Глава 6

Оправившись от шока, Ремингтон вернулся в кухню и захлопнул за собой дверь с такой силой, что дверная коробка задрожала и задребезжала. Граф замер возле печки, стиснув зубы и сжав кулаки, готовый от злости биться лбом о стенку. В этот момент и появилась Антония – абсолютно спокойная и строгая. Она скользнула по нему холодным взглядом и спросила у Гертруды:

– Ну, как у его сиятельства идут дела?

– Вполне нормально, мадам. Если не считать не слишком удачно почищенной картошки. Слава Богу, в погребе ее пока достаточно.

Антония рассмеялась и спросила у графа:

– Вам, очевидно, не хватает опыта чистки картофеля, сэр? Позвольте мне показать вам, как нужно правильно держать нож. – Она наклонилась над кухонным столом, взяла из миски картофелину и стала ловко орудовать ножом, держа большой палец у кромки лезвия. – Вот видите, сэр, так отходов остается значительно меньше, а работа идет быстрее!

Она положила очищенный клубень в миску с водой, нож на стол, вытерла тряпкой руки и обворожительно улыбнулась. Ремингтон решил не раскрывать рта, чтобы не проболтаться о встрече с Фитчем возле помойки: ведь узнай Антония об этом скандальном происшествии, она бы еще больше возликовала, что усугубило бы его уныние.

Она подошла к двери чулана, к которой была приколочена вешалка для одежды, и промолвила, собираясь снять жакет:

– Гертруда, приготовь на ужин меренги, его сиятельство, поможет тебе взбить белки.

Кухарка рассмеялась и, покачав головой, стала вынимать из печи мясной пирог. Антония принялась неторопливо расстегивать пуговицы на жакете. Ремингтон пристально наблюдал этот процесс, ощущая нарастающее напряжение и беспокойство от вида ее белой блузки и гибких рук с длинными изящными пальцами, скользящими по кружевам. Пуговиц было не менее двух десятков, и прошла, как ему показалось, целая вечность, прежде чем она наконец-то сняла жакет и надела фартук. Изгиб стройного женского тела, спелые груди, угадывавшиеся под тканью, тонкая талия леди Пак-стон настолько возбуждали лорда Карра, что в его чреслах вспыхнуло пламя и начало стремительно распространяться по всему телу. Смущенный такой реакцией своего мужского естества, он отвел взгляд и проглотил подступивший к горлу ком.

Антония сказала что-то кухарке, та обернулась и указала пальцем на чан с объедками и рыбьими головами, стоявший в углу. У графа вытянулось лицо.

– Пора кормить крошек, – сказала Гертруда. – Вам будет небезынтересно на них взглянуть, милорд.

– Откуда в этом доме дети? – холодея от ужасного предчувствия, спросил Ремингтон. – Ведь здесь живут одни пожилые вдовы…

– Это не дети, но весьма занятные крохотные живые существа, – пояснила кухарка, ухмыльнувшись.

– Понятно, это чертово отродье, – пробормотал он, побледнев. – Я бы предпочел заняться чем-то здесь, на кухне. Ведь у вас наверняка найдется, что мне поручить.

– Я думаю, что она вполне управится и одна, – сказала Антония, направляясь к черному ходу. – А вы возьмите чан и ступайте за мной.

Ремингтон отряхнул ладони, схватил чан с остатками еды и последовал за ней. Она провела его подлинному коридору в другую половину дома и вошла в комнату, где жили кошки – самых разных расцветок, размеров и пород. Все они окружили свою благодетельницу и стали вертеться возле ее ног, благодаря за угощение. Ремингтон даже не успел поставить чан е кормом для них на пол, как эти голодные пушистые твари с мяуканьем и урчанием прыгнули на него, царапая ему ноги своими коготками и вертя хвостами.

– Пошли прочь! – крикнул он. – И как это я не догадался, что, помимо старых дев, здесь обитают еще и бездомные кошки!

– Не старых дев, а вдов, сэр, – поправила его Антония.

– Не вижу никакого различия между ними! – огрызнулся граф, безуспешно борясь с кошками, одурманенными запахом рыбы.

– Вы заблуждаетесь, милорд! – возразила Антония, с удовлетворением наблюдая за его тщетными попытками отбить атаку взбесившихся мохнатых четвероногих ведьм. – У вдов имеется большой жизненный опыт, а старые девы, как правило, им не обладают.

– Опыт общения с мужчинами, – уточнил Ремингтон и ухмыльнулся, заметив румянец, выступивший на ее щеках. Впервые ему в голову закралась мысль об опыте такого рода самой леди Пакстон. Ее супруг годился ей в дедушки, возможно, именно в этом-то и заключается причина возникновения у нее ненависти к мужчинам. Что же только вытворял со своей молодой женой старый проказник Джеффри Пакстон?

