лишенный льгот и поддержки властей нудизм тем не менее выжил, поскольку был и впрямь выгоден экономически. Но затаенная обида осталась.

Ратмир приостановился посмотреть, как девица-коккер выполнит команду «апорт», ибо ее владельцу вздумалось кинуть трость в фонтан. Зрелище, однако, вышло столь жалкое, что бронзовый призер «Кинокефала» крякнул и поспешил убраться подальше.

- В-вау! - совсем уже непрофессионально взвыл за спиной девичий голос.

Ратмир ускорил шаги.

- Ратмир!

Оторопело обернулся. Вот те на! Оказывается, взвыли-то не по-собачьи - взвыли по-человечьи. Со стороны павильона с надписью «Хот-дог» к нему чуть ли не бегом направлялась юная, абсолютно голая незнакомка.

- Ратмир? Из «Киника»?

- Да… - несколько оторопело признался он.

- Автограф! - выпалила она, вручая ему маркер.

- М-м… - Ратмир был не на шутку польщен. - А на чем?

Она сказала, на чем, и, изогнувшись, подставила названное место. Ратмир примерился - как вдруг заметил, что на правой ягодице незнакомочки красуется росчерк самого Лорда Байрона. Кровь бросилась в лицо. Кое-как уняв внезапную дрожь в пальцах, Ратмир крупно и старательно вывел рядом с подписью мэтра свою - на свободной ягодице…

- Класс! - восхитилась поклонница - и, отобрав маркер, кинулась хвастаться трофеем к павильону, где ее с несчастным видом ждали две такие же подружки, не дерзнувшие по девичьей застенчивости подойти с аналогичной просьбой.

Увлажнившимися глазами Ратмир проводил удаляющийся автограф. Кто бы мог подумать! Оказывается, и нудисточки чувствовать умеют… На сердце у него потеплело. Мерзкий осадок, оставшийся после обидных сегодняшних бесед с Рогдаем Сергеевичем и Тамерланом, растворился бесследно. Как и горькая томительная мысль о сорвавшейся по вине того же Рогдая случке с рыженькой секретаршей Лялей.

«Так-то вот, собаки страшные! - исполнившись демонской гордыни, думал Ратмир. - Разглагольствуйте, поучайте… А все-таки вровень с Лордом Байроном вам не стоять! Хоть голову себе откусите!»

- У, бесстыжая!.. - с тяжелой ненавистью произнес рядом женский голос.

Ну обязательно кто-нибудь попытается испортить праздник! Как же без этого! Ратмир взглянул. Голая баба средних лет в серых туфлях на массивном каблуке и старомодной пышной татуировке испепеляла взглядом любительницу автографов и ее застенчивых подружек. Потом, повернувшись к Ратмиру, испепелила и его.

- Автограф ей! - ядовито продолжала она. - Ремня ей, а не автограф! Ни стыда ни совести: в таком виде из дому выйти!..

- Простите, не понял, - холодно промолвил он. - Вы же сами нудистка…

Татуированные телеса всколыхнулись, звякнув продетыми куда ни попадя колечками, и Ратмиру почудилось, что сейчас она выцарапает ему глаза. Или врежет сумочкой. Будь он на четырех - тяпнул бы, даже не задумываясь. А так пришлось попятиться.

- Да! Нудистка! - Голос ее взмыл визгливо. - У истоков движения стояла! Между прочим! И вы меня с этой голосистой не равняйте! Вы что, разницы не видите?..

- М-м… нет, - покривил душою Ратмир.

Тут наконец голая татуированная халда уяснила, что перед ней идиот, причем не от мира сего. Буйство ее пошло на убыль.

- Это нудипедалки, - сухо известила она - и брезгливо поджала увядшие ярко накрашенные губы.

- Простите… как?! - не поверил он.

- Босиком ходят!.. Хоть бы сиськи татуировкой прикрыла, позорница! - гаркнула она в сторону павильона (нудипедалочки прыснули). - Воспитали молодежь, нечего сказать!..

Глава 5. РОДНАЯ КОНУРА

Две большие собаки при виде Ратмира застыли на мусорных баках, как на постаментах. Белый свет фонаря ложился сверху, словно тонкий снежок, делая их еще более похожими на изваяния. Дворняжки, разумеется. Чуть что не так - метнутся прочь. А вот породистых Ратмир не встречал давненько. Как только держать натуралов стало дурным тоном, псы голубых кровей очутились на улице, а там всё по Сетон-томпсону: выживают одни дворняги.

Когда-то Ратмир постоянно таскал в сумке пакет с мослами, чтобы подкормить в переулке какого-нибудь сильно отощавшего мраморного дога. Коллегам он говорил, что таким образом изучает повадки настоящих собак, - и это было чистой правдой. Однако имелась и другая причина: втайне Ратмир чувствовал вину перед благородным зверьем, не выдержавшим конкуренции с ним и ему подобными. Он подавал мосол бездомному миттельшнауцеру, как бизнесмен подает милостыню людям, которых сам же и разорил.

Человек стоял неподвижно. Собаки - тоже. Все трое как бы представляли собой скульптурную группу. Прошлое и настоящее.

А может быть, даже и будущее.

У гладкошерстого лопоухого ублюдка, чутко замершего на ближнем баке, среди предков, несомненно, затесался боксер. Чуть выдвинутая нижняя челюсть, тигровый окрас, вздернутый хвост… Немедленно возникла цепочка нехороших ассоциаций. Ратмиру давно за тридцать, а после сорока долго на четырех не побегаешь. Вот уже и поясницу поламывает, когда распрямляешься в конце рабочего дня. «Старый станешь - на пенсию будешь жить, да?» - с легким акцентом прозвучал в памяти низковатый голос Тимура по кличке Тамерлан. В чем-то, конечно, прав угрюмый кавказец. Это лишь по молодости лет можно не задумываясь бросаться лихой фразой: «А я и не собираюсь жить до пенсии!» Доживешь, куда денешься…

Вспомнилась, разумеется, и та боксерша, с которой ему когда-то подвыпившие хозяева веселья ради устроили вязку, о чем он пару дней назад в припадке постельной откровенности опрометчиво поведал секретарше Ляле, Хорошо хоть об остальных умолчал… Опустилась, по мусоркам бутылки собирает… Как же ее звали-то? Кара?.. Капа?..

Так и не вспомнив, Ратмир вздохнул и, стараясь не спугнуть монументальных дворняг, двинулся к своему подъезду.

Он только шагнул из лифта, еще даже ключа не доставал, когда за дверью взвился заливистый радостный лай. Смотри-ка, выходит, и впрямь чутье у нее! Чужих встречают по-другому.

Открыв дверь, Ратмир немедленно подвергся нападению. На радостях Лада чуть не сшибла его с ног - это при ее-то щенячьей массе!

- Неплохо-неплохо… - с уважением промолвил Ратмир. - Спину уже держишь почти правильно… Как там мама?

Лада тут же встала, сердито вытерла ладошки о шорты.

- Как всегда, - процедила она и ушла к себе. Ратмир нахмурился. Переобулся, проследовал в зал.

Регина в полупрозрачном халатике на голое тело, угнездившись с ногами на сиденье пухлого кресла, по обыкновению пребывала в прострации.

- А-а… - саркастически выговорила она. - Кобе-лина… Ну? Много сучек покрыл?..

Ратмир огляделся. Внимание его привлекла странной формы складка в нижней части шторы. Подошел, приподнял. Ничего. Как и следовало ожидать. За шторой - слишком просто. Тогда где же? Поразмыслив, открыл скриплую дверцу платяного шкафа.

- Да я уже там смотрела! - с досадой крикнула из своей комнаты Лада.

Стало быть, и не в шкафу…

Регина с презрительным видом следила за ходом поисков.

- А ты на четвереньках побегай, - надменно посоветовала она. - И носом, носом…

Между прочим, это имело бы смысл. Ратмир и сам хорошо знал, что достаточно влезть в шкуру пса, как чувства обостряются, интуиция растормаживается, а верные решения приходят сами собой и как бы ниоткуда, чуть ли не из Космоса. Помнится, одна знакомая всерьез уверяла Ратмира, что дело тут в самой позе. Однако последовать в данный момент желчному совету жены Ратмир не мог по соображениям морального порядка.

Заглянул наудачу за приглушенный телевизор. Там лежал только переносной пульт, очевидно, отобранный Ладой у Регины, которая в подпитии имела обыкновение врубать звук на полную мощность. Уловив в бормотании диктора нечто знакомое, Ратмир мимоходом покосился на экран. Парламентарии дружно задирали лапки на предмет одобрения законопроекта о введении собак в Капитолий.

Может, она просто на ней сидит?

- Поднимись! - приказал Ратмир.

- Подними… - с достоинством ответила Регина.

Он склонился над креслом, сгреб ее в охапку и приподнял с удручающей легкостью. За время рекордного марафонского запоя Регина исхудала до прозрачности. Оказавшись в крепких объятиях мужа, дурашливо заскулила по-щенячьи, сделала вид, что хочет лизнуть, - и чуть не отхватила ему пол-уха. Спасла реакция. Зубы щелкнули у самой мочки. Бросив захохотавшую супругу в кресло, где, кстати, тоже ничего не обнаружилось, Рат-мир отчаялся и прекратил поиски.

Лечить бесполезно. Холерический темперамент не лечится. Как, впрочем, и любой другой темперамент.

А ведь великие надежды подавала! Гордость Госпитомника, первая на курсе левреток. При распределении драка за нее шла… Странно вспомнить, но сам Ратмир считался тогда трудолюбивым середнячком, не более того. Можно сказать, на зубах подтянулся до нынешнего своего уровня. Все-таки ранний успех хуже чумы! Почувствовала себя гением, центром вселенной… Допустим, одно увольнение - случайность. А другое? Третье? Ну как это можно было: на поводок - в нетрезвом виде! Кого-то там укусила из отдела кадров, директора облаяла…

И самый простой выход - обидеться на весь этот сучий мир, уйти в запой… Не первая - значит никакая!

В подавленном настроении Ратмир покинул зал и заглянул в чистенькую комнатку дочери. Лада сидела за письменным столом спиной к двери. Грызла мосол науки.

- Гав! - не оборачиваясь, поприветствовала она его.

- Гав-гав… - задумчиво отозвался он. Подошел, ласково потрепал по загривочку. - Ну и как у нас с английским?

- А завтра английского нету! - победно сообщила она.

- Мало ли что нету! - возразил Ратмир, пододвигая стул и присаживаясь рядом. - В английском, доча, надо упражняться ежедневно. И в информатике тоже. Если хочешь стать человеком…

- Щаз! - огрызнулась Лада. - Человеком!

- Я имею в виду: провайдером, супервизором…

- Пойнтером! - сказала она. - У них стойка классная.

В затруднении Ратмир наморщил лоб и почесал за ухом. За своим, естественно.

- Видишь ли, доча… - покашливая, начал он. - Честно говоря, твоему папе не хотелось бы, чтобы ты… э-э… шла по его следам…

- Почему? - Обернулась, уставила на отца округленные карие глаза.

- Н-ну… Ты, наверное, думаешь, что жизнь у песиков - это сплошные выставки, слава, медали… Нет, доча, нет… Вот, скажем, сейчас лето… А зимой? Знаешь, как песикам зимой холодно!..

- В попонке? - удивилась Лада.

- Даже и в попонке… Вот застудишь себе что-нибудь…

- Не-а, - успокоила она. - Не застужу! Да. Характер у нее, несомненно, в мать.

- И потом, дочура… Как бы это тебе объяснить попроще?.. Видишь ли… песику-девочке…

- Сучке? - радостно выпалила она.

Ратмир крякнул, помолчал. Педагог из него, конечно, - как из собачьего хвоста сито! Может, вообще не надо отговаривать, а напротив - тащить ее на веревке в питомник? Упрямая - мигом выкрутит головенку из ошейника, увлечется чем-нибудь другим… Ага, другим! Наркотиками, например…

- Да, - несколько отрывисто сказал он. - Сучке, Так вот, ей на работу устроиться гораздо труднее, чем мальчику… кобелю. Видишь ли, хозяевам не нравится, что девочки то и дело берут отпуск за свой счет… Ну, там… критические дни…

Лада понимающе кивнула с самым серьезным видом - и Ратмир, испугавшись, что сейчас из розовых детских уст выскочит еще и слово «течка», поспешил продолжить:

- Э-э… уходят в декретный… Вечно у них кто-то на бюллетене - мужья, дети… - Замолчал, недовольный собою. Во-первых, все было изложено слишком по-взрослому, а во-вторых, вполне приложимо к любой другой профессии. Пусть даже Лада пока об этом не знает, но узнает ведь рано или поздно!

- А у меня не будет мужа и детей! Ратмир крякнул еще раз.

- А вот тогда, - угрюмо и веско изронил он, - папа будет очень огорчен…

Как ни странно, фраза произвела сильное впечатление. Лада тревожно свела темные бровки, задумалась.

«Все время забываю, что она ребенок, - удрученно мыслил Ратмир. - Не логикой надо убеждать, а образами… Как сейчас».

И тут же, губя на корню свой первый педагогический успех, осведомился:

- И чем же тебе так нравятся песики? Личико дочери оживилось, просветлело.

- Они храбрые, - сказала она. - Верные. Умные. А люди - уроды… Водку пьют, курят, матными словами ругаются! Дядя Артур, пока на четвереньках, хороший… А встанет с четверенек - урод…

«А папа?» - холодея, хотел спросить Ратмир, но в этот миг за стеной что-то упало, стукнуло, покатилось. Поднялся, вышел в большую комнату. Искомая бутылка (теперь уже пустая) лежала посреди ковра. Регина спала в кресле, уронив голову на грудь.

Перенеся ее на супружеское ложе, Ратмир сдвинул стекло книжного шкафа и задумчиво провел пальнем по корешкам. Нет худа без добра. Отрубилась - значит можно будет без помех, со вкусом, а главное, с пользой для дела перечесть Михаила Чехова. Внезапно палец провалился в узкую щель между книгами. Та-ак… А вот за акты вандализма карать будем беспощадно. Полка - папина, рабочая, запретная. Детского здесь ничего нет. Этология, собаководство, сценическое мастерство…

Отсутствовал томик Станиславского.

Беспощадная кара, однако, была отсрочена в связи с воплем дверного звонка. Ратмир задвинул стекло, ругнулся вполголоса, бросил опасливый взгляд на свернувшуюся калачиком Регину. Та лишь вздернула тяжелое веко и, язвительно пробормотав: «Пиль!», вернулась в забытье.

Ратмир открыл. За дверью обнаружился дядя Артур, нужный в данный момент хозяину квартиры, как собаке пятая нога. Да и в любой другой момент тоже.

Легок на помине и несказанно хорош собою. Тяжелая голова с плоским лбом, незаметно переходящим в прямоугольную морду с толстыми отвисшими губами.

Спина - прямая, с ярко выраженной холкой. С виду медлителен, добродушен. На деле же злобен, силен, чуток и неприхотлив. Большей частью используется на караульной службе для охраны самых различных объектов.

- Здорово, - буркнул он. - Как там сеструха? Усыплять не пора?

В другое бы время не миновать ему взбучки и за «сеструху», и за «усыплять», однако в данный момент Регина, приходившаяся Артуру дальней родственницей, услышать его не могла.

- Спит уже, - мрачно ответил Ратмир, прикрывая дверь в зал.

- А племяшка моя? - спросил Артур, без церемоний запуская глаз в малую комнату.

- Уроки учит, - сказал Ратмир, прикрывая и эту дверь.

- Да? - насупившись, молвил Артур. - Тогда пошли на кухню…

Из внутреннего кармана пиджака была извлечена бутылка - и Ратмиру вдруг нестерпимо захотелось, чтобы их фирмы учинили между собой разборку - стравили его с Артуром. Порвать волчару в клочья, а потом, после работы, подойти, потрепать сочувственно по забинтованному загривку и сказать, как бы извиняясь: «Ну ты ж понимаешь, братан! Ничего личного…»

Но это все так, мечтания. Какие могут быть разборки между захудалым «Джульбарсом» и крепеньким «Киником»!

На кухне Ратмир протер стол, достал из холодильника тоник.

- Опять продукт портить будешь? - проворчал Артур.

- Ты же знаешь, я чистую не пью, - напомнил Ратмир и, окинув гостя критическим оком, заметил недовольно: - Что-то перекормленный ты какой-то…

Хотел добавить: «Смотри корейцам не попадись», - но, к счастью, вовремя прикусил язык. Артур ухмыльнулся.

- Мы ж не медалисты… - глумливо изрек он. - Нам по жердочкам не бегать, по канавкам не скакать. Не слыхал: доллар обваливать не собираются?

- Не знаю. Мне это как-то все равно…

Гость взглянул на хозяина с откровенным недоверием.

- А-а… Тебе ж еще за бронзу доплачивают… - сообразил он. - И сколько, если не секрет?

Ратмир сказал. Артур помрачнел. Толстые отвислые губы его стали еще более толстыми и отвислыми.

- Ну, так, конечно, жить можно… - пробормотал он. Выпили. Гость по обыкновению хряпнул залпом и с хрустом принялся грызть копченое свиное ребрышко. Хозяин, разбавив одну часть водки тремя частями тоника, пригубил испорченный продукт, прикидывая без особой радости, на кого сегодня Артур спустит пса. В прошлый раз, помнится, влетело пронырливым коллегам, выправившим себе дворянские родословные…

- А почему не серебро? - внезапно спросил гость.

- Н-ну… так уж вышло, - не теряя хладнокровия, ответил Ратмир. - Прости, если сможешь…

Артур пригнул тяжелую голову, вздыбил загривок.

- А я тебе скажу, почему не серебро… - пообещал он чуть ли не с угрозой. - Список жюри - видел?.. Нет? Зря-а… А я вот не поленился, взглянул… Так там знаешь кто? Пудель! Доберман! Ротвейлер! - На толстых отвислых губах обозначилась улыбка отвращения. - И хоть бы одна русская псовая затесалась! Ну хоть бы для блезиру…

Он издал низкое грудное рычание, неистово осмотрел стол и, схватив бутылку, набурлил себе полный стакан. Хотел набурлить и хозяину, но тот, как выяснилось, даже еще и трети не одолел.

- Спохва-атимся… - зловеще предрёк Артур, выпив и закусив. - Спохватимся, да поздно будет! Вот помяни мои слова: вытеснят они всех нас из ошейников - гавкнуть не успеем… Да что я говорю - вытеснят!.. Уже, считай, вытеснили! Хотя бы на питбулей посмотри! В профиль они тебе никого не напоминают?.. - Гость приостановился, перевел дух. - А всё с распада области началось… - с горечью молвил он. - Как погромили их в Лыцке да в Баклужино - все к нам схлынули… Татары! - возопил он. - Татары нас обошли - не заметили! А от этих не убереглись…

Выставить его удалось лишь в одиннадцатом часу.

Транспортировать пьяного Артура до автобусной остановки пришлось вручную. На этот раз он был умеренно буен, не бросался на прохожих, зато всей тушей вис на плече и пытался декламировать «Устав караульной службы».

- Сторожевой пес… - бормотал он в упоении, - обязан… бдительно охранять и стойко оборонять свой пост… нести службу бодро… ничем не отвлекаться… не оставлять поста… хотя бы жизни его угрожала… ап… опасность…

Время от времени мимо по ночному шоссе пробегали на четвереньках автомобили.

- Да помолчи ты! - взмолился Ратмир, пытаясь свободной рукой остановить хотя бы один из них.

Тщетно.

- …не допускать к посту… - всхлипнув, продолжал Артур, - ближе расстояния, равного длине цепи… при всякого рода нарушениях… вызывать хозяина лаем… в случае его гибели…

Потом он начал куражиться.

Чуть ли не силой впихнув отвязавшегося пустобреха в такси, Ратмир почувствовал такое внутреннее опустошение, такую усталость, что вынужден был опуститься на узкую скамеечку под пластиковым козырьком автобусной остановки. Козырек осенял собою три бетонные стенки, между которыми скапливался мрак. Естественно, что сидящего внутри человека Ратмир поначалу не заметил, поскольку тот пребывал в полной неподвижности и был вдобавок облачен во что-то темное.

- Извините, пожалуйста…

Ратмир не вздрогнул, хотя был к этому близок.

- Скажите… - продолжал вежливый и, как почудилось, слегка испуганный голос. - Этот ваш… мм… приятель, которого вы сейчас сажали в такси… Я понимаю, он был нетрезв, но… Он ведь не случайно пытался укусить машину за бампер? Он, видимо, собакой служит?

- Да, - вяло сказал Ратмир. - Служит… Кстати, я тоже.

Незнакомец изумился.

- Послушайте! - вскричал он потрясенно. - Да мне вас сам Бог послал!..

Неужели иностранец? Редкая птица… Акцента, правда, не слышно, но избыточная вежливость выдает с головой.

- Простите, а вы кто?

Незнакомец словно бы застеснялся немного.

- Перед вами недостойный представитель Ордена святого Доминика… - со вздохом признался он.

Изумившись в свой черед, Ратмир повернулся, всмотрелся. Черный плащ с откинутым капюшоном, белая туника… Надо же! Настоящий доминиканец! Домини ка-нес… Томазо Мастино… А с другой стороны, какого еще проповедника могло занести в город Суслов?

- Вообще-то я направлялся в Баклужино…

- Спалить пару ведьмочек? - неумно пошутил Ратмир. Собеседник был настолько тактичен, что рассмеялся.

- Нет, - сказал он. - Конечно, нет. От порочной практики Торквемады мы отреклись давно. Как и от самого Торквемады…

Он и впрямь ни капельки не походил на инквизитора. У тех, как представлялось Ратмиру, должны быть клинчатые изможденные морды гончих. А этот уютный русифицированный доминиканец больше напоминал шар-пея: весь из бугорков и складок. Замшевый такой…

- А почему вы здесь сидите? - полюбопытствовал Ратмир. - Поздно же…

Квадратное складчатое личико, насколько можно было разглядеть при столь скудном освещении, стало невыразимо несчастным.

- Я сижу здесь, потому что я растерян!.. - в отчаянии объявил он. - Когда я увидел обнаженных людей на поводках, я понял, что мое место здесь. Я раздумал ехать в Баклужино. И вот теперь я сижу и не знаю, как к вам относиться… Ну хоть вы мне объясните: служить собакой - это грех или профессия?

- Любая профессия - грех, - философски заметил Ратмир.

- Решительно с вами не согласен! - возразил шар-пей. - Всякую работу следует делать во славу Господа…

- Тем более! Что вас тогда смущает? Собеседник снова оцепенел в оторопелом раздумье.

Мрак в бетонно-пластиковой конуре, казалось, заклубился еще сильней.

- Н-ну… все-таки… - неуверенно проговорил он наконец. - Бог создал вас по образу и подобию Своему. То есть человеком, а не псом…

- Совершенно справедливо, - сказал Ратмир. - Именно человеком, а не псом. А также не бухгалтером, не редактором, не секретаршей… Кстати, насколько я помню, апостол Павел советовал каждому довольствоваться своей участью. Слуга да будет слугой, господин - господином…

- Это хорошо, что вы читали послания апостола Павла, но… И бухгалтер, и редактор, и секретарша… Все они хотя бы ходят на двух ногах!

- Это вам только кажется, - мрачно заметил Ратмир. - В широком смысле любая работа ставит нас на четыре мосла.

- Да, но работа при этом, согласитесь, должна приносить пользу! Хотя бы иметь смысл!

- Вы который день в Суслове?

- Первый…

- Так я и думал, - сказал Ратмир. - Дело в том, что собака у нас - самая дефицитная и высокооплачиваемая должность… А с некоторых пор еще и требующая диплома… Возьмите, к примеру… Да хоть рекламное бюро! Как вам кажется: имеет его деятельность смысл?

- Да, разумеется! Реклама - это лицо любой фирмы…

- Так вот я - лицо (или, если вам будет угодно, - морда) фирмы «Киник», причем в гораздо большей степени, чем какое-то там рекламное бюро. От уровня моего профессионализма зависит престиж учреждения. То есть благополучие всех его остальных сотрудников .. - Ратмир поднялся, ободряюще потрепал черные складки откинутого капюшона. - Так что смело приступайте к вашей миссии, падре… В конце концов, чем вы хуже Франциска Ассизского? Тот проповедовал птицам, вы будете проповедовать псам…

- Как? Вы и Франциска знаете? - поразился собеседник. Замолчал. Встревожился. - Да, но… сказано ведь: «Не давайте святыни псам…»

- «И псы едят крохи, которые падают со стола господ их», - с язвительной кротостью возразил ему евангельской же цитатой весьма начитанный Ратмир.

Регина дремала в кресле, уронив голову на грудь. Пришлось снова перенести ее на кровать, причем по возможности бесшумно. Поэтому стук упавшей книги, раздавшийся из-за стены, Ратмир услышал и опознал без труда.

- А почему маленькие песики до сих пор не спят? - строго осведомился он, входя в комнату дочери.

Ответом было старательное посапывание. В темноте Ратмир осторожно приблизился к столу и включил лампу. Под простыней захихикали. Потом содрали ее с головенки и уставили на отца карие смышленые глаза.

- Пап, а правда, что маму однажды с каратэчкой стравили?

- Это кто тебе такое сказал? Она?

- Ага… Правда?

Ратмир смутился. Сказать «нет» - подставить Регину. Сказать «да» - подставиться самому.

- Ну, это… вряд ли… - осторожно начал выпутываться он. - Левреток вообще ни с кем стравливать не принято… И потом, знаешь, такого рода поединки запрещены…

- Почему?

- Потому что это неравный бой… Ну сама подумай голые руки и ноги против хорошо поставленных зубов! Даже боксеры…

- Песики?

- Нет, дяденьки. Так вот, даже боксеры, чемпионы мира, - и те понимали, что самое страшное оружие на ринге - это зубы…

- За ухо? - кровожадно уточнила дочь.

- Ну разумеется!

Ратмиру показалось, что разговор удалось увести достаточно далеко, но он ошибся.

- Почему мама врет? - враждебно спросила дочь.

- Да не врет она… - в тоске сказал Ратмир. - Не врет… Так… фантазирует…

Лада выпятила нижнюю губенку, задумалась.

- Просто мама любит не искусство, а себя в искусстве…

Услышав такое, Ратмир обомлел и не сразу опомнился.

- Так! - решительно проговорил он, насильственным путем изымая из-под подушки томик Станиславского. - А в следующий раз, если кое-кто сунет носишко в папины книги, кое-кому надерут наглый куцый хвостик - ясно?.. Всем спать!

Глава 6. СОБАЧЬЯ ПЛОЩАДКА

День начался, по мнению Ратмира, неудачно. Согласно распорядку, после утренней планерки пса положено было выгуливать, чем обычно занималась секретарша Ляля, хотя иногда эту миссию брал на себя, к восторгу ведомого, сам хозяин. Прочие сотрудники, зная, что, надев на Ратмира намордник, ты получаешь в итоге дьявола на ремешке, от подобных поручений старательно уклонялись.

Но сегодня хозяин был занят, Ляля - тоже, и совершить променад со зверем, ко всеобщему удивлению, вызвался не кто иной, как Лев Львович, видимо, ожидавший с минуты на минуту повторного визита теневиков и надеющийся таким образом с ними разминуться. Ратмир с недовольным видом позволил надеть на морду ременчатую снасть, фыркнул, мотнул башкой. «Надолго ты у меня попомнишь эту прогулочку!» - примерно так сложилась бы его мысль, будь он в данный момент не при исполнении служебных обязанностей.

