Последний леший

Глава 17

Друзья ехали молча, у обоих было просто отвратительно на душе… Друзья? Да, теперь это можно было сказать со всей определенностью. Это раньше Сухмат был побратимом Рахты, а Рахта — другом Нойдака… Теперь же были поставлены все точки в их отношениях. Дело было так. Нойдак, поняв, что Рахту уже не вернуть, просто сказал Сухмату, что теперь их пути могут — если то того пожелает — разойтись. Ведь Сухмат, кажется, потерял с гибелью побратима, интерес не только к цели их похода, но и к жизни вообще. И Нойдак дал понять, что они могут разъехаться — раз уж их больше ничего не связывает…

— Не морочь голову, — отозвался Сухмат угрюмо, — вместе выехали, вместе и дело сделаем, вместе и вернемся. И, вообще, запомни, парень! Ты — единственное, что мне осталось на память о Рахте. Так что считай меня другом, если ты не против, конечно…

— Ты — мне друг! — подтвердил Нойдак и замолчал.

Так они молча и ехали всю дорогу. Не было и Духа. Куда запропастился снова этот мальчишка? Неизвестно… Но Нойдак на этот раз серьезно опасался за него. Ведь Дух собирался, кажется, отыскать Рахту. И если богатырь попал, вслед за возлюбленной, в Мир Мертвых, то соваться туда даже такому независимому созданию, каким был Дух, было не безопасно. Это для людей он был невидим и неощутим. А как насчет богов? Ну, как разгневается Повелитель мертвых? Нойдак хорошо помнил, как Дурий бог не только поймал Духа за ухо, но и отшлепал мальчугана по мягкому месту. Но Ванек был божеством, в целом, добрым, чего нельзя было ожидать от Вия. Да и как Повелитель Мертвого Мира может быть добрым? Нет, разумеется нет. И потому Нойдак сильно беспокоился за своего невидимого дружка.

Был и еще один момент, связанный с тем, что Дух до сих пор не появился. Сразу после гибели Рахты Сухмат предложил Нойдаку справить хотя бы малую тризну — хоть и не так, как большая, а все ж — мертвому в помощь. Ты какой-никакой, а все ж — ведун. Своих-то собратьев в мир мертвый провожал?

— Провожал…

— Ну, и обычаи русские повидал ведь?

— Повидал…

— Так все рано окромя тебя нет у меня волхва! — заключил Сухматий.

— Ты так уверен, что Рахта умер? — неожиданно усомнился Нойдак, — Где его мертвое тело, в таком случае?

— Сгинуло в пропасти бездонной…

— Может, сгинуло, а может, и нет, — продолжал надеяться неизвестно на что Нойдак.

— А чего гадать?

— То-то и оно, что гадать нечего, надо Духа дождаться, вернется — расскажет, жив ли Рахта, али предстал…

— Может, ты и прав… — неожиданно согласился богатырь, — Подождем!

Как видно, и внешний вид, и отношение других людей к тебе очень зависит от того, каков ты внутри. Вот Сухмат, кляня себя за гибель побратима, тащится на коняге с понурой головой, за ним, столь же невесело — Нойдак. Совсем не тот вид, что парой дюжин дней раньше! И к чему это приводит? Да к тому, что встречные, ну скажем, лихие люди, уже не воспримут Сухмата как богатыря русского, непобедимого…

Да, когда что-то должно случиться, оно непременно случается. Наши путники и оглянуться не успели, как были окружены целой дюжиной разбойничков. Те, дурачье, думали, что им легкая добыча попала в ручонки…

Нойдак только успел вытащить меч — но куда там! Воспользоваться им так и не пришлось. Зато Сухмат был буквально ненасытен. Для разбойников неожиданное превращение Сухматия из понурого путника в неистового бойца явилось настоящим потрясением. Богатырь рубил и рубил мечом налево и направо, разил свободной рукой, не давая пощады. Шестеро скрылись в лесу, другие шестеро не успели… А Сухмат продолжал в неистовстве превращать уже истекающих кровью разбойников в некое подобие того, во что превращают бабенки капусту перед тем, как уложить ее в бочки для закваски. Забыв обо всем, он вымещал и вымещал на них всю ту злость, что накопилась в нем за последние дни…

— Неправильно это, — сказал Сухмат то ли Нойдаку, то ли самому себе, то ли неведомому божеству, — неправильно живому в Мир мертвых попадать. Не по закону это!

— А мертвой среди живых бродить — по закону? — одернул друга Нойдак.

