Последний Еврей

Глава 4

Три с лишним года, все время после первоначальной абсорбции в киббуце, я провел в одиночестве. Очень немногочисленные и очень случайные подруги в счет не шли. Одиночество стало моим образом жизни, составной частью мышления. Я мог рассчитывать только на себя, доверять только самому себе, а в быту… Я крепко-накрепко забыл, что это значит, делить с кем-либо свою жилую площадь!

Именно поэтому, первое утро в моем четырехкомнатном общежитии показалось мне таким отвратительным. Каплински, ночевавший со мной в одной из спален, очевидно, всю ночь промучался тоской по затерявшейся в дебрях времени семье. Утром, несмотря на бьющие в окно солнечные лучи, он лежал с открытым ртом на невесть откуда извлеченной тряпке, как ее естественное продолжение. Крайне неэстетичное зрелище, недостойное такого выдающегося ученого!

Я направился в туалет, но туда уже входила Веред, успевшая одарить меня улыбкой и подмигнуть. Я задумался, что бы могло значить это подмигивание, все-таки, порог туалет – не самое подходящее место. Так в задумчивости я зашел в ванную и там… наткнулся на полуодетую Сару. Она мне тоже подмигнула. Шайтан! Ну и балаган получается! На двери надо установить задвижки. А что означает это подмигивание? Я глянул в зеркало. Рост – выше среднего, внешность – вполне средняя. Интеллект в зеркале не просматривался, но очень многие до сих пор оценивали его как «намного выше среднего». Что это я, внезапно начал нравиться женщинам или…? Не знаю, что «или». Скажу только: жить одному намного уютней.

Вскоре все кроме Каплинского поднялись, и я вышел в магазин за продуктами. Пока безопаснее всего, если я буду добывать пропитание на эту ораву. Не знаю, что могут учудить израильтяне, а вот американцы, судя по их замашкам, запросто могут начать поиски сегодняшнего номера какой-нибудь «Вашингтон пост». Ну их.

Окончательно вывел меня из равновесия тот факт, что из всех нашей банды, включающей двух женщин, я оказался единственным человеком более-менее разбирающимся в приготовлении пищи. Остальные, наверное, привыкли питаться в лучших ресторанах.

Или у них там в будущем роботы готовят?

Находясь в пренепреятнейшем расположении духа, я устроил после завтрака военный совет. Под первым номером шел вопрос: оставаться в Афуле-Цеире или перекочевать на другую квартиру. Почему перекочевать? После неудачного налета Стража должна была получить в компьютере МВД данные о жильцах «подозрительных» домов, шаг за шагом, проверить всех и неизбежно обнаружить меня. Сообщив об этом, я тут же изложил противоположную точку зрения. Почему оставаться? Самое логичное в нашем положении – бежать из места, где мы засветились. «До сих пор Дэвид Липман умело заметал следы и никогда не оставался на месте, которое кажется опасным. Потому из Афулы-Цеиры он должен бежать сразу же, после взрыва», – до такого вывода обязательно додумается Стража, а потому – оставит это место в покое. Кроме того, полиция и ШАБАК тоже должны начать какое-то свое расследование: что на самом деле произошло в Афуле-Цеире? Кто взорвал? Чью машину? И самый интересный вопрос: что за солдаты с оружием бродили ночью рядом с местом взрыва? Начиная с этой ночи все окрестности должны заполниться тайными и явными сотрудниками служб безопасности, и любые действия Стражи не останутся незамеченными.

– Так что будем делать? – спросил вконец запутавшийся Адамс, выслушав все доводы «за» и «против». – Если Стража нас тут не найдет, то полиция обратит внимание. Кроме того, надо же и работать!

«Как он меня раздражает, – подумал я, – свалился мне на голову почти с такой же эффективностью как булыжник, а теперь вроде бы упрекает. То ли что я не даю ему четких инструкций, то ли что не делаю за него его работу. Ну сейчас я ему устрою!»

– Слушай, – говорю, – Адамс. Теперь с моей помощью у вас кое-что прояснилось, ваш объект находится рядом с Цомет Голани. Считайте, что меня нет. Идите, работайте. Как вы планировали действовать с самого начала?

– Но у нас же нет машины, нет станции, аппаратуры…

– Станция вам пока не нужна, если вы, конечно, не хотите притащить в наше время еще каких-нибудь ублюдков. С аппаратурой я попытаюсь вам помочь. А машина… Адамс, черт побери, вы же попали не в каменный век, вам не надо искать руду, плавить сталь и так далее, до двигателя внутреннего сгорания. Купите машину или, на худой конец, украдите!

– Купить, конечно, лучше. Но у нас почти нет денег. Весь запас сгорел вместе с машиной.

– Если у вас хватило интеллекта хранить деньги в машине, вам вообще не стоило отправляться в прошлое. Я думаю, мне придется вам одолжить. Только какова вероятность, что вы мне вернете долг?

– Мы постараемся. Но кроме того есть ведь и общие интересы, мы вместе спасаем человечество, спасаем Израиль, в конце концов.

– Ты мне эти красивые слова не говори. Вам легко: вы спасете человечество и вернетесь на свою службу с заработками и пенсиями. А я? Останусь тут без гроша! Историю мы подправим, курс акций изменится, я уже не смогу заработать на бирже как раньше. Выигрышные номера в ЛОТО тоже будут не те. Изобрести что-то выгодное мне тоже нельзя: изменю историю, вас нечаянно уничтожу. Что вы скажете?

Сказал Каплински.

– Не волнуйся, Эли. Если все будет удачно, ты вернешься вместе с нами, будешь работать в МТИ.

Я решил до конца играть «вредного парня».

– Какой МТИ? Ваша техника совершенно другая, я уже не так молод и умен, как был. Выше лаборанта мне не подняться. Получается, здесь я грохну ради ваших подвигов целое состояние, а там у вас буду прозябать в нищете. Ведь на работу в МОСАД меня явно не возьмут?