Впрочем, по дороге от кабинета до входной двери Ратмир вел себя вполне примерно и, даже очутившись на тротуаре, еще полквартала покорно и понуро держался у левой ноги замдиректора. Но затем из арки жилого дома навстречу им бойкой мерзкой трусцой выбежал давешний незарегистрированный юноша без ошейника. Завидев своего вчерашнего обидчика на четвереньках, взвыл от ужаса, присел - и с предсмертным визгом метнулся во двор. Если столкновение в обеденный перерыв было чревато всего лишь пинком, то теперь, сорвись Ратмир с поводка, даже и намордник бы цуцика не спас. Вон какой зверюга! Ударит лапой - хребеток переломит….

Хорошо еще, что Лев Львович, когда покидали здание фирмы, догадался продеть руку в ременную петлю, в результате чего едва не лишился кисти, но пса каким-то чудом удержал. В отместку Ратмир уперся возле ближайшего исписанного во всех смыслах фонарного столба и нагло задрал заднюю лапу. Разумеется, ни при Ляле, ни при хозяине он бы на улице ничего подобного не отчинил. Но тут было дело принципа.

Рядом немедленно возникли двое из подразделения «Гицель». Проще говоря - собачники. С оружием, в камуфле.

- Вам что, площадки мало? - лениво осведомился старший по званию. - Знака не видите?

Действительно, бетонный граненый столб украшала табличка с перечеркнутым схематичным изображением собачки, справляющей малую нужду. Укреплена она была на значительной высоте, и тем не менее чья-то проказливая ручонка дотянулась - пририсовала нарушительнице непропорционально большое орудие преступления.

- Документы на пса…

Лев Львович послушно полез во внутренний карман пиджака.

- Доверенность на выгуливание… Была предъявлена и она.

- Породистая собака… - равнодушно упрекнул «гицель», вполглаза проглядывая аттестат. - Из князей вон… Акута… Акутагавых… Еще и с медалью… А натаскать как следует не можете!

- Сколько? - тихо спросил Лев Львович.

- И ремешок ненадежный… - сделав вид, что не расслышал, недовольно продолжал собачник. - В парфорсе таких выгуливать надо, с цепью… Намордник - металлический, а не замша…

Ратмир смирно сидел у ног и, развесив брылы, преданно пучил глаза то на «гицелей», то на Льва Львовича.

- Сколько? - повторил тот еще тише.

- С протоколом - двести.

- А без?

- Триста пятьдесят.

Лев Львович, кряхтя, уплатил. Обошлись без протокола. На противоположной стороне улицы двое легавых или, как их принято теперь называть, МОПСов (Министерство охраны правопорядка Суслова) с завистью следили за действиями собачников. Прямоходящих штрафовать было не за что… Либералы проклятые! Всё поразрешали!

- Даже тут в разор ввел… - укоризненно молвил Лев Львович.

Центральная собачья площадка представляла собой зеленый травяной квадрат приблизительно с половину футбольного поля, обнесенный чугунной парковой решеткой с позолоченными пиками и оснащенный внутри всеми мыслимыми приспособлениями, потребными для активного собачьего отдыха. Плата за вход примерно равнялась штрафу без протокола.

Лет пятнадцать назад вокруг такого сооружения с утра до вечера стояла бы плотная толпа зевак. Сейчас - человек двадцать по периметру, не более. Строго, по-генеральски выкатывал безумные, в прожилках, буркалы отставной одышливый мастифф с отвислыми щеками и веками. На складчатой харе - отвращение, скорбь, испуг: «Ничего не умеют… Погибло искусство…» Жадно следил за работой настоящих профессионалов остромордый щенок-первокурсник. Неподалеку несколько фанов (судя по замашкам - завсегдатаи всевозможных мундиалей и аджилити) громко обсуждали явные достоинства и тайные недостатки выгуливаемых. Ну и так далее, в том же роде…

Поскуливая и подергиваясь от нетерпения, Ратмир ждал, когда его наконец освободят от поводка и намордника. Смышленый пес давно уже сообразил, что нет худа без добра: команды Льва Львовича можно и не расслышать. А коли так, то гуляй, пока не надоест.

По стриженой газонной траве, дразня кажущейся медлительностью движений, плыла галопцем грациозная длинноногая левретка. В центре очерчиваемых ею кругов перетаптывались, пристально следя за бегуньей, боксер-тяжеловес Борман и ротвейлер Макс, тоже слегка перекормленный. Время от времени псам мерещился некий шанс - и они, не сговариваясь, бросались наперехват. Зрелище было забавное. Мощные тяжело дышащие твари разгонялись, как два бронепоезда. Но кокетка начинала перебирать лапами чуть быстрее, уплывала у них из-под носа, оба преследователя проскакивали мимо и, тормозя, садились на задницы с самым ошарашенным видом.

Она была так похожа на молодую Регину! Неожиданно Ратмир осознал, что стоит на четвереньках, что дыхание пресеклось еще несколько секунд назад, а застывшая морда вот-вот превратится в лицо. Приглушенно рявкнул, мотнул башкой, вытряхивая из нее нерабочие мысли, и, освобожденный от поводка, ринулся на травяную огороженную чугунной решеткой волю.

Вывалив язык, промчался вдоль ограждения и, окончательно придя в себя, столкнулся с Тамерланом. Стали бок о бок, обнюхались. Вроде сегодня угрюмый косматый драчун был настроен вполне миролюбиво, и тем не менее Ратмир не утрачивал бдительности ни на секунду. Играет-играет, а потом как полоснет клыками! От этих кавказцев жди чего угодно…

Рыжего Джерри на площадке не наблюдалось. И, надо полагать, долго еще наблюдаться не будет.

- Ну отморозок! Нет, ты глянь, как наезжает!.. - веселился кто-то из зрителей.

Внимание публики было приковано к маленькому, вконец обнаглевшему Бобу из «Сусловского сусла», избравшему жертвой огромного нескладного ризеншнауцера. Стоило волосатику прилечь на травку, как на него с истерическим тявканьем налетал Боб, норовя при этом куснуть за лапу. Тот вставал и, опасливо косясь на обезумевшую мелюзгу, убирался подальше, ложился… Затем всё начиналось сызнова.

Во внерабочее время Ратмир бы только поморщился, глядя на сомнительные проделки своего приятеля: слишком уж много человеческого проглядывало в поведении Боба. Откровенный административный восторг, столь свойственный мелкой чиновничьей сошке. Нет, конечно, домашние животные часто начинают подражать хозяевам, но не до такой же степени!

К несчастью для бойкого терьерчика, время было самое что ни на есть рабочее. Согнав в очередной раз с места нескладёху ризеншнауцера, упоенный победой Боб кинулся сгоряча на только что возлегшего Ратмира. Кара последовала незамедлительно. Слово «вскочил» не может передать сути происшедшего. Лежащий пес исчез - возник стоящий. И не просто стоящий, а коротко скользнувший вслед за метнувшимся наутек задирой. Пустить в ход зубы Ратмир счел ниже своего достоинства - хлесткого удара передней лапой сверху вниз было более чем достаточно. Отчаянно заголосив по-щенячьи, Боб стремительно перевернулся на спину и пополз, извиваясь, не важно куда - лишь бы подальше от ощеренной пасти бронзового лауреата.

Собственно, этим бы дело и кончилось. Характерная для псовых поза покорной подчиненности предписывала обнюхать поверженного и потерять к нему всякий интерес, но тут некстати подоспевший Лев Львович ухватил обеими руками Ратмира за ошейник, создав таким образом барьер безопасности, за которым любая собака вправе строить из себя убийцу. Ратмир взревел, рванулся, влача за собой замдиректора, чем окончательно застращал и Боба, и кинувшуюся ему на выручку сучонку-секретаршу из «Сусловского сусла».

Стандартная ситуация была отработана Ратмиром без огрехов. «Бис! Фас!» - вопили за чугунной оградой фаны. Остромордый щенок-первокурсник не сводил с медалиста сияющих глазенок. И даже на безрадостной отвислой харе отставного мастиффа обозначилось нечто вроде одобрения. Не вывелись еще мастера…

Кое-как Лев Львович водрузил на жуткий оскал ременчатую корзинку намордника, пристегнул карабин и повел Ратмира от греха подальше к выходу. Призер упирался, рычал и выворачивал на дрожащего Боба налитый кровью глаз.

- Что за пес! Что за пес! - горестно причитал замдиректора, беря буяна на короткий поводок и вытаскивая наружу. - Знал бы - ни за что бы не связался! Пусть уж лучше за долги закроют…

С площадки они убрались минут на десять раньше положенного, что было чертовски несправедливо и давало Ратмиру лишний повод на обратном пути вволюшку поизмываться над Львом Львовичем. Однако тот, прекрасно все это понимая, предпочел провести пса закоулками городского парка, куда редко забредали добропорядочные гуляющие, а риск налететь на подразделение «Гицель» был ничтожно мал. Впрочем, обходной маневр тоже таил для замдиректора массу неприятных вариантов. Мощный пес мог, например, вырваться или, скажем, уволочь за собой на поводке в дремучие кусты.

Поначалу Ратмир так и собирался поступить, но, заметив, что Лев Львович, кажется, и сам забрел в какие-то дебри, решил ему в этом не препятствовать В конце концов они выбрались на изрядно вытоптанную поляну, примыкающую к пролому в ограде, отделявшей парк от унылой безлюдной улочки. Целое звено железных пик в незапамятные времена было выкорчевано из бетонного основания и теперь мирно ржавело неподалеку. Посреди поляны перед руинами парковой скамьи чернело обширное пепелище, вокруг которого в живописном беспорядке валялись осколки стеклотары, рыбьи скелетики, жестянки от консервов и прочие свидетельства частого пребывания здесь неопрятных двуногих существ, не имеющих привычки закапывать недоеденное.

Лев Львович опустился на краешек полуразрушенной скамьи и, привязав конец поводка к чугунному завитку опоры, зачем-то взглянул на часы. Ратмир, вообразивший было, что его сейчас отпустят побегать, осерчал, старательно испачкал налапники в золе и полез ласкаться.

- Фу! - воскликнул замдиректора, поднимаясь и отряхивая брюки. - Не сметь, Ратмир!

Пес немедленно воспользовался такой оказией - и, радостно вскинувшись на задние лапы, оттиснул на белой рубашке Льва Львовича два пепельных следа.

- Морда собачья!.. - плачуще взвыл замдиректора. Отвел Ратмира к дальнему концу скамейки, привязал там. Расстроенно разглядывая отпечатки лап, вернулся на единственно пригодный для сидения фрагмент увечной конструкции. - Да что ж это за сучья жизнь такая? - с горестным недоумением пожаловался он вслух, незряче уставив глаза в черно-серую золу пепелища. - Все долги фирмы - на мне одном… Обращаются - как с последней шавкой… Рогдай только случая ждет, чтобы сдать! Коллектив… Свора, а не коллектив! Даже этот… - Несчастный Лев Львович бросил затравленный взгляд на Ратмира, вопросительно вывернувшего морду, - и голос замдиректора сорвался в рыдание.

Пес, тонко чувствующий настроение, заерзал, заскулил. Потом натянул поводок, подался к сидящему, пытаясь ткнуться носом, лизнуть, ободрить.

- Ах, Ратмир-Ратмир… - сдавленно молвил тот, протягивая вялую руку и гладя утешителя по голове. - Один ты меня понимаешь… - Судорожно вздохнул, снова взглянул на часы. - Ну если и здесь обманут… - со страхом произнес он.

В глубине парка ожил динамик - гулко загремел слегка расстроенными гитарными струнами.

Свора псов… ты со стаей моей не вяжись… -

самозабвенно всхрипел голос Высоцкого (песню врубили с середины).

Лев Львович встал и озабоченно принялся высматривать кого-то по ту сторону ограды. Пару минут спустя напротив пролома затормозила легковая машина, хлопнули дверцы. Ратмир вскочил, насторожился. В следующую секунду из груди его вырвалось низкое угрожающее рычание: в прибывших он узнал двух чужаков, однажды уже не понравившихся хозяину. Рычание перешло в надрывный лай. Ратмир ринулся вперед, но, удержанный поводком, взвился на дыбы, пошатнув сломанную скамью.

- Слышь! - искренне сказал один из молодых людей, останавливаясь у края пепелища и далее идти не рискуя. - Борзой! Тебе чего, уши по лекалу поправить? С тобой как договаривались?

- Ну так… вот же… - несколько блеющим голосом отвечал ему Лев Львович. - В наморднике, на поводке…

- Это поводок? Сорваться - как два угла пометить! И намордник еле держится!

Тут Ратмир, словно решив подтвердить справедливость последнего высказывания, неистово мотнул башкой, скинул намордник - и ощерился в полный формат, произведя глубокое впечатление на присутствующих. Судя по тому, что замдиректора отнесло в самую золу, нехитрый этот приемчик для него тоже оказался неожиданностью. На посыпанной пеплом полянке стало суматошно.

- В наморднике, без намордника… Вот он, пес! - нервно вскрикивал Лев Львович. - А доверенность? Где доверенность?

- Какая тебе доверенность?

- Доверенность на взыскание с меня долга! Где она?

- А вот будет пес - будет доверенность!

- Так вот же он, пес!

- Агрх… Агрм… - рвался с поводка Ратмир.

Улыбаемся… волчьей улыбкой врагу… - добавлял шуму хриплоголосый динамик.

Один из прибывших огляделся и, подобрав рогатый обугленный сук, решительно двинулся к Ратмиру. Поступок этот, как вскоре выяснилось, был крайне опрометчив: от бешеного рывка край вихлявой скамейки уехал вперед на добрых полметра - и собачий оскал просиял в опасной близости от запястья смельчака. Послышался треск рвущейся материи. Выронив корявую рогатину, незадачливый укротитель отступил и недоверчиво уставился на распоротый чуть ли не до локтя рукав.

- Палку, палку надо было брать с петлей!.. - злобно процедил Лев Львович.

- Где ж ты вчера был, волчара? - не менее злобно отвечал ему пострадавший. - Предупреждать надо про палки-петли!.. Хоть бы «тяв» сказал!

- Что значит «тяв»? Вы просили пса! Я вам привел пса…

- Это не мы просили! Это нас просили!..

- Какая разница! Отдайте доверенность - и я пойду…

Внезапно за оградой возникла, полилась непрерывная плакучая нота, слитая из десятка голосов, от которой незнающих пробирала дрожь, а знающих - тем более. Слышался в ней предсмертный вопль тварей, истаивающих в невыносимых страданиях. Именно так звучала сирена оперативных машин подразделения «Гицель», по легенде, разработанная на базе хора костромских гончих, ставших на след.

Все, кроме Ратмира и Высоцкого, испуганно смолкли.

- Сучий потрох! - изумленно выдохнул потерпевший, поворачиваясь к замдиректора. - Оперативку вызвал?..

- Я?! - оскорбленно вскричал Лев Львович, но его уже брали с обеих сторон. Он попытался вывернуться из пиджака - и это ему почти удалось. Стайкой бабочек-капустниц выпорхнули, замельтешили белые визитные карточки. Вылетевший из внутреннего кармана бумажник упал в золу и остался там лежать, никем не замеченный. Вздымая прах и пепел, трое топтались посреди поляны. Ратмир обезумел. Собственность фирмы похищали у него на глазах. От мощных метаний пса увечная скамейка вихлялась, трещала, грозила рассыпаться окончательно. Где-то, уже совсем рядом, стенала, изнемогая от мук, сирена ставшей на след оперативной машины.

Наконец упирающегося Льва Львовича заломали и поволокли к пролому.

Это псы… отдаленная наша родня…

- страшно хрипел и взревывал вослед им динамик.

- Мы их раньше считали добычей…

Молодой человек оказался не прав. Разумеется, назвать Льва Львовича невинным щеночком - язык бы не повернулся, но оперативку он точно не вызывал. Сквозь прутья решетки и ряд высаженных вдоль тротуара чахлых платанчиков с покоробленной листвой укрывшийся под скамейкой Ратмир видел, как по улице, не переставая жалостливо голосить, прокатил пикап защитного цвета с клеткой вместо кузова. Внутри клетки в получе-ловечьей-полусобачьей позе понуро сидел знакомый Рат-миру незарегистрированный цуцик или кто-то очень на него похожий. Мелькнула на дверце наводящая оторопь эмблема: вписанные в треугольный щит метла и голова собаки.

Не скрываясь, два упитанных молодых человека кое-как упаковали брыкливого замдиректора, захлопнули багажник - и тут же отбыли. Собачники проехали мимо, не повернув головы. Впрочем, их можно было понять. Каждый должен заниматься своим делом. Вмешайся они сейчас в происходящее - впоследствии неизбежно началась бы свара с легавыми. Похищали-то все-таки не пса, а человека!

Вот если бы Ратмир подал голос… Однако благоприобретенный собачий инстинкт приказал ему умолкнуть и затаиться. В его положении это был, пожалуй, самый правильный поступок. Понятно, что, обнаружив брошенного, привязанного к скамейке породистого кобеля, «гицели» вряд ли немедленно приступят к поиску виновного. Скорее всего они составят протокол о варварском обращении с собакой, передадут документы в «охранку», то бишь в Общество охраны домашних животных, а самого Ратмира продержат в общей клетке до появления хозяина. Если же прикинуть еще и размеры штрафов, которые неминуемо в данном случае обрушатся на фирму, невольно согласишься, что нет ничего на свете мудрее инстинкта.

Плаксивая сирена звучала все тише, тише - и Ратмир наконец рискнул выползти из-под скамьи. Наученный давним опытом, он не пытался вывернуть голову из ошейника или порвать поводок одним рывком. Несимпатичные молодые люди, умыкнувшие Льва Львовича, ошиблись даже в этом: предметы собачьего снаряжения приобретались в солидных торговых домах и обязательно имели гарантию. Так что гораздо легче было пометить два угла, нежели сорваться с подобной привязи. Поэтому Ратмир просто лег на брюхо рядом с пепелищем и, прижав поводок лапой, пустил в ход зубы - великолепные зубы бронзового лауреата, еженедельно предъявляемые для осмотра и профилактики в ветеринарной стоматологии «Белый Клык», куда тщетно пытались попасть на прием многие прямоходящие особи.

Упорства Ратмиру было не занимать. Склонив морду несколько набок, он жевал и жевал исслюнявленный жесткий ремешок, пока не почувствовал, что достаточно натянуть его потуже - и кожаная снасть с легкостью будет разорвана. Так оно и случилось.

Очутившись на свободе, первым делом схватил увесистый бумажник, ощутил зубами его приятную упругость, кинулся с ним к пролому, как вдруг замер, а затем, издавая жалобное поскуливание, заметался по полянке. Что-то подсказывало ему прикопать эту вещь как можно глубже и надежней. Ратмир нырнул в кусты и через некоторое время появился вновь - все с тем же озабоченным видом, но уже без бумажника. Наскоро пометив место, кинулся в пролом - и устремился галопом в ту сторону, где скрылась машина, на которой увезли замдиректора.

Глава 7. БЛУДНЫЙ ПЕС

Помнится, когда Ратмир года три назад пришел устраиваться на работу в фирму «Киник», Рогдай Сергеевич надел очки и со скукой поворошил указательным пальцем принесенные документы. Читать не стал.

- Это все ладно… - задумчиво молвил он. - Родословная, аттестат… А вот сколько раз тебя воровали? Только честно!

Ратмир внутренне усмехнулся. Он знал, что для хозяев это вопрос престижа. Пес, которого никто не пытается украсть, предметом гордости быть не может.

- Полтора…

Директор приподнял бровь. Пришлось пояснить:

- Первый раз - не смогли…

- Почему?

- Погрыз, - равнодушно сказал Ратмир.

…Если пара несостоявшихся похищений равна одному состоявшемуся, то теперь он, получается, дважды краденный. Звучит почти так же гордо, как дважды лауреат… Будет о чем рассказать в «Собачьей радости»… И зарплату, наверное, повысят…

Суетливые человеческие мысли, подобные незакопанным объедкам на выжженной поляне, - как ненавидел их Ратмир в рабочее время! И единственный способ избавиться от этой мерзости - приглушенно рявкнуть и резко мотнуть головой. Что он и сделал, изрядно напугав некстати подвернувшуюся тетку, несшую куда-то самодельный картонный плакатик.

- Сорвался!.. - визгливо грянуло вослед. - С поводка сорвался! Смотрите: чуть не тяпнул!..

Улица зашумела, заголосила, засвистала:

- а!ас! Бросится!..

- Ой, а грязный какой! Весь в золе!..

- Взбесился!

- Собачники! Где собачники?..

Упруго сгибая и разгибая позвоночник, крупными прыжками Ратмир достиг угла, свернул в переулок, затем в арку - и, навылет промахнув тесный внутренний дворик, оказавшийся, к его счастью, сквозным, снова очутился на тротуаре, но уже с противоположной стороны квартала. Приостановился, вбирая широкими ноздрями насыщенный асфальтовой гарью воздух (где-то неподалеку ремонтировали покрытие). Ушел. Но, кажется, сбился при этом со следа. Или ему только чудилось, что он идет по следу похитителей? Ратмир заскулил, заметался.

Тут-то его и настигли «гицели», своевременно оповещенные по рации, что выход из такого-то двора надлежит немедленно перекрыть, поскольку имел место срыв с поводка. Ратмир услышал негромкий хлопок, почувствовав одновременно болезненный укус в ягодицу. Будто оса жиганула. Хотел обернуться, но лапы почему-то подогнулись, мир дрогнул, расплываясь, а когда сплылся вновь, то оказался уже не улицей, но просторным бетонным ящиком с металлической решеткой взамен одной из стенок.

Разумеется, «гицели» могли обойтись и без пальбы. Вполне бы хватило банальной веревки с петлей, отсутствие которой двумя часами раньше столь роковым образом подвело Льва Львовича. Да что там веревки! Ухватить опытной рукой за ошейник, швырнуть в машину - и вся недолга. Однако на то они и профессионалы, чтобы с первого взгляда понять, на какую сумму тянет задержание данного пса. Ратмир явно стоил выстрела усыпляющей ампулой и отдельного помещения. А всё же, не перегрызи он поводок и не сбеги, расходы фирмы «Киник» оказались бы куда значительней…

Зверь ходил в клетке, как Вронский по платформе. Чувство вины выедало его изнутри. Хозяин доверил ему Льва Львовича, а он не уберег, не догнал, не отбил… Временами в лобастую голову пса, очевидно, проникали также подленькие людские мыслишки оправдательного характера, потому что иногда он приостанавливался и, взболтнув брылами, с отвращением взрыкивал.

К казенной пайке Ратмир, естественно, не притронулся, а вот воды из чистой, отдающей дезинфекцией миски - попил.

- Во лакает! - с уважением заметил дежурный «гицель». - Язык - лопаткой, всё по книжке, ни разу даже морду не окунул… Классная псина! Давно таких не заарканивали…

Подошел второй, помоложе.

- А очухался как? - неспроста поинтересовался он.

- Да и очухался чисто…

Следует пояснить, что задержание с помощью выстрела наркотической ампулой имело еще один тайный и, увы, неблаговидный смысл. Зачастую погруженный в сон породистый пес, очнувшись, не сразу мог понять, где он находится: дома или на работе. Ошалело поднимался на ноги и недоуменно спрашивал, что произошло, чем автоматически обеспечивал себе увольнение и волчий билет. Тут же спохватывался, приходил в ужас, начинал слезно молить собачников, чтобы те не сообщали о его проступке ни хозяину, ни в Гильдию, клялся, что в долгу не останется.

Как правило, не сообщали…

- Думаешь, краденый? - с сомнением спросил «ги-цель» помоложе.

- Да наверняка! С чего бы он такой от хозяев бегал?

- Так, может, его сразу в «охранку» передать? Дежурный усмехнулся:

- Прыткий ты, однако! Нет уж, давай подождем, пока хозяин о краже заявит… Если заявит, конечно…

Служебных собак в Суслове воровали довольно часто и с самыми разнообразными целями. Занимались этим либо высококлассные специалисты, либо полные отморозки. Среднее звено криминалитета, более склонное к здравому смыслу, в подобные дела старалось не соваться, предпочитая спокойную преступную жизнь.

Эпидемия исчезновений начиналась, как правило, накануне какой-нибудь выставки. Справедливости ради следует отметить, что именно временное отсутствие одного из фаворитов отчасти помогло Ратмиру занять третье место на «Кинокефале». Вряд ли заказчиком тогда был Рогдай Сергеевич - скорее всего вывести главного претендента из борьбы постаралось объединение «Псица», усиленно толкавшее своего барбоса в чемпионы. Потерпевшая сторона заявила протест, обратилась в арбитраж, но действовала как-то вяловато - и скандал быстро выдохся.

В Гильдии шепотком передавали сплетню, будто постаревший фаворит, чувствуя, что первое место ему не светит в любом случае, якобы сам организовал собственное похищение. Трудно судить, насколько это соответствовало истине. Всякое бывало…

Однако в данный момент до осеннего чемпионата мира среди служебных собак Суслова оставалось еще добрых четыре месяца, и, стало быть, попытка нейтрализовать таким образом Ратмира выглядела бы по меньшей мере нелепо.

А для выкупа собак крали только лохи да отморозки, но с теми у Общества охраны домашних животных разговор был короткий…

Установить личность хозяина при наличии номерной бляхи труда не составило. Услышав, что его Ратмир с обрывком поводка на шее захвачен в переулке нарядом «гицелей», Рогдай Сергеевич отменил совещание, передал бразды правления Гарику и помчался вызволять любимца. Встревоженный директор ворвался в служебное помещение буквально через пятнадцать минут после телефонного звонка собачников.

- Где? - отрывисто спросил он.

Ответить ему не успели. При виде хозяина пес чуть с ума не сошел от радости и стыда: заплясал, заскулил, кинулся на прутья, виновато облизал просунутую сквозь решетку руку. Ратмиру отозвались шавки из общей камеры - и воздух задрожал от жалобного лая.

- Ах ты, блудня-блудня… - присев перед клеткой на корточки, растроганно проговорил Рогдай Сергеевич. - А мы там уже с ума сходим…

- Ваш? - официальным тоном осведомился дежурный.

- Наш… - с любовью молвил хозяин, потрепывая повизгивающего пса за ухо.

- Как же это вы не досмотрели?

Лицо Рогдая Сергеевича выразило досаду. Еще упреков он от «гицелей» не выслушивал! Высвободил руку, поднялся.

- Где тут что подписать? - сухо произнес он.

Очки надевать не стал. Брезгливо держа бумаги подальше от глаз, проглядел протокол, счета (вызов наряда - столько-то, услуги снайпера - столько-то, усыпляющие патроны - полторы обоймы, пайка, дезинфекция миски, отдельная клетка, уборка отдельной клетки…) и, пока отмыкали дверцу, подписал все недрогнувшей рукой.

После влажноватого сумрачного помещения, пропитанного тонким ароматом присыпанной хлоркой мусорной ямы, солнечный свет показался Ратмиру особенно ярким, звуки - громкими, запахи - острыми. Июльский послеполуденный зной плавил асфальты. Прошла нудистка, обдав раскаленными духами. Ратмир чихнул.

- А грязен-то, грязен!.. - с веселой укоризной приговаривал хозяин, ведя его на огрызке поводка к ожидающей их машине. - По дымоходам, что ли, ползал?.. Ну ничего! Почистим пса, отмо-оем…

Однако по мере приближения к автомобилю лицо Рогдая Сергеевича становилось все более озабоченным. Не открывая дверцы, директор принял через окошко новый поводок, пристегнул. Обрывок старого отдал водителю.

- Но это всё потом, - совсем уже угрюмо заключил он. - А сейчас веди показывай, где ты Лёву потерял… След! Ищи, Ратмир, ищи… Лёва! Где Лёва?..

