После потопа

Глава 11

Перед появлением на свет Перл, когда я потеряла Роу, думала: лучше бы мне не рожать другого ребенка. Одна часть меня отчаянно жаждала стать матерью, а вторая страшилась того момента, когда я впервые увижу своего ребенка, посмотрю в его личико. Ведь вокруг все так хрупко и ненадежно.

Я не сожалею о рождении моих детей, но верно и то, что я не в силах от них отделиться. Они пробили брешь в моей броне, заставили меня открыться, сделали уязвимой. Никогда не чувствовала себя такой слабой, как после родов, – и одновременно такой сильной. За себя я не боялась так, как за Перл. Каждый раз казалось, будто в пропасть падаю.

Главное отличие воспитания Перл от воспитания Роу совсем не в том, что одну я растила на земле, а вторую – на воде. С тех пор как умер дед, я впервые осталась с ребенком один на один. Когда мы с Роу играли на чердаке, я беспокоилась, что она упадет с лестницы. С Перл я тревожилась, что она вывалится за борт, пока я насаживаю на крючок наживку. Но за Перл, в отличие от Роу, больше приглядывать некому. Необходимость постоянно быть начеку довела меня до ручки, истрепала все нервы.

Когда Перл только родилась, я держала ее на привязи, даже когда мы спали. Но как только дочка начала ходить, уследить за ней стало труднее. Во время штормов приматывала ее к себе шкертиком, чтобы не унесло. С ранних лет приучила Перл не отходить от меня ни на шаг в портах. И к воде ее приучила.

Перл все навыки пришлось осваивать рано: плавать, пить козье молоко, ходить на горшок, помогать мне вытягивать сети. Поплыла она в полтора года, а вот нормально ходить стала только к трем. До этого бегала по «Птице» на четвереньках: ни дать ни взять краб. Детство Перл напоминает мне прочитанные когда-то давно истории о колонизации Америки и первых переселенцах. Их дети в шесть лет доили коз, а в девять стреляли из винтовки.

Поначалу я жалела Перл. Роу я тоже жалела, но по-другому. А потом сообразила, что родиться после потопа, когда мы уже перешли на водный образ жизни, – скорее преимущество, чем несчастье. Перл плавает как рыба. Мне так не научиться, сколько ни старайся. Она инстинктивно чувствует воду.

Поэтому, когда на борту появился Дэниел, я наконец вздохнула спокойно. Он присматривал за Перл так же, как я: всегда следил за ней уголком глаза, каждую секунду прислушивался.

Дэниел, Перл и я продолжали плыть в южном направлении. По ночам все втроем спали под навесом. Над нами свистел ветер, волны качали лодку, как колыбель. Я спала на боку, Перл прижималась к моей груди, а Дэниел лежал по другую сторону от меня. Однажды ночью он осторожно положил руку мне на талию. Я не воспротивилась, и он обхватил нас обеих. Приятная тяжесть его руки успокаивала и дарила ощущение надежности.

Иногда такими вот благостными ночами я воображала, что так теперь и будет протекать наша жизнь: я, Перл и Дэниел. Выкинем из головы Долину и будем тихо-мирно плавать по морям. Я стала предвкушать моменты, когда Дэниел оказывался ко мне близко: например, когда мы вместе стояли у румпеля или жались друг к другу под навесом во время ливня. Бывало, мы молча чинили канат, склонялись над растрепавшимися волокнами и быстрыми движениями сращивали их. Мной овладевало ощущение удивительного покоя от одного присутствия Дэниела.

Но потом я вспоминала Роу. Вот она топает по деревянному полу и тянет за собой одеяльце. Голова склонена набок, выражение лица одновременно и любопытное, и озорное. А бывало, она придвигала журнальный столик к окну, взбиралась на него и сидела с идеально прямой спиной. Так она наблюдала за птицами. Названий не знала, различала их только по цветам: красная птичка, черная птичка. Воспоминания были такими явственными, что казалось, будто Роу по-прежнему рядом со мной. Внутри меня вздымалась жаркая волна и затапливала все мое тело. Эта волна несла меня к Долине, словно у меня и не было выбора.

Я вытащила несколько сардин и кальмаров из сетей, с которыми рыбачила утром, и бросила в большую керамическую банку для живой приманки. В ней мы раньше держали на кухне муку. Мы привязываем банку рядом с баком для пресной воды и наполняем, только когда еды вдоволь.

