После нашего разрыва

Переводчик: Лаура Бублевич

Редактор: Маргарита Волкова (1-9 главы), Лилу Калане (10-21 главы, эпилог)

Вычитка: Анна Артюхова

Оформление и обложка: Маргарита Волкова

Глава 1

…зашибенно… тут… на солнце…

Текст песни свелся к минимуму вместе с интенсивным гитарным соло, которое повторялось снова и снова, прежде чем затихло. Зак Обри возмущенно выключил радио. Из всех песен, что он написал, «Slammin’ in the Sun», записанная студией «Savage Sons», была самым большим хитом.

Больше похоже на самое большое предательство.

Он нажал на кнопку, расположенную на двери, опустил окно своего арендованного внедорожника и высунул локоть наружу, мельком увидев свои темно-серые глаза и копну каштановых волос в боковом зеркале. Солнце, которое светило на протяжении большей части шестичасовой езды на север, садилось, и тепло приятно грело его голую руку, настолько густо покрытую татуировками, что они походили на рукав рубашки.

Полный осуждения голос матери эхом раздался в его голове: «Ты пошел в Йель для этого?»

Зак никогда не намеревался писать хэви-метал для популярных посредственных групп. Когда-то давно его мечтой было написать музыкальный гибрид рок-оперы, похожий на «Hair» или «Rent mixed», смешанную со сталью Томми. Что-то жизненное и мучительное, пронизанное гимнами задумчивой молодежи, которая представляла душу его поколения. Вместо этого он отказался от своей мечты и продал свой талант лицензионным студиям, отправив менеджера, чтобы тот продал его песни «Cornerstone Records», одному из самых больших, самых ярких лейблов на Манхэттене.

Некоторое время это была довольно хорошая работа. За последние несколько лет Зак написал более тридцати песен для многочисленных хэви-метал групп под лейблом «Cornerstone» и шесть раз ездил на гастроли с несколькими из групп в качестве бэк-гитариста. Хоть он и не накопил много денег, его авторские платежи обеспечили стабильный и хороший доход.

Но он утомился переписываться с другими группами для получения гонорара за песни, которые написал. Он устал все время быть в дороге. Недавно решил, что пришло время дать «Феномену», его рок-опере, шанс.

Когда он сообщил Джону Льюису, первому вице-президенту «Cornerstone», что больше не будет писать для их лейбла, то сначала был удивлен тем, что тот предложил ему использовать свой загородный дом в Мэне для отпуска... пока Джон не закатил глаза и не добавил:

― Выкинь этот оперный бизнес из своей головы, Зак. Потом возвращайся и напиши мне песню, которая возглавит хит-парад.

Покровительственный тон предложения Джона его разозлил. Джон надеялся, что несколько недель в лесах приведут Зака назад к «Cornerstone» для легкой работы над написанием большего количества хитов с тремя аккордами? Если так, то Джона ждало небольшое разочарование. А пока Зак не мог отклонить предложение поработать в тихом месте, оборудованном домашней студией и не имеющим отвлекающих факторов. У него не было намерения возвращаться в Манхэттен, чтобы сочинять хреновую, бессмысленную музыку. У Зака были большие планы относительно себя.

Его телефон загудел в консоли рядом с креслом, сопровождаемый резкими аккордами Led Zeppelin «Kashmir». Зак поморщился, когда на дисплее засветилось имя Малколма, солиста «Savage Sons», который был не в восторге от импровизированного отпуска Зака. Он посмотрел в лобовое стекло на табличку с надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МЭН – в жизнь, какой она должна быть», а затем обратно на телефон, поколебавшись мгновение, прежде чем нажать кнопку ответа.

― Малк?

― Захария! ― сильный бирмингемский акцент британского певца, столь же требовательный, как «Kashmir», только в нехорошем смысле, заполнил авто.

― Да.

― Где новые песни, Зи?

Зак глубоко вздохнул, считая до десяти в обратном порядке.

― Разве Трейси не сказала тебе? Я не в городе.

― Нам нужно еще четыре песни для альбома, ― заныл Малколм тем же высоким тенором, которым громко пел хит за хитом, удивительно женственным, когда он был взволнован.

― Эйс этим занимается.

― Не хочу Эйса. Он ― дерьмо. Ты сделал шесть других.

― Я не в городе, Малк. Не вернусь в течение этой недели, ― двух или десяти. ― Так или иначе, тебе необходимо добавить несколько романсов в этот альбома, а я пишу жесткие песни.

― Я хочу жесткие. Я хочу это срывающее башню дерьмо, которое ты пишешь. Этот альбом должен быть сильным.

― Извини, чувак. Ничего не могу поделать. Джонни сказал романсы.

― Брехня!

― У Эйса есть хороший материал для вас. Дай ему шанс.

Честно говоря, работа Эйса и близко не была подходящей для Малколма, не то, что работа Зака. Эйс всегда писал песню, которая так или иначе требовала больших усилий голоса Малколма, чем тот мог дать, и сессии записи обычно заканчивались тем, что Малколм впадал в истерику. Мелодии были слишком запутанными, с интервалами, которые, даже после существенной корректировки, Малколму приходилось с трудом обрабатывать. Частенько Зак, у кого не только был дар написания хитов, но также и мастерство адаптации его музыки к иногда скудному таланту его клиентов, должен был прийти, чтобы переработать мелодии так, чтобы Малколм мог петь их с большим комфортом.

― Материал Эйса ― дерьмо. Он не понимает меня, чувак. Послушай, я заплачу тебе как за десять песен, если ты вернешься сейчас, Зак. Четыре песни. Сорок кусков. Наличными. Из моего собственного кармана. Сумасшедшая сумма зеленых. Золотые струны на твой Стратокастер (прим.: Fender Stratocaster – одна из самых известных и распространённых моделей электрогитар в мире)!

Зак сжал зубы. Сорок тысяч долларов были большими деньгами за четыре песни, и частное соглашение с Малколмом означало бы мгновенные деньги сейчас и авторские гонорары позже. Он мог бы написать эти четыре песни во сне и уйти с чеком на крупную сумму. Дерьмо. Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Это могло бы помочь. Он мог бы оставить написание песен на многие месяцы и сконцентрироваться на его собственном проекте с такими наличными деньгами. Ему не пришлось бы «писать для кого-то лично» или ездить на гастроли бэк-гитаристом.

― Короче, где ты? ― потребовал Малколм. ― Возможно, я мог бы...

Мысль о появлении Малколма в Мэне помогла Заку принять окончательное решение. Он глубоко вздохнул и поморщился от того, что отказывается от таких больших денег.

― Не могу, чувак. Я уехал по делам. У тебя есть Эйс.

― Нахер Эйса. Тащи свою задницу обратно в Нью-Йорк сейчас же, Зи, или я...

― Тебя не слышно, Малк. Maлк? Малколм? Эй, чувак, если ты можешь...

― Не поступай со мной так дерьмово, Зи.

― ...слышать меня, я... м-м-м... я позвоню тебе через пару недель.

― Захария! За...

Зак нажал красную кнопку «Завершить» на телефоне, затем наклонился и выключил блютуз. Как он и ожидал, телефон начал жужжать и вибрировать на консоли рядом с сиденьем, но он игнорировал его, двигаясь все дальше и дальше на север, пока солнце не скрылось за деревьями. Оно играло роль подсветки оранжево-красной осени, словно та была в огне, и усиливало визуальную красоту точно так же, как подключение напрямую к доске усиливало звук на его гитаре. Потрясающее в своей четкости, поражающее своим объемом и всесторонним удовлетворением. Не-е-ет, он не собирался возвращаться в город, чтобы написать Малколму песни. Бл*ть, нет. Весь смысл этого отпуска был в недоступности ― пожить далеко в глуши в течение нескольких недель и посмотреть, есть ли у него еще что-то красивое, стоящее, чтобы дать музыкальному миру.

Будто по команде, он услышал ее слова из прошлого в своей голове, ее легкий акцент штата Мэн, заставляющий его вздрагивать от тоски: «Что-нибудь красивое, Зак. Напиши мне что-нибудь красивое».

Как всегда, ее голос и связанные с ним воспоминания, заставили его сердце с сожалением сжаться. Спустя почти десять лет, ему следовало бы оставить все в прошлом. Из неуклюжего бледнолицего ребенка, которым он был в Йельском университете, не считая волос и цвета глаз, он изменился до неузнаваемости. Зак был мускулистым из-за многочисленных часов в спортзале, и загорелым из-за частых концертов в Калифорнии и на Юго-Западе. Он посмотрел на кольца, кожаные и резиновые ремешки на его татуированных запястьях и провел рукой по лохматым волосам. О, да. Он очень изменился, Слава Богу.

За эти годы, он выяснил, как относиться к людям, хотя глубоко внутри он все-таки предпочитал свою компанию в ее отсутствие. Она была единственным человеком, с которым он всегда чувствовал себя действительно комфортно. Но что касается общества, он наконец-то понял, как в нем прижиться: уходить в запои с другими композиторами и музыкантами в течение первых нескольких лет, сочинять песни и гастролировать с «Cornerstone», делать татуировки и пирсинг тела ― этакий способ взаимоотношений в мире хэви-метала, который стал его домом со времен колледжа. Когда другие дети учились адаптироваться в обществе со своими сверстниками в школе, Зак был вынужден развивать свой музыкальный талант в относительном уединении. Конечно, его личностный рост был задержан, но, в конце концов, он настиг упущенное.

Однако, несмотря на эти внешние и внутренние изменения, Зак никогда не мог полностью отпустить ее. Она упорно и мучительно жила в его душе, мучая его в моменты тишины и покоя. Потеря и утрата ее любви были проклятием: он был убежден, для того, чтобы писать красиво, требовалась любовь, а она, в свою очередь, была неуловима, так как он лишился ее. Это не касалось женщин ― у Зака их было много, они боролись за его внимание, и у него всегда было с кем дружить и трахаться. Но любовь? Нет. Никто и близко не подобрался к месту, которое она по-прежнему занимала в его сердце, и иногда, когда ее голос раздавался эхом в голове, неожиданный всплеск агонии или сожаления мог украсть его дыхание. Жесткие песни давались легко. И яростные. Грустные тоже, но он ненавидел грусть. Это чувство было слабым и бесполезным, и мужчина отказался сочинять печальные песни.

Что касается красоты? Зак усмехнулся. Красота казалось невозможной.

За следующие две недели он был полон решимости отыскать ее. Даже если он должен был вспомнить некогда ужасающие чувства, которые заставили его глупо оттолкнуть ее. Даже если он должен был раскопать бездействующие, хоть и мощные, воспоминания о любви, он никогда не сопереживал никому прежде или с тех пор. Мужчина был полон решимости сделать все возможное, чтобы вырваться из крысиных бегов написания песен и сделать новое имя себе, сочиняя что-то новое и прекрасное — то, что заставит ее губы изогнуться в улыбке, а ее соболиные глаза искриться с одобрением.

Внезапно, ничто не показалось столь важным для Зака, как обрезать тот провод, который связывал его с неудовлетворительной жизнью в Нью-Йорке. Не дав себе времени на раздумья, он взял телефон, размахнулся и выбросил его в открытое окно прямо на шоссе.

Вау. Ладно. Провод обрезан.

Затем он решительно выкинул ее из своих мыслей и нажал на педаль газа. Он хотел добраться до Винтер Харбор к закату и уныло надеялся, что отвергнув Малколма, он не пополнил свой длинный список сожалений.

Вайолет Смит выехала на подъездную дорожку, испытав облегчение от того, что закат все еще предоставлял достаточно света, чтобы увидеть деревянную стрелку, указывающую в лес, на которой были запечатлены слова «Тихая Гавань». Она проехала еще одну десятую мили, подпрыгивая и хрустя, под темной сенью тяжелых деревьев, пока не закончился лес, и не показался раскинувшийся в разные стороны, безупречный дом с четырьмя спальнями, а за ним — мерцающие в лучах заходящего солнца воды из Винтер Харбор.

Она остановилась перед домом, заглушила двигатель, сделав глубокий вдох, затем с раздражением выдохнув, почувствовала себя вымотанной, когда отпустила руль. Она сплела пальцы и похрустела костяшками, щелканье принесло ей странное удовлетворение, так как ее отпустили несколько часов напряженного вождения. Она не помнила, чтобы поездка из Гринвича, штата Коннектикут, в Мэн, была такой длинной. С другой стороны она никогда не водила машину или путешествовала в одиночку. Шеп всегда заботился о планировании и подготовке к поездке. Она с удовольствием сидела около него в автомобиле, читала на своем Kindle (прим.: устройство для чтения электронных книг, выпускаемое компанией Amazon.com), когда он вел машину туда и обратно.

Ее глаза затуманились от слез, и она сморгнула их прочь, сняв очки и помассировав переносицу. Весь мир был расплывчатым без очков или контактных линз, особенно в сумерках, когда предметы теряли свои очертания и сливались в серую массу. Она, конечно, не могла вести машину без них, но чувствовала себя сейчас прекрасно, сняв их, поэтому девушка аккуратно положила очки в подстаканник. Она открыла дверь автомобиля, и ее тело покачнулось от холодного, солоноватого воздуха.

Винтер Харбор. Это был не Бар-Харбор Шепа, огни которого она могла разглядеть через залив, но запах был тот же.

В октябрьском вечернем воздухе ее ноги в сандалиях замерзли, но это не имело значения. Как только она поселилась, она вытащила свои пушистые флисовые тапочки, с которыми ей жить в течение следующих двух недель. На данный момент она просто хотела стоять на веранде своего арендованного дома и поздороваться с морем.

Ты чувствуешь это, Ви? Рай?

Она услышала отголосок своего собственного смеха в голове, почувствовала, как ладонь Шепа прижалась к ее, потянув к пляжу. Солнечный свет танцевал на воде, заставляя его светлые волосы блестеть.

― Однажды приехав в Мэн, вы останетесь здесь навсегда! ― воскликнула она, когда ее ноги погрузились в песок, позволив себя затянуть, дав Шепу идти впереди.

Вайолет осторожно шагнула на веранду в слабом свете, слегка положив руки на перила и удовлетворенно вздохнула. Какой счастливый случай, чтобы столкнуться с Леной Льюис в «Whole Foods» в Гринвиче две недели назад. Вайолет поделилась своими недавними проблемами в завершении своего второго романа, и Лена, знакомая из младшей лиги, предложила использовать свой дом в Уинтер Харбор, в штате Мэн, чтобы писать роман в уединении. Лена объяснила, что с момента развода она не могла посещать особняк с четырьмя спальнями и гаванью, и пока Вайолет была готова заплатить тысячу долларов, чтобы покрыть расходы на коммунальные услуги, служанку и матера на две недели, она могла свободно пользоваться красивым домом. И, несмотря на трудности с финансами, Вайолет не смогла отказаться от заманчивого предложения и немедленно отправила чек Лене в обмен на комплект ключей.

После жизни в квартирах Вайолет понравилась идея иметь столько пространства для себя, пусть и временно. Каждый день она сможет писать в разных комнатах. В ее распоряжении была большая комната с камином, изысканная кухня и веранда с потрясающим видом. Дом и его вдохновляющее место стоили тысячи долларов, потому что Вайолет была в отчаянной и неотложной потребности вдохновения.

Она уже потратила аванс в двадцать тысяч долларов, который издатель заплатил ей в декабре прошлого года, когда она подписала контракт на «Us After We», и девушка уже просила два продления крайнего срока, один раз в мае и вновь в августе. Сейчас был октябрь, и она мало писала. Не говоря уже о том, что гонораров от ее первого романа не хватило, чтобы поддержать ее образ жизни в Гринвиче без второго дохода Шепа. Ее банковский счет был опасно низким, и ее недописанная рукопись должна была выйти 20 октября, примерно через две недели. Если она не уложится в срок в этот раз, ее обвинят в безответственности, и мало того, что ей пришлось бы вернуть аванс, на который она жила, также должна была бы заплатить штраф за нарушение контракта. Прибытие в «Тихую Гавань» было полнейшим отчаянием, и она надеялась, что такое красивое место поможет ей, наконец, избавиться от творческого кризиса.

Если быть честной, была другая причина, по которой Вайолет тянуло в «Тихую Гавань», кроме его красоты. Хотя она была немного менее эффектной, чем особняк Смолли через залив в Бар-Харборе, дом был построен в том же самом стиле: та же серая выгоревшая древесина Нантакета. Вид был на тот же самый залив, хоть и с противоположной стороны. Посмотрев фотографии в интернете, она почувствовала, что это место знакомо ей, будто нахождение тут так или иначе все еще соединяло ее с богатыми, известными Смолли. За человека из этой семьи Вайолет почти вышла замуж. Почти.

Волны слегка бились о каменную стену недалеко от газона в угасающем свете заката. Вайолет закрыла глаза, дыша глубоко, чувствуя, что необыкновенный покой наполняет ее, ощущая, как соленый воздух успокоил ее легкие.

В последний раз, когда она видела Шепарда Смолли, четырнадцать месяцев назад, он повернулся к ней у парадной двери их квартиры. Он собирался уйти на работу, но остановился в последнюю минуту и повернулся лицом к ней.

― Скажем, Ви, я подумал… — начал он как в школе в Новой Англии с акцентом, который напоминал ей о Кеннеди, его проницательные, вдумчивые глаза мерцали.

Она подняла взгляд от своего кофе и газеты, склонила голову в сторону, улыбнувшись ему. Его рука была на дверной ручке, и его только что выбритое лицо выглядело юным и проницательным, его небесно-голубые глаза оттеняла синяя рубашка и галстук от Vineyard Vines.

― Хм?

― Я думал, что мы должны сделать наши отношения официальными. Ты и я. Подумал, мы должны...

Ее сердце забилось от мирного ропота до галопа, и внезапно дыхание остановилось, заставив ее поперхнуться. Газета упала на стол с мягким шелестом. Она боролась с безумным желанием убежать обратно в спальню, накрыться с головой и вести себя так, как будто он ничего не говорил. Она дотронулась рукой до черной оправы очков, которые носила каждое утро, прежде чем надеть контактные линзы, а затем накрыла руками свои раскрасневшиеся щеки.

Она одновременно мечтала и боялась этого момента с тех пор, как шесть лет назад они закончили Йельский университет. В ее мечтах она была одета в коктейльное платье, с прекрасным маникюром и имела сердце, переполненное любовью только к Шепарду Смолли. Она натянула свой потрепанный халат, когда посмотрела на свои неухоженные руки, ногти были обгрызаны и выглядели непривлекательно. И ее сердце... сердце заколотилось, вызывая дискомфорт в знак того, что его обманули... что кто-то еще до сих пор занимал там много места. Она положила руки себе на колени и посмотрела вверх, чтобы поймать его взгляд, чувствуя себя подавленно и отвратительно.

― Мы должны..? ― она сглотнула, не в силах закончить предложение, ею овладели паника и чувство вины.

Его взгляд упал на ее сжатые руки, затем к вырезу ее старого халата прежде, чем возвратиться к ее лицу. Он подмигнул ей, выглядя по-детски робким.

― Нет, Ви, ты права. Все произошло совсем не так, да? Я могу сделать все намного лучше. Где-нибудь в особенном месте со свечами и…

Его голос затих, и он повернулся к двери и задумался, перебирая пальцами в кармане своего пиджака. Она ничего не сказала. Ни слова. Она смотрела на него, когда он оглянулся на нее и снова подмигнул, прежде чем закрыть за собой дверь.

Мы должны..?

Это были последние слова, которые он когда-либо слышал из ее уст. Они преследовали ее.

Мы должны..?

Миллион раз после его смерти, она мысленно заканчивала предложение. В основном, вспоминая смеющиеся голубые глаза Шепа и непринужденные манеры, она закончила бы его так: мы должны вернуться в постель, где мы в безопасности. Там, где подростки не учатся водить, отправляя при этом сообщения, пока вы без задней мысли идете в адвокатское бюро, где являетесь самым ярким и молодым партнером. Где бриллиантовое кольцо, которое вы держите в кармане пиджака, не отлетает в парк через дорогу от удара автомобиля. Автомобиль. Врезается в твое прекрасное тело.

С момента его смерти, Вайолет позволила себе идеализировать Шепа, представляя их несовершенные отношения в туманном полумраке совершенства ― лучшие моменты и хорошие времена, имеющие приоритет над остальными. Воспоминания о Шепе с оттенком сепии, который спас ее разбитое сердце в колледже, который любил ее больше, чем она заслуживала. Девушка помнила их счастливыми вместе. Помнила себя счастливой с ним.

Но были редкие моменты — темные, мучительные времена, когда ее мозг отверг попытки различать правду, даже пребывая в горе. В те ненавистные моменты яркий, неумолимо яркий свет правды заменил приветливые голубые глаза Шепа бурными темно-серыми, обрамленными длинными, густыми, красновато-коричневыми ресницами. Она бы обхватила лицо Шепа, успокаивающее и благородное, как оно затмилось другим обликом: серьезным, и напряженным. И то, как она закончила предложение, неизбежно изменилось: Мы никогда не должны были оставаться вместе так долго, Шеп. Не тогда, когда кто-то все еще владел половиной моей души и отказался покидать мое сердце, невзирая на мое пренебрежение, независимо от моих усилий забыть его и признать, что он никогда не хотел меня так сильно, как хотела его я.

Не важно, как быстро она будет отталкивать мысли и образы из своего разума, ее сердце будет сжиматься снова и снова из-за чувства вины перед Шепом, да, но также и из-за новой боли, когда она отказала задумчивому мальчику. Острая боль тоски выбила воздух из ее груди, как почти забытая музыка охватила ее разум. Прошло девять лет. Девять лет с тех пор, как она обнимала его стройное, бледное тело. Но Ви не была ближе к тому, чтобы забыть этого задумчивого мальчика сейчас, чем в тот день, когда он ушел, нет, убежал от нее.

― О, Шеп, ― пробормотала она, пытаясь вернуть свои мысли к ее почти-жениху, который слишком рано ушел из жизни.

Она посмотрела на угасающий закат над гаванью, желая отпустить серые глаза, которые задержались в ее подсознании.

― Мне очень жаль, что я тебя не любила, Шеп. Я должна была отпустить тебя.

Вайолет покачала головой, вытирая поток слез, бегущих по ее щекам. Солнце село во время ее задумчивости. Перед ней темная вода Винтер Харбор мерцала огнями, отражающихся от домов, которые выстроились вдоль берега. Было приятно, что бухта по-прежнему выглядит так же, как то место, которое так любил Шеп, что сохранило свою вечную красоту, словно в мемориале.

― За тебя, Шеп, ― тихо сказала она, надеясь, что не будет ошибкой возвращаться в место, где они провели так много приятных лет вместе. Она огляделась вокруг темного, пустого крыльца, где осенние листья собирались и шелестели в углах. Девушка надеялась, что тишина и уединение заставят ее написать, но одиночество душило. Она крепко обняла свое тело в прохладной темноте.

Хорошо быть одиноким. Это вынудит вас работать. И вот почему вы здесь: работать, а не обдумывать вашу неудачную личную жизнь.

Внезапно, яркий свет неожиданно для нее осветил всю веранду, как дневным светом, и она вздрогнула от удивления, когда внедорожник свернул на подъездную дорогу. Ее мозг перебирал все условия аренды. Может Лена решила присоединиться к Вайолет во время отпуска? Конечно же, нет. Лена Льюис не упоминала о посещении. На самом деле, после их обмена ключами, Вайолет не видела Лену, хотя чек был быстро обналичен. Она просто отправила по электронной почте Вайолет имя местной горничной и мастера, которые могли бы помочь ей во время ее пребывания, тем более она выехала из страны на неопределенный срок и будет недоступна, чтобы ответить на любые другие вопросы.

Это было, конечно, так. Должно быть, это мастер или горничная решили предложить помощь в открытии дома. Вероятно, так. Она прищурилась, чувствуя себя некомфортно, и было жаль, что она оставила очки в машине. Пытаясь не выглядеть взволнованной, что она оказалась посреди леса с приближающимся незнакомцем, девушка сделала глубокий вдох, прежде чем покинуть веранду и вернуться к подъездной дорожке.

Глава 2

Зак посмотрел на огромный темный дом перед ним, он тихо засвистел и задался вопросом, кому принадлежит «приус», рядом с которым он припарковался. Маловероятно, что он принадлежит кому-то, о ком говорил Джон Льюис. Может это заботящаяся об окружающей среде горничная? Он пожал плечами, вышел из машины и вытянул руки над головой. Он почувствовал запах моря, и оно пахло… свободой.

― Прошу прощения?

Он посмотрел влево и увидел темную фигуру, приближающуюся со стороны веранды. Трудно было разглядеть ее черты в темноте, но по голосу он мог сказать, что это женщина. Она остановилась, не дойдя десяти футов до него, держась в тени на безопасном расстоянии.

― Сэр? ― спросила она.

― Да. Здравствуйте. Я гость.

Она не двигалась вперед так же, как и он, чувствуя ее настороженность.

― Что вы сказали?

― Здравствуйте, ― он повторил, чувствуя себя идиотом.

― Нет. Другое.

Зак всегда искал информацию в голосах людей, но она была странной: тихой и утонченной, но ее голос был чистым, без намека на акцент, который мог бы дать ему небольшую информацию о том, откуда она. Он был четко поставлен, будто она смотрела много фильмов Грейс Келли и научилась тому, как говорить так.

― О. Я, эм, гость. Буду оставаться здесь в течение следующих нескольких недель.

Она засмеялась, и тембр голоса показался ему странно знакомым.

― О чем ты говоришь? Ты остаешься здесь? Это я остаюсь здесь. Я останусь здесь в течение ближайших двух недель, ― ее голос повысился и потерял лишь немного своей утонченности.

― Я так не думаю. Джон сказал мне, что дом свободен на весь октябрьский месяц и что я могу использовать его столько, сколько захочу.

― Джон?

― Джон Льюис. Владелец.

― Ну, а Лена Льюис сказала, что я могу остаться здесь, ― сказала она твердо.

― О, Боже.

Лена Льюис. Чокнутая Лена, бывшая жена Джона, которая иногда появлялась в офисах «Cornerstone», публично рассказывая о своем дерьмовом разводе. На прошлой неделе Джон похвастался Заку, что, хотя Лена закончила свою квартиру в Гринвиче, ему не пришлось платить больше денег. Зак вспомнил его точные слова:

― Надежный брачный контракт на вес золота, Зи.

― О, парень... Что? ― спросила девушка.

― Ты, наверное, уже знаешь это, если дружишь с Леной, но Джон и Лена Льюис находятся в конце довольно неприятного развода. Я уверен, что Джон владеет этим домом. И знаю, что Лена сильно нуждается наличных деньгах.

― Нет. Нет, нет, нет. Ты, должно быть, ошибаешься! Лена Льюис, ну, мы вместе в женском клубе. Она сказала, что я могу использовать это место бесплатно. Мне просто нужно было заплатить ей тысячу долларов за коммунальные услуги, ― девушка вытащила свой айфон из заднего кармана и быстро начала что-то набирать. ― У меня есть электронная почта, ― продолжала набирать текст, экран телефона слегка осветил ее темную фигуру. Она откинула голову назад, в отчаянии взглянув на звездное небо. ― Здесь нет сигнала. Но, поверь, у меня есть электронное письмо, дающее мне разрешение на то, чтобы находиться здесь.

Зак повернул голову в сторону, прищурившись, чтобы лучше разглядеть ее в тусклом свете, но он стоял в нескольких шагах от нее. Едва мог разглядеть ее силуэт.

― Что ж, Джон сказал, что я могу использовать его. Сказал, что он пуст и свободен. Что я могу использовать его, чтобы уйти на несколько недель и поработать, ― он протер внутреннюю часть запястья, прежде чем слегка ударить по нижней губе большим пальцем.

Луна показалась из-за облачного покрова, и на мгновение он мог разглядеть блеск ее глаз. Вероятно, она не хотела, чтобы ее взгляд задержался на его губах, но пока она это делала, он заметил. Девушка слегка пошевелилась, поймав лунный свет, и он увидел, что ее грудь была пропорционально больше ее хрупкого тела. Зак был поклонником больших сисек на маленьких женщинах и почувствовал, как его тело немного напряглось.

― Но у меня есть электронные письма, ― настаивала она. ― Лена сказала, что я могу... Ты не можешь остаться здесь.

― Да. Хорошо, ― сказал Зак.

Он понимал, что здесь происходит. Он был приглашен фактическим владельцем дома, освободил его невероятно насыщенный график, взбесил Малколма, арендовал внедорожник на следующие две недели, и привез самое ценное ― свою гитару, синтезатор и двухнедельный запас скотча, и проделал восьмичасовую поездку, чтобы его выгнали, прежде чем ступить на порог дома.

Не так быстро, большегрудая милашка с фальшивым голосом.

― Похоже, что у тебя небольшие проблемы, ― сказал он, когда отошел назад, встав у дверцы внедорожника и скрестив руки.

― Похоже, у тебя проблемы. У меня есть разрешение быть здесь. Я заплатила за то, чтобы находиться тут.

― У тебя может или не может разрешения находиться в доме, который не принадлежит человеку, предлагающему его. И все, за что ты, вероятно, заплатила ― это за билет Лены Льюис в Кабо, ― сказал он, обходя сзади внедорожник и открывая багажник, свет из которого осветил его разнообразные сумки и футляры.

― Что ты делаешь? ― спросила она с легким воплем, и что-то в ее голосе заставило его снова замолчать. Хотя она несла чушь со среднеатлантическим акцентом, даже на мгновение ее голос был странно знакомым. Возможно, Новая Англия? Кто-то, кого он знал в Йельском университете? Его брови нахмурились, и его сердце стало биться быстрее. Он высунул голову из ярко освещенного багажника и снова взглянул на нее. После яркого света его глаза должны были привыкнут к темноте, поэтому он ничего не мог разглядеть.

Напиши мне что-нибудь красивое, Зак.

Слова всплыли у него в голове, но он раздраженно сжал челюсть. Эта цыпочка не была ею, и он просил, чтобы Господь перестал делать это с ним, ища ее повсюду. После девяти лет это было изнурительно.

Злясь на себя, он повернулся к багажнику

― Что я делаю? Разгружаю вещи, ― он вытащил гитару из багажника и прислонил ее к бамперу, после чего закинул рюкзак на плечо.

― Вы действительно глухой? Это мой дом! У меня есть разрешение использовать его!

Этот чертов высокомерный тон просачивался ему под кожу.

― На самом деле, принцесса, я не думаю, что ты имеешь право на него. Но, эй, мне все равно. Это большой дом.

― И?

Он повернулся к ней лицом, поправил рюкзак и положил руки себе на бедра.

― Как тебя зовут?

― Что? Почему ты хочешь это знать?

Он с легкостью разглядел в темноте, как она скрестила руки на груди. Зак встречался со всеми типами женщин, но она придавала новый смысл возбуждению.

― Хорошо, если мы собираемся делить дом, вероятно, должны познакомиться, не так ли?

― Делить? Ты сумасшедший? Ты незнакомец! Т-татуированный незнакомец!

Он посмотрел на свою руку, освещенную фонарем. Да, высокомерный сноб. Девушка, которую она напомнила ему, не была снобом. Никогда.

― Мои татуировки, как известно, кусаются, поэтому, это хорошо, что ты держишь дистанцию.

― О! Я...

Он действительно был не в настроении, чтобы иметь дело с истеричкой. Он указал на чехол из-под гитары, пытаясь сделать более мягкий тон.

― Слушай, я музыкант, и живу в Манхэттене. Я здесь, чтобы поработать. Проделал долгий путь и останусь тут с тобой, Гринвич.

Он закинул тяжелую вещевую сумку на другое плечо. Она смотрела на него с приличного расстояния, которого все еще придерживалась, по-видимому, потеряв дар речи.

― Теперь я не незнакомец, ― добавил он.

― Как Вы узнали, что я из Гринвича? ― спросила она мягко за его спиной.

― Лена живет в Гринвиче, ― сказал он, помня комментарий Джона о разводе и квартире. ― Не то чтобы я знаю ее лично.

Он пошел к парадной двери, поправляя сумку, чтобы наклониться и нащупать под приветственным ковриком ключ, который Джон сказал, будет лежать там. Он поднял его, отпер дверь и вошел внутрь, щелкнув выключателем света слева от него. Огни не зажглись, поэтому он положил свою сумку на пол у двери. В течение нескольких месяцев, когда дом не использовался, вероятно, сеть выключали. Когда он обернулся, она стояла немного ближе к дому, у подножия лестницы в темноте позади него.

Он чувствовал ее дискомфорт, и часть его была рада. Теперь он мог сосредоточиться на ней: богатая, высокомерная, сноб, которая, вероятно, использовала деньги папы для двухнедельного отпуска, чтобы найти себя. Ну, она могла искать себя в одной половине дома, пока он писал музыку в другой. Черт, в туре он с радостью остался в гостиничных номерах на десятую часть меньшего размера, где в три раза больше людей, с некоторыми из них парень был совершенно не знаком. Не было причин, по которым они не могли разделить дом. И если ей это не нравится, она может найти что-то еще, чтобы остаться. Он имеет такое же право быть здесь, как и она. На самом деле даже больше прав.

Когда он повернулся, чтобы вернуться к багажнику, она отступила.

― Как джентльмен, вы должны найти мотель.

― Вероятно. Но мы поняли, что я не джентльмен.

― Точно подмечено.

Он почесал челюсть. Это замечание удивило его, особенно от нее. Он привык к таким людям, как она, замечающих татуировки, длинные волосы и пирсинг, делающих выводы об остальном. Он вытащил корпус синтезатора из задней части багажника.

― Мне жаль, что я высказалась так о твоих татуировках, ― добавила она тихо, все еще находясь в нескольких шагах от машины.

― Послушай, я не пытаюсь быть наглым, оставаясь. Я проделал долгий путь, чтобы остаться здесь, и у меня действительно много работы. Джон сказал, что здесь четыре спальни. У нас действительно нет причин, по которым мы не можем поделить их между собой. На самом деле, я возьму одну спальню, а у тебя будут другие три. В подвале есть звуконепроницаемая комната для прослушивания и студия, и я планирую провести большую часть своего времени там, так что я буду держаться подальше от тебя. Ты меня даже не услышишь. Ты можете просто… искать себя или делать что бы то ни было.

― Искать себя?

― Разве это не то, что вы, девушки из Гринвича, делаете? Открываете свои целевые фонды, чтобы вы могли пойти в СПА, арендовать особняки и искать себя?

― Ну и кто из нас сноб? ― спросила она, и на секунду ему показалось, что он заметил небольшой акцент в ее насмешливом голосе, и звук вновь прожужжал в его голове. Он прищурился, пытаясь разглядеть ее получше, не приближаясь к ней. Ее лицо снова мелькнуло в его сознании, но он оттолкнул картинку. Эта девушка и та (о которой он думал) были совсем не похожи.

― Как бы то ни было, ― сказал он, беря бумажный пакет для продуктов, в котором находились три бутылки очень хорошего скотча, и которые лязгнули друг об друга, когда он поставил пакет на свое бедро, ― обещаю залечь на дно. Мои татуировки вряд ли загрязнят твое арендуемое пространство.

― Я уже сказала, что сожалею об этом.

― Прекрасно.

Он закинул спортивную сумку на плечо и взялся за ручку чехла с синтезатором.

Она подошла поближе к багажу и встала в паре шагов от него. Наклонив голову, девушка опустила взгляд в пол, нервно перемещая свой вес с одной ноги на другую.

― Мы не можем остаться здесь вместе, ― сказала она тихо. ― Т-ты не можешь остаться здесь.

― Почему нет?

― Я не стану ночевать в доме с человеком...

― Еще и с татуировками!

― ...которого не знаю вообще.

― Слушай, уже сказал тебе, я музыкант. Меня зовут Захария Обри, и...

Она ахнула, чем привлекла его внимание. До сих пор стоя в тени, она уставилась на него, разинув рот, и он обернулся, пораженный ее реакцией. Нечто среднее между всхлипом и криком вырвалось из ее горла, когда она подняла руку, чтобы прикрыть рот. Его сердце выскочило из груди, пульсируя как сумасшедшее, когда волна реальности разбилась о берег его сознания.

― О, мой Бог, ― прошептала она в шоке дрожащим голосом сквозь пальцы, ее высокомерный акцент полностью изменился на душераздирающе знакомое произношение штата Мэн. ― Ты Зак Обри.

Он кивнул, его мозг боролся, пытаясь собрать все воедино ― ее голос, поза, выражение и эти темные, блестящие глаза, будто подтверждая догадку.

― Зак, ― она прошептала, выходя вперед в бассейн света. ― Это Вайолет.

Глава 3

Его руки ослабли, и черный мешок упал на пол багажника, в то время как сумка соскользнула с его плеча, и бумажный мешок со звоном грохнулся. В последнюю минуту он согнул локоть, чтобы удержать ремень сумки от столкновения с бумажным пакетом. Вайолет прошлась взглядом по его рукам, подтянутым, усыпанным татуировками мышцам, которые выпирали, когда он поднимал сумку с земли. Когда он подошел ближе, чтобы разглядеть ее лицо в тусклом свете, она почти почувствовала его дыхание на коже.

― Вайолет, ― сказал он мягко, и теперь его голос внезапно изменился, когда она сопоставила его со своими воспоминаниями. Он был более глубоким и хриплым, чем она помнила, будто он курил в течение многих лет или часто кричал. ― Как цветок.

― Вайолет-как-цветок, ― повторила она шепотом, глядя на него, ища Зака Обри, которого она знала раньше в этом мускулистом, татуированном, с пирсингом, лохматом рокере. Казалось невозможным соединить двух совершенно разных людей. Зак Йельского университета был худым и бледным ― неуклюжим и задумчивым подростком.

Она подошла ближе к нему и, вздохнув с облегчением, увидела сходство. Его волосы, которые были собраны в хвост, все еще были темно каштанового цвета, который она помнила.

И его глаза. Она была достаточно близко, чтобы видеть, что его глаза были такими же завораживающе серыми.

Это он, прошептало сердце.

Ее пульс участился, когда она заметила маленькую коричневую родинку под левым глазом и нервно облизнула губы.

Его глаза задержались на ее губах на секунду, прежде чем медленно скользнули по ее телу, остановившись на ее груди и выдохнув отчаянно дрожащим дыханием, потом опустились ниже. Поймав себя на непристойном поведении, что совершенно не соответствовало Заку, который стоял перед ней, его взгляд метнулся к ее глазам после того, как задержался на ее бедрах, и его щеки покраснели.

― Вайолет, ― повторил он неровным, хриплым голосом. Он не улыбался ей; просто смотрел на нее обжигающим, пристальным взглядом, который она помнила. Парень смотрел на нее так много раз, сидя за столом напротив нее в своей комнате в общежитии, его напряженный взгляд был грустным и не уверенным, прежде чем он заставлял себя отвести его.

Его лицо постепенно смягчилось, и неожиданно для нее он усмехнулся, одновременно заинтересовано и удивленно. Она почувствовала, что он пытается решить, что сказать или сделать дальше, она была также растерянна. Зак Обри стоял перед ней спустя все эти годы. Зак Обри, о котором она думала, по крайней мере, один раз в день с тех пор, как девять лет назад они простились с ним в Йеле. Проклятье ее сердце трепетало, а ее легкие горели, а пальцы дрожали, как будто ей было девятнадцать.

Он потирал нижнюю губу большим пальцем, и это простое, знакомое действие расширило глаза, когда он изумленно уставился на нее. Его губы, все еще такие великолепные, заметила она, наконец, изогнулись в полноценной улыбке, которая стала более уверенной и дерзкой, это было что-то новенькое.

― Боже мой, Вайолет. Вайолет Смит. Как дела? Черт. Что ты здесь делаешь?

Вайолет слегка усмехнулась, без сомнения, отойдя от шока, когда он нагнулся обратно в багажник за длинным черным нейлоновым мешком, который он уронил. Синтезатор, скорее всего, расстроен.

Он повернулся к ней лицом, и она осознала, насколько сильно он изменился со времен учебы в колледже. Большой. Широкий. Взрослый. И обжигающе горячий.

― Я тебя не узнала. Зак. Совсем. Не может быть.

― Сколько прошло? Лет десять?

― Девять, ― если быть точнее.

― Ты показалась хорошо знакомой мне, но ты выглядишь совершенно иначе… И Гринвич...

― Да,― сказала она. ― Я сейчас там живу.

― Гринвич, да? Странный выбор для Мисс Хиппи Бохемиан, девушки, которая собиралась стать следующим поэтом-лауреатом и жила, питаясь литературой Джека Керуака (прим.: американский писатель, поэт, важнейший представитель литературы «бит-поколения»).

Она задалась вопросом, отразилось ли на ее лице потрясение, которое она испытала при подобном описании девушки, которой была.

― Ты помнишь меня.

Он пристально посмотрел на нее.

― Я все помню.

Ой. Она прерывисто дышала, ее дрожащее тело невольно тянуло к нему. Девушка спохватилась и заставила себя распрямить спину, с вызовом приподняв подбородок. Будет неприятно, если Зак, который отверг ее, в конце концов, заметит эту бурную реакцию ее тела. Будь она проклята, если доставит ему удовлетворение увидеть, как сильно его слова повлияли на нее.

― Очень плохо, ― холодно сказала она.

В его глазах промелькнуло что-то напряженное и необъяснимое, но он не придал этому значения. Он бросил взгляд на ее грудь, прежде чем быстро отвернуться и снова отправиться в дом.

― Послушай, позволь мне занести свои вещи в дом. Я включу электричество, а затем вернусь и помогу тебе с твоими вещами.

Мои вещи? Что-что? Оставаться здесь? С Заком Обри?

― Я не могу оставаться здесь с тобой, Зак, ― она сказала ему, щелкая костяшками пальцев у своей ладони.

― Почему бы и нет? ― он бросил через плечо сумку и пошел к открытой передней двери, размещая сумки на полу темного фойе. ― Мы определенно не чужие.

Она была уверена, что услышала небольшое ударение на слове определенно. Это вызвало мурашки по коже ее руки, как волна чего-то восхитительного, при этом заставив ее кожу покраснеть. Он вернулся и встал рядом с капотом своего автомобиля, и хотя она не могла видеть выражение его лица ясно в темноте, чувствовала на себе его взгляд.

― Ты замужем? ― спросил он тихо.

Вздрогнув, она посмотрела вниз, чтобы скрыть это.

― Нет.

Он выдохнул. Громко.

― Тогда в чем проблема?

― Если бы я была замужем, это была бы проблема?

Он пожал плечами, стоя около нее, рядом с открытым багажником.

― Я мог бы понять мужа, нежелающего, чтобы его жена делила дом с каким-то чуваком из колледжа, с которым она когда-то... ― его глаза удерживали ее, в то время как его голос уносил прочь, и она чувствовала тепло в нем. Девушка отвернулась от него, в ее сознание хлынули воспоминания, которые она пытаясь подавить почти десять лет.

― Это было давно, ― сказала Вайолет, доставая свой телефон из заднего кармана, чтобы проверить, есть ли у нее связь. Эта неожиданная встреча была слишком эмоциональной и напряженной. Она даже не хотела думать о Заке Обри, не говоря уже разговоре с ним, о нахождении в одном доме с ним. Кроме того, казалось, что она была несправедливой к памяти Шепа, чтобы даже стоя здесь, разговаривать с ним. Ей было необходимо выяснить, есть ли отель в городе и забронировать у них номер.

Выражение его лица стало холодным, будто он читал ее мысли.

― Ты все еще с этим парнем?

― Который па...

― Шеп Смолли.

Он вспомнил имя Шепа? После всех этих лет? Лицо Шепа промелькнуло в ее голове, и ей пришлось проглотить комок в горле. Она закрыла глаза и повернулась к своей машине.

― Нет.

Она почувствовала его руки на своих плечах, и ее первый инстинкт заключался в том, чтобы уйти, нет, убежать от Зака Обри и всех мучительных воспоминаний и запутанных чувств, которые стремительно возвращались к ней. Но она не отстранилась. Она позволила ему опустить руки на ее плечи, девушке стало трудно дышать, когда мужчина осторожно сжал пальцами ткань ее ярко-розового кардигана, слегка схватив.

― Эй, Вайолет-как-цветок, ― сказал он нежным голосом, который прозвучал так, будто перед ней прежний Зак, и неожиданно слезы заполнили глаза. ― Ночь. Темно. Останься здесь сегодня ночью, и если завтра утром ты все еще будешь чувствовать себя не комфортно, я найду гостиницу.

Она медленно повернулась к нему лицом, стараясь выглядеть как можно более непринужденной, и он убрал руки с ее плеч. Из открытого багажника все еще лился мягкий свет, ее взгляд упал на тень темного шрама на его подбородке, и ее взбесило то, что она считала его настолько сексуальным. Чтобы отвлечься, она подняла свой взгляд к его губам. Большая ошибка. Они были такими же пухлыми, как она их помнила, с ухмылкой. Отчаянно она перевела взгляд на его нос, затем брови, поморщившись, когда, наконец, нашла то, что ей не нравилось: серебряная шпилька в его ноздре и два тонких серебряных кольца над его левым глазом.

Мужчина отступил назад, улыбка исчезла, когда он положил руки на бедра. Именно тогда она заметила, что у него были кольца на двух или трех пальцах, в тот момент металл поймал лунный свет, отвлекая ее от его узкой талии. Остановив себя, она быстро перевела свой взгляд на его широкую грудь, разглядев выцветшую футболку с надписью «METALLICA GUNS’N’ROSES» ― яркий череп украшенный розами. Гораздо больше воспоминаний нахлынуло в этот раз.

― Я смотрю, по-прежнему слушаешь ту громкую, отвратительную музыку.

― Ой, Вайли, ― сказал он, ведя взгляд вверху и вниз по очертаниям ее тела, исследуя ее, как и она его, ― Эта рубашка винтажная.

― Не называй меня так.

― Почему нет?

― Просто не надо, ― она не хотела быть Вайли для своего Зи. Не хотела быть для него кем-то. Она была для него никем. Он позаботился об этом. ― Ты был способен на большее. На что-то красивое.

Напиши мне что-нибудь красивое.

Она услышала свой собственный голос в ее голове, мечтательный и опьяняющий, шепча слова из далекого прошлого. Ее пульс участился, когда она будто бы почувствовала, как его губы оставили след на ее шее. Ей стало интересно, помнит ли он тоже, потому что он вздрогнул, прежде чем быстро оправился, и усмехнулся ей.

― Как Джони Митчелл (прим.: канадская певица и автор песен, «одна из самых важных исполнительниц рок-эры») действует на тебя?

― Я все еще люблю ее.

Он фыркнул, затем отвернулся, потирая большим пальцем нижнюю губу, как иногда делал, когда думал. Или, может быть, вспоминал. Она не могла вспомнить точную причину, почему он это сделал, но это адски отвлекало.

― Да, ― сказал он. ― Я думаю, что у ее все хорошо.

Вайолет не добавила, что, несмотря на свою любовь к Джони Митчелл, она была не в состоянии слушать ее в течение девяти лет. Даже сейчас, когда «The Circle Game» ставили на радио, она по привычке меняла станцию, прежде чем нежелательные чувства могли вскружить ее голову и захватить ее несложившуюся жизнь.

Зак переместил свой вес, скрестив руки на груди, глядя на нее суженными глазами. Если бы она не знала его, он выглядел бы непринужденно. Но она знала, что он о чем-то размышлял.

― Итак, что дальше? Ты остаешься?

Он был прав. Было темно и поздно, и он определенно не незнакомец. Фактически, за один яркий, напряженный, слишком короткий момент в ее жизни, он был тем человеком, который имел большое значение, человеком которого она любила…

Нет. Нет, Вайолет. Не думай об этом. Не делай этого.

Она перефразировала свои мысли: он был ее другом. Очень хорошим другом, даже... до того как она сказала неправильную вещь. До этих сумасшедших октябрьских выходных, которые никогда не должны были произойти. Они не должны были оказаться одни в опустевшем кампусе, в почти пустой комнате второкурсника вместе. Деревья в Нью-Хейвене не должны были пылать потрясающими красными, оранжевыми и желтыми красками, которые заставляли их позабывать о реальности и почувствовать себя неукротимыми. Дни не должны были быть настолько теплыми и прекрасными, с ярко-голубым небом, когда нечего делать, кроме как писать песни и греться в их новообретенных, невредимых чувствах. И ночи не должны были быть настолько наполнены похотью, так безумно полны прекрасных звуков, которые, в конечном счете, ничего не значили. Это была случайность, ошибка, аномалия. Это заставило ее сердце разбиться на осколки.

― Я не думаю, что это хорошая идея, ― сказала она, подходя к машине.

Когда она украдкой взглянула на него, он снова провел пальцем по своей нижней губе, затем укусил ее, прежде чем обратиться к ней, с небольшой остротой в его тоне.

― Было время, Вайли, когда ты могла заставить плохую идею работать на тебя.

Его слова заставили глубоко спрятанные воспоминания всплыть, его руки в ее, как они бежали, босые и пьяные, по мягкой зеленой траве Старого Кампуса. Это заставило ее чувствовать себя легкомысленной на секунду, и она потянулась, чтобы потереть свой лоб. Ей нужно было уйти от него.

― Как я уже говорила ранее, давным-давно, ― она крикнула ему через плечо.

Она открыла дверь своей машины, садясь и оглядываясь в поиске своих очков на центральной консоли. Девушка надела их и потянулась, чтобы закрыть дверь, но пальцы коснулись джинсовой ткани. Зак внезапно встал, блокируя дверную ручку. Она отдернула пальцы от его джинсов, будто она коснулась огня. Его тело занимало все пространство между ней и дверью, и ее глаза были на уровне его живота, у нее было ощущение, что он был таким же твердым и мускулистым, как его руки. Она положила руки на руль и крепко сжала его, на случай, если он решил ее вытащить, и подняла подбородок, чтобы посмотреть на него.

С ее очками она могла, наконец, разглядеть тонкие нюансы, подобно тому, как его серые глаза теперь стали сложнее, чем были тогда, более интенсивные и напряженные, более нерешительные, если это было возможно. Но и холодные, будто он мог засмеяться, если захочет, даже если нет ничего смешного. Она сосредоточилась на его маленькой коричневой родинке под глазом и почувствовала, что отчаянно желает, впервые за многие годы, чтобы все пошло по-другому между ними, когда она возненавидела себя за такое безрассудство.

― Я буду здесь, ― сказал он, его темные, неистовые глаза изучали ее, одной рукой он сжимал подголовник ее кресла, протянутой, расписанной граффити, накаченной рукой он коснулся ее щеки. От чего ее бросило в жар, и она скрыла дрожь, сдвинувшись на сиденье. ― Предлагаю разделить дом, Вайли.

Она не видела никого такого сексуального так близко за последние годы. Во рту пересохло, и мышцы между ее ног сжались, умоляя ее пересмотреть решение.

― Я не вернусь,― прошептала она, отрывая взгляд от него.

― Что бы ты ни решила, ― сказал он. Затем он отвернулся и побрел в дом. Она захлопнула дверь и повернула ключ, не в силах держать ее мозг от обработки того факта, что его задница в отступлении была вещью глубокой красоты в свете ее фар. Она покачала головой и посмотрела на белые костяшки своих рук на рулевом колесе, и проглотила комок в горле.

Я говорю... не сейчас. Больше никогда.

Она выехала на подъездную дорогу «Тихой Гавани» и поехала обратно по черному лесу в сторону города.

Вайолет Смит. Вайли. Вайолет-как-цветок.

Та девушка. Та единственная девушка. Когда-либо.

Он сжал челюсть, пока не почувствовал боль, когда ее задние фонари исчезли в лесу.

Проклятье, Зак. Ты просто отпустишь ее? Идиот! Сделай что-нибудь!

Он стоял неподвижно на крыльце дома, как будто его ноги погрязли в цементе. Его мозг, который велел ему оставить ее в покое и позволить ей уйти, боролся с его телом, которое окончательно было шокировано внешностью и проявило себя очень возбужденно горячей и чертовски потрясающей фигурой, чтобы снова оказаться рядом с ним. Его сердце, онемевшее от шока, столкнувшись с ней лицом к лицу после почти десятилетия, наконец, успокоилось, чтобы признать, что он позволил Вайолет Смит проскользнуть сквозь его пальцы. Снова.

― Черт! ― крикнул он, проводя рукой по волосам так грубо, от чего черная резинка сзади щелкнула и упала на землю.

Он едва оправился от потрясения, какой она стала, прежде чем она быстро поехала вниз по подъездной дорожке. Как он должен был ее узнать? И неважно, что она звучала как совершенно другой человек, она также выглядела совершенно другим человеком. Скорее всего, она потеряла около тридцати фунтов, а волосы стали прямыми и скучными, окрашенными в естественный темно-коричневый цвет. Вероятно, он узнал бы ее глаза, но без ее очков и одетую в эту дорогую, прелестную одежду? Она не выглядела как Вайолет, которую он знал. Она выглядела как надменная, капризная, городская, ― из тех хороших девушек, которые переходили на другую сторону улицы, когда Зак приближался, тех женщин, которые вряд ли повторно взглянут на него, если только она не из бедных.

Пока он не приблизится.

Ее темные глаза были такими же яркими, как и раньше, и ее длинные черные ресницы все еще так красиво обрамляли их, что у него перехватывало дыхание. Губы были такими же красными и пухлыми, какими он их помнил, но Вайолет из колледжа не красила губы как Вайолет из Гринвича. Не то чтобы он возражал, так как это было адски сексуально. Он задумчиво провел пальцем по своим губам, пытаясь вспомнить прикосновения их губ. Но он был слишком взволнован, чтобы вытащить любые значимые воспоминания со дна своего сознания. Не говоря уже о том множестве безымянных губ, что касались его с тех пор.

Когда красные огни ее машины, наконец, исчезли из виду, он повернулся и побрел в дом. Он пошарил в кухонных ящиках, пока он не нашел фонарик, а затем открыл дверь в подвал и перезагрузил главную сеть. Один щелчок, и дом был включен снова.

Поднявшись наверх, он бросил взгляд на передние окна, надеясь, что ее машина вернется на уже освещенную подъездную дорожку, но увидел только свой арендованный внедорожник.

Зак достал бокал, налил себе стакан виски и направился в гостиную, чтобы развести огонь. Одна мысль удерживала его от погони за ней: он был уверен, что там было негде остановиться в радиусе пятнадцати миль.

Если тебе повезет, глупый ты ублюдок, она вернется.

Он снова взглянул в окно в темноте, сделав еще один глоток скотча, вспоминая тот день, когда они встретились.

Это было в середине августа, в первый день предварительной ориентации второкурсников для небольшой группы возвращающихся студентов интернатуры, и Вайолет переезжала в комнату общежития вниз по коридору от него. Ее темно-карие глаза за очками заглянули в его комнату, слегка постучав по открытую дверь.

― Эм… Здравствуй. Я Вайолет, ― сказала она, делая шаг вперед, чтобы опереться на дверной проем в биркенштоках (прим.: комфортные шлепки или сандалии на толстой подошве с широкими ремешками, стелька которых ортопедическая), одетая в слишком обтягивающие джинсы на широких бедрах, и в простую блузку, которая демонстрировала ее шикарную грудь.

Зак точно знал, кем она была, и его гормональное, подростковое тело слегка вздрогнуло, внезапно увидев ее так близко, стоящую на пороге своей комнаты, было подобно подарку. Он искал ее в стихах, прочитанных в прошлом году после того, как он прочитал ее стихи в Йельском литературном журнале. Подождите, читал их? Не-а. Он заучил их. Они ничто не напоминали из того, что он когда-либо читал раньше, кусочки лирической правды, неуправляемые и мучительные. Один из них даже вдохновил на песню, не ту которую можно играть для любого ― не то чтобы у него был кто-то, чтобы играть ее.

― Привет. Я Зак, ― ответил он, отрываясь от клавиатуры, которую пытался подключить за встроенным столом.

― Зак, мой, эм, багажник заклинило, и я не думаю, что здесь еще есть ТО (прим.: техническое оборудование). У тебя есть плоскогубцы? Или, эм, ножницы?

Пока она говорила, его руки вспотели, и парень проиграл сражение удерживать свой взгляд, сосредоточившись на ее лице. Тот упал на тень ложбинки между ее грудями, которая была видна как раз над вырезом кофточки.

Когда он поднял глаза, она игриво ухмыльнулась ему, посмотрела вниз на свою грудь, а затем снова на него.

― Видишь там какие-то ножницы?

Он покраснел, нащупывая в своем кармане его швейцарский армейский нож, и жестом предложил показать дорогу. Парень взломал замок, и она настояла, чтобы он разделил с ней пополам пиццу, которую только что заказала. Главным образом она вела диалог, пока они ели, рассказывая Заку о проведенном лете и спрашивая о его. Он провел большую его часть в студенческом корпусе в Джулиарде или играл на гитаре или пианино в одной из многих безоконных комнат и студий. Она же провела его, бегая босиком на пляж штата Мэн, где она жила с матерью, читая Джека Керуака и Аллена Гинзберга и обнимая свою душу хиппи. Они проговорили до рассвета, пока Вайолет, которая свернулась калачиком на полу с позаимствованным у него одеялом, не задремала на полуслове.

Выяснилось, что они оба вернулись в Йельский университет на две недели раньше для специальных программ: она на семинар поэзии, а он на оркестровую практику. Кроме того, они были единственными студентами, проживающими в массивном общежитии готического возрождения, в котором Вайолет было жутко находиться, а следующей ночью, не спросив, она снова спала на его полу. Когда он проснулся, она была там, форма ее тела под его спальным мешком, повернувшись к его кровати. Когда она показалась со своим спальным мешком на следующую ночь, он был слишком удивлен, чтобы понять, как рад ее видеть. Так началась их история.

Вайолет более или менее жила с ним в его единственной комнате общежития в августе, сентябре и октябре. Они вместе ели, встречались перед каждым событием в кампусе, находили друг друга после уроков, ходили на вечеринки, напивались, смотрели фильмы, делились своей работой и вдохновляли друг друга. Она лежала на кровати, сочиняя стихи, когда он сидел за письменным столом, сочиняя музыку в приятной тишине каждую ночь до рассвета. Иногда она позволяла ему писать музыку для одного из своих стихотворений, и те ночи, в окружении его музыки и ее слов, стали переломным моментом в его жизни. Внезапно, все эти часы, проведенные практически прикованными к пианино в доме его родителей и в одиночном заключении в Джулиарде, начали что-то значить: он знал все музыкальные инструменты, необходимые для того, чтобы ее слова ожили. Не то чтобы они нуждались в его помощи.

Не то чтобы у него было что-либо эмоционально значимое, чтобы предложить кому-то в тот момент его жизни. С юного возраста к нему относились как к музыкальной малолетке, вынужденному практиковаться, сочинять или исполнять каждую доступную минуту, его родители избегали привязанности к ожиданиям, поощрения требований, поддержки целеустремленной настойчивости к успеху. Если он отклонился от курса, его голова встречалась с пяткой отцовских ботинок, поэтому он не сворачивал. Он сжимал руки в кулаки и работал. На протяжении большей части своей жизни его чувства находились в ловушке похороненные так глубоко внутри, что он едва когда-нибудь обдумывал их.

Это обрело некоторый определенный смысл, что его влекло к Вайолет. Он никогда не встречал никого похожего на нее. Воспитанной, любящей, хотя занятая матерью-одиночкой, она была его полной противоположностью. Ее объятия были широко раскрыты миру, сердце практически билось за пределами груди. Эмоции были настолько удивительно чисты, что она могла сосредоточиться на чувствах с поразительной точностью, переводя их в чувствительные, трепещущие, дышащие строки, в которых оживали чувства. И глубоко в нем, где его чувства игнорировались так долго, он чувствовал волнение. Больше и больше с каждым днем.

Много раз Зак смотрел на нее, лежа на своей кровати, когда она разгрызала до чертиков верхнюю часть ручки, и представлял себе, как это было бы ― поцеловать ее. Будут ли ее красные губы мягкими или твердыми? Какой на вкус ее рот? Прижмется ли она к его груди или оттолкнет? Его тело напряглось, но он вернулся к своей композиции на ноутбуке, поправил наушники и заставил себя выйти за пределы своего возбужденного любопытства по двум причинам.

Во-первых, даже Зак, который был относительно неопытен, знал, что физическая близость сделает все рискованным, а риск был не лучшим вариантом. Вайолет была его лучшим другом. Она делала музыку захватывающей и веселой впервые за многие годы. Она сделала Йельский университет домом для него. Нахождение рядом с ней заставляло его чувствовать себя живым и осознанным впервые в жизни. Словно он нужен где-то, кому-то.

Во-вторых, он боялся своих чувств к Вайолет. Их полная сила и глубина, если бы только он их исследовал, были настолько неизведанными, настолько интенсивными, такими абсолютными и огромными, что признать их было бы чертовски ужасно.

Все еще стоявший у окна, Зак опрокинул остаток виски, кубик льда покусывал верхнюю губу, пока янтарная жидкость стекала вниз по его горлу, обжигая. Он уже не был тем потрясным девятнадцатилетним парнем, который однажды потерял Вайолет. Если бы у него был еще один шанс с ней, он никогда не навредил бы ей снова. Черт, если бы его сердце не барабанило мучительно, в надежде получить шанс доказать это.

Глава 4

— Может, есть что-нибудь для меня?

Леди в отеле «Белый Лебедь» рассматривала Вайолет из-под очков с поджатыми губами.

— Ничего. Мы переполнены. «Охота за листьями» (прим.: «Охота за листьями» — экскурсионная поездка фотографов для съемки осеннего пейзажа, преимущественно опавшей или опадающей листвы), знаешь ли.

— И это…

— Да-а-а. Единственное место в городе, — она постукивала пальцем по своему подбородку. — Ты хочешь, чтобы я позвонила в гостиницу «Пейнвью» к югу от Хэнкока? Посмотрим, есть ли у них комната?

— О, если можно. Спасибо! — затем она вспомнила длинную, темную двадцатиминутную поездку, чтобы найти гостиницу «Белый лебедь». Когда женщина потянулась за телефоном, Вайолет коснулась ее запястья, чтобы остановить ее. — Э, он очень далеко?

— Меньше часа при дневном свете. Немного дольше, может быть, в темноте, ты новенькая в этих местах.

Час! Было уже почти восемь часов. Она чувствовала себя потерянной в лесу, все еще катающейся почти в полночь. Сегодня она проехала семь часов. Ее глаза жгло, и тело было вымотано. Она вытерла потные ладони о свои лаймово-зеленые вельветовые брюки.

— Нет ничего поближе?

— Бар Харбор по пути, — она странно указала на окно, ее длинные и низкие гласные, что звучало подобно «Ба Хаба». — У тебя есть лодка?

Вайолет покачала головой, не отрываясь от стойки регистрации в изумлении. Когда она добралась до входной двери, она обернулась, вспомнив свои манеры.

— Спасибо, что попытались.

— Если ты вернешься во вторник. У меня будет хорошая комната, ожидающая тебя.

Вайолет кивнула, открывая дверь и выходя на крыльцо старой гостиницы. Слева от нее было ярко расписанное белое кресло-качалка, из которого открывался прекрасный вид на залив Френчмен. Она плюхнулась в кресло, натянула свой тонкий розовый кардиган на себя и вздрогнула, когда от воды повеял осенний ветерок, из-за чего ее обнаженная кожа покралась мурашками. Ее плечи упали в поражении. У нее не было другого выбора. Если не спать в своей машине, ей придется вернуться в «Тихую гавань» и поделиться арендованным домом с Заком — по крайней мере, на сегодня.

Зак Обри.

Ради бога, каковы были шансы его появления в том же доме, который она арендовала в каком-то неизвестном городе в штате Мэн? Один из миллиона, вот сколько. Она покачала головой в неверии. От этой дерьмовой удачи.

Она откинулась назад, покачиваясь и пытаясь игнорировать холод, откладывая неизбежное.

Черт, он выглядел хорошо. Настолько резкий и жесткий, чужой и запретный, с его татуировками и украшениями, рваными джинсами и футболкой хэви-метал. Из тихого и задумчивого парня, которым он был в колледже, Зак превратился в горячего знойного мужчину.

Он сильно изменился за эти годы, очевидно. Его руки были покрыты татуировками, и у него был этот маленький серебряный гвоздик в носу, и две в бровях, которые ей не нравились. (Что ей делать? Нет! Она не вернется туда!) Его лицо было скрытным и настороженным в колледже, и хотя сейчас оно было более открытым и менее опасающимся, он был грубым и дерзким. И его тело. Она вздохнула, и тихий звук подобный стону удивил ее. Его тело выглядело крепким и подтянутым под майкой и его задница...

Она заставила себя не думать о том, как он выглядел в нескольких шагах от нее, когда возвращался в дом. Но она бы возможно откусила бы кусочек от этой задницы. Ее живот трепетал, когда она вспомнила ощущение его рук на своих плечах. Девушка ненавидела то, как сильно она любила его прикосновения. Это заставило ее чувствовать, что она не чувствовала давно. Если она была честной, что она не чувствовала себя так...

Она так неистово сжала подлокотники кресла, что немного краски облупилось и застряло под ногтями. Девушка вновь начала качаться с удвоенной силой, пытаясь образумить себя.

Отчаянные рок-металлисты вряд ли твой типаж, Вайолет! Возьми себя в руки!

Сдержанный, уверенный и консервативный был ее тип. (Не так ли? Конечно, это было так!) Она была с Шепом с девятнадцати лет, и он был столь элегантным и сторонником старых традиций каким только мог быть парень. После смерти Шепа, Вайолет вообще ни с кем не встречалась. Дважды она виделась с разведенным приятелем Шепа по гольфу, Гарретом, выпивая в клубе, но, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она так сильно ударилась головой, что ей повезло, что не получила сотрясения. Его щеки покраснели от смущения, и он больше не звонил ей. Не факт, что Вайолет намеревалась жить как монахиня всю оставшуюся жизнь, но если бы она не знала Зака, которого не забывала, то навсегда осталась бы с Шепом.

Один уик-энд с Заком? Она безуспешно пыталась думать, что это был сон на протяжении почти десятилетия. Но это был не сон. Это была потрясающая, неизбежная реальность, которая внезапно преподнесла себя в ее жизнь с жестокой точностью и ясностью.

Она подумала о давних ночах, которые проводила, сочиняя стихи на его кровати в комнате общежития, пока он играл на синтезаторе, надевая наушники, за своим столом. Когда они выполняли свою школьную работу, иногда парень накладывал одно из ее стихотворений на музыку.

— Вайли, у тебя есть стихи для меня?

Она оторвала взгляд от своей писанины, чтобы найти его улыбающегося ей. Его взгляд, обычно притупленный в присутствии других, встретился с ее, даже дразнил, обволакивая своим взглядом ее грудь и заливая щеки румянцем.

— Ты думаешь, что я прячу стихи там?

— Они подойдут.

— Эти свежие.