- Ратмир Сергеевич! - подал голос из машины обильно украшенный шрамами шофер. - Он отсюда след не возьмет. Это нам надо на то место, где его «гицели» повязали…

- Верно, - подумав, согласился тот. - Поехали…

Обратный путь от злосчастной арки до пролома в парковой ограде Ратмир прошел безукоризненно. Один только раз запнулся и замер, усиленно работая ноздрями. Глядя на него со стороны, можно было подумать, что дорогу он находит верхним чутьем. Впечатление, разумеется, ошибочное. Просто Ратмир давно подметил за собой такую странную особенность: стоит раздуть ноздри, как немедленно обостряется интуиция.

Завидев знакомый пролом, взвизгнул, рванулся.

- Тихо ты! - прикрикнул Рогдай Сергеевич, окорачивая его властной рукой.

Многозначительно оглянулся на сопровождавшую их машину. Шофер-телохранитель понял все без слов, тут же заглушил двигатель и вышел. Втроем они проникли на территорию парка.

- Та-ак… - мрачнея, протянул Рогдай Сергеевич, останавливаясь перед пепелищем. Нагнулся, подобрал одну из рассыпанных визиток. - Ну, понятно… Здесь он им и попался… Ах, Ратмир-Ратмир! Ты-то куда глядел?..

Низко пригнув повинную голову, поскуливающий Ратмир потянул хозяина к развалинам скамьи. Тот последовал за псом и, присвистнув, склонился над огрызком поводка, наглухо захлестнутого вокруг чугунной ножки.

- Как тебе это понравится? - желчно бросил он через плечо. - Привязал, придурок!..

- Может, не он привязал? - усомнился шофер.

- А кто? Они, что ли?.. Да Ратмир бы им руки по локоть отхватил! В протоколе сказано: задержан со сброшенным намордником… - Рогдай Сергеевич выпрямился и с болезненной пристальностью еще раз оглядел поляну и пепелище. Засохших капель крови нигде не наблюдалось. Да и на брыластой морде пса тоже. - Сколько там у нас до обеденного перерыва?

- Сорок две минуты…

Директор издал досадливое кряхтение.

- Тогда лезь в машину, - расстроенно велел он. - Сейчас я легавых вызову. И давай-ка в обход… чтобы следов не затоптать…

Пока возвращались к пролому, Ратмир, ни на миг не забывавший о прикопанном бумажнике, попытался увлечь хозяина к помеченным кустам, но тот уже созванивался по мобильнику с МОПСами и на слабые эти попытки внимания не обратил.

Надежды на то, что следакам удастся раскрутить данное дело, не было ни малейшей, но, не вызови их сейчас Рогдай Сергеевич, впоследствии кое у кого могло бы возникнуть подозрение, что фирма «Киник» сама решила избавиться от своего замдиректора. Поэтому лучше было подстраховаться заранее…

Как ни странно, ищейки приехали довольно скоро, однако лица их радостью не сияли. О случившемся МОПСы были оповещены еще до заявления Рогдая Сергеевича и, честно говоря, сильно надеялись, что минет их чаша сия. Примерно полтора часа назад им позвонили «гицели» и со скрытой ехидцей известили: тут у вас в Сеченовском переулке людей на глазах в багажники запихивают, а вам и невдомек… Плохо работаете!

С видимой неохотой прибывшие походили по поляне, затоптали окончательно все уцелевшие следы, забрали в качестве вещественных доказательств огрызок поводка, визитную карточку и, сделав пару снимков, занялись бумаготворчеством.

- С полканом свяжи… - слышалось из служебной машины. И после паузы: - Товарищ полковник…

Беседовал с МОПСами исключительно Рогдай Сергеевич. Шофер-телохранитель, как ему было приказано, прятал шрамы за поднятыми темными стеклами директорского автомобиля.

Ратмир нервничал, повизгивал, вертелся у ног хозяина, порывался в кусты. На прутья парковой решетки уже налипло несколько случайных прохожих, с нездоровым интересом наблюдающих за ходом расследования и живо обменивающихся впечатлениями.

- Н-ну… в общем, дело ясное… - подойдя к Рогдаю Сергеевичу, процедил сухощавый остроносый следак - Можно, конечно, еще пройтись с вашим песиком до площадки, но… есть ли смысл?

- Вряд ли это у нас получится, - с сожалением ответил тот, взглянув на часы. - Обед…

- Обед? - Следак задумался на секунду, поколебался. Машинально потрепал Ратмира по холке. - А на разговор не пойдет? - пригасив голос, спросил он как бы невзначай.

Директор усмехнулся - то ли с горечью, то ли с гордостью.

- С вами? Боюсь, он и со мной на разговор не пойдет. Бронзовый призер. Сами понимаете: есть что терять…

Оба понимающе покивали. Собачьи показания суд не учитывает, поскольку по закону таковые не только не имеют юридической силы, но даже не подлежат словесному изложению. Нет, можно, конечно, вызвать четвероногого свидетеля во внерабочее время и без протокола вынуть из него информацию для оперативного использования, но, во-первых, он сразу же побежит жаловаться в «охранку», а во-вторых, и так ведь понятно, что похищение наверняка дело рук шариковской группировки, вот уже третий день выясняющей боеспособность каких-то двух шавок из Булгакове…

- Ну нет - так нет, - ничуть не расстроившись, сказал следак. - Стало быть, до встречи… Понадобитесь - пригласим.

Ищейки оперативно погрузились в машину. Рогдай Сергеевич проводил их задумчивым взглядом, потом с удивлением взглянул на пса. Поддернул слегка поводок.

- Ты что, не слышал? Обед.

Упрямо уставившись на правый налапник, Ратмир продолжал сидеть в собачьей позе с плотно прижатым к земле задом. Обиженный, сердитый. Хотя чувствовалось, что из образа он уже вышел. Пялящиеся из-за ограды зеваки лыбились, некоторые даже скабрезно друг другу подмигивали.

- А… - Директор наконец сообразил, в чем дело. Подождал, пока МОПСы отъедут подальше, затем подал знак водителю. Серый опустил стекло, выглянул.

- Что сделать, Рогдай Сергеевич?

- Слушай, принеси ему что-нибудь прикрыться, - буркнул тот. - Видишь же: неловко человеку…

Что Лев Львович задержится с Ратмиром на прогулке, сомнению не подлежало. Сотрудники скалили зубы, прикидывали, сколько времени хитрый пес промурыжит на поводке слабовольного замдиректора, даже заключали пари. Однако на втором часу ожидания веселье сменилось недоумением, недоумение - тревогой. Когда же Рогдай Сергеевич, утратив присущую ему обычно царственную неторопливость, с окаменевшим как попало лицом стремительно сбежал по лестнице, фирма испуганно притихла. Последовало полчаса напряженного ожидания. Ляля сидела в приемной бледная, выпрямив спину, и глаза у секретарши были припухшие.

Лишь возвращение директора с вызволенным у «гицелей» Ратмиром вернуло всем голоса, причем с избытком.

- Ну и на кой пес нам такая собака! - бушевала мордастая сука бухгалтерша. И всё-то у нее было выпучено: глаза, щеки, бюст. - Только на своих рычать может! А на чужих нарвался - и хвост поджал!

- Ну неправда ваша! - обиделся охранник (дело происходило в холле). - Если бы не Ратмир Петрович, Льва Львовича еще бы вчера увезли!

- Вчера! Мало ли что вчера! А сегодня?

- А сегодня Лев Львович Ратмира Петровича к скамейке привязал! Сам слышал! При мне Рогдай Сергеевич Гарри Федоровичу говорил…

- Да сам он себя привязал! Чтоб отмазаться потом! Привлеченный шумом, в холл заглянул только что помянутый Гарри Федорович. Проще говоря, Гарик. Ухмыльнулся глумливо.

- Зря вы, Пальма Героевна, - заметил он с ласковой кроткой язвительностью. - Не дай бог дойдет до Общества охраны домашних животных… Не расплатитесь. Обвинение-то - серьезное.

Мордастая подавилась и, приняв пунцовый окрас, ушла к себе на второй этаж. Ободренный поддержкой начальства охранник распрямил грудь, победно оглядел опустевший холл, затем вновь раскрыл тоненький «Проект Устава Вооруженных Сил Суслова» и, гордый собою, углубился в чтение. Странный он был мужичок, с химерами. То псом возмечтает служить, то в армию его потянет. Ну, псом еще ладно, но вот армии в Суслове, что бы там ни придумывала оппозиция, не было, нет и не будет. Какой смысл? Если уж татары стороной обошли…

Тем не менее романтически настроенный охранник, склонясь над «Проектом», морщил лоб, вникал, бормоча:

- Предпосылкой недоверия часового к посторонним людям… служит безразличное отношение людей к нему… запрещение подкормки и ласки часового посторонними… кормление часового только начальником караула… и заменяющим его лицом…

Тем временем за плотно закрытыми дверями директорского кабинета шел серьезный разговор с глазу на глаз. Каноническая пара хрустальных наперсточков вкупе с бутылкой чумахлинского коньяка заступила на боевое дежурство с самого начала беседы.

- Получается, он еще вчера с ними снюхался… - с недоброй задумчивостью проговорил директор.

- Получается, так… Привел, привязал, а потом и они подъехали… На что ж он рассчитывал? - Ратмир озадаченно надул щеки, и Рогдай Сергеевич, глядя на него, не выдержал - усмехнулся. Порода сказывалась во всем. Видимо, не зря отдельные источники утверждают, будто наименование ее возникло благодаря сходству собачьей головы с боксерской перчаткой.

- Ну, допустим, украли меня, - звучно разомкнув губы и перестав походить на упомянутый спортивный инвентарь, с недоумением продолжал Ратмир. - Допустим, наплел он вам, что сорвался я, убежал… А дальше? Рано или поздно меня бы вернули. Официально я свидетелем не считаюсь, поскольку был на четырех. Но вам-то я бы так и так обо всем рассказал… приватно…

- А пес его знает, на что он там рассчитывал, - ворчливо отозвался Рогдай Сергеевич. - Может, вообще ни на что… С перепугу чего не сделаешь!

- Хорошо хоть веревку не догадался на шею накинуть, - угрюмо присовокупил Ратмир. - Вот тогда бы они меня точно увезли. Рычи, не рычи! Взяли бы за два конца…

- Сука… - равнодушно изронил Рогдай Сергеевич. - Что тут еще сказать! Но вот от «Каниса» я такой подляни не ожидал…

- От «Каниса»?

Вместо ответа директор оделил Ратмира долгим загадочным взглядом.

- А-а… - наконец сообразил тот. - А я, главное, никак не въеду: какой же, думаю, дурак собаку после «Кинокефала» крадет?..

Вот теперь картина прояснилась окончательно. Давние соперники опять собирались забить стрелку из-за очередного госзаказа - иными словами, стравить Ратмира с Джерри. Кстати сказать, далеко не всякая фирма соглашалась рисковать здоровьем своего четвероногого любимца - большинство предпочитало традиционные, проверенные временем способы разборки. Однако в данном случае уклониться от поединка «Канису» было весьма затруднительно, поскольку прецедент уже имелся, а после той трепки, что Ратмир задал в прошлый раз их рыжему ублюдку, на реванш рассчитывать не приходилось.

Да, при таком раскладе кража пса имела прямой смысл. Стало быть, «Канис» заказал Ратмира шариковской группировке, а та как раз выбивала долги из Льва Львовича… Удачное совпадение!

- Ты выпей, - посоветовал директор. - Напряжение сними…

Ратмир очнулся.

- Мне еще работать сегодня…

- Не бери в голову. Оформим тебе с обеда отгул… Завтра, между прочим, тоже можешь отдыхать. Успокойся, приди в себя…

- Спасибо, я в себе.

- Ты-то в себе… А вот «охранка» в последнее время наезжает почем зря… Попытка кражи была? Была. Перенервничал пес? Перенервничал. Значит, два отгула на реабилитацию - вынь да положь… Кстати! - Что-то, видать, припомнив, директор с подозрением уставился на Ратмира. - А чего это ты тогда в кусты рвался? Я уж при ищейках туда не полез… Что там? Не труп, надеюсь?

Ратмир замялся.

- Не знаю, - сказал он. - Ничего, наверное… Может, обратный путь хотел показать… до площадки…

- Ой, темнишь…

Ратмир с достоинством выпрямился.

- Рогдай Сергеевич! - укоризненно одернул он. - Ну я же не прикидываюсь… Поймите: когда я на службе, я действительно пес. Вы что же, думаете, все так просто? Встал с четверенек - и пошел? Это как пробуждение. Я вам сейчас вроде бы сон свой рассказываю. Кое-чего словами даже и не передашь…

Деликатно приоткрылась дверь, в образовавшейся щели возникло приведенное в порядок личико рыженькой секретарши Ляли.

- Рогдай Сергеевич, там Ратмира Петровича к телефону. Переключить… или?..

- Ну, иди поговори… - сказал директор Ратмиру. - А я тут пока тоже кой-кому звякну…

Никого из сотрудников в приемной не было, поэтому, стоило Ратмиру прикрыть за собой тяжелую дверь, как Ляля повисла на нем со стоном и ожгла долгим влажным поцелуем.

- Я так за тебя боялась… - жалобно шепнула она.

У Ратмира даже вылетело из головы, зачем он оказался в приемной. Наконец секретарша, сделав над сабой усилие, отстранилась и указала глазами на телефонный аппарат.

- Да… - сказал Ратмир в трубку. - Да, я… Кто говорит? Бонна? А это кличка или фамилия?.. Ах, классный руководитель… Простите, не узнал… Да, слушаю вас, Дина Григорьевна…

Слушал он долго. По мере слушания лицо его тяжелело, собиралось суровыми складками. Лиля смотрела на Ратмира и не могла насмотреться. Говорят, что боксер обладает «самым очаровательным уродством». Истинно так! Мужчине это даже более пристало, чем красота.

- Вы можете мне прямо сказать, что она там натворила? - прервал он довольно резко незримую собеседницу. - Опять огрызается?.. Ах, уже не огрызается… - Ратмир зажал микрофон ладонью и повернулся к Ляле. - Знаешь, - обессиленно попросил он. - Ты меня в следующий раз к телефону только в рабочее время зови. Словами тут бесполезно… - Снова приклонил ухо к трубке. Вскоре выражение лица его стало несколько оторопелым. - Как это «речь не о ней»? А о ком?.. Обо мне?! - В наступившей тишине стало слышно, как дребезжит в наушнике настойчивый женский голос. Пес ее знает, о чем она говорила, но интонации убеждали. - Нет, труда не составит… Да хоть сегодня… Ну, раз говорю, значит, есть возможность… Пока не за что…

Положив трубку, с комичной свирепостью выпучил глаза, раздул ноздри.

- Дочка? - понимающе спросила Ляля.

Ратмир вздохнул. Гримаса разгладилась, разбежалась, и лицо его стало просто усталым.

- Нет, - сказал он. - Выступить просят… Поведать юному выводку, как я дошел до жизни такой… Слушай, Ляль! Может, отпросишься пораньше?

- Попробую… - без особой надежды сказала она.

- Попробуй! - ободрил он и вернулся в кабинет. Рогдай Сергеевич, очевидно, переговорив уже с кем

надо, заносил что-то в память компьютера. Взглянул на Ратмира поверх очков, поджал губы.

- Помаду сотри, - брюзгливо заметил он. Ратмир смутился. Неслышно чертыхнувшись, стер следы Лялиного лобзания, сел. Директор захлопнул крышку ноутбука.

- Значит, так, - сказал он. - В «охранку» я сообщил. А к тебе вот какая просьба: сейчас корреспондент придет… Надо, надо это дело раздуть! Пусть неудачное, но все-таки похищение. Какая-никакая реклама…

- Из «суслика» корреспондент?

- Нет, из «Парфорса». Гони все как есть, имен только не называй. Некий сотрудник, некая фирма…

- Понял, Рогдай Сергеевич. Я могу идти?

- Нет, - бросил директор. - Не можешь… - Снял очки, насупился, покряхтел. - Ты мне вот что скажи… Как ты теперь относишься ко Льву Львовичу? По-человечески.

- А как я могу к нему относиться? Полностью согласен с вашим мнением. Сука.

- А по-собачьи? Ты куда бежал, когда поводок перегрыз? Тебя ж чуть ли не у памятника Бианки перехватили! Фирма-то совсем в другой стороне… Это что же выходит? Он тебя сдать хотел, а ты его - выручать?

У Ратмира был вид уличенного в шалости школьника. Странно: то, что казалось естественным в собачьей ипостаси, в человеческой воспринималось как несусветная глупость. Даже вспоминать неловко.

- Ты одно пойми, - тихо, проникновенно сказал директор. - Лев Львович для меня теперь фигура конченая. А вот тебя, Ратмир, мне бы терять не хотелось… Я чего боюсь: заступишь ты послезавтра на службу, войдешь в образ - и снова помчишься спасать этого… - Рогдай Сергеевич с омерзением пожевал губами. - Короче, возьми себя в руки, в зубы - во что хочешь… Ты мне нужен, понял?

- Понял… - глухо отозвался Ратмир, по-прежнему не поднимая глаз.

Директор долго смотрел на него и качал головой.

- Хороший ты пес, - со сдержанной грустью произнес он наконец. - Был бы чуть похуже - цены б тебе не было.

Глава 8. ЩЕНЯЧЬЕ СЧАСТЬЕ

Странно было сознавать, что рабочий день в самом разгаре, а ты идешь по тротуару одетый, на двух ногах - и ничего тебе за это не будет. С высоты человеческого роста мир представлялся совершенно в ином ракурсе. Возможно, стоило даже говорить о двух мирах: верхнем и нижнем, поскольку с переходом из одного в другой, что подтвердит вам любая собака, меняются не только ощущения - меняется система ценностей, логика, мораль, законы. В верхнем мире, например, следует остерегаться легавых, зато можно пренебречь «гицелями». В нижнем - наоборот.

Прямоходящие сотрудники предпочитают различать не миры, а служебное и свободное время, но как эти понятия ни именуй, суть их остается прежней.

Прогулочным шагом Ратмир миновал знакомое до слез здание Госпитомника и, оставив слева кинотеатр «Пират», специализирующийся на показе старых фильмов («Бешеные псы», «Хвост виляет собакой»), двинулся вдоль парковой ограды, одобрительно разглядывая попадающихся навстречу нудисточек и хмурясь при виде нудистов. Спешить ему особенно было некуда. Корреспондент «Парфорса» ограничился тремя-четырьмя вопросами и отбыл, а Ляля, к сожалению, отпроситься пораньше не смогла. Стало быть, успеем и в школу зайти, и в «Собачьей радости» посидеть. Кстати, о «Собачьей радости»! В прошлый раз миляга Боб любезно разрешил воспользоваться своей квартирой в интимных целях. Будем надеяться, что он не откажет и сегодня. Но это всё потом… Ратмир приостановился, затем как бы невзначай свернул в Сеченовский переулок. Видимо, не только преступника, но и жертву тянет иногда на место преступления. Хотя почему жертву? Вы это бросьте! Жертву нашли!

Переступив бетонный порожек подстенка, развороченный неизвестными злоумышленниками при изъятии звена парковой решетки, Ратмир постоял немного со склоненной головой перед усыпанным визитными карточками пепелищем. Должно быть, осознавал, что именно здесь каких-нибудь несколько часов назад его собирались похитить - и, сложись всё по-другому, скулил бы он теперь в подвале на краю Булгакове, не смея встать и заговорить, не ведая, кончилось рабочее время или же еще длится…

Со стороны это напоминало минуту молчания.

Наконец Ратмир вздохнул и, осторожно ступая, дабы не испачкать в золе белые кроссовки, обогнул пепелище. Вот руины скамьи, к которой он был привязан. Вот заросли, куда он… Внезапно лицо его выразило тревогу, быстро перешедшую в смятение. Ратмир раздвинул один прогал между кустами, другой. Выпрямился, озадаченный. Огляделся. Присутствия людей в этой части парка не чувствовалось. Подошел к пролому, выглянул. Сеченовский переулок оживленностью также не отличался. Вдалеке, правда, кто-то кого-то выгуливал, но и эта парочка удалялась с каждым шагом.

Не теряя времени, Ратмир решительно вернулся к кустам, где, еще раз оглядевшись, опустился на четвереньки. Закрыл глаза, постоял так немного, потом открыл их вновь. Однако это были уже не те глаза. Светилась в них живая собачья смышленость, но ни в коем случае не угроза, свойственная представителям некоторых других пород. Чутко тронул широкими ноздрями воздух - и, тихонько взвизгнув от радости, кинулся к третьему, такому неприметному на человеческий взгляд прогалу. На полдороге спохватился, замер, сделал над собой усилие - и, поднявшись с четверенек, шагнул в заросли. Наклонился, скрывшись в зелени почти целиком, долго хрустел ветками. Наконец разогнул спину и полез обратно. Выбравшись на поляну, тщательно отряхнул ладони и удовлетворенно огладил правый оттопырившийся карман джинсов, словно бы пытаясь оттопыренность эту несколько заровнять.

Помнится, давным-давно некий ученый обнародовал предположение, будто каждый человек пользуется на службе одним полушарием мозга, а в быту - другим. Трудно судить, насколько он был в этом прав, но факт остается фактом: в собачьей ипостаси Ратмир прекрасно ориентировался на местности, однако стоило ему принять вертикальное положение, как его немедленно поражал топографический идиотизм. Стыд головушке- не смог найти учительскую. На том месте, где, по его воспоминаниям, ей надлежало располагаться, почему-то оказался туалет.

И Ратмир неуверенно двинулся по влажному линолеуму пустого школьного коридора. Направление роли не играло. Куда бы он ни пошел, все равно заранее известно, что придет не туда.

Белые плотно прикрытые двери классных комнат с виду были массивны, однако звук пропускали, как фанера.

- Записываем условие, - повелевал неумолимый женский голос. - Если собачью ногу считать хвостом… то сколько ног будет у собаки? Опустите руки! Задача придумана Авраамом Линкольном. Поэтому не все так просто…

- Покатились глаза собачьи золотыми звездами в снег… - декламировал кто-то на пятерку.

- …вот этот выдающийся эдикт, - язвительно скрипел занудливый преподавательский теноришко. - «Ежели адвокат, или прокуратор, или нечто тому подобное осмелится сам или будет просить другого подать их королевскому величеству какую-нибудь докладную записку, то их королевскому величеству благоугодно, чтобы такое лицо было повешено без всякого милосердия и (обратите внимание!) чтобы рядом с ним была повешена собака…» Спрашивается: собаку-то за что?

Миновав стендик с примерными темами выпускных сочинений, из которых глаз успел ухватить лишь «Писатель-утопист И.С. Тургенев», Ратмир почти уже дошел до конца коридора, когда, заставив его вздрогнуть, оглушительно грянул звонок. Дальнейшее было подобно обвалу. Или селевому потоку. Гомон, топот, грохот и даже, как ему показалось, лай. Свернув за угол, Ратмир остолбенел. Навстречу ему с тявканьем неслась на четвереньках свора крохотных первоклашек. Нет, пожалуй, не первоклашек - те еще шуметь на переменах не осмеливаются, - чуть постарше. Невольно посторонился - и выводок, теряя отстреливающиеся пуговки, промчался мимо. Настолько были увлечены, что даже не заметили взрослого. Один споткнулся и кубарем покатился в ноги Ратмиру.

- Тубо! - сказал тот, нагибаясь и ставя на ноги ошалевшего песика - Где у вас тут учительская?

В учительской было немного потише.

- Вы к кому? - сурово поинтересовалась старая дама с выщипанными вздернутыми бровками.

Ратмир объяснил.

- Сейчас подойдет, - заверила она. - Вы присядьте пока…

Рагмир присел, огляделся. Взгляд его упал на раскрытое методическое пособие. От нечего делать пододвинул брошюру поближе, без особого интереса пробежал глазами первый длиннющий абзац:

«Огромное значение имеет свободное содержание детей, физическое развитие их на прогулках и играх. Выходя на прогулку, воспитатель берет лакомство и игрушки - небольшую палку, чурку, мячик и т. п. На прогулке он вместе с детьми преодолевает небольшие препятствия: сухие канавы, ручейки, бугры и неглубокие ямы, мелкую поросль, высокую траву. Во время прогулки воспитатель терпеливо и постепенно знакомит ребенка с окружающей средой. Некоторых явлений окружающей среды ребенок боится: неожиданный злой и резкий окрик человека, толчок или удар, подъем ребенка за шиворот, за ноги или под живот, появление крупных животных, повозок, машин. Воспитатель оберегает ребенка от них, ободряет, дает ему лакомство, уводит в тихое место…»

Ратмир отвлекся, вздохнул. Вспомнились недавние безмятежные годы, когда Регина еще не пила запоем, да и сам он ей не изменял ни разу (служба - не в счет). Втроем с пятилетней Ладой они, точь-в-точь как описано в методичке, прихватив игрушки и лакомство, отправлялись на прогулку, преодолевали сухие канавы, ручейки, бугры…

- Вот это, я понимаю, точность! Чувствуется выучка. Здравствуйте, Ратмир Петрович!

Он поднялся, поздоровался. В его понимании классный руководитель Дина Григорьевна представляла собой эталон педагога, а эталоны Ратмир уважал. Красавицей не назовешь, да и не надо. Несмотря на короткие по отношению к длинному корпусу ноги, неуклюжей Дина Григорьевна не выглядела - напротив, горделивая задорная осанка придавала ее фигуре определенное изящество. Прямая спина, незаметно переходящая в слегка выпуклую поясницу, круп - длинный, широкий, округлый, с хорошо развитой мускулатурой. Грудная клетка при осмотре спереди - овальная, при осмотре сбоку - просторная, хорошо развитая.

- Выручили вы меня, выручили… - Подвижная, проворная, она выкладывала на стол пачки тетрадей, переставляла учебные пособия, открывала ящик письменного стола, не умолкая при этом ни на секунду. - Расписание поехало, предпоследний урок пустой. А вам ведь так и так на классном часе выступать…

- И что от меня требуется?

- Значит, что мне от вас требуется… - Дина Григорьевна вновь усадила Ратмира и, сев напротив, с умным энергичным выражением устремила на него овальные, косо поставленные, средней величины глаза. Плотно натянутые губы, как положено, образовывали в углах рта четко выраженную складку. - От вас требуется рассказать о вашей замечательной профессии. Почему она необходима, как возникла, о вашей победе на «Кинокефале». ну и так далее…

- И как долго это будет продолжаться?

- Значит, как долго это будет продолжаться… Это будет продолжаться сорок пять минут. Но лучше, конечно, уложиться в полчаса. Могут возникнуть вопросы… ну и так далее…

- И в каком ключе излагать?

- Значит, в каком ключе излагать… Желательно в патриотическом…

Невменяемое буйство перемены сменилось параличной тишиной урока.

Представленный бонной классу, Ратмир позволил детям сесть, сам же, оставшись на ногах, приветливо оглядел весь выводок. Один к одному: подвижные, смышленые, в меру упитанные. За исключением двух оболтусов на последнем ряду. Оба покрупнее прочих, долговязые, рукастые, нескладные. О таких в народе говорят - «щенок о пяти ног».

Лада восседала на второй парте - надменная, как медалистка на мундиале. Иногда лишь снисходила до пояснений шепотом.

