Глава 2. Двадцатое мая.

Тут русский дух, тут Русью пахнет…

А. С. Пушкин

Будильник дребезжал пронзительно и противно, не оставляя ни малейших шансов на то, чтобы не услышать его голос, остаться в сладостной глубине сна, где нет забот и проблем, а все желания исполняются, стоит только захотеть…

Владимир решительно открыл глаза и отбросил в сторону одеяло.

В комнате было прохладно. Сквозь приоткрытое окно врывался свежий утренний воздух, доносилось бодрое птичье пение. Взошедшее солнце робко щупало стену розовыми, как пальчики младенца, лучами.

Поставленный на огонь чайник зашумел, забулькал. Заваривая чай, Владимир по давней привычке нащупал пульт. Маленький телевизор, подвешенный почти под потолок, ожил. На экране появилась кукольно-красивая дикторша, из динамиков донесся правильный до тошноты голос:

– В эфире новости. Сначала кратко – о главном…

Шкворчала на сковороде яичница, исходя аппетитным ароматом, сыр резался ровными тонкими ломтиками, чтобы скрыть под собой нежно-желтое масло, а телевизор не умолкал ни на минуту.

– Мэр Москвы сообщил, что террористы будут пойманы в ближайшие дни. В столице объявлен план «Перехват». Никакой опасности нет…

– В Лос-Анджелесе состоялась демонстрация по защите прав тараканов на проживание в созданных людьми домах. Тысячи манифестантов вышли на улицы, потрясая плакатами и лозунгами…

– Президент России Омари Кавсадзе отбыл с дипломатическим визитом в столицу Индии Дели…

– В думе сегодня начнутся слушания по поводу нашумевшего законопроекта о смене наименования государства.

С этого момента Владимир стал слушать внимательно.

– Как известно, неделю назад группа депутатов выступила с законодательной инициативой. Если проект постановления, предложенного ими, будет принят, то на всенародный референдум вскоре вынесут предложение о смене названия нашего государства с «Российская федерация» на «Евразийская федерация». Говорит один из авторов проекта Сафармурад Ниязович Агаев, депутат Государственной Думы от Нижнего Новгорода.

– Неужели они посмеют? – пробормотал Владимир, чувствуя, как от ярости немеет затылок.

Толстомордый депутат проникновенно вещал что-то с экрана, и чтобы не видеть его, Владимир выключил телевизор. Отставил в сторону чашку с недопитым чаем и принялся собираться на работу.

В подъезде было пустынно. Бесшумно и быстро подошел лифт, гостеприимно распахнул двери в отделанное зеркалами чрево.

Оказавшись внутри, Владимир еще раз осмотрел себя. Костюм темно-серого цвета, в тон глазам, выглажен, ботинки начищены, светлые волосы уложены волосок к волоску. Придраться не к чему.

Внешность, правда, не запоминающаяся. Бывшие студенты порой не узнают, проходят мимо. Но ничего, не киноактер, так что грех жаловаться.

Когда вышел из подъезда, то свежий, напоенный влагой и запахом цветущей сирени воздух ворвался в легкие с такой силой, что из груди невольно вырвался кашель.

Прочистив горло, Владимир обнаружил, что на лавке у самой двери, несмотря на раннее утро, примостился с тросточкой старый-престарый дед, известный всему дому под ласковым прозвищем Петрович.

– Утро доброе, – бодро проговорил он, радостно, как-то по-детски улыбаясь. – Благодать-то какая!

– Доброе, – машинально отозвался Владимир. – А в чем благодать?

– Дак как же! – дед мелко захихикал, затрясся, обнажив в улыбке блестящие белизной вставные зубы. Такие, по недавно принятому закону, бесплатно положены всем пенсионерам. – Воздух чистый, дыши – не надышишься! А около самого дома, и это в Москве, поет соловей! Нет, ты прислушайся!

Владимир прислушался. Звонкие рулады доносились из зарослей кустарника. За ними начинался огромный лесопарк, в котором встречались белки иногда даже лоси. А уж в появлении тут соловья не было ничего удивительного.

– Так ведь всегда, – сказал Владимир почти сердито. – И воздух чистый, да и птицы…

– Э, нет, – Петрович захихикал вновь, радуясь возможности разъяснить что-то представителю молодого поколения, суетливого и непочтительного к старшим. – Вот помню, лет пятьдесят назад, когда еще личный транспорт не запретили, над городом такой густой смог стоял – хоть ложкой черпай! Вместо соловьев – рев двигателей, а запахи – жженой резины и выхлопов. За чистым воздухом приходилось за сотни километров уезжать… Помню еще, когда я в мединституте учился, привели нас в анатомичку, а там две пары легких. Одни розовые, приятные на вид, а другие – черные, как в саже. Преподаватель возьми да спроси – почему так? Кто как отвечал – что один курил, второй нет, что у одного туберкулез, у другого – нет. А правда, знаешь, в чем?

