Последние герои империи

В многочисленной плеяде героев нашего флота капитан 2-го ранга Петр Черкасов занимает особое место. Подвиг его был высок и жертвенен, но ныне, к сожалению, почти забыт. Начавшаяся вскоре череда революций и братоубийственная Гражданская война привнесли «героев» нового времени. И все же и сегодня, спустя столетие, подвиг, совершенный Петром Ниловичем Черкасовым, не может не вызывать восхищения и преклонения перед его памятью.

СТАНОВЛЕНИЕ

Наш будущий герой родился в Нижнем Новгороде 18 июня 1882 года в семье капитана 1-го ранга Нила Васильевича Черкасова. Нил Васильевич служил на Балтике. Плавал на фрегате «Олег» под началом знаменитого капитана 1-го ранга Бирилева, затем на корвете «Витязь», фрегате «Ослябя», броненосной лодке «Ураган», служил на коммерческих судах. Женой его стала дочь председателя первой Земской управы, губернского предводителя Нижегородского дворянства Ольга Турчанинова, очаровательная и умная девушка. Вскоре после свадьбы Черкасов перебрался в Нижний Новгород, оставаясь во флотском резерве, служил в местном пароходном обществе «Дружина», занимался организацией речной полиции.

Каждые два года супруга дарила мужу по ребенку. После рождения последнего, седьмого по счету, она заболела и умерла. Отныне все заботы по воспитанию детей легли на плечи Нила Васильевича. После смерти супруги он снова восстановился на службе, но служить остался все там же в Нижнем Новгороде. Окончательно Нил Васильевич вышел в отставку лишь в 1899 году с чином генерал-майора флота. Определив всех детей, он снова женился.

Черкасов был не беден и являлся владельцем обширного земельного участка при станции Сейма — Ольгино. По свидетельству старожилов, это название участок получил по имени первой жены землевладельца — Ольги Алексеевны. Отец дал сыновьям прекрасное образование, они много читали, знали по три языка, музицировали, увлекались живописью. Все трое — Анатолий, Петр и Василий, следуя семейной традиции, закончили Морской кадетский корпус и стали флотскими офицерами.

Что касается Петра, то в 1898 году он был произведен в гардемарины, а два годы спустя был выпущен из Морского корпуса мичманом. С назначением Черкасову повезло — он стал вахтенным офицером на новейшем эскадренном броненосце «Пересвет». Корабль готовился совершить переход на Дальний Восток для усиления нашей Тихоокеанской эскадры.

Новый корабль и новая техника заставляли думающих офицеров стремиться к получению новых знаний. Пока «Пересвет» готовился к уходу на Восток, Черкасов успел за зиму 1902 года закончить артиллерийский офицерский класс, после чего был переназначен младшим артиллеристом броненосца. Конечно, далеко не каждому выпускнику разрешают снова идти учиться. Командиры, как известно, не слишком любят, когда их подчиненные вместо службы сидят за партой. В случае с Черкасовым, думаю, не обошлось без связей его отца. Кроме этого, новые орудийные системы требовали высококлассных специалистов, а их, увы, не хватало. Поэтому скрепя сердце и разрешали командиры молодым толковым мичманам в зимние месяцы, когда корабли намертво стояли во льду, повышать уровень своих знаний.

Большое влияние на Петра имел его старший брат Анатолий, который выпустился из Морского корпуса шестью годами раньше. Самый младший из братьев, Василий, в это время все еще пребывал в стенах корпуса. Согласно флотской традиции, старший из братьев Черкасовых стал Черкасовым 1-м, Петр — Черкасовым 2-м, а младший, соответственно, Черкасовым 3-м

Судьба старшего брата сложилась трагически. Анатолий вполне достойно служил на различных кораблях Балтийского флота, окончил артиллерийский класс Последней его должностью на надводных кораблях была должность младшего артиллериста на эскадренном броненосце «Севастополь». Отличался веселым и добрым характером, всегда был душой кают-компании. С начальством Черкасов 1-й, наоборот, всегда отстаивал свою точку зрения, что нередко приводило к конфликтам После одного из таких конфликтов он вышел в отставку и устроился служить помощником начальника Виндавского порта Наверное, так бы все в жизни Анатолия Черкасова и устроилось, если бы не начало Русско-японской войны. Как офицер запаса, Черкасов 1-й был снова призван под Андреевский флаг и по собственному желанию зачислен в 18-й флотский экипаж и назначен для службы на подводных лодках. Дело это тогда было совсем новое, неизвестное и рискованное, а потому записывались в подплав лишь самые отчаянные храбрецы.

Так как в строю тогда имелась лишь одна подводная лодка «Дельфин», то именно на ней и проходили обучение наскоро набранные команды. Другие подводные лодки еще только закупались, после чего предполагалось их отправлять на Дальний Восток. Что касается «Дельфина», он был весьма недоработанной лодкой, впрочем, что можно было требовать от первой опытной субмарины! Но других не было и обходились тем, что имели.

С просьбой отправить «Дельфин» на Дальний Восток обратился наместник царя на Дальнем Востоке адмирал Алексеев. Однако сразу отправка не состоялась. Сначала боялись, что лед на Байкале не выдержит вес груза, потом субмарину пришлось оставить на Балтике по другой причине: матросов, набранных в экипажи новых лодок, можно было учить только практическим показом и пробными погружениями, а никакой другой лодки просто не существовало. Чтобы хоть как-то подготовить команды, почти каждый день у стенки Балтийского судостроительного завода проводились учебные погружения. Вместо штатной команды в полтора десятка человек в «Дельфин» набивали порой до полусотни, чтобы только быстрее сделать из них подводников. Что касается лейтенанта Черкасова, то он числился дублером командира лодки капитана 2-го ранга Беклемишева.

16 июня 1904 года утром были назначено очередное учебное погружение. Обычно им должен был руководить Беклемишев, но он отлучился в министерство по неотложным делам. Формально Черкасов был допущен к самостоятельному командованию «Дельфином», хотя опыта у него было — кот наплакал. Впрочем, Черкасова это не смутило, и он решительно взялся командовать. Согласно плана, в этот день «Дельфин» должен был пробыть 3 часа в подводном положении на глубине около 7 метров.

В конструкции лодки имелась неприятная особенность — при погружении воздух, вытесняемый из лодки, стравливался через рубочный люк. Поэтому командир лодки держал крышку наготове, определяя на глаз момент, когда ее пора захлопывать. Эта операция требовала определенного опыта. Что касается Черкасова, то он еще ни разу самостоятельно эту операцию не выполнял. Поэтому немудрено, что после команды «наполнить цистерны» Черкасов опоздал с задраиванием люка. Из-за его ошибки лодка ушла под воду с незакрытым люком и затонула. Один из испугавшихся матросов бросился вверх через полузакрытый люк, застрял в нем, чем увеличил поступление воды. Попытка продуть цистерны не привела к всплытию, т.к. лодка уже почти полностью заполнилась водой. 2 офицера и 10 человек команды сумели открыть люк и выплыть из лодки. Лейтенант Черкасов и 23 нижних чина погибли. Когда лодку подняли, то по положению тела Черкасова определили, что он вполне мог спастись, но, оказав помощь в выходе на поверхность матросам, сам этого не сделал…

Вину за это происшествие хотели возложить на Черкасова, но Николай Второй, подумав, решил:

— Мертвые срама не имут. Похороните как должно, а семье пенсию.

По указанию императора всех погибших подводников причислили к участникам Русско-японской войны и с воинскими почестями похоронили на Смоленском кладбище Санкт-Петербурга. После того как «Дельфин» подняли и снова ввели в строй, дорога на Порт-Артур оказалась уже блокированной… Что касается Петра, то он узнает об обстоятельствах смерти старшего брата только после войны…

НА МИНОНОСЦАХ

В мае 1903 года мичман Черкасов был переведен вахтенным начальником на только что пришедший в Порт-Артур миноносец «Властный», который вошел в состав 1-го отряда эскадренных миноносцев капитана 1-го ранга Матусевича. Командиром «Властного» был лейтенант Карцов, толковый и грамотный офицер, механиком не менее толковый Павел Воробьев.

Война приближалась, на эскадре все это чувствовали, в кают-компаниях об этом только и говорили. Но боевая подготовка кораблей не отличалась интенсивностью, и большую часть осенне-зимнего сезона «Властный», как и другие миноносцы, провели в вооруженном резерве. Лишь перед самой войной миноносцы начали выходить в море на выполнение учебных задач.

Японская атака 27 января (9 февраля по новому стилю) застала корабли эскадры Тихого океана выведенными на внешний рейд, но не приведенными в полную боевую готовность. Два эскадренных броненосца и крейсер были надолго выведены из строя. И, хотя ни один из русских кораблей не был уничтожен, японский флот с первого дня войны получил преимущество и овладел морем

Маленькие быстроходные и юркие миноносцы — расходный материал морских войн. Их не оберегают как броненосцы и крейсера, их гоняют в море в дозоры и в крейсерство, в разведку и на минные постановки, на траление и для доставки секретных документов. Не застаивались миноносцы и в Порт-Артуре. Что касается Черкасова, то служил вахтенный начальник «Властного» на совесть, за что вскоре был удостоен ордена Владимира 4-й степени с мечами — награда для мичмана немалая!

Думается, нет смысла рассказывать обо всех боевых выходах мичмана Черкасова на «Властном» за время его службе на миноносце. Остановимся лишь на наиболее известном бое в ночь на 26 февраля 1905 года.

Тогда отряд миноносцев в составе «Выносливого», «Внимательного», «Властного» и «Бесстрашного», под общей командой капитана 1-го ранга Матусевича, вышел в море курсом на Ляотешань для поиска противника. Следуя в сомкнутом кильватерном строю к югу от Ляотешаньского маяка, обнаружили огни японских миноносцев.

— Атакуем! — скомандовал немногословный Матусевич.

С головного «Выносливого» отбили ратьером «Вижу неприятеля слева» и «атаковать неприятеля». Разом повернув на неприятеля, миноносцы дали полный ход. Командиру «Выносливого» Матусевич велел держать на фланговый неприятельский миноносец, обращенный к нему правым бортом (зеленый бортовой огонь). Следовавший вторым «Властный» — на следующий, находившийся к нему левым бортом (красный огонь).

С дистанции 8 кабельтов наши головные эсминцы открыли огонь, ставший полной неожиданностью для японцев. После некоторой паузы те начали отвечать и вскоре в перестрелку вступили все наши корабли. Трудней всего сразу пришлось головным «Выносливому» и «Властному», на которых обрушился весь огонь японцев. Вскоре начались и попадания.

«Выносливый» получил повреждения в машине, на «Властном» вышел из строя рулевой привод, причем руль был временно задержан в положении — «лево руля». Несмотря на это оба миноносца отчаянно маневрировали между шести японских миноносцев, не только ведя огонь с обоих бортов, но и стараясь сблизиться с неприятелем, чтобы его таранить.

Начались и потери в людях. На «Властном» был ранен минер мичман Александров. Немедленно его место заступил механик миноносца Воробьев, который выпустил по японцам две самоходные мины. Одна из мин взорвала 4-трубный неприятельский миноносец.