- Учителя, вероятно, не раз говорили вам о том, что вы живете в самой свободной стране, - с подкупающей простотой начал Ратмир. - Для вас это уже наверняка стало скучной расхожей истиной. А я вот помню еще времена произвола, когда людям, представьте, запрещали работать собаками. Сейчас трудно в это поверить, но тогда, стоило кому-нибудь тявкнуть (я уже не говорю о том, чтобы стать на четвереньки и завыть), его отправляли в психушку. Там ему ставили диагноз: цинантроп. То есть сумасшедший, которому кажется, что он - собака…

Ратмиру самому нравилось, как гладко и округло выпекается у него за фразой фраза. Он выдержал паузу и продолжал:

- Только что, на перемене, я наблюдал за тем, как малышня с лаем гоняет по коридору на четырех. И, знаете, завидовал… Когда я был школьником, за такие проделки запросто могли упечь в интернат для дефективных. Я не шучу! Но наконец народ не выдержал и, образно говоря, порвал цепь. Тирания была свергнута. Суслов обрел независимость, то есть освободился от Баклужино, Сызново, Лыцка и прочих своих бывших районов. Сами районы, правда, называют это крушением колониальной системы, но тут они… как бы помягче выразиться…

- Брешут! - в восторге выпалил кто-то.

Ратмир улыбнулся. Дина Григорьевна, напротив, нахмурилась и чуть подалась вперед, высматривая, кто это там без команды подал голос.

- Преувеличивают, - мягко поправил Ратмир. - Но суть не в этом. Главное, что сусловчане в результате завоевали все мыслимые права, в том числе и право на собачью жизнь. Однако возникает вопрос… - Он вновь приостановился, оглядел серьезные внимательные мордочки. - Почему именно собаки? Есть же ведь и другие домашние питомцы: канарейки… бурундучки…

Вкрадчиво произнесенная фраза была заготовлена заранее и сработала безотказно. Класс обезумел. Хохотали с завизгом. Мысль о том, что кто-то может работать бурундучком, показалась нестерпимо смешной. Толстячок на передней парте раздвинул щеки, округлил глазенки и, втянув голову в плечи, мелко застриг выставленными напоказ передними зубами. Получилось довольно похоже.

Чувствуя, что овладел аудиторией, Ратмир покосился на строгий и, как сказали бы в девятнадцатом веке, длинночутоватый профиль Дины Григорьевны. Кажется, та была довольна.

- Собака, - переждав заливистый ребячий смех, проникновенно пояснил он, - не просто первое животное, прирученное человеком. Рискну сказать, что собака - лучшее из человеческих творений. Вы спросите: «А как же ракеты? Компьютеры?» Да, конечно. Ракеты. Компьютеры. Но они ведь, согласитесь, не живые. Бездушные. А в собаке человек хотел видеть не просто помощника, он хотел видеть прежде всего друга и поэтому стремился вложить в нее все лучшее, что было - или чего не было - в нем самом: верность, преданность, честность… - Ратмир насупился, крякнул и зачем-то огладил оттопыренный правый карман джинсов.

- А кошкой работать можно? - прозвенел жалобный голосочек.

- Руку, руку поднимать надо, если хочешь спросить! - немедленно одернула Дина Григорьевна.

Слово «кошка» Ратмира покоробило, но внешне на нем это не отразилось никак.

- Нет, - несколько отрывисто ответил он. - Кошкой работать нельзя. Это животное лишено понятия дисциплины, оно по природе своей не может ни служить, ни работать… Поймите меня правильно: лично я ничего против них не имею. Экстремалы наподобие булгаковского Шарикова с их незабвенным «душили-душили» симпатии у меня не вызывали и не вызывают. Да, я преследую кошку, но исключительно из охотничьего азарта. Без азарта в нашем ремесле - запомните это накрепко! - вообще ничего не достигнешь. Как, наверное, и во всяком другом… Взять исследователя или еще лучше - следователя. Вот он раскручивает уголовное дело, реализует, так сказать, свой охотничий инстинкт. И конечная цель его - отправить виновного за решетку. Дальше он теряет к нему интерес - во всяком случае, до следующего преступления. А моя задача - загнать кошку на дерево. Что с ней будет дальше - уже ее забота… Но я даже не о том. Кошка - это совершенно иная, а самое главное, чуждая нам психология. Не могу не вспомнить мой любимый анекдот. Старый-престарый…

Заскучавшие было детишки встрепенулись, уставились, предвкушая. Дина Григорьевна занервничала, тревожно повела длинным хрящеватым носом. Лада почему-то сидела, надув губешки.

- А анекдот такой. Пес лежит, думает: «Хозяин меня кормит, поит, лечит… Наверное, он - Бог. Кот лежит и думает: "Хозяин меня кормит, поит, лечит… Наверное, я - Бог…"

Снова засмеялись: бонна - с облегчением, детишки - несколько разочарованно. Лада не засмеялась вообще. Рат-мир повысил голос:

- Кошка - эгоист, не имеющий ничего святого. В отличие от собак. Не знаю, правда это или нет, но мне говорили, будто в Советском Союзе спецслужбы брали на карандаш каждого кошковладельца, справедливо полагая, что такой человек просто не может не набраться от своего… м-м… любимца… подрывных антигосударственных идей. И, видимо, не случайно на значках легионов Спартака, едва не погубившего своим восстанием Римскую империю, была изображена именно кошка, а не какой-либо другой зверь… Однако вернемся к нашим барбосам. (Смех в классе.) В принципе любое животное может совершить подвиг, если речь идет о дележе добычи или о сохранении потомства. Та же, скажем, кошка проявляет чудеса героизма, защищая своих детенышей. Но пожертвовать жизнью из чувства долга, то есть из принципа - на такое способны только люди и псы! Причем чаще псы, чем люди. Почему? Да потому что человек, повторяю, постарался вложить в собаку лучшие свои качества. Лучшие! Проделайте простой опыт: читая о чьем-либо самоотверженном поступке, мысленно замените фамилию героя собачьей кличкой - и вы увидите, что подвиг как будто слегка потускнел. И это вполне понятно, поскольку собаке, в нашем понимании, вообще свойственно совершать подвиги. Для нее это в порядке вещей… А теперь для сравнения возьмите историю о преданном верном псе, погибшем, защищая своего хозяина, и произведите в ней точно такую же перестановку, только наоборот. Замените кличку фамилией! Вы поразитесь: какой исключительный был человек!.. Ратмир передохнул и взял на полтона ниже: - И, естественно, на каком-то этапе истории люди обратили внимание, что собаки, которых они сами и вывели, превосходят своих создателей в моральном плане. Начался обратный процесс: человек начал подражать псу… Ваша школа носит имя Диогена Синопского. Не зря же этот удивительный древнегреческий мудрец называл себя собакой и жил в конуре. Большинство источников, правда, утверждают, что в бочке, но, честно сказать, оба перевода неточны. На самом деле Диоген жил в пифосе - большом глиняном сосуде. И логично предположить, что старые пифосы вполне могли использоваться древними греками в качестве собачьей конуры… Далее! О благородном человеке без страха и упрека мы обычно говорим: «Вот настоящий рыцарь» А в древности таких людей называли «псы-рыцари». Впоследствии этому выражению стараниями Карла Маркса был придан отрицательный окрас, что вполне естественно, поскольку вождь мирового пролетариата, как говорят, недолюбливал собак, видя в них защитников отживающего, по его мнению, строя…

Как и предвидела Дина Григорьевна, ни в полчаса, ни даже в сорок пять минут оратор не уложился. Звонок прервал его на полуслове. К счастью, вопросов почти не было - получив разрешение идти на перемену, притомившийся, чтобы не сказать - одуревший, выводок ринулся к дверям. В помещении остались только Лада и двое дежурных.

- Ну и почему песики такие сердитые? - осведомился порядком измочаленный Ратмир, возлагая руку на капризно дернувшееся плечико дочери.

- Конечно! - разобиженно буркнула она. - Со всеми - как со взрослыми, а дома со мной - как с маленькой…

Фыркнула - и припустила со всех ног за остальными. Да. Постаралась Регина. Как говорят собаководы: в себя потомство отпечатала.

- Большое вам спасибо, Ратмир Петрович, - сердечно поблагодарила бонна. - Было очень, оч-чень интересно. Всё-таки одно дело, когда рассказывает преподаватель, и совсем другое, когда специалист… А что, Карл Маркс действительно недолюбливал собак?

- Пес его знает… - рассеянно отвечал бронзовый призер. - Наверное…

Городским транспортом Ратмир предпочитал не пользоваться. Окраины его не интересовали, а до любого объекта в центре проще добраться на своих двоих. Тем более что после публичного выступления он чувствовал себя усталым, как собака. Пешая прогулка и сто пятьдесят граммов хорошего коньяка в подвальчике Адмирала были ему теперь просто необходимы.

До конца рабочего дня оставалось еще прилично. В сводчатом каменном зале находился всего один посетитель, при виде которого у Ратмира шевельнулась шкура на загривке. Рыжий Джерри. Надо полагать, упросил хозяев сдвинуть ему время обеденного перерыва на пару-тройку часов. Что ж, мудро… При появлении коллеги ублюдок уткнулся в тарелку и, не поднимая глаз, торопливо заработал вилкой. Разумеется, не поздоровавшись, вошедший миновал рыжее ничтожество и, отойдя как можно дальше, обосновался за столиком в каменной нише.

Заказ делал неторопливо, обстоятельно. Отпустив официанта, окинул рассеянным взглядом обеденный зал и с удовлетворением отметил, что понятливый Джерри не стал искушать судьбу - убрался восвояси. «Собакою потек, собацки и пропадет…» Откуда бы это? Кажется, из наказа о Курбском…

Далее Ратмир впал в оцепенелую задумчивость, из которой его не смогло вывести даже возникновение перед ним коньяка и закуски.

«Собственно, что меня смущает? - хмуро мыслил он, разглядывая рюмку. - Тимур на моем месте не колебался бы ни секунды. Рогдай - тоже…»

Пригубил, задумался вновь. Затем высвободил из тесного бокового кармана тугой бумажник, положил на колени. Над хитрыми агрегатами, венчающими стойку, виднелась лишь макушка бармена. Официанта вообще не наблюдалось. А первый посетитель должен был, по расчетам Ратмира, заглянуть сюда через полчаса, не раньше.

Увы, расчеты оказались ошибочными. Уже пару минут спустя обслуга за стойкой подала признаки жизни - и под каменные своды зала по широким деревянным ступеням торопливой побежкой скатился взъерошенный маленький Боб. Косматые бровки вздернуты выше обычного, в руке, как всегда, свежая пресса. Изделие из натуральной кожи со всем его неисследованным содержимым пришлось снова отправить в карман. Очень вовремя, поскольку Боб уже углядел Ратмира и устремился прямиком к нему. Шлепнул газеты о столешницу, сам же упал на табурет.

- Опять Америка нашкодила? - сочувственно осведомился Ратмир.

Боб лишь отмахнулся с досадой.

- Ты тоже считаешь, что я вел себя по-человечески? - с места кинулся он в атаку.

- Когда? - опешил Ратмир.

- Утром. На площадке.

Сегодня утром? Да-да, сегодня утром… Когда терьерчик гонял безответного беднягу ризеншнауцера и в итоге нарвался на лютого боксера. Сбеситься можно! Такое чувство, будто несчастливая прогулка со Львом Львовичем приключилась как минимум недели полторы назад…

Надо полагать, на лице Ратмира отразилось столь сильное удивление, что Боб посчитал это ответом.

- Так вот ты это Тамерлану скажи! - завопил он. - Два дня как с гор слез, а туда же! Что он вообще понимает в скотч-терьерах? Нэнатурално… - весьма похоже скопировал он недовольное ворчание Тимура.

Ага. Видимо, в отсутствие Ратмира между приятелями состоялся жаркий спор на узкоспециальные темы.

- Ну! Чего молчишь?

- Да как тебе сказать… - замялся бронзовый медалист. Более всего на свете он ненавидел два занятия: врать в глаза и говорить в глаза правду. - С одной стороны, тебя, конечно, куда-то в гротеск занесло… А с другой… Гротеск, он ведь тоже, знаешь, имеет право на существование… - Тут Ратмир вспомнил о своем намерении попросить на пару часов ключи от холостяцкой квартиры Боба и, мигом избавившись от комплексов, с бесстыдной искренностью вскинул глаза на разобиженного терьерчика. - Да не слушай ты Тимура! - вскричал он. - Пес, не спорю, хороший, но… Овчар. Кавказец. Он же не притворяется. Он же в самом деле полагает, что все породы обязаны вести себя одинаково. А скотч-терьер - это врожденная неугомонность, это…

Ратмир говорил долго и убедительно. Боб слушал, завороженно уставив на единомышленника увлажнившиеся вишенки глаз. Когда речь зашла о ключах, отдал без ропота.

Публика собиралась быстро. Возникли в середине зала обесцвеченные кудряшки Мадлен и пепельная гривка Артамона Аполлоновича. Спустился по лестнице слегка перекормленный Макс со своим дружком Борманом. Потом показался Тимур. Углядев в нише обоих приятелей, подошел. Молча обменялись рукопожатием, после чего угрюмый горец извлек из наплечной сумки и установил на столе ноутбук. Достал витой проводок со штекерами, оглядел стены в поисках гнезда.

- Телевизор смотреть будешь? - полюбопытствовал Ратмир.

- Брат выступает, - важно пояснил Тимур. - В Капитолии.

- Депутат? - жадно спросил Боб, мигом позабыв о мелких разногласиях.

- Депутат.

- От Гильдии?

- Зачем от Гильдии? От национальных меньшинств… - Тимур подсоединил устройство, включил, поколдовал с программой. На экранчике соткался разобиженный морщинистый субъект, тычущий себя кулаком в грудь.

- Я же с хвостом, с хвостом родился! - восклицал он. - Да если бы не родители, мне бы сейчас цены не было! Под корешок купировали! Загубили карьеру…

- Не то, - хмуро сообщил Тимур, переходя на следующий канал.

- Хватит собачиться! - еще более пронзительно взвизгнуло в крохотном динамике. - Сейчас, когда блок «Единой сворой» уступает по численности одним лишь либералам…

- То, - удовлетворенно известил Тимур. Временно уменьшил громкость, взглянул на часы. - Чего на обед не приходил?

- Отгул у меня… - уклончиво отозвался Ратмир. Он еще не решил, стоит ли рассказывать о сегодняшних приключениях прямо сейчас. Так и так завтра обо всем узнают. Из газет.

- Родственник тебя искал, - изронил кавказец. - Артур зовут.

- Где искал?

- Здесь искал.

Этого еще не хватало! Обычно дядя Артур «Собачью радость» своими посещениями не жаловал, предпочитая питаться из экономии в людских забегаловках.

- Слушай, зачем твой родственник так много водки пьет? - сокрушенно качая кудлатой башкой, спросил Тимур.

- Цепной он, - с неловкостью ответил Ратмир. - Их же там почти не проверяют…

Но тут коллега вновь прибавил звук - и разговор прервался сам собой. Боб отложил газету, все трое придвинулись к монитору. Возникший у микрофона парламентарий был точной копией Тимура - такой же косматый, угрюмый. Не иначе, одного помета. И манера речи очень похожая.

- Шовинизм проникает повсюду! - лаял он отрывисто и гортанно. - Отравляет сознание! Эта книга… - В воздетой руке оратора трепыхнулось тоненькое, изрядно потрепанное полиграфическое изделие в мягкой обложке. - …издана пятьдесят лет назад и до сих пор не изъята из библиотек. «Служебная собака в сельском хозяйстве». Предназначена для широкого круга читателей… Сейчас прочту, - пригрозил он. Бросил книжонку на кафедру и, склонившись над отмеченным листом, вскинул указательный палец. - Страница тридцать семь. «Усложняя игру, воспитатель забрасывает чурку на глазах у щенка в кусты, в пустой сарай и тэ пэ. Командуя собаке "Ищи!", рукой показывает направление. За розыск чурки немедленно дает лакомство…» - Замолчал, поднял кудлатую голову и с гневным недоумением оглядел заерзавших под его взглядом прочих парламентариев. - Аи, молодец… - тихонько выдохнул Тимур.

Глава 9. ВЫСШИЙ КОБЕЛЯЖ

Кто сравнил тебя с колли, Ляля? Ты - борзая. Легкое сухое сложение, узкий таз. Вот ты принимаешь собачью стойку - и спина у тебя, как полагается, с легкой напружиной. Пытаешься оглянуться, чуть закатывая крупный, выразительный, словно подернутый влагой глаз. У знатоков это называется - «глаз на слезе». Один из первых признаков породы. Правильный постав конечностей, пальчики собраны в комок. И окрас удачно выбрала: рыжеватый со светлыми подпалинами. За каким же ты чертом прозябаешь в секретаршах, Ляля? В хорошие руки тебя - глядишь, года через полтора ходила бы уже на поводке…

Ратмир и сам чувствует, что неисправим. Даже в моменты интимной близости он остается профессионалом. Однако в чем-то тут, конечно, виновата и Ляля, возжелавшая пережить настоящую вязку. Раньше Ратмир к подобным предложениям немногочисленных своих подружек относился с досадой. Во-первых, воля ваша, а присутствовало в этом что-то от скотоложства. Во-вторых, профанация претила бронзовому призеру во всех ее видах. Ну представьте себе нетренированную даму, силящуюся удержаться в должной позиции! Садку страшно делать. Подломленная пясть, как водится у дилетантов, поставлена отвесно, сустав неминуемо уходит вперед - того и гляди свихнет себе любительница экзотики обе ручонки, и тебе же с ней потом возиться… А в-третьих, мало ему службы?

С Лялей всё было по-другому. Расположились они прямо на полу, застелив ковер купленной по дороге простыней. Ратмир понимал, что ревнивая секретарша из кожи вон лезет, стараясь доказать и ему, и себе, что ничем она не хуже той боксерши. А ведь и впрямь не хуже. Девочка одаренная, с самомнением. Удивительно, что, не владея в принципе техникой случки, Ляля по наитию ухитрилась избежать серьезных огрехов, за которые жюри накидывает обычно штрафные очки. Мелкие же допущенные ею ошибки вполне могли сойти за стиль.

Имитация сцепления не считалась обязательным элементом, но Ляля настояла. Сильно сомневаясь в успехе, Ратмир тем не менее осторожно перенес ногу через ее спину, так что теперь они оказались стоящими копчик к копчику. Со стороны такое положение кое-кому покажется нелепым, но у собак оно является естественной мерой предосторожности: находясь в подобной позиции, партнеры могут увидеть и встретить опасность, откуда бы та ни нагрянула, что очень важно, поскольку в их ситуации естественная обороноспособность ослаблена.

- Слушай… - потрясенно выдохнул Ратмир, когда они, выждав положенное время, распались. - У тебя ведь раньше такого ни с кем не было?

- Конечно, нет, - ответила, как ощёлкнулась, она.

- Извини, - сказал он. - Не так выразился. Просто для новичка ты держалась бесподобно…

- Правда? - просияла Ляля. Довольная собой, потянулась самым соблазнительным образом. Глядя на нее, потянулся и он, но столь неудачно, что в позвоночнике хрустнуло, а перед глазами поплыли точечные прозрачные водоворотики. Плохо дело! Стареешь, пес, стареешь… Ветеринару бы показаться…

- А я однажды видела, как настоящие собачки расцепиться не могли, - жалобным детским голоском сообщила Ляля. - Бедняжки…

Ратмир заставил себя улыбнуться.

- Да почему же бедняжки? - опасливо подвигав головой, возразил он. Прозрачные водоворотики перед глазами начали, слава богу, таять. - Для натуралов склещивание, как ни странно, имеет прямой смысл, - более или менее успокоившись, назидательно продолжал медалист. - Во-первых, гарантирует оплодотворение, во-вторых, препятствует групповухе. Парадокс собачьей свадьбы. Казалось бы, тьма-тьмущая кобелей, а спаривается всего один…

«Как у людей, короче, только наоборот…» Вслух он этого, конечно, не произнес, но даже и предыдущих слов оказалось более чем достаточно. Профессиональная осведомленность Ратмира произвела на Лялю самое неприятное впечатление.

- Я слышала, у вас даже соревнования такие проходят… - несколько напряженно проговорила она. - Врут?

- В «Парфорсе» небось прочла? - ворчливо осведомился Ратмир. Привстал с ковра и, дотянувшись до подносика, наполнил бокалы вином. - Проходят… - честно признался он, протягивая один из них Ляле. - Неофициально. Как и собачьи бои.

- А ты? Участвовал?

- В качестве зрителя… Хотя один раз даже в жюри сидел!

- Ах, даже в жюри… Значит, специалист?

- Да я думаю! - с достоинством ответил он. - Высший кобеляж сдавал самому Козанегре…

- Ну и на ком-то же ты, специалист, тренировался?

- В основном на тренажере.

- Ах, у вас еще и тренажеры?

- Только у кобелей, - невольно расплываясь в улыбке, уточнил Ратмир. Забавная, ей-богу, эта Ляля. Нарочно, что ли, себя накручивает? Однако, вопреки его ожиданиям, допрос продолжения не получил. Любопытство взяло верх над ревностью.

- Собачьи бои - понятно… - озадаченно произнесла она, поднося бокал к губам. - Кто кого погрыз - тот и победитель… А тут-то как же?

- А как в парном катании, - небрежно объяснил Ратмир. - Первая оценка - за технику, вторая - за артистичность…

Опешила, заморгала.

- А нам бы ты сейчас какие оценки выставил?

- Высшие.

- Я серьезно!

- И я серьезно, - сказал он, откровенно развлекаясь. - Кто ж самому себе оценку занижает!

- А за сопение? - уязвила она.

- Ну-ну! - одернул он. - Попрошу без выпадов! Вот если бы я вел себя тихо, как раз пошли бы штрафные очки. Боксеры, чтоб ты знала, собаки шумные. Пыхтят, фыркают, плямкают, вздыхают, отдуваются…

- Во сне храпят…

- В рабочее время? Обязательно!.. Первое требование к боксеру - громкое дыхание. Ты ж меня уже сто раз выгуливала - могла бы вроде заметить. Потому нас и в засаду никогда не берут…

- Ну а все-таки! Вот, допустим, мы выступаем…

- Стоп! - прервал Ратмир. - Начнем с того, что на такой конкурс еще надо пробиться. Отборочные соревнования, отсев - сумасшедший… Стало быть, постоянная тренировка… - Он не договорил, потому что лицо ее застыло, а зрачки задышали, увеличиваясь, как от сильного страха.

- Ну!.. - с замиранием в голосе сказала она, отставляя нетвердой рукой бокал. - Так чего же мы ждем?..

Стареешь, пес, стареешь… Вроде бы и день сложился удачней некуда: украсть вон хотели, заметку завтра тиснут в «Парфорсе», выступление в школе на ура прошло, с Лялей наконец друг до друга дорвались… В тебе же сейчас каждая жилочка от радости звенеть должна!

Что не так, старик, что не так?

Ну, потянулся неудачно, поплыли водоворотики перед глазами… Видимо, просто устал. Устал боксер.

Ратмир брел по ночной набережной. Слева за парапетом лежала чернота, бездонный провал, сглотнувший и мутноватые неторопливые воды Сусла-реки, и низкие клубящиеся рощи на том берегу, и бетонные опоры недостроенного моста. Если бы не отражающиеся нитевидно алые огоньки бакенов, возникло бы впечатление, что мир за парапетом кончается. Небо еще с вечера выложено было пухлыми тучами. И ни звука, ни вспышки из черноты. То ли погода нелетная, то ли, пока он тут разбирался со всеми своими проблемами, Америка успела помириться с Лыцком. Хотя нет. Случись такое. Боб узнал бы об этом первым. Однако полчаса назад Ратмир вернул ему с благодарностью ключи - и новостей не услышал…

Вскоре он заметил, что за ним пристроились и следуют бесшумно по пятам трое легавых. Пошли в добор. Всё правильно. Всё по строгим законам этологии. Дело-то ведь даже не в том, что одинокий прохожий слегка выпил, а в том, что бредет понуро. Олицетворенная покорность судьбе. Только таких и брать!

Молоденькие еще, видать, легаши, непоимистые. Пес их знает, где они проходили выучку и кто их натаскивал. но подсунулись эти трое, прямо скажем, опрометчиво. Всполохнули дичь. Да, ребята, натирать вам еще чутье и натирать…

Ратмир выпрямился, вскинул голову, перестал волочить ноги. Шага, однако, не ускорил. Незачем. Спустя малое время покосился через плечо. Легавых, как можно

было предвидеть, сзади не обнаружилось. Надо полагать, взяли другой след. То есть ко всему еще и на тропе не тверды.

Шествуя неторопливо и достойно, Ратмир миновал молочно-белую подсвеченную прожекторами ротонду. Под куполом ее расставлены были столики, звучал динамик.

Сбежала собака .. Сбежала собака… - плакал, жаловался под музыку заливистый детский альт. Сбежала собака… по кличке Дружок…

Мысли Ратмира плелись, по-прежнему понуро свесив морды.

Прогавкал жизнь. Без малого сорок лет - псу под хвост. И что в итоге? Бронзовая, еще не отчеканенная медалька? Да и ту, сказать по правде, отхватил случайно, второй раз такой удачи не представится. Вот умри он сейчас - даже нечего будет перед гробом нести…

И вспомнилось вдруг Ратмиру, как хоронили Цезаря. Славный сентябрьский денек. Обесцвеченная сероватая листва тополей. Молодые дубки, кокетливо начинающие желтеть с кончиков веток. С ясного неба - ни грома, ни рокота. До начала американо-лыцкого конфликта еще добрых полгода. Молчаливая и как бы слегка растерянная толпа перед блекло-розовым двухэтажным строением приюта, где Цезарь (слышите ли? сам Цезарь!) провел последние дни своей доблестной собачьей жизни. Выносят медали на подушечках. Их до неприличия мало.

Лорд Байрон в недоумении поворачивается к Адмиралу.

- Где ж остальные-то? - почти испуганно спрашивает он.

- Пораспродал, видать… - отвечает ему с тоской Адмирал.

К Ратмиру протискивается непривычно озабоченный Боб. Он - распорядитель. Гильдия поручила.

- На, возьми, - глухо и отрывисто говорит он, глядя куда-то в сторону. - Впереди понесешь…

Ратмир бережно принимает на диво потертый кожаный ошейник с медными позеленевшими бляшками, намордник, поводок - и занимает место во главе формирующейся процессии.

Хорошо еще, что в Капитолии не отказали - распорядились насчет Староникольского кладбища. Иначе повезли бы Цезаря на «выселки», ровно бомжа какого. А так отпевали чин по чину - в церковке Флора и Лавра, выстроенной на пожертвования Гильдии, ибо, согласно народным верованиям, мученики эти покровительствуют не только лошадям, но и всем без исключения домашним животным.

Ах, Староникольское, Староникольское… С одной бронзовой медалькой сюда лучше и не соваться. Почитай-ка, что выбито да вызолочено на зеленовато-черном жилковатом мраморе по обеим сторонам осененной кленами центральной аллеи! «Мороз Глеб Борисович. Генерал МОПС. Герой Суслова». «Щов Арчибальд Харитонович. Профессор. Член-корреспондент». «Аполлон Хренов. Поэт. Лауреат премии Михаила Архангела». А вот и свои… «Выжловатый Герман Францевич. Сеттер. Четырежды чемпион». На верхней оконечности гранитного креста подобно терновому венцу топырится ржавыми шипами полураспавшийся жесткий ошейник. Внизу - эпитафия, почему-то на немецком: «Da liegt der Hund begraben…»(«Здесь зарыта собака» - нем .)

