Последний кольценосец

ГЛАВА 36

Умбар, Рыбный рынок.

2 июня 3019 года

Креветки были великолепны. Они расположились на оловянном блюде будто изготовившиеся к бою триремы на тусклой рассветной глади Барангарской бухты: колючие рострумы в путанице усиков-снастей грозно устремлены на врага, лапки-весла подобраны вдоль корпуса — как и положено перед абордажем. Полдюжины на порцию — да больше, пожалуй что, и не осилить: одно слово — «королевские», едва умещаются на ладони; к тому же острый сок, сообщающий неповторимое очарование чуть сладковатому розовому мясу, вовсю уже разъедал отвыкшие от этого лакомства губы и кончики пальцев. Тангорн покосился на дожидающийся своей очереди поднос с крупными печенными на угольях устрицами: обомшелые конические каменюки от жара чуть треснули по шву, застенчиво демонстрируя свое смуглое содержимое, и было в этом нечто очаровательно-непристойное. Нет, все-таки нигде в мире не умеют готовить морскую снедь так, как в маленьких харчевнях вокруг Рыбного рынка — куда там фешенебельным ресторациям с набережной Трех звезд! Жаль, нельзя испросить трепангов: не сезон… Он вздохнул и вновь принялся за истекающую горячим пряным соком креветку, рассеянно прислушиваясь к болтовне своего сотрапезника.

— …И согласитесь, барон: ваши страны — это крохотный, но возомнивший о себе невесть что полуостров на крайнем северо-закате ойкумены. А населяют его форменные параноики, вбившие себе в голову, будто весь остальной мир спит и видит, как бы их завоевать и поработить. Да кому, скажите на милость, нужны ваши чахлые осинники, сплошь заросшие мухоморами, не тающие по полгода снега и та бурая пенистая кислятина, что вы пьете взамен нормального вина?!

Не то чтобы разглагольствования этого хлыща сколь-нибудь всерьез задевали патриотические чувства Тангорна (тем более что почти все из сказанного было чистой правдой); просто в устах высокопоставленного сотрудника министерства иностранных дел Умбарской республики подобного рода сентенции звучали весьма странно — особенно если учесть, что встретились-то они именно по его инициативе… Барон не особо удивился, когда нынешним утром хозяин облюбованной им гостиницы «Счастливый якорь» с должным подобострастием вручил своему постояльцу конверт, сплошь облепленный правительственными печатями. Ну что же, прошло уже три дня, как он объявился в Умбаре, где наверняка оставил по себе — как бы это помягче сказать? — неоднозначную, но зато наверняка яркую память; вполне естественно, что статс-секретарь Гагано (по устной просьбе шефа Северного направления МИД Алькабира) запросил итилиенского гостя о конфиденциальной встрече. А в итоге Тангорн вот уже четверть часа как «принимает к сведению» хамские наезды этого болвана… «Стоп! — сказал он себе, — а такой ли уж он болван, каким старается выглядеть? Ну-ка, прощупаем его на прочность… что-нибудь эдакое, невинное».

— Ну, «крохотный возомнивший о себе полуостров» — это и вправду было неплохо сказано, — благодушно признал барон. — Но вот последний пункт обвинения — насчет «бурой кислятины» — я все-таки берусь оспорить. Верите ли, но не далее как с полминуты назад я думал про себя: эх, к этим бы здешним креветкам — да пару пинт нашего доброго биттера! Чтобы был черный и горький, как деготь, а пена должна быть такой плотности, чтоб удерживала на весу мелкую монетку… — Тут он мечтательно улыбнулся и одарил собеседника жестом, исполненным усталой снисходительности. — Вы просто не представляете себе, господин статс-секретарь, что такое настоящий гондорский биттер. Делаешь первый, самый длинный глоток, и на языке остается тающий привкус дыма — знаете, будто бы в парке по весне жгут прошлогодние буковые листья; недаром его так и называют: копченое пиво…

Господин статс-секретарь ответствовал в том смысле, что в сортах пива он разбирается никак не хуже самих аборигенов (благо не первый год работает по Северному направлению), равно как и в сортах тюленьей ворвани, столь любимой лоссохами с побережий Льдистого залива. М-да… Не первый год он, стало быть, на Северном направлении… Можно, конечно, сколь угодно глубоко презирать чужаков, но зачем же в открытую демонстрировать им подобные чувства? Ну а то, что получаемые архаичным верхним брожением биттеры и стауты почитай уж лет сто как не делают нигде, кроме Эриадора, и что знаменитое широкое копченое пиво вообще не биттер, а лагер, просто солод для него карамелизуют особым образом… — да нет, не знать таких вещей о стране, с которой работаешь, профессионал просто не имеет права! Воля ваша, но странные пошли нынче сотрудники у умнейшего и аккуратнейшего Алькабира…

Итак, зачем все-таки они назначили ему встречу? Версия первая: просто выманить его из номера, чтобы без помех пошарить в багаже на предмет писем, вверительных грамот и прочего. Ну, такая дешевка была бы под стать разве что дубиноголовым бойскаутам из гондорской резидентуры — умбарская секретная служба (сколь он ее помнил по прежним годам) действует не в пример изящнее… Вариант второй: Алькабир от лица МИДа сообщает ему, что республика изменила своей многовековой практике временных союзов и балансирования между разнонаправленными силами; она решила капитулировать перед сильнейшим — сиречь Гондором — и демонстративно отказывается от любых контактов с итилиенским эмиссаром (за коего они его, несомненно, принимают). Вариант третий — наиболее смахивающий на правду: Алькабир дает ему понять, что хотя республика и в самом деле изменила означенной многовековой практике, в ней есть могущественные силы, несогласные с этим решением; так что «итилиенскому эмиссару» следует иметь дело именно с ними, а не с МИДом и иными официальными инстанциями — каковые и призван олицетворять своей персоною надутый недоумок Гагано. Главное, что при любом из этих раскладов лезть в кабинеты Голубого дворца, размахивая своими полномочиями (если бы таковые у него и впрямь были), явно несвоевременно… И на этом месте Тангорна внезапно разобрал смех: «Значит, я не верю, что Алькабир случайно, без задней мысли, прислал на встречу со мною именно Гагано, а Алькабир не верит что я действительно в отставке и не являюсь полномочным (хотя и неофициальным) представителем Фарамира. Возникшие на основе этих — вполне произвольных — посылок картины внутренне непротиворечивы, и не вполне понятно, какого рода факты могли бы разубедить каждого из нас…»

— Что это вас развеселило, барон? — надменно вопросил статс-секретарь.

— Да так, пришла на ум одна забавная логическая конструкция… Впрочем, мы с вами заболтались; вам, вероятно, пора уже возвращаться в присутствие — скромному путешественнику, вроде меня, не следует подолгу отвлекать от дел столь ответственную персону. От души благодарю за весьма содержательную беседу. И, если вас не затруднит, передайте дражайшему Алькабиру следующее — только, если можно, дословно и без отсебятины. Скажите, что я-то в полной мере оценил его решение возложить переговоры со мною именно на статс-секретаря Гагано, но вот ребята, что сидят на Приморской, 12, — они слишком уж просты и незатейливы и, боюсь, таких изысков не оценят…

Тут Тангорн внезапно осекся, ибо при упоминании о гондорском посольстве его собеседник затравленно огляделся по сторонам (можно подумать — он ожидал узреть за ближайшим столиком пару-тройку сотрудников тайной стражи Его Величества в черной парадной униформе, разложивших уже прямо на скатерти свой пыточный инструментарий) и, бормоча невнятные извинения, устремился к выходу. Сидевший по соседству с ними одинокий джентльмен купеческой наружности, вдумчиво лакомившийся икрою морского ежа, в свой черед воззрился на барона, и на лице его смешались — во вполне естественной для такого казуса пропорции — смущение, недоумение и испуг. Тангорн в ответ улыбнулся и, кивнув в направлении удаляющегося статс-секретаря, вполне искренне пожал плечами и сокрушенно покрутил пальцем у виска. Затем придвинул к себе блюдо с подостывшими устрицами (не пропадать же добру!), привычным движением извлек моллюска из его неприступной на вид фортеции и погрузился в размышления.

Внушительный особняк на Приморской улице, где с недавних пор обосновалось посольство Воссоединенного Королевства (правильнее, впрочем, было бы назвать его «Умбарским территориальным департаментом тайной стражи»), заслуженно пользовался среди горожан самой зловещей репутацией. Скорая аннексия Умбара была для Минас-Тирита делом решенным, и его теперь именовали не иначе как «пиратская гавань на исконных землях Южного Гондора». Посол, не утруждая себя особыми церемониями, готовился приступить к обязанностям наместника, а люди из гондорской резидентуры уже сейчас вели себя в городе как хозяева. Они почему-то величали себя «разведчиками», хотя в действительности были обыкновенными мокрушниками; Тангорн глядел на эту публику с теми же примерно чувствами, как благородный бандит классической школы — на стаю малолетних отморозков. Исчезновения людей и всплывающие в каналах трупы со следами пыток стали последнее время обычным делом; до сих пор умбарцы могли успокаивать себя тем, что все эти ужасы касаются в основном эмигрантов из Мордора, однако недавнее покушение на знаменитого адмирала Карнеро развеяло и эти иллюзии.

Словом, Арагорново посольство — контора серьезная, спору нет, но чтоб одно лишь упоминание о нем ввергло в такую панику крупного правительственного чиновника, находящегося «при исполнении»… «Что-то тут не так. Разве только… разве только этот хмырь сам работает на гондорцев! Ага, значит, он с перепугу решил, будто я его расколол и собираюсь сдать. Эк я удачно пошутил — воистину, дуракам счастье… А вот у Арагорновых людей нервы что-то совсем ни к черту. Любопытно, кстати: а кому можно сдать изменника в этом городе, где вся полиция либо куплена с потрохами, либо запугана до дрожи в коленках, а гондорское посольство при желании могло бы уже сейчас рассылать исходящие циркуляры чиновникам правительственной администрации? Правда, тут есть еще секретная служба и военные, но они, странным образом, тоже ведут себя так, будто все происходящее их не касается… Впрочем, черт бы с ним, с этим Гагано, — у меня сейчас своих проблем выше крыши! Хватит и того, что моя скромная персона успела уже ненароком заинтересовать гондорскую резидентуру.

Вот ведь дьявол, — думал он, отхлебывая как-то разом утратившее вкус вино, — ну почему все они решили, будто я привез с собою зашитый в подштанники мандат чрезвычайного и полномочного посла княжества Итилиен и предложения об оборонительном союзе? Ладно, будем считать — соотечественники меня пока лишь упреждают: не заводи, мил-друг, официальных контактов с властями республики, не надо!.. Ну что же, такое предостережение я готов свято выполнять — ведь моим планам это ничуть не противоречит. А забавно, черт возьми, было бы довести до всеобщего сведения правду, чистую правду и ничего, кроме правды: поймите, ребята, я действительно ни с какого конца не собираюсь лезть в эту вашу гондорско-умбарскую кашу! У меня совершенно иная задача: я обязан за три недели выйти на серьезный контакт с конспиративными структурами эльфов, не зная о них ничего, кроме одного-единственного имени, почерпнутого из захваченного нами письма Элоара — «Эландар»…»

Тангорн допил вино, бросил на стол последнюю свою умбарскую серебряную монетку с надменным профилем Кастамира (Шарья-Рана дал им координаты нескольких резервных денежных захоронок, но расплачиваться мордорскими золотыми дунганами он избегал) и, чуть прихрамывая, направился к выходу. Любитель морских ежей из-за соседнего столика тем временем тоже завершил свою трапезу и неторопливо обтер платком сперва пальцы, а затем губы — тонкие и будто бы сморщенные множеством мелких шрамиков: сигнал «Внимание!». За столиком прямо у дверей расположилась компания из трех моряков, сосредоточенно поглощавших суп из моллюсков: правый из них небрежно отодвинул на край стола початую бутыль барангарского — «Готовы!». Тангорн должен был достичь дверей харчевни через шесть-семь секунд, и именно за эти секунды лейтенанту тайной стражи Мангусту следовало принять решение: то ли пойти на экспромт и брать барона прямо сейчас, то ли действовать по первоначальному — тщательно проработанному — плану. Ну кто мог предвидеть, что его агент Гагано так по-дурацки проколется?..

Всего и дела-то было — прозрачно намекнуть Тангорну от имени умбарского МИДа на несвоевременность официальной его аккредитации (похищать дипломата чужой — причем вроде как союзной — державы лейтенанту совершенно не улыбалось), и с этой задачей статс-секретарь справился вполне успешно. К сожалению, тот вообще был трусоват (его и завербовали-то, шантажируя сущей чепухой), так что Мангустово требование держать встречу в тайне от своего постоянного куратора из резидентуры повергло умбарца в полный ужас: он отлично понимал, что на Приморской такую «забывчивость» наверняка сочтут за двурушничество — со всем отсюда вытекающим. Гагано боялся обоих своих гондорских хозяев до дрожи и в итоге после Тангорнова выстрела наугад просто развалился на куски…

«Нет, — сказал себе Мангуст, — только не дергайся. Ничего непоправимого пока что не случилось: барон, ясное дело, сообразил, что его собеседник связан с гондорской разведкой, но почти наверняка усмотрит в этом лишь стремление Минас-Тирита окоротить дипломатическую активность Эмин-Арнена… Ладно, решено: пускай себе уходит, действуем по исходному плану». Лейтенант спрятал платок в карман — вместо того чтобы уронить его на стол, — и Тангорн беспрепятственно миновал компанию моряков за столиком у входа. Он смешался с уличной толпой и не торопясь направился в сторону набережной; дважды проверился, но слежки не обнаружил.

Ее и вправду не было: Мангуст здраво рассудил, что главное сейчас — не спугнуть ненароком их подопечного. Через несколько часов подготовка операции будет полностью завершена; последний штрих — они получат в свое распоряжение пару комплектов подлинной формы умбарской полиции. Сегодня же вечером за Тангорном явится в «Счастливый якорь» полицейский наряд; они предъявят исполненный по всей форме ордер и попросят его проследовать с ними в участок для дачи показаний… А умереть барону позволят не раньше, чем он выложит все о достижениях итилиенской разведслужбы в ее охоте за мордорскими технологиями.

ГЛАВА 37

Наверное, никто уже не узнает, когда люди впервые стали селиться на этом удлиненном гористом полуострове и на плоских болотистых островах замыкаемой им лагуны. Во всяком случае, если жители Воссоединенного Королевства произносят «Нуменор» с непременным придыханием, закатыванием глаз и воздеванием к небу указательного пальца, то умбарцы вполне искренне чешут в затылке: «Как-как? Нуменорцы? Да нешто всех этих варваров упомнишь — их тут через нас знаете сколько прошло?» Судьбу Умбара как великой морской державы предопределили два обстоятельства: великолепная закрытая гавань и то, что высшая точка полуострова имеет отметку 5.356 футов над уровнем моря — единственные настоящие горы на всем побережье к югу от устья Андуина. В этих засушливых широтах слово «горы» означало «лес», «лес» означало «корабли», а «корабли» — «морскую торговлю», каковая торговля естественным образом сочетается с каперством и (что греха таить!) с откровенным пиратством. Плюс фантастически выгодное расположение на стыке всего и вся: истинный перекресток Мира, идеальная перевалочная база транзитной торговли и конечный пункт караванных путей из стран Восхода.

Сплошная линия укреплений на Чевелгарском перешейке, соединяющем полуостров с материком, и отличный военный флот (гарантия от вражеских десантов), делали Умбар совершенно неприступным; тем удивительнее было то, что на протяжении всей истории его завоевывал всяк, кому не лень. Вернее сказать — умбарцы каждый раз, не доводя до греха, признавали над собою протекторат соответствующей континентальной державы и платили ей отступного, разумно полагая, что война — даже победоносная — обойдется их торговой республике во всех смыслах дороже. Их положение можно сравнить с положением предпринимателя, который без всякого удовольствия, но спокойно отслюняет рэкетиру за «охрану», загодя закладывая эти деньги в стоимость своего товара; ему абсолютно наплевать, к какой именно из преступных группировок принадлежит его «крыша», важно лишь, чтобы «братва» не затевала автоматной пальбы друг по дружке прямо перед зеркальными витринами его заведения.

На материке грандиозные сражения сменялись многомесячными осадами, а прославленные короли (вечно озабоченные тем, чтобы завоевать новые земли, взамен того, чтобы толково управлять теми, что у них уже есть) в который уж раз мысленно отрубали голову своим министрам финансов, взявшим моду обрывать горний полет стратегической мысли венценосца своим пошло-торгашеским: «Казна пуста, сир, а жалованье войску не плачено с прошлого сентября!» — одним словом, жизнь била ключом… Умбарцы же тем временем, сидя за чевелгарскими укреплениями, знай себе обустраивали свои топкие острова, соединяя их системой дамб и мостов и прорезая каналами. Мегаполис, поднявшийся прямо из бирюзовых вод лагуны, по праву считался прекраснейшим городом Средиземья: денег у местных купцов и банкиров было несчетно-немерено, так что прославленные архитекторы и скульпторы вот уже четвертый век кряду трудились тут не покладая рук.

Последние лет триста Умбар вошел в такую силу, что почел излишним откупаться данью от кого бы то ни было. Безраздельно господствуя на морях, он перешел к тактике временных оборонительных союзов — то с Мордором против Гондора, то с Гондором против Мордора, то с Кхандом против них обоих. Однако за последний год ситуация радикально изменилась: Мордор рухнул в небытие — не без помощи Умбара, предоставившего в решительный момент Арагорну десантный флот (дабы раз и навсегда избавиться от конкурента по караванной торговле), Кханд, раздираемый религиозной войной, утратил всякое влияние на прибрежные области, а с юга надвигалась новая сила, с которой, похоже, каши не сваришь, — харадримы. В итоге выбор у республики оказался еще тот — между южными дикарями и северными варварами. Сенат выбрал последних, надеясь защититься от харадримского нашествия мечами Арагорна, хотя было ясно как день: на сей раз платой за союз будет прямая оккупация страны «великим северным соседом». Так что хватало тут и тех, кто полагал умбарскую независимость вкупе с гражданскими свободами вполне достойными того, чтобы положить жизнь, защищая их с оружием в руках.

Большинство горожан, впрочем, об этих печальных материях не думали — или по крайней мере старательно отгоняли от себя подобные мысли. Веселый космополитичный Умбар с его простецкими и как-то по-свойски продажными властями вел свою обычную жизнь «Главного перекрестка мира». Здесь действовали храмы всех трех мировых и множества местных религий, а купец из любой страны, заключив сделку, мог отметить ее в ресторанчике со своей национальной кухней. Здесь собирали, выменивали и крали информацию дипломаты и шпионы из таких стран, о которых в Воссоединенном Королевстве никто и слыхом не слыхивал — и где в свой черед ничуть не интересовались заснеженным медвежьим углом по ту сторону Андуина. Здесь можно было отыскать любой товар, какой только рождали земля, воды и недра Арды или создавали руки и головы ее обитателей: от экзотических фруктов до редчайших лекарств и наркотиков, от дивной красоты платиновой диадемы со знаменитыми вендотенийскими изумрудами до мордорского булатного ятагана, которым можно разрубить камень, а потом обернуть клинок вокруг пояса на манер ремня, от невиданных окремнелых зубов (якобы драконьих, обладающих магическими свойствами) до рукописей на утраченных ныне языках; известный анекдот: «Существует ли на самом деле Кольцо Всевластья? — Нет: иначе его можно было бы купить на умбарском базаре». А как тут тасовалась кровь, и какие красотки выныривали из этой бурлящей вселенской мешанки! Во всяком случае, Тангорн по пути от Рыбного рынка до набережной Трех звезд насчитал по меньшей мере полдюжины таких метисочек, что просто «держите меня четверо».

На набережной он заглянул в знакомый по прежним временам погребок выпить своего любимого золотистого муската. Сладость и горечь в нем столь тонко уравновешивают друг друга, что вкус будто бы исчезает вовсе, и вино обращается в овеществленный аромат — вроде бы простой и даже грубоватый, а в действительности сотканный из неисчислимого множества оттенков — многозначностей и недосказанностей. Задержи глоток на языке — и увидишь наяву горячие от солнца топазовые ягоды, чуть припудренные известковой пылью, и ослепительно белую каменистую дорогу через виноградник, а потом, просто из дрожания полуденного марева, сами собою родятся в душе упоительные ритмы умбарских шестистиший-такато…

Странное дело, думал он, подымаясь по выщербленным ступенькам из прохладного подвального сумрака (еще одна проверка — слежки по-прежнему нет), странное дело, но когда-то ему всерьез казалось: прочувствуй по-настоящему, до конца, вкус этого волшебного напитка — и постигнешь самую душу города, где он рожден. Чудесный, проклятый, нежнейший, капризный, насмешливый, порочный, вечно ускользающий от подлинной близости Умбар… Стерва немыслимой красы и шарма, напоившая тебя приворотным зельем — специально, чтобы флиртовать на твоих глазах с каждым встречным-поперечным, — когда есть лишь один выбор: либо убить ее, либо махнуть рукой и принять такой, какова она есть. Он — принял и вот теперь, вернувшись после четырехлетней разлуки, понял наконец с полнейшей определенностью: вся гондорская жизнь барона Тангорна была не более чем затянувшимся недоразумением, поскольку настоящий его дом — здесь…

Он остановился у парапета, опершись локтем о теплый розоватый известняк, окинул взором величественную панораму обеих умбарских бухт. Хармианской и Барангарской, и вдруг сообразил: да ведь именно здесь, на этом самом месте, он тогда встретился с бароном Грагером — в самый первый день своего пребывания в Умбаре! Резидент выслушал Тангорново представление и холодно отчеканил: «Плевать я хотел на Фарамировы рекомендации! К настоящей работе, юноша, я вас допущу не раньше, чем через полгода. К концу этого срока вы обязаны знать город лучше, чем местная полиция, говорить на обоих здешних языках без следов акцента и располагать кругом знакомств во всех слоях общества — от уголовников до сенаторов. Это — для начала. Не справитесь — можете отправляться обратно: займитесь художественными переводами, это у вас и вправду выходит неплохо». Воистину, все возвращается на круги своя…

Сумел ли он стать здесь своим? Вряд ли это вообще возможно… Но, как бы то ни было, он научился слагать весьма ценимые знатоками такато, вполне сносно разбираться в оснастке судов и непринужденно изъясняться с хармианскими контрабандистами на их фигурной фене: он и сейчас сумеет с завязанными глазами провести гондолу по лабиринту каналов Старого города и по сию пору держит в памяти не менее дюжины проходных дворов и иных мест, где можно оторваться от слежки, даже если его «зажмут плечами» — примутся в открытую вести целой бригадой… Он сплел тогда здесь весьма неплохую агентурную сеть, а потом у него появилась Элвис — человек, для которого в этом городе не существовало тайн… Или, может быть, это он появился у нее?

Элвис была самой блестящей куртизанкой Умбара; от матери — уроженки Белфаласа, содержавшей в порту непритязательное заведение под названием «Поцелуй сирены», — она унаследовала сапфировые глаза и волосы цвета светлой меди, мгновенно сводящие с ума любого южанина, а от отца — корсарского шкипера, угодившего на нок-рею, когда девочке не исполнилось еще и годика, — мужской склад ума, независимость характера и тягу к хорошо просчитанным авантюрам. Это сочетание и позволило ей подняться из трущоб припортового квартала, где она родилась, в собственный особняк на Яшмовой улице, в котором собирался на приемы высший свет республики. Наряды Элвис регулярно вызывали разлитие желчи у жен и официальных любовниц высших сановников, а тело ее послужило моделью для трех живописных полотен и предметом для дюжины дуэлей. Провести с нею ночь стоило целого состояния — либо не стоило ничего, кроме, к примеру, удачного стихотворного посвящения.

Именно так это и случилось однажды с Тангорном, заглянувшим «на огонек» в ее салон: ему необходимо было завязать контакт с регулярно появлявшимся там секретарем кхандского посольства. Когда гости стали расходиться, красотка остановилась перед забавным северным варваром и с возмущением, которое никак не вязалось с ее искрящимися от смеха глазами, произнесла:

— Говорят, барон, вы давеча утверждали, будто бы у меня крашенные волосы, — (тот открыл было рот, дабы опровергнуть сей чудовищный поклеп, да вовремя сообразил — от него ждут вовсе не этого). — Так вот — я натуральная блондинка. Хотите убедиться?

— Что, прямо сейчас?

— Ну а когда же! — И, взяв его под руку, решительно двинулась из гостиной во внутренние покои, промурлыкав на ходу: — Поглядим, так ли ты хорош в постели, как в танце…

Оказалось — более чем… К утру Элвис подписала безоговорочную капитуляцию, условия которой вполне добросовестно выполняла на протяжении всех последующих лет. Что до Тангорна, то ему это поначалу казалось восхитительным приключением — и не более того; барон осознал, что эта женщина исподволь заняла в его жизни куда больше места, чем он мог себе позволить, лишь когда та со своеобычной щедростью одарила вниманием юного отпрыска сенатора Лоано — пустоголового красавчика, сочинявшего тошнотворно-слащавые вирши. Последовала дуэль, насмешившая весь город (барон действовал тогда мечом, как дубиной, нанося удары исключительно плашмя, так что парень отделался сильными ушибами и сотрясением мозга), приведшая в ярость Грагера и в полное недоумение — умбарскую секретную службу: разведчики так себя вести не имеют права! Сам Тангорн принял головомойку, устроенную ему резидентом, с полным равнодушием и попросил лишь о немедленном переводе из Умбара — ну, скажем, в Кханд.

От года, проведенного в Кханде, у него почему-то не осталось никаких связных воспоминаний: выжженные солнцем до ослепительной белизны стены глинобитных домов — глухие, без окон, будто бы навсегда закрытые непрозрачной вуалью лица местных женщин; запах перекаленного хлопкового масла, вкус пресных лепешек (едва остыв, те вкусом и консистенцией становятся похожи на замазку) и надо всем этим — нескончаемый звук зурны, будто выматывающее душу гудение исполинского москита… Нет, он так и не сумел полюбить эту страну, погруженную в вечную дрему. Барон пытался забыть об Элвис, с головой уйдя в работу: приторные ласки тамошних красавиц, как он уже убедился, тут помочь не могли… Странно, но внезапный приказ Грагера — возвращаться назад, в Умбар, — он поначалу никак не связал со своими рапортами. Оказалось, однако, что одна из вскользь оброненных им идей (проанализировать реальный товарооборот между Мордором и прочими заандуинскими государствами) показалась его шефу настолько перспективной, что тот почел необходимым заняться этим лично — прямо на месте, в Кханде. Тангорна же, к полнейшему его изумлению, Грагер оставил вместо себя на должности умбарского резидента:

— Больше, извини, некого… да и потом — знаешь, как говорят здесь, на Юге: «Чтобы научиться плавать, надо плавать».

А на следующий день по возвращении его разыскала женщина, одетая в глухой кхандский балахон; она грациозно откинула вуаль и произнесла с поразившей его застенчивою улыбкой:

— Здравствуй, Тан… Ты будешь смеяться, но я ждала тебя все это время. И если понадобится — буду ждать еще столько же.

— Да ну?! Не иначе, как ты решила посвятить себя служению Валья-Векте, — съязвил он, отчаянно пытаясь вынырнуть из этого треклятого сапфирового омута.

— Валья-Векте?

— Если я не путаю, это она в аританском пантеоне ведает целомудрием, верно? А храм аритан как раз в трех кварталах от твоего дома — так что это служение будет не слишком для тебя обременительным…

— Я совсем о другом, — пожала плечами Элвис. — Конечно же, я за этот год переспала с кучей народу, но это была просто работа, и ничего более… — Тут она глянула на него в упор и залепила в лоб: — Только знаешь, Тан, не строй себе иллюзий: в глазах людей, называющих себя «порядочными», моя работа выглядит ничуть не более постыдной, чем твоя — я имею в виду то, чем ты тут занимаешься на самом деле…

Некоторое время он переваривал сказанное, а затем нашел-таки в себе силы рассмеяться:

— Да, нечего сказать, уела… Что ж, твоя правда, Эли. — С этими словами он привычно обнял ее за талию, будто бы готовясь закружить в танце. — И пропади они все пропадом!

— Я тут ни при чем, — печально улыбнулась она. — И ты ни при чем… Просто мы с тобой приговорены друг к другу — и ничего с этим не поделаешь.

Это было чистой правдой. Они расставались множество раз — и иногда надолго, но потом все начиналось ровно с того же самого места. Из тех разлук она встречала его по-всякому: иногда от одного ее взгляда в комнате оседал слой изморози в палец толщиной; иногда казалось, будто Арда треснула до самых своих потаеных глубин и наружу вырвался испепеляющий протуберанец Вековечного Огня; а иногда она просто со вздохом проводила ему ладошкой по щеке: «Заходи. Что-то ты совсем с лица спал… Съешь чего-нибудь?» — примерная домохозяйка, встречающая супруга из рутинной деловой отлучки. Оба уже поняли с полной отчетливостью: каждый из них несет в крови смертельную дозу неизлечимой отравы, и противоядие (дающее, впрочем, лишь временное исцеление) можно получить только у другого.

ГЛАВА 38

Впрочем, умбарская жизнь Тангорна, как легко догадаться, отнюдь не сводилась к одним лишь любовным переживаниям. Следует заметить, что профессиональные обязаности барона накладывали вполне определенный отпечаток и на его отношения с Элвис. Поскольку та недвусмысленно дала ему понять, что осведомлена об оборотной стороне его деятельности, барон решил поначалу, что его подруга неким образом связана с умбарской секретной службой. Опровержение тому он получил довольно досадным для себя образом, когда дважды «дарил» ей информацию, прямо предназначенную для передачи коллегам, и оба раза информация не прошла — причем во второй раз «закупорка канала» едва не сорвала тщательно спланированную операцию.

— …Как ты думаешь, Эли, неужто я настолько неинтересен вашим службам, что их люди даже не просили тебя приглядывать за мной?

— Отчего же — конечно, просили. Сразу, как только ты вернулся… С чем пришли — с тем и ушли.

— А у тебя тут же возникли неприятности…

— Ничего серьезного, Тан, не бери в голову, прощу тебя!

— Может, тебе стоило согласиться — хотя бы для виду?

— Нет. Я не желаю — ни для виду, никак… Понимаешь, чтобы стучать на того, кого любишь, надо быть высокоморальным существом с глубоким чувством гражданского долга. А я — всего лишь продажная девка, мне такое недоступно… Ладно, давай закончим с этой темой?..

Это открытие навело барона на мысль самому использовать необозримые связи Элвис для сбора информации — но не секретной (упаси Господь!), а вполне открытой. Дело в том, что их с Трагером занимали не столько боевые корабли нового поколения, закладываемые на верфях Республики, или состав «умбарского огня» (загадочной зажигательной смеси, используемой при осадах и морских сражениях), сколько такая проза жизни, как обороты караванной торговли и колебания цен на продовольствие на рынках Умбара и Барад-Дура. Весьма интересовали барона и новейшие технические достижения — они теперь во все большей степени определяли лицо Мордорской цивилизации, всегда вызывавшей у него самое искреннее восхищение… Удивительно, но факт: именно полулюбительская команда Фарамира (а члены ее, надобно заметить, не состояли на государственной службе и за все годы не получили из гондорской казны ни гроша) интуитивно пришла к тому стилю работы, что стал характерен для разведок лишь в наши дни. Общеизвестно, что сейчас едва ли не всю разведывательную информацию (в том числе наиболее серьезную) добывают не лихие тайные агенты, увешанные микрофотоаппаратами и бесшумными пистолетами, а аналитики, прилежно роющиеся в газетах, биржевых сводках и иных открытых материалах…

Пока Тангорн вникал — следуя рекомендациям Элвис — в деятельность умбарских финансистов (в сравнении с ней магия Белого Совета выглядела просто детской игрою в «чижика»), Грагер, ставший на это время купцом второй гильдии Альгораном, основал в Кханде компанию, которая занялась поставками в Мордор оливкового масла в обмен на продукты тамошних «высоких технологий». Торговый дом «Альгоран и Ко» процветал; четко отслеживая конъюнктуру на местном рынке сельхозпродукции, фирма постоянно расширяла свое участие в импортных поставках продовольствия и на некоторое время сумела даже монополизировать импорт фиников. Правда, самолично посещать свой барад-дурский филиал глава компании избегал (он не имел оснований полагать, что в мордорской контрразведке служат одни лопухи, не знающие своих обязанностей), однако в его положении этого и не требовалось: место полководца — не в первых рядах атакующих, а на пригорке в отдалении.