«Выносливый» атаковал флагманский японский корабль, вступив с ним в яростный артиллерийский бой, стремясь при этом выйти на кинжальную дистанцию. Однако вторичное повреждение машины лишило «Выносливый» хода. Воспользовавшись этим, японский флагман почел за лучшее отойти подальше. На «Выносливый» кинулся было соседний японский миноносец, но точный огонь наших артиллеристов быстро отрезвил противника, и японец, сильно паря, вывалился из боевого строя.

Тем временем в сражение уже вступили все наши и японские корабли, и бой стал всеобщим

Почти в полной темноте, маневрируя на полных ходах и ведя огонь из всех орудий, миноносцы старались выйти на дистанцию и угол торпедной атаки противника. Все решали теперь боевое мастерство и крепость нервов.

Между тем «Выносливый» был окружен тремя неприятельскими судами, бившими по нему из носовых и бортовых орудий. Еще один японский миноносец пытался таранить неподвижный «Выносливый», но был отбит точным огнем. Потеряв возможность управляться, он по инерции пронесся за кормой «Выносливого» полыхая кормой, и навсегда скрылся в ночи. Атаку остальных противников «Выносливый» также отбил.

К этому времени пал раненый мичман Заев, его место у носового плутонга заступил лейтенант Овандер. Лейтенант Давыдов с матросами тушил пожар в корме.

Трубы отработанного пара были перебиты, и пар травился прямо в машину. Механик Блинов соединил оборванные паровые трубки обваренными руками. Потушив пожар в кормовой машине, на «Выносливом» вскоре уже смогли дать ход. На пяти узлах «Выносливый» кое-как добрался до Порт-Артура. Потом его командир лейтенант Рихтер признавался:

— Как до дома дошлепали, и сам не понимаю, наверное, только на желании жить!

Что касается «Властного», то он с первой до последней минуты находился в самом эпицентре боя, прикрывая собой флагманский «Выносливый» и отвлекая на себя пытавшихся атаковать его японцев,

«Внимательный» и «Бесстрашный» также вели напряженный артиллерийский бой, хотя и на более далеком расстоянии, так как японцы старались к ним не приближаться. Атаковав два концевых миноносца противника, они так и не дали им соединиться с четырьмя головными и заставили скрыться в ночи. Команды в бою вели себя с поразительным хладнокровием и присущей им храбростью.

Из рапорта командира миноносца «Властный»: «…когда миноносец вошел в угол обстрела обоих бортовых аппаратов, были выпущены с правою борта, в расстоянии 15 — 20 саженей, в правый борт неприятеля обе мины, из коих одна взорвалась под кочегарными отделениями. Ослепительное действие боевого фонаря, коим он нас освещал, а равно и ослепляющий блеск и грохот выстрелов и разрывающихся снарядов, как наших орудий, так и его, помешали мне лично убедиться во взрыве, который был произведен несколько секунд до того, как я резал ему корму. По донесениям мичмана Черкасова и Александрова и по опросу нижних чинов, видевших как самый взрыв, так и его последствия, и по личным моим отрывочным впечатлениям, — обстоятельства этого взрыва были нижеследующие: после минных выстрелов, которые были произведены один очень скоро вслед за другим, одна из мин взорвалась около задних труб; поднялся столб воды, и за ним из всех дымовых труб, равно как и из верхней палубы, выбросило столбы пара и дыма с искрами. Миноносец, накренившись на правый борт и осевши на корму, стал быстро погружаться, причем нос сильно поднялся. Луч боевого фонаря, коим он нас освещал, спустя несколько секунд направился вверх, но он почти сейчас же погас, равно как и другие огни. Стрельба с него прекратилась, и он спустил вверх невысокую тонкую ракету, которая, разорвавшись, дала букет маленьких блесток, причем кормовая часть его уже сравнялась с водой. Это был 4-трубный миноносец типа "Бойкий", но больше его. Все это произошло в промежуток времени, пока я успел с момента выпуска мин сделать полциркуляции при 18-узловом ходе, из чего заключаю, что все вышеописанное продолжалось около 1 м 15 сек. После этого миноносца не стало видно. В то время, как я, имея лево на борт, циркулировал вдоль левого борта неприятельского миноносца, к нам в жилую палубу попал 75 мм снаряд, разорвавшись там, поранил людей подачи, перебил паровые трубы рулевой машины, причем газами отшибло рулевого от штурвала, и он, вылетев из рубки, доложил мне, что рулевая машинка не действует.

Под управлением мичмана Черкасова были заложены румпель-тали, после чего был сообщен кормовой штурвал-Прислуга же минных аппаратов пробанила и готовила мины в аппараты. Вся эта работа происходила в то время, когда, по подъеме вверх луча боевого фонаря тонущего миноносца, меня осветил другой неприятельский миноносец с зеленым кормовым огнем, на который, управляясь машинами, я и направился, открыв по нему огонь из носового плутонга. Держа меня в луче своего фонаря, он уходил, отстреливаясь, и так как я имел большой ход, то нагнав его, прошел вдоль левого его борта и, так как в это время катился вправо, обрезал ему нос на расстоянии не более 20-ти саж, расстреливая его продольно 75-мм орудиями и всеми пушками правого борта. Орудия же левого борта стреляли в другой миноносец (третий), находившийся невдалеке и имевший 2 белых огня. Сейчас же эти два миноносца прекратили стрельбу, закрыв все огни.

Пройдя немного, я остановил машины; кругом все было тихо. К этому времени я уже имел возможность управляться с кормового мостика. Этот момент замечен был по часам, спустившимся в машину помощником старшего инженер-механика Воробьевым — 3 часа 20 минут. В это время выяснилось, что снарядом, попавшим в левый борт и влетевшим в переднюю (правую) машину, убило наповал машинного квартирмейстера 2 ст. Трофима Потехина; в носовом же плутонге оказались ранеными — хозяин трюмных отсеков 1 ст. Иван Сенников, которому перебило левую ногу в бедре, комендор левой носовой 47-мм пушки Федор Обидин со смертельной раной в правом паху, машинист 1 ст. Павел Алкаев, бывший 3-м номером у той же пушки, ранен в правую голень, кок Дмитрий Степанов, бывший при носовой подаче — в левую сторону груди, в область 6 ребра навылет, минер Ефим Матвеев, исправлявший совместно с минным квартирмейстером Мухортовым перебитую цепь боевого фонаря и носовой проводки, ранен в правое плечо, кочегар 1 ст. Михаил Рязанов получил незначительные поранения пальцев правой руки, и подшхипер Павел Михайлов получил несколько ссадин в правом плече. Немедленно же было приступлено к переноске в кают-компанию и перевязке раненых, которым были произведены перевязки помощником старшего инженер-механика Воробьевым, и.д. минно-артиллерийского содержателя Борисом Сорокиным и матросом 1 ст. Гаврилом Юшаковым. Простояв около 10 минут на месте и осмотревшись, я направился малым ходом под южный берег Ляотешана, где вскоре я заметил миноносец "Бесстрашный" и через короткий промежуток времени миноносец "Внимательный". Минуты через 3 или 4 подошел миноносец "Выносливый". В это время мичман Черкасов доложил мне, что мичман Александров, которому мною было поручено смотреть вперед, ранен. Я приказал мичману Черкасову его сменить. Оказалось, что мичман Александров ранен осколком…»

Любопытный факт: японцы на протяжении всего боя считали, как это следует из официального «Описания военных действий на море в 37 — 38 гг. Мейдзи», что сражаются не с четырьмя, а с шестью русскими миноносцами. Наши считали так же…

Из хроники сражения: «Общий итог боя выглядел так: русские потеряли три человека убитыми и 21-го ранеными, японцы соответственно 7 и 10. По японским официальным данным в "Асасио" попало 8 русских снарядов, в "Касуми" — более 10. Были попадания и в два других миноносца. Если учесть, что вес артиллерийского залпа у каждого из участвовавших в бою японских истребителей был примерно вдвое больше, чем у русского (два 76-мм и четыре 57-мм орудия против одного 75-мм и пяти 47-мм), то результаты, которых добились наши моряки, заслуживают всяческих похвал. Но еще важнее другое: впервые после начала войны корабли под Андреевским флагом, будучи слабее своих противников, не уклонились от боя, а смело ринулись в атаку и завладели инициативой. Многие связывают это с моральным подъемом, привнесенным на флот новым энергичным командующим — адмиралом С.О. Макаровым».

Однако радость победы была омрачена. Буквально через два часа почти в том же месте второй отряд японских истребителей перехватил возвращавшиеся из дозора два наших миноносца. В ходе завязавшегося боя героически погиб миноносец «Стерегущий».

В тот же день «Властный» посетил вице-адмирал Макаров. Осмотрев пробоины и опросив офицеров и команду, он сказал:

— Вижу, что дело было молодецкое! Все отличившееся будут награждены!

Вскоре начальник отряда Матусевич был произведен в контр-адмиралы, командир «Властного» лейтенант Карцов и инженер-механик Блинов стали Георгиевскими кавалерами. Матросам выдали по два десятка Георгиевских крестов на миноносец.

Из рапорта командира «Властного» лейтенанта Карцева: «Мичман Петр Черкасов своей хладнокровной и толковой распорядительностью под выстрелами быстро завел сперва румпель-тали, а потом произвел с не меньшей быстротой сложный переход с парового на ручной штурвал». Что касается Черкасова, то за участие в ночной атаке он был удостоен ордена Станислава 3-й степени с мечами и бантом и произведён в лейтенанты. Есть сведения, что Черкасова представляли к Георгию 4-й степени, но что-то тогда не сложилось.

После того «Властный» встал в ремонт. Черкасов неожиданно получил предписание явиться к командиру эскадренного броненосца «Севастополь». Так 25 мая он стал 3-м артиллерийским офицером «Севастополя». Я не знаю, радовался ли новому назначению Черкасов или нет. Помня себя в его возрасте на кораблях, думаю, что не очень. Разве можно сравнить размеренную классическую службу на броненосце взбалмошной, опасной, но полной приключений и самых невероятных случаев службе на маленьком быстроходном корабле! Кто из нас, служивших на флоте, не мечтал в молодости мчаться в бурунах пены на врага, гордо стоя на ходовом мостике под пролетающими снарядами. Кто не мечтал, уничтожив две-три эскадры, гордо тонуть, не спустив флага, мысленно посылая привет своей любимой. Кто из нас не представлял, как эта любимая, получив известие о героической гибели непонятого ею героя, обольется слезами и, наконец-то поймет, что прозевала свое истинное счастье… Думаю, что мичманы российского флота 1905 года по своему желанию сражаться и одерживать победы не слишком отличались от лейтенантов дня сегодняшнего. Но «Властный» все еще стоял в ремонте, а потому служить на действующем броненосце было все же лучше, чем прозябать на неходовом миноносце.