Но она улыбнулась ему в ответ через всю комнату. Его музыка была до сих пор под ее кожей, она больше не слышала собственных мыслей в тишине. Она слышала музыку Зака, везде вокруг себя, все время. Это все, что она могла сделать, чтобы соответствовать ему, жуя свою любимую ручку до дыр, пытаясь написать что-то достаточно красивое, чтобы подходить его музыке. Она вырвала страницу из блокнота, передавая ему написанные строки стихов, основанные на несчастной любовной Абеляра и Элоизы (прим.: средневековый французский философ-схоласт, теолог, поэт и музыкант и возлюбленная, тайная супруга и ученица Абеляра, выдающаяся для своего времени женщина). Разумеется, это было просто прикрытием. Она не могла писать с такой страстью, если бы не писала о себе.

Он просмотрел страницу, подняв на нее свои глаза, и ее вздох застрял у нее в горле от его выражения. Удивление. Восхищение. Нет, не восхищение. Больше чем это. Может быть даже...

— Черт, Вайолет. Они шикарны.

Затем он поправил наушники и вернулся к синтезатору, чтобы положить ее слова на музыку.

Сердце Вайолет колотилось от ярких воспоминаний. Кресло-качалка успокоилась, и она крайне пристально смотрела на гавань. Она сделала глубокий, крепкий вдох соленого воздуха и снова оттолкнулась, стараясь успокоиться на несколько минут, прежде чем вернуться в «Тихую Гавань». Может быть, он уснет к тому моменту, когда она вернется, и девушка могла бы незаметно проскользнуть и найти пустую спальню.

Независимо от того, что еще произошло между ними, они были очень хорошими друзьями в определенный момент времени. Он не был убийцей с топором. Его единственным преступлением было то, что он не вернулся к своим чувствам. И удобно или нет, она, конечно, хорошо его знала, чтобы разделить с ним дом на несколько дней. Она не могла просто развернуться и провести семь часов в поездке в Коннектикут, и мысль о том, чтобы приехать в три часа ночи в однокомнатную квартиру свой матери в Портленде, вызвала у нее стон. Девушка не смогла бы написать ни слова на кухонном столе своей мамы, пока та была бы за спиной Вайолет в течение двух недель.

В «Белом Лебеде» будет свободная комната во вторник. Три дня. Ей нужно будет всего лишь три дня делить дом с Заком, затем она сможет снять комнату в «Белом Лебеде» и написать Лене Льюис убедительное письмо с просьбой вернуть ей деньги.

Она не была ребенком. Не была влюбленной девятнадцатилетней девушкой. Она вполне могла бы разделить дом со старым другом в течение нескольких дней, правда? Конечно, да. На самом деле, это было похоже на то, будто Вселенная дает ей шанс изменить прошлое, провести выходные с Заком Обри и не оказаться в самом начале истерики, длиною в месяц.

Она вернулась к машине, запрограммировала GPS обратно в «Тихую Гавань» и поправила очки. Прошлое было в прошлом. Давным-давно. В эти выходные она установила бы свой ноутбук в дальнем углу веранды и с головой погрузилась бы в работу. Она бы печатала «Они после нас», пока ее пальцы и запястья не заболели бы, и не отправила бы эту хрень своему издателю к октябрьскому сроку. Зак делал бы свои дела, и она ― свои, и когда бы их дорожки пересекались, она была бы вежлива со старым другом и не более. Не то чтобы он бал заинтересован в ней, так или иначе, но она показала ему свои границы, и он будет их уважать. Да. Она ясно показала свои границы. Границы. Хорошо.

Она выехала со стоянки, игнорируя дрожь в своих руках каждый раз, когда она ослабляла свою хватку на руле.

И неважно, что история не повторится. Ей бы держатся подальше от него. На этот раз она защитит себя намного лучше. Если бы Вайолет Смит ничего не знала о Заке Обри и его душе, он был тем, кто однажды уже сломал ее.

Зак развел огонь и открыл тяжелые шторы, чтобы он смог увидеть ее фары на подъездной дорожке, если она вернется. Он сел с хрустальным стаканом и открытой бутылкой виски, ожидая и надеясь, не в силах удержать нахлынувшие мучительные воспоминания.

Эти проклятые октябрьские выходные.

Зак всегда планировал провести четырехдневные выходные в школе, но Вайолет должна была вернуться домой в штат Мэн. За исключением последних минут, когда ее мать позвонила, чтобы сказать, что та нужна в больнице на выходные, и Вайолет будет лучше оставаться в Нью-Хейвене. Итак, Вайолет плелась обратно в общежитие с автовокзала, наконец, добравшись до своей комнаты, ее большие карие глаза заслезились от печали, скорбя по упущенной возможности провести время со своей занятой матерью. Девушка упала в объятия Зака, который немало удивился, в тот момент, когда увидел ее. Не моргнув, парень начал успокаивать, сжимая лицо девушки ладонями и убирая слезы поцелуями.

Вайолет-как-цветок.

Это то, что он сказал ей в те выходные. Те сумасшедшие, запутанные, удивительные, лучшие выходные в его жизни, когда они держались за руки, он целовал ее губы всякий раз, когда захочет, а она прижималась к нему своим роскошным, обнаженным телом в течение трех удивительных ночей. Три ночи, которые, несмотря на настоящую толпу женщин с тех пор, он никогда не смог забыть.

Он обошел кушетку, чтобы снова выглянуть в окно, как раз когда зазвонил домашний телефон. Зак мельком взглянул на него, а затем решил не брать. Кто бы это ни был, он ищет Джона. Зак не секретарь. А если они ищут его, то он не хотел, чтобы его нашли. После звукового сигнала он услышал голос его сестры-близнеца на автоответчике.

— Зак? Зак, ты там?

Он вошел в кухню, чтобы взять ближайший беспроводной телефон.

— Кора?

— Да. Привет. Почему ты не отвечаешь на свой мобильный телефон?

— Я выбросил его в окно.

— Опять? — он мог услышать сухую усмешку в голосе своей сестры. Она была в большей степени его опорой, самой непритязательной девушкой, которую он когда-либо знал, и одной из его любимых людей во всем мире. — Не хочешь объяснить?

— Не совсем, — сказал он.

— Я рада, что ты дал мне этот номер. Ты был бы вне сети целых две недели.

— Вроде как конец, Кор.

— И так, ты действительно собираешься это сделать, да? Музыкальная рок-опера?

— Это план.

Она сделала паузу на секунду, затем заговорила в несвойственной ей манере.

— Я рада, Зак. Очень рада. Ты не был счастлив, когда писал это дерьмо для «Cornerstone».

Он мог сказать, что его музыка была дерьмом, но ему не нужна была оценка кто-то другого. Даже если кто-то другой была его прямолинейной, а иногда и сквернословной сестрой.

— Ты просто позвонила, чтобы поиздеваться?

— Не-а. Я отменяю наш обед через две недели. Отправляюсь домой.

Зак напрягся, как обычно, когда разговор заходил о его родителях. Он заставил себя расслабиться. Они были всего лишь парой пожилых людей, старыми и больные. Ему стало неудобно. Он не посещал их больше года, не то чтобы они заслуживали визита.

— Предки в порядке?

— О, да. Мама заработала диабет, — сказала она с акцентом Северной Англии как у их матери, — и у папы обострился артрит, но они в порядке. Она сделала паузу, и когда она продолжила, ее голос звучал невесело. — Я думаю, они сожалеют, Зак. Когда они спрашивают о тебе, они выглядят немного... печальными.

— Они, бл*ть, должны. Им не должны были разрешать иметь детей.

— Они просто не знали, как быть родителями одаренного человека.

— Оставь это, Кор. У меня должно быть сотрясение от постоянных ударов папы об мою голову.

— Да, я знаю. Я не пытаюсь оправдать их или что-то еще. ПСИ. Это была твоя жизнь.

ПСИ. Практика, сочинение, исполнение. Все остальное, как у нормальных детей, приводило к сильным ударам в голову от отца и сочувствию со стороны его матери. И если он закричит? Это способствовало бы еще одному шлепку, потому что тогда он стал бы никчемным нытиком, который нехорошо распоряжается талантами дарованными Богом. Поэтому он научился скрывать свои чувства внутри, запирать в глубине своего холодного сердца... до тех пор, пока беззаботный поэт не открыл дверь, яркий солнечный свет не согрели темноту одиночества.

— Я не хочу это обсуждать, — сказал он. — Поэтому если они не умирают или что-то еще, зачем тебе ехать домой? Тебе там нравится не больше, чем мне.

Кора, может, не подвергалась давлению или ударам так же сильно, как Зак, но к ней тоже не относились с большой любовью. Она запоздала, в основном была проигнорирована, несмотря на это, не убедила Зака свалить от ПСИ и стать нормальным ребенком на некоторое время. В то время ее называли «проныра» и били по лицу тряпочным тапком по лицу, так же сильно, как Зака.

— Ой! Разве я тебе не говорила? Я получила работу от них. Проект восстановления замка в Болтоне.

Вскользь обронила она, но Зак точно знал, как много значила для сестры эта работа. Она устроилась туда почти на целый год восстанавливать замок прошлого века, который находился недалеко от их друзей. Остров, где находились руины замка, было их любимым местом для отдыха словно они были детьми. Это место было особенным для нее, для них обоих.

— Эй, Кор, это здорово. Действительно здорово. Замок Болтон. Вау. Я горжусь тобой.

— Что с тобой? — спросила она с тупым упрямством близнеца.

— Что?

— Твой голос рассеянный и плоский. Это странно.

— Это не странно.

— Мы вместе были в утробе, недоумок. Если я говорю, что слышу странности, я слышу странности. Что происходит? Ты сожалеешь, что профукал концерт «Savage Sons»? Принципы, Захария. Ты поступаешь правильно.

Он глубоко вздохнул. Хотел, чтобы Кора знала о его делах? Не совсем, но у него не было длинного списка людей, с которыми он мог бы поговорить.

— Кор, ты помнишь эту девушку из колледжа? Вайолет?

— Вайолет, которая была катализатором для тебя, перешедшая в Джулиард в середине года, когда ты был второкурсником? Вайолет, из-за которой ты плакал и скулил, когда ты напился до усрачки около пяти лет после этого? Вайолет, которая вышла замуж за стильного парня? Да, Зак. Вайолет, припоминаю.

— Я никогда не плакал о ней, — он уже сожалел о своем решении поговорить с Корой об этом.

— Хорошо. Ты на самом деле не плакал. Но ты был сукой, если память не изменяет, — она так сильно смахивала на отца, что его руки сжались в кулаки. Он сразу расслабился, когда она продолжила мягче. — Итак, что насчет принцессы Вайолет?

― Она не вышла замуж за стильного парня. Она здесь.

— Где она?

— Тут. В Мэн. Мы оказались в одном и том же доме.

— О чем ты говоришь, ты появился в том же доме? Нарочно? Я имею в виду, когда ты снова связался с ней? Почему бы тебе не рассказать мне об этом?

— Кора, заткнись и послушай меня. Джон переживает развод, а его бывшая Лена ходит в какой-то женский клуб в Гринвиче с Вайолет. Она вытащила из Вайолет тысячу баксов и сказала, что Вайли может использовать дом, в то же самое время Джон сказал мне, что я могу пользоваться им. Я чертовски не верил в это, когда попал сюда. А потом я увидел ее глаза и я... я думаю...

— Святое дерьмо! — сказала Кора.

— Да.

— Эй.

— Я знаю!

— Как она выглядит?

— Прекрасно.

Кора рассмеялась.

— Нет, я имею в виду... та же?

— Совершенно другая, на первый взгляд...

— Ну, так можно сказать о каждом из вас.

— …но теперь я не знаю. Чем дольше я смотрел на нее, тем больше мог увидеть ее, ты понимаешь? Например, узнать ее.

— Судьба, Зак, судьба. Вот что это.

Для кого-то, кто так самоуверен как Кора, чрезмерная вера в судьбу странная. Она чертовски достала его. Хотя, в данном случае, он не мог не задаться вопросом, может она права.

― Итак, ты с ней разговаривал? — спросила Кора.

— Я поговорил с ней, да, после того, как я, наконец, понял, кто она. Был удивлен, черт возьми. На самом деле, знаешь? Она ушла потом, чтобы найти гостиницу.

— Да, — длинная пауза. — Типа не обвиняешь себя в том, что она ушла, Зак. Ты должен позвонить ей.

— Благодарю. Мне действительно нужно это услышать.

— Я имею в виду, она излила тебе душу, а ты ушел. И не просто так, но не похоже, что ты слишком изменился с тех пор. Я никогда не видела тебя в отношениях.

— О, ты теперь у нас образец для здоровых, зрелых отношений, Кор? Как много у тебя их было? Одни? Нисколько? Да, вот, что я подумал.

— Мы говорим не обо мне, мудак. Ты хочешь моего совета или как?

Он услышал, как Кора глубоко вдохнула и выдохнула. Знал, что она отсчитывает назад до десяти, поэтому он использовал это время, чтобы снова посмотреть в окно. Фар все еще не было.

— Хорошо, — сказал он.— Мне нужен твой совет.

— Я собираюсь предположить — и это не такая уж и тайна, поскольку мы оба знаем, что ты никогда не забывал ее — что ты бы хотел использовать такой подарок судьбы?

— Да. Хочу использовать его.

— Хорошо. Слушай. Ты знаешь, что я не эксперт в любви, ради всего святого, но, может быть это вселенная дает вам второй шанс. Знаешь, чтобы изменить прошлое. И не бойся, если ты все еще что-то чувствуешь к ней.

Если? У него будто ушла земля из-под ног в момент, когда он поймал ее карие глаза в свете своего арендованного автомобиля. Это была Вайолет. Он никогда не переставал испытывать нечто особенное к ней.

— Просто посмотри, что произойдет. Не торопись. Прошло много времени. Тебе необходимо снова узнать ее. Дай ей понять, что ты сожалеешь о том, что с ней сделал. Посмотри, даст ли она тебе шанс... — ее голос был тихим и неловким, когда она снова заговорила, так если бы у него был еще один шанс с Вайолет, это было так же хорошо, как возможность снега в аду. — Прошло много лет, Зак. И ты разбил ей сердце. Сильно.

Он поморщился, прижимая трубку своим плечом. Мужчина не хотел думать о том, что причинил ей боль в Йельском университете. Размышлял над тем, как заставить ее остаться, если она вернется. Потому, возможно, Кора была права. Возможно, это был второй шанс. Надежда, которая заставляла его сердце биться быстрее, должна была напугать его до смерти, но это не так. И может быть, это говорили виски, но он хотел посмотреть, есть ли у судьбы второй шанс для истории Зака Обри и Вайолет Смит.

То есть, если бы она могла видеть прошлое, как он обращался с ней в тот воскресный вечер девять лет назад, когда он смотрел ей в глаза и лгал ей. Когда сказал, что видел в ней друга, и, хотя оценил, что ее чувства к нему выросли и изменились, его ― нет. Он съежился, вспомнив ее подавленное, заплаканное лицо, когда он оставил ее в постели, надел джинсы и вышел из комнаты. Это было, без сомнения, худшее воспоминание в его жизни, и уж точно у него не было теплого, заботливого детства с множеством прекрасных моментов.

— Я знаю, что причинил ей боль, — пробормотал он, снова выглядывая из окна. Его сердце сильно забилось, когда он увидел, что ее фары осветили подъездную дорожку.

Она вернулась.

— Кор, мне нужно идти.

— Ладно, За...

Он повесил трубку и провел руками по волосам, взяв одну из вездесущих черных резинок для волос со своего запястья, чтобы сделать аккуратный маленький хвост на затылке. Вспоминая, как она встревоженно смотрела на его пирсинг, он удалил кольца из уха, носа и бровей, поморщившись от своей поспешности, когда сунул их в задний карман. Его руки начали потеть, и он потер их об свои штаны. Проклятье. Он играл на стадионах с тысячью людьми и был спокоен. Ни одна женщина в мире не могла заставить его почувствовать себя девятнадцатилетним снова. Только Вайолет.

Не про*би это, Зак.

Вместо того чтобы дождаться, когда она позвонит в звонок или постучит, он открыл входную дверь, скрестил руки на груди, прислонившись к дверному проему. Она припарковала свой внедорожник рядом с его арендованным и захлопнула дверь, ключи от машины звенели в ее руке.

— Нет отелей? — спросил он, стараясь казаться отстраненным.

— Не-а. Ближайший в часе езды. Или нужно плыть на лодке. У тебя есть лодка, Зак?

Она стояла, скрестив руки на своем розовом свитере, выглядя раздраженной. С ее зелеными штанами и розовыми в горошек шлепанцами она выглядела так, будто направлялась в гольф-клуб за мартини. Это не имеет значения, напомнил он себе. Это Вайолет. Ему было наплевать, как выглядела ее одежда. Такие вещи никогда не имели для него значения. Не с ней.

— Значит, ты останешься здесь?

— Я заплатила за эту привилегию, — подметила она, ее тон недовольный, улыбка подделана. — Зак...

— Я возьму твои сумки, ― он не позволил ей закончить. Он не хотел, чтобы она изменила свое решение. Он просто хотел, чтобы она осталась.

Он спрыгнул вниз через две передние ступеньки, и она открыла багажник. Потребовалось три рывка, чтобы вытащить ее массивный чемодан, затем он закинул на плечо две маленькие сумки.

— Что за черт у тебя здесь? Наковальня? Несколько маленьких детей? — он неловко потащил чемодан через подъездную дорожку с гравием, когда она последовала за ним.

— Одежда на две недели, мой второй ноутбук и куча книг, которые я хотела прочитать. Зак, я...

— Смотри, планировка: три спальни и гостиная наверху, и одна спальня внизу. Я взял ту, что внизу, потому что решил, что верхний этаж может быть полностью твоим. Так сойдет?

— Ты знал, что я вернусь?

Я надеялся.

Он едва осмелился взглянуть на нее, пожав плечами, когда опустил глаза. Дважды дернул, чтобы затащить чемодан через две ступени крыльца, удивляясь, чем, черт возьми, она думала, когда сама собиралась маневрировать этим чудовищем, и радовался, что может помочь ей.

— Ладно, хорошо. Я возьму верх. Но, Зак...

— И мы можем просто использовать кухню, веранду и гостиную, как общую площадь. Но я обещаю, что не буду беспокоить тебя, если вы этого хочешь. Я буду писать. Внизу. Там есть студия звукозаписи. Я буду держаться от твоих волос и…

— Зак!

Он поставил ее чемодан, облокотив о перила у подножия лестницы и поставив рядом с ним две вещевые сумки в аккуратной куче на полу. Она закрыла входную дверь и стояла напротив него, положив руки на ее маленькие бедра, нахмурившись.

― Что?

— У меня будет комната в «Белом лебеде» во вторник. Это временно. Только на несколько ночей, так что не волнуйся, я не останусь.

Его сердце упало подобно якорю в гавани. В конце концов, у него не будет с ней много времени. Разочарование сдавило его грудь, и он сжал челюсть, скрипнув один раз, потом второй. Она стояла, наблюдая за ним с широко раскрытыми, притягивающими глазами, не меняя своей позы у двери. Он сделал шаг к ней, коснувшись большим пальцем своей нижней губы, когда его взгляд был прикован к ней.

— Вайолет, — он сделал еще один шаг, затем еще один, пока не оказался в ее пространстве, прямо перед ней. Она не попыталась отодвинуться, но ее дыхание изменилось, и грудь вздымалась быстрее. Он наклонился вперед, и она прищурилась на него из-под этих больших старых очков, которые заставляли ее выглядеть так знакомо, что стало больно сердцу. Оно болело словно ушиб или вывих, или как что-то совершенно вышедшее из строя. Мужчина потянулся и заправил одну выбившуюся прядь волос за ухо, и она разорвала зрительный контакт с ним, затаив дыхание, взглянув вниз.

— Останься, — прошептал он, его палец задерживался на ее горячей коже за ухом. — Я просто хочу тебя снова узнать.

Ее рот вытянулся буквой «О», в то время как она мягко и неровно выдохнула. Когда она подняла взгляд, он был стеклянным, сверкающим и изнуренным, и Зак страстно желал открыть ей свои объятия, но не сделал этого.

Помедленней. Он слышал голос Коры в голове, хотя все его тело протестовало ему, после почти десяти лет ожидания, чтобы снова увидеть лицо Вайолет.

— Зачем? В чем смысл, Зак?

Она пыталась выглядеть невозмутимой, но не могла скрыть боль и гнев, вспыхнувшие в ее глазах.

И точно также его стратегия круто изменилась. К черту, испуг. Если ее лицо больше ничего не говорило, это сказало ему, что она все еще что-то чувствовала. И у него будет три дня с ней, делать это медленно, не вариант, не так ли?

— В этом-то и дело, — пробормотал он, наклоняя голову, чтобы поцеловать ее.

Он положил ладони на ее щеки, как в ту ночь, когда она вернулась с автовокзала. Прижал свои губы к ее и был потрясен знакомством с ней после стольких лет, будто часть его мозга, подключенная к Вайолет, вдруг щелкнула, включаясь, оживая.

К его вечной благодарности она шагнула к нему, а не прочь, и было ли это осознанно или непреднамеренно, ему было все равно. Она прижала свои руки к его груди, когда он раздвинул ее губы своим языком, пробуя блеск для губ, который он заметил раньше. Вишня или клубника или что-то другое — это было легко и приятно, но внутренность ее рта была лучше. Пробуя на вкус знакомую, как Вайолет из колледжа, девушку, которую он любил. Его язык нашел ее, слегка коснувшись, затем обернулся вокруг, когда его руки соскользнули с лица, по контурам шеи на плечи, по лопаткам к спине, где парень сомкнул пальцы, оттягивая ее от двери, ближе к нему.

Это было именно так, как чувствовалось в тот уик-энд, только они оба были старше, опытнее, более зрелые. Он был мальчиком, целующим девочку в те выходные, а сегодня он был мужчиной, целующим женщину. Все тело отреагировало на то, что она вернулась в его объятия, затягивая, твердея, желая больше от нее, от этой женщины, которая слишком долго преследовала его мечты.

Она застонала или вздохнула, что-то в этом роде, и это звучало так чертовски божественно в его ушах — неожиданно громко — и наклонила голову, переставив ему свой рот, так что их губы были на одном уровне, и у него был полный доступ, весь контакт, полный...

— Нет!

Он не ожидал, что она оттолкнет его, и был удивлен величиной силы, которую девушка использовала.

Ее грудь вздымалась, и она закрыла рот рукой, работая желваками. Ее глаза были свирепыми и злыми, затуманенные от возбуждения.

— Не надо. Никогда. Не делай так больше.

Она смотрела ему в глаза, пока он не кивнул один раз, затем прошла мимо него по лестнице, как королева, оставив его разгоряченным и сбитым с толку на холодной мраморной площадке внизу.

Глава 5

Вайолет сумела взобраться по лестнице, не упав, но как только она достигла безопасности одной из спален наверху, ее коленки подкосились. Она щелкнула свет и плюхнулась на кровать королевского размера стоящую перед ней, расстроенная, смущенная и более возбужденная, чем она себя когда-либо чувствовала в своей взрослой жизни. Ее нутро ворочалось, заставляя ее чувствовать головокружение и тошноту, и... желание. О, Боже, такое невероятное возбуждение.

Вайолет этого не ожидала.

У нее не было времени подготовиться к этому, решить, что с этим делать, или отклонить его умным отказом.

Нет. Он невольно получил целиком и полностью искренний ответ — бессмысленную, нуждающуюся и податливую в его руках, без малейшего самоуважения к себе или защиты от эмоциональной встряски, когда он предал ее девять лет назад, оставив обнаженной и одинокой в комнате своего общежития после того, как забрал девственность.

Отлично сыграно, Вайолет. Верный путь очертить окончательные границы.

Она повернулась на спину и, закрыв глаза рукой, крепко их сжала. В последний раз, когда она видела его, он не мог уйти от нее достаточно быстро. И вот, он целовал ее до потери пульса так, будто на самом деле ее хотел.

И худшая часть? Это было потрясающе. Это ощущалось точно так же, как в тот уик-энд, в колледже, только глубже и совершеннее, более... по-взрослому. Возможно ли, что ее старые чувства, былое увлечение вспыхнули снова так быстро? Это казалось невозможным, словно ее чувства к Шепу должны были защищать от влюбленности в Зака снова и снова. Что они, вероятно, и сделали бы, если бы девушка действительно забыла Зака. Черт бы его побрал! Она не хотела снова чувствовать себя девятнадцатилетней. И уж точно не хотела, чтобы ее предательскому телу это так понравилось!

Она села, услышав скрежет, когда он тащил ее чемодан по коридору. Зак слегка постучал в дверь.

— Я предполагаю, что ты здесь, Вайолет. Это единственная дверь, из-под которой виден свет. Вайли?

— Не называй меня так, — пробормотала девушка себе под нос, садясь и глядя на закрытую дверь со скрещенными на груди руками.

Вайолет хотела разозлиться, но тело предало ее, покалывая от желания открыть дверь, затащить его в комнату и скрепить свои губы с его до тех пор, пока она не увидит звезды. Девушка велела своему телу заткнуться.

— Эм-м-м. Внизу я развел огонь. Уютный и теплый. Приятный и красивый. И скотч. Действительно хороший скотч.

Он сделал паузу, и Вайолет представила его стоящим перед дверью. Весь такой опасный рокер с крепким телом и задумчивым взглядом.

— Я обещаю, что не притронусь к тебе. Сяду напротив, подальше от тебя, а ты расскажешь мне о своей жизни. Просвятишь меня о последних девяти годах, — он постучал еще раз, тихо. — Давай же, Вайли. Пожалуйста?

— Не называй меня так! — закричав, она вскочила и помчалась открыть дверь.

Должно быть, он стоял, прислонившись к ней, потому что врезался в девушку, сбив на кровать, твердой стеной своей груди. Вайолет ахнула, когда Зак упал на нее, его шокированные глаза впились в ее, его тело твердое и тяжелое вжалось в ее. Она знала, что должна была кричать, чтобы он слез с нее, но Вайолет была совершенно загипнотизирована его потемневшими глазами, дыханием на ее лице, тем, как его губы раздвинулись, но не издали ни звука. Через все ее тело прошел электрический разряд от такого близкого контакта. Его твердая грудь давила на нее, вздымаясь от усилия его дыхания.

— Вайолет, — наконец, прошептал он тихим, нежным голосом.

Это вывело ее из мечтательного оцепенения.

— Отвали от меня, Зак. Сейчас же!

Прижав руки по обеим сторонам от ее головы, он оттолкнулся, затем прислонился к дверному проему, подавляя усмешку.

— Ты удивила меня.

Она убрала свободно спадающие волосы с лица и уперлась руками на бедра, пытаясь выглядеть грозной, собранной и, вероятно, потерпела неудачу.

— Не называй меня Вайли, — прорычала она сквозь зубы.

Зак поднял руки, сдаваясь, но его губы дернулись.

— Без проблем.

— И больше не прикасайся ко мне.

— Все, что ты пожелаешь.

Вайолет уставилась на него своим самым раздраженным взглядом, сдувая еще одну прядь волос со своего носа, и скрестила руки на груди.

— Какой виски?

— «Glenlivet» (прим. перевода: название виски).

Он сунул руки в карманы и прислонился к дверному косяку, пытаясь восстановить контроль над своим телом, что оказалось трудным. Последнее, чего Зак ожидал, ― это внезапно оказаться на ее кровати, лежа на девушке, но это заставило его все естество гудеть от желания прикоснуться к ней снова. И теперь Вайолет пыталась выглядеть бесстрастной, но вместо этого она выглядела очаровательной. Было бы намного проще, если бы она его не привлекала. Но его всегда привлекала Вайолет; сейчас она была для него такой же горячей, как и тогда. Она все еще была той Вайолет. Зак мог поспорить, что девушка до сих пор писала стихи, которые взрывали его разум и требовали большего от его музыки. Он надеялся, что выяснит это, прежде чем Вайолет отправится в свой проклятый отель.

— Односолодовый? — сказала она, слегка впечатленная, возвращая его из мыслей.

Он посмотрел на нее таким взглядом, который говорил, что она не должна была быть удивлена.

— Выдержанный в дубовой бочке?

— Конечно, — усмехнулся Зак.

— Некоторые новые марки выдерживают в стали.

— Я такие не покупаю.

— Говорит человек, который однажды напоил меня до усрачки в Кентуки кислым пойлом.

Зак усмехнулся. Ему всегда нравился его виски, но после знакомства со скотчем, благодаря профессору Джулиарда, который был его наставником на последнем курсе, он быстро развил пристрастие к нему.

Он съежился, тихо посмеиваясь.

— Многолетний.

— Выдержка двенадцати, пятнадцати или восемнадцати лет? — спросила Вайолет.

— Какой из них заставит тебя спуститься вниз?

— Что? У тебя есть все три?

— Возможно.

— Сейчас ты просто пытаешься произвести на меня впечатление.

— Нет, если бы я хотел произвести на тебя впечатление, я бы сказал тебе, что встретил прошлый Новый год со Стивеном Тайлером.

— Зак, если бы ты действительно хотел меня впечатлить, сказал бы, что встретил Новый год с Бобом Диланом.

— Мы точно не плаваем в тех же музыкальных кругах, Вайли-и... олет.

— Может тебе стоит исправить это, Зи?

Он слегка засмеялся, качая головой. Они быстро вернулись к своим подшучиваниям и остроумным ответам, будто никогда и не расставались. Будто они не теряли друг друга много времени назад. Кроме того, она назвала его Зи, и от этого он стал таким глупо счастливым, что хотел снова поцеловать ее.

— Я занимаю диван, и он только для меня, — сказала Вайолет, приподнимая свою идеальную бровь.

— Буду сидеть в кресле на другой стороне комнаты.

— Я серьезно, Казанова. Больше никаких... ты знаешь.

— Принято к сведению, Вайли.

— Серьезно? Ты ничего не можешь с этим поделать? Ты так и будешь звать меня Вайли все выходные? Другая девушка обиделась бы.

— Но ты ведь не другая девушка, не так ли? — его взгляд один раз опустился по ее телу, прежде чем вернуться к ее глазам. Зак задавался вопросом, могла ли девушка прочувствовать энергию, как он, которая искрилась и щелкала между ними.

Она сделала глубокий вдох, освобождая свои волосы из растрепанного хвостика, и провела пальцами по длинным, прямым, темным прядям, аккуратно их собирая.

— Просто для протокола, ты не должен был этого делать. Не должен был целовать меня. Мы не можем продолжить с того, на чем остановились, Зак.

— Даже и через миллион лет я не хотел бы начинать с того, на чем мы остановились. То, где мы остановились — это самое большое сожаление в моей жизни, — слова вылетели из его рта прежде, чем Зак успел их остановить.

Ее тело дернулось назад, будто он ударил ее, и Вайолет медленно опустила руки, чтобы обернуть их вокруг своей талии. Она посмотрела ему в глаза, и он подумал пошутить или сделать замечание. Лучше было быть честным с ней с самого начала и просто надеяться, что она в результате не откажется от скотча перед огнем. Зак не был во многом уверен в своей жизни, но в этом точно: судьба бросила ему кость, как сказала Кора. Зак смотрел на нее неподвижно и не мигая, пока она, наконец, не отвела взгляд.

— Мы были хорошими друзьями. Дай мне шанс, — прошептал Зак, стараясь, чтобы его голос был ровным, ля-бемоль от их поцелуя резонировал как камертон в его голове. — Просто потусоваться.

— Это было дав...

— Давным-давно, — закончил он, и ее глаза сузились. — Я знаю.

Вайолет наклонила голову в сторону, и он удивился, увидев, как ее выражение лица смягчилось. Зак почувствовал надежду, будто между ними только что приоткрылась дверь.

— Сейчас мы все выросли, — прошептала девушка, будто собиралась только что приоткрывшуюся дверь снова закрыть.

— Все в порядке, — сказал Зак, пристально наблюдая за ней; закинув ногу в дверной проем, прежде чем та захлопнется. Он поднял мозолистый палец. — Один стакан.

Зак был уверен, что девушка собиралась отказаться, поэтому очень удивился, когда она кивнула. Он даже не понимал, что затаил дыхание, пока этот короткий кивок не позволил ему дышать.

— Хорошо, — сказала Вайолет улыбаясь. — Дай мне минутку. Я собираюсь переодеться и затем спущусь вниз.

Втащив ее чемодан и сумки в комнату, Зак закрыл за собой дверь.

То, где мы остановились — это самое большое сожаление в моей жизни.

Вайолет чуть было не упала, когда он это сказал. Это было последнее, что она ожидала услышать. Мир покачнулся, когда Зак поцеловал ее, и тело пробрала дрожь, когда он упал на нее, но ничего из этого не повлияло на нее как признание. Он никогда не сказал или сделал ничего после той ночи, чтобы показать, что он сожалел о своем решении оттолкнуть ее.

Часть ее мозга, разумная часть, сказала ей не верить ему, что нужно было оставаться в своей комнате и избегать его до вторника. Но Вайолет должна была признаться, ей было любопытно. Когда он решил, что сожалеет об этом? Когда надел джинсы и оставил ее одну в своей постели? Когда она выплакала все глаза, находясь дальше по коридору от него в течение последующих недель? Когда он начал видеть ее встречающуюся с Шепом? Когда он подошел к ней в тот раз только для того, чтобы отвернуться и уйти? Когда именно он осознал, что был выброшен? И было ли ей до этого дело? (Нет, не было. Не должно было. Вайолет ненавидела тот факт, что это ее беспокоило)

Она сняла свитер и майку и, прежде чем положить их на кресло-качалку у окна, красиво сложила. Открыв одну дверь, Вайолет обнаружила шкаф, а открыв вторую, облегченно вздохнула, когда поняла, что это ванная. Милая ванная комнатка с застекленным душем с тремя режимами. Да, пожалуйста. Не могу дождаться, чтобы опробовать его, позже.

Девушка взглянула на себя в зеркало, освященное примерно двадцатью круглыми лампочками вокруг его периметра. Да, она сильно изменилась со времен колледжа. Детская пухлость — и весь остальной жирок — исчезли. Ее волосы не были дикой, поврежденной излишней обработкой, катастрофой с четырьмя или пятью разными оттенками блонда, красного и коричневого, которые превратились в фиолетовый. Вайолет бросила взгляд на дорогой черный кружевной бюстгальтер, который придерживал ее немного больше чем среднего размера грудь приподнятой. Она была другой, все в порядке.

Отрезвляющая мысль забрела ей в голову: было ли возможно, что Зак расстался с толстой богемной цыпочкой, чтобы заинтересоваться стройной брюнеткой девять лет спустя? Девушка не могла перестать желать это узнать. За годы, прошедшие с тех пор, как он ушел от нее, она пересматривала почти все возможные сценарии того, как мужчина отвергал ее, и внешность всегда обращала на себя внимание.

Вайолет вытащила из сумки поношенную и потрепанную темно-синюю толстовку с эмблемой Йеля и надела ее через голову. Толстовка висела на ее миниатюрной фигуре, но была любимой. Девушка была на полпути вниз по лестнице, когда поняла свою ошибку, надев ее. О, нет. Это была та же самая толстовка, которую она носила практически каждый день, будучи на втором курсе. Она целовалась с Заком несколько раз в тот октябрьский уикенд в этой самой толстовке.

Вайолет быстро подумала о том, чтобы вернуться в комнату, но он ждал у подножия лестницы, держа в одной руке за горлышко три бутылки и два хрустальных стакана в другой. Она могла поклясться, что Зак почти уронил все пять, увидев ее.

— Святой дерьмо, — сказал он, уставившись на ее толстовку. — Она все еще у тебя? Ты выглядишь как...

— Это не так... Я имею в виду, не пыталась воссоздать каких-либо воспоминаний здесь. Она была на верху моей сумки. Хм, первое что попалось в моей спортивной сумке. Я не пыталась что-то тут заявить... Боже, да это же просто толстовка, — Вайолет прошла прямо мимо его, стоящего с открытым ртом и вытаращенными на лоб глазами, и повернулась к гостиной; ее щеки горели. Она присела на край дивана, на среднюю подушку и устремила взгляд на огонь.

Мое разбитое сердце

Разорвано на куски,

Изодрано и ранено,

Искажено пламенем.

Она написала короткий стих в голове. Перепишет его позже в бесполезный маленький блокнотик стихов, который никто никогда не видел.

— Скотч, — мягко произнес Зак, ставя бутылки и стаканы на журнальный столик перед ней, а затем отступил к креслу справа. — Выбирай.

— Двенадцатилетний. Неразбавленный.

— Не восемнадцатилетний?

— Давай начнем с простого.

Зак наполнил два стакана и передал ей один. Их пальцы соприкоснулись, и Вайолет на секунду посмотрела прямо ему в глаза, прежде чем отвернуться. Вспышка жара помчалась от кончиков ее пальцев прямо к животу, а затем ниже, где сконцентрировалась, пульсируя от внимания. Девушка откинулась на спинку дивана, поджав ноги под себя, и наблюдала, как Зак подпер свои босые ноги на подходящую подставку для ног. Вайолет тяжело вздохнула, поднося стакан к губам.

— За что пьем? — спросил он, бросив взгляд в сторону.

— Не знаю, — честно ответила девушка и замолчала.

— За Вайли и Зи?

Она покачала головой, молясь, чтобы он не произнес тост за Вайолет-как-цветок или ее лицо многое выдаст. Девушка приготовилась.

— За писателей?

Кивнув, Вайолет облегченно вздохнула и сделала маленький глоток, позволяя янтарной жидкости обжечь ее горло. Это успокаивало. Ощущалось тающим во рту и нужным. Когда девушка подняла глаза, Зак смотрел на нее, усмехаясь.

— Так, твоя мама все еще работает медсестрой в Портленде?

Она кивнула.

— Да. Я планирую провести выходные после следующих с ней. На своем пути домой.

— Как она?

— Так же. Работает слишком много. Как насчет твоих родителей? Они все еще в северной части штата Нью-Йорк?

— Кейп-Винсент. Они никогда не уедут.

Опустив глаза, она покрутила стакан в руке. Вайолет вспомнила, что его отношения с родителями были напряженными и несчастными, и, судя по его тону, казалось, ничего не изменилось.

— Ты видишься с ними?

— Не особо, — ответил он.

— А твоя сестра? Она в порядке? — спросила Вайолет, сделав еще один глоток и расслабляясь в разговоре, вспоминая о нем факты и детали, которые были забыты в течение многих лет.

Это было похоже на открытие файла с названием «Зак Обри», который был отложен в ее памяти, и выясняется, что он был полностью заполненным.

— Кора? Ох, конечно. Я только что с ней разговаривал. Она действительно успешный исторический архитектор, восстанавливает старые дома и квартиры, что-то в этом роде. Она живет на Манхэттене.

— Она замужем?

— Нет. Только что рассталась с каким-то придурком из Лондона.

— Не фанат ее парней, да?

— Она все-таки моя сестра. Трудно найти достойного.

— Расскажи мне об этом, — вздохнула Вайолет, а затем поняла, каким неловким был ее комментарий, и поторопилась сказать что-нибудь еще. — Я помню, как она приезжала в тот уикенд.

— Ты ей понравилась.

— И она мне понравилась, — тихо пробормотала Вайолет. — Ты сказал, что тоже живешь на Манхэттене?

— Да, — ответил Зак. — Вест Виллидж. Я снимаю квартиру. Я там не так часто бываю, понимаешь? Я много гастролирую в качестве резервного гитариста с некоторыми группами, для которых пишу. Я могу отсутствовать месяцами. Когда я в Нью-Йорке, в основном пишу для «Cornerstone Records». Но меня уже тошнит от этой работы, — он нахмурился и, поболтав скотч в стакане, сделал глоток и пожал плечами. — А ты, говоришь, в Гринвиче.

Вайолет кивнула, чувствуя себя необъяснимо разочарованной тем, что его жизнь давала так мало стабильности и, судя по его тону, удовлетворения тоже.

— Как такое могло произойти?

— Не надо так удивляться.

— Вайли, ты была помешана на Аллене Гинзберге и Торо (прим.: американские поэты) в Йеле. Ты была против политики. Битник(прим.: к концу 50-х стал подразумевать целый культурный пласт — молодых людей, демонстрировавших слабый интерес к жизни «американской мечтой» — с новым домом, машиной и работой в какой-нибудь крупной корпорации ). Ты носила те топы с большим вырезом из шестидесятых, которые сводили меня с ума. Без обид, но тебя трудно представить в Гринвиче.

Те топы с большим вырезом из шестидесятых, которые сводили меня с ума. Он бросил этот комментарий так, будто отметил изменение погоды. Ее сердце екнуло, и она почувствовала, как лицо вспыхнуло, что ее очень раздражало. Сильно. Очень.

— Я не обижаюсь, — сказала Вайолет как можно тише, после чего добавила, — мы с Шепом жили там вместе.

— Как давно вы расстались?

Она сделала хороший глоток скотча, все еще избегая его глаз, на мгновение посмотрела на огонь, прежде чем сказала:

— Мы не расставались.

Зак практически выскочил из кресла рядом с ней.

— Подожди! Что? Вы все еще вместе? Я думал, ты сказала...

— Он умер, Зак. Больше года назад, — девушка подняла подбородок, встречая его взгляд.

— Дерьмо, — мужчина поморщился, откинувшись на спинку стула и поставив стакан на стол. — Вайолет, я понятия не имел. Извини. Мне действительно очень жаль.

Она проглотила комок в горле и залпом выпила оставшуюся часть напитка, а затем поднесла стакан к нему.

— Это был несчастный случай. Парень, сбивший его, за рулем писал сообщение, когда Шеп шел на работу.

— Господи! Это ужасно, — Зак поспешил открыть бутылку скотча и наполнить ее стакан.

Вайолет сделала еще один глоток.

— Худший день в моей жизни.

Он постоял перед ней минуту напротив журнального столика, и девушка осознала, что мужчина пытался понять, стоило ли ему обнять ее или утешить. Вайолет надеялась, что он не сделает этого и надеялась, что сделает. Она была в полном беспорядке. Наконец, Зак снова сел.

— Вы двое были вместе долгое время.

— Почти восемь лет.

— Вы были женаты? — спросил Зак.

Она покачала головой, закусив верхнюю губу, когда ее глаза начали слезиться.

— Помолвлены?

Девушка снова покачала головой, вспомнив, как полиция отдала ей потрепанную коробочку, которую нашли в парке через дорогу.

— Почти.

— Мне очень жаль, Вайолет. Я чертовски сожалею, — он приподнял свой стакан в ее сторону. — За Шепа. Он был хорошим человеком. Был... хорошим мужчиной для тебя.

Вайолет подняла стакан к своим губам, услышав в своей голове его невысказанные слова, будто он сказал их: «лучше, чем я был».

***

Лучше, чем я был. Это уж точно.

Зак искренне сожалел, узнав о смерти Шепа Смолли. О, было много раз, во время его второго курса в Йеле, когда он видел Вайолет с Шепом и хотел, чтобы Шепард, чертов, Смолли, был мертв. По мере того, как недели превратились в месяцы, и сколько бы времени ему не понадобилось, чтобы отвоевать ее, Зак видел, насколько Шеп был для нее лучшим вариантом. Он был тем добродушным, уверенным американцем с хорошими манерами и голубой кровью, который был пятым поколением в Йеле и джентльменом от отца к сыну. К тому времени, когда Зак понял, что потерял, он знал, что не мог конкурировать с Шепом Смолли.

Фактически, Зак сделал свою первую татуировку после того, как впервые увидел, как они целовались. Он шел из лекции обратно в свою комнату, когда проходил мимо них под мостом, соединявшим восточную и западную стороны общежития. Его сердце сжалось, увидев ее в руках красивого блондина из братства; ее голова откинулась назад, когда другой мужчина целовал ее в губы. Зак напился дешевого бурбона той ночью и проснулся с крошечной фиалкой на внутренней стороне его запястья, прямо над пульсом. Это была единственная татуировка, которая действительно значила для него нечто важное. Другие тоже что-либо означали, но эта была единственной, которая действительно имела значение.

— Он был хорошим человеком, — сказала Вайолет. Она вытерла глаза, затем повернулась к нему со слабой улыбкой. — Пожалуйста, давай поговорим о чем-то другом.

— Да! Конечно. Итак, я пишу музыку...

— Ты всегда был действительно очень талантливым, Зак, — она улыбнулась сильнее и, шмыгнув носом, сделала еще глоток скотча. — Это просто замечательно. Что ты написал? Что-нибудь, что я знаю?

— Да, я уверен, — какого предательского рокерского гимна, он стыдился меньше всего? Хм. Удивительно трудный выбор, так как они почти все были дерьмом. — Ты слышала «Проливной дождь»? От «Механикс»?

— «Механикс»? Группа тяжелого, очень тяжелого металла, верно?

Зак кивнул головой.

— Да. Как насчет «Slammin’ in the Sun»? От «Savage Sons»?

Вайолет покачала головой, выглядя неуютно.

— Это не имеет значения. В любом случае, это все дерьмо, — выдал Зак. — Я давно не писал ничего хорошего. Но скоро это изменится.

— Материал, который ты написал в колледже, был отличным, — сказала девушка, ободряюще улыбнувшись.

— Материал, который ты написала в колледже, был отличным.

— Поэзия? Она была нормальной.

Нормальной? Она сумасшедшая? Ее поэзия была эпической. Мужчина посмотрел на ее опущенные глаза.

— Полагаю, ты написала уже дюжину поэтических книг?

— Нет. Я написала всего один роман, — она отвела глаза и ее щеки залились румянцем.

Зак знал о ее книге, но еще не был готов открыть этот ящик Пандоры.

— Почему больше не пишешь стихи? — спросил он вместо этого.

— Они не продаются, — застенчиво ответила Вайолет. — Я никому об этом не рассказывала, но отправила коллекцию редактору «Masterson». Издательская компания. Я ничего не получила от них в ответ. Они не были достаточно хорошими.

— Сомневаюсь в этом, — сказал он грубым и сердитым голосом.

Зак знал о «Masterson House Publishing». Они принадлежали тому же конгломерату СМИ, который владел «Cornerstone Records». Он поднимался через их этажи в здании на лифте, когда приезжал в штатную студию записывать песню или использовать комнату, где мог писать. Редакторы, входящие и выходящие из лифтов, выглядели как скучные, несостоявшиеся и старомодные служащие в костюмчиках. Внезапно Зак возненавидел их всех за то, что они не дали творчеству Вайолет шанса.

— Но это не помешало тебе, — сказал мужчина. — Ты все еще пишешь их, не так ли?

— Не так часто. Если я это и делаю, то никому не показываю. Это только для меня. Наверное, ничего не могу с этим поделать.

— Это было бы огромнейшей потерей для мира, если бы ты остановилась, Вайли. Я серьезно. Твои стихи были лучшими...

— Зак... — она начала протестовать, но где-то в доме зазвонил телефон, и она подпрыгнула на ноги. — Вау, это было громко! Должны ли мы ответить?

— Не-а. Пусть ему отвечает автоответчик.

Они замолкли, прислушиваясь к звуковому сигналу автоответчика.

— Йоу, Захария, ты говнюк! Я звонил тебе тысячу раз. Только что достал Джонни Джона и он, наконец, дал мне твой номер. Я. Не. Хочу. Эйса. Я хочу тебя. Подумай об этом. Сорок. Сорок кусков, Зи! Не поведи меня, балда. Перезвони мне.

Автоответчик снова запищал, и в газах Вайолет было видно удивление.

— Очаровательно. Твой друг?

Глава 6

Зак громко фыркнул, его точеное лицо помрачнело перед ее глазами. Кто бы это ни был на автоответчике, Зак не был рад его слышать. Он потер шею рукой, затем взял стакан и выпил оставшийся скотч. Вайолет наклонилась вперед, чтобы открыть бутылку и снова наполнить его стакан. Немного жидкости капнуло на кожаное кресло, на котором он сидел, и мужчина вытер каплю подолом своей футболки, дразня ее видом своего плоского, загорелого живота.

— Теперь я буду пахнуть как винокурня.

Вайолет закрыла бутылку и поставила ее на стол между ними, прижавшись к углу дивана. Зак стянул покрывало со стула и протянул его ей. Она осознала, что придвинулась ближе к нему, но ей было все равно. Выпивка и камин заставляли ее чувствовать себя тепло и уютно, и девушка была удивлена, узнав, как комфортно она себя чувствовала с Заком, как было легко вернуться к дружбе с ним. Вайолет внутренне поморщилась при слове «дружба», а затем заставила себя расслабиться.

— Что скажет твоя мама?

Зак усмехнулся.

— Ты напиваешься, Вайолет.

— Ну и что? Я уже большая девочка.

— Ты не настолько большая...

— Вы уклоняетесь от ответа, сэр. Кто был этот очаровательный персонаж по телефону, и за что он предлагал тебе сорок кусков?

— Ты всегда была красноречивой.

— Это мой дар. А теперь, выкладывай.

— Это был Малколм Сингер, вокалист «Savage Sons».

— Его фамилия Сингер (прим.: с англ. «певец»)? Как оригинально. Когда он выбирал это имя, у него что, не было словаря синонимов?

Зак наклонил свой стакан и легко чокнулся с ее.

— Сказано с презрением истинного писателя.

— Прекрати...

— Хорошо. Мой агент заключил агрессивную сделку с «Cornerstone», потому что мои песни были довольно успешными. Обычно я получаю аванс в пять тысяч долларов, а лицензионные платежи поступают намного позже, после того как песня будет изменена, записана и выпущена. Иногда требуются года, чтобы увидеть кругленькую сумму. Малколму сейчас нужны четыре песни, и он предлагает мне удвоенный предварительный аванс: сорок тысяч из своего кармана, чтобы парень смог закончить новый альбом.

— С положенными платежами позже?

— Да. Вероятно.

— И ты..?

— Отвергаю его предложение. Очевидно.

Она распахнула рот от удивления.

— Потому что у тебя развилось безумие за те десять лет, что мы не общались? — девушка села прямее. — Мы мастера своего дела, Зак! Когда кто-то предлагает тебе сорок тысяч, ты говоришь «большое спасибо» и пишешь пару песен!

Он глубоко вздохнул.

— Мне нужно перестать быть белкой в колесе, Вайолет. Я растрачиваю свою жизнь на сочинение дерьмовых песен для посредственных групп. В какой-то момент я должен сказать «нет».

— И ты выбрал это сделать сейчас? Теперь, когда кто-то предлагает тебе столько денег?

Вайолет попыталась не думать о своем все уменьшающемся банковском счете.

— С каких это пор деньги столько значат для тебя? — спросил мужчина.

Ей показалось, что она увидела разочарование в его глазах и в том, как мужчина немного сместился подальше — это заставило чувствовать себя нехорошо, будто не оправдала его ожиданий или что-то в этом роде. Не то чтобы она ему хоть что-то должна.

— С тех пор, как стала взрослой, — огрызнулась девушка.

И с тех пор, как почувствовала страх, который пришел с резко сокращающимся банковским счетом, неустойчивым доходом и кризисом писателя.

Он поморщился, говоря с насмешкой:

— Взрослая, которая живет в шикарном Гринвиче.

— И что?

Вайолет подыгрывала ему с его подозрениями, но не поправляла его. Она не должна была объяснять состояние своих финансов.

— Так напиши еще одну книгу, такую же хорошую, как последнюю, и я уверен, на этот раз ты заработаешь миллион.

Она раскрыла, распахнув глаза.

— Что ты сказал?

— Она была хороша, Вайолет. «Me and Then You»? Она была действительно хороша.

О, мой Бог. У нее перехватило дыхание, и все ее тело осело от неожиданного воздух-выбивающего сюрприза, за исключением ее глаз, которые взметнулись вверх, захватывая его. Девушка осмотрела его лицо, и от серьезности на нем, на глаза навернулись слезы.

— Ты читал мою книгу.

Он пожал плечами, делая еще один глоток шотландца.

— Зак?

— Да. Читал.

— Это женская литература. Пляжное чтиво.

Он покраснел, что, как Вайолет догадалась, для него было не свойственной реакцией, потому что мужчина поднял руки и потер ладонями щеки.

— Я узнал автора.

— И что ты думаешь? — спросила она, наполовину опасаясь ответа.

«Me and Then You» была слегка завуалированный, беллетризованный рассказ о ней и Заке. За миллион лет Вайолет и подумать не могла, что он прочитает ее книгу, и уж точно не ожидала, что когда-нибудь увидит его снова, и они будут обсуждать ее творчество.

Посмотрев ей в глаза, Зак удерживал взгляд; Вайолет увидела в его глазах такую печаль, такую тоску, что вздрогнула, ее сердце забилось быстрее, а кожу пощипывало от осознания.

— Она о тебе и мне... — прошептал мужчина, поворачиваясь так, что теперь он опирался о подлокотник кресла, его лицо заполнило расстояние между ними. — И это снова заставило меня осознать, что я сделал... как я... Вайолет...

— Мне пора спать, — резко ответила девушка и, отвернувшись от мужчины, поползла вперед, пока ее ноги не коснулись пола.

Она аккуратно сложила одеяло, не в состоянии взглянуть на Зака, когда тот откинулся на спинку кресла. Вайолет была ошеломлена тоном его голоса и резкой уязвимостью, которая была такой неуместной в сочетании с его жестоким выражением лица. Она была смущена и сбита с толку, и ее тело не соблюдало план сохранения границ, дрожа и пульсируя в тех местах, которые, она забыла, были частью ее анатомии.

— Ну, — начал Зак, — ты осталась на больше, чем один стакан. Спасибо за это.

Принудительное легкомыслие в его голосе заставило девушку поднять взгляд.

— Зак, теперь мы действительно другие люди. Я пишу женскую прозу. Ты — хэви-метал. Я — Гринвич-Коннектикут, а ты — Гринвич-Виллидж. Я — Ральф Лорен, а ты — «Блэк Саббат». Ты отказываешься от тысяч долларов за одну песню, что, думаю, ужасно глупо... — она прикусила губу, качая головой. — Я здесь не для того, чтобы возродить дружбу с колледжа или наверстать с тобой упущенное. Не нуждаюсь в отвлечении. Мне надо писать.

Его глаза сузились, когда Вайолет заговорила, а когда закончила, он снова посмотрел на нее с тем разочарованным выражением лица. Как будто в ней были деньги, работа и статус сейчас, где когда-то были глубина и смысл. Она была раздражена его неправильным восприятием, но частично выбирала слова, пытаясь оттолкнуть его. Вайолет знала, что так будет лучше. Это увеличило бы расстояние между ними — дистанцию, которая ей нужна была, чтобы держать подальше чувства, спутанные древней историей.

— Как скажешь, Вайли.

— Я не пытаюсь быть грубой, я...

— Грубой? Черт, Вайолет, я просто пытался быть дружелюбным.

Она встала, стиснув челюсть, раздраженная его беззаботностью.

— Да. Поцеловать меня ранее было настоящим проявлением дружбы.

Зак тоже встал, возвышаясь над ней.

— Не то чтобы ты меня отталкивала.

— Попробуй еще раз и получишь другую реакцию.

Мужчина ухмыльнулся ей, большим пальцем снова потирая нижнюю губу, пока Вайолет попыталась выглядеть раздраженной. Ее предательские глаза двинулись к его губам, а затем назад.

— Больше реакции? — спросил он низким голосом.

Девушка представила себе, как ее колено встретилось с его яйцами.

— Да. Определенно, больше реакции... в твоем паху.

Ей потребовалась всего секунда, чтобы понять, что, пока она намекала на травму, глаза Зака вспыхнули так, будто он подумал о том, что у него будет стояк. Дерьмо! Это не то, что я имела в виду! Но ее беспокойство было лишь трещиной в броне, которое ему было нужно, чтобы использовать свое преимущество.

Он обвил руку вокруг ее талии, подталкивая к своему телу, когда губами нашел ее. Она вполсилы толкнула его в грудь, что никак не отразилось на ситуации, ее руки ослабли, и девушка сдалась, когда он языком раздвинул ее губы. Вайолет подняла руки по рельефу его подтянутых мышц, скрытых футболкой, медленно скользя по очертаниям шеи, пока пальцами не погрузилась в волосы мужчины, наклоняя голову так, чтобы ее язык имел лучший доступ к его рту.

Другой рукой Зак обвил ее тело и прижал бедра к своим, толкаясь в нее, ненароком обещанная реакция на второй поцелуй, безошибочно, напряглась в его джинсах. В ее голове промелькнула мысль, что она должна была поднять колено, чтобы разоблачить его обман, но тело наэлектризовалось, пока он держал ее, и делать что-либо, что могло поставить под угрозу чудесный контакт со всем его телом, не было вариантом. Поэтому Вайолет забыла, что он разбил ей сердце. Забыла о том, что он отверг ее. Что у нее был крайний срок, который висел над ней грозовым облаком. Девушка забыла о своих финансовых проблемах и смерти Шепа, и о путанице насчет «Тихой Гавани». Обо всем, кроме Зака Обри, и о том, как он заставлял себя чувствовать, как всегда делал. Вайолет прислонилась к мужчине, прижимаясь к его твердой выпуклости, которая утыкалась в нее сквозь толстый материал джинсов, превращая ее внутренности в жидкое тепло.

— Черт, — он вздохнул и отпустил ее губы, мягко прокладывая путь от ее щеки до уха поцелуями, где схватил нежную кожу зубами, слегка покусывая. От его теплого дыхания, дрожь побежала по ее рукам.

— Вайолет-как-цветок, я так сильно хочу тебя, — тихо прорычал ей на ухо Зак, медленно растягивая слова, ее глаза почти закатились назад от желания. Мышцы глубоко в ее теле сокращались, сжимались.

Когда она закрыла глаза, наклоняясь к нему, стих пересек ее ум.

Коварное сердце

Разбитое, окровавленное,

Рыдающее, да

Увядает от стыда.

Стыд. Мозг Вайолет заставил ее вспомнить, что мужчина ясно, душераздирающе ясно, дал понять, что однажды ему уже не было дела до нее, ее чувства к нему не были взаимными, и что, несмотря на выходные, которые просто взорвали ее мозг, эмоционально и физически, им лучше оставаться друзьями. Независимо от того, как хорошо было в его объятиях, чувствовать его поцелуи, девушка была бы глупой, если бы забыла, как однажды Зак отвернулся от нее. Несмотря на его комментарий, что он сожалел о том, как они расстались, он ни разу не извинился и не объяснился.

Ей должно быть стыдно. Стыдно за то, что она не была достаточно умна, чтобы защитить себя в тот момент, когда осознала, кем он являлся. За то, что Вайолет хотела ощутить его руки на себе. За то, что хотела повсюду — на каждом сантиметре своего тела. Позор.

Она грубо вырвалась из его рук, за исключением ее груди, которая прижималась к его, пока она пыталась замедлить свое дыхание. Зак отступил, чтобы посмотреть ей в лицо и, вздрогнув от того, что там увидел, отпустил ее.

Не говоря больше ни слова, Вайолет, отвернувшись, тихо поднялась по лестнице.

Уперев свои руки в бока, и даже не пытаясь скрыть стояк, Зак смотрел, как она удалялась. В отчаянии он стиснул челюсть. Быть с ней, касаться ее было похоже, будто он принял какой-то абсурдно потрясающий наркотик, который заставлял его хотеть только одного: быть голым, наблюдать, как Вайолет откидывает голову назад во время оргазма, пока он снова и снова в нее погружается.

Зак услышал, как дверь наверху захлопнулась.

— Черт! — зарычал мужчина, ненавидя себя за то, что хотел ее до такой степени, что едва мог думать о чем-либо другом.

Жар от волнения коснулся кожи, его эрекция неудобно, болезненно пульсировала напротив его джинсов. Он сделал глубокий вздох, пытаясь игнорировать то, как сильно ее хотел и думать о чем-то другом, кроме того, какими будут ее соски на вкус, какой влажной и горячей она когда-то была для него, и как Зак ощущал себя, заполняя девушку. Мужчина провел ладонью по потному лбу и поправил штаны, пытаясь устроиться поудобнее, но это не помогло.

Не найдя другого выхода, Зак подошел к входной двери и открыл ее, благодарный за прилив холодного воздуха, который охладил его разгоряченную кожу, сначала почти болезненно, а затем облегченно, когда его тело начало расслабляться. Только тогда Зак подумал о чем-то другом, что пробралось в его сознание, каким-то образом минуя его бушующую, настоятельную страсть: ее лицо, когда он сказал ей, что хотел ее.

На лице Вайолет появился стыд, а ее глаза сказали все остальное: убери свои неприличные, татуированные рокерские руки от меня. Она сверлила его холодными, яростными глазами его, и он не мог примирить их с увеличивающимся жаром ее тела. Почему? Потому что он сказал, что хочет ее? Это оскорбило ее деликатные чувства?

Я больше недостаточно хорош для тебя, Гринвич? Теперь все дело в статусе и деньгах, да? Десятилетие со Смолли не принесло ей никакой пользы, это уж точно. Она превратилась из глубокого, чувственного поэта в испорченную, алчную продажную девчонку.

Как будто у тебя есть право говорить о ком-то, кто продал себя.

Закрыв дверь, Зак вернулся к огню и плюхнулся на диван, где сидела Вайолет. Кожа все еще была теплой, что рассердило его из-за того, как все только что закончилось. Он взял ее стакан скотча, поднес к свету, чтобы увидеть отпечаток ее губ, затем, поместив свои на этот след, выпил остаток напитка. Сегодня вечером она не собиралась спускаться, и это заставило мужчину чувствовать себя отчаянным, знать, что она была так близко и все же так далеко.

Ну, ее глаза могли говорить, что он недостаточно хорош для нее, но тело твердило обратное. Когда Вайолет сказала «в твоем паху», он понял, что она имела в виду какую-то угрозу, но вся кровь с мозга помчалась на юг, и мужчина потерял всякое чувство приличия и контроля, притягивая ее к себе как пещерный человек. И снова, как и ранее вечером, девушка не сопротивлялась, не отталкивала его в течение пары минут, позволяя ему клеймить ее рот и прикасаться к телу. Ей это понравилось. На каком-то уровне, Вайолет, должно быть понравилось ощущать его татуированные рокерские руки на себе.

Зак потянулся к своим волосам и снял черную резинку, надевая ее на запястье, затем провел руками по волосам, глядя на огонь. Аккорд ре-бемоль мажор заполнил тишину в его мыслях. Это был значимый звук для Зака. Это был подлинный ключ «Clair de Lune» (прим. перевода: название переводится как «Лунный Свет») Дебюсси, которая стала первым музыкальным произведением, взорвавшимся в пятилетних ушах Зака. Это было первое музыкальное произведение, которое потребовало его внимания. Оно изменило его душу и ход мечтаний.

Он видел, как Пес Рольф (прим.: Кукольный персонаж из семейства Маппетов) играл «Clair de Lune» в старом видео Маппет-шоу, и хотя, Медвежонок Фоззи (прим.: Кукольный персонаж из семейства Маппетов) делал какой-то бит с канделябрами во время пародии, Зак снова и снова перематывал видео, игнорируя глупости, полностью зациклившись на музыке. В последующие дни он напевал песню себе под нос, наконец, выбирая ноты для пианино в зале после церкви в следующее воскресенье. Когда директор хора вошел, чтобы увидеть маленького Зака, играющего сносную версию «Clair de Lune» без сборника нот или какой-либо другой, предыдущей музыкальной подготовки, вскоре, у него начались уроки игры на фортепиано. За ними последовало лето в Джулиарде в Нью-Йорке и, в конце концов, полная музыкальная стипендия в Йеле.

Потянувшись за своей гитарой, где оставил ее за диваном, он положил твердый футляр на колени и снял крышку. Внутри лежала его любимая акустическая гитара, которую Зак купил себе шесть лет назад, после того, как заработал свои первые десять тысяч долларов. Первоклассная концертная гитара «Хосе Рамирес Романтика» из светлого дерева, на которой была нарисована гирлянда красных и синих цветов, окружавшая резонаторное отверстие и бридж из темного немецкого красного дерева. Это была его самая любимая из трех гитар, которыми он владел, и единственный инструмент, сопровождающий его, куда бы мужчина ни направлялся. Зак вытащил ее из футляра и настроил струны на слух.

Мужчина закрыл глаза, очищая разум и желая пальцами вспомнить музыку, которую не играл годами: «Clair de Lune». Он начал перебирать ноты в традиционном, классическом стиле, который был его первым введением в гитарную музыку в отличие от бренчания. Пальцами Зак легко бегал по струнам, нажимая лады и вызывая легкий писк то здесь, то там от его расслабленной игры. Его легкие махинации в сочетании с романтическими аккордами заставляли гитару звучать как мандолина(прим.: Струнный щипковый музыкальный инструмент небольших размеров, разновидность лютни - лютня-сопрано, но с менее длинной шейкой и с меньшим числом струн), как что-то более старое и вневременное, когда печальные тона любви, потери и тоски завладели тишиной комнаты.

Когда Зак играл отдельные высокие ноты в конце первого раздела, тона были настолько высокими и чистыми, что их можно было перепутать со звуками арфы, и мужчина вздрогнул от боли и удовольствия от звука, неслышно устанавливая свои уверенные пальцы на четыре определенные аккорды. Он сделал глубокий вдох, прежде чем начал играть ритмичный, душераздирающий апреджио, его глаза горели под плотно закрытыми веками, когда парень подумал о лице Вайолет, после того, как поцеловал ее: такое знакомое, но более зрелое, она смотрела на него с недоверием и гневом. Мужчина вложил в игру пальцами свое разочарование, тихонечко двигая ими, молча, выжимая тоскующую жажду из струн, желание быть окутанным сожалением, опустошением утраченных шансов. И как бы грустно это ни было, это так же было... красиво.

Сколько времени прошло, как он играл что-то по-настоящему красивое? Действительно вдохновляющее? Зак быстро двигал пальцами во время разложенных аккордов, правой рукой двигая быстрее, чтобы не отставать от требований музыки, отчаяния, настойчивости, каскадом льющихся волн меланхолии. И затем он снова остановился, найдя тот самый оригинальный тонический аккорд ре-мажор на октаву выше, и повторил начало с подобранной на слух комбинацией ― свободой, которую его старомодный профессор из летнего лагеря в Джулиарде не одобрил бы.

Зак ухмыльнулся, но его улыбка исчезла, когда затормозил на финальных аккордах, стараясь прогнать изображение смущенного, раздавленного и разбитого взгляда Вайолет годы тому назад, когда он натянул джинсы и оставил ее одну в своей комнате в общежитии.

Он смаковал боль финальных аккордов, окончательного идеального пика звука перед последним арпеджио, который убил надежду на большую красоту, вызвав робкий, жалобный финал, последний проблеск упущенной возможности, одинокое прощание.

И затем, он остановил движение руками, оставляя пальцы у вибрирующих струн, пока те не остановились.

Если бы она не ахнула тихонько, Зак никогда бы не увидел ее сидящей на нижней ступеньке лестницы, обхватив колени руками, Вайолет сражалась, чтобы сдержать слезы, которые виднелись за ее очками.

Мужчина не шевельнулся, но глазами метнулся к ней.

— Ты слушала.

Посмотрев вниз, девушка кивнула.

Он положил гитару на подушку рядом с собой.

— Вайолет?

— Ты знаешь слова? — спросила она. — Стихотворения? «Clair de Lune» Верлена?

Конечно, Зак знал, но покачал головой.

Вайолет говорила тихо, но ясно:

— Оно начинается: «Твоя душа — уединенный сад...»

— А дальше?

— «В аллеях бродят одиноко маски, загадочен, но мрачен маскарад...», — она остановилась и улыбнулась, понимая, что он знал стихотворение Верлена. — «И в звуках лютен грусть, печальны пляски...»