Антония взяла с полки несколько мисок. Поставила их на стол и сказала:

– Можете наполнить их угощением для моих милых крошек!

С нескрываемым отвращением Ремингтон взял большую ложку и стал раскладывать корм по мискам. Кошки легко запрыгивали на стол и с жадностью набрасывались на еду. Но один испуганный котенок вцепился ему в штанину мертвой хваткой и не желал с ней расставаться.

– Боже правый! Кажется, я понравился одной из ваших тварей, – пробормотал граф и, наклонившись, схватил кошку за холку.

– Не мучьте бедное животное, это ведь котенок! – промолвила Антония и, погладив пушистую крошку по спинке, легко оторвала ее от брючины и поставила на стол у миски. – Ей всего месяц. Она еще совсем глупенькая и пугливая.

Граф Ландон, красный от натуги, взлохмаченный и перепачканный мукой и какой-то непонятной пахучей дрянью, выпрямился и вскричал:

– Терпеть не могу кошек! И маленьких детей тоже!

– Право же, вы меня удивляете, сэр! – сказала Антония, скользнув насмешливым взглядом по корсету. – Я полагала, что вы ненавидите только женщин.

– Вам следовало бы повнимательнее читать мои статьи, – возразил Ремингтон. – В них я постоянно подчеркиваю, что критикую не самих представительниц слабого пола, а их потребительское отношение к мужчинам.

– И чем же мы, женщины, вам насолили? Что вас, собственно говоря, не устраивает в нашем к вам отношении, граф?

Глаза Ремингтона потемнели. Он поставил чан на стол, обтер о корсет ладони и шагнул к Антонии. Она попятилась, испуганная зверским выражением его перекошенного лица.

– Вы, женщины, вынуждаете нас жениться на вас и превращаете нас в своих рабов. Вы безрассудно транжирите наши деньги, воруете наше время, отнимаете у нас силы! И при»этом еще возмущаетесь, когда мы позволяем себе маленькие шалости и расходы на собственные мелкие нужды.

Антония продолжала медленно отступать.

– Вы шантажируете нас своей слабостью и беспомощностью, обезоруживаете нас своим кокетством и всяческими женскими штучками. И терзаете наши сердца своими слезами и упреками!

Он загнал ее в угол и стал сверлить взглядом. Антония затаила дыхание. Ремингтон продолжал выдвигать обвинения:

– Вы бессовестно спекулируете на наших чувствах и порядочности! Короче говоря, вы ловко водите нас за нос, миледи!

У нее вдруг пересохли губы. Но она подавила желание облизнуть их и, судорожно вздохнув, прошептала:

– Но ведь так ведут себя не все женщины! Вот я, к примеру, никогда не обманываю мужчин.

– Неужели? – Он криво усмехнулся, и у нее задрожали колени. – Значит, за нос мужчин вам водить не доводилось. А за какие же в таком случае другие части тела вам приходилось их хватать?

Тихо охнув, Антония с ужасом поняла, что не в силах ни возразить, ни влепить ему пощечину. Его чувственные губы уже были слишком близко, он прижался к ней всем телом и заключил ее в объятия. В тот же миг все закружилось у нее перед глазами…

Он с наслаждением впился в ее губы ртом и вздрогнул, пораженный сладостью поцелуя. Антония затрепетала и обмякла. Он крепко стиснул ее, и она, обняв его одной рукой за талию, прижалась к нему животом и бедрами. Ремингтон ощутил жар в своих напрягшихся чреслах и задрожал от вожделения. С губ Антонии сорвался сладостный стон…

Все это повергло в умиление Гертруду, наблюдавшую эту сцену через окошко в двери комнатки для кошек. Ей давно уже не доводилось видеть амурную сцену, тем более с участием своей добродетельницы. Но приближалось время обеда, и кухарка была вынуждена нарушить идиллию целующихся и войти в комнату.

Скрип дверных петель и сквозняк напугали ее постоянных обитателей: кошки с мяуканьем попрыгали со стола на пол, а Ремингтон и Антония резко отшатнулись друг от друга. Гертруда пробормотала что-то насчет срочной работы, которая ждет лорда Карра, и ретировалась. Ремингтон схватил чан и отправился на кухню, не проронив ни слова.