– В чем?

– В том, что один в деревне жил, а другой в городе! – старик довольно улыбнулся. – Так что ваше счастье, что воздух сейчас везде одинаковый, что здесь, что в Сибири…

Владимир взглянул на часы. Стрелки недвусмысленно сообщали, что, заболтавшись, он рискует опоздать на лекцию. Поспешно попрощался с Петровичем и почти бегом направился к автобусной остановке.

* * *

Холодный кофе горчил. Не допив чашку и до половины, Виктор с отвращением отставил ее в сторону. Поднялся с неудобного узкого диванчика, на котором спал последние два часа.

Хрустнули суставы, а тело ломотой заявило о том, что оно со вчерашнего дня не отдохнуло.

Спорить с ним было сложно. Работать пришлось почти всю ночь.

Слегка покрутив шеей, Виктор направился к двери.

Словно ощутив его приближение, она резко распахнулась и в проеме обнаружилось носатое лицо капитана Тенгиза Делиева.

– О, товарищ майор, вы уже проснулись! – сказал капитан, преувеличенно бодро улыбаясь. – А я как раз собирался вас будить!

– Я, конечно, не Штирлиц, – Белкин зевнул, – но просыпаться в назначенное время могу. Если очень надо…

Последние слова он пробормотал вполголоса, выходя в рабочую комнату.

Там его ждали.

За длинным, словно язык болтуна, столом, собрались пятеро офицеров – представители следственных групп, созданных для расследования недавних взрывов. Лица у всех были помятые, глаза – красные.

– Доброе утро, – сказал Виктор, бросив взгляд на большие стенные часы. Восемь пятнадцать. Время утренней оперативки, которую он сам вчера и назначил. К девяти идти к полковнику.

– Доброе утро, – нестройно отозвались офицеры.

– Что же, начнем, – и майор занял место во главе стола. – Докладывайте. Начнем с вас, Тенгиз…

– В выявлении личности звонившей нет никаких подвижек, – несколько смущенно сообщил Делиев. – Но в результате работы с базой данных УВД по националистам удалось выявить несколько десятков человек, которые могут иметь отношение к взрыву.

– Хорошо, – кивнул Белкин. – Ими нужно заняться. С сегодняшнего дня. Доставляйте их ко мне для допроса. Взвод спецназа и правовое прикрытие я обеспечу. Все ясно?

– Так точно.

– Так, теперь вы, Ашот.

Капитан Асланян, усатый толстяк, обманчиво сонный и флегматичный, доложил о результатах работы на месте террористического акта. Взрыв был сложный, четыре закладки взрывчатки сдетонировали одновременно в разных частях здания.

Заложены бомбы были в служебных помещениях, там, где нет камер слежения. Если террористы и оставили какие-либо следы, то их полностью уничтожил взрыв.

Услышав такие новости, майор помрачнел.

– Да, – сказал он, – боюсь, что полковник от меня мокрого места не оставит…

– Нет, товарищ майор, – проговорил Асланян, улыбаясь, – я еще не закончил…

Последующие новости оказались хорошими. С помощью молекулярного анализа удалось установить происхождение взрывчатки – с военного завода под Самарой. Осталось выяснить, каким образом и через кого она попала в Москву, к террористам.

– Вам, Ашот, я думаю, придется лететь в Самару, – сказал Виктор и взглянул на часы. – Так, я к полковнику.

Он встал, подчиненные дружно поднялись вслед за начальником. Загрохотали отодвигаемые стулья.

* * *

Список опасных националистов, любой из которых мог организовать вчерашний взрыв, состоял из двадцати шести персон. Виктор ожидал, что на отлов подозреваемых будут отправлены несколько групп, но никак не думал, что будет участвовать в этом лично.

Но полковник Мухаметшин недвусмысленно заявил, что от него требуют подозреваемых, причем как можно быстрее, и что «бумажную работу можно засунуть в задницу». Так что Ашот улетел в Самару, разбираться со взрывчаткой, а остальные офицеры отдела в сопровождении групп спецназа рассеялись по Москве.

Колесо попало в яму, машина подскочила, и Виктор отвлекся от размышлений. Выглянул в окно и обнаружил, что они въехали в так называемый «русский квартал». Об этом же говорила и жуткая вонь гниющего мусора, настойчиво лезущая в открытые окна.

Он поспешно нажал кнопочку, и стекло с жужжанием поползло вверх, отрезая салон от неприятного запаха.

«Русских кварталов», в которых в основном сосредоточилось русское население Москвы, в столице сохранилось несколько. И все они походили друг на друга, словно здания одного проекта, отличаясь лишь в деталях.

Кучи мусора, бродячие собаки, лениво лающие на проезжающие мимо машины. И люди – бедно одетые, оборванные, с пустыми глазами.