— Не простят Рахте боги, что по мольбе его Полина мертвой средь живых обитала? — продолжал раздумывать вслух Сухмат.

— Они не простят ему того, что он любил ее, мертвую, — напомнил Нойдак, — сие, я знаю, запрещено. И по законам моего рода, и по русским обычаям…

— То верно, — согласился Сухмат, — и страшно мне за Рахту, даже за мертвого! Эх, кабы знать, как в Навь попасть, я б к нему…

— Но оттуда никто еще не возвращался! — сказал Нойдак.

— А Полина?

— Она туда попасть не успела, она мертвая среди живых задержалась…

— Может, и есть оттуда дорога, — продолжал перебирать в голове страшные варианты Сухмат, — если б знать дорогу туда, я бы…

— Я знаю одну из дорог, — сказал Нойдак, — но это далеко, очень далеко… И давно, может и нет уже этой дороги!

— Как это давно? — не понял Сухмат.

— Я же рассказывал, что долго спал, — напомнил ведун, — а вход в Мир мертвых был посреди озера лесного, там, где водоворот. Но давно это было, даже звезды поменялись с тех пор, может, нет уже того озера, да и не найду я его, потому как лесов тех, уж точно, нет. Или другие они…

— Ты говоришь, звезды поменялись? — удивился Сухмат, — попадали что ли?

— Кто их знает, я тайн ведуньих не познал, никто учить не стал, — вспомнил старые обиды Нойдак.

— Значит, не найдешь ту дорогу?

— Нет!

— Может, и найдешь, да не хочешь, — вздохнул Сухмат, — не хочешь, чтобы и я сгинул?

— И это тоже, — честно признался Нойдак.

И двое продолжали неспешный путь. А дело шло к осени. К утру на одежде уже откладывался белый иней, но снега еще не бывало ни разу. Осень была суховата. А это — не к добру, проморозит землю, не будет урожаю…

— А, Морозко долбанный, всю землю проморозил! — ругался Дурий.

Сухмату и Нойдаку, только что выехавшим из лесной чащи на полянку, представилась картина не совсем обычная. Мало того, что на поляне лежали огромные каменные глыбы, невесть какой силой сюда занесенные. В самом центре поляны веснушчатый молодец в расшитой рубахе копал лопатой землю и при этом непристойно ругался. Рядом лежал меч огромадных размеров. Такой весь из себя сияющий, богатырский взгляд привлекающий… Сухмат хотел было что-то сказать, но Нойдак остановил его, подняв кверху палец и покрутив головой.

— По здорову живешь, Дурашечка? — спросил ведун, спрыгнув с лошади и поклонившись.

— А что мне сделается? — отвечал ему Дурий, — Да, и тебе тоже, кстати…

— Это друг мой, сильный богатырь Сухмат свет Сухматьевич! — представил друга Нойдак.

— И ты здоров будь, сильный богатырь! — приветливо улыбнулся Сухмату Дурень.

— А и ты здоров будь, добрый молодец! — ответил «сильный богатырь». Дурень, кажется, понравился ему, хотя Сухмат, понятное дело, и не подозревал, кто стоит сейчас перед ним, — А что это за меч у тебя такой?

Ну, разумеется! Чтобы Сухмат, даже в самом сквернейшем настроении, и не заинтересовался бы прекрасным оружием? А тут такое этакое чудо! Да этот меч был даже и покрасивее того, что в степном кургане закрыт был…

— Меч как меч, — отозвался Дурий несколько сварливо, — что, ни разу меча-кладенца не видал, что ли?

— Меч-кладенец… — повторил враз поверивший юноше Сухмат. Эти слова звучали для него, как прекраснейшая музыка, они манили его больше, чем нежнейшая из девушек…

— Да, меч-кладенец, мало ли их таких…

— А ты его что, сейчас здесь откопал? Тебе клад открылся? Как? — забросал Сухмат Дурия вопросами.

— Да нет, — покачал головой веснушатый, — я его наоборот, того, закапываю. Видишь — скала заветная, она над ним стоять будет… Потом переставлю… Сам виноват, все ленился да ленился, а как яму копать — землица и замерзла, — пожаловался сам на свою лень Дурий Бог.

— Как закапываешь? — не понял Сухмат, — ведь меч-кладенец искать-находить положено, раскапывать, слово заветное зная… А кто же его закапывает?

— Как кто? Я! — в свою очередь удивился Дурень, — Ну, посуди сам, глупая твоя голова, если мечи заветные кто-то откапывает, значит их перед этим закопали! Откуда же им в противном случае взяться? — и Дурий развел руками.