— Почему? Почему они грустны? — спросил мужчина, его вопросы вели ее будто по хорошо освященному пути, его глаза были полны надежды и сожаления, нежности.

— «Над счастьем невозможным загрустив, слилась та песнь с Луны лучами света...»

— Лунным светом?

— М-м-м. «А в дивной грусти лунной тишины, где птицы зачарованные дремлют, слышны рыданья льющейся воды, но им лишь мраморные плиты внемлют».

Эти слова повисли между ними в течение долгого времени, пока не исчезли, как последние ноты песни. Вайолет прикусила верхнюю губу и провела рукой по своим прямым волосам.

— Это было так красиво. Однажды ты играл это для меня. Однажды...

Зак наклонился вперед, оперевшись локтями о колени, чтобы отразить ее. Выражение лица Вайолет, после того как она прервала их поцелуй, все еще заботило его — не потому, что она осуждала его, а потому, что мужчина ненавидел ее разочарование.

— Сейчас я выгляжу иначе, чем тогда, — выдавил мужчина.

— Да, так и есть.

— Это просто костюм. Внутри я все тот же, Вайолет.

— Ты, — она оттолкнулась от ступеньки. — Возможно, это именно то, что меня и тревожит, Зак.

Он встал, внезапно рассердившись на нее.

— Ты думаешь, что это совпадение? Мы оба появляемся в том же доме в глуши? Оба свободны? Хотим...

— Хотим чего?

— Чего-то реального. Значимого. Чего-то... красивого.

— Я никогда не говорила, что хочу...

— Ты и не должна была. Я вижу по твоим глазам, что жизнь сложилась не так, как ты хотела, — Зак замолчал, потирая фиалку на своем запястье. — Это вселенная говорит нам что-то, Вайолет. Это судьба.

— Судьба? Судьба! И что это значит? Я появляюсь здесь, как и ты, и... и ты играешь «Clair de Lune», мы читаем стихи, а потом что? Мы снова лучшие друзья?

Он переплел дрожащие пальцы, предаваясь неожиданной фантазии пересечь комнату, взять ее на руки и целовать, пока нес бы в свою спальню.

— Мы никогда не были друзьями, — мягко сказал мужчина, припоминая слова, сказанные ею давным-давно.

Вайолет усмехнулась, но глаза излучали ярость, смятение и, возможно, тоску.

— Ох, я поняла! Я должна снова в тебя влюбиться? Или просто лечь в твою кровать? Это та судьба, которую ты имеешь в виду? Ну, можешь забыть об этом. Об обоих вариантах. Я уже знаю, чем закончилась та история.

Поджав губы, Зак отвел свой взгляд в сторону.

— Полагаю, что знаешь.

— Ты разбил мое сердце, — прошептала девушка.

— Ты двинулась дальше довольно быстро, — сказал он, откинувшись на спинку дивана и скрестив руки на груди, как делала она. Зак возненавидел себя сразу, как только слова покинули его рот, и пожелал, чтобы мог вернуть их обратно.

— Ох! О! Зак! — ее лицо исказилось от удивления и гнева. — Разве я не слишком долго убивалась по тебе? После того, как ты меня отверг? Как ушел от меня? Когда я практически умоляла тебя хотеть меня? Разве я недостаточно долго ждала, чтобы узнать, передумаешь ли ты?

— Вайолет, я не это имел в виду. Я сказал херню.

— Это уж точно, — Вайолет повернулась, чтобы подняться по лестнице, а затем обернулась, посмотрев ему в глаза, мерцающим яростью взглядом. — Ты ушел от меня, когда я открыла тебе свое сердце, рискнула. Я сказала тебе, что влюбляюсь в тебя, а ты...

— Я не могу этого изменить. Если бы я мог вернуться назад во времени и изменить свою реакцию, клянусь тебе...

— Но ты не можешь! — она заправила волосы за ухо. Зак видел, как она пыталась успокоиться, быть взрослой, разумной, быть Вайолет из Гринвич, чьи идеальные волосы всегда были на своем месте. Когда девушка снова заговорила, использовала это дерьмовый, культурный акцент, что он ненавидел. — Так или иначе. Это было тысячу лет назад. Я тебя больше не знаю, Зак.

— Ты можешь злиться и страдать, сколько хочешь, но это неправда. Ты знала меня тогда. И знаешь сейчас.

— Может быть, — тихо согласилась девушка, посмотрев на гитару. — Но мне бы хотелось, чтобы это было не так.

— Вайолет...

Ее глаза были ясными и уверенными, когда встретились с его, голос низким и серьезным, когда она сказала:

— Не надо. Мне нужно, чтобы ты оставил меня в покое.

Затем, в третий раз за несколько часов, Вайолет повернулась и ушла от него.

Глава 7

Зак выполнял ее просьбу.

Помимо случайного звука включения и выключения воды, не было ни единого другого признака, что он делил с ней дом. Из своего уютного гнездышка на палубе, освященного солнцем, она видела, что его внедорожник все еще был припаркован на подъездной дорожке, поэтому Вайолет могла предположить, что мужчина работал в подвале, в студии звукозаписи. Зак не выходил на свет. Ни разу за последние два дня. Единственным доказательством его фактического присутствия был вымытый стакан, поставленный сушиться на кусочек бумажного полотенца возле раковины воскресным утром. Было бы не трудно поверить, что она была совсем одна... если бы девушку не отвлекал тот факт, что это было не так.

Честно говоря, это убивало ее. Знание, что Зак был где-то в этом большом доме с ней, но избегал ее, делало невозможным думать о чем-то еще, кроме него. Весь вчерашний день и вот сейчас, Вайолет должна была работать над книгой «Us After We», но вместо этого ее мысли крутились вокруг Зака. Она вспомнила подробности их дружбы в Йеле и их страстные выходные вместе. Девушка коснулась своих губ кончиками пальцев, погрузившись в огонь, который его поцелуи воспламенили в ней. Вайолет снова и снова прокручивала его слова в своей голове:

«То, где мы остановились — это самое большое сожаление в моей жизни... Это судьба... Мы никогда не были просто друзьями...» И, конечно же, слова, что заставили ее тело дрожать, соединились с постыдным чувством его подтянутого тела, лежащего поверх ее... «Вайолет-как-цветок, я так сильно хочу тебя».

Даже сейчас эта последняя часть заставила ее задыхаться. О, да. Несмотря на то, что было совершенно нелепо после девяти лет отсутствия рассматривать это, Вайолет хотела его также сильно, как и в Йеле. После двух палящих поцелуев, которые были непревзойденными в ее жизни — пусть и с ним — она была так возбуждена и последние две ночи ворочалась в своей постели, просыпаясь разгоряченной, взволнованной и чрезвычайно расстроенной. Ее тело пульсировало для него, напряжено и натянуто, девушка подпрыгивала на каждый шум, надеясь, что Зак, внезапно появится перед ней. Хотела его? «Хотела» казалось было слишком безнадежным словом для того, чтобы описать, как реагировало ее тело — оно, по сути, ожило после десятилетней спячки.

Услышав шум снаружи, Вайолет подняла взгляд к кухонному окну и разочаровалась, что это была просто ветка, стучащая по стеклу, а не Зак, пытающийся привлечь ее внимание. Она тихонько забурчала, пока безуспешно пыталась расслабить свое тело, мышцы глубоко внутри ее расслабились, когда она сделала рваный вдох. Открытый ноутбук стоял на ее коленях, курсор обвинительно моргал, и девушка на мгновение захлопнула его и откинулась на удобное кресло, которое она принесла с крыльца. Закрыв глаза, Вайолет прислушалась к легкому всплеску волн в гавани, желая разобраться со своими мыслями и чувствами.

Будучи ребенком и подростком, Вайолет была пылкой, беззаботной девчонкой. Таким типом человека, которая целовалась, когда чувствовала любовь, плакала, когда было опечалена, бушевала, когда пребывала в гневе и праздновала, когда ощущала радость. Ее мать поощряла и утверждала все ее эмоции, заявляя, что Вайолет — все люди — не могли контролировать эмоции и не должны были стыдиться своих чувств. Поэтому девушка и не делала этого. Она была страстной, смелой и настоящей до того дня, пока Зак Обри не отвернулся от нее, игнорируя чувства и отвергая эмоции. Глубина ее отчаяния и унижения стремглав швырнула Вайолет на более безопасную территорию, в объятия того, кто заботился о ней, но никогда не любил ее так страстно и не устраивал взрыв чувств в ее сердце. Шеп заставлял ее вежливо смеяться, но никогда — плакать от смеха. Он, вообще, никогда не заставлял ее плакать. Фактически, мужчина позволял ей чувствовать себя ребенком, едва задевая ее раненное сердце, которое, в конечном счете, было... в безопасности. Зак Обри, с другой стороны, заставлял девушку ощущать себя живой, динамичной, но она прекрасно осознавала опасности, которые он предлагал ее сердцу.

Вайолет открыла глаза и ноутбук и уселась поудобнее.

С Заком, заполняющим ее мысли, она ничего не сделала. Ее книга, обусловленная контрактом на сто тысяч слов, содержала в себе, пока что, только одиннадцать тысяч, и те не были очень хороши. Пока последующие романы выходили в свет, она была уверена, что ее книга будет подвержена резкой критике, и она прослывет как писатель «одной книги». Одного-якобы-хита, в зависимости от того, считалось ли тридцать шестое место в списке «Сегодняшние бестселлеры США» даже хитом.

Если бы ей пришлось вернуть свой аванс и заплатить штраф за невыполнение контракта, она должна была бы залезть в сбережения, на которые она жила с тех пор, как погиб Шеп. Ей, определенно, придется отказаться от квартиры, которую они с Шепом делили в Гринвиче, и переехать во что-то меньшее и более доступное, возможно, в Стэмфорд, соседний город. Если бы ей пришлось переехать в Стэмфорд, она могла бы также рассмотреть как вариант Бруклин, где жило так много авторов, хотя Вайолет даже не была уверена, что хотела продолжать писать «женскую литературу». Но что бы она делала вместо этого? Писала бы что-то в совершенно новом жанре? Вообще бросила бы это дело? Редактировать? Вайолет смотрела на гавань, желая, чтобы любой из вариантов звучал так же хорошо или лучше, чем закончить книгу, что стояла перед ней.

Девушка вздохнула с облегчением, отвлекшись на свой телефон, жужжащий в кармане. Ерзая, она вытащила его из-под одеяла и улыбнулась. Звонила Софи.

Софи была не только лучшей подругой Вайолет, но и ее самым ценным партнером по написанию и бета-ридером, человеком, который, по крайней мере, частично отвечала за помощь ей в формировании «Me and Then You» в ее окончательную, одобренную критиками версию.

— Соф?

— Ви! Как там Мэн? Я не знала, будет ли у тебя связь! Как дом? Как прошла твоя поездка? Какая там погода?

Вайолет рассмеялась. Софи всегда задавала сразу по несколько вопросов.

— Хорошо. Связь, то есть, то пропадает. Огромный и великолепный. Долго, но оно того стоило. И солнечная.

— Итак? Ты уже много написала? Работа над книгой пыхтит?

Вайолет взглянула на экран компьютера.

— Нет. Это не так. У меня самый ужасный творческий кризис в моей жизни. Я просто... Софи, что ты помнишь о моем вдохновении для «Me and Then You»?

— Мы говорим о Нэше из твоей книги? Придурок, с которым ты училась в колледже, который лишил тебя девственности и сразу же бросил тебя? Парень, который разбил твое сердце? Засранец музыкант? Хм, изрядно.

— Он здесь.

— Что за... что?

— Зак Обри. Парень. Мудак. Он здесь.

— Прости. Не может быть, что я правильно тебя понимаю. Ты плакала на моем диване месяцами, пока писала эту книгу, возрождая воспоминания, все мельчайшие детали о проведенном с ним времени. Рассказать эту историю практически вырвало сердце из твоей груди. Ради Бога, Вайолет, когда ты связалась с ним? И почему, черт возьми, ты уехала с ним?

— Нет! О, Софи! Нет, это было не запланировано. Я имею в виду, эта женщина, которую я знаю из младшей лиги, сказала, что я могу использовать этот дом, но, оказывается, он в действительности принадлежит ее бывшему мужу, который является деловым партнером Зака, и ему тоже сказали, что он может сюда приехать.

— Ну, это странное совпадение.

— И не говори.

— Итак, кто из вас остановился в отеле?

Девушка съежилась, глядя на гавань и пытаясь понять, как лучше ей ответить.

— Вайолет! Ты в отеле или он?

— Гм. Никто из нас…

— А-а-а, — выдохнула Софи, пока ее голос не стал лишь дыханием на другом конце трубки. — Вау. Итак, ты...

— Нет! Нет, мы не... ничего не делаем. Я не видела его целый день. Точнее, я не видела его с пятницы. Мы просто... я имею в виду, мы не делаем...

— Вайолет. Открой глаза и почувствуй запах похоти, сестра. Есть только одна причина, по которой ты осталась.

— Это не правда, Софи. Мне больше негде было остановиться.

— Твоя мама всего в паре часов езды!

— Вообще-то три.

— Хорошо, три. Это не так много, когда ты пытаешься убежать от парня, который разбил твое сердце и полностью тебя унизил. Если только, уйти — не в твоих планах.

Вайолет глубоко вздохнула.

— Я не знаю, каков план.

— Что?! Что? У меня сейчас случится сердечный приступ. Скажи это еще раз. Ты не знаешь, каков план? Я разговариваю с Вайолет Смит? У которой пунктуальность военного стиля, ни один волосок не выбивается из прически, и жизнь, спланированная до минуты ― с этой Вайолет Смит?

— Дай мне передышку. Я импровизирую.

— С каких это пор ты импровизируешь?

С тех пор, как Зак Обри появился в моем доме, заставляя меня чувствовать то, что я не чувствовала сто лет.

— У меня забронирован номер в местной гостинице. На вторник.

— Ха, — выдала Софи. — Сегодня только воскресенье.

— Мне это прекрасно известно.

— Ко вторнику вы можете нанести большой ущерб телам друг друга.

Вайолет закатила глаза. Софи была писательницей романов и она жила ради написания сексуальных сцен. Опять же, Вайолет подумала, каково это было, когда Зак упал на нее сверху, и сжала бедра вместе, почувствовав жар. Ущерб. Телам.

Ущерб. Сердцу.

— Этого не произойдет, — сказала Вайолет.

— Я бы не была так уверена. Этот парень был тем самым, Ви. Твои слова, не мои. За бутылкой хорошего вина. Большинство из которых ты выпила одна. И я цитирую, — голос Софи стал низким, пьяным и шатким, и Вайолет закатила глаза, — «я бы сделала все, чтобы полюбить Шепа так, как я люблю его». Ничего не припоминаешь, Ви?

— Очень расплывчатое и пьяное воспоминание, — ответила Вайолет, когда волна вины захлестнула ее.

— Это было полтора года назад. Ты все еще была влюблена в него тогда.

— Я не была влюблена в него, — возразила Вайолет, натягивая одеяло на грудь, когда прохладный ветерок подул с гавани.

— В самом деле.

— В самом деле! Ради Бога. Я была с Шепом, — она сделала паузу, ложь оставила неприятный привкус во рту, даже если девушка проявляла силу духа. — Я просто... У меня сильные воспоминания о времени, проведенном вместе.

— Сильные воспо... Хорошо. Хочешь правду, Ви?

Вайолет хотела бы иметь под рукой сейчас стакан виски.

— Давай.

— У тебя незаконченные дела с Нэшем, то есть Заком. Много-много приятного незаконченного дела. И я думаю, что это способ судьбы, чтобы помочь тебе с этим разобраться. Свяжи эти свободные концы, чтобы они не преследовали тебя. Дай ему шанс или попрощайся с ним так, чтобы потом смогла спокойно жить.

Только сказать Заку «пока» звучало ужасно для Вайолет. Не просто ужасно. Отчаянно и отвратительно ужасно.

— Что, если я не хочу прощаться с ним? — Вайолет съежилась, когда произнесла эти слова и прикрыла пальцами глаза.

— Я так и знала! — выдала Софи в страстном шипении, затем явно в трубку, играя в адвоката дьявола, сказала: — Но он причинил тебе боль.

— Он сказал, что сожалеет об этом. Сказал, что это самое большое сожаление в его жизни.

— Прямо перед тем, как поцеловать тебя, да?

Вайолет услышала сарказм в голосе подруги, но она была настолько удивлена ее словам, что даже не стала насмехаться над этим предположением. Девушка просто ошарашенно сидела, пока недавние воспоминания об их поцелуях заставили ее щеки гореть.

— Ох, Вайолет! Ты невозможна!

— Я не хотела. И затем, во второй раз, я сказала, что у него в паху будет последствия, а он не правильно меня понял и снова меня поцеловал.

Молчание.

— Соф? Ты еще здесь? Ты слышишь меня?

— Я услышала пах. И у тебя есть еще два дня, прежде чем ты отправишься в гостиницу.

Из-за того, как Софи произнесла слово «гостиница», Вайолет знала, что подруга использовала при произношении воздушные кавычки.

— Ты втрескалась, Ви. Всегда была влюблена в этого парня. Ты ведь это знаешь, да?

Вайолет покачала головой из-за того, как в рекордные сроки ее жизнь превратилась в беспорядок. Три дня в ее писательском убежище и ни слова, которое можно было бы предъявить. Тысяча долларов для покупки «Маргариты» для Леоны Льюис в Кабо. Она на грани неисполнения обязательств по контракту. На грани потери ее дома. И, конечно же, внезапное появление Зака Обри.

— Я ничего не могу поделать, — прошептала девушка. — Софи, я будто влюбляюсь в него снова и снова.

— Слушай, ты же знаешь, что мне нравился Шеп. Он был хорошим мужчиной, но я всегда дразнила тебя, что Вероника принадлежала Нэшу, а не Шейну. Хотя бы потому, что она любила Нэша больше. Однако проблема с ним заключалась в том, что он недостаточно любил Веронику. Даже близко недостаточно. Итак, скажи мне: это изменилось?

— Он читал мою книгу, — тихо произнесла Вайолет.

— Это мило, но недостаточно, — ответила Софи. — Где он был девять лет?

— Зак сказал, что то, как мы расстались, было самым большим сожалением в его жизни.

— Значит, он хочет отпущения грехов?

Вайолет подумала, как мужчина прижимал ее к себе во время поцелуев. Как звучал его голос, маняще и глубоко, когда он сказал, что хотел ее.

— Нет. Я не думаю, что дело только в прощении.

— Речь идет только о сексе? Ты там. Он там. У тебя старые чувства.

Вайолет сглотнула, обдумывая вопрос и ненавидя то, что не могла ответить.

— Ви, мне кажется, что тебе нужно принять решение. И оно включает в себя большой риск. И ты, на самом деле, ничем не рискуешь.

— Рискую!

— Я не говорю, что вместо Мерло нужно заказать джин с тоником. Это по-настоящему, Ви. Все это может снова разбить тебе сердце, — она сделала паузу. — С другой стороны, это может быть именно тем, что тебе нужно. Я не пытаюсь быть грубой, но ты увязла. Живешь с призраком. Не можешь закончить свою книгу, потому что пытаешься написать будущее, которого никогда не было — счастливого будущего, которого не могло быть с Шепом, если бы даже он выжил, — еще одна пауза, и подруга была уже на взводе. — Ви, я не уверена, что брак с ним был бы правильным выбором для тебя. Я держала это мнение при себе, но прошло уже больше года, и это правда. Именно так я себя и чувствовала. Но ты была так уверена, что окажешься домохозяйкой из пригорода, миссис Шепард Смолли, что приняла мантию прежде, чем это даже случилось, и сейчас, вроде как застряла в этом. Ты застряла в роли миссис Шепард Смолли, хотя этого никогда и не случится. Ты как миссис Хэвишем. Знаешь, из «Больших надежд»(прим.: роман Чарльза Диккенса, который был впервые издан в 1860 году). Только обновленная. Моложе и симпатичнее. И не нафталиненная.

— Софи! — Вайолет изо всех сил пыталась сделать глубокий вдох, но ее диафрагма не двигалась. Слишком много откровений за раз.

— Хорошо, ты еще не миссис Хэвишем, но уже в пути.

— Спасибо, — сказала Вайолет, душещипательный смешок сорвался с ее губ, когда она провела пальцами под глазами. Когда она начала плакать?

— Ой, не плачь, Ви. Разве ты не хочешь любви?

Разве ты не хочешь любви?

Хороший вопрос.

Она действительно знала романтическую любовь только один раз в жизни. И это случилось не с Шепом. Единственный раз, когда Вайолет была влюблена, это был мучительный, душераздирающий опыт. Честно говоря, девушка не могла сказать, что стремилась пережить это снова. И все же, она имела некоторое представление о том, каково это могло быть с Заком, на тех потерянных выходных в Йеле. Насколько полной она бы себя чувствовала, насколько цельной. Всякий раз, когда Вайолет переписывала их последнее прощание в голове, она слышала, как он произносил: «Я тоже тебя люблю». Девушка содрогалась от тоски, прежде чем строго себе напомнить, что все было не так.

— Значит, ты говоришь, что я должна пойти за Заком.

— Нет! Я не говорила этого. Я не настаиваю на том, чтобы ты прыгнула обратно в постель к горячему музыканту, который разбил твое сердце и сожалеет об этом десять лет спустя.

— Откуда ты знаешь, что он горячий?

— Я слышу это по твоему голосу. Он горячий. Признай это.

Обжигающий.

— Хорошо. Не надо. Я знаю, что он сексуальный, — засмеялась Софи, когда Вайолет ничего не ответила. — Я не говорю тебе куда-то прыгать. Определенно не в постель. Это отличный способ все запутать. Нет, Ви. Вот, что я говорю: иногда жизнь предлагает тебе что-то неожиданное, и, когда это происходит, на тебе вся ответственность, чтобы изучить это.

— Да. Я... обязательно, — ответила Вайолет.

Если Зак когда-нибудь выйдет из своего укрытия.

Она смахнула с лица еще больше слез, чувствуя безграничную благодарность к своей подруге.

— Как бы то ни было, — добавила Софи, и Вайолет услышала легкий юмор, наполнивший ее голос. — Считай это исследованием. Получится чертовски хорошая книга.

— Неожиданное продолжение «Я, а затем ты», — дрожащим голосом сказала Вайолет, преследуемая беспокойным хихиканьем.

— На чем он играет? Гитаре? Я должна сказать это: готова поспорить, что горячий гитарист, трахающий твои мозги, подействует на твой творческий кризис.

Вайолет ахнула, а потом захихикала.

— Софи!

— Я просто говорю! Бьюсь об заклад, что-нибудь да сдвинулось бы с мертвой точки довольно быстро.

— Ты ужасна.

— Да, я знаю, — захихикала Софи как семиклассница, которая наблюдала за красивым мальчиком со своей подругой сидя в библиотеке. — Но ты была довольно одинока со времен Шепа. Я имею в виду, ты ведь никогда не трахалась с Гарретом из клуба, так ведь?

— Н-нет! Фу!

— Итак, прошло слишком много времени с тех пор, как ты играла в доктора. Я имею в виду, если ты только не скрываешь чего-то от меня?

— Софи!

— Подумай об этом так: если тебе придется лишиться девственности во второй раз, ты могла бы сделать хуже, чем парень, который сделал достойную работу в первый раз.

— Софи! — снова воскликнула Вайолет, вытирая со щек последние остатки влаги. Все ее щеки исчезли из-за поддразниваний подруги. — Расскажи мне, как дела у Хью и детей. Меньше обо мне и больше о тебе!

Они разговаривали еще несколько минут. Софи, которая жила в Вестпорте, штат Коннектикут, со своим мужем и двумя маленькими детьми, работала над книгой коротких эротических рассказов и, наконец, получила запрос на свою работу от агента, которого она преследовала. Вайолет отпраздновала хорошие новости подруги с восторженным визгом, обещая ей перезвонить позже на неделе.

— Эй, Ви, — произнесла Софи прямо перед тем, как они отключились, ее голос был нехарактерно мягким и серьезным. — Ты любила его в течение долгого времени. Не надумывай лишнего.

Вайолет проглотила комок, который снова встал у нее поперек горла.

— Удачи.

Вайолет положила телефон обратно в карман и сделала глубокий вдох. Софи, как обычно, после хихиканья и криков, была простой и элегантной в своем подведении итогов.

Ты любила его в течение долгого времени.

Где-то глубоко внутри Вайолет знала, что ее подруга была права, хотя здравый смысл настаивал на том, что прошло уже слишком много времени с тех пор, как она любила Зака Обри. Она так мало знала о человеке, которым он стал. Может быть, шквал чувств, который ее смутил, имел мало общего с настоящей любовью и много с воспоминаниями о том, что она к нему когда-то чувствовала. В сочетании с несколькими страстными поцелуями, этого было достаточно, чтобы заставить кого-нибудь немного потерять голову.

Но сколько еще раз она могла себе позволить себе это? Старая Вайолет, Вайли из колледжа, которой она была так давно, бросилась бы в эти запутанные чувства и сказала бы, что нужно рискнуть и дать Заку второй шанс. Но эта стремительная Вайолет, на горьком опыте узнала о душевной боли, обнажив перед ним свое сердце, фактически, была раздавлена на кусочки, превратилась в ту, кем она была сегодня: осторожной, осмотрительной и настороженной.

Такой девушка хотела быть? Бесчувственной и прагматичной, подавляющей свои природные инстинкты, чтобы принять беспорядочную, хаотичную жизнь? Вайолет хотела только исцелиться и защитить себя, а не полностью измениться. И все же, она это сделала. Она стала кем-то другим, и вдруг, девушка не была уверена, что ей нравилась Вайолет из Гринвича. Это было похоже на ношение пальто, которое не сидело идеально слишком долгое время. Возможно, пришло время найти лучшую параллель.

Зак чуть не швырнул гитару через всю комнату в отчаянии. Он был там в течение пяти часов, но это было самое экскрементальное, банальное дерьмо. Дело не в том, что у него не было идей: весь план для «Феномена» был закончен — размещение различных соло, дуэтов и хоровых номеров. На протяжении большей части своей взрослой жизни мужчина готовился к оркестровке такого большого музыкального произведения как это, но теперь, когда он с трудом выкроил место и время, не мог заставить музыку работать.

Зак слышал ее шаги наверху, когда Вайолет перемещалась из комнаты в комнату. Он слышал, как завелся ее автомобиль вчера вечером, и что она уехала, и почувствовал ощутимое облегчение, когда услышал, как девушка вернулась через час. Мужчина отчаянно старался не отталкивать ее еще дальше, но он не мог доверять себе, чтобы быть рядом с ней и держать свои руки при себе. Поэтому он спрятался в шедевре Джона — студии.

Честь и слава Джону и его хорошему вкусу. Здесь было чертовски красиво. На выбор несколько гитар, и он мог взять и работать в надлежащей студии звукозаписи или в чувственной комнате для писательства из белой кожи. Это должно было на что-то вдохновлять. На что-нибудь. Но это было не так. Ничто из этого не имело значения. Кроме того факта, что Вайолет Смит была наверху, и его тело не позволяло его уму сосредоточиться ни на чем, кроме как на мысли быть к ней ближе.

С тех пор, как Зак начал писать музыку для «Cornerstone» и часто гастролировал в качестве альтернативного гитариста для различных групп по контракту, в его жизни не было недостатка в женщинах. Поклонницы, стремящиеся переспать с участником группы, были также счастливы переспать и с ним, как только он сходил со сцены, и хотя, он не был таким же мужчиной-шлюхой, как другие музыканты, которых он знал, Зак, безусловно, регулярно трахался.

Но реальность заключалась в том, что он не занимался любовью ни с кем после Вайолет, потому что в его мыслях была только она, а потом уже все остальные. Не то чтобы он хотел быть разрушенным для любви, но никто не мог сравниться с ней и сфабриковать такую интенсивную любовь и восхищение, которые он испытывал к ней, с кем-то еще. Никто больше не знал его, когда Зак был худощавым, более неуклюжей версией самого себя и все равно любил его. Не писал стихов, что взрывали его разум, заставляя посоревноваться их талантами. Не прижимал свое девственное тело к нему, как и она. Ее сердце билось в идеальном ритме с его. Никто другой просто не был Вайолет. И Зак в значительной степени решил, что если у него не будет Вайолет, у него будет случайный, не имеющий смысла, развлекательный секс и взаимовыгодные мимолетные увлечения, которые никуда не приведут. Это то, на что мужчина соглашался. То, на что он непреднамеренно согласился, толкнув Вайолет в объятия Шепа Смолли. Это было к лучшему.

Но теперь, она была здесь, вернулась в его жизнь. Косвенно, но вернулась. И его черствое сердце, которое было мертво много лет, вдруг ожило, испытывая желание к ней. Если она не спасет его, уязвимое сердце останется кровоточить до конца его жалкой жизни.

Зак глубоко вздохнул, глядя на гитару в руках и встал с белого дивана. Больше не было смысла пытаться что-то написать. Мужчина знал, что Вайолет не хотела его видеть, но ему было нужно увидеть ее.

Она была той самой девушкой. Единственной девушкой. Когда-либо. Ничего хорошего не вышло из жизни, проведенной без нее — Зак усвоил это тяжелым путем. Мужчина сделает все, чтобы не потерять Вайолет снова.

Он аккуратно поставил гитару в угол комнаты и поднялся по лестнице, переступая две ступеньки за раз. К черту музыку. К черту оперы. К черту то, что она ничего не хотела иметь общего с ним. К черту все остальное в жизни, потому что только одна вещь имела значение прямо сейчас:

Если Зак собирался удержать ее в своей жизни на этот раз, сначала ему нужно было убедить Вайолет остаться.

«Me and Then You» появилась легко. История была о девушке, Веронике, которая влюбилась в парня, Нэша, в колледже, что отверг ее, запустив цепную реакцию в ее жизни. Вероника встретила милого парня из братства, Шейна, который пролил пиво на ее блузку на вечеринке и неожиданно, джентельменским жестом, предложил ей свою рубашку. Так как она была одинока и с разбитым сердцем, они с Шейном в результате обнаружили, что в их жизнях есть место друг для друга. Ни один не наполнен страстью; ни один не искал настоящую любовь. Но они много целовались, засыпали друг возле друга и привыкали. Они добры друг к другу. Годы проходят, а они остаются вместе. Их жизни переплетаются, привязанность друг к другу перерастает в прочные, любящие отношения, которые, наконец, заканчиваются долгожданной помолвкой. В основном, счастливый конец, но с изюминкой, потому что читателю остается интересно, действительно ли сердце Вероники эволюционировало от уязвимости ее неудачного романа в колледже с Нэшем. Скрывалась ли она от самой себя, согласившись на второго лучшего, потому что первый отверг ее? И будет ли ее счастье с Шейном когда-нибудь полным?

После полутора лет написания, восьми месяцев ожидания принятия заявки и еще пяти месяцев редактирования, книга Вайолет попала на полки по всему миру. И, вдруг, чудо — она была не единственной женщиной в истории мира, которой разбили сердце в колледже. Женщины повсюду добавили ее роман в свои списки в книжных клубах, и она даже была представлена в колонке «Долго и счастливо» газеты «USA Today», как новый автор.

Но, несмотря на приличные продажи электронных книг, шумиха утихла, и ее издатель хотел продолжения с добросовестным, счастливым концом без поворотов. Вайолет приняла контракт и с рвением принялась планировать продолжение: свадьба Вероники с Шейном и обретение с ним невероятного и полного счастья — яркий, красивый адвокат, который заставлял ее чувствовать себя любимой и в безопасности. Она собиралась написать об их великолепной свадьбе и прекрасном доме в Коннектикуте, об их летних каникулах в штате Мэн и идеальных детях, об испытаниях и невзгодах молодоженом и молодых родителей. Девушка оставила бы все упоминания о Нэше пылиться и показала бы своим читателям идеальное счастливо и долго.

Но история, как и фантазия исчезла, когда умер Шеп. И несмотря на многочисленные продления срока контакта, она не успевала. Ей либо нужно было написать книгу, либо разорвать контракт и заплатить цену.

Вайолет сделала глубокий, бодрящий вдох морского воздуха и снова посмотрела на свой ноутбук. Пустая страница гласила: «Глава 4» и около трети пути вниз по странице, жирным шрифтом, написанная черными буквами. Внизу девушка напечатала:

Вероника никогда не рассказывала Шейну о Нэше, предпочитая держать самые важные отношения своей жизни совершенно отдельно. В тихие моменты, когда она позволяла себе задуматься о Нэше, чувство вины, которое она ощущала, переполняло ее до такой степени, что ей нужно было использовать тактику полного отрицания, предугадывать правдивость всего неудачного любовного романа, чтобы найти способ жить с ним. Со временем ей удалось убедить себя, что более половины ее воспоминаний — мечты, а не реальность. Или реальность, приукрашенная до абсурда.

— Повезло Веронике, — вздохнула она вслух.

— Кто такая Вероника?

Зак стоял на вершине третей ступеньки, ведущей с лужайки на палубу. Она глазами впитывала его, пока ее тело буквально дрожало от восторга, инстинктивно наклонившись вперед, чтобы быть ближе к нему. Вайолет сглотнула, вынуждая себя выдохнуть и вдохнуть снова.

— Никто! Просто моя...

— Вероника из книги? Из «Me and Then You»?

Он выглядел гораздо более нормальным и похожим на Зака — в серой футболке с длинными рукавами, которая покрывала его татуированные руки. Без колец в носу и бровях мужчина выглядел менее пугающим, но все еще носил черные резиновые и кожаный браслеты на одном запястье и два кольца на пальцах. Его широкая грудь была обтянута футболкой, что напомнило ей, каковы были ощущения быть в его объятиях той ночью. Вайолет опустила глаза к его талии и затем еще ниже, вспоминая, как он прижимался к ней тоже. Возможно, она слегка захныкала, но, стараясь скрыть небольшой звук, прочистила горло. Девушка отвела взгляд в сторону гавани.

Она наклонила голову и попыталась выглядеть нахальной.

— Может быть, я утоплю его в местной гавани.

— О, я не думаю, что будет так легко избавиться от старого Нэша.

— Нет?

— Не-а. И не в обиду Шейну, потому что он был, хм-м, хорошим человеком, но не подходил Веронике.

— Разве?

— Да. Неужели ты никогда не видела, как они обсуждали эту книгу на шоу Опры?

Вайолет снова усмехнулась, представив его, смотрящим Опру. Конечно, она видела. Девушка визжала, сидя на диване рядом с Софи, когда ее книга была упомянута с тридцатью другими, и ее обсуждали целых две минуты.

— Я, должно быть, пропустила этот выпуск. Просвети меня.

— Большинство зрителей согласились, что она должна была ждать Нэша. Знаешь, дать ему второй шанс. Так как он был ее первой любовью.

— На самом деле? Потому что я могу поклясться, что женщины во всем мире вздохнули с облегчением, когда она сделала разумный выбор ― Шейна.

— Нет, — он потер запястье большим пальцем, что делал больше одного раза с тех пор, как они вновь встретились. В колледже у него была привычка прикасаться к нижней губе большим пальцем — это отвлекало, и не раз, но прикасаться к запястью было новым. — Все хотели, чтобы она была с Нэшем. Они принадлежали друг другу.

— Он причинил ей боль.

— Он был молод.

— Парень знал, что делает.

— Парень до усрачки был напуган.

— Чем именно?

— Мыслью влюбиться.

— Что она влюбится в него?

Зак прислонился к перилам и посмотрел на гавань, а затем снова на девушку.

— Нет, Вайолет-как-цветок. Что он начал влюбляться в нее.

Вайолет тихонько ахнула, полностью выбита из колеи его словами и тихим, осторожным способом, которым он их выдал. Она вздрогнула, и на ее глаза нахлынули слезы, пока девушка пыталась понять, что Зак говорил. Это не могло быть правдой. Не могло. Он ушел. Не любил ее. Не мог.

— Ты представляешь все это совсем в другом цвете, время спустя, — сказала девушка. — Ты пытаешься изменить историю. Ты делаешь вещи...

— Хорошо. Ладно. Остановись на секунду и подумай, — он сел в кресло напротив нее, взяв ее ноги и положив их на свои колени. Зак загипнотизировал ее своим взглядом. — Зачем мне это делать? Зачем мне пытаться изменить историю?

— Я не знаю. Чтобы... чтобы играть со мной в игры.

— Ну, уж нет. Я не такой, и ты знаешь это.

— Чтобы заставить себя чувствовать лучше насчет этой ситуации.

— Ладно, но я бы не стал играть с тобой. Я бы просто извинился.

— Чтобы залезть ко мне в штаны!

Его брови почти достигли линии роста волос.

— Как бы здорово это ни было, Вайли, я бы не стал лгать, только чтобы вернуться туда.

Вайолет отдернула свои ноги от его коленей, обхватила их руками и свернулась в клубок на кресле напротив него.

— Слушай, — сказал Зак.

Мужчина наклонился вперед, положив руки на подлокотники по обе стороны от нее, и бескомпромиссно захватил своим взглядом ее. Когда он заговорил, она почувствовала его дыхание, горячее и мятное на ее лице.

— Я влюблялся в тебя так же сильно, как и ты в меня. Это правда, Вайолет Смит. Это чистая божья истина, и теперь меня может поразить молния, если это не так.

— Тогда почему? — спросила девушка сорвавшимся голосом.

— Я не знал, что с этим делать.

— С чем?

— С твоей любовью ко мне.

— Все, что тебе нужно было сделать, это любить меня.

— Я любил.

— Но ты оттолкнул меня.

— Оттолкнул.

Он выжидательно смотрел в ее глаза, затем дернул рукав на левой руке, пока не обнажил запястье — то, которое он всегда потирал и трогал — и повернул его. Там, на точке пульса, размером с четвертак, была фиалка. Маленький, четырехлепестковый, фиолетовый цветок с крошечной желтой серединкой, и одним элегантным зеленым листиком со словом «Потерянный», написанным снизу простым шрифтом. Вайолет протянула руку и положила ее под его руку, чтобы успокоить дрожь, глядя на татуировку, когда слезы начали катиться из ее глаз. Затем, девушка наклонилась вперед и нежно прижалась к ней губами, задерживаясь там, пока не почувствовала другую его ладонь на своей щеке, призывавшей ее повернуться к нему лицом.

— Вайолет-как-цветок, это всегда была ты.

Недолго думая, она бросилась к нему в объятия, оседлала его колени и нашла своими губами его. Вайолет так сильно хотела верить, что это была правда, что парень, которого она так отчаянно любила, как девятнадцатилетняя девчонка могла, возможно, отвечал взаимностью и оттолкнул ее только потому, что был смущен или подавлен, чтобы ответить на ее чувства. Вайолет запустила свои пальцы в его волосы, когда мужчина скользнул руками под ее рубашку, мозолистыми пальцами касаясь мягкой кожи ее живота и груди, которую он обхватил через бюстгальтер, заставляя девушку прижаться к его прикосновению с нетерпением.

Зак отстранился от нее, ловя ее взгляд при дневном свете.

— Ты хочешь этого Вайолет? Уверена?

Трогать Зака и ощущать его прикосновения было таким правильным. Вайолет кивнула, чувствуя себя дерзкой и безрассудной, ее кровь нагрелась, кожа раскраснелась. Она не хотела здраво обдумывать свое решение, больше не хотела быть Вайолет из Гринвича или миссис Хэвишем. Девушка просто хотела раствориться в мужчине. Слишком много лет она была осторожна и осмотрительна; быть хорошо импульсивной — ново, но странно знакомо и безгранично захватывающе. Вайолет проигнорировала предупреждение в своей голове и, притянув его лицо обратно к себе, скользила своим языком в его рот с хриплым стоном.

Не разрывая контакт с ее ртом, он руками обхватил девушку под задницу и поднял, когда она обняла его шею руками, а ногами обернула талию. Зак недолго повозился с раздвижной дверью, но сумел открыть ее и без колебаний пронес через кухню в свою спальню, на противоположной стороне дома.

Оказавшись там, Зак опустил Вайолет на кровать, накрывая своим телом, положив локти по обе стороны от ее головы и обнимая лицо ладонями. Он отпрянул от нее и большим пальцем проследил контур ее нижней губы.

— Я никогда не думал, что у меня будет еще один шанс с тобой.

— Я тоже, — призналась Вайолет, пальцами схватив подол его рубашки и потянув вверх.

Зак опустился на колени между ее ног и, потянувшись за шею, снял рубашку, показывая мышечный пресс, частично покрытый граффити. Он внимательно следил за ее глазами, когда Вайолет впервые за девять лет осматривала его обнаженную грудь.

— Ты ненавидишь это, Вайли? То, как я выгляжу?

— Ты выглядишь по-другому, — девушка потянулась, чтобы коснуться жестких линий его выпуклого пресса. Два, четыре, шесть... Она почувствовала, как ее губы расплылись в неуверенной улыбке, которая была такой незнакомой из-за нескольких лет неиспользования. — Но я могу к этому привыкнуть, Зи.

— Я собираюсь взорвать твой разум, — пробормотал мужчина, двигая пальцы к пуговицам на ее белоснежной рубашке. Ее руки покоились на его талии, сползая ладонями на пояс его джинсов, она заставила его вздрогнуть и задрожать.

— Обещаешь? — спросила она, выпрямив спину так, что ее грудь натянула оставшуюся ткань. Зак расстегнул оставшиеся пуговицы, улыбаясь ей; его губы до сих пор были самой сексуальной вещью, которую Вайолет когда-либо видела, знакомая и соблазнительная, как плохая привычка с давних времен.

— Обещаю, — сказал он, пальцами подталкивая рубашку к ее плечам, и руками дергая через запястья.

Обрушив свои губы на ее и скользнув языком ей в рот, Зак притянул ее в свои объятия.

Глава 8

На вкус она была как сахар и кофе, ее кожа была самым мягким, теплым, сладко пахнущим чудом анатомии, с которым Зак когда-либо сталкивался. Он провел руками по ее спине, расстегнул застежку лифчика, и между ними не осталось никаких барьеров.

Мужчина чувствовал ее соски ― твердые бисерины, прижимавшиеся к его груди и это сделало его еще тверже, заставляя напрягаться от нужды. Мужчина оставил ее губы, прокладывая поцелуи вниз по ее шее, остановившись, чтобы лизнуть и слегка пососать маленькую впадинку у основания ее шеи. Проведя губами по ее коже, Зак вдохнул ее аромат, и Вайолет, запутав пальцы в его волосах, подтянула его лицо к своей груди.

Он взял один розовый твердый сосок в рот, жадно посасывая, и девушка выгнулась к нему, чувствительная и задыхающаяся. Пальцами мужчина нежно ущипнул другой сосок, и Вайолет слегка прижалась к его руке, ее реакция на его прикосновения сделали его тверже и вдвое больше. Зак погладил сосок языком, нежно сжимая зубами чувствительную плоть, прежде чем отпустить, чтобы обратить внимание на другого близнеца. Вайолет застонала, с настойчивостью ногтями впиваясь в кожу его головы, что заставило мужчину сдвинуть свое полуобнаженное тело вверх, вдоль ее, пока их губы вновь не встретились.

Девушка зажала его язык зубами, слегка покусала, пока он не захватил ее и начал сосать так, что она начала хныкать; Зак опустил руки к поясу ее джинсов. Он быстро расстегнул их и зацепил большими пальцами вместе с трусиками, Вайолет приподняла свое тело с кровати, чтобы он мог стянуть их по ногам.

Мужчина на мгновение встал на колени перед ней, оглядывая обнаженное тело, раскрасневшееся и совершенное, ожидающее его. Девушка в улыбке растянула свои губы, свои распухшие от поцелуя губы и наклонившись вперед, расстегнула его джинсы, и потянула молнию вниз. Вайолет сунула руку в его штаны и широко раскрыла глаза, встретив его взгляд.

— Без трусов? — спросила она с коротким удивленным вздохом, пальцами обхватив его толстую, твердую длину.

Зак стянул джинсы, поблагодарив каждую силу во вселенной, что сегодня утром он бросился вниз по лестнице, натянув джинсы без боксеров.

Вайолет держала его пульсирующий член в руке, слегка потирая большим пальцем взад и вперед по повышенной чувствительности кончику, заставляя его тихо стонать. Зак быстро терял контроль над собой, его мысли были в беспорядке. Он взял ее за запястье, осторожно отдергивая руку от его пульсирующей эрекции и приложил ее пальцы к своим губам, благоговейно прикасаясь к ним, когда притянул в свои объятия. Зак опустил девушку на спину, чтобы мог своим телом придавить ее, упиваясь ощущением кожи на его. Их тела идеально сочетались — он твердый, где она была мягкой, ноющий и нетерпеливый, чтобы наконец оказаться внутри нее.

— Ты уверена, что хочешь этого? — спросил он еще раз, потянувшись к своим джинсам, чтобы найти бумажник с презервативом. У него был только один, но Зак намеревался исправить это в ближайшие несколько часов.

— Я все еще принимаю таблетки, — сказала Вайолет нежно, осматривая его глаза.

С тем же успехом, она могла вылить ему на голову ведро холодной воды.

Бл*ть. Сердце мужчины ухнуло вниз, когда он отвернулся от нее. Хотя он был довольно осторожен с теми, с кем был, но это была Вайолет. Он не мог подвергать ее опасности, пока не был уверен, что мог безопасно резделять свое тело с ее.

― Ох, ― тихо выдавила она, читая все в его глазах, разочарование промелькнуло на ее лице, когда девушка прикусила нижнюю губу. На ее щеках появился румянец. ― О.

― Не то чтобы я каждую ночь спал с новой пассией, но…

Открытый рот девушки захлопнулся, а на глаза навернулись слезы.

Дерьмо! Зак застонал, скатываясь с нее и лег на кровать рядом, пытаясь отдышаться. Его тело было натянуто словно гитарная струна, готовая треснуть, и каждая мышца, каждая клеточка призывала его похоронить свое тело внутри нее. Но у него не было права прикасаться к ней. Мужчина видел это на ее лице. Зак был готов поспорить, что Вайолет не была ни с кем с тех пор как умер Шеп, в то время как у него было множество встреч на одну ночь за последние девять лет.

Он закрыл рукой глаза, рассерженный на себя, расстроенный тем, как пульсировал от желания. Вайолет предлагала себя ему, а он даже не мог принять этот подарок правильно.

Но затем Зак почувствовал нежное прикосновение к своей руке, девушка расцепила его сжатые пальцы и взяла презерватив. Он открыл глаза, чтобы увидеть, как она разорвала пакетик, затем оседлала его бедра и наклонилась вперед, чтобы надеть и осторожно раскатать резинку по его твердому члену.

― Сдай анализы, ― мягко сказала Вайолет.

Его глаза горели, и мужчина дотянулся до ее бедер, впиваясь пальцами в бледную, покрасневшую кожу, онемевшую от волнения, страшно влюбленный в нее во второй раз в своей жизни.

― Обещай мне, ― прошептала девушка.

― Обещаю, ― выдохнул он. ― При первой же возможности.

Вайолет ухмыльнулась, слегка наклонившись вперед, чтобы поймать его губы в быстром поцелуе.

― А теперь, ― сказала она, располагаясь над его жесткой длиной, ― взорви мой мир.

Вайолет смотрела на него своими глубокими карими глазами и ахнула, когда он вошел в нее, немного растягивая, и она с трудом, почти невыносимо медленно опустилась на него, вбирая в себя сантиметр за сантиметром его набухшей плоти, пока мужчина почти полностью не погрузился в нее. Девушка издала небольшой удовлетворенный стон глубоко в горле и, откинув голову, вздохнула.

Зак затаил дыхание, когда она откинулась назад и приняла его еще глубже в свое тело и, наконец, выдохнул, когда полностью был в ней и не смог сказать, где заканчивался он и начиналась она.

Внезапно в его памяти всплыло воспоминание девилетней давности, когда они оба были неопытными девственниками, неуклюже находящими друг у друга в темноте, неистово и грубо соединяясь вместе с осторожной, но неловкой неточностью.

Это было по-другому. Уникально. Непревзойденно. Его тело идеально подходило к ее, словно она была потерянной половиной его плоти, души и, наконец, они вместе. Он целый. Зак двигался внутри нее. Сочетание ее влажных тисков и вращательных движений бедер почти заставило его кончить как какого-то подростка. Он наблюдал, как ее грудь подпрыгивала вверх и вниз, пока она двигалась на нем, снова и снова входя в нее, зная, что не сможет долго сдерживаться.

Мужчина сел, обхватил ладонями ее задницу и, не нарушая их связь, немного переместил девушку на свои бедра. Ему хотелось чувствовать себя ближе к ней, прижимать ее тело вплотную к своему и чувствовать Вайолет в своих объятиях, когда она будет терять себя в удовольствии. Зак хотел ощутить каждый вздох и дрожь, горячее прикосновение к его шее. Когда девушка грудью коснулась его, он замедлил темп, обхватив ее руками, и поцеловал в губы. Она обвила руками его шею, прижимая к себе, пока между ними не осталось никакого пространства. Его движения были глубокими и контролируемыми, когда Вайолет выгнулась в его сторону, чтобы снова и снова встречать его толчки. Негромкие звуки, возникающие в ее горле, сводили его с ума.

― Зак, ― застонала она, опустив голову вперед, губами и зубами касаясь кожи его плеча. ― Зак, я хочу… Я больше не могу сдерживаться. Я не…

― Просто отпусти это, детка. Отпусти. Я следом за тобой.

Он почувствовал, как ее мышцы начали сокращаться вокруг него, руки напряглись. Мужчина протянул свои, чтобы удержать на месте ее голову, и прижался своим ртом к ее. Прикоснувшись к языку, Зак начал сосать его, когда Вайолет сгорбилась и задрожала в объятиях мужчины. Девушка откинула голову назад, когда выкрикнула его имя в рванном рыдании. С последним толчком он отпустил себя, прижимаясь к ней, свое сердце к ее, дрожа, содрогаясь, разваливаясь на части в ее руках, когда он уткнулся головой в ее волосы, так как каждый мускул дрожал и сжимался.

Они крепко и отчаянно держались друг за друга, их тела переплелись, головы покоились на плечах друг друга, и единственные слова в его голове в безжалостном, ровном тоне абсолютной и полной преданности были эти:

Я люблю ее. Я люблю ее. Я люблю ее. Я люблю ее.

И на этот раз, никогда не отпущу.

Где-то через час Вайолет проснулась в объятиях Зака, физически удовлетворенная, эмоционально обессиленая и расстроенная. Глубоко растроенная. Она едва узнала девушку, которая просто выбросила осторожность на ветер, занимаясь диким, импульсивным страстным сексом с парнем, которого она давно любила. Вайолет попрощалась с той девушкой в Йеле. Честно говоря, она забыла, что такая девушка существовала, а теперь та была здесь, вновь заявляя о себе через это безрассудство.

Да, расстроенная. Но Вайолет также искала чувство сожаления в себе, но ее удивило, что она этого не чувствовала. Она не сожалела о том, что только что между ними произошло. Это было не плохо или неправильно, а страшно и рискованно, но в то же время и как-то освобождающе. Знакомо, как давно забытая песня, которая возвращает вас к моменту, когда ты впервые ее услышал. И узнаешь, кем ты был. Тогда. И сейчас. И вы должны выяснить, как сочетать их обе.

Она глубоко вздохнула и задрожала.

— Привет, — мягко сказал Зак, поглаживая ее волосы.

— Привет. Как долго я была в отключке?

— Час или около того, — протянув руку, он развел пальцы, чтобы обхватить ее бедро. Это чувствовалось настолько интимно, что не имело никакого смысла после того, что они только что сделали.

— Я наблюдал, как ты спишь. Не помню, когда в последний раз это делал, но ты выглядела точно также. Я мог бы делать это часами.

Вайолет попыталась улыбнуться, но это ощущалось неправильно, вынужденно. Она закусила губу, пытаясь изобразить на лице выражение, которое не выглядело бы осторожным и сдержанным, как она чувствовала себя.

То, что она была бы не прочь сделать, так это сбежать из его спальни и подняться наверх в свою комнату, где она могла подумать, обработать то, что произошло, где смогла бы разобраться в себе, в том, что между ними теперь и было ли это реально. И если да, было ли это тем, чего девушка действительно хотела.

— Я не делаю этого, — пробормотала она. — Я не занимаюсь такими вещами.

— Ну ты хорошо справилась, — поддразнил Зак, нежно поглаживая ее лицо. Его улыбка исчезла, когда она не ответила. — Ты изменилась. Раньше ты была более... беззаботна.

— Да уж. Посмотри, куда меня это привело.

Мужчина вздрогнул, прекрасно понимая, о чем она говорила.

— Мне жаль, Вайли.

— Это было очень давно, — сказала она, пытаясь успокоиться, желая, чтобы она не чувствовала себя такой растерянной, противоречивой.

— Мне было интересно, — сказал он с легкой усмешкой − частичка новой дерзости, что обезоружила ее, — могу ли я пригласить тебя на свидание сегодня вечером.

Это было последнее, чего она ожидала, и ее мысли покинули голову.

— Свидание.

— Угу. Ты и я. Поездка. Ужин в баре «Харбор». Наверстывание упущенного. Еще больше этого.

И вот так ее рассеянное удивление снова превратилось в нервозность и беспокойство.

— Или нет, — добавил Зак, вздрогнув, когда убрал руку от ее бедра, разрывая контакт между ними.

— Это сложно, Зак.

— Не думаю.

Она всматривалась в его глаза, позволяя лицу отражать ее истинные чувства: беспокойство, недоверие, настороженность и смятение. Да и похоть тоже... и еще кое-что. Что-то из далекого прошлого, пытающееся воскреснуть, собрать себя воедино в полностью сформированную идею, восставновленное чувство. Она чувствовала это глубоко внутри, рискованно и опасно, и Вайолет со времен колледжа хотела исследовать это, как посоветовала Софи, хотя Вайолет из Гринвича была в ужасе от этого.

Зак перевернулся на спину и уставился в потолок.

— Это просто свидание, Вайли. Если ты не хочешь...

— Хочу. Я действительно хочу.

Откуда появились эти слова?

Она подперла голову ладонью и уставилась на его профиль, на сильные скулы и длинные ресницы. На брови, нос и уши без пирсинга. Он так отличался от нее. От того, каким он был раньше.

Зак изогнул губы в робкой улыбке.

— Уверена?

— При одном условии.

— Назови его.

— Завтра мне нужно поработать. Я должна. Если я этого не сделаю...

Мужчина улыбнулся.

— Если ты этого не сделаешь, читатели никогда не увидят Веронику и Нэша, наконец, вместе. И ты знаешь, что они должны быть вместе, Вайли.

Его дразнящий тон и непреднамеренная ссылка на Шепа испортили ей настроение.

— Все тебе шутки, Захария. Знаешь, некоторые люди пытаются что-нибудь создать. Им не платят сорок тысяч баксов за песни, которые они могут вытащить из своей задницы.

— Опять деньги, — Зак закатил глаза. — Ты действительно изменилась.

— Очень.

— Очень. Ты не выглядела такой шикарной в колледже, но писала, потому что любила это делать. Те стихи, что ты написала той осенью? Мне на самом деле приходится сдерживать себя, чтобы не использовать их в каждой песне, которую я написал, Вайолет. Потому что ни одно из слов, что я придумал, даже на половину не так красиво как твои.

Да, правильно. Девушка точно знала, насколько хороша ее поэзия. Недостаточно, чтобы получить контракт на поэзию, вот насколько.

— Ну, поэзия не оплачивает счета, и это факт.

Вайолет перевернулась на спину и тоже уставилась в потолок. Она любила поэзию, да, но не могла зарабатывать на жизнь, сочиняя ее. Она также не выплатит ваш аванс в двадцать тысяч долларов, когда вы нарушите условия контракта.

Девушка могла почувствовать его разочарование, когда Зак спросил:

— Что с тобой случилось? С каких пор ты такая жадная до денег?

И вот так разорвалась плотина.

— С тех пор, как я подписала контракт на написание книги, которую не могу написать, хорошо? Я не могу. Не могу ее написать. И я уже потратила аванс, так что просто... — она не плакала, но ее глаза наполнились слезами, когда девушка произнесла слова вслух и закончила в отчаянном хрипе. Вайолет сделала глубокий дрожащий вдох. — Именно поэтому я здесь. Вот почему я потратила последнюю часть своих сбережений, чтобы оказаться здесь. Оставить квартиру, которую я делила с Шепом и написать книгу, которую должна написать. Книгу, в которой есть мертвый герой. Я должна была представить, какой замечательной могла бы быть жизнь, и написать идеальное «долго и счастливо». А затем я приезжаю сюда, а здесь ты. И ты заставляешь меня забыть, кто я...

— Может быть, я заставляю тебя вспомнить, Вайли.

— ... а ты меня сбиваешь с толку и отвлекаешь своими сожалениями, телом и прекрасной музыкой, подразниваниями и своей родинкой.

Мужчина повернулся к ней, распологая голову на локте.

— Родинкой?

Она потянулась, чтобы дотронуться большим пальцем до маленького коричневого родимого пятна под его глазом.

— Вот. Это моя отметина. Она принадлежит... — она остановила себя и начала опускать руку, но Зак перехватил ее, возвращая большой палец туда, где девушка касалась его.

— Скажи это.

— Это старое стихотворение. Оно не очень хорошее, и я все равно не совсем его помню.

— Попробуй, — рукой он снова обхватил ее бедро, мозолистыми, теплыми пальцами мягко двигаясь по ее коже, как на струнах гитары. Вайолет и забыла, что он так делал.

— Что ты играешь? — спросила девушка, ее глаза смягчились, когда она легла на свою согнутую руку и наблюдала за ним.

Его серые глаза сверкнули.

— Я не знаю. Знаю только, что это ре-бемоль мажор.

— Как «Клер де Лун».

Зак кивнул.

— Расскажи мне, Вайолет-как-цветок. Прочти мне стих.

Она глубоко вздохнула и закрыла глаза, все еще слегка прижимая большой палец к его щеке. Было рискованно поделиться им с ним, но она почувствовала, как слова вырвались из нее прежде, чем смогла себя остановить. Ее голос был мягким и осторожным, слова были такой же частью ее, как и ее души.

Темные и серые, совершенные и новые.

Мы не знаем, мы знаем, мы знали,

И все, что я хочу навсегда.

Это мое место,

Которое принадлежит мне.

Рукой Зак скользнул от ее бедра к талии, пальцами все еще играя призрачную мелодию, которую только он мог слышать. Ее тело становилось теплее, более отзывчивым, живым, пустым и нуждающимся в нем там, где она только что была заполнена. И мягкая коричневая точка под поглаживающим пальцем, казалось, пульсировала словно сердцебиение.

Рисовать и затемнять, стесняться и сомневаться,

Что она знает, что знает, и знает наверняка.

Окончена вовремя и это,

Это мое место ,

Которое принадлежит мне.

Он положил руку на ее груди, упираясь ребрами в нежную плоть, все еще проводя и поглаживая пальцами по ее спине, пока в его мыслях звучала мелодия. И девушка хотела, чтобы они жили в пузыре сегодняшнего дня, где следующий момент никогда не наступил бы вообще, и все, что у них длилось бы до конца, этот момент прямо сейчас. Его музыка. Ее слова. Его тело рядом с ее.

Грубая и черная, сломанная и холодная,

Окончено, стерто и тишина овладевает

Ее сердцем, и она видит, и она

Ненавидит, но она знает.

Мое место

Никогда не принадлежало мне.

Ее голос надломился, и Вайолет убрала палец от его родинки, нежно проведя рукой по его лицу, словно очерчивая след от слез.

Зак грубо подтянул ее на себя и обнял, ее руки и грудь напротив его груди, живот прижимался к его, мягкие завитки напротив его эрекции, а их ноги переплелись вместе. Закрыв глаза мужчина прислонился своим лбом к ее, и, наконец, остановил движения своих пальцев на ее спине.

Он прижал свои губы к ее, мягко их задевая.

— Когда ты их написала?

— В тот октябрь, — прошептала девушка, находясь так близко к нему, что когда выговаривала букву «б», это заставило ее прикоснуться губами к его.

Он сжал руку, лежащую на области ее спины, в кулак, будто все сожаление в его теле было направлено в одно место.

— Сколько ты их написала?

Мужчина снова прижался своими губами к ее, мягко, хотя его кулак оставался сжатым на ее спине.

— Сотню или около того, — ответила Вайолет. — Больше, чем в те дни, что мы провели вместе.

— Что заставило тебя остановиться? — поинтересовался Зак.

Она уставилась на него, ожидая мгновение, потом второе.

— Шеп.

Зак расжал свой кулак.

Мужчина знал, что не имел права на гнев, который пронесся по его телу, когда Вайолет произнесла имя своего мертвого почти жениха. И все же. Ярость поселилась в нем. Зак разбил ей сердце, а Шеп его собрал. И не было никакого способа изменить этот факт. Она была права. Это было сложно.

Но потом ему что-то пришло в голову, что это было не сложно, а просто: она была здесь сейчас. С ним. Рядом. Прямо сейчас.

— Я хочу снова заняться с тобой любовью, — сказал он, слегка толкаясь бедрами к ней.

— У тебя есть еще один..?

— Нет, — произнес Зак это как проклятие, как ругательство.

Вайолет прижала ладони к его груди и нежно его оттолкнула.

— Просто позволь мне обнять тебя, — ворча возразил он, усиливая хватку вокруг нее, когда эго эрекция уперлась в ее животик.

Вайолет ухмыльнулась ему, понимая его намерения, и он отпустил ее, когда девушка снова его оттолкнула.

— Не очень хорошая идея, Казанова.

Мужчина наблюдал, как она откатилась и села, свесив ноги с кровати. Он не получит то, что хотел в течение нескольких часов, что было дерьмово.

Зак вздохнул, вспоминая разговор, что привел к прочтению вслух «Мое место», и его глаза расширились, когда огромный вес упал с его плеч. Зак облокотился на локоть и посмотрел на нее.

— Итак, деньги, — мягко сказал он. — На самом деле это не проблема. Ты не...

Вайолет держала простыню у груди, но ее спина была обнажена, когда она смотрела на него через плечо, ее черные волосы были в беспорядке, а каштановые глаза широко раскрыты, темные и неизбежные. Никогда еще женщина для него не выглядела более безумно-привлекательной. Никогда. Его эрекция немного приподняла простынь, слегка накинутую на него, хотя сейчас он не мог с этим ничего поделать. Однако, позже...

— Я взрослый человек, Зак. Взрослым нужны деньги. У меня есть счета, арендная плата.

— Да, хорошо. Но ты не гонишься за ими. Всмысле за деньгами. Они не твой приоритет.

— Это необходимость, а не одержимость.

— Ты позволила мне думать, что это было важно для тебя, что быть со Смолли каким-то образом...

— Просто это казалось проще.

— Я должен был думать, что ты поверхностная?

— Что я не заинтересована. Чтобы избежать интрижки.

Ауч. Удар по яйцам, возможно, ужалил бы меньше. Это поверхностное, гребаное слово не имело никакого отношения к ним с Вайолет.

— Интрижка?

Она пожала плечами и отвернулась, от чего ему захотелось хорошенько встряхнуть ее.

— Это то, что ты об этом думаешь? — спросил Зак, не в силах удержать осторожность в своем голосе.

Девушка оглянулась на него, ее голос был мягким и размеренным, будто она говорила с ребенком.

— Я понятия не имею, что это. Три дня назад ты был просто воспоминанием. Сегодня я в твоей постели.

— Но здесь есть настоящие чувства.

— Есть ли? — тихо спросила девушка, отводя от него взгляд. — Я не уверена насчет этого. Может, это просто остаточные чувства. Старые чувства, которые кажутся сильными из-за нашей истории? Мы оба так сильно изменились. Теперь мы взрослые люди. Чувствую ли я что-то к тебе? Да. Что именно? Я не совсем уверена, Зак. Даже не уверена, что они реальны. И ты бы солгал, если бы сказал, что это было так.

— Так что же нам делать?

— А что ты хочешь делать?

— Серьезно? Ты действительно хочешь, чтобы я сказал тебе, что хочу делать?

Вайолет посмотрела ему в глаза и кивнула.

Зак глубоко вздохнул. Излить душу для него никогда не было простым делом, и он напрягся, прежде чем заговорить.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала заселяться в «Белый Лебедь» во вторник. Хочу, чтобы ты осталась здесь со мной на следующие две недели. Хочу, чтобы ты писала стихи. Хочу писать музыку. Может быть, мы могли бы снова написать пару песен вместе. Хочу, чтобы твоя голова была на моем плече, пока я буду играть тебе что-нибудь прекрасное. Чтобы мое тело было похоронено в твоем десять раз за ночь каждый день. Хочу, чтобы ты поверила мне, когда я скажу, что когда-то тебя любил.

— А потом? — ее голос был нитью, шепотом задушенного звука.

Он покачал головой и струсив, воздвинул стены.

— Я не знаю.

Девушка вздрогнула, прежде чем отвернуться от него, обхватывая руками свое тело в защитном жесте, который он начинал ненавидеть. Но он сказал ему именно то, что ему нужно было сделать: нужно было заставить себя уйти отсюда так же, как она сделала это когда-то давно, независимо от того, насколько страшно это было. Ему нужно было предложить себя ей с полным осознанием того, что Вайолет могла отвергнуть его, натянуть джинсы и уйти. Заку нужно было дать ей шанс быть той, кто контролировал их судьбу.

— Нет, это полная чушь. Я знаю, чего хочу, — он нервно облизнул губы, прежде чем продолжить. — Хорошо, Вайли. Ты готова?

Она подняла глаза и кивнула, встречая его взглядом.

— Я хочу получить второй шанс. Хочу две недели с тобой, и если по их истечению, ты захочешь уйти от меня, уйдешь. Покинешь меня. По прошествии двух недель все будет зависеть от тебя. Но обещаю тебе, Вайолет, я больше никогда от тебя не уйду.

Ее грудь слегка вздымалась.

— Это сильное обещание. Классически обученный музыкант теперь рокер тяжелого металла и хиппи-поэт сейчас пригородный писатель.

— Это еще не все, кто мы есть. Ты не можешь обобщить каждого из нас в удобное клише. Я на это не куплюсь, — Зак провел рукой по волосам, расстроенный. — Здесь что-то есть, Вайолет. Нечто реальное. Я знаю это. Ты не можешь дать этому шанс?

— Мы действительно изменились. Очень. Мы теперь совсем другие, Зак. Знаешь, возможно ты не захочешь видеть меня в конце этих двух недель. Возможно, ты пожелаешь уйти снова. Ты не должен давать мне это обещание, — ее голос был запыхавшийся, и Зак мог слышаь в нем панику.

— Я должен дать это обещание, — сказал он, удерживая ее взгляд, тем самым решив показать ей, серьезность своих слов. — Я могу. Потому что ты − все, чего я хотел последние девять лет, что хочу прямо сейчас. Неважно, что ты одеваешься по-другому, а у меня есть несколько татуировок. Не имеет значения, если ты напишешь двадцать книг женской литературы и будешь настаивать, что Гринвич — то место, где ты должна жить вечно. Ничего не имеет значения, кроме тебя и меня.