– Останови здесь, – сказал Виктор, когда на одном из домов мелькнула обшарпанная табличка с надписью «Улица Ельцина, 8».

Взвизгнули тормоза и машина встала. Позади с лязгом и грохотом остановился грузовик, в котором ехали бойцы специального подразделения «Стальные когти», подготовленные для задержания террористов.

Выбравшись на улицу, майор некоторое время не мог дышать – такой мощи достигал запах нечистот.

К старшему офицеру деловито подошел молодой капитан – командир группы захвата. В бронежилете и шлеме он походил на средневекового рыцаря, чудом попавшего в двадцать третий век.

– Приказывайте, товарищ майор, – сказал он мужественным сильным голосом. – Мои ребята готовы.

Вздохнув, Белкин потащил из кармана план прилегающего района.

Штаб-квартира организации под громким названием Русский Арийский Легион размещалась в обыкновенном подвале. Лидер вышеназванной организации, некто Петр Кочерыжный, по агентурным сведениям, собственной квартиры не имел и проживал в одном из помещений штаба.

– Запомните, – проговорил Виктор, обращаясь к капитану. – Он очень опасен, но есть шанс, что с ним удастся договориться. Действовать только по моему сигналу. Все ясно?

– Ясно, – ответил капитан. Его люди, похожие на огромных одинаковых муравьев, расположились вдоль стен и на крыше пристройки к большому магазину, в подвале которой и размещался Русский Арийский Легион.

Отмечая его присутствие, обшарпанную деревянную дверь украшала огромная алая свастика, дополненная мелкими буквами выполненной надписью «Жыды – сволочи!».

Окон в подвале не было, но офицеры все равно разговаривали за пределами обширного магазинного двора. Там, где их точно нельзя увидеть от подвальной двери.

– Ну, я пошел, – сказал майор, последний раз оправляя на себе бронежилет.

– Удачи, – капитан вскинул руку в приветствии.

Но не успел Виктор сделать и двух шагов, как раздался жуткий скрежет. Люк канализационного колодца, расположенного в самом центре двора, отъехал в сторону, и на свет божий явилась вихрастая голова.

Сопя и причмокивая, на поверхность выбрался лохматый молодой человек. Вслед за ним глазам майора явилась девушка, настолько тощая, что грязная, хотя и дорогая одежда болталась на ней как на вешалке. Ее рыжие волосы топорщились в беспорядке, на скуле темнел синяк.

Парочка деловито поставила люк на место, и по ушам Белкина вновь словно проехались наждаком. Двигались молодые люди медленно, будто что-то невидимое сковывало им руки и ноги.

Парень поднял глаза, и Виктор вздрогнул, столкнувшись с абсолютно бессмысленным, как у слабоумного, взглядом. Некоторое время молодой человек просто смотрел, потом повернулся к подруге.

– Слышь, Настюха, – проговорил он гнусаво, шлепая губами. – Ты тоже видишь этого чудика или это глюк? Нежто мы так хорошо ширнулись …

Взгляд у девицы оказался еще страшнее. Светлые, словно родниковая вода, глаза ее были лишены всякого выражения, точно два кружка льда.

– Не, Колян, это не глюк, – проговорила она тягуче после некоторого размышления. – Но непонятно, чего он делает тут…

«Вот черт, на наркоманов напоролись!» – с досадой подумал Виктор. Любители отравы встречались в Москве не так часто, и последнего майор видел несколько лет назад. А тут – такое «везение»….

Он махнул рукой.

От стены тенями отделились двое спецназовцев.

– О, да их много, – удивленно сказал лохматый парень за мгновение до того, как кулак бойца «Стальных когтей» обрушился ему на затылок.

Девицу бить не стали. Только зажали ей рот, чтобы не закричала ненароком.

Наркоманов поспешно утащили, и Виктор пошел дальше.

Стена пристройки была обшарпанной, словно с момента постройки ее ни разу не ремонтировали. Темная лужа у самой двери пахла чем-то приторно-сладким. Над ней с деловитым жужжанием летали зеленые мухи, толстые, словно осы,

«На обед прилетели» – пришла дурацкая мысль.

Виктор поспешно отогнал ее, перешагнул через лужу и нажал кнопку сбоку от двери. Где-то в глубине здания, чуть внизу, прогремела трель звонка. Некоторое время не происходило ничего, а затем совершенно неожиданно в двери открылся глазок. Прекрасно замаскированная заслонка бесшумно отъехала в сторону, обнажив недружелюбный стеклянный зрачок.

– Чего надо? – после паузы булькнул хриплый голос откуда-то сверху.

Виктор в удивлении глянул туда и обнаружил узкие щели динамика.

– Я разговариваю с господином Кочерыжным? – спросил майор.