— Так ты его закапываешь? — Сухмат, окончательно обалдев, поверил и этому, тем более, что Дурень на его глазах уложил меч на дно ямы и начал забрасывать его землей, — Но почему ты? — вопрос был глуп, но надо же было чего-то сказать.

— Если не я, то кто? — ответ, кажется, стоил вопроса.

— И что, ты все мечи заветные закапываешь? — Сухматий, кажется, уже не знал, что и сказать…

— Если бы все! — голос Дурия стал сварлив, — с некоторыми еще как повозиться приходится! Вот давеча, лет всего… — он что-то посчитал на пальцах, — да совсем недавно пришлось один меч в камень запихать — да еще по самую рукоять! Вот возни было!

— А зачем… в камень? — удивился богатырь.

— Да поверье у них такое, кто его из камня вытащит, тот великим каганом станет… А, может, ханом… Как у них там, в этой… Британи, князья называются? Забыл… Может шахами?

— Ну и как, вытащил кто этот меч из камня? — заинтересовался Сухмат, которого мало интересовали самоназвания туземных князьков.

— А кто его знает… — пожал плечами Дурий бог, — Да и не все ли равно?!

— А я бы попробовал! — мечтательно сказал Сухмат.

— Бодливой корове Род рогов не дал! — заметил Дурий сварливо и вдруг переключился на Нойдака, — Я, между прочим, работал-трудился, землю копал-перекопал! И теперь голодный-преголодный! Я ведь кто? Твой бог, сам ведь признал! А богу положены требы, про между прочим…

— Какие требы? — растерялся Нойдак. Понятно, что слово «треба» не вызывала у него особого энтузиазма…

— А что есть в котомке вкусного, того и пожертвуй! — Дурий внимательно взглянул на походную сумку Нойдака, — Да не скупись, не говори: «На тебе боже, что нам не гоже!» Я-то все вижу! И зайца печеного, и каравай вчерашний, но вроде еще мягкий, и сало…

— Ну, раз ты такой всевидящий, — поклонился Сухмат, до которого, наконец, дошло, кто перед ним, — то милости прошу присоединиться к нашему скромному пирку!

— Вот, хорошего человека сразу видать! — резюмировал Дурень.

Пока все ели, Сухмат продолжал, слегка прибалдев, смотреть в рот Дурию. За свою жизнь он с кем только не едал — и с богатырями, и с князьями, и с ханами, и с ведунами, и с магами… Но вот нямнямкать в компании со всамделишным богом ему еще не приходилось. Хотелось что-то спросить такое умное, да ничто не приходило в голову.

— Слышал я, — наконец, решился Сухмат, — что немцы да греки поклоняются богу, Крестом называемому… Или Христом, но на кресте…

— Ну и что? — лениво отозвался Дурий, которого эта тема совсем не занимала, другое дело — печеная зайчатина…

— Видел я, как Перун силу являет, люди верные рассказывали, как Вия видывали, моему побратиму Лель являлся…

— Этот неженка? — Дурий сплюнул, — Неплохой, конечно, парень, этот Лель, но уж и пальцем его не тронь… Впрочем, ты, кажись, о другом?

— Да, вот хотел спросить, а есть ли этот самый Христ на самом деле? Или враки?

— Не знаю, есть ли, но что был — это точно! — Дурашка разлегся на травке, не обращая внимание на то, что было уже далеко не лето — впрочем, чего с него возьмешь — мало того, что бог, еще и дурень! — Было дело, говорит мне как-то одна подруга, Артюшка, бой-девка, про между прочим, вот и говорит она мне: пошли, мол, посмотрим, там нового бога делать будут. Ну я ей — лень, мол, а она — пошли да пошли, одной мне, мол, скучно, а я тебя пирожком угощу сладким, все равно там уже все наши собрались! И, действительно, все там наши были. Перун, как сейчас помню, таким отвратным иудеем перекинулся, с такими сальными пейсами, как его… раввином, и все кричал: «Распни его, распни!». Правда, его тогда не Перуном звали…

— А как?

— Как? Забыл, что-то такое, с харей связанное, ну бывает оное на роже…

— Родинки?

— Нет!

— Может, бородавки?

— Да нет же, это так со ртом бывает… Ну, да не все ли равно, как его тогда звали. Короче, кричал громче всех, но другие, все остальные — тоже кричали. Там много разных было, даже какой-то Кецалькоа… или Коцакеоатль… ну, не важно, главное, из-за моря-окияна прилетел посмотреть… Тоже глотку драл! Да Артюшка тут начала за ним увиваться, он-то думал, что как за мужиком, наивный… Да все знают, что Артюшу любовное дело не интересует, ей все равно, она мужчин не жалует, просто углядела, что у бога заморского крылья под одеждой спрятаны, да за дичь приняла и поохотиться размечталась… Она-то на охоте сдвинутая, известное дело. Интересная потом история была!