Они вновь встретились с Антонией только в столовой, когда дворецкий объявил, что обед готов и сейчас будет подан. К этому времени леди Пакстон уже оправилась от потрясения и настроилась дать решительный отпор новым амурным проискам лорда Карра. Свое собственное поведение она сочла глупым и непростительным: ведь в конце концов он был ее врагом, так что ни о каком повторении лобзания не могло быть и речи. Пыл, с которым граф обнимал и целовал ее в присутствии ее любимых кошек, свидетельствовал о его бесстыдстве и коварном намерении сбить ее с праведного пути и обесчестить.

Садясь за обеденный стол, Антония всем своим неприступным и холодным обликом как бы говорила Ремингтону, что она не изменила отношения к нему и осталась стойкой защитницей брака и одиноких женщин. Он занял место на противоположном конце стола и время от времени бросал в ее сторону испытующий взгляд. Притворяться, что между ними ничего не произошло, было выше его сил, детали их неожиданного поцелуя то и дело всплывали в его памяти, вызывая у него буйную эрекцию.

Унять неуместное возбуждение ему не удавалось ни глубокими вздохами, ни самобичеванием. Сколько ни корил он себя за не подобающую взрослому мужчине подростковую экзальтацию, желание развивать свой успех не ослабевало. К счастью, от похотливых помыслов его отвлекли знаки внимания, оказываемые ему другими сидевшими за столом дамами. Их волновало, удобно ли ему сидится, понравился ли ему пирог, не мало ли на столе вина и не показался ли ему сладковатым соус.

Ремингтон чувствовал себя мальчиком в коротких штанишках, окруженным заботливыми тетушками, и, беспокойно ерзая на стуле, только кивал и отмалчивался. Когда обед закончился и настало время вернуться на кухню вместе с Гертрудой, он ощутил искреннее облегчение и ретировался почти бегом.

Оказавшись на кухне, он с наслаждением погрузил руки по локоть в лохань с мыльной водой и полчаса мыл грязную посуду. Когда все тарелки были им вымыты и убраны, а рабочий стол очищен, Гертруда сказала, что теперь они возьмутся за приготовление ужина. Из этого Ремингтон сделал свой первый важный вывод о женской работе: она никогда не заканчивается. И содрогнулся от ужаса.

– Уж не хотите ли вы сказать, что нам предстоит начать все сначала? – сипло спросил он, вытаращив глаза.

– Да, милорд, такова уж горькая женская доля! – сказала Гертруда, пожимая плечами. – Не успеешь закончить одно, как пора приниматься за что-то другое. Ведь без еды обойтись нельзя, милорд! Вот и приходится постоянно что-то мыть, скоблить и готовить.

– Она права, – раздался за спиной у Ремингтона голос Антонии. – Всю свою жизнь бедные женщины ежедневно выполняют одни и те же обязанности. И это однообразие делает их труд утомительным и скучным.

Она поставила на стол чайный поднос и, кивнув Гертруде, ушла. Кухарка не дала графу времени на осмысливание ее слов, она указала рукой на медный таз с картофелем и сказала:

– Вот это надо быстро почистить, сэр!

Когда поздно вечером Ремингтон Карр входил в холл собственного дома, он едва волочил от усталости ноги и мысленно молился, чтобы шаркающая походка – одно из следствий пребывания в доме, населенном незамужними женщинами, – не стала его постоянной отличительной чертой, как это случилось с беднягой Хоскинсом, утратившим твердую мужскую поступь за многие годы безупречной службы у леди Антонии.

Сунув шляпу и перчатки дворецкому Филиппсу, граф распорядился, чтобы ему приготовили горячую ванну и постель, проковылял по коридору в кабинет и рухнул в кресло. Таким обессиленным ему никогда еще чувствовать себя не доводилось. Но даже чудовищная усталость не могла смягчить распиравшую его злость – как на Антонию, так и на себя самого.

В мятом, заляпанном жиром и покрытом кошачьей шерстью костюме, под стать которому были и его исцарапанные грязные башмаки, он походил на огородное пугало, руки саднило от ожогов и ушибов, ноги отекли, все тело казалось ватным, а проклятый корсет сдавливал ему грудь и затруднял дыхание.

Сделав невероятное усилие, Ремингтон встал с кресла и распахнул сюртук, чтобы снять с себя дьявольский пояс. И в этот момент у него за спиной раздался изумленный возглас:

– Бог мой, с каких пор ты носишь это чертово приспособление? А я и не знал, что ты заработал грыжу, мой бедный мальчик!

Резко обернувшись, Ремингтон обжег своего престарелого дядюшку негодующим взглядом и рявкнул:

– Нет у меня никакой грыжи! Успокойтесь, дядя! Он опять принялся дергать за концы шнурков.

– В таком случае для чего ты надел этот корсет? Паддингтон Карр поправил на переносице очки и с недоумением уставился на племянника.

