Последний сон ее смертной души

К. Берд Линкольн

Последний сон ее смертной души

(Хафу из Портлэнда — 3)

Перевод: Kuromiya Ren

«Какие сны в том смертном сне приснятся»

— Шекспир «Гамлет»

«Весь мир — сон, а смерть — толкователь»

— идишская пословица

«И никогда не просыпайтесь от восхитительного забвения, где смерть мечтает о тоске жизни»

— Джебран Халиль «Пророк»

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Я стучала кулаком по входной двери квартиры Марлин на втором этаже. Ответа не было. Как и не было ответа на мои сообщения. Если бы я знала про ее соседей, позвонила бы им из Токио до того, как мы сели на рейс в Портлэнд. Но, конечно, я избегала ее соседей три года, что Марлин жила тут, как избегала всех, чтобы защититься от физического контакта, пока я не узнала, что не была чокнутой, просто я была ребенком баку, пожирающего сны.

Моя сестра всегда отвечала на сообщения. Всегда. Я надеялась, что она просто злилась из-за того, как мало я писала о папе, пока мы были в Японии, и мстила мне молчанием. Другие варианты сбросили бы меня в черную дыру страхов из-за Иных — существ из мифов и легенд, к которым относилась и я, хоть папа забыл мне сообщить. Они ворвались в мою обычную жизнь и перевернули все вверх ногами месяц назад.

Кен весь полет домой играл страдающего эмо-парня, сидя у окна рядом с папой. Он, конечно, сомневался в своем решении покинуть свою жизнь в Японии и отправиться за мной домой. Последним в нашем странном квартете был тот, кто тоже оставил дом в Токио из-за жителя Портлэнда, но спокойные односложные ответы Пон-сумы на мои нервные фразы не были тем, что могло спасти меня от тревоги, сжимающей меня изнутри. Мы отправились сюда сразу же, потому что я так настояла. Наш багаж все еще был в такси. Парни стояли со мной в узком