АРТИЛЛЕРИСТ «СЕВАСТОПОЛЯ»

Тем временем трагедия Порт-Артура вступала в свою новую фазу. После трагической гибели вице-адмирала Макарова, которая потрясла всех, в командование эскадрой временно вступил наместник адмирал Алексеев. А после его отъезда из Порт-Артура новым начальником эскадры стал контр-адмирал Витгефт, поднявший свой флаг на закончившем ремонт «Цесаревиче».

10 июня эскадра в полном составе вышла в море, пытаясь прорываться во Владивосток, но недалеко от Порт-Артура встретилась с японской эскадрой. Витгефт решил вернуться обратно. На подходе к внешнему рейду «Севастополь» отклонился от протраленного фарватера и носовой частью левого борта подорвался на мине. Через пробоину проникло много воды. Офицеры и матросы «Севастополя» ожидали худшего, однако детонации боезапаса не произошло. В погребе 152-мм снарядов, правда, возник пожар, но он был быстро залит поступающей водой. Броненосец своим ходом дошёл до бухты Белый Волк и стал на якорь под берегом. Эссен приказал не включать прожекторов и полностью затемнить корабль. Это позволило избежать ночных атак японских миноносцев. Потери на броненосце ограничились одиннадцатью ранеными.

Для исправления повреждений воспользовались кессоном, ранее построенным для ремонта «Ретвизана». В заводке кессона и других ремонтных работах был задействован и Черкасов. Все приходилось делать, что называется, «на коленях», импровизируя на каждом шагу. А тут новая беда — при отжигании повреждённых листов обшивки начался сильный пожар. Его потушили, но в огне погибли двое матросов, еще 28 получили ожоги. Как бы то ни было, но к 25 июля броненосец снова вошёл в строй.

А уже утром 28 июля эскадра, отпустив тралящий караван, вновь вышла в море. На этот раз «Севастополь» вместе с «Полтавой» замыкали колонну русских броненосцев, шедшую со скоростью 13 узлов курсом SO 55°. Через час на востоке показалась японская эскадра.

Сражение, вошедшее в историю, как «Бой в Жёлтом море», началось в 12.20 на дистанции 80 кабельтовых. Уже в начале сражения в «Севастополь» попал снаряд, но не смог пробить броневой пояс. Удерживая свое место в колонне, броненосец вел интенсивный огонь по противнику. Ближе к концу сражения «Севастополь» все же получил серьезное попадание. Снаряд, попавший в броню около правой кормовой 152-мм башни, вывел из строя электрическую подачу боеприпасов, и их пришлось подавать вручную через верхнюю палубу. Как третий артиллерист, организацией ручной подачи снарядов занимался Черкасов. Выстроившись цепочкой, матросы передавали снаряды к пушкам. В это время «Севастополь» находился в самом эпицентре боя и его буквально засыпали снарядами. От осколков не было никакого укрытия. То тут, то там падали поражаемые ими матросы, но на их место тут же вставали новые. Огонь 152-мм пушек ни на миг не ослабевал.

Досталось и Черкасову. Вначале он был контужен в голову и грудь близко пролетевшим японским снарядом, а затем через несколько минут ранен осколком в голову. Чтобы лицо не заливало кровью, перемотал голову куском матросской тельняшки и продолжил командовать подачей боеприпасов. К 17.35 на «Севастополе» начались пожары. Имелись попадания в боевую рубку, дымовые трубы и фок-мачту. Теперь уже Черкасов с матросами занимался их тушением в составе кормовой аварийной партии.

Когда в огне и дыму внезапно вывалился из строя флагманский броненосец «Цесаревич», командир «Севастополя» Эссен решил таранить противника. Однако именно в этот момент в кожух дымовой трубы попал очередной японский снаряд, перебивший пароотводные трубки. Из-за этого броненосец на время лишился паров в одном из котельных отделений и его ход упал, до каких-то 8 узлов. Пытаться таранить противника на такой скорости было абсолютно бессмысленно, тем более что основные силы эскадры, отказавшись от продолжения прорыва, уже разворачивали форштевни на Порт-Артур. Пристроившись в хвост колонны, «Севастополь» двинулся за остальными. Когда японские корабли скрылись с горизонта, Черкасов позволил себе спуститься в лазарет. Корабельный врач, бегло оглядев голову, похлопал мичмана по плечу:

— В рубашке родились, Петр Нилыч, всего на полсантиметра в сторону пролетел бы осколочек, и мы бы с вами, сударь, сейчас уже не беседовали!

Несмотря на повреждения и потери, дух на «Севастополе» был самый боевой. Едва броненосец отдал якорь, как команда принялась устранять повреждения. Через неделю капитан 2-го ранга Эссен уже с гордостью доложил контр-адмиралу Ухтомскому.

— Все повреждения устранены силами команды, и броненосец готов к выходу в море!

Но Ухтомский, уже потеряв веру в победу, был настроен иначе:

— Какой выход, Николай Оттович, о чем вы говорите! Разве вы не понимаете, что во Владивосток нам уже не прорваться.

— Не можем лее мы сидеть сложа руки, когда в разгаре война. Если нет надежды на прорыв во Владивосток, то все равно следует выйти в море и дать еще один бой, чтобы попытаться потопить, пусть и ценой гибели всех еще оставшихся кораблей, хотя бы одного-двух «японцев» и тем самым облегчить жребий идущей на Дальний Восток 2-й Тихоокеанской эскадры!

— Мы употребим все оставшиеся силы на защиту крепости, а там что Бог даст!

А затем началось планомерное разоружение «Севастополя» и других кораблей. Вначале для отражения штурма с «Севастополя» свезли десантную роту из 180 человек под командованием мичманов Петрова и Бухе. Рота приняла участие в отражении очередного штурма и в первом же бою потеряла 56 матросов и сбежавшего с поля боя мичмана Бухе. Затем с «Севастополя» начали снимать и орудия для усиления береговых батарей. Вместе с пушками снимали и артиллеристов. Кроме этого, «Севастополь» отвечал за оборону полуострова Ляотешань и расположенных на нем орудий и прожекторов. Ежедневно по заявкам с берега вел броненосец и стрельбу по японским позициям. Кают-компания «Севастополя» была оскорблена трусостью Бухе и единогласно постановила исключить его из числа своих членов. Более на броненосец этот трус не вернулся.

Тогда же Петр Черкасов, полагая, что на фортах сейчас куда опасней, чем на корабле, обратился к Эссену с просьбой о переводе на берег, но тот не отпустил:

— Этак я совсем без офицеров останусь. На берегу обойдутся без вас

10 августа «Севастополь» вышел из гавани на обстрел японских позиций. На борту броненосца к этому времени находилось всего три сотни человек команды. Остальные уже сражались на берегу. Так как некому было даже заниматься подачей боеприпасов из погребов, Эссен распорядился поднять снаряды еще до стрельбы прямо к орудиям, а сами погреба тщательно задраить. Разумеется, это было полным попранием всех существующих правил и наставлений, но на войне как на войне.

Едва вышли на внешний рейд, сигнальщики наперебой закричали;

— Слева в кильватере броненосные «Ниссин» и «Касуга»!

— Справа три крейсера типа «Мацусима» и пара канонерок!

— На траверзе дымы миноносцев! Три десятка вымпелов!

— Огня по японцам не открываем, а продолжаем выполнение поставленной задачи! — распорядился Эссен.

Впереди «Севастополя» в таком же презрительном молчании резали форштевнями волну четыре наших миноносца, сзади прикрывали еще два. «Кассуга» и «Ниссин» дали с предельной дистанции несколько залпов, которые легли с большим недолетом. Но, не решившись сблизиться, затем вообще скрылись из вида.

Выйдя в назначенную точку, «Севастополь» открыл огонь по японским осадным батареям. Те пытались поначалу огрызаться, но вскоре, поняв всю тщетность своих усилий, почли за лучшее прекратить огонь. Несмотря на это, одну из 8-орудийных батарей броненосец все же уничтожил. К моменту возвращения в Порт-Артур пришлось выдержать еще один бой с вернувшимися «Кассугой» и «Ниссин».

При возвращении броненосец из-за сильною течения и собственного малого хода, который затруднял удержание на курсе, «Севастополь» наткнулся на мину. Взрыв произошел в районе носовой башни главного калибра, к счастью, снова без детонации боеприпасов. При этом были затоплены две угольные ямы, два артиллерийских погреба 152-мм и 47-мм боезапаса и зарядный погреб главного калибра. Корабль сильно осел носом и остановился, все еще находясь под огнём противника. Из Артура пришел буксир. Черкасов руководил заводкой буксира и при этом был сильно ушиблен лопнувшим от напряжения перлинем. Как известно, оборванный буксирный и швартовый трос, как правило, перебивает человека пополам Но Черкасову снова повезло. Несмотря на тяжелое состояние, он продолжил заводку буксира. Однако в это время «Севастополь» снова дал ход, и надобность в буксировании отпала. Вернувшись в Порт-Артур, броненосец бросил якорь в Западном бассейне. Это выход «Севастополя» стал, по сути, последним активным действием нашей эскадры.

Когда пришел приказ о сформировании из команды «Севастополя» нового десантного резерва, то в командование им был определен Черкасов.

— Жаль расставаться, но ничего не поделаешь! — обнял на прощание лейтенанта Эссен. — Надеюсь, что еще увидимся.

Затем были отчаянные бои с японцами на суше. Морской десантный резерв бросался на самые опасные участки обороны крепости, туда, где японцы могли прорвать нашу оборону. Не раз и не два дело доходило до штыковых атак, в ходе которых матросы отбрасывали противника от наших укреплений. При этом Черкасов неизменно был всегда впереди и личным примером поднимал своих матросов в отчаянные контратаки.

За успешные боевые дела, проведенные силами его десантной роты, Черкасов был удостоен ордена Святой Анны 4-й степени «За храбрость». Говорили, что храброго лейтенанта якобы представляли к Георгию, но потом крест достался другому офицеру. Что касается Черкасова, то он относительно того, что не стал георгиевским кавалером, нисколько не печалился, не до того было. Петр Нилович еще станет кавалером Георгиевского креста, но при других обстоятельствах и на другой войне.

Когда в роте осталось меньше половины первоначального состава, ее остатки вернули на корабли.

До отражения августовского штурма «Севастополь» вместе с «Полтавой» стоял на огневой позиции в Восточном бассейне. Для защиты от падавших вокруг японских снарядов верхнюю палубу броненосца закидали кучами шлака и накрыли стальными листами. Одновременно завели кессон на пробоину от мины и, как могли, начали ремонтироваться.

Ремонт закончился лишь 24 октября. К тому времени японцы уже вовсю обстреливали Порт-Артур и бухту из 280-мм осадных гаубиц. Укрыться от падающих с неба снарядов было просто некуда. За какой-то день броненосец получил сразу пять попаданий. От больших разрушений спасли лишь груды шлака, в которых взрывались падающие снаряды. При этом и сам «Севастополь» не оставался в долгу, ведя перекидную стрельбу по осадным батареям.

БИТВА В БУХТЕ БЕЛЫЙ ВОЛК

9 ноября состоялось очередное совещание, на котором командиры кораблей в последний раз обсуждали возможность выхода в море. Фактически на тот момент выйти могли лишь «Победа», «Полтава» и «Севастополь», причём на последнем ещё заканчивали заделывать пробоину. Никакого решения так принято и не было.