Результатом этой деятельности стал двенадцатистраничный документ, известный ныне историкам как «Меморандум Грагера». Сведя в единое целое тенденции к увеличению нормы прибыли от караванной торговли (как ее отслеживали биржи Умбара и Барад-Дура), появление в мордорском парламенте серии протекционистских законопроектов, инициированных аграрным лобби — реакция на резкий рост себестоимости местного продовольствия, — и добрый десяток иных факторов, Грагер с Тангорном доказали с непреложностью математической теоремы: импортозависимый по продовольствию Мордор не в состоянии вести сколь-нибудь продолжительную войну. Он намертво завязан на караванную торговлю с соседями (которая, как легко догадаться, абсолютно несовместима с военными действиями), а потому больше всех озабочен поддержанием мира и стабильности в регионе и, следовательно, не представляет никакой угрозы для Гондора. С другой стороны, безопасность торговых путей для Мордора — вопрос жизни и смерти, так что тут он будет действовать предельно жестко и, возможно, не вполне обдуманно. «Если у кого-либо возникнет желание заставить Мордор воевать, — заключали разведчики, — нет ничего проще: достаточно начать терроризировать караваны на Итилиенском тракте».

Фарамир в специальном докладе довел эти соображения до Королевского совета Гондора — очередная его попытка доказать с фактами в руках, что пресловутая «мордорская военная опасность» не более чем миф. Совет, по обыкновению, выслушал доклад со вниманием, ничегошеньки не понял, а в качестве резолюции адресовал принцу давно уже привычный набор попреков и назиданий: они вкратце сводились к тому, что, во-первых, «джентльмены чужих писем не читают», а во-вторых — «ваши шпионы вконец обленились и совершенно не ловят мышек». Засим меморандум Грагера был отправлен в архив, где и пылился (вместе со всеми прочими докладами Фарамировой разведслужбы) до тех пор, пока не попался на глаза посетившему Минас-Тирит Гэндальфу…

Когда началась война — в точности по расписанному ими сценарию, — Тангорн с ужасом понял, что это его рук дело.

— …«Мир есть Текст», парень, — все в точном соответствии с твоими художественными вкусами. Ты-то чем недоволен? — деревянно ухмыльнулся Грагер, нетвердою рукой разводя по стаканам очередную порцию не то текилы, не то еще какого-то самогонного пойла.

— Но ведь мы же с тобой писали другой Текст, совершенно другой!

— Что значит — другой? Текст, эстет ты мой ненаглядный, существует лишь во взаимодействии с Читателем. Каждый человек пишет свою собственную историю принцессы Элендейл, а уж чего там хотел сказать сам Альруфин — не имеет ровно никакого значения. Выходит, мы с тобою сочинили настоящий художественный текст — раз читатели, — тут резидент покрутил пальцем где-то в районе уха, так что не понять было, кого он имеет в виду — Королевский ли совет, или некие истинно высшие Силы, — сумели прочесть его таким вот непредсказуемым образом…

— Мы их предали… Нас с тобой разыграли втемную, как младенцев, но это не оправдание — мы их предали… — вновь повторил Тангорн, оцепенело вглядываясь в мутноватую ядовито-опалесцирующую глубину стакана.

— Это точно — не оправдание… Ну что, поехали? Он не мог уже сообразить, который день длится их запой — благо ни на какой службе они себя более не числили. Начали сразу, едва лишь прослышавший о войне глава торгового дома «Альгоран» примчался, загоняя коней, в Умбар и узнал от него подробности. Странно, но, будучи порознь, они еще кое-как держались, а тут глянули друг другу в глаза и поняли — разом и окончательно: конец всему, что было им дорого, и погубили это дорогое они своими собственными руками. Два благонамеренных идиота… И был кошмарный тошнотно-перегарный рассвет, когда он очнулся от кувшина ледяной воды, бесцеремонно вылитого на него Грагером. Грагер был точь-в-точь прежний — стремительный и уверенный, а его налитые кровью белки и многодневная щетина казались деталями не слишком удачного камуфляжа.

— Подъем! — сухо сообщил он. — Мы снова в деле. Нас вызывают в Минас-Тирит — лично доложить Королевскому совету о перспективах сепаратного мира с Мордором. Естественно, срочно и совершенно секретно… Черт меня дери, может быть, кое-что еще можно исправить! Его Величество Денетор — достаточно прагматичный правитель, и ему, видать, эта война тоже нужна как щуке зонтик.

Они трудились над документом три дня, без сна и еды, на одном кофе, вложив в эту работу всю душу и все свое мастерство: ошибиться по второму разу они не имели права. Это действительно был шедевр: сплав неумолимой логики и безошибочной интуиции, основанный на блестящем знании Восхода и изложенный великолепным литературным языком, способным тронуть любое сердце: это была дорога к миру — с предметным описанием опасностей и подвохов, подстерегающих на этом пути. Уже направляясь в порт, он улучил минутку, чтобы заскочить к Элвис: «Я тут ненадолго отлучусь в Гондор, так что не скучай!» Та побелела и вымолвила едва слышно:

— Ты ведь уходишь на войну, Тан. Мы расстаемся надолго, а скорее всего — навсегда… Неужели ты не мог хотя бы проститься со мною по-человечески?

— С чего ты взяла, Эли? — искренне изумился он. Пару секунд колебался, а потом махнул рукой и раскололся: — Сказать по правде, я затем и еду, чтоб остановить эту идиотскую войну… В любом случае она мне отвратительна, и играть в эти игры я не собираюсь — клянусь тебе чертогами Валинора!

— Ты уходишь воевать, — безнадежно повторила она, — я знаю это наверно. Что ж, я буду молиться за тебя… И пожалуйста, ступай — не стоит сейчас на меня глядеть.

…А когда их корабль миновал уже угрюмые штормовые побережья Южного Гондора и вошел в устье Андуина, Грагер пробормотал сквозь зубы:

— Представляешь, прибываем мы в Минас-Тирит, а там делают большие глаза: «Кто вы такие, ребята? Какой Королевский совет, вы в своем ли уме? Это какая-то шутка, никто вас не звал и не ждет». То-то будет смеху…

Но это была никакая не шутка, а ждали их действительно с нетерпением — прямо на пристани Пеларгира:

«Барон Грагер и барон Тангорн? Вы арестованы». Так задешево купить лучших разведчиков Заката могли только свои.

ГЛАВА 39

— А теперь поведайте нам, барон, как вы там в своем Умбаре продавали Родину.

— Я б ее, может, и продал — по здравому-то размышлению, — только ведь на такую Родину хрен найдешь покупателя.

— Занесите в протокол: обвиняемый Тангорн чистосердечно признается, что планировал перейти на сторону врага и не сумел этого сделать лишь по не зависящим от него обстоятельствам.

— Вот-вот, именно так и записывайте — «может, чего и планировал, но ничего не успел».

— Да для того, чтобы вас четвертовать, с лихвою хватит и тех документов, что вы привезли с собою, всех этих ваших «предложений о мире»!

— Они были составлены по прямому приказу Королевского совета.

— Эту басню мы уже слыхали! Вы можете предъявить этот приказ?

— Черт побери, я уже набил мозоль на языке, втолковывая вам, что он поступил под литерой «Г», а такие документы — согласно инструкции — подлежат уничтожению сразу по прочтении!

— Полагаю, джентльмены, что нам с вами просто не к лицу вникать в обычаи воров и шпионов…

Эта сказочка про белого бычка тянулась уже вторую неделю. Не то чтобы вина разведчиков (а уж тем более — грядущий приговор) вызывали у тяжущихся сторон какие-либо сомнения — просто Гондор, как ни крути, был правовым государством. Сие означает, что здесь неугодного человека нельзя отправить на плаху по одному лишь мановению начальственной длани: необходимо соблюсти приличия, обставляя это дело должным числом формальностей. Главное — Тангорна ни разу не посетило ощущение несправедливости происходящего, то самое предательское чувство, что обращает иной раз в полный кисель мужественных и вполне вроде бы здравомыслящих людей, побуждая их писать унизительные и бесполезные «обращения на высочайшее имя». Разведчиков собирались казнить не по ошибке и не по навету, а именно за то, что они совершили — пытались остановить войну, абсолютно ненужную их стране; пенять не на кого — все честно и по правилам… И когда однажды ночью барона подняли с койки («На выход с вещами!»), он просто не знал, что и подумать.

В помещении тюремной канцелярии их с Грагером встретили начальник Пеларгирской тюрьмы и принц Фарамир, одетый в полевую форму какого-то неизвестного им полка. Начальник был хмур и растерян — его явно понуждали к какому-то крайне неприятному решению.

— Вы читать умеете? — холодно вопрошал принц.

— Но в вашем приказе…

— Не в моем, а в королевском!

— Так точно, сэр, в королевском! Так вот, здесь сказано, вы формируете специальный добровольческий полк для особо рискованных операций в тылу врага и имеете право вербовать в него преступников, как тут сказано, «хотя бы и прямо из-под виселицы». Но здесь не сказано, что это могут быть люди, обвиняемые в государственной измене и сотрудничестве с врагом!

— Но ведь не сказано и обратное. Не запрещено — значит разрешено.

— Формально так, сэр. — Из того, что какой-то там тюремщик обращается к наследнику гондорского престола просто «сэр», а не «Ваше Высочество», Тангорн заключил: дела принца совсем плохи. — Но это же очевидный всякому недосмотр! В конце концов, на мне лежит ответственность… время военное… безопасность Отчизны… — Тут начальник несколько приободрился, отыскав наконец точку опоры. — Одним словом, я не могу разрешить — до письменного разъяснения свыше.

— О, разумеется, в годину испытаний мы не вправе слепо блюсти букву инструкции — следует поверять ее своим патриотическим чутьем… Вы ведь, я вижу, патриот?

— Так точно, сэр… то есть Ваше Высочество!! Рад, что вы верно поняли мои мотивы…

— А теперь слушай меня внимательно, тюремная крыса, — не меняя тона, продолжал принц. — Обрати внимание на четвертый пункт моих полномочий. Я могу не только принимать к себе добровольцами крепостных, преступников и прочая: я наделен правом насильственно мобилизовывать — именем короля — чиновников военизированных ведомств, к коим относится и твое. Так что я увезу отсюда либо этих двоих, либо тебя, и клянусь стрелами Оромэ — там, за Осгилиатом, у тебя будет вдоволь возможностей проявить свой патриотизм! Ну так как?..

Они обнялись, лишь когда стены тюрьмы скрылись в отдалении. Тангорну навсегда запомнилось, как он стоит посреди ночной улицы, опершись от накатившей вдруг слабости на плечо принца; глаза его закрыты, а на запрокинутое к небу лицо медленно оседает холодная морось, напитавшаяся городскими дымами… Жизнь и свобода — что еще, в сущности, нужно человеку? Фарамир, не теряя ни минуты, уверенно повел их темными, тонущими в грязи улицами Пеларгира к порту.

— Черт вас побери, парни, почему вы нарушили мой приказ — сидеть в Умбаре и не высовывать оттуда носа? И что это за история с вашим вызовом?

— Приказ до нас не дошел, а насчет вызова… мы думали, это ты нам все растолкуешь как член Королевского совета.

— Уже нет: Королевскому совету пораженцы ни к чему.

— Вот оно как… Послушай, а этот самый твой полк… Ты придумал все это специально, чтобы вытащить нас?

— Н-ну, скажем, не только для этого.

— А ты ведь здорово под ставился…

— Плевать. У меня сейчас восхитительный статус — «дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут», вот я и использую его на всю катушку.

У причала они отыскали небольшое суденышко: рядом, прямо на пирсе, кемарили, кутаясь в маскировочные плащи, двое странноватого вида солдат. Они приветствовали (явно неуставным образом) Фарамира, окинули оценивающими взглядами разведчиков и, не мешкая, принялись готовиться к отплытию — насколько мог судить Тангорн, весьма умело. «Что, принц, будем трогаться, не дожидаясь рассвета?» «Знаешь, то, что в приказе нет оговорки насчет государственных преступников, — и впрямь чистый недосмотр; ты как, хочешь проверить, быстро ли они спохватятся?»

Фарамир как в воду глядел. «Дополнение № 1 к Королевскому указу № 3014-227: О нераспространении амнистии преступникам, пожелавшим принять участие в обороне Отечества, на лиц, повинных в государственных преступлениях» прибыло в Пеларгир с нарочным на следующее утро: суденышко же принца к тому времени прошло почти полпути до пристаней Харлонда, где базировался формирующийся Итилиенский полк. Их, конечно, достали бы и там, но когда полицейские чины с ордером на арест появились в лагере итилиенцев, выяснилось, что разыскиваемые — какая жалость, буквально час назад! — отплыли в составе разведгруппы на тот берег Андуина; да, рейд будет долгим — может, месяц, а может, и больше; нет, группа работает в автономном режиме, связь с нею не предусмотрена: впрочем, вы можете сами отправиться за Осгилиат и поискать их там — за компанию с орками… Тогда — увы — ничем не могу помочь, прошу меня простить; сержант, проводите гостей — у них срочные дела в Минас-Тирите!

Верно говорят — «война все спишет»: спустя небольшое время о резидентах-«изменниках» просто-напросто позабыли — стало не до них. Всю войну Тангорн провел в Итилиене; сражался без особого энтузиазма, но храбро и умело, солдат берег всеми силами — так же, как когда-то берег агентов своей сети. Последнее, впрочем, было в их полку нормой: отношения между офицерами и нижними чинами у итилиенцев вообще весьма отличались от общепринятых. Вилланы, выслуживавшие вольную, и разбойники, отрабатывавшие свою амнистию, егеря, всю жизнь караулившие оленей в королевских лесах, и браконьеры, всю жизнь этих оленей промышлявшие, аристократы-авантюристы, водившие прежде дружбу с Боромиром, и аристократы-интеллектуалы из их былой, довоенной, компании — все они составили в итоге удивительный сплав, который нес на себе неизгладимую печать личности своего демиурга, капитана Фарамира. Нечего удивляться, что Арагорн приказал расформировать полк на следующий же день после Пеленнорской победы.

До Мордора Тангорн добрался уже сам по себе как частное лицо — убийцу тянуло на место преступления: битва у Кормалленских ворот была позади, и он застал только пир победителей на развалинах Барад-Дура. «Гляди, — приказывал он себе, — и не отворачивайся: любуйся на свою работу!..» А потом его случайно занесло в Тэшгол, как раз когда там шла «зачистка», — и струна лопнула… С той поры он он жил с твердым убеждением:

Высшие Силы даровали ему тогда вторую жизнь, но даровали ее не просто так, на халяву, а чтоб он смог искупить то зло, которое сотворил по недомыслию в жизни предыдущей, дотэшгольской. Чутье подсказало ему тогда примкнуть к Халаддину, но как убедиться, что выбор верен?.. И вдруг он с абсолютной, какой-то нездешней, ясностью понял: эта самая вторая жизнь дана ему не насовсем, а взаймы, и ее отберут назад, едва лишь он выполнит свою миссию. Да, именно так: не угадает (или сделает вид, что не угадал) — будет себе жить до глубокой старости, угадает — обретет искупление ценою жизни. У него есть лишь право на этот невеселый выбор, но это право — единственное, что отличает его от мертвецов Арагорна.

…Последняя мысль — об Арагорновых мертвецах — вернула Тангорна обратно из мира воспоминаний на предвечернюю набережную Трех звезд. Итак, мертвецы… Скорее всего никто и никогда не узнает, откуда они взялись (уж кто-кто, а эльфы умеют хранить свои секреты), но вот умбарские корабли, которые доставили этот кошмарный груз под стены Минас-Тирита, — дело совсем другое: у них есть владельцы и экипажи, приписные листы и страховые счета. Эльфийская агентура, несомненно, поработала и по этой части, пряча концы в воду (например, уже состряпана легенда, будто это был пиратский флот, пришедший грабить Пеларгир), но времени пока прошло не так уж много и кое-какие следы еще могут остаться незатертыми. Эти следы и приведут его к людям, нанимавшим корабли, а те, в свою очередь, — к неведомому пока Эландару: на более низком уровне начинать ту Игру, что они с Халаддином собрались предложить Лориену, просто бессмысленно.

Самое забавное, что помочь ему в этих поисках должен не кто-нибудь, а мордорская разведка, в контактах с которой их с Грагером облыжно обвиняли четыре года назад; ожидая казни в Пеларгирской тюрьме, он и представить себе не мог, что когда-нибудь и вправду будет сотрудничать с этими ребятами… Он сумел бы, наверное, провести расследование и своими силами, однако его сеть законсервирована и на ее восстановление уйдет не меньше пары недель, которых у него нет. А у мордорцев наверняка куча материалов по этому эпизоду — не может не быть, иначе их резидента надо просто гнать в шею. Вопрос в том, захотят ли они делиться с ним этой информацией, да и вообще идти на контакт — ведь он для них сейчас просто гондорец, враг… Ладно, все прояснится завтра. Связь, которую дал Халаддину Шарья-Рана, выглядела так: портовая таверна «Морской конек», нечетный вторник (сиречь — завтра), одиннадцать часов утра: взять бутыль текилы и блюдечко с резанным на дольки лимоном, расплатиться золотой монетой, поговорить (безразлично о чем) с кем-нибудь из толкущихся у стойки моряков, посидеть минут десять за столиком в левом заднем углу зала — после чего надлежит следовать к площади Кастамира Великого, где у правой из ростральных колонн и произойдет сама встреча и обмен паролями… Ну что, побродить еще по набережным, а потом не торопясь возвращаться в гостиницу?

Тут его окликнули: «Вы ведь ждете девушку, благородный господин, — так купите для нее цветок!» Тангорн лениво обернулся, и у него на миг перехватило дыхание: дело не в том, что девчушка-цветочница была сама прелесть, просто маленькую корзинку ее наполняли фиолетово-золотые орхидеи сорта меотис, невероятно редкого в это время года. А меотисы были любимым цветком Элвис.

ГЛАВА 40

Все эти дни он под разными предлогами откладывал встречу с нею — «Никогда не возвращайся туда, где был счастлив». С того времени, когда она так удачно напророчила ему: «Ты уходишь на войну», утекло много воды и еще больше — крови… Ни он, ни она больше не будут прежними — так стоит ли бродить по пепелищу и затевать сеансы некромантии? Элвис (как он узнал за это время) теперь в высшей степени серьезная и положительная дама: великолепная интуиция позволила ей сколотить на биржевой игре весьма приличное состояние; вроде не замужем, но не то обручена, не то помолвлена с кем-то из столпов делового мира — на кой черт ей сдался беспокойный и опасный призрак из прошлого?.. И вот теперь вся эта замечательная эшелонированная оборона рухнула в одночасье.

— Сколько стоят твои цветы, красоточка? Я имею в виду — вся корзина?

Девушка — ей на вид было лет тринадцать — изумленно поглядела на Тангорна:

— Вы, верно, нездешний, благородный господин! Это ведь настоящие меотисы, они дорогие…

— Да-да, я знаю. — Он полез в карман и вдруг сообразил, что у него совсем не осталось серебра. — Хватит тебе дунгана?

Ее чудные глаза вмиг потухли; в них промелькнули, сменяя друг друга, недоумение и испуг, а потом осталось одно усталое отвращение.

— Золотая монета за корзину цветов — это слишком много, благородный господин… — тихо проговорила она. — Я все понимаю… Вы поведете меня к себе?

Барон никогда не страдал избытком сентиментальности, но тут сердце у него стиснуло от жалости и гнева.

— Прекрати сейчас же! Мне не нужно ничего, кроме твоих орхидей, честное слово. Ты ведь никогда прежде этим не промышляла, верно?

Она кивнула и по-детски шмыгнула носом.

— Дунган — огромные деньги для нас, благородный господин. Мы с мамой и сестренкой могли бы жить на них полгода…

— Вот и живите себе на здоровье, — проворчал он, вкладывая в ее ладошку золотой кругляш с профилем Саурона. — Помолись за мою Удачу, она мне наверняка понадобится, и очень скоро…

— Так, значит, ты вовсе не благородный господин, а рыцарь Удачи? — Теперь она являла собой чудесную смесь любопытства, детского восхищения и вполне взрослого кокетства. — Вот никогда бы не подумала!

— По типу того, — ухмыльнулся барон и, подхватив корзинку с меотисами, направился в сторону Яшмовой улицы, провожаемый ее серебристым голоском:

— Тебе обязательно повезет, рыцарь, верь мне! Я буду молиться изо всех сил, а у меня легкая рука, правда!

Тина, старая служанка Элвис, отворившая ему дверь, отшатнулась, будто увидав привидение. «Ага, — подумал он, — выходит, мое появление настоящий сюрприз и, наверное, не всем придется по вкусу». С этой мыслью он и направился к гостиной, откуда доносились звуки музыки, провожаемый горестными причитаниями старушки — та, похоже, уже почуяла: этот визит из прошлого добром не кончится… Общество, собравшееся в гостиной, было небольшим и весьма изысканным; играли Аквино — Третью сонату, причем играли превосходно; на бесшумно возникшего в дверях барона поначалу не обратили внимания, и он несколько мгновений наблюдал со спины за Элвис, одетой в облегающее темно-синее платье. Потом она обернулась к дверям, взгляды их встретились, и у Тангорна возникли одновременно две мысли, причем одна другой тупее: первая — «Есть же на свете женщины, которым все на пользу, даже годы», а вторая — «Интересно, выронит она свой бокал или нет?».

Она двинулась к нему, медленно-медленно, будто преодолевая сопротивление, но сопротивление — это почувствовалось сразу — именно внешнее; ему казалось, что дело тут в музыке — она превратила комнату в прыгающий с камня на камень горный ручей, и Элвис сейчас приходилось брести по его руслу против течения. Затем ритм начал меняться, Элвис стремилась к нему — но музыка не сдавалась, из бьющего в колени потока она стала вдруг непроходимой зарослью ежевики: Элвис приходилось теперь разрывать эти колючие плети, ей было трудно и больно, очень больно, хотя она и старалась не показать виду… А потом все кончилось: музыка смирилась, опала обессиленными спиралями к ногам Элвис, и та, будто еще не веря, осторожно провела кончиками пальцев по его лицу:

«Господи, Тан… Мальчик мой… Все-таки вернулся…» Наверное, они простояли так, обнявшись, целую вечность, а потом она тихонько взяла его за руку: «Пойдем…»

Все было так — и не так. Это была совсем другая женщина, и он открывал ее по-новому, как в самый первый раз. Не было ни вулканических страстей, ни утонченных ласк, подвешивающих тебя на дрожащей паутинке над пропастями сладостного беспамятства. Была огромная, всепоглощающая нежность, и оба они тихо растворились в ней, и не было уже для них иного ритма, кроме трепета Арды, продирающейся сослепу сквозь колючую звездную россыпь… «Мы приговорены друг к другу», — сказала она когда-то; что ж, коли так, то сегодня приговор, похоже, привели в исполнение.

— …Ты надолго к нам, в Умбар?

— Не знаю, Эли. Честное слово, не знаю… Хотелось бы навсегда, но может случиться — на считанные дни. В этот раз, похоже, решаю не я, а Высшие силы.

— Понятно… Стало быть, ты опять в деле. Тебе понадобится помощь?

— Вряд ли. Может, какие-нибудь мелочи…

— Милый, ты же знаешь: ради тебя я готова на все — хоть на любовь в миссионерской позиции!

— Ну, такой жертвы от тебя точно не потребуется, — в тон ей рассмеялся Тангорн. — Разве только какая-нибудь ерунда — разок-другой рискнуть жизнью…

— Да, это легче. Так что тебе нужно?

— Я пошутил, Эли. Понимаешь, эти игры стали теперь по-настоящему опасны — это тебе не прежние идиллические времена. Честно говоря, и заглядывать-то к тебе было совершеннейшее безумие, хоть я и хорошо проверялся… Так что сейчас глотну кофе и побреду на ватных к себе в гостиницу.

На миг воцарилось молчание, а затем она окликнула его странным, как-то разом осевшим голосом:

— Тан, мне страшно… Я — баба, я умею чувствовать вперед… Не ходи, умоляю тебя…

Да на ней и впрямь лица нет, никогда ее такой не видал… Так-таки никогда? — ив памяти его тотчас всплыла картина четырехлетней давности: «Ты уходишь воевать, Тан…» Черт, час от часу не легче, с неудовольствием подумал он… А она тем временем приникла к нему — не оторвешь, и повторяла в отчаянии:

— Останься со мной, пожалуйста! Вспомни — ведь за все эти годы я никогда ни о чем тебя не просила… Ну один раз, ради меня!

И он уступил, просто чтобы успокоить ее (ладно, какая, в сущности, разница, откуда идти поутру на связь в «Морской конек»?), — и команда Мангуста прождала его этой ночью в «Счастливом якоре» впустую.

Что ж, не явился сегодня — явится завтра. Чем устраивать беготню по всему городу, лучше подождать его у норы, нам не к спеху; да и делить группу захвата чревато: как-никак барон в свое время был «третьим мечом Гондора», не хрен собачий… Уж что-что, а ждать Мангуст умел как никто другой.

Секретная служба Умбара, надежно запрятавшаяся в пропахших бумажной пылью, сургучом и чернилами недрах Министерства иностранных дел под нарочито-невнятной вывеской ДСД — «Департамент специальной документации», была организацией-невидимкой. Государственную тайну составляет даже местоположение ее штаб-квартиры: «Зеленый дом» в Болотном переулке, который изредка поминают, должным образом понизив голос, «хорошо информированные лица» из числа сенаторов и высших чиновников, в действительности всего лишь архив, в коем хранятся рассекреченные документы, вылежавшие положенный по закону стодвадцатилетний срок. Имя директора Депертамента известно лишь трем лицам: канцлеру, военному министру и генеральному прокурору республики (сотрудники Конторы имеют право убивать лишь с санкции прокуратуры — впрочем, случается, что санкцию эту им выдают задним числом), а имена четырех его вице-директоров — никому, кроме него самого.

В отличие от спецлужб, создаваемых на полициейской основе (эти, как правило, навсегда сохраняют неистребимую тягу к помпезным административным зданиям на главных столичных улицах и к запугиванию собственных сограждан байками о своем всемогуществе и вездесущности), ДСД возник скорее как служба безопасности крупной торгово-промышленной корпорации — более всего он озабочен тем, чтобы при любых обстоятельствах остаться в тени. Организационная структура Департамента скопирована с заморро — умбарских преступных синдикатов: система изолированных ячеек, соединяемых в единую сеть лишь через своих руководителей, которые в свой черед образуют ячейки второго и третьего порядков. Сотрудники Конторы живут под специально разработанной личиною не только за границей, но и дома; они никогда не носят оружия (кроме случаев, когда этого требует их легенда) и ни при каких обстоятельствах не открывают своей принадлежности к организации. Обет молчания и умберто (принцип, который Грагер некогда сформулировал для Тангорна как «За вход — дунган, а за выход — сто») объединяют ее членов в некое подобие тайного рыцарского ордена. Трудно в это поверить, зная умбарские нравы, но за три века существования ДСД (впрочем, официальное свое название Контора меняет с той же регулярностью, как змея — кожу) случаи предательства в его рядах можно перечесть на пальцах одной руки.

Задача Департамента состоит в том, чтобы «снабжать высшее руководство Республики точной, своевременной и объективной информацией о положении дел в стране и за ее пределами» (конец цитаты). Вполне очевидно, что объективен может быть только источник незаинтересованный и независимый, и потому ДСД — согласно закону — лишь собирает информацию, но не участвует в выработке политических и военных решений на ее основе и не несет ответственности за последствия таковых решений; это — измерительный прибор, которому категорически запрещено вмешиваться в изучаемый процесс. Такое разделение функций по-настоящему мудро. В противном случае разведка начинает либо угодничать перед властями (сообщая им лишь то, что те сами хотели бы услыхать), либо выходит из-под их контроля (и тогда начинаются такие прелести, как сбор компромата на собственных граждан, провокации или безответственные подрывные акции за рубежом; необходимость всего этого опять-таки обосновывают посредством тщательно отпрепарированной информации).

Так что с точки зрения закона все происходившее в тот летний вечер в одном неприметном особнячке, где встретились директор ДСД Альмандин, его первый вице-директор Джакузи, ведающий агентурной и оперативной работой внутри страны, и начальник штаба адмирала Карнеро флаг-капитан Макариони (преодолевшие ради такого случая извечную и общую для всех Миров неприязнь между «ищейками» и «солдафонами»), носило название вполне определенное, а именно: «государственная измена в форме заговора». Не то чтобы кто-то из них рвался к власти — вовсе нет: просто разведчики слишком хорошо предвидели, чем кончится для их маленькой процветающей страны поглощение ее жадным деспотичным Гондором, а потому никак не могли безропотно следовать в кильватере за жидко обделавшимся «высшим руководством»…

— Как здоровье вашего шефа, флаг-капитан?

— Вполне удовлетворительно. Стилет лишь задел легкое, а слухи о том, что адмирал едва ли не при смерти, распускаем мы сами. Его превосходительство не сомневается, что через пару недель будет на ногах и ничто не помешает ему лично возглавить операцию «Сирокко».

— А вот у нас скверные новости, флаг-капитан. Наши люди сообщают из Пеларгира, что Арагорн резко форсировал подготовку флота вторжения. По их оценкам, он будет полностью готов примерно через пять недель…

— Гром и черти!! Это же значит — одновременно с нами!..

— Именно так. Не мне вам объяснять, что в последние дни перед полным боевым развертыванием армия и флот абсолютно беспомощны — как омар во время линьки. Они готовятся в Пеларгире, мы — в Барангаре: идем фактически голова в голову, преимущество составит два-три дня, но кто из двух эти самые дни выиграет, тот и возьмет другого тепленьким в его родной гавани. Разница — что они готовятся к войне в открытую, а мы секретим все от собственного правительства и две трети сил тратим на маскировку и дезинформацию… Скажите, флаг-капитан, можете вы хоть на сколько-то ускорить подготовку в Барангаре?

— Только ценой уменьшения ее скрытности… Но теперь придется рискнуть — иного выхода нет. Значит, главное сейчас — как следует запудрить мозги Приморской, 12, но это уж, как я понимаю, по вашей части…

Когда моряк откланялся, шеф ДСД вопросительно взглянул на своего товарища. Разведчики составляли весьма забавную пару — тучный, будто бы засыпающий на ходу Альмандин, и сухой и стремительный как барракуда Джакузи; за годы совместной работы они научились понимать друг дружку не то что с полуслова — с полувзгляда.

— Ну?..

— Я тут поднял материалы по главарю гондорской резидентуры…

— Капитан тайной стражи Марандил, крыша — второй секретарь посольства.

— Он самый. Редкостная мразь, даже на их общем фоне… Интересно, они всех своих подонков сплавили на отхожий промысел к нам в Умбар?

— Не думаю. В Минас-Тирите эти ребята сейчас действуют точно так же, как здесь, — только что трупы потом кидают не в каналы, а в выгребные ямы… Ладно, не отвлекайся.