– Меня попросил разносить его один мой друг, – выпалил Ремингтон первое, что пришло ему в голову. – Он большой оригинал, этот мой приятель.

– Судя по многочисленным розовым рюшам и ленточкам, это действительно так, – промолвил дядя, подходя к нему поближе. – Типично дамские штучки! Однако мужчины тоже имеют право на маленькие причуды! Ты знаешь, что шнуровка затянута наперекосяк? Это надо исправить, дружок! Перешнуровать все снизу доверху, не пропуская ни одной дырочки!

– Да, черт подери! – в сердцах вскричал Ремингтон и, повернувшись, направился к камину, чтобы снять со стены штык, висевший там вместе с двумя длинноствольными винтовками. Двух взмахов этим острым оружием было достаточно, чтобы освободиться от ненавистных оков, – корсет соскользнул на пол, и лорд Карр смог наконец-то сделать глубокий вздох.

Дядюшка нахмурился и произнес, качая седой головой:

– А ведь этого можно было избежать, если бы ты соблаговолил научиться вязать беседочный узел, дружок! Весьма полезный навык! – Озадачив своего непутевого племянника этой жемчужиной мудрости, старик сел и уткнулся носом в газету.

Дядюшкин перл возымел, однако, весьма неожиданное воздействие на молодого графа: его плечи затряслись, и спустя мгновение он разразился громким хохотом. Его лицо от натуги побагровело, а на глазах выступили слезы. Вместе со смехом вся злость и напряжение покинули его, и граф снова почувствовал себя здоровым и бодрым. Но довольная улыбка моментально сползла с его лица, как только он заметил, что застывшие в дверях лакеи Филиппе и Манли смотрят на него как на умалишенного и сочувственно вздыхают.

Вероятно, рассудок его действительно помрачился, решил Ремингтон. И не мудрено: ведь в течение полусуток он носил удушающий корсет и при этом еще трудился, как раб, на кухне, обуреваемый желанием соблазнить женщину и вынудить ее прекратить заниматься грязным сватовством. Разве нормальный человек пустится в такую авантюру из одного лишь нелепого стремления угодить своим приятелям, с которыми его связывают воспоминания о давно минувших годах совместной учебы в школе? Расплатой за столь опрометчивый поступок стали упадок сил и раскаяние в своем необдуманном поведении. Уж лучше бы он и не прикасался к леди Антонии! Тогда, возможно, он бы не терзался вожделением на протяжении всего вечера, то и дело ощущая вкус ее губ. И не чувствовал себя идиотом и извращенцем, склонным к переодеванию в предметы дамского туалета. Боже, что подумал о нем его дядюшка?

Разумеется, виновата во всех свалившихся на него напастях эта проклятая интриганка Антония Пакстон! Эта дьяволица опутала его своими чарами и толкнула на дурацкие поступки, соблазнив своими пухлыми алыми губками, лукавыми глазками и прочими дамскими прелестями, угадывающимися под ее скромным на первый взгляд нарядом. А что еще, собственно говоря, можно ожидать от дочери Евы? Если, конечно, допустить, что она не порождение сатаны. Нет, нельзя оставлять ее происки без отмщения, решил граф и распорядился, чтобы лакей сопроводил его в опочивальню.

* * *

На другое утро Антония встала, по своему обыкновению, рано и долго размышляла, что ей сегодня лучше надеть. В конце концов она решила облачиться в темно-синее шерстяное платье с пышными рукавами и обтянутыми такой же тканью пуговицами на корсаже. Волосы она уложила, как всегда, на затылке в пучок, однако пустила несколько вьющихся локонов вдоль висков, слегка смочив розовой водой кожу за ушами.

Взглянув на себя в зеркало, она провела руками по талии и бедрам, разглаживая материю, и осталась вполне довольна собой. Сегодня она собиралась продолжить укрощение графа Ландона с помощью Элинор Бут, ответственной за уборку помещения и выбивание пыли из перин и ковров. Вчерашний урок в целом прошел успешно, если не считать некоторых огрехов, как-то: нелепый вид графа в дамском корсете и непредвиденное происшествие в комнате для кошек, где их застала во время поцелуя Гертруда. Что ж, впредь подобных оплошностей она уже не допустит, решила Антония и отправилась в столовую завтракать, живо представляя себе графа Ландона, покидающего вечером ее дом утомленным, но чуточку поумневшим.

Своих домочадцев она застала взволнованными и обеспокоенными. Причина их странной ажитации стала ей понятна, как только ее взгляд, скользнув по румяным свежеиспеченным лепешкам, вареным яйцам и чайнику, упал на лежавшие на столе газеты – «Таймс» и «Гафлингерс», на первых страницах которых был опубликован скандальный репортаж о вчерашних похождениях лорда Карра. Заголовки гласили: «Защитник феминизма пробует свои силы в женской работе», «Граф, заключивший пари с небезызвестной вдовой, надел дамский корсет».