– Что надо? – вновь повторил голос, вслед за чем донесся кашель.

– Поговорить.

– Проваливай, жидовская морда, – недружелюбно ответили из динамика. – А не то я дверцу открою и пугану тебя из автомата. Мало не покажется…

– Не стоит сердиться, – Белкин дружелюбно поднял руки. – У меня к вам …

– Я тебя не знаю! Проваливай! – взревел динамик. Информация о дурном нраве господина Кочерыжного и его склонности к экстремизму подтвердилась полностью.

– Ухожу, – сказал Виктор миролюбиво.

Когда развернулся, спиной чувствовал ненавидящий взгляд.

Перешагнув через лужу и выйдя из зоны видимости, майор махнул рукой. Стремительные черные тени метнулись вдоль стены, послышались глухие удары.

– Да она бронированная! – крикнул кто-то из бойцов. Хлипкая на вид дверка оказалась оборудована для самой упорной обороны.

– Вашу мать! – вскричал динамик. – Пришли за мной, агенты Моссада? Я вам покажу великий Израиль …

Откуда-то повалил дым. Боец «Стальных когтей», первым его глотнувший, зашатался и с судорожным всхлипом осел на землю. Остальные быстро подхватили пострадавшего товарища под мышки и отступили.

Виктору ничего не оставалось, как последовать за ними.

– Противогазы сюда! – капитан отдавал распоряжения решительно, в глазах блестела радость. Еще бы – когда еще представится такой шанс показать себя?

– Товарищ майор, наденьте это, – Белкин не сразу понял, что обращаются к нему.

Черная маска противогаза смотрелась уродливой, словно громадный гриб-паразит, который если присосется к твоему лицу, то по собственной воле не покинет его никогда.

Лямки больно врезались в затылок, а нос заложило горьким запахом резины.

Сквозь противогаз видно было хуже, но выбирать не приходилось.

Двое спецназовцев некоторое время возились около двери. Затем разом бросились в сторону. Ядовитый дым продолжал струиться из невидимых щелей и неряшливыми прядями полз по двору.

Шум от взрыва был слабый, словно лопнул воздушный шарик. Но там, где только что была дверь, обнаружилось темное отверстие, в которое черными хищными тенями устремились бойцы.

Ударил выстрел, затем еще один. Грохнула очередь.

– Ядреный корень! – выругался капитан так, что слышно было даже через противогаз. – Если он мне ребят покалечит …

Но выстрелов больше не было, а из подвала выбрались двое бойцов, несущих нечто дергающееся и судорожно извивающееся. На губах господина Кочерыжного пузырилась пена, а ядовитый дым (который потихоньку рассеивался) ему ничуть не мешал.

– Суки! – орал он. – Проститутки израильские! Продались жидам, предали Россию и Гитлера!

– Противогаз можно снять, – проговорил капитан.

Виктор с облегчением скинул опостылевшую резиновую маску и только тут ощутил, как вспотел. Прохладный ветер, пробежавшийся по мокрой коже, вызвал легкий озноб.

– У него там целый арсенал, товарищ капитан, – сказал один из бойцов. – Счастье, что ни в кого не попал!

– Ладно, грузите его в машину, – распорядился Виктор. – Поводов для задержания у нас теперь более чем достаточно. А я пока подвальчик осмотрю…

– Что здесь происходит? – уверенный, властный голос прозвучал неожиданно для всех. Даже русский ариец Кочерыжный, что до сего момента без устали дергался и злобно вопил, изумленно замолк и обвис в руках конвоиров.

У входа во двор, небрежно поигрывая ключами, расположился невысокий субъект. Бордовый пиджак не сходился на круглом пузе, а висящая на шее золотая цепь была такой толщины, что вполне удержала бы слона. На красном лице толстяка застыло самодовольно-наглое выражение, а за его спиной переминались с ноги на ногу трое детин в фартуках грузчиков. Испитые рожи не несли на себе печати интеллекта, а кулаки выглядели большими, как арбузы.

– Что здесь происходит? – повторил невысокий.

– Милицейская операция, – Виктор вытащил из кармана удостоверение, но оно особенного эффекта не произвело.

– Это мой магазин, – разведя в сторону руки с растопыренными пальцами, сказал обладатель бордового пиджака. – И все пристройки тоже мои… А я, Вася Быков, вас всех, мусоров клятых, купил и перекупил! Так что убирайтесь отсюда подобру-поздорову!

Лицо капитана «Стальных когтей» побагровело, он сделал шаг вперед и даже открыл рот, намереваясь достойно ответить нахалу.

– Спокойно, – сказал Виктор, вклиниваясь между капитаном и толстяком в пиджаке. – Вы настаиваете, что это ваш магазин, и что все вокруг него тоже ваше?

– Будешь спорить? – обнажив в улыбке желтые зубы, спросил Вася Быков.