Еще полторы недели стояния в бухте — и японцы захватывают господствующие высоты Порт-Артура. Теперь перед ними как на ладони оказалась вся бухта и стоящие в ней корабли. Первой 22 ноября была расстреляна и легла на дно бухты «Полтава», а уже через три дня из крупных кораблей в строю оставался лишь «Севастополь». Только после этого начальник отряда крейсеров, в состав которого были сведены остатки эскадры, Вирен дал согласие на выход броненосца на внешний рейд. Так как оборона крепости подходила к концу, Эссен затребовал вернуть на борт оставшихся в живых его десантников, так как из восьмисот человек штатной команды на борту находилось в тот момент чуть больше сотни. Эссен сдаваться не собирался.

Ночью «Севастополь» перешёл в бухту Белый Волк, где начал усиленно готовиться к прорыву блокады. На корабль доставили ранее демонтированные 152-мм орудия. На следующий день на броненосец прибыли две сотни оставшихся в живых десантников во главе с лейтенантом Черкасовым. Вокруг броненосца сразу же установили противоторпедные сети, затем приступили к погрузке угля и боезапаса, а также начали сооружать вокруг броненосца бон. Штатные сети не защищали оконечности корабля, поэтому носовую часть прикрыли навесными сетями, на корму сетей уже не хватило. Следом за «Севастополем» в бухту Белый Волк перешла канонерская лодка «Отважный» и семь миноносцев — все, что осталось от нашей эскадры.

Прибыв на броненосец, Черкасов, как и положено, доложился о состоянии вернувшихся, о потерях, закончив тем, что готов к принятию своей старой должности.

— Какие будут наши дальнейшие планы, Николай Оттович? — спросил, закончив свой не слишком длинный доклад, Черкасов.

— Как загрузимся углем и снарядами, так в одну из ближайших ночей будем прорываться в море на соединение со 2-й Тихоокеанской эскадрой.

— А где находится 2-я эскадра?

— По последним сведениям, в районе Мадагаскара!

— Дойдем ли?

— По крайней мере, попытаемся!

Затем последовала долгая пауза. Эссен молча смотрел на Черкасова, словно оценивая его. Чувствуя себя не очень ловко, лейтенант занервничал. И тут командир «Севастополя» ошарашил его:

— Так что, Петр Нилыч, принимай хозяйство старшего офицера!

— Не рано ли мне, Николай Оттович? — искренне удивился тот.

— В самый раз! — покачал головой командир броненосца. — На войне как на войне!

Так 13 ноября 1904 года лейтенант Черкасов стал старшим офицером «Севастополя». Для молодого офицера это было огромным доверием, даже при том, что всем было абсолютно ясно — «Севастополь» доживает свои последние дни. На новой должности лейтенанту пришлось нелегко. Еще бы, ведь его предшественником был опытнейший капитан 2-го ранга Николай Бахметьев. До Русско-японской войны Бахметьев успел и вдоволь поплавать по океанам, и повоевать во время боксерского восстания. Это именно он накануне штурма фортов Таку доставил ультиматум китайскому коменданту, а потом повел на приступ своих матросов. В конце октября 1905 года по настойчивой просьбе генерала Кондратенко Бахметьева, как знакомого с сухопутными военными делами, откомандировали для службы на передовых позициях. На «Севастополь» старший офицер уже не вернулся. Воевал Бахметьев храбро и в январе 1905 года погиб, поднимая матросов в отчаянную контратаку.

…Как оказалось, исчезновение из Порт-Артура «Севастополя» японцы заметили не сразу. После ухода «Севастополя» они еще целый день лупили по месту его стоянки снарядами. Долго искать «Севастополь», впрочем, не пришлось. Он объявился сам, когда открыл огонь по японским позициям под Порт-Артуром. И здесь Эссен оказался на высоте. Позиция, которую занял «Севастополь» в бухте Белый Волк, была на редкость выгодна для обстрела осаждающего Порт-Артур противника.

— Сейчас, поди, Ноги шлет проклятья своему дружку Того, чтобы плыл на выручку! — смеялись матросы.

— Господа, предлагаю пари, что через час-два мы будем иметь счастье лицезреть наших визави! — шутили офицеры.

Действительно, вскоре мористее появился почти весь японский флот.

— Что ж, — резюмировал Эссен. — Кажется, прежде Мадагаскара нам придется изрядно потрудиться здесь!

— Наше дело моряцкое, ко всему привычное! — поддержал командира старший офицер.

А затем начался настоящий ад…

В первую же ночь в атаку на «Севастополь» вышли шесть японских миноносцев. Выпустив торпеды, они скрылись во мраке ночи, но попаданий так и не добились. А едва лишь занялся зимний тусклый рассвет, «Севастополь» обрушил по вражеским позициям свои сокрушительные залпы.

В следующую ночь броненосец атаковали уже миноносцы 4-х отрядов. Но и эта атака сорвалась, частью из-за сильного ветра, частью из-за сильного заградительного огня. Днем снова обстрел японских сухопутных позиций.

Третья ночь — новая атака трех миноносцев — и снова неудача. Подойти близко японцы побоялись, а издали так и не попали. Днем опять стрельба по наземным целям

В четвертую ночь японцы перешли к более решительным действиям. На этот раз «Севастополь» атаковали семь миноносцев и два минных катера. К броненосцу одновременно устремились два десятка торпед и одна из них взорвалась в носовой части навесной сети. Пробоины не было, но в подводной обшивке образовалась метровая трещина. Вода затопила отделение минных аппаратов. Повреждение было невесть каким, но, принимая во внимание то, что ремонтироваться теперь уже было негде и нечем, оптимизма оно не вызвало.

Ответным огнем был потоплен один японский миноносец и еще один поврежден. Весь день, как и обычно, «Севастополь» стрелял по японским позициям под Порт-Артуром.

Пятая ночь стала новой неудачей для противника. В атаку на «Севастополь» устремились миноносцы сразу трех отрядов. Однако огонь «Севастополя», «Отважного» и наших миноносцев не позволил противнику сблизиться на кинжальную дистанцию, а выпущенные издалека торпеды прошли, как обычно, мимо. Помимо этого на отходе взорвался со всей командой на плавающей мине миноносец № 53.

День, как всегда, прошел в подготовке к отражению новой атаки и артиллерийской поддержке защитникам Порт-Артура, В ночь на 2 декабря очередная атака. На этот раз разъяренный неуязвимостью «Севастополя», Того бросил против него все минные силы японского флота. Едва взошла луна, в атаку устремились сразу 23 миноносца и несколько минных катеров. В вихре снежной пурги японцы в этот раз атаковали с особой неистовостью. Одна за другой по «Севастополю» было выпущено более трех десятков торпед. То там, то тут грохотали взрывы — это рвались в противоминных сетях и о бон стальные смертоносные сигары, но ни одного попадания в броненосец японцы так и не добились. «Севастополь» оставался неприступен! Но наши не только оборонялись, они атаковали!

Катер с «Победы» под началом квартирмейстера Апалинова сам всадил торпеду в японский миноносец, ещё один миноносец утопил миноносец «Сердитый» лейтенанта Дмитриева 5-го. Серьезные повреждения получили еще семь японских миноносцев. Утром на берегу наши нашли 15 торпед, из которых извлекли около полутора тонн мелинита и пироксилина.

День, как обычно, прошел в стрельбе по осадной армии, а после заката солнца снова ночной бой. В ночь на 3 декабря японцы бросили в атаку девять больших миноносцев. Несколько торпед, как всегда, прошли мимо, но две взорвались в бортовых сетях, потрясая борт «Севастополя» мощными гидродинамическими ударами, от которых выбивало заклепки корпуса. В образовавшиеся трещины хлестала стылая вода. Около двух с половиной тысяч тонн забортной воды уже плескалось в угольных ямах и прибортовых отсеках. Паровые циркулярные помпы и донки едва успевали ее откачивать. Однако роковой оказалась третья торпеда, которая попала в незащищенную корму броненосца. В результате её взрыва затопило рулевое отделение и смежные отсеки. Кроме этого, японцы повредили миноносец «Сторожевой».

Уже после войны историки подсчитают, что в боях с «Севастополем» японцы выпустили по нему более восьмидесяти торпед, потеряв при этом два (по другим сведениям, три) миноносца, а ещё полтора десятка были серьёзно повреждены (часть из них до конца войны в строй так и не вошла).

Утро 3 декабря 1904 года было для команды безрадостным. Крен броненосца, несмотря на контрзатопление, доходил до 8 градусов. При этом теперь можно было навсегда расстаться с мечтой прорваться в открытое море на соединение со 2-й эскадрой.

— Что ж, даже если мы теперь уже не броненосец, то роль плавучей батареи нам вполне по плечу! — приободрил приунывших офицеров Эссен. — Война еще не окончена!

В тот же день приказом генерала Стесселя командир «Севастополя» был одновременно назначен начальником Ляотешаньского отдела обороны крепости. Получив сведения, что «Севастополь» поврежден, Того оставил его в покое, не желая больше рисковать своими миноносцами. Теперь броненосец каждый день вел стрельбу по позициям противника под Порт-Артуром. А оборона крепости между тем подходила к концу.

Последнюю стрельбу по противнику «Севастополь» провёл 19 декабря. Вечером того же дня был получен приказ о затоплении всех еще оставшихся на плаву судов в связи с предстоящей сдачей крепости.

Промозглой снежной ночью 20 декабря 1904 года «Севастополь» в последний раз развел пары, и, оборвав остатки боковой сети, медленно двинулся из бухты на глубокую воду. Рулевое управление уже не действовало, и броненосец управлялся только машинами. На борту его к этому времени находились все четыре десятка человек.

— Николай Оттович, мы в расчетной точке! — крикнул стоявшему на ходовом мостике командиру из рубки штурман.

— Сколько на изобате? — не поворачивая головы, отозвался Эссен.

— Полсотни метров!

— Достаточно! — командир повернулся к Черкасову, бывшему теперь и за вахтенного офицера. — Давайте команду на затопление!

В трюмах инженер-механик с несколькими матросами-машинистами уже открывали кингстоны.

— Ну вот, кажется, и все! — сняв фуражку, перекрестился Эссен.

За отсутствием сигнальщиков Черкасов сам набрал из флагов последний сигнал и поднял его на стеньге фок-мачты — «Погибаю, но не сдаюсь!». Затем жег секретные документы.

Рядом с броненосцем чадно дымил портовый буксир «Силач». Он и принял на борт остатки команды «Севастополя». Предпоследним с палубы тонущего броненосца сошел, неся корабельный флаг, старший офицер лейтенант Черкасов, последним — капитан 1-го ранга Эссен.

Еще несколько мгновений, и «Севастополь» тяжело повалился на борт. Вот уже в воду ушел борт, вот вода коснулась труб, и, тяжело вздохнув, словно смертельно уставший человек, броненосец стремительно ушел в пучину, оставив над собой лишь водоворот черной воды.