Поллианна и Пруденс смотрели на газеты вытаращенными испуганными глазами, тетушка Гермиона, хранившая невозмутимое спокойствие, взяла со стола двумя пальцами «Гафлингерс» и протянула ее Антонии со словами:

– Боюсь, моя дорогая, что сплетен в свете теперь не избежать! Крепись, милочка!

Пробежав статейку, Антония зарделась. Автор репортажа обрисовал ее в легких, благоприятных тонах как милую поборницу священных семейных устоев. Ремингтона Карра он, однако, изобразил надменным злодеем, покусившимся на испытанные временем традиции, предписанные английскому обществу свыше, бесстыдным гедонистом и легкомысленным фрондером. Заинтриговав читателей красочным и подробным описанием сцены своей встречи с графом во дворе дома леди Пакстон, автор сулил им не менее увлекательное продолжение отчета об исходе этого пари.

Антония поборола волнение и прищурилась, обдумывая ситуацию. Наконец губы ее растянулись в улыбке, глаза задорно сверкнули:

– Пожалуй, мы можем гордиться началом перевоспитания графа Ландона. Надо непременно довести до всеобщего сведения те благоприятные перемены, которые неизбежно произойдут в его сознании к концу нашего эксперимента, – в назидание другим сторонникам его нынешних радикальных взглядов.

Приближаясь к особняку Пакстон на Пиккадилли, Ремингтон Карр всем своим обликом выражал решимость взять реванш за вчерашнее унижение. Поступь его была тверда как никогда, а подбородок горделиво вздернут. Однако он умерил шаг и заметно утратил кураж, заметив у парадного подъезда небольшую толпу репортеров. Эти падальщики, почуявшие запах сомнительной интрижки, с утра пораньше примчались сюда за новыми «жареными» фактами.

Проклятый Фитч! Он уже испортил графу аппетит своей дурацкой статейкой, которую Ремингтон прочитал за завтраком. Едва лишь охотники за скандальными новостями увидели на улице нахохлившегося лорда Карpa, они гурьбой ринулись к нему и закидали его провокационными вопросами.

– Вам, очевидно, пришлась по вкусу домашняя работа, ваше сиятельство, коль скоро вы снова здесь? – язвительно вскричал тщедушный репортер в помятом сюртуке и нелепом картузе.

Его полный усатый коллега в котелке пробасил:

– Это правда, сэр, что в течение двух недель вы будете мыть в этом доме полы и выносить помойные ведра? А что еще вас заставляет делать очаровательная леди Пакстон? Этот корсет, который вы носили вчера, принадлежит лично ей? Вы наденете его сегодня?

Вся журналистская братия дружно расхохоталась, а граф угрожающе сжал кулаки и побагровел. Репортеры расступились, пропуская его к дверям дома, и притихли. Надменно вскинув подбородок, лорд Карр молча проследовал мимо них, не удостоив наглецов ответом. Вступать с ними в перепалку ему представлялось неблагоразумным, поскольку газетчики наверняка исказили бы смысл его слов. Он постучал в дверь кулаком, она распахнулась, и Ремингтон проскользнул в холл. Вручив дворецкому Хоскинсу шляпу и пальто, он направился к лестнице, но чуть было не споткнулся, услышав, как старик пробурчал у него за спиной:

– Боже, будь милостив к этому заблудшему бедолаге!

– Поздравляю вас, ваше сиятельство, с благополучным прорывом сквозь толпу у входа в мою скромную обитель, – проворковала в следующий момент Антония, вышедшая из малой гостиной. – Репортеры устроили вам настоящую экзекуцию! Но вы с честью выдержали это испытание.

– Разве я давал вам повод усомниться в своих способностях, миледи? – парировал Ремингтон, окинув взглядом Антонию с головы до ног и отметив, что она выглядит отдохнувшей и посвежевшей, а новое темно-синее платье подчеркивает завораживающую голубизну ее прекрасных глаз. – Мне ведь нечего скрывать, я не совершил ничего постыдного и уверен в своей правоте. Собственно говоря, и на это пари я согласился, желая публично доказать обоснованность и справедливость своей позиции по известному вам вопросу.

– Однако же, сэр, трезвонить о нашем споре по всему Лондону вовсе не обязательно, – язвительно заметила Антония. – Впрочем, что сделано, то сделано, – миролюбиво добавила она. – Сегодня вашей наставницей станет добрейшая Элинор Бут. Она ждет вас, милорд, наверху, в бельевой комнате.