А потом случилось самое ужасное: Зак, который всегда в невозможное время понимал свои чувства, не говоря уже о том, чтобы выразить их, понял, что каждое слово правда. И озвучить их чувствовалось в миллион раз лучше, чем он когда-либо думал. Это было страшно, конечно, но не так, как было в колледже, когда Вайолет сказала ему, что влюблена в него. На самом деле, после многих лет хранения всего в себе, это было похоже на облегчение. Как сделать вдох после того, как почти утопился — большой, гигантский благородный вдох самого свежего, однородного воздуха, который могла предложить земля, и он хотел наполнить свои легкие, пока они не будут соответствовать полноте его сердца.

Вайолет не опустила рук, а ее глаза оставались настороженными. Но губы были ее расслаблены. Она не сжала их в злую, жесткую линию. Ее следующий вопрос, заданный так тихо, будто она разговаривала сама с собой, удивил его.

— Откуда ты знаешь, что я не разобью тебе сердце?

— Я не знаю, — пожал плечами Зак, понимая, что шанс с ней стоил разбитого сердца. Зная, что судьба чего-то стоила, и он был готов заплатить. — Ну, по крайней мере, тогда мы будем квиты.

Девушка наклонила голову в сторону, ее лицо было серьезным, неуверенным и красивым.

— Две недели.

— Две недели.

Вайолет улыбнулась. Сначала маленькая, затем растущая, пока ее губы не открылись, и девушка тихо рассмеялась, опустив подбородок к груди, прежде чем снова взглянуть на него. У него перехватило дыхание, потому что ее глаза были счастливы, были полны надежды.

— Хорошо.

Глава 9

Они могли бы пойти куда-нибудь поближе ради ужина. Вайолет догадалась, что поездка в Бар «Харбор» была предлогом для Зака, чтобы дать старт ее давно забытому музыкальному образованию.

Давным-давно, еще до Йеля, сердце Вайолет билось исключительно ради народных певиц фолка, таких как Джони Митчелл, Джоан Баэз и Индиго Гелз. Поэзия к музыке. Мягкая гитара и чистый голос. Сообщения и смысл тронули ее. Простота заставляла ее сердце биться сильнее.

Когда она встретила Зака, он познакомил ее со всеми видами музыки. Блюз, металл, джаз, рок, классика, музыка пятидесятых, опера, Новая Эра, свинг. У него было только одно условие: его комната не была зоной фолка, так что Вайолет была вынуждена расширять свои слуховые горизонты всякий раз, когда она была там, что происходило все время. И хотя он назвал ее Вайли, когда она воскликнула: «Больше никакого хэви-метала, Зак! Это мерзко!», реальность заключалась в том, что девушка оценила тщательное образование, предложенное ей Заком. За эти драгоценные недели она узнала о музыке больше, чем за последние девятнадцать лет.

Но старые привычки вновь заявили свой контроль без его постоянного внимания, и через годы, прошедшие с их зачарованной осени, она вернулась к старым, разнообразив классикой, которую предпочитал Шеп. Ее музыкальный ландшафт снова стал очень узким.

— Итак, — начал Зак, выезжая на внедорожнике из подъездной дорожки, — что ты хочешь послушать?

— Ты точно знаешь, что я хочу.

Зак усмехнулся.

— Давай, Вайли. Я должен сделать этот внедорожник зоной «нет фолку».

— И заставить меня слушать какой-то мерзкий металл, Зи?

— Я должен. Или зайдеко(прим.: музыкальный стиль, зародившийся в начале XX века в юго-западных областях Луизианы среди креольского и каджунского населения). В последнее время мне это нравится.

— Даже не знаю, что это.

— Так необразованно. Тебе должно быть стыдно.

Она наблюдала, как Зак вертел в руках свой айфон. На его каштановых волосах, которые были завязаны в аккуратный конский хвост, отражался красно-золотистый цвет, исходящий от заходящего солнца в окне автомобиля. Его скулы были высокими и острыми, и в его глазах была эта вечная тяжелая, сексуальная вещь, которая заставляла ее пальчики на ногах поджиматься, а живот трепетать. Девушка взглянула на его руки на руле, взглядом зацепилась за маленькую татуировку фиалки на его запястье, которую она любила и ненавидела одновременно.

— Сколько у тебя татуировок? Всего?

— Всего? Хм, одиннадцать. Нет, двенадцать.

— Двенадцать! Дюжину раз ты позволял кому-то втыкать в себя иглы и впускать чернила под кожу?

Он посмотрел на нее, когда из колонок зазвучала музыка.

— Это «Bonfire Heart» Джеймса Бланта. Затем мы услышим «Mumford & Sons», Джошуа Радина, Вэнса Джоя и Люминерс. Если ты хочешь народной музыки, меньшее, что я могу сделать, это обновить свой репертуар и перемешать его с некоторым мужским фолком.

—Хорошо, — сказала она, отметив переход от Зака без фолк-зоны к сегодняшнему, затем сделала паузу, слушая.

Это было здорово. Действительно здорово.

— И да. Двенадцать раз я позволял кому-то втыкать иглы в свое тело и впускать чернила под кожу, хотя это довольно драматичный способ описать это.

— По мне, так это звучит очень правдоподобно.

— Говоришь, как настоящий эксперт. А где твои?

— Мои что?

— Твои татуировки.

Она бросила на него кислый взгляд, прежде чем посмотреть вперед.

— О, точно. У тебя нет ни одной. Ты говоришь полную чушь, Вайли.

— Так просвети меня, гений. Почему все твое тело помечено? Зачем ты это делаешь?

— Была одна девушка, которую я встретил в колледже. Эта удивительная девушка, которая сказала мне, что влюбляется в меня. И я испугался и оттолкнул ее, потому что не мог с этим справиться. Несколько недель спустя, я увидел, как она целуется с этим богатеньким чуваком из братства. Я вернулся в свою комнату в общежитии, открыл бутылку виски, и не помню пять или шесть часов спустя, но когда проснулся в луже рвоты на полу комнаты в общежитии, где она иногда спала, у меня была татуировка фиалки на запястье. Сначала я был зол на себя, но я смотрел на нее все время, и понял, что мне она нравится. Мне нравилось, что на мне было мое сожаление. Понравилось, потому что это было твое место на моем теле. Это было твое место. Оно принадлежало тебе.

Вайолет уставилась на него, когда он перефразировал ее стихотворение, чувствуя резкое разочарование. Они провели столько лет врозь, и все это время она верила в его безразличие. Ей не нравилось переписывать историю, но если бы он был честен с ней, ей бы пришлось.

Джеймса Бланта сменили оживленные банджо, и Мамфорд энд Санс страстно запели: «И я буду ждать, буду ждать тебя. И я буду ждать, буду ждать тебя».

Он оттолкнул ее, да, но посмотрев на это в другом свете, может быть, девушка поделилась с ним своими сильными чувствами и не дала ему шанса подхватить. В то время как она была эмоционально открыта, он — наоборот, скрытным и загадочным. Мужчина наконец-то смог разобраться с ней, да, но он никогда не говорил ей, что чувствовал по отношению к ней. Вообще.

Впервые с того воскресного вечера, так давно, она поняла свою причастность к ситуации. Той ночью? Вайолет не сказала Заку, что он ей действительно нравился или что был замечательным. Девушка сказала ему, что начала влюбляться в него. И если она, действительно, так думала, может, ей стоило подождать. Может быть, она должна была дать ему шанс понять и принять ее чувства. Вместо этого ей сделали больно, и Вайолет разозлилась и бросилась в сильные, добрые руки Шепа Смолли.

— Прости меня, — прошептала она.

— За что? — спросил он, быстро взглянув на нее два раза подряд, прежде чем снова сосредоточился на дороге. — Нет, Вайолет. Нет. Я не принимаю твои извинения. Ты не сделала ничего плохого. Это я ушел от тебя.

— Я использовала слово «любовь», — сказала она, задаваясь вопросом, возможно ли после стольких лет, что слово «любовь» снова могло появиться между ними. — Не нравится. А люблю. Я должна была дождаться тебя. По крайней мере, еще немного подождать.

Подняв руку, Зак потер нижнюю губу большим пальцем, а затем, не глядя на нее, протянул ее к ней. Девушка сжала его руку, переплела свои пальцы с его и притянула их к своим губам.

— Я не знала, — сказала девушка. — Не знала, что ты заботишься обо мне.

— Ты никак не могла этого знать. Я вел себя как мудак.

И я буду ждать, буду ждать тебя. И я буду ждать, буду ждать тебя.

Она сделала глубокий, рваный вдох, опуская их руки на свои колени.

— А что насчет остальных? Остальных одиннадцати?

Татуировки были самой невообразимо безопасной темой на данный момент.

— Да. Хм-м. Ну, та, что на затылке, это три последних такта «Clair de Lune» — он затормозил у знака «стоп» и наклонился вперед, приподняв волосы свободной рукой, чтобы показать музыкальные ноты и слова «Votre âme est un paysage choisi».

— Твоя душа — это выбранный пейзаж, — прошептала она, протягивая руку, чтобы провести указательным пальцем по словам, удивляясь, как он себя чувствовал, о чем думал, когда иглы проткнули тугую кожу.

Его следующие слова ответили на ее невысказанный вопрос.

— Так и есть — пробормотал Зак, откинувшись назад, чтобы поймать ее взгляд. — Твоя душа... это мой выбранный пейзаж.

Она почувствовала, как ее щеки вспыхнули, и мышцы глубоко в ее теле дернулись под его взглядом. Он ухмыльнулся, внимательно всматриваясь в ее лицо, затем резко остановился на экстренном тормозе. Зак немного приподнял рубашку, чтобы показать двойную спираль, которая охватывала где-то десятисантиметровую область его таза прямо над... Вайолет прижала руки к своим щекам, и когда подняла глаза, мужчина тихо рассмеялся, будто мог читать ее мысли.

— Мы катались на моей кровати весь веч...

— Я знаю! — воскликнула девушка, смеясь вместе с ним.

Она жила так скромно слишком долгое время, что не привыкла к такой откровенной чувственности. Должно быть, он решил больше не дразнить ее, хотя его глаза блестели от удовольствия.

— Хорошо. Ты знаешь, как я отношусь к солнцестояниям и равноденствиям? Помнишь об этом?

Она кивнула. В тот год они провели осеннее равноденствие вместе, выпив слишком много двадцать первого сентября, в то время как Зак пьяно рапсодировал о красоте баланса и гармонии.

— Итак, это кельтский символ баланса.

Она не потянулась к нему, чтобы коснуться этой татуировки, как сделала с другими, местоположение делало девушку смехотворно застенчивой после того, как делилась своим телом с ним так недавно, так интимно. Но Зак потянулся через ее тело, чтобы взять ее свободную руку, притянув пальцы к татуировке и положив их на нее, как шепот, будто ему нужно было, чтобы она прикоснулась к нему там, чтобы принять его.

Она чувствовала, как изменилось его дыхание, когда пальцами девушка коснулась его кожи, медленно прочертив одну спираль, следуя по кругам, которые становились все шире, пока не тронула плоти до другой спирали, которую она проследила вокруг, а затем убрала палец.

Голос Джошуа Радина прорвался сквозь тишину машины, когда «Mumford & Sons» затихли: «Так много лун приходит и уходит в одиночку Я слышал эту песню внутри себя...»

Зак посмотрел вверх и вниз по пустынной дороге, затем, повернувшись к ней лицом, обхватил ее челюсть руками и потянул к себе. Она закрыла глаза, когда губами он коснулся ее в тусклом свете. Он сделал это нежно единожды, дважды, прежде чем тихо застонал, приближаясь ближе к ней. Он прижался к ее рту, открытому и горячему, когда его язык скользнул в нее. Рукой она прижималась к коже его живота, мизинец и безымянные пальцы скользнули по поясу его джинсов, слегка поглаживая жилистые волосы под кончиками пальцев.

Губами мужчина проследил путь к ее мочке уха, которую он прикусил зубами, заставляя Вайолет выгнуться дугой к нему, заставляя ее пальцы рефлекторно скрутиться, ее костяшки пальцев задевали горячий, твердый кончик его эрекции.

Даже при этом легком контакте, он застонал ей в ухо, его дыхание обжигало и касалось чувствительной кожи ее шеи.

— Вайолет, — выдохнул он, когда она наклонилась вперед, прижимая губы к его шее, а пальцами скользнула еще ниже, обхватив его длину в тесных пределах джинсов. — Мы не можем...

Она медленно двигала рукой вверх и вниз, и он перестал спорить. Зак откинулся на спинку сиденья, прислонил голову к подголовнику, дыша быстро и обрывисто, и закрыл глаза одной рукой.

У нее, на самом деле, не было плана. Они остановились у знака остановки на одинокой проселочной дороге в сельской местности штата Мэн, и сейчас уже было темно. Но они не могли заниматься сексом. Они оказались в ловушке в неудобном месте со слишком большим количеством эмоций, слишком большим притяжением между ними, и не достаточным уединением.

Тем не менее, потребность прикоснуться к нему, сила, которую она почувствовала когда, ее прикосновение подействовало на него, интенсивное желание к удовлетворению его, была столь велика, что потребовалась вся ее сила воли, чтобы погладить его мимолетно в последний раз и убрать руку.

— Да ладно, — пробормотал Зак через несколько секунд, все еще закрыв глаза.

Она откинулась на спинку собственного сиденья и сложила руки на колени, девушка смотрела вперед, стараясь не улыбаться. По тому, как он поморщился, Вайолет могла сказать, что ему было больно. Наконец, он неловко приспособился на своем месте и посмотрел на нее с укоризной.

— Я никогда не относил тебя к дразнилке, Вайли. Благодарю.

Она ухмыльнулась, потому что он выглядел как маленький мальчик, такой разочарованный и надутый в своей черной футболке с логотипом группы «Черная Дева», с длинными рукавами. Свирепый рокер с двенадцатью татуировками и пирсингами, надутый, потому что не мог иметь Вайолет, когда хотел ее. Ей это понравилось. От этого она стала горячей и влажной, ее тело подало сигнал ее мозгу пересмотреть свое решение против того, чтобы быть без защиты с Заком, пока он не прошел тесты. Она могла расстегнуть его прямо сейчас и перелезть через сиденье, чтобы оседлать, спиной была бы к рулю, пока он врезался бы в нее. Ее лицо вспыхнуло при мысли, и она отвернулась от него.

Броская гавайская гитара Вэнса Джоя раздалась вокруг них, сокращая напряжение, когда Зак сел и отпустил аварийный тормоз.

«И оказавшись на темной стороне, я хочу быть твоим единственным».

— Просто подожди немного, Вайолет-как-цветок, — прорычал Зак, отпуская тормоз и нажимая на педаль газа. — Угадай, кто не получит ни секунды сна сегодня?

— В самом деле? — спросила она, когда мышцы ее таза сжались, а затем отпустили в ожидании.

— Можешь не сомневаться. У меня есть еще несколько татуировок для тебя, и будет намного легче, если я буду голым.

Голый. Ее рот пересох, когда она подумала о его обнаженном теле, держащем ее сегодня днем. После первоначального шока, увидев его красочную грудь, она едва заметила его татуировки. Она была так увлечена их занятием любовью. Она была удивлена, обнаружив, что она тоже хочет рассмотреть их, обнаружив, что они были не просто произвольными кусками граффити, но значимым искусством, которое что-то значило для Зака. Как она могла подумать, даже на секунду, что этот великолепный, красивый Зак Обри будет совершенно бездумным, когда дело доходит до искусства в любой среде?

— Хочешь пропустить ужин?

— О, Вайолет, — невозмутимо произнес он. — Я не настолько прост.

— Да, это так, — сказала она, подмигивая ему.

— Ладно, я такой. Но ты компрометируешь мою добродетель, потому что я не могу удержаться рядом с тобой. Ты горячая штучка. Всегда была горячей.

Она отвела взгляд, когда его слова попали в конкретную точку в ее сердце, нежную, уязвимую точку, которая всегда задавалась вопросом, отверг ли Зак ее, потому, что она была с избыточным весом в колледже. Она проглотила внезапный комок в горле, отговаривая себя от слез, но они все равно наполнили ее глаза. Гладкий гитарный рифф через раздался динамиками, сигнализируя о песне Люминерс «Stubborn Love»:

«Когда мы были молоды, о, о, мы сделали достаточно».

Зак думал, что она горячая штучка. Он думал, что толстая, с чудаковатой прической, богемно одетая Вайолет времен колледжа была горячей. И, по-видимому, он также думал, что строгая, опрятная, каждый волосок на месте Вайолет из Гринвича тоже была горячей. Ее сердце билось в груди отдавая странный ритм, когда слова всплыли в ее сознание: Несмотря ни на что. Несмотря ни на что. Тогда. Теперь. Пока еще.

«Я никогда не верил собственным глазам» — пели «Люминерс».

«Печально то, что я могла довериться его», — размышляла она.

Девушка надавила на горящие веки большим и указательным пальцами, упираясь локтем в подоконник. Она почувствовала, как его пальцы мягко скользнули по ее руке, а затем переплелись с ее пальцами, когда они оставшуюся часть пути проехали в переполненной, но совершенной тишине.

Зак посмотрел рестораны в телефонной книге, которую он нашел на кухонном столе, и выбрал «Town Hill Bistro» за то, что там был работающий камин. Он надеялся, что у них будет долгий, теплый, неторопливый ужин, ведущий к долгой, теплой, неторопливой ночи в его постели. После того, как она прикоснулась к нему в машине, ему потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться, но это довело до предела его желание обладать ею. Быть терпеливым для него на протяжении всего ужина будет непросто, но он был полон решимости позволить им узнать друг друга снова, и чтобы она увидела, что у них могло быть будущее.

Он сказал хостес, что они подождут в баре, возьмут по бокалу чего-нибудь, пока не будет доступен столик у камина.

Вайлет села на высокий табурет, а он, прислонившись спиной к стойке, встал рядом. Она заказала бокал Мерло, а он попросил Сэма Адамса (прим.: название пива) без кружки.

Он стукнулся бутылкой об ее стакан, и девушка спросила, за что они пили.

— За Вайли и Зи, — произнес мужчина, вспоминая ее протест, когда он сказал такой же тост в пятницу вечером.

Она улыбнулась и сделала глоток вина, когда он пил из своей бутылки, удерживая на ней взгляд, изумляясь ею. Вайолет была так чертовски красива. Мужчина обещал взорвать ее мозг сегодня днем, но, честное слово, она взорвала его. То, как девушка предложила себя ему, то, как все еще приветствовала его в своем теле, когда знала, каким кобелем он был. Его сердце нещадно колотилось, и Зак сделал еще глоток пива, желая успокоиться.

— Что? — спросила она, склонив голову в сторону.

— Ты любишь писать романы? — выпалил мужчина. — Ты выглядишь довольно напряженной из-за этого. Что бы ты на самом деле сделала? Если бы ты могла делать что угодно?

— Писала бы стихи, — ответила она, — конечно же. Целый день. Каждый день. Получила бы контракт, с предложением написать больше. Зарабатывала бы на жизнь этим делом, — Вайолет сделала маленький глоток вина. — Если бы я была достаточно хороша.

Он сузил глаза глядя на нее.

— Это второй или третий раз, когда ты говоришь подобное, и это начинает меня злить.

— Если бы это было достаточно хорошо, Зак, кто-нибудь из «Masterson» пришел бы за мной.

— Они не могли прочитать твой материал и упустить шанс опубликовать его. Он потерялся. Он в глубокой куче и они просто еще не нашли его.

Девушка неожиданно наклонилась вперед и прижалась губами к его губам. Это было лишь мимолетное прикосновение, но он почувствовал это пальцами ног, которые скрутились в его сапогах со стальным носком.

— Спасибо, Зи.

Мужчина откашлялся, и приблизился к ней, пока натянутой молнией на передней части джинсов не задел ее бедро.

— Ты понятия не имеешь, что со мной делаешь.

— Ты делаешь то же самое со мной, — прошептала она.

Он сделал глубокий, рваный вздох, размышляя, стоило ли ему бросить двадцать баксов на стойку, схватить ее за запястье и оттащить обратно к машине. Найти где-нибудь уединенную улицу и...

— Зак, — еле слышно она выдохнула его имя, ее глаза были широко открыты, а интенсивный взгляд сосредоточен на нем. Он сжал челюсть, быть таким возбужденным ею, и не поддаваться своей жажде было чертовски больно, но громкий голос в голове остановил его.

Нет. Поговори с ней. Тебе нужно наладить с ней связь, чтобы она дала тебе реальный шанс, чтобы она дала нам реальный шанс, а не списала нас на чертову интрижку. Зак поднес бутылку пива к губам и сделал длинный глоток, заставляя себя успокоиться. Поэзия. Поэзия, поэзия, поэзия...

— Итак, поэзия. Твоя. Давай просто предположим, что она достаточно хороша. Ты могла бы так жить? Писать поэзию постоянно? Я читал твой материал, Вайли. Это напряженно. Разве это не было бы очень эмоциональным состоянием для поддержания?

Она подняла брови, как будто он удивил ее.

— Я не всегда пишу о боли и страданиях.

— Нет?

— Нет! Я пишу глупости, как Огден Нэш. Я пишу сатирику, как Дороти Паркер. Я люблю простоту, как Э. Э. Каммингс. Хокку (прим.: японское лирическое трехстишие). Рифмованные стихи. По твоим словам я следующая Сильвия Плат.

— Ладно. Справедливо. Расскажи мне солнечное стихотворение. Что-нибудь веселое.

— По требованию? Например, придумать что-нибудь?

Он взял пиво и жестом указал на него.

— Валяй, впечатли меня.

— Хорошо. Я сделаю это. И ты будешь восхищен моим мастерством, — она смотрела на его пиво, карие глаза мерцали. — Пиво по горлу течет как кефаль (прим.: разновидность рыбы)... — девушка взглянула на свой бокал красного вина. — Мерло сочетается с вкусом «миндаль».

Мужчина поднял бутылку за ее здоровье, забавляясь, но она подняла палец, показывая, что не закончила.

— Кошерный (прим.: Кошерная еда — пища, приготовленная по еврейским религиозным обычаям) мартини пью через кипу.

— Думаю, это называется ермолка (прим.: Ермолка (на англ. Yarmulke) — в иудаизме-круглая шапочка, плотно прилегающая к голове).

Она закатила свои глаза.

— А лимонад только через полипы.

— Те, что находятся в заднице? — выдал он, смеясь.

— О да, маловероятно, — сказала девушка, затем снова заговорила своим голосом поэтессы. — Чай из Цейлона, подходит к шиньону, как хороший, охлажденный Перони ― для пони.

— Пони пьют итальянское пиво?

Вайолет засмеялась, кусая нижнюю губу в раздумьях, пока не воскликнула:

— Ха! — и закончила со вкусом, — пей все, что хочешь, пей все, что осмелишься. Просто убедитесь, что это напиток, который хорошо сочетается с твоими...

— Волосами! — выкрикнул мужчина, и она захихикала, когда Зак поставил свою пустую бутылку на стойку, с хлопком. — Это было потрясающе. Удивительно плохая поэзия.

— Да ладно! Не то чтобы ты поставил меня в трудное положение или что-то еще. Напиши песню. Сделай это.

— Прямо здесь?

— Я сделала это. И ты справишься. Твой ход.

— У меня есть идея получше.

Она в ожидании приподняла брови, попивая вино.

— Напиши одну со мной.

— С тобой?

— Как мы делали раньше. В Йеле.

— Это была просто игра.

— Нет, Вайли. Они были хороши. Клянусь тебе. Ты напишешь эти слова. Я положу их на музыку. Если ты поможешь мне написать четыре, я поделюсь с тобой сорок кусков. Прямо пополам. Ты сможешь вернуть потраченный аванс. Сможешь послать своего издателя к черту.

— Зак, я не слишком хоро....

Мужчина прижал свои губы к ее, крепко и быстро, в наказание, прежде чем она смогла закончить предложение. Когда Зак отступил, в ее глазах читался шок. Он покачал головой, глядя на нее.

— Больше ничего подобного. Я чертовски серьезно.

— Хорошо, — вздохнула она. — Написать песню?

— Четыре. Либо все, либо ничего. Позже также причитаются роялти.

Вайолет выглядела так, будто серьезно думала об этом, но потом покачала головой.

— Хэви-метал, Зак? Это не я. Без обид, но для меня это не музыка.

— Мы сделаем это по-своему. А если им это не понравится? Мы продадим его в другом месте, — идея взлетела в его голове, начиная казаться захватывающей, возможной. — Но им это понравится. Потому что твои слова прекрасны, и каждой рокерской группе нужна баллада или две. Переход к новому руслу, который взлетает в чартах. «Patience» от Guns’N'Roses. «Beth» от Kiss. Мы можем сделать это, Вайолет.

— Разве... как они называются?

— Savage Sons.

— Разве «Savage Sons» хотят балладу?

— Они нуждаются в паре. Джон так сказал. В любом случае, ты слышал Малколма. Он возьмет то, что я ему дам. И то, что даст мне мой партнер, определит, что это.

— Твой партнер?

Он пожал плечами.

— Если ты позволишь мне.

— Ты делаешь это для меня, — пробормотала она, протягивая руку к его щеке. — Ты сказал, что больше не хочешь писать для них. Ты сказал, что тебе нужно уйти от этого образа.

— Я также сказал, что хочу второй шанс, чтобы доказать, что ты значишь для меня, и ты сказала, что дашь мне две недели. Так что это я, доказываю это за то короткое время, что у меня есть с тобой, — Зак повернулся и прижал губы к ее ладони. — Это всего лишь четыре песни. А затем я напишу что-нибудь большое и красивое. Знаешь что, Вайли? То, что мы напишем вместе, уже будет лучше того дерьма, которое я написал за последние несколько лет. Это уже будет шагом в правильном направлении.

— Ты уверен, Зак? Ты уверен, что хочешь это сделать? Провести здесь целых две недели, сочиняя песни со мной?

Он улыбнулся и надеялся, что это будет убедительно, потому что, поскольку написание песен с Вайолет звучало как рай, идея продать их этому мудаку, Малколму Сингеру, равнодушно и тяжело осела в его животе. Может быть, он сможет найти способ обойти это, не теряя денег. Может Джон купит их, если они будут действительно хороши.

— Я уверен, — мягко сказал он, наклоняясь, чтобы коснуться ее губ своими. — Я уверен.

— Вайолет? Вайолет Смит?

Глаза Вайолет широко раскрылись, и она уронила руку с лица Зака, которая ощущалась, будто горела огнем. Она резко встала, повернулась к нему спиной, и отошла от него.

— Миссис Смолли, — пробормотала она, ее голос звучал прерывисто. — Ч-что вы здесь делаете?

Глава 10

Рука Вайолет задрожала, когда она протянула ее элегантной пожилой женщине, стоявшей перед ней. Не чувствуя веса утешительной руки Шепа на своем плече, девушка почувствовала себя маленькой и запуганной перед его матерью, не говоря уже о том, что ей было стыдно за то, что ее поймали, целующей Зака.

— Не «что», а «зачем», Вайолет, дорогая, мы приехали, чтобы немного полюбоваться красками осени в этом году. Мы никогда не открывали дом осенью, но Шеп Старший сказал, что нам следует, поэтому мы здесь.

Вайолет вежливо улыбнулась. Глаза миссис Смолли были такие же голубые, как и у Шепа, и от этого грудь девушки сжалась от искреннего горя и сожаления. Если Мэрайя Смолли заметила заминку в дыхании Вайолет, она этого не показала. Женщина щелкнула взглядом на Зака и выгнула брови.

— Я не могу быть более удивлена, увидев тебя здесь, — она бегло осмотрела Зака еще один разок, а потом взглянула на Вайолет.

— Ох, э-э, да, это старый, я имею в виду...

— Захария Обри. Мы с Вайолет вместе учились в Йеле.

Он протянул руку и желудок Вайолет перевернулся, когда она заметила его кольца: одно с большим черепом, у которого были рубиновые глаза, а другое, похожее на черного металлического змея. Когда Зак протянул руку, его рукав тоже немного сдвинулся, показывая большую часть его татуированной руки под его видавшей лучшие времена футболкой с логотипом группы «Черная Дева».

— Мэрайя Смолли, — представилась мать Шепа, с отвращением сморщив нос, она посмотрела на руку Зака, а затем снова на его лицо. Женщина взяла его руку и быстро встряхнула, а затем отпустила и сделала шаг назад. — Вы говорите, что учились в Йеле?

— Да, мэм.

— Как и мой сын, — сказала она, показывая ненастоящую улыбку, которая заставила Вайолет съежиться. Девушка знала ее — она предоставлялась в сторону Вайолет достаточно часто. — Вы очень... яркий. Полагаю, вы должны быть талантливы? В каком-то роде.

Зак слегка рассмеялся (или это было фырканье?) через нос.

— Наверное, так и есть. Я пишу песни.

— О! Музыкант! — сейчас она улыбалась доброжелательно, как младенцу или идиоту. — Ну, это все объясняет, — она повернулась назад к Вайолет. — Ты и мистер... — женщина бросила взгляд на Зака.

— Обри, — произнес он кратко.

— ... Обри, пара, Вайолет?

— Нет, — выдала девушка.

— Да, — ответил Зак.

В одно и то же время.

Вайолет взглянула на Зака и вздрогнула, увидев, что его лицо покраснело. Я причинила ему боль. Она почти потянулась к нему, но вместо этого посмотрела на Мэрайю Смолли, которая слегка улыбалась, выглядя удивленной.

— Некоторые несостыковки в истории, полагаю.

Вайолет нервно сглотнула, успокаивая себя, и сделала два шага от Зака к миссис Смолли.

— Миссис Смолли, я постоянно думаю о Шепе. Хотела бы я...

— Да, да, — сказала миссис Смолли, отходя от Вайолет, улыбаясь и смотря в пол. — Конечно же, не стоит переставать жить. Что сделано, то сделано.

— Я скучаю по нему.

Глаза женщины сузились на мгновение, прежде чем она выдавила улыбку.

— Ну, кажется, ты нашла кого-то, кто тебе больше подходит, дорогая. Как мудро с твоей стороны найти еще одного мужчину из Йеля, — она снова насмешливо посмотрела на Зака, показывая, что он мог быть кем угодно, только не тем типом мужчины, которого она могла одобрить. — Ах! Я вижу, Томпсоны здесь. Прости меня, дорогая. Мистер Обри, было приятно... — она неловко прожестикулировала своей рукой с идеальным маникюром.

— Конечно, — прошептала Вайолет, наклоняясь вперед, чтобы обнять пожилую женщину на прощание, и шелковый шарф женщины слегка ударил ее по лицу, когда та развернулась, удаляясь, чтобы поприветствовать своих друзей.

Вайолет ошеломленно уставилась на миссис Смолли с разведенными руками, ожидая объятий, но их не последовало. Наконец, девушка опустила их по бокам.

Последний раз Вайолет видела миссис Смолли на похоронах Шепа четырнадцать месяцев назад. С тех пор она не видела и не слышала от Смолли ничего, но внезапно ее наводнили воспоминания о ее годах с Шепом: посещение различных мероприятий с его семьей, отдых в течение недели каждое лето в Бар-Харбор и остановка в небольшом гостевом коттедже, прилегающим к особняку Смолли. Мэрайя Смолли никогда полностью не принимала Вайолет в свой ближний круг, называя ее «подругой Шепа» до самого конца. Вайолет задавалась вопросом, была ли она до сих пор «подругой Шепа», если бы они действительно обручились.

Однажды Вайолет спросила Шепа, что в ней было такого, против чего возражала его мать, на что он рассмеялся и сказал: «О, старушка просто большой сноб». Девушка восприняла это как то, что дочь разведенной медсестры из Портленда недостаточно хороша для сына Мэрайи Смолли. Неважно, что она сама поступила в Йель. Не имело значения, что она изменила свои одежду и прическу, чтобы лучше приравняться в мире Шепа, пытаясь угодить ему и его матери. Однажды Вайолет услышала, как миссис Смолли спросила своего мужа, когда она с Шепом уже встречались много лет: «Почему Шеп не может найти кого-то подходящего? Дело не в том, что она мне не нравится сама по себе. Но должен ли он довольствоваться каким-то вычурным маленьким ежиком из ниоткуда? Правда. Мы все знаем, что ее «пишу роман» это кодовая фраза для жизни за счет трастового фонда Шепа». Это сказало Вайолет все, что ей нужно было знать — Смолли ее никогда не примут. Не то, чтобы это мешало ей стараться изо всех сил.

Сощуренным взглядом Зак последовал за Мэрайей Смолли к передней части ресторана, где она приветствовала своих друзей.

— Вау, — сказал он. — Это было чертовски неприятно. Не каждый день кто-то называет меня мусором в стольких словах. Талантливый мусор, но... талантливый, правда? Это слово она использовала? Ох, и с тех пор как я тебе так сильно подхожу, очевидно, она думает, что и ты тоже мусор. И знаешь, что мне больше всего нравится? Твое милое маленькое предательство. По-видимому, мы не вместе, это, по-твоему, что странно, потому что я почти уверен, что ты лежала на спине в моей постели сегодня днем. Помнишь об этом, детка?

То, как он назвал ее деткой, ощущалось грязно, и слезы нахлынули на ее глаза, когда он смотрел на нее с холодом и яростю во взгляде.

— Зак...

Он поднял руку, чтобы остановить ее, выдыхая через нос, и это напомнило ей быка зимним утром. Она почти увидела пар.

— Она тот человек, с которым ты провела последнее десятилетие своей жизни? Искренне, Вайолет? Я не знаю, на кого мне злиться больше — на нее за все те слова, что она сказала, или тебя, принимающей их и просто просящей еще порцию.

— Ты ничего не понимаешь.

— На самом деле, я стоял здесь и был достаточно умен, чтобы попасть в Йель, даже несмотря на то, что они принимали всякий сброд. Мне кажется, я все понимаю.

— Просто она такая, какая есть.

— Очевидно.

— Она была очень расстроена, когда Шеп...

— Нет. Нет, это не честно, и это не то, о чем я говорю. Я не говорю о ней как о матери, потерявшей сына. Это ужасно, и я ей сочувствую, — непоколебимая сталь гнева в его глазах сделала его рокерский вид еще более пугающим. — Она только что убила тебя, Вайолет. Сравняла с землей. Просто стояла здесь и неуважительно относилась к тебе и ко мне, и тебя это устраивает. Ты собиралась обнять ее на прощание, ради всего святого! Ты собираешься сказать мне, что она не делала этого, когда вы с Шепом были вместе? Он позволял ей так с тобой обращаться, не так ли?

Вайолет подумала о тяжелой, теплой руке Шепа, о том, как он сжимал ее плечо, когда его мать начинала с указаний и критики. Это правда. Зак был прав. Шеп редко вмешивался, чтобы защитить ее, предпочитая позволить матери говорить все, что она хотела, и утешать Вайолет позже. Мужчина избегал конфликтов со своей семьей, даже когда это было за счет Вайолет. Девушка попыталась вспомнить хоть один случай, когда он сказал своей матери отступить или заткнуться, но ничего не получилось.

Она вытерла слезы под глазами. Еще раз она столкнулась с историей, и это ей не понравилось. Ей не нравилось то, что подразумевал Зак, — Шеп, который был таким смышленым и светлым человеком, возможно, не любил ее так сильно, как она хотела верить. Вайолет не хотела менять свои воспоминания о нем. Она была должна ему больше, чем это.

Костяшками пальцев Зак мягко коснулся ее подбородка, наклонив лицо назад, и она была удивлена нежностью на его лице, после того, как он был так зол минуту назад.

— Эй.

Девушка сглотнула, пытаясь контролировать мышцы своего лица, которые сами собой так и рвались исказить лицо в ярко выраженной хмурости.

— Хочешь уйти отсюда?

Вайолет кивнула, отводя от него взгляд, ее глаза снова наполнились влагой. Он взял ее за руку и потянул через боковую дверь в старомодный сад, вероятно, оставшийся с колониальных времен. Там была дорожка из белого камня, которая вела вокруг задней части старой таверны, и Зак осторожно потянул ее за руку, ведя по тускло освященной тропинке, пока они не нашли скамейку, покрытую мхом, с видом на реку. Мужчина сел и потянул ее себе на колени, обхватывая своими сильными, теплыми, мускулистыми руками. И Вайолет, чья обычная жизнь становилась все более и более неконтролируемой, уткнулась лицом ему в шею и заплакала.

***

Зак знал, что был жесток с ней в ресторане, но какого хрена? Серьезно. Что. За. Черт? Это те люди, с которыми Вайолет провела последние девять лет своей жизни? Вставал ли Шеп когда-нибудь против своих родителей? Он когда-нибудь защищал ее? Потому что эта женщина не уважала ее. Ни капельки. И это заставило кровь Зака закипеть.

Вайолет не заслуживала, чтобы с ней обращались как с чьей-то девочкой для битья, и эта богатая старая сука заставила ее плакать. И не то, чтобы его действительно волновало, но он не был в восторге от того, как она осматривала его с головы до ног, как будто он не соответствовал тому, чтобы прикоснуться даже подола ее одежды, не говоря уже о ее руке для приветствия. Почему? Потому что он не был достаточно консервативным для высокомерных Смолли?

К черту их. Они не имели значения.

Сконцентрируйся на ней. Потому что она имеет значение.

Вайолет всхлипнула, и он крепко сжал ее. Мужчина провел руками вверх и вниз по ее спине, пока она плакала.

— Все в порядке, Вайли. Все хорошо, — прошептал он, теряя уважение к Шепу Смолли с каждой секундой. Неудивительно, что она так изменилась внешне, стала такой тощей, опрятной и консервативной. Она хотела превратиться в какой-то образ совершенства, закрепленным семейством Смолли.

Зак был честен, когда сказал ей, что «Я, а затем ты» была хорошей книгой. Так и было. Хорошая. Но для того, кто знал эту безумную, чувственную Вайолет в девятнадцать? Это было легкомысленно. Безопасно. Поверхностно. Развлекательно и хорошо, но не отлично. Это сугубо выявило поверхность ее потенциала, не показывая бурлящий, волнообразный огонь под ним, который когда-то давно обжег ее словами его душу.

Это мое место. Которое принадлежит мне.

Зак вздохнул, когда ее рыдания утихли и дыхание вернулось в норму. Девушка положила щеку ему на плечо. Он просунул руку под ее блузку, положив их на теплую кожу нижней части спины.

Бил ли он непреднамеренным катализатором отступления Вайолет от былой жизни? Рискнула ли она насчет него только для того, чтобы быть оттолкнутой в руки не имеющего своего мнения и невпечатляющего Шепа? Ему было больно думать, что Вайолет перестала рисковать, похоронила свою резкую, насыщенную динамичность. Это заставило мужчину задуматься, мог ли человек, который заставил это спрятаться в укрытие, возможно, снова уговорить это появиться.

— Вайолет, — прошептал он ей на ухо.

— М-м-м?

— Ты в порядке?

— Мм-хм.

— Хочешь поговорить об том?

Зак почувствовал, как она покачала головой, напротив его плеча.

— Нет.

— Хочешь поехать и написать об этом песню?

Она откинулась назад и Зак посмотрел на ее лицо в лунном свете: красные глаза, румяные щеки, пухлые губы. Он проглотил стон, вспомнив, что у него больше не было презервативов, и задался вопросом, насколько совершенно бесчувственно было бы сделать остановку за ними по дороге домой. Не было и гребаного шанса, что он протянет до утра, не взяв ее еще раз.

Девушка закусила верхнюю губу и прикоснулась ладонями к его груди.

— Ты серьезно?

— О, да, — ответил мужчина.

— Я уже долгое время не писала стихов.

— На самом деле? Могу поклясться, ты написала мне стихотворение в баре двадцать минут назад.

Ее улыбка немного расширилась, и на душе ему стало счастливее.

— Хорошую поэзию, — сказала она.

— То, что ты рассказала мне сегодня, «Мое место». Мы могли бы начать с этого.

— О, я так не думаю. Это действительно...

— Классно? Потрясающе? Душераздирающе?

— Я собиралась сказать личное.

Слишком личное. Как он и предполагал, она боялась выставить себя наружу, чтобы показать что-то искреннее, интимное и подлинное. Еще раз он задался вопросом, не он ли сокрушил ее дух. Или Смолли? Всеми фибрами души, Зак надеялся, что это был не он, но его живот сжимался от правды. Его бездумный ответ на ее чувства изменил ее — сделал осторожной и испуганной там, где когда-то расцветала пульсирующая, болезненная, изысканная жизнь.

— Личное — это хорошо, Вайли. Личное — это то, что нам нужно. Это то, что люди хотят услышать. Что-то личное. Нечто реальное. Нечто прекрасное.

— Ты думал, что это стихотворение было красивым?

Зак был шокирован недоверием в ее голосе. Ее брови нахмурены, будто она не была уверена, верила ли ему.

— Я думаю, что это стихотворение было самым красивым, что я слышал за девять лет, Вайолет-как-цветок, — мужчина поднес ее руку к своему лицу, дотронувшись ее пальцем до маленькой родинки под его глазом. — И я думаю, что ты самый красивый человек, которого я когда-либо видел. В течение всей своей жизни.

— Как это случилось? — пробормотала девушка.

— Ты и я?

— Ты и я. Снова.

— Судьба.

— Возможно.

Она посмотрела ему в глаза, затем наклонила голову, чтобы прикоснуться губами к его губам. Руки мужчины напряглись на коже Вайолет, поднимаясь по ее спине, большими пальцами он поглаживал нижнюю часть ее груди, когда она слегка прикоснулась к его губам, прежде чем скользнуть своим языком ему в рот. На вкус она была как вино, слезы и Вайолет, как второй шанс и старые чувства, и новые финалы, и обнадеживающие начала. Большими пальцами он массировал шелковистую, теплую кожу под швом лифчика, когда он сосал ее язык, и девушка наклонилась ближе к его телу. Она запустила пальцы в его волосы, и Зак скользнул пальцами вверх, слегка касаясь ее покрытых кружевом сосков, которые стали твердыми для него, заставляя его стонать ей в рот. Вайолет отстранилась, тяжело дыша.

— Я не знаю, сколько песен мы сможем написать, — выдохнула она, прислонившись своим лбом к его.

— Ну, мы напишем их в постели, — вздохнул он глубоким голосом, твердым от нужды. — До и после.

Она в последний раз фыркнула и откинулась назад, ухмыляясь ему.

Зак не врал. Она была самым красивым человеком, которого он когда-либо видел. В течение всей своей жизни. И его чувства были так сильны к ней, что это должно было напугать его. Это должно было напугать его, потому что Вайолет не была уверена. Потому что она все еще могла уйти от него. Потому что, основываясь на их истории, она вероятно, так и сделает.

Девушка соскользнула с его колен, а затем, как будто почувствовав яростный трепет протеста от потери тепла на его коленях, она взяла его руки в свои. Вайолет потянула его со скамейки в сторону автомобиля. У Зака были две мысли, когда она оглянулась и улыбнулась ему, ее глаза были опухшими, а губы распухшими и красными.

Первая была такова: если он не сделает ничего большего в течение следующих двух недель, даже если она уйдет от него, в конце концов, он сделает эту важную вещь — поможет Вайолет вспомнить, кем она была, и поможет ей стать той снова.

Вторая: было сто веских причин заехать на заправку в восемь часов вечера. Было только одно, что имело значение, и он не собирался домой с пустыми руками.

Глава 11

— Это неправильный аккорд, Зак. Нет, — Вайолет громко вздохнула и потянулась к банке «Принглс». Удивительно, но их совместная трудовая этика взяла верх, когда они добрались до дома. Вместо того, чтобы срывать друг с друга одежду — Вайолет потянулась за блокнотом и ручкой, а Зак взял свою гитару. Они занимались этим уже больше трех часов, но у них почти не было того, что можно было бы показать. Девушка поморщилась, глядя на блокнот на своих коленях. Она все еще полностью не верила ему, когда мужчина говорил, что ее стихи хороши, но не было смысла бороться с ним, так как он был очень решителен. Она тщательно подобрала слова:

— Или просто эти стихи не подходят для этой музыки.

— Они совершенны. Тебе просто нужно привыкнуть к звуку. Это тебе не фолк.

— Я знаю, что это не фолк, — ответила Вайолет, закатывая глаза, когда он жестом указал на чипсы, вставив медиатор между зубов, и взял горсть.

Они сидели на полу напротив дивана в гостиной: в камине потрескивал огонь, а на кофейном столике стояло изобилие нездоровой пищи. Как будто по молчаливому соглашению Зак не предложил Вайолет скотч, а она не просила его. Сначала девушка была воодушевлена их стремлением и сосредоточенностью. Но сейчас Зак был упрям — он был зациклен на этом ре-мажорном аккорде и не хотел сдаваться. Разве он не слышал, что это было неправильно из-за трагедии в словах? Ноющей грусти?

— Я знаю, что это работает для «Clair de Lune», но это не работает для «Мое место». Я думаю, нужно что-то более темное, более мрачное. Может, минорный аккорд. «Clair de Lune» — меланхоличный. «Мое место» — это как получить удар в сердце. Это о боли.

Зак вздрогнул, но проигнорировал ее. Он снова начал играть, напевая мелодическую линию, куда должны были вписаться слова, и Вайолет покачала головой, в отчаянии хлопнув блокнотом по кофейному столику. Слова Софи о риске мелькнули в ее голове, но она начала чувствовать, что совместное написание песен один из рисков, который не стоило принимать. Если они не смогут написать песни, она не сможет вернуть потраченный аванс. И до сих пор все шло не очень хорошо.

— Сколько раз я должна буду это повторять? Мне все равно, что ты слышишь в своей голове. Ты пытаешься вставить слова не в ту мелодию.

— Эм, Вайолет, это то, что я делаю, — сказал он, ухмыляясь ей с насмешливым превосходством. Она забыла, каким самодовольным ублюдком он мог быть, когда дело доходило до музыки.

— Точно. Это просто замечательно, — она оперлась о диван, готовая встать. — Думаю, нам нужен перерыв.

— Мне не нужен перерыв. Возможно, тебе нужен.

— Да, мне определенно нужен перерыв, — выдала она. — Мне нужно отдохнуть от тебя.

Мужчина отложил гитару в сторону, глядя на Вайолет и изображая удивление.

— О. Так вот как это будет происходить?

— Да, о гениальный композитор, который все знает и, очевидно, не нуждается в партнере, потому что он не слышит ни слова, что он говорит. Да, очевидно, именно так все и будет, — девушка сделала глубокий вдох. Это был эмоциональный день, мягко говоря, и Вайолет не была в настроении ссориться. — Я действительно устала, Зак. Я собираюсь в кровать.

— В кровать? — он провел языком по губам, глядя на нее. — Да, мы могли бы продолжить это тут...

— Одна.

Девушка бросила на него взгляд, и его глаза обрели уязвленный, умоляющий вид. Она разрушала эту часть его ночи и знала это, но Вайолет была слишком расстроена, чтобы переключиться и чувствовать себя сексуальной и игривой с ним. Она закрыла крышкой «Принглс» и упаковала остальные закуски, не сказав ни слова, отнесла их на кухню. Девушка все время чувствовала его взгляд: голодный, отчаянный. Она даже чувствовала некоторое удовлетворение, наказывая его.

— Да ладно, Вайолет. Ты просто собираешься уйти? И лечь спать в одиночку?

Она выключила свет на кухне и направилась к лестнице.

— Вот так вот. Уходишь. Просто идешь к чертовой матери, потому что тебе не нравится, как звучит песня.

Нет, я ухожу к чертовой матери, потому что ты меня не слушаешь. И это не будет работать, если ты не впустишь меня в процесс.

— Спокойной ночи, Зак, — крикнула она с лестницы. — Увидимся завтра.

Независимо от того, что он мог подумать, у нее тоже были большие планы на сегодня. И они не включали в себя спать в одиночестве. Но Зак снисходительно к ней относился и игнорировал ее вклад. Ее расстройство и разочарование, наконец, взяли верх. Если они не могли написать одну песню вместе, как, черт возьми, они собирались написать четыре? В течение двух недель — поправка — двенадцати дней?

И если она потратит все свое время в Мэне, пытаясь писать песни, которые окажутся плохими? Она вернется домой без песен, без двадцати штук баксов и без продолжения своей книги. Девушка нарушит контракт и будет должна очистить свои ничтожные сбережения, чтобы оплатить штраф. Не говоря уже о том, чтобы съехать из квартиры, найти новую работу и...

Вайолет услышала, как Зак взял гитару и снова начал играть те же аккорды. Они не подходили для ее текста. Он должен был это знать. Он просто упрямился!

Она захлопнула дверь спальни и легла на кровать. Для Вайолет ее стихи всегда были частью души, и сокрушительное разочарование от того, что она поделилась ими с Шепом так много лет назад, только чтобы он назвал их «слезливым занудством» или «хобби, но не карьера, Ви», это было достаточным стимулом для нее, чтобы держать их скрытыми от него. Вайолет даже не показывала их редактору в «Masterson» до смерти Шепа, зная, что он попытался бы отговорить ее от этого, назвав глупостью. Он никогда не читал ее книгу, утверждая, что этот жанр был неинтересен для него. Честно говоря, это не задело ее чувств. На самом деле, она была немного рада, что у него никогда не было шанса узнать себя в ее романе, хотя Вероника, в конце концов, оказалась с Шейном. Этого было достаточно — даже идеально — что он искренне поддерживал ее карьеру писателя романов, хотя и с вежливой дистанции.

Поделиться «Моим местом» с Заком сегодня днем казалось таким естественным, когда она снова лежала рядом с ним после стольких лет разлуки, и она могла сказать, что он был тронут ее словами. Она могла сказать, что он все еще получал ее и ее голос сейчас, несмотря на то, что прошло много времени. И девичье сердце переполняла радость от того, что она делилась своей работой с кем-то, кто заботился о ней, кто искренне и страстно ценил это.

Вот почему его высокомерное поведение внизу так быстро пробралась под ее кожу. Она не могла вынести, что Зак взял ее слова и сопоставил их с неправильной музыкой. Не тогда, когда знал лучше. Девушка предпочла бы не предлагать их вообще. Она предпочла бы тупо закончить посредственную книгу.

Ее тело покалывало от разочарования, воображая, что они должны были делать друг с другом прямо сейчас — «ущерб», о котором упоминала Софи — и она задавалась вопросом, не спешила ли она ложиться спать одной. Когда Вайолет опустилась на него сегодня днем, его глаза безжалостно захватили ее, и Зак задержал дыхание, пока она полностью не вместила его, прежде чем снова начать дышать. Мурашки побежали по коже, когда Вайолет вспомнила, каково это — снова ощущать Зака внутри себя, быть с ним так близко. Это было похоже на рай. Клише? Возможно. Но если бы райское наслаждение не было похоже на секс с Заком Обри, она бы сразу это забыла.

Рукой девушка провела по блузке, выдернув ее из-за пояса джинс, погладила горячую кожу обнаженного живота. И, о мой Бог, когда он сел, держа ее тело напротив своего, соприкасаясь каждым возможным способом — их рты, грудные клетки, его твердость глубоко внутри нее, ее ноги, сцепленные за его спиной — она почти плакала от жары, близости и того, как это ощущалось — быть с ним снова. Вайолет расстегнула джинсы и, просунув руку внутрь, остановилась, пальцами касаясь трусиков. Она услышала его голос, в своей голове бормочущий: «просто отпусти это, детка», глубокий и сильно возбужденный, и слегка застонала. Девушка хотела его. Очень. Не своей руки. Его.

Вайолет раздраженно фыркнула, садясь.

Нет, я не собираюсь возвращаться вниз, чтобы написать дерьмовую песню, только чтобы он потом направился со мной наверх. Вместо этого я приму душ. Это то, что обычно делают парни, правда?

Зак почувствовал себя идиотом, наблюдая, как она в ярости поднялась наверх. Вайолет наказывала его за то, что он был таким мудаком-напарником, и если говорить честно? Он заслужил это.

Больше правды? Ему нравилось ее стихотворение, но одновременно он его ненавидел. Зак ненавидел то, что оно родилось от боли, которую он ей причинил. Мужчина ненавидел, что Вайолет была права: было невозможно заставить ее слова из тех темных, одиноких дней вписаться в беззаботную, серьезную мелодию. Он ненавидел последние слова: «Никогда не принадлежало мне», хотя он знал, что песня станет хитом, если они соберутся и напишут ее. Зак ненавидел, что ему приходилось слушать эту песню снова и снова во время репетиций и сессий звукозаписи, каждый момент напоминал ему, каким ублюдком он был.

Ради собственного эгоизма он хотел поднять настроение. Он хотел, чтобы у песни была надежда. Странным поворотом судьбы или доли, или тупой удачи, их истории не закончились той ночью в Йеле. Каким-то чудом, их история еще писалась.

Разве он не мог внушить надежду ее горю? Не могли бы они добавить эту сложность тексту через музыку, которую он написал? Было бы неправильно взять ее мучительные слова и женить их на мелодии, которая вселяла надежду?

Потому что тогда он сможет это вынести. Зак мог бы написать это, записать и прослушать миллион раз, если бы там была надежда. Если бы ее слова не были последним, ну, словом. Если бы музыка сделала слова неизбежными вместо невозможных. Ему нужно было написать надежду, если бы она ему позволила.

Пальцами Зак начал двигать по струнам, играя классическую версию старого шотландского гимна «Bunessan», наиболее известного в версии Кэта Стивенса «Morning Has Broken». Это была песня, которая всегда приводила в замешательство: слова были полны надежды и обещания, но мелодия была душераздирающей. Это противоречило себе в другой (противоположной) версии песни, которую он писал с Вайолет. То, что это было любимое музыкальное произведение Вайолет, не ускользнуло от него. Играя плавным потоком, он поднялся по лестнице, открыл дверь ее спальни и сел на кровать, чтобы дождаться, пока девушка закончит принимать душ.

Позволив душу с тремя распылителями бить ее усталое тело горячими струями, по ощущениям это было похоже на секс с Заком, это дало ей немного больше времени, чтобы проанализировать свои чувства. Анализ был эвфемизмом для конфронтации, потому что ее чувства были все менее и менее туманными, чем больше времени она проводила с Заком. И чем меньше тумана, тем более уязвимой девушка становилась, что пугало её. Потому что быть с Заком сейчас, даже в свете их разногласий, казалось более правильным, более инстинктивным, чем все те годы, что Вайолет провела с Шепом. И это заставило ее чувствовать себя виноватой.

О, Шеп был замечательным и любящим, но он никогда не был связан с ее сердцем на бессознательном уровне, как Зак. Вокруг Зака она чувствовала себя освященной изнутри, она чувствовала себя понятой. Полной. Цельной. Такой же, как и в Йеле.

Когда Зак ушел от нее, ее сердце разрывалось от боли и его отвержения, от боли разлуки с ним. Шеп был логическим преемником, кем-то, кто как вода, окружающая неровный камень, будет притуплять края Вайолет. Притуплять их, пока она больше не будет чувствовать такую боль. Пока она не потеряла себя, смягчившись во что-то гладкое и красивое, совсем не экстраординарное. Так она жила годами, послушная, скучная и красивая.

И теперь после того, как девушка нашла Зака, каждая клеточка ее тела внезапно проснулась после глубокого, долгого сна. Она уже боролась с ним три или четыре раза за то короткое время, когда они воссоединились, и это было приятно — нет, здорово — снова почувствовать страсть. Это ощущалось воодушевляюще и блаженно знакомо... как будто клетка, в которую девушка поместила себя на девять лет, растворялась вокруг нее, и вскоре она снова была свободна. И это подтверждало то, что каждая спящая клеточка в теле Вайолет знала в течение девяти лет спячки, что Зак был ее второй половинкой. Недвусмысленно говоря, он был единственным человеком на Земле, который мог предложить ей это чувство полноты, который мог заставить ее чувствовать себя цельной.

Но это не имело значения. Потому что все это время с Заком, взрывающим ее разум, как им было и обещано, ее тело признавало его как нечто принадлежащее ей, а доверять мужчине было невозможно. Невозможно. Несмотря на его сожаления и заверения, красивые слова и прекрасное тело, она просто не доверяла ему. И если Вайолет не могла доверять ему, они не могли быть вместе.

Девушка закрыла глаза и прислонилась головой к стенке душа, когда горячая вода хлынула вниз по телу, заставляя чувствовать сонливость, и ее тяжелые мысли уничтожили остатки духа. Единственный человек, который помог ей почувствовать себя цельной, был человек, которому она доверяла меньше всего на свете. Ирония судьбы и несправедливость заставили ее почувствовать головокружение.

Когда девушка потянулась к крану и выключила воду, она что-то услышала. Что это было? Музыка. Тихая музыка доносилась из спальни. Повернув голову к двери, она различила приглушенные звуки гитары Зака. Она ступила на коврик, и обернула пушистое белое полотенце вокруг своего тела. Затем Вайолет прислонилась головой к двери и прислушалась. Маленькая улыбка распространилась по ее лицу, когда она закрыла глаза.

— «Morning Has Broken».

Конечно.

Вайолет соскользнула на пол ванной комнаты, прижимая колени у груди, ухом слегка прижимаясь к щели между закрытой дверью и стеной, и слушала, как он играл. Это было меньшее, что она могла сделать с тех пор, как Зак наконец-то прислушался к ней.

Когда дверь ванной, наконец, открылась, Зак остановился. Она неподвижно стояла в белом полотенце, ее волосы были влажными и волнистыми, купаясь в мягком свете лампы на тумбочке. Хотя она была всего в паре метров от него, это было слишком много для него. Зак тосковал по ней.

— Не останавливайся, — прошептала девушка, прислонившись головой к дверям ванной. — Пожалуйста, сыграй еще раз.

— Вайолет, — начал Зак, желая сказать ей, какой задницей был и умолять ее позволить ему быть с ней сегодня вечером — держать ее, поговорить с ней, лечь на пол, пока она будет спать на кровати — что угодно, кроме изгнания, от чувства целостности, которое он не чувствовал слишком много лет.

— Пожалуйста, Зак. Пожалуйста, сыграй еще раз. Для меня.

Он это сделал. Потому что он был готов на все ради нее.

Ее грустные, усталые глаза удерживали его, когда мужчина начал играть легкую, жалобную мелодию.

— Музыка была неправильная, — тихо произнес он, глядя на нее.

Она улыбнулась.

— Но я думаю, что-то вроде этого было бы... правильно.

— Это фолк, — сказала девушка, ее глаза заслезились.

— Я могу с этим жить, — он посмотрел на свои пальцы на мгновение, прежде чем снова поймать ее глаза. Мужчина все еще беспокоился, что будет вынужден провести мгновение вдали от нее. — А ты?

— Да, — прошептала Вайолет, когда он закончил последнюю фразу, его пальцы успокоились.

Она подошла к нему, и Зак затаил дыхание, его грудь расширилась от такой близости. Мужчина желал ее больше, чем когда-либо хотел кого-либо, будто Вайолет принадлежала ему. Девушка осторожно сняла гитару с его колен и прислонила ее к стулу напротив кровати.

Зак наблюдал за ней, задаваясь вопросом, позволит ли Вайолет ему остаться или отправит его к себе.

Она снова обернулась к нему и встала у него между ног, обхватив его голову, чтобы освободить волосы из хвоста, а затем провела пальцами по густым коричневым прядям до плеч. Она не принадлежала ему. Она не была частью него. У Зака не было права на нее. И все же, она прикоснулась к нему так, будто она могла бы полюбить его снова, и он проклял свое обнадеживающее сердце за то, что ничего не сдерживал. Разве оно не могло знать лучше, чем надеяться на любовь после всех этих слов без нее?

Но это была Вайолет. Вайолет. И поэтому он стремглав врывался в это при любой возможности потерять ее снова. Осознала девушка это или нет, но он был широко открыт для нее, его бьющееся сердце приносило себя в жертву, в наказание, в обмен на все, что она была готова отдать. И это происходило так долго; не было ничего, ничего, что он мог бы поделать с этим.

Просунув руки через шов ее полотенца, он положил их ей на голые бедра и притянул к себе, пока щекой не уперся в полотенце, поверх ее груди.

— Это моя любимая песня, — прошептала она, нежно проводя пальцами по его волосам.

Зак откинулся назад, чтобы посмотреть на нее, упиваясь ее близостью, ее прикосновением, запахом ее недавно помытого тела, пахнущего сиренью и лимоном.

— Я помню.

Девушка смотрела на его лицо широким, обеспокоенным взглядом, а руками он скользнул от ее бедер до талии, массируя ее мягкую, немного влажную кожу сильными, мозолистыми кончиками пальцем.

— Могу я тебе доверять? — тихо спросила Вайолет, как бы глубоко задумавшись, больше для себя, чем для него.

— Я не причиню тебе вреда, — пообещал мужчина, пальцами медленно поднимаясь вверх по ее телу, пока руками не обхватил ее обнаженную грудь, большими пальцами он провел по соскам, заставляя их превратиться в тугие бутоны, когда она качнулась ближе к нему. Вайолет отпустила полотенце, пока оно не упало с ее тела.

Зак втянул воздух, отводя взгляд от ее лица к своим рукам, которыми прикрывал ее грудь. Он наклонился вперед и взял один розовый бутон в рот, нежно посасывая его, когда Вайолет откинула голову, ногтями скользя по его черепу. Он поцеловал маленькую дорожку к другой ее груди, облизывая вокруг соска.

Она потянула руки вниз, чтобы найти край его футболки и подтянуть ее к его груди, нижней частью ладоней она касалась его кожи, пока Зак не потянулся рукой за шею и не снял майку. Вайолет не теряла времени, расстегивая его ремень, и он встал с кровати, чтобы она могла расстегнуть его штаны.

— Я хочу тебя таким же обнаженным, как и я. Мне... ты мне нужен, Зак.

Его тело среагировало на ее слова, напрягаясь повсюду в ожидании, и время остановилось, зловеще крича вокруг него. Его мысли о песне, о ее чувствах, о его чувствах к ней, о его заботах и ее недоверии, и обо всем этом — исчезли. Потому что было важно только то, что Вайолет нуждалась в нем.

Он спихнул джинсы на пол, и Вайолет обхватила руками его за шею, прижимаясь всей своей гладкой, бледной кожей, к его загорелым, татуированным мышцам. Но, прежде чем его тело полностью захватило власть, его разум заявил о себе в последний раз. Он опустил голову, чтобы поцеловать ее, но остановился у ее губ, тяжело дыша.

— Я говорю серьезно, Вайолет. Я не причиню тебе вреда. Я, бл*ть, не причиню тебе вреда. Никогда больше.

Затем он опустил голову, обрушивая свой рот на ее. Она гортанно застонала, и Зак толкнул ее на кровать, нежно укрывая ее обнаженное, готовое тело своим.

— Что это? — спросила Вайолет, приподнявшись на локте рядом с Заком, когда проводила экскурсию по его телу в лунном свете. — Маяк?

Он лежал на спине, улыбаясь ей и взглянув на рукав из татуировок, который покрывал его правый бицепс. Мужчина слегка его напряг.

Хвастовство, подумала она, вспоминая как Зак нависал своим невероятно подтянутым телом над ней, когда он занимался с ней любовью, дразня, пока она не закричала, чтобы он «кончал валять дурака», и он прямо засиял, скользнув с безошибочной точностью в ее горячее, влажное тело. Однако улыбка мужчины быстро исчезла, когда он решительно стиснул челюсть, оставаясь неподвижным в ней. Вайолет ахнула в одобрении, затем схватила его за задницу и толкнула его вперед, выгибаясь напротив него. Он закатил глаза, проиграв битву, которую вел с самообладанием. Зак вгонял свое тело в ее снова и снова, с нарастающей скоростью и силой, пока она не взорвалась под ним, и он не прорычал ее имя, кончая в нее.

Изучение изгибов его мышц руки заставило мышцы ее таза сжаться от трепета. Боже, она снова его хотела. (И снова и снова, и снова.)

— Это для того места, где я вырос, — сказал он, его глаза тяжелые, насыщенные и веселые. Будь он проклят, но он читал ее как книгу. Зак легонько поцеловал ее. — Пока еще нет, Вайли.

Он выглядел таким довольным собой. Да, Зак, ты совершенно неотразим, подумала она, внутренне закатив глаза.

— В северной части штата Нью-Йорк? — спросила она, пытаясь казаться бодрой и незаинтересованной в его безумно подтянутом теле, когда снова пальцем ткнула в маяк.

Он убрал ее палец со своей руки и слегка укусил его, посылая волну дрожи от кончика ее пальца к животу, увеличивая ее разочарование.

— Да, всезнайка. В Кейп-Винсент, который находится на реке Святого Лаврентия, прямо напротив Канады. Не имеющий выхода к морю. А в самом дальнем конце города, на мысе Тиббетс, находится маяк. Мы с Корой катались там на велосипедах, когда были детьми. Одно из моих немногих хороших воспоминаний о детстве там.

Что же произошло, удивлялась она, что превратило его в горького, замкнутого мальчика, каким он был, когда девушка встретила его в Йеле? Зак редко говорил о своих родителях, за исключением нескольких случаев, когда он был пьян, и никогда в позитивном ключе. Они привели его к успеху. Возможно, слишком сильно.

— Расскажи мне об этом, Зак. О доме.

Его глаза ожесточились. Она определенно задела нерв.

— К черту дом. Это всего лишь маяк. Я никогда не говорил «дом». Это не было домом.

Вайолет поморщилась, когда он выплюнул эти слова, но он протянул руку и положил ее на выпуклость бедра девушки.

— Прости, Вайли. Извини. Это не ты.

— Я знаю. Все в порядке, — сказала девушка. — Ты никогда много не говорил об этом.

— Не было ничего хорошего, о чем рассказывать, — он избегал ее глаз, его пальцы двигались по собственной воле.

— Нам не обязательно говорить об этом сейчас, — тихо произнесла Вайолет, потянувшись к его щеке. В какой-то момент она надеялась, что Зак поговорит с ней, поможет понять, кто он и что он пережил. Но она также знала достаточно о Заке, чтобы понять, что у него были проблемы с сильными эмоциями, и она предпочла бы подождать, пока он скажет ей, чем создавать проблему.

Зак повернул голову и прижался губами к ее ладони.

— Слава Богу.

— Значит, маяк для Коры? — сказала она легким голосом, нежно касаясь его щеки.

— Эта для Коры, — сказал он, положив ее руку рядом с сердцем.

— Римская цифра два?

— Близнецы.

Они говорили о его сестре, его сестре, ради всего святого, а все, чего Вайолет хотела, так это того, чтобы он опрокинул ее и снова наполнил. Когда она стала такой ненасытной?

— Ах. Близнецы.

Он приподнялся на локте, отображая ее позу, и протянул руку, чтобы слегка поласкать ее грудь.

— Одна пара близнецов.

Ее тело наполнилось теплом. Зак убрал руку, из-за чего она нахмурилась. Мужчина дразнил ее, а Вайолет не была в том настроении, чтобы ее дразнили. Она была в настроении для...

— Ты извращенец, Зак. Мы говорим о твоей сестре, а ты хватаешь меня за грудь.

— Меня не волнует, если бы буем даже говорить о моей матери, Вайли. Я все еще хочу схватить тебя за сиськи.

Девушка была так удивлена его словами, что рассмеялась, когда он потянулся к ней и привлек к себе.