С таким вопросом я повернулся к Саре и скорчил гримасу, в чем-то аналогичную подмигиванию. Как будто хотел этим сказать: «Не бойтесь, я не такой плохой, каким хочу казаться».

Но Адамс должен был принимать меня всерьез, поэтому я продолжил:

– Я готов финансировать ваши действия. Но при условии, что Адамс, как официальное лицо, напишет мне от лица правительства США долговое обязательство.

– Конечно, конечно, – оживился Адамс. – Сколько здесь у вас стоят подержанные машины? Я бы хотел купить похожую на ту, что у нас была, надо чтобы все влезли, и место для оборудования…

Парень хотел дешево отделаться. Подержанная машина… Кто же тут тебе продаст мини-автобус в хорошем состоянии? А ведь как заглохнет мотор в самый ответственный момент операции… Но главный удар ждал Адамса впереди. Это ему не десяток-другой тысяч шекелей за старую развалину.

– Дело не в машине, Адамс. Вернее – не только в ней. Я же не собираюсь требовать с вас расписку за каждый вздох. Машину я вам обеспечу бесплатно. Помните мою доброту. Но ведь нам придется построить темпо-станцию, чтобы вы могли вернуться домой. Это, сами понимаете, расходы. Чей карман пострадает? Понятно, чей. Сколько стоила ваша темпо-станция?

Настроение Адамса резко ухудшилось. Счетчик перескочил через несколько ступеней и начал отсчитывать миллионы. Долларов.

– Э-э-э, – выдавил из себя Адамс, – ну-у-у. Приблизительно… – взгляд Адамса почти пригвоздил Каплинского к стенке, словно говоря: «не проболтайся!» – приблизительно миллион.

– Не может быть! – я разыграл самое неподдельное изумление. – Какая у вас дешевизна! Моя станция стоила намного дороже, да еще учитывая инфляцию за пятьдесят лет… Мне кажется, вы занизили цифру раз в десять.

– Хорошо, хорошо, – Адамс сделал вид, что идет мне навстречу. – Три миллиона. Меня и за них отдадут под суд.

– Не плачь, Адамс, победителей не судят. Спасение человечества не оценишь даже миллиардами. Ведь каждая жизнь бесценна. А сколько стоит десять миллиардов бесценных жизней? Я проявляю небывалую широту души, я иду вам навстречу, Адамс. Я оцениваю вашу будущую машину в шесть миллионов долларов.

Адамс горестно махнул рукой, признавая свою капитуляцию. Я дождался, пока найдутся бумага и ручка и добил американского командира:

– Кстати, Адамс, мы оценили недостроенную станцию. Но ведь вы ухитрились разрушить уже готовую станцию, мою собственность. И эта уничтоженная станция в Цфате была куда совершеннее вашей. Я сделаю вам огромный подарок, если оценю мою станцию всего лишь в восемь миллионов долларов.

Адамс схватился за голову. Какие монологи о евреях он, наверное, сейчас произносит мысленно! Думаю, не будь рядом с ним такое количество евреев (при том – чрезвычайно опасных) он бы дал волю словам.

– Пиши, Адамс, трое твоих спутников потом подпишутся как свидетели, что как официальный представитель правительства США с самыми широкими полномочиями, данными для проведения…

Я использовал все, чему научился у израильских адвокатов. А где еще я мог научиться? Законы шариата не в счет. У Дэвида Липмана был диплом факультета экономики Лондонского университета, но это тоже не в счет, хоть я и изрядно повозился, его добывая. А так – да здравствует израильская адвокатура! Заминка получилась только с именем. На кого выписывать эту колоссальную сумму? На Элиаса Мукова? На Дэвида Липмана? На Эли Бромберга? Первого не знал никто кроме меня и Стражи, даже Веред после прибора забыла. Был, конечно, паспорт, официальный документ Евразийской Исламской Федерации, но если это государство исчезнет, даже не возникнув (что за чушь?) то… К чертям. Тем более, фамилия Муков явно была взята со стороны каким-то из моих предков, гением в науке выживания. Дэвид Липман сходил со сцены. А Эли Бромберг – в самый раз. Даже имя мое. Вот забавно, если и в самом деле фамилия моих предков окажется Бромберг. Такое ведь вполне могло быть в Беларуси. Хотя, какова вероятность?

Я аккуратно сложил и спрятал листок стоивший целое состояние. Кажется, вся процедура торгов очень приободрила Каплинского. Ведь не зря я так отчаянно сражался за каждый миллион. Значит, есть шанс попасть домой, в родное время, к семье…

Думаю, за возвращенную надежду физик прощал мне эту неприятную процедуру.

Мой оптимизм так далеко не простирался. Шансов восстановить историю с точностью до 100 % у нас не было. Зачем же я тогда мучил Адамса, если не надеялся получить даже десятую часть от этой суммы?

Толком я сам не мог объяснить свое поведение. Что-то, можно назвать это интуицией или шестым чувством, подсказывало, что я должен обзавестись подобной бумагой. И не только в поднятии духа у Каплинского дело. И не в упорядочении отношений с Адамсом, которого такая бескомпромиссная борьба могла убедить в моем честном сотрудничестве. Нет, был здесь еще какой-то тайный смысл, пока недоступный даже мне, инициатору торгов. Поживем – увидим…

Обеспечив себе весьма сомнительное светлое будущее, я энергично занялся настоящим. Из тайника была извлечена ракета типа тех, что я так удачно употребил под Хайфой. Нет, я совсем не собирался немедленно приступать к ведению полномасштабных военных действий. Я, всего-навсего, решил использовать ракетный прицел, реагирующий на излучение темпо-генератора. Предупредив Мориса, чтобы он максимально избавился от одежды, я погнал его на ублюдочный чердак своей недоразвитой виллы (в документах подобное безобразие называлось опцией на достройку второго этажа). Своим сегодняшним трудом американец должен был искупить все грехи своего непутевого командира. Всего-то от него требовалось: с помощью прицела контролировать окрестности и немедленно доложить, если поблизости появится любая, хотя бы самая завалящая, темпо-станция. Увы, израильский климат и коварный замысел архитекторов превращали простенькую работу в некое подобие адских мук.