– Нет, – покладисто ответил Виктор. – Просто в этом самом дворе, десять минут назад были задержаны двое лиц, находящихся в состоянии наркотического опьянения. На основании этого мы в соответствии со статьей сто восемь УПК имеем право произвести обыск …

Исключительно приятно было наблюдать, как происходит смена выражений на лице обладателя толстой золотой цепи. Наглое самодовольство – легкая неуверенность – проблеск мысли в свинячьих глазах – настоящий страх …

За распространение наркотиков в судах давали максимальную меру – это знали все. А то, что Вася Быков был не очень чист и как минимум знал, что творится у него в подсобках, читалось у него на лице.

Местная милиция, похоже, его покрывала, но так ведь эти ребята с автоматами явно не из районного отдела…

– Ладно, работайте, – бросил толстяк, как-то сразу увядая. – Всегда рад помочь родным органам.

Здоровяки в фартуках посмотрели на хозяина изумленно. Тот цыкнул на них и странная компания покинула двор.

– Бывают же люди, – утирая потный лоб, с чувством сказал капитан. – Интересно, как они тут такие, в этом русском квартале живут?

– Ладно, грузите его, – махнул рукой Виктор, оставив без внимания лирическое высказывание. – Двое со мной в подвал.

Внутри пахло, как в общественном туалете, который не мыли месяцами. Тусклые лампочки под потолком заросли паутиной, а стены, сплошь обклеенные красными плакатами с изображением свастики, создавали мрачное впечатление.

Оружия обнаружился полный набор. Гранаты, пистолеты, несколько винтовок, ящик, доверху набитый тяжелыми блестящими цилиндриками патронов.

И еще – бутылки. Из-под водки, одинаковые, словно солдаты, они длинными шеренгами выстроились вдоль стен, кучками стояли в углах, валялись в ящиках столов и даже торчали из сливного бачка в туалете.

Судя по их обилию, господин Кочерыжный последние полгода пил. По черному.

Из подвала Виктор выбрался в сильной задумчивости.

Проклятое сердце, которое часто оказывается мудрее холодной головы, настойчиво шептало, что Русский Арийский Регион, несмотря на показушный экстремизм, никакого отношения к взрывам не имеет.

* * *

Народу на Поклонной горе было не так много. Все-таки пятница – не самый популярный день для гуляний. Вот скоро прозвенит в школах столицы Последний звонок, и тогда здесь будет столпотворение. Выпускники будут внаглую пить пиво, целоваться, а самые смелые полезут купаться.

Но пока тут сравнительно пустынно, и фонтаны безвозбранно швыряют в далекое майское небо полные пригоршни воды, мелодично журча на сотни голосов. Солнце блестит в каплях, и со всех сторон тянет свежестью.

Среди всего этого великолепия там и тут ненавязчиво попадаются группы милиционеров. Взгляд у всех, как у одного – пристальный, цепкий. Всю московскую милицию подняли на ноги, чтобы та поймала террористов или хотя бы не допустила еще одного взрыва.

Владимир шагал меж фонтанов, пристроившись в хвост группе европейских туристов. Наклеенные усики слегка щекотали нос, а под дорогим, специального покроя, костюмом, скрылся контейнер с взрывчаткой. В руке – видеокамера, а на лице – традиционно нагло-завистливое выражение европейца, попавшего в огромную и страшную Россию. Никто не узнает в дородном господине доцента Смолякова.

Весь расчет на то, что все члены группы, собранной прямо тут, в Москве, не очень хорошо знают друг друга, а уж экскурсовод – и подавно. Затесаться в стройные ряды иностранцев удалось в тот момент, когда они выгружались из туристского автобуса, огромного, словно доисторический ящер, но окрашенного с аляповатой яркостью.

На непонятно откуда взявшегося новичка никто не обратил внимания. Он ничем не отличался от других. Шел, прижав к лицу видеокамеру, которой постоянно крутил по сторонам.

Маршруты туристических групп Владимир изучил заранее, и точно знал, что в нужное ему место они попадут. Не сразу, но зато наверняка. Милиционеры на туристов почти не смотрели – эти не опасны, их в столице как грязи. Опасны свои, и вот их-то в первую очередь и следует подозревать…

Впереди, над деревьями, рос и медленно приближался огромный шар памятника Дружбе Народов. В его исполинском постаменте расположен музей Истории Москвы, без осмотра которого иностранным гостям никак не обойтись.

Сначала пришлось зайти в несколько других музеев, посетить показушную православную церковь. Там батюшка, похожий на клоуна в сверкающих золотом одеждах, очень театрально провел службу перед туристами, посылая в их сторону облака сладкого ладанного дыма.

Кожа под усиками отчаянно чесалась, а непривычный груз на животе привел к тому, что заболела поясница. Боль становилась все сильнее, но Владимир терпел, сжимая зубы, хотя каждый шаг отдавался по всему позвоночнику.