Цезарю нашлось местечко в глубине кладбища, у самой стены. Какая-то шавка из администрации Президента торопливо протявкала надгробную речь и, извинившись, сгинула. Из бывших хозяев не было никого. Потянулись прощаться. Разом погрузневший, обрюзгший Лорд Байрон постоял над покойным, вздохнул, сдавленно сказал: «Отмаялся, псина…» - и, зажмурившись, отошел в сторонку. Заколотили, опустили, бросили по три горсти земли, а когда всё закончилось, сворой, как того требовал обычай, стали на четвереньки - прямо в плащах, в костюмах - и, запрокинув морды, завыли…

Внезапно Ратмиру почудилось, что кто-то опять мнет ему пятки. Обернулся - никого… Ну вот. Уже и нервишки шалят. В следующий миг тучи за рекой озарились слабой беззвучной вспышкой. Стало быть, все-таки воюют. Хотя, может, зарница…

«Какого тебе еще рожна? - хмуро упрекнул себя Ратмир. - Люди вон из-под бомбежек не вылазят…»

И тут же мысленно огрызнулся:

«Да уж лучше бомбежка, чем вот так…»

Одно кладбищенское воспоминание потянуло за со бой другое. Надо бы родителей навестить: могилки поправить, оградку… Ах, мама, мама! Трех лет не дожила, не увидела своего Ратьку призером «Кинокефала»… Вот бы радости было старушке! Всегда и во всем шла навстречу, отцу не побоялась возразить, когда Ратмир, будучи еще передержанным щенком, объявил о своем намерении подать заявление в Госпитомник. Отец был на вздым против. Работяга прежнего закала, старый брокер, он до самого конца жизни так, кажется, и не понял, за что его сын получает деньги и кому вообще нужна такая служба…

Естественно, что подобная мерихлюндия накрывала Ратмира исключительно во внерабочее время.

«Приду домой, - угрюмо думал он, - завалюсь спать, а завтра с утра на работу. Пробежался на четырех - и никаких тебе проблем…»

Но тут он вспомнил некстати, что завтра у него отгул, - и таким зияющим провалом представился ему грядущий день, что Ратмир чуть было впрямь не опустился на четвереньки посреди бетонной набережной и не завыл, запрокинув морду в темное, выложенное пухлыми тучами небо.

Утро, впрочем, началось неплохо. Разбуженный собственным гулким всхрапом, Ратмир на всякий случай подобрал лапы, заплямкал губами, затем приоткрыл глаза и, убедившись, что лежит не на коврике у дверей кабинета и не под столом для заседаний, а по-человечески, в собственной постели, укрытый простыней, перестал осторожничать, открыто перевернулся на спину и, прислушиваясь к ощущениям, потянулся. Нет, ничего нигде не хрустнуло, не щелкнуло, и водоворотики перед глазами не поплыли.

Судя по голосам в прихожей, Лада собиралась в клуб первоначальной натаски «Тузик». Ратмир бы, разумеется, предпочел, чтобы дочь посещала музыкальную школу или, скажем, курсы информатики, но супруга месяца полтора назад, когда речь зашла о клубе, по обыкновению приняла сторону Лады, а двух женщин не переспоришь даже теоретически.

Хлопнула входная дверь, и Регина вернулась в комнату - утренняя, свежая, улыбчивая.

- Проснулся? - приветливо осведомилась она. - Добытчик ты наш! Денежку выдай…

- Сколько?

Регина возвела глаза к потолку и принялась считать, загибая пальцы.

- Майонез… - бормотала она как бы в забытьи. - Куриные грудки… для оливье… Два апельсина… Сыру, само собой… - Очнулась, взглянула непонимающе. - А в чем дело? Ну, хочешь, я на бумажке всё распишу…

- Короче, - сказал он. - Сколько надо? Примерно.

- Примерно - сто… - Вспыхнула, сверкнула глазами. - А как ты думал? Цены-то - кусаются!

М-да… Что верно, то верно. Кусаются, срываются с цепи, хватают за пятки… А после вчерашнего приобретения простыни и вина в кошельке наверняка осталось всего-навсего несколько сусловских центов. Хочешь не хочешь, а придется залезть в трофейное портмоне. Забавно будет, если окажется, что в нем одни визитки.

- О! - сказала Регина, глядя во все глаза на извлеченное из-под подушки изделие из натуральной кожи. - Бумажник у него новый! Когда это ты?..

- Новый! - фыркнул Ратмир, доставая сотенную. - Вторую неделю ношу, а тебе всё новый…

На красивом лице Регины проступило смятение. С памятью у нее в последнее время и впрямь становилось все хуже и хуже. Молча взяла купюру и вышла из комнаты с несколько пришибленным видом.

Оставшись в квартире один, Ратмир переждал последний спазм неловкости и сделал то, что должен был сделать еще вчера, а именно проверил содержимое трофейного портмоне. Ни документов, ни визитных карточек нечаянная добыча не содержала. Пачка сусловских долларов бумажками среднего достоинства - и всё.

Теперь предстояло придумать, как замести следы. Идеальный вариант: не надеясь на склероз Регины, купить нечто похожее, свой старый кошелек выбросить в урну, а бумажник Льва Львовича набить сырым песком, чтобы не всплыл, и зашвырнуть в Сусла-реку.

Повеселев, как это всегда бывало с ним, когда удавалось принять простое и ясное решение, Ратмир поднялся, привел себя в порядок, прибрал постель, включил телевизор. На экране возникла хорошенькая, но всё равно противная клоунесса Жучка (она же Клава Суржик) с придурошно раскрытыми глазами. Популярная эстрадница то становилась на четвереньки, то снова вскакивала, изображая прогулку расфуфыренной дамочки с плохо обученной болонкой.

- Такая лохматая! Такая лохматая! - восторженно вскрикивала Жучка. - Вчера хотела ей в глаза заглянуть - так, вы не поверите, полчаса челку распутывала… Оказалось - не с того конца!

Ратмир поморщился и торопливо переключил программу, не дожидаясь троглодитского гогота невидимых зрителей.

- Урюпинск? - благоговейно переспросили с экрана. - Как раз про Урюпинск-то знает каждый! А вот про нас - никто…

- И слава богу! - агрессивно отозвались в ответ. Видимо, ток-шоу. Причем в самом разгаре. Клыки обнажены, губы оттянуты, контакт - пасть к пасти. Со стороны даже смотреть страшно. На деле же - всего-навсего демонстрация правоты.

- Вспомним историю! - запальчиво продолжал оппонент. - Вот заметил нас однажды Петр I… И что? Тут же переименовал, да так, что до сих пор боимся это слово в школьных учебниках печатать! В другой раз удалось привлечь внимание товарища Сталина… Может, все-таки пора поумнеть, господа?

Речь была прервана дружными аплодисментами аудитории.

Ратмир выключил телевизор и положил пульт на тумбу. Захотелось вдруг, как в былые времена, пригласить Регину, пока та трезва и приветлива, в кинотеатр «Пират» на какой-нибудь старый-престарый фильм. «Ко мне, Джульбарс», «Шла собака по роялю»…

Он почти уже утвердился в этом своем намерении, но тут вернулась сама Регина.

- Вот, - сказала она, предъявляя для досмотра сумку с покупками и кладя на стол исписанную карандашом прямоугольную бумажку с пришпиленными к ней канцелярской скрепкой магазинными чеками. - Цент в цент. Проверь.

- Да не стану я проверять! - ощетинился Ратмир.

- Нет, ты проверь, проверь! А то потом опять скажешь…

Возможно, в Регине погиб выдающийся бухгалтер. Было времечко, когда Ратмир со всем тщанием изучал составленные ею счета. Цифры каждый раз волшебным образом сходились, в сумке тоже ничего лишнего не обнаруживалось. Откуда бралась вечером бутылка - непонятно.

- А я говорю: проверь!

Ратмир зарычал и устремился из комнаты. Регина с бумажкой и чеками последовала за ним. Семейная жизнь входила в наезженную колею. Через пять минут уже не хотелось идти ни в какой кинотеатр. Мечта была одна, как можно скорее покинуть родную конуру и как можно дольше в нее не возвращаться.

Нарождающуюся ссору прервал телефонный звонок.

- Да? - рявкнул Ратмир. Звонил Рогдай Сергеевич.

- Тут тебе повестка пришла, - ворчливо известил он. - Зайди забери.

- Повестка?

- Из «Кинокефала». Медаль отчеканили.

- Да ну? - изумился Ратмир. - А когда зайти? Сейчас?

- Лучше к обеду. Раньше двух они тебе ее все равно не выдадут… Только не задерживайся смотри. Завтра ты мне нужен с медалью…

Настроение стремительно повышалось. Положив трубку, Ратмир настолько утратил осторожность, что не устоял перед соблазном и поделился новостью с супругой. Регина была приятно поражена.

- Ну, это надо вечером обмыть… - сказала она, хорошея на глазах. - А то носиться не будет.

Выйдя на проспект, он сразу же угодил в негустую толпу, состоящую в основном из нудисток среднего возраста и направляющуюся в сторону Капитолия. Тетки все как на подбор были старорежимные, злобные, с явными признаками гормональной недостаточности. Ратмира немедленно затолкали, зацепили картонным плакатиком, на котором значилось коряво и крупно: «Президента - в намордник!»

- Мужчина! А вы почему такой несознательный? Почему вы не идете протестовать?

- Против чего? - не понял Ратмир.

- Нашла кого звать! - перекривившись, одернула агитаторшу кряжистая, обильно татуированная товарка. - Сам из таких - не видно, что ли?

У парапета двое МОПСов провожали разрозненную эту процессию вполне равнодушным взглядом. Видимо, опять стряслось что-нибудь судьбоносное. Откуда-то подсунулся старикан в пыльно-черном костюме, на лацкане которого тускло отсвечивали крестообразные и звез-довидные регалии.

- Р-разнагишались! - гневно молвил он и ткнул в асфальт палкой. - Протестантки… голосистые! Там не протестовать - туда гранату кинуть разок…

В голове немедленно зазвучал зачин полузабытого стишка:

Дедушка в поле гранату нашел…

- У тебя что, дед, гранат много? - осведомился позабавленный Ратмир.

- Да уж одна-то найдется! - отрезал тот.

Ратмир хмыкнул, покрутил головой и пошел своей дорогой, с удовольствием восстанавливая в памяти охальные строки:

Дедушка бросил гранату в окно

Дедушка старый. Ему все равно

Где-то он уже с этим дедом встречался.

Приобретя в магазине кожгалантереи бумажник, двинулся к реке. Там, как и было задумано, он упокоил на песчаном дне опустошенное портмоне Льва Львовича и, разложив деньги по отделениям нового кошелька, огляделся. Нигде ни души. Все ушли протестовать. Над безлюдным сильно замусоренным пляжем возносилась круча с двумя разбегающимися тропинками. Левая стежка уползала по склону в городской парк, правая вела к малому предприятию Лорда Байрона.

Возможно, Лорд Байрон, лежа в свое время под столом во время заседаний, тоже, подобно Ратмиру, не слишком прислушивался к людским речам. Во всяком случае, капиталец он сколотил куда скромнее, нежели Адмирал. Уйдя с поводка, арендовал шесть соток пустыря под учебную площадку, плату за вход взимал умеренную, давал частные уроки мастерства - словом, концы с концами сводил, но не более того. В данный момент он натаскивал будущего шар-пея, хотя, по мнению Ратмира, приостановившегося понаблюдать снаружи за дрессурой, о будущем говорить не стоило, поскольку лет воспитуемому было многовато. Фактура у толстячка имелась, но, судя по всему, на четвереньки он стал недавно, если не впервые. Особенно не давалась ему команда «сидеть» - никак не мог достать травы ягодицами. А вот подход к столбику выполнил на удивление удачно - вероятно, увлекался когда-то борьбой сумо.

Сам мэтр монументально возвышался в центре площадки, благосклонно взирая на давно уже вывалившего язык ученичка. Иногда лишь скупым жестом подзывал к себе и вполголоса указывал ошибки. Песочного цвета костюм, розовый коллекционный галстук. На лацкане, обратите внимание, ни значка, ни медальки. Это лишнее. Известно, что награды свои Лорд Байрон надевает только раз в году - на парад в День Собаковода, причем далеко не все. Два килограмма регалий - шею сломишь!

И лицо у мэтра породистое, внушительное, под стать прикиду. Дорогая, выделанная возрастом кожа.

- Ползи! Ползи! - негромко, но властно прикрикнул он на воспитуемого, выполнявшего весьма непростое для новичка задание - доставить поноску полуползком.

Ратмир усмехнулся. Вспомнилось, что на первом курсе зверюга Цербер требовал не только выполнения данной команды по разделениям, но еще и заставлял зубрить всю эту дребедень наизусть.

«Для переползания на получетвереньках встать на колени и опереться на предплечья или на кисти рук. Подтянуть согнутую правую (левую) ногу под грудь, одновременно левую (правую) руку вытянуть вперед. Передвинуть тело вперед до полувыпрямления правой (левой) ноги, одновременно подтягивая под себя другую, согнутую ногу, и, вытягивая другую руку, продолжать движение в том же порядке».

До сих пор в памяти сидит.

Приняв у старательного толстячка поноску, Маэстро взглянул на часы, одобрительно потрепал воспитуемого за ухом.

- Хор-рошо отработал пес, - похвалил он и, выдержав паузу, резко скомандовал: - Место!

Кандидат в шар-пеи подхватился и со всех четырех ног неуклюжим галопом припустил к низкому зданию раздевалки. Лорд Байрон проводил его задумчивым взглядом, затем обернулся и увидел стоящего по ту сторону сетки Ратмира.

- Ба! - молвил он. - Какие люди!

- Приветствую вас, Василий Степанович, - отозвался тот. - Вот шел мимо…

- Да уж ясно, что мимо… - Мэтр шагнул к сетчатому ограждению, извлекая на ходу из кармана свернутую в трубку газету, но тут под ноги ему подвернулась розовая пухлая дамочка средних лет, изображающая не то коккера, не то болонку. Одна из тех любительниц, что, оплатив час беготни по площадке, имеют потом наглость именовать себя ученицами самого Лорда Байрона. Едва с ног не сбила, дуреха, за что немедленно заработала хлесткий удар газеткой по звонкой бездарной заднице. Радостно взвизгнув, метнулась прочь. Ну теперь уже точно ученица!

- Значит, говоришь, украсть пытались? Славно, славно… Поздравляю… - рокотал мэтр, потряхивая нечаянным средством воспитания. - Купить-то успел? А то «Парфорс», сам знаешь, газетёнка скандальная, расхватывают быстро…

- Успел. Последнюю…

- Ну, на, мою еще возьми, - великодушно предложил Лорд Байрон, просовывая газету в ячейку сетки-ра-бицы. - Тебе-то нужнее…

- Спасибо… - поблагодарил Ратмир. - Василий Степанович! А почему вы в Госпитомнике не преподаете?

Мэтр неловко усмехнулся и поглядел через плечо в дальний конец площадки, где среди барьеров и канав, тряся вскинутыми филейными частями, бегало то, что в среде профессионалов именуется пренебрежительным словом «самотёк».

- Госпитомник… - повторил он то ли скорбно, то ли иронически. - Чести много, денег мало… Шар-пея видел?

- Видел, - удрученно подтвердил Ратмир.

- Первый урок… - таинственно промолвил Лорд Байрон. - А всего договорились о шести. Примерно месячный оклад декана в Госпитомнике…

Ратмир был поражен:

- За шесть уроков? Он что, миллионер?

- Платит не он. Платит организация.

- Это какая же, позвольте спросить?

Лорд Байрон хотел ответить, но не успел, потому что дверь приземистого строения отворилась и на плоский порожек ступил всё тот же толстячок, но уже облаченный в черный плащ с капюшоном и белую тунику.

- Послушайте, - сказал Ратмир. - Да ведь я ж его знаю!

Глава 10. ПЕС ГОСПОДЕНЬ

Храня молчание и с любопытством поглядывая друг на друга, они шли по скрипучему гравию безлюдной парковой аллеи: статный среднего роста мужчина с лицом несколько бульдожьих очертаний и улыбчивый морщинистый толстячок в черном монашеском одеянии. Каждый ждал, что спутник его заговорит первым. Картина в духе Честертона.

- Стало быть, вы за мной наблюдали… - отважился наконец толстячок, удивительно похожий на шар-пея. - И-и… какое же у вас сложилось впечатление? Только честно… Нет-нет, не подумайте, я полностью доверяю оценке уважаемого Василия Степановича, но… Хотелось бы услышать непредвзятое мнение очевидца…

Тот, что помоложе, задумчиво выдвинул бульдожис-тую нижнюю челюсть, помедлил.

- Н-ну, учитывая ваш возраст… - не менее деликатно приступил он к ответу. - Скажем так: неплохо… Для первого урока очень даже неплохо. Хотя я не знаю, какие вы перед собой ставите цели. Если, допустим, выступать на соревнованиях…

Предположение прозвучало настолько нелепо, что развеселило обоих. Некоторая церемонность, присутствовавшая до этого в их беседе, исчезла бесследно.

- С восторгом займу уготованное мне последнее место, - лучась приветливостью, заверил шар-пей. Тут же, однако, стал серьезен. Складки, из которых состояло его квадратное личико, словно бы укрупнились. - Нет, - решительно промолвил он. - Бега, бои - это всё для честолюбцев. Моя цель, конечно же, иная…

Разговор их был прерван появлением из-под скамейки черной кошечки с белой манишкой. Брезгливо ступая по мелкому гравию, киска достигла середины дорожки и, приостановившись, дерзко уставила на приближающихся прохожих зеленющие бесстыжие глаза. Узрев Ратмира, вмиг утратила вальяжность и опрометью кинулась в кусты.

Бронзовый медалист инстинктивно дернулся вослед, но, разумеется, сдержался. Толстячок был несколько озадачен.

- Вы суеверны? - полюбопытствовал он.

- Нет, - буркнул Ратмир. - Это профессиональное. Они поравнялись со скамейкой.

- Давайте присядем, - жалобно попросил толстячок. - По правде сказать, меня уже ноги не держат…

Оба опустились на деревянные брусья скамьи. Вымотавшийся с непривычки доминиканец издал легкий

стон наслаждения. В развалах серо-зеленой листвы чернела парковая решетка, сквозь которую за невидимым отсюда обрывом поблескивали пыльной сталью медлительные воды Сусла-реки. Слава богу, день выдался пасмурный. Всю прошлую неделю жара стояла такая, хоть кожу снимай.

- Иными словами, вы решили испытать на собственной шкуре, каково нам живется… - с уважением предположил Ратмир.

- Мне придется испытать это в любом случае .. - меланхолично отозвался шар-пей, разминая натруженную кисть.

Ратмир непонимающе взглянул на собеседника.

- Не собираетесь же вы работать псом!

- А почему бы и нет?

Произнесено это было с кроткой улыбкой, однако юмора в подобных вопросах бронзовый медалист не терпел.

- Хотя бы потому что ни одна солидная фирма вас не примет в штат, - холодно одернул он занесшегося новичка. - Говоря профессионально, вы не в рабочем теле. У вас врожденный неправильный постав задних конечностей. О таких мелочах, как диплом; я уже молчу. И потом подумайте, падре, сколько вам лет! Собачья служба - это дрессура с младых когтей…

- О, не беспокойтесь! Считайте, что работой меня обеспечили.

- Кто?! - ужаснулся Ратмир.

- Те, кто заплатил за мое обучение. Среди доминиканцев-мирян есть весьма состоятельные люди… Кстати, позвольте вам выразить признательность за тот наш разговор на остановке. Вы мне очень тогда помогли…

Ратмир несколько успокоился, пожал плечами. Служба у частных лиц, как правило, особой подготовки не требует. «Сегодня я тебя на поводке выгуливаю, завтра ты меня». Баловство…

- А смысл? - с искренним недоумением спросил он. - Зачем вам всё это?

Собеседник ответил не сразу.

- Видите ли… - сказал он. - Вчера утром, как вы мне и советовали, я вышел к собачьей площадке: наблюдал ваших собратьев за работой, пытался говорить с ними… снаружи, разумеется…

- Ого! - подивился Ратмир. - И как? Успешно?

- Трудно сказать. Они лизали мне руки сквозь решетку, некоторые лаяли, один даже укусил… Нет, не беспокойтесь, ничего серьезного! Это удивительно доверчивые и наивные создания. Во всяком случае, должен признаться, что давно уже не встречал столь благодарных слушателей. Но вот закончился рабочий день… - При этих словах складчатое чело проповедника заметно омрачилось. - Все они вышли из своих офисов уже в человечьем обличье - и, знаете, я ужаснулся. Совершенно другие существа: расчетливые, циничные… Словом, у меня сложилось впечатление, что общаться с ними можно только в служебное время…

- Вы же с этого начали!

- Нет, - сказал доминиканец. - Вы не поняли меня. Вспомните апостола Павла! «Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых». Для эллинов - эллином, для евреев - евреем… И, если я собираюсь проповедовать собакам, я сам должен стать собакой.

Застигнутый врасплох последней фразой, Ратмир секунды три сидел неподвижно. Нижняя губа оползла, открыв для обозрения зубы, что для боксера, как известно, недопустимо в принципе. Наконец бронзовый призер тряхнул головой и оторопело уставился на безумца в черном плаще.

- Вы собираетесь проповедовать в качестве пса?! Каким образом?

- Условные телодвижения, богатейшая мимика морды… - без тени улыбки напомнил доминиканец. - Добавьте к этому акустические сигналы: рычание, скуление, фырканье, визг! А главное - собственный пример. Делай как я! Неужели этого мало?

- Ересь какая-то… - честно сказал Ратмир.

Шея у толстячка была, как выражаются специалисты, загруженная, с подвесом, то есть короткая, в тяжелых складках, поэтому голову он повернул не без труда.

- А знаете, что говорил по этому поводу упомянутый вами в прошлый раз святой Франциск Ассизский?

- Вы переоцениваете мою начитанность… - кисло заметил Ратмир. - И что же он говорил?

- «Проповедуй Евангелие постоянно. - Толстячок приостановился и закончил, таинственно прищурясь: - Если нужно, пользуйся словами».

Ратмир недоверчиво хмыкнул. Сказано было изрядно.

Вдалеке под чьими-то неровными шагами заскрипел гравий. Затем из-за изгиба аллеи быстрой расхлябанной походкой вывернулся отрок в черной майке и камуфлированных штанах с подтяжками. Подтяжки, впрочем, были скинуты с нешироких плеч и свисали петлями вдоль бедер. Стриженная под ноль голова покачивалась, как у китайского болванчика. Вскоре бросилось в глаза, что черная матерчатая грудь шалопая украшена изображением повешенной собаки с вываленным языком. Рисунок сопровождали кровавые нарочито расплывшиеся письмена, разобрать которые на ходу не представлялось возможности.

Почти уже миновав скамью, прохожий остановился, как споткнулся, и, повернувшись к сидящим, с вызовом вскинул средний палец правой руки. Но поскольку зрачки его были при этом полностью расфокусированы, собеседники невольно оглянулись, полагая, что неприличный жест адресован не им, а кому-то за их спинами.

В кустах, однако, никого не обнаружилось, и оба вновь вопросительно посмотрели на задиру, заодно ознакомившись с надписью на его груди. «Она съела кусок мяса!» - гласили письмена.

- Вы это, юноша, кому? - полюбопытствовал Ратмир. Юноша засуетился, отбежал подальше и уже оттуда, сочтя себя в относительной недосягаемости, ликующе объявил:

- Собаки противные!

Ратмир сделал движение, но не вверх, как это свойственно человеку, намеревающемуся подняться со скамейки, а вперед и вниз, словно бы собираясь пасть на четвереньки. Реакция юноши в точности повторила реакцию черной кошечки с той лишь разницей, что та, умница, сразу порскнула в кусты, а этот придурок сломя голову задал прямика по аллее.

- А-а… - начал толстячок, завороженно глядя вслед.

- Да эти… - Ратмир пренебрежительно повел ухом. - Кинофобы…

- В смысле!

- Отморозки, - пояснил Ратмир. - В «Парфорсе» про них статья была, будто кое-кто из Капитолия их прикармливает. Тайком, разумеется.

- И чего же они требуют?

- Рассобачивания. В лучших отечественных традициях…

За Сусла-рекой раздался звук, точно в неимоверной дали захлопнуло сквозняком огромную дверь.

- Кстати! А почему вы не на службе?

- Отгул коротаю, - признался Ратмир. - Вообще плохо переношу выходные.

- Предпочитаете собачью жизнь?

С задумчивой гримасой, которую вполне можно было принять и за полуулыбку, Ратмир глядел в конец аллеи, где теплая зелень дубов смешивалась с прохладной зеленью тополей.

- Пожалуй, что предпочитаю, - согласился он.

- И в чем же ее преимущество?

- Да мало ли… - сказал Ратмир.

Ему всегда нравился этот уголок парка, достаточно удаленный от мест увеселения с их бухающими динамиками и в то же время чудом избежавший опустошительных набегов пьяных людских свор, после которых остаются пепелища и незакопанные объедки. Даже какая-то живность тут водилась: в кронах то и дело звучала дробь дятла, столь быстрая, что еще немножко - и получился бы скрип.

- Василий Степанович упомянул, что, кроме физической подготовки, мне еще предстоит практикум по психологии… - так и не дождавшись продолжения, осторожно подал голос толстячок.

- А как же! - усмехнулся Ратмир. - Главная-то задача не в том, чтобы научиться бегать на четвереньках, а в том, чтобы ощутить себя псом… Ох, помню, и боялись мы этого практикума! И правильно, кстати, боялись. Завкафедрой Искандер Шайхуллович до сих пор снится… Блещешь ты типом, не блещешь - отчислял почем зря! Однажды его спросили, каким образом ему удалось воспитать такую плеяду медалистов. И знаете, что он ответил? «Я многих принимаю и многих бракую…» Мы его промеж собой Кабыздохом звали.

- Ощутить себя псом… А что это значит? Хотя бы в общих чертах.

- В общих чертах? - Ратмир возвел глаза к шевелящимся кронам, откуда вновь раздалась бойкая дробь дятла. - Н-ну… Начнем с того, что собака живет одним днем. Иными словами, не боится будущего, не сожалеет о прошлом… Умеет довольствоваться малым: коврик, миска - что еще нужно для счастья?.. Собаки - как дети. Никогда не анализируют своих поступков, руководствуются исключительно чувствами, поэтому всё у них просто: да - да, нет - нет. Но главное, конечно, отношение к хозяину. Хозяина нужно любить до самозабвения, до утраты инстинктов. Угадать его желание для собаки высшее благо… Хотя, собственно, что я вам рассказываю! Возьмите учебник, там всё гораздо подробнее… Шар-пей выслушал его с напряженным вниманием.

- Такое впечатление, - сказал он, - что вы излагаете Нагорную проповедь своими словами…

- Да, что-то общее есть, - спокойно согласился Рат-мир. - Но вы же сами недавно признались, что в собачьем качестве мои коллеги куда больше напоминают христиан. Во всяком случае, две заповеди мы соблюдаем на службе неукоснительно: не убиваем друг друга и не лжесвидетельствуем…

- Ни разу не погрызлись до смерти? - усомнился шар-пей. - А я вот слышал от людей…

Бронзовый медалист поморщился.

- Меньше им верьте, - посоветовал он. - Сами же стравливают, а потом толкуют о врожденной агрессивности…

- Вы имеете в виду бои?

- Не только. Возьмите те же уличные драки. Вот, скажем, выгуливает меня секретарша, причем в первый раз…

- Простите, не понял… чья секретарша?

- Ну не моя же! Нашего директора, естественно… Идем с ней мимо фирмы «Редхаунд». Чужая территория, не мной помечена. Я обязан миновать ее с опущенной головой - иначе получится, что я на эту фирму претендую…

- «Не желай дома ближнего твоего…» - тихонько вставил шар-пей.

- Вот именно! Навстречу выводят тамошнего терьера - тоже на прогулку. И тут Ляля, представьте, берет меня с перепугу на короткий поводок, то есть вздергивает мне башку! А вскинутая голова - это вызов, это агрессия… И разнимать зря полезли! Собачья драка - почти ритуал. Даже пресловутая грызня зев в зев - не более чем запугивание. А вот стоит вмешаться в драку людям - тут же начинаются серьезные травмы…

- Но вы потом объяснили девушке, что она была не права?