— Ты такая красивая, ты не можешь быть настоящей, — вздохнул он, опустив губы на мягкую кожу ее шеи. Они лежали бок о бок, и девушка наклонилась к нему, откинув голову назад, чтобы дать ему лучший доступ, а затем... затем она почувствовала это, лежа в объятиях Зака, с губами, прижимающимся к ее коже, а его жестокая плоть прижималась к ней: счастье. Осторожно, но реально. Впервые за долгое время она почувствовала счастье и ей почти захотелось плакать от облегчения.

Она издала звук, который был нечто средним между стоном, смехом и рыданием, и Зак откинулся назад, убирая ее волосы с лица. Он ловко надел презерватив и перевернул ее на спину, двигая бедрами и позиционируя себя между ее ног.

— Что? — спросил он.

— Я счастлива. Вот и все.

— Вот и все, — задыхался он, испытывая ее, дразня, касаясь кончиком своей твердости ее гладкого, готового входа.

— Ты тоже.

Она не спрашивала; она заявила это, как неоспоримую правду, проведя руками вниз по его спине, волны горячего и холодного покрыли ее кожу, когда Вайолет готовилась к долгожданному его вторжению, каждая клеточка тосковала по нему.

Мышцы на его спине сжались и расслабились, когда Зак скользнул в нее с низким вздохом.

— Я тоже.

Мужчина посмотрел на часы — шесть тридцать — затем повернулся к спящей Вайолет. Солнце только начинало заглядывать сквозь шторы, освещая ее тело в полутьме.

Я могу слышать нежное дыхание девушки, которую люблю, пока она лежит рядом со мной, спит всю ночь.

F-Dm-Bb-Am. Слова Саймона и Гарфанкела закружились в его голове, и его пальцы дернулись, мягко играя аккорды на простынях между ними. F-Gm-C. Народная песня. Она, должно быть, засела глубоко в его голове, если его утренняя музыка по умолчанию была народной. Да кого он пытался обмануть? Она всегда была глубоко в его мыслях. Его губы дрогнули при мысли, что может быть, народная музыка не так уж и плоха. Мужчина вздохнул, упиваясь ею.

Ее волосы обвивались вокруг ее головы каштановыми волнами, непослушные и дикие. Она была похожа на Вайолет, которую он когда-то знал, и он осторожно потянулся, теребя один толстый локон, а затем отстранился, прежде чем разбудить ее. Опустив взгляд на ее губы, Зак запоминал их легкую припухлость, в которой он был виноват, то, как нижняя губа немного отекла, умоляя его схватить ее зубами и нежно укусить, прежде чем пососать, оттянуть и поцеловать.

Зак застонал и перевернулся на спину. Ее глаза выглядели усталыми прошлой ночью, когда она стояла у дверного проема, пока он играл «Morning Has Broken». Ей нужно было поспать, а ему — отвлечься, или он разбудит ее для большего, чем они наслаждались до рассвета.

Его живот урчал, и он мысленно рассматривал ничтожное содержимое кухни. Половина банки «Принглс», немного «Орео», коробка крекеров «Чиз-ит», половина пакета сырных палочек «Чиз Дудлс» и три банки диетической колы. Не очень хорошо на завтрак.

Ох. Он вспомнил, как вчера вечером видел витрину в Бар-Харбор, рекламирующую рогалики из Нью-Йорка. Он задолжал Вайолет хороший завтрак после угощения ее нездоровой пищей на ужин, и не давая ей спать всю ночь, занимаясь любовью. Если он поедет быстро, то сможет добраться туда и обратно за два часа, до девяти часов, и, если ему не изменяла память, останется еще немного времени до того, как Мисс Леняйка наконец, проснется. И на случай, если ее привычки ко сну, вдруг, изменились, Зак оставит записку, чтобы она не волновалась.

Мужчина тихо выскользнул из постели, схватил свою одежду с пола и взял гитару за гриф. Она громко вздохнула, когда Зак открыл дверь, но быстро перевернулась, глубоко вздохнула и снова заснула.

Внизу он принял душ, оделся, заправил свою кровать и собрал грязную одежду. Зак собрал записи, которые он сделал вчера вечером, положил свою гитару обратно в футляр и отнес их в подвальную студию, чтобы они ожидали его, когда он начнет писать позже.

Когда Зак поднялся по лестнице, он напомнил себе, чтобы оставить ей записку, но был отвлечен видом нескольких оленей, пасущихся на задней лужайке. Он стоял там и наблюдал за ними из окна кухни, удивляясь их изяществу и красоте, любопытствуя, правильно ли Вайолет сделала, уехав за город, вдали от шума и неистовой энергии города. Без задней мысли, он схватил ключи и куртку и направился к двери.

Вайолет медленно открыла глаза, моргая и щурясь от яркого света, проникающего сквозь края занавесок. Когда восхитительные воспоминания о прошлой ночи нахлынули на ее тело, она отвернулась от окон и легла на спину, протянув руку к Заку.

— Зак?

Девушка коснулась его стороны кровати, положив ладонь на гладкие простыни масляного цвета. Холодные.

— Зак? — позвала она снова, теперь немного громче, задаваясь вопросом, был ли он в ванной. Но единственным ответом был звук ястреба, зовущего своего товарища снаружи — пронзительный, неистовый крик, ожидающий ответа.

Девушка села и убрала волосы с лица. Появился намек на панику, но она боролась, чтобы подавить его. Зак мог быть внизу, в своей комнате или студии. Черт возьми, он мог пойти прогуляться или еще что-нибудь. Успокойся, Вайолет.

Я не причиню тебе вреда. Я, бл*ть, не причиню тебе вреда. Никогда больше.

Она перекинула ноги через край кровати и потянулась. Ее тело ощущалось чувствительным, и она улыбнулась, вспомнив последний раз, когда они занимались сексом, на рассвете — как он держал ее лицо между руками, когда они одновременно кончили, глядя друг другу глубоко в глаза, пока ее не закатились. Она сидела у него на коленях, держа лодыжки за спиной, и их тела дрожали вместе, покачиваясь, переполненные чувствами.

— Я не могу этого не иметь, — прошептал Зак. Его дыхание согревало ее голое плечо. Его голос был настолько мягким, что она задумалась, должна ли она была вообще слышать это. — Я не могу потерять это снова.

Слова были такими тихими, полными отчаяния и тоски, она крепко прижалась к нему, положив голову в изгиб его шеи, когда их дыхание вернулось в норму. Не говоря больше ни слова, он лег, потянув ее за собой, спиной к своей груди. Держа сильную руку под ее грудью, он прижал ее к себе, и выдохнул в ее влажные волосы.

— Спокойной ночи, Вайли.

Девушка встала и направилась в ванную, включив душ, наблюдала, как от пара стекло мгновенно запотело от пола до потолка. Она вошла и позволила воде течь по ее плечам, спине, бедрам, лодыжкам, каждый сантиметр которых был тронут, обласкан, любим и облизан Заком Обри прошлой ночью. Физически она ничего не скрывала.

Эмоционально она не отдавала многое.

Та частичка Вайолет, которая хотела верить ему, когда он говорил, что хотел ее девять лет, и что в Йеле он любил ее так же сильно, как и она его, начинала расти. Глаза Зака, такие честные и интенсивные, не дрогнули, когда он сказал ей, что сожалел о своих действиях, что он жаждал ее в течение тех лет, что они были порознь, что он читал ее книгу и понял, что это была их история. И хотя девушка знала, что Зак больше не хотел писать песни для «Cornerstone», он делал это для нее, чтобы вытащить ее из затруднительной ситуации и дать ей свободу писать то, что она хотела. Это был романтический и любящий жест, и она не могла отрицать, насколько правильно было снова писать с ним, несмотря на его первоначальное упрямство.

Девушка завернулась в полотенце и вернулась в свою комнату, остановилась, когда поняла, что его одежды и гитары больше не было. Волна паники захлестнула ее, и прежде чем она успела дать этому разумное объяснение, она выбежала за дверь своей комнаты и спустилась по лестнице босая, оставив за собой на деревянном полу дорожку из капающих капель воды.

— Зак? Зак?

Девушка обошла вокруг витой лестницы, ненадолго заглянула в пустую гостиную, а затем направилась к нему в комнату. Она распахнула дверь и ахнула. Его кровать была аккуратно заправлена. Там не было никакой одежды. Не было чемодана. И гитары. Ничего. Зак всегда был аккуратным, но не было никаких признаков того, что он вообще был там.

Вайолет прошла по кухне тяжелыми шагами, глазами изучая прилавки, не замечая Зака. Записка. Использованный стакан. Что-нибудь, что указало бы на то, что мужчина был здесь и вернется. Но здесь не было ничего.

«Может быть, он просто пошел прогуляться», — прошептало ее глупое сердце, стуча неустойчивым ритмом, когда она пробралась в гостиную. Она замедлила шаги, когда направилась к передним окнам, опасаясь того, что там найдет. Но на ее глаза все еще накатывали слезы, когда она увидела, что его внедорожник исчез.

Во второй раз в ее жизни, во второй уик-энд октября, Зак Обри сбежал от нее.

Вайолет услышала, как ее сердце громко забилось в ее ушах так громко, что у нее закружилась голова, и она вернулась к воспоминаниям того первого раза.

Глава 12

Девятью годами ранее

— Я хочу написать песню под названием «Fall Days», но в скобках написать «en» (примеч. пер.: «Fall Days» с англ. «осенние дни», и, если к слову «fall» добавить окончание «еn», получится слово «потерянные») после слова «Fall». Что ты думаешь?

Когда они шли по двору, Вайолет взглянула на него, затем на их переплетенные пальцы, удивляясь тому, как их дружба превратилась в нечто более серьезное за последние три дня. Но также она испытывала противоречивые чувства. Эмоционально девушка была в восторге, подумав реально — взволнована. Она была влюблена в Зака неделями, но ее чувства с вечера четверга были в основном похожи на поездку по американским горкам. Сдерживать слова «Я люблю тебя» с каждым днем было все труднее. Вайолет хотела рассказать ему. Она хотела, чтобы он знал. И больше всего, девушка хотела услышать, как Зак отвечает ей тем же. Она хотела, чтобы все было официально, по-настоящему.

Слова из песни Джони Митчелл кружились в ее голове:

«Взяла карандаш и написала: «Я тебя люблю» с наилучшей стороны, хотела отправить его, но я не знаю, где я стою»

В этом-то все и дело было. За все то время, что Зак целовал ее и держал за руку, что она спала рядом с ним, обнималась в течение трех славных ночей, он сказал очень мало, чтобы понять, что он хочет поделиться своими чувствами или сказать ей, что она для него значила.

Она попыталась обдумать то, что казалось, было наверняка: девушка была уверена, что Зак восхищался ее писательством и рассматривал ее как творчески равную, что льстило и поражало ее, так как он был самым талантливым музыкантом, которого Вайолет когда-либо встречала. Она знала, что была важна для него, что парень заботился о ней как о друге. Но в эти выходные, с появлением физических отношений, вода между ними становилась мутной. Она не могла понять: считал ли Зак их друзьями с привилегиями или чем-то большим. Первый вариант напрочь ей не подходил. Вайолет была глубоко и безвозвратно влюблена в него. Испытывал ли парень такую же романтическую страсть к ней или просто дурачился, чтобы сохранить их дружбу?

Она опустила взгляд на гравийную дорожку под их ногами, вспоминая его глаза, когда парень смотрел на нее этим утром — бездонные, серые, интенсивные как всегда, но они очень мало говорили о его чувствах. Девушка сжала его пальцы, пытаясь убедить себя в том, что Зак был настоящим, действительно принадлежал ей, что они влюблены, а не просто поддались страсти.

— Значит, ты хочешь написать песню под названием «Fall Days?»

— Нет. «Fall(en) Days», — парень изобразил скобки. — Ну, знаешь — это имеет двойное значение.

— Какое двойное значение?

Ее сердцебиение немного ускорилось, надеясь, что Зак скажет ей, что он потерял себя в ней, что влюбился, что…

— Осень как пора года. Потерянные как дни, что прошли. Падают, как солдаты на поле боя. И красные листья могут быть кровью. Это может сработать. В моей голове уже крутится мелодия.

Девушка опустила плечи, но голос звучал легко.

— Ты пишешь тексты, Зи? Потому что то, что у тебя есть — отстой. Не говоря уже о том, что ты только что обозначил тройное значение, ни одно из которых не взорвало мою юбку.

— На тебе нет юбки, — парень улыбнулся ей, заставляя ее сердце сжаться. — Я не поэт, Вайли. Я думал, ты сможешь мне помочь.

Зак притянул ее к себе на скамейку под огненным японским кленом. Она сместилась ближе к нему, положив голову на его плечо. Два студента прошли мимо, хихикая над разделенной шуткой и таща чемоданы в сторону общежития. Солнце уже начало садиться. Их волшебные выходные почти закончились, и ее захлестнула тоска.

— Они все возвращаются, — пробормотала Вайолет, ненавидя, что выходные подходили к концу.

В кампусе было так тихо последние четыре дня. Много раз они с Заком выходили из общежития, проходили через двор, выходили за ворота на тротуары Нью-Хейвена, не встречая ни одной души. Как будто они были единственными людьми в кампусе, и она любила каждую эту интимную минуту.

— Да. Все богатые, опрятные засранцы, — пальцами парень ритмично постукивал по своему бедру. Он что-то наигрывал. Она не могла сказать, гитара это была или пианино. Любое. Оба. — Посмотри на этого.

Высокий, светловолосый, голубоглазый парень бросил свою сумку возле ствола дерева и вытащил свою клюшку для лакросса из ручек сумки, присоединившись к игре, которая уже началась.

— Я открыт! Я открыт!

Он поймал входящий мяч, легко укачивая его в сетке, прежде чем отбросить его назад. Вайолет знала этого парня. Шепард Смолли. Они вместе учились в классе английской литературы, но студентка-стипендиатка Вайолет Смит и Шепард Смолли вращались в разных кругах.

— Я его знаю. У нас совместный класс по литературе.

— Мои соболезнования.

Вайолет усмехнулась сухому, снисходительному тону Зака. Глядя на разрывы на коленях его джинсов, она могла видеть темные, жесткие волосы на ногах. Девушка думала о том, чтобы дотронуться до его кожи, положить руку на теплое бедро, но ей еще не были известны правила. Она чувствовала, что парень опасался того, что происходило между ними, и, несмотря на нетерпение получить ответы, она не хотела делать что-то, что могло бы оказать на него давление или оттолкнуть.

Потому что ощущалось таким правильным сидеть рядом с ним, быть с ним, как его девушка, а не просто друг — не то чтобы Зак когда-либо использовал слово «девушка». Они были два творческих человека, два мятежника, два обычных ребенка из среднего класса, соединяющих слова и музыку в нечто прекрасное. Они понимали друг друга. В глубине души Вайолет была уверена, что они созданы друг для друга. Девушка просто не была уверена, что сердце Зака было на одном борту с ее.

Парень обнял ее, и это удивило ее, и заставило животик вздрогнуть. Это вселяло в нее надежду.

— Зак?

—Хм? — он не смотрел на нее, но указательным пальцем скользнул под край ее блузки, слегка поглаживая кожу ее плеча, и она вздрогнула.

У меня были отличные выходные.

Я хочу, чтобы ты называл меня своей девушкой.

Мне нужно сказать тебе, как сильно я тебя люблю.

— Я, эм, я… Я думала, что напишу что-нибудь сегодня вечером, — она вздохнула, теряя самообладание. Трусиха.

— «Fall(en) Days»? — он улыбнулся ей, и у нее перехватило дыхание, когда девушка увидела холодную красоту его серо-стальных глаз.

Без какого-либо предупреждения парень опустил свои губы на ее, и хотя Зак целовал ее бесчисленное количество раз за последние три дня, Вайолет все еще не привыкла к этому, и это потрясло ее как шок от чего-то замечательного. Это все еще казалось чудом. Кровь прилила к ее голове, и девушка почувствовала головокружение. Она повернулась, чтобы наклониться к нему, когда руками Зак скользнул по ее спине, по лифчику и оставил их лежать над задницей. Она чувствовала, как своим языком он касался ее, зажигая фейерверк в голове и между бедер. Вайолет все еще была девственницей (хотя едва ли, после прошлой ночи), и она задавалась вопросом, сможет ли то, что она будет спать с Заком, скрепить сделку между ними.

Если переспав с ним, она сможет выжать из него слова «я тоже тебя люблю», девушка была готова делать это каждый день и каждую ночь до конца своей жизни.

Парень отстранился, прислонившись своим лбом к ее.

— Вайолет-как-цветок, — пробормотал он.

Девушка распахнула глаза, сердце бешено забилось при звуке нового ласкового названия. Он держал свои закрытыми.

— Нечто прекрасное. Напиши мне что-нибудь красивое, — прошептала девушка.

— Напишу, я... я... Вайолет, кажется я... — он слегка задыхался напротив ее губ, прежде чем открыл глаза. — Я думаю, мы должны пойти и написать эту песню.

Трус. Ты чертов трус, Зак.

Он наблюдал, как Вайолет слабо улыбнулась и кивнула ему, отстраняясь. У него заняло пару секунд, чтобы поправить свой стояк в трусах, прежде чем встать и натянуть футболку на джинсы. Вайолет встала рядом с ним, и его разозлило, что она оглянулась на блондина, играющего в лакросс.

Ты должен был попытаться сказать ей, что чувствуешь. Ты просто должен был сказать это, ради всего святого.

Зак велел своему сердцу заткнуться и оттолкнул эти решительные слова прочь. Его ладони вспотели, когда Вайолет плечом коснулась его руки, и он засунул их в задние карманы. У Зака не было личного опыта в любви, но все, что он читал, все, что когда-либо видел, слушал или понимал, указывало на то, что он влю... Нет. Он не позволял себе даже думать об этом. Парень стиснул челюсть, отчаянно желая избавиться от серьезности слов, их давления и категоричности.

Я не знаю, что я чувствую. На протяжении всей своей жизни я едва ли что-то чувствовал. Я просто знаю, что это приятно. Это так чертовски приятно, что пугает меня до смерти. Гораздо безопаснее быть оцепеневшим. Разве мы не можем быть просто друзьями, которые тоже дурачатся?

Реальность заключалась в том, что Зак просто не имел большого опыта в личных отношениях. С раннего детства родители заполняли каждую его свободную минуту музыкальным обучением, репетициями и летними лагерями, посвященным развитию таланта. Ему не разрешалось заниматься командными видами спорта или посещать общественные мероприятия. Он должен был практиковаться, сочинять или выступать, когда был не в школе. Каждое лето, начиная с двенадцати лет, он проводил в Джулиарде, и хотя он виделся с очень добрыми и преданными преподавателями, другие дети были конкурентоспособными, целеустремленными и необщительными. К тому времени, когда он достиг подросткового возраста, Зак был настоящим виртуозом, играя на фортепиано и гитаре, но социально неловким, особенно вокруг девушек, с которыми (за исключением его близнеца, Коры) он никогда не проводил много времени.

На первом курсе Йельского университета он не смог нарушить условия своего воспитания и проводил все свое время в классе или на практике. Зак замечал девушек, особенно умных и артистичных, но не знал, что сказать им в первую очередь. Не говоря уже о том, что он был не из какой-то богатой семьи, не водил дорогую машину, и у него не было ничего другого, чем он мог бы себя зарекомендовать. Парень совершенно не знал как завязать с ними разговор. Кроме того, не было ни одной девушки, которая бы захватила его воображение — пока он не прочитал стихотворение первокурсницы Вайолет Смит в литературном журнале Йеля, и это не вырвало его сердце. Как будто она написала его о нем.

Это было стихотворение о старике, который собирался играть на гитаре. Вайолет описала его скрюченные пальцы, желтые зубы, горбатый нос и волосы как у Эйнштейна. Она рассуждала о его уродстве, о том, как больно было за ним наблюдать. А потом он задвигал пальцами по струнам, и она написала, что ее сердце разбилось, и внезапно все, все в этом человеке стало прекрасным — в одно мгновение он стал не ее проклятием, а ее музой. Мужчина был прекрасным и волшебным, словно небеса распахнулись, соизволив поделиться с ней чем-то абсолютно совершенным. Когда Зак в первый раз прочитал ее слова, его глаза стали гореть, как будто кто-то бросил ему в лицо песка. Потому что музыка каким-то образом сделала старика достойным любви, и каким-то странным, жалким образом, это было так, как если бы она написала стихотворение о нем.

Вскоре после этого он заглянул на плохо посещаемое чтение стихов Университетских общин, сидя на заднем ряду, чертовски скучая, пока не поднялась она, чтобы прочитать «Мистер гитарист». Когда Зак беззвучно произносил слова в унисон с ее чтением, он чувствовал, как что-то смещалось внутри него. Вайолет была первым человеком, которого он когда-либо жаждал, о котором мечтал, и ее акцент Мэна занял видное место в его фантазиях после той ночи.

До конца первого курса парень тайком наблюдал за ней, интересовался кто она, откуда, и как такая девушка видела остальной мир. Она не собиралась с большой группой других девушек, но казалось, ладила со всеми, светящаяся и веселая, предлагала улыбки как будто они ничего ей не стоили. Ее дикие волнистые волосы обрамляли бледное лицо, и она одевалась как беглянка шестьдесят седьмого года. Но Заку было насрать, как она выглядела и как одевалась — ее слова бросили сеть на его сердце. Он был влюблен в ее душу издалека. И теперь, по счастливой случайности или по воле судьбы, она была здесь, с ним, с ним. И парень был так напуган растущими чувствами, которые он испытывал к ней, чувствами, которые он едва узнавал, не говоря уже о том, чтобы назвать их, он не знал, что с этим нужно было делать.

Зак открыл входную дверь и последовал за ней во внушительное общежитие Готического стиля, в комнату, где она жила с ним во всех смыслах и значениях, как сестра — до вечера прошлого четверга.

Он не собирался целовать ее, когда она вернулась с автобусной остановки. Парень проделал хорошую работу, удерживая в узде глубокие чувства к ней. Вайолет была его другом. Ее живое присутствие в его жизни сделало Йель совершенно новым миром. Вайолет таскала его на вечеринки и заставляла есть пиццу, сидя на полу. Девушка появлялась после его занятий и дразнила его для хорошего настроения, ее смехотворно дикие волосы спускались по ее спине мягкими волнами, которых он так жаждал коснуться. Парень филонил от репетиций и сочинений, чтобы провести с ней время и наслаждался своей новой свободой. Ночью, в интимной обстановке его комнаты, она писала стихи на его кровати, позволяя ему обучать ее различным жанрам музыки, заставляла его жить, захватывала дух. Впервые за все время, что Зак мог вспомнить, он чувствовал себя нормально. Чувствовал себя обычным студентом, и все из-за Вайолет, потому что у него, наконец, появился друг.

В первое утро, когда парень проснулся и увидел, что она свернулась калачиком на полу, то почувствовал смятение. Он едва знал ее, а она не спросила, можно ли было спать в его комнате, но она лежала в спальном мешке, уткнувшись щекой в локоть, и крепко спала. В его голове проносились вопросы: должен ли он разбудить ее и сказать, чтобы девушка ушла? Должен ли он быть очень тихим, чтобы не разбудить ее? Нужно ли ему было что-то сказать? Тихо выйти из комнаты, чтобы дать ей уединение? В конце концов, Зак смотрел на нее больше часа, глядя на нее со своей кровати, пока она не открыла глаза. Вайолет вытянула руки над головой и зевнула, ошеломленно и мечтательно улыбаясь ему.

— Общежитие кажется таким пустым, что жуть. Я испугалась быть в своей комнате совсем одна. Я не подумала, что ты будешь возражать, — затем она спросила с усмешкой — Ты же не возражаешь, не так ли?

Парень покачал головой, смотря на нее.

— Это хорошо, — она села и белая майка, которая была на ней надета, натянулась на ее груди. — Я проголодалась, а ты?

Он скользнул взглядом вниз, где увидел ее соски, твердые под хрупкой тканью, и утренний стояк в его боксерах стал каменным.

— Там нет завтрака, — сказала девушка, глядя на свою грудь и подмигивая ему. Она встала и потащила за собой спальный мешок к двери. — Пойдем, возьмем рогаликов. Я вернусь через несколько минут.

И после этого Вайолет исчезла в коридоре.

Он перевернулся и уставился в потолок, понимая, что на самом деле не произнес ни слова. Парень сложил руки на груди, сопротивляясь желанию опустить их ниже. Он закрыл глаза, представив ее, спящей на полу, как ее сумасшедшие волосы закрывали одну щеку. Зак опустил руки ниже, по несуществующим мышцам живота. Мимолетно он задался вопросом, нравились ли Вайолет парни, которые работали над собой и подумал, что, возможно, ему стоило начать ходить в спортзал. Парень сглотнул, когда обхватил ладонью свою эрекцию и медленно начал двигать по ней вверх и вниз, думая о ее сосках, задаваясь вопросом, каково это будет касаться их, перекатывать мозолистыми пальцами. Зак застонал и быстро перевернулся на живот.

— Зак! Земля вызывает Зака!

Вайолет стояла у его двери, протянув руку для ключа. Эрекция, которая у него была на скамейке снаружи, под японским кленом, стала более твердой и почти болезненной теперь, после этого маленького воспоминания.

— Ключ? — сказала она, улыбаясь ему, и опустила глаза к его промежности, затем медленно подняла их обратно.

Дерьмо. Вайолет слишком хорошо его знала.

Он вынул ключ из заднего кармана и протянул ей. Девушка снова опустила взгляд на его штаны, а затем назад на лицо и посмотрела ему в глаза, задержавшись на секунду, она сказала:

— Будь честен. Ты хочешь писать или целоваться?

Его кадык подпрыгивал вверх и вниз, когда он сглатывал, захватывая и удерживая ее глаза. Девушка задержала дыхание, мышцы глубоко внутри ее тела дрожали.

— Целоваться, — прошептал он.

Это было в каком-то роде смело, задать ему такой прямой вопрос, но ее тело покалывало от того, как парень смотрел на нее. Все, что она хотела, это ощутить вес его тела на своем, как будет касаться ее кончиками пальцев, целовать ее губы, может быть, найдет в себе мужество, чтобы сказать ей, что чувствовал к ней, чтобы девушка, наконец, могла признаться в своих чувствах.

И если секс был единственным способом, тогда так и быть. В своем воображении Вайолет положила его на стол, чтобы он начал требовать. Это не было плохо, если ты кого-то любишь. Это не было ошибкой, если ты уверен, что и тебя любят.

— Тогда давай целоваться, — сказала девушка, открывая дверь и проскальзывая в его комнату.

Зак закрыл дверь, прислонившись к ней, удивленный тем, как темно было в его комнате. Окна выходили на восток и, как правило, с наступлением вечера, комната быстро теряла свет.

Вайолет стояла перед ним, уперев руки в бедра, губы ее шевелились в робкой улыбке. Она предлагала ему секс? Он был совершенно уверен в этом. Они сделали почти все, что могли, и он чувствовал сдвиг в ее настроении, когда выходные подошли к концу — потребность укрепить дела, буквально и фигурально пройти весь путь.

— О чем ты думаешь? — спросила девушка хриплым голосом, расправляя блузку и вытаскивая майку из-за пояса, она остановилась у пуговицы на джинсах.

Правда в том, что у него не было ответа для нее. Помимо очевидного — я думаю, что хочу заниматься с тобой сексом всю ночь напролет — его разум был в беспорядке. Его тело говорило «да». Сердце согласилось — «да». А его ум кричал «нет».

Его, несомненно, влекло к ней. Его тело реагировало каждый раз, когда он на нее смотрел. Сердце парня билось сильнее и задыхалось от чего-то похожего на любовь, но он не знал наверняка. Зак никогда не чувствовал ничего подобного раньше, и это пугало его — эта интенсивность, то, как ее глаза смягчались, когда она смотрела на него, будто у него были ответы, которых у нее не было. Будто он пообещал ей что-то, чего никогда не обещал. Его разум с самого начала был одурманен ею, но парень беспокоился о потере лучшего друга и самого дорогого компаньона, которого он когда-либо знал.

Его лоб вспотел, руки внезапно стали липкими. Тело Зака посылало четкий сигнал: не отталкивай это, черт побери, Зак. Мы хотим этого. Нам это нужно. Его разум сопротивлялся: как только ты это сделаешь, назад дороги не будет. Ты потеряешь дружбу. Она захочет от тебя больше, чем ты можешь ей дать. Эти чувства так новы, что ты едва можешь понять их, не говоря уже о том, чтобы пообещать ей что-нибудь. Парень хотел убежать от нее и одновременно, похоронить свое лицо между ее грудей. Он хотел отступить и шагнуть вперед в то же время. Ты уверен? Ты уверен? Ты уверен?

Он не был.

— Я думаю о том, как сильно я хочу тебя, — ответил Зак, сняв футболку через голову, и потянулся к ней.

— Зак, — прошептала она.

— Да? — он задыхался, лежа голый рядом с ней на спине, его тело все еще сотрясала дрожь.

— Ты в порядке?

— Да, — ответил парень. — А ты?

— Ага, — затем, — это был мой первый раз.

Тишина. А потом:

— Мой тоже.

Девушка приподнялась на локте.

— Это был твой первый раз?

Зак кивнул.

— О Боже мой! Это так? Зак, я должна тебе кое-что сказать, — сказала Вайолет со слезами счастья на глазах.

— Нет. Все нормально.

— Нет, все в порядке. Это был наш первый раз. Я хочу это сказать.

— Не надо. Тебе не обязательно это говорить...

— Я люблю тебя.

Тишина. Тишина. Неловкая тишина.

— Вайолет, мы... друзья.

— Мы только что...

— Я знаю. Но в первую очередь мы — друзья. Мы не должны говорит такие вещи...

— Я сказала это не потому, что должна. А потому, что это правда. Ты мой лучший друг, Зак, но я больше не чувствую тебе только дружескую привязанность, я люблю тебя.

— Хорошо.

Он лежал на спине, глядя в потолок.

— Хорошо?

— Да. Отлично. Все нормально. Ты сказала мне. Ладно.

Девушка перевернулась на спину, прикрыв глаза рукой.

— Ты меня любишь? — прошептала Вайолет.

Он ничего не ответил. Парень не сказал совсем ничего.

— Зак, не делай этого. Пожалуйста, не делай этого, — ее голос надорвался.

— Не делать что?

— Пожалуйста, не разрушай это. Я просто... я имею в виду, мы только...

— Я не пытаюсь ничего испортить, я имею в виду... — его голос затих.

— Ты меня любишь? — спросила она прямо, дрожащим шепотом.

Зак закрыл лицо руками.

— Ты мой лучший друг.

— Это не то, о чем я тебя спрашивала. Ты любишь меня? — спросила она в третий раз.

Он сел, натягивая простыню до пояса.

— Я не знаю... я не знаю, что чувствую. Я просто...

— Ты не знаешь, что чувствуешь ко мне?

— Я не хочу причинять тебе боль, Вайли.

— Не называй меня так, — девушка повернулась на бок, подальше от него, лицом к стене.

— Вайолет, ты мой...

— Я не могу быть твоим другом, Зак. Я не могу быть тебе подругой сейчас. Не после этого. Не сейчас.

— Почему? Мы можем просто...

— Потому что я люблю тебя. Потому что я хочу, чтобы ты любил меня. Потому что просто «друзья» сейчас будет недостаточно. «Друзья» разобьет мне сердце.

— Просто все происходит так быстро. Это не то, что я... Я имею в виду, я не готов... мы просто...

Слеза скатилась по ее лицу. Зак провел тыльной стороной ладони по своим глазам. Они оба посмотрели на его блестящую руку, когда парень опустил ее на колени.

— Друзья, — закончила она глухим шепотом. — Нет, это не так. Мы никогда не были просто друзьями.

— Черт, Вайолет. Пожалуйста.

Она покачала головой, закрыла глаза и закусила губу.

Он перекинул ноги через край кровати. Зак схватил джинсы с пола и натянул их. Вайолет лежала на спине, ее лицо было мокрым от слез.

Парень стоял, глядя на нее, а она смотрела на него, боль и смятение отражались в глазах друг друга.

— Я люблю тебя, любишь ли ты меня в ответ или нет, — наконец сказала девушка. — И ты ничего не можешь с этим поделать. Я буду любить тебя до тех пор, пока не перестану.

Зак не отвернулся, но вздрогнул. Он заскрежетал зубами, когда протянул руку к своей обнаженной груди, где и оставил ее в течение нескольких секунд, прежде чем повернулся и потянулся к своей футболке на полу. Вайолет повернулась к стене, ее плечи дрожали от рыданий, когда Зак вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.

Глава 13

Вайолет не знала, как долго просидела на краю дивана, глядя на подъездную дорожку, где в одиночестве стоял ее «приус». Может быть, минуту, может двадцать или сорок, но ее глаза горели, а щеки были мокрыми от слез к тому времени, когда она заставила себя вернуться к лестнице.

Как девушка могла быть такой глупой? Как она могла позволить себе снова в него влюбиться? Зак бросил ее. Переспал с ней и сбежал, как и в прошлый раз. Он забрал гитару, его комната была пуста, а машина пропала. Часть ее сердца — действительно глупая часть, которая продолжала воспроизводить его слова, — хотела верить, что было другое объяснение его отсутствию.

И миллион лет спустя я бы не хотел начинать с того, на чем мы остановились. То, на чем мы остановились — самое большое сожаление в моей жизни. Я был влюблен в тебя так же сильно, как и ты в меня. Это правда, Вайолет Смит. Ты для меня всегда была всем, Вайолет-как-цветок. Я хочу получить второй шанс. Хочу две недели с тобой и если по их истечению, ты захочешь уйти от меня, ты уходишь. Уходишь. По прошествии двух недель, все будет зависеть от тебя. Но я обещаю тебе, Вайолет, я больше никогда от тебя не уйду.

Чушь собачья.

Он сладкими речами проложил себе путь в ее штаны, в очередной уик-энд переспал с глупой, гребаной Вайолет, которая снова раздвинула ноги и осталась одна. Опять.

Девушка поднялась по лестнице, время от времени проводя рукой под глазами, и ее сердце упало, когда она увидела время: восемь часов. Если его привычки не изменились, то Зак рано вставал. Наверное, он уже был на полпути в Нью-Йорк.

Конечно, он был на полпути обратно в Нью-Йорк, идиотка! Почему ты вообще ему поверила? Что он такого сделал, чтобы заставить тебя доверять ему? Ничего. Абсолютно ничего. Зак переспал с тобой, потом ушел от тебя и никогда не пытался вернуть.

— Идиотка! — закричала девушка, ударившись ногой о дверь своей комнаты, ослепленная слезами.

Бах.

Когда Вайолет услышала, как открылась и захлопнулась входная дверь, все ее тело подпрыгнуло. Она наклонилась, чтобы вытереть глаза краем полотенца и шагнула обратно на лестничную площадку, выглядывая вниз, чтобы увидеть взъерошенную шевелюру Зака, смотрящего на нее. Он поднял коричневый бумажный пакет.

— Рогаликов? Я вспомнил, как они тебе нравились.

Она не понимала, что задержала дыхание, но, в конце концов, вздохнула, испуская странную смесь звуков: рыдание вместе с хихиканьем. Девушка прижала полотенце к груди, яростно моргая глазами, и сжимая челюсть, чтобы не разрыдаться от облегчения.

Ее глаза были красными и опухшими, а губы дрожали, когда она безуспешно пыталась улыбнуться ему.

— Эй, — сказал мужчина, приближаясь к нижней ступени. — Ты в порядке?

Она улыбнулась и кивнула, проведя тыльной стороной ладони под глазами.

— Да, я просто... я проснулась, а тебя здесь не было, и я не знала...

Зак поднялся по лестнице, переступая через две ступеньки, и обнял ее. Сначала Вайолет была скованной, прежде чем расслабилась в его объятиях, откинула влажные волосы на его плечо.

— На этот раз ты вернулся, — прошептала она ему в шею.

Ее слова пронзили Зака, как стрела между глаз, и он, закрыв их, сильно сжал, когда его разум перенес его в то, другое время, когда он не вернулся. Тогда его мозг был похож на мясорубку, когда Вайолет продолжала спрашивать, любит ли он ее, и он не мог с этим справиться. Ему потребовалось несколько недель, чтобы осознать, что произошло между ними, что он чувствовал по этому поводу и чего хотел. К тому времени, как Зак осознал, как сильно ее любил, как безумно влюблен, Вайолет уже двинулась вперед. Впервые в жизни мужчина понял, что он сделал с ней так давно — всю полноту ущерба и боли. Он понял, что девять лет спустя это все еще имело силу, которая могла причинить ей боль, и это поразило его. В то время как Зак проводил те осенние дни, пытаясь понять, чего хотел, и кем для него была Вайолет, он убивал что-то внутри нее. И это так сильно сжало его сердце, что он едва мог дышать.

Вайолет тихо заговорила у его уха:

— Когда я проснулась, а тебя не было, это было так похоже на те выходные, и...

— Я обещал, что больше никогда не уйду, Вайолет. Ты должна доверять мне в этом.

— Я хочу, — сказала она, обдувая его ухо теплым дыханием, горячие стрелы от которого стрельнули ему в пах, как лесной пожар. — Но трудно забыть прошлое. Тебе трудно доверять.

Мужчина начал вырисовывать круги на ее спине.

— Я просто ушел, чтобы принести нам завтрак.

Она откинулась назад, чтобы посмотреть на него, ее карие глаза были широко раскрыты и наполнены слезами.

— Я не знаю, как это может сработать, Зак. Каждый раз, когда ты уйдешь за молоком, я буду думать, вернешься ли ты. И если ты вернешься, чтобы уехать в турне, я буду разбита.

— Тогда я никогда тебя не оставлю. Я не поеду в тур, и мы не будем пить молоко. Мы будем сочинять песни, и мы будем драться, а потом мириться и заниматься любовью, и будем счастливы, и ты снова мне поверишь. Когда-нибудь.

Взгляд девушки был ошеломленным, она рассматривала его глаза в замешательстве, но он видел в них мягкость, и это давало ему надежду.

— Я хочу доверять тебе.

— Ты можешь.

Слова не работали, ему нужно было прикоснуться к ней. Заку нужно было успокоить ее, каким-то образом заставить поверить, что с ним она в безопасности. Что с тех пор, как он нашел ее снова, не было ничего, чего бы он ни сделал, чтобы удержать ее в своей жизни. Он провел руками вверх по ее спине, пока не нашел край полотенца и не потянул его назад, ослабляя узел спереди, пока оно не соскользнуло вниз по ее телу.

— Ты всегда снимаешь с меня полотенце, — сказала девушка, мягко и сексуально улыбаясь.

Он взял ее за руку и повел обратно в спальню.

— Я бы не жаловался, если бы ты просто оставалась голой, Вайли.

— Какое бы это было веселье? — спросила она, стоя перед своей кроватью. Девушка опустила взгляд на очевидную эрекцию, напрягшуюся спереди его джинсов, а заем снова на его лицо. — Пока и ты не был бы в чем мать родила.

— Тебе будет больно, — сказал Зак, имея в виду их любовный марафон прошлой ночью. Но он затаил дыхание, когда она потянулась к пуговице на его джинсах, поймав его взгляд, пока расстегивала ее с мягким хлопком.

— Нет, — пробормотала он. — Что еще произойдет между нами? Мое тело было создано для твоего.

Ее слова зажгли огонь в его теле, и Зак шагнул вперед, прижимая ее к кровати, схватив ее затылок рукой, чтобы успокоить, и наклонился, чтобы прижаться к ее губам. Вайолет открыла рот, издав стон из глубины горла, отчего он болезненно затвердел, и скользнула пальцами в его волосы.

— У меня нет самообладания рядом с тобой, — пробормотал мужчина, беспомощный, чтобы остановить сильное желание, которое росло в нем каждый раз, когда был рядом с Вайолет. Другой рукой он стянул джинсы, и вышел из них, а она, подвинув руки к его талии, подняла его футболку к его мускулистой груди.

— Мне все равно, — сказала Вайолет, касаясь губами его груди, когда он снял футболку через голову. — Я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты был внутри меня.

И снова ее слова привели его в экстаз, омывая его кожу обещанием удовольствия. Зак обнял девушку одной рукой, прижал к своему обнаженному телу и прильнул к губам, овладевая ее ртом. Он мягко толкнул ее на кровать, его дыхание перехватило, когда девушка согнула ноги в коленях и обхватила ими его талию, прижимаясь мягкостью своей женственности к его твердости.

Он оставил в покое ее губы, целуя изгибы ее шеи, когда руками нежно разминал ее грудь. Зак взял в рот сосок, облизывая и посасывая твердую вершинку, когда девушка пальцами жадно сжимала его волосы. Она выгнула спину к нему, и он отпустил ее, прежде чем взять другой сосок и дарить ему удовольствие, пока он не стал таким же влажным и сморщенным.

— Зак, пожалуйста, я не могу...

— Да, детка, ты можешь. Доверься мне, — Зак скользнул губами вниз по ее животику, осторожно раздвигая руками ее мягкие на ощупь бедра, целуя дрожащую кожу, чтобы успокоить ее, прежде чем слегка щелкнуть языком по пульсирующему бутону ее женственности.

— Зак! — задыхалась девушка, руками вцепившись в простыни по бокам. Он снова высунул язык, чтобы прикоснуться к опухшей, спрятанной бусинке, и Вайолет чуть не спрыгнула с кровати, издавая хриплый шепот, исходящий из задней части горла.

— Мне никогда... никто никогда...

Мужчина задыхался, ее слова пробивались сквозь дымку похоти к Вайолет. Как, черт возьми, это было возможно?

— Тебе никогда... не делал этого?

— Не останавливайся, — простонала девушка. — Пожалуйста... не...

У нее было тело, созданное для любви, такое сладкое и горячее; и то, как она отвечала, выгибая спину, и стонала от удовольствия — сделало его таким твердым, что он едва мог дождаться, когда похоронит себя внутри нее. Было немыслимо, что ни один мужчина не наслаждался ею, не любил ее, не ублажал так, как сейчас делал Зак. И больше всего ему нравилось то, что он был ее первым. Снова.

Мужчина скользнул двумя пальцами внутрь ее тела, накрывая ее дрожащую, чувствительную кожу своим ртом, и нежно посасывая, пока Вайолет не закричала, выгибая спину снова, ее мышцы напряглись, а затем задрожали, когда она кончила.

Зак потянулся за презервативом на тумбочке и надел его на свою массивную эрекцию, скользнув вверх по ее гладкому телу, чтобы нежно поцеловать ее губы.

— Я хочу тебя, Вайли, — простонал он, слегка кусая ее за мочку уха, когда прикоснулся головкой члена к ее влагалищу.

— Ты нужен мне, — вздохнула она, приподнимая таз ровно настолько, чтобы кончик его вошел в нее. Из-за одного этого маленького движения, он проиграл битву с самообладанием и глубоко толкнулся в нее, застонав от удовольствия, когда ее все еще пульсирующие мышцы напряглись вокруг него, как перчатка, втягивая его в свое тело. Зак двигал бедрами, меняя скорость и глубину толчков, и наклонился, чтобы поцеловать девушку, когда давление внутри него стало нарастать.

Он отстранился, завладев ее глазами, которые были стеклянными и нежными, Вайолет приоткрыла губы, перед тем как закрыть глаза от удовольствия. Он слышал ее слова в своей голове — на этот раз ты вернулся — когда девушка впилась пальцами в кожу его спины и вздрогнула, его имя, слетевшее с ее губ, была музыкой для его ушей. Это все, что ему нужно было.

Когда ее мышцы задрожали вокруг него, Зак выкрикнул ее имя, утыкаясь лицом ей в шею, и глубоко вонзаясь в нее, судорожно содрогаясь внутри нее; удовольствие было таким глубоким и интенсивным, что он знал, он скорее умрет, чем проживет еще один день без Вайолет в своей жизни.

Позже они сидели друг напротив друга за барной стойкой, поедая завтрак — холодные рогалики с замороженным сливочным сыром и потягивали теплый кофе. Независимо от проблемы с доверием, которой Зак был обеспокоен, Вайолет не могла отрицать, что секс был слишком интенсивным и совершенно умопомрачительным. За все годы, что она провела с Шепом, он ни разу не опускался вниз, так что она никогда не знала, чего была лишена. И, несмотря на то, что девушка ненавидела уровень мастерства Зака, зная, какую практику он, должно быть, прошел, она не могла отрицать, что только что извлекла из этого пользу. Вайолет заерзала на сиденье, волна скрытого желания заставила мышцы глубоко в ее теле сокращаться и расслабляться, когда она снова воспроизвела в памяти тот оргазм, которого она достигла благодаря его рту. Она прикусила нижнюю губу, застенчиво глядя на мужчину.

— Вау. Я хотел бы услышать аудиофайл о том, что происходит в твоей голове, — сказал он, глядя на нее потемневшим взглядом.

— Бьюсь об заклад, что хотел бы.

Зак сделал то, что делал очень редко — улыбнулся и слегка рассмеялся. Это был счастливый звук. Это наполнило Вайолет радостью.

— Это хорошо, не правда ли? О нас?

Она улыбнулась и кивнула, хотя хорошо даже не описывало ситуацию. Это было... пугающе, подавляюще и необъяснимо, вызывающее привыкание и достойно одержимости. Это была мечта каждого человека — иметь такую связь с кем-то, как она и Зак друг с другом. Но было ли этого достаточно? Были ли она устойчива?

— Эй, — сказал он, протянув руку к заднему карману, чтобы достать сложенный листок бумаги. Зак развернул его, разгладил на столе и повернул к ней лицом. Это было объявление о концерте в Портленде. На сегодняшний вечер. Вайолет подняла глаза на Зака.

— «Stone Cold». Ты слышала о них?

Вайолет отрицательно покачала головой, глядя на яркие сердитые буквы на листовке. Слова «Stone Cold» были напечатаны черным цветом с зазубренными серебряными сосульками, свисающими с них, как зловещие шипы. У вокалиста был грим на лице, и его длинный, проколотый язык практически касался подбородка, когда он высунул его изо рта.

— Они славные. Я имею в виду, он не «Black Sabbath» или «Iron Maiden», но они многообещающие, понимаешь?

Она не знала этого, но мягко улыбнулась ему и слегка кивнула.

— И они, вероятно, будут играть одну из моих песен сегодня вечером. Так что я подумал, может мы сходим?

— На концерт хэви-метала? — слова звучали глупо и осуждающе даже для ее собственных ушей.

Выражение его лица изменилось, но голос потерял часть энтузиазма.

— Эм, да. В смысле, я могу пойти один, но я хочу, чтобы ты пошла со мной.

Концерт хэви-метала. Господи. Вайолет не могла придумать ничего менее привлекательного. Она снова взглянула на грозный флаер.

— Это безопасно?

— Конечно. Пока ты не садишься впереди, — он усмехнулся над ее выражением лица. — Тебе нужно почаще выбираться. Это на большой арене. И я могу получить пропуск за кулисы. Конечно, это экстремально, но, может быть, тебе понравится, Вайли.

Она снова посмотрела на флаер, попивая кофе.

— В трех часах езды от Портленда.

— Ну, мы можем уехать после обеда. Сначала я приглашу тебя на ужин в какое-нибудь милое местечко. Куда бы ты ни захотела. Концерт закончится к одиннадцати, и мы будем дома до двух.

Сначала поужинаем в каком-нибудь милом месте. Хм. Время, проведенное с Шепом, приучило ее к изысканным ресторанам и вину, элегантным творческим обедам и интересным блюдам. Он понятия не имел, какую морковку протягивал ей, предлагая ужин, где бы она ни захотела. Тем не менее, два часа ночи казались утомительными, после нескольких последних ночей.

— Это довольно поздно.

— Ладно. Забудь это, — его плечи резко опустились, а голос стал глухим и смиренным, когда он потянул флаер по стойке к себе. Что-то в том, что он сдался, заставило ее вздохнуть и она быстро протянула руку, положив свою на его.

— Подожди, — сказала она, и он взглянул на нее, в его взгляде были настороженными и немного надежды. — Хорошо.

— Ты пойдешь? Пойдешь со мной?

Она кивнула.

— Но я тебя предупреждаю...

Мужчина напрягся.

— ... дегустационное меню в «Léonard’s» тоже довольно экстремальное.

Вайолет не шутила.

За последние несколько лет Зак имел честь гастролировать по всему миру с различными группами в качестве бэк-гитариста/басиста/клавишника. Поскольку он мог играть на всех необходимых инструментах, он стал довольно популярным среди нескольких групп Cornerstone, и лейблу было дешевле отправить одного Зака, чем несколько бэк-музыкантов. С турами появились неизбежные возможности для вечеринок: нетерпеливые промоутеры и поклонники, платящие за дорогие обеды, марочные вина, не говоря уже о постоянно доступных запасах наркотиков, которые были так же распространены, как бутылки с водой. Зак был слишком умен, чтобы баловаться наркотиками, даже в ранние годы, когда его часто соблазняли, но он никогда не отказывался от хорошего ужина.

«Léonard’s» не был местом, которое Зак выбрал бы для частого посещения. От метрдотеля, который презрительно посмотрел на рваные, потрепанные джинсы и простую черную футболку Зака, до официанта, который направил весь свой разговор исключительно на Вайолет, «Léonard’s» посылал ясное сообщение: «Тебе здесь не место».

А вот Вайолет, казалось, наоборот.

В своих шикарных дизайнерских джинсах и голубой шелковой блузке она выглядела собранной и сильной, источая изящество и знакомство с окружением, которое демонстрировало ее уровень комфорта. Девушка говорила с теплотой и почтением к хостес, которая проводила их к столику, и когда метрдотель подошел спросить, мог ли шеф-повар выйти и поздороваться, Заку пришло в голову, что «Léonard’s» не был случайным выбором для Вайолет.

— Ты бывала здесь раньше, — сказал Зак, глядя а обширное меню, сгруппированное на «Выращено», «Придумано» и «Найдено».

Она подняла глаза и улыбнулась.

— Ага. Это один из моих любимых ресторанов. Шеп и я...

Зак взглянул на нее поверх меню.

— Это нормально, что ты говоришь о нем, Вайли. Он был большой частью твоей жизни.

— Мы часто приходили сюда. Всякий раз, когда мы навещали мою маму или проводили время в Бар-Харборе, мы находили время для «Léonard’s». Ты встретишься с месье Леонардом через минуту. Он просто гений.

— Гений? — Зак постарался, чтобы насмешка не прозвучала в его голосе. Еда была едой. Хорошо приготовленная еда была лучше лапши быстрого приготовления, но все равно это была просто еда. Это не было лекарством от рака.

— Да! Подожди, пока не увидишь, что он делает с... о, месье! — Вайолет вскочила со своего места и обняла большого, краснолицего пожилого мужчину, который внезапно появился возле их стола, одетый в белый поварской костюм и высокую шапку. — Comment ça va? (с фр. Как у вас дела?)

— Maintenant, ma journée est parfaite (с фр. Теперь мой день стал идеальным!) — воскликнул мужчина, освобождая ее. — Виолетта, как я рад видеть тебя после стольких лет! Я не мог поверить своим ушам, когда Жак сказал, что ты сегодня здесь.

— Прошло слишком много времени, — сказала Вайолет, улыбаясь повару, который перевел свой взгляд на Зака.

— И это...?

— Ох!

Она посмотрела на Зака и он встал из-за стола и протянул мужчине руку.

— Зак Обри.

— Месье Обри. Приятно познакомиться.

Голос шеф-повара был теплым, но глаза проницательными, когда он оценивал футболку Зака, лохматые волосы и татуировки. Зак чувствовал замешательство мужчины, который пытался совместить предыдущего компаньона Вайолет с Заком.

— Нам было очень жаль, когда мы узнали о несчастном случае с мистером Смолли, — мягко сказал шеф, переводя взгляд на Вайолет.

Зак наблюдал, она сглотнула и быстро моргнула. Он протянул руку и положил ей на поясницу, любя то, как она почти незаметно прильнула к нему.

— Это было очень печально, — сказала девушка. — Благодарю вас, месье.

Леонард махнул Жаку, который находился в пределах досягаемости стола.

— Убери меню, Жак. Сегодня мы приготовим что-нибудь особенное, чтобы поприветствовать мадемуазель Виолетту.

Жак взял меню и Зак увидел, как Вайолет взяла руки шеф-повара и сжала их, прежде чем он пожелал им приятного аппетита.

Они вернулись на свои места, и Вайолет смущенно посмотрела на Зака.

— Возможно, это был плохой выбор.

— Нет, все в порядке. Тебя здесь любят.

— Мы часто сюда приходили. И со Смолли тоже.

— Я вижу.

Он видел. Ее мир становился для него яснее, и мужчина бы солгал, если бы сказал, что это его не беспокоило. Несмотря на все то, что он зарабатывал написанием песен и гастролями, потребуются годы, прежде чем он сможет предложить ей что-то близкое к денежным удобствам, которые она считала само собой разумеющимся с Шепом Смолли. И несмотря на то, что девушка утверждала, что деньги для нее не имели значения, он не мог не задаться вопросом, было ли это совершенной правдой.

— И месье Леонард был очень добр ко мне. Как-то раз, когда у нас была «Новая ночь» с группой гурманов, он любезно поделился со мной своим особым рецептом говядины по-бургундски. Мой был не так хорош, как его, но все равно впечатляющим, — она тихо рассмеялась, кружа бокалом по-кругу, пока он не зазвенел, выражение ее лица показывало, что она была далеко, потерявшись в своих воспоминаниях.

— Группа гурманов? — спросил мужчина.

— Да. Дома.

Дома, в шикарнейшем Гринвиче.

Девушка улыбнулась, когда Жак вернулся с бутылкой красного вина и двумя бокалами и, подмигивая Вайолет, поставил их на стол. Возможно, это был ее любимое, но при прочих равных условиях Зак предпочел бы пиво или скотч... если бы его вообще спросили.

Она сделала глоток.

— М-м-м! Очень вкусно, не правда ли?

Зак сделал маленький глоток и нехотя признался себе, что оно было хорошим. Он одарил Вайолет натянутой улыбкой.

— В нашей группе гурманов было шесть пар, и мы меняли дома и хозяев раз в два месяца. Это было так весело. Мы выбирали другую тему, и некоторые из хозяев действительно старались изо всех сил, украшая свои столовые, чтобы соответствовать теме. Один раз...

Вайолет продолжила говорить о группе гурманов, когда в Зак почувствовал себя неуютно. Он оглядел ресторан: белоснежные скатерти и сверкающая посуда, на официантов в белых перчатках и суетливых помощников. Дело было не в том, что такой ресторан был полностью вне поля зрения Зака, просто это было далеко за пределами его зоны комфорта.

Мужчина посмотрел назад на Вайолет, кивнул, когда она описывала цветочные композиции на швейцарском вечере фондю, и почувствовал первый настоящий всплеск неуверенности в возможной жизни с ней. Если это то, кем она была, что ей нужно было, сможет ли он научиться делать это частью и своей жизни тоже?

— А что еще... эм... что еще вы с Шепом делали ради веселья?

Сначала девушка удивилась, что он прервал ее, потом тепло улыбнулась ему.

— Ради веселья? О, я не знаю. Обычные вещи, я полагаю. Теннис и гольф летом, катание на лыжах зимой.

— Ты не любишь кататься на лыжах, — выпалил он.

— Я научилась это ценить, — тихо сказала она, в ее голосе слышалась оборона.

— Что еще? — строго спросил он.

В ее глазах появилась сталь.

— Мы посещали благотворительные мероприятия и открытия галерей. Шеп любил званые ужины, поэтому мы устраивали их каждый месяц.

— Пара званых ужинов в месяц? Хозяйкой была девушка, которая ела пиццу из коробки на полу в своей комнате общежития?

— Я научилась ценить и это, — ответила Вайолет, поджав губы.

— Что еще?

Она сделала глоток вина.

— Ничего.

— Да ладно тебе, Вайолет. Я просто пытаюсь понять, кто ты сейчас.

— Нет. Ты осуждаешь то, кто я сейчас.

— Говорит цыпочка, которая морщится каждый раз, когда смотрит на мои татуировки.

Она пожала плечами.

— Так к чему ты клонишь, Зак? Мы изменились. А чего ты ожидал? Прошло уже десять лет.

— Девять. Сколько из этих вещей, которые ты «научилась ценить», ты действительно любишь делать?

— Все, — прорычала девушка. — Теперь я просто мелкая пригородная яппи.

— Ты ведешь себя неразумно.

— Неужели? Ты заставляешь меня защищаться. Да, я люблю изысканную кухню, Зак. Это вкусно. Нет, я не влюблена в лыжный спорт, но я научилась терпеть вещи в своей жизни, даже если мне было не очень комфортно. Я бросила себе вызов, чтобы примирить симпатии и интересы кого-то, о ком я заботилась!

Зак уставился на ее сердитое лицо, ее слова обжигали его сердце, когда он понял, каким засранцем был. Она не хотела идти на концерт хэви-метал, но тот же самый открытый дух, который побудил ее научиться кататься на лыжах и устраивать роскошные званые ужины, проложил путь для нее, чтобы присоединиться к нему сегодня вечером. И он нападал на нее за это.

Мужчина протянул руку через стол и обхватил своими пальцами ее.

— Прости, — прошептал он, прижимая ее руку к своим губам.

В ее глазах читалось замешательство, и ему хотелось чтобы у него были лучшие ответы, чтобы сделать их путь более гладким, их переход от раздельно к вместе более органичному.

Девушка вздохнула.

— Мне не все нравилось.

— Что тебе не нравилось?

— Это ощущается предательством, говорить о нем в таком тоне.

— Мы не говорим о нем. Мы говорим о тебе, — прошептал Зак, напротив ее кожи. — Ты можешь мне рассказать что угодно, Вайли.

— Благотворительные мероприятия, особенно обеды, продолжаются слишком долго, и нет, я никогда не любила каникулы для лыжного спорта. Большую часть времени я проводила одна в домике, свернувшись калачиком с горячим какао и журналом, — Вайолет закусила нижнюю губу, уставившись на стол. Когда снова заговорила, ее голос был очень мягким. — Он даже не читал мою книгу. И... и он считал мои стихи глупостью. Пустой тратой времени.

Зак стиснул зубы, пытаясь контролировать эмоции, вызванные ее признанием. Если бы Шеп Смолли был еще жив, Зак хотел бы выследить его и ударить кулаком по его самодовольному лицу. Глупости? Пустая трата времени? Неудивительно, что она не верила в свой огромный талант. Проклят Шеп Смолли, за то, что сделал это с ней. Проклят я, что толкнул ее в его объятия. Он крепче сжал ее руку, снова поцеловал, и девушка посмотрела на него блестящими глазами. Зак смотрел прямо на них.

— Я ненавижу благотворительные мероприятия, — сказал он. — Я никогда не учился кататься на лыжах. Мне понравилась твоя книга. И твои стихи пронзают мою душу.

Никто из них не заметил, что Жак принес первое блюдо и снова наполнил их бокалы.

Зак открыл дверцу машины на стоянке, и Вайолет взяла его за руку, улыбнувшись ему, чего даже не почувствовала. Она пожалела, что не проверила, во что был одет Зак, и не выбрала что-нибудь более подходящее для себя. Или, по крайней мере, использовала свою самую темную подводку и принесла черную толстовку, чтобы накинуть поверх своей шелковой блузки. Со всеми пирсингами, татуировками и футболками с постерами рок-групп, на шумных посетителей, приближающихся к дверям арены, Вайолет выглядела как белая ворона, а это всего лишь была парковка, ради бога.

Она видела волнение на лице Зака. Мужчина начал нервничать, когда ужин затянулся, и Вайолет, наконец, попросила Жака сообщить месье Леонарду, что им нужно было отправляться на концерт. Шеф-повар упаковал два ломтика тартататен с карамелизированными яблоками, с явным желанием, чтобы она и Зак снова вернулись на более неторопливый ужин в ближайшее время. В этот момент Зак бросил на нее взгляд, который она прекрасно прочла: два часа были столь же неторопливым обедом, которые она могла провести с ним.

Девушка вздохнула, не обращая внимания на легкий дождь, который моросил вокруг них, и обошла выбоину на стоянке возле Мюзик-Холла портового города.

— Итак, сколько концертов ты посетила? — спросил Зак, притягивая ее ближе, когда они вместе пересекли оживленную парковку.

— О, эм, два.

Зак остановился как вкопанный.

— Два?

— Да. Однажды я ходила на «Simon and Garfunkel» в Ньюарке, и еще, Шеп отправил меня с Софи в Мохеган на «Jason Mraz». На мой день рождения. Шепу больше нравились симфонии.

— Вайли. Ты никогда не была на рок-концерте? Как такое возможно?

— Ты лучше всех знаешь, какая музыка мне нравится.

— Ладно. Предупреждаю. Хэви-метал будет громким. Экстремально громким. Что могут стучать зубы, и казаться, что внутри твоего тела гремит раскат грома, — свободной рукой он полез в карман и вытащил оттуда маленький пластиковый пакет. — Тебе это понадобится.

— Хорошо.

Вайолет взяла у него мешочек, подняла его, чтобы посмотреть на две ярко-желтые беруши, затем сунула его в карман, тронутая его заботой.

— Возможно, впереди есть мош пит (прим.: образованный толпой круг перед сценой на рок-концертах), но мы будем на семнадцатом ряду, и мы собираемся избежать этого любой ценой.

Хотя Вайолет и раньше слышала термин «мош пит», она понятия не имела, что это такое.

— Хорошо. Никакого мош пита.

— Люди вокруг тебя, вероятно, будут биться головами. Просто кивать взад вперед под музыку, — он продемонстрировал ей, и она подумала, что это выглядело смешно и бессмысленно, но она не поделилась этим наблюдением. Все обычно тоже проходят через шоу, и в воздухе много кулаков. Знаешь, ребята, устраивающие наполеоновские бои, отшибленные. Это ничего не значит. Это просто энергия.

— Ла-адно.

Она знала, что ее глаза, должно быть, были похожи на два больших блюдца, но ничего не могла с собой поделать. Девушка чувствовала, что Зак готовил ее к битве, и она совсем не была уверена, что готова.

— Когда мы войдем, тебя обыщут, но помни, это для безопасности каждого.

— О, хорошо.

Мужчина взял ее за другую руку и улыбнулся.

— Иногда в шоу используют пиротехнику. Она может стать смехотворно горячей и ощущаться очень реальной, если ты слишком близко, но она регулируется очень тщательно для безопасности, и это все... показушно. Ладно?

— Угу.

Ее руки вспотели, и она посмотрела вниз, пытаясь заставить себя пережить следующие два-три часа шума, биться головами и фейерверков. Ради Бога, она научилась кататься на лыжах ради Шепа. Она могла сделать это для Зака. Вайолет взглянула на него и уверенно улыбнулась.

Вайолет не ожидала, что он подцепит пальцем ее подбородок и прижмется губами к ее губам, но когда Зак это сделал, она вздохнула в его рот от неожиданной сладости, расплющив руки на его груди. Кончиком языка он нашел ее язык, затем убрал, прежде чем вернуться, чтобы лизнуть сбоку и сверху нежно, дразня ее, заставляя задыхаться от желания большего. Жар начинал расти в области ее живота, и девушка почувствовала возбуждение между бедер. Он снова скользнул своим языком ей в рот, и Вайолет поймала его, посасывая, когда он обнял ее за спину, выгибая ее напротив своего тела. Девушка чувствовала его эрекцию напротив своего живота, безошибочный контур которого напрягся в его джинсах, пока Зак исследовал ее рот.

Когда он отстранился от нее, Вайолет чувствовала легкое головокружение, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы открыть глаза.

— Зак, — вздохнула она. Девушка никогда, никогда не насытится им.

Мужчина прижался своим лбом к ее.

— Я хотел сделать это с тех пор, как мы припарковались. Я так возбужден от того, что ты здесь со мной. Я знаю, что это твой первый раз, и ты действительно не хочешь быть...

Вайолет выгнула спину так, что покрытыми шелком грудями, расшитыми бисером и жаждущими его прикосновений, прижалась к его футболке.

— Да, понимаю. Я действительно хочу быть здесь. Я хочу быть с тобой.

Она почувствовала, как у него перехватило дыхание, когда он уткнулся лицом в ее волосы.

— Черт, Вайолет. Ты говоришь такое дерьмо и это меня нивелирует. Как будто я не имею права слышать этого.

— Это правда, — прошептала она ему на ухо, зажав зубами мочку, опасное возбуждение от концерта делало ее все смелее и смелее. Он сжал руки вокруг нее и Зак вздрогнул, когда девушка лизнула мягкую подушечку теплой кожи, прежде чем отпустить.

— Когда мы вернемся домой? Ты не уснешь, пока не взойдет солнце, — сказал мужчина тихо, низко и плотно прижавшись к ее уху, кусая его, как делала и она. — Я собираюсь оставаться внутри тебя всю ночь.

Вайолет тихо застонала, желая, чтобы они могли пропустить концерт и поехать прямо домой.

— Обещаешь?

Кто-то из посетителей толкнул их, и Зак снова сжал ее, но этого было достаточно, чтобы они разомкнули объятия и направились к дверям концертного зала. Как только они подошли к ним, Зак с жадностью дернул ее назад и взглянул своими расширившимися глазами.

— Да, Вайли. Обещаю.

Глава 14

Зак мог сказать, что Вайолет не наслаждалась музыкой, но, к ее чести, она ни разу не попросила уйти, и, по крайней мере, несколько раз он чувствовал, как она касалась своим телом его, когда пыталась двигаться в такт. Однако большую часть времени она все еще была рядом с ним, ее лицо было смесью очарования, страха и отвращения. Когда крупный придурок справа в шестой раз врезался в нее, Зак взял ее за руку, усадил на свое место и быстро локтем ударил парня в бок. Толстый хрен замахнулся на Зака, но Зак увернулся, а парень был так измотан, что от импульса собственного удара спиной упал на своего товарища.

Обернувшись, Зак увидел, как Вайолет в ужасе наблюдала за происходящим, уставившись на мужчину, растянувшегося наполовину на сиденье, наполовину на полу.

— ЗДЕСЬ ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ЗЛОБНАЯ АТМОСФЕРА! — закричала она. Он не мог разобрать ее голос из-за громкой музыки, но смог читать по губам.

Зак кивнул, взяв ее руку и сжимая ее.

— ЭТО ВСЕ ЧАСТЬ ЭТОГО!

— ЧТО?

— ВСЕ В ПОРЯДКЕ!

Вайолет нервно кивнула, снова глядя на парня, лежавшего без сознания на полу. Зак поймал ее взгляд.

— ОН В ПОРЯДКЕ!

Девушка закусила нижнюю губу и снова обратила внимание на сцену, ее лицо было каменным и беспокойным. Она плохо проводила время, и Зак начал сомневаться, что привести ее сюда было хорошей идеей.

Вайолет никогда не испытывала такого облегчения, как тогда, когда «Stone Cold» сыграли всего две песни на бис, а затем навсегда ушли со сцены. Их «музыка» звучала совсем не как музыка. Даже песня Зака, которую она пыталась слушать субъективно, была ужасна. Остальные зрители были угрожающими. Ее пальцы на ногах были оттоптаны, и она была уверена, что ее бедро было черно-синим от парня, который стоял рядом с ней. И как бы девушка ни ценила, что Зак в конце концов поменялся с ней местами, она была обеспокоена, увидев, что мужчина в ступоре свалился на свое место.