– В таком случае проведите меня туда, миледи, – с легкой иронией в голосе промолвил Ремингтон. – Мне уже не терпится приступить к работе.

Они поднялись по лестнице и свернули в коридор, ведущий в комнаты для гостей, ванную и чулан. Внимание графа привлекли украшенные причудливой резьбой двойные двери из мореного дуба, и он поинтересовался, что находится за ними. Щеки Антонии порозовели, она поморгала и смущенно ответила, что там находится ее личная спальня, с отдельной туалетной комнатой. Он улыбнулся и удовлетворено кивнул, но Антонии показалось, что в глазах его промелькнули смешинки.

В бельевой комнате, расположенной на третьем этаже в задней части дома, было светло и пахло воском и накрахмаленным бельем, аккуратными стопами разложенным на длинных широких полках вдоль стен. Рядом на отдельных полочках хранились домашняя утварь и всевозможные орудия труда, а также разнообразные полезные приспособления: горшочки для угля, веники и метелочки, рожки и растяжки для обуви, щипцы для снятия нагара со свечей, деревянные яйца для штопки и прочая дребедень. Ремингтон прошелся вдоль полок, скользнул задумчивым взглядом по коробкам и сундукам, стоящим в углах, и задался вопросом, есть ли подобная комната в его собственном доме. И если есть, то где она находится, – к своему стыду, он в ней никогда не бывал.

– Должно быть, Элинор отлучилась на минутку, – промолвила Антония, с интересом наблюдая игру эмоций на лице графа. Одетый в черный сюртук и желтовато-коричневые брюки, граф был умопомрачительно хорош. Бежевый жилет, чудесно гармонирующий с прочими частями его костюма, придавал его облику строгую стройность, казалось, что он искусно вырезан из цельного куска дерева ценной породы. Но какой-то существенной детали в его наряде все-таки недоставало. Антония озабоченно наморщила лоб и, вспомнив, воскликнула:

– А где же ваш корсет, милорд? Почему вы его не надели?

Граф скорчил невинную мину и, вскинув брови, произнес:

– Вы уверены? Но откуда вам это знать?

– Видите ли, сэр… – Антония растерялась и умолкла.

– Ага! Вы не можете этого утверждать! – с улыбкой воскликнул граф. – Я тоже не вижу, надет ли на вас корсет, однако же не сомневаюсь, что так оно и есть.

– Но я могу судить по вашей осанке, что корсета на вас сейчас нет! Признайтесь, что я права!

– Вам требуются доказательства? – злорадно спросил Ремингтон. – Что ж, коль скоро вы настаиваете, то подойдите и пощупайте меня. Иного способа убедить вас я не вижу. Ну же, смелее! Что же вы застыли на месте? – Он подкупающе улыбнулся и пронзил ее насмешливым взглядом.

Антонию бросило в дрожь. Одна лишь мысль о том, что она станет ощупывать своими холодными руками его теплое мужское тело, повергла ее в жутчайшее волнение. Словно бы провоцируя ее на более решительные действия, Ремингтон стал медленно к ней приближаться. Вот он подошел к ней почти вплотную, ей оставалось лишь протянуть руку…

Дыхание Антонии участилось, она взглянула ему в глаза и увидела в них откровенное ликование. Это моментально охладило ее пыл и заставило насторожиться.

В невинном предложении графа пощупать его таился коварный подвох! Ведь в бельевую в любой момент могла вернуться Элинор. Что подумала бы бедная старушка, застав ее за поглаживанием лорда Карра? Бесстыдный Ремингтон задумал опорочить ее в глазах домочадцев и выставить ее похотливой сумасбродкой и лицемерной притворщицей! Чутье не подвело Антонию – в комнату действительно вошла Элинор, давно уже подсматривающая в замочную скважину. Она виновато улыбнулась и промолвила, обращаясь к Ремингтону:

– Доброе утро, сэр! Прошу вас снять сюртук, без него вам будет удобнее. Повесьте его на крюк на двери и наденьте фартук. Сперва я расскажу вам, как распределяется процесс уборки помещения и поддержания чистоты в доме по дням недели, а затем мы приступим к практическим занятиям. Итак, сэр, понедельник – это день, предназначенный для подметания полов и мытья их шваброй. Вторник посвящен выбиванию пыли из ковров и половиков, просушке матрацев и проветриванию перин. В среду производится основательная влажная уборка, тщательная чистка и натирка паркета воском. В четверг все сделанное накануне доводится до совершенства. В пятницу моются окна и чистятся портьеры. Сегодня, как вы, надеюсь, помните, сэр, вторник! Поэтому нам предстоит бороться с пылью.