Все остальные (кроме Каплински) были направлены в разные города Израиля с четкими инструкциями по обналичиванию денег, лежащих на счетах Дэвида Липмана и его компании. Проводить подобные операции в банках Афулы я не хотел, чтобы не привлекать внимание Стражи к городу. Физик же немедленно после окончания торга с американским правительством (в лице Кеннета Адамса) был посажен монтировать маломощный темпо-генератор. И дело совсем не в том, что я немедленно пожелал изготовить новую темпо-станцию. Ничего подобного. Просто без всяких консультаций с Адамсом и компанией я разработал против неизвестного противника ответную атакующую операцию. Темпо-генератор должен был играть роль приманки. До сих пор я считал, что Стража не умеет пеленговать темпо-поле. Такой техники не существовало до дня, когда я бежал. Но с тех пор пошло четыре года! Даже исламская наука способна сделать маленький шажок вперед за такое время. Особенно, если они дадут кому-нибудь статус ценного иноверца или «убедят» принять ислам.

До вчерашнего вечера Стража (если это была она) не использовала пеленгаторы. Ну и что? Они не считали меня способным построить темпо-станцию. А вот когда из-за вероятностной волны почувствовали, что я тут, в прошлом, стал не на шутку опасен, – сразу оценили… и запеленговали. Теперь, соорудив темпо-генератор, я смогу вывезти его в какое-нибудь безлюдное место и спрятать, а потом разместить в засаде свою маленькую личную армию (жалко, те двое русских головорезов были бы мне очень кстати), дистанционно включить генератор и ждать гостей. Когда же гости приедут, я смогу: алеф, уничтожить их всех из засады ракетами; бет, взять пленного-двух и выполнить пункт «алеф»; гимел, подслушать какие-нибудь секретные планы врага и действовать с учетом их, либо просто затаившись, либо выполнив предыдущие пункты. И, наконец, далет, я очень надеялся, я просто мечтал выяснить, кто же в конце концов мой враг? Исламская Стража? Имперская служба безопасности непонятно откуда взявшегося Павла III? Или союзные силы венериан и какого-нибудь малайского халифата из пятого тысячелетия? Кстати, последних я бы боялся меньше всего.

Итак, Морис поднялся париться и наблюдать, Каплински ломал голову, как из имеющихся деталей соорудить что-то работоспособное, все остальные разъехались по банкам, а я… Это только кажется, что я остался не у дел. Я делал несколько дел одновременно. Слушал радио, пытаясь узнать официальную версию о ночном взрыве, составлял примерный список недостающего научно-технического оборудования и – главное – думал. Наконец-то, без лжи и недомолвок, с учетом опасной Веред, впечатлительного Каплински и подозрительного Адамса я должен был выстроить наиболее непротиворечивую версию происходящего.

Поначалу все было очень просто. Одно будущее, одно прошлое. Израиль гибнет, и весь мир – вслед за ним. Зеленое знамя ислама – надо всем земным шаром (Китай и его соседи – не в счет). В этой исламской утопии буду жить я, Элиас Муков. Путешествия во времени известны, но используются очень осторожно. Четыре года назад или сто двадцать восемь вперед (интересный подход к летоисчислению?) я убежал в Израиль 1990-го года. Четыре года я трудился не покладая рук, чтобы уничтожить ненавистное будущее. Исламская Стража из моего времени искала меня и нашла несколько дней тому назад. Но до этих смутных нескольких дней все было относительно спокойно: одно прошлое-будущее, один беглец, одна погоня. И тут – прорвало. Раньше всех прорезалось «второе будущее», самое желательное. Израиль там есть, мир, судя по всему, вполне нормален и процветает. Карательно-спасательные экспедиции из двух разных «будущих» даже частично пересеклись во времени, они были тут несколько дней одновременно. Я не спрашиваю, откуда взялось «второе будущее», и так ясно, что никто, кроме меня, не мог его создать. Но почему именно сейчас так явно проявились его посланцы? Только ли в какой-то аномалии, за которой они охотились, дело? По-моему – нет. Кажется мне, что магистральная линия «прошлое – будущее» пролегала через труп неудачливого беглеца Элиаса Мукова. И лишь когда он (в смысле – я) сумел изловчиться, выиграть мгновение там, мгновение сям (борясь с Веред в машине или в доме у «Панасоника»), – эта магистральная линия сломалась, так и не выведя остатки народов мира к окровавленным исламским радостям. Возникло «второе будущее», нормальное, но, увы, очень уязвимое в силу пространственно-временной нестабильности. Что-то случилось у Цомет Голани и – все, появилось «третье будущее» с непонятно как возникшей Российской Империей. Устойчиво оно или нет? Кажется мне, что оно устойчивей мира Адамса, пространственно-временная структура не может колебаться бесконечно, колебания должны затихнуть. С моей точки зрения, это не так уж и плохо. Я ничего не имею против царя Павла III, это внутреннее дело русских, кому вручать бразды правления. Но вот Адамс и компания… Для них это настоящая трагедия – потерять свой мир, свои семьи – все-все. А мне-то что? Я свое уже потерял и благотворительностью не занимаюсь. Израиль спасен, ислам не победил. Все. Моше и Сара будут работать у меня вместе с Веред. Каплински… погрустит и тоже будет работать у меня. Да и Адамс, думаю, смирит гордыню и, если не прыгнет сдуру в новые США «плюс 55» доказывать правительству, что он самый ответственный работник АНБ, станет сотрудничать со мной.