Но дело было не только в громкости, или в посетителях, или даже в самой музыке, которая была яростной и неудобно мрачной. Что беспокоило Вайолет больше всего, так это то, как сильно Зак, казалось, любил все это. Он не заметил, что она наблюдала за ним большую часть концерта, но делать это было легко, потому что он был так увлечен группой, так сосредоточен на них, бил руками по бедрам, поднимал кулак в воздух и качал головой с остальной шумной толпой. Заку это нравилось. Он любил это.

Как? За всю свою жизнь она так и не смогла понять, что здесь могло нравиться? Как это могло быть частью его жизни так долго? Эти люди? Этот шум? Кто он такой, чтобы это ему нравилось? Это пугало и сбивало ее с толку. Как он мог любить эту темную, злую музыку, и все еще быть человеком, который писал песни о любви с ней и заставлял ее тело петь под его пальцами? Как он мог любить это и все еще иметь место в своей жизни для нее?

Зажегся свет, и когда люди вокруг них вышли в проходы, Зак повернулся к ней, его лицо было потным, а глаза блестели.

— Что думаешь? Хочешь пойти за кулисы?

Нет, она не хотела идти за кулисы. Девушка хотела покинуть этот театр, сесть в машину и создать некоторое расстояние между этим опытом и безопасным пузырем Тихой Гавани.

— О, — начала она, — я так устала, а нам еще предстоит долгая пое...

— Да ладно тебе, Вайли! — сказал он. — Раньше ты была готова на все. Просто пойдем, увидимся с парнями. И после этого пойдем. Мы не останемся надолго. Я просто хочу сказать им, что они зажгли.

Зак выдержал дегустационный ужин из семи блюд, что продолжался два с половиной часа в ресторане «Léonard’s». Она была обязана ему тем, чтобы быть открытой к чему-то новому, не так ли?

— Конечно. Мы можем пойти поздороваться.

Он взял ее за руку и начал тянуть к задней части зала вместе с остальной толпой.

— Мне показалось, ты сказал, что мы идем за кулисы!

— О, да. Мы все еще так говорим, но имеем в виду, что поймаем их в автобусе. Никто больше не ходит за кулисы.

Они выскользнули через боковую дверь с надписью «Аварийный выход!» и оказались на парковке. Во время концерта пошел дождь, и Вайолет поспешила за Заком по скользкому асфальту. Девушка чувствовала себя брошенной и забытой. Когда он тащил ее за собой.

— Мы что, торопимся?

— Просто хочу поздороваться, прежде чем они уйдут.

Они добрались до оцепления парковки, где рядом с гудящими двигателями стояли два внушительных автобуса. Зак сверкнул пропуском на шее, и мускулистый охранник кивнул ему. Когда Зак подошел к автобусу, дверь открылась, и мужчина, в котором Вайолет узнала одного из музыкантов, вышел и закурил.

— Гейб!

Гитарист поднял глаза, его макияж стекал по потному лицу. Его черные волосы были длинными и запутанными, влажными и вялыми на его плечах, но глаза парня заблестели, когда он нашел Зака.

— Чертов Захария! Черт! Ты был там сегодня вечером?

Зак отпустил руку Вайолет, чтобы хлопнуть друга по спине.

— Ты разорвал толпу на куски, чувак.

— Да, черт возьми. Ты слышал «Puppetmaster»? Это хорошее дерьмо, Зи.

— Кто поменял бридж? Визел?

— Чертов Визел, — выразил сочувствие Гейб, проводя рукой по мокрым от пота волосам. — Какого черта ты делаешь в Мэне?

Вайолет наблюдала за происходящим, стоя чуть позади, чувствуя себя неуютно и неуверенно. Зак обернулся и нашел ее, протянув руку, притянул ее к себе.

— Кто это? — спросил Гейб, разглядывая ее тело сверху донизу.

— Вайолет, — сказал Зак, и она заметила, как он сжал челюсти. — Она...

— Старый друг, — закончила Вайолет, надеясь избавить его от неловкости в попытках описать их отношения.

Зак метнул на нее взгляд, словно молнию, быстро и сердито.

Их отвлекла распахнувшаяся дверь, и из здания вышел еще один мужчина в окружении двух женщин, по одной под каждой рукой. Он остановился, когда увидел Зака.

— Зи!

— Привет, Визел, — сказал Зак, в его голосе отчетливо слышалась скупость и раздражение. — Хорошее шоу.

— Что думаешь о новом бридже, приятель?

— Может быть, я думаю, что ты лишенный таланта мудак.

— Пошел ты, Зи, — Визел сузил глаза и плюнул на землю. — Это был полет фантазии, ублюдок.

Вайолет отвлеклась от их болтовни, и одна из двух женщин вышла из-под руки Визела и с уверенной улыбкой подошла к Заку.

— Захария, ты горячий кусок дерьма.

К изумлению Вайолет, она протянула руку и схватила Зака одной рукой за промежность, а другой за шею, и прижалась губами к его губам.

Зак отпустил руку Вайолет и с силой толкнул женщину в предплечье, заставляя ее отступить на шаг.

— Господи, Флик, я кое с кем встречаюсь.

Флик перевела взгляд на Вайолет, насмешливо усмехнулась, затем снова посмотрела на Зака. Она ткнула пальцем в сторону Вайолет.

— С кем? Твоей матерью?

— Не будь такой стервой.

Флик повернулась к Вайолет и изогнула свои темные губы в насмешливой улыбке.

— Не возражаешь, если я одолжу Зи для быстрого перепиха, мам? Я соскучилась по нему.

Глаза Вайолет раскрылись так широко, что стали гореть, и она услышала, как билось ее сердце. У нее было непреодолимое желание сделать шаг вперед, отбросить кулак и ударить им по лицу Флик. Но она этого не сделала. Девушка тяжело вздохнула, уставившись на женщину перед собой с замешательством и гневом.

— Ты перешла черту, — огрызнулся Зак на Флик, протягивая руку, чтобы схватить Вайолет.

Но внезапно всего стало слишком много. Ужасный концерт, ушибленные ребра и пальцы ног, а теперь эта ужасная женщина, которая, очевидно, спала с Заком. Возможно, не один раз.

Прежде чем мужчина успел переплести свои пальцы с ее, она вырвала руку и быстро повернувшись, ушла, сердито стуча каблуками ботинок по асфальту парковки.

Два с половиной часа — долгий отрезок времени, если ехать в полной тишине.

Но после нескольких попыток уговорить Вайолет поговорить с ним по дороге из Портленда, Зак сдался. В течение двух часов она даже не сдвинулась со своего места, продолжая смотреть в окно, плотно скрестив руки на груди. Она была такой упрямой, и он знал это. Девушка ни разу не сломалась в Йеле и не пришла, чтобы найти его после того, как он оставил ее. Зак знал, насколько она была сильна, и если она хотела быть в ярости и обиженной, ничего из того, что он скажет, не заставит ее выйти из этого, пока она не будет готова.

И к черту все, потому что, честно говоря, у него не было сил. Эта ночь для него тоже не была самой лучшей. Первое, этот чертов, пафосный ресторан: салат из кролика? Жареный тамаго? Местный фазан с кашей из репы? Хорошая еда — это одно, но если выбирать между этой эффектной, самоуверенной демонстрацией и бургером? Дайте мне бургер в любой день. И хорошо, ей не понравилось шоу, но могла ли она быть более жесткой и менее веселой? А как насчет того маленького номера, когда она сказала Гейбу, что они просто старые друзья? К черту «старых друзей» — они были намного больше, чем это. И, черт побери, не он первый подошел к Флик. Она набросилась на него. Она всегда была быстрой и напористой. В любом случае, почему он чувствовал себя виноватым из-за нее? Он спал с ней всего несколько раз — не то, чтобы они когда-нибудь были вместе. Вайолет собиралась злиться из-за Флик? Обижаться, что у него был случайный, без обязательств, секс с поклонницей? Ради всего святого, она трахалась с Шепом Смолли в течение девяти лет, и Зак едва что-то сказал об этом, хотя это сжигало его внутренности, как кислота, когда он думал об этом.

Не говоря уже о том, что помимо дерьма с Вайолет, Визел изменил его бридж на дерьмово звучащий рифф, который плохо сочетался с остальной частью песни и смутил Зака из-за указания его имени там. Ничто не злило Зака больше, чем подпольные музыканты, которые портили его музыку.

Он наблюдал, как дворники двигались взад и вперед сквозь все более сильный дождь, желая, чтобы они вообще никуда не выходили этим вечером.

Когда он свернул на шоссе в Эллсворте, направляясь на юг к Уинтер-Харбор, Вайолет, наконец, сказала:

— Я не понимаю, — она сказала это с тем, атлантическим акцентом, который использовала в ту первую ночь, когда они столкнулись в Тихой Гавани.

— Чего ты не понимаешь? — спросил он таким же резким тоном.

— Ты как будто два разных человека.

— Что это значит?

— Я даже не знаю, с чего начать. Ты теперь совсем не такой, каким был в Йеле. И человек, которым ты являешься в Тихой Гавани, полностью отличается от человека, которым ты был сегодня.

— Черт возьми, Вайолет, — начал он с сарказмом в голосе. — А ты точно такая же, какой была в Йеле. Ты всегда говорила с претенциозным французским акцентом и любила есть жареных кальмаров с жареной капустой в своей комнате в общежитии каждый вечер, — он взглянул на нее, затем назад на дорогу. — Знаешь, что я помню о тебе? Ты не была осуждающей. Ты была с широко открытой душой. Тебе все нравилось. В твоей жизни было место для всех.

— Ну, у тебя, определенно, есть место в твоей жизни для всех, Зак, включая эту... эту...

— Кого? Флик? Я трахнул ее дважды. Это даже не было так хорошо.

— О, от этого вся ситуация стала выглядеть намного лучше.

— Говорит та, что трахала Шепа Смолли десять лет.

— Восемь лет. Я трахалась с ним восемь лет, и это даже не было так...

Она резко остановилась, и Зак посмотрел на нее в тусклом свете вагона. Девушка посмотрела на свои колени, плотно сжав губы. Зак предполагал, что ее половая жизнь с Шепом была консервативной, но после сегодняшнего утра он задавался вопросом, было ли это совершенно жалким, с эгоистичным желанием Шепа просто кончить, а Вайолет служила ему сосудом для его удовольствия. Ее почти признание все еще удивляло его, поскольку она, казалось, держалась за некоторую остаточную лояльность к своему старому парню. Удивила его, но заставила почувствовать себя немного увереннее, так как это секс с ним был для нее лучшим в ее жизни.

— Я не хочу сражаться с тобой, — мягко сказал Зак.

— Как тебе может нравиться эта музыка? Как ты вообще можешь это называть музыкой? Это злоба, гнев и омерзительность! Это просто шум и ярость! В этом нет ничего прекрасного.

— Кроме потрясающих битов, замысловатых аккордов и потрясающего, выворачивающего наизнанку звука.

— Ты лучше, чем это.

— Вот почему я больше не пишу для Cornerstone — решение, которое я отменил из уважения к тебе!

Она фыркнула.

— Не делай мне одолжений.

Лицо Зака исказилось, как будто она ударила его.

— Вчера вечером ты была счастлива принять мою любезность. Но потом, ты можешь заработать много денег на нашей договоренности. Двадцать штук для модных ужинов и лыжных каникул.

— Пошел ты, Зак, — прорычала Вайолет. — Я не такая, и ты это знаешь.

— Неужели? Потому что мне показалось, что ты сегодня была в своей стихии.

— Это нелепо, — отрезала она. — Все это — ошибка.

Девушка доводила его до бешенства.

— Что ты хочешь этим сказать?

Она вскинула руки вверх.

— Это значит, что мы слишком разные. Ты ненавидел ресторан сегодня, а я ненавидела концерт. Ты, вероятно, думал, что Жак и Леонард были претенциозны, а я думала, что Гейб и Флик были жуткими. Я не собираюсь просто вмешиваться в твою жизнь и наоборот. Это не сработает.

— Ну, давай я остановлюсь в Бар-Харбор, чтобы ты нашла богатого парня из братства. В прошлый раз это сработало.

Вайолет отстранилась и ударила его по руке. Сильно. Это заставило его на мгновение свернуть на другую полосу на темной, пустой дороге.

— Черт, Вайли! Я за рулем.

Она ахнула в полумраке. Девушка провела тыльной стороной ладони по глазам и когда опустила ее, лицо Вайолет было мокрым. Она плакала. Дерьмо. Дерьмо. Зак заставил ее плакать, когда пообещал себе, что никогда больше не причинит ей боль.

— Послушай, это был не очень хороший вечер, — сказал он через несколько минут после того, как они свернули на подъездную дорожку «Тихой Гавани». Мужчина заглушил двигатель, и они еще несколько минут сидели молча.

— Это не только сегодня. Я имела в виду то, что сказала, — она перестала плакать и использовала тот Вайолет-из-Гринвича голос, который, он, бл*ть, ненавидел — этот искусственный, пластиковый голос, который был так далек от ее пламенной поэтической души. — Мы слишком разные, Зак. Мы слишком сильно изменились. Это не сработает, — девушка положила руку на дверную ручку. — Завтра я собираюсь в «Белый лебедь».

— Ты убегаешь. Так же, как сделал я.

— Я поступаю рационально, — ответила она, слегка дрогнув голосом, выдавая свои эмоции. Это было все, что ему нужно было, чтобы подтолкнуть ее.

— Ты ведешь себя как трусиха. Быть со мной заставляет тебя чувствовать больше, чем ты чувствовала годами, и это пугает тебя, и это сложно, поэтому ты убегаешь. Что у нас есть? Это красиво и реально, и это правда, и да, это чертовски страшно, Вайли, но мы можем это сделать. Я хочу, чтобы это сработало, потому что два месяца с тобой стоили девять лет пустоты, которая наступила позже. Два месяца с тобой показали мне, что есть что-то чертовски хорошее, что может предложить эта жизнь. И я никогда не видел ничего лучше. Я хочу, чтобы все получилось, Вайолет. Я никогда не хотел ничего настолько сильно за всю свою гребаную жизнь, — Зак потер запястье и попытался говорить мягче. — Все, чего я просил — это всего две недели, а ты даже не можешь их мне дать.

— Через две недели ничего не изменится. И чем дольше это будет продолжаться, тем больнее будет прощаться.

Он повернулся к ней, всматриваясь в ее глаза в тусклом свете.

— Скажи мне, как ты это видишь.

— Вижу это? Что ты имеешь в виду?

— Видишь нас. Что между нами происходит.

— Зак, я... — она глубоко вздохнула, покачала головой, собираясь с мыслями. — Я не знаю... мы любили друг друга в колледже. Мы снова воссоединились после долгого времени, и старые чувства нахлынули обратно. Мы действовали в соответствии с ними. Но мы больше не дети. Наши жизни слишком разные, чтобы строить что-то реальное вместе. Мы прощаемся. Мы двигаемся дальше.

Его сердце подпрыгнуло дважды во время ее речи: первый раз, когда Вайолет сказала «мы любили», потому что это был первый раз, когда она когда-либо признавалась, что она верила, что он любил ее, и снова, когда она сказала «мы прощаемся», потому что все в нем восстало против этих слов.

Они сидели молча несколько напряженных минут, дождь стучал по ветровому стеклу, прежде чем Зак ответил:

— Я не смогу.

— Не сможешь что?

— Мне не забыть тебя. Никогда. Раньше я не мог этого сделать. И определенно, я не смогу сейчас. Я бы все бросил, Вайли. Гастроли, сочинение песен...

Вайолет потянулась к дверной ручке, и он схватил ее за руку, держа так сильно, как будто мог умереть, если потеряет контакт с ней, и честно говоря, это могло произойти. Когда она не отстранилась, Зак смягчил хватку, и провел большим пальцем по потной коже ее ладони.

Пришло время сказать то, что он никогда не мог сказать ей в колледже, что он пытался доказать ей с того момента, как она вернулась в его жизнь. Настал момент ей узнать ставки, и ничто другое не имело для него значения, кроме них.

— Посмотри на меня.

Вайолет не повернулась.

— Посмотри на меня, Вайолет.

Она так и сделала.

— Я влюблен в тебя, — он посмотрел ей в лицо, наблюдая, как девушка вздрогнула, и ее глаза наполнились слезами. — Я люблю тебя. Всегда любил. И я буду любить тебя до тех пор, пока не перестану.

— Зак... — она тихо всхлипнула, слезы потекли по ее щекам.

— Мне все равно, насколько мы разные. Я сделаю все, чтобы это сработало, потому что для меня нет ничего важнее тебя. Все остальное в моей жизни ненужное, кроме тебя. Просто для ясности, вот как это вижу я.

Затем Зак отпустил ее руку и вышел из машины.

Она сидела, ошеломленная и лишенная дара речи, когда Зак отпер входную дверь и вошел в дом.

То, что девушка видела в его глазах, заставило ее хотеть остаться, последовать за ним, а ее внутренности сжаться и сердце подскочить. Увиденное заставило ее желать умереть, потому что, если Вайолет уйдет от него, она сомневалась, что когда-нибудь увидит это снова. Когда Зак потребовал, чтобы она взглянула на него, девушка приготовилась к словам. Наконец-то услышать их. Быть сильно вопреки им. Вайолет чувствовала, что он никогда в жизни не говорил этих слов другому человеку. Его серые глаза были непоколебимы — отчаянные и уверенные, в темном свете автомобиля. Он говорил ей правду. Зак любил ее.

Но она все еще не понимала, каким образом они могли быть вместе. Девушка до сих пор страдала от того, что произошло между ними в Йеле, она не знала, как доверять ему, и увидев его сегодня вечером — на том ужасном концерте — это только подтвердило резкие различия между ними. Могла ли Вайолет отказаться от того, что ей нравилось в ее жизни с Шепом? Могла ли она верить, что он не поддастся искушениям таких женщин, как Флик?

Но с другой стороны, Зак посмотрел на нее так, словно ось Земли сдвинулась только для того, чтобы поставить ее перед ним, как подарок. То, как он прикасался к ней, умело, с благоговением и трепетом, черпая эмоции из ее сердца, пока поглаживал тепло ее кожи. Ощущение. Когда он овладевал ею, двигаясь своим телом внутри нее и прижимая ее к себе, как будто он умрет, если не сможет получить ее. Как она чувствовала себя, когда они писали музыку вместе — сумасшедшая, душераздирающая красота двух песен, которые они уже написали. Что Зак читал ее книгу, любил ее стихи и любил ее. Любил ее так, как она никогда в жизни не чувствовала себя любимой.

Вайолет закрыла глаза и ее сердце раздулось. Он использовал ее слова из прошлого, чтобы сказать ей, и это заставило ее собственные чувства стать опасно близкими к тому, чтобы вспыхнуть заново, любовь, которую девушка несла к нему в течение многих лет, всплыла на поверхность ее сознания, пережив мрак глубин ее сердца.

Она вышла из машины на шатающихся ногах и вошла в дом, закрывая за собой дверь. Зака нигде не было видно, поэтому она тихо поднялась по лестнице в свою комнату, где в изнеможении упала на кровать и заплакала.

Зак сидел на своей кровати внизу, дрожа от того, что только что сказал ей. За всю свою жизнь никто, кроме Вайолет не произносил ему слова «Я люблю тебя», и за всю свою жизнь он произнес эти слова только раз. Только что. Ей.

В детстве у него не было привязанности, а если и была, то задолго до его воспоминаний. Не было мягких «я люблю тебя» и нежных объятий. Была гордость, драйв и честолюбие, но Зак Обри никогда не знал любви, не чувствовал ее, не страдал от ее силы, до Вайолет Смит. И время не притупило этого, и расстояние не растворило их. Дерьмовый ужин и бойкая поклонница не угрожали им. Их воссоединение просто сделало их ярче и сильнее, чем раньше. Так что, если у них разные интересы? По его мнению, это не имело значения. Теперь, когда Зак снова был рядом с ней, потерять ее было немыслимо.

Он откинулся на спинку кровати, прижав ладонь к груди и положив ее поверх футболки, как в тот роковой воскресный вечер так давно. В то время его грудь болела так сильно, ему было так больно, что он едва мог сделать глубокий вдох. Любишь ли ты меня? В третий раз, когда она спросила его, он чуть не лишился рассудка от отголосков биения его сердца в его голове, так он был переполнен своими сильными чувствами. Расставание с ней причиняло ему боль, но пока он не овладел своими чувствами и не научился выражать их, оставаться тоже было невозможно.

Зак услышал, как дверь спальни Вайолет закрылась над ним, и, несмотря на то, как его тело болело, чтобы держать ее, прикоснуться к ней — черт, просто чтобы видеть ее — он решил оставить ее в покое на некоторое время. Зак знал, что она была смущена всем, что происходило между ними, и он должен был признать, что, несмотря на то, что они начинали в похожем месте, их жизни теперь были совсем другие. Самая большая разница между ним и Вайолет, однако, заключалась в том, что независимо от того, насколько непохожими казались их жизни, ему было все равно. Он не шутил, когда говорил, что сделает все, чтобы быть с ней.

Он потер губу большим пальцем, задаваясь вопросом, насколько серьезна она была, собираясь уйти утром, и что ему нужно сделать, чтобы заставить ее пересмотреть свое решение и остаться.

Не будь глупцом, Зак. Если то, что ты сказал ей, что любишь ее, не сработает, то ничего не сработает. Ты просто должен отпустить ее.

При этой мысли его живот свело, мышцы напряглись, как если бы он физически прижимал ее, заставляя остаться. Рыча, он сел и схватил пульт, включая телевизор, чтобы отвлечься от мрачности своих мыслей, от остроты своей тоски по ней. Когда мужчина снял ботинки, то был удивлен баннером, который снова и снова повторялся в нижней части экрана: «ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ О ТРОПИЧЕСКОМ ШТОРМЕ НА ПОБЕРЕЖЬЕ ШТАТА МЭН ОТ ПОРТЛЕНДА ДО ГАЛИФАКСА. МОЖЕТ БЫТЬ ПОВЫШЕН ДО СТАТУСА УРАГАНА. СЛЕДИТЕ ЗА НОВОСТЯМИ».

Он, конечно, заметил дождь сегодня вечером, но не понял, что это был признак шторма, приближающегося к побережью. Он посмотрел в окно. Дождь усилился за последние полчаса, и ветви хлестали по окну, это указывало на то, что ветер тоже усиливался.

Зак направился на кухню, чтобы посмотреть на гавань. Вспышка молнии расколола небо и осветила залив, осветив каркасы парусников, брошенных как игрушки, на грубых волнах, после чего последовал громкий треск грома, который прогрохотал по дому.

Мужчина открыл одну из двух французских дверей, и она выскользнула у него из рук, ударяясь о стену дома, когда ветер откинул его волосы назад. Ноутбук Вайолет все еще лежал на одном из стульев, где она оставила его сегодня утром. Он бросился вперед, чтобы взять его, положил его на кухонный стол, прежде чем вернуться за двумя стульями на крыльце, которыми она пользовалась, и оттащил их в кухню. Количество сил, которое потребовалось ему, чтобы снова закрыть дверь, удивило его.

Когда Зак запер двери, прислонившись к ним спиной, то с облегчением закрыл глаза. Никогда в жизни он не был так рад, что стихийное бедствие обрушилось на него, заперло его внутри на неопределенное время. Потому что если он поймал его, то поймал и ее, что Зак воспринял как еще один знак судьбы, еще один твердый признак того, что вселенная не позволит им снова потерять друг друга.

Глава 15

Вайолет выглянула в окно, нервно хрустя костяшками пальцев. Было раннее утро, и все выглядело не очень хорошо. Всего через несколько часов сна она проснулась от громкого раската грома. Теперь она сидела на краю кровати, стуча по экрану своего айфона. Слава Богу, у нее был едва уловимый сигнал, который позволял ей следить за погодой, но ее плечи опустились, когда она увидела предупреждения. Судя по радару, большая буря была почти здесь. Огромная. Они называли это тропическим штормом, но поговаривали о том, чтобы переименовать его в ураган. Девушка посмотрела в окно на серое, сердитое небо и проливной дождь, задыхаясь, наблюдая, как большая ветка падала с дерева на подъездную дорожку, на волосок, миновав ее машину.

Ее вчерашний план — покинуть Зака и снять комнату в «Белом Лебеде» — был нарушен его заявлением. Услышав эти драгоценные слова, желание остаться с ним, попытаться найти способ заставить вещи работать между ними, было всепоглощающим, несмотря на ее опасения. Она была благодарна шторму за то, что природа решила взять ее руку и заставила ее остаться. Как будто вселенная пыталась сказать ей что-то, заперев их с Заком до тех пор, пока буря не разразилась. Это напомнило ей ее учительницу в третьем классе, которая собирала ссорящихся детей в гардеробной и говорила им не выходить, пока они не подружатся.

Вот только она не хотела быть друзьями с Заком. Вайолет всегда хотела большего. Она откинулась на спинку кровати, закрыв глаза и прислушиваясь к завываниям и стонам ветра за окном. Давным-давно все, чего она хотела в этом мире, это чтобы он любил ее в ответ.

И теперь он это сделал. И Зак использовал ее собственные слова, чтобы сказать ей.

Я люблю тебя. Я всегда тебя любил. И я буду любить тебя до тех пор, пока не перестану

Вайолет слышала его голос в своей голове, и ее сердце заколотилось сильнее, звучание его заявления был безгранично жарче, чем любые другие слова, которые она когда-либо слышала. Девушка улыбнулась глядя в потолок, и слезинка покатилась к ее уху. Он любил ее. Наконец, наконец, наконец, Зак Обри любил ее. Он произнес эти слова. И часть ее сердца — часть, которая была сырой и бушующей и такой грустной в течение стольких одиноких лет — вздохнула с облегчением и благодарностью.

Вайолет перевернулась на бок и подтянула колени к груди, глядя на капли и ручейки, стекающие по стеклу большого окна.

Он любил ее. И по его лицу она поняла, что Зак не шутил. Так почему же она не бросилась вниз, чтобы упасть в его объятия?

Потому что Вайолет имела это в виду, когда объясняла, как изменились их жизни. И потому что он был прав, когда сказал, что она была труслива. Вайолет была чертовски напугана. В течение многих лет она жила в приятном, мягком, достаточно хорошем состоянии. На слишком долгий срок она застряла в образе Вайолет из Гринвича, запертая в безопасном, навязанном самой себе состоянии вечной чепухи.

Захваченная.

И вот она здесь, запертая в доме с Заком, в состоянии постоянного смятения. С момента, когда она нашла его снова, Вайолет была чрезмерно, болезненно сверхвнимательна к себе и ему. Она боролась, сражалась и плакала, ее чувства обострились, ее тело постоянно покалывало, ее мозг гудел от идей, продуктивности и надежды.

Боже. Надежда.

Она была там, внутри. В порывах счастья, когда он обнимал ее, когда прикасался к ней, двигался внутри нее, девушка чувствовала ее. В том, как она чувствовала себя, когда смотрела на него, на всего его — пирсинги и безвкусные татуировки, которые она полюбила за их резкую красоту и душераздирающий смысл. Это было в том, как она задыхалась, когда его глаза скользили по ее телу, раздевая ее. Надежда вспыхнула, когда он сказал, что не причинит ей вреда, не отпустит ее или всегда будет любить. Вчера утром, когда она думала, что Зак ушел, ее сердце разорвалось наполовину, и снова срослось, когда он вернулся. Надежда, потому что после долгой, холодной, стерильной девятилетней зимы, Зак заставил ее чувствовать себя грязной, горячей и живой. Надежда, потому что даже после того, как Вайолет так сильно страдала в Йеле, Зак каким-то образом смог пробудить в ней любовь, такую большую и такую непонятную, что она испугалась до такой степени, что убежала. Потому что она могла или убежать, или сдаться, и она была близка к тому, чтобы уступить.

Она села, когда ей впервые с того мрачного воскресенья так много лет назад кое-что пришло в голову: не это ли чувствовал Зак в тот мрачный вечер в Йеле — страх капитуляции? Вайолет глубоко вздохнула, вспомнив, как его напряженные глаза смотрели на нее, а его неопытное, бледное, без татуировок тело смотрело на нее, прямо перед тем, как он вышел из комнаты. Вот она, зрелая двадцативосьмилетняя женщина, и чувства, которые она испытывала сейчас, заставляли ее задыхаться. Поэтому он и сбежал от нее? Потому что он не мог с ними справиться? Потому что они напугали его до такой степени, что Зак убежал? Ее сердце смягчилось, вспомнив панику в его блестящих глазах. Когда он закрыл свое подростковое сердце рукой.

Девушка встала, схватила расческу и затянула свои волосы обратно в хвост, но теперь они были такими волнистыми и дикими, что в этом не было никакого смысла. Вместо этого она встряхнула их, затем затянула назад, свободно заплетая, и позволяя прядям свисать вокруг ее лица. Вайолет глубоко вздохнула, глядя на себя в зеркало.

Независимо от ее чувств к нему, сказать ему, что она все еще любила его, было совсем другой историей. За все годы, проведенные с Шепом, Вайолет ни разу — ни разу — не произнесла этих слов. В последний раз она говорила «Я люблю тебя» — в последний раз эти слова слетали с ее губ — Заку Обри девять лет назад. С тех пор она смотрела на них как на проклятие, как будто сказав их, они приведут к немедленному разрыву сердца и боли. Не имело значения, что она к нему испытывала. Эти слова были похоронены так глубоко в ее сердце, что она не знала, сможет ли когда-нибудь произнести их снова.

Но, конечно, прежде чем девушка это сделала, прежде чем она смогла, было так много вопросов, которые все еще нуждались в ответах и которые не могли быть замаскированы его страстным заявлением прошлой ночью. Она открывала себя для невыносимой боли, давая шанс отношениям, что было обманчиво пренебрежением, влекущим за собой огромный риск. Вайолет так много потеряла в первом раунде. Она содрогнулась при мысли о том, что еще одно разбитое сердце Заком Обри сделает с ней на этот раз.

Больше всего ей нужно было понять, почему он никогда не возвращался к ней. Почему он никогда не возвращался, чтобы забрать то, что принадлежало ему? Если она не найдет ответа на этот вопрос, она никогда не сможет полностью доверять ему. Вайолет никогда не будет верить, что он всегда вернется к ней, а ей нужно было в это верить. Ей нужно было знать, что Зак всегда, всегда найдет ее снова, или у них никогда не будет совместного будущего.

Зак смотрел в потолок до рассвета, хотя тот был серым и сердитым, прислушиваясь к звукам ее топота на лестнице, к любым признакам того, что его слова что-то значили для нее, что в ее сердце все еще оставалось место для любви к нему. Он надеялся, что она, как и он, верила, что за все то, что между ними было, стоило бороться, что стоило найти способ примирить различия в их жизни.

В пять часов, когда мысли все еще сводили его с ума, ему нужно было с кем-то поговорить, и единственным человеком, которому он достаточно доверял — и который действительно брал трубку в такой ранний час — была Кора. Не то, чтобы она была очень довольна.

— Какого хрена, Зак! Тебе лучше быть на грани смерти или уже быть мертвым!

Он старался не смеяться. Он не хотел, чтобы она вешала трубку, но, услышав голос сестры, почувствовал себя лучше.

— Мне нужно поговорить.

— Это очевидно, — Зак услышал, как что-то звякнуло на полу и покатилось прочь, а затем мужской голос грубо спросил, что, черт возьми, происходило. — Это мой брат. Не беспокойся об этом. Возвращайся ко сну.

— Кто это?

— Не твое дело, — сердито прошептала она, и он понял, что Кора встала с кровати, чтобы пойти куда-нибудь подальше и поговорить.

— Где ты остановилась, Кор?

— Реставрационный комитет выделил мне место в Алекс-Бей.

— Так с кем ты встречаешься?

— Я знаю, что ты позвонил мне в пять утра не для того, чтобы поговорить о моей личной жизни, Зак. А если это так, то я вешаю трубку.

— Не вешай трубку. Включи кофеварку и скажи, когда будешь готова.

Через несколько минут он понял, что она где-то поселилась.

— Ладно. Давай. А теперь, что такого важного произошло, что ты вытащил меня из постели на рассвете и почему я уверена, что в этом замешана Вайолет Смит?

— Я сказал ей, что люблю ее, — выпалил он.

— Ох, — простонала она. — Ох, Захария. О, нет. Почему ты это сделал?

Он хотел вытащить телефон из стены и швырнуть его через всю комнату. Черт побери, Зак ненавидел телефоны. И еще немного ненавидел Кору.

— Потому что так оно и есть. Я люблю ее.

Его близнец вздохнула.

— Хорошо. Вываливай это на меня.

Он рассказал ей о проблемах Вайолет с книгой, о своем предложении написать четыре песни для Малколма и о встрече с миссис Смолли. Мужчина рассказал ей о Léonard’s, о концерте, и о Флик, и о том, что Вайолет настаивала, что у них ничего не получится. Он обнаружил, что говорил об их физических отношениях, пока Кора не закричала «Фу!» и снова пригрозила повесить трубку. Зак сказал ей, как сильно — удивительно — ему все еще было больно, что Вайолет так быстро двинулась вперед в то время, и как сильно он ненавидел Шепа Смолли, мертвого человека, за то, что он прикасался к женщине, которую он любил.

— Какую часть ты ненавидишь больше всего? — прервала его Кора. — Что она изменилась ради него или что она занималась с ним сексом?

— Черт, Кора!

— Я просто спрашиваю. Это справедливый вопрос.

— Когда я думаю о ней с ним, да, мне хочется... — Зак сжал кулаки, пока руки не затряслись. Затем расслабил их. — Но мне чертовски не нравится, что она изменилась ради него.

— Попробуй отпустить эту мысль о них двоих, Зак. Вайолет имела право быть с кем-то другим. Видит Бог, ты тоже был с множеством других.

— Это все еще беспокоит меня.

— Переступи через это. Твой соперник мертв, — Кора вздохнула. — А что касается изменений в ней? Похоже теперь, когда она далеко от Смолли, она снова превращается в ту, которой была раньше.

Зак подумал о ней на концерте прошлой ночью. Она была готова попробовать, хоть и закончила тем, что стала ненавидеть все еще больше. Вайолет из Гринвича даже не подумала бы, чтобы пойти с ним. Кора была права.

— Хорошо, — сказал Зак. — А как насчет других вещей? Того, как быстро она двинулась дальше?

— Ты ненавидишь, что она не стала ждать тебя. Так вот чего бы ты хотел? Чтобы ты мог вернуться во времени назад, и чтобы она тебя терпеливо ждала?

Мужчина глубоко вздохнул и выглянул в окно, где пасмурный рассвет озарял бьющий дождь, который падал сердитой волной.

— Да. Предполагаю, что я хотел бы этого.

— Ну, тогда я думаю, что это твой ответ. Она сказала, что любит тебя, ты сбежал, она не ждала тебя. Проходит десять лет: ты говоришь ей, что любишь ее, она угрожает убежать, ты...

— Жду ее, — вздохнул он.

— Тебе нужно дать ей пространство, чтобы понять, чего она хочет. Я уверена. Из всего, что ты мне сказал, что она хочет тебя, Зак. Но ты, должен дать ей время, чтобы она поняла это для себя. Не заставляй ее. Просто подожди ее. Отойди немного назад, чтобы она смогла сделать шаг вперед.

Это звучало хорошо для него. Это имело смысл. Даже вызывало к нему каким-то болезненным образом, что их история возвращалась только для того, чтобы перевернуть все в другую сторону. В этом было что-то успокаивающее.

— Но, Зак, — произнесла Кора с нехарактерной для нее мягкостью. — Вы сейчас совсем другие. То есть, насколько я могу судить. Ты изменился. Вы оба. Я просто волнуюсь...

— Обо мне?

— Я не хочу, чтобы тебе было больно.

— Оно того стоит, — мягко сказал он. — То, как она пишет, как сверкают ее глаза, как она борется со мной. Даже за те несколько дней, что мы вместе, я вижу, как она возвращается ко мне. Звучит глупо, но она перестала сушить феном свои уже прямые и гладкие волосы. Она... она возвращается ко мне, Кора. Я это знаю. Никто никогда не заставлял меня чувствовать себя так, как она. Вайолет для меня словно наркотик. Я не могу насытиться ею. Я не могу потерять ее снова. Не могу.

— Все или ничего, да? — он услышал тоскливый тон в голосе сестры, когда она наконец ответила. — Надеюсь, что все у тебя получится. Видит Бог, ты заслуживаешь немного счастья.

— И ты тоже, младшая сестренка.

— Ты на шесть минут старше и не позволяешь мне забыть об этом.

— Иди, найди свое счастье, Кор.

— Да, — сказала она, и Зак услышал в ее голосе ироническое веселье. — Мое счастье только что так громко пукнуло в моей постели, что я услышала его из кухни. Я не желаю тебе такого счастья, старший брат. Это точно.

Зак поднял глаза, когда Вайолет вошла в гостиную пару часов спустя. Облегчение заставило его кровь течь быстрее, горячее и яростнее стучать в ушах. Она выглядела очень красиво в черных леггинсах и толстовке, которая висела на ее маленькой фигуре. Так или иначе, он воспринял это как хороший знак, что она была одета в эту толстовку. Вайолет стянула непослушные волосы в свободную косу, которая выглядела так сексуально, что он почувствовал, как кровь прилила к югу. Было смешно, что она с ним делала, как сильно он ее хотел. Все время.

Она не сдвинулась с дверного проема, и когда Зак снова взглянул на нее, он осмотрел ее внимательнее. Вайолет выглядела спокойнее, что почти граничило с робостью, и что немного разозлило его. Он не хотел, чтобы она боялась его, или их. Зак хотел, чтобы она погрузилась в чувства между ними, а не отталкивалась от них. Он хотел, чтобы она ему доверяла. Нет, не только это. На самом деле, Зак хотел, чтобы девушка снова полюбила его.

— Привет, — тихо сказала она, глядя в окно. — Снаружи ужасно, правда?

— Да, — облегчение пронзило его, когда он увидела, что Вайолет стояла в одних носках, а не в ботинках, и что рядом с ней не было ее сумок. — Ты же не собираешься попробовать выйти, да?

Вайолет покачала головой.

«Слава богу за маленькие чудеса», — подумал он. Зак бросил полено в огонь и присел на корточки у камина. Что бы ни случилось между ним и Вайолет, пока ему везло быть рядом с ней, ее безопасность не обсуждалась.

— Видела, как большая ветка упала рядом с моей машиной. В любом случае, я... ты назвал меня трусихой.

Она хрустнула костяшками пальцев, шаркая ногами. Зак узнал этот жест. Вайолет нервничала. Он не хотел, чтобы она нервничала, но был полон решимости дать ей пространство, которое ей было нужно, чтобы вернуться к нему. Наконец, девушка прошептала:

— Я не трусиха.

Он сглотнул, и его сердце дрогнуло от напряжения. Что она имела в виду? Что она даст им шанс? Не заставляй ее. Просто подожди.

— Я ходил в магазин, когда он открылся в шесть, — сказал Зак. — У меня есть немного еды для нас. На следующие несколько дней нам должно хватить. Погода только станет хуже.

— Это было замечательно. Спасибо.

Он снова ткнул в огонь. Семь часов назад он сказал ей, что любит ее, и вот они здесь, обменивались любезностями о запасах и погоде. Перед ним вспыхнули и потрескивали искры, взлетая вверх по дымоходу.

— Держу пари, мы скоро потеряем электричество.

Она указала на гору дров.

— Ты принес много дров. Спасибо, что развел костер.

— Без проблем, — он ненавидел, как она продолжала говорить «спасибо», своим ровным, модулированным гринвичским тоном. Зак ненавидел неловкость между ними, то, как она стояла в арке и не решила пройти в комнату. Мужчина ненавидел то, как его тело ожесточилось в ответ на то, что он был так близко к ней, как будто он больше не владел им, как будто оно не принадлежало ему.

Наконец, мужчина больше не мог этого выносить.

— Вайолет, я не знаю, что сказать. Я не знаю, в каком направлении мы движемся. Я не мог уснуть прошлой ночью, не мог забыть, что ты сказала о том, что мы никогда не сможем сжиться...

— Я была очень расстроена прошлой ночью, — сказала девушка, подходя ближе.

Отойди немного назад, чтобы она смогла сделать шаг вперед.

— Может быть, я слишком на тебя давлю. Может быть, ты не можешь просто принять что-то после девяти лет просто потому, что ты хочешь, просто потому, что ты чувствуешь... — он пожал плечами, желая, чтобы она поняла, как сильно он хотел ее в своей жизни, как сильно скучал по ней, как сильно любил. — Но я встречал много людей. Встречался с многими женщинами. И ничто не чувствуется так, как тогда, когда мы с тобой вместе. Ничего. Так что ты не можешь винить меня за попытку.

Вайолет глубоко вздохнула. Эти большие карие глаза смотрели сквозь него, в него, более интимно, чем любое прикосновение, и более душераздирающе, чем любая музыка. Она мучила его. Зак оглянулся на огонь.

— Но мне жаль, если я заставил тебя чувствовать себя неловко. Мы не должны…

— Это пугает меня, — сказала она тонким голосом, покачиваясь на цыпочках, глядя на пол.

Он продолжал сидеть, сгорбившись перед камином, но пристально смотрев на нее.

— Что я люблю тебя?

Она кивнула.

— Потому что ты меня не любишь?

— Нет! Я...

Зак был удивлен, увидев огонь в ее глазах, яростное несогласие, которое, как он надеялся, он толковал правильно. Девушка открыла рот, как будто хотела что-то сказать, затем беспомощно закрыла его, отводя взгляд. Она глубоко вздохнула, ее грудь приподняла рваный край толстовки настолько, чтобы он мог увидеть ее кожу, выглядывающую из-за пояса ее леггинсов. Его внутренности сжались, но мужчина заставил себя поднять взгляд к ее глазам.

— Потому что мы такие разные. Потому, что я видела, как ты выглядишь в своей стихии, и там нет места для меня, потому что ты видел меня в моей, и тебе там не понравилось. И потому... я знаю, что Йель был миллион лет назад, но я все еще не доверяю тебе.

Зак положил кочергу обратно на стойку и направился к стулу, в котором сидел в их первую ночь, когда они вместе пили скотч и поцеловались перед камином. Он держал свое лицо отвернутым от нее, чтобы она не увидела облегчения. Если бы Вайолет сказала ему, что не любила его — не могла любить его — у него больше не было бы никаких ходов. Если был шанс, что она любила его, была надежда, и надежда была всем, что ему было нужно, потому что он ждал ее.

— Я просил всего две недели. А ты готова сбежать после шести дней. Ты не даешь мне — нет, нам — шанса. Я хочу целых две недели.

Теперь, когда он сидел, она прошла весь путь в комнату, присев на край дивана, как можно дальше от него.

— Все между нами произошло так быстро, Зак. Я пытаюсь отдышаться.

— Всегда так было, — сказал Зак, наблюдая за ней. — Ты спала в моей комнате после трех часов знакомства, Вайли.

Она попыталась не улыбнуться ему, но улыбка победила, и она кивнула, как будто он был прав. Он почувствовал, как ее сопротивление начало рушиться. Он почувствовал, как стал ближе к ней, и заставил себя не набрасываться, не брать то, что она еще не предлагала.

— Целых две недели, — осторожно ответила она.

— Да.

Свет заморгал один раз, затем второй, потом остановился. Вайолет нервно огляделась, прежде чем посмотреть на него. Она сделала глубокий вдох, играя руками на коленях. А он ждал, наблюдая за ней. Одна прядь каштановых волос вырвалась из ее косы, и его пальцы дернулись. Чтобы сократить расстояние между ними. Провести большим и указательным пальцами по этой волнистой пряди, выпрямить ее, а затем отпустить, наблюдая, как та отскочет. Он сложил руки на груди и сделал вид, что все в порядке, несмотря на то, как его тело пульсировало от желания.

— Ладно.

Вайолет наклонила голову в сторону, и Зак услышал старую песню Сары Маклахлан в своей голове: «Сладкая. Сладкая, сладкая капитуляция — это все, что я должна дать». Он услышал это для себя, и для нее, услышал это для них, потому что они переступили на порог возможности, надежды. Буря бушевала и терзала пейзаж снаружи, но для него было только здесь и сейчас. Сейчас для него и Вайолет. Сейчас, для второго шанса. Сейчас для них, чтобы они снова нашли друг друга.

Заку говорили, что он не часто улыбался. Он усмехался. Ухмылялся. Но Зак улыбался Вайолет, которая владела его душой, которая, как он надеялся, в этот момент будет лучшей частью его жизни. Огонь потрескивал, поленья ярко горели, и ему было все равно, покинут ли они эту комнату снова. Мужчина наблюдал, как ее улыбка росла, пока не осветила все лицо, и легкий смех слетел с ее губ. Ее щеки покраснели, а глаза засверкали от озорства. Она была похожа на себя — полная трансформация назад к девушке, в которую он влюбился так давно — и вдруг Зак почувствовал легкость, какую никогда не мог вспомнить, чтобы ощущал, в своей жизни, потому что, пока она давала ему шанс, он сделает все возможное, чтобы заставить «их» сработать. На всю оставшуюся жизнь. Что угодно.

Зак наклонился вперед, приподняв бровь и опустив взгляд к ее груди.

— Ищешь что-то? — спросила она старым дерзким голосом. Опустив ресницы, чтобы флиртовать с ним. У него перехватило дыхание, и эрекция удвоилась в размере.

— Эй, Вайолет... — сказал он, закусив нижнюю губу, когда тепло наполнило его тело.

— Что? — спросила она, выпрямившись и выпятив к нему грудь.

— Будь честной. Хочешь писать или целоваться?

Она рассмеялась, и он увидел это по ее лицу — она вспомнила, как когда-то говорила ему те же самые слова. История не повторялась. Они не переписывали ее. Но она была их, чтобы грабить и делиться, и он больше не собирался позволять никому из них убегать от этого.

— Целоваться, — прошептала девушка, смотря ему в глаза, когда свет снова замерцал.

— Тогда давай целоваться, — сказал он, когда свет погас.

Глава 16

Четыре дня спустя Вайолет смотрела на огонь, уткнувшись щекой в грудь Зака, в то время как та приподнималась и опускалась, пока он спал.

За последние несколько дней они не покидали гостиную, предпочитая оставаться рядом с теплым свечением камина. В четверг утром Джон позвонил на стационарный, предлагая Заку сходить включить генератор, так, к счастью, у них была пара рабочих розеток на кухне, вместе с водой и теплом, но до этого они уже разбили лагерь в гостиной, и это ощущалось как «их» место.

Когда дождь и ветер, наконец, прекратились, они рука об руку пошли посмотреть повреждения в Винтер-Харбор. Было не очень плохо — несколько поваленных деревьев, много проводов и мусора. Владелец местного магазина сказал им, что будет еще несколько дней без электричества, и ни одному из них, возможно, не было это так уж и важно.

Они закончили «Мое место» в среду, когда буря бушевала снаружи. К вечеру четверга «Fall(en) Days» начало обретать форму. Вайолет написала слова после того, как они расстались в колледже, но отредактировала их для музыки Зака и играла с идеей падения и разрушения на протяжении всей песни. Зак наложил на стихи проникновенную, прерывистую мелодию и добавил запоминающийся припев, который проигрывался три раза и, наконец, заканчивал песню.

Падшее сердце, когда-то храброе и бьющееся, потерялось в лабиринте нелюбви.

Падшее сердце, теперь трясется от боли, о, эти потерянные дни.

Он все еще играл какую-то музыку, но Вайолет начала писать другое стихотворение в тишине своего сознания, лежа рядом с ним ночь за ночью. «Forged in Fire» обещала стать, скорее гимном о любви, словно Феникс, восставший из пепла потерянных шансов. Она работала над стихами каждую ночь, пока Зак спал, и каждое утро просыпалась под звуки гитары, тихо игравшей у нее за спиной с его любимого кресла. Ритм утвердился, когда они снова привыкли друг к другу.

Несмотря на то, что он, наконец, сказал ей «Я люблю тебя», Зак в основном держал свои чувства близко к себе, его задумчивые глаза серьезны и осторожны по своей природе. Он не разъяснял о своем признании и не говорил Вайолет, что любил ее каждую секунду, но бормотал это три раза, когда они занимались любовью, и каждый раз это делало ее кульминацию более интенсивной и сильной, чем она когда-либо испытывала в своей жизни.

Девушка посмотрела на него через всю комнату, оценивая различия между Йельским Заком и рокером Заком. Сейчас он был резче, чем в колледже, как внутренне, так и внешне, но в темной тишине ночи, когда она лежала, прижавшись к его твердому обнаженному телу, он тихо рассказывал ей все. Когда Зак убирал ее волосы со лба или слегка проводил пальцами по спине, он рассказывал ей, как ему никогда не удавалось простить своих родителей за то, что они относились к нему как к товару, а не к сыну. Он поделился тем, как жесткая, но постоянная любовь Коры удерживала его на грани от полного и абсолютного отчаяния после потери Вайолет и ухода из Йеля.

Мужчина рассказывал о том, как очутился в жизни рок-композитора после победы в конкурсе сочинителей песен в Джулиарде, как ухватился за издательскую компанию и быстро нанял менеджера. Он рассказал ей о том, как ему нравилось гастролировать первые несколько лет в качестве наемного гитариста, как он воспринял отношение «пошел ты», которое поначалу было распространено в мире хард-рока и хэви-метала, но как оно стало устаревшим за эти годы. Он хотел написать что-нибудь красивое. А потом он целовал ее, гладил по лицу с благоговением и благодарил за то, что она помогла ему сделать это, просто написав с ним снова.

Зак все еще пялился на ее сиськи каждый доступный момент, и она все еще дразнила его, что не скрывала ничего интересного. Но теперь, в отличие от Йельского Зака, он назвал бы ее лгуньей и уверенно схватил бы ее, скользнув рукой под лифчик, чтобы умело ласкать чувствительную кожу. Ее соски морщились по его команде, и он уверял ее, что это самое интересное, что мог предложить Мэн. Она льнула к его прикосновению, становясь горячей и мокрой для него, хваталась за его ремень и молнию, нуждаясь чувствовать его внутри себя, чтобы он наполнил ее, любил и овладевал.

— Ты начинаешь возвращаться в фокус, — сказал мужчина в субботу утром, наблюдая за ней из другого конца комнаты, когда она лежала на животе, на диване, жуя колпачок своей ручки. Так и было. Она тоже это чувствовала.

Она начала осознавать, как много себя она потеряла за годы, проведенные с Шепом, как променяла свое творчество и надежду на что-то прочное и безопасное. Девушка изменилась: внешне, тем, как одевалась, как говорила, как писала. Ее мировоззрение было скомпрометировано необходимостью вписаться в мир Шепа. И Вайолет вписалась в его жизнь. Но она не была собой.

И теперь она снова была с Заком, и чувствовала себя более свободной и живой, чем чувствовала себя со времен Йеля. Вайолет чувствовала, что день за днем расслаблялась, расцветала под вниманием Зака, его страстью и грубостью, купаясь в их взаимном уважении, когда они отполировали «Мое место» и «Fall(en) Days». Она чувствовала эту полноту в своем сердце и точно знала, что Зак был главным желанием ее сердца и недостающей половиной ее души.

И все же.

Слова «Я люблю тебя» не приходили. Они были ее последним убежищем, ее последней безопасностью, последней мерой контроля. Произнеся эти слова вслух в первый раз, она почувствовала такую сильную, изменившую ее жизнь боль, что ей нужно было быть уверенной, что он принадлежал ей полностью, что он никогда больше не причинит ей такой боли. И она все еще не набралась смелости спросить его, почему Зак никогда не возвращался к ней. Пока у нее не будет ответов, девушка не сможет полностью отдаться ему.

Каждый раз, когда они занимались любовью — на диване, полу, у холодных окон, где был ее самый эротически секс в ее жизни, горячие и холодные ощущения заставляли ее тело извиваться, ее спина дрожала, когда он вдавливал обжигающий жар своей плоти в ее тело — слова витали в ее голове. И ее тело, податливое и задыхающееся под ним, должно быть, передавало ее чувства, как бы ужасно она ни старалась их скрыть. Теперь она любила Зака больше, чем когда-либо.

Но знать это и иметь смелости сказать — это две совершенно разные вещи. А у Вайолет просто не было такого мужества. Пока что.

Джон позвонил в субботу днем, пока Вайолет писала на палубе. Зак поднял трубку, выглянул, чтобы убедиться, что Вайолет занята, и тихо пошел в свою комнату.

— Джонни.

— Зак. Как моя лачуга? Генератор работает?

— Да, все в порядке, приятель. Все хорошо. Спасибо, что перезвонил.

— Конечно. Ты сказал, что это важно.

— Да. Ты знаешь, как Малколм изводил мою адницу, чтобы я написал ему последние четыре песни для нового альбома? Ну, у меня есть две. И буду иметь все четыре, если вы дадите мне еще несколько дней.

— Да. Но я хочу баллады, Зи, а ты пишешь их сердитыми.

— У меня новый партнер, и этот новый материал — хорош, Джонни. Больше мейнстрима. Достоин Грэмми, говорю тебе.

— И ты хочешь потратить это на Savage Sons?

— Малк обещал десять тысяч за песню. Авансом.

— Он сделал это, не так ли? Из собственного кармана? Потому что я никогда бы этого не одобрил. Мы уже почти не даем авансов, Зак, и твой максимум — пять. Ты получаешь особое отношение из-за своего послужного списка, но не настолько же, — Джон остановился. — Ты получил расписку?

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что заплачу пять за песню, и они — мои, и я смогу отдать их кому захочу. Если он хочет платить тебе больше — это только между ним и тобой. Так ты не получил от него расписку?

Зак присел на кровать.

— Нет.

— Малколм скользкий маленький ублюдок. Ты мне нравишься, Зак, так что я буду честен с тобой. Эйс тоже пишет. И совсем неплохое дерьмо. Я слышал, как они вчера что-то записывали. Видел, как обедали вместе. Выглядели дружелюбно.

Зак вздрогнул.

— Ты знаешь, что мои стихи лучше, чем то дерьмо, которое пишет Эйс.

— Да, в этом я с тобой согласен. Но по факту, ты не здесь, Зак. Ты в штате Мэн. Пишешь... оперу.

Зак напрягся, думая о своем обещании Вайолет. Ему нужно было доставить двадцать тысяч долларов ей к следующей субботе. Хотя у него была большая часть денег в сбережениях, это почти уничтожило бы его. Должен был быть другой способ.

— Джон, а что если... что, если мне нужно заработать деньги? Быстро?

— Ты серьезно?

Зак стиснул зубы, ненавидя нетерпение в голосе Джона. Он знал, что его ждало, и боялся этого.

— Mechanics нужен гитарист, — сказал Джон. — Европейская часть их мирового турне. Начинается двенадцатого октября в Загребе (примеч. пер.: столица Хорватии) и по пути в Лондон, домой двадцать четвертого декабря.

— Сколько?

— Двести долларов в день. Без жалования.

— Ты что, издеваешься надо мной?

— Нанятая гитара не так уж много зарабатывает, Зак. Ты это знаешь. Это может быть не очень классно, но это быстро.

— В некоторые дни может быть два концерта! Это всего пятнадцать тысяч.

— Ну, вместе с двадцаткой, которую я дам тебе за четыре песни, ты будешь иметь большую часть того, что обещал Малк, не так ли? И рояли позже.

И что еще более важно, у него будут деньги Вайолет для нее.

— Или ты можешь рискнуть с Малколмом. Но концерт с Mechanics может и оборваться, если ты будешь чуть волочить ноги. Я активно ищу кого-нибудь.

— Дай мне неделю.

— У меня нет недели, Зак. Сегодня суббота? Я дам тебе время до утра вторника. Отдохни в выходные. И тебе нужно быть в Нью-Йорке к среде. Они уезжают в пятницу вечером, и тебе нужно будет поиграть с ними по крайней мере пару раз, прежде чем уехать.

Зак глубоко вздохнул, ненавидя Джона, Малколма, ненавидя Savage Sons и Mechanics.

Зак отключился. Он поднял телефон, чтобы швырнуть его через всю комнату, и остановился. Ему нужно было связаться с Малколмом и узнать, купит ли он песни. Если нет, то Заку пиздец: ему придется продать их песни и поехать в тур на три месяца — оставить ее на три месяца. Его внутренности перевернулись. Он даже не знал, любила ли она его, а он хочет оставить ее. Не было никакого шанса, что Вайолет будет ждать его; это как раз подтвердит ее худшие страхи насчет него. Но если он не согласится на концерты, то из-за него у нее не будет денег, чтобы выкупить контракт. Ей предъявят иск за нарушение, и Зак будет беспомощен, чтобы помочь ей.

Гастроли означали оставить ее. А не гастролировать — испортить ей жизнь и подвести. В любом случае, шансы на их долгосрочные отношения не выглядели хорошо.

— Бл***ть, — прорычал мужчина. Вставая, чтобы закрыть дверь в спальню. Он не мог все испортить. Не мог потерять ее и не мог подвести.

У него не было другого выбора. Зак должен был позвонить Малколму и сделать все возможное, чтобы сделка состоялась. Он набрал его номер.

— Малк слушает.

— Малк, это Зи! — он добавил в голос фальшивое легкомыслие.

— Че нужно, мудак? Больше моих унижений?

— Нет, мужик. Я эм.. здесь была плохая погода, поэтому я не мог перезвонить раньше. Но мне интересно, хочешь ли ты все еще мои песни, потому что...

— Вообще-то, Эйс не такой уж придурок, каким я его себе представлял.

Малколм надулся. Зак отсчитал с десяти до одного.

— Никто не знает твой голос так, как я, — сказал Зак.

— Да, но ты слишком занят для старого Малколма. Пишешь какую-то чертову рок-оперу или типа того.

— К черту это. Я написал песни для тебя. Две из них уже готовы. Ты можешь получить остальные во вторник, если наша сделка все еще в силе.

— Ты их уже написал?

— Ты сказал десять штук за песню, Малк.

— Хм. Я должен проверить, понравятся ли мне они.

— Мы так не договаривались, — в голосе Зака проскользнула злоба.

— Условия сделки поменялись.

Зак пытался контролировать свой тон.

— Хорошо, если ты хочешь, чтобы дерьмо Эйса испортило твой альбом, это твои похороны. Я умываю руки.

Он немного подождал. Еще немного. Тихонько постучал синкопированным ритмом по бедру, когда сомнения нахлынули на него.

— Ты такой засранец, Захария! Да, мне нужны твои чертовы песни!

Плечи Зака, которые были сильно напряжены, наконец, расслабились.

— Вторник подойдет? Я отправлю их по электронной почте, чтобы ты мог их проверить. Я вернусь в следующие выходные, чтобы записать их.

— Да, да, да. Лады.

— Не позволяй Эйсу трогать этот гребаный альбом. Он взорвет его. В плохом смысле.

Малколм засмеялся.

— Пошел ты, Зи. Да, хорошо.

Облегчение Зака было таким сильным, что он почувствовал его вкус. Ему не придется ехать в тур, а у Вайолет будут деньги.

— Эй, Зи, что заставило тебя передумать?

Зак потер запястье, и слово «девушка» неуверенно повисло на кончике его языка, прежде чем его рокерская личность взяла верх.

— Я не хочу, чтобы Эйс разрушил мою работу, вот и все. Я буду на связи.

— Верно, — сказал Малколм. — Пока.

Зак нажал на кнопку «отключиться», лег на кровать и уставился в потолок. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и почувствовал, как расслабились его напряженные мышцы. Это было почти провалом. Если бы Малколм решил работать с Эйсом, Зак был бы в очень плохом положении. Он вздохнул, благодарный, что увернулся от пули. Вайолет вернулась в его жизнь, и он намеревался сохранить ее в ней. Все складывалось воедино.

В ту ночь, когда они лежали голые под одеялом перед камином, Вайолет прислонилась к груди Зака, позволяя своим рукам распластаться по его мускулистой груди. Она посмотрела на него и ухмыльнулась, в то время, как Зак убрал с ее лица волосы, улыбаясь ей с теми сексуальными, ленивыми глазами, которые заставляли ее хотеть его, хотя он уже имел ее дважды. Девушка начала привыкать к тому, как он смотрел на нее, и это больше не заставляло ее задыхаться, когда видела, как любовь смягчала его жесткие глаза. Это согревало ее изнутри. Вайолет чувствовала себя томной и сексуальной. Это начало казаться чем-то, что принадлежало ей — этот взгляд.

Она взглянула на его гладкую, контурированную грудь.

— Когда ты стал таким большим?

— Любимый вопрос каждого мужчины, Вайли.

Девушка вздохнула. Стараясь не улыбаться.

— Я не это имела в виду.

— О, — выдохнул он, обнимая ее за талию и перемещая ее над своей эрекцией. — Это не так?

— Хорошо, Зак. У тебя громадный... — Вайолет опустила глаза, и ее щеки покраснели, что не имело никакого смысла, так как за последние несколько дней они провели больше времени раздетыми, чем одетыми. — Ну, ты знаешь.

— Не знаю. Мне нужно услышать эти слова.

Вайолет уловила его двойной смысл и застыла на секунду, прежде чем расслабилась. Она не скажет «Я люблю тебя» до тех пор, пока ее сердце не почувствует себя в безопасности, или пока она не будет готова, и Зак не собирался подталкивать ее к этому.

Он выгнулся, вращая бедрами и потираясь об нее.

— Ты же писатель, будь изобретательной.

То, как он сказал «изобретательной» было настолько грубо и грязно, что ее сердце забилось галопом. Одним из лучших сюрпризов о Заке было то, насколько он был уверен в себе и игрив, как любовник, а Вайолет, которая знала только вроде как механическое занятие любовью с Шепом, часто была застигнута врасплох его непосредственностью, а затем ее уносило, когда его глаза темнели до черно-серого, который требовал отдать ему все, что у нее было внутри,

Теперь девушка ухмыльнулась ему, облизала губы и скользнула вниз по его торсу, чтобы его член оказался между ее грудей, она наклонила голову, чтобы поцеловать головку быстрым чмоком. Когда она подняла свои глаза, его загорелись.

— Изобретательной? — девушка говорила низким и знойным голосом, обводя языком его пупок, а затем нежно дуя на влагу. Зак тихо застонал, его дыхание перехватило, и она улыбнулась. Вайолет схватила презерватив из стопки на тумбочке, разорвала обертку зубами и медленно раскатала по его жесткой, пульсирующей длине. — Огромный. Пульсирующий. Эрегированый. Массивный.

Мужчина перевернул ее на спину, давя своим весом на нее, и толкнулся в мягкий треугольник волос под ее животиком.

— Нетерпеливый, — продолжала она. Обхватывая его ногами за спину, когда Зак наклонил голову, чтобы пососать ее шею, облизывая дорожку к уху и захватывая мочку между зубами. — А-а-а! Пылкий... а-а-а... требующий... ах...

— Я хочу тебя.

— Тогда возьми меня, — вздохнула она, задыхаясь, когда он вошел в нее. Он держал ее глаза в своем плену, медленно продвигаясь внутрь, входя в ее тело с болезненной неспешностью, пока кожа его таза не прижалась к ее, пока он не стал толстым и полным — огромным, пульсирующим, эрегированным, массивным — внутри нее. Зак держался неподвижно, тесно связан с ней, его грудь вздымалась, задевая ее чувствительную грудь с каждым вздохом.

Его глаза скользнули по ее лицу, свирепые и горящие, как будто ему было больно смотреть на нее, но еще больнее было бы отвести взгляд.

— Я люблю тебя, — наконец проскрипел он, твердый и неподвижный внутри нее, словно желая доказать, что чувства важнее поступка, хотя капли пота выдавали опасную хватку его тела. Вайолет удерживала его взгляд. Она поняла. Она хотела, чтобы Зак опустил ее и нашел свое удовольствие с ней.

Протянув руку, что обхватить его лицо, она притянула его губы к своим и поцеловала его со всей любовью, прошлой и настоящей, в ее сердце, закружила своим языком вокруг его, когда мужчина начал двигаться внутри нее. И снова это чувство полноты, правды и правоты захлестнуло ее. За всю свою жизнь она никогда не чувствовала себя такой обнаженной, такой уязвимой ни с кем, как с Заком. Это было написано в том, как ногами она сжала его талию, как они двигались в ритме, взаимно определяемом их сердцами, как она приподнималась, чтобы встретить каждый его толчок, умоляя между вздохами, как сжимала его бедра и впивалась ногтями в его кожу. Сможет ли он прочитать ее? Знал ли он без произнесения ею слов? Чувствовал ли он это? Мог видеть?

Эта прекрасная боль скатилась под живот, и она застонала ему в рот, чувствуя, как она поднималась, достигая пика, а затем рухнула, когда Вайолет взорвалась вокруг него в судорогах изысканного удовольствия. Ее мозг наполнился эндорфинами, когда девушка сжала руки вокруг него, подергиваясь и изгибаясь, когда волна утихла.

Она смутно осознавала, как Зак вонзился в нее в последний раз, поцеловал ее чрево, когда он выкрикнул ее имя с придушенным криком. Зак сжал кулаки на простынях у ее головы, и, наконец, упал на нее сверху, измученный и удовлетворенный.

— Боже мой, — вздохнул он ей в шею, все еще дрожа и содрогаясь от отголосков. — Вайолет...

Девушка осторожно скользнула руками вверх по его спине, затем опустила их, чтобы запустить ногти в его идеальную задницу. Зак снова содрогнулся, теперь уже слегка.

Он начал вырываться, но Вайолет метнула руки к его бедрам, нежно удерживая их на месте.

— Не уходи, — прошептала она.

Зак скользнул обратно в ее скользкое тепло и уткнулся головой в ее шею, прижавшись губами к ее влажной коже.

— Я так сильно тебя люблю, — пробормотал мужчина.

Она обняла его, прислонившись щекой к теплой коже его плеча. Она прижалась губами к вершине маяка, а затем закрыла глаза.

Я тоже тебя люблю.

— Итак, — сказала девушка немного позже, когда он держал ее на руках, — Ты так и не ответил на мой вопрос. В Йеле ты не был таким большим. Я даже не помню, чтобы ты когда-нибудь ходил в спортзал.

Он вздохнул ей в шею.

— Ты, кажется, зациклилась на изменениях в моем теле, Вайли.

— Как будто ты против, Зи, — она провела своей рукой по его, которую он держал у нее под грудью, и Зак поцеловал ее в затылок.

— Хорошо, да. Я тренируюсь. Мне нравится, как оно чувствуется мускулистым и твердым.

— Должно быть, твоим фанаткам тоже это нравится, — фыркнула Вайолет, мгновенно пожалев, что показала ревность. Но она ничего не могла с собой поделать. Он был честен с ней насчет того, что спал со многими женщинами. Вайолет видела, как Флик протянула руку и прикоснулась к нему, будто имела на это право. Девушка знала, что не имела права расстраиваться или ревновать его к прошлому, но она это сделала. Казалось, ни одна женщина, ни до нее, ни после, не должна была возлагать на него свои недостойные ручонки. Как будто они должны были увидеть маленькую фиалку на внутренней стороне его запястья и знать, что он уже кому-то принадлежал. Она отпустила его пальцы и убрала его руку от своей груди, чтобы посмотреть на татуировку. Вайолет прижалась губами к ней, прежде чем положила его руку обратно, и он снова поцеловал ее в шею.