— Так вот, Марандил. Это, я вам доложу, такой букет добродетелей…

— И ты не иначе как решил его вербануть на каком-нибудь цветочке из этого букета…

— Не совсем так. На том, что относится к прошлому, его не возьмешь — Арагорн все грехи им списал. А вот настоящее… Он ведь, во-первых, вопиюще непрофессионален, а во вторых — совсем без стержня и держать удар категорически не умеет. Если он допустит крупную промашку, на которой его можно будет прижать, — дело в шляпе. И наша задача — помочь ему совершить такую промашку.

— Ну что ж, работай в этом направлении… А пока суть да дело — брось-ка им какую-нибудь кость, чтобы отвлечь внимание от Барангарской бухты. Отдай им, к примеру… да хоть все, что у нас есть по мордорской резидентуре!

— За каким чертом она им сейчас сдалась?

— Вообще-то ни за каким, но они, как ты верно заметил, вопиюще непрофессиональны. Рефлекс акулы — сперва глотают, а потом уже думают: а надо ли было?.. Так что они сейчас наверняка примутся с азартом потрошить никому уже не нужную мордорскую сеть, забыв обо всем на свете. Опять-таки — «жест доброй воли» с нашей стороны: это даст нам отсрочку, а ты тем временем готовь силок на Марандила.

…Пухлое досье ДСД на мордорскую резидентуру в Умбаре было в тот же вечер передано на Приморскую, 12, и вызвало там состояние, близкое к эйфории. А среди прочих наколок была в досье и такая: «Таверна «Морской конек», одиннадцать утра нечетного вторника: взять бутыль текилы с резаным лимоном и сесть за столик в левом заднем углу зала».

ГЛАВА 41

Умбар, таверна «Морской конек».

3 июня 3019 года

Когда Тангорн толкнул слепленную — тяп-ляп — из корабельной обшивки входную дверь и начал спускаться по осклизлым ступенькам в общий зал, пропитанный неистребимыми запахами прогорклого чада, застоявшегося пота и блевотины, было без нескольких минут одиннадцать. Народу по раннему часу было немного, но часть уже на развезях. В углу парочка халдеев вяло мутузила хнычущего оборванца: видать, пытался улизнуть не заплатив, а может, чего стянул по мелочи; на потасовку никто не обращал внимания — чувствовалось, что тут такие эстрадные номера просто входят в стоимость обслуживания. В общем, «Морской конек» был тем еще заведеньицем…

На барона никто не косился — выбранный им на сегодня прикид фартового парня был безупречен; четверо резавшихся в кости поморников с немыслимых размеров золотыми перстнями на татуированных лапах явно попытались оценить на глаз Тангорново положение в иерархии криминального мира, но, похоже, разошлись во мнениях и вернулись к прерванной игре. Тангорн меж тем небрежно облокотился о стойку и оглядел зал, шикарно перебрасывая языком из одного утла рта в другой сандаловую зубочистку размером чуть не в галерное весло. Не то чтоб он надеялся понять, кто тут осуществляет контрнаблюдение (благо достаточно для того уважал мордорских коллег), но все-таки… У стойки потягивали ром двое морячков, судя по одежде и говору — анфаласцы, один постарше, другой совсем еще пацан. «Откуда приплыли, парни?» — дружелюбно полюбопытствовал барон. Старший, естественно, глянул на сухопутную крысу как на пустое место и до ответа не снизошел; младший, однако, не удержал морского фасона и выдал-таки сакраментальное: «Плавают рыбы и дерьмо, а моряки ходят.» Эти, похоже, были настоящие…

Выполнив таким образом пункт о «разговоре», Тангорн царственным жестом швырнул на стойку золотую вендотенийскую ньянму:

— Текилы, хозяин, — но только самой лучшей! Вислоусый, чем-то смахивающий на тюленя кабатчик хмыкнул:

— А она, парень, у нас одна: она же и лучшая — она же и худшая. Будешь?

— Хрена ли с вами поделаешь… Тогда уж, одно к одному, построгай-ка лимончика на закусь.

А когда он устроился со своею текилой за левым угловым столом, то уловил краем глаза некое движение в зале и как-то разом, не успев даже просчитать расклад, понял: все, провал. Они были здесь раньше него (голову наотруб!) — значит, это не он приволок их на хвосте; засвечена сама явка, здесь ждали мордорского связного — и дождались-таки… Вот ведь сгорел — глупее не придумаешь… Четверка поморников разделилась — двое заняли позицию по бокам входной двери, а двое уже направлялись к нему, развинченно-плавною походкой огибая столы и не вынимая правой руки из-за пазухи. Будь при бароне Снотворное, он, конечно, разделался бы с этими ребятами без проблем и даже особо их не уродуя, однако безоружный (меч явно дисгармонировал бы с избранною им маской) он был теперь их законной добычей; вот тебе и — «Истинные профессионалы не носят оружия»!.. Мелькнула на миг совсем уж дурацкая мысль: грохнуть бутыль текилы о край стола и… «Что ты несешь, — тоскливо одернул он себя. — «розочка» — не меч, ею от четверых все равно не отмахаешься; ты сейчас можешь полагаться только на голову… на голову — и на Удачу. А прежде всего надо поломать их сценарий и выгадать время…» Так что он не стал даже подниматься им навстречу; дождался, пока у него над ухом не прозвучало зловещее: «Руки на стол, и сиди как сидишь», чуть поворотился в сторону говорившего и процедил — будто сплюнув сквозь зубы:

— Идиоты!.. Такую операцию изгадить… — После чего вздохнул и устало посоветовал правому: — Закрой пасть, придурок, — назгул залетит.

— Сейчас пойдешь с нами, и без глупостей, — сообщил тот, но в голосе его отчетливо прозвучала нотка неуверенности: чеканный минас-тиритский говор был вовсе не тем, что они ожидали услыхать из уст захваченного «орка».

— Ясное дело, с вами — куда ж еще. Ставить скипидарную клизму раздолбаям, что лезут куда ни попадя, не ставя в известность Центр… Но с вашего разрешения, — с издевательской вежливостью продолжил барон, — я все-таки допью: за свой несостоявшийся капитанский жетон… Да не торчите вы надо мною, как Белые Башни, — куда я денусь! Оружия не ношу — можете меня обхлопать.

Правый из «поморников», чувствуется по всему, готов уже был брать под козырек. На левого, однако, все это не произвело впечатления; а может, и произвело — просто он лучше знал инструкции. Присел за столик барона напротив хозяина и сделал знак товарищу занять позицию у того за спиной.

— Руки держи на столе — иначе сам понимаешь. — С этими словами он и вправду нацедил Тангорну стаканчик текилы и пояснил: — Я тебя сам обслужу. Для верности.

— Прелестно, — ухмыльнулся барон (в действительности — решительно ничего прелестного: один напротив, фиксирует лицо и глаза, второй, невидимый за спиною, готов чуть что шандарахнуть по затылку, — расстановочка хуже некуда). — А палец ты мне тоже сам полижешь?

А когда глаза у того полыхнули злобой («Поговори, поговори у меня…»), примирительно рассмеялся — будто бы только сейчас сообразил:

— Извиняй, парень, я ничего обидного в виду не имел. До меня не сразу дошло: ты ведь, похоже, в этом городе без году неделя и даже не знаешь, как пьют текилу. Вы небось все думаете — а, самогон, дрянь! — так вот, ничего подобного. То есть конечно, ежели ее стаканами и без закуси, это и впрямь несъедобно; а на самом деле — замечательная штуковина, только пить ее надо умеючи. Тут главное что? — Тангорн расслабленно откинулся на спинку и мечтательно полуприкрыл глаза. — Главное — переслоить ее вкус солью и кислотой. Вот гляди: наносишь на ноготь большого пальца щепотку соли — чтоб она не ссыпалась, место это надо лизнуть, — с этими словами он потянулся к стоявшему посреди стола блюдечку с солью и перцем; «поморник» при этом его движении весь подобрался и опять сунул руку за пазуху, но орать «Руки на место!» не стал — похоже, натурально мотал на ус, — теперь касаешься соли самым-самым кончиком языка, и — оп-паньки! — Черт, черт, черт — что ж за гадостью поят в этом «Морском коньке»! — А теперь лимончиком ее, лимончиком! А-атлично…

— А вот еще хороший способ… Наливай-ка по второй, раз уж ты у меня сегодня заместо официанта!.. Это будет уже не с солью, а с перчиком. — Он вновь потянулся было к солонке, но замер на полпути и раздраженно обернулся ко второму «поморнику»: — Слышь, друг, сдал бы ты чуток назад, а? Терпеть не могу, когда дышат в ухо чесноком!

— Стою согласно инструкции, — сердито отвечал тот. «Дурашка, — отчего-то подумалось барону, — «согласно инструкции» тебе прежде всего нельзя вступать со мною в разговоры… «Г» у парня мягкое, фрикативное — уроженец Лебеннина… Впрочем, это абсолютно не важно, а важно то, что стоит он не строго позади меня, а на шаг левее, и росту в нем — шесть футов без пары дюймов… Все? Да, все: голова то, что от нее требовалось, сделала — очередь за Удачей…» Секундою спустя Тангорн, все так же небрежно развалясь на стуле, дотянулся пальцами левой руки до блюдечка с красным молотым перцем и, не глядя, легким небрежным движением перебросил его за плечо — точнехонько в лицо лебеннинцу, а одновременно прямо под столом резким тычком всадил мысок башмака в костяшку голени своего визави.

Известный факт: при неожиданности человек всегда делает вдох — так что теперь «поперченный» выбыл из строя на все обозримое будущее; тот, что напротив, придушенно вякнул: «Уй, с-с-сука!» и, скрючившись от боли, рухнул под стол — но, похоже, ненадолго: устроить ему перелом не вышло. От дверей уже мчались, опрокидывая стулья, двое остальных — один с умбарским кинжалом, второй с кистенем, а Тангорн только еще лез за пазуху к корчащемуся на полу лебеннинцу, как-то отстранение думая про себя: если у него там какая-нибудь ерунда вроде кастета или выкидухи — конец… Но нет — хвала Тулкасу! — это был большой умбарский кинжал из тех, что носят на поясе горцы Полуострова: полуярдовый, плавно сходящийся на конус клинок, которым можно наносить не только колющие, но и рубящие удары; не бог весть что, но все-таки оружие воина, а не вора.

Однако когда он сошелся с парочкой из дверей, то быстро уразумел — прорваться малой кровью не выйдет: парни не робкого десятка, а оружием (по крайней мере коротким) владеют немногим хуже него. И когда левая рука его обвисла от удара кистенем (даром что вскользь), а с тылу нарисовался третий — хромающий, но вполне боеспособный, — барон смекнул: дело дрянь. Совсем. И принялся драться всерьез, без дураков.

…Угрюмый гондольер, получивший серебряную «кастамирку», причалил к полуразвалившейся грузовой пристани и появился несколькими минутами спустя с новым платьем для пассажира — настоящие лохмотья, если сравнивать с шикарным попуганным нарядом «фартового парня», но зато без следов крови, Тангорн, переодевшись прямо на ходу — чтобы не терять времени, сунул за пазуху трофейный кинжал и серебряный жетон, снятый с шеи одного из «поморников». «Каранир, сержант тайной стражи Его Величества Элессара Эльфинита»; сержанту жетон был уже ни к чему… «Третий меч Гондора» ушел, оставив после себя убитого и двоих раненых; впрочем, о раненых, надо полагать, уже «позаботились» в лучшем виде — тайную полицию в «Морском коньке» жаловали не больше, чем в любом портовом притоне любого из Миров…

Сам он отделался двумя ранениями — оба пустяковые, считай, царапины; с онемевшей от удара рукой дело обстояло хуже, но это было наименее серьезным из того, что сейчас заботило барона. В конце концов, у него есть на такой случай кой-какие снадобья из Халаддиновой аптечки. Итак… Четверка «поморников» канула с концами: хватятся их не раньше, чем часа через два-три, но этот люфт по времени — единственный, похоже, плюс, который наличествует в его раскладе. Вскоре за ним начнет охоту вся гондорская резидентура и, что гораздо серьезнее, местные полицейские. Они чудовищно коррумпированны, но дело свое знают — будьте-нате; то, что в «Морском коньке» отметился старый их знакомец барон Тангорн, они установят через своих осведомителей не позднее, чем через пару часов, сразу же блокируют порт, а ближе к вечеру начнут методично прочесывать город. На сленге разведчиков его положение называется «прокаженный с колокольчиком»: он не вправе ни обратиться за помощью к людям из своей старой законсервированной сети (его довоенные материалы по ней вполне могли оказаться в руках минас-тиритского Центра), ни отдаться под защиту умбарской секретной службы (те могут его прикрыть, лишь если он признает себя «человеком Фарамира» — что для него категорически невозможно). Самое же печальное — он безвозвратно потерял связь с мордорской резидентурой, теми единственными, кто мог ему помочь выйти на Эландара… Короче, он провалил задание, а сам теперь помечен для смерти; то, что в происшедшем нет его личной вины, не имеет значения — миссии Халаддина суждено остаться невыполненной.

Итак, у него больше нет ни единого агента, ни единой связи, ни единой явки; а что же у него есть? У него есть деньги — много денег, больше четырехсот дунганов в шести тайниках, — да еще надежно припрятанная мифриловая кольчуга (Халаддин дал ее ему для продажи — на тот крайний случай, если не удастся найти золото Шарья-Раны): есть пара резервных норок, из его «домашних заготовок» — их раскопают максимум через пару дней, — и есть кое-какие старые (не факт, что работающие) связи в криминальном мире. И это, пожалуй, все… Нет даже Снотворного — меч так и остался в доме у Элвис, а о возвращении на Яшмовую улицу (равно как в «Счастливый якорь») теперь нечего и думать.

А когда гондольер высадил его поблизости от портовых пакгаузов, ему уже было ясно: единственно разумная тактика при таком сверхпоганом раскладе — блефовать напропалую. Не забиваться в тараканью щель, а напасть на них самому.

ГЛАВА 42

Умбар, Приморская. 12.

4 июня 3019 года

Мангуст неспешною походкой шел по коридорам посольства. Чем тяжелее и опаснее ситуация, тем более нетороплив, обстоятелен и вежлив (по крайней мере на людях) обязан быть командир; так что, судя по безмятежной улыбке, намертво приклеенной к Мангустову лицу, дела были хуже некуда.

Резидента, капитана Марандила, он застал в кабинете.

— Здравия желаю, господин капитан! Лейтенант Мангуст — вот мой жетон. Выполняю у вас, в Умбаре, совершенно секретное задание Центра. Сожалею, но у меня возникли проблемы…

Марандил не стал даже отрываться от созерцания своих ногтей; по всему было видать, что некий невидимый простым глазом заусенец на левом мизинце занимает его куда больше, чем неприятности какого-то заезжего гастролера. Тут к тому же дверь распахнулась, и лейтенанта самым бесцеремонным образом отодвинул в сторонку ввалившийся следом детина едва ли не семи футов роста:

— Пора начинать, босс! Девочка — пальчики оближешь!

— А вы уж там небось закусили сладеньким… — сварливо, но как-то по-семейному откликнулся капитан.

— Как можно! «Право первой ночи» за сеньором, а уж мы все в очередь за вами — чай, не баре… Но барышня уже раздета и ждет с нетерпением.

— Ну, тогда пошли — а то, неровен час, замерзнет ожидаючи!

Детина заржал, а капитан начал было вылезать из-за стола, но натолкнулся на взгляд Мангуста — и было в этом взгляде нечто такое, что он вдруг почел нужным объясниться:

— Да это из ночного улова, из мордорской агентуры! Ей ведь, стерве, потом все одно в канал…

Мангуст уже безучастно разглядывал вычурную лепнину на потолке кабинета («Экая, право же, безвкусица»): он всерьез опасался, что не совладает с переполняющим его бешенством и оно выплеснется наружу через зрачки. Конечно, разведка — жестокая штука, допрос третьей степени — он и есть допрос третьей степени, «девочка» должна была соображать, на что идет, когда ввязывалась в эти игры, тут все честно и по правилам… А вот не по правилам — абсолютно не по правилам! — было то, как ведут себя его коллеги, эта «сладкая парочка»: будто бы они не под погонами служат, а… Впрочем, черт бы с ними со всеми — наведение порядка в региональных резидентурах в задачи «Феанора» не входит, по крайней мере пока. И лейтенант вновь обратился к Марандилу, причем в столь мягко-увещевательном тоне, что любой понимающий человек сразу смекнул бы — все, это уже край:

— Прошу простить, господин капитан, но мое дело не терпит отлагательств — верьте слову. Право же, с той работой, — он кивнул в направлении детины, — ваши подчиненные превосходно справятся без вас.

Детина просто-таки зашелся от хохота и, явно поощряемый ухмылкой босса, лениво процедил:

— Да плюнь ты, лейтенант! Известное дело — три четверти всех проблем решаются сами собою, а остальные просто неразрешимы. Айда лучше с нами в подвал — тебе, как гостю, крошка отпустит вне очереди. Хошь — она тебе полижет, а хошь — ты ей…

Марандил с тихим наслаждением наблюдал, как опускают столичного визитера. Содействие ему оказать, конечно, придется — куда денешься, но только пускай сперва прочувствует как следует: тут, в Умбаре, он никто, а звать его — никак…

— Ты как стоишь в присутствии старших по званию? — бесцветным голосом осведомился Мангуст, смерив взглядом Марандилова холуя и чуть задержавшись на носках его сапог.

— А че? Нормально вроде стою — с ног не падаю!

— А это мысль… — задумчиво произнес лейтенант и легким, как танцевальное па, движением скользнул вперед. Он был ниже своего противника на голову и едва ли не вдвое уже в плечах, так что тот ударил вполсилы: колотуха-то — что твоя гиря, неровен час пришибешь на хрен… Ударил — и застыл в изумлении: Мангуст не то чтобы уклонился от удара или отпрянул назад — он просто исчез, буквально растаяв в воздухе. Детина так и стоял, вытаращив глаза, пока его не похлопали сзади по плечу: «Але!» — и ведь действительно обернулся, дурачина…

Мангуст переступил через распростертое тело — брезгливо, будто это была навозная куча, — остановился перед невольно попятившимся обратно за стол Марандилом, в глазах у которого теперь плескалась откровенная паника, и сухо заметил:

— Что-то подчиненные у вас на ногах не стоят. Голодом их морите, что ли?

— Да ты крутой парень, лейтенант! — выдавил из себя улыбку тот. — Уж не серчай: хотелось поглядеть тебя в деле…

— Я так и понял. Считаем тему закрытой?

— Ты, часом, не из этих… как их — ниньоквэ?

— Это другая техника, хотя принцип тот же… Давайте-ка вернемся к нашим баранам. Насчет подвальных развлечений: боюсь, вам придется задержаться или даже — простите за плоский каламбур — воздержаться. Скомандуйте своим людям, чтобы начинали без вас. Да, и пускай приберут отсюда этого хамоватого юношу.

От вина, равно как от кофе. Мангуст отказался и тотчас перешел к делу:

— Вчера ваши люди пытались захватить в «Морском коньке» барона Тангорна. Что все это значит? Вы, часом, не запамятовали, что Итилиен — вассал гондорской короны?..

— Да мы и понятия не имели, что это Тангорн! Просто он вышел на накрытую нами мордорскую явку; вот ребята и решили, что это их связной.

— Ага… — Мангуст на мгновение прикрыл глаза. — Что ж, это меняет дело… Теперь нет никаких сомнений — барон накрепко повязан с Мордором. Впрочем, для них он теперь тоже засвечен…

— Не беспокойтесь — поймаем его еще до вечера. В розысках задействованы не только наши люди, но и умбарская полиция — они уже нашли одну его берлогу, он покинул ее буквально за полчаса до их появления…

— Вот это и есть предмет моего к вам визита. Вам следует немедля прекратить розыски Тангорна. Полиции наврете — дескать, вышло недоразумение, нестыковка действий двух братских спецслужб; одним словом: «милые бранятся — только тешатся»… тем более это до некоторой степени соответствует действительности.

— Не понял юмора!..

— А вам и нечего понимать, капитан. Вам знакома эта литера — «Г»? — Марандил глянул на шелковку в руке лейтенанта и отчетливо сбледнул с лица. — Бароном занимаюсь я, и вашей резидентуры дело это совершенно не касается. Отзовите своих сотрудников, а главное — повторяю — немедленно остановите умбарскую полицию: если Тангорн попадет в их руки, а не в мои, это будет катастрофа, за которую мы оба ответим головой.

— Но, господин лейтенант… Он же убил четверых моих людей!

— Правильно сделал, — пожал плечами Мангуст. — Дураков, которые начинают корешиться с задержанными, и надо убивать. На месте… Теперь так: вы прекращаете всякие активные поиски Тангорна и спокойно ждете. Не исключено, что в ближайшее время он каким-то образом проявится сам…

— Проявится сам? Он что, псих?

— Отнюдь. Просто он, судя по всему, попал в безвыходное положение. А барон — насколько я его себе представляю — относится к людям, склонным играть ва-банк… Так вот, если вам станет известно что-нибудь эдакое — немедля известите меня: поднимите на флагштоке посольства вымпел Дол-Амрота, и к вам вскоре зайдут за информацией. После чего вы навсегда забудете о том, что слышали такое имя — Тангорн. Ясно?

— Так точно! Послушайте, господин лейтенант, мы раскопали, что у него тут раньше была баба…

— Яшмовая, 7, что ли?

— Да-а… — разочарованно протянул Марандил. — Так вы уже знаете?

— Разумеется. Похоже, он провел там позапрошлую ночь; и что дальше?

— Ну так тогда надо ее тряхнуть как следует!..

— Да? И что ж вы надеетесь из нее вытрясти? — устало поморщился Мангуст. — В каких позициях они занимались любовью и сколько раз за ночь она испытала оргазм? Что еще она может рассказать? Тангорн — не круглый идиот, чтобы посвещать любовницу в служебные дела.

— Ну, все-таки…

— Капитан, я повторяю вам еще раз: выбросьте из головы все, что связано с Тангорном, — это теперь мои проблемы, а не ваши. Если повстречаете его на улице — перейдите на другую сторону, а потом просто подымите у себя в посольстве дол-амротского Лебедя, ладно? И кстати — о ваших проблемах: я так понял, что вы сейчас трясете старую мордорскую сеть. Простите нескромный вопрос — для чего?

— Как это для чего?

— Так. Чем, скажите на милость, она вам мешала? И в любом случае зачем вы начали их хватать — вместо того чтобы подержать под колпаком и выяснить связи?

— Мы торопились — а то вдруг ДСД ведет двойную игру..

— ДСД?! Так это они отдали вам мордорскую сеть?

— Ну да! «Жест доброй воли»…

— Капитан, это же сказочки для умственно отсталых детишек! Вы не хотите еще разок подумать — зачем они сделали вам такой роскошный подарок? Чего от вас хотят взамен?.. Ладно, это — как уже сказано — ваши проблемы, поступайте, как знаете. Честь имею!

Мангуст направился было к двери, но на полпути вдруг обернулся:

— Да, и еще одно. Предвосхищая ваше служебное рвение, капитан… — Он чуть замешкался, будто подыскивая нужное слово, а потом отбросил свои колебания: — Так вот, если хоть кто-нибудь из твоих людей подойдет к дому на Яшмовой ближе, чем на три полета стрелы, я тебя накормлю омлетом из твоих собственных яиц. Ты меня понял?

Они встретились взглядами лишь на миг, но Марандилу и мига хватило, чтобы уразуметь с полнейшей непреложностью: этот — накормит.

…Предвидение Мангуста оправдалось буквально на следующий день. С Марандилом пожелал срочно встретиться в городе один из оперативных сотрудников умбарской полиции, инспектор Ваддари. Инспектор не входил в число тех полицейских, что впрямую работали на гондорское посольство, однако представление обо всех этих играх имел неплохое: это был старый и опытный сыщик, ориентировавшийся в изнанке жизни как мало кто другой. И по возрасту, и по квалификации он давно уже должен был бы носить нашивки комиссара — и по этой причине брал на лапу без малейших угрызений совести. Следует заметить, что коррупция в умбарской полиции вообще была освященной веками традицией (полицейский или таможенник, не берущий взяток, вызывал опасливое недоумение не только у сослуживцев и начальства, но и у честных обывателей: «Не, ребята, к такому лучше в темное время спиной не поворачиваться»), но Ваддари от иных своих коллег отличался тем, что полученную мзду отрабатывал всегда честно и сполна, без ссылок на «объективные трудности».

— Ваши люди, господин секретарь, разыскивали некого Тангорна, но вчера поиски эти были срочно прекращены. Вас все еще интересует этот человек?

— Н-ну… Пожалуй, да, — осторожно подался вперед Марандил.

— Я готов сообщить точное место, где он будет сегодня вечером. Если мы договоримся о цене…

— Могу я узнать, откуда эта информация?

— Можете. Он сам прислал мне письмо и назначил встречу.

— А отчего это вы решили продать своего потенциального клиента?

— И не думал даже. Просто в выдвинутых им условиях встречи нигде не оговорено, что о ней не должны знать посторонние, так что я строго следую букве договора. А если Тангорн такой возможности не предусматривает, то он просто дурак, с которым не стоит иметь дела.

— М-да… И сколько же вы хотите?

— Три дунгана.

— Ско-о-олько?!! Ты че, мужик, совсем оборзел?! Утерял сцепление с реальностью?..

— Наше дело предложить…

— Да мне, если хочешь знать, на это дело вообще положить с прибором…

— Ты мне-то дурочку не катай по полу — я как-никак опер, а не фраер! Полтора суток землю носом роете, а потом вдруг — ах, обознатушки-перепрятушки! Дураку ясно — розыски этого гуся поручены теперь другой команде, а умбарскую полицию побоку… Так что придется мне самому пошустрить, кто там еще топает за этим парнем. А времечко-то капает!..

— Ладно: два!

— Сказано три, значит, три; я тебе что — фисташками на рынке торгую? Да не жмись ты, можно подумать — из своих кровных платишь!

— Ладно, хрен с тобой. Два сразу, а третий — когда мы его возьмем, по твоей наколке.

— А вот это уж хрен тебе! Я сообщаю — когда и где, а все остальное — твои проблемы, и меня не колышет. Все три — прямо сейчас.

— А ежели ты меня попросту кинешь?

— Слушай, мы с тобой серьезные взрослые люди. Я ж не портовый алкаш и не карту пиратского клада за бутылку предлагаю…

Спрятав монеты в карман, Ваддари начал инструктаж:

— Площадь Кастамира знаешь?

— Это где посередке озеро с тремя впадающими в него каналами?

— Она самая. Озеро круглое, полтораста ярдов в поперечнике, каналы впадают в него под углом 120 градусов — на «двенадцати», «четырех» и «восьми часах» по циферблату, если отсчитывать от ростральных колонн. Набережная озера не сплошная, а с лестницами, спускающимися к воде — по две на каждый промежуток между каналами, итого шесть. В семь вечера я должен быть на той из лестниц, что примыкает справа к «восьмичасовому» каналу, одетый в багровый плащ и шляпу с черным плюмажем. На одном из каналов появится наемная гондола — водное такси; гондольер посадит меня, ориентируясь по этим приметам, и дальше будет следовать моим указаниям. Я должен передвигаться от лестницы к лестнице, но не подряд, вдоль берега, а пересекая озеро: «семь часов» — «одиннадцать часов» — «три часа», и так далее. Картина понятная?

— Вполне.

— В это время дня движения по озеру практически нет; если появятся другие гондолы, я должен причалить и подождать, пока они скроются в каналах. Тангорн сойдет с одной из лестниц — если, разумеется, убедится, что опасности нет, — и подсядет в мою гондолу. Он будет переодет и загримирован; мы узнаем его, когда он вытащит из-за пазухи лиловый головной платок и дважды махнет им. Вот и все. Флаг тебе в руки, секретарь, счастливо оставаться.

Ваддари встал и двинулся к выходу из кофейни, где они встретились, мельком подумав на ходу: «Голову даю наотруб — обведет он их вокруг пальца…»

Капитан же, вернувшись к себе в посольство, первым делом заполнил бухгалтерскую ведомость на агентурные выплаты: 4 (прописью — четыре) дунгана. Хотел было записать «пять», но удержался: жадность фраера губит, а птичка (обратно же) по зернышку клюет — а сыта бывает… Ну что, подымать Дол-Амротский флаг? И отдать Тангорна прямо на блюдечке этому столичному горлохвату? «А вот хрен тебе за щеку, а не коронную операцию, — внезапно решился он. — Такой расклад, как сегодня, приходит на руки раз в жизни. Я захвачу его сам, а победителей не судят…» Тут ему припомнились на миг глаза Мангуста, и его вновь передернуло ознобом; а может, ну его?.. «Нет, — успокоил он себя, — дело верное, промашки быть не может: у меня есть точное время и место встречи, есть тридцать два оперативника и пять часов на подготовку — а за пять часов, помнится, солнцеликий Демиург аритан ухитрился создать Арду со всею ее требухой: воду с рыбами, воздух с птицами, землю со зверями, огонь с драконами и человека со всеми его мерзостями…»

ГЛАВА 43

Умбар, площадь Кастамнра Великого.

5 июня 3019 года

— Сколько вы насчитали, Джакузи?

— Тридцать два.

— А я вижу только дюжину…

— Мне не хотелось бы показывать их, тыкая пальцем…

— Господь с вами, голубчик! Все-таки вы оперативник, а я всего лишь аналитик, уж по этой-то части вам все карты в руки, — Альмандин покойно откинулся на спинку плетеного стула, смакуя вино; они сидели под полосатым тентом одного из маленьких открытых кафе на площади Кастамира, почти прямо под ростральной колонной, сплошь утыканной отрубленными носами гон-дорских кораблей, и лениво наблюдали за коловращением праздной вечерней толпы. — Что ж, если их и вправду тридцать два, то Марандил вывел на дело весь наличный состав резидентуры, кроме штатной охраны… Кстати, а нашего бенефицианта вы, часом, не видите?

Джакузи еще раз окинул взором заполненные публикой набережные округлого грязноватого озера. Благородные господа и морские офицеры, лоточники и накрашенные девки, уличные музыканты и гадальщицы, нищие-попрошайки и рыцари удачи… Сотрудников гондорской резидентуры он распознавал среди них мгновенно (хотя некоторые из них были замаскированы, надо отдать им должное, довольно удачно), но вот барона — к своему крайнему неудовольствию — обнаружить никак не мог. Разве только… Да нет, глупости.

— Похоже, его здесь нет. Он наверняка тоже засек этих ребят, плюнул и убрел себе на цыпочках.

— Да, профессионал именно так и поступил бы, — кивнул Альмандин. — Но барон будет действовать иначе… Хотите пари?

— Постойте-ка… — Вице-директор по оперативной работе озадаченно глянул на своего шефа. — Так вы что же — считаете Тангорна дилетантом?

— Не дилетантом, дорогой Джакузи, а любителем. Вам понятен этот нюанс?

— Признаться, не совсем…

— Профессионал — не тот, кто в совершенстве владеет техникой ремесла (с этим-то у него как раз полный порядок), а тот, кто, получив задание, всегда выдает конечный результат, невзирая ни на какие привходящие моменты… А барон — так уж случилось — никогда в жизни не служил за жалованье: он не связан ни присягою, ни умберто и привык к немыслимой роскоши — делать лишь то, что сам находит правильным. И если окажется, что приказ противоречит его представлениям о чести и совести, он просто не станет его выполнять, наплевав на последствия — и для себя лично, и для дела. Сами понимаете — такому человеку место не в разведслужбе, а в вендотенийских монастырях…

— Я, кажется, понимаю, что вы имеете в виду, — задумчиво кивнул Джакузи. — Барон живет в мире моральных стереотипов и запретов, немыслимых для нас с вами… Знаете, я тут освежал в памяти его досье и наткнулся на любопытный разговор — дружеская болтовня по пьяному делу. Его спросили — способен ли он при необходимости ударить женщину? Он некоторое время размышлял — причем явно всерьез, — а потом признался, что убить, может быть, и способен, но вот ударить — никогда, ни при каких обстоятельствах… Впрочем, его досье вообще смотрится весьма забавно — это, я вам доложу, не досье, а какое-то литературное обозрение: чуть ли не наполовину состоит из стихов и художественных переводов. Я еще тогда подумал, что такого полного собрания такато Тангорна, как у нас в Департаменте, нет нигде в мире…

— Жаль только, издать их можно будет не раньше, чем через сто двадцать лет — согласно закону о рассекречивают… Ага! Гондола… Ну так как — хотите пари, что он сейчас выкинет какой-нибудь безумный фортель и в итоге обведет всех этих ребят вокруг пальца?