Так что же, стараться сохранить статус-кво с «третьим будущим»? Спастись от Стражи, продолжить свое парадоксальное сотрудничество с Ираком и Ираном, чреватое сюрпризами для тех и для других? И все? Все? Оставаться прозябать тут, в конце двадцатого – начале двадцать первого веков? А как же бумажка стоимостью в четырнадцать миллионов долларов? Ведь даже если я не получу по ней ни гроша, то шум вокруг нее можно будет поднять такой, что лавры спасителя человечества крепко-накрепко прирастут к моей бедовой голове. А вместе с лаврами я смогу пожать и другие блага.

Я засмеялся. Озабоченный Каплински выглянул из-за двери. Действительно, забавно. Сидит некто Эли, которому явно должно быть не до смеха, что-то пишет, рядом радио шепчет. И вдруг Эли начинает хохотать. Тихое помешательство?

Я глянул на список необходимых деталей и заржал с удвоенной силой. Вот уж, воистину, самая необходимая деталь! Отпущенная на волю правая рука с «Паркером» схематически, в меру моих художественных способностей, изобразила обнаженную женскую фигурку. Права была Стража, тысячу раз права: на листе красовалась коротко стриженая брюнетка с большой грудью.

Каплински больше не появлялся, Морис не подавал признаков жизни. Странно, даже в туалет не ходит. Наверное, нечем, все через пот вытекает. Выживет. А что у меня?

Смех разобрал меня отнюдь не без причины. Мне стало смешно, как я сам себя подтолкнул к определенной линии поведения. Ведь я же, когда торговался, сам толком не знал, для чего это все мне надо. Получается, что я, не доверяя сам себе, сам для себя выписал так называемый «чек-бетахон», залог, подстраховку. «Я-идеалист» перехитрил «меня-лентяя», «меня-эгоиста». Здорово. Откуда такое раздвоение личности? Не оттого ли, что я принадлежу и будущему, и настоящему, притом – в нескольких взаимоисключающих реальностях. И не дает покоя ощущение, что заветный четырнадцатимиллионный листок сыграет еще где-то. Где?

Я оставил меркантильные расчеты и вернулся «домысливать» свои рассуждения. Где я остановился? Итак, «третье будущее». Почему русские были так агрессивны? Каких пленных они освобождали? Остается предположить, что у русских из «третьего будущего» есть какие-то свои проблемы, а мы просто подвернулись под горячую руку. С кем-то они конфликтуют, кто-то взял в плен несколько их сотрудников, таких же высоких и светловолосых, как Адамс, Морис и Ник. Ну а то, что кто-то из спецназовцев прошелся насчет «жидов»… Что еще можно ожидать от русского офицера-монархиста?

Что теперь? Получены ответы на все вопросы? Куда там! Что за событие у Цомет Голани так резко изменило русскую историю? Кто взорвал машину Адамса? И самое непонятное: что за возня вокруг истории с Барухом Гольдштейном? Его действия в пещере – самостоятельны они или вызваны посторонним влиянием? Если да, то какая еще сила пытается напакостить в истории?

Мне не удалось отыскать ответы на эти вопросы. По радио начали передавать последние известия. О взрыве машины в Афуле-Цеире сказали очень кратко: специалисты ЦАХАЛа взорвали заминированную машину. Жертв и разрушений нет, террористам удалось скрыться, ведется следствие. Я так восхитился этой умело состряпанной ложью, что прослушал сообщение о теракте в Газе, мирных переговорах и еще какой-то чепухе. «Проснулся» я на словах: «… русские жена и сын. Хусейн Фахри закончил Московский Университет, работал в Москве и посетил Израиль во время отпуска, чтобы встретиться с родителями. Житель Турана, случайно оказавшийся рядом с местом убийства, утверждает, что видел двух смуглых неизвестных, больше всего напоминающих уроженцев Индии».

Далее последовал прогноз погоды. Я принялся задумчиво дорисовывать рядом с первой девушкой вторую. Блондинку с длинными волосами. Как Веред. Или как чья-то русская жена, убитая в загадочном Туране. Вообще, что за фокусы? Это же мистика какая-то: Туран – одна из сверхдержав далекой древности наряду с Римом, Персией и Китаем. С каких пор о Туране говорят по израильскому радио? Или я просто свихнулся на почве временных парадоксов??

Я встал и попытался найти карту Израиля. Безуспешно. Кроме запасов оружия и аппаратуры в этом доме ничего не было. В чем я уверен точно – одна карта Израиля осталась в «Мазде».

Я сам не понимал, почему меня так зацепило с этим Тураном. Мало ли в Израиле арабских деревень? Еще на территориях… Мало ли арабов режет друг друга по самому пустяковому поводу? А тут самая уважительная причина, отступник женился на «неверной» и имел наглость привезти ее домой. Услужливые односельчане увидели убийц-индусов. А летающих тарелок они рядом не видели?

Тут за моим скальпом пришли двое: Морис сверху и Каплински сбоку. От Мориса разило потом, как от футбольной команды после финального матча. Каплински же принялся деликатно ругаться, что ему не хватает…

Я послал Мориса под душ, от Каплинского потребовал составить список недостающего, а сам, баюкая на руках ракету, принялся бродить из комнаты в комнату, удерживая окрестности под контролем. Когда список был готов, а Морис отмыт и напоен, я поехал в Афулу за недостающим оборудованием. Стыд и позор! Я поехал, как самый простой смертный, на автобусе, ломая голову, где я найду необходимое в таком захолустье. Вот в Беэр-Шеве у меня очень хороший склад, но где Беэр-Шева, а где я? Забавно, купить карту Израиля мне стало казаться задачей куда более важной, чем закончить изготовление генератора.

Я вернулся нагруженный, как верблюд, и потный, как Морис после утреннего дежурства. Но на все это мне было наплевать. Я купил карту и нашел на ней Туран. Я облегчил себе задачу: сразу же начал искать рядом с Цомет Голани. Действительно, там. Малюсенькая, если судить по карте, арабская деревушка. Только бы дождаться новостей, и только бы они у себя на радио не сняли с передачи устаревшее сообщение.