Мягкая улыбка тронула тяжелые губы Ратмира.

- Да, - вымолвил он после едва уловимой паузы. - Потом объяснил…

- А если бы вас выгуливал хозяин? - внезапно спросил толстячок.

- Ну, хозяин - это совсем другое дело! Надо вскинуть голову - значит надо.

- Вы так уверены в его добрых помыслах?

- Вот поэтому-то вам и необходим практикум по психологии, - назидательно сказал Рагмир. - Добро - это то, что угодно хозяину, зло - это то, что ему не угодно…

В шевелящихся кронах нечто пернатое издало поразительной красоты и силы трель, словно бы выстроив и тут же обрушив крохотный хрустальный дворец.

- Стало быть, вы меня поймете, - пришамкивая от усталости, произнес толстячок. - Я намерен донести до ваших собратьев одну-единственную и очень простую мысль: «Даже встав с четверенек, не забывайте о том, что у вас есть Хозяин…»

- Хорошо формулируете, - заметил Ратмир. - Местами не хуже Франциска Ассизского.

Собеседник молчал. Все-таки отбегать академический час на четырех да еще и без подготовки в таком возрасте трудновато. Забеспокоившись, Ратмир заглянул в утомленные желтоватые глаза доминиканца. Тот хотел улыбнуться в ответ, но складчатое личико лишь раздвинулось в страдальческой гримаске.

- Знаете, кажется, я действительно переоценил свои силы… - виновато сказал шар-пей. - Вы не проводите меня до гостиницы?

- А где вы остановились?

- Тут рядом… В «Рексе».

- С удовольствием…

Гостиница «Рекс» (в просторечии «Будка») - шестиэтажная коробка горчичной масти с высоким остроконечным тимпаном и двумя чугунными догами на крыльце - располагалась на проспекте неподалеку от Госпитомника.

- Но может быть, у вас свои планы?

- Нет… - Ратмир взглянул на часы. - До часа я совершенно свободен.

Толстячок с кряхтением поднялся со скамейки, и они медленно двинулись в сторону борзодрома. Будущий шар-пей в самом деле был измотан до крайности - еле ковылял, бедолага.

- А чем вы обычно занимаетесь вечерами? - через силу полюбопытствовал он.

- Сижу в «Собачьей радости», - сказал Ратмир, стараясь переставлять ноги как можно реже. - Это подвальчик такой… Вроде клуба.

- Не надоедает?

- Надоедает. Иногда. Но, понимаете, с некоторых пор я способен общаться только с коллегами. Прочие представители человечества, за редким исключением, меня, честно говоря, утомляют…

- Почему?

За рекой громыхнуло. Ратмир осклабился.

- Слышали, что творят? Вот, видимо, поэтому…

- Но ведь в подвальчик-то ваши собратья приходят уже, наверное, в людском качестве…

- Так, падре, так… - вздохнул Ратмир. - И все же что-то собачье в них тем не менее сохраняется. Какой-то, знаете, незримый отпечаток честности, благородства… Человек, он ведь, как известно, на девяносто процентов состоит из своего ремесла…

Некоторое время шли молча. Обогнув пустынный борзодром, где двое слесарей в синих спецовках отлаживали механического зайца, выбрались на широкую центральную аллею.

- Скажите, - как-то опасливо поглядывая на спутника, начал доминиканец, - а среди местного духовенства не было… м-м… попыток…

- Проповедовать на четвереньках? - Ратмир рассмеялся, вообразив православного батюшку в такой рискованной позиции. - Вряд ли… Хотя… Вы памятник Ставру видели?

- Э-э… нет.

- Вообще-то здесь недалеко, - сказал Ратмир. - Если вы в состоянии одолеть лишние сорок шагов…

- Ну, не настолько уж я плох, - улыбнулся шар-пей.

* * *

Памятник был невелик, но выполнен, безусловно, талантливо. Пьедестал представлял собой подобие незавершенной строительной конструкции, обрывающейся в предполагаемую бездну. И в эту-то бездну самозабвенно устремлялся бронзовый Ставр, разинув пасть и касаясь передней лапой улетающей от него трости.

- Вот, - сказал Ратмир. - Между прочим, столичная достопримечательность. Обратите внимание: всего две точки опоры, как у Николая Первого в Петербурге…

- Кто он? - спросил толстячок.

- Эрдельтерьер. Выпускник Госпитомника.

- Сокурсник?

- Нет. Помоложе. Я уже защищался, а он еще только поступил… Учился, говорят, средне. Сразу по специальности работать не стал, подал документы в Духовную Академию - светское-то высшее образование у него уже было. Такой вот странный случай. Гиды об этой подробности, как правило, почему-то умалчивают…

- Но он окончил Академию? - с интересом спросил шар-пей.

- Да. А потом к общему удивлению взял и устроился псом. Но вот собирался ли он таким образом проповедовать… Право, не знаю.

- А памятник за что? Ратмир крякнул, помолчал.

- На памятник мы всей Гильдией собирали… - нехотя сообщил он. - Дикая история. У нас виадук который год строится… Ну а хозяин, дурак, в пьяном виде бросил сверху тросточку, скомандовал «апорт»… А там десять метров высоты!

- Насмерть?

- Естественно… День траура объявляли. Хозяина - под суд, но псу-то от этого не легче…

Запрокинув складчатую мордашку, проповедник долго не сводил глаз с одухотворенного бронзового лица Ставра.

- Какая вера! - потрясенно, чуть ли не с завистью выдохнул он наконец. - Убежден, что душа его сейчас обретается в раю…

Мимо застывших перед постаментом собеседников на коротком поводке провели Тамерлана. Не повернув кудлатой головы, угрюмый исполненный достоинства кавказец величественно прошествовал своей дорогой. Доминиканец машинально протянул руку - то ли погладить, то ли благословить.

- Не надо, - быстро сказал Ратмир. Рука отдернулась.

- Вы его знаете?

- Еще бы!

Пока добирались до «Будки», погода решила смениться. Небосвод перекосило. Тучи над западной окраиной набрякли чернотой, провисли до крыш. Пожалуй, имело смысл заглянуть в родную контору, не дожидаясь обеда. Попрощавшись с проповедником и опять забыв спросить, как его зовут, Ратмир приостановился на крыльце рядом с чугунным догом, озирая помрачившиеся небеса, затем двинулся проспектом в сторону фирмы.

Естественно, что после беседы в парке мысли его приняли несколько еретическую направленность. Глумливое воображение рисовало перед Ратмиром поистине раблезианские подробности перевода Священного Писания на собачий. Интересно, с какого языка он собирается перелагать? На церковнославянском, к примеру, - «не введи нас в напасть». А на русском - «не введи нас во искушение». Пусть небольшая, но разница налицо. Либо вообще не смей ни на кого напасть, либо нападай, но не вздумай при этом искусать…

Шел и посмеивался.

Шар-пей, конечно, безумец. А безумные замыслы обыкновенно удаются… Только вот не вышло бы у четвероногого проповедника, как на Гаити, где негры-христиане когда-то учинили белым собратьям хор-рошую резню по идейным соображениям! А что? Ситуация схожая: Бог пришел спасти людей, а люди Бога распяли. И неизбежная для каждого пса мораль: трави их, христоубийц двуногих! Кусай! Грызи! Ату!..

Хотя, впрочем, сколько их у нас, граждан, работающих собаками? От силы процентов десять, если не меньше. Так что спите спокойно, прямоходящие сусловчане, травли не будет…

Но вот кто взвоет, так это хозяева! Уверовавший пес для боев скорее всего непригоден. По правилам поединка немедленная дисквалификация следует в трех случаях: пассивное облаивание, долгая демонстрация оскала и, наконец, бегство с ринга до начала драки. Что ж, придется добавить четвертый пункт: дружелюбное облизывание морды противника…

Как это он выразился? «Даже встав с четверенек, не забывайте о том, что у вас есть Хозяин»? Тогда уж проще не вставать… А это уже раскол в рядах собачьей паствы. Одна свора исповедует сохранение духовных ценностей во внерабочее время, другая отвергает внерабочее время как таковое. При встрече друг на друга рычат…

Ой! А в семьях-то что будет твориться! «Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и…»

И еще кого-то с кем-то.

В небесах громыхнуло, но вскоре выяснилось, что к американо-лыцкому конфликту отношения это на сей раз не имело. Выяснилось также, что увлекшегося Ратмира по рассеянности снова занесло в городской парк. Перед грозой лиственные массивы как бы обрели объем, каждое дерево стояло отдельно, сизоватая мгла залегла меж стволов. Возвращаться к центральному входу не было смысла. Проще уж проскочить зону отдыха насквозь, пока не накрыло…

И Ратмир устремился насквозь.

Сверху опять громыхнуло. Кажется, в контору ему до начала грозы не попасть никоим образом. Ладно. В крайнем случае укроемся неподалеку от памятника Ставру - в летнем кафе под желтым обширным тентом с эмблемой «Сусловского сусла».

Замедлив шаги, Ратмир приблизился к постаменту и вновь всмотрелся в потемневшее бронзовое лицо Стасика Лоханцева.

Забудут Ратмира, забудут даже Адмирала и Лорда Байрона с их килограммами наград, титулами, ресторанами, а Ставр с его провислой, на троечку, спиной, и легким недокусом по-прежнему будет устремляться с пьедестала за летящей в бездну тростью. В который раз подкрадется зима, центральная аллея опушится рыхлым инеем, и молоденькие сучки с первого курса Госпитомника будут назначать встречу кобелькам именно здесь - «у Ставра». Да, наверное, мало просто быть мастером своего дела. Чтобы остаться в памяти людской, нужно еще за него умереть. Ну, пусть не умереть, но хотя бы пострадать, на худой конец… Взять литераторов. Только тех и помним, кто угодил в ссылку, на каторгу, под анафему, в сталинский лагерь, хотя бы просто в камеру… Пушкин, Достоевский, Толстой, Мандельштам, Лимонов…

Кстати, о провислой спине и легком недокусе. Оба эти недостатка у изваяния отсутствовали. Ваяли Ставра, несомненно, по фотографиям, поэтому скульптура была похожа на всех эрдельтерьеров сразу: хорошо сбалансированная голова, гордый римский профиль, курчавые жесткие завитки короткой бородки. И какая-то тварь уже исхитрилась - вывела маркером на мраморе пьедестала: «ЛОХ».

Да, конечно. Всякий праведник - лох. Хотя далеко не всякий лох - праведник…

А ведь, если следовать букве Устава, Стасик имел полное право струсить, заскулить, заметаться, жалобно оглядываясь, по краю бетонной плиты - и ничего бы ему за это не было…

Ничего.

В том числе и памятника.

Доминиканец-шар-пей, конечно, забавен и трогателен, но, воля ваша, сквозило кое-где в его рассуждениях кощунство, неприемлемое даже для Ратмира: Как вообще можно сравнивать Хозяина с большой буквы и ту сволочь, что, швырнув тросточку с виадука, пьяно выкрикнула: «Апорт!»

А с другой стороны, какая тебе разница? Родина, Вера, Царь, Президент, Директор…

«Дело, наверное, не в хозяевах, - подавленно мыслил Ратмир, - дело в нас самих. Пес не имеет права судить о владельце, как не имеет права глиняный горшок спросить горшечника: "Почему ты слепил меня так, а не иначе?" Вот в том-то наша и беда, что в отличие от натуралов мы поднимаемся ежедневно во весь рост - и сами не можем понять: кого же это мы только что боготворили! Ради кого готовы были жизни своей не щадить!..»

Хозяин. Он же - босс… Тоже с большой буквы?

Ратмир ёрнически ухмыльнулся, представив себе подобное написание. И как хорошо бы прозвучало в устной речи: «А Босс его знает!» «Одному Боссу известно!» И даже: «Боссе мой!»

После такой святотатственной мысли уже не громыхнуло, а просто грянуло. Хляби разверзлись - и сыпанул крупный летний дождь. На праведных и неправедных.

Глава 11. ТОСКА СОБАЧЬЯ

На туго натянутом желтом тенте летнего кафе пьяно топтался ливень и вдребезги бил всё нажитое. Ратмир опустился на пластиковый стул неподалеку от центральной опоры шатра (крайние столики заливало) и, поколебавшись, заказал пакетик соленых орешков. Пиво и чипсы он с прискорбием исключил из рациона еще несколько лет назад.

Памятник Ставру оброс водяной щетиной - казалось, что летящее в бездну изваяние угрожающе поигрывает шерстью на хребте.

- Слышь, - с пьяной тоской произнесли неподалеку. - Чего делать-то будем, а?

Ответом был тяжкий вздох - и Ратмир покосился на соседей. Судя по уровню водки в литровой бутылке квадратного сечения, обосновались они здесь задолго до приближения грозы. Лица их показались Ратмиру смутно знакомыми. Обоих он где-то уже встречал, и не раз, но, кажется, в рабочее время. Упитанные молодые люди с одинаково низкими уныло наморщенными лбами… А-а, вон это кто… С человеческой точки зрения незадачливые похитители смотрелись, пожалуй, повнушительнее, нежели с собачьей. Хотя, впрочем, не намного…

Ратмир окинул неожиданных соседей рассеянным взглядом и отвернулся. Если уж он их не сразу узнал, то они его тем более не узнают. Да хотя бы и узнали, что с того? Опасаться этих двоих следовало только в служебное время. Вся тонкость тут заключалась в том, что за похищение человека без смягчающих вину обстоятельств по закону причитается примерно десять лет строгого режима, а за кражу пса (при условии, что ему не будут причинены увечья) - от силы полтора года условно. Есть разница? Кроме того, собачьи показания, о чем уже речь велась, судом не учитываются, а человека, хочешь не хочешь, придется убирать как свидетеля. И пожизненное заключение в итоге.

- Может, к троепольским прибиться? - шмыгнув носом, озабоченно предложил один.

- К кому ты теперь прибьешься? - безнадежно отозвался второй. - Ну подкатимся к Биму, а он мигом Шарику звякнет! Тот ему про нас тут же все и выложит…

Крякнули, насупились, выпили… Да, ребята, незавидное у вас положение. Послали за Львом Львовичем - вернулись с пустыми руками, послали за Ратмиром - вернулись со Львом Львовичем, а он уже, наверное, к тому времени был без надобности. С такой репутацией вас, пожалуй, ни одна группировка не примет.

- И пес этот, зверюга… - пожаловался первый, разглядывая свежеотремонтированный рукав. - До самого локтя ведь располосовал, сучий потрох! Зубы им, что ли, стальные ставят?

- Да запросто…

Ратмир внимал лестным речам и, мечтательно улыбаясь, грыз орешки. Водяной обвал продолжался, но в центре желтого парящего над асфальтом шатра было по-прежнему сухо. Век бы сидел да слушал!

Бывшие злоумышленники, однако, впали в уныние и надолго умолкли. Потом один из них завёл сдавленно и негромко под шум дождя:

И столько безысходности было в повисшей над столиками ноте, что у Ратмира невольно защемило сердце. Второй злоумышленник с укоризной покосился на первого: и так, дескать, тоска собачья, а тут еще ты душу травишь! Но тот, будучи в избытке чувств, лишь мотнул головой и повёл песню дальше:

Приятель его подумал, набрал воздуха, вроде бы собираясь вздохнуть, как вдруг махнул на всё рукой и присоединил свой басок к дрожащему тенору запевалы:

Подобно многим рафинированным интеллигентам Ратмир был неравнодушен к лирике подворотен. Он, конечно же, знал эту длинную жалостную песню, в которой подробнейшим образом излагалась трагическая история изувеченного бойцового пса по кличке Парень. Подлец хозяин в отместку за поражение объявил себя банкротом, выгнал калеку на улицу, денег на лечение не дал. Кончалось всё, понятное дело, заражением крови и смертью героя…

Надо отдать молодым людям должное, пели они куда лучше, чем похищали. И это несмотря на то, что причастность их к собачьей службе представлялась весьма сомнительной. Да и пес с ней, с причастностью! В детстве Ратмир слышал, к примеру, как на тот же самый мотив травили душу очень похожей балладой про танкистов, и тоже можно было поспорить, что к танковым частям исполнители в большинстве своем никакого отношения не имели. А еще раньше, в совсем уже незапамятные времена, то же самое, говорят, пели про шахту и про молодого коногона…

А впрочем: пес, шахтер, солдат - какая разница? Судьба-то - одна.

Над стойкой в такт пению давно уже покачивалось горестное личико барменши. Потом к двум мужским голосам тихонько присоединился третий, и Ратмир лишь через некоторое время осознал, что это его собственный голос:

Молодые люди оглянулись - и все трое как бы обняли мысленно друг друга за плечи.

Тут, как нарочно, разразился бойкой глуповатой трелью сотовый телефон.

- Да? - процедил Ратмир.

- Я смотрю, ты не торопишься… - буркнул Рогдай Сергеевич.

- Ливень пережидаю.

- Да он вроде кончился…

Действительно, увлекшись, Ратмир и не заметил, что в парке стало заметно светлее. Изваяние Ставра уже не ерошило водяную шерсть на загривке, по асфальту журчали мутные потоки, ранее не слышные за шумом дождя. Внезапно тучи над Сусловом разомкнулись - и всё вокруг воссияло.

Ратмир нехотя поднялся, спрятал сотовый и выбрался из-под тента, так и не дождавшись последних душераздирающих строк:

Романтический охранник средних лет на этот раз отсутствовал. Вместо него за столом в холле восседал старательно серьезный, опять-таки камуфлированный юноша, принятый в штат этак с недельку назад.

- Вы к кому? - подозрительно спросил он Ратмира.

- К себе, - с подкупающей простотой ответил тот, но удостоверение все же достал.

Юноша был несколько озадачен. Попросил документ в руки и долго сличал лицо посетителя с фотокарточкой.

- А почему я вас ни разу здесь не видел? - прямо спросил он наконец.

- Да видели вы меня, - лениво сказал Ратмир. - То же самое, вид сверху. Там же должность обозначена…

- А-а… - ошарашенно молвил юноша, возвращая удостоверение, и бронзовый медалист невольно усмехнулся. Опять комплимент. И опять, что особенно приятно, нечаянный.

Продолжая улыбаться, он двинулся к лестнице, но, поставив ногу на первую ступеньку, замер в так называемой легкой стойке. Навстречу ему спускался озабоченный, бледный, словно бы из теста вылепленный Лев Львович. Глаза их встретились. В Ратмировых, вероятно, обозначилось изумление, в замдиректорских - испуг.

Оторопело поздоровавшись, разминулись. Лев Львович торопливой трусцой миновал стол охранника и скрылся за входной дверью. За той самой, о которую Ратмир позавчера ударился боком, выручая этого двурушника.

- Его что, отпустили? - туповато спросил Ратмир юношу.

- Откуда? - Тот даже не понял, о чем речь. Ну правильно, он же ни вчера, ни позавчера не работал.

Ратмир круто повернулся и единым духом взбежал по лестнице на второй этаж. Не обнаружив в приемной Ляли, устремился прямиком к дверям кабинета и, без стука рванув ее на себя, застал руководство в обычной позиции: хмурый Рогдай Сергеевич вручал Гарику хрустальный наперсточек с коньяком.

- А… - без особой радости отозвался глава фирмы на появление сотрудника. - Явился?

- Я не понял… - пристально глядя ему в глаза, сказал Ратмир. - Вы же говорили, что Лев Львович для вас фигура конченая!

Рогдай Сергеевич расстроился окончательно, даже стопку на стол поставил. Шагнул к Ратмиру и, не глядя в глаза, ободряюще пожал ему плечо. Таким жестом на похоронах выражают соболезнование родственнику покойного.

- Тактика, понимаешь? - сделав несчастное лицо, объяснил он, видимо, и сам чувствуя, что слова утешения тут бессильны. - Ситуация-то меняется…

- То есть вы его не увольняете?

- Пока нет.

Всё было ясно как божий день. Рогдай наверняка пообещал внезапно освобожденному Льву Львовичу забыть до поры о его вчерашнем предательстве, а тот в благодарность согласился принять на себя еще одну часть долгов фирмы.

Ратмир рванул верхнюю пуговицу рубашки. Стало душно. Захотелось немедленно бежать из этого подловатого и невероятно запутанного мира людских отношений в незатейливый и честный собачий мир, где всё так ясно и просто.

«Стать сейчас на четвереньки и тяпнуть его за ногу…» - шевельнулась вялая мысль.

- А не боитесь, что он меня по-новой сдать попробует? - спросил Ратмир.

Рогдай Сергеевич убрал длань с плеча сотрудника и, шумно вздохнув, вернулся к столу. Легкомысленный Гарик, как всегда, видел в происходящем лишь забавную сторону и наблюдал за их напряженной беседой, иронически вздернув брови.

- Выпить хочешь? - вместо ответа спросил директор. -Нет.

Тогда директор выпил сам, после чего несколько секунд пребывал в мрачном раздумье.

- Не сдаст, - постановил он наконец. - Незачем.

- А госзаказ?

- Уплыл. Так что бой отменяется.

- Жаль, - с вызовом сказал Ратмир. Рогдай Сергеевич недовольно посопел.

- Дорогу он тебе, что ли, перебежал, этот их Джерри? - раздраженно осведомился он. - Подеретесь еще - чай, не последний день живешь. - Обогнул стол и достал из выдвижного ящика полупрозрачную пластиковую папку с застежкой-молнией и логотипом фирмы «Киник», представлявшим собою озирающегося Диогена с фонарем в руке. Вид у Диогена был несколько одичалый. - На, держи. Повестка, документы - всё тут… Свинство! - с горечью перебил директор сам себя. - Неужели нельзя было провести вручение в торжественной обстановке - как положено: в наморднике, на поводке! Ох, Суслов, Суслов…

- Про завтра скажи, - напомнил Гарик. - Он же телевизор не смотрит!

- Да! - Рогдай Сергеевич уставился на Ратмира чуть ли не со страхом. - Завтра будь в парадном ошейнике и непременно с медалью!

- Вы уже об этом говорили. А причина?

- Причина такая, что серьезней некуда. Встреча Президента с олигархами Суслова. В двенадцать ноль-ноль.

- Вы что, тоже олигарх? - ехидно поразился Ратмир.

- Н-ну… - Директор кашлянул. - Получается, так… Раз ты у меня бронзовый медалист…

- Да хоть серебряный! Мое дело маленькое: у столба сидеть, снаружи…

- Было. А с завтрашнего дня твое дело - сопровождать меня по всему зданию.

Ах вот оно что! Тут же припомнились агрессивные голые тетки с картонными плакатиками, дедушка, нашедший в поле гранату, подозрительно осмелевший юнец с изображением повешенной собаки на черной маечке. «Она съела кусок мяса!»

- Неужто закон приняли?

- Сегодня в ночь, - сказал Рогдай Сергеевич. - Причем, имей в виду, с обеда всю вашу братию распустили по домам, так что смотри не напейся там с ними на радостях. И с демонстрантами не связывайся. Тяжелый завтра день… - Директор покряхтел и вдруг трогательным жестом снял пылинку с плеча Ратмира, заглянул в глаза. - Так что ты уж, брат, того… - пробормотал он, - не подведи…

Бурный короткий ливень оказал Ратмиру нечаянную услугу, разогнав по домам возжаждавших справедливости граждан, в том числе и крикливую обнаженку. Казалось бы, этим-то чего дождя бояться - тем более в такую теплынь! Татуировку с них, что ли, смоет? Всё, однако, объяснялось довольно просто: голосистые дорожили макияжем и прическами - можно сказать, единственным своим достоянием, если, конечно, не считать обуви, которая тоже имеет обыкновение намокать.

Добравшись без помех до причудливого строения из стекла и облицованного мраморной плиткой бетона, где на втором этаже располагался оргкомитет «Кинокефала», бронзовый призер с удовлетворением отметил, что вход свободен.

машинально напевал Ратмир, взбегая по мокрым ступеням, -

Похоже, песенка привязалась надолго.

На втором этаже он расписался в ведомости, принял коробочку с сияющим, как новенький самовар, жетончиком, пожал руку щенку, ведавшему выдачей регалий, и с чувством глубокого разочарования снова очутился на непросохшей мостовой. Достал медаль, с недоумением повертел, изучил реверс, аверс, гуртик. И это всё? Ради этого он ухлопал столько лет жизни?

Нет, конечно, провести вручение без помпы в неофициальной обстановке, как бы там ни ворчал Рогдай Сергеевич на устроителей конкурса, было мудрым решением. Не стоило раньше времени дразнить гусей. То бишь прямоходящих сусловчан. Вот завтра у Капитолия - другое дело!

И тем не менее…

Помнится, на днях кто-то из знакомых Ратмира горячо убеждал его в том, что результат - не главное в жизни Главное в жизни - процесс.

Ну, если так, то зарплату можно не получать.

Вскоре небо над городом прояснилось окончательно. Первыми просохли молодые кинофобы и тут же додумались пикетировать погребок Адмирала, не пропуская никого вовнутрь. Поначалу дело у них вроде бы ладилось: увидев перед входом толпу в черных маечках с недвусмысленными рисунками, завсегдатаи останавливались в растерянности. Однако, когда число желающих проникнуть в подвальчик достигло примерно десятка, заступившее им путь скопище почему-то притихло, призадумалось и стало на глазах редеть. Далее всё шло по нарастающей. С прибытием каждого нового пса от толпы отламывалось и уплывало человек пять, причем вид у них был самый озабоченный. Наконец все вспомнили о том, что дома не выключен утюг, и в считанные минуты расточились. Трех наименее расторопных разогнал в толчки отставной бульдог Азорыч. Последнего для устрашения сдал на руки легавым, давно уже с любопытством ожидавшим, чем кончится дело.

Господа кобели, обмениваясь впечатлениями и галантно уступая дорогу сучкам, спустились в подвальчик и, рассевшись за дубовыми столиками, провозгласили первый тост - разумеется! - за «Собачью радость», второй - за омедаленных призеров «Кинокефала», третий - за грядущий прорыв в Капитолий.

Весело, празднично было сегодня в погребке.

- Вах! - восклицал разгоряченный вином Тимур. - Почему грустный? Медаль получил, а всё грустный!

Ратмир со старушечьей улыбкой глядел в коньячную рюмку, где на вогнутом донышке смугло золотился обмываемый им жетон.

- Знаешь… - со вздохом признался он. - Всё-таки, наверное, не вышло из меня настоящего пса…

- Конечно, не вышло! - с жаром подхватил Тимур. - Хвоста нет, шерсти нет… Какой ты пес?

- То есть как какой? - возмутился простодушный Боб, делая судорожную попытку извлечь из сумки газету. - Да про него уже вон в «Парфорсе» пишут!

Общими усилиями поползновение пресекли.

- Кто тогда пес? - запальчиво спросил обезоруженный Боб.

- Ставр.

Скотч-терьер и кавказец переглянулись, припоминая.

- Ставр?..

- Памятник ему в парке стоит, - подсказал Ратмир.

- Э-э… - укоризненно протянул Тимур. - Нашел кому завидовать! Вечно живой, да?

С загадочной улыбкой бронзовый призер молча разлил коньяк по рюмкам. В карих чуть выпуклых глазах мерцало знание, умножающее скорбь.

- Ну а эта медаль? - цинично вопросил он. - Она мне что, жизни прибавит?

- Пенсии она тебе прибавит! Ратмир осклабился по-бульдожьи.