— Я полагаю, нам с вами уместнее помолиться за его Удачу, а вернее сказать — за ошибку Марандила…

Маленькая трехместная гондола причалила у спускающейся к воде лестницы, чтобы принять на борт господина в багровом плаще и шляпе с черным плюмажем, а затем начала неспешно пересекать озеро. Тут на лице Джакузи появилось какое-то сонное выражение; он неторопливо извлек золоченый сангиновый карандашик, начертал несколько слов на салфетке, перевернул ее текстом вниз и со словами: «Ладно. Делайте ваши ставки…» передал карандаш Альмандину. Тот в свой черед сделал такую же запись, и теперь оба они безмолвно наблюдали за развитием мизансцены.

Гондола описала не вполне замкнутый треугольник и вернулась к лестнице, соседней с той, откуда начала свое движение. Место это было издавна облюбовано компанией прокаженных, закутанных в глухие полосатые балахоны, — они кормились здесь подаянием. «Холодная проказа» — болезнь смертельная и неизлечимая, однако в отличие от проказы «горячей» практически незаразная (ее можно подхватить, лишь если сам раздавишь одно из тех мелких кровянистых вздутий, которыми покрыты руки и лицо больного, или, к примеру, выпьешь с ним молока из одной кружки), а потому заболевших ею никогда не изгоняли из поселений; кхандские хакимиане даже почитали их за особо угодных Богу. День за днем эти скорбные фигуры, затянутые в свои полосатые саваны, безмолвно взывали к милосердию горожан и как бы напоминали им: сравните-ка это с тем, что кажется вам несчастьями в вашей обыденной жизни… Они были до того неподвижны, что казались просто неким архитектурным элементом вроде каменных кнехтов для швартовки гондол; поэтому когда одно из этих матерчатых изваянии вдруг встало и, чуть прихрамывая, двинулось к лестнице, стало ясно — вот оно, началось…

Прокаженный ступил на верхнюю ступеньку, и в руке его мелькнул извлеченный из рукава лиловый головной платок. В тот же миг компания зевак, толпившихся вокруг уличного фокусника — тот жонглировал тремя кинжалами ярдах в двадцати от лестницы, — распалась: двое рванули вправо и влево, отрезая человеку в балахоне пути к отступлению, а двое других и сам фокусник, расхватав порхавшие в воздухе клинки, ринулись прямиком к добыче. Вот тут-то и стало ясно, что человек малость не рассчитал: начал спускаться к воде, когда гондола была далековато — ярдах в пятнадцати от берега. Впрочем, он бы, наверное, все равно успел спрыгнуть в лодку и спастись, если бы не трусость пассажира в багровом плаще: тот, узрев трех вооруженных преследователей, перепугался настолько, что гондольер, повинуясь его панической жестикуляции, немедля начал отгребать прочь, бросив подельника на произвол судьбы. Человек в балахоне отчаянно заметался по нижней, уходящей в воду, ступеньке — спасения ждать было неоткуда. Парою секунд спустя его настигли «зеваки»: они мгновенно заломили ему руки за спину, а «жонглер» коротко, без замаха, врубил по печени и тут же, на возвратном движении, — ребром ладони по шее. Вот и все. «За задницу — и в конвертик»…

Однако когда «прокаженного» волоком вытащили с лестницы на набережную, вокруг сразу столпился возмущенный народ: к такому обращению с больными здесь как-то не привыкли. Двое случившихся поблизости хакимиан в желтых тюбетейках паломников незамедлительно вступились за «божьего человека», и возникший скандал стал плавно перерастать в драку. Люди Марандила со всех концов площади прорывались — плечом вперед — сквозь густеющую толпу к месту событий, а где-то в отдалении уже раздавалась скребущая по нервам трель полицейского свистка… Человек в багровом плаще тем временем высадился на берег за три лестницы от места свалки, отпустил гондолу и неторопливо двинулся прочь; по всему было видать, что судьба лжепрокаженного его не больно-то заботит.

— Ну, как вам представление, дорогой Джакузи?

— Превосходно. Положительно, в Тангорне погиб великий режиссер…

Выражение лица вице-директора по оперативной работе вроде бы ничуть не изменилось, однако Альмандин знал своего сотрудника много лет, а потому видел: страшное напряжение, в котором тот пребывал последние минут десять, утекло прочь, и в уголках его губ рождалась тень торжествующей улыбки. Что ж, это и его победа тоже… Джакузи тем временем остановил спешащего мимо официанта:

— Друг мой, бутылку нурнонского!

— Не боишься спугнуть фарт?

— Ничуть. Все уже позади, и Марандил теперь, считай, у нас в кармане.

Ожидая нурнонское, они с любопытством наблюдали за тем, как развиваются события на набережной. Потасовка там внезапно прекратилась (хотя гвалт, пожалуй, даже усилился), и на месте свалки как-то само собою возникло пустое пространство, посреди которого лежал человек в балахоне, тщетно пытающийся привстать на четвереньки. «Зеваки» и «жонглер» между тем полностью утратили интерес к своей жертве: они не только выпустили ее из рук, но и резко попятились назад, в толпу; правый разглядывал свои ладони, и на лице его был ужас.

— Видите, шеф, до ребят наконец дошло, что прокаженный-то — самый настоящий! А это ведь не тот случай, когда уместно выражение «лучше поздно, чем никогда»… Хватая его, они наверняка раздавили кучу гнойничков на руках и по уши перемазались сукровицей, так что теперь вся троица — покойники… Реагируют весьма эмоционально, но мне трудно их осуждать… Узнать, что жить тебе осталось (если это можно назвать жизнью) несколько месяцев, — довольно яркая новость, тут трудно сохранить невозмутимость.

— Прокаженный, надо полагать не остался в накладе?

— Уж это наверняка! Думаю, каждый из полученных тумаков принес ему не меньше, чем кастамирку: Тангорн не из тех недоумков, что норовят сэкономить на мелочах… Как это называют у них, на Севере «на дерьме сметану собирать», да?

Когда нурнонское золотистыми ключами вскипело в бокалах, Джакузи нахально (сегодня имел полное на то право) спросил: «Кто платит?» Альмандин согласно кивнул и перевернул свою салфетку, потом сравнил обе записи и честно признал: «Придется мне». На его салфетке было единственное слово — «Гондольер», а у вице-директора по оперативной работе значилось: «Гондольер — Т. На берегу будет акция прикрытия».

ГЛАВА 44

Когда на набережной затихли последние отголоски скандала, а прокаженный занял свое привычное место, Альмандин с любопытством спросил:

— Слушай, если бы на месте этого болвана Марандила был ты… Я не спрашиваю: сумел ли бы ты взять барона (такой вопрос оскорбителен), но мне интересно — сколько человек бы тебе понадобилось? Против ихних тридцати двух?..

Джакузи с полминуты что-то прикидывал, озирая набережные, а потом вынес свой вердикт:

— Трое. Причем совершенно не обязательны суперфехтовальщики или мастера рукопашного боя; надо только, чтобы они умели — хотя бы по минимуму — работать с метательной шелковой сетью. Видите — все три здешних канала впадают в озеро под низенькими мостами: их просвет — явно меньше десяти футов. Ставлю на каждый по человеку: то, что объект захвата — гондольер, вполне очевидно, но в любом случае у нас была бы система сигнализации… Когда он проплывает под мостиком, оперативник роняет сверху сеть, дальше — прыжок вниз, прямо в гондолу, и укол иглою, смазанной соком манцениллы… Вы были абсолютно правы, шеф: эта его затея — совершеннейшая авантюра, расчет на дурака. Отвлекающий маневр с прокаженным был очень неплох, но это не меняет сути дела… Ни один профессионал не стал бы так совать голову в петлю. Он действительно всего лишь любитель — хотя и блестящий, и удачливый; ему повезет раз, повезет другой, но на третий он таки свернет себе шею…

— Глянь-ка, — прервал его Альмандин, указывая взглядом на противоположный конец площади, — наш несравненный Ваддари уже берет бедного Марандила своею грубой пятерней за всякие нежные места… Ну, этот точно своего не упустит! Кстати — вербовать капитана ты пойдешь сам или пошлешь кого-нибудь из своих людей?

…Кафе было точно таким же, как то, где сидели руководители ДСД — те же плетеные стулья, тот же полосатый тент, — только вот обстановка за столиком была куда менее праздничной. Гондорский резидент — тот просто пребывал в прострации: не отрывая глаз от лежащего на скатерти жетона — «Каранир, сержант тайной стражи Его Величества Элессара Эльфинита», — он лишь тупо кивал вслед фразам, которые ронял Ваддари:

— …Так вот, барон сегодня просто проверял — обознались вы тогда, в «Морском коньке», или ловите именно его. Теперь картина ясна, и он передает вам этот жетон, а на словах вот что — дословно: «Я вас не трогал, но если хотите войны — получайте войну. И раз вам мало семи покойников, я открою охоту на ваших людей по всему Умбару; вы еще увидите, что это такое — мастер-одиночка против оравы отожравшихся бездельников». Впрочем, это все ваши с ним разборки, они меня не колышат. А у нас с вами есть свое дельце…

— Какое еще дельце? — Марандилу, похоже, было уже все равно. Даже его гориллы, торчавшие для подстраховки за дальним столиком, видели, что с боссом неладно.

— Очень простое. Если Тангорн на связь со мною просто не вышел, это полбеды. А вот если вышел, но вы все лопухнулись и не просекли фишку насчет гондольера — это уже совсем другой компот. Не знаю как голову, но офицерские шнуры-то за такой прокол точно снимут… Мне сейчас надо писать отчет по встрече — Тангорново письмо пришло в полицию с обычной почтой и зарегистрировано канцелярией… А ну, кончай дурака валять! Я те щас посигналю гориллам! Я ведь тут тоже не один… Думаешь — убрал меня, и с концами?.. Вот так… сел спокойно… Что у вас, на Севере, за привычка — отнимать силой то, что тебе предлагают купить? Мне ведь, для моего отчета, абсолютно по хрену — кто там правил гондолой… Ну, чего молчишь?

— Не понял…

— Ты, парень, чего-то с горя совсем поглупел. Все просто, как апельсин: пять дунганов — и никакого гондольера не было. То есть был, конечно, но не Тангорн. Стоит твой капитанский жетон пяти дунганов, как ты полагаешь?

…Когда инспектор добрался до своей неуютной холостяцкой квартиры, он уже успел обмозговать предложение Тангорна. Конечно же, барон пошел на сегодняшний отчаянный риск вовсе не затем, чтобы отправить на тот свет трех гондорских оперативников и официально объявить Марандилу: «Иду на вы!» Настоящей целью его, как ни странно, было просто встретиться с Ваддари, чтобы подрядить того для некой деликатной работы. Работа предвиделась не особо сложная (срок, правда, маловат — неделя), но зато предельно опасная: любая оплошность приведет инспектора прямиком в провонявший кровью, горелым мясом и предсмертной рвотой подвал на Приморской, 12. В случае же успеха барон готов раскошелиться на сто пятьдесят дунганов — жалованье комиссара полиции за двенадцать лет беспорочной службы. Ваддари прикинул цену риска и счел дело стоящим; он никогда не был трусом и, раз взявшись за работу, всегда доводил ее до конца.

— Судя по вашему виду, дорогой Джакузи, вас можно поздравить с победой.

— Это было даже легче, чем я ожидал, — он сломался моментально. «Если мы доведем до сведения минас-тиритского Центра историю об улизнувшем гондольере, то выяснится, что вы дважды держали Тангорна в руках и дважды упускали. Ни один контрразведчик не поверит в такие совпадения. «Вы работаете с бароном на пару и при этом, прикрывая сообщника, хладнокровно убили семерых подчиненных» — вот как это все будет выглядеть на следствии. Вас отправят в подвал, выбьют признания о работе на Эмин-Арнен, а затем ликвидируют». Эта логическая цепочка показалась ему безупречной, и он подписал агентурное обязательство. Так что пускай Макариони форсирует работы в Барангаре — гондорская резидентура ослепла и оглохла… А знаете, что он потребовал в качестве платы? Оказывается, сейчас у них в Умбаре, помимо Марандиловых людей, работает спецкоманда, подчиненая непосредственно Центру…

— Та-а-ак…

— Барангаром эти ребята, по счастью, не занимаются — они зачем-то ловят Тангорна, отстранив от этого дела местную резидентуру. Командует ими некий лейтенант по кличке Мангуст, имеющий мандат категории «Г»; по утверждению Марандила — профессионал высочайшего класса…

— Весьма интересно…

— Марандил нарушил прямой его приказ — забыть о существовании барона, и может быть арестован, едва лишь сообщение об этом дойдет до лейтенанта. Так вот, капитан желает — «во избежание…» — нашими руками ликвидировать этого самого Мангуста и его людей. Я нахожу просьбу вполне резонной: мы ведь теперь должны оберегать этого мерзавца как зеницу ока — по крайней мере до начала «Сирокко». Одним словом, шеф, не миновать вам запрашивать санкцию генерального прокурора. Наш дражайший Альмаран — большой законник и вечно подымает несусветную вонь по поводу ликвидации, но здесь он должен пойти нам навстречу…

— А ты не боишься, что он задаст себе вопрос: человек, санкционировавший убийство кадрового офицера гондорской разведки, — долго ли он после этого проживет и какой смертью умрет?

— Альмаран — чистоплюй и крючкотвор, но отнюдь не трус; помните дело Аррено, когда он наплевал и на угрозы, и на ходатайства двух сенаторов и отправил-таки на виселицу троих главарей заморро? А в случае с Мангустом все предельно ясно: нелегал, в Умбар прибыл по подложным документам, сам готовит похищение и убийство… Нет, тут не должно возникнуть проблем.

— Верно: с этого конца не должно; настоящая проблема в том, что этих ребят еще надо найти…

— Найдем! — несколько беспечно отозвался вице-директор по оперативной работе. — В этом городе пока еще все-таки мы хозяева. Разыскать Тангорна вопрос одного-двух дней, а на эту наживку поймаем и тех, кто за ним охотится.

— Ну-ну..

…Альмандиново «ну-ну…» оказалось пророческим. Оперативники ДСД обшарили Умбар, что называется, от киля до клотика, но не обнаружили ни Мангуста, ни Тангорна: оба лейтенанта как в воду канули… А впрочем — почему «как»? На четвертый день поисков стало совершенно ясно: обоих разыскиваемых в городе нет и скорее всего тело барона покоится на дне одного из каналов, а Мангуст уже сошел на берег где-нибудь в Пеларгире, дабы отрапортовать об успешно выполненном задании… Да и хрен бы с ними с обоими — опасность для Марандила миновала, а лезть в эти гондорско-итилиенские разборки нет решительно никакого резона.

Самое интересное: заключение умбарской секретной службы о том, что Тангорна нет в городе, в точности соответствовало истине. Барон к тому времени давно уже пребывал на борту зафрахтованной им фелюги «Летучая рыбка», которая все эти дни пролежала в дрейфе милях в десяти от побережья на траверзе мыса Джуринджой — южнее Умбара, поодаль от основных морских путей. Три контрабандиста, составляющие экипаж фелюги — Дядюшка Сарракеш с парою своих «племянничков» — находили подобное времяпрепровождение странным, однако мнение свое держали при себе, здраво полагая: человек, выложивший полсотни дунганов за трехнедельный фрахт, вправе рассчитывать, чтобы ему не докучали расспросами и советами. Даже если они ненароком влипли в какое-то грандиозное дело типа прошлогоднего налета на золотой транспорт республиканского казначейства, их дунганы стоят такого риска; впрочем, пассажир мало походил на делового, хотя и явился с рекомендацией самого Хромого Виттано, коего щутейно (и, естественно, за глаза) величали «Князем Хармианским». Прошлой ночью, с двенадцатого на тринадцатое, экипажу наконец-то выпал случай продемонстрировать работодателю свои профессиональные навыки. «Летучая рыбка» под самым носом у быстроходных галер береговой охраны проскользнула в кружево шхер, обрамляющих закатный край Хармианской бухты; в одном неприметном заливчике они приняли — после обычного в таких случаях обмена сигналами — почту для барона, а затем вновь отошли за Джуринджой.

Одно письмо было от Ваддари. Инспектор сообщал, что задание выполнено: он установил адреса двух конспиративных квартир, которыми владеет в городе гондорская резидентура, и собрал полную информацию об их содержателях и о системе охраны. А вот по второй позиции (как, впрочем, и предвидел Тангорн) вышел полный голяк: все лица, имевшие отношение к истории с кораблями для Арагорна, либо умерли — в результате скоропостижных хворей и несчастных случаев, — либо напрочь потеряли память, а все документы портовой канцелярии оказались переправленными (без сколь-нибудь заметных подчисток) за много лет; короче, выходило, будто уймы умбарских кораблей вроде как вовсе не существовало в природе. Дальше — больше; так, оба прощупанных на сей предмет сенатора в один голос утверждали, что сами-то они запамятовали подробности того заседания, когда решено было выступить на стороне Гондора в Войне Кольца, но все это наверняка можно отыскать в протоколах Сената от двадцать девятого февраля; попытки же напомнить отцам-законодателям, что нынешний год — не високосный, воспринимались ими как глупая шутка. От всей этой истории за милю воняло какой-то зловещей чертовщиной, и Тангорн от души одобрил решение Ваддари не засвечиваться на интересе к этой корабельной афере — дабы не навлечь на себя очередной несчастный случай.

Тем большую цену приобретало второе сообщение — сведения, собранные за это время Элвис и переправленные через того же Ваддари и, далее, через людей Виттано. Она переговорила со множеством своих приятелей из художественных и деловых кругов; тема разговоров была вполне невинной и не должна была насторожить тех, кто мог бы пасти ее в эти дни — и по линии ДСД, и по линии Приморской, 12. Наиболее важная информация, как водится, совершенно открыто лежала на самом видном месте; картина же вырисовывалась весьма занятная…

Примерно три года назад, когда на севере стала разгораться война, среди умбарской молодежи внезапно возникло повальное увлечение эльфами. Для тех, кто попроще, дело ограничилось модой на эльфийскую символику и песнопения, а вот вниманию персон более взыскательных была предложена целая идеология. Идеология эта — по крайней мере в изложении Элвис — выглядела как дичайшая смесь из учений кхандских дервишей («Ничего не иметь, ничего не желать, ничего не бояться») и мордорских анархистов (переустройство общества на основах абсолютной личной свободы и социального равенства), приправленная буколическими бреднями о «всеобщем единении с Природой». Можно только диву даваться — как могли клюнуть на такую незатейливую мякину юные умбарские интеллектуалы, но ведь клевали же, черт побери, да еще как клевали! Более того — через небольшое время оказалось, что не разделять подобные взгляды просто неприлично и даже опасно: лица, имевшие несчастье высказать о них иное мнение, нежели восторг и умиление, стали подвергаться остракизму и откровенной травле — «дети всегда жестоки»…

А спустя год все кончилось — столь же внезапно, как и началось. От всего движения (а это, вне всякого сомнения, было организованное движение) осталась лишь художественная школа эльфинаров — весьма любопытный, надо заметить, вариант примитивизма — да еще с десяток полоумных гуру, вдохновенно проповедующих скорое обращение всего Средиземья в Зачарованные леса; главным их занятием, впрочем, было всячески поносить друг дружку и трахать обкурившихся травкою малолеток из числа своей паствы… Серьезные молодые люди от всех этих игр отошли совершенно и вернулись в лоно своих семей, с коими больше года как пребывали в полном расплеве. Объяснения их не блистали разнообразием — от «лукавый попутал» до «кто в юности не был революционером — лишен сердца, а кто потом не стал консерватором — лишен мозгов»; впрочем, нужны ли какие-то особые объяснения родителям, вновь обретшим возможность лицезреть любимое чадо за семейным столом? Все это можно было бы счесть ерундой, не заслуживающей специального внимания (мало ли какие поветрия случаются в молодежной среде — перебесились, и ладно), если бы не одно обстоятельство.

Дело в том, что вернувшиеся, — а среди них были и отпрыски знатнейших родов Республики — все как один прониклись необычайным рвением к государственной службе, чего в среде «золотой молодежи» сроду не наблюдалось. Превращение полубогемного мечтателя или светского шалопая в образцового чиновника вообще смотрится весьма странно, а когда такие случаи начинают исчисляться десятками и сотнями, в этом проглядывает нечто настораживающее. Если же добавить, что за прошедшие два года все они сделали фантастическую карьеру (демонстрируя при этом изумительную спайку и взаимовыручку — куда там членам заморро) и изрядно поднялись ввысь по административной лестнице, то картина выходила просто-таки пугающая. Не было ни малейших сомнений: по прошествии семи-восьми лет именно эти ребята займут ключевые посты во всех умбарских ведомствах — от МИДа до Адмиралтейства, от казначейства до секретной службы — и абсолютно бескровно, не нарушая никаких законов, получат в свои руки все рычаги реальной власти в Республике. Самое же фантастическое — никому в Умбаре до этого не было дела, разве только какой-нибудь престарелый маразматик из столоначальников растроганно прошамкает: «Вот ругаем мы нашу молодежь, а она, оказывается, ого-го!.. Орлы! На благо Отечества…»

…Тангорн отложил составленный Элвис список из примерно трех десятков вернувшихся и в глубокой задумчивости наблюдал теперь за чайкой, неотступно следовавшей за кормою «Летучей рыбки». Она совершенно неподвижно висела в голубой ветреной бездне, напоминая собою галочку на полях; ту самую галочку, коей надлежит сейчас пометить одно из имен в списке — того, с кем предстоит работать. И дело тут не в трудностях конкретного выбора; печаль состояла в том, что ребята эти — исходя из того немногого, что ему удалось узнать, — были ему по-настоящему симпатичны. Идеалисты-бессребреники, чья честность сравнима только с их же наивностью… К сожалению, втолковать им, что в самом Лориене (в настоящем, а не в том, что выстроен их юношеским воображением), насколько можно судить, ни свободой, ни бессословным равенством даже не пахнет и что взрастившая их — на свою голову — «продажная прогнившая псевдодемократия» все-таки имеет ряд преимуществ перед теократической диктатурой, не представлялось возможным.

Итак, он ищет самых симпатичных и, может быть, самых близких ему по духу людей Умбара.

Он ищет их, чтобы убить.

Как там говаривал Халаддин? «Оправдывает ли цель средства — задача в общем виде нерешаемая»…

ГЛАВА 45

Умбар, улица Фонарная.

Ночь с 14 на 15 июня 3019 года

Умбарцы в один голос утверждают, что человек, не видавший Большого Карнавала, не видел вообще ничего в этой жизни; звучит, наверное, излишне категорично — однако основания для того имеются… Дело тут вовсе не в красоте ночных фейерверков и костюмированных шествий, хотя они великолепны и сами по себе: неизмеримо важнее иное. Второе воскресенье июня — день, когда разлетаются в пыль все сословные перегородки общества: уличные девки обращаются в благородных барышень, а барышни — в девок, пара же комедиантов, которые представляют в лицах анекдот из жизни славящихся своим тупоумием горцев Полуострова, запросто могут оказаться на поверку один сенатором, а второй — членом гильдии нищих; это день, когда время обращается вспять и всякий может заново обрести свою восхитительно легкомысленную юность — как теплые ласковые губы незнакомой девушки в черной полумаске, которую ты похитил в танцевальном вихре у ее предыдущего кавалера: день, когда наживаться грешно, а воровать — западло. В этот день всем дозволяется все — кроме одного-единственного: нарушать инкогнито партнера…

В этом смысле действия пары благородных господ, отставших от увитого серпантином хоровода, который под треск петард удалялся вдоль Фонарной улицы от места ее пересечения с Мятным переулком, следует признать предосудительными — хотя совершались оные действия, похоже, с самыми благими намерениями. Эти двое — один в разноцветном трико циркового гимнаста, другой с головы до ног увешанный бубенчиками шута — склонились над лежащим на земле человеком, одетым в сине-золотой плащ звездочета. Они не слишком умело пытались привести того в чувство («Эй, мужик, ты че?»), снявши с него при этом серебристую маску; чувствовалось, что и сами «спасатели» едва стоят на ногах.

Тут из переулка навстречу им выпорхнула щебечущая стайка из трех девушек в домино разного цвета.

— Кавалеры, кавалеры! — загомонили они, хлопая в ладоши. — И как раз по штуке на каждую! Чур, гимнаст мой! Пойдешь со мною, красавчик?

— Легче на поворотах, подруги, — отмахнулся тот. — Видите — нашего третьего кореша чего-то совсем развезло…

— Бедненький… Перебрал, да?

— Без понятия. Так вроде классно выступал в хороводе и вдруг ни с того ни с сего оп-па — и уже в дровах. Вроде и пил-то немного…

— А если я верну его к жизни поцелуем? — кокетливо проворковало синее домино.

— Сделай одолжение, крошка! — ухмыльнулся шут — Может, проблюется — оно знаешь как пользительно…

— Фу, какие вы… — обиделась девушка.

— Ладно, красотки, не дуйтесь как мыши на крупу, — примирительно рассмеялся гимнаст и твердою рукой приобнял бордовое домино несколько ниже талии (за что был немедленно вознагражден томным: «Ах, нахал!..») — Все вы, девицы, совершеннейшая прелесть, мы вас любим до умопомрачения, и все такое… Выпить нету? Жалко… Тогда сейчас сделаем как — вы двигайте по Мятному на набережную, там возьмите на лотках нурнонского на всю нашу компанию, — с этими словами он протянул девушке кошелек, набитый мелким серебром, — а главное — забейте местечко поближе к музыкантам. А мы вас нагоним через пять минут — только оттащим эту пьянь зеленую во-он в тот скверик, пускай подремлет на травке… Вот же, блин, навязался на нашу голову!..

А когда девушки, звонко цокая каблучками по брусчатке, скрылись в переулке, шут, будто бы еще не веря себе, покрутил головою и перевел дух:

— Уф-ф! Я уж решил — все, придется их мочить…

— Да, я знаю — ты у нас любитель простых и быстрых решений, — проворчал гимнаст, — за тобою гляди в оба… А вот куда б мы тут три трупа девали — это в твою умную голову не приходило?

— Ума не приложу, — честно развел руками тот. — Ну дык что, командир? Вроде как проехали?

— Не факт. Так что мочить — не мочить, но вот потопать за ними следует… Хрен его знает, что за девки, хотя на прикрытие не похоже. Двигай-ка следом за ними на набережную, и если что — немедленно назад.

— А вы? В одиночку-то…

— Манценилла — штука верная, парень оклемается не раньше, чем через час. Подсоби-ка взвалить его на загривок, — с этими словами гимнаст опустился на колено рядом с неподвижным звездочетом, — а уж сотню ярдов до нашего крылечка я как-нибудь сам осилю.

…Звездочет всплывал из своего наркотического оцепенения медленно и тяжко; однако едва лишь он начинал подавать признаки жизни, как ему зажали ноздри и влили в раскрывшийся рот флакон стимулятора на основе колы — время уже поджимало, надо было поторапливаться с допросом. Он мучительно закашлялся (часть обжигающей жидкости попала не в то горло) и открыл глаза: с первого же взгляда он понял, куда попал, — да и чего тут было не понять… Помещение без окон (но скорее все же цокольный этаж, чем подвал), двое в карнавальных костюмах — циркового гимнаста и шута; постой-ка… ну да — они же отплясывали вместе с ним в одном хороводе, а потом — точно! — именно этот гимнаст и дал ему глотнуть вина из стеклянной фляги с выдавленными на ней веселыми дальневосходными дракончиками… Хорошее вино — только вот с пары глотков вырубаешься напрочь, а потом оказываешься неведомо где, и руки твои уже наглухо примотаны к подлокотникам кресла, а на табурете перед тобою красуется жестяной тазик с инструментами, при одном взгляде на которые все внутренности как будто окунаются в ледяную слизь… Но как же так — он ведь точно помнит, что гимнаст и сам отхлебывал вино из той фляги… Противоядие?.. А, черт, какая теперь разница, важно — кто они такие… Департамент? Или все же Приморская, 12? Он перевел взгляд на озаряемое багровыми отблесками лицо шута, который деловито шуровал в угольях, заполняющих большую напольную жаровню, и его передернуло ознобом — да так, что едва не свело мышцы между лопаток.

— Господин Альгали, младший секретарь МИД, если я не ошибаюсь? — нарушил молчание гимнаст: он сидел чуть в отдалении, внимательно разглядывая своего пленника.

— Не ошибаетесь. С кем имею честь? — Тот, похоже, уже овладел собою и внешне не выказывал страха — одно лишь удивление.

— Мое имя вам все равно ничего не скажет. Я представляю тайную стражу Воссоединенного Королевства и надеюсь на сотрудничество с вами. Здесь, конечно, обстановка не столь роскошная, как на Приморской, 12, но подвал мало чем уступит тамошнему…

— Странные у вас методы вербовки агентуры, право слово, — пожал плечами Альгали, и в глазах его промелькнуло что-то вроде облегчения. — Пора бы уж вам понять: здесь, на Юге, любую вещь проще купить, нежели отнимать силой. Вы хотите заполучить меня в свою сеть? Да сколько угодно! Чего ради было устраивать этот идиотский спектакль?

— Спектакль вовсе не так уж глуп, как может показаться. Нам ведь нужны не документы по обстановке в Кханде, к коим вы имеете доступ по службе, а нечто совсем иное.

— Не понял… — озадаченно приподнял бровь секретарь.

— Да ладно осину-то гнуть! Все ты уже понял, если не дурак… Нам нужна эльфийская сеть, в которой ты состоишь, — имена, явки, пароли. Ну?!!

— Эльфийская сеть? Да вы чего, ребята, кокнара нанюхались? — небрежно хмыкнул Альгали — пожалуй, чуть более небрежно, чем следовало бы по обстановке.

— А теперь послушай меня — только очень внимательно. Прибегать в нашей беседе ко всему этому, — гимнаст широким жестом обвел тазик и жаровню, — мне страсть как не хочется. Вариантов тут два. Либо ты сам выкладываешь все, что тебе известно, после чего возвращаешься домой и дальше спокойно работаешь на нас. Либо ты опять-таки выкладываешь все — но уже с нашей помощью, — тут он опять кивнул на жаровню, — и тогда ты отсюда уже не выйдешь: видок у тебя после этого будет сам понимаешь какой, зачем лишний раз травмировать чувства твоих эльфийских дружков? Мне больше нравится первый вариант, а как тебе?..

— Мне тоже. Только вот сказать мне все равно нечего — что так, что эдак. Вы промахнулись — я просто не тот, кто вам нужен.

— Это твое последнее слово? Я имею в виду — последнее до того, как мы начнем?

— Да. Это ошибка — я и слыхом не слыхивал ни про какую эльфийскую сеть.

— А вот тут ты прокололся, парень. — Голос гимнаста рассыпался удовлетворенным смешком. — Понимаешь, будь ты нормальным умбарским чиновником, так ты бы сейчас бился в истерике, умываясь соплями, либо начал тут же сочинять эту самую сеть из головы. Мы, конечно, отлавливали бы тебя на вранье, ты начинал бы плести сызнова… А ты отчего-то даже не пытаешься потянуть время. Так что если у меня и были сомнения насчет тебя — теперь все ясно. Имеешь что возразить?