— Ну, а этого, Христа, что? Распяли?

— Да, что-то там делали… Ну, да мне все равно из-за спин ничего видно не было! Я и не думал, что нашего брата на свете так много поразвелось…

— Ну, и чем кончилось?

— А кто его знает… Я не досмотрел, пирожки сладкие доел да и смотался, — пожал плечами Дурень, — с пирожками Артюша не обманула, и с яблоками медовыми были, и с малиной… Эх, пирожка бы сейчас сладенького!

— А потом встречал этого… Христа?

— Не, не встречал… Может, не получился из него бог…

Кажется, тема была исчерпана и собеседники замолчали. Дурень прикрыл глаза. «Еще соснет!» — подумал Сухмат.

— А еще слышал я, бывает, с неба камни падают, — нашел он новую тему.

— Бывает… — зевнул Дурий.

— Вот и было дело, упал с неба камень, не простой, а железный, и была за тот камень драчка малая…

— Чего это? Вроде руда не перевелась? — бросил равнодушно Дурень.

— Потому что это железо не простое, а божеское, из самого вирия! Так Белоян сказал! А ты, Дурень, в вирии был?

— Был.

— Кока-колу пил?

— Пил.

— Тьфу… — и Дурий сплюнул.

/Ну, общибся автор, не про кока-колу Сухмат Дурня спрашивал, про что-то другое, аналогичное, богами в вирии распиваемом…/

— Так вот, добыли тот камень, в бою добыли, и были в том бою не только воевода Претич, но и сам князь, да что князь — сам волхв волхвов Белоян, — неизвестно почему, но Сухмат настолько проникся доверием к божественному придурку, что начал рассказывать даже то, что чужим знать и не следовало, — и сковал Людота из того камня железного меч для князя…

— Что, ваш князь тыщу лет жить собирается? — лениво осведомился Дурень.

— При чем здесь жить тыщу лет? — осекся богатырь.

— А чего тогда такие хлопоты? — пожал плечами Дурий бог, — То железо, что с неба падает, тыщу лет не ржавеет, то всем ведомо! Вот я и подумал, что князь у вас — долгожитель…

— Не ржавеет, это знатно! — Сухмат впервые такое услышал, — Но и сила ведь в том камне божественная должна быть, коли он из вирия? — и тут богатырь заметил сам за собой, что говорит как-то неуверенно, что-то нарушилось в привычной для него схеме представлений о божественном и чудесном.

— С чего это? — удивился Дурий бог, — Что ж ты думаешь, ежели скажем, Скотского бога, который, на земле будучи, вдруг животом пронесет, так тот навоз его лучше землю удобрит, чем от простого быка, что ли? Али губы теми каками намазамши, великие истины речь будешь?

Сухмат был обескуражен. Если бы такое говорил, скажем, волхв, он бы и поверил в божественную силу дерьма, богом оставленного, но вслушиваясь в насмешливый тон, с которым говорил свои речи Дурий бог, он начал понимать некие истины. Типа: дерьмо оно всегда дерьмо…

Странно, почему его называют Дурнем? Ведь сейчас этот паренек в испачканной рубахе казался Сухмату почти мудрецом. Может, просто это Дурень среди богов? Нет, зря не скажут, если сказали — Дурень, значит, так оно и есть!

«Да что это я все не о том? — оборвал рассуждения Сухмат, — попался тебе бог, с которым поговорить можно по человечески, так и спрашивай то, что тебе более всего надобно!». Богатырь одернул себя как раз вовремя. Тем более, что Дурень уже начал посапывать носом.

— Ты, вроде, говорил, что надо еще и скалу на место поставить? — напомнил он своему новому знакомому богу.

— А, потом поставлю, — лениво протянул Дурий, — только подремлю маленько!

— Слушай, Дурень, есть у меня один вопрос, для меня важный!

— Валяй… — Дурень и не думал открывать глаз.

— Не укажешь ли ты, где ход-проход в Мир мертвых? Очень мне это нужно!

— А зачем?

— Хочу туда попасть, там мой друг и побратим…

— Ну ты и дурак! — молвил Дурий, но все-таки открыл глаза — посмотреть на еще одного дурня…

— Пусть дурак, но скажи-покажи!