- Между прочим, я тебя за язык не тянул, - сварливо заметил он Тимуру. - Сам о пенсии сказал. Финита! Отгавкался пес…

- Гавкнулся ты, а не отгавкался! - обиделся Боб. - Да тебе твоя фирма за одну косвенную рекламу золотой ошейник отлить должна! Какую газету ни возьми - везде: Ратмир из «Киника», Ратмир из «Киника»… А вспомни, как ты Джерри потрепал - из-за госзаказа! Да если б не твоя медаль, кто б их завтра на встречу пригласил? Отгавкался он!..

- Да я не о том…

- А о чем?

- О выборе. Сил-то все меньше. Сам чувствую. И хочешь не хочешь встает вопрос, на что этот остаток сил потратить. Либо спокойно выйти в тираж и доживать… -

Тяжелое рельефно вылепленное лицо виновника торжества смялось складками. - Доживать! - с отвращением повторил он. - На редкость мерзкий глагол… Доживать, дожевывать…

- Либо… - с любопытством глядя на медалиста, подбодрил Тамерлан.

- Либо, не дожидаясь пенсии, поставить точку, - угрюмо завершил тот. - Такую, чтоб запомнили… Ну а что я теряю? - взорвался он. - Несколько лет жизни? Да пошли они! - Поиграл желваками - и выпил.

Боб смотрел на него с испугом. Тимур вздохнул, воз вел глаза к потолку.

- Какой тамада пропадает!… - посетовал он, обращаясь к тесаным камням свода.

Ратмир остервенело закусывал.

Дружеское застолье набирало обороты. Особенно шумно было в центре зала, где чествовали золотого и серебряного медалистов. Сейчас там под взрывы хохота кто-то озвучивал якобы восточный тост:

- Раньше, во времена произвола, женщина была за-кобелена! Теперь ее раскобелили! Раньше она была ни-кому-не-кобельна…

- Погоди! - потребовал Ратмир, закусив. - Давай разберемся. У натуралов специализаций было до чертовой матери: ищейки, овчарки, сторожевые… У нас специализация одна: шоу. Все, что мы делаем, мы делаем ради зрителей. А иначе получается искусство для искусства. Так?

- Ну, допустим…

- Поэтому соглашайся со мной, не соглашайся, - упрямо гнул он свое, - но истинный актер умирает на сцене. Писатель - за письменным столом. А настоящий пес должен умереть в ошейнике. И даже не умереть…

- Издохнуть?

- Погибнуть!

- Героически, да?..

Ответа не последовало - и на какое-то время все трое увязли в сложном молчании. Тамерлан озадаченно оглаживал кончиками пальцев неглубокую вертикальную бороздку, делящую пополам его широкий выпуклый лоб.

- Брат в гости приезжал… - казалось бы, ни с того ни с сего сообщил он наконец.

- Это который по телевизору выступал?

- Другой. Из-за границы. У них там псами не служат - в армии служат… Про лейтенанта рассказывал, сапера. Забитый лейтенант, запуганный: капитан ругает, майор ругает, все ругают. Зато мины - да? - один обезвреживал. Всем страшно, ему - нет. Едет на разминирование - радуется: начальства не будет, ругать некому…

- К чему это ты?

Тамерлан ухмыльнулся, повел косматой бровью:

- Знаешь, кто подвиги совершает? Я тебе скажу… Тот, кому терять нечего! Возьми этого… Рыжего Джерри, да? Вот пускай он совершает. А тебе есть что терять? Есть. Зачем тебе подвиг?

- Да не мне… - поморщился Ратмир.

- А кому? - подскочил Боб. - Хозяевам? Публике?

- Нет, Боб, нет! Просто, понимаешь… Все-таки существует нечто такое, что выше нас, выше хозяев, выше публики…

- Подвиг… - недовольно произнес Тамерлан и фыркнул. - Ты, Ратмир-джан, хоть раз подвиг видел?

- Я - нет. Но люди видели.

- А если видели, почему не помогли? Почему сами не совершили?

Ратмир опешил, задумался.

- Как таким людям верить? - подвел итог Тамерлан.

- Ты не увлекайся, не увлекайся!.. - слышалось из-за соседнего столика. - А то дыхнешь завтра на Президента…

В противоположном углу уже исполняли на два голоса «Плач одинокого лиса», причем припев у них выходил просто мастерски:

- Где еще один медалист? - кричала разрумянившаяся Мадлен, протискиваясь к трем приятелям с бокалом шампанского. - Куда дели моего Ратмира? А-а, попался, образина собачья! Дай лизну… - Расцеловала взасос, потребовала наполнить рюмки. - А чего один? Где рыженькая?

- Работает… - уклончиво отозвался Ратмир.

- Это она опрометчиво… - сказала Мадлен, устремив на него сквозь белые пряди челки черные влажные глаза. - И почему я не боксерша?.. Эй! Чего такой мрачный?

- Памятник хочет, - сухо объяснил Боб, от волнения тоже заговорив в отрывистой манере Тамерлана.

- Ну так за чем дело стало? Сейчас скинемся!

- Посмертно хочет.

- Что-о? - Миниатюрная блондинка с шутливой угрозой подалась через стол к Ратмиру. - Опять скулить вздумал?.. А вы чего молчите?

- Да пытались ему мозги вправить… Мадлен с сожалением оглядела сидящих.

- Нашли что вправлять! Эх, господа кобели, господа кобели…

Тут бронзовый призер почувствовал, как кто-то тихо, настойчиво поталкивает под столом его колено. Это добрая душа Боб подсовывал ему ключи от своей холостяцкой квартиры. Ратмир поблагодарил приятеля улыбкой и отрицательно качнул головой.

- Мне еще в кругу семьи обмывать, - сообщил он, поднимаясь. - Так что уж простите великодушно…

Расплатился и, попрощавшись, направился к выходу. Трое молча смотрели ему вслед.

- Что-то не нравится мне он сегодня, - честно сказала Мадлен. - Как бы чего не натворил…

- Не натворит, - мудро предрёк Тимур. - Много творил… Красиво говорил… Значит, не натворит.

К пяти часам Ратмир входил в родной подъезд, неся с собой пластиковый пакет, отягощенный бутылкой коньяка, банкой фаршированных оливок, нарезкой семги и лимоном. Исполненный сомнений, нажал кнопку лифта. Ждет или уже успела надраться? Сердце подсказывало: ждет. Рассудок мрачно бубнил: надралась. Пока доставал перед дверью ключ, сомнения переросли в тоску и досаду на самого себя - за дурацкую свою обязательность и отказ от деликатного предложения Боба.

Звонкого приветственного лая на сей раз не последовало. Ах да, сегодня ж бега! Следовательно, Лада со всем ее выводком сейчас на борзодроме - болеют за Обругая. Ратмир отпер дверь, и угрюмая правота рассудка начала подтверждаться уже с порога - из кухни повеяло теплым смрадом чужой гульбы: перегар, многослойный сигаретный дым и, кажется, даже погашенный в закуске окурок - самое мерзкое в быту, что мог себе представить некурящий Ратмир.

Пригнув лобастую голову и чувствуя, как подергивается шкура на загривке, шагнул навстречу неизбежному. Регина в полупрозрачном халатике на голое тело сидела, уронив голову на грудь и выставив тонкие прямые ноги в шлепанцах чуть ли не на середину маленькой кухни. Одна бутылка водки была пуста, другая ополовинена. Громоздящийся за столом дядя Артур встретил родича радушным оскалом, бесстыдно предъявляя на обозрение неполную зубную формулу. Как его, пса позорного, с такими клыками еще с работы не погнали?

- Здорово, медалист! - изрыгнул он. - Ну ты где бегаешь?

Ратмир молча прошел в кухню и, поставив пакет у стены, повернулся к Регине.

- В чем дело?.. - злобно осведомилась та, не открывая глаз. - Ах, ска-жите, пожалуйста… Твои проблемы!..

Отвечать не имело смысла. Ратмир слишком хорошо знал это состояние своей супруги. Несомненно, какие-то сигналы из внешнего мира достигали сознания Регины, но воспринимать произнесенные ею слова впрямую, право же, не следовало. Она говорила сама с собой, точнее - с воображаемым Ратмиром. То, что Ратмир во плоти оказался в данный момент рядом, было простым совпадением.

- Ну и зачем тебе это понадобилось? - задохнувшись от злости, обратился владелец квартиры к Артуру. - Меня подождать не могли?

- Да ты чего, братан, ты чего?.. - всполошился тот. - Я пришел - она уже лыка не вязала!..

Он моргал, и обида в его голосе звучала вполне искренне. Но разбираться, врет Артур или же говорит правду, Ратмир был не в силах. Накопившийся за день счет к подлым двуногим существам превысил мыслимые размеры.

- Ну вот что… - процедил бронзовый медалист, даже и не пытаясь разомкнуть тяжелые челюсти. - Уходи. И чтоб я тебя здесь больше не видел. Во всяком случае, сегодня…

Широкая, почти прямоугольная морда с толстыми отвисшими губами приняла несвойственное ей задумчивое выражение. Он еще не понял. Услышанное только еще впитывалось.

- Да уж как-нибудь!.. - огрызнулась Регина, по-прежнему не поднимая головы. - Все умные, все с медалями…

Дядя Артур моргнул. В небольших округлых глазах светилось теперь искреннее недоумение.

- Слышь! - вроде бы даже слегка позабавленный выходкой Ратмира, сказал он. - Я ж поздравить… Водку вон принес…

Тот, стиснув зубы, молча смотрел на гостя. Не веря происходящему, дядя Артур оторопело приподнялся с табурета, как вдруг взгляд его упал на полуопорожненную бутылку.

- Да никуда я не пойду! - возмущенно объявил он, снова садясь. - Я, может, вообще не к тебе… Я вон сеструху проведать! - Фыркнул, набурлил стакан, и тут, видно, перед ним начала помаленьку обозначаться вся глубина нанесенного ему оскорбления. Поставил со стуком бутылку. Широкую прямоугольную морду передернуло злобой, в голосе зазвучала презрительная угроза: - Ишь как заговорил! Ме-да-лист! Аристократ собачий!..

Выпить он не успел. Послышалось низкое горловое рычание, и утративший над собой контроль Ратмир медленно опустился на четвереньки. Перевоплощение произошло практически мгновенно. Выпуклые коричневые глаза были глазами зверя.

- Братан!.. - Артур вскочил, опрокинув стакан. - Слышь! Ты… Кончай шутить!..

Ратмир не шутил. Уяснив эту гибельную для себя истину, дядя Артур, вжимаясь крестцом сначала в холодильник, затем в газовую плиту, в посудный шкафчик и наконец в голую часть стены, кое-как вытерся из кухни. Понимая, чем может обернуться для него одно-единственное неверное движение, он в ужасе отступал и отступал по бесконечному коридорчику, а клокочущая горлом тварь, пригнув голову и мягко выставляя лапы, следовала за ним, в любой момент готовая к броску.

Конечно, в человеческом обличье Ратмир ни морально, ни физически не мог противоборствовать громоздкому хамоватому родственничку. Но теперь, стань даже Артур на четвереньки, шансов у него не возникло бы. Не тот класс.

Вот она, спасительная дверь. Заведенной за спину рукою гость на ощупь отвел скобу и, ухитрившись протиснуться в щель, не превышавшую половины его собственной ширины, - сгинул. Щелкнул язычок замка.

- Да уж наверное!… - язвительно произнесла в кухне Регина. - А я так, погулять вышла.

Глава 12. ДЕНЬ ПСА

Сразу после планерки поступило сообщение, что встреча с Президентом переносится на три часа дня.

- Вот нервы! - с завистью сказал Рогдай Сергеевич, глядя на Ратмира, сосредоточенно грызущего под столом литую резиновую кость. - А ведь знает, псина, что нас сегодня ждет…

Директор ошибался. Ратмир не знал и не желал знать, что кого ждет. Наконец-то оказавшись в собачьей шкуре, он первым делом расправился с беспокойными человеческими мыслишками - разогнал их, как кошек. И если какая-нибудь приблудная все-таки начинала копошиться на задворках сознания, достаточно было слегка накатить брови, чтобы она затаилась в ужасе.

Ратмир наслаждался жизнью. Людям не понять этого чувства, поскольку жить означает пребывать в настоящем, куда эти двуногие почти никогда не заглядывают. В данный момент их было в помещении трое: Рогдай Сергеевич, Гарик и Лев Львович - но все они мысленно присутствовали не здесь, а в Капитолии, и не сейчас, а в три часа дня.

Так что единственным по-настоящему живым существом в кабинете можно было по праву назвать только Ратмира, с увлечением слюнявящего свою восхитительно упругую резиновую цацку.

Задумчиво барабаня пальцами по подоконнику, Гарик смотрел вниз, на улицу, по которой поспешали в сторону центра три обнаженные валькирии с вычурными прическами, из-за которых они, не исключено, спали сегодня сидя. Та, что слева, несла под мышкой свернутый в рулончик транспарант.

- Хочешь поговорку? - осведомился Гарик, не оборачиваясь.

- М-м? - отозвался Рогдай Сергеевич.

- Торопится, как голый на митинг, - озвучил Гарик. Директор встрепенулся.

- Идут? - спросил он с надеждой.

- Да так, знаешь…

Сопя, Рогдай Сергеевич приблизился к подоконнику и, тяжко на него опершись, тоже взглянул вниз. Немногочисленность демонстранток подействовала на него удручающе. Для международного скандала перед Капитолием был нужен кворум.

- Опять все на самотек пустил! - процедил он.

- Ты о ком?

- О ком, о ком… - с горечью передразнил директор. - А то сам не знаешь, о ком! Если на три часа встречу перенес - значит даже шанса не было, что к двенадцати соберутся… Правильно говорят: старого пса новым фокусам не научишь. В отхват работает: куснет - отпустит, куснет - отпустит! А нам сейчас бульдог нужен, вроде Черчилля, с мертвой хваткой…

С ясного неба послышалось громовое ворчание.

- Или вроде Африкана, - добавил Гарик, тщетно высматривая источник звука.

- Спасибо, не надо! - буркнул Рогдай Сергеевич. - Только еще международных террористов у нас тут не хватало… А вот от Портнягина я бы, знаешь, не отказался. Крут, но в меру.

Оба примолкли, подумали. Президент Республики Баклужино Глеб Портнягин, единственный руководитель иностранного государства, удостоивший Капитолий своим посещением, был весьма популярен среди жителей столицы. Его дружественный неофициальный визит до сих пор считался высшим достижением внешней политики - наравне с занесением Суслова в Книгу рекордов Гиннесса. Хотя скорее всего политикой тут и не пахло. Будучи главой баклужинской Лиги Колдунов, Портнягин во время визита интересовался исключительно деятельностью Гильдии, очевидно, подозревая, что соседняя держава под видом служебных псов пытается выращивать вервольфов нетрадиционным способом. Убедившись в обратном, откланялся и, несколько разочарованный, отбыл восвояси. Но впечатление на горожан он произвел неизгладимое. Представительный мужчина огромного обаяния, вдобавок экстрасенс…

- Ну а что бы сделал Портнягин? - ухмыльнулся Гарик. - Заклятие бы наложил?

Рогдай Сергеевич недовольно покосился на скептика.

- Зря иронизируешь, - заметил он. - Дело-то ведь не в том, колдун ты или не колдун. Главное, чтобы народ в это верил…

Сзади послышались цоканье пластиковой обувки по паркету и громкое астматическое дыхание. Подошедший Ратмир вскинулся на задние лапы, оперся передними на подоконник и, вывернув голову, вопросительно уставился на Рогдая Сергеевича: что приуныл, хозяин? Может, поиграть с тобой?

- Ратмир! - заговорщически позвал Гарик, тыча пальцем в оконное стекло. - Нудисты, Ратмир!

Нудисток за окном давно уже след простыл, тем не менее пес тут же подался вперед, выпучил обессмыслившиеся глаза и несколько раз гулко гавкнул.

- Гарик… - с досадой одернул Рогдай Сергеевич, успокаивающе оглаживая подергивающуюся мощную холку. - Ну давай ты еще дурака поваляй! Чисто маленький!

- Не знаю, чего ты волнуешься, - сказал Гарик. - Пятачок перед Капитолием - семь на восемь, восемь на семь. Отсюда три человечка, оттуда три человечка… Такую устроют давку, что любо-дорого!

- За державу обидно… - глухо пояснил Рогдай Сергеевич.

Из глубины кабинета последовало деликатное покашливание.

- На проспекте, говорят, иностранную съемочную группу видели, - преданно глядя в розовую пролысинку на директорской маковке, подал голос Лев Львович.

- Ну вот! - возликовал Гарик. - А это уже, считай, полдела…

Дверь приоткрылась, в кабинет заглянула секретарша:

- Рогдай Сергеевич… Одиннадцатый час…

При звуках ее голоса Ратмир с клацаньем сорвал лапы с подоконника и кинулся к дверям, крутя задом, пристанывая и предвкушая прелести прогулки.

- И что?

- Выводить пора…

Директор ужаснулся. Лев Львович, глядя на него, - тоже.

- Ты думаешь, что говоришь?.. Куда выводить?.. - закричали оба наперебой. - Площадку наверняка пикетируют!.. Не дай бог, какой-нибудь дурак камнем прежде времени кинет!..

Ляля опешила и хотела уже прикрыть дверь, когда на помощь ей пришел Гарик.

- Нет, ну вывести-то надо, - резонно заметил он. - А иначе он где-нибудь здесь наделает…

- И еще парикмахерская, - рискнула напомнить Ляля.

Последнее слово поразило Рогдая Сергеевича подобно ракетно-бомбовому удару. Остолбенел. Глаза обезумели.

- Забыли!.. - хрипло выдохнул он. - Парикмахерская!.. - Сорвался с места, хлопнул себя по карманам, остановился. - Лёва! Выдай ей на парикмахерскую! Ляля! Бери машину, бери Серого - и дуйте туда прямо сейчас! А уж по дороге там где-нибудь… Только с демонстрантами, ради бога, не связывайтесь! - душераздирающе попросил он.

До салона «Сысой Псоич», где квалифицированные мастера делали обычно Ратмиру и прочей собачьей элите стрижку с окрасом, проще было дойти, чем доехать. Поэтому украшенному шрамами шоферу пришлось долго кружить дворами, пока они выбрались наконец в Сеченовский переулок, прямиком выводящий к цели.

Стоило это сделать, как Ратмир забеспокоился, залаял и начал бросаться на дверцу, чего с ним отродясь не бывало.

Ляля встревожилась.

- Останови! - сказала она. - Что-то не так…

- Здесь? - с сомнением переспросил Серый, но все же притер машину к бровке - как раз напротив исторической бреши в ограде городского парка.

- Все равно же выгуливать, - неуверенно проговорила секретарша, естественно, понятия не имея, что это за место и чем оно знаменито. - Людей вроде нет…

Цепким профессиональным взглядом Серый смерил переулок в обе стороны. Действительно, людей не наблюдалось.

- Хорошо, - решил он. - Только я тоже с вами выйду.

Движением человека, прихваченного сердечным приступом, он сунул правую руку за борт кожаной куртки и, что-то там поправив, покинул машину первым.

Оказавшись на тротуаре, пес рванулся и, вывалив язык, неудержимо повлек Лялю через дыру в ограде, через пепелище - к кустам, располагавшимся справа от руин парковой скамьи.

- Ратмир! - испуганно вскрикивала готовая уже бросить поводок Ляля. - Ну куда тебя несет? Ратмир!..

Надо полагать, Ратмир бы и сам испугался, осознай он вдруг, куда его несет. Но так вышло, что, опрометчиво разогнав по темным уголкам собачьего сознания всё людское, бронзовый медалист напрочь забыл и о неком своем сомнительном поступке, совершенном здесь недавно в человеческом качестве.

- Ратмир!..

Не слушая, пес нырнул в кусты на всю длину ремешка. Слышно было, как он там фыркает, возится и, кажется, что-то выкапывает. Затем появился снова, обескураженный, с наморщенным лбом, - и жалобно заскулил.

- Что там, Ратмир? - спросил Серый. - Покажи: что там?

Вслед за псом они с Лялей влезли в кусты и обнаружили неглубокую ямку, в которой, очевидно, что-то когда-то лежало - скорее всего косточка. Напрашивалась мысль, что перед ними ограбленный тайник самого Ратмира. Смятенный и подавленный, бедняга то порывался копать дальше, то вскидывал морду, сведенную такой недоуменной, страдальческой гримасой, что, будь Ляля и Серый в достаточной мере начитаны, им непременно бы вспомнились пронзительные строки философа Владимира Соловьева: «Никогда не увидишь на лице человеческом того выражения глубокой безвыходной тоски, которая иногда безо всякого видимого повода глядит на нас через какую-нибудь зоологическую физиономию».

Осторожный Рогдай Сергеевич упросил Ратмира не ходить сегодня в «Собачью радость», поэтому обед на четверых доставили из ресторана прямо в кабинет. Трапеза, однако, получилась невеселая. Есть не хотелось, пить не следовало.

- Вроде неплохо обкорнали… - тревожно молвил директор, глядя на короткую стрижку Ратмира, действительно напоминавшую теперь холеную собачью шерсть палевых тонов.

- Сойдет… - равнодушно отозвался тот.

- Что-то ты мрачный какой-то…

- Сосредоточенный… - улыбчиво поправил Лев Львович.

Но Ратмир был именно мрачен. Яростная радость, с которой он сегодня утром ушел в работу, подвела его самым неожиданным образом: четвероногий Ратмир, забывшись, сорвался с внутреннего поводка и своим нечаянным поступком глубоко оскорбил Ратмира двуногого. По сути, обвинил в воровстве… сукин сын!

В воровстве - у кого? У Льва Львовича? У этого иуды?.. Ну вот он, бледный, одутловатый, как из теста вылепленный, сидит напротив, заискивающе округляя щечки, - и всё ему как с гуся вода! Должен он хоть как-то расплатиться за свои проделки?.. А у меня, между прочим, жена пьющая! Кодировать давно пора! И дочка в клуб первоначальной натаски тоже, между прочим, не бесплатно ходит!.. Да есть на свете справедливость, в конце-то концов, или вовсе нет?.. При чем здесь воровство, кобель ты драный? Будет он тут еще укор совести изображать!..

«Воли я тебе дал много, вот что, - стискивая зубы, мыслил Ратмир. - В парфорс тебя и на короткий поводок! Прав, прав был Тамерлан. Служба службой, а думать надо… Да и Рогдай… когда оставаться человеком советовал…»

Тем временем вокруг призера приглушенными, как у постели больного, голосами велась беседа, к которой он не прислушивался.

- Отстань! - увещевал Гарик. - Вспомни, какой он перед боем с Джерри был. Тоже букой сидел. А выбежал на ринг - откуда что взялось!

- Так то бой… - сокрушенно отвечал глава фирмы. - А то визит…

- Тем более! Делов-то! На поводке перед Президентом пройтись… Любой дурак сможет!

- Вот это меня и беспокоит… Как-то ведь внимание на себя обратить надо… Эй! - подскочил вдруг Рогдай Сергеевич, вытаращив глаза. - Ты чего?!

Ратмир вздрогнул и непонимающе взглянул на свою собственную руку, наливавшую коньяк в стопку. Смутился, отставил. Все оцепенело смотрели на бронзового медалиста.

- Э-э… может быть, все-таки капельку для храбрости… - отважился Лев Львович, неуверенно потирая ладошки.

- Нет, - отрывисто сказал Ратмир и отодвинул бутылку еще дальше. - Это лишнее…

Мудрее всего, конечно, было бы сразу же после визита в Капитолий показаться псиноаналитику. Идя в ногу со временем и регулярно почитывая специальную литературу, Ратмир не мог не знать о шизофренических тенденциях, свойственных отдельным представителям собачьей элиты. Зловещий симптом, когда смутные воспоминания о мерзостях людской жизни становятся у служебного пса чем-то вроде подсознания, был неплохо изучен сусловскими специалистами.

Так, если верить журнальной публикации, некая сука, краса и гордость Гильдии, исполнившись служебного рвения, уличила однажды свою человечью ипостась в неблаговидном деянии (в каком именно, не указывалось). Однако Ратмир никогда не предполагал, что нечто подобное может стрястись с ним самим… Слава богу, ни Ляля, ни Серый не сообразили, в чем дело! По грани ведь ходил, по краешку!

Но Ляля, Серый - это ладно. С собой-то как быть? В памяти всплыли горестные слова незабвенного Гекльберри Финна: «Будь у меня собака, такая назойливая, как совесть, я бы ее отравил…»

Ратмир взглянул на циферблат наручных часов. До конца обеденного перерыва оставалось двенадцать минут. Хотелось одного: стать на четвереньки и никогда с них больше не подниматься. Беда была не в том, что мир двуногих запутан и подл, а в том, что ты сам ничуть не лучше этого мира.

Вопреки опасениям Рогдая Сергеевича народу перед Капитолием собралось в избытке, и операторам - как иностранным, так и отечественным - нашлось что отснять еще до прибытия собаковладельцев с их четвероногими питомцами. Легавые замаялись сгонять пикетчиков с проезжей части. К восторгу ребятни, обильно вызревшей в развилках приземистых акаций и на ажурной ограде скверика, уже растащили несколько драк возрастных нудисток с молоденькими нудипедалками, пришедшими в пику старшим поддержать акцию правительства. Виднелись плакаты: «Сами кобели, да еще и собак завели!», «Была бы собака, а камень найдется!», «Мы тоже хотим в Капитолий!» И так далее, в том же роде…

Галдеж, толчея, порча зеленых насаждений и разорение причесок.

Две параллельные шеренги суровых мордоворотов в новенькой форме МОПС, протянувшиеся от дубовых дверей до полотна дороги, образовывали неширокий коридор пустоты, рассекший надвое запруженный народом асфальтовый пятачок. Пока в этом коридоре орудовали только деловитые молодые люди с видеокамерами да, жалобно морщась, пробегал иногда раздраженный общим гвалтом чиновничек из администрации. Подобно валунам среди бурлящей водной стихии зорко ворочались в толпе, мысленно разбив ее на квадраты, агенты «охранки» в штатском.

И вновь оказался не прав ворчливый Рогдай Сергеевич, упрекая Президента в неспособности организовать полноценный международный скандал. Если следующий ход не был случаен и имел целью накалить обстановку, то его надлежит признать гениальным: из бело-розового здания вынесли красную ковровую дорожку и принялись на глазах у всех раскатывать ее между двумя шеренгами. Оскорбленная толпа взвыла не хуже стаи костромских гончих. МОПСы насупились, крякнули и, сплетя ручищи, напряглись в ожидании людского напора, каковой незамедлительно и последовал.

А буквально через несколько мгновений со стороны «Будки» подплыл «геленваген» объединения «Псица». Вряд ли раскатывание дорожки и одновременное прибытие первого пса были простым совпадением - скорее, накладкой, ибо до намеченного срока оставалось еще минут шесть. Но что может быть драгоценнее кстати подвернувшейся накладки! Известно ведь: как бы там ни изощрялись потом историки и биографы, а всякий успех есть следствие цепочки досадных промахов.

За «геленвагеном» показались другие иномарки, поскромнее.

И повели собак. Было в шествии что-то от выхода хищников на арену, когда, огрызаясь на униформистов, пробегают они по тесному решетчатому лазу. Не хватало лишь бравурного марша в исполнении циркового оркестра, который, впрочем, с успехом заменяли вопли, визг и рев многочисленных зрителей.

Оглушенные твари, судорожно перебирая лапами, сбивали складками ковровую дорожку и чуть ли не ложились на нее грудью. Некоторые затравленно рычали, пытались избавиться от намордника.

- Снимают, Ратмир, снимают… - шипел Рогдай Сергеевич, тщетно пытаясь приподнять псу голову. Но тот настолько вошел в образ, что скорее согласился бы удавиться парадным ошейником, нежели вскинуть морду, подав обезумевшему двуногому стаду повод думать, будто он претендует на бело-розовое здание с куполом и колоннами.