Альгали молчал — говорить было не о чем и незачем. А главное — на него снизошла неведомо откуда странная безмятежность. Сила, частичкою которой он себя сознавал, пришла ему на помощь; он почти физически ощутил ее присутствие — будто бы прикосновение теплых материнских ладоней: «Потерпи, сынок! Надо потерпеть — это будет совсем недолго и не так уж страшно… Не бойся, я здесь, с тобой!» И — удивительное дело — незримое присутствие этой силы не укрылось и от гимнаста; ему хватило одного лишь взгляда на отрешенную улыбку Альгали, чтобы безошибочно понять: все! — ускользнул, гад, протек между пальцев. Теперь тот уже не в его власти, дальше можно делать с ним все что угодно — умрет, не проронив ни слова. Такое случается; нечасто, но случается… И тогда он просто ударил по лицу привязанного к креслу человека, вложив в этот удар всю свою ярость: «А, сволочь, подстилка ты эльфийская!!!» — расписавшись в полном своем поражении.

— «Эльфийская подстилка?» Как интересно!..

Никто и не заметил, как в дверь проскользнул четвертый ряженый, в костюме разбойника-маштанга. Впрочем, маштангов меч был явно не маскарадных достоинств: обрушившись рукоятью на темечко гимнаста, он разом выключил того из дальнейших событий. Шут тем временем успел отскочить в сторону и обнажить свой клинок, но это ему мало чем помогло: слишком уж разным был класс фехтовальщиков, так что гостю не понадобилось и десяти секунд, чтобы длинным диагональным выпадом вспороть грудь хозяина — так, что брызнувшая во все стороны кровь попала и на звездочета. Аккуратно обтерев лезвие меча подобранной с полу тряпкой, маштанг с хмурым удивлением разглядывал пленника:

— Насколько я понимаю, прекрасный сэр, эти ребята лепили вам принадлежность к эльфийскому подполью. Это так?

ГЛАВА 46

— Не понимаю, о чем вы говорите. — Дикция Альгали оставляла желать лучшего: он сейчас ощупывал языком шатающиеся зубы, пытаясь оценить масштабы урона.

— Черт побери, юноша, я ведь не полный дурак, чтобы спрашивать — принадлежите ли вы к подполью! Я спрашиваю — чего от вас хотели люди из тайной стражи Арагорна?

Альгали молчал, пытаясь разобраться в ситуации. Все это отчетливо смахивало на скверный спектакль, где отважный избавитель («весь в белом») является из каминной трубы аккурат в тот самый миг, когда принцесса уже угодила в волосатые лапы главаря разбойников, но лишиться невинности странным образом еще не успела… Точнее — смахивало бы, кабы не ряд обстоятельств: меч, которым маштанг разрезал к тому времени стягивающие его ремни, был самым настоящим, удар, нанесенный этим мечом в грудь шута, был — судя по звуку — тоже настоящим, а кровь, капли которой Альгали отер со своей правой щеки, была действительно кровью, а не клюквенным соком… В общем, похоже, он и в самом деле ненароком угодил в чью-то чужую разборку: ну что ж — хуже, чем было, не будет.

— Кстати, меня зовут барон Тангорн. А как ваше имя, прелестное дитя?

— Альгали, младший секретарь МИД, к вашим услугам.

— Очень приятно. Так вот, давайте разберем ситуацию. Мое появление в этом особняке смотрится как несомненный «рояль в кустах» — такие совпадения могут случаться только в книжках, так что я кажусь вам персонажем до крайности подозрительным…

— О, отчего же — я чрезвычайно признателен вам, барон, — с преувеличенной церемонностью поклонился Альгали. — Если бы не ваше благородное вмешательство, меня наверняка ждал бы довольно скверный конец. Эти люди, верите ли, вбили себе в голову, будто я состою в какой-то эльфийской организации…

— А теперь давайте поглядим на все это с моей точки зрения. Я — уж извините — буду исходить из того, что мои гондорские коллеги не ошиблись… И попрошу меня не перебивать! — Туг в голосе маштанга отчетливо звякнул командный металл. — Итак, я прибыл в Умбар из Итилиена со специальной миссией: установить контакт с эльфами и довести до их сведения некую жизненно важную информацию — понятное дело, не задаром. К сожалению, о моей миссии стало известно Арагорну, который желает воспрепятствовать передаче этих сведений — для него это тоже вопрос жизни и смерти. Его тайная стража начала за мною охоту. Третьего числа они пытались взять меня в таверне «Морской конек», и с той поры мы с ними играем в кошки-мышки по всему городу: правда, по ходу игры мышка вдруг обернулась скорпионом — им эти развлечения обошлись в семь покойников… да считая этого, — он небрежно кивнул в направлении шута, — уже восемь… Так вот, нынче вечером я наконец-то нащупал одну из их конспиративных квартир, Фонарная, 4; натурально, наношу им визит. И что же является моим очам? Люди из тайной стражи самозабвенно, начисто забыв о внешней охране особняка, допрашивают человека якобы из эльфийской сети — той самой сети, выход на которую я безуспешно ищу вот уже две недели… Так как там насчет «роялей в кустах»? И которое из двух наших «совпадений» смотрится более подозрительным?

— Ну, если рассуждать теоретически…

— О, разумеется, теоретически! Мы ведь договорились, что ваша принадлежность к эльфийской сети — не более чем условное допущение… Так вот, я, несмотря ни на что, склонен верить в вашу историю; если честно — мне просто не из чего выбирать. Для начала вам необходимо спрятаться…

— И не подумаю даже! Мне эти ваши шпионские игры…

— Слушай, ты что — идиот? Раз уж ты попал в поле зрения людей с Приморской, 12, — все, полный привет! Ты докажешь им свою непричастность к эльфийской сети, лишь умерев под пыткой; тогда они разведут руками и скажут: «Это ж надо — обознались…» Так что, даже если ты и вправду ни сном ни духом, ищи щелку, где отсидеться; и я — заметь — совершенно не склонен вникать в твои проблемы и предлагать тебе собственные захоронки… А вот если ты из эльфийского подполья, тебе после такого «чудесного освобождения» предстоит долго и муторно объясняться с вашей собственной службой безопасности — или как она там у вас называется. Тогда ты просто изложишь им все, чему был свидетелем, и скажешь следующее: барон Тангорн из Итилиена ищет связь с Эландаром…

— Впервые слышу такое имя.

— А ты и не мог его слышать — тебе это не по чину. Так вот, если твое начальство сочтет дело стоящим, жду тебя в семь вечера по пятницам в ресторане «Зеленая макрель». Но обязательно передай: я не стану иметь дело ни с кем, кроме самого Эландара, — шестерки меня не устраивают.

А когда маштанг вывел звездочета на крылечко особняка, в ночь, пронизанную вспышками карнавальных фейерверков, он напоследок остановил своего подопечного:

— Обожди. Во-первых, запомни дом, номер и все такое — это, поверь, тебе пригодится. Во-вторых… Когда я выясню у этого самого гимнаста, каким образом Приморская, 12, вышла на младшего секретаря МИД Альгали, я запечатаю его письменные показания в пакет, который будет ждать тебя в Хармианской слободе, в доме Мамаши Мадино… Ну ладно, парень, двигай, а я пошел беседовать с нашим общим приятелем — пока там угольки в жаровне не совсем остыли…

Не похоже было, однако, чтобы младший секретарь всерьез проникся предостережениями маштанга. Он некоторое время слонялся по ночным улицам (надо полагать — пытался «обнаружить слежку»; смех, да и только!), а потом зашел в бар «Падучая звезда», издавна облюбованный всякого рода артистической и прибогемной публикой; там и всегда-то было шумно, а уж в карнавальную ночь было просто не протолкнуться. Здесь, на свету, сразу стало видно, что пережитое приключение не прошло для Альгали даром: у него, например, заметно дрожали руки. Ожидая у стойки, пока бармен смешает ему «Незабудку» — сложный коктейль из одиннадцати компонентов, — он механически складывал столбик из монеток, но пальцы не слушались и столбик дважды обрушивался; поглядевший на эти архитектурные экзерсисы бармен крякнул и отставил коктейль в сторонку:

«Давай-ка я тебе, парень, стакан рома нацежу — так-то оно будет лучше…» Пару часов он прокемарил в уголке, не вступая ни с кем ни в какие разговоры; затем вдруг заказал себе второй коктейль, после чего выбрался наружу и переулками вышел на совершенно безлюдный в этот предрассветный час мост Исполненных желаний. И исчез.

Если кто-то следил за Альгали, он наверняка помянул бы на этом месте нечистую силу: только что вот был человек — и нету… В принципе можно допустить, например, прыжок в проходящую под мостом гондолу, однако висячий мост Исполненных желаний имеет пролет в тридцать футов высотой; вряд ли МИДовский клерк способен на такого рода цирковые эскапады, да и синхронизация действий тут должна быть просто запредельная — а откуда ей взяться?.. Впрочем, все прочие варианты объяснения были ничуть не менее фантастичны; можно, конечно, многозначительно произнести: «Эльфийская магия!» — однако навряд ли эти слова что-нибудь объясняют: короче говоря, каким именно образом Альгали добрался до неприметного рыбацкого домика на берегу Барангарской бухты, осталось загадкой.

По прошествии пары часов он стоял посреди хижины, совершенно раздетый, раскинув руки и закрыв глаза. Тоненькая черноволосая девушка, чем-то похожая на печальную птичку вивино, медленно, почти не касаясь, вела раскрытые ладони вдоль спины Альгали. Обследовав таким образом все его тело, девушка отрицательно покачала головой: «Все чисто, никакой магической пыли».

— Спасибо тебе, маленькая! — У человека, что сидел в углу на рассохшемся бочонке, было жесткое, спокойное лицо капитана, стоящего на сотрясаемом штормом мостике. — Устала?

— Не так чтобы очень. — Она пыталась улыбнуться, но улыбка вышла совсем уж бледной.

— Отдохни с часок…

— Я не устала, правда!

— Отдыхай. Это приказ. Потом еще раз проверишь его одежду — каждую нитку: я все же опасаюсь, что ему всадили «маячок»… Ну а ты что скажешь? — обернулся он к парню в карнавальном костюме летучей мыши.

— Контрнаблюдение слежки не выявило — по крайней мере от «Падучей звезды» до моста. Я прошел следом за ним (так и так надо было отвязать веревочную лестницу, по которой он спускался в гондолу) — все чисто.

— Были проблемы?

— Никаких. Как только пришел сигнал тревоги — коктейль «Незабудка» плюс рассыпающийся монетный столбик, — мы подняли группу прикрытия. Бармен за вторым коктейлем передал ему, на котором по счету столбике мостового ограждения искать лестницу, и все прошло без сучка без задоринки.

— Ладно. Пока все свободны. А вы, Альгали, накиньте на себя что-нибудь, присаживайтесь и начинайте свое повествование. Слушаю вас внимательно.

…Проводив взглядом удаляющегося по Фонарной МИДовского секретаря, человек, представившийся ему бароном Тангорном (а это был действительно он), вернулся в дом. На полуподвальном этаже вовсю кипела работа: гимнаст и шут — живые и здоровые — тщательно прибирали помещение. Шут уже успел стащить с себя окровавленную одежду (свиная кровь была налита в спрятанный за пазуху пузырь, который и рассек меч барона) и теперь, кривясь от боли, снимал поддетую под нее мифриловую кольчугу. Увидав Тангорна, он повернулся боком, демонстрируя тому наливающийся лиловым отек:

— Что ж ты делаешь, командир! Гадом буду — ты мне ребро сломал!

— За те дунганы, что ты огреб, можно и потерпеть. Если намекаешь на прибавку — перебьешься.

— Не, ну ты в натуре!.. Ткнул бы аккуратненько — и все дела; захреном было лепить со всей дури? А кабы кольчужка твоя порвалась?

— Так ведь не порвалась же, — равнодушно отозвался барон. — Давай-ка, кстати, ее сюда.

Кольчугу он предварительно выкрасил черной эмалью, так что она теперь по виду не отличалась от старинного мордорского доспеха мелкого плетения — демонстрировать подельникам мифрил в его планы никак не входило.

— Инспектор! — окликнул он гимнаста, тщательно счищавшего тем временем кровяные брызги со спинки кресла. — Не забудьте вернуть на место жаровню.

— Послушайте, барон, — раздраженно отозвался тот, — не надо меня учить, как затирать следы!.. — после чего воспроизвел (и вполне к месту — как вынужден был признать про себя Тангорн) известные поговорки про оборзевшего сынка, вознамерившегося давать отцу сексологические рекомендации, и про то, что заниматься любовью прямо посреди набережной Трех Звезд не следует главным образом по той причине, что окружающие замучают своими советами.

— А это все вы где раздобыли? — Тангорн повертел в руках зловещего вида щипцы, извлеченные им наугад из груды в жестяном тазу.

— Купил за три кастамирки у базарного зубодера все его хозяйство, ну и еще добавил кой-чего из слесарного инструмента. Чуть заляпал засохшей кровью — и вполне товарный вид, если особо не вглядываться…

— Ладно, орлы. Благодарю за службу. — С этими словами он отдал Ваддари и его подручному по мешочку с золотом. — Сколько вам еще нужно времени на приборку? Минут десяти хватит? — Инспектор что-то прикинул в уме и кивнул. — Отлично. Твой корабль, — тут барон обернулся к шуту, — отплывает с рассветом; в тех краях пятидесяти дунганов вполне хватит, чтоб завести питейное заведение либо постоялый двор и навсегда позабыть об Умбаре — и об умбарских сыщиках, верно? Только не советую публиковать мемуары о событиях нынешней ночи…

— А че это такое — «публиковать мемуары», а, командир?

— Это когда начинают по пьяному делу травить истории из своей жизни. Или — от большого ума — отправляют письмецо в полицию…

— Ты базар-то фильтруй, слышь, командир! — вскинулся тот. — Чтоб я когда-нибудь подельников закладывал…

— Вот и продолжай в том же духе. И имей в виду: Хромой Виттано мне кое-чем обязан и числит себя моим побратимом, так что в случ-чего он тебя достанет не то что в Вендотении — на Заокраинном Западе.

— Обижаешь, командир…

— Я не обижаю — просто остерегаю от ошибок. А то знаешь, у людей частенько возникает такой соблазн — дважды получить плату за одну и ту же работу… Все, орлы, счастливо оставаться. От души надеюсь, что мы больше не встретимся.

С этими словами барон двинулся было прочь, но в дверях замер и простоял пару секунд как бы в нерешительности: для той работы, что предстояла ему сейчас на верхнем этаже особняка, определенно требовалось собраться с духом.

ГЛАВА 47

Дело в том, что дом на Фонарной, 4, действительно был конспиративной квартирой гондорской резидентуры, только вот настоящие ее хозяева, два сержанта тайной стражи, никакого участия в описанных выше событиях не принимали: все это время они провели в гостиной наверху — спеленутые по рукам и ногам и с кляпами во рту. Сержанты были захвачены врасплох в ходе молниеносной операции, разработанной Ваддари с Тангорном и осуществленной ими при участии налетчика по кличке Свинчатка, которому приспела пора срочно менять умбарский климат. Третий подельник понадобился барону не только из-за своих профессиональных навыков, но и затем, чтобы число похитителей Альгали совпало с числом подлинных обитателей Фонарной, 4. А поскольку по ходу инсценировки один из двух похитителей был «убит» Тангорном, то теперь расстаться с жизнью от удара меча — только уже взаправду — предстояло одному из сержантов… «Воистину, Мир есть Текст, — подумал мельком барон, толкнув дверь гостинной, — и никуда от этого не деться».

— Ну что, орелики, узнаете? — Тангорн был теперь без маски, и, пока он освобождал своих пленников от кляпов, те имели полную возможность разглядеть его, сравнивая натуру с розыскными ориентировками; по тому, как съежился один и окаменел лицом второй, было ясно: узнали и ничего хорошего для себя не ждут. — Потолкуем по душам, или сразу рубить вас на гуляш?

Тот, что поначалу съежился, разразился теперь бессвязными проклятиями — видно было, что он отчаянно пытается заглушить свой страх. А вот второй, по всему видать, был крутым парнем: он глядел прямо и твердо, а потом разлепил губы и как будто забил по шляпку:

— Делай свое дело, гад! Только помни — рано или поздно мы все равно до тебя доберемся. И повесим за ноги, как и полагается с предателями…

— Да, наверное, так оно и будет… со временем, — пожал плечами барон, извлекая из ножен меч (что ж, теперь выбор ясен). — Вот только тебя среди этих «мы» не будет, уж это я гарантирую.

С этими словами он вонзил клинок в грудь пленника и тут же выдернул его обратно; брызнуло так, что просто прелесть… За эти годы «Третий меч Гондора» искрошил в боях тьму народа, но никогда еще ему не доводилось хладнокровно убивать безоружного и беспомощного человека, пусть даже и смертельного врага; он ясно понимал, что делает еще один шаг за ту грань, откуда не бывает возврата, но выбора уже не было. Единственное, что он себе позволил, — нанести удар точно в правую верхнюю часть груди: с такими ранениями иногда выживают, и если парень крепко дружен с Удачей, то, может, и выкарабкается. Труп как таковой барону был ни к чему — однако рана должна быть настоящая, чтобы у эльфов потом не возникло подозрения, что это все любительский спектакль.

Когда же он, сжимая окровавленный меч, обернулся ко второму сержанту, тот судорожно заскреб по полу связанными ногами в тщетной попытке отползти и, как выразился бы Свинчатка, «раскололся до самой жопы»: а ведь говорят, будто от перемены мест слагаемых сумма не меняется… Меняется, да еще как! Тангорну пришлось даже прервать поток его откровений, ибо все эти сведения о делах и делишках Приморской, 12, его сейчас не слишком интересовали.

— Ладно. А как давно ваша резидентура начала разрабатывать эльфийское подполье?

— Я про такое даже и не слыхал. Может, другие…

— Как это — «не слыхал»? А эльфа-то тогда вы зачем похищали? — пришибленно озадачился тот.

— Какого такого эльфа?

— Ну, не эльфа — человека из эльфийского подполья… которого я только что выпустил из вашего подвала.

— Я… я не понимаю! Мы и слыхом не слыхивали ни про каких эльфов!

— Ага! — зловеще усмехнулся Тангорн. — У меня, стало быть, глюки… Или, может, его кто-то тайком подбросил к вам в подвал, а?

— Послушайте, я рассказал все, что знаю, если я попадусь в руки Марандила — мне конец. Какой мне смысл врать?

— Ну ладно, хватит мне вола крутить! Я, если хочешь знать, и на вашу берлогу-то вышел, наблюдая за тем парнем из эльфийского подполья — Альгали, младший секретарь МИДа. Так что я своими глазами видел, как двое ребятишек в карнавальных костюмах угостили его какой-то отравой, а потом заволокли в ваш особнячок. Ну, тут я и решил нанести визит… Или, может, тут где-то прячутся за портьерами еще двое ваших, а?

— Да нет же, клянусь вам чем угодно! Мы никого не похищали!.. — Глаза у сержанта стали совершенно безумными — было от чего.

— Так… Похоже, я наконец-то наткнулся на нечто стоящее в той груде объедков, что ты пытаешься мне скормить. Надо думать, это — ваша основная операция и ради ее прикрытия вы готовы пожертвовать чем угодно… Только я теперь заинтересовался этой историей всерьез: не рассчитывай, что ты сумеешь сдохнуть так же легко и быстро, как твой напарник! Знаешь, что я проделаю с тобой для начала?..

Сержант относился к категории людей, у которых от страха голова начинает варить куда лучше, чем в спокойном состоянии. Дабы избегнуть того кошмара, который посулил ему барон, он молниеносно сочинил свою версию: мол, так и так — схватили младшего секретаря МИД Альгали, действуя по устному, не оформленному документацией приказу Марандила… Тангорн уличал его в расхождениях, тот тут же вносил в свое повествование соответствующие коррективы — и так до тех пор, пока история эта не обрела логическую стройность и должное правдоподобие. А в действительности барон, искусно задавая наводящие вопросы, попросту заставил сержанта выстроить ту самую легенду, которую сам же и разработал в предшествующие дни…

Когда тот изложил все это на бумаге — причем дважды, Тангорн связал его по-новой, забрал жетоны обоих сержантов (разговорчивого, как выяснилось, звали Араван, а крутого — Моримир: снимая цепочку с его шеи, барон прикоснулся к сонной артерии — пульс, по крайней мере пока, прощупывается) и покинул дом, провожаемый истошными воплями своего подневольного собеседника: «Развяжи меня!! Дай мне уйти!!» Впрочем, попасть в руки своих корешей с Приморской, 12, тому следовало, по замыслу Тангорна, чем позже, тем лучше: барон не поленился отыскать постового полисмена (что в карнавальную ночь отнюдь не просто) и довел до его сведения, что в доме на Фонарной, 4, приоткрыта дверь, а изнутри доносятся крики о помощи: «На шутку вроде не похоже — может, кто хулиганит по пьяному делу?» Затем он запечатал в пакет, предназначенный для передачи в Хармианскую слободу, показания Аравана вместе с его жетоном. Копию же показаний завтра утром получит посол Воссоединенного Королевства: пускай-ка они с Марандилом как следует поломают голову — что бы это все значило: недоумение, как всем известно, порождает бездействие…

На «Летучую рыбку» Тангорн возвратился, когда уже совсем рассвело, и тут же заснул каменным сном. Дело сделано — теперь осталось только ждать: заброшенная наживка — подлинное имя одного из главарей подполья — столь вкусна, что эльфы просто не могут проигнорировать встречу: они придут хотя бы затем, чтобы его убрать… Надо думать, эльфийская проверка займет несколько дней, так что в «Зеленой макрели» ему следует появиться лишь в следующую пятницу, двадцатого; теперь у него вдосталь времени, чтобы продумать и беседу с Эландаром, и прикрытие с путями отхода.

— …А беседовать он станет лишь с самим Эландаром — шестерки его, видите ли, не устраивают…

— Вы сошли с ума! — Взор Великого Магистра был ужасен. — Он не может знать этого имени, да и никто вне Лориена не может!

— И тем не менее это так, мессир. Следует ли нам идти с ним на контакт?

— Разумеется. Только не вам, а мне самому — дело слишком серьезное. Либо у него в самом деле есть какая-то важная информация — и тогда надо ее добыть, либо он нас провоцирует — и тогда необходимо его ликвидировать, пока не поздно… Сколько времени понадобится вашей службе безопасности, чтобы проверить эту странную историю с чудесным освобождением?

— Думаю, четырех дней хватит, мессир. В принципе в эту пятницу уже можно будет идти в «Зеленую макрель».

— И еще одно. Этот Альгали… Он слышал имя, которое ему знать не положено. Озаботьтесь, чтобы он его не разболтал — никому и никогда.

— Так точно, мессир. — Шеф службы безопасности на секунду отвел глаза в сторону. — Если вы считаете это необходимым…

— Да, считаю. Этот парень засвечен до кишок: за ним сейчас начнут охоту и тайная стража, и ДСД, а мы не вправе подвергать риску все подполье… Знаю, знаю, что вы сейчас подумали: «Кабы речь шла не о человеке, а об эльфе, так ты небось рассудил бы по иному…» Верно?

— Никак нет, мессир, — деревянным голосом откликнулся тот. — Безопасность Организации — превыше всего, это азбука. Я лишь хотел напомнить, что идти на связь с Тангорном должен именно Альгали и забирать пакет в Хармианской слободе — тоже он. Так что с этой акцией придется повременить минимум до пятницы…

Да, с мимолетной гордостью подумал Великий Магистр, классно мы их воспитали, и всего за каких-то два года. Произносишь магическую фразу: «Есть такое слово — надо», и никаких тебе вопросов; кто бы мог подумать, что все эти гуманисты-свободолюбцы будут столь самозабвенно щелкать каблуками и брать под козырек — находя в том глубокий сакральный смысл, недоступный их слабым цивильным мозгам… Впрочем, если вдуматься, этому Альгали еще повезло. Все равно они — покойники, все до единого, но только он умрет счастливым, исполненным иллюзий и веры в светлое будущее, а тем перед смертью придется полюбоваться на дело рук своих и понять, кому они на самом деле мостили дорогу…

— Бочка гною!!! С тех гондорских недоумков взятки гладки, но вы-то куда глядели, Джакузи?!

Вице-директор по оперативной работе нечасто лицезрел шефа в таком состоянии. Отчет о Тангорновом ночном налете на Фонарную, 4, довел Альмандина до крайнего градуса ярости; да и новости о минас-тиритской ситуации, только что сообщенные ему Димитриадисом, третьим вице-директором ДСД (политическая разведка), тоже, видать, не улучшали настроения…

— Вы хоть понимаете, что этот псих со своей вендеттой не сегодня-завтра похоронит Марандила, а вместе с ним и всю операцию «Сирокко»?!

— Боюсь, это никакая не вендетта, а Тангорн — отнюдь не псих, просто мы не в состоянии разгадать его план… Фантастика, но этот любитель продолжает выигрывать кон за коном! В пору поверить, что ему помогают Высшие Силы…

— Ну ладно, хватит разводить мистику!.. Что там с капитаном?

— Если барон хотел его сломать, это удалось в полной мере. А письменные показания Аравана беднягу просто добили: клянется, что не отдавал никакого приказа похитить Альгали и вообще ни сном ни духом…

Какой-то бред! Может, что-то прояснят показания самого этого эльфинара, когда мы его разыщем…

— Альгали оставьте в покое! — бросил Альмандин. — К обеспечению безопасности вашего агента Марандила это не имеет отношения. Вам все ясно?

— Так точно! — угрюмо глядя в стол, отвечал оперативник.

Опять он упирается лбом в ту же самую стену. Два года назад, когда он положил на стол директора ДСД первые материалы по проэльфийским организациям Умбара, ему было приказано немедля свернуть оперразработки по этому направлению и законсервировать уже внедренную агентуру. С той поры он буквально повсюду натыкается на следы этих конспиративных структур, будто на россыпи мышиного помета в старом комоде, но всякий раз получает указание не лезть со своим суконным сыщицким рылом в калашный ряд Высокой политики: «Это все по линии Димитриадиса». Надо думать, шефа политической разведки в ту же самую пору и в тех же примерно выражениях информировли, что «это все по линии Джакузи», однако проверить эту догадку не представлялось возможным: приватные консультации между двумя вице-директорами (равно как и любые такого рода контакты между сотрудниками вне их служебной подчиненности) были категорически исключены правилами Департамента — это каралось как отступление от умберто… «Ладно, — решил он в какой-то момент с удивившим его самого чувством облегчения, — наверное, у Альмандина есть свои резоны, невидимые с моего уровня информированности, — тайный стратегический союз с эльфами против Гондора или что-то вроде… В конце концов, я — сыщик — свою работу выполнил, а дальше пускай думает руководство с аналитиками. Как говаривал незабвенный Жестянщик: «Наше дело — прокукарекать, а там хоть не рассветай»…»

— Как вы полагаете, Джакузи, — способен капитан продолжать работу?

— Он сейчас абсолютно деморализован; хнычет и умоляет, чтобы ему позволили немедленно бежать — как было когда-то уговорено…

— Вот именно! — Директор в раздражении прихлопнул ладонью утреннюю шифровку из штаба Карнеро. — Покрывать то, что творится в Барангарской бухте, Марандилу и без того с каждым днем все труднее: подчиненные-то его не слепые… — «Подчиненные не слепые… Это не про меня ли с эльфами?» — шевельнулось было в голове у Джакузи, но он поспешно шарахнулся от этой мысли. — А тут еще целая цепочка громких провалов с кучей трупов — по милости этого итилиенского авантюриста. Не сегодня-завтра с нашего капитана сорвут офицерские шнуры и отдадут под суд… Короче говоря, немедля найдите Тангорна и изолируйте его любой ценою — любой, ясно? Сможете сделать это бескровно — ради Бога, нет — ликвидируйте его к чертовой матери, и дело с концом! Теперь насчет гондорской резидентуры. Способны ли мы в случае чего просто-напросто блокировать все их каналы связи с Континентом — любые связи? И продлить эту блокаду вплоть до второй декады июля, когда начнется «Сирокко»?

— Думаю, да. Мы перекроем сухопутные пути через Чевелгар, а Макариони свяжется с береговой охраной, и они перейдут на усиленный вариант несения службы.

— Так. Теперь вот что: раз Тангорн все-таки в городе, то и Мангуст, надо полагать, тоже тут как тут. По этой части — есть что-нибудь новое?

— Как вам сказать… Появился один след, пока, правда, очень смутный. Понимаете, мои люди несколько последних дней не спускали глаз с Тангорновой подруги, Элвис. Так вот, обнаружилась довольно странная деталь; вроде бы мелочь, но…

…Самые банальные меры — такие, к примеру, как усиление режима патрулирования, — приводят иногда к совершенно нежданным результатам. Проглядывая поутру двадцатого числа ежедневную сводку происшествий, Джакузи наткнулся на рапорт береговой охраны: в ночь с девятнадцатого на двадцатое при попытке войти в Хармианскую бухту была захвачена фелюга известного контрабандиста Дядюшки Сарракеша «Летучая рыбка». Помимо самого шкипера, на борту находился экипаж из двух человек; трюм фелюги был абсолютно пуст, так что формальных оснований для ареста судна не имеется, к вечеру Сарракеша придется отпустить. В рапорте, однако, было отмечено, что «Летучая рыбка» пыталась уйти от пограничной галеры, двигаясь буквально впритирку с изобилующим мелями и рифами побережьем Полуострова; возможно, заключали пограничники, на фелюге имелся еще и пассажир, который, пользуясь темнотой, спрыгнул за борт и вплавь достиг берега.

Трудно сказать, чем именно эта банальная портовая история привлекла внимание вице-директора ДСД, скорее всего какое-то смутное предчувствие… Дядюшка Сарракеш, насколько он помнил, связан с заморро Хромого Виттано и специализируется на запрещенных законом поставках в Харад стального оружия в обмен на орехи кола, ввоз которых, в свой черед, составляет государственную монополию Республики. Кола — штука весьма дорогая, и объем возвратного контрабандного груза обыкновенно невелик (не более десятка зерновых мешков), выкинуть его за борт, чуть только завоняло паленым, — дело двух-трех минут, так что пустота трюма «Летучей рыбки» ничуть не удивила вице-директора. Странно другое: специально обученная полицейская собака действительно не учуяла на судне свежего запаха колы; это заставило его со всем вниманием отнестись к версии пограничников, что на самом деле единственным «грузом» фелюги был неведомый пассажир. В обычное время все это было бы сущей ерундой — но только не сейчас, когда Департамент со всей тщательностью перекрывал возможные каналы связи Приморской, 12, и разыскивал гондорских агентов-нелегалов из команды Мангуста. Джакузи счел, что в этот критический для страны момент шутки неуместны, и приказал подвергнуть захваченных контрабандистов активному допросу; спустя пару часов один из «племянников» Сарракеша сломался и описал их ушедшего вплавь пассажира, в коем Джакузи без труда узнал барона Тангорна.

Узнал — и выругался, кратко, но смачно, «малым морским загибом», поскольку понял: в обозримые сроки достать барона не представлятся возможным. Сарракеш родом с Полуострова, и Тангорна он, вне всякого сомнения, направил в один из тамошних горных поселков, к своей родне. Даже если точно узнать, где укрылся барон (а это весьма проблематично), — что в том проку? Горцы все равно никогда в жизни не выдадут беглеца полиции. Закон гостеприимства для жителей Полуострова свят и нерушим, торг с ними на этот предмет бесполезен; ну а чтобы добыть Тангорна силой, парою жандармов не обойдешься — тут понадобится серьезная войсковая операция, которую, естестественно, никто не санкционирует… Отправить в горы убийц-ниньокве? Как крайний вариант, конечно, годится, но… Ладно: рискнем подождать, пока барон попытается вернуться на Острова — зачем-то ведь ему приспичило прошлой ночью, невзирая на очевидную опасность, лезть на «Летучей рыбке» прямо в Хармианскую бухту: связь с контрабандистами Виттано он временно потерял, так что водный путь в город для него закрыт, а уж блокировать Длинную дамбу проще пареной репы.