То ли Бог услышал мои молитвы, то ли редактор новостей поленился. Так или иначе, но я узнал все, что мог. Семья из трех человек была убита позапрошлым вечером в арабской деревне Туран. Хусейн Фархи, жена и сын. Ну, кроме начала я все уже слышал. Кстати, на этот раз об индусах ничего сказано не было. Та-ак. Как бы мне сосредоточиться? Не притянута ли за уши цепочка совпадений: аномалия в районе Цомет Голани, там же убивают араба, работавшего в России, его русскую жену и сына, а это приводит к совершенно неожиданной реставрации Российской Империи? Какая связь? Ведь не мог же араб быть претендентом на российский престол! Шайтан, я уже запутался, ведь наоборот, после убийства этого араба (его сына? жены?) появился этот самый претендент и стал царем. Но откуда взялись индусы, и какое им дело до израильского араба и русского царя? А что если убийство чисто бытовое, просто последствия у него оказались такие… непредсказуемые?

Тут я обнаружил, что Каплински уже давно ходит вокруг меня кругами. А я, похоже, сижу, жестикулирую и шепотом разговариваю сам с собой. Уж лучше, наверное, голых баб рисовать. Совсем распустился тут один, веду себя, как законченный псих.

Каплинскому требовалась техническая консультация. Я с удовольствием отвлекся от бесплодных размышлений и погрузился в работу.

Первой появилась Веред. Я посылал ее в Хайфу, она должна была появиться первой, но почему так быстро? Слишком быстро!

– Выгляни на улицу, – сказала моя боевая подруга. Я выглянул, получил ответ на своей вопрос и схватился за голову. Эта идиотка, оказывается, заскочила в Цфат и приехала сюда на моей «Мазде».

– Ведь Стража знает эту машину лучше, чем она знает меня, – кричал я, если раньше они могли сомневаться, что я в Афуле, деликатничать и прочее, то теперь им достаточно увидеть… и все, конец. Отправляйся вниз, в Афулу и оставь машину там, на какой-нибудь стоянке.

Я вытащил всю необходимую аппаратуру, и Веред уехала. Мы с Каплински продолжили монтажные работы.

С приближением вечера публика начала возвращаться. Ник сменил Мориса на чердаке. Я коротко пересказал последние известия. Гости из «второго будущего» (собрались все, кроме Сары) здорово приуныли. Убийство – штука необратимая. Семейство Фахри уже не оживить. Что остается делать? Мы не имели ни малейшего понятия, где начались расхождения между «вторым» и «третьим» будущими. Куда надо влезть, кого убить, чтобы восстановить статус-кво? А ведь я еще не поделился своими соображениями, что каждое новое «будущее» устойчивее предыдущего.

Выслушав мои планы «ловли на живца», компания не проявила никакого энтузиазма.

– Мы должны побывать в будущем, где есть царь, – сказал Адамс, – выяснить, как и когда это получилось, а потом вернуться назад и все исправить. Если, допустим, этот Махмуд…

– Хуссейн, – поправил я.

– …Хуссейн или его сын убил будущего русского царя, то вместо них это сделаем мы. Если не убил – обнаружится что-то другое, но без сомнения, посильное для нашей команды. Сейчас мы должны бросить все силы на создание станции.

– Что же получается, – я возмутился, – мы будем игнорировать наших врагов? Но они-то нас не проигнорируют! Так мы дождемся, что однажды сюда войдут какие-нибудь индусы или марсианские десантники и всех нас к черту перестреляют. Русского царя явно не завтра коронуют, у нас есть время, давайте немного почистим сегодняшний день.

Над нашей объединенной группой вновь нависла опасность раскола. Проклятое отсутствие нормального руководства (а именно – меня как официального командира) губило все дело. Окончательно рассориться нам не дал Ник. Он закричал с чердака, что засек какую-то подозрительную машину.

– С генератором? – спросил я.

– Без.

– Так что же в ней подозрительного?

– Как-то странно она ездит. Уже минут пятнадцать. Туда-сюда. Крест-накрест. Водитель высовывается, дома разглядывает. На наш, вообще, так внимательно смотрел, словно купить хотел.

– Может быть, может быть…

– Это, наверное, полиция, – сказал Моше, – должны же они что-то выяснить после вчерашней ночи.

– Тоже может быть, – я согласился. Потом внезапно испугался, что Каплински, по простоте душевной, мог начать испытание генератора прямо тут, дома. Спросил его об этом.

– Ну, ты меня вообще идиотом считаешь, – обиделся физик. Но мне было не до обид.

– Эй, Ник! Сколько человек сидит в машине?

– Один мужчина. Светловолосый, нестарый.

Так, скорее всего, это не Стража. Во-первых, их должно быть много, ни к чему экономить на агентах. Во-вторых, однажды они уже обожглись, когда послали против меня всего одну свою сотрудницу, Веред. Если это не Стража, то можно заставить Веред еще раз продемонстрировать свое женское обаяние.

Я отдал команду и Веред пошла. Села на каменное основание заборчика, нога на ногу, юбка соответственно… Мы затаились под защитой жалюзи. И тут до меня дошло, что Стража может не знать, какое фиаско постигло со мной их одинокую агентессу. Доложить-то было некому, мы, с бывшей агентессой, всех прикончили. Ну, да ладно, не может это быть стражник.

– Вот он, – послышался голос Ника, – видите белую машину?

Машина была хорошая. Белая «Хонда». Но нас больше интересовал водитель. Как он отреагирует на Веред?

Реакция оказалась стопроцентно правильной. «Хонда» причалила к тротуару, шофер открыл дверцу и стал что-то спрашивать у Веред. Девушка сделала жест «не слышу», с продуманной небрежностью, позволяющей незнакомцу увидеть как можно больше, поднялась и пошла к машине. О чем они говорили, нам слышно не было. Веред показала пальцем на наш дом. Водитель вылез, вытащил маленький черный чемоданчик и мотоциклетный шлем. Захлопнул дверцу, проверил замок.