Элинор подошла к графу и стала завязывать тесемки фартука, который он на себя надел, пока она читала ему короткую вступительную лекцию.

Ремингтон посмотрел на вазу, в которой хранились перьевые метелочки для сметания пыли, но Элинор, перехватившая его взгляд, покачала головой и самодовольно сказала:

– О нет, милорд! Такими допотопными приспособлениями мы давно уже не пользуемся. Теперь мы пользуемся вот этим!

Она отошла от графа и с видом заправского иллюзиониста сдернула покрывало с какой-то диковинной механической конструкции, собранной из резинового шланга с раструбом, каминных мехов, металлического ящика и брезентового мешка для белья.

– Что это за штуковина? Новый ящик Пандоры? – изумленно спросил Ремингтон, разглядывая странный прибор.

– Это машина для уборки пыли, сэр. Или, проще говоря, пылесос. Я ее так окрестила, потому что она действительно всасывает всю пыль в себя. Сейчас я продемонстрирую вам, как она действует.

Элинор выкатила пылесос, установленный на металлической раме с колесиками, в коридор, обернулась и строго сказала:

– Пожалуй, вам пора начинать привыкать обращаться с этой штуковиной милорд. Помогите-ка мне закатить его в гостиную!

Совместными усилиями пылесос втолкнули в зал и подготовили к работе. Элинор взяла в руки длинный резиновый шланг, предварительно размотав его, и велела графу крутить рукоять коленчатого механизма. Кожаные мехи стали вздыматься и опускаться, машина заскрипела и засвистела, брезентовый мешок раздулся и скукожился, и перышки на кольце, надетом Элинор на раструб, зашевелились.

– Крутите быстрее! – воскликнула она и стала водить перьями по столешнице. – Смотрите, пылесос заработал! – Облегченно вздохнув, она обтерла вспотевший лоб тыльной стороной ладони.

Бог свидетель, машина действительно всасывала в свою утробу пыль, собранную насадкой с перьями, оставляя поверхность стола абсолютно чистой, как если бы ее протерли тряпкой. Элинор обработала таким образом весь зал, детально объясняя при этом принцип действия механизма лорду Карру, усердно и безостановочно крутившему рукоять то одной рукой, то другой. Они перешли в спальню тетушки Гермионы, потом почистили комнаты сестер Куимбиз, снова вышли в коридор, чтобы навести чистоту еще в одном зале, и тут Ремингтон распрямился, потер затекшие ладони и спросил, сжигая ненавидящим взглядом поборницу улучшения условий женского труда:

– А не проще ли воспользоваться обыкновенной тряпкой, мадам?

Элинор остановилась, обернулась и пылко воскликнула:

– Да что вы такое говорите, сэр! Мне страшно даже представить, что стало бы с нашим миром, если бы в нем перевелись новаторы. Да прекрати изобретатели усовершенствовать свои детища, человеческая цивилизация неминуемо погибла бы! Я верю, что наступит день, когда мой пылесос войдет в каждый дом и сократит затраты женского труда наполовину! Разве такая грандиозная цель не стоит того, чтобы немного пострадать ради ее достижения?

По фанатичному блеску в ее глазах Ремингтон понял, что она считает опостылевший ему громоздкий агрегат своим детищем, и не осмелился ей перечить. О чем сильно пожалел, когда, закончив уборку помещений второго этажа, стаскивал пылесос на первый: на ладонях у него вздулись волдыри, все тело онемело, а ноги словно бы налились свинцом. Элинор распахнула резные дубовые двери кабинета сэра Джеффри и сладким голоском промолвила:

– А вот здесь, ваше сиятельство, чистоту блюдет Клео Ройял. Отдохните немного, осмотрите комнату, а потом мы приступим к уборке в остальных помещениях этого этажа.

С удовольствием опустившись в кресло, Ремингтон стал с живым интересом рассматривать забавные фарфоровые фигурки, которыми был сплошь заставлен обшитый деревом просторный зал. Приглядевшись, граф узнал в миниатюрных статуэтках многих известных персон. Иные поделки служили иллюстрациями к различным значительным событиям британской истории. Далеко не все они были выполнены прославленными мастерами, некоторые относились, пожалуй, к разряду милых безделиц, сделанных провинциальными кустарями. Но в целом коллекция производила благоприятное впечатление и подобрана была со вкусом.