— Найдите мне все, что у нас есть по родственным и дружеским связям Дядюшки Сарракеша, — распорядился вице-директор, вызвав своего референта. — Вряд ли на него заведено отдельное досье, так что придется прочесать все материалы по заморро Хромого Виттано. Теперь второе: кто у нас нынче ведает агентурной работой среди горцев Полуострова — Расшуа?..

ГЛАВА 48

Умбарский полуостров,

близ поселка Игуатальпа,

24 июня 3019 года

Ореховому дереву, в тени которого они устроили привал, было лет двести — никак не меньше; оно в одиночку держало своими корнями здоровенный участок склона по-над тропою, что ведет из Игуатальпы к перевалу, и с работою этой, похоже, справлялось превосходно: весенние дожди, небывало обильные в нынешнем году, не оставили здесь ни оползней, ни свежих промоин. Ветерок временами ерошил роскошную крону, и тогда солнечные блики начинали бесшумно капать сквозь нее на желтовато-кремовую палую листву, скопившуюся у подножия ствола меж основаниями могучих корней. Тангорн с наслаждением вытянулся на этом дивном ложе (все ж таки для его раненой ноги здешние тропы не подарок), откинулся на левый локоть и тут же ощутил под ним некое неудобство. Сучок? Камешек? Пару секунд барон расслабленно решал дилемму: то ли разворошить этот плотный эластичный ковер в поисках помехи, то ли плюнуть и сдвинуться самому чуть правее: оглянулся, вздохнул и передвинулся сам — нарушать здесь что-нибудь, пусть даже такую неприметную малость, не хотелось.

Открывающаяся его глазам картина была исполнена удивительного покоя: даже водопад Уруапан (триста футов овеществленной ярости речных богов, пойманных в ловушку своими горными собратьями) казался отсюда просто шнуром серебряного шитья, пущенным по темно-зеленому сукну лесистого склона. Чуть правее, формируя центр композиции, высились над туманною бездной башни монастыря Уатапао — старинный подсвечник из темной меди, сплошь покрытый благородною патиной плюща. «Интересная архитектура, — думал Тангорн, — все, что я в свое время повидал в Кханде, выглядело совершенно иначе: впрочем, оно и неудивительно: сам местный вариант хакимианской веры весьма отличен от кхандской ортодоксии. Ну а по большому-то счету горцы как были, так и остались язычниками; принятие ими два века назад хакимианства — самой жесткой и фанатичной из мировых религий — было не более чем поводом лишний раз противопоставить себя кисельно-веротерпимым жителям Островов, всем этим ничтожествам, которые обратили свою жизнь в сплошное «купи-продай» и всегда предпочтут выгоду чести, а виру — вендетте…» Тут неспешные раздумья барона были прерваны самым бесцеремонным образом, ибо спутник его, успевший к тому времени опорожнить заплечный хурджин и разложить прямо на нем, как на скатерти, неостывшие еще утренние хачапури и бурдючок с вином, отложил вдруг кинжал, которым строгал на лепестки твердую, завяленную до прозрачности красного витражного стекла бастурму, поднял голову и, не отрывая взгляда от заворота тропы, привычным движением потянул к себе лежащий чуть в сторонке арбалет.

Впрочем, на сей раз тревога оказалась ложной, и парою минут спустя прохожий уже сидел, скрестив ноги, у их расстеленного хурджина и произносил тост — длинный и затейливый, как петли карабкающегося на заоблачную кручу серпантина. «Родственник, — был он кратко представлен Тангорну (тот лишь плечами пожал: в этих горах все друг другу родственники — а которые не родственники, так свойственники или, в крайности, кумовья), — из Ирапуато, через долину». Затем горцы завели чинный разговор о видах на урожай кукурузы и о способах закалки клинка, практикуемых кузнецами Игуатальпы и Ирапуато; барон же, чье участие в застольной беседе все равно сводилось в основном к вежливым улыбкам, принялся воздавать должное местному вину. Невероятно терпкое и густое, оно таит в своей янтарной глубине мерцающие розоватые блики — точь-в-точь первый солнечный отсвет легший на влажную от росы стену из желтоватого ракушечника.

Раньше Тангорн не понимал прелести этого напитка, что неудивительно: тот совершенно не выносит транспортировки — ни в бутылях, ни в бочонках, и все, что продается внизу, не более чем подделка. Пить здешнее вино можно только прямо на месте, в первые часы после того, как его зачерпнули кувшином на бамбуковой ручке из пифоса, где оно выбродило, — дальше оно годится лишь утолять жажду. Сарракеш во время их вынужденного безделья на борту «Летучей рыбки» с удовольствием просвещал барона по части местного виноделия: как измельчают виноград в деревянном шнеке — прямо вместе с кистью (отсюда и берется необычная терпкость этих вин) — и по желобкам сливают сок в закопанные по садам пифосы, как потом впервые откупоривают пробку, аккуратно зацепив ее сбоку длинным крючком и отвернувшись в сторону, чтобы вырывающийся из сосуда густой и буйный винный дух — джинн — не ударил в лицо и не свел человека с ума…

Впрочем, большая часть воспоминаний старого контрабандиста о своем сельском житье-бытье не отличалась особой теплотой. То был весьма специфический мир, где мужчины вечно настороже и не расстаются с оружием, а одетые во все черное женщины обращены в безмолвные тени, всегда скользящие по дальней от тебя стене: где крохотные окошки в толстенных стенах домов — лишь бойницы под арбалет, а главный продукт местной экономики — трупы, образующиеся в результате бесконечной бессмысленной вендетты: мир, где время остановилось, а каждый твой шаг предрешен на десятилетия вперед. Нечего удивляться, что веселый авантюрист Сарракеш (которого в ту пору звали совсем иначе) с самого детства ощущал себя там инородным телом. А рядом между тем было море, открытое для всех и уравнивающее всех… И теперь, когда он недрогнувшей рукою направлял фелюгу наперерез взмыленным штормовым валам, рявкая на замешкавшуюся команду: «А ну, шевелись!! Р-р-ракушки, зелень подкильная!..» — всякому становилось ясно: вот он, человек на своем месте.

Именно поэтому морской волк позволил себе категорически упереться, когда Тангорну приспичило в город непременно к двадцатому числу:

— И думать не моги! Сгорим как пить дать.

— Мне завтра надо быть в городе.

— Слушай, мил-человек, ты ведь меня подрядил не как гондольера, чтобы прокатиться вечерком по Обводному каналу. Тебе нужен был профессионал, верно? И если этот профессионал говорит: «Сегодня не пройти», — значит, так оно и есть.

— Я должен попасть в город, — повторил барон, — кровь из носу!

— Непременно попадешь — прямиком на нары. Береговая охрана два дня как перешла на усиленный вариант несения службы, ты понимаешь, нет? Горло лагуны сейчас заткнуто так, что там даже дельфин не пронырнет незамеченным. Надо выждать — долго-то в таком режиме они и сами не продержатся… хотя бы до начала той недели, чтоб по крайней мере луна пошла на ущерб.

Некоторе время Тангорн обдумывал ситуацию.

— Ладно. Если засыплемся — чем это тебе грозит? Полгода тюрьмы?

— Тюрьма — пустяки, главное — конфискуют судно.

— А сколько стоит твоя «Летучая рыбка»?

— Да уж никак не меньше трех десятков дунганов.

— Отлично. Я ее покупаю — за полсотни. Идет?

— Ты просто псих, — безнадежно махнул рукою контрабандист.

— Пусть так. Но монеты, которыми я плачу, чеканили не в сумасшедшем доме.

А дальше все вышло в точности как предрекал Сарракеш. И когда в полусотне саженей прямо по носу фелюги взметнулся пронизанный лунными бликами фонтан — это настигшая их галера дала предупредительный выстрел из катапульты, — шкипер, прищурясь, оценил дистанцию до кипящих по левому борту бурунов («Летучая рыбка» пыталась в ту ночь, пользуясь своей ничтожною осадкой, проскользнуть вдоль самого берега Полуострова — по утыканным рифами мелководьям, недоступным для боевых кораблей), обернулся к барону и скомандовал: «Давай-ка за борт! До берега чуть больше кабельтова [3] — не растаешь. В поселке Игуатальпа отыщешь дом моего двоюродного брата Боташанеану — там отсидишься. Пятьдесят дунганов отдашь ему. Руби концы, торопыга…» «Ну и что, интересно, я выгадал тогда, — размышлял барон, — сунувшись очертя голову в ту авантюру? Верно говорят: «короче — не значит быстрее»; все равно неделя потеряна — что так, что эдак… Ладно, все мы крепки задним умом…» Тут в застольной (хотя правильнее, наверное, — «захурджинной»?) беседе горцев всплыло новое словечко — «альгвасилы», и с этого момента он начал слушать более чем внимательно.

Собственно, это не альгвасилы, а городские жандармы, и командует ими не местный коррехидор, а собственный офицер. Девять человек — офицер десятый, появились в Ирапуато позавчера. Якобы ловят знаменитого разбойника Уанако, только делают это как-то странно: патрулей так и не выслали, а все шляются по дворам и выспрашивают — не встречал ли кто в поселке чужих? Да кто ж им, островным шакалам, что-нибудь расскажет, даже ежели чего и впрямь видал… А с другого конца, коли вдуматься, парней тоже можно понять: «борьбу с разбойниками», как того требует начальство, изобразили — и ладушки; они ж не по уши деревянные — за нищенское жалованье шастать по скалам и осыпям, подставляя башку под арбалетный болт, пока их кореша спокойно обстригают караванщиков на Длинной дамбе…

Когда гость отбыл, Тангорнов спутник (звали его Чекорелло, а уж кем он там приходится Сарракешу, барон давно отчаялся понять) задумчиво заметил:

— А ведь это тебя ловят.

— Точно, — кивнул Тангорн. — Ты никак прикидываешь — не сдать ли меня в Ирапуато?

— Ты что, схренел?! Мы ж с тобой ели один хлеб!.. — Тут горец осекся, сообразив, но тона не поддержал. — Знаешь, те, внизу, всегда про нас говорят — мы, дескать, тупые, шуток не понимаем. Может, оно и так: тут люди продетые и за такую шуточку запросто могут перерезать горло… А потом, — он вдруг расплылся в хитрой улыбке (точь-в-точь дедушка, посуливший внучатам фокус с «отрыванием» большого пальца), — за твою голову все равно никто не даст пятидесяти дунганов, которые ты задолжал нашему семейству. Лучше уж я проведу тебя до города, как уговорено, и честно получу эти денежки, верно?

— Чистая правда. А задумался ты насчет обходных тропинок, нет?

— Ну… В Ирапуато теперь не сунешься, придется кругалем…

— Кругалем… Все серьезнее, чем тебе кажется. В Уахапане появились эти странные коробейники — вчетвером и увешанные оружием от головы до пяток, а в Коалькоман на три недели раньше положенного заявился сборщик налогов с альгвасилами. Теперь вот — Ирапуато… И это мне очень не нравится.

— Да-а, дела… Уахапан, Коалькоман, Ирапуато — обложили со всех сторон. Разве только…

— Если ты про дорогу на Туанохато, — отмахнулся барон. — можешь не обольщаться: там, поди, уже объявился кто-нибудь еще — вроде бродячих циркачей, который развлекают публику, навскидку гася свечки из арбалета и разрубая ятаганом подброшенную абрикосовую косточку. Но это-то как раз ладно — хуже другое. Обложили — тут ты прав — со всех сторон, и только в наш noceлок никто из них носа не кажет; с чего бы это, а?

— Может, пока просто не добрались?

— Отпадает. В этот самый Уахапан можно было добраться только через Игуатальпу, нет? Ты лучше вот что скажи — если бы такая команда заявилась к нам в поселок, сумели бы они меня поймать?

— Да ни в жисть! Ты ж нас озадачил на предмет прохожих, следили как надо. Тут хоть сотню жандармов нагони — я б все равно успел тебя вывести из поселка задами и огородами. А там горы — ищи-свищи… Ежели с ищейками — так на то есть табачок с перчиком…

— Все верно. И они это понимают не хуже нас с тобой. Ну так как?

— Ты хочешь сказать… — горец сузил глаза и стиснул рукоять кинжала так, что костяшки пальцев побелели, — ты хочешь сказать — они пронюхали, что ты в Игуатальпе?

— Наверняка. Как — сейчас уже не важно. Это первое. А второе, что мне по-настоящему не нравится — больно уж топорно они работают… Кажется, что все эти «коробейники», «ловцы разбойников» и «сборщики налогов» сплели вокруг нас нечто вроде затягивающегося невода. Но это только по виду невод: на самом деле тут цепь загонщиков, которые шумом и воплями гонят зверя на стрелков…

— Что-то я не врубаюсь…

— Это очень просто. Вот ты, к примеру, когда услыхал про жандармов в Ирапуато, первым делом о чем подумал? Правильно — про обходную горную тропку. А теперь скажи — много ли надо ума, чтобы посадить у той тропки парочку арбалетчиков в маскировочных плащах?

Чекорелло долго молчал, а потом выдавил из себя сакраментальное «Чего делать-то будем?» — официально признав тем самым Тангорна за старшего.

— Думать, — пожал плечами барон. — А главное — не делать резких движений, они ведь ждут от нас именно этого. Значит, Уахапан, Коалькоман, Ирапуато — все это не более чем «загонщики»; а теперь давай пораскинем мозгами — где они поставили настоящих «стрелков» и как мимо них проскользнуть…

«Итак, — думал он, — задача стандартная: я опять ловлю некого барона Тангорна, шатена тридцати двух лет от роду и шести футов росту, который — в дополнение к совершенно неуместной для здешних краев нордической наружности — обзавелся недавно еще и особой приметой в виде легкой хромоты… Как ни странно, задачка не так уж проста, как кажется. Где же я буду ставить на него эту самую «стрелковую цепь»? Кстати, а что она собой представляет? Ну, с этим-то как раз ясно: это — оперативники, способные его опознать (и чтоб ни-ка-ких там мордоворотов, увешанных оружием, на три полета стрелы вокруг). Барон наверняка будет переодет и загримирован, так что даже для людей, помнящих его в лицо, это непростая задача. Много ли наберется таких людей? Вряд ли больше дюжины, а скорее всего человек семь-восемь — как-никак четыре года прошло. Значит, дюжина… Разбиваем их на четыре смены (больше шести часов кряду опознаватель работать не способен — «глаз замыливается»)… М-да, негусто… Дробить эту команду совершенно бессмысленно — надо собрать их в единый кулак, в отряд «стрелков»; о том, чтобы включить часть опознавателей в состав отрядов-«загонщиков», не может быть и речи — распылив людей, мы… Тьфу!! Что-то я совсем поглупел!.. Какие, к чертям, опознаватели среди «загонщиков», если те с Тангорном заведомо не встретятся — не полный же он дурак… Да и вообще этим отрядам знать суть операции ни к чему — бродят себе по кустам, хрустя ветками, и ладно… Значит, так: годных людей — с гулькин хрен, распылять их нельзя, и сконцентрировать их всех надо… Ну конечно же!..»

— Нас будут ждать на Длинной дамбе — ее и в самом деле никак не минуешь, — объявил он по прошествии получаса несколько даже припухшему от непривычных умственных усилий Чекорелло. — А пройдем мы вот как…

— Ты рехнулся! — только и смог ответить горец, выслушав Тангорнов план.

— Мне это говорили множество раз, — развел руками барон, — так что если я и вправду сумасшедший, то очень удачливый сумасшедший… Ну так как — идешь со мною? Имей в виду: долго уговаривать не стану — одному-то мне будет легче.

— Все сходится, мессир. Люди с Приморской, 12. действительно пытались его схватить и в «Морском коньке», и потом еще раз — на площади Кастамира. Оба раза он от них уходил. В «Коньке» — четверо убитых, на Кастамира — трое заразившихся проказой; дороговато для прикрытия разовой дезинформации, на мой вкус. Фонарная, 4, — это действительно конспиративная квартира гондорской тайной стражи, а он действительно совершил на нее налет: один из сержантов — содержателей квартиры — тяжело ранен мечом в грудь, рассказ Альгали подтверждает лечащий врач. Жетон тайной стражи подлинный, почерк этого самого Аравана полностью соответствует тому, которым он сейчас строчит объяснения в полицейском управлении. А Альгали сейчас ищет вся гондорская резидентура — носом землю роют… Словом, не похоже, чтобы это была подстава.

— Почему же тогда он не появился двадцатого в «Зеленой макрели»?

— Возможно, засек у ресторана наших ребят из группы прикрытия и резонно решил, что мы нарушаем условия соглашения. Но это в лучшем случае, а в худшем — до него все-таки добрались люди Арагорна… Будем надеяться на лучшее, мессир, и ждать следующей пятницы, двадцать шестого. А прикрытие придется снять — иначе опять все сорвется.

— Верно. Но покинуть «Зеленую макрель» своими ногами он не должен…

ГЛАВА 49

Умбар, Приморская, 12.

25 июня 3019 года

Мангуст неспешною походкой шел по коридорам посольства.

Не крался вдоль стен стремительной невесомой тенью, а именно шел — так, что шаги его отзывались эхом по всем закоулкам спящего здания, а настенные светильники с исправной периодичностью выхватывали из полумрака черный парадный мундир с серебряными офицерскими шнурами по левому плечу. Впрочем, Марандил почти сразу сообразил, что это все шутки неверного света: на самом-то деле лейтенант был в партикулярном, а «серебро» на его плече и груди — просто пятна какой-то белесой плесени… Да нет, не плесень — это же самая натуральная изморозь!.. Изморозь на одежде — откуда ей взяться?.. И в тот же миг лица капитана коснулось слабое, но вполне отчетливое дуновение — будто ледяное дыхание склепа; язычки светильников при этом дружно кивнули, как бы подтверждая: это не глюк, не надейся! Стены посольства, превращенного в неприступную крепость, два кольца по-собачьи преданной охраны, ДСД с его непревзойденной системой сыска — все оказалось попусту…

Можно было физически ощутить смертный холод, которым так и веяло от приближающейся фигуры — и холод этот, намертво приморозив к полу подошвы Марандиловых сапог, разом обратил панический вихрь его мыслей в застывшее желе. «Ну вот и все. Ты ведь с самого начала знал, что кончится именно этим… Получив показания Аравана, ты понял — когда, а теперь вот узнал — как, только и всего…» Лейтенант меж тем прямо на глазах перевоплощался в самого настоящего мангуста, который неспешно, чуть враскачку, подбирается к кобре — плоская треугольная морда с прижатыми ушками, сама чем-то смахивающая на змеиную, рубиновые бусины глаз и ослепительно белые иглы зубов под встопорщенными усами. А ведь кобра — это он, Марандил… Старая измученная кобра с обломанными ядовитыми зубами… Вот сейчас, прямо сейчас эти челюсти сомкнутся на его горле, и ударит фонтанами кровь из порванных сонных артерий, и захрустит ажурная кость шейных позвонков… Он попятился, тщетно заслоняясь руками от надвигающегося кошмара, — и вдруг грохнулся навзничь: зацепился каблуком за задранный краешек ковровой дорожки.

Именно боль (в падении он сильно расшиб локоть) и выручила капитана, вернув его к реальности. Ужас отчего-то поменял свою модальность — из парализующего сделался подстегивающим, и Марандил, мгновенно вскочив на ноги, рванул прочь по полутемному коридору, да так, что пунктир настенных светильников слился в огненную черту. Лестница… вниз… махом через перила — на следующий пролет… и еще раз… здесь же должен торчать охранник — куда он подевался?.. коридор, ведущий к кабинету резидента… охрана, где же вся охрана, дьявол их раздери?!. А за спиною шаги — мерные, будто нарезающие на аккуратные ломтики плотную и вязкую тишину коридора… А-а-а-а!!! — да ведь это же тупик!.. куда, куда теперь?.. в кабинет — выбирать не из чего… ключ… в скважину не лезет, сука!.. о кретин, это ж от сейфа… спокойнее, спокойнее… Ауле Великий, помоги — этот чертов замок и так-то вечно заедает… а шаги ближе и ближе — как ледяная капель на выбритую макушку… (кстати, интересно, а почему он не переходит на бег? — заткнись, идиотина, не каркай!)… спокойно… поворачиваю… Все, порядок!!!

Ящерицею проскользнув в щель чуть приоткрывшейся двери кабинета, он навалился на нее изнутри всем телом и успел запереться на ключ в тот самый миг, когда шаги оборотня достигли порога. Зажигать внутри свет капитан не стал — не было сил; трясущийся и потный — хоть выжимай, он уселся прямо на паркет посреди комнаты, в обширном квадрате лунного света, перечеркнутом решеткой оконного переплета. Странное дело: умом Марандил понимал, что кошмарный преследователь никуда не делся, но здесь, сидя на этом серебристом коврике, отчего-то ощущал себя в безопасности — будто в детской игре, когда ты успел прокричать: «Трик-трак, чур я в домике!» Он рассеянно вгляделся в рисунок лунных теней на полу рядом с собою и тут только догадался поднять взор на само окно. Поднял — и едва не завыл от ужаса и отчаяния.

На карнизе, почти прижавшись лицом к стеклу, стоял человек, в облике которого было нечто удивительно напоминающее гиену. Этому второму оборотню явно ничего не стоило вышибить ногою оконный переплет и спрыгнуть в комнату, однако он не двигался с места и лишь глядел на Марандила в упор круглыми бледно фосфоресцирующими глазами… Сзади тем временем послышался слабый металлический скрежет — Мангуст уже занялся дверным запором. «Хорошо хоть ключ остался в скважине», — промелькнуло в голове капитана, и в ту же секунду на дверь обрушился страшный удар. Рядом с замком возникло рваное овальное отверстие дюймов шести в поперечнике, сквозь которое хлынула из коридора струя тусклого света: струя эта, впрочем, почти мгновенно усохла до нескольких лучиков — дыру чем-то заткнули снаружи, — а потом вдруг раздался щелчок отпираемого замка, и дверь кабинета распахнулась настежь… Только тут Марандил понял, что лейтенант просто прошиб ударом кулака дверную филенку, просунул руку в дыру и спокойно повернул изнутри торчащий в скважине ключ. Капитан метнулся было к подоконнику (человек-гиена с наружного карниза пугал его меньше, чем Мангуст), и тогда из непроглядной тьмы по углам комнаты с бесшумной грацией выскользнули еще двое — он отчего-то сразу понял: волки.

Они выволокли его за ноги из-под стола, куда он пытался забиться, и стояли теперь над добычей, ощеря клыки и обдавая капитана острым запахом псины и жарким мясным дыханием, а он, осознав уже с полной неотвратимостью, как предстоит ему сейчас расплатиться за свое предательство, раздавленно скулил на полу, судорожно пытаясь прикрыть горло и пах… И вдруг все это наваждение развеялось, повинуясь бесстрастному голосу Мангуста: «Капитан Марандил, именем короля вы арестованы. Сержант, отберите у него оружие, жетон и ключи от сейфа. В подвал его!»

Нет! Нет!! Не-е-ет!!! Это неправда, этого просто не может быть… С кем угодно, но только не с ним — капитаном тайной стражи Марандилом, главою умбарской резидентуры!.. Но его уже волокут вниз по крутым выщербленным ступенькам (ему вдруг со странной отчетливостыо припомнилось, что ступенек этих ровно двадцать штук, а на четвертой снизу есть по центру здоровенная выбоина), а потом, в подвале, единым махом вытряхивают из одежды и, голого, подвешивают за связанные большие пальцы на крюк в потолочной балке… И тогда перед ним вновь возникает лицо Мангуста — глаза в глаза:

— Твои шашни с умбарской секретной службой меня сейчас не интересуют. Я хочу знать — кто надоумил тебя навести на нашу группу эльфов, стравив их подполье с тайной стражей Его Величества. На кого ты работаешь в Минас-Тирите — на людей Арвен? Что им известно о миссии Тангорна?

— Я ничего не знаю, клянусь чем угодно! — хрипит он, корчась от боли в выдернутых суставах и отлично понимая, что это еще пока легкая разминка. — Я не отдавал никаких приказов о похищении этого Альгали — Араван либо рехнулся, либо работал от себя…

— Приступайте, сержант… Так кто велел тебе засветить меня эльфам?..

Они хорошо знают свое дело и очень точно дозируют боль, не давая ему ускользнуть в настоящее беспамятство, и это длится долго, бесконечно долго… А потом все кончилось: милость Валаров воистину беспредельна, и ласковые ладони Вайры подхватывают его, унося в самое надежное из убежищ — в сумрачные покои Мандоса.

…Солнечный луч бил Марандилу прямо в глаза — время близилось к полудню. Он со стоном оторвал тяжеленную — будто и не спал вовсе — голову от свернутого плаща, заменявшего ему подушку, тщетно пытаясь то ли проглотить, то ли выплюнуть крик, что так и застрял в пересохшем горле. Привычно нашарил на полу рядом с диваном недопитую бутылку рома и, выдернув зубами пробку, сделал несколько крупных глотков. Вообще-то алкоголь ему уже не помогал — чтобы по-настоящему прийти в себя, требовалось нюхнуть кокнара: страх за эти дни полностью выел резидента изнутри, оставив лишь жалкую сморщенную оболочку. За ворота посольства капитан теперь не выходил вовсе, а спал только днем, не раздеваясь: он отчего-то убедил себя, будто Мангуст явится за ним именно в полночь — как в преследовавших его кошмарах.

Кошмары эти были затейливы и разнообразны. Мангустова спецкоманда то проскальзывала внутрь его кабинета тенями-ниньокве, то заявлялась вполне натуральными призраками прямо из глубин большого настенного зеркала кхандской работы (очнувшись в тот раз, он тут же разбил его вдребезги), а то просто вламывалась в дверь, как обычный полицейский наряд — при всех регалиях и документах. Ярче всего ему запомнился тот сон, где на него напали четыре огромных — с кошку размером — нетопыря. Неуязвимо-верткие, они гоняли капитана по всему ночному зданию и со злобным писком хлестали его по голове своими кожистыми крыльями, норовя добраться до глаз: ладони, которыми он прикрывал лицо, и затылок с шеей были уже изорваны в кровавый фарш их мелкими острыми клыками — и лишь тогда последовала неизменная сюжетная развязка: «Капитан Марандил, именем короля вы арестованы. Сержант, отберите у него оружие, жетон и ключи от сейфа. В подвал его!»

— Господин секретарь! Господин секретарь, очнитесь! — Тут только он сообразил, что проснулся не сам по себе — в дверях кабинета переминается вестовой. — Вас срочно вызывает господин посол.

«Срочно вызывает» — это что-то новенькое. Получив десять дней назад в утренней почте пакет с показаниями Аравана, Чрезвычайный и полномочный посол Воссоединенного Королевства сэр Элдред потребовал от резидента объяснений: получив же вместо таковых жалобный лепет на тему «я не я и корова не моя», он стал шарахаться от капитана как от зачумленного, демонстративно прервав с ним всякие дела. Самый ужас состоял в том, что версия событий, продиктованная Аравану Тангорном, оказалась столь убедительной, что Марандил усомнился в собственном рассудке: а вдруг он и вправду отдал такой приказ — находясь в каком-то помрачении ума? Он утвердился в этом настолько, что ликвидировал раненого Моримира («А ну как тот, придя в себя, тоже подтвердит факт приказа на похищение Альгали?»): ликвидировал второпях, оставив множество следов, и тем самым отрезал себе всякие пути к отступлению. Марандил физически ощущал удушливую пустоту, возникшую вокруг него в резидентуре: подчиненные — все как один — избегали встречаться с ним взглядом, а в помещениях, куда он заходил, тотчас замирали всякие разговоры. Умом он понимал, что самое время уходить в бега, но оказаться в одиночку в городе боялся еще больше. Оставалось лишь уповать на то, что ДСД доберется до Мангуста раньше, чем тот — до него; в то, что лейтенанта сумеет остановить его собственная охрана (та получила соответствующий приказ), он уже не верил.

— Что там за пожар? — хмуро спросил он вестового, пытаясь привести в порядок одежду, изрядно пожеванную после сна.

— Труп там какой-то нашли — говорят, по вашей части. Приметы — много мелких шрамиков на губах…

В кабинет посла Марандил почти вбежал — и был тотчас аккуратно взят под руки двумя занявшими позицию по бокам от двери оборванцами в перемазанных грязью камзолах. Сэр Элдред стоял чуть поодаль; в его позе и выражении лица причудливым образом смешивались оскорбленное аристократическое высокомерие и служебное подобострастие — чувствовалось, что его превосходительство только что получил пресловутую скипидарную клизму ведра эдак на три. В кресле же посла сидел, нога на ногу. Мангуст собственной персоной — столь же чумазый, как и его подчиненные.

— Капитан Марандил, именем короля вы арестованы. Сержант, отберите у него оружие, жетон и ключи от сейфа. В подвал его! — И, вставая, бросил через плечо: — А вам, господин посол, настоятельно рекомендую дать по заднице мешалкой начальнику охраны. Вообще-то к вам сюда можно пробраться минимум четырьмя способами, но чтоб даже входы в ливневую канализацию не были забраны решетками… То есть такое раздолбайство просто в голове не укладывается! Так что не удивляйтесь, ежели как-нибудь поутру обнаружите в посольском саду цыганский табор, а в вестибюле — пару дрыхнущих бродяг…

Нет! Нет!! Не-е-ет!!! Это неправда, этого просто не может быть… С кем угодно, но только не с ним — капитаном тайной стражи Марандилом, главою умбарской резидентуры!.. Но его уже волокут вниз по крутым выщербленным ступенькам (ему вдруг со странной отчетливостью припомнилось, что ступенек этих ровно двадцать штук, а на четвертой снизу есть по центру здоровенная выбоина), а потом, в подвале, единым махом вытряхивают из одежды и, голого, подвешивают за связанные большие пальцы на крюк в потолочной балке… И тогда перед ним вновь возникает лицо Мангуста — глаза в глаза.

— Твои шашни с умбарской секретной службой меня сейчас не интересуют. Я хочу знать — кто надоумил тебя навести на нашу группу эльфов, стравив их подполье с тайной стражей Его Величества. На кого ты работаешь в Минас-Тирите — на людей Арвен? Что им известно о миссии Тангорна?

— Я ничего не знаю, клянусь чем угодно! — хрипит он, корчась от боли в выдернутых суставах и отлично понимая, что это еще пока легкая разминка. — Я не отдавал никаких приказов о похищении этого Альгали — Араван либо рехнулся, либо работал от себя…

— Приступайте, сержант… Так кто велел тебе засветить меня эльфам?..

Они хорошо знают свое дело и очень точно дозируют боль, не давая ему ускользнуть в настоящее беспамятство, и это длится долго, бесконечно долго… А потом все кончилось: милость Валаров воистину беспредельна, и ласковые ладони Вайры подхватывают его, унося в самое надежное из убежищ — в сумрачные покои Мандоса…

Как же — «уносят»… Дожидайся!

— …И не надейся, паскудина, что ты сдохнешь раньше, чем выложишь все! Так на кого из свиты Арвен ты работаешь? Как осуществляется связь?

Ничего не кончилось — все только начиналось…

ГЛАВА 50

Умбар, Длинная дамба.

26 июня 3019 года

Умбарская Длинная дамба не значится среди двенадцати чудес света — как их перечислил некогда в своей «Всеобщей истории» Аш-Шарам, но это, пожалуй, говорит лишь об особенностях личного вкуса великого вендотенийца: тот отдал предпочтение не функциональным сооружениям (сколь угодно грандиозным), а изысканным безделушкам вроде барад-дурского шпиля или Висячего храма в Мендоре. Семисотсаженная насыпь, соединившая четыре века назад Полуостров с Островами, исправно поражала воображение каждого прибывающего в Умбар: она была шире любой из городских улиц и позволяла разминуться двум бактрианьим караванам. Собственно, за этим ее и строили — теперь купцам, возившим по Чевелгарскому тракту товары с материка и на материк, не было нужды возиться с паромными переправами. Не задаром, ясное дело: как утверждали злые языки, из тех серебряных монет, что переплатили за эти четыре века в городскую казну караванщики, можно было бы насыпать рядышком вторую такую же дамбу.