Сгрудившись на палубе буксира и глядя на гибнущий родной корабль, плакали и матросы, и офицеры. Никто из них не стеснялся этих святых слез…

В тот же день генерал Стессель сдал японцам крепость. Героическая Порт-Артурская эпопея подошла к своему трагическому концу. Вместе с ее окончанием закончилось и участие в войне лейтенанта Петра Черкасова. Впереди его ждал плен.

После окончания войны и возвращения на Родину на Черкасова обрушился целый водопад наград: Анна 3-й степени, Владимир 3-й степени, Станислав 2-й степени, причем все с мечами и бантами, т.е. за фактическое участие в боях, что делало их статут еще более высоким. Какие-то полтора года назад мичман Черкасов был никому не известен. Теперь же за ним была слава сражений у Ляотешаня, в Желтом море, в Порт-Артурских десантах и в бухте Белый Волк, а на груди пять боевых орденов и самая лестная боевая репутация.

МЕЖДУ ВОЙНАМИ

Первые годы после окончания Русско-японской войны были очень сложными для нашего флота. Корабельный состав был почти уничтожен, офицеры в большой части деморализованы и страшными потерями во время войны, и последующими революционными потрясениями на флоте. Авторитет флота в обществе тоже был чрезвычайно низок. Еще вчера любимцы России флотские офицеры стали ее париями. Многие, закрыв эту страницу своей жизни, навсегда покидали флот. Но большинство все же осталось, чтобы попытаться возродить былую морскую славу Отечества, Среди оставшихся был и Петр Черкасов.

Так как после войны кораблей осталось «кот наплакал», возвращавшиеся из плена офицеры были рады любому назначению. Именно поэтому капитаны 1-го ранга с удовольствием шли на 200-тонные эсминцы, а капитаны 2-го ранга и на номерные миноносцы. Разумеется, что никто и не думал предлагать Черкасову должность, равную той, на которой он закончил войну. На место старших офицеров эскадренных броненосцев могли рассчитывать куда более опытные и старшие но выслуге. А потому Черкасов был безмерно рад, когда получил назначение старшим офицером учебного судна «Верный». Три года он провел на палубе «Верного», занимаясь и судном, и кадетами-практикантами.

Свои ежегодные отпуска Черкасов неизменно проводил на родине. Земляки с большим уважением отнеслись к заслугам моряка-нижегородца, избрав его в Балахнинское земское собрание. Что касается Петра Ниловича, то он с большим чувством воспринял доверие земляков.

Только в 1909 году он наконец-то получил номерной миноносец № 213 — старую утлую скорлупку. Но это был его первый корабль, на мостик которого он поднялся командиром. Был ли счастлив Черкасов, я не знаю, но то, что он был удовлетворен, уверен. Одновременно Черкасов был произведен и в старшие лейтенанты. На миноносце Черкасов прослужил всего одну кампанию. Так как никакого продвижения все еще не предвиделось, Петр Нилович, и раньше тяготевший к учебе, стал штатным слушателем Николаевской морской академии, которую блестяще закончил сразу по двум отделениям — общему военно-морскому и военно-морских наук.

В декабре 1912 года он покидает стены Николаевской морской академии в чине капитана 2-го ранга. Тогда же Петр Черкасов решил наконец-то положить конец своей холостяцкой жизни. Избранницей бравого капитана 2-го ранга стала дочь кронштадтского военного врача Сусанна Владимировна Гильдебранд. К сожалению, о личной жизни Черкасова нам известно очень мало, а о Сусанне Владимировне почти ничего.

В 1913 году Петр Нилович был избран на почетную должность гласного Балахнинского земского собрания. С мая по сентябрь, находясь в очередном отпуске в Нижегородской губернии, он был избран Гласным Балахнинского земского собрания. Что и говорить, Черкасов был любим на родине. Не раз и не два ему предлагали вообще уйти с флота и делать гражданскую карьеру в Нижегородской губернии. Но от этого Черкасов отказался, так как без флота не мыслил своей жизни.

В самом конце того же 1913 года Черкасов получил назначение командиром канонерской лодки «Сивуч». Построенный в 1907 году «Сивуч» был вполне современным боевым кораблем своего класса. Изначально он предназначался для обороны устья Амура, но потом переход на Дальний Восток отменили.

Для Балтики «Сивуч» и его «систершипы» были не особенно хороши: из-за высокого корпуса и небольшой осадки их сильно сносило ветром, что затрудняло счисление, а в свежую погоду лодки немилосердно качало. При водоизмещении в 868 тонн, «Сивуч» развивал 12,5 узла, что для столкновений в открытом море с кораблями противника было, конечно же, недостаточно. Вооружение «Сивуча» составляли два 102-мм орудия и четыре 75-мм пушки Канэ, кроме этого, канонерка могла брать на борт до 40 мин. Команда «Сивуча» насчитывала полторы сотни человек, при шести офицерах.

Зиму с 1913 на 1914 год «Сивуч» провел во льдах Гельсингфорса. Туда чета Черкасовых добралась поездом Временно остановились в гостинице, и Петр Нилович поспешил принимать дела на своем новом корабле.

Всю предыдущую кампанию канонерка входила в состав учебно-минного отряда и с воспитанниками морского инженерного училища большую часть времени простояла на Транзундском рейде. Осенью «Сивуч» перешел в Гельсингфорс, где временно вошел в состав 2-й минной дивизии.

В 1914 году «Сивуч» с однотипной канонеркой «Гиляк» снова были определены в учебно-минный отряд и снова, как и в прошлом году, на них прибыли на практику воспитанники морского инженерного корпуса. Увы, никаких учебных плаваний совершить так и не удалось — началась Первая мировая война.

НА РУМБАХ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

С началом войны «Сивуч» с однотипной канонерской лодкой «Кореец» включили в состав 2-й минной дивизии, на базе которой была сформирована Флангово-шхерная позиция, прикрывавшая северное побережье Финского залива. Командующий Балтийским флотом адмирал Эссен предполагал, что в случае высадки немцев на полуострове Гангут канонерки усилят фланг оборонительной позиции у Лапвика,

При этом все прекрасно понимали, что первый бой на этой позиции, скорее всего, станет для канонерок и последним.

Офицеры-операторы уже просчитали будущую ситуацию: «Положение канонерских лодок в случае наступления высадившегося [на полуострове] десанта, хотя бы в размере одного корпуса, оказалось бы критическим, поскольку противник не будет форсировать укрепления перешейка, не отогнав канлодки перекидным огнем своих тяжелых орудий, установленных в лесу и невидимых лодкам, которые могут отступить с позиций только по одному фарватеру, идущему почти вплотную к берегу, занятому наступающим противником. Выдерживать же перекидной огонь орудий противника… лодки будут не в состоянии, так как не имеют ни бортовой, ни палубной брони».

— Ни дать ни взять смертники! — мрачно констатировал склонный к пессимизму командир «Корейца» Федяевский.

— Ну, это, Ваня, мы еще посмотрим, кто кого пушками перемелет, нам, старым артурцам, не привыкать! — приободрил товарища Черкасов.

До глубокой осени канонерские лодки простояли у мыса Гангут в готовности к бою, но ожидаемая высадка германских войск на Гангут так и не состоялась.

В конце 1914 года «Сивуч» с другими канонерками перешел на Або-Оландскую шхерную позицию, где вчерашние учебные корабли несли дозорную службу в финских шхерах или находились в готовности в порту Або (ныне Турку).

В конце июня 1915 года положение наших войск в Прибалтике после первоначальных успехов осложнилось. Германская армия перешла в наступление и вышла к побережью Рижского залива от Ирбенского пролива до мыса Рагацем. Одновременно германские дивизии рвались и к Западной Двине юго-западнее Риги. На левом берегу Западной Двины образовался выступ, вклинивавшийся в расположение немецких войск Непосредственно на приморском фланге дрался так называемый Шлокский отряд полковника Павлищева. В апреле 1915 года для обороны Рижского залива был создан и отряд кораблей в составе нескольких канонерских лодок и миноносцев. В середине июля его усилили линкором «Слава». Одновременно в Усть-Двинск для поддержки с моря отряда Павлищева прибыл и дивизион канонерских лодок в составе «Сивуча» и «Корейца» под общим началом капитана 2-го ранга Черкасова. Тогда же Черкасов был награжден Анненским крестом 2-й степени с мечами.

В ближайшие дни российское командование, на основании агентурных данных, ожидало прорыв через Ирбенскую минно-артиллерийскую позицию соединения германского флота. В случае успеха немцы могли выдавить наши корабли за Моонзунд и овладеть Рижским заливом, что сделало бы оборону Риги и побережья почти невозможным.

На рассвете 12 июля 1915 года на приморском фланге должно было начаться наступление двух немецких пехотных полков. Когда об атаке стало известно нашему командованию, для противодействия противнику в предшествующую ночь «Сивуч», «Кореец» и эсминцы «Уссуриец», «Амурец», «Всадник» и «Гайдамак» под общим началом Черкасова вышли из Усть-Двинска. Вскоре после выхода корабли разделились.

«Сивуч» и «Кореец» открыли огонь по германским позициям Эсминцы прикрывали их с моря. Используя артиллерийскую поддержку отряда Черкасова, пехотинцы Павлищева продвинулись западнее городка Кемери.

Через пять дней находившийся на боевом дежурстве в районе поселка Шлока «Сивуч», маневрируя вдоль берега, сел на не обозначенную на карте банку. Вскоре к нему подошел эскадренный миноносец «Легкий» под командой капитана 2-го ранга Рощаковского. Командир эсминца так торопился прийти на помощь «Сивучу», что оставил на берегу даже часть команды. Поздно вечером эсминец и два буксира пытались снять лодку с мели, но сделать это им не удалось.

Всю ночь экипаж разгружал «Сивуч» на присланные комендантом Риги баржи, и в 6 часов утра первая же попытка «Легкого» и двух буксиров стянуть его с мели наконец-то увенчалась успехом. Это произошло вовремя, так как буквально через несколько минут ветер от NW начал усиливаться до штормового.

В течение июля «Сивуч» и «Кореец» неоднократно выходили в море на помощь Шлокскому отряду. Так, 29 июля они накрыли немецкую пехоту, наступавшую на позиции у Кемери, и атака захлебнулась. В последующие дни подавили две батареи.

Появление в заливе нашего линкора «Слава» и активные действия наших кораблей у побережья заставили командование противника принять решение о прорыве флота в Рижский залив. По замыслу вице-адмирала Шмидта германские корабли должны были протралить фарватеры Ирбенского пролива и с боем прорваться в Рижский залив. Затем забросать южный выход из Моонзунда минами, заблокировать гавань Пернова и произвести обстрел Усть-Двинска.

На выполнение всей операции отводилось трое суток. На следующий день германский флот приступил к форсированию минных заграждений.

Однако из-за противодействия сил обороны Рижского залива операция сразу же затянулась. Уже в ночь на 4 августа у Михайловского маяка эсминец «Новик» вступил в бой с германскими эсминцами V-99 и V-100. Буквально через четверть часа V-99 подорвался на мине, куда его загнал «Новик». Поврежденный эсминец выбросился на берег, где его взорвала команда. V-100, получив повреждения, бежал.