С трудом сдержал вздох облегчения, когда громадная сфера оказалась совсем близко, чудовищным метеором нависла над головой. Казалось, что еще мгновение, и все это рухнет, размазав тебя по земле. На поверхности шара, символизирующего Землю, видныелись фигуры, обнявшиеся в танце.

– В девяностых годах двадцатого века, – сказал экскурсовод, остановив группу в точке, откуда памятник производил особенно мощное впечатление. Говорил он по-английски, но Владимир этот язык понимал достаточно хорошо, – когда комплекс Поклонной горы только начинал застраиваться, скульптором Церетели была здесь возведена огромная стела непонятного назначения. В две тысячи семнадцатом, когда все творения Церетели признали уродливыми и вредными, после чего разрушены, место освободилось. В две тысячи двадцать шестом по проекту скульптора Хожаева был заложен памятник Дружбы Народов. Закончили его в две тысячи сорок втором. Высота памятника…

Дальше Владимир не слушал. Подумать только – более ста пятидесяти лет простоял на Поклонной горе огромный шар, и в скором времени ему предстоит исчезнуть, похоронить под обломками миф о «Дружбе Народов», которой никогда не было. И пропадет с лица земли памятник по его, Владимира Смолякова, воле…

На мгновение его обуяла гордыня, он почувствовал себя титаном, способным спорить со временем, которое тоже разрушает, но медленно, так медленно…

В себя пришел оттого, что экскурсовод слегка повысил голос:

– А теперь, дамы и господа, прошу внутрь. Нас еще ждет музей.

Вереница туристов втягивалась в чрево памятника, словно исполинская змея в нору. Владимир ненавязчиво пристроился последним.

Охранники у двери проводили иностранцев равнодушным взглядом.

Внутри музея стоял запах, который бывает только в подобных местах. Его исключительно трудно описать, но очень легко назвать – запах древности. Шорох ног туристов отдавался в безлюдных помещениях, а бабушки-смотрительницы провожали посетителей профессионально суровыми взглядами.

Экскурсия переходила из зала в зал, а Владимир невольно радовался, что просидел над планом музея несколько вечеров подряд. Изучая и запоминая. Теперь он легко провел бы экскурсию сам, причем по запасникам и служебным помещениям – тоже.

Между залами «Москва Ивана Грозного» и «Смутное время» пришлось идти по небольшому коридорчику. Здесь фальшивый иностранец приотстал и ловко свернул в открывшийся сбоку проход.

Серая неприметная дверь, которой он заканчивался, оказалась заперта.

Выругавшись про себя, Владимир вытащил из кармана отмычку и прислушался. Экскурсия не было слышно, но со стороны только что осмотренного зала приближались мягкие, шлепающие шаги.

Наверняка, одна из смотрительниц.

Остаться незамеченным не получится. Что тогда? Притвориться глупым иностранцем, не нашедшим туалет. Может, ему и поверят, но тогда будет сорвана почти два месяца готовившаяся операция!

Он остервенело зашевелил отмычкой в замке, стараясь не особенно шуметь.

Шаги приближались.

Владимир чувствовал, как потеют руки, как крупные капли собираются на лбу, превращая лицо в подобие восковой маски, к которой поднесли свечу.

Шаги уже рядом, за поворотом.

В замке что-то щелкнуло, дверь отворилась.

Он стремительно бросился в открывшуюся темную щель. Прикрыл дверь и замер, вслушиваясь. Сердце грохотало, словно отбойный молоток.

Переждав несколько мгновений, приоткрыл дверь.

Никого.

Теперь у него есть сорок минут на то, чтобы установить бомбу и покинуть здание вместе с туристической группой. Вытерев пот со лба, Владимир запер дверь, развернулся и заспешил вперед. Здесь было темно, но он прекрасно ориентировался в сплетении служебных коридоров.

Миновал развилку, от которой отходили два боковых прохода, пустых и темных, и безошибочно отыскал дверь, ведущую на лестничную площадку. Здесь горела тусклая оранжевая лампа дежурного освещения.

Служебные помещения под памятником оказались пустынны, и Владимир быстро достиг нужного места. Именно тут необходимо произвести взрыв, чтобы огромный монумент развалился. Игорь Пороховщиков когда-то учился архитектуре, и именно он высчитал слабое место сооружения.

Не доверять соратнику оснований не было.

Спустившись по лестнице, Владимир попал в подвал, сырой и пахнущий крысами. Подошвы при соприкосновении с полом издавали отвратительно чавканье, а в темных углах что-то подозрительно шуршало. Слышалось цоканье коготков по полу, иногда злобно блестели маленькие глаза.

Работники музея если и заглядывали сюда, то очень редко.

Коридор, еще один, низкий и узкий, точно крысиный лаз.