Перед массивным зданием таможни, высившимся у въезда на дамбу со стороны Полуострова, раскинулся целый городок из пестрых шатров, палаток и бамбуковых балаганчиков. Здесь купец, истомленный пятидневным переходом по крутым серпантинам Чевелгарского тракта, имел все возможности потратить свои денежки более приятным для себя способом, нежели в кабинете сборщика таможенных пошлин. Стелющийся над мангалами сизоватый шашлычный чад — едва ли не более вкусный, чем сами шашлыки, девушки всех цветов кожи и телесных объемов, ненавязчиво демонстрирующие свои прелести, прорицатели и маги, сулящие за какую-то пикколу предсказать результат грядущей сделки, а за кастамирку — раз и навсегда стереть в порошок всех твоих конкурентов… Напористо взывали к милосердию нищие, шныряли карманники, артистично завлекали в свою компанию лохов шулера и наперсточники; тут же степенно вершили свой собственный рэкет полицейские (место было хлебное — чего там… Говорят, некий начинающий страж порядка на полном серьезе подал своему начальнику такой вот рапорт: «Испытывая крайнюю денежную нужду по случаю рождения третьего ребенка, прошу хотя бы ненадолго перевести меня на Длинную дамбу»). Словом, эдакий Умбар в миниатюре — во всей своей красе.

…Сегодня очередь двигалась совсем уж по-черепашьи. Мало того что таможенные чиновники будто бы норовили заснуть на ходу (что не мешало им неукоснительно совать носы в каждый тюк) — так еще возник дополнительный затор на самой дамбе, где строителям приспичило менять дорожную облицовку. Здоровенный чернобородый караван-баши из Кханда уже понял: таможенники — да порази их Всемогущий трясучкой и гнойными язвами! — промурыжили его столько времени, что раньше обеда его бактрианам уже не попасть на Острова никакими силами — а значит, сегодняшний базарный день пошел ишаку под хвост. Ладно, чего теперь дергаться и пускать дым из ушей… на все воля Всемогущего. Поручив присматривать за животными и товаром своему помощнику, он, чтобы скоротать время, решил прошвырнуться по палаточному городку.

Подзаправившись в одной из харчевен (лагман, три порции превосходного шафранного плова и блюдо сладких пирожков с курагой), он двинулся было назад, но застрял перед маленьким помостом, где призывно изгибалась оливково-смуглая танцовщица, всю одежду которой составляли несколько разлетающихся шелковых ленточек. Два горца с Полуострова так и пожирали ее глазами — начиная с двигающихся во вполне недвусмысленном ритме стройных бедер и матово-лоснящегося живота; при этом они, разумеется, не забывали время от времени сплевывать, как бы в крайнем омерзении («Тьфу, и чего городские в том находят? Ведь ни кожи в ней, ни рожи»), а также обмениваться между собою прочувствованными обобщениями на предмет морального облика горожанок. Караван-баши уже прикидывал — почем ему встанет более тесное знакомство с танцовщицей в ее палатке позади помоста, но тут принесла откуда-то нелегкая хакимианского проповедника — облаченную в полусгнившие лохмотья плешивую мумию с горящими как уголья глазами, — и тот с ходу обрушил шквал обличении на головы распутников, «похотливо взирающих на непотребство, чинимое падшей сестрою нашей». «Падшей сестре» все это было абсолютно по барабану, а вот караванщик предпочел быстренько слинять в сторонку: ну его к Богу в рай, а то припечатает еще, чего доброго, каким-нибудь кошмарным проклятием…

Бабу, однако, хотелось до невозможности: пять дней воздержания, шутка ли… Впрочем — какие наши годы! Он пошарил глазами вокруг себя, и — нате вам, тут же, буквально в десятке шагов, обнаружил искомое. На первый взгляд девка была неказиста — худышка годков семнадцати, да еще и с украшением в виде хорошо выдержанного, цветов побежалости, фингала под левым глазом, — но кхандец опытным взглядом оценил достоинства ее гибкой фигурки и едва только не облизнулся в открытую: эт-то, ребята, что-то с чем-то! Ну а что до рожи, так ее, как известно, в случ-чего можно и портянкой прикрыть.

— Скучаем, подруга?

— Отвали, — равнодушно откликнулась та; голос был чуть хрипловатый, но приятный. — Ты ошибся, дядя, — я не по этому делу.

— Так уж и не по этому! Может, просто настоящей цены пока не давали? Так тут все будет путем, не боись… — И, хохотнув, сцапал ее за руку — вроде шутя, но хрен вырвешься.

Девушка ответила краткой тирадой, которая запросто могла бы вогнать в краску пиратского боцмана, высвободила — одним точным непринужденным движением — свою руку из лапищи караванщика и быстро отступила назад, в проулок между залатанной палаткой и кривобоким балаганчиком из камышовых циновок; вообще-то ничего хитрого тут нет — просто вырываться надо строго в сторону большого пальца схватившего тебя человека, концевой его фаланги, — однако по первому разу такое впечатляет и, как правило, наводит на верные выводы. Но только не сейчас: раззадоренный караван-баши (это ж надо — какая-то малолетняя потаскушка будет корчить из себя недотрогу!) со всех ног ломанулся в проулок меж палатками за ускользающей добычей…

Не прошло и полминуты, как кхандец появился обратно на площади. Ступал он теперь очень осторожно, вроде как на цыпочках, и, тихонько мыча от боли, прижимал к животу правую кисть, бережно прикрывая ее левой. Ну, мужик, извиняй — сам дурак, чего тут еще скажешь… Выбить из сустава большой палец потянувшейся к тебе руки — сущий пустяк для любого оперативника ДСД, даже для зеленого новичка, а уж девушка-то была отнюдь не новичком. Чуть погодя Фей (под этим именем ее знали товарищи по Департаменту) вернулась в «свой» сектор площади, однако злосчастный караванщик навряд ли сейчас узнал бы ее, даже столкнись они нос к носу: шлюха канула в небытие, и вместо нее возник мальчишка-водонос, оборванный и чумазый, но безо всяких следов синяка под глазом — а ведь внимание наблюдателя обычно фиксируется именно на таких вот «приметах»… Вернуться на свой пост она, надобно заметить, успела как раз вовремя: слепой нищий, сидящий у самого въезда на дамбу, заунывно возопил «Помогите кто чем может, люди добрые!» вместо всегдашнего своего «Люди добрые, помогите кто чем может!» — сигнал «Ко мне!»

Розыскную ориентировку («Северянин, шатен шести футов росту, глаза серые… тридцать два года, но выглядит моложе… прихрамывает на правую ногу…») Фей, разумеется, помнила дословно, хотя в этот раз она была задействована лишь в оперативном обеспечении, непосредственно подчиняясь одному из опознавателей — слепому нищему. О том, что нищим этим является сам первый вице-директор ДСД собственной персоной, она, разумеется, даже не подозревала — равно как и о том, что Джакузи был вчера предупрежден со всей серьезностью: если его затея с облавной охотой на Тангорна не будет реализована в течение ближайших суток, то отставкой без мундира ему не отделаться… Оглашая воздух своим звонким «А вот кому воды, холодной воды со льдом!», девушка ловко ввинтилась в толпу, пытаясь с ходу угадать, кто именно привлек к себе внимание ее командира.

На дамбу как раз въезжал воз с мешками, судя по всему — кукуруза; пару мулов вел в поводу высокий худощавый горец лет двадцати восьми — тридцати, и зазор между его малиновой феской и дорожной брусчаткой составлял в аккурат требуемые шесть футов. Что же до остального… Даже если забыть о хромоте (каковая в действительности могла быть точно такой же «отвлекалочкой», как и ее давешний синяк), то уж глаза-то его были ну никак не серыми. Мешки… мешки — это серьезно, и как раз по этой причине тут барону ничего не светит. Проскочить дамбу в какой-нибудь винной бочке или ковровом тюке — ход напрашивающийся; он настолько заезжен, банален и многократно обсмеян, что именно своей опереточностью может соблазнить склонного к парадоксальным решениям Тангорна. Оттого-то таможенники и работают сегодня с предельным тщанием (среди них запущен слух: на дамбе, дабы пресечь всяческое мздоимство, работают инкогнито специальные ревизоры из Казначейства), а все повозки селян — те из-за дорожного ремонта движутся совершенно по-черепашьи — успевает незаметно обследовать специально обученная собака.

Поставив, таким образом, крест и на мешках, и на их хозяине. Фей скользнула цепким взглядом по вклинившемуся в очередь («А ну, поберегись!.. Осади в сторону — плетки захотел?!») наряду конных жандармов с их уловом — шестерыми скованными попарно арестантами-горцами, — и, убедившись, что тут полный порядок, перевела взор дальше… Так вот оно что!..

Богомольцы-хакимиане, возвращающиеся в город после Шавар-Шавана — традиционного трехнедельного паломничества в одно из своих горных святилищ. Человек тридцать, лица в знак смирения закрыты капюшонами власяниц, чуть не половину составляют припадочные и увечные — в том числе и хромые… Воистину идеальная маска; даже если удастся опознать барона (что практически нереально), как извлечь его из толпы паломников? Силой — отдав соответствующий приказ бригаде «дорожных ремонтников»? Да тут заварится такая каша, что и подумать страшно, а завтра в городе вообще может дойти до всеобщей резни между хакимианами и аританами… Выманить его на обочину? Но как?.. За этими размышлениями она едва не пропустила момент, когда «ее» слепец встал, уступая свое — весьма кормное — местечко другому члену гильдии нищих, и, стуча палкою по дорожным плитам, двинулся вслед за паломниками: это означало, что он опознал Тангорна с полной уверенностью.

Несколькими мгновениями спустя Фей из водоноса обратилась в поводыря. На некотором отдалении за ними следовали два горца — те самые, что вместе с незадачливым караван-баши глазели на танцовщицу (одним из них был Расшуа — резидент ДСД на Полуострове), а еще дальше — странноватая компания из двух полууголовного вида щеголей и зачуханного таможенного чиновника; наступил обеденный перерыв и у бригады ремонтников — они тоже гуськом потянулись к городу. Засада на дамбе свою задачу выполнила: старый конь — Джакузи — борозды не попортил…

— Он молодец, девочка. Задумано было превосходно, я ему аплодирую… Это ведь, если по-честному, чистое везение, что я сумел его расколоть — а остальные-то наши и вовсе лопухнулись. Жаль, он играет не в нашей команде…

В голосе вице-директора по оперативной работе звучала почти что нежность; что ж, победа располагает и к великодушию, и к самокритичности. Тут в его памяти вдруг всплыл столик кафе на площади Кастамира, вкус нурнонского, выпитого ими тогда за успех гондольера, и свой собственный вердикт: «Он всего лишь любитель — хотя и блестящий, и удачливый; ему повезет раз, повезет другой, но на третий он таки свернет себе шею…» Что ж, вот он и наступил — тот самый «третий раз»: ни одному человеку не может везти до бесконечности.

— А как вы сумели узнать его под капюшоном?

— Под капюшоном?.. А, так ты небось решила — он один из паломников?

— Простите?…

— Конечно, нет. Он — арестант, правый в первой паре. Лицо замотано окровавленной тряпкой, а хромают они все: кандалы — это тебе не фунт изюма…

— Но жандармы…

— Жандармы — самые что ни на есть настоящие. А он — действительно арестант, в том-то и весь смысл! Отличное решение, по-настоящему изящное… Ты, главное, не останавливайся и не открывай рот, а то люди оборачиваются. Учись, девочка, пока еще живы мастера… Я не про себя — про него.

ГЛАВА 51

— Я все-таки не понимаю… вернее, не все понимаю, — призналась Фей, поскольку чувствовала: командир ее пребывает в отличном настроении и потому вполне расположен к объяснениям.

— Он рассчитал верно: сами жандармы наше внимание привлекут с несомненностью (трофейная униформа — стандартный способ маскировки), а вот их добыча — если, конечно, жандармы подлинные — навряд ли. Вот он и сделался такой добычей. Как именно — пока не знаю, да это и не суть важно: вариантов тьма… прийти, к примеру, в Ирапуато и в местной корчме выплеснуть кому-то из них полкружки вина на мундир… Они его, конечно, отметелят на совесть (что позволит ему закутать разбитую рожу), но зато потом без помех проведут в город, да еще и спрячут на пару-тройку месяцев в самом надежном убежище — в тюрьме; там его не стали бы искать ни мы, ни люди Арагорна. Это — если он собирается отсидеться; а может связаться через уголовников с кем-нибудь из своих людей — да хоть с той же Элвис, — те сунут сколько надо в лапу судьям либо тюремному начальству, и он будет на свободе уже через пару дней… Только вот в мои планы позволить ему отсиживаться на нарах совершенно не входит.

Следуя ярдах в пятидесяти позади жандармов (это действительно оказались «охотники за разбойниками» из Ирапуато), Джакузи со своею спутницей достигли здания полицейского управления порта. Здесь арестованных разделили: четверых повели дальше, по направлению к виднеющейся за Обводным каналом тюрьме Ар-Хоран, а Тангорна и скованного с ним горца (Расшуа к тому времени успел уже идентифицировать того как некоего Чекорелло, троюродного племянника Сарракеша) старший наряда самолично завел в здание полиции. Выждав для порядка минут пятнадцать, Джакузи тоже двинулся внутрь. Дежурному, вознамерившемуся было преградить путь двум оборванцам, он сунул под нос жетон комиссара полиции (удостоверений прикрытия у него при себе была целая куча, от флаг-капитана инженерной службы Адмиралтейства до инспектора таможни, главное тут было не перепутать — где какое предъявлять) и сухо приказал тому проводить их к начальнику управления.

— Комиссар Рахмаджанян, — представился он, зайдя в кабинет. Его хозяин, неопрятного вида толстяк с вислыми щеками, казавшийся ожившей карикатурой на полицейского начальника, сделал не слишком успешную попытку извлечь из кресла свой необъятный зад и поприветствовать посетителя:

— Старший инспектор Джезин. Присаживайтесь, комиссар. Чем могу служить? Кстати — девушка ваш сотрудник?

— Разумеется.

«Мальчиковый» камуфляж Фей не ввел Джезина в заблуждение ни на миг. Джакузи, впрочем, и так уже понял по целой куче деталей, что начальник, с одной стороны, достаточно проницателен (что неудивительно: портовое Управление — сущее золотое дно, претендентов на этот лакомый пост всегда выше крыши), а с другой — прост и незатейлив как грабли: к примеру, на столе у него совершенно в открытую стоит непочатая бутыль эльфийского вина, за которую в магазинчике «Эльфинит» на набережной Трех Звезд ему пришлось бы выложить примерно три своих месячных оклада… «Совсем уж оборзели», — сокрушенно отметил про себя Джакузи; впрочем, забота о незапятнанности риз умбарской полиции в задачи ДСД, по счастью, никоим образом не входила.

— Примерно с полчаса назад к вам в управление должны были доставить двух арестованных, горцев… — начал было он, однако старший инспектор энергично запротестовал:

— Вы ошиблись, комиссар, за последнюю пару часов никого не доставляли!

Это было до того неожиданно, что Джакузи попытался было втолковать толстяку, что спорить глупо — все происходило прямо на его глазах…

— Значит, вам померещилось, комиссар, — нагло отвечал тот, сделав знак подпирающему косяк дежурному. — Вот и капрал подтвердит: нет у нас никаких горцев-арестантов и никогда не было!

— Нас тут не понимают, девочка, — горько покачал головою Джакузи. Фраза была условной. Мгновение спустя указательный палец Фей, обретший вдруг твердость стального штыря, вонзился в основание горла капрала — точно во впадинку между ключиц, а еще через секунду толстенная дверь кабинета оказалась запертой изнутри, отрезав старшего инспектора от его снующих по коридору подчиненных. Джакузи тем временем перехватил руку Джезина (тот потянулся было за оружием) и легким нажатием на кисть заставил того растечься по креслу, подавившись собственным криком. Оглядясь по сторонам, вице-директор по оперативной работе снес ребром ладони горлышко эльфийской бутылки, привел полицейского в чувство, вылив тому на голову и за шиворот ее драгоценное содержимое, после чего приподнял беднягу за воротник и осведомился со всею возможной задушевностью:

— Где горцы?

Толстяк трясся и потел, но молчал. Деликатничать не было времени — с минуты на минуту могли начать высаживать дверь, — так что Джакузи изложил свои пропозиции предельно кратко:

— Десять секунд на размышление. Потом я стану считать до пяти и на каждый счет — ломать тебе по пальцу. А при счете «шесть» перережу горло — вот этой вот бритвой… Погляди мне в глаза — я смахиваю на шутника?

— Вы ведь из секретной службы? — страдальчески пролепетал сизый от ужаса старший инспектор: было ясно как день, что свои нашивки он выслужил, не подставляя шкуры под бандитские ножи в притонах Хармианской слободы.

— Шесть секунд прошло. Ну?!

— Я все расскажу — все, что знаю! Они приказали мне выпустить их…

— Приказали выпустить?! — Джакузи показалось, что пол комнаты стремительно ушел у него из-под ног, и в животе возникло омерзительное ощущение падения в пустоту.

— Они — люди гондорского короля, из тайной стражи. Выполняли задание на Полуострове, но горцы их расшифровали и приговорили к смерти. Они сумели бежать, лесами добрались до Ирапуато — там сейчас городские жандармы ищут разбойника Уанако — и велели командующему операцией эвакуировать их в город под видом арестантов… А у нас, в Управлении, они распорядились дать им какую-нибудь городскую одежду и выпустить через задний выход. И еще они сказали, — тут он страдальчески скривился, — если я кому-нибудь — не важно кому — сболтну об этой истории, они отыщут меня хоть на дне морском, хоть на Заокраинном Западе… Я понимаю — официально гондорская тайная стража нам не указ, но… Словом, вы меня понимаете…

— С чего вы взяли, что они люди Арагорна?

— Один из них — лицом явный северянин, из Гондора, — предъявил жетон сержанта тайной стражи Его Величества…

— Сержант Моримир или сержант Араван… — с трудом выговорил Джакузи, не узнавая своего голоса; это же просто затмение мозгов — как он мог упустить из виду жетоны тайной стражи, доставшиеся Тангорну при налете на Фонарную, 4?..

— Так точно, сержант Моримир! Выходит, вы знаете этих людей?

— Лучше, чем хотелось бы. Когда этот самый Моримир переодевался, вы не обратили внимание, что у него в карманах?

— Только деньги, больше ничего.

— И много денег?

— Примерно десять кастамирок и еще мелочь.

— Что из одежды вы им дали?

Вице-директор по оперативной работе механически кивал, фиксируя каким-то дальним краем сознания детальнейшие описания лохмотьев, коими Джезин услужливо снабдил высоких гостей; все равно это уже без толку. Десять кастамирок… Он обернулся к Фей:

— Сейчас выйдешь отсюда через тот же задний выход, что и они. Налево, в сторону Обводного канала, будет магазин Эруко. Возможно, они сменят одежду прямо в нем: магазинчик не из дешевых, но уж десяти-то кастамирок им должно хватить. Если нет, следуй дальше по набережной…

— К Блошиному рынку?

— Верно. Им сейчас дозарезу нужно переодеться — и это наш единственный шанс. Действуй…

Он грузно опустился на каменную оградку рядом со входом в полицейское управление: не глядя протянул руку — присевший рядом Расшуа тут же вложил в нее фляжку с ромом, — сделал пару глотков и теперь остановившимися глазами гядел на скользящее к закатной черте солнце. В голове была полная пустота. Конечно же, со временем они нападут на след Тангорна, но его лично это уже не спасет: срок, отпущенный ему Альмандином, истекает через час. Впрочем, никакой ненависти к барону он не испытывал — игра была честной…

— Мой командир, есть! — Фей возникла перед ним, сияющая, счастливо запыхавшаяся — чувствуется, бежала всю дорогу. — Они переоделись у Эруко, точно как вы сказали, а сейчас зашли в Морской кредитный банк, прямо по соседству.

Этого не могло быть, но это было. Судьба в тот день будто бы задалась целью продемонстрировать, сколь мало значат наши собственные усилия и умения в сравнении с ее капризами. «В конце концов, — думал он, поспешая вслед за Фей к Морскому банку (девушка предусмотрительно оставила там дозор из трех уличных мальчишек), — в конце концов я, похоже, отделался испугом (тьфу-тьфу-тьфу!), а вот барон… Да, от него удача сегодня отвернулась капитально: все вроде бы делает превосходно, хоть в «Наставление по оперативной работе» вставляй, — а вот поди ж ты…»

К тому времени, когда Тангорн с Чекорелло, одетые теперь с неброской роскошью, вновь появились на улице, сыщики ДСД уже сплели вокруг такую паутину, что не разорвать. Приятели между тем троекратно обнялись, как принято прощаться у горцев, а потом двинулись каждый в свою сторону. Цель посещения ими банка разъяснилась довольно быстро: один из оперативников, владевший навыками «карманной тяги», установил на ощупь, что Чекорелло теперь «набит золотом, как сентябрьская форель — икрой». Джакузи распорядился не тратить время на горца — пускай себе проваливает на все четыре стороны — и, не отвлекаясь, вести Тангорна. Тут как раз прибыло подкрепление — резервная бригада наружного наблюдения, и отныне шансы барона вырваться из-под колпака стали нулевыми: никакому одиночке не выстоять против организации — если это сколько-нибудь серьезная организация.

Следующие два часа Тангорн лихо и очень грамотно крутил по городу — то растворяясь в базарной толпе, то затаиваясь в пустых и гулких проходных дворах, то внезапно спрыгивая в наемные гондолы, — однако не сумел не то что оторваться, но хотя бы даже обнаружить слежку: ДСД — это вам не гондорская резидентура, профессионалы высочайшего класса… Один только раз совсем уж было успокоившийся Джакузи (он теперь держался в отдалении — нечто вроде штаба операции) получил от Высших Сил щелчок по носу — а вот не расслабляйся прежде времени! Наблюдатели доложили, что барон, тщательнейшим образом проверившись, зашел в ресторан «Зеленая макрель»; следует ли идти туда следом за ним, рискуя при этом засветиться, или просто подождать у выхода?

— Зады ресторана перекрыли? — спросил Джакузи скорее для порядка. Оперативник в ответ лишь судорожно сглотнул…

— Мать вашу!.. — рявкнул вице-директор, вновь чувствуя, что летит в пустоту. — Неужто не знаете — в этой чертовой «Макрели» сортирное окошко таких размеров, что через него кабана можно вытащить наружу?! Вышвырну из Конторы к чертовой матери, раззявы!

Произнося последнюю фразу, он успел подумать: если Тангорн все же засек слежку и успел зайти в ресторанный туалет, то он, Джакузи, никого уже ниоткуда не вышвырнет… Однако обошлось. Оказалось, барон сейчас чинно ужинает в отдельном кабинете «Зеленой макрели» с двумя джентльменами, в одном из которых оперативники уже опознали бесследно исчезнувшего секретаря МИД Альгали.

ГЛАВА 52

Умбар, ресторан «Зеленая макрель».

26 июня 3019 года

— А чем, кстати, закончилась та история с расстроившейся помолвкой вашей кузины? — небрежно спросил Тангорн, когда ужин был окончен и Альгали, повинуясь едва заметному кивку своего спутника, покинул их и выбрался из кабинета в общий зал.

— Ничем особенным; Линоэль, надо полагать, крутит новый роман… Кстати, если вы надеетесь сразить меня своей осведомленностью по части лориенской великосветской хроники, то эффект, должен вам признаться, скорее обратный: новости-то той сто лет в обед…

«Один-ноль в мою пользу, — отметил про себя барон, — иначе зачем ты сразу полез объясняться? Выходит, не так уж эти эльфы мудры и проницательны, как о них говорят…» Вслух же он произнес, чуть пожав плечами:

— Я просто хотел удостовериться, что вы действительно Эландар; прозвучало имя «Линоэль» — этого, собственно, я и добивался. Конечно, очень наивно, но… — Тут он улыбнулся чуть смущенной улыбкой. — А вы не могли бы снять полумаску?

— Извольте.

Да, собеседник его, вне всякого сомнения, был эльфом: зрачок не круглый, а вертикальный, как у кошки или змеи: можно, конечно, глянуть еще и на кончики его ушей, скрытые сейчас под прической, но особой нужды в том нет… «Что ж, вот ты и добрался до цели. «…Через мшистые леса и бурные реки, через топкие болота и снежные горы лежал путь рыцаря, и привел его волшебный клубок в ущелье Уггун, где вместо земли был спекшийся шлак, вместо ручьев — текучая желчь, а вместо зелени — дурман-трава с разрыв-травою. Здесь-то и обретался в своем логове под гранитными глыбами Дракон…» Правда, на самом деле ты (коль уж следовать древним балладам) вовсе не доблестный рыцарь, а его пройдоха-оруженосец, который подкрался ко входу в пещеру с тем, чтобы забросить туда наживку и тотчас дать деру. Сражаться с выползшим наружу змеем предстоит Халаддину, но шанс на победу появится у доктора, только если чудовище сожрет перед тем подброшенную тобой отравленную приманку: засургученный пакет, извлеченный два часа назад из сейфа Морского банка, где он хранился все это время вместе с мифриловой кольчугой и еще кой-какой мелочевкой… Что ж, это, конечно, до ужаса не по-рыцарски, но наша задача — освободить мир от дракона, а не попасть в благородные герои детских сказок».

— Надеюсь, вы удовлетворены? — прервал несколько затянувшееся молчание эльф: в глубине его глаз синеватыми угарными огоньками мерцала насмешка.

— Пожалуй, да. Я не знаком с Эландаром лично, но словесный портрет, пожалуй, совпадает… — Это уже был чистый блеф, но, судя по всему, он прошел; в любом случае все возможности проверки уже исчерпаны. — А если вы не тот, за кого себя выдаете, поверьте — сейчас самое время выйти из игры… Фокус в том, что сведения, которые я собираюсь вам передать, могут стоить головы кое-кому из высших иерархов Лориена, так что те наверняка примутся охотиться за обладателем этой тайны так же, как люди Арагорна — за мною. Сын клофоэли Эорнис сумеет распорядиться этими сведениями как надо и при этом — что немаловажно — остаться в живых, а вот эльф, стоящий хоть на ступеньку ниже… Опасную информацию уничтожают вместе с ее носителями, кто бы они ни были — это аксиома; впрочем, вы и сами должны понимать, что это значит — оказаться ненароком обладателем информации не своего уровня… — С этими словами Тангорн выразительно поглядел в сторону, куда удалился Альгали.

— Да, вы правы, — спокойно кивнул тот, проследив за взглядом Тангорна. — Я действительно Эландар, а вы, барон — коли уж вам известен внутренний титул леди Эорнис, — действительно ориентируетесь в лориенской кухне. Боюсь только, вы переоцениваете мой ранг в эльфийской иерархии…

— Отнюдь. Просто вам предназначена та же роль, что и у меня, — посредник. А информация, как вы, вероятно, уже догадались, предназначена для вашей матушки. Более того: у меня есть основания полагать, что клофоэль Эорнис — тоже не конечный ее адресат.

— Та-ак… — задумчиво протянул Эландар. — Значит, Фарамир раздобыл-таки доказательства того, что кое-кто в Лориене всерьез снюхался с Арагорном и собирается использовать Воссоединенное Королевство как козырную карту в своей партии против Владычицы… И теперь князь Итилиена рассчитывает, что та взамен вернет ему минастиритский престол, так что ли?

— Я — повторяю — лишь посредник и не уполномочен называть какие-либо имена… А что, собственно, кажется вам невероятным в такой конструкции?

— В принципе она вполне правдоподобна… я бы даже сказал — слишком правдоподобна. Просто вам лично, барон, я не доверяю ни на грош, как хотите. Слишком уж много вокруг вас шума… То, что за вами охотятся люди Арагорна, вроде бы правда, но вам при этом как-то подозрительно везет: сперва в «Морском коньке», потом на этой Кастамировой луже… А уж эта история с освобождением Альгали — да кто может поверить в такие совпадения?

— Ну, тут мне трудно возражать: история и в самом деле почти невероятная, — развел руками барон. — Значит, вы продолжаете подозревать, что происшествие на Фонарной, 4, — моя инсценировка?

— Подозревал до вчерашнего дня, — хмуро признал Эландар. — Но вчера капитан Марандил был арестован и сделал исчерпывающие признания по этому эпизоду. Он и в самом деле приказал захватить Альгали…

Тангорну понадобилось все его самообладание, чтобы не уронить челюсть до полу. Воистину: «слишком хорошо — тоже нехорошо.»

— Мы топчемся на месте, уважаемый, — резко сказал он, отчего-то почувствовав: пора переходить в атаку. — Все равно решение тут принимать не вам — не ваш, извините, уровень… Меня интересует одно: располагаете ли вы возможностью переправить мое сообщение леди Эорнис — но так, чтобы об этом не узнал никто другой в Лориене? Если нет, разговор беспредметен; тогда мне придется искать другие каналы.

Эльф задумчиво погладил ладонью лежащий на скатерти пакет — явно искал следы магических воздействий. Тангорн затаил дыхание: дракон подошел к приманке и принялся осторожно ее обнюхивать. Вообще-то опасаться ему нечего — в плане физическом тут все абсолютно чисто, никаких подвохов.

— Надеюсь, — усмехнулся барон, — вы способны убедиться в отсутствии ядов или наведенной магии, не вскрывая обертки?

— Да уж как-нибудь… Однако пакет, — Эландар взвесил его на ладони, — тянет почти на полфунта, и внутри ясно ощущается металл… много металла. Что в нем есть еще, кроме самого послания?

— Послание завернуто в несколько слоев толстой серебряной фольги, чтобы его нельзя было прочесть снаружи при помощи магии. — Эльф едва заметно кивнул. — Внешняя обертка — мешковина, а в узлы обвязки, там, где расположены сургучные печати, вплетены металлические кольца. Тайно вскрыть такой пакет невозможно: нельзя ни отпарить сургуч от поверхности — он слишком глубоко проникает между нитями мешковины, ни аккуратненько срезать печать с торца тонким раскаленным лезвием — мешает заключенное внутри нее кольцо. Так опечатывают правительственную почту в Кханде — более надежного способа я не знаю… Кстати, тут есть и еще одна страховка: узлы обвязки, которыми закреплены кольца, наверняка не знакомы никому из эльфов. Вот, поглядите.

С этими словами Тангорн быстро завязал кусок шпагата вокруг рукоятки фруктового ножика и передал нож Эландару. Тот некоторое время пробовал разобраться в веревочных хитросплетениях, но затем с явным неудовольствием оставил эти попытки:

— Что-то из здешних морских узлов?

— Отнюдь. Просто эльфы — в силу своей косности — всегда вяжут тетиву к луку одним-единственным способом, а на самом-то деле таких узлов известно минимум три. Это — один из них…

Эландар раздраженно сунул пакет за пазуху и вновь принялся разглядывать узелок. Как же — высшая раса, а на такой ерунде спотыкаемся… Обидно, понимаешь! Тангорн замер, боясь поверить своим глазам. Дракон проглотил приманку… сожрал-таки, скотина… заглонул, схарчил, схрумкал, схавал! И тут эльф, будто бы почуяв эту радостную мельтешню его мыслей и чувств, поднял глаза и глянул на барона в упор, и тот с ужасом ощутил, как неодолимая сила затягивает его в бездонные щели Эландаровых зрачков, а холодные пальцы с привычной брезгливостью ворошат содержимое его души… Нельзя, нельзя глядеть в глаза дракону — это же известно даже малому ребенку! И он рванулся прочь со всей силою отчаяния, как рвется попавшая в капкан лиса, оставляя в стальных челюстях клочья шкуры, кровавое мясо с осколками костей и измочаленные обрывки сухожилий. «Я ничего не знаю — я посредник, только посредник, и ничего больше!!» Боль была страшной, вполне физической, а потом все разом кончилось — он сумел освободиться… Или эльф выпустил его сам? И тогда до него донесся голос Эландара — наплывами, будто из сна:

— То, что ты нас ненавидишь, — ерунда: политика иной раз укладывает в одну постель еще и не таких партнеров. Но ты что-то скрываешь насчет этого пакета, что-то важное и опасное, — и вот это уже по-настоящему скверно. А ну как там внутри просто-напросто какой-нибудь здешний государственный секрет вроде рецептуры умбарского огня или адмиралтейских карт?.. А на выходе меня берут под белы руки дээсдэшники, и я отправляюсь на галеры — лет на тридцать, а то и прямиком на виселицу в Ар-Хоране: время-то, почитай, военное, к шуткам не располагающее. Славно было бы подвести меня под статью о шпионаже, а?