— Думаю, некоторым из них — да. Но больше этого не будет. Или, так и будет, но я буду под запретом.

— Почему это? — спросила она, ненавидя себя за то, что предлагала жалкую легкую наживку. Вайолет хотела услышать это от него — что он принадлежал ей, что не будет ни с кем, кроме нее.

— Потому что я занят.

Потому что я занят. Его слова заставили ее содрогнуться от удовольствия, прежде чем ее сердце защемило от идеи его снова уехавшего в тур. Женщины бросались на него каждую ночь. Тихая Гавань, каким бы блаженным время здесь не было, отгородило их от внешнего мира своим собственным маленьким коконом совершенства, не могло длиться вечно. Реальность была сложнее.

Вайолет перевернулась в его объятиях, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, любя укол тоски, вызванный тем, как кончики ее грудей коснулись его груди, и беспокоясь, как ее сердце распухло от любви к нему. Как будто он знал, как сильно она боролась со своими чувствами, он наклонил голову, чтобы поцеловать ее губы, затем проложил дорожку от ее щеки к шее, где прижался губами к ее пульсу.

Вайолет была рада, что в комнате было темно, за исключением золотых, оранжевых и лавандовых тлеющих углей в камине, отбрасывавших нежное, постоянное тепло. Трудные вопросы было легче задавать в темноте.

Зак задержал свои губы на ее горле, когда она прошептала:

— Ты действительно думаешь, что это может сработать? Как это все выглядит в твоей голове, Зак? Я буду оставаться на одну ночь в Нью-Йорке, а ты в Гринвиче? Мы будем встречаться по выходным? А когда ты будешь в туре?

Мужчина притянул ее ближе, уткнувшись лицом ей в шею, что немного приглушило его голос.

— Я не хочу, чтобы мы жили порознь.

— Ты хочешь жить вместе?

Он пожал плечами, затем откинулся назад и поцеловал ее в нос.

— Я хочу, чтобы у нас было собственное жилье.

Вайолет удивилась его целеустремленности. С того момента, как она вернулась в его жизнь, он казался таким уверенным в них, таким уверенным в их будущем вместе. Девушка слышала о таких вещах — пара, которая встречалась в школе, встретилась пятьдесят лет спустя, после того, как их супруги умерли, и поженились через неделю, влюбленные старшеклассники, которые встретились на двадцатой встрече выпускников, и как будто после их последнего поцелуя не прошло и секунды — но Вайолет никогда не думала, что что-то подобное случится с ней. Сама по себе она не была против, но скорость происходившего была резкой. От этого у нее перехватило дыхание, как будто она свободно падала, и хотя девушка не ненавидела это, она тоже не была и полностью согласна с этим.

— В Гринвиче? — спросила Вайолет.

— Если для тебя это нарушение сделки, то да. Но я бы точно не смешался с толпой, Вайли.

— Тогда Манхэттен? Но у тебя нет собственного дома. Ты арендуешь.

— Это не значит, что я не могу купить, мы не можем купить.

— Купить квартиру?

— Я возьму несколько концертов, если понадобится.

— Ты зарабатываешь пять тысяч за песню плюс рояли! У тебя не может быть проблем с деньгами.

— Ага, — тихо выдал Зак, отводя от нее взгляд. — Я не должен. Но мне не пришлось жить взрослой жизнью. У меня есть шикарная квартира, которой я почти не пользуюсь, и много потрясающих гитар. Я не очень много сэкономил. У меня никогда в жизни не было никого, за кого можно было бы отвечать.

— А теперь?

— Я повзрослею.

— Ради меня? — пробормотала она.

— Я сделаю для тебя все что угодно.

Девушка наклонилась вперед и коснулась его губ своими, любя сладкий, почти старомодный смысл его слов. Несмотря на его татуировки, пирсинг и жесткое поведение рокера, его некогда сумасшедший образ жизни и множество искушений, которые он встретил во время гастролей, он хотел заботиться о ней. Эта мысль была так сексуальна для нее, что у нее перехватило дыхание, лицо смягчилось от нежности к нему.

— Ты меня удивляешь, — прошептала девушка, снова целуя его.

— Нет. Все наоборот, — прошептал Зак в ответ. — Ты меня удивляешь. Все хорошее во мне благодаря тебе.

— Все это было здесь в тот день, когда я нашла тебя, Зи, — сказала Вайолет, поднимая руку между ними, чтобы коснуться родинки под его глазом. — Я видела это с самого начала.

Он слегка вздрогнул и обнял ее, прижимаясь губами к ее плечу и возвращаясь к их разговору.

— Значит, будешь жить со мной? В Нью-Йорке?

Вайолет чувствовала, что он торопился разработать план, и вздохнула, думая о суете Нью-Йорка, которую она оценила в малых дозах, но ощущалась сбивающей с толку как место для жизни.

— Не знаю, смогу ли я жить в Нью-Йорке.

— Тогда Бруклин. Или Нью-Хейвен. Все еще есть поезд, что идет из Нью-Йорка в Нью-Хейвен, верно?

Девушка откинулась назад, не сводя глаз с его крохотной родинки, чтобы они не наполнились слезами. Она сосредоточилась на ней изо всех сил, хотя это было бесполезно, и ее глаза все равно заслезились.

— Ты сделаешь это для меня? Переедешь в Коннектикут?

— Вайолет, ты не понимаешь. Я продолжаю говорить это, а ты не понимаешь. Я бы все сделал для тебя. Кроме как отпустил бы тебя. Я люблю тебя.

После этого Зак посмотрел ей в глаза, ожидая, что она ответит ему взаимностью на его слова.

Вайолет опустила глаза, сильные эмоции между ними и дискуссией о совместной жизни начали переполнять ее. Слабая паника неприятно сжала ее внутренности.

— Нью-Хейвен, где наша история стала запутанной.

— Там же все и началось.

— Действительно, запутанной, Зак.

— Хорошо, — он отпустил ее, с раздражением перекатываясь на спину, и часть ее почувствовала облегчение. — Жизнь запутана, Вайли. Любовь, запутанная штука. Если только ты не с Шепом, чертовым, Смолли. Тогда она разделена на идеальные кучки опилок, размером в спичечную коробку.

Зак отстранялся назад. Как же, он был прав. Черт побери.

— Не говори о нем так.

— Твой святоша бывший.

— Он мертв, Зак. Прояви хоть капельку уважения, — она натянула на себя одеяло, повернулась на бок к нему спиной. Да, он был прав. Но было предательством позволить ему так говорить о Шепе — ей это не нравилось.

Через несколько минут Вайолет почувствовала, как пальцами он нежно коснулся ее спины.

— Вайли? Мне жаль.

— Тебе и должно быть, — пробормотала она, все еще отвернувшись.

Зак снова перекатился на спину и раздраженно уставился в потолок. Что только что произошло? Они говорили о совместной жизни. И внезапно она переключила разговор на то, что произошло в Йеле. Она все еще не доверяла ему настолько, чтобы сказать «Я люблю тебя», даже когда это было написано на ее лице. Вайолет едва могла говорить с ним о будущем, и, как бы он ни ненавидел это признавать, мысли о ней с Шепом все еще вторгались в его разум в странные моменты и заставляли его хотеть ударить что-нибудь.

— Знаешь что, Вайолет? Давай разберемся с этим раз и навсегда, потому что меня тошнит от того, что это всплывает каждый раз, когда у нас действительно хороший момент. Черт, да, мы запутались. Мы были детьми, пытающимися разобраться в своих гребаных чувствах. И нет, я не мог с этим справиться. Ты была первой девушкой, в которую я влюбился, первым человеком, который полюбил меня. Прости меня за то, что я не распознал это чувство и не знал, что с ним делать, когда оно появилось на пороге. И да, я совершил самую большую ошибку в своей жизни, когда испугался и убежал. Но, черт возьми, Вайли, я не могу изменить прошлое. Я бы хотел. Хотелось бы мне не терять те девять лет на жизнь без тебя. Но теперь мы здесь, не так ли? — она не ответила, и что-то внутри него, что жаждало ее без слов, и определенно за пределами хороших решений, щелкнуло. — И пока мы все улаживали, ты прыгнула в постель Шепа через сколько? Три недели? Четыре? Сколько времени прошло, пока он стал тебя утешать, а?

Она обернулась к нему с яростным взглядом и резко села, схватив одно и одеял, чтобы прижать их к груди, пытаясь прикрыться.

— Ты такой мудак!

— Я мудак? — Зак тоже сел, обернув другое одеяло вокруг пояса. — Ты не могла подождать несколько дней, пока я соберусь с мыслями...

— Какими мыслями? Нравлюсь я тебе или нет? Мы проводили вместе все свободное время с первого дня занятий, а потом ты переспал со мной и ушел из моей жизни!

— Потому что слова «Я люблю тебя» показались слишком сильными для меня, Вайли. Извини, но это правда. Слишком важными. Окончательными. И слишком страшными. Когда-нибудь чувствовала себя так?

Ее глаза были широко раскрыты и разъярены, и он видел, как ее лицо покраснело даже в тусклом свете. Вайолет была похожа на вулкан, который вот-вот взорвется. А потом она это сделала.

— Почему ты никогда не возвращался ко мне? До того, как я сошлась с Шепом! После! Пять лет назад! Прошлым летом! Когда-нибудь! В любое время! Почему? Если ты любил меня так сильно, почему ты никогда не возвращался ко мне? — ее последние слова прозвучали в резком, сдавленном, рваном рыдании.

Он не дрогнул, но услышал, как его голос дрогнул, когда он ответил:

— Потому что ты уже двинулась дальше.

— В Йеле?

Он кивнул.

— Я должен был предположить, что сладкие слова из моих уст побудили бы тебя расстаться с ним?

— Да, — вздохнула она низко и яростно. — Да. Ты мог предположить это, Зак! Все, что тебе нужно было сделать, это сказать мне, и я была бы твоей.

Теперь он вздрогнул, ненавидя ее слова, потому что она лгала ему. Разве девушка не знала, что он пошел на ее поиски в ту же секунду, когда его чувства, наконец, обрели для него смысл той осенью в Йеле? К тому времени она уже не хотела его. Он посмотрел на фиалку на запястье, стараясь говорить спокойно, несмотря на волну гнева.

— В тот ноябрь, когда я, наконец, понял, что потерял, я хотел вернуть тебя, Вайолет, но ты была недоступна. Ты всегда была с ним. Ты переехала в его комнату так же, как переехала в мою. Я был уверен, что ты спишь с ним, и когда я думал об этом, я хотел умереть, — он пытался говорить размеренно, но было трудно контролировать боль, которая вновь возникла, когда он обсуждал те темные дни. — В те дни, когда я видел вас вместе? Когда он прикасался к тебе? Целовал тебя? Каждый раз, будто кто-то протягивал руку к моей груди и вырывал мое бьющееся сердце. Я никогда не видел тебя без его руки, перекинутой через плечо, его языка, трахающего твой рот, словно он пытался высосать из тебя жизнь. В конце концов, мне пришлось перевестись в Джулиард, потому что я думал, что сойду с ума, если и дальше буду за этим наблюдать. И в тот единственный раз, когда я подошел к тебе, ты выглядела так, будто упадешь в обморок или тебя вырвет, если я подойду на шаг ближе. Ты стояла и смотрела на меня, прислонившись спиной к своему богатому, популярному парню из братства, будто ты не могла смотреть на меня, словноя для тебя ничто. Я видел это, Вайолет. Ты можешь не помнить этого. Но я видел это в твоих глазах. Я знал. Знал, что мы полностью и бесповоротно расстались.

Глава 17

Вайолет точно знала, о каком моменте говорил Зак.

К тому времени она уже была с Шепом и стояла рядом, пока он разговаривал с парнями из братства. Тогда Вайолет заметила, что Зак решительно приближался в их сторону. Ее сердце разрывалось от боли, а воздух покинул легкие, оставляя их слабыми и пустыми, похожими на лопнувший шарик. Шеп не обратил внимания на заминку в ее дыхании, но его сильная рука на ее плечах была единственным, что удерживало ее на ногах. Когда Зак подошел ближе, его глаза сузились в яростные щелочки, он взглянул на Шепа, затем перевел взгляд на нее с того места, где остановился в нескольких метрах от нее. На долю секунды парень опустил глаза, прежде чем встретиться с ней взглядом. Она была уверена, что он собирался что-то сказать, и ее ноги были готовы подбежать к нему и броситься обратно в его объятия. Но Зак ничего не сказал. Он повернулся на каблуках и зашагал прочь, подняв воротник куртки, и исчез за ближайшим зданием. После этого она его больше не видела, и ходили слухи, что он перевелся в Джульярд, когда не вернулся в Йель в январе.

Вайолет посмотрела не него в свете костра, на боль, отразившуюся на его лице, когда он рассказывал о том, что было много лет назад. Резкость в его голосе поразила ее. Наконец она осознала, какую глубокую боль Зак испытал, когда они потеряли друг друга, и почувствовала, как исчезли последние барьеры для ее доверия к нему. Он любил ее. Он убежал. Но Зак хотел, чтобы она вернулась.

Вайолет наклонилась вперед, касаясь одеяла на его ноге, но он вздрогнул и отодвинул ногу, как будто ее прикосновение причиняло боль.

— Зак, — тихо сказала она. — Я помню тот день. Я так хотела подбежать к тебе, но знала, что буду унижаться, преследуя парня, который не хочет меня.

— Нет, — прорычал он. — Не лги мне, Вайолет! Я видел твое лицо!

— Мои ноги подгибались с каждым твоим шагом. Я наклонилась к Шепу, чтобы не упасть. Я смотрела на тебя, а ты на меня, и я ждала, что ты скажешь что-нибудь, схватишь меня, сделаешь что-нибудь, что даст мне знать...

— Нет! Это не то, что я видел, Вайолет! Я был там. Был единственным, кто стоял в одиночестве. Я помню!

— Ты... мое лицо... в смысле, да, я собиралась упасть в обморок, или меня стошнило бы, ты прав. Потому что я стояла с неправильным парнем, а нужный мне парень стоял передо мной. Все, что тебе нужно было сделать, это протянуть мне руку. Сказать мое имя. Что угодно, Зак. Любой знак, что ты хочешь меня, и я бы побежала к тебе.

Он медленно закрыл глаза и стиснул зубы. Пальцами он теребил край одеяла. Когда Зак снова открыл глаза, они выглядели стеклянными, опустошенными и побежденными. Его голос был мягким и ровным, натянутым от эмоций.

— Ты была с ним. Я не мог конкурировать с этим, Вайли. Я был жалким, тощим парнем из северной части штата Нью-Йорк на стипендии. Неуклюжим. И напряженным. Я разбил твое сердце и ушел от тебя, а он подхватил тебя на руки. Богатый качок из Гринвича. Мне нечего было тебе предложить. Я...

— Нечего? — она ахнула словно получила пощечину. — Думаешь, меня когда-нибудь волновали деньги? Деньги Шепа? Я никогда даже не думала об этом. Никогда!

— Ты сказала, что любишь меня! — взорвался Зак, указывая на нее пальцем. — Ты сказала это! Твои слова были: «Я люблю тебя, любишь ли ты меня в ответ или нет. И я буду любить тебя до тех пор, пока не перестану». И сколько же твоя любовь ко мне длилась? Пару недель? До того как к тебе подкатил Шеп, чертов, Смолли?

— Я так и делала!

— Что ты делала? — выплюнул он.

— Продолжала тебя любить!

— До тех пор, пока не перестала! — мужчина скрестил руки на мускулистой груди, которая вздымалась и опускалась от эмоций, его лицо было искажено и искривлено. — Ты выбрала его. Ты была с ним. Ты, бл*ть, больше не любила меня — я видел это по твоему лицу.

— Да пошел ты, Зак! — она то ли вскрикнула, то ли всхлипнула, вспоминая изнуряющую боль его отказа, такую же свежую, будто это произошло вчера. — Ты ничего не знаешь! Я любила! Любила тебя, ты невероятный мудак! Я пыталась забыть тебя, но ничего не вышло. Поэзия не сработала. Шеп не сработал. Гринвич не сработал. Написать книгу об этом не помогло. Смерть Шепа не помогла. Ничего не помогло. Я продолжала любить тебя. Я никогда не переставала!

Когда Вайолет поняла, что сказала, у нее перехватило дыхание, а глаза наполнились слезами. Она опустила голову, закрыв лицо дрожащими руками, потрясенная тем, что только что открылась ему и тем, как это вышло. Девушка с трудом выдохнула и закрыла глаза, пытаясь отдышаться.

— Нет, нет, нет, нет, нет, — прошептал он недоверчиво, одеяло упало с его талии, когда Зак наклонился вперед, чтобы встать на колени прямо перед ней, его дыхание коснулось ее лба, когда он прерывисто выдохнул. — Что ты сказала?

Девушка услышала замешательство в его голосе, когда руками он обнял ее, переплетая свои пальцы с ее так, что подушечками коснулся горячей, раскрасневшейся кожи ее лица.

— Что ты сказала, Вайли?

Он поднял ее голову к себе, и когда она открыла глаза, его — блестели, а лицо было искажено от боли, надежды и тысячи других противоречивых, вопиющих эмоций. Его грудь поднялась, будто он задержал дыхание, и его голос был самым мягким, самым разбитым, полным надежды шепотом, который она когда-либо слышала в своей жизни, когда он спросил:

— Что ты, черт возьми, только что сказала?

Вайолет не хотела говорить ему, что любила его вот так, после того, как они оба по колено увязли в обвинениях десятилетней давности. Но он смотрел ей в глаза, и не было смысла отрицать это. Она глубоко вздохнула.

— Я никогда не переставала, — выдохнула девушка с облегчением.

— Ты все еще любишь меня? — спросила Зак, опускаясь перед ней на колени. Он отпустил ее лицо, потянулся и стянул с нее одеяло, пока она не оказалась такой же обнаженной, как и он, колени к коленям. Дрожь желания пробежала по его спине, и он боролся с огнем в своих глазах. — Прямо сейчас? В эту минуту?

— Зак, я...

Он не дал ей закончить. Не в силах удержаться от прикосновения, он грубо потянулся к ней, и девушка позволила заключить ему себя в объятия. Ее грудь была прижата к его, а ее глаза — прекрасные карие глаза, полные страдания и неуверенности — были почти на одном уровне с его.

— Вайолет, любишь?

— Я... пожалуйста, я...

— Просто скажи. Любишь?

— Да, — прошептала она.

Зак никогда не испытывал оргазма без секса, но дрожь пробежала по его телу от ее признания, и животный инстинкт — овладеть ею, принадлежать ей — охватил его дикой волной ответной любви. Его мышцы напряглись и расслабились, когда он сел на пятки, потянувшись вперед, чтобы обхватить ее зад и посадить к себе на колени. Губами Зак впился в ее губы, и она обвила лодыжками его талию, а руками шею. Ему нравилось, как Вайолет отвечала на его ласки, как яростно и страстно, как крепко прижимала его к себе, пока он не мог понять, где кончается он, и начиналась она. Мужчина наклонился к ее губам, а руками придерживал ее голову, наслаждаясь этим моментом.

Она любила его. Вайолет все еще любила его, и как бы сильно он не хотел обладать ею, он хотел подчеркнуть невероятное качество момента, когда узнал, что Вайолет Смит все еще любила его. После стольких лет. После такого чертовски долгого времени она снова принадлежала ему. Зак скользнул языком в ее рот, продлевая мучительное желание пронзить ее своим твердым членом, прислушиваясь к звуку ее стона в глубине ее горла, а затем отпустил ее рот, чтобы провести губами вниз по ее шее. Она заерзала на его коленях, и его губы дрогнули, когда он поддразнивал ее своим самообладанием.

— Ты любишь меня, — прошептал он ей на ухо.

— Да.

Пальцами Вайолет запуталась в его волосах, посылая дрожь вниз по его позвоночнику, когда он протянул руку, чтобы обхватить ее лицо.

— Слава Богу, — прошептал Зак, снова впиваясь в ее губы.

Когда он поцеловал ее, она протянула руку между ними, проводя кончиками пальцев вниз по его груди с мучительной медлительностью, ожидание скопилось между его бедрами, когда Вайолет, наконец, остановилась у напряженных V— образных мышц, которые вели к его эрекции.

Мужчина откинулся назад, ожидая, когда она откроет глаза, и когда она сделала это, схватила его за член, держа горячую, твердую плоть в своих пальцах.

— Да, — снова прошептала она.

— Навсегда, — пробормотал он, его глаза затрепетали, а дыхание перехватило, когда девушка начала двигать рукой.

— Возможно, — сказала она, и он услышал нотку юмора в ее голосе, когда она потянулась рукой за презервативом в куче на полу у камина. Вайолет зубами открыла обертку, и он откинулся назад, чтобы она могла надеть его на него. Зак вздрогнул, весь чувствительный и готовый, когда она раскатала на нем тонкий латекс.

— Вайолет, — выдохнул он, когда она расположилась над его головкой, дразня его используя свою руку, чтобы удержать его на месте. Он тяжело дышал. Зак хотел, чтобы она сказала это. — Скажи, что любишь меня.

Но она этого не сделала. Вместо этого она медленно опустилась на него, расслабляясь, затем немного приподнялась, прежде чем снова опуститься, удерживая его взгляд, пока он входил в ее тело. Когда мужчина полностью вошел в нее, Вайолет выгнулась навстречу ему, его таз коснулся ее, желая обладать ею, знать, что она принадлежала ему всеми возможными способами. Зак снова завладел ее губами, накручивая ее волосы вокруг своего руки, пока не прижал ее голову к своей, почти грубо, снова и снова врезаясь в нее. Вайолет царапнула ногтями по его спине, и он обхватил ее зад, чтобы подтолкнуть ближе, чтобы взять его еще глубже. Она застонала, впиваясь зубами в его плечо.

Черт, это было горячо.

Он застонал от боли и удовольствия, вращая бедрами и Вайолет вскрикнула, впиваясь ногтями в его спину.

— Скажи это, Вайолет.

— Зак, кончи со мной. Кончи со мной... — пробормотала она.

Давление внутри него нарастало, сжимаясь, поднимаясь и пульсируя все быстрее и быстрее. Она откинула голову назад, и Зак почувствовал, как ее мышцы начали сокращаться вокруг него, вбирая его глубже в ее горячий, влажный центр, и он потянулся к ее лицу.

— Вайолет, посмотри на меня, — прохрипел он, не двигаясь, используя каждую каплю силы, чтобы контролировать свой неминуемый оргазм.

Девушка открыла глаза, расширенные до черноты, и, тяжело дыша, прижалась к его лицу. Выражение ее глаз сделало почти невозможным сдерживаться и не кончить. Она вот-вот распадется на части, и он знал это и хотел, чтобы она это сделала, но сначала, он должен был услышать, как она это скажет.

— Я люблю тебя, Вайолет. Навсегда.

— Я твоя, — прошептала девушка, закрывая глаза. Она сжала свои внутренние мышцы раз. Другой, затем дернулась в его руках, вызывая спазм внутри своего тела, который заставил ее мышцы напрячься и расслабиться снова и снова в тугом, быстром темпе, вибрируя против его плоти. Умопомрачительно. Его глаза закатились, а разум онемел.

Зак зарычал, не в силах больше сдерживаться, толкаясь в последний раз и кончая внутри нее. Его мышцы задрожали, напряглись, потом расслабились. От волн наслаждения его блестящая кожа становилась то горячей, то холодной, когда он отдавался восхитительному удовольствию близости с женщиной, которую любил.

Вайолет рухнула на него, положив голову ему на плечо, и он почувствовал вибрацию, заставившую ее задрожать в его руках, даже когда ее тело расслабилось и томно прижалось к нему. Он осторожно опустил их на пол, натянул на них одеяло, и она прижалась к его груди. Мужчина ничего не сказал, и она тоже, и через несколько мгновений ее дыхание стало ровным и глубоким.

Зак смотрел, как девушка спала при свете огня, убирая волосы с ее лба.

Она сказала «Я твоя», но не «Я люблю тебя».

Мужчина притянул ее как можно ближе, положив подбородок ей на макушку, и закрыл глаза, желая, чтобы его сердце не ощущалось таким тяжелым, желая, чтобы она не сдерживалась, желая, чтобы слов, что она принадлежала ему, ему было достаточно.

Вайолет подскочила на ноги, когда на следующее утро зазвонил ее мобильный. Электричество было включено уже несколько часов назад, а это означало, что холодильник работал, и Зак отправился в город за продуктами. Он сказал ей, что сегодня вечером сделает свое фирменное, что бы это ни значило. В колледже она никогда для него не готовила, как и Зак для нее, так что девушка понятия не имела, чего ожидать. Единственное, в чем она была уверена, так это в том, что он будет десертом, так что, откровенно говоря, ужин не имел значения.

Вайолет перевернула телефон, чтобы проверить, кто звонил. Софи.

— Софи!

— Боже мой, Ви! Ты в порядке!

— Ты пыталась до меня дозвониться?

Зарядка в телефоне Вайолет закончилась еще в выходные, и она забыла его подзарядить после того, как позвонила матери, чтобы сказать ей, что она в порядке.

— Э-э, у вас там была небольшая буря. Это показывало во всех новостях! Конечно, я волновалась!

— О, Софи. Извини. Мой телефон... ну я его не заряжала, так что...

— У вас не было электричества?

— Да, несколько дней. А еще обвалилось пара деревьев. Во всяком случае, нам не повезло. Электричество появилось только сегодня.

— Боже! Это улов. Я удивлена. Что ты осталась. Или нет? Как дела с этим придурком?

— Он не... Господи, Софи. Это неуместно. Ты никогда не встречалась с ним. И он сильно изменился. Он не...

— О. Мой. Бог. Ты спала с ним!

— Что?

— Вайолет Смит! Ты спала с Нэшем?

— Заком.

— Все равно. Ты сделала это, не так ли? Ты вся в обороне и эмоциональна по отношению к нему, так что ты определенно с ним спала. Держу пари, ты попала в ловушку шторма, и он, вероятно, развел огонь и сорвав с тебя одежду, опустошал тебя, пока снаружи бушевала буря.

Вайолет закатила глаза. Софи имела склонность применять свое мировоззрение к реальным жизненным ситуациям, которые не требовали особой драматичности. С другой стороны, сорванная одежда, опустошающая, бушующая буря — она была не так и далека от правды.

— Скажи мне только одно — это было хорошо?

Вайолет усмехнулась. Хорошо?

— Нет.

— О, — в голосе Софи слышалось разочарование. — Прости, Ви.

— Хорошо даже и не близко к тому, что я испытала. Он взорвал мой разум.

— Надеюсь, ты отплатила ему, отсосав его...

— СОФИ!

— ВАЙОЛЕТ! Это ты шлюшка, а не я!

— Заткнись, — она хихикнула, вспоминая изречения из всех фильмов для подростков, которые она смотрела в старшей школе. — Если ты любишь мальчика, то ты уже не шлюха.

— Любишь? Подожди, Ви... это так? Ты уверена?

— Как ты и говорила, у меня было много незаконченных дел. Незаконченных потому, что я никогда не переставала его любить. Я любила его, сколько себя помню. И снова быть с ним? — она глубоко вдохнула, проглотив комок в горле. — Мы хотим дать шанс нашим отношения. Посмотрим, получится ли у нас.

— Ух ты, милая, — Софи замолчала. — Вау, я просто... счастлива за тебя. Все идет очень быстро, да?

— Думаю, да. Если ты имеешь в виду «влюбиться» в кого-то в колледже и сойтись вместе девять лет спустя.

— Можно и так на это посмотреть.

— А как же еще?

— Ты не общалась с ним много лет. Ты уверена, что знаешь его?

— Да. Я имею в виду, в некоторых аспектах он сейчас совершенно другой. У него непристойное количество татуировок. И пирсинг. И лохматые каштановые волосы. Я ненавижу музыку, которую он любит. Но у него то же сердце, та же душа. Он все еще пишет музыку, от которой у меня подгибаются пальцы на ногах, и то, как он меня трогает... он изменился, но остался прежним, — она подумала о том, что Зак сказал о взрослении для нее. — Я думаю, мы сможем найти место друг для друга в наших жизнях.

— И он любит тебя.

— Я в этом уверена.

— А как же Шеп? Все те годы, что ты провела с ним? Что это было? Это была любовь?

Сердце Вайолет болезненно вздрогнуло, когда она услышала имя Шепа, от чувства вины комок в горле, казалось, удвоился в размерах. И вдруг ей пришло в голову, что может быть, она до сих пор не сказала Заку, что любила его, потому, что еще не совсем отпустила Шепа. Не то чтобы она до сих пор любила его, или когда-либо любила по-настоящему. Девушка потратила лучшие годы Шепа, будучи все еще глубоко влюбленной в Зака. Но она кое-что должна была Шепу, за его доброту и преданность, и пока она не заплатит этот долг, возможно, она не сможет принадлежать кому-то другому.

— Шеп был хорошим мужчиной, — мягко сказала Софи.

Вайолет согласилась. Шеп был хорошим человеком. Хорошим мужчиной, который заслуживал лучшего, чем она, гораздо лучшего, чем женщина, которая все время была влюблена в кого-то другого.

— Ви, ты еще здесь?

— Я никогда не была влюблена в Шепа, — произнесла она. — И я чувствую себя ужасно. Он мог бы найти кого-то, кто действительно полюбил бы его, а вместо этого, он потратил все эти годы со мной.

— Только он знал, было напрасно это или нет. Он оставался с тобой.

— Я все время чувствовала себя виноватой, — призналась Вайолет. — Я никогда не говорила Шепу, что люблю его. Ни разу за все эти годы. Я говорила, что он мне небезразличен. Я говорила, что он мне нужен. Что он для меня целый мир. Но я никогда не говорила ему, что люблю его, потому что это было бы ложью. И вот я здесь. С Заком. И это не было бы ложью, но я все еще не могу произнести этих слов. Я не могу заставить себя сказать их, и я знаю, что он этого хочет, но я...

— Почему? Почему ты не можешь сказать это? Я думала, ты сказала, что...

— Так и есть. Я чувствую это к нему. И он мне столько раз говорил это, что я уже сбилась со счета, — сказала Вайолет, чувствуя себя смущенной и немного несчастной. — Думаю, он знает, что я чувствую. Я просто не сказала этих слов.

— Ты и не должна. Пока не будешь готова. Это большие слова.

— Я говорила их только один раз, — сказала Вайолет. — Ему, девять лет назад. И все прошло не очень хорошо. Это пугает меня. Я не хочу повторять их, пока не буду готова. Полностью готова.

— Хочешь мой совет, Ви?

— Угу.

— Прошел год. Уладь все с Шепом в своей голове. Попрощайся с ним. Двигайся дальше. Похоже, у вас с Заком есть шанс. Вы, конечно, держались друг за друга достаточно долго. Когда будешь готова, когда ты больше не сможешь держать слова внутри, сделай глубокий вдох, посмотри ему в глаза, и пусть слова сорвутся с твоих губ. Ты любила его тогда. Ты любишь его сейчас. Тебе просто нужно найти в себе мужество и сказать это. Своим собственным стилем.

Скажи это по-своему.

(Тогда. Сейчас. До сих пор). Ты всегда был моим.

(Тогда. Сейчас. До сих пор). Что бы мы не делали.

(Тогда. Сейчас. До сих пор). Теперь ты передо мной.

(Тогда. Сейчас. До сих пор). Тогда я перед тобой.

Слова начали складываться у нее в голове и она взяла карандаш. Когда «Forged By Fire» будет закончена, и все еще будет нужна одна песня, и Вайолет была уверена, что одна хорошая была на подходе.

— Софи, мне нужно идти. Могу я перезвонить тебе через несколько дней?

— О, Ви. Я же не сказала ничего плохого?

— Нет! Нет, нет, нет! Ты все сказала идеально. Ты совершенно права. Мне нужно найти в себе мужества сказать ему, моим способом.

— Ты вернешься в пятницу?

— В воскресенье вечером. Я планирую провести пару дней с мамой в следующие выходные.

Хотя она больше не была уверена в своих планах. Ей не нравилась идея выпускать Зака из поля зрения. Ей совершенно не хотелось засыпать без него хотя бы еще одну ночь.

— Позвони мне, как будешь ехать домой. И, Ви?

— А?

— Я рада за тебя. Ты знаешь. Что нашла его снова. Влюбилась снова. Больше никакой мисс Хэвишем, миссис Сабербан Селлаут. Просто будь осторожна, ладно?

Она едва расслышала предостерегающий тон в голосе подруги, отвлекшись на слова песни, которые сами собой складывались у нее в голове.

— Ага, да. Скоро поговорим, Софи.

Вайолет нажала на кнопку «отбой» и взяла карандаш, записывая слова, мелодия классической песни Джима Кроче «I’ll Have to Say I Love You in a Song» кружилась в ее голове, когда она писала песню любви для Зака.

Большую часть воскресенья она писала стихи к «Тогда. Сейчас. До сих пор», пока Зак вносил последние штрихи в их первые три песни, проводя долгие часы в студии в подвале, прежде чем, наконец, найти ее воскресным вечером, чтобы сказать ей, что он закончил репетировать и готов к тому, чтобы она присоединилась к нему, когда он смонтировал их официальную демо-версию.

— Вайолет?

Он наблюдал за ней из проема кухонной двери, его лохматые волосы обрамляли его лицо. Но больше всего ее пленили его глаза, темные, серые. Два или три раза после вчерашнего разговора с Софи она смотрела на него через гостиную, играющего на гитаре и отмечающего аккорды на листе бумаги перед собой. Девушка чувствовала слова в своей голове: «Эй, Зак». Он посмотрел бы на нее снизу вверх и она просто сказала бы их: «Я люблю тебя. Я любила тебя все это время». Но потом возникало паническое чувство, от которого у нее неприятно сжимался желудок, и она проглатывала эти слова прежде, чем успевала их произнести.

Теперь девушка чувствовала, что ее разум, тело и сердце воевали друг с другом. Ее сердце настаивало на том, что любило его — отчаянно, полностью, страстно — ее тело двигалось к нему с потребностью и желанием, но разум не мог или не хотел заставить ее говорить. Работая над песней, Вайолет чувствовала, как ее мужество росло. Девять лет она никому не говорила «Я люблю тебя», но она сделает это. Она хотела. Скоро.

— Привет, — тихо сказала Вайолет, сдвигая очки на лоб. — Как дела?

— Хорошо. Думаю, действительно хорошо.

Зак неторопливо подошел, и она наблюдала, как двигались его ноги в потертых джинсах. Она знала, что было под этими джинсами, и это заставило ее внутренности подпрыгнуть в предвкушении. Мужчина слегка отодвинул ее стул и сел напротив, положив ее ноги себе на колени. Он нежно потер их своими сильными пальцами музыканта.

— Ты можешь сделать перерыв? Пойдем, послушаешь, пока я буду записывать демо?

— Я бы смогла полюбить это

— А, так ты можешь произнести это слово.

Она смахнула несуществующую пылинку со свитера.

— Ты знаешь, как я к тебе отношусь.

Зак прикусил нижнюю губу и кивнул. Она услышала тоску и неуверенность в его голосе, когда он ответил:

— В большинстве случаев.

— Это правда, Зак, — она согнула колени и наклонилась вперед, накрывая его руки своими. — Но я не произносила этих слов девять лет. Ни маме. Ни Шепу. Никому. Просто позволь мне сделать все в моем собственном темпе, хорошо?

— Конечно, — сказал мужчина, выдавливая из себя улыбку. — Думаю, я заслуживаю того, чтобы подождать.

— Все не так. Я не пытаюсь тебя наказать. Я просто хочу, чтобы это произошло само по себе.

Он сжал губы.

— И я просто хочу, чтобы прошлое целиком и полностью осталось в прошлом, Вайли. Я хочу оставить это позади и двигаться вперед.

— Разве не этим мы занимаемся?

Он опустил ее ноги и откинулся на спинку стула.

— Да, думаю, так и есть.

— Ты думаешь? Мы уезжаем отсюда в пятницу, а в понедельник я еду в город, чтобы быть с тобой, посмотреть, как это выглядит в реальной жизни. Надеюсь, ты не просто думаешь.

— Я знаю, что прошу о многом, но я не могу быть более откровенным с тобой о том, что я чувствую и чего хочу, Вайолет.

— И я согласилась с этим, Зак. Со всем этим. Ты хотел быть вместе? Мы вместе. Ты хотел попробовать все сначала? Мы даем этому второй шанс.

— Знаешь, чего не хватает во всем этом заявлении, Вайли? Чего ты хочешь.

Ради Бога, они снова сошлись всего полторы недели назад, и да, это было потрясающе и чудесно, и она не могла представить, что потеряет его снова, но ей нужен был шанс, чтобы принять все это. Она еще не была готова к «вечности». Неужели он этого не видел? Подняв глаза, она увидела беспокойство и неуверенность в его глазах и не смогла этого вынести.

— Я хочу тебя, — тихо сказала девушка, протягивая к нему руку.

Зак наклонился вперед, взял ее под руки, посадил к себе на колени и обнял. Она положила голову ему на плечо, он поцеловал ее в лоб и погладил по непослушным волосам.

— Ладно, — его голос звучал неубедительно.

— Так и есть, — прошептала она ему в шею.

— Хорошо, Вайли, — сказал Зак, его голос был нежным и покорным.

— Хорошо.

Она откинулась назад и посмотрела на него, удивляясь тому, что снова оказалась в его объятиях, в ее сердце расцвела надежда, что второй шанс мог быть лучшим шансом.

— Хочешь пойти записать песню? — спросила Вайолет.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее.

— Я думал, ты никогда не спросишь.

Вайолет не знала, чего ожидать, когда он сказал ей, что они собирались записать демо на «Мое место», «Fall(en) Days» и «Forged in Fire», но увидев его за микшерным пультом управления, создавшего комнату для себя, и, наконец, сидящим на табурете с гитарой перед микрофоном, определенно заставило ее увидеть его в новом свете. Дополнительном свете. Профессиональный музыкант Зак, который знал дорогу в студии звукозаписи как свои пять пальцев. И, неожиданно, это было полное и совершенное возбуждение. Когда он учился в Йеле, он был студентом-однокурсником со смешным количеством талантов. Теперь, когда он взрослый? Он был мастером своего дела. И видеть изменение в его жизни от многообещающего студента-музыканта до порочного талантливого профессионального музыканта? Это заставило ее улыбнуться. По руке побежали мурашки. Это заставило ее хотеть его.

Вайолет сидела в помещении управления в наушниках, наблюдая за ним через стекло, чувствуя, как ее тело с нетерпением ждало, когда он закончит чтобы они могли использовать студию не только для записи музыки. Внезапно ей в голову пришла идея, и она улыбнулась, потянувшись к пуговице джинсов. Она расстегнула ее и молнию, стянула их и нырнула под пульт управления. Прохладная кожа кресла под ее голыми бедрами заставила ее вздрогнуть, когда ее тело начало согреваться.

Зак закончил второй дубль «Forged in Fire» и спросил у нее:

— Как это звучало?

Она сняла наушники и сняла свой свитер через голову, прежде чем нажать на кнопку, чтобы заговорить.

— Удивительно, — девушка слегка поерзала на сиденье, ее полуобнаженное тело было возбуждено и так чувствительно, что она знала, что ее внутренности вспыхнут в ту же минуту, как он поцелует ее. А теперь иди сюда и займись со мной сексом.

Зак не вставал со стула, и, казалось, что-то бормотал. Она снова надела наушники.

— Что?

— Ты готова еще к одной?

— Еще одной?

Я сижу здесь в одном лифчике и трусиках. Больше никаких песен. Секс. Секс, сейчас же!

— Да. Одну, что я написал. Эм... некоторое время назад.

Она встала и посмотрела на него через стекло. Девушка знала, что Зак не мог видеть ее отчетливо из-за тусклого света в помещении управления. Но он словно мог видеть ее. Его глаза были прикованы к стеклу, пальцами он слегка касался гитарных струн, ожидая ее ответа.

— Вайли?

Она нажала на кнопку.

— Как давно?

— Около девяти лет назад.

— О, — ее сердце бешено колотилось в груди и она снова села в кожаное кресло, наклонившись, подняла свой свитер и укрыла им свои колени. — Д-да. Я готова к еще одной.

— Ладно. Это для тебя, Вайолет.

Она прикусила нижнюю губу, нервно хрустнув костяшками пальцев, затем оперлась локтями о стойку и сделала звук чуть громче, когда Зак начал играть нежный, народный гитарный рифф. Она смотрела на его пальцы, когда зазвучала прекрасная мелодия, прекрасная и полная надежды, за девять лет в процессе, совершенно и чрезвычайно неизбежная.

Глава 18

Прошло много лет с тех пор, как Зак играл эту песню, но его пальцы двигались сами, легко вспоминая обманчиво легко звучавшие аккорды, которые он так долго совершенствовал. Он начал писать «Say the Words» в качестве терапии примерно через неделю после их злополучной ночи и закончил четыре недели спустя, тщательно выбирая самые красивые аккорды и разрабатывая специальный бридж. Это была чистая народная песня, мужчина и его гитара, потому что ей так нравилось больше всего.

Минула неделя

(Как ты сказала " я люблю тебя"),

Всего семь дней (Как ты осталась без меня)

Я слов не находил,

Хоть в сердце их хранил,

Хотя осознавал, что должен я сказать.

Минула неделя

(И гибель уж близка),

Всего семь дней

(И по щекам слеза).

Я слов не находил

Хоть в сердце их хранил

Хотя осознавал, что должен я сказать.

Он испытывал одновременно облегчение и разочарование, не видя ее лица. Эта песня была так далека от его зоны комфорта, что его желудок перевернулся, но она заслуживала услышать ее. Это была песня, которой Зак хотел поделиться с ней в тот день, когда подошел к ней. Он надеялся, что это докажет ей, что он любил ее. Что тосковал по ней. Что он был готов быть с ней. Но Зак опоздал — по крайней мере, так ему тогда показалось.

Его глаза горели, когда он приблизился к бриджу — самой мучительной части песни. Он не хотел, чтобы его голос дрогнул, поэтому он сделал глубокий вдох, прежде чем продолжить.

Твое лицо мне не дает воспрянуть ото сна,

Твои глаза питают боль внутри меня,

И кровоточит сердце от того лишь без конца,

Что рядом нет присутствия тебя.

Мужчина вспомнил ночи, когда лежал один в постели, надеясь, что она зайдет поздороваться. Сказать, что скучала по нему, и они все еще могли быть друзьями. Просто позволит ему быть рядом с ней, когда он разберется со своими сложными и пугающими чувствами. Но Вайолет была неожиданно сильной, держалась от него подальше и залегла на дно. Она знала его расписание и позаботилась о том, чтобы никогда не появляться там, где мог быть он. На самом деле, он почти не видел ее в течение этих многих недель, и с каждым днем, проведенным без нее, он понимал, что потерял. Зак понял, что оттолкнул.

Минула неделя

(Услышь мое признание)

На целую неделю

(Отдал тебе я душу на заклание)

Для нее я слов не находил,

Хоть в сердце их хранил.

Ради нее могу я откровенным стать

Чтобы бы смогла она меня понять.

Зак тихо закончил последние аккорды, затем пальцами удержал на месте струны. Он посмотрел на звукозаписывающую комнату, ища ее в темноте.

— Вайолет? — он позвал, но она не ответила.

Мужчина слез с табурета и осторожно поставил напротив него гитару, думая о том, как одиноко она выглядела в свете прожекторов, и что без него, она была просто инструментом — ничем, как и он без Вайолет.

Ей понравилось? Может она возненавидела эту песню? А может и его? Она не могла заставить себя сказать ему, что любила его, хотя он видел это в ее глазах. Не говоря этого, она держала частичку себя при себе, твердо удерживала, а он эгоистично хотел ее всю. Зак нуждался в ней всей, хотя понимал ее страхи лучше, чем кто-либо другой.

Мужчина поморщился и сглотнул, обеспокоенный ее молчанием. Выйдя из студии, он толкнул дверь звукозаписывающей комнаты.

Когда он вошел в теплую, полутемную комнату его встретила спинка кожаного кресла.

— Ви? — сказал Зак, не зная, чего ожидать.

Медленно кресло повернулось, пока его глазам не предстала полуобнаженная девушка его мечты, его единственная муза, любовь всей его жизни, вторая половинка его души. Лицо Вайолет было мокрым от слез, но улыбка ослепляющей, и внезапно он оказался перед ней на коленях.

Не говоря ни слова, она протянула руки и обхватила его лицо ладонями, чтобы поцеловать, когда он поднял ее с кресла и заключил в объятия.

Настало утро понедельника, и Вайолет была полна бодрости, а ее глаза горели. Три песни были закончены, а она все еще не сказала Заку, что любила его, но четвертая песня, которой она поделится с ним сегодня вечером, все ему расскажет. Все. Ее всю покалывало от предвкушения. Готовая или нет, девушка была полна решимости преодолеть свои страхи и рассказать ему о своих чувствах.

Вайолет предположила, что это было сочетание совета Софи и его песни в субботу вечером — то, как он понимал, как трудно ей было произнести те самые слова, вернуть ей которые у него составило сложность столько лет назад.

За последние полторы недели они решили положиться на судьбу и дать отношениям между ними реальный шанс. Зак вернется в Нью-Йорк в пятницу, а Вайолет присоединится к нему в следующий понедельник, после того как навестит мать и проведет ночь воскресенья в Гринвиче. Они выяснят остальное по ходу дела, но ей казалось, что наконец-то, ее жизнь началась. Она только желала, чтобы могла как-нибудь почтить память Шепа — сказать «прощай» ему и его великодушию раз и навсегда — но, может быть, она могла бы любить Зака и в то же время горевать по Шепу. Кто сказал, что эти два понятия взаимоисключающие?

Вайолет вышла из душа, вытерлась полотенцем и потянулась за туалетной сумкой, но та соскользнула со столешницы и содержимое вывалилось наружу. Девушка наклонилась, чтобы собрать вещи, когда что-то блестящее лежавшее в углу привлекло ее внимание.

Ох. О, Боже.

После несчастного случая она положила обручальное кольцо от Шепа в маленький бархатный мешочек и, должно быть, положила его в туалетную сумку. И вот, оно здесь.

Девушка сложила все обратно в сумку, затем потянулась за кольцом, соскользнув по туалетному столику, села на холодный кафельный пол, глубоко вздохнула и поднесла его к глазам.

Это была фамильная реликвия Смолли, массивный круглый бриллиант, окруженный изумрудной огранкой багет в изысканно украшенной платиновой оправе. Он почистил его перед смертью, вероятно, готовясь отдать ей.

Вайолет вспомнила то утро в их квартире. «Слушай, Ви, мы должны сделать все между нами официально. Ты и я. Я подумал, что мы должны...» Тогда он замолчал из-за страха на ее лице. И в основе ее страха лежал Зак Обри, которого она никогда не переставала любить. И вот теперь она с Заком, а Шепа уже не было.

Внезапно она вспомнила злые глаза Мэрайи Смолли в таверне в прошлый понедельник и поняла, что был способ почтить память Шепа в последний раз. Был способ попрощаться.

Вайолет резко встала и осторожно положила кольцо на туалетный столик. Ей нужно было одеться. Нужно было поехать в Бар-Харбор.

Вайолет, казалось, торопилась уйти, но она была скрытной по поводу того, куда направлялась. Перед уходом она посмотрела ему в лицо блестящими глазами и сказала, чтобы он был готов к праздничному ужину. У нее была их последняя песня... и кое-что, что должно было быть сказано.

Сердце Зака подпрыгнуло от обещания в ее глазах, и он страстно поцеловал ее перед уходом. Все в его жизни как будто сошлось воедино. После этих четырех песен он оставит эту крысиную гонку по написанию текстов. И хотя Зак больше не поднимал вопроса о том, чтобы снова вместе, его ободрило, когда девушка сказала, что приедет к нему в Нью-Йорк в следующий понедельник. Ему все больше и больше нравилась мысль о том, что они будут жить вместе в Нью-Хейвене, и он даже начал подумывать о том, чтобы преподавать в Йеле. Он стал хорошо известным на музыкальном факультете за то короткое время, которое там пробыл, и конечно же, выпускник Джульярда им не помешал бы. Мысль о том, чтобы вернуться в Йель и залечить нанесенные там раны, пришлась ему по душе. Но важнее всего на свете было то, что мужчина имел Вайолет снова в его жизни. И он намеревался удержать ее здесь. Навсегда. Они могли бы не спеша найти себе местечко в Нью-Хейвене и наладить ритм совместной жизни. По большей части он никогда не принимал ее как должное. Он больше никогда не будет эгоистом. Его жизнь крутилась бы вокруг нее: чего она хотела, в чем бы нуждалась, в любви к ней. Потому что жизнь без нее просто не стоила ничего.

Некоторое время он бродил по дому, проверяя несколько великолепных гитар Джонни в студии и откладывая неизбежный звонок Малколму, чтобы узнать, что он думал о трех законченных песнях. Спустя час Зак взглянул на часы и стиснув зубы, набрал номер.

Зака перенаправили сразу же на голосовую почту, что его очень удивило, но также и наполнило ужасом. Он знал Малколма. Зак был с ним в туре четыре или пять раз и был его любимым автором песен. Малколм никогда не выключал телефон, если только не записывал. Зак позвонил в офис «Cornerstone» и был переведен в студию.

— Студия «Cornerstone».

— Трейси? Это Захария Обри.

— Привет, Зи. Как делишки?

— Я в ударе. Малк там?

— Да, он в запое и ведет себя как придурок. Торчит в студии уже около двадцати часов.

— Да?

— Угу. Эйс написал довольно неплохое дерьмо, Зи. Удивил всех.

Зак прислонился к кухонному столу, его сердце безжалостно колотилось в груди.

— Зи, ты тут? Хочешь, чтобы я прервала сеанс?

Черт, да. Прерви этот гребаный сеанс, и пусть Малколм скажет мне, что сделка отменяется. И если он это сделает, он никогда, никогда больше не получит ни одной из моих песен. Никогда.

— Нет, Трейси. Спасибо.

— Без проблем. Хорошего тебе дня.

Телефон дважды запибикал, прежде чем подняли трубку.

— Студия «6», это Майк.

— Майк, это Зи.

— Привет, Зи! Где, черт возьми, ты был, чувак?

— В Мэне. Позови Малколма.

— Вот дерьмо. Ты только что разминулся с ним. Он и группа ушли с Эйсом.

— Где Джонни?

— Эм, он, э-э... он...

— Я знаю, что ты жестикулируешь ему, Майк. Дай ему трубку. Сейчас.

Мгновение спустя в трубке раздался голос Джона:

— Зи-и-и!

— Мудак.

— Эй, ты не можешь со мной так разговаривать.

— Как захочу.

— Я же сказал тебе, получить подтверждение в письменном виде, нет?

— Я уточнял у него это три дня назад. Он сказал, что купит песни.

— А я говорил тебе, что он скользкий ублюдок. Потребовалось лишь немного убеждения, чтобы заставить его взять дерьмо Эйса.

Зак не мог поверить, что был так слеп. Он сжал руку в кулак и прорычал:

— Как сильно тебе нужен был гитарист для «Mechanics», Джонни? Ты действительно, такой подонок? Ты втиснул Малколму песни Эйса, только чтобы я смог поехать в тур?

Джонни рассмеялся.

— Что я могу сказать? Ты — лучший, Заки. Думаю, я отправлю тебя в тур, ты вернешься, и мы поговорим о еще нескольких песнях.

Лицо Зака вспыхнуло, дыхание перехватило.

— Я больше не хочу работать с «Cornerstone».

— Разве ты не говорил, что тебе нужны деньги?

Зак прикрыл трубку ладонью и заорал «Бл***ть!» изо всех сил.

— Полегчало? Давай теперь поговорим о бизнесе.

— Поступи правильно, Джонни. Купи песни так, как мне обещал Малк.

— Не могу. Я куплю их по обычной цене.

Что бы ты делала, если бы могла делать все?

Сочиняла бы стихи.

В его воображении промелькнуло лицо Вайолет. Ему нужно было, чтобы у нее было достаточно денег, чтобы выплатить аванс и выкупить контракт. Зак нуждался в том, чтобы она была в безопасности и окружена заботой. Ему нужны были для нее все сорок тысяч.

— Мне нужно больше денег.

— Отлично. Тащи свою задницу сюда на завтра. Ты уезжаешь в Загреб в пятницу. Тридцать шесть городов. Сорок два шоу. Я заплачу тебе тридцать пять за песни и тур. Беспроигрышный вариант.

Для тебя, слизнявый ублюдок. Зак поморщился, но у него не было выбора. Ему придется отправиться в турне.

— При одном условии.

— Я не могу тебе заплатить больше за песню, Зак.

— Я не хочу больше. Я просто хочу все это. Каждую копейку. Вперед. Плюс еще пять, которые я буду тебе должен, — он потер большой палец, пытаясь сообразить, что скажет Вайолет. — Сорок тысяч за песни и тур.

— И зачем мне это делать?

— Потому что я не поеду, пока ты не согласишься. Я написал «Driving Rain» и большинство других песен для этого проклятого тура, и никто не знает запилов (прим.: гитарное соло с резким звучанием, обычно демонстрирующее технические возможности инструмента и исполнителя) так, как я. Ты знаешь это, и я знаю это. Это единственная причина, по которой ты заставляешь меня отправиться в путь. Ты уже показал себя этим ходом: «Mechanics» — товар, спрос на который растет, и ты не можешь позволить себе иметь непрофессионала в этом туре.

— Ты самодовольный маленький ублюдок, Зи, даже если ты прав. Хорошо, что ты такой талантливый. Отлично. Сорок тысяч и ты напишешь хит для Mindy May за последние пять. Чтобы он взорвал чарты. К Новому году.

— Черт, — прошептал он себе под нос. Единственное, что он ненавидел больше, чем сочинение песни по контракту — это сочинение песни для подростковой аудитории. — Хорошо, — простонал он.

— Чек подойдет?

— Нет, — сказал Зак со сталью в голосе. — Кого ты знаешь в «Masterson»?

— Которое издательство?

— Да.

— Пару редакторов, думаю. Ни одного из них не знаю хорошо. Знаешь, эксклюзивные ужины, игры в гольф, рождественские вечеринки. Не часто пересекался, но лично знаком с парочкой из них.

— Выбери того, которого ты знаешь лучше всех.

— Хм, Герман Хили. Думаю.

— Когда мы закончим разговор, ты позвонишь Герману Хили и получишь контракт для моей подруги Вайолет Смит. Через час он позвонит ей на мобильный и сообщит хорошие новости: «Masterson» берут ее книгу стихов, и они хотят предложить ей контракт и аванс в сорок тысяч долларов — я хочу, чтобы ты отдал мои сорок тысяч «Masterson». Ты понял? Сделай это, и я поеду на гастроли. И у тебя будут песни. Мы будем квиты.

— Если это заставит тебя поехать в тур? Меня это устраивает. Я позвоню и договорюсь о межофисном чеке, — Зак мог сказать, что Джонни все записывал. — Зак, ты знаешь, что это абсурдный аванс для нового автора, верно? Не говоря уже о поэзии. Кто такая, черт побери, Вайолет Смит?

— Кто-то, кого я знал давным-давно. В Йеле.

— Ах. Понятно. Нет дела лучше незаконченного.

— Кроме дел с тобой, ты, манипулирующий придурок.

— Ты должен быть здесь завтра утром, Зак. Я доверяю тебе.

— Я никогда не давал тебе повода не делать этого, — ответил он. Его сердце болело от того, что он собирался сделать с Вайолет. — И еще кое-что, Джонни, иначе сделке конец. Мое имя не упоминается. Никогда. Ты меня понял? Она никогда не должна узнать, что я это подстроил. Все, что она знает, это то, что они полюбили ее работу и предложили ей контракт. Все.

— Конечно, Зак. Никогда не думал, что ты романтик в шпионском стиле. Застой, да?

— Увидимся завтра.

— В репетиционной студии в десять.

— Пошел ты, Джон, я же сказал, что буду.

Он положил трубку. Как только Зак попросил о сделке, понял, что должен сделать. Вайолет наконец-то вернулась с распущенными, беспорядочными волосами и душераздирающим творчеством. Он вспомнил первые дни после их воссоединения и то, как критически она относилась к своим стихам. Если он скажет, что купил ей контракт на книгу, она не только снова потеряет веру в свой талант, но и возненавидит его за то, что он лгал, целуя ей задницу и ее уверенность в себе пострадает. Это могло поставить под угрозу ее творчество. Второй раз в жизни он не мог отнять у нее что-то важное. Нет. Зак этого не сделает.

Мужчина думал о Вайолет и ее неспособности сказать ему, что она любила его. О том, как девушка откладывала разговоры о совместной жизни и более прочном, чем визит к нему в Нью-Йорк в понедельник будущем. Может быть, ей нужно было немного пространства, чтобы разобраться во всем. Может, нужно было решить, участвовала она в этом или нет, потому что мужчина планировал остаться с ней навсегда, а она даже не могла сказать ему «Я люблю тебя».

Он направился в свою комнату, чтобы начать собираться. Зак чертовски не хотел оставлять ее, но как бы ему ни было больно признавать это, это могло быть к лучшему. Это дало бы ему правдоподобную причину согласиться на гастроли и дало бы ей пространство, чтобы понять, чего она хотела. И Зак чертовски надеялся, что это был он.

Вайолет глубоко вздохнула, прежде чем выйти из машины. Территория Смолли включала в себя большой дом — массивный коттедж в Нантакетском стиле с шестью спальнями, гостиной, столовой, залом, изысканной кухней, медиа-залом и кинозалом, а также, крышей со свесом, которая окружала все жилище и служила верандами при каждом удобном случае — плюс, двух небольших коттеджей для гостей, построенных из той же серой гальки, что стояли на правой стороне участка. Оттуда к дамбе спускалась зеленая лужайка, усыпанная остатками листьев, оставшихся от урагана. Шикарный лодочный сарай соответствовал дизайну дома и коттеджей, а причал с просторными сиденьями выглядел заманчиво, несмотря на октябрьский холод.

Вайолет провела здесь с Шепом много счастливых летних дней. В основном счастливых. Не так ли? Когда Шеп закатывал на слова матери за ее спиной глаза, Вайолет улыбалась. Всегда было время покататься на лодке или искупаться, поиграть в футбол с друзьями из Йеля и устроить барбекю, которое продолжалось до глубокой ночи. Она почти слышала призрачное звяканье бокалов, наполненных знаменитым джином и тоником мистера Смолли, и чувствовала запах очага, который согревал их летними ночами, когда они обменивались историями и слушали регги на открытом воздухе. Да, признала она, несмотря на чувства к Заку, которого она любила всем сердцем, для этого тоже было место.

Вайолет посмотрела на себя в зеркало заднего вида и впервые осознала, как сильно изменилась за последние двенадцать дней. Ее каштановые волосы свободно рассыпались по плечам, и она не накрасилась. Медные серьги-кольца, которые Зак купил ей на прошлой неделе в Бар Харборе, казались ей вычурными и претенциозными в ее ушах. Она не могла отрицать, что они ей шли. Девушка посмотрела на свои джинсы, футболку с эмблемой Йельского университета и простые кроссовки. Исчезла застенчивая жена из пригорода. На ее месте сидела Вайолет Смит, выздоровевшая, вспомнившая и помолодевшая.

Она позвонила в дверь и молодая латиноамериканка в традиционной черно-белой униформе горничной открыла ее, на лице девушки появилась удивленная и одновременно радостная улыбка.

— Мисс Вайолет!

— Hola, Alejandra (с исп. Привет, Алехандра), — сказала Вайолет, порывисто прижимая к себе хорошенькую темноволосую девушку. — Qué tal? (с исп. Как дела?)

— Все хорошо, мисс Вайолет, — она отпрянула, отпуская Вайолет, и выражение ее лица стало печальным. — Мне так жаль. О господине Шепе.

Вайолет поморщилась и кивнула.

— Мне тоже.

— Александра? Кто там у двери? Александра?

Миссис Смолли появилась на площадке, разделяющей лестницу на две части. Она склонила голову набок, застегивая серьгу, и была одета в элегантный костюм из мягкого розового твида. Когда она подняла глаза и увидела Вайолет, на ее лице отразилось раздражение, прежде чем она постаралась изобразить безразличие.

— О, Вайолет. Незапланированный визит. Какой сюрприз.

И не очень хороший.

— Извини меня, дорогая, но я встречаюсь с Присциллой Прескотт за ланчем в клубе. У меня есть только минута.

Вайолет взглянула на Алехандру, которая ей коротко и грустно улыбнулась, прежде чем закрыть входную дверь и направиться в сторону кухни.

— Я не отниму у вас много времени, — мягко, но твердо сказала Вайолет. — Я пришла вам кое-что отдать.

— Не представляю, что это может быть.

Мэрайя Смолли спускалась по лестнице как королева, кремовыми каблуками едва осмеливаясь стучать по полированным деревянным ступенькам. Дойдя до последней ступеньки, она указала наманикюренной рукой налево, приглашая Вайолет пройти в кабинет первой. Интересный выбор. Это была самая строгая и наименее комфортная комната в доме, обставленная мебелью из темного дерева, без вида на гавань.

Миссис Смолли отмахнулась от Алехандры, которая вернулась с подносом, на котором стоял кувшин чая со льдом и два стакана.

— Вайолет не останется, Александра.

Горничная бросила на Вайолет жалостливый взгляд и повернулась к кухне, ее удаляющиеся шаги были единственным звуком в огромном доме. Миссис Смолли села за стол мужа, а Вайолет осторожно присела на один из стульев для гостей напротив. Она нервно хрустнула костяшками пальцев, потом напомнила себе, что Мэрайя Смолли — всего лишь еще один человек. К тому же, скорбящий.

— Ну, дорогая? У меня мало времени. Действительно мало.

— Я любила вашего сына.

— Ну, насчет этого можно еще поспорить.

Это удивило Вайолет, и ее эмоции, должно быть, отразились на лице.

— Думаешь, я не знала? Что был кто-то до Шепа? Кто-то, кого ты не могла отпустить все то время. Пока вы с моим сыном были вместе?

— Я... я...

Миссис Смоли сложила руки на столе перед собой и склонила голову набок.

— Возможно, я ужасный сноб, но тебя может удивить, что твое небогатое происхождение никогда не было моим главным недовольством. Это было оскорблением для него — что он мог выбрать тебя, а ты... Он когда-нибудь был на первом месте в твоем сердце?

Вайолет было больно слышать скрытую надежду в голосе пожилой женщины. Ей хотелось ответить по-другому, но нужно было быть честной.

— Нет.

— По крайней мере, ты не врешь.

— Но я любила Шепа. Своим собственным способом.

— Не то чтобы ты ему об этом говорила.

Девушка сглотнула. Она не знала, что Шеп доверился матери.

— За что бы еще мы тебя не винили... ну, как я уже и сказала, ты не лжешь, — женщина медленно покачала головой, ее глаза смягчились при воспоминании о ее золотом мальчике. — Не знаю почему, не знаю как, но ты делала его счастливым.

Комок застрял в горле Вайолет.

— Что-то в тебе нашло отклик в нем. Наверное, дело в том, насколько ты отличаешься от меня. Ему это нравилось. Твоя писанина и... — она указала на волосы Вайолет, задумчиво посмотрела на молодую женщину и отвернулась. — Сейчас ты выглядишь совсем по-другому. Ты выглядишь живой. Влюбленной. Ты никогда не выглядела так для Шепа. Это из-за того татуированного певца, не так ли? Это он? Тот, с кем ты познакомилась до Шепа в Йеле? Тот, кто был первым?

Вайолет кивнула, не доверяя своему голосу.

— Да. Я видела это в твоих глазах, — женщина грустно улыбнулась. — У тебя красивые глаза, Вайолет.

— Спасибо.

— Я не ненавижу тебя, дорогая. Мой мальчик любил девушку, которая не отвечала ему взаимностью. А потом я потеряла его. Ты, конечно, понимаешь, как это бывает.

— Да.

Миссис Смолли быстро взглянула на часы, потом положила руки на стол и встала.

— Мне действительно нужно идти.

Вайолет достала из кармана джинсов маленький бархатный мешочек и осторожно положила его на стол перед матерью Шепа. Она наблюдала за тем, как миссис Смоли открыла мягкий мешочек и ахнула, когда кольцо выскользнуло на бордовый кожаный бювар.

— Он просил тебя... — она подняла взгляд и встретила глаза Вайолет.

Девушка покачала головой.

— Нет. Но оно было с ним. В тот день. Полиция дала его мне. Но я думаю... я думаю, это принадлежит вам.

По лицу миссис Смолли скатилась слеза, и она протянула руку, чтобы смахнуть ее.

— Оно принадлежало его бабушке. Моей матери. Он попросил его много лет назад. Я просто предположила, что он потерял его или куда-то положил, и забыл.

По лицу Вайолет тоже текли слезы.

— Мне следовало отдать его вам раньше.

Миссис Смолли достала из кожаного футляра на столе салфетку, аккуратно промокнула нос и глаза, прежде чем положить кольцо обратно в мешочек.

— Спасибо, Вайолет.

— Мне очень жаль, — сказала Вайолет, чувствуя агонию из-за потерянных шансов, из-за того, что не нашла Зака раньше, что не освободила Шепа, чтобы он мог найти кого-то, кто любил бы его так сильно, как он того заслуживал.

На лице миссис Смолли появилась мягкость, возможно, даже облегчение, как будто их короткий разговор дал ей долгожданное успокоение. Она пожала плечами и это выглядело странно, нехарактерно небрежно для ее правильного вида.

— Он любил тебя. Ты делала его счастливым.

— Спасибо, что говорите мне это.

Пожилая женщина кивнула, взяла кольцо и сжала его пальцами. Вайолет встала и аккуратно пододвинула стул под край стола.

— А мистер Обри? — спросила миссис Смолли, с нежностью глядя на девушку, которая была всем для ее сына. — Он...?

— Да.

Миссис Смолли печально кивнула, затем протянула руку через стол в прощальном жесте. Вайолет кивнула в ответ, благодарная за молчаливый покой между ними и пожала ее.

Глава 19

Впервые после смерти Шепа ужасное чувство вины и тяжесть отступили. Хотя она всегда будет скорбеть о Шепе, который был убежищем от эмоционального шторма после отказа Зака, Вайолет, наконец, могла попрощаться с Шепом и жить дальше. Девушка подарила ему счастье, и он дал ей утешение и в каком-то смысле этого было достаточно.

Она опустила окно и включила обогреватель, наслаждаясь прохладным ветерком в то время, как ее ноги оставались в тепле. Девушка собиралась сегодня вечером спеть Заку песню, написанную для него, и если ее мужество не подведет, сказать ему, что она любит его, что он был, есть и всегда будет единственным для нее. Ее сердце бешено заколотилось при этой мысли, но она заставила себя успокоиться.