– Клео Ройял всю жизнь собирала эти чудесные вещички, – сообщила графу Элинор, пустив от умиления слезу. – Она покупала их в каждом городе, где они с мужем выступали на сцене. Леди Антония великодушно выделила для этого бесценного собрания фарфоровых миниатюр отдельное помещение и запретила мне включать здесь мою машину. Что ж, пожалуй, нам пора возобновить свои труды. На этот раз, сэр, рукоять стану вертеть я, вы же будете учиться работать со шлангом. Уверяю вас, что это далеко не легкое дело!

В справедливости ее слов Ремингтон убедился, как только они начали наводить чистоту в столовой. Он вскоре утомился и покосился на свою наставницу, надеясь, что она тоже устала и предложит ему сделать перерыв. И, словно бы угадав его желание, Элинор внезапно перестала крутить рукоять, обтерла ладони о фартук и заявила, что им пора выпить чаю.

– Согласитесь, что иногда позволительно нарушить традицию, – с хитрой улыбкой добавила она. – Чай нас взбодрит!

Нарушение традиций английского чаепития граф Карр полагал кощунством, однако благоразумно прикусил язык и смиренно последовал за Элинор по коридору в другую половину дома, где находилась кухня. Там они застали Гертруду и престарелую Эстер в агонии приготовления обеда. Завидев графа, Гертруда обрадованно улыбнулась и стала заваривать чай. Присев на табурет у рабочего стола, Ремингтон принялся украдкой массировать одеревенелые пальцы, рассеянно слушая, как нахваливают его за усердие наставницы. Когда чай разлили по чашкам, Элинор сделала глоток, вздохнула и промолвила:

– Жаль, что мне пока не удается придумать иной способ приводить свою машину в действие. Сама-то я привыкла крутить эту проклятую рукоять, но для новичка такая работа может показаться адским наказанием. – Она виновато улыбнулась лорду Карру, потупившему при этом взгляд, и мечтательно продолжала: – Но когда-нибудь я непременно изобрету лучший способ оживления своего пылесоса! Говорят, что вот-вот сумеют приспособить для хозяйственных нужд электричество. В газетах писали, что с его помощью весь Лондон будет по ночам освещаться так называемыми французскими, или арочными, фонарями. И еще я слышала, что американец Томас Эдисон придумал особую стеклянную лампочку, пригодную для освещения жилых помещений. Вы только представьте: достаточно будет лишь повернуть выключатель – и в доме сразу станет светло!

Она зажмурилась и блаженно улыбнулась.

– И никаких тебе неприятных запахов газа, никакого отвратительного шипения горелок, никакой возни с масляными светильниками, керосиновыми лампами и нагаром на фитиле. Только чистый, прекрасный свет! – При этих словах лицо старой мечтательницы помолодело, и вся она словно бы наполнилась внутренним светом, свойственным творческим натурам, наделенным даром вселять в ближних веру в торжество света, справедливости и добра. – Жаль, что до этой чудесной поры не дожил мой Эдмонд! Это был замечательный, редкий человек, хочу я вам сказать. Он тоже любил изобретать что-нибудь необычное. У него был даже патент на изобретение самозаполняющегося чернильного резервуара для пера. Я всегда помогала ему в работе… – Ее взор устремился в далекое прекрасное прошлое, она вздохнула и с легкой грустью промолвила: – Когда мне его особенно сильно недостает, моего славного Эдмонда, я принимаюсь работать со своим пылесосом. И мне тотчас же становится чуточку легче и спокойнее… Иногда мне даже чудится, что душа моего супруга переселилась в эту машину.

Ремингтон едва не поперхнулся горячим чаем, представив себе несчастную душу покойного в потоке пыли, среди крутящихся шестеренок, и решил, что нужно срочно найти предлог, чтобы сбежать с кухни. В это время старушка Эстер как раз вышла из погреба, сгибаясь под тяжестью мешка с картофелем, и граф вскочил с табурета, выражая готовность ей помочь.

– Нет, ваше сиятельство, я уж как-нибудь сама справлюсь! У вас сегодня занятие другого сорта, вам незачем пачкаться с головы до ног, – проворчала старая перечница, с кряхтеньем ставя мешок на рабочий стол. – Лучше поберегите силы для своей работы.

Графу не оставалось ничего другого, как вновь отдаться на волю своей наставницы и сначала сделать уборку в малом зале, а потом тащить ее агрегат по лестнице на третий этаж, задыхаясь и обливаясь потом. После этого он снял фартук, надел сюртук и отправился обедать, предчувствуя новые знаки внимания со стороны всех обитательниц этого дома. Едва лишь он вошел в столовую и увидел морщинистые улыбающиеся физиономии милых пожилых дам, как у него свело живот и пропал аппетит. Он по своему горькому опыту знал, чем оборачивается на деле нарочитая любезность этих притворщиц.

Загрузка...