В этот же день «Кореец» и «Сивуч» в последний раз обстреляли позиции немцев в районе Кемери. Вечером представитель флота в штабе армии капитан 2-го ранга Стеценко направил в Ревель телеграмму, в которой информировал штаб флота, что «выходы лодок для выполнения своей задачи можно теперь считать прекращенными».

В ответ начальник штаба флота вице-адмирал Кербер запросил: «Надо ли оставлять канонерки в Рижском заливе?»

На это Стеценко продиктовал шифровальщику:

— Поскольку из-за возможного прорыва немцев оставлять корабли в Усть-Двинске рискованно, я намерен отправить их в Моонзунд. Прогну своевременно поставить в известность о наступлении безопасного момента для выполнения перехода.

Ответ был краток: «Ждите».

Тем временем немцы уже заканчивали подготовку к прорыву в Рижский залив. 5 августа германские тральщики протралили проходы в минных полях. Из-за полного превосходства противника, «Слава», миноносцы и канонерки «Храбрый» и «Грозящий» отошли от Ирбенской позиции к Моонзунду, оставив пустым весь Рижский залив. Во всем заливе остались лишь две маленькие канонерские лодки «Сивуч» и «Кореец», предоставленные своей собственной судьбе. Как выяснилось впоследствии, несмотря на напоминания Стеценко о судьбе канонерок, о них в штабе Балтийского флота за ворохом иных забот… просто забыли.

Казалось, что теперь ничто не может помешать противнику вырваться на просторы рижской лагуны. Однако немцы осторожничали и прорываться ночью не рискнули, решив дожидаться утра. Наступившая ночь была последним шансом «Сивуча» и «Корейца» добраться до Моонзунда.

Уже в сумерках «Сивуч» и «Кореец» выставили на подступах к устью Западной Двины две линии минных заграждений, на которых настаивал штаб флота Конечно, мины — это всегда здорово, но сейчас для канонерок главным был вопрос времени, и этого времени им катастрофически не хватало.

Впрочем, моросил противный дождь и над волнами стелился туман — погода была пока явно за нас. Понимая это, Черкасов запросил Стеценко добро на переход. Тот в свою очередь запросил штаб флота, но штаб упорно молчал. Стеценко запросил его еще раз и, плюнув, под свою ответственность отправил на «Сивуч» радиограмму. «Немедленно уходите в Куйваст».

Однако выйти сразу не удалось. Израсходовав за время минной постановки много угля, канонерские лодки нуждались в его пополнении. В час ночи лодки вернулись в Усть-Двикск, где немедленно началась погрузка «чернослива», занявшая весь последующий день.

Так было потеряно драгоценное время и упущен шанс проскочить залив до подхода немцев. Тем временем германская эскадра уже втягивалась в Рижский залив. Свой флаг вице-адмирал Шмидт держал на дредноуте «Позен», в кильватер которому держал еще один дредноут «Нассау». Огромные линкоры прикрывали четыре крейсера и целая орава эсминцев с тральщиками. Вся эта армада медленно ворочала к Моонзунду, чтобы запереть выход всем, кто еще не успел вырваться из рижской западни.

В это время Черкасов получил радиограмму от своего ближайшего начальника, капитана 1-го ранга Трухачева, что канонеркам предписывается оставаться в Риге и, в крайнем случае, подыматься по Двине. Но почти одновременно получилась депеша от командующего флотом адмирала Канина с приказанием немедленно идти в Моонзунд на соединение с минной дивизией. Неразбериха царила полная…

Из книги воспоминаний А. Зернина «Балтийцы. Морские рассказы» (Париж, 1931 г.): "4-го августа 1915 года после продолжительных усилий, под покровом густого тумана, немцам удалось форсировать Ирбенский пролив и провести свои крейсера в воды Рижского Залива.

Наши миноносцы, защищавшие пролив, отступили к Моонзунду, закрыв минным заграждением подходы к нему с юга. Залив оказался в руках немцев, получивших доступ к Риге и Пернову. Наш Северный фронт оказался перед угрозой немецкого десанта в тыл его правого фланга.

Сосредоточенно-тревожное настроение охватило всех. На север залива Минная Дивизия и подводные лодки готовились к отпору, но крепость Усть-Двинск и Рига как бы висели в воздухе. Вопрос их охвата с тыла, при владении немцами Рижским Заливом, был вопросом нескольких дней.

В этот момент в Усть-Двинске находились две наши канонерские лодки: "Сивуч" и "Кореец", командированные в распоряжение Северного фронта для обстрела побережья, в которое упирался левый фланг германских армий. Эти канонерки своею отличной боевою службой и постоянным участием в боях уже успели заслужить добрую славу у сухопутных собратьев, поддерживая их своим огнем с моря.

4-го августа, при наличии неприятеля в Рижском заливе, "Сивуч" и "Кореец" успешно бомбардировали расположение немецких батарей у местечка Кемерн, заставив немцев отвести эти батареи в тыл. Вернувшись в тот день в Усть-Двинск, канонерки приняли последнюю похвалу сухопутного начальства: "Покорно благодарим славных братьев моряков за помощь. Ваша стрельба была поразительно точна. Полковник кн. Меликов".

Но похвальная телеграмма не меняла обстановки. Командиры лодок знали, что дни их сочтены. Но эти сочтенные дни не должны быть пропущены даром. Несмотря на присутствие немцев в заливе, они успели еще раз выйти в море и ночью поставить минное заграждение на путях неприятеля к Усть-Двинску».

Именно в это время в Усть-Двинск пришел опоздавший ровно на сутки приказ вице-адмирала Кербера срочно следовать в Моонзунд. Одновременно пришла радиограмма и от Стеценко: «Немцы большими силами вошли в залив, следуют генеральным курсом на Моонзунд». Посовещавшись, Черкасов с Федясвским решили прорываться с наступлением темноты.

— Думаю, Иван Константинович, что без боя нам теперь из силков не вырваться! — мрачно констатировал ситуацию Черкасов. — Да и боевые возможности наши в сравнении с германскими — кот наплакал.

— Может быть, лучше затопиться? — испытующе посмотрел на командира дивизиона Федяевский.

— Ну уж нет! — Черкасов даже в лице изменился. — Хватит с нас того, что в Порт-Артуре назатапливались, будем прорываться с боем!

— Но шансы у нас невелики! — гнул свое Федяевский.

— Почему же, вполне приличные — пятьдесят на пятьдесят! — усмехнулся Черкасов. — Выходим немедля, чтобы ночью быть у Моонзунда. В случае гибели от подводной лодки другому кораблю людей не снимать, а в случае встречи с более сильным противником не держаться соединенно. Бог даст, кто-то и прорвется!

— Где наша не пропадала! — мотнул головой Федяевский. — Все одно тонуть, так хоть с музыкой!

Из книги воспоминаний А. Зернина «Балтийцы. Морские рассказы»: «С рассвета, в день Преображения, началась срочная погрузка угля. Нельзя было терять ни минуты, так как у входа в Двину могли появиться неприятельские корабли.

На сердце камень. Рушилось дело, которому многие месяцы самоотверженно служили лодки. Командир "Корейца" от имени обеих лодок отправился к коменданту крепости проститься. Расставание было грустно, — совместно пережитые минуты опасности и ответственной работы связывают людей узами родства

— Но ведь неприятель уже в заливе, — удивлялся генерал, — вы можете встретить сильнейшего врага и погибнуть совсем напрасно.

— Мы это знаем, — отвечал командир "Корейца".

— Сколько же шансов за то, что вы дойдете до Моонзунда?

— Один на его, — ответил командир.

Перед командирами лодок был выбор — сдаться у пристаней или рискнуть гибелью в неравном бою. Они выбрали последнее. И они условились, что в случае гибели одной из лодок — оставшаяся должна уходить, не спасая тонущих людей, дабы не увеличивать триумфа неприятеля и своею гибелью, неминуемой при такой задержке. Решение это было принято на основании прецедента, имевшего место в английском флоте, когда одна и та же подводная лодка утопила три английских крейсера подряд вследствие того, что они останавливались у гибнувшего сотоварища, чтобы снять людей.

Перед выходом в море командир "Сивуча", капитан 2-го ранга Черкасов чувствовал себя нездоровым. Его мягкой, женственной натуре уже пришлось выдержать много серьезных испытаний. Ныне судьба назначила ему совершить акт бессмертного геройства. Ввиду его нездоровья капитан 2-го ранга Федяевский, командир "Корейца", сделал прощальные визиты и в полдень лодки вышли в море, взяв кратчайший курс на Моонзунд. "Сивуч", как старший, шел головным».

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

Итак, 6 августа в 13 часов 25 минут канонерские лодки «Сивуч» и «Кореец» под общим командованием капитана 2-ю ранга Черкасова начали свой прорыв из западни Рижского залива. Впереди притаившееся море. Штиль. Влажная мглистая дымка легкой завесой легла между лодками и невидимым врагом. Едва выйдя в море, канонерские лодки приняли радио командующего флотом о неприятельских крейсерах, идущих в сопровождении миноносцев от поста Медис курсом на норд-ост. Черкасов с Федяевским даже не совещались, итак все ясно — вперед!

Лодки продолжили свой путь. Море было тихо и мглисто, от берега пахло гарью, хотя земли уже давно не было видно.

Вскоре новое радио: «Два неприятельских крейсера и миноносцы — в квадрате 238».

Командиры и штурманы склонились над картами: квадрат 238 прямо по носу в 25-ти милях. Это совсем рядом, но солнце уже быстро клонится к закату. Может быть, спасет хоть это. Канонерки идут прежним курсом

Новое радио с наблюдательного поста на острове Кюно гласило: «Неприятельский крейсер и два миноносца проходят курсом на Пернов». Одновременно радиограмма от начальника Минной дивизии, собравшейся в Моонзунде: «Большие неприятельские силы подходят с юга».

Ситуация ухудшалась с каждой минутой. Куда теперь идти? Немцы следуют к Моонзунду и к Пернову. Теперь у лодок отрезаны все базы. Но и возвращаться теперь тоже некуда. Нужна новая информация, но нарушать радиомолчание нельзя.

— Прекратить выход в эфир! Работать только на прием! Все получаемые радиограммы немедленно бегом ко мне! — распоряжается Черкасов. — Комфлота должен вспомнить о нас!

Предосторожность командира «Сивуча» не лишняя, т.к. характерная для небольших судов радиоволна немедленно привлечет внимание немцев.

Канонерские лодки в ожидании известий продолжали идти прежним курсом.

Наконец, сквозь телеграфные волны неприятельских кораблей, открыто разговаривающих в заливе, пробился голос командующего флотом: «Сивучу» и «Корейцу» идти под восточный берег и ждать темноты. С темнотою продолжать путь в Моонзунд».

Солнце к этому времени уже село в море, окрашивая его зловещим багровым светом.

«Кореец» запросил по семафору: «Куда пойдем? Неприятель занимает пути на Пернов и на Моонзунд».

Черкасов рукой показал прежний курс, прокричал Федяевскому в рупор:

— Идти под восточный берег согласно радио командующего флотом не имеет смысла. Туда только что прошел германский отряд!