— Да полно этих проходов, — веснушатый бог привстал, — и тут, и там, да хоть вот за той скалой!

— Которую ты передвинуть должен был?

— Вот настырный! — вздохнул Дурень, — Ладно, поставлю скалу, как надо. А вход в Мир мертвых совсем за другой глыбой, вот за этой, смотри, это — Алатырь-камень… — Дурий встал, почесался, прошел десяток шагов, повздыхал и легко, как пушинку, сдвинул огромную — в три человеческих роста — каменную глыбу в сторону.

И, действительно, из открывшегося прохода на Сухмата дохнуло ледяной сыростью мертвого мира. Хотя скала и сдвинулась легко, Дурень, кажется, самую малость не рассчитал сил, и каменная глыба упала на него самого, придавив самым нелепым образом. Из под глыбы торчали голые пятки Дурьего бога, которые смешно дрыгались. Похоже, не смотря ни на силу, ни на бессмертие, этот бог пока что не мог понять, как ему, собственно, выбраться из такого глупого положения…

— Сюда, скорее, вот выход! — услышал Нойдак доносившийся из разверзшегося отверстия знакомый голос Духа. И как-то, неизвестно каким чувством ощутил, что его невидимый дружок уже здесь.

Ну, а дальше… Дальше произошло то, чего Сухмат не мог представить даже в самых радужных мечтах. Из темноты вылез — довольно резво при этом — живой и невредимый Рахта, мало того, что вылез, он протянул руку в темноту, и — о чудо! — из темноты показалась сначала женская рука, а потом — и вся Полинушка, причем живая, да при этом именно такая, какой была когда-то, без единой царапинки. Оба были в длинных рубахах.

Кажется, кто-то из читателей уже иронизирует? Да автор и сам могет! Действительно, этот момент живо напоминает окончание детской сказки о злом волке, съевшем и бабушку, и внученьку… А потом волка охотнички убили , живот разрезали, и вышли оттудова бабушка с внученькой, живые и невредимые… Вот и сейчас Рахта с Полиной — ну точь-в-точь! Впрочем, погодь смеяться — впереди еще и почти что сказка про репку!

— Рахта! Братишка! — Сухмат бросился к побратиму.

— Быстрей отсюда! За нами погоня! — вскричал Рахта, но было поздно.

— Ага, вот они! — донеслось из зияющей черной дыры, и земля задрожала от этого низкого, мрачного голоса, — Попались, голубчики!

Черные тени вырвались из прорехи в Светлом мире, эти же тени метнулись веером, и сразу стало ясно, как только встали они, эти чудища, по краям поляны, всю ее окружив. Теперь и до Сухмата с Нойдаком дошло, что попали они в новую историю. Ибо стояли вокруг чуда-юда страшенные, все видом разные, один другого уродливее да страшнее. Были и псы окаянные с мордами оскаленными, да злые велеты, от которых мраком могильным тянуло… И круг чудищ вокруг наших героев начал сужаться. Сухмат выхватил свой меч, а Рахта — перехватил меч Нойдака — понятное дело, богатырю он был сподручнее! Но черная толпа навалилась вся разом, и напрасно били мечи мертвые тени, вреда не нанося…

— Поймали, поймали! — закричали чудища наперебой, — они в наших руках, государь.

Тяжелые шаги, содрогается земля, меркнет Солнце ясное… Вот он, Владыка мира мертвого, вот он судья беспощадный! Сухмат впервые видел Вия, но сразу догадался, кто перед ним. Как не узнать? Будто весь из земли, плечи шире, чем сам высотой, в одежде из иссохшей коры, да с железным лицом… Даже Нойдак догадался, ведь он слышал не раз про страшного владыку с веками, которые поднимают его слуги — велеты. «Лучше ему в глаза не смотреть! — подумал Нойдак, когда веки Владыки были подняты услужливыми слугами — чудищами».

— Что, добегались? — зарокотал Вий, — И придется вам не сладко, ужо позабочусь! Чего ждете? — прикрикнул он на слуг, — Волоките их…

— Но мы живые, нас то за что? — удивился Нойдак.

— За компанию!

— Но ты должен нам загадки задать… — Сухмат знал все поверья, да Вию разве укажешь?

— Были уже загадки, задавал, хватит с вас!

— Нет такого закона! — возразил Сухмат.

— Я — закон! — донеслось изо рта Вия и Владыка устремил страшный взор на богатыря, — Уж не будешь ли ты противиться моей воле, смертный?

— Солнце ясное, помоги! — взмолился богатырь.

— Как же, поможет оно тебе… — кажется, Вий смеялся, хотя это и трудно было назвать смехом, — а тучи, по твоему, на что?