Чем ближе мы подплывали к горным вершинам Центральной Америки, тем чаще я окидывала взглядом горизонт. Когда до ближайшего побережья оставалось всего пятнадцать миль, мы подали сигнал торговому судну, помахав нашим флагом: голубой квадрат ткани, посередине рыба. Флаг корабля развевался на ветру: фиолетовый с коричневой спиралью, смахивающей на панцирь улитки.

Люди общались на воде при помощи флагов задолго до того, как мы с дедом пустились в плавание. Моряки рассказывали, что первой подняла флаг «Черная лилия». Сначала они использовали флаги, чтобы отличать свои суда, а затем – чтобы корабли при виде их знамен сдавались сами, прежде чем их атакуют.

Мы с дедом смастерили рыбацкий флаг. Вырезали рыбу из белой футболки и нашили на голубую наволочку. Как только Перл чуть-чуть подросла, я научила ее различать три разных вида флагов. Чтобы следить за морем, мне нужна вторая пара глаз. Вдруг буду занята рыбалкой и не замечу врага? А Перл всегда предупредит.

Вот она и запомнила: одноцветные флаги означают сигнал. Белый – просьба о помощи, черный предостерегает о заразной болезни на борту, оранжевый – отказ. По другим флагам можно понять, какое перед тобой судно: торговое, рыбацкое или корабль-ферма. Ну и третий вид – племенные флаги с символами, обозначающими общину. Это что-то вроде фамильного герба.

«Черная лилия» первой наладила коммуникацию при помощи флагов, и они же первыми начали использовать флаги для обмана. Ходят слухи, что «Черная лилия» частенько плавает под чужими флагами, чтобы подобраться поближе к врагам. Свой собственный флаг они поднимают только перед самым нападением.

Поэтому, когда мы подплывали к торговому судну, я судорожно вцепилась в планшир и не сводила глаз с флага. Только бы не сняли и не заменили пиратским племенным флагом!

– Расслабься, – посоветовал Дэниел. – Как ни старайся, а все не предусмотришь, от всего не убережешься.

– Раньше я в эту часть Тихого океана не заходила. Слышала, тут база пиратов.

– А еще не знала, как сюда попасть, потому что ничего не смыслишь в навигации, – с усмешкой поддразнил Дэниел и коснулся моего плеча тыльной стороной руки.

Я сдержала улыбку и повернулась к нему. Ветер швырял волосы мне в лицо.

– Обменяем улов, поплывем ловить тралом рыбу-парусника.

Дэниел глянул на море:

– Почему ты так уверена, что она тут водится?

Я указала на птиц: в нескольких милях к востоку от нас низко над волнами кружили фрегаты, время от времени ныряя в воду. Дед научил меня всегда обращать внимание на птиц.

– А еще я видела косяки тунца и скумбрии. Вода здесь теплая. Рыба-парусник – это фунтов восемьдесят улова. Ради такой добычи стоит отклониться от курса.

– Ладно, только осторожнее. Вдоль берега плавать опасно.

Я знала: Дэниела тревожат горы под поверхностью воды. Вдруг сядем на мель или пробьем корпус? Иногда можно заметить в воде темные тени. Это горы вздымаются навстречу небу. Когда проплываешь над ними, смотришь вниз и видишь скалистые пики, напоминающие старческие лица. Они будто глядят на тебя из глубины, а над ними бушует океан. Камень точат течения, на склонах растут кораллы, морские жители приспосабливаются и осваивают новую территорию, а в темных глубинах формируются неизвестные ранее живые существа.

Но мне их не увидеть. Чтобы застать их появление, понадобятся две жизни. И все же частенько гадаю, какими они будут. Что за невиданные чудеса ожидают Перл? Надеюсь, ее ждет больше хорошего, чем плохого.

Мы остановились рядом с торговым кораблем и обменяли нашу рыбу на несколько ярдов хлопка, нитки, уголь и козье молоко. Когда я спросила про дерево, мне посоветовали плыть дальше на юг: там хорошие цены. Сердце сжалось. Мы и так потеряли слишком много времени. Неужели придется опять отклоняться от курса?

Когда мы с торговым судном поплыли каждый своей дорогой, корабль направился на северо-восток, к маленькому порту на берегу. А Дэниел повернул румпель, и мы поплыли на юго-восток – туда, где, по моим расчетам, должна водиться рыба-парусник. Перл играла со змеей на палубе, а я чинила ловушки для крабов, продевая проволоку между сломанными металлическими пластинами. На лодке постоянно что-то требует починки. Руль, парус, корпус, палуба, снасти, наживка. Ломается то одно, то другое. Еле успеваем латать. А между тем время утекает, как песок сквозь пальцы.