От этой мысли стало нехорошо. Живо представился огромный усатый зверь, волочащий за собой голый хвост толщиной в канат, клыки в ладонь в слюнявой вонючей пасти…

Владимир остановился, вытер пот со лба. «Это все нервы» – сказал он себе. – «Надо успокоиться, иначе провал неминуем».

Несколько раз глубоко вдохнул, насыщая мозг кислородом. Затхлый воздух подземелья был отвратителен на вкус.

Двинулся дальше. И почти сразу уперся в стену. Мощную даже на вид, такую, какие были в древних крепостях, которые сопротивлялись врагам и землетрясениям тысячи лет, пока не уступили времени.

Он знал, что эта стена уходит вниз и вверх, являясь одной из несущих для памятника. Дай она слабину хотя бы на миг, пойди трещинами – монументу не устоять, как дереву без корней.

Контейнер на животе опустел, освобожденная от груза спина сладостно застонала.

Установив детонатор, Владимир выпрямился и посмотрел на часы.

Он пробыл в подземелье на десять минут больше, чем рассчитывал. Теперь придется спешить.

К нужной двери вылетел мокрый, словно только что купался.

Остановился, чувствуя, что дышит так громко, что слышно на два этажа вверх и вниз. Кое-как привел себя в порядок, проверил, на месте ли усы, не съехал ли на бок опустевший контейнер фальшивого пуза.

Дверь оказалась заперта, но вновь пригодилась отмычка.

Щелкнул, сдаваясь, замок, и Владимир проскользнул в приоткрывшуюся дверь. Оказался, как и ожидал, за тяжелой портьерой бардового бархата, скрывающей боковой выход от посетителей. Пахло здесь пылью и ужасно хотелось чихать.

Между полотнищами ткани обнаружилась щель.

Выглянув в нее, Владимир увидел старушку-смотрительницу, на стульчике в углу зала похожую на седую ворону. Судя по тому, что смотрела она в другую сторону, появление незапланированного посетителя не было услышано.

Зал оказался посвящен началу двадцать первого века – времени до технологического ступора и страшных эпидемий, сокративших население земного шара почти на треть.

Целый стенд занимали разнообразные документы, игравшие в то время значительную роль – паспорта, удостоверения, различные справки, дипломы и свидетельства.

Ушей достигло шарканье множества подошв. Бабушка в углу встрепенулась.

В зал проскользнул экскурсовод, за ним повалила толпа туристов. Вскоре поле зрения Владимира заняли спины, обтянутые куртками, пиджаками и кофтами различных цветов.

Тихо, словно бабочка, он выскользнул из убежища и присоединился к экскурсии. Никто не обратил на него внимания.

Спустя полчаса он вышел из здания вместе с остальными. Ленивой, вальяжной походкой проделал путь до туристического автобуса, но вместо того, чтобы лезть в него, скрылся за громадной, ярко окрашенной тушей.

Еще через пятнадцать минут его поглотила громадная пасть метро.

* * *

Старинные часы, подарок приятеля – любителя и знатока антиквариата, громко тикали, и впервые за многие годы этот звук раздражал. Виктор с ненавистью смотрел на огромный деревянный ящик, украшенный искусной резьбой. Сейчас короткая стрелка точнехонько стояла на восьми, а длинная – гордо указывала в зенит. Словно ракета, готовая стартовать…

За окном потихоньку темнело, желтое усталое солнце падало куда-то за дома. На столе, в тарелке, подсохли бутерброды, принесенные из буфета еще в обед. Есть не хотелось. Спать тоже. Виктор достиг той степени усталости, когда остается только работать, не щадя себя, надеясь на то, что желание отдохнуть придет снова, подобно манне небесной.

Он резко выдохнул, потер лицо ладонями.

За спиной хлопнула дверь, знакомый голос спросил:

– Товарищ майор, задержанный Лютенцов доставлен.

– Ведите, – тихо сказал Виктор.

Он подождал, когда проскрипят половицы под двумя парами ног, когда конвойный выйдет, прикрыв за собой дверь, и только затем повернулся.

– Ну здравствуй, Лютенцов!

В голосе майора не было ни тени усталости. В нем звучали злость и уверенность в себе.

– Добрый вечер, – равнодушно ответил доставленный скрипучим старческим голосом.

Да он и был стар. Белоснежные волосы, окладистая борода, словно отлитая из серебра, ярко-голубые, как весеннее небо и зоркие, точно у сокола, глаза. Совсем не старческие.

Александр Лютенцов, он же Лютый. Один из старейших деятелей русского националистического движения. Непререкаемый авторитет среди себе подобных. Участвовал в десятках экстремистских акций, дважды судим. Последний раз вернулся с отсидки пять лет назад. С тех пор живет тихо, ничем себя не проявляя. Но уж если он ничего не знает о тех, кто организовал взрывы, то не знает никто…

– Догадываешься, зачем позвали? – спросил Виктор, подходя к столу.