– Зачем ему шлем? – зашипел рядом со мной Моше. Ему никто не ответил. Очень интересный вопрос. Зачем мотоциклетный шлем автомобилисту, да еще не внутри машины, а снаружи? Веред, кажется, заинтересовало то же самое. Во всяком случае, она что-то сказала и показала на шлем. Мужчина засмеялся, тряхнул шлемом, потом чемоданчиком и показал на машину.

– Говорит, что из машины у него воруют, – перевел пантомиму Морис.

А незнакомец, как ни в чем не бывало, одел шлем и уверенно зашагал к двери нашего дома. Даже обгоняя Веред! Кого это мы заманиваем на свою голову? Он что, ожидает, что его тут начнут лупить тяжелыми предметами?

И тут на меня навалилась усталость четырехлетнего пребывания в подполье и двухдневной борьбы с тенями. Было еще совсем рано, даже не начало темнеть, но мне так захотелось спать! Кто-то стал напевать… Кто и где? Кто здесь может петь на русском: «Спи, моя радость, усни»? А на английском: «Гуд бай, май лав, гуд бай»? И на иврите поют и даже, кажется, на арабском. Я «клюнул носом», потом вспомнил про какого-то мужика в шлеме. Но было так темно!

Мне снилось, что я перебираюсь через границу. Неизвестно через чью, но главное – ползком. По-пластунски. Очень неуклюже, ударяясь о какие-то валуны. Нет, я кажется ранен, кто-то меня тащит, поэтому я ударяюсь.

Движение прекратилось, меня схватили за плечи и стали трясти. Женский голос сказал:

– Что-то наш умник слабоват оказался.

– Побей его по щекам, – сказала вторая женщина.

Я открыл глаза одновременно с первой оплеухой. Била Сара. Я огляделся. Саре ассистировала Веред. Все происходило в маленьком дворике рядом с домом. Вечерело, на западе заходило солнце. Что здесь произошло? Шайтан!

Я сел, посмотрел на ноги и увидел, что на левую одета проволочная петля, к которой прикреплено что-то длинное из тряпок, веревок и проволоки. Значит, подружки тащили меня за ногу?

– Рассказывайте, – скомандовал я, – язык во рту был тяжел и невкусен. С волос упал клок пыли. Я чихнул и обнаружил, что Веред выглядит примерно так же неаккуратно, как и я. Надо понимать, ее тоже притащили волоком через дом и двор.

– Было так, – начала Сара, – я вернулась и увидела машину у дома. Сначала подумала, что Адамс ее купил. Потом решила – нет, слишком дорого и невместительно. На всякий случай заглянула внутрь: радиотелефон, аппаратура какая-то. Эта аппаратура меня и насторожила. Ну прямо – самолет с системой АВАКС, а не машина! Огляделась – все тихо. Решила, что осторожность не повредит, и подкралась к боковому окну в салон. Вижу – все лежат мертвые. Ну, я так подумала. Что делать – не знаю. Потом чувствую – голова кружиться начинает, и такая усталость наваливается… А я раньше думала: как вас всех убили? Крови же никакой нет, и следов борьбы не видно. Так догадалась, что газ какой-то из дома через окна выходит. Отбежала – действительно, легче стало. Потом вижу – силуэт в доме двигается. Достала нож метательный, подошла еще раз к окну. Вижу кто-то в шлеме мотоциклетном. Здоровый мужик. А мне опять плохо. Отбежала. Отдышалась, набрала воздуха побольше, задержала дыхание… Потом рванула к окну, левой рукой жалюзи перерубила, правой – нож кинула. Успела увидеть, что попала, а у самой все поплыло. Закружило, спать хочу – сил нет. Упала на землю под окном и тысячу лет отползала. Вот, думаю, подохну тут рядом с полным домом трупов. А потом отдышалась и решила: может быть, там еще кто-то живой есть? Надо попробовать откачать. Да и газ, думаю, улетучиться должен.

– Это не газ, – сказал я.

– А что же? – удивились Сара с Веред.

– Электромагнитное поле. Специальное. Высокая частота, особая модуляция. В чемоданчике у этого сукиного сына был излучатель, а шлем у него – для защиты. Одел, подошел к дому, нажал выключатель в ручке чемоданчика – мы все и посыпались.

– Что же ты сразу не сообразил? – спросила Сара.

– Кто я вам, Господь Бог? Кто же мог предположить такую хитрую систему? Ну, как ты нас спасала? – я вернулся к рассказу Сары.

– Толкнула дверь и отпрыгнула. У самых дверей Веред лежала.

– Я отрубилась раньше, на улице, – сказала девушка, – он меня втащил потом и оставил у дверей.

– Плохо ты его совращала, – пошутил я, – если он тебя у дверей оставил.

– Он считал, что у него в запасе уйма времени, – в тон мне ответила Веред.

– Лучше не вспоминать, – Сара скромно продолжила рассказ о своих подвигах, – из чего я сделала веревку и как накинула ее на Веред. Я же ее проволочным крюком зацепила и вытащила! Делаю и всего боюсь. И чтобы из прохожих никто не увидел, и чтобы прямо у порога не свалиться.

– Молодец, – я решил прекратить этот героический эпос. Несмотря на блестящую выучку, отвагу и сообразительность, Сара не стала бездушной военизированной женщиной с повадками киборга. Что-что, а поговорить она любила. – Теперь наша задача – вытащить сюда этого ублюдка в шлеме.

– Зачем?

– Как это, зачем? Чтобы снять с него шлем, одеть на себя, зайти, выключить чемоданчик… Неужели неясно? Приступаем!

– Знаешь, шеф, – мягко возразила Сара, – я не согласна. Пока мы здесь копаемся, то да се, – не беда. Люди посмотрят и пройдут мимо. Но этот тип…, ему нож попал в грудь, он весь в крови там лежит. Представляешь, если кто-то увидит, как мы сюда окровавленного мужика за веревку тащим?

Сара была права. Но что же тогда сделать?