— Отпусти меня и моих друзей! — крикнул Сухмат

— Отпусти нас, чудище, — попросил Нойдак, но кругом только захохотали, тогда северянин вдруг озверев, крикнул на Вия, — ты, урод, отпусти нас сейчас же!

— А то старшего братца позовешь? — Вий, как оказалось, умел и потешаться. Но в этот раз — мимо!

— Слышь, чего тебе сказали, пень трухлявый? — донеслось со стороны дырки в Светлом мире. Это был голос Дурня, выбравшегося, наконец, из-под упавшей на него скалы, — Ты моего молодца не замай! Отпусти сейчас же моего парня, пока я тебе твои тяжелые не оторвал!

И Дурий, не на шутку рассерженный, бросился вперед. Путь ему попытался преградить какой-то молодой и потому глупый велет, который был отброшен пинком — походя — в сторону, улетемши с жалобным визгом, как кутенок… Мгновение, и Дурень стоял уже рядом с Вием да держал его за грудки.

Богатыри почувствовали, что ситуация как-то изменилась. Чуда-юда как-то бочком, бочком начали отходить поближе к той дырке, той, откуда повылазили. Хватка велетов, державших богатырей за руки, заметно ослабла. Да и сам Вий чувствовал себя несколько неуверенно, особенно после того, как Дурень приподнял его, оторвав от земли, да начал трясти.

— Если это твой молодец, то и забирай его, — массивные веки глупо болтались, закрывая Владыке Мира мертвых глаза, а на землю осыпалась то ли кора, то ли прелая листва — ведь было непонятно с самого начала — была ли то одежда Вия, или его кожа…

Велеты, державшие до этого момента Нойдака, сразу, и как показалось, с явным облегчением выпустили Нойдака и поспешили удрать подальше. Нойдак дурак не дурак, а сразу смекнул!

— Пусть отпустит моих друзей! — заявил северянин.

— Ну-ка, скажи, чтоб отпустили друзей моего добра молодца! — Дурень поставил уже Вия на ноги, но продолжал крепко держать его.

— Будь он неладен, этот Род, нашел, кому силу давать, — выругался Владыка, — сам дурак видать, раз дурака приветил!

— Ха, был бы умен, не стал бы и людей творить, да богов, вроде тебя, сотворил бы себе речку, лесок, да сладкий пирожок, да и жил бы припеваючи! — засмеялся Дурень, — И не тебе судить, ты своими мертвыми занимайся, а этих — отпусти!

— Ладно, твоя взяла, придурок… Забирай того молодца, который живой был, — и Сухмата тут же отпустили, — но мертвые — мои, это по закону!

— А сам только что говорил, что закон — это ты? — сказал свое слово теперь уже Сухмат, — Раз сам не по закону, то чего от других хочешь?

— Если я закон Рода нарушаю, то моя вина, а нарушишь ты, — Вий обращался к Дурню, — то твоя вина будет!

Дурашка, кажется, призадумался. Вия из рук выпустил, но что делать — решить не мог. Не хотел он, видно, чтобы Вий парня с девушкой к себе уволок, но и поперек Родова уложенья становиться не желал. Богатыри поняли, что пора действовать самим. Рахта, сделав мощное движение плечами, отряхнул насевших на него чуд-юд, которые, кажется, особенно и не стремились его удержать. Сухмат в этот момент помогал освободиться Полинушке.

— Я заберу обратно тех, кто сбежал из моего мира! — Вий наседал на Дурня, а тот стоял, не понимая, что делать.

В самом деле, что делать? Дурень он и есть дурень… Сказали Дурашке, что он не прав, что не по закону, а он чувствует, что прав, но и как ответить — не знает, вдруг да действительно не так сделает? Да, заморочил ему голову Вий, заморочил!

По другому рассуждал Сухмат. Его не волновало, кто прав, и что по закону. Ему друзей бы спасти! Но как управиться с Вием? Сражаться? Бесполезно — Владыка непобедим, ну, почти непобедим… Сухмат оглядывался по сторонам, ища решения. Чудища временно им не мешали… Как быть? Взгляд богатыря остановился на Алатырь-камень, закрывавший до того проход. Вот оно! На место поставить — и все тут! Как с той дырой между мирами, в лесу мертвом — заткнулась, и — готово! А сейчас дыра от сдвинутого Алатырь-камня. Задвинуть обратно — и уберутся чудища потусторонние, им в Светлом мире делать нечего! Но скала, кто же может сдвинуть с места целую скалу? Лишь богу такое посильно, но от Дурня толку мало…

«Если не я, то кто?» — повторил Сухмат сам себе услышанные недавно слова. И побежал к скале.