— Это неправда… — вяло возразил он, не в силах разомкнуть веки; язык не слушался, хотелось не то проблеваться, не то просто сдохнуть… Интересно, а что чувствует женщина после изнасилования?..

— Неправда… — хмыкнул эльф. — Может, оно и так. Но только сдается мне, что от этого вашего подарочка все равно разит какой-то тухлятиной!

А дракон и не думал глотать приманку; он лишь лениво попробовал ее на зуб и, урча, уволок в свою пещеру — на всякий случай. Там и суждено ей было сгинуть — среди обрывков кольчуг тех рыцарей, что дерзнули бросить вызов чудовищу, княжеских венцов, золотых дароносиц из разрушенных им городов и скелетов замученных девушек… Все кончено, понял Тангорн; он проиграл этот бой, самый важный бой в жизни. Эру свидетель — он сделал все, что в человеческих силах, но в последний миг Удача отвернулась от него… от него и от Халаддина. Означает ли это, что он ошибся изначально и их миссия вообще неугодна Высшим Силам?

Тем временем в кабинет вернулся Альгали — пора закругляться. Эландар, вновь обратившийся в изысканного благообразного джентльмена, развлек своих сотрапезников свежим анекдотом, посетовал на дела, вынуждающие его оставить сие очаровательное общество («Нет-нет, у барон, провожать меня не надо, ни в коем случае; поскучайте-ка лучше вдвоем с милейшим Альгали еще минут десять»), на прощание наполнил бокалы из плоской серебряной фляжки («За нашу удачу, барон! Это настоящее эльфийское вино — не чета той дешевке, которой торгуют в «Эльфините», верьте слову») и, залпом выцедив густую темно-рубиновую жидкость, вернул на лицо полумаску и направился к выходу.

Пару минут Тангорн и Альгали сидели в молчании друг против друга, а их нетронутые бокалы стояли посреди стола как пограничные столбы. «Дражайший Эландар страхуется — как бы я его не повел, выскользнув на улицу сразу вслед за ним, — лениво размышлял барон. — Интересно, а знает ли господин младший секретарь, что при желании я мог бы немедленно выбраться из этой «Макрели» через окошко в туалете? Вообще-то может знать, хотя навряд ли… Главное — мне это уже ни к чему.

До чего ж подлую шутку я сыграл с тобою, парень, — внезапно подумал он, встретив по-детски открытый взгляд «носителя информации не своего уровня». — Может, оттого и отвернулись от меня Высшие Силы? Отвернулись — и оказалось теперь, что во всем этом неотмываемом дерьме — и с тобою, и с тем парнем на Фонарной, 4, — я купался совершенно зазря. Я подшутил над тобой, а они — надо мною; все верно — боги всегда смеются последними…»

— Знаешь, я еще некоторое время посижу, а ты — если дорожишь жизнью — линяй-ка отсюда со скоростью ветра: твои кореша-эльфы приговорили тебя к смерти. Рекомендую воспользоваться сортирным окошком — человек твоей комплекции пролезет в него без проблем.

— Даже если бы я вам и поверил, — презрительно отвечал юноша, — я все равно не принял бы избавление от смерти из ваших рук.

— Да? А почему?

— Потому что вы — Враг. Вы сражаетесь на стороне Сил тьмы, так что каждое ваше слово ложь, а каждый поступок — зло по определению.

— Ошибаешься, парень, — устало вздохнул Тангорн. — Я не на стороне темных и не на стороне светлых; я, если уж на то пошло, на стороне разноцветных.

— Такой стороны не существует, барон, — отрезал Альгали, и глаза его полыхнули огнем. — Грядет Битва битв, Дагор-Дагорад, и каждому — слышите, каждому! — придется сделать выбор между Светом и Тьмой. И кто не с нами, тот против нас…

— Врешь. Такая сторона существует… да еще как существует! — Тангорн больше не улыбался. — Если я за что и сражаюсь — так это за то, чтоб милый вашему сердцу Дагор-Дагорад не настал вовсе. Я сражаюсь за право разноцветных оставаться разноцветными, не вляпываясь в эту вашу «всеобщую мобилизацию». А насчет Света и Тьмы… Силы света, как я понимаю, олицетворяет твой хозяин?

— Он не хозяин, а Наставник!

— Пусть так. А теперь погляди сюда. — С этими словами он извлек из кармана белый, похожий на кварц камешек на серебряной цепочке. — Это эльфийский индикатор ядов — встречался с таким?

Опущенный в бокалы с эльфийским вином, камешек оба раза наливался зловещим фиолетовым свечением.

— Судя по цвету, эта отрава должна подействовать где-то через полчаса… Ладно, я — враг, обо мне речи нет; но подносить яд собственному Ученику — это как, тоже в традициях Сил света?

И тут случилось то, чего Тангорн никак не ожидал. Альгали взял ближний к нему бокал, мигом поднес к губам и, прежде чем барон успел перехватить его руку, выпил до капли.

— Вы лжете! — Лицо юноши стало бледным и вдохновенным, исполненным какого-то неземного восторга. — А если нет, то что ж с того: значит, так надо для дела. Для Нашего Дела…

— Ну, спасибо тебе, парень, — покачал головою барон, очнувшись после минутного оцепенения. — Ты даже не представляешь, как ты мне сейчас помог…

Не прощаясь, направился к выходу, а в дверях еще разок обернулся бросить взгляд на обреченного фанатика: «Страшно подумать, что будет со Средиземьем, если эти детишки возьмут верх. Может, я провел свою партию не лучшим образом, но по крайней мере я играл за правильную команду».

…Джакузи нашел в себе силы не маячить лично перед входом в «Зеленую макрель», положившись на специалистов из группы наружного наблюдения. Ни факт контакта Тангорна с эльфийским подпольем, ни личность его собеседника вице-директора ДСД сейчас не занимали — не до того. Он знал, что и судьба Республики, и его собственная всецело зависят от единственного обстоятельства — куда направится барон по выходе из «Макрели»: направо или налево, к порту или в Новый город. Знал — но сам тут изменить ничего не мог, а потому лишь молился всем известным ему богам: Единому, Солнцеликому, Неназываемому, даже Эру-Илюватару северных варваров и Великому змею Удугву. А что ему еще оставалось? И когда он наконец услыхал — «Объект вышел из ресторана, направляется в сторону Нового города», первой его оформленной мыслью стало: «Интересно, кто из них внял моим молитвам? А может. Бог и в самом деле един — просто для разных стран и народов у него разные оперативные псевдонимы и легенды прикрытия?..»

— Улицы уже обезлюдели, — озабоченно докладывал между тем старший бригады наружного наблюдения, — а объект крайне осторожен. Вести его будет очень трудно…

— …А главное — не абсолютно нужно, — рассмеявшись, продолжил за него Джакузи: теперь-то вице-директор безошибочно чувствовал — Удача на его стороне; предощущение победы, более сладостное даже, чем сама победа, переполняло все его существо. — Снимайте наблюдение, совсем. Группе захвата — действовать по второму варианту.

ГЛАВА 53

Умбар, Яшмовая, 7.

Ночь с 26 на 27 нюня 3019 года

Ночная Яшмовая была пуста, однако привычка проверяться сидела в нем уже неистребимо. Впрочем, усмехнулся про себя Тангорн, если его и вправду кто-то ведет, филерам не позавидуешь: здесь не порт с его никогда не замирающей толчеей, а солидный аристократический район, на улицах которого с наступлением темноты остается столько же примерно народу, сколько и на освещающей их Луне… Хотя, если вдуматься, кому он теперь нужен — после ареста болвана Марандила… Самое важное: нужен ли он теперь самому себе? А — Элвис? Что ему сейчас точно нужно — так это тихая норка, сидя в которой можно было бы вдосталь поразмыслить вот над чем: там, в «Зеленой макрели», он не смог победить или не захотел? В последний миг испугался собственной победы, ибо всегда помнил свой молчаливый уговор с Высшими Силами: с завершением миссии завершится и его земная жизнь… И не то чтобы он там струсил, нет — просто в решающий миг поединка с Эландаром не сумел стиснуть зубы до хруста и сделать «через не могу»; не сил, не мастерства ему там недостало и даже не удачи, а упертости и куража…

За этими размышлениями он достиг ювелирной лавки достопочтенного Чакти-Вари (бронзовая змейка на входной двери извещала потенциального грабителя, что охрану помещения тут, по вендотенийскому обычаю, несут королевские кобры; может, и вранье — влезь да проверь), затем пересек мостовую и, еще раз проверившись, открыл своим ключом калитку в восьмифутовой ограде из ракушечника. Двухэтажный дом Элвис стоял в глубине сада, сквозь который вела усыпанная песком тропинка. Мазки сусального серебра, щедро нанесенные луной на вощеную листву олеандров, еще резче оттеняли непроглядную темень, царящую под кустами, цикады звенели на своих кимвалах так, что просто закладывало уши… А те, кто поджидал барона в этом лунном саду, с легкостью могли бы спрятаться в ясный полдень посреди свежевыкошенной лужайки и абсолютно бесшумно пройти по рассохшемуся паркету, усыпанному сухой листвой, — неудивительно, что удар по затылку (полотняная колбаска, набитая песком: дешево и сердито) застал его врасплох.

Улетевший во мрак Тангорн не видал ни того, как над ним склонились несколько фигур в черных балахонах, ни того, как вокруг них возникли, будто бы соткавшись из мрака, еще фигуры — тоже в балахонах, но несколько иного покроя. Того, что произошло дальше, он не видел тоже, а если бы даже и увидал, то вряд ли бы что-нибудь разобрал: схватка ниньокве — не такая штука, за которой может уследить глаз дилетанта. Больше всего это напоминает воздушный танец сухих листьев, взмученных внезапным вихрем; бой идет в полной, совершенно противоестественной тишине, нарушаемой лишь звуком достигших цели ударов.

Когда барона по прошествии семи или восьми минут выдернула из беспамятства выворачивающая наизнанку вонь нюхательной соли, все уже было кончено. Стоило ему приоткрыть глаза, как человек в балахоне убрал склянку от его лица и, не произнеся ни слова, отошел куда-то прочь: спине было жестко и неудобно, и через пару секунд он сообразил, что его перенесли к самым дверям особняка и усадили, прислонив к ступенькам крыльца. Вокруг деловито и абсолютно бесшумно сновали «балахонники»; те, что угодили как раз в обширное пятно лунного света, волокли характерной формы тюк, из которого торчали наружу мягкие сапоги. Где-то за плечом Тангорна тихо переговаривались двое — у одного был тягучий выговор уроженца Полуострова; барон, не поворачивая головы, напряг слух.

— …Одни трупы. На одного накинули сеть, но он успел отравиться.

— М-да… Мягко говоря — досадно. Как же это вы?..

— Парни попались — круче некуда. У нас у самих двое убитых и еще двое покалеченных — такого на моей памяти не случалось…

— Кто?..

— Джанго и Ритва.

— Ч-черт… Представите рапорт. И через пять минут — чтоб никаких следов.

— Слушаюсь.

Прошелестели по траве приближающиеся шаги, и перед Тангорном возник высокий худощавый человек, одетый в отличие от прочих в обычную гражданскую одежду; лицо его, впрочем, тоже скрывал капюшон.

— Как самочувствие, барон?

— Благодарю вас, бывало и хуже. Чему обязан?..

— Вас пытались захватить люди из спецкоманды Арагорна — надо полагать, для допроса с последующей ликвидацией. Мы этому воспрепятствовали, но на вашу благодарность, по понятной причине, не слишком рассчитываем.

— Ага! Меня, значит, использовали как приманку. — Произнеся слово «приманка», барон отчего-то вдруг издевательски расхохотался, но тут же осекся, зажмурившись от боли в затылке. — Ваша служба — ДСД?

— Мне неизвестна такая аббревиатура, да и не в аббревиатурах дело. У меня для вас скверная новость, барон: завтра вам будет официально предъявлено обвинение в убийстве.

— Сотрудников гондорской резидентуры?

— Если бы!.. Гражданина Умбарской республики Альгали, коего вы отравили нынче вечером в «Зеленой макрели».

— Ясно… А почему обвинение предъявят только завтра?

— Потому что моя служба по ряду причин не заинтересована в ваших откровениях на следствии и суде. Вы располагаете временем до завтрашнего полудня, чтобы навсегда исчезнуть из Умбара. Но если вы все же замешкаетесь и очутитесь в тюрьме, то не обессудьте — нам придется обеспечить ваше молчание иным способом… Завтра утром по Чевелгарскому тракту уходит караван достопочтенного Кантаридиса, а в нем отыщется пара свободных бактрианов; пограничная стража на Перешейке получит розыскные ориентировки с должным запозданием. Вам все ясно, барон?

— Все, кроме одного. Самым простым решением было бы ликвидировать меня — прямо сейчас. Что вас удерживает?..

— Профессиональная солидарность, — усмехнулся человек в капюшоне. — И потом — мне просто нравятся ваши такато.

Сад к тому времени уже опустел: «балахонники» один за другим беззвучно растаяли в ночной тьме, которая до того их породила. Человек в капюшоне двинулся следом за своими людьми, но, перед тем как навсегда исчезнуть в лунной тени меж олеандровыми кустами, вдруг обернулся и проронил:

— Да, барон, и еще один бесплатный совет. Пока не покинете Умбар — «ходите опасно». Я вел вас сегодня весь день, от Длинной дамбы, и меня не оставляет ощущение, что вы уже вычерпали отпущенный вам запас удачи — до самого донышка. Такие вещи чувствуешь сразу… Я не шучу, поверьте.

Что ж, похоже, его запас удачи и впрямь исчерпан. Хотя это как поглядеть: он проиграл сегодня вчистую, всем, кому только можно — и эльфам, и людям Арагорна, и ДСД, — но при этом ухитрился остаться в живых… Нет неправда: не он остался, а его оставили в живых, это разные вещи… А может, все это ему померещилось? Сад пуст, и спросить не у кого — разве что у цикад… Он поднялся на ноги и понял, что уж удар-то по голове ему точно не приснился: в черепе с шумом плескалась боль пополам с тошнотой, заполняя его где-то до уровня кончиков ушей. Сунув руку за пазуху в поисках ключа, он наткнулся на теплый металл мифриловой кольчуги: надел ее еще в банке, страхуясь перед встречей с Эландаром… Да, нечего сказать — здорово она ему помогла…

Едва лишь он попал ключом в скважину, как дверь распахнулась и перед ним предстал заспанный дворецкий — огромный флегматичный харадрим Унква, из-за плеча которого выглядывала перепуганная Тина. Отстранив слуг, он вошел в дом; навстречу ему уже сбегала по лестнице Элвис, на ходу запахивающая халат.

— Боже, что с тобой? Ты ранен?

— Никак нет — просто слегка выпимши. — Тут его и вправду качнуло так, что пришлось опереться о стену. — Проходил вот мимо… дай-ка, думаю, загляну по старой памяти.

— Врун… — Она всхлипнула, и руки ее, выскальзывая из широких рукавов, обвились вокруг его шеи. — Господи, до чего ж ты мне надоел!

…Они лежали рядом, чуть касаясь друг друга, и ладонь его медленно скользила от ее плеча до изгиба бедра — легонько-легонько, будто бы опасаясь стереть облившее их тела лунное серебро.

— Эли!.. — наконец решился он, и та, как-то сразу почувствовав, что сейчас будет произнесено, медленно села, обхватив колени и уронив на них голову. Слова застряли в горле; он прикоснулся к ее руке и ощутил, как она отодвинулась — вроде бы совсем чуть-чуть, но на преодоление этого «чуть-чуть» ему теперь понадобится вся оставшаяся жизнь, и не факт, что хватит. Это, впрочем, было в ней всегда: она в принципе неспособна устраивать сцены, но зато умеет так промолчать, что потом неделю чувствуешь себя распоследней скотиной… каковой скотиной ты на самом деле и являешься. «У нее ж тут до меня вырисовывалась какая-то серьезная матримониальная перспектива, а она ведь уже не девочка — под тридцать… Сволочь вы, господин барон, ежели по-простому, равнодушная эгоистичная сволочь».

— Ваша секретная служба любезно дала мне время до завтрашнего полудня, чтобы я навсегда убрался из Умбара, — дальше меня просто убьют. Я под колпаком, и мне уже не вырваться. Такие дела, Эли… — Тут ему вдруг подумалось: вот, наверное, как раз с такими интонациями и сообщают любовнице: «В ближайшее время встречаться не выйдет — а то моя, похоже, что-то пронюхала», и у него едва не свело скулы от отвращения к себе.

— Ты как будто оправдываешься, Тан. Зачем? Я ведь понимаю — это просто судьба… А за меня не волнуйся, — она подняла голову, и вдруг тихонько рассмеялась, — в этот раз я оказалась предусмотрительнее, чем в прошлый.

— О чем ты?

— Да так — о своем о девичьем…

Элвис встала, набрасывая халат, и было в этом движении нечто настолько окончательное, у него невольно вырвалось:

— Ты куда?

— Собрать тебя в дорогу, куда ж еще? — чуть удивленно обернулась та. — Видишь, мне так и не стать дамой из общества, прости… недостает тонкости чуйств. Надо было устроить истерику или хоть для вида позаламывать руки, верно?

Слишком многое потерял он нынче единым махом: и цель, к которой шел все эти месяцы, и веру в себя, и страну, ставшую для него — может, и против воли, — второй родиной, а теперь вот теряет Элвис… И тогда, понимая уже, что все кончено, он отчаянно ринулся вперед — будто ныряя с пирса в безнадежной попытке догнать вплавь отваливший от пристани корабль.

— Послушай, Эли… Я в самом деле не могу остаться в Умбаре, но ты… Что бы ты ответила, если б я предложил тебе уехать со мною в Итилиен и стать там баронессой Тангорн?

— Я ответила бы, — в голосе ее была одна лишь смертельная усталость, — что ты, к сожалению, всю жизнь слишком любил сослагательное наклонение. А женщины — такова уж их природа — предпочитают повелительное… Извини.

— А если сменить наклонение? — Он изо всех сил пытался улыбнуться. — В повелительном это будет звучать так: выходи за меня замуж! Так лучше?

— Так? — Она замерла, закрыв глаза и стиснув руки на груди, будто вправду к чему-то прислушиваясь. — А знаешь — действительно гораздо лучше! Ну-ка повтори…

И он повторил. Сперва опустившись перед ней на колени, а потом подхватив ее на руки и кружась в медленном танце по всей комнате. Вот тут-то с ней и в самом деле приключилась легкая истерика, с хохотом и рыданиями навзрыд… Когда же они наконец опять оказались в постели, она первым делом приложила палец к его губам, а потом, взяв его ладонь в свои, осторожно прижала ее к своему животу и тихонько прошептала: «Тс-с-с! Смотри не напугай его!»

— Так у тебя… у нас… — только и смог вымолвить он.

— Ну да! Я ж сказала, что в этот раз была предусмотрительнее, чем тогда, четыре года назад. Что бы там дальше ни случилось, у меня останется он… Понимаешь, — она с тихим смехом прижалась к Тангорну и нежно потерлась щекой о его плечо, — я отчего-то точно знаю: это будет мальчишка — вылитый ты.

Некоторое время он лежал в молчании, тщетно пытаясь навести порядок в голове: слишком уж много всего и сразу. «Прежняя жизнь авантюриста Тангорна окончена — с этим все ясно, но, может, тихая семейная идиллия с Элвис — это и есть тот самый ее конец, который подразумевали Высшие Силы? Или наоборот — мне просто платят отступного за то, чтобы я бросил Халаддина? Но ведь я так и так бессилен уже что-либо сделать для него, моя умбарская миссия провалена необратимо… Ой ли? А если бы тебе сейчас предложили переиграть партию и отдать жизнь в обмен за победу над Эландаром? Не знаю… еще полчаса назад отдал бы не раздумывая, а сейчас — не знаю… Наверное, нашел бы благовидный предлог отвертеться — если совсем честно. Да, ловко меня стреножили… Пропади оно все пропадом, — обреченно подумал он, — нет у меня больше сил решать эти загадки, ставя себя на место Высших Сил. И пусть все идет как идет…»

— Послушай, — он оставил наконец попытки собрать в кучу разбегающиеся мысли: на поверхность все равно неуклонно вылезали всякие пустяки, — а ты не будешь скучать там, в Эмин-Арнене? Это ведь, если по-честному, такое захолустье…

— Знаешь, я тут в нашей столице мира за свои двадцать восемь годков навеселилась под завязку — хватит на три оставшихся жизни. Не бери в голову… И вообще, господин барон, — тут она обольстительнейшим образом изогнулась, закинув руки за голову, — не пора ли вам приступить к исполнению своих супружеских обязанностей?

— Всенепременнейше, дорогая баронесса!..

ГЛАВА 54

В рассветном саду пел вивино; птаха устроилась на ветке каштана прямо напротив распахнутого окна их спальни, и печальные мелодичные трели поначалу казались Тангорну нитями, вытащенными из ткани его собственного сна. Он осторожно, чтобы не потревожить спящую Элвис, выскользнул из постели и подкрался к окошку. Крохотный певец запрокинул головку так, что желтые перышки на шее встопорщились пенным жабо, и щедрыми горстями рассыпал по округе переливы великолепного финального росчерка; потом он с деланным смущением отвернулся в полупрофиль и выжидательно глянул на барона: «Ну как тебе? Понравилось?» «Спасибо, малыш! Я ведь знаю: вивино — лесная птица, она терпеть не может город… Ты прилетел специально, попрощаться со мной?» «Ну вот еще!» — насмешливо мигнул тот и упорхнул в глубь сада; да, вивино был истинным умбарцем, и нордическая сентиментальность была ему явно чужда.

Быстро и едва слышно прошлепали по полу босые ступни, и теплая со сна Элвис прильнула к нему сзади, скользнув губами по лопаткам и позвоночнику.

— Что ты там увидал?

— Там пел вивино. Настоящий вивино — в городе, представляешь?

— А-а… Это мой вивино. Он живет тут уже почти месяц.

— Поня-атно, — протянул Тангорн, ощутив — вот ведь смешно! — нечто вроде укола ревности. — А я-то уж решил, будто он прилетел сюда ради меня…

— Слушай… а может, он и в самом деле не мой, а твой? Ведь он появился у меня в саду одновременно с тобой… Да, точно — в первых числах!

— Что ж, в любом случае это лучший прощальный привет Умбара, какого можно пожелать… Ты глянь-ка, Эли, а вон еще один прощальный приветик! — вдруг расхохотался он, указав на мрачного заспанного полицейского, занявшего позицию на противоположной стороне Яшмовой улицы рядом с ювелирной лавкой Чакти-Вари. — Секретная служба тактичным покашливанием напоминает мне, чтобы до отъезда я «ходил опасно»… Ну ладно: насчет отъезда — ты как, не передумала? Может, двинешься позже, уладив здешние дела?

— Нет уж, — отрезала она, — я с тобой! В том караване два свободных бактриана — ну чем не перст судьбы? А дела… С ними все равно придется разбираться моему юристу, тут работы не на одну неделю. Наверное, лучше будет все обратить в золото — ценные бумаги у вас там, на Севере, кажется, не в ходу?

— Там про такое никто и не слыхивал, — кивнул он, с улыбкой наблюдая за одевающейся Элвис. — Ну и парочку мы с тобою являем, подруга, — просто классика: промотавшийся в дым аристократишка, все достояние которого — меч да траченный молью титул, женится на деньгах преуспевающей вдовушки из мещанского сословия…

— …Каковая вдовушка начинала некогда свою карьеру торгуя направо и налево собственным телом, — в тон ему продолжила Элвис. — С какой стороны ни глянь — совершеннейший мезальянс… Не история, а золотая жила для кумушек из обоих сословий.

— Это точно… — Ему, похоже, пришла в голову внезапная мысль, и сейчас он что-то прикидывал про себя. — Послушай, я вдруг подумал… До полудня бездна времени. А что, если мы поженимся прямо сейчас? По ритуалу любой из умбарских религий — на твой выбор.

— Да, милый, конечно… А по какому ритуалу — мне тоже все равно… Давай по аританскому, благо их храм в двух шагах отсюда.

— Да что с тобой, Эли? Ты вовсе не рада?

— Нет-нет, что ты!.. Просто вдруг накатило предчувствие, очень скверное… как раз когда ты заговорил о женитьбе.

— Чепуха, — твердо отвечал он. — Одеваемся, и вперед; аритане — так аритане. Кстати… твой камень, если я не путаю, сапфир?

— Да, а что такое?

— Пока ты прихорашиваешься, я как раз успею прогуляться через улицу до лавки достопочтенного Чакти-Вари — на предмет свадебного подарка. Время, конечно, неурочное, но за такие деньги, — он подкинул на ладони мешочек с остатками Шарья-Раниного золота, — старикан выпорхнет из постели как вспугнутый фазан…

И тут он осекся, увидав лицо Элвис: та стремительно бледнела, а глаза ее из васильковых сделались черными — один зрачок.

— Нет!!! Тан, милый, не ходи, умоляю тебя!!

— Да что с тобой, маленькая? Это… это опять твои предчувствия? — Она быстро закивала в ответ, не в силах вымолвить ни слова. — Пойми, мне ничто не угрожает — я вышел из игры и просто никому больше не нужен…

— Хорошо, — она уже овладела собою, — пойдем. Но только вместе, ладно? Я буду готова через пять минут. Ты обещаешь, что не станешь выходить из дому без меня?

— Да, мамочка!

— Вот и умничка!

Элвис чмокнула его в щеку и выскользнула в коридор; слышно было, как она отдает какие-то распоряжения недовольно ворчащей Тине. «Браво, господин барон, — мрачно подумал он, — дожили… любимая женщина поведет вас за ручку, обеспечивая вашу безопасность — сами-то вы даже на это уже не способны… Ты и так вышел из игры битым (что никак не способствует самоуважению), но если ты сейчас и впрямь послушно дождешься Элвис, то просто потеряешь право называться мужчиной… Ну а если предчувствие ее не обманывает — тем хуже для них. И пускай цена ему как шпиону пятак в базарный день, но уж третьим-то мечом Гондора он от этого быть не перестал… У него есть Снотворное и мифриловая кольчуга — рискните, ребята! И пусть ваши головы станут моим утешительным призом — настроение как раз подходящее… Тьфу ты! — Он едва не расхохотался. — Кажется, я начинаю всерьез относиться к женским предчувствиям». Окинул взором пустой сад (из окна второго этажа он просматривался как на ладони), совершенно безлюдную Яшмовую улицу с дээсдэшником в полицейской форме… В лавке Чакти-Вари — сторожевые кобры… И что с того?.. «Черт, — успел подумать он, перекидывая ноги через подоконник, — клумбу бы не помять, а то Эли мне за свои левкои голову оторвет…»

…Элвис была уже почти готова, когда уловила краешком глаза движение в саду. С остановившимся сердцем она дернулась к окну и узрела на дорожке Тангорна: тот послал ей воздушный поцелуй, а затем направился к садовой калитке. Шепотом адресовав своему благоверному парочку выражений, более приличествующих ее портовой юности, нежели нынешнему статусу, Элвис с некоторым облегчением убедилась, что барон при оружии и, судя по его походке, явно не склонен разевать варежку навстречу красотам летнего утра. Он настороженно миновал калитку, пересек улицу, обменявшись парою фраз с полицейским, и протянул руку к бронзовому дверному молотку на входе в ювелирную лавку…

— Та-а-а-а-а-ан!!! — прорезал тишину отчаянный крик.

Поздно.

Полицейский вскинул руку ко рту — ив тот же миг барон, судорожно хватаясь за горло, осел на мостовую.

Когда она выбежала на улицу, «полицейского» уже и след простыл, а Тангорн доживал последние секунды. Отравленная колючка, выпущенная из улшитана — маленькой духовой трубки дальнехарадских пигмеев, — вонзилась ему в шею, на палец выше ворота мифриловой кольчуги: извлечь из ножен Снотворное «третий меч Гондора» так и не успел… Барон стиснул до синяков руки пытающейся приподнять его Элвис и с хрипом выдохнул: «Фарамиру… Передай… Сделать…»: силился выговорить что-то еще (на самом-то деле заготовленная им фраза была — «Фарамиру передай — сделать не вышло»), но не хватило воздуха в легких: алкалоиды анчара, составляющие основу пигмейского яда, вызывают паралич дыхательной мускулатуры… Ни выполнить свою миссию, ни хотя бы дать знать товарищам о ее провале барон так и не сумел; с этой мыслью и умер.

…С соседнего чердака наблюдал за этой сценой через затянутую паутиной отдушину человек по кличке Перевозчик — чистильщик из организации Эландара. Он в недоумении опустил свой арбалет, тщетно пытаясь сообразить — кто же это его так ловко опередил?.. ДСД? Для Приморской, 12, слишком уж чисто сработано… А если все это лишь очередная уловка барона?.. Может, для верности все-таки всадить в него стрелу?..

…Мангуст к тому времени успел уже избавиться от полицейской формы и, вновь став вполне законно аккредитованным при МИДе послом Его Величества султана Сагула V Благочестивого — могущественного властителя несуществующих в природе Флориссантских островов, — без лишней суеты поспешал к порту: там его ждала зафрахтованная загодя фелюга «Трепанг». Поединок двух лейтенантов закончился тем, чем и должен был закончиться, ибо профессионал отличается от любителя еще и тем, что играет не до забитого им красивого гола и не до своего «психологического кризиса», а до шестидесятой секунды последней минуты матча. К слову заметить, означенная шестидесятая секунда наступила для Мангуста как раз в порту, где ему довелось еще раз продемонстрировать свой высокий профессионализм. Вряд ли он и сам сумел бы сформулировать, что именно не понравилось ему в поведении экипажа «Трепанга», но только он полуобернулся — якобы с каким-то вопросом — к шкиперу, ступившему на сходни следом за ним, ребром ладони перерубил тому гортань и спрыгнул в жирно-ржавую, подернутую мертвыми радужными разводами воду между пирсом и корабельным бортом. Это-то и дало ему пару секунд форы — как раз чтоб извлечь из-за обшлага и закинуть в рот маленькую зеленоватую пилюлю, так что в руки оперативников Джакузи попал лишь еще один (четвертый по счету за нынешние сутки) неопознанный труп: спецкоманда из «Феанора» сыграла с умбарской секретной службой вничью — по нулям.

…А Тангорн умер на руках окаменевшей от горя Элвис так и не узнав самого главного: именно его гибель от руки людей из тайной стражи станет последним доводом, разрешившим колебания Эландара, и в тот же день Тангорнов пакет не ведомыми никому из людей путями отправится на север, в Лориен. Не узнал он и того, что Элвис разобрала его предсмертный захлебывающийся шепот как законченную фразу: «Фарамиру передай — сделано!» — и выполнит все как должно… А Некто неустанно ткущий из неприметных глазу случайностей и вполне очевидных человеческих слабостей роскошный гобелен, который мы и называем Историей, тотчас же выкинул из памяти этот эпизод: гамбит — он и есть гамбит, отдали фигуру — получили игру, и дело с концом…