– Надо уточнить, – сказала Веред, – где стоит чемоданчик. Мы сбегаем в супермаркет, купим там ножей и будем вместе с Сарой метать их в этот чемоданный генератор. Он может быть из металла?

– Не знаю, скорее всего – нет, как-то же он должен излучать.

– Отлично. Будем кидать ножи и что-нибудь где-нибудь испортим.

– Или попадете в какой-то регулятор мощности, и люди заснут во всей Афуле-Цеире. А мы уснем самые первые.

– Что ты тогда предлагаешь?

Выбор был небогат. Я не знал характеристики поля, излучаемого чемоданчиком, но первое, что приходило на ум, – защитный металлический шлем на голову. А за неимением шлема…

– Сара, ты из нас троих лучше всех выглядишь. Главное – чище. Беги быстро в супермаркет, он может скоро закрыться. Купи металлическую кастрюлю. Самую большую, чтобы моя голова влезла. Это будет мой шлем.

Сара помчалась в магазин, а я повернулся к Веред.

– Расскажи, что тебе говорил этот тип?

– Все очень обычно. Спросил, не живет ли в этом доме семья Шуман. Ему дали адрес, просили что-то передать. Говорю, что нет. Ну, он поглядывает так, «со значением», говорит, что телефон сломался, а ему надо позвонить. Просится в дом зайти. Я согласилась. Потом спросила, зачем он шлем берет. Он мне в ответ – мальчишки такие шлемы любят, могут из-за него даже стекло в машине разбить. Ну, а дальше сам знаешь.

Веред стала приводить в порядок свой внешний вид. Я последовал ее примеру. Еще через минуту примчалась Сара с огромной блестящей кастрюлей. Как раз на мою гениальную голову. Еще Сара по своей инициативе купила моток прочной веревки. Не исключено, что меня придется вытаскивать за ногу еще раз. Так пусть уж не будет никаких опасений, что веревка не выдержит. Умная девочка Сара, догадливая.

К ноге привязали веревку. Я стал ближе к дому, огляделся по сторонам: не хватало мне только случайных свидетелей!

С кастрюлей не голове я ухитрялся скошенно-выпученными глазами видеть кусочек пола рядом со своими ногами и кое-какие вещи прямо под собой. Кастрюля очень сильно ослабляла поле, но полной защиты не давала. Уже через минуту глаза начали слипаться, я злобно рычал сам на себя, щипал себя за ногу. Только бы не уснуть!

Слава Богу, чемоданчик нашелся. Выключатель под рукояткой был тщательно замаскирован от случайного обнаружения, но когда знаешь, что ищешь на таком маленьком предмете, – успех гарантирован. Я нажал кнопку, почувствовал, как схлынула волна сонливости, и с удовольствием стащил с головы кастрюлю.

– Входите, девушки, – разрешил я, – за наших не волнуйтесь, они проснутся. Попробуем разобраться с парнем. Может быть, он еще жив?

Самое удивительное, что он и в самом деле был жив. Но ненадолго. Огромная потеря крови и неизвестно какие повреждения внутри. Если доставить человека с такими ранениями в реанимацию – шанс выжить есть. Но подобная доставка настоящее безумие. Засветимся мгновенно. Такая уж у парня нехорошая судьба. И как бы кощунственно это не выглядело, я должен задать парню несколько вопросов до того, как он умрет. А самое главное – получить ответы на эти вопросы. «На войне – как на войне».

Пока Сара с Веред очень осторожно, не извлекая узкий метательный нож без рукоятки, что-то делали с незнакомцем, я изучал его вытащенные из кармана документы. Удостоверение личности на имя Игоря Стекольникова, русского. Адрес тель-авивский. Вместе с удостоверением личности – целый набор «Виз» и прочих «Мастеркардов». Вообще человек с таким чемоданчиком и должен быть богат.

– Говорить будет? – спросил я у девушек.

– Сомневаюсь, – ответила Сара, – потерял много крови. У меня не было выбора…

– Знаю-знаю, – мне не хотелось выслушать еще один Сарин пересказ. Эх, если бы у меня был какой-нибудь наркотик, чтобы взбодрить раненого хоть на несколько минут!.. Модулятор не дал бы ему соврать при ответе на несколько важнейших вопросов. А что, если модулятор сам подействует как наркотик?

Я размышлял, а руки действовали, опережая мозг. В самом деле: влияние ВЧ моего модулятора (кстати, чемоданчик – реализация моей мечты о переносном модуляторе) аналогично действию наркотика. К сожалению, совершенно не обязательно, что такой «наркотик» взбадривает. Остается провести этот жестокий эксперимент.

Очень осторожно голова раненного была помещена в переделанный «Панасоник». Афульский модулятор не подвергался такому жестокому перемонтажу, как его брат-близнец, стиравший сознание Веред и переписавший мои и Сарины фиктивные личности на бывшую стражницу. Благодаря такой сохранности я мог чуть-чуть повозиться с частотами, слегка усилить возбуждающую составляющую. Конечно, это сокращало отпущенный раненому срок. Но насколько? С десяти минут до пяти? Надеюсь, он простит мне эти пять минут. Сочтемся, встретившись в аду. Теперь, главное – не ошибиться в вопросах.

Лицо раненого было скрыто корпусом микроволновой печи, но по ритму дыхания я понял, что он пришел в себя.

– Откуда ты прибыл в Израиль нашего времени?

Раздался булькающий звук. К розовым следам на шее (Сара смывала кровь) добавилась красная полоска от пробежавшей капли.

– Москва, 2047-й год.

– Кто тебя послал?

– Никто.

По слабости голоса, еле сумевшего выдавить одно-единственное слово, я понял, насколько близок к концу этот человек. А я так позорно потерял целый вопрос! Хотя… Неужели этот парень – такой же беглец-одиночка, как я?

– С кем ты сотрудничаешь?

– Олег Кудрявцев, Слава Нови – ков…

Еще бульканье, еще кровь.

– Что ты искал в нашем доме?

– Аномалия… Может что-то случиться… все изменить.