В это время на мостик поднялся телеграфист с бланком свежей радиограммы. Ее текст гласил: «Начальник Минной дивизии оповещает о постановке мин у входа в Моонзунд. Для встречи и проводки лодок будет выслан конвоир».

И сразу вторая радиограмма: «Неприятельские крейсера и миноносцы держатся на линии Усть-Двинск — Патерностер».

Черкасов склонился над картой. Линия Усть-Двинск-Патерностер — это прямо на курс лодок. Все, западня захлопнулась! Минуту он раздумывал, что же можно предпринять в безвыходной ситуации.

Затем «Сивуч» застопорил машины и передал семафором на «Кореец»: «Буду стоять здесь до полной темноты». «Кореец» подошел и стал рядом. Попытка прорыва мимо немцев в полной темноте — это единственное, что им еще осталось.

Солнце медленно погрузилось в окутанное гарью море. Быстро темнело. И именно в этот момент с востока на горизонте появилась вереница дымков. Почти одновременно дымы показались и с юга. Это были немцы — противник окружал маленькие канонерки со всех сторон.

На канлодках погасили ходовые огни и объявили режим полной тишины. Команда замерла у заряженных орудий. Вскоре в темноте совсем рядом прошел трехтрубный германский крейсер, за ним второй. Но немцы не ушли. Наоборот, с каждой минутой вокруг становится все больше дымов — главные силы вице-адмирала Шмидта были совсем рядом.

Становится очевидным, что отстояться уже не удастся, а следовательно, надо как можно скорее уходить. Лодки одновременно дали полный ход вперед. Однако дымы все обступали. Тихоходные же канонерские лодки просто не могли выжать больше 10 узлов. Оставалась лишь робкая надежда, что немцы в темноте их не увидят и не услышат, но это был уже самообман. Спустя какой-то десяток минут немцы обнаружили молчаливые силуэты и запросили опознавательный сигнал. Это был приговор. Не отвечая, обе канонерки разом отвернули в сторону и выжали из своих маломощных машин все, что те могли дать. Впрочем, это принципиально уже ничего не решало.

Немцы дали пристрелочный залп. Водяные фонтаны вздыбились на приличном отдалении. Второй залп и всплески воды были уже значительно ближе — началась неторопливая пристрелка. Лодки, не отвечая, продолжали отходить.

Затем немцы прекратили огонь. С четверть часа они молча преследовали беглецов, быстро сокращая дистанцию. К этому времени уже совсем стемнело.

Затем германский крейсер, выйдя на левый траверз, преградил нашим кораблям путь отхода на Моонзунд. В темноте он был различим лишь некой темной массой. Комендоры у орудий до боли вжимали плечи в резиновые приклады. Офицеры не отнимали от глаз ночных биноклей. Напряжение достигло высшего предела.

И вот первая яркая вспышка. С тяжким гулом над лодками пронеслись неприятельские снаряды — началось. Одновременно включаются прожектора, которые длинными щупальцами шарят по черным волнам, ища канонерки.

— Прицел 30 кабельтов! Открыть огонь! — разом командуют Черкасов и Федяевский.

Канонерки дают ответный залп. Снаряды с воем уходят во тьму. Перелет!

«Пять кабельтов меньше» — показывают светящиеся циферблаты. Подносчики вталкивают в орудия новые унитарные патроны.

Целить трудно. Неприятель быстро нашел прожекторами головной «Сивуч» и осветил его. Теперь канонерская лодка как на ладони перед немцами. Прожектора слепят расчеты орудий и облегчают немцам наводку. Черкасов отчаянно маневрирует, пытаясь вырваться из прицела прожекторов. Но все напрасно, не хватает скорости, и прожектора его не выпускают из своих смертельных объятий. Для немцев условия стрельбы, как на ученье, а потому они достаточно быстро пристреливаются. Водяные столбы падающих снарядов все ближе к «Сивучу». Вот корпус канонерской лодки судорожно дернулся, потом еще и еще — начались попадания. Снаряды на кинжальной дистанции насквозь прошивают незащищенный корпус «Сивуча», сея разрушения и смерть.

Огрызаясь из всех орудий, «Сивуч» начинает склоняться вправо. Черкасов ворочает все круче, чтобы не подставлять противнику борт. Еще четверть часа, и уже большая часть орудий канонерской лодки выведена из строя. Врагу огрызаются лишь две последние пушки. Развязка уже близка. Понимая это, Черкасов кладет «Сивуч» на обратный курс и подводит по борту «Корейца», чтобы получить хоть минутную передышку.

Теперь весь огонь неприятеля принимает на себя «Кореец», который продолжает идти вперед.

Рвущиеся снаряды засыпают «Кореец» осколками и заливают каскадами воды. «Кореец» отвечает изо всех пушек. Пока ему везет и прямых попаданий нет. Вскоре «Кореец» получает несколько попаданий навылет. Его спасает только то, что дистанция боя запредельно мала и германские снаряды прошивают его корпус насквозь, взрываясь уже за бортом. В какой-то момент «Корейцу» удается подвернуть в темноту и скрыться из глаз противника, но через несколько минут прожектора снова его нащупывают.

Очередной осколок рвет на «Корейце» провода централизованного управления стрельбой. Теперь каждое орудие стреляет само по себе. Повреждения быстро нарастают. Вскоре рвутся паровые трубы. Падают ранеными подносчики кормовой пушки. Их страшные крики доносятся на мостик. Гибель кажется неотвратимой. Но командир по-прежнему ободряет команду с мостика. Несмотря на град летящих мимо осколков, Федяевский все еще каким-то чудом жив. Пример командира вдохновляет офицеров и матросов. На гибнущем «Сивуче» нет ни отчаяния, ни паники. Каждый делает свое дело. Унтер-офицер Шацкий чинит проводку управления огнем. Разумеется, она вскоре будет снова перебита, но пока командир получает возможность корректировать стрельбу. Машинный кондуктор Ермил Репин перекрывает пар, вырывающийся через разорванную трубу, и ставит запасную. Телеграфный унтер-офицер Ильин крепит оборванную антенну. Разорванную снарядами орудийную прислугу оттаскивают в сторону. К последним пушкам становятся все, кто еще может подтаскивать снаряды, и «Сивуч» снова открывает огонь.

Еще два-три удачных залпа, и крейсер пустит «Корейца» ко дну. Но наводчику носовой пушки улыбнулось счастье. Будучи ослеплен прожектором и почти не видя цели, он навел пушку на прожектор и удачным выстрелом сбил его в воду. Все мгновенно погрузилось во тьму.

Ближайший немецкий крейсер временно прекратил стрельбу, пытаясь ввести в действие кормовой прожектор. А затем, поворачивая в темноте, немцы окончательно теряют «Корейца». Вскоре на крейсере включают резервный прожектор и начинают поиски потерянной жертвы. Но «Кореец» уже медленно отходит от места боя в полной темноте. Именно в это время принимает свое последнее решение и командир «Сивуча» Черкасов. Видя, что у «Корейца» появился шанс выскочить из ловушки, он направляет свою канонерку прямо на врага, прикрывая этим маневром уходящего товарища и вызывая весь огонь противника на себя.

В 1934 году в Париже вышла в свет книга капитана 2-го ранга А.П. Лукина «Русские моряки во время Великой войны и революции», основанная на воспоминаниях очевидцев. В данной книге была и глава «Гибель "Сивуча" основанная на воспоминаниях бывшего члена комиссии по расследованию обстоятельств гибели «Сивуча» лейтенанта Бердяева. А потому послушаем Лукина: «…Канонерки продолжали свой путь на Моонзунд… В течение получаса сплошное молоко опять окружило их, когда вдруг туман поредел и длинная колонна силуэтов показалась близко, слева от них.

Это шли главные германские силы… Расстояние до них было всего 5 — 6 кабельтов… Как потом выяснилось, немцы сперва увидели только один силуэт. Благодаря извращению тумана приняли его за "Славу". Мгновенно вспыхнули прожектора, и все дредноуты, во главе с флагманским "Позеном", открыли по "Сивучу" ураганный огонь…

Но почти моментально туман снова сгустился… Старший из командиров, командир "Сивуча", сделал прожектором сигнал "Корейцу" — "идти по способности в Моонзунд", а сам лег на него. Сознавая неминуемую гибель обеих канонерок, капитан 2-го ранга Черкасов повернул своего "Сивуча" прямо на врага, с целью принять на себя всю силу его огня и тем дать время "Корейцу" скрыться во мгле…»

Позднее историки установят, что «Сивуч» и «Кореец» приняли неравный бой с двумя крейсерами и четырьмя миноносцами, при этом нанесли повреждения крейсерам «Аугсбург» и «Танн», предположительно потопив один миноносец.

Крейсера уже начали отворачивать в сторону, когда к месту боя подошли главные силы германской эскадры — дредноуты адмирала Шмидта. Против них утлые канонерки были уже бессильны…

Из книги воспоминаний А. Зернина: «В белом прожекторном луче вдруг вынырнул из темноты силуэт медленно уходившего "Сивуча". Почти с ним рядом оказались неприятельские миноносцы. "Сивуч" сильно пострадал при первой схватке и имел опасный крен.

С неприятельского крейсера вылетел в небо ярко засиявший голубоватым светом шар, — осветительный снаряд, — и стал медленно падать в море, освещая цель. За ним непрерывно стали вылетать другие, разливая вокруг "Сивуча" мертвенный, но яркий свет.

Все неприятельские суда сразу открыли по "Сивучу" беглый огонь. Стреляли жадно, бессистемно, — в упор, — навалившись всем животом. Вокруг "Сивуча" бил целый лес каскадов. Они светлыми саванами быстро вздымались из воды и неспешно исходили тонкою алмазной пылью. За ними в страшной пляске взметались другие, падая и вырастая вновь.

"Сивуч" не двигался. Лопнули паровые трубы. Повреждены машины. Рухнул мостик, увлекая за собой раненого командира. Корабль остался без головы…

Нет. Капитан 2-го ранга Черкасов встает из-под обломков и среди растущего хаоса подымается на ростры, продолжая управлять огнем оттуда. Но умолкают орудия, перебита прислуга, и, однако, бой продолжается, потому что на "Сивуч" уцелела одна 75-миллиметровая пушка. И эта пушка все еще стреляет.

На рострах вспыхивает пожар. Огненные языки тянутся к небу. Пожар разгорается, и в огненном нимбе последний раз виден командир…

С крейсера залп, и капитан Черкасов исчезает, разорванный на части и сметенный в воду…

Пожар растет. Борт накаляется и багряно-темной полосой рдеет над водою. И через докрасна раскаленный борт все стреляет та же чудом сохранившаяся пушка. "Сивуч" весь в пламени клонится мачтами к воде, но продолжает бой.

Два новых массивных силуэта вырастают с неприятельской стороны… Гремит залп орудий крупного калибра.