Частичка ее желала, чтобы они не перешли к серьезным отношениям так быстро, чтобы она могла перевести дыхание. Когда Ви? Когда он поцеловал тебя в первый или второй раз, а ты осталась в Тихой Гавани? Когда он отнес тебя в свою постель, и ты приняла его в своем теле? После концерта, когда ты могла бы держаться за свою неуверенность и гнев, но вместо этого провела четыре божественных дня перед камином в его объятиях? Когда бы ты хотела, чтобы вы чуть замедлились? И если ты хотела, чтобы все шло медленнее, почему ты не оттолкнула его?

Вайолет знала ответ.

Она бы ничего не изменила. Ни мгновения в его объятиях, ни секунды в его обществе. Теперь шла речь о мужестве. Нужно было найти в себе смелость сказать то, что она хотела сказать — то, что Зак хотел услышать. Наконец-то у них было время, достаточно времени, чтобы все выяснить. Она глубоко вздохнула и улыбнулась.

Ее айфон зазвонил, прорезая шум ветра, взглянув она увидела незнакомый номер с кодом 212. Кого она знала в Нью-Йорке? Девушка подняла трубку.

— Алло?

— Это Вайолет Смит?

Она быстро подняла вверх окно и включила блютуз на стереодинамике.

— Говорите.

— Смит, это Герман Хили из Masterson House.

Ее сердце бешено заколотилось, и девушка слегка задохнулась от прилива адреналина, это заставило ее чувствовать покалывание и чрезмерное возбуждение.

— М-мистер Хили. Да. Здравствуйте.

— Я здесь один из старших редакторов и один из моих помощников нашел вашу поэтическую коллекцию сего… неделю назад. Отличный материал. Я впечатлен.

— О, мистер Хили, вы не представляете, что это значит для меня!

— У нас не так много поэтических сборников, но у вас уникальный стиль.

— Благодарю вас, сэр.

— Им нужны правки. И нам еще понадобится несколько, возможно, для первого тома.

Первый том? Подразумевалось, что их могло быть больше одного? У нее задрожали руки, и она остановилась.

— Смит, у вас есть больше? Стихов?

— Да, сэр.

— Что ж, это прекрасно. Кто ваш агент? В вашей контактной информации не написано.

— У меня не агента, сэр.

— Но вас уже публиковали?

— Художественное произведение. Маленькое издательство.

Ее голос ощущался тонким и эмоциональным. Ей хотелось успокоиться и говорить более профессионально.

— Ах-х. Тогда, полагаю, будем заключать контракт непосредственно с вами. Сорок тысяч подойдет? Аванс?

Вайолет выдохнула с такой силой, что у нее закружилась голова. Сорок тысяч? Это было в два раза больше ее аванса «Us After We», что было продолжением книги, которая хорошо зарекомендовала себя на рынке. Девушка не могла сдержать волнения, которое почувствовала от слов мистера Хили. Он, должно быть, влюбился в ее работу, раз предложил так много!

— И, конечно, семь процентов роялти за книги в твердом переплете. По стандарту, знаете ли.

Ее глаза горели от слез, и все, чего она хотела, это броситься к Заку, чтобы увидеть его лицо, когда она расскажет ему эту невероятную новость. Он всегда верил в нее, даже когда она сама в себя не верила. От этой мысли ее глаза еще больше наполнились слезами.

— Вы все еще здесь, Смит?

— Д-да, мистер Хили. Да, это было бы прекрасно, — выдавила она. — Я немного ошеломлена.

— Что ж, у вас есть талант, Смит. Настоящий талант. Этот адрес в Гринвиче все еще действителен? Я вышлю контракт как можно быстрее. Вы сможете приехать в Нью-Йорк на следующей неделе? Прийти ко мне на встречу? Мы старой закалки. Нам нравится встречаться лицом к лицу с нашими новыми авторами.

— Следующая неделя подходит, — сказала она, вспомнив, что теперь у нее есть где остановиться в Нью-Йорке.

— Это просто потрясающе. Хорошая работа, Смит. Мы все организуем. Продолжайте писать.

— До свидания мистер Хили.

— До встречи.

Телефон погас, и Вайолет нажала «отбой», затем посмотрела на свои руки, лежащие на коленях. Они слегка дрожали, и она хлопнула в ладоши, а потом вдруг захихикала. Хихикать и хлопать в ладоши, со слезами на глазах. Она продала свою первую книгу стихов. Крупному Нью-Йорскому издательству! Теперь ей едва ли нужны были деньги за сочинение песен. Она сможет вернуть аванс, выкупить контракт за «Мы, после нас» и у нее еще останутся деньги. Для новых начинаний. Начать все сначала со старой любовью, ее единственной любовью.

Она завела автомобиль и тронулась. Ей не терпелось рассказать новости Заку. Умиротворенность с миссис Смолли, контракт с «Masterson» на книгу стихов и Зак Обри, который любил ее, и снова был в ее жизни. «Не могло произойти ничего приятнее», — подумала она, глядя на проносящийся мимо морской пейзаж штата Мэн. Не могло произойти ничего приятнее.

Зак занес свои спортивные сумки в прихожую, затем вернулся в спальню, чтобы упаковать клавиатуру. Он не уйдет, не попрощавшись, но и не сможет вынести долгого, затянувшегося прощания. Лучше всего было просто сказать ей, что они отказались от их песен, но предложили ему хорошо оплачиваемый тур, который также даст ей пространство, необходимое, чтобы она поняла, чего хотела.

Мужчина застегнул молнию на черном нейлоновом футляре с клавиатурой и оглядел комнату. Едва ли оставался знак того, что он был здесь, но он помнил, как они впервые занимались любовью в этом доме, как она так нежно взяла презерватив из его рук. Зак стиснул зубы, проглотив комок в горле. Он почувствовал свинцовую тяжесть в животе от того, что придется оставить ее. Был ли здесь другой способ?

Нет. Ты не можешь сказать ей правду. Она не должна знать, что ты едешь в тур в обмен на ее контракт. И признай уже, Зак, она даже не может сказать тебе «я люблю тебя». Ей нужно время, а тебе нужно поехать в тур, либо девушка окажется, разорена и застрянет с написанием книги, которую у нее не хватит духу, чтобы написать. Ты делаешь это ради нее. Делаешь это потому, что любишь ее. Ты, блять, на правильном пути.

— Зак? Зак?

Он услышал ее возбужденный голос из прихожей. Герман Хили предложил ей контракт. Все было сделано. Зак понял это по ее тону. Высокий до-мажор, полный надежды и радости.

Девушка заглянула в его комнату.

— Боже мой! Зак! Ты никогда не догадаешься, что произошло!

Всю оставшуюся жизнь, особенно, если мужчина потеряет ее, он будет помнить выражение ее лица, стоящей в дверях спальни в «Тихой Гавани». Теперь она была Вайолет из Тихой Гавани, полностью вернувшаяся к красоте и свободе, более зрелая, чем в колледже, более открытая, чем она была в Гринвиче. Ярко-карие глаза сияли, великолепная грива темных волос спускалась по плечам, а ее улыбка была только для него, в уверенности и ожидании. У него даже защемило сердце, как она была прекрасна. Девушка превратила его сердце в кровавое месиво. Комок в горле утроился в размерах, и мужчина заставил себя улыбнуться.

— Почему бы тебе не поделиться этим со мной?

Вайолет слегка нахмурила брови, когда всмотрелась в его лицо. Она в беспокойстве метнула взгляд к клавиатуре, лежащей на кровати. Должно быть, девушка была так взволнована, что не заметила упакованных вещей в холле.

— Я получила... э-э, контракт. От «Masterson».

— Это потрясающе, — сказала он, все еще стоя напротив нее. Он поняла, что начал потирать запястья, и опустил руки, засунув их в задние карманы.

В ее глазах отразилось замешательство, радость исчезла. Он был гребаным ублюдком из-за того, что делал это с ней. Зак ненавидел себя.

— Ты... ты куда-то собрался?

— Да, — вздохнул он, стараясь говорить небрежно и, скорее всего, провалился. Мужчина поднял с пола сумку, перекинул ее через плечо и потянулся к ручке футляра с клавиатурой.

— У меня концерт.

Ее лицо вытянулось. Вытянулось. Его сердце скрутилось в спираль.

— Концерт? Тур? Ты...

Зак не мог этого вынести. Он обошел кровать и прошел мимо нее.

— Да.

Девушка последовала за ним в коридор.

— Оказалось, что они не хотят наши песни, но им нужен гитарист для тура «Mechanics». Европейской части.

— Подожди. Остановись на секунду. Они не хотят наши песни?

Мужчина повернулся к ней лицом, сдерживаясь, чтобы не коснуться ее, не притянуть к себе и не рассказать правду.

— Нет, детка, — сказал он, старательно сохраняя нейтральное выражение лица, чтобы она не поняла, что он солгал. — Наши песни слишком хороши для них. В конце концов, я продам их и дам тебе знать об этом.

Примерно через месяц он скажет ей, что «Cornerstone» купили песни без аванса, и они поделят роялти. Если к тому времени она отвернется к нему спиной, это будет предлогом, чтобы снова связаться с ней.

— Н-но почему? Почему ты уезжаешь? Я не понимаю, почему. Ты не хотел такой жизни. Ты больше не хотел гастролировать с «Cornerstone». Это из-за меня? Я подтолкнула тебя обратно к такой жизни, написав для них песни? Если бы не я, ты бы не связывался с ними снова! Ты бы просто написал свою рок-оперу и...

Он грубо бросил сумку и притянул ее к себе. Зак провел руками по ее спине, пытаясь запомнить, как она ощущалась напротив него. Он отчаянно зашептал ей в ухо:

— Я не защитил нашу сделку, получив подтверждение о покупке в письменном виде. Это не твоя вина. Ты не сделала ничего плохого.

Он отстранился, поймал ее печальный, остекленевший взгляд и наклонился к ее губам, заставляя открыться, чтобы он мог в последний раз попробовать ее рот, запомнить ее вкус и текстуру, тихий стон, когда их языки танцевали друг с другом. То, как она прильнула к нему. Когда мужчина отстранился от нее, он был диким, задыхающимся.

В глазах Вайолет была настороженность, а ее лицо исказилось.

— Ты уезжаешь. А что насчет нас?

Он взял ее за руку, потянул в гостиную и усадил рядом с собой на диван.

— Вайолет. Мне кажется, тебе нужно некоторое время.

— Что? Почему?

— Детка, я уже две недели как разрываю свое сердце, стараясь убедить тебя так, как могу, но ты даже не можешь сказать мне, чтоб любишь меня в ответ. Каждый раз, когда я пытаюсь заговорить о будущем, ты пугаешься. Я думаю, что мы в разных сторонах. Мне кажется, тебе нужно время, чтобы понять, чего ты хочешь. А пока я могу заработать немного денег... пока буду давать тебе пространство, в котором ты нуждаешься.

Хотя Зак все еще держал ее за руки, она отстранилась, и у него перехватило дыхание от боли на ее лице.

— Они не хотят наши песни, поэтому ты убегаешь. Ты продаешься и обвиняешь в этом меня! Ты уходишь от своих желаний так же, как ушел от меня. Так же, как ты уходишь от меня прямо сейчас! Ты обещал, что больше никогда этого не сделаешь!

Слезы потекли по ее лицу, и она отдернула свои руки.

И Зак был самым большим ублюдком на земле, из-за того, что причинял ей боль таким образом, но не было другого способа дать ей ту жизнь, которую она хотела. Мужчина глубоко вздохнул, стараясь держать себя в руках.

— Вайолет? — его голос был низким, резким и решительным.

Он поднес руки к ее лицу, стирая слезы большими пальцами, прежде чем твердо обхватить ее лицо и потребовать, чтобы она смотрела на него.

— Я принадлежу тебе.

Он наклонился и грубо притянул одну ее руку к своему сердцу, заставляя Вайолет держать ее напротив его груди, когда она попыталась вырвать свой кулак.

— Этого ничто не изменит. Я не ухожу от тебя. Я люблю тебя. Хочу тебя. Я дам тебе немного пространства, чтобы ты поняла, хочешь ли ты меня и можешь ли ты любить меня в ответ.

— Ты же знаешь, что да, Зак, — всхлипнула девушка, пальцами она впилась в его рубашку, сминая ее у его сердца.

— Что, да? — прошептал он, глядя в ее карие глаза.

Она смотрела на него, на ее лице — маска боли.

— Я была почти готова... — прошептала девушка сквозь слезы.

Он нежно отпустил ее руку, поцеловал в ладонь и выпрямился.

— Я вернусь через два месяца. Если ты сможешь любить меня в ответ, найди меня.

Зак взял свои сумки и направился к входной двери. Прислонив все к внедорожнику. Пока открывал багажник. Ты должен уйти. Ты должен уйти. Ты должен уйти от нее, потому что это невыносимо.

— Почему это так важно для тебя? Это просто слова! Чертовы слова! — она наполовину всхлипнула, наполовину закричала, следуя за ним.

Ее лицо пылало от ярости, девушка стояла на крыльце, уперев руки в бока.

Мужчина почувствовал, как его собственный гнев начал нарастать, его собственные потребности, желания, надежды и стремления. Которые игнорировались так долго, большую часть его жизни. Он целеустремленно приблизился к ней, и Вайолет отступила на шаг, когда он протянув руку, обнял ее за талию.

— Ты не понимаешь, Вайолет, не так ли? Когда ты сказала их мне? Когда сказала, что любишь меня? Это был первый и единственный раз, когда кто-то говорил мне это. За всю мою жизнь. Мои родители никогда не говорили, что любят меня, да и я серьезно сомневаюсь в этом. Я был вундеркиндом, товаром. И я знаю, Кора любила — любит, без разницы, но мы не настолько близки. Когда ты смотрела на меня большими карими глазами, говорила, что любишь меня и имела это в виду. Ты любила меня.

Его глаза горели, и он прижал к ним свободную руку, чувствуя себя киской, но было слишком поздно поворачивать назад. С таким же успехом он мог высказать все.

— Я понятия не имел, что ответить. Я не знал, что сказать! Полжизни сожалений ушло на то, чтобы, наконец, понять это. Просто слова? Никогда больше не говори мне такого. Это не просто гребаные слова. Они значат все. И когда ты не говоришь их, это разрезает меня пополам, пока мои внутренности не выворачивает наизнанку, и я не ощущаю себя так, будто умираю. Возможно, это делает меня слабым, но это так. Почему это так важно для меня? Потому что ты единственная, кто когда-либо любил меня. Ты всегда была единственной.

— Зак, — прошептала она, прижимая дрожащую руку к губам, слезы текли по ее красным щекам. — Я... ты так сильно важен для меня, Зак...

Он отпустил ее, отвернулся, положил футляр с гитарой в багажник и закрыл его.

— Пожалуйста, Зак. Просто дай мне немного больше времени! Это все, что мне нужно.

— Именно это я и делаю, детка. Я даю тебе некоторое пространство. Немного времени.

— Только не так. Не тогда, когда ты уходишь от меня!

Он повернулся, чтобы посмотреть на нее, и, не в силах сдержаться, снова подошел к девушке и обнял. Зак обхватил ладонями ее лицо, легонько поцеловал в губы, ощущая соленый привкус от слез, а потом прижал ее к себе и нежно прошептал на ухо:

— Разве ты не понимаешь? Это идеально, Вайли. Так и должно быть.

Мужчина отстранился, чтобы посмотреть ей в лицо, и возненавидел ее дрожащие губы. Ненавидел, что пятнадцать минут назад она вошла в «Тихую Гавань» с переполненным радостью сердцем, а сейчас он разрывал его на куски. Но то, что он говорил, было правдой. Все, что мужчина говорил, должно было быть сказано, должно было сработать между ними — тур просто облегчал это. Он смотрел в ее налитые кровью опухшие глаза своими стеклянными, проводя тыльной стороной пальцев по ее щекам, чтобы стереть слезы, и опустошить свое сердце.

— Послушай меня внимательно. Я стою перед тобой, говорю, что люблю тебя, что буду любить тебя несмотря ни на что, до самой смерти. Но также я говорю тебе, что если ты не всей душой в этом, Вайли, это не сработает. Ты нужна мне вся. Прости, что я такой жадный ублюдок, но я не Шеп Смолли, и я не могу быть с тобой, если твое сердце не полностью принадлежит мне. Я ждал слишком долго, чтобы услышать эти слова в своей жизни, и заплатил высокую цену за то, что отверг их.

— Я знаю, чего хочу — я хочу тебя. Нет такого понятия как «я буду любить тебя, пока не перестану», потому что этому не бывать. Я буду любить тебя вечно. Но я хочу, чтобы ты любила меня так же сильно, как и я тебя. Тебе нужно время, чтобы удостовериться? Возьми его. Выясни это, — Зак схватил ее за подбородок, заставляя посмотреть на себя. — Но давай-ка, одну чертову вещь проясним раз и навсегда. Я не ухожу от тебя. Это перерыв, а не разрыв. Я буду ждать. Ты слышишь меня? Я буду тебя ждать. Так долго, сколько это, черт возьми, потребуется.

Он наклонил голову и смял ее губы своими, грубо прижимая ее к себе, когда своим языком нашел ее, а руками зарылся в ее волосах. Мужчина излил весь свой гнев и сожаление, свою любовь и желание в этот поцелуй, требуя от нее, собственнически желая ее, чертовски ненавидя оставлять ее, остро и отчаянно осознавая, что это последний раз, когда он целовал ее на некоторое время, если не навсегда. И она приняла его — его красивая девушка, вторая половинка его души — поглаживание за поглаживанием, она сжимала и разжимала пальцы на его груди, когда целовала его в ответ. И если бы поцелуи выражали чувства, Зак мог поклясться, что она говорила: «Я люблю тебя» каждую секунду, пока он держал ее в своих объятиях.

Но поцелуй был просто поцелуем. Зак же нуждался в словах.

Меланхолия овладела им, и он переместил руки от ее волос к щекам, которые он нежно, благоговейно прижимал своими ладонями, в то время как языком томно скользил по ее языку, нежно прощаясь единственным ему доступным способом. Наконец, мужчина отстранился от нее, ее губы распухли и были немного посиневшими, но он был рад.

Слезы вновь навернулись на ее глаза.

— Я ненавижу тебя за это.

Я тоже ненавижу себя за это.

— Надеюсь, это изменится, Вайли. Действительно надеюсь.

Бросив последний взгляд на женщину, которую он любил больше всего на свете, он отвернулся сел в машину и уехал.

Глава 20

Формально, она могла оставаться в «Тихой Гавани» еще три дня, только делать это было слишком больно. Остаток дня Вайолет попеременно то плакала, то кипела от злости, не останавливаясь, чтобы присесть или лечь и выплакаться, находясь в постоянном движении. Она убиралась на кухне, выносила мусор, упаковывала свой гигантский чемодан и маленькие сумочки. Девушка позвонила матери и оставила сообщение, что приедет на три дня раньше. И куда бы она ни посмотрела, везде был Зак.

Зак в ее спальне, прислонившись к дверному косяку, приглашал ее выпить по стаканчику скотча. Зак в своей спальне, проводил пальцами по ее телу, пока она читала «Мое место». Зак на крыльце массирующий ее ноги. Зак в студии, целующий каждый сантиметр ее тела на полу звукозаписывающей комнаты.

Он был везде и одновременно нигде, и Вайолет задыхалась от тоски.

Наконец, девушка заперла входную дверь и сунула ключ под коврик. Солнце уже садилось, как и в позапрошлую пятницу, когда она только приехала. Вайолет вспомнила, как смотрела на гавань, думая о Шепе и желая отпустить его. По крайней мере, хотя бы одну вещь она сделала правильно на этих американских горках. Теперь Вайолет снова смотрела на Уинтер-Харбор, на лодки, легко покачивающиеся на холодной темной воде, и знала, что вероятно, больше сюда не вернется.

— Прощай, Шеп, — пробормотала она и облегченно вздохнула. Вайолет облокотилась на перила, гладя на лодки, легко покачивающиеся на холодной темной воде. — Ты был хорошим человеком. Спасибо, что любил меня.

И точно так же, как и в прошлую пятницу, Зак Обри вторгся в ее мысли, почти мгновенно выбрасывая Шепа за борт с корабля ее мыслей.

Когда ты сказала, что любишь меня? Это был первый раз, единственный раз, когда кто-либо мне говорил эти слова, за всю мою жизнь.

Теперь ее глаза были полны слез, когда она думала о маленьком Заке, который был вынужден практиковаться и сочинять музыку без жалости, получая комфорт и ощущение привязанности только от своей близняшки. Вайолет подозревала об этом, но не знала наверняка. Он так мало говорил о своей семье — и в Йеле, и сейчас — что ей было трудно понять его отношения с ними. Внезапно стало совершенно ясно, почему он был так смущен ее чувствами в колледже, почему так отчаянно желал их возвращения сейчас. Ее сердце оплакивало маленького мальчика, которому никогда не говорили, что он любим.

Словно на ветру, мягком и неуверенном, она услышала свой собственный шепчущий голос: «Я люблю тебя, Зак».

Затем, девушка крепко зажмурилась и пальцами вцепилась в перила крыльца. Она глубоко вдохнула морской воздух и стала ждать приступа тошноты, паники или сожаления. Но эти чувства не приходили, и она была странно довольна собой, что чувствовала только покой.

Слова были тихими, мягкими и не очень мощными, но они принадлежали ему. Это было только начало.

Сердце Вайолет екнуло, когда она отвернулась. У нее было два долгих месяца, чтобы научиться делать это лучше.

Три дня спустя Вайолет снова собирала вещи, чтобы вернуться в Коннектикут. Она хорошо провела время у матери, хотя Джалин Смит, которая привыкла работать долгие часы, чтобы позаботиться о своей дочери, работала в две смены, пока Вайолет была у нее.

У Вайолет было достаточно времени подумать о Заке и одном запоминающемся разговоре с Софи, пока она прогуливалась по территории жилого комплекса.

— Он бросил тебя? Опять? Боже мой, Вайолет! Если я когда-нибудь доберусь до…

— Все не так, — сказала Вайолет, присаживаясь на скамейку в парке рядом со зданием, в котором жила ее мать.

— Как тогда?

— Он любит меня. Действительно. Я уверена в этом. Он дает мне пространство.

— О, Ви. Ты этого не сказала, верно? Ты оставила его там, в подвешенном состоянии без «Я люблю тебя»

Вайолет сглотнула.

— Я… я не смогла.

— Почему нет? Ты ведь это чувствуешь, правда?

— Конечно, чувствую. Мне страшно. Вот и все. Это становится постоянным, как только ты скажешь это. Ты не сможешь повернуть назад. Ты в этом деле до конца.

— Разве ты не хочешь быть в этом деле, мисс Хэвишем?

— Знаешь, я была в этом с Шепом. Мы были вместе много лет. И я никогда этого не говорила. Я могла бы держать эту частичку себя при себе. Я могу держать это в безопасности. Мне нравилось держать это в безопасности. Я привыкла держать это в безопасности.

— В безопасности, Ви? В одиночку!

— Нет, не в одиночку. Я была с Шепом!

— Нет, милая. Ты была одна. Вы были двумя людьми, которые жили вместе, вместе ходили на ужины, проводили отпуск и вместе занимались сексом. Но ты не была с ним. Вы были двумя одинокими людьми, которые делили воздух и хорошую, довоенную квартиру.

Вайолет сглотнула. Софи, возможно была права.

— Я уверена, что это ощущалось безопасным, — продолжила ее подруга. — Никто не может причинить тебе боль, если ты одна. Но ты говорила, как по-другому ты чувствуешь себя сейчас, какой живой и взволнованной о твоем новом контракте и о том, что ты отпускаешь свою старую жизнь и начинаешь что-то новое. И все это благодаря Заку. Это он повлиял на тебя, чтобы ты снова начала писать стихи, вселил в тебя смелость, чтобы вспомнить, кем ты была, кем ты хочешь быть. Разве это не ощущается здорово? Не быть одной?

— Да.

— Значит, он вернется через несколько недель, да? На твоем месте я была бы готова. Я не знаю, как долго ты сможешь заставлять его ждать. Он любит тебя прямо сейчас и он страдает.

Вайолет вздрогнула от слов Софи, потому что они резонировали.

Она сменила тему, спросив о новой книге Софи и пообещав позвонить, как только та вернется в Гринвич. Софи сказала, что они отпразднуют новый контракт, а Вайолет, что угостит подругу ужином за то, что она была ее бесплатным психологом. А потом она повесила трубку.

Опавшие листья кружились вокруг ее ног, когда девушка возвращалась к дому матери, и ее телефон снова завибрировал в кармане. Наверное, просто Софи прислала ей обнадеживающее сообщение. Вайолет достала из заднего кармана телефон и провела пальцем по экрану.

Вайли, у меня новый телефон. Я знаю, предполагалось, что я предоставлю тебе пространство, но я не могу. Если ты действительно меня ненавидишь и между нами все кончено, не отвечай.Решать тебе.

Зи.

P.S. Ответь мне, я скучаю по тебе как сумасшедший.

— Зак, — прошептала девушка, улыбаясь телефону и замедляя шаг, чтобы перечитать его снова и снова. Каждый раз, когда она перечитывала: «Я скучаю по тебе как сумасшедший», ее сердце подпрыгивало и ей хотелось плакать от облегчения. Просто увидеть написанные им эти слова было достаточно, чтобы заставить ее сердце петь, ее тело — дрожать, это напоминало ей об их времени в Йеле, в Тихой Гавани.

Это также заставило ее вспомнить его быстрый уход оба раза. Она быстро напечатала ответ, просматривая его еще раз, прежде чем отправить.

Я так зла на тебя, Зи. Я ненавижу то, что ты поехал в тур. Я почти сделала это. Мне просто нужно было немного больше времени.(А не два месяца в разлуке!)

Ви.

Черт, Вайли, я так рад, что ты ответила. Детка, я больше никогда не уйду снова, как только ты скажешь, что ты любишь меня. А до тех пор я буду продолжать. Прости, что испортил твои хорошие новости в понедельник. Я так чертовски горжусь тобой.

Зи.

Я смотрела информацию о твоем туре в интернете. Тридцать пять городов? Как это возможно? Моя мама в последнюю минуту взяла двойную смену. Сегодня возвращаюсь в город. Все еще злюсь на тебя. Кроме того, я все еще шокирована тем, что получила контракт поэтический.

Ви.

А я нет. Твои произведения — самое прекрасное, что я когда-либо читал. Всегда так было. Самолет вылетает сегодня. Сначала в Лондон, потом в Хорватию. Тридцать пять не так уж и плохо. А вот шестьдесят — да. Думаю, ты будешь злиться на меня до тех пор, пока не перестанешь. Счастливого пути, Вайли.

Зи.

Безопасных путешествий, Зи. Трудно злиться, но я также и несчастна. Я дома, но это не ощущается домом. Я скучаю по «Тихой Гавани». Я скучаю по тебе.

Ви.

P.S. Каково это — играть на сцене перед большой толпой?

Сегодня играли в Загребе. За кулисы пришла фанатка с растрепанными волосами разных цветов. Я так по тебе соскучился, что мне больно дышать. Я ушел со встречи с фанатами и вернулся в свой отель. На сцене было жарко, ярко и возбуждающе. (Во многом похоже на время с тобой, Вайли).

Зи.

P.S. Каково это чувствовать себя «настоящим» поэтом?

Сегодня была встреча с редактором. Его зовут Герман, и он старой закалки (мягко говоря). Наконец-то я могу выкупить свой контракт на «Us After We». (Облегчение) Быть поэтом это так волнующе и ново, но одновременно так знакомо и правильно, что у меня перехватывает дыхание. (Во многом похоже на время с тобой, Зи).

Ви.

Вена так чертовски красива, но все это напрасно. Хотел бы я, чтобы ты была здесь, детка. Мы бы осматривали достопримечательности, а потом я бы согревал тебя в моей комнате в отеле. Говоря о тепле — быть вдали от тебя — это ад. И я надеюсь, что Герман уродлив как черт. Еще шесть недель.

Зи.

Герман (которому шестьдесят три, и он женат) попросил еще один сборник стихов! Ты можешь в это поверить? Я занята написанием, и на этот раз это в кайф. Мои мечты сбываются. Если бы я не скучала по тебе так сильно, жизнь была бы идеальной.

Ви.

Я на грани разрушения и того, чтобы купить тебе билет до Парижа на завтра. Ты бы прилетела, если бы я это сделал? Помнишь, как в Йеле я к тебе подошел? Я должен был сказать тебе, что люблю тебя. Я должен был просто сказать это. Я любил тебя тогда. И прямо в эту минуту я люблю тебя еще больше.

Зи.

Я, должно быть, перечитала это сообщение сто раз. И каждый раз, когда я его читаю, мне хочется оплакивать потерянные шансы и упущенное время. Я хочу оплакивать то, как сильно ты меня любишь. У меня дедлайн в понедельник, но черт возьми, ты мне нужен больше. Бьюсь об заклад, Париж прекрасен в ноябре. (Жаль, что я планирую увидеть только твой номер в отеле).

Ви.

Ты понятия не имеешь, что это сообщение сделало со мной. Я едва смогу пережить этот вечер, думая о том, что бы я хотел с тобой сделать. Но я не могу позволить тебе не справиться к дедлайну, Вайолет-как-цветок. Оставайся на месте. Напиши лучшие стихи, какие ты только можешь. Пришли мне несколько строк. Все мое тело скучает по тебе. Мое сердце больше всего. (Другая часть моего тела не согласна с последней строчкой)

Зи.

Я должна была проснуться в твоей постели этим утром. Скажи своим частям тела — всем им — что я их жду, и им лучше делать то же самое, сколько бы фанаток не появлялось за кулисами с растрепанными волосами. Это то, над чем я работала в Тихой Гавани:

(Тогда. Сейчас. До сих пор). Ты всегда был моим.

(Тогда. Сейчас. До сих пор). Что бы мы не делали.

(Тогда. Сейчас. До сих пор). Теперь ты передо мной.

(Тогда. Сейчас. До сих пор). Тогда я перед тобой.

Оно называется «Нэш и Вероника». Что думаешь?

Ви.

Думаю, я уже работаю над музыкой. Пришли мне еще. Я до смерти устал от хеви-метала. Как насчет немного фолка?

Зи.

Звучит неплохо. (Кто будет покупать все эти народные песни?) Как Стокгольм? Я скучаю по сну рядом с тобой. Скучаю по написанию стихов с тобой. Я скучаю по тебе все время. Будь осторожен и возвращайся ко мне поскорее.

Ви.

Ответы на твои вопросы: Кто-то, кто хочет выиграть Грэмми. Опустошен без тебя спящей рядом. Где бы ты ни была, там мой дом, ты безумно красивая девчонка. Просто открой дверь и впусти меня.

Зи.

Мне следовало тебя подождать. Я должна была. Я так любила тебя, что должна была дождаться. Я тоже пытаюсь исправить прошлое, Зак. Я не ждала тебя тогда, но жду тебя сейчас.

Ви.

P.S. Ты, вероятно, все еще на сцене. Я немного пьяна (Гленливетом) и все, о чем я могу думать, это ты. Нашла видео вашего шоу в Мадриде на ютубе и очень ненавидела себя за то, что не была среди аудитории. Но музыка была очень, очень оглушающей. Ты выглядел так горячо на сцене. Я не могу перестать думать о том случае на полу в звукозаписывающей комнате и о том, что ты сделал со мной своим языком, когда прижал мое тело к стене.

Искушена покупкой билета до Цюриха.

Ви.

Между перерывами. Небольшие изменения в туре. Сегодня веером направляемся в Берлин. Ты убиваешь меня таким сообщениями. Ты пьешь в одиночестве? Я позвоню тебе по дороге в аэропорт.

Зи.

Жаль, что я проспала твой звонок. (Был потрачен впустую) Мне понравилось твое голосовое сообщение. Я расплакалась, услышав твой голос, но слушала сообщение раз двадцать. Это становится только сложнее, Зи, а не проще.

Ви.

Ты хочешь, чтобы я перестал писать? Так будет проще? Я не хочу причинять тебе боль.

Зи.

К черту это. Ответь мне.

Зи.

Не делай этого, Ви. Ответь мне.

Зи.

Я оставила свой телефон в доме Софи, и она уехала из города на выходные! Если бы ее не было еще один день, я бы разбила окно, чтобы добраться до тебя. Мне так жаль, что ты беспокоился. Хотела бы я сейчас забраться в твои объятия. Ты так нужен мне, и я так по тебе скучаю, и мне плохо без тебя. Где ты сейчас? Белфест, верно? Это отстой, Зак. Чертовски отстойно.

Ви.

Я знаю, это я сказал, что дам тебе пространство, но к черту это. Я звоню тебе прямо сейчас.

Зи.

Мужчина не знал, почему от звонка ей у него начали потеть руки, но это было так. Он не слышал ее голоса шесть с половиной недель, но она написала ему всего пять минут назад, так что, телефон должен был быть при ней. Три гудка... четыре...

— Зак?

— Вайолет, — выдохнул он, медленно закрыл глаза при звуке ее голоса, от волн тоски у него закружилась голова. — Боже, я скучаю по тебе, детка.

— Я тоже скучаю, — ее голос был тихим и немного надломленным. — Так сильно.

— Ты в порядке?

— Кроме того свидания с бутылкой Гленливетом в прошлый четверг? Да, я в порядке. И знаешь что? — девушка тихонько шмыгнула носом, и он возненавидел, что она, вероятно, плакала. — Я действительно пишу хорошие стихи. Я всегда пишу лучше, когда мне грустно.

Зак до боли стиснул зубы.

— Мне жаль, что тебе грустно.

— Если я скажу, что люблю тебя, ты немедленно покинешь Ирландию и вернешься домой? — в спешке она произнесла слова.

Он поморщился, упираясь ногой в стену позади себя, откинул голову на холодный шлакоблок и одну руку на гитару.

— Я... э-э... я скоро буду дома, — тихо произнес он, его мир был потрясен ее неожиданным вопросом.

— Йоу, Зак!

Мужчина поднял взгляд и увидел, что к нему приближался Северин Слейд, солист группы «Mechanics».

— Выход через две минуты!

— Ладно, Сев. Я сейчас буду, — Зак сглотнул. Он не хотел класть трубку. Он никогда не хотел заканчивать разговор. — Мне нужно идти. Я вернусь в канун Рождества, Вайли. Осталось только неделя с половиной.

— Хорошо, — сказала она. — Я буду у мамы в Портленде. Ты бы не возражал... я имею в виду, ты бы...

— Все что угодно, Вайли. Только попроси.

— Я знаю, что ты будешь только вернувшимся в Нью-Йорк, но ты бы не возражал приехать в Мэн? На Рождество?

— Мой рейс прибывает поздно в канун Рождества. Я возьму машину напрокат в аэропорту и выеду рано Рождественским утром.

— Слава Богу, — вздохнула она, всхлипнув, и он крепко зажмурился, потрясенный облегчением, которое услышал в е голосе.

— Вайолет, я...

— Я так по тебе скучаю, — сказала девушка, и ее голос снова дрогнул.

— Я тоже по тебе скучаю, — выдавил мужчина, оторвал трубку от уха и нажал на «отбой», чтобы не затягивать пытку. Он чувствовал себя распадающимся на части от этого короткого разговора.

Если я скажу, что люблю тебя, ты немедленно покинешь Ирландию и вернешься домой?

Она удивила его, когда сказала это, застала врасплох. А затем попросила мужчину провести с ней Рождество. Они становились ближе. Они были так близко к вечности. Зак мог чувствовать это.

Отсутствие человека только заставляло сердце любить его еще больше. Зак не любил клише, но он сделает все, что потребуется — мужчина с радостью провел бы вечность на коленях, чтобы услышать, как Вайолет снова говорит, что любит его.

В конечном итоге, это должно было с ними случиться. Он был в этом уверен.

Десять дней. Оставалось всего десять дней.

— Эй, Зи!

Он схватил гитару и направился к сцене.

Глава 21

Восемь дней спустя Ваолет сидела за столом Германа Хили в издательстве «Masterson House». Он оставил ее одну в кабинете в поисках ассистентки, которая принесла бы им кофе и обложки для книги. Как бы Вайолет ни была взволнована, увидеть обложку своей поэтической коллекции, в основном она чувствовала, что ее жизнь стремительно и быстро двигалась к вечеру пятницы, канун Рождества, когда Зак вернется из своего тура. Впервые в жизни, Вайолет не собиралась возвращаться в Мэн, чтобы провести Рождество с матерью и ее парнем. Хотя Зак еще не знал об этом, девушка планировала провести праздники в Нью-Йорке с ним, она планировала быть в его квартире, ожидая его, когда она вернется.

На прошлой неделе она разыскала Кору Обри.

— Привет, Кора. Я не знаю, вспомнишь ли ты меня, потому что мы встречались так давно, но это...

— Вайолет Смит, — сказала Кора.

— Да.

— Я рада, что ты позвонила.

— Извини, что звоню тебе на работу, но Зак упоминал, что ты работаешь над реставрационным проектом в северной части штата Нью-Йорк, и мне нужно с тобой поговорить, поэтому я отследила тебя.

— Без проблем. Я бы позвонила тебе, чтобы поговорить о моем брате — ходячей катастрофе — но я не хотела тебя отпугнуть.

Ха. Зак, вероятно, рассказал ей все.

— Просто чтобы ты знала, Вайолет, Зак все рассказал очень поверхностно. Мы не говорим о мелочах. Что ж. Если только мы не пьяны, — она рассмеялась и Вайолет расслабилась. — Я никогда не видела брата таким.

— О.

— Да. Он, в значительной степени безнадежно потерян в тебе.

— Я тоже потеряна в нем, — сказала Вайолет.

— Ох, фу! Приятно слышать. Я имею в виду, Зак заслуживает, чтобы его немного помучили после того. Через что он заставил тебя пройти. Но если он тебе не нужен, отпусти его. Потому что он...

Вайолет поморщилась и улыбнулась одновременно, ей нравились слова, которые она собиралась сказать, но она ненавидела себя за то, что причиняла ему боль.

— ... по-настоящему влюблен в тебя.

— Я тоже по-настоящему люблю его.

— Какое облегчение! Если ты простишь меня за то, что я побуду назойливой младшей сестрой, планируешь сказать ему это в ближайшее время?

— Младшая сестра?

— Он родился первым.

— Я не знала, — сказала она, наслаждаясь этой новой информацией. — Эй, Кора, у меня к тебе есть просьба.

— Говори.

— Зак возвращается в Нью-Йорк в следующую пятницу. И я хотела быть там, в его квартире. Ну, знаешь, ждать его. Я хочу украсить елку и приготовить ужин. Не хочу, чтобы он вернулся домой в холодную квартиру. Я люблю его. Я хочу...

— Только не опережай события, Вайолет. Но ты уже второй раз за десять минут говоришь мне, что любишь моего брата.

— Хм, — удивленно пробормотала Вайолет. Кора была права. Слова наконец-то прозвучали свободно и без всякой задней мысли. Они просто существовали, наконец-то вернулись к ней. Девушка начала хихикать и прикрыла рот рукой, чтобы заглушить звук. Она лишь надеялась, что мужество не подведет ее, когда Зак окажется перед ней.

— Вайолет, — тихо сказала Кора. — Он больше никогда не причинит тебе вреда.

— Я знаю.

— Что тебе от меня нужно? Просто скажи.

— Ключи от его квартиры? Есть ли у него на что-то аллергия? Любимый цвет рождественских огоньков?

— Я пришлю их тебе курьером. Крабы в мягком панцире. Синий.

Вайолет снова захихикала.

— Спасибо.

— Напиши мне свой адрес, — последовала долгая пауза, прежде чем она услышала тихий, хриплый и задумчивый голос Коры. — Это может показаться странным, но... спасибо, что любишь его. Вы оба слишком долго этого ждали.

— Да. Пока, Кора.

После того, как Вайолет получила от Коры запасной ключ, она однажды заходила к Заку. Как и следовало ожидать, у него было чисто, но девушка все равно нашла пылесос и пропылесосила, вытерла пыль и открыла окна, чтобы проветрить помещение. Позже вечером ей привезут рождественскую елку, а рядом с ней в кабинете Германа уже стояли две большие сумки набитые огоньками мерцающими синим цветом, серебряными гирляндами и красивыми голубыми, аквамариновыми и серебряными лампочками. У Зака была самая потрясающая музыкальная коллекция, которую она когда-либо видела, но не было ни одного рождественского компакт-диска. К счастью, айфон Вайолет был набит огромной коллекцией таких песен, поэтому она слушала как John Denver, Simon and Garfunkel пели ее любимые рождественские песни, украшая апартаменты Зака.

— Вы сказали, одну ложку сахара, верно?

Вайолет подняла голову и увидела Германа, входящего в кабинет с двумя чашками кофе и папкой под мышкой. Девушка улыбнулась и потянулась за чашкой.

— Да. Спасибо.

— Вы быстро внесли изменения, Смит. Я ценю это. Мне нравится строгие порядки, что кое-что значит в издательстве.

Он тяжело опустился в потрескавшееся старое кожаное кресло. Его стол был завален бумагами, рукописями, заметками и бумажными чашками от кофе. Как ему удавалось что-то найти здесь, было выше ее понимания.

Он был коренастым мужчиной, не очень высоким, с дряблыми щеками и в очках для чтения, низко сидящими на носу. Поправив их, он открыл лежавшую перед ним папку и облизнул палец, прежде чем взять лежавшую сверху бумагу и передать ее Вайолет.

— Итак? Что думаете?

Слезы навернулись на глаза Вайолет, когда она поднесла ближе глянцевый лист плотной бумаги. На обложке книги были изображены мужчина и женщина, спящие в одной постели, и теплый солнечный свет смягчал их черты. Их сплетенные руки лежали на волнистых каштановых волосах мужчины, это было сладко и интимно, сексуально и в то же время со вкусом. Это были Вероника и Нэш. Это были Вайолет и Зак.

— Как вы и представляли? Предположу, по выражению вашего лица, что вам нравится.

— Вы попали в точку, сэр.

Она посмотрела на Германа, прежде чем снова опустить взгляд на теплую, чувственную обложку с надписью «The Chosen Landscape». Она улыбнулась словам Верлена из «Clair de Lune», вспомнив, как дотронулась до татуировки на шее Зака под каштановыми волосами.

— При всем уважении, Смит, вы попали в самую точку. Ваши стихи висцеральны. Это лучшее, что я читал за всю свою жизнь, и мы собираемся привлечь твоими словами новое поколение читателей поэзии. Свежий голос. Если бы мне пришлось угадывать? Я бы сказал, что книга станет бестселлером, — мужчина улыбнулся, взял из рук Вайолет обложку и аккуратно положил ее обратно в папку. — Честно говоря, когда Джон Льюис позвонил мне в тот день и попросил контракт для писателя поэзии, я чуть не упал со стула, но...

— Ч-что? — глаза Вайолет расширились, рот снова открылся, а сердце бешено заколотилось. Она судорожно вздохнула. — Что вы... что это..? я имею в виду, какое отношение здесь имеет Джон Льюис...?

— Да, я получил лучшую часть этой сделки, а? О, тогда я не знал его причин, но он был довольно настойчив, и так как «Cornerstone» оплачивал ваш контракт, не было смысла отказывать в услуге. Никогда не знаешь, когда нам может понадобиться один из «Cornerstone» для взаимовыгодной рекламы, верно? Мне повезло, что вы оказались такой талантливой.

В груди у Вайолет сжалось, когда она посмотрела в добрые глаза Германа. Он слегка пожал плечами и взял чашку с кофе.

— Я думаю, он хотел, чтобы какой-то гитарист поехал в тур, но тот парень соглашался поехать только бы в том случае, если бы я согласился заключить с тобой контракт. Я имею в виду, что обычно не предлагаю людям такие большие авансы за поэзию, но...

— Джон Льюис купил мне контракт? — спросила девушка.

— Технически, это гитарист купил тебе контракт, — ответил Герман. — Ты чертовски талантлива, хотя я подозреваю, что он скрывал это от тебя на случай, если ты будешь возражать против его методов. Но, думаю, если мужчина так сильно любит женщину? Ну, она имеет право это знать.

Глаза Вайолет наполнились слезами, когда она посмотрела вниз, на свои колени. Салфетка появилась перед ее лицом и она с благодарностью взяла ее и прижала к глазам.

— Мне нужно кое-что проверить. Подождите минутку, Смит, — Герман поднялся со стула и мягко коснулся ладонью ее плеча, прежде чем тихо закрыть за собой дверь кабинета.

Зак не хотел оставлять ее и ехать на гастроли. Он отправился в турне ради нее, чтобы осуществить ее мечты. Слезы текли по ее лицу, пока салфетка совсем не промокла.

Вайолет, ты не понимаешь. Я продолжаю это твердить, а ты не понимаешь. Я сделаю для тебя все что угодно, только не отпущу. Я люблю тебя.

Она хрустнула костяшками пальцев, вытерла лицл и сделала глубокий вдох.

— Ох, Зак, — вздохнула девушка. — Я была такой идиоткой, что не доверяла тебе.

Внезапно ее внимание привлекла ее сумочка, лежавшая рядом с пакетами покупок. Ее сотовый запиликал, сигнализируя о пришедшем сообщении.

Манчестер был переполнен вчера вечером. Отличная энергетика. Как моя девочка? Что ты мне подаришь на Рождество, Вайли? Как насчет меня в твоей постели? Это единственное, что в моем списке.

Зи.

Вайолет улыбнулась глядя на экран. Планы, которые были у нее, чтобы признаться ему в любви в пятницу, лично, внезапно вылетели из головы. Она должна была сказать ему сейчас. Прямо сейчас. Девушка достала телефон и начала печатать. Закончив, она улыбнулась и нажала «отправить».

— Чем будешь заниматься на Рождество? — спросил Северин Слейд, сидя напротив Зака в автобусе по пути из Манчестера в Лондон. У них оставались два финальных выступления в Лондоне — сегодня вечером и завтра — прежде чем они вернутся в Штаты в пятницу.

Несмотря на то, что Зак играл с «Mechanics» раньше, в студии, этот тур представлял собой его первый опыт затяжного пребывания с ними, и он был удивлен, обнаружив Сева ярким и интересным парнем под его рокерской личностью. Его родители были профессорами в колледже в Англии, и он провел год в Оксфорде, прежде чем взять его группу в дорогу. Это было десять лет назад. Сейчас? Парень был крупным артистом в «Cornerstone».

— Проведу его со своей девушкой, — ответил Зак. — А ты?

— Мне проще. Быстрая поездка в Оксфорд, повидаться с родителями, — Сев улыбнулся, его лицо выглядело на удивление невинным, когда он не насмехался и не кричал в микрофон.

— Что там с цыпочкой, которой ты все время пишешь? — спросил Сев, глядя на телефон Зака, которого он не отпускал из рук, если только не собирался взять гитару.

Мужчина почувствовал, как его выражение лица смягчилось.

— Нам нужно было немного времени, но теперь все в порядке, я думаю.

— Думаешь?

— Чувак, я бы попросил ее выти за меня замуж завтра, если бы она согласилась.

— Кому нужна твоя жалкая задница? Бедняжка!

— Пошел ты, нахрен, Сев, — но Зак добродушно рассмеялся.

— Да, трахни меня. У меня даже нет никого на примете.

— Тебе стоит познакомиться с моей сестрой, Корой, — сказал Зак, думая, что она могла бы сделать выбор и похуже.

Вспыльчивый характер Коры вполне соответствовал легкомысленным манерам Северина. И они оба были великолепны, так что, по крайней мере, ей не будет скучно.

— Да? Ты хочешь породниться? Она такая же уродина, как и ты?

— Пошел ты, чувак. Она моя сестра.

— Точно. Извини. Слишком долго в пути. Забыл о цивилизованности.

У Зака запиликал телефон, и он улыбнулся Севу, прежде чем проверить сообщение.

Позвони мне, Зи! Мне нужно поговорить с тобой прямо сейчас! (Я знаю, как получила свой контракт.)

Ви.

Он прочитал ее слова снова, затем еще раз. И еще. Его сердце заколотилось как барабанное соло из «Wipe Out!». Все его тело неприятно покалывало от внезапного прилива адреналина, и он снова почувствовал себя беззащитным ребенком, как чувствовал себя, когда они с Корой возвращались после летнего дня, проведенного на маяке или в замке. Находили отца, ждущего с ботинком в руке, чтобы избить за то, что он так долго был вдали от пианино. Это ужасное чувство от знания. Что ты сделал что-то плохое, и тебя разоблачили.

Она знала. Вайолет знала, что он купил ей контракт. Устроил это.

И она хотела поговорить с ним — обычно дурной знак в любых отношениях. Он купил ее контракт, что, по сути, кричало то том, что Зак не думал, что она могла получить контракт по своей собственной заслуге. И после всех тех раз, когда он настаивал на ее таланте, сейчас это делало его лжецом. Мужчина только завоевал ее доверие, и теперь она будет считать его обманщиком.

Боже мой! О Боже. Она собирается порвать со мной.

Его сердце сжалось, и он швырнул телефон на стол — и худшее во всей этой ситуации было то, что она подумает, что он недостаточно верил в нее, что Вайолет могла достичь этого самостоятельно. Невольно Зак сделал с ней то же самое, что и Смолли: подорвал ее работу и списал со счетов ее талант. Смолли был более откровенен насчет этого.

— Бл***ть!

— Зи, все в порядке?

— Нет. Все не в порядке. Меня сейчас стошнит. Останови чертов автобус, — Зак рванул вперед, схватив свой телефон и не раздумывая, заорал:

— Остановись на хрен.

Мгновение спустя он стоял за дверью, на краю M6 и его рвало. Было ли это из-за того, что его план провалился, когда они были так близки к вечности, или из-за того, что он был уверен, что только что потерял Вайолет. Он не знал. Ему было плевать. Он просто хотел умереть.

Рукавом он вытер рот и снова посмотрел на телефон. Никаких обновлений. Только трехстрочное сообщение Вайолет. Быстро двигая пальцами он написал ответ.

Я не позволю тебе порвать со мной. Я сделал это не потому, что думаю, что ты сама не смогла бы. Я сделал это, потому что у меня была возможность. Ты так чертовски талантлива, это невероятно. Не бросай меня, черт побери, Вайолет. Не сдавайся, пока я не объяснюсь. Не сейчас, когда мы так далеко зашли. Я люблю тебя так сильно, что мне больно.

Зи.

Он ждал, пока сообщение не будет отправлено, а потом, во второй раз за последние месяцы, бросил телефон на встречную полосу и наблюдал, как его переезжали машины. В конце концов, если у него не будет телефона, он не сможет прочитать ее слова о том, что между ними все кончено.

Когда в четверг утром ее двадцатое сообщение осталось без ответа, Вайолет решила, что он, должно быть, выключил или разбил свой телефон. Это было бы не впервые, и как ни странно, это имело смысл — последнее слово в их разговоре было за ним. Обеспокоенная, девушка позвонила Коре в четверг вечером, но его сестре тоже не удалось с ним связаться.

— Он, наверное, совсем обезумел, Вайолет. Ты его не видела. После Йеля, когда он переехал в Нью-Йорк? Я собиралась в Колумбию, так что мы часто виделись. Он был разбит. Парень знал, что потерял, и это разъедало его изнутри, как кислота. Зак никогда не забывал тебя. Никогда не был в серьезных отношениях. Просто череда интрижек. Я встречала только одну девушку и то, по ошибке, потому что столкнулась с ними в баре. Он наверное, просто волнуется, что снова потерял тебя.

— Я знаю, — сказала Вайолет, чувствуя себя несчастной. — Он совершенно меня не понял. Как я могла быть настолько глупой, и отправить то сообщение без каких-либо признаков моих чувств? Я не могла поверить, что он сделал это для меня — дал мне то, чего я хотела больше всего на свете, просто чтобы позаботиться обо мне и сделать меня счастливой. Это выбило из меня весь воздух. Все, о чем я могла думать, так это о том, что мне не терпелось сказать ему, что я люблю его. Прямо тогда. Немедленно. Вместо этого я...

— Зак будет довольно грубым, когда вернется. Он много копается в себе. Наши предки, ну, они были старыми, когда у них появились мы и они были старомодными. Они не обнимали и не целовали нас, но со мной обошлись проще, чем с Заком. Я была девочкой. И я не была так талантлива. Они были так жестоки к нему, и не было никакой пользы устраивать сцену, так что он просто, знаешь, держал все внутри себя. Кроме как с тобой. Каким-то способом, с тобой все эти чувства вышли наружу. Из-за стихов, которые ты пишешь, я полагаю. Каким-то образом, это действует на то, что внутри него и позволяет этому выйти наружу. Так что я не знаю. Будь готова, когда он завтра приедет. Полегче с ним.

— Обязательно. И я скажу ему, чтобы позвонил тебе.

— Спасибо, Вайолет. Счастливого Рождества!

— Счастливого Рождества, Кора.

Вайолет положила телефон в задний карман джинсов и оглядела его квартиру. Дерево было почти украшено. Ей просто нужно было добавить немного мишуры и убрать пустые коробки из-под украшений в его шкаф, чтобы все было аккуратно. Его холодильник был заполнен всем, что ей понадобится, чтобы приготовить лазанью завтра на Рождественский ужин. Девушка собрала сумку с вещами, прежде чем приехать к нему в квартиру, чтобы проснуться здесь завтра, и быть готовой создать идеальный канун Рождества. Это ощущалось так правильно, так естественно и комфортно, оставаться в его пространстве. Возможно, она недооценивала Нью-Йорк. Возможно, если бы она была с Заком, она бы рассматривала возможность жить здесь, в конце концов. Они будут недалеко от ее издательства, рядом с театрами, в которых могли бы поставить его оперу. Во всяком случае, это не было чем-то, что им нужно было бы решить немедленно. Если он будет не против, Вайолет останется с ним на Рождество, а как поступить дальше, они решат вместе.

«Blue Christmas» доносилось из стерео, напоминая о любимых огоньках Зака и его вероятном настроении. Из окна четвертого этажа гостиной Зака она видела огни Гринвич-Виллидж, мерцающие белыми, оранжевыми и голубыми огоньками. Также она увидела свое отражение — в джинсах и толстовке с эмблемой Йельского университета, с каштановыми волосами, рассыпавшимися по плечам, и босиком. Она была поэтессой и любовницей, свободной душой и другом. Ее любили. Для кого-то она была всем. И Зак положил все это — всю эту сладкую жизнь — к ее ногам.

Она воткнула в розетку вилку от гирлянды рождественской елки, любуясь голубыми огоньками, мерцавшими на фоне серебряной гирлянды, потом села, свернувшись калачиком на диван, крепко обняла себя и прижалась щекой к прохладной кожаной подушке.

Завтра он будет дома. Завтра она все исправит. Через несколько мгновений, девушка уже спала.

Зак не стал дожидаться рейса двадцать четвертого числа. После того, как он объяснил все Севу, тот позвонил одному из своих старых товарищей по группе из Оксфорда, который с удовольствием согласился сыграть вместо Зака на последнем концерте в Лондоне, а это означало, что Зак мог уехать из Лондона в четверг вечером, на день раньше.

Когда он приземлился в аэропорту Кеннеди, была уже почти полночь, но он взял машину напрокат и поехал в город, чтобы заскочить к себе домой и собрать вещи, прежде чем отправиться на север. Он не собирался ждать до завтра, чтобы уехать в Мэн. Он отправится сегодня и прибудет в Портленд к утру в канун Рождества.

В самолете у него было достаточно времени подумать, и в машине еще больше. Но план был прост: он бросится к ее ногам, уверяя, что верил в ее талант, и будет умолять, простить его за фальсификацию контракта. У него не было выбора. Зак должен был быть с ней. Он должен был убедить ее дать ему последний шанс, а если она откажется, то он понятия не имел, что будет делать, потому что его жизнь не будет стоить того, чтобы жить без нее.

Он распахнул дверь своего дома на Шеридан-Сквер, прошел мимо портье, даже не взглянув на него и направился к лифту. Ему не нравилось, что должен был делать здесь остановку, но он не мог появиться у дома ее матери в грязном, пропитанном потом концертном костюме. Зак нажал на кнопку, все еще не зная, как лучше выразить свои чувства, как передать глубину своего сожаления и своей печали, думая о жизни без нее. Сказать ей, что он любит ее, казалось неуместным. Это просто, казалось недостаточным.

Дверь лифта открылись на его этаже, и мужчина повернул налево к своей квартире, роясь в карманах в поисках ключей. Он повернул замок и вошел внутрь.

Первой его мыслю было: «Дерьмо. Я ошибся квартирой».

Но потом он замети голубую елку в углу комнаты и подумал: «Кто-то кроме меня тоже любит голубые огоньки».

На секунду уставившись на дерево, он заставил себя повернуться и уйти, но тут заметил, что кто-то шевельнулся на диване. Минуточку. Это был черный кожаный диван. Его диван.

Он рывком открыл дверь и посмотрел на номер: 4G. Он был в своей квартире. Откуда взялась эта рождественская елка, и кто был на его диване? Что, черт возьми, происходило?

Войдя в квартиру, он закрыл дверь и прижался к ней спиной, чувствуя себя сбитым с толку и дезориентированным. Когда его глаза привыкли к голубому свету, он заметил, что фигурка на диване подняла голову, разбуженная звуком закрывающейся двери.

Боже мой. Он узнал бы эти волосы где угодно.

— Вайолет, — произнес он сдавленным, недоверчивым голосом.

Это было чем-то похожим на пробуждение из длинного сна. Или, когда сходишь с ума после слишком долгого путешествия, слишком долгого бодрствования.

— Вайолет? — снова спросил он в замешательстве, потирая запястье и направляясь к ней.

— Зак? — пробормотала она усталым голосом, протягивая ему руку через спинку дивана. — Ты наконец-то дома.

Мужчина взял ее за руку. Она была настоящей. Зак опустился на колени и уткнулся лицом ей в колени.

Кора знала. Она предвидела это.

Зак был совершенно уничтожен.

Девушка чувствовала, как дрожали его плечи, и ее сердце разрывалось от горя. Из-за маленького мальчика, который никогда не знал, что его любили. Из-за мужчины, который боялся, что она не ответит ему взаимностью. Из-за бесконечного, изнурительного путешествия, которое он вытерпел только ради того, чтобы она получила контракт и свободу. Вайолет переместила свои руки с его плеч на волосы, пробегая пальцами по темным прядям.

— Я думала, что тебя не будет дома до завтра, — наконец, прошептала она, затем наклонилась и поцеловала его в голову.

— Уже завтра, — сказал мужчина, глядя на нее.

Его глаза заблестели, он вытер их рукавом, затем потянулся, чтобы схватить ее за бедра и притянуть к себе на пол.

— Ты здесь.

— Я здесь.

— Ты не ненавидишь меня? Из-за контракта?

— Ненавижу тебя? За то, что отложил свои мечты, чтобы сбылись мои? О, Зак, мне так жаль, что ты так подумал. Я никогда не смогу ненавидеть тебя за это. Я знаю, как ты относишься к моей работе. Я доверяю тебе. От тебя у меня дух захватывает, — она нежно коснулась его щеки, и мужчина закрыл глаза, прижимаясь к ней. — Все хорошо? Что я вторглась в твой дом?

— Хорошо? Я же тебе говорил. Мой дом там, где бы ты, моя безумно красивая девочка, ни была. Я думал, что потерял тебя навсегда, — он притянул ее к себе на колени. — Когда я вошел, я подумал, что ты не настоящая.

— О, я настоящая, — сказала она, наклоняясь вперед, когда Зак наклонил голову, чтобы завладеть ее губами с первобытным, настойчивым рычанием от обладания.

Вайолет провела руками от его груди к шее, обхватила его щеки, чтобы могла повернуть его голову туда, куда сама хотела. Она хотела, чтобы поцелуй был ярким и совершенным, чтобы она могла исследовать атласное тепло его рта своим языком. Зак скользнул руками с ее волос вниз по плечам и к спине, пока не нашел край ее рубашки и не скользнул под нее, прижимая ладони к коже ее спины.

— Я скучал по тебе, — пробормотал он. — Я так чертовски по тебе скучал.

Мужчина нежно поцеловал ее в подбородок и шею, когда она выгнулась навстречу ему.

— Как это возможно? — спросил он. — Ты собиралась порвать со мной.

— Нет, Зи, — сказала девушка. — Никогда.

— Ты хотела поговорить, — пробормотал он ей в шею, слегка поглаживая пальцами ее спину, одновременно крепко ее обнимая.

— Я просто хотела тебе кое-что сказать, — ответила она, и Зак замер.

Он отстранился, рассматривая ее глаза, пока они держали друг друга, зажатые между его диваном и кофейным столиком, купаясь в мягком синем свете.

— Я люблю тебя, — тихо призналась Вайолет.

Дрожь пробежала по всему его телу, лицо исказилось, прежде чем мужчина посмотрел вниз. Она обхватила руками его лицо, заставляя посмотреть на себя.

— Я люблю тебя, — повторила она срывающимся голосом, и слезы хлынули из ее глаз. Ее голос стал тверже, когда он посмотрел на нее, и когда сказала еще раз. — Я люблю тебя.

— Вайолет… — начал он, но у него перехватило дыхание, и голос сорвался, когда Зак уставился на нее, пальцами он бессознательно играл с чем-то на мягкой, теплой коже ее спины. Чем-то прекрасным.

— Я сказала, что буду любить тебя, пока не перестану, — произнесла Вайолет. — И я никогда не переставала. Я любила тебя в Йеле. Я любила тебя, когда мы были врозь. Я любила тебя в Тихой Гавани, и я люблю тебя сейчас, — она улыбнулась ему, ее глаза блестели. — Я буду любить тебя вечно.

— Ты моя навсегда, Вайолет.

— Да, — кивнула девушка, притягивая его голову к себе. — Твоя.

Эпилог

Год спустя

Вайолет уставилась на свое отражение, сомневаясь в блузке в крестьянском стиле. Она была почти идентична той, которую она так часто носила в Йеле, и была ее самым любимым предметом одежды с тех пор, как Зак подарил ее ей на ее двадцать девять лет прошлым летом. Она нервно хрустнула костяшками пальцев, разглаживая ткань слегка дрожащими пальцами.

Но та часть Вайолет, которая столько лет жила так чопорно и благопристойно, твердила ей, что она должна была одеть сшитый на заказ костюм с юбкой и жемчуг для национального телевидения. Крестьянская блузка и ее любимые джинсы, хотя они в действительности показывали настоящую ее, все еще казались слишком повседневным выбором.

Внезапно ее локоны были мягко отброшены в сторону, и Зак опустил свой подбородок ей на плечо, когда сильными руками обвил ее талию. Она сделала глубокий вдох, отчего ее грудь слегка раздулась над его предплечьями, когда она откинулась на мужчину.

— Я нервничаю, — призналась девушка, на мгновение, закрыв глаза и положив голову ему на плечо.

— Я знаю, — ответил он, целуя ее в шею. — Но не стоит.

— Ты привык к такому. Сколько раз ты выходил на сцену перед тысячами людей?

— Сотни.

— Сколько раз это делала я?

— Ты отлично справилась с тем публичным чтением в Йеле, — напомнил он, касаясь губами ее кожи, так успокаивающе и возбуждающе одновременно.

Девушка слегка усмехнулась, открыла глаза и увидела его в зеркале, смотрящим на нее из-за изгиба ее шеи.

— Перед парочкой детей, Зи. Вряд ли это то же самое, что особый выпуск Грэмми на ABC. Я до сих пор не знаю, почему нас выбрали для интервью.

Мужчина изогнул губы в усмешке.

— Да, ты знаешь. На протяжении одного года ты стала самым продаваемым поэтом этого десятилетия. Не говоря уже о словах для удивительно блестящей песни «Играя в любовь в «Тихой Гавани», которая, если я не ошибаюсь, номинирована на Грэмми в этом году. Это твоя песня, Вайли.

— Наша песня, Зи.

Он глубоко вздохнул и Вайолет была уверена, что услышала, как он задержал дыхание на мгновение. — Хорошо, — прошептал он, крепче прижимая ее к себе. — Наша.

— А что насчет тебя? нашел продюсера для «Phenomenon»? Кастинг начнется через несколько недель. Идина Мензель, Зак. Ты знаешь, она хочет эту роль.

— Она тоже будет великолепной, — признал он.

— Ты сделал это, — тихо сказала девушка, ее голос был полон гордости и благоговения. — Ты написал рок-мюзикл.

— Мы, Вайли. Мы написали рок-мюзикл.

— Ладно, — уступила она. — Мы.

— Он снова поцеловал ее в шею, и жадно опустил глаза к ее декольте и задержал их там.

— Я п…

— Будет, — пообещал мужчина и его серые глаза потемнели. — Позже.

— Ты собираешься снова взорвать мой мир, Зак Обри?

— Таков план, Вайолет Обри.

Ее лицо расплылось в улыбке и она хихикнула.

— Я все еще не привыкла к этому.

Зак пожал плечами, улыбаясь так же широко, как и она.

— Прошло всего несколько недель. У тебя впереди целая жизнь, чтобы привыкнуть быть моей женой.

— Вечность, — сказала она, поворачиваясь в его объятиях. Девушка поцеловала подушечку своего большого пальца и легонько провела им по родинке у него под глазом.

— Твое место, — пробормотал мужчина, гладя на нее, как всегда, словно никогда не сможет вернуть долг судьбе за второй шанс с ней.

— Оно принадлежит мне.

— Все это принадлежит тебе. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала Вайолет в ответ и, закрыв глаза, склонила голову, когда он своими губами коснулся ее. Она запустила руки в его волосы, касаясь его языка своим. Зак застонал ей в рот, прижимаясь к ней еще ближе, руками сжимая ее поясницу и притягивая ближе к себе.

Наконец, мужчина отстранился и пристально посмотрел на нее.

— Давай пошлем их всех к черту и попросим оставить нас в покое,— она опустила взгляд на его талию и улыбнулась его очевидному возбуждению.

— Очень жаль, Зак. Но слишком поздно отступать сейчас.

— Я не в настроении давать интервью.

— Слишком плохо.

— Я буду ворчливым.

— Они назовут это артистичным.

— Говорить будешь ты.

— Отлично. Ты просто будешь отлично выглядеть.

— Ты настаиваешь? — мужчина надулся.

— Боюсь, что да.

Внезапно он улыбнулся, и его глаза блеснули озорством.

— Ты больше не нервничаешь.

Она удивилась, как часто делала, на то, как хорошо он ее знал. Сердце девушки переполняла благодарность за то, что он принадлежал ей, что ей был дан второй шанс с ним.

— Как мне так повезло? — тихо спросила она, поигрывая волосами у него на затылке.

— Это была не удача. Это была судьба. Мы всегда должны были быть вместе. Мы просто облажались в первый раз.

Зак протянул руку, ту, на которой был простой золотой ободок на безымянном пальце и кивком указал на дверь спальни. Сразу за ней, в гостиной пляжного коттеджа, принадлежавшего Заку и Вайолет на побережье Коннектикута, где они проводили выходные вдали от суеты Нью-Йорка, разместилась небольшая съемочная группа.

— Ты готова встретиться с миром, Вайолет-как-цветок?

— Я готова ко всему, — сказала она, беря его за руку. — Пока ты рядом со мной.

— Тогда мы готовы ко всему.

Он наклонился и поцеловал ее, затем повел к двери, к следующей главе их вечности.

***КОНЕЦ***