– Я думаю, майор Белкин не будет вызывать меня ради того, чтобы предаться воспоминаниям о тех временах, когда он был лейтенантом, – Лютый усмехнулся, а Виктор едва не выругался. Умеет же дед уязвить, напомнить о том, что лучше не вспоминать!

Старик-террорист выдержал паузу и продолжил, медленно и скрипуче, словно старый радиоприемник:

– Зато я думаю, что майор Белкин влип в неприятности и ему нужна моя помощь. Ведь так?

– Так, – кивнул Виктор. – И ты, такой умный, наверняка уже догадался, про что я тебя буду спрашивать?

– А как же, – Лютенцов огладил бороду. – Про то, кому же понравилось домишки в Москве подрывать, честных людей пугать…

– Ты мне зубы не заговаривай! – майор ощутил, что злится, что горячая волна гнева приливает к лицу, грозя сорвать последние остатки самоконтроля. – Прямо тебя спрашиваю – знаешь, кто это сделал?

Дед улыбнулся, презрительно и грустно.

– Эх ты, Белкин, – сказал он тихо, – ведь ты же сам русский, не иудей пархатый, не татарин узкоглазый, а таким падлой меня считаешь. Чтобы я своих пацанов, которые за наш народ вступились, тебе вот так на блюдечке выложил? Мы, русские, столько веков меж собой грызлись, так хоть теперь должны быть друг за друга…

– Так это что, я по твоему, не должен ловить говнюков, которые вчера почти две сотни нарду угрохали? – звенящим от напряжения голосом спросил Виктор.

– А это уж твое дело, майор, – Лютый вновь огладил бороду. – Хочешь – лови, хочешь – уходи в отставку, чтобы потом совесть не мучила, что ты последних смелых людей из своего народа под расстрел подвел… Но я тебе ничего не скажу.

– Так, – очень четко проговорил Виктор. – Ты ведь понимаешь, что в соответствии с поправкой к Уголовному кодексу номер двести семь от пятнадцатого января две тысячи сто семидесятого года в случаях, когда имеется угроза безопасности государства, органы УВД могут применять физическое воздействие для добычи показаний. Сейчас, как мне кажется, именно такой случай…

– Знаю-знаю, – Лютый ощерился, показав белые вставные зубы. – Ты меня будешь пытать. Своего, соплеменника, русского. В угоду осетинам, армянам, узбекам и прочим чукчам!

– Я служу России! – Виктор чувствовал, что слова старика что-то задели внутри, и дежурной фразой попытался возвести заслон на пути новых, непонятных чувств.

– Да, – дед язвительно захохотал. – Президент у нас – грузин, премьер – таджик, половина жителей – китайцы! И ты называешь это Россией? Уж лучше сдохнуть, не служа никому, чем жить на жаловании у такой страны!

Голос Лютенцова наполняла настоящая, искренняя горечь. Он усмехнулся, зло и отважно, словно герой перед казнью, и от этой улыбки Виктора пробрал озноб.

– Что же, пытать будете. Так пытали… Правда я тогда моложе был, сильнее. Теперь не выдержу… Так что уж лучше не дамся. Прощай, майор. Встретимся в аду!

Он сжал челюсти, что-то хрустнуло. Виктор сначала не понял, что произошло, но когда догадался, то озноб ударил с такой силой, что череп мгновенно заледенел изнутри. Лютый разгрыз имплантированную в зуб капсулу с ядом!

Старик оплывал на стуле. На лице его застыла блаженная улыбка.

– Не понимаю, зачем? – воскликнул Виктор, нажимая кнопку вызова охраны.

– Врача, быстро, – приказал он вбежавшему конвойному, а когда тот с топотом убежал, увидел, что губы старика шевелятся, словно два совокупляющихся белесых червя. Умирающий пытался что-то сказать.

Майор поспешно подошел, нагнулся.

– Ты и не поймешь, – выдохнул Лютенцов. Дыхание его, слабое, едва слышное, становилось все реже. Жизнь покидала тело. – Я жил русским и русским умру… гордо…

Он дернулся и затих. В застывших голубых глазах отражалось зарево заката, и казалось, что яростное, злое пламя горит внутри головы старого террориста, не желая угасать даже после смерти.

С грохотом отворилась дверь. Поспешно вошел врач, его халат казался до боли белым. Он открыл чемоданчик, запахло какими-то лекарствами. В ловких руках блеснула трубочка шприца.

Виктор, чтобы не мешать, отошел к окну. Он понимал, точнее, чувствовал, что вся эта суета бесполезна. Что Лютенцов, знавший, кто организовал взрывы, убил себя, заставив следствие в очередной раз попасть в тупик.

Загрузка...