В этот момент богатырь уже не думал, что передвинуть каменную громаду не то что простому человеку, а самому сильнейшему из богатырей уж точно не под силу! Но в Сухмате в самые решающие моменты жизни просыпалась великая сила, размешанная на ярости, и эта смесь делала молодого богатыря в бою равным самым что ни на есть прославленным героям. Было дело, однажды, после боя жаркого, где горстка русов сражалась с целым полчищем налетевших кочевников, да, вот после того боя, Рахта, краем глаза наблюдавший за побратимом — ну, понятное дело, в основном он занимался врагами, так вот, Рахта потом удивлялся… «Да у тебя такая сила! — сказал он побратиму, — и как только я когда-то тебя поборол? Не пойму…» На что Сухмат ответил просто: «Сила эта пробуждается, только когда я зол, когда против врага смертного в сече кровавой, а с тобой бился, боролся — смерти твоей не хотел, не враг ты мне был, хоть и могли мы с тобой друг дружку убить…».

И вот, не думая уже о невозможном, Сухмат схватил скалу руками за край и… приподнял ее. Кажется, он и сам отвердел в тот момент, как камень. И почувствовал, что это — все, больше нету сил…

— Рахта, помоги же, … — и Сухмат добавил слова, непроизносимые, которые никогда не употреблял по отношению к побратиму.

Рахта был уже рядом. Вместе уперлись и сдвинули скалу, перекрывая ею дыру в Мир мертвых. Чуть ли не наполовину.

— Я здесь, — услышали они голос Полины. Поляница упиралась из всех своих сил, вот и скала подвинулась еще немного, но, задрожав, замерла на месте…

— Еще бы чуть-чуть силенок!

— Чуть-чуть у меня есть! — и Нойдак решился, наконец, добавить свою малость в общее дело. И, о чудо! Огромная глыба, заколебавшись, почти загородила проклятую — но ведь совсем недавно и спасительную для Рахты и Полины — дыру.

Велеты уже давно поняли, что рискуют остаться в чужом для себя мире навсегда, а там и Солнце Ясное придет, да их мертвецкий мрак припечет да рассеет… Впрочем, первыми в дыру сбежали быстроногие псы Вия, за ними — чуда-юда всевозможные. Кажется, все — теперь и Вию пора убираться восвояси, но, вот незадача — сколько ни упирались други, глыба только вздрагивала и не двигалась дальше. Но помочь было больше некому…

— Эх, еще бы нам богатыря!

Но, увы, Дурень был занят спором с Вием, ему и в голову не приходило подмочь смертным, похоже он вообще не понимал, чем они занимаются… А кто же еще? Казалось, достаточно было силы малого мышонка, да не было того мышонка.

— И я с Вами! — услышали богатыри детский голос. И, о чудо, скала сдвинулась с места и пошла вперед, окончательно задвигая проход.

— Ну, вместе, ухнем! — воскликнул Рахта, — раз, два, взяли!

И, наши герои, взявшись вместе, напряглись последний раз и — задвинули заветную скалу на место. Теперь можно было и оглянуться. Ага, вот и нежданный помощник. У края скалы стоял незнакомый отрок лет тринадцати, совершенно голый, зато улыбающийся во весь рот.

— Дух? — удивился Нойдак.

— Да, я стал человеком, — сказал мальчик.

— Так вот ты какой, Дух! — удивился Сухмат, — Но как тебе удалось превратиться?

— Да мне Дурий бог сразу сказал, что надо просто очень захотеть, а я тогда не понял и просил объяснить, — ответил мальчик.

— А он заместо объяснений тебя отшлепал? — вспомнил Нойдак.

— Ага!

— И ты попробовать решил?

— Нет, я сразу стал пробовать, говорил себе: «Хочу стать настоящим, хочу стать настоящим», да ничего не получалось, — признался мальчик, — а тут такая кутерьма была, понял я, что скалу надо лишь немного подтолкнуть, совсем малость, вот и решился, и все как-то само собой получилось!

— Смотрите, а Вий-то сгинул! — воскликнул Рахта.

Действительно, Вия не было видно, а Дурень направлялся не спеша, к ним. Кажется, он продолжал размышлять о странностях законов жизни.

— Вий сгинул? — спросил Сухмат подошедшего бога.