Впрочем, остальные тоже вели себя адекватно. Дилетантов среди членов Гильдии не насчитывалось ни единого.

Но вот наконец крыльцо, отверстый проем и дубовый одуряюще пахнущий лаком тамбур, тут же раздавшийся просторным вестибюлем, где было прохладно и боязно, однако все же спокойнее, чем снаружи. Вой толпы остался позади, а потом и вовсе ушел куда-то далеко-далеко, отрубленный двумя дубовыми дверьми. Тем не менее многих псов долго еще сотрясала крупная дрожь.

Президент принимал олигархов на втором этаже перед входом в круглый зал, что ни в коем случае не говорило о пренебрежении к гостям. Напротив! В зале неминуемо пришлось бы рассесться вокруг стола, а куда девать псов? Да как-то оно и поторжественнее - стоя.

Описывать внешность Президента не имеет смысла, поскольку особых примет у него было не больше, чем у Чичикова, и только высокий статус не давал этой, прямо скажем, неброской личности раствориться без остатка в любой, даже самой маленькой толпе.

- Хороши… хороши… - приговаривал хозяин Капитолия, глядя, как ведомые на поводках один за другим восходят по устланной ковром лестнице рослые свирепые звери. - Гордость наша…

Рыжий Джерри, переживший двойной стресс от близости исступленной толпы и недвусмысленно ощерившихся коллег, при попытке главы государства потрепать его по загривку шарахнулся и с легким взвизгом прижался к ноге владельца. Президент был несколько озадачен.

- Какой-то он у вас… э-э… трусоватый, - сочувственно заметил он директору фирмы «Канис».

У того помертвело лицо. Услышанное было подобно приговору. Не видать им больше госзаказов.

Внутреннюю охрану Капитолия по традиции несли молодые красавцы из группы «Пси», элитного подразделения МОПС, весьма нелюбимые простыми легавыми, лепившими им из зависти кличку за кличкой: «кобели», «производители», «племенные». Возможно, именно поэтому стройные смазливые юноши в бронежилетах поглядывали на четвероногих пришельцев без особой симпатии, воспринимая их присутствие как некий обидный намек.

Следует сказать несколько слов и об архитектуре: обширное пространство, предшествующее залу, было пробито четырьмя столпами, упирающимися в потолок с лепной государственной символикой, в полу же имелось изрядных размеров круглое отверстие, обведенное перилами, дабы никто из присутствующих не выпал ненароком на первый этаж. Прочие выверты проектировщика упоминания не заслуживают, поскольку никак на дальнейшие события не повлияли.

Олигархи расположились полукольцом - лицами к дверям зала, спинами к балюстраде - и скомандовали питомцам: «Сидеть!» Ратмир потянулся было обнюхать основание толстой гладкой колонны, но Рогдай Сергеевич подобрал поводок чуть ли не до самого карабина - и от исследования пришлось отказаться. А жаль. Весьма любопытная колонна. Почти как в ресторане «Муму». Непомеченная, что странно.

Президент приблизился к пюпитру, на котором лежали тезисы его нынешней речи, и окинул собравшихся ласковым взглядом.

- Многие, возможно, сочтут мои слова преувеличением, - подчеркнуто не удостоив бумагу вниманием, начал он, - и тем не менее сегодня исторический день. Не побоюсь сказать, что событие это вполне сопоставимо с отменой рабства в Америке и крепостного права в России. Сограждане!.. Знаменательно уже то, что, произнося слово «сограждане», я обращаюсь не только к стоящим здесь, но и к сидящим у их левой ноги…

Гарик (он тоже присутствовал) с набожным видом возвел глаза к аллегорической лепнине потолка.

- «У их левой ноги…» - язвительно пробормотал он, стараясь, впрочем, не шевелить губами. - Одна нога на всех, что ли? Зуб даю, Колян речь писал…

- Тихо ты!.. - шикнул Рогдай Сергеевич. Ратмир скосил выпуклый коричневый глаз на основание колонны и шумно вздохнул.

- Каких-нибудь несколько часов назад, - продолжал Президент, всё еще не бросив ни единого взгляда на текст, - с дверей Капитолия была снята и уничтожена дискриминационная табличка «С собаками вход запрещен!». Остается жалеть лишь о том, что этого не случилось раньше. Любой коррупционер, имей он при себе пропуск, мог проникнуть сюда без препон. И только самые честные, самые храбрые, самые верные вынуждены были сидеть на привязи перед входом…

Снаружи скандировали что-то антисобачье. Искаженный до невнятности и ослабленный стенами звук по каким-то своим каналам проникал в Капитолий, мерно отражаясь от высокого потолка. Акустика на втором этаже была замечательная - как в барабане.

- С древних времен олицетворяя порядочность и благородство, а в наши дни еще и электронную почту, - говорил тем временем Президент, - собака стала также символом преуспевания в делах. Скажи мне, кто твой пес, и я скажу, кто ты! «Человек» и «человек с собакой» - два совершенно разных социальных статуса. Но главное даже не в этом… Истинный пес являет нам пример гражданства! Вы скажете, он верен не Отечеству, а хозяину? Хорошее возражение… Послушайте же, однако, что пишет о собаковладельцах Умберто Эко: «Они уверены, что собака стала подобной им, в действительности же они сами уподобились ей; они горды, считая, что очеловечили ее, а на самом деле - сами особачились…»

- Ну точно, Колян… - удовлетворенно пробормотал Гарик. - С первого курса по «Маятнику Фуко» тащился…

- Вы думаете, человек служит псом? Нет! Он служит примером. Собака - прежде всего эталон моральных качеств. Вот у кого поучиться бы некоторым нашим политикам. Тем, например, которые сейчас перед Капитолием пытаются разыграть под шумок голую карту…

Рогдай Сергеевич пресек очередное поползновение пса оприходовать колонну и хмуро подумал, что, как бы там снаружи ни надрывала глотки обнаженка, а на мировой резонанс рассчитывать, пожалуй, не придется. В других вон странах посольства на воздух взлетают, на первых лиц покушаются, за Сусла-рекой Америка Лыцк бомбит… Вздохнул - немногим тише Ратмира - и опять верноподданно уставился на Президента.

- По свидетельству Плутарха, - говорил тот, беря с пюпитра второй листок, - пес символизирует… э-э… «консервативное, бдительное, философское начало в жизни». Но ведь то же самое мы можем сказать и о народе! Случайно ли это? Нет! Сопоставляя, мы неминуемо придем к выводу, что в собаках сосредоточились все лучшие черты нашего этноса: непокобе… непоколебимый оптимизм! Долготерпение! Законопослушность! Безоглядное доверие тому, кто в данный момент (голос Президента взмыл, без малого не уйдя в вокал) держит бразды правления, пусть даже эти бразды представляют собой простой поводок…

Уловив чутким ухом внезапно возникшую в речи оратора напевность, Ратмир забеспокоился, наморщил лоб, принялся переминаться с лапы на лапу и наконец стал тихонько подскуливать, пытаясь попасть в тон. Рогдай Сергеевич сначала обмер, потом отчаянно прошипел: «С-скотина…» - и, ухватив за ошейник, встряхнул, надеясь привести четвероногого меломана в чувство. Не спасло. Прервав речь, глава государства окинул пристальным взором присутствующих и сосредоточил внимание на Ратмире.

- Понимает! - заметил он с юмором. - Всё понимает…

Обомлевшие было олигархи ожили, заулыбались, кое-кто даже закивал - и глава фирмы «Киник» мысленно перекрестился. Гарик покосился на него с развязной ухмылкой: «Ну! Я ж говорил: не подведет… А ты дергался…»

Президент полюбовался Ратмиром, чуть ли не подмигнул ему, затем снова стал серьезен:

- И все-таки! Как нам относиться к феномену, именуемому служебными псами Суслова? Что это? Спорт? Искусство? Профессия? Некоторые утверждают - жизненная философия… - Он потянулся было за очередным листком, когда в паузу ворвался не то детский, не то старческий дребезжаще-звонкий голос. И голос этот выкрикнул:

- Собакам - собачья смерть!

Полукольцо олигархов с питомцами как бы вывернулось наизнанку, отхлынув от круглой балюстрады с проворством, достойным обитателей горячей точки, каковой Суслов не бывал со дня его основания. Должно быть, сказались общая нервозность и подспудное ожидание чего-нибудь этакого…

Шарахнувшись, обернулись - и увидели прижавшегося хребетком к сияюще-белым перилам старикашку в плохо отутюженном пыльно-черном костюме, украшенном какими-то допотопными регалиями. В воздетой лапке престарелого мстителя жутко ребрилась и зеленела ручная оборонительная граната Ф-1, именуемая в просторечии «лимонкой» и «фенюшей». Суть, однако, не в названии, а в том, что чека была уже выдернута.

Впоследствии событие это подвергнется глубокому детальному изучению. Суслов приложит все старания и силы, чтобы не ударить в грязь лицом перед мировой общественностью. По тщательности анализа, равно как и по достигнутым результатам, проделанная работа ничуть не уступит расследованию убийства Джона Фицджеральда Кеннеди. Каким образом экстремист проник в Капитолий? Как он очутился на втором этаже? Где взял гранату? Было ли случившееся результатом заговора или же местью одиночки? Почему оказалось небоеготовым элитное подразделение МОПС? Четких, определенных ответов на эти и многие другие вопросы получить не удастся.

Специальная правительственная комиссия, расследующая обстоятельства трагедии, рискнет предположить, что подобный террористический акт под силу только могущественной международной организации, ибо, как ни крути, а противопехотная осколочная граната куда круче, нежели ножи для резки картона. Поначалу будет усиленно разрабатываться версия о патологической ненависти исполнителя к служебным псам и о прохождении им соответствующей подготовки в одном из лагерей близ Джезказгана. Однако вскоре выяснится, что было время, когда старичок сам бегал на четырех и даже неоднократно подавал заявление с просьбой принять его в Гильдию. Общественность, естественно, опешит. Потребуется вмешательство Президента, который хлестко, хотя и несколько невнятно заявит, что-де «количество ног у террориста подсчету не подлежит».

Не обойдется и без экзотических версий. Один из лидеров оппозиции, обвиненный в связях с кинофобами, заблаговременно перебравшись на территорию сопредельного Баклужино, обвинит оттуда в покушении… местные спецслужбы. Ну, тут комментарии будут, как говорится, излишни. Захочется лишь узнать, кого он имел в виду: легавых или собачников?

Но всё это - позже…

Ратмир даже не уразумел поначалу, в чем он, собственно, провинился и почему его столь грубо встряхнули, выбранив при этом страшным шепотом. Лежа на своей подстилке во время совещаний, он, бывало, не раз подскуливал Льву Львовичу - и никто не ругал, все смеялись…

После такой обиды оставалось скроить жалобную морду, при взгляде на которую люди обычно кидались утешать несправедливо наказанную псину. Как и у всех боксеров, мимика у Ратмира была выразительнейшая. Он пригорюнился, трогательно округлил глаза, наморщил лоб, но гримаса разгладилась, а в следующий миг собачья физия приняла самый оторопелый вид.

Ратмир понял.

У хозяина тоже есть хозяин!

Изумленно вывернув голову набок, пес воззрился, вслушался и внюхался в того, кому только что пытался подпеть. Так вот он каков, настоящий вожак стаи! Вот кому принадлежит эта огромная розово-белая конура с колоннами, на которые никто не осмеливается задрать лапу!

Открытие потрясло, повергло в священный ужас, озарив темные уголки сознания, где уже ничего не копошилось, ибо нечисть боится света. Мироздание возникло вдруг во всей своей целокупности перед ошалевшим от восторга псом. И что странно: образ хозяина от этого нисколько не пострадал, но, заняв надлежащее место в иерархии, стал лишь понятнее и ближе - как в смутных собачьих снах.

Это было похоже на счастье…

Внезапно что-то произошло. Высокий и резкий человеческий вопль, мгновенная суматоха, а далее бронзовый медалист к удивлению своему почувствовал, что его опять хватают за ошейник и волокут в неизвестном направлении самым бесцеремонным образом. Рядом послышался сдавленный визг Рыжего Джерри, которого, оказывается, тоже куда-то тащили. Наконец оторопевшему задохнувшемуся псу удалось развернуться мордой к балюстраде, возле которой, прижавшись спиной к перилам, стоял в угрожающей позиции…

Ратмир ощетинился и зарычал. Он узнал своего обидчика, чуть не бросившего в него однажды комком земли. Непонятно было только, почему все - даже хозяин! даже хозяин хозяина! - смотрят на пришельца со страхом. Впрочем, объяснение явилось почти мгновенно: в занесенной руке чужака ребрилась увесистая каменюка.

Одного не учел наглец - на сей раз Ратмира забыли привязать к столбу. Пес мотнул башкой, сбрасывая намордник, и, рванувшись, почувствовал, как без сопротивления разжимаются пальцы, придерживавшие его за ошейник. Это было равнозначно команде «Фас!». Поднять руку на стаю? На иерархию? На стройное собачье мироздание, только что явившееся Ратмиру? Разум вскипал от этой мысли.

Чтобы покрыть расстояние до круглой, обведенной перилами проруби в полу, бронзовому призеру «Кино-кефала» хватило четырех прыжков. В последнем он надеялся сомкнуть челюсти на запястье руки с булыжником, но не смог - старикашка начал медленно-медленно отводить ее для броска, и тактику пришлось менять на лету.

Мощные лапы ударили преступника в грудь, опрокинув спиной на балюстраду, после чего пес и человек с неправдоподобной медлительностью перевалились через ограждение. Сдвоенный глухой стук дал знать, что оба достигли нижнего уровня. Выбитая граната, лишившись отскочившего рычага, кувыркнулась в воздухе, затем упала на широкие перила - и закрутилась, помаленьку смещаясь к внутренней их кромке.

Все стояли в оцепенении, не пытаясь даже укрыться за колоннами, и завороженно смотрели на вращающуюся лимонку. На первом этаже слышались тревожные крики охранников. На втором - ни звука. Лишь постукивание и шорох гибельной рулетки, отдаленно похожие на последнее предупреждение гремучей змеи.

Секунда… Две… Две с половиной…

- Она учебная… - жалобно произнес кто-то.

Коснувшись наконец края перил, граната сорвалась в вестибюль, где, судя по рычанию и воплям, отважный пес продолжал борьбу с террористом, - и тут отчаянно, словно бы в предсмертной тоске заголосил маленький Боб из «Сусловского сусла». А спустя мгновение что-то оглушительно лопнуло с хрустом, пол вздрогнул. Из круглого обведенного балюстрадой жерла, дробя аллегорическую лепнину, в потолок хлестнули осколки.

ЭПИЛОГ

Минуло семь лет.

Легкий весенний ветерок шевелил водяные заросли фонтана и по-щенячьи трепал прилепленный к чугунному стволу фонаря обрывок объявления: «Возьму в добрые руки…»

С верхней площадки лестницы, откуда четырьмя каскадами ступеней Центральная набережная ниспадала в Сусла-реку, разлив был особенно красив. Но миловидная нудипедалка с белой ушастой розой в руке стояла спиной к вешним водам и, глядя на парящее над фонтаном изваяние, терпеливо ждала, когда схлынет толпа иностранных туристов, окруживших скульптуру.

Мимо женщины в направлении свободной скамейки неспешно проследовали двое отставников. Один из них, большой, кудлатый, нес под мышкой доску для игры в нарды. Второй, тщедушный, с жесткими, высоко вздернутыми бровками и торчащей из кармана газетой, шел налегке. Оба, не удостоив вниманием привлекательную обнаженную особу, хмуро покосились на группу у фонтана.

Нудипедалка с некоторой завистью посмотрела им вслед. Для любителей обнаженки парковые лавки, увы, под запретом. Чуть присядешь - брусья тут же и оттиснутся…

Говорят, что Париж весною особенно прекрасен. Суслов весною тоже неплох. Обласканная майским солнцем Центральная набережная радовала глаз. Поцокивали пластиковые налапники выгуливаемых псов. Над новенькой, не запыленной еще зеленью крон золотился шпиль вокзала да мерцал вдалеке синеватым стеклом небоскреб концерна «Киник».

Оккупировав пустую скамью, отставники раскрыли доску и принялись расставлять шашки. Вскоре покатился, посыпался дробный стук игральных костей.

- А я тебе говорю: не видел он ее… - продолжая какой-то давний спор, проклокотал кудлатый.

- Да брось ты - не видел! - нервно возразил его тщедушный партнер, встряхивая в свою очередь пластмассовый стаканчик с костями. - Это таксы слеподырые - на тридцати метрах хозяина от чужака не отличат! А там до балюстрады шагов семь было…

Он выбросил кости, но, судя по выражению лица, неудачно.

- Таксы! - презрительно сказал кудлатый, отбирая кубики и стаканчик. - Что ты мне про такс?.. Вот ты сам! Ты понял, что это граната?

- Понял…

- И я понял. А он - нет. Совсем собакой стал… Говорил я ему…

Оба, прервав игру, посмотрели на монумент.

Неожиданно среди выгуливающих возникла тихая паника: все, не сговариваясь, подхватили своих питомцев за ошейники и устремились кто куда. Затем из тенистой аллеи показалась пожилая черно-белая монахиня с дряхлым шар-пеем на поводке. Вид у шар-пея был не драчливый - напротив, грустный и озадаченный. Тем не менее, пока эти двое пересекали бульвар, ни одна собака к ним так и не приблизилась.

- Франциска повели! - оживившись, сообщил тщедушный. - Я о нем вчера в «Парфорсе» читал. Представляешь, оказывается, из-за него на Лорда Байрона в суд подавать хотели: дескать, зачем натаскал? - Усмехнулся язвительно. - Идиоты! Заплатили - вот и натаскал! А статья называлась, ты не поверишь, «Идеологическая чумка»…

Но кудлатый не слышал - по-прежнему скорбно и угрюмо смотрел он на изваяние, рассеянно оглаживая кончиками пальцев неглубокую вертикальную бороздку, делящую пополам широкий выпуклый лоб.

- Медаль получил… зарплату прибавили… - горестно молвил он. - Так вроде всё удачно складывалось…

Тщедушный беспомощно вздернул жесткие седеющие бровки и судорожно вздохнул.

Вдали громыхнуло. Грозовых туч в небе не наблюдалось - стало быть, подала голос высотная недостроенная гостиница, имевшая привычку при малейшем ветерке возвещать о своем существовании листовым железом. А больше по нынешним временам громыхать было нечему. Исчерпав в затяжной войне с Лыцком все ресурсы, Америка капитулировала еще год назад…

Кто-то остановился перед скамейкой. Тоже с виду отставник - рослый, длинномордый, с седеющей рыжей гривкой.

- Играем? - заискивающе полюбопытствовал он. Двое окинули его неприязненным взглядом.

- Играем, играем… - проворчал кудлатый, встряхивая гремучий стаканчик.

Подошедший помялся.

- Ну… я пойду тогда… - неуверенно сказал он, словно бы спрашивая разрешения.

Ответа не последовало - и длинномордый счел за лучшее удалиться.

- Башку этому Дарвину купировать! - кровожадно буркнул кудлатый. - Естественный отбор! Лучшие -гибнут, мерзавцы - живут… Естественно, да?

- И неплохо живут… - уныло присовокупил тщедушный. - Знаешь, чем он теперь занимается? Туристам за деньги шрам показывает.

- Какой шрам?

- Какой-какой! От зубов…

Тем временем, обнюхав и сфотографировав что можно, иностранцы двинули сворой к лестнице - любоваться разливом. Заждавшаяся нудипедалка обошла встречную толпу и направилась к фонтану. Ее проводили взглядами. Впрочем, не все.

- Мода! - обиженно доказывал кто-то с сильным нижегородским акцентом. - Просто мода… Раньше, бывало, только и слышишь: Япония, Япония! Айкидо, бусидо! А теперь как с цепи сорвались: Суслов, Суслов! У нас вон в Нижнем бойцовую арену на тысячу посадочных мест сдали - шутка? Теперь борзодром строят! И еще большое кольцо - для норных…

- Да почему же мода?.. - взволнованно щебетала в ответ экскурсоводша. - Это образ мышления! Сусловская наша Идея! Вера в то, что каждый, ставший на четвереньки, способен достичь успеха! Журналисты даже слово такое придумали: мировоззверие…

За невысокой мраморной стенкой фонтана клубилась всклокоченная вода, из которой вздымался гладкий каменный куб. Стоящее на нем изваяние, может быть, выглядело менее динамично, чем известный памятник Ставру, зато, несомненно, превосходило его мощью и величием. Бронзовый служебный пес, подавшийся выложенной мышцами грудью в сторону реки, зорко всматривался в зарубежный берег, олицетворяя собой державный покой Суслова.

Нудипедалка примерилась и кинула розу на постамент. Бросок вышел неудачный: ударившись о бронзовую лапу, цветок откатился к самой кромке каменного куба и упал в фонтан. Женщина нахмурилась, стала коленом на парапет и, невольно предъявив для обозрения татуировку на левой ягодице, принялась высматривать розу в бурлящей воде. Выловив, отряхнула и кинула снова. Теперь цветок лег как надо, положив ушастую белую мордашку на край цоколя.

Внезапно, почувствовав копчиком чей-то взгляд, нудипедалка обернулась и очутилась лицом к лицу с модно одетой девушкой, почти подростком, чьи черты показались ей смутно знакомыми: широкие скулы, карие глаза, упрямо сведенные темные брови.

- Откуда это у вас? - отрывисто спросила неизвестная.

И бросившая розу почему-то сразу поняла, что речь идет не о сумочке и не о браслете на щиколотке.

- Нет! - с вызовом ответила она. - Я знаю, о чем вы подумали, но это не подделка…

Девушка смутилась:

- Простите… Я не хотела вас обидеть… Теперь уже неловко стало обнаженной.

- Н-ну… если вам это интересно… - пробормотала она.

- Да, конечно! Нудипедалка помедлила, решаясь.

- Честно сказать, нечаянно как-то всё получилось, - с недоумением призналась она вдруг. - Тусовались мы с девками в парке. Смотрю: он… И сама не знаю, что на меня накатило! Я ведь даже не его фанатка была. Догнала, сунула маркер, попросила автограф. Он спрашивает: на чем? Я, недолго думая, и подставила… На третий день смыть хотела, а тут сообщение: трагически погиб, пытаясь обезвредить международного террориста. И так это меня ушибло… Короче, пошла в салон, сделала по автографу наколку. Чтобы уж навсегда… Девки со мной два месяца потом не разговаривали.

- Почему?

- Молодые были, глупые. Считали, что одни только старухи татуируются… А вы случайно не журналистка?

- Нет, - тихо сказала девушка. - Я его дочь .. Секунды три, не меньше, нудипедалка непонимающе смотрела на юную незнакомку. Вокруг перекликалась, перетявкивалась звонкими детскими голосами Центральная набережная. Чиркали ролики. Гоняли в основном на четырех коньках. Кататься в вертикальном положении по нынешним временам, страшась насмешек, мало кто отваживался.

- Ну вы, дочери лейтенанта Шмидта! - негромко и лениво произнес рядом мужской голос. - Двадцать секунд - и чтобы я здесь вас больше не видел…

Шокированные собеседницы обернулись. Неизвестно откуда взявшийся легавый, со скукой на них глядя, поигрывал резиновой палкой.

- Вам что, сержант, служить надоело? - обретя наконец дар речи, поинтересовалась одетая.

- Документы! - обиделся тот.

С надменным лицом девушка достала из сумки паспорт, раскрыв который, легавый крякнул и побагровел.

- Виноват! - истово молвил он, поспешно возвращая взятое. - Ошибочка вышла, Лада Ратмировна! Вы уж это… не обижайтесь… Сами понимаете, аферисток сейчас - как собак нерезаных. Вчера на этом самом месте трех дочерей задержали… И ладно бы еще своих шелушили, моськи позорные, а то ведь иностранцев!..

Козырнул - и сгинул. Нудипедалка смотрела теперь на девушку с любопытством.

- Так вы в самом деле дочь?

- А вы тоже сомневались?

- Честно говоря, да… Кстати, меня зовут Ия. - Она бросила быстрый взгляд на изваяние. - Вы, наверное, очень его любили…

- Его нельзя было не любить, - с грустной улыбкой сказала девушка. - За два дня до… до этого… он выступал у нас в классе. Рассказывал о своей работе, о «Кинокефале», о том, что подвиг для собаки - обычное дело… Вы бы видели, как его слушали! - Внезапно черты Лады выразили неудовольствие. Надо полагать, углядела среди гуляющей публики кого-то знакомого. - Ну вот! - с досадой бросила она. - Только этой дефектной и не хватало… Давайте-ка отойдем.

Они отступили к скамейкам, откуда время от времени сыпался дробный стук игральных костей. Вскоре перед фонтаном остановился пожилой, обрюзгший и, кажется, не очень трезвый мужчина с поджарой особой женского пола на поводке.

- А? Какова? - ядовито осведомилась Лада. - Смотрите, смотрите… Как раз петлей повернулась! Ничего себе постав конечностей? Скакательные суставы наружу, плюсны внутрь…

- Кто она? - спросила Ия.

На широкоскулом юном лице Лады оттиснулась гадливость.

- Была секретаршей в «Кинике». Теперь вот на четвереньки стала, дура старая! И, главное, врет повсюду, будто папа ее втихаря натаскивал. Уж не знаю, что у них там было… Ой, какой кошмар! Спина-то, спина!.. Поленом бы разок огреть…

- А кто хозяин?

- Рогдай Сергеевич. Директор… Хотя вообще-то сейчас там Гарик заправляет, а Рогдай - так, для виду… Жалко старичка. Совсем спивается…

- Она что, в «Кинике» служит? - ужаснулась Ия.

- Да куда там, в «Кинике»! Я же говорю: на дому у Рогдая Сергеевича… Кто бы ее в фирму принял - с таким дефектом!

- А вы, Лада, я так думаю, в Госпитомнике учитесь? Девушка погрустнела.

- Нет, - сказала она. - В педагогический поступаю. Он почему-то не хотел, чтобы я шла по его стопам… Буду детишек натаскивать…

Тем временем парочка перед фонтаном повернулась и двинулась прочь. Стало особенно заметно, что постав задних конечностей у бывшей секретарши и впрямь оставляет желать лучшего.

- Вах! - послышалось вдруг. - Кого я вижу! Лада?..

Хрипловатый гортанный голос принадлежал кудлатому игроку в нарды, тому самому, что вместе с тщедушным бровастым приятелем прошел недавно мимо обнаженной красавицы, не удостоив ее вниманием, будто и не кавказец.

При виде оккупировавших скамейку отставников Лада завизжала и запрыгала по-ребячьи. Спохватившись, обернулась.

- Это друзья отца, - виновато объяснила она. - Всего вам доброго, Ия…

Они попрощались - и девушка устремилась к скамейке. Пошли лобызания, возгласы:

- Совсем взрослая!… А как там мама? Держится?..

Постояв немного, нудипедалка вернулась к памятнику. Еще раз всмотрелась в отрешенно-пристальное бронзовое лицо. Как странно! Она знала его живым.

Со звуком, с каким обычно собака грызет мосол, проклацали копыта прогулочной лошадки. Спугнув расположившуюся на асфальте стайку голубей, к фонтану подлетела на четырех роликовых коньках рыжая девчушка. В последний момент вскинулась в вертикальное положение, затем присела на мраморный приступочек и, с помощью зубов расшнуровав верхнюю пару каталок, принялась за нижнюю.

- Договорились, короче! - крикнула она кому-то. - В два часа здесь, у Ратмира!

В яркой весенней листве бесчинствовали скворцы.

2002-2003