– Где ваша машина времени, темпо-станция?

– Мы сожгли. В Москве.

– Зачем сожгли?

– Чтобы… чтобы… не… нашли…

Бульканье перешло в хрип. Грудь с торчащим в ней ножом перестала подниматься, тело дернулось. Из горла умирающего вырвался то ли стон, то ли вой. Я отвернулся. Шайтан! Ведь это я же убил его своим допросом, а не Сара своим ножом. Афульская больница находилась в пяти минутах езды от нас. А может быть – в трех. Если бы мы его доставили…

Я отбросил сожаления. Если начать жалеть – конца не будет. Есть такие слова: «нет выбора». Эти слова есть во всех языках и на всех языках они означают одно и то же. То есть – классическая жизненная ситуация. Вполне возможно, парень вообще не заслуживал смерти. Он бежал два года назад из России «плюс 55», скрывался в Израиле. Сюда забрел, вообще, в поисках какой-то аномалии. Разве за это полагается смертная казнь? Может быть, побродив по квартире, он бы удалился, оставив нас обсуждать внезапный приступ сонной болезни?

Увы, Сара увидела то, что увидела: нас, лежащих на полу мертвыми. При том, почувствовала на себе влияние газа. Наверное, на нас, евреев, независимо от страны исхода, мысль о каких-либо газах действует однозначно: газ – это смерть. А так как вся многолетняя Сарина тренировка сводилась к формулировке: лучше убить, чем оказаться убитой, – финал был закономерен.

Я настолько сконцентрировался на допросе, что совершенно не обращал внимание на просыпающихся соратников. Сара с Веред заботились, чтобы мне никто не мешал, по возможности удовлетворяя закономерно возникшее любопытство. Особенно по части удовлетворения любопытства преуспевала Сара. Почему бы девушке не похвастаться? Она заслужила похвалу за свою героическую деятельность. Если отбросить крамольную мысль: только что мы уничтожили нашего потенциального союзника.

Я поплелся заваривать кофе. Принудительный сон не прошел бесследно. Думалось тяжело. У всех остальных, наверное, – такое же состояние. А думать надо. Ох, как надо! И не только над глобальными вопросами спасения человечества. Например, над тем, что делать с очередным трупом, свалившимся на наши головы. Выкинуть на обочину дороги, как в прошлый раз? Не годится. То был чужак-чужаком, а это – человек, зарегистрированный официальными инстанциями. Не знаю как, но труп могут опознать. Это будет очень опасный сигнал неизвестным Олегу Кудрявцеву и Славе Новикову. Несмотря на их русские имена, мне почему-то казалось, что и они находятся в Израиле.

– Вытащите нож, – сказал я. – Обыщите тщательнейшим образом, чтобы не осталось ничего характерного. И подумайте, куда деть труп. Вы должны разбираться лучше меня в таких вопросах. Я не представляю, что можно придумать: страна микроскопическая, леса просматриваются от одного края до другого, к побережью так просто на машине не подъедешь…

Я посмотрел еще раз на удостоверение Игоря Стекольникова, потом перевел взгляд на труп. Кого мне напоминал мертвец? Шайтан, сейчас очень трудно понять, кого он недавно напоминал. Весь в крови, лицо перекошено, тоже в крови, рот открыт, глаза выпучены…

– Эй! Черт вас побери! Кто-нибудь! Закройте ему глаза! – я не выдержал и заорал. Потом отвернулся, вышел в одну из спален, плюхнулся на кровать и зажмурился.

Вот. Останавливается белая машина, к ней подходит Веред… Потом выходит этот парень, такой стройный, подтянутый, светловолосый. Этакий плейбой, баловень судьбы, с нетипичными для этих мест повадками и внешностью.

Вот оно! До меня, наконец, дошло. Еще совсем недавно я мог таким вот образом наблюдать своих американских союзников, Адамса, Мориса и Ника. Еще до того, как они получили по морде, побывали в Москве и поняли, что находятся в глубочайшей заднице. Раньше они были такие же: осанистые блондинистые супермены, прибывшие в древнюю варварскую страну разобраться в чьих-то мелких пакостях. И хотя страна действительно несколько э-э-э… диковата, но в остальном они резко изменились. Стали душевней, человечней, и даже их волосы уже не светили так вызывающе.

Я вернулся в салон с распахнутым удостоверением личности в руке, сверил фото с лицами американцев. Все трое были в одинаковой степени похожи и непохожи. Конечно, придется делать новое удостоверение, фальшивое.

– Кто-то из вас чуть-чуть говорил по-русски. Кто? – спросил я.

Отозвался Ник.

– Вспоминай весь русский, – посоветовал я. – Сделаем тебя богатым русским репатриантом. Заодно и мы чуть-чуть разбогатеем.

Ник пожал плечами, вроде бы демонстрируя свое согласие. При этом он искоса глянул в сторону Адамса, но начальник по линии АНБ никак не прореагировал на мое предложение.

– Итак, – сказал я, – наметился план действий. Я беру с собой Ника, Моше, Веред. У меня, поближе к Тель-Авиву, есть устройство для подделки документов. Ник поведет машину, пусть вступает в права наследника. Потом заглянем по адресу в удостоверение личности. На квартиру мы не претендуем, но кое-что там найти я рассчитываю. Каплинского оставим дома, пусть возится с техникой. Ну, а вам, Адамс, Морис, Сара, – самая неприятная работа. Сделайте так, чтобы этого трупа к утру не было. В этом доме. А в другом месте – пусть его найдут очень и очень нескоро. Извини, Адамс, не сердись. Я понимаю – ты офицер и специалист по электронной разведке. Но ведь и я не в «Хевра кадиша», местной похоронной компании всю жизнь проработал. Придумайте что-нибудь. Я даже не хочу знать что. Только не попадитесь!

Вшестером мы съехали вниз в Афулу до «Мазды», оставленной Веред. Там наша команда разделилась на две бригады. И тут я впервые пожалел Адамса.