— Да, убрался, но обещал еще вернуться и разобраться, — кивнул Дурий, провел взглядом по тяжело еще дышащим богатырям и богатырше, удовлетворенно кивнул, углядев поставленную на место скалу, похвалил, — Молодцы, на место поставили, а то я мог и позабыть… — потом его взгляд упал на Духа.

— Я теперь человек! — похвастался мальчик.

— Вижу, — улыбнулся Дурень, — но ты больше не будешь летать, не сможешь бывать в других мирах…

— Это мы еще посмотрим! Вот вырасту, стану богатырем…

— Вырастешь, если не умерзнешь, — перебил его Дурень, — ты уже весь дрожишь… На вот, оденься, согрейся!

И Дурень, скинув с себя рубаху, нахлобучил ее на Духа. Мальчишка забарахтался, просовывая рукава. Выглядело забавно. Рубаха оказалась слишком длинной, и Дурень, не раздумывая, оборвал ее подол, немного укоротив. Рахта и Полина были заняты друг другом, зато Нойдак и Сухмат с удовольствием наблюдали за действиями Дурня, справедливо полагая, что мешать сейчас влюбленным разговорами да посторонним вниманием просто ни к чему. Оно ведь тоже не каждый день бывает — чтобы можно было вот так, вблизи, рассматривать настоящего бога, причем, ну — совершенно голого. Подарил, что называется, последнюю рубашку!

— А как же ты теперь сам будешь, не холодно? — поинтересовался Сухмат участливо.

— Рубаха? — Дурень передернул плечами, — Мне новую подарят, чего там… Кстати, чего вы тут торчите, шли бы своей дорогой, у меня тут еще делов уйма. Давайте, давайте отсюда, пока пинков не надавал!

— А имя? — воскликнул Дух.

— Какое имя? — удивился Дурень.

— Раз я через твои советы человеком стал, да ты меня одел в первую рубаху, то и наречь меня должен именем человеческим, я ведь больше не Дух!

— Кто много хочет, тот мало получит! — заявил Дурень, — Ну ладно, иди сюды, на ушко шепну.

Дух не заставил повторять, подпрыгнул к веснушатому божеству, запутался в длинной рубахе и упал прямо в подставленные руки Дурня. Тот взял мальчика и шепнул ему что-то на ушко.

— И только-то? — чуть ли не обиделся Дух.

— Я же тебе сказал, кто много хочет, тот короткое имя получает! — засмеялся Дурень, — Никому своего подлинного имени не говори, его только ты знать должен! А для других мы тебе иное имя дадим. Хочешь Духариком зваться?

— Нет!

— А как хочешь?

— Во как он! — и Дух указал на Нойдака.

— Точно так же?

— Нет, но похоже, — ответил мальчуган довольно бойко.

— Ничего не приходит в голову, — признался Дурень.

— Тогда просто — Нойки, или Нёйки, — предложил Нойдак, — да хоть Лёкки…

— Как? Лёкки? Вот то да! — расхохотался Дурий, — Да хитрозадый северянин уписается и укакается, когда услышит такое!

— А что это за северянин такой? — спросил Нойдак почти ревниво — ведь последнее время северянином называли только его самого.

— Какая разница! — отмахнулся Дурень от Нойдакова любопытства, и заключил, обращаясь к бывшему Духу, — Будь по твоему, мальчишка, пусть будешь ты Лёкки зваться. А теперь — пора вам всем в путь дорожку!

Богатыри не стали ждать третьего напоминания. Чего это Дурень их прогонял — неизвестно. Может, не хотел, чтобы знали, где меч-кладенец закопан — коли не про них был. А, может, вдруг наготы своей, наконец, застыдился — да это навряд ли, конечно… Ну, раз прогоняет — надо идти! Не дожидаться же, пока под зад пинком — ведь этот могет!

Нойдак шел рядом с мальчишкой и о чем-то разговаривал, Полина и Рахта шли молча, взявшись за руки и сияя глазами. Сухмат несколько раз, как бы ненароком, прикасался к побратиму, все еще не веря, что тот снова стал живым человеком.

— Да живой я, и настоящий, и здоровый! — сказал Рахта побратиму, — Настолько живой и здоровый… Вы, добры молодцы, подождите нас маленько, мы скоро прийдем!

Сухмат остановился, задержал Нойдака с мальчишкой.

— Привал, будем костер разводить! — скомандовал он.

— А Рахта? Полина? — голос Нойдака был озабочен.

— У них есть одно… дело… — сказал Сухмат, — Они скоро придут. Или к утру…

— А я знаю, чем они будут заниматься! — хихикнул Лёкки и получил первую, в своей человеческой жизни, оплеуху…