Глухим взрывом, точно стоном, отдается с "Сивуча"»… Он разрывается пополам и исчезает под водою. Мгновенно все погружается во тьму…»

Все было кончено. Канонерской лодки "Сивуч" больше не существовало…

Из книги капитана 2-го ранга А.Л. Лукина: «Открыв огонь по головному дредноуту, "Сивуч" самоотверженно пошел на смерть… Среди грохота пальбы, водяных смерчей, дыма, огня, лохмотьев тумана шел "Сивуч" на врага… В потоках обрушившихся на него фонтанов воды, в облаках пара из разбитых труб, с зияющими пробоинами и свернутым носом, он мужественно стрелял из всех своих орудий.

— Крепись, Петр Нилыч! — кричал старый боцман на мостике своему командиру…

…Бешеный залповый огонь дредноутов рвал "Сивуч" в клочья… Мостик и надстройка рухнули… Командир убит… Почти все офицеры перебиты.,. Палуба усеяна трупами матросов… Но корабль все идет вперед… Это был уже не "Сивуч", а бесформенный, плавучий в буром дыму, остов. Объятый пламенем, с раскаленными, шипящими от вливающейся воды, бортами, он продолжал огонь из уцелевших орудий, но… силы его слабели… слабел его ход…

Полузатопленный, исковерканный, с ушедшим под воду развороченным носом, горящий, залитый кровью гибнущих в дыму и чаду, но еще державшийся на воде, "Сивуч" остановился… Он уже был не в силах двигаться ни вперед, ни назад…

А дредноуты, мощные, со сверкающими прожекторами, бронированные великаны продолжали распинать его… С ураганным воем неслись в истекающий "Сивуч" их ужасные залпы за залпами…

Накаленная температура раскаленной стали, ядовитые газы разрывов душили и расшвыривали последних бойцов, ноги скользили в крови, обжигались в огне… Но дважды сбитый и дважды замененный кормовой флаг продолжал развеваться на нем, а протянутая рука последнего оставшегося в живых офицера, тяжело раненного мичмана Мурзина указывала последнему комендору у последней пушки — стрелять.

Наконец немцы опомнились… На "Позенс" зажегся сигнальный огонь, и дивизион из пяти эскадренных миноносцев бросился в атаку… Вспыхнуло белое зарево взрыва и одновременно желтый огонь последнего выстрела последнего комендора… Не стало "Сивуча"… Только облачко пара, словно его отлетевшая душа, на мгновенье колыхнулось над могилой и исчезло во мгле…»

Наступила жуткая тишина. Немцы спустили шлюпки и подняли с воды оставшихся в живых: трех офицеров и тридцать матросов, все они были по несколько раз ранены. Последние минуты боя «Сивуча», когда он, избиваемый со всех сторон, шел на противника, поражая германские миноносцы с кинжальной дистанции в три сотни метров, произвел на немцев большое впечатление. Раненых офицеров и матросов «Сивуча» встретили на борту дредноута «Нассау» командир корабля и команда, выстроенная во фронт. Корабельный оркестр первый и в последний раз за всю войну сыграл русский гимн. Германские офицеры, выражая свое восхищение мужеством наших моряков, пожимали руки выжившим мичману Мурзину и инженеру-механику Огуречникову…

Как выяснилось позднее, в темноте немцы приняли «Сивуч» за линейный корабль «Слава», который по их данным все еще находился в Рижском заливе. Внешняя архитектура «Сивуча» действительно напоминала «Славу», но только в сильно уменьшенном варианте. Этого в лучах прожекторов немцы рассмотреть и не смогли. Именно поэтому на маленький «Сивуч» был обрушен такой шквал огня, которого бы с лихвой хватило и на линейный корабль…

Из донесения командира флотилии германских миноносцев о ходе боя с «Сивучем»: «Противник храбро сражался до последнего мгновения; надстройки его были разрушены, внутри происходил взрыв за взрывом, и борт его был красен, как жаровня. В 21.30 корабль перевернулся со всем его мужественным экипажем. Вместе с "Позеном" по канлодке, принятой за "Славу", стрелял также "Нассау". 8-я флотилия миноносцев провела атаку, выпустив по нему четыре торпеды…»

Из сообщений германских газет: «…Через несколько минут русский корабль, окруженный фонтанами взрывов 11-дюймовых снарядов, весь в огне и храбро отстреливаясь из всех своих орудий, опрокинулся и затонул после произведенной на него 5-ю миноносцами атаки. Было спасено несколько человек, из которых некоторые скончались от полученных ран».

Тем временем «Кореец», пользуясь тем, что немцы заняты «Сивучем», и используя темноту, отходил на север, стараясь выйти к острову Кюно на мелкие глубины. Там в случае возобновления боя и неминуемой вслед за ним гибели корабля команда имела возможность добраться до берега вплавь.

Капитан 2-го ранга Федяевский приказал сжечь в кочегарке все секретные коды, карты и документы. Вскоре канонерка уткнулась в прибрежную отмель. В этот момент вдалеке потухло зарево боя с «Сивучем». Это значило только одно — «Сивуча» больше не существует. По темным волнам снова зашарили лучи прожекторов, выискивая второю канонерку. Не обнаружив спрятавшегося «Корейца», немцы стали постепенно удаляться.

Подождав, когда немцы скроются совсем, «Кореец», дав полный ход назад, снялся с мели и малыми глубинами пошел вдоль берега на норд. Так как карт уже не было, то плавание осуществлялось только по лоту. Одновременно наскоро исправляли повреждения. Палубу очищали от обломков и стреляных гильз. На рассвете открылся восточный берег. Подойдя к нему на полмили, Федяевский приказал отдать якорь и осмотреться.

Обстановка за ночь только ухудшилась. В море по всем румбам чернели неприятельские дымы. Было ясно, что обнаружение одинокой канонерской лодки дело лишь времени. Посланный на берег на разведку к местным пограничникам офицер сообщил, вернувшись, что немцы уже у Пернова и берег, скорее всего, будет сегодня ими занят. Федяевский созвал совещание офицеров. Те признали положение лодки безвыходным. Поэтому единодушно было решено взорвать «Кореец» и с боем пробиваться по берегу в Ревель. Спустя пару часов канонерская лодка была взорвана. Из-за отмели надстройки «Корейца» так и остались над водой.

А на следующий день вице-адмирал Шмидт неожиданно решил прекратить операцию и уйти из залива… Немцы объяснили свой уход неблагоприятной погодой и опасностью атак наших подводных лодок.

21 августа германский флот удалился… Операция по прорыву в Рижский залив обошлась немцам в погибший крейсер «Тетис» и пять миноносцев. Кроме этого, атаками союзных подводных лодок выведены из строя крейсера дредноуты «Мольтке» и «Фон-дер-Танн», артиллерийским огнем поврежден крейсер «Аугсбург» и четыре миноносца… Наши потери составили две канонерские лодки, одна из которых — «Сивуч» — с доблестью выдержала бой против всей германской армады.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

22 сентября капитан 2-го ранга Петр Нилович Черкасов был исключен из списков личного состава флота с записью «смертью запечатлел свой подвиг». Посмертно Черкасову был присвоен чин капитана 1-го ранга и награда — орден Георгия 4-й степени. Разумеется, для погибшего награды были уже не важны, но вот для жены, которой предстояло жить на пенсию погибшего супруга, это имело значение. В несколько дней имя Черкасова облетело всю Россию. Портрет героя в обрамлении лаврового венка поместили в Георгиевском зале Кремля.

Подвиг «Сивуча» и его командира был подхвачен журналистами союзных государств. «Сивуч» называли балтийским «Варягом», а французы сравнивали подвиг Черкасова с подвигом при Абукире знаменитого капитана де Труара. Выражая свое восхищение подвигом Черкасова, во Франции, Англии и даже в Австралии и Новой Зеландии люди шествовали с российскими флагами и пели русский гимн. Английская «Стар» писала: «Мир вспомнит о героизме "Сивуча" даже тогда, когда все другие события этой титанической войны станут достоянием истории». Увы, на самом деле все быстро забывают героев, когда надобность в них отпадает. Так уж устроен мир…

На родине Черкасова прошла панихида по-геройски погибшему земляку и его товарищам в Крестовоздвиженском монастыре, где были похоронены мать героя и его дед — контр-адмирал Турчанинов. Тогда же Балахнинское земское собрание приняло решение об установке памятника П.Н. Черкасову.

Но убитый горем отец героя Нил Васильевич Черкасов отверг предложение Балахнинского земского собрания об установке в Сейме памятника герою. «Лучшим памятником моему сыну будет Народный дом, носящий его имя», — убежденно сказал он, жертвуя под дом большой участок земли. Здание было построено на средства Черкасова-старшего и на деньги, собранные земским собранием. В нем открыли школу и библиотеку-читальню, зрительный зал для синематографа, работал самодеятельный драматический кружок, хор, струнный оркестр. На земле, отведенной Черкасовым под школу, в 1916 году была построена Высшая школа второй ступени.

Увы, Народный дом имени капитана 1-го ранга Петра Ниловича Черкасова проработал только до 1920 года. Новой власти все, связанное с именем царского офицера, было чуждо, и имя Петра Черкасова на многие десятилетия было предано забвению. Затем его использовали в самых различных целях: и как почту, и как склад. В 2000 году последние останки дома были разрушены, а на его месте проложена дорога.

О родных нашего героя нам известно немного. О жене у автора нет никаких сведений. В круговерти революции и Гражданской войны Сусанна Владимировна затерялась. Возможно, она эмигрировала, возможно, сумела устроить свою личную жизнь, так как была еще весьма молода, возможно, она так и осталась одинокой, храня верность памяти погибшего мужа.

Отец Петра Ниловича умер вскоре после революции. Младший брат нашего героя, Василий, также служил офицером на флоте. Участвовал в сражениях, был награжден. Он написал ряд учебных пособий по тактике, стратегии, а также воспоминания о Русско-японской войне — «Записки артиллерийского офицера». После революции его уволили «как элемент, несомненно, контрреволюционный». Талантливый офицер, военный инженер был вынужден переквалифицироваться в экономисты. В 1929 году он со своей семьей переехал в Москву. Дальнейшая судьба Василия Черкасова мне неизвестна. Детей у Петра Ниловича, как мы знаем, не было, но сейчас в Нижнем Новгороде живет его правнучатая племянница Ольга Черкасова.

В последние годы на родине наконец вспомнили о своем герое. В августе 2006 года в Володарске Нижегородской области был заложен памятный камень на месте будущего памятника Черкасову, а месяц спустя в Нижнем Новгороде на здании бывшего Александровского училища, в котором Черкасов учился с первого по второй класс, открыли памятную доску в его память. Сегодня о подвиге капитана Черкасова напоминает и уголок экспозиции в Володарском историко-краеведческом музее.

На единственной известной автору фотографии Черкасова он сфотографирован уже в погонах капитана 2-го ранга. Красивое и открытое лицо, в котором и благородство, и ум, и врожденный аристократизм Небольшая элегантная бородка лишь подчеркивает благородство. Невольно возникает мысль, что перед нами не морской офицер, а артист, играющий в фильмах прошлых десятилетий главных положительных героев — истинный рыцарь. Именно истинным рыцарем русского флота Петр Нилович Черкасов и остался в памяти потомков.