Мы подплыли к нырявшим птицам. Мы с Перл используем яркие приманки из лент и крючков. Вода прозрачная, дышится легко – идеальный день для плавания. Кажется, будто летишь по морю. Вот я заметила у поверхности первую рыбу-парусника. Ее парус разрезал воду, точно акулий плавник. Я забросила леску с живым кальмаром на крючке. Потом позволила леске плавать в воде, лишь время от времени слегка ее шевелила. Чтобы приманить рыбу, не надо ее преследовать. Прошло два часа, и наконец рыба-парусник попалась на крючок. Она дернула леску с такой силой, что меня ударило о планшир. Мои костяшки побелели от напряжения. Рыба едва не утянула меня в море.

Дэниел подскочил ко мне и помог встать.

– Не сильно ушиблась? – спросил он, когда мы вместе вставляли удочку в держатель на планшире.

Я помотала головой.

– Эту рыбину упускать никак нельзя.

Парусник плыл с невероятной скоростью. Плавник разрезал поверхность воды, а когда леска натягивалась, нашу лодку дергало в его сторону. Рыба попалась мощная. Описала на крючке целый полукруг, потом попыталась сорваться и даже подскочила в воздух, подняв вокруг себя тучу брызг.

Берега не видно. Вокруг одна сплошная плоская синева: и сверху, и снизу. Поневоле устаешь от однообразия. Столько пустого пространства – глазу зацепиться не за что. Все-таки человеку нужен хоть какой-то ориентир. Но даже облака сегодня тонкие, как марля.

Тем временем вокруг лодки описывала круги акула. То отплывет, то опять приблизится. Поначалу я решила, что хищника привлек косяк скумбрии под нами, но потом заметила: акула нацелилась на нашего парусника.

– Надо скорее его вытаскивать, – сказала я Дэниелу.

– Ты же говорила, парусника лучше сначала вымотать, иначе мы с такой здоровенной рыбиной не справимся.

Я натянула кожаные перчатки.

– Вы с Перл сматывайте леску. Я схвачу его за нос, а вы держите за плавник и под брюхом. Вместе как-нибудь вытащим.

Наша удочка была титановым прутом в ограждении, пока дед не приспособил ее для ловли рыбы. Под весом парусника она не то что не сломалась – даже не прогнулась. Зато держатель на планшире издавал угрожающий протяжный скрип – того и гляди не выдержит.

Дэниел накручивал леску на катушку. Каждый следующий оборот давался труднее предыдущего. На висках у Дэниела выступили капли пота. А рыба-парусник все сопротивлялась: билась, рвалась. Нам в лицо летели брызги. Вот рыба с размаху врезалась в борт. Мне в глаза попала соль, я заморгала и потеряла акулу из вида.

Наконец нос парусника оказался в пределах досягаемости. Я перегнулась через планшир и вытянула руку. Леска дергалась. Голова парусника торчала из воды, крючок поблескивал в пасти.

Я схватилась за нос. Он оказался гладким, как сосулька, и едва не выскользнул из руки. Я почуяла серный запах кораллов и водорослей. «Видно, мы над самыми горными пиками», – мимолетом пронеслось в голове.

Дэниел плотно зафиксировал катушку, свесился над водой и ухватил парус. Уголком глаза я опять заметила акулу. Она задела лодку. Мы слегка покачнулись.

Я почувствовала во рту желчный привкус страха. Акула погружалась все глубже под воду. Сначала ее силуэт сделался размытым, потом и вовсе скрылся. Глаза рыбы-парусника бешено заметались из стороны в сторону, жабры затрепетали, по блестевшей на солнце чешуе волной пробежала дрожь: ни дать ни взять живой калейдоскоп. Даже угодившего на крючок парусника от близости акулы обуял страх.

Тут глаза рыбы широко распахнулись. Парусник одним яростным рывком высвободил нос из моей хватки и с громким всплеском рухнул обратно в воду.

– Черт, – пробормотал Дэниел и сунул руку под воду, пытаясь ухватить плавник.

– Дэниел, нет! – прокричала я.

Тут воду взрезала разинутая пасть акулы. Сомкнув челюсти на предплечье Дэниела, акула свирепо тряхнула головой, потом устремилась обратно на глубину. Дэниел закричал, перелетел через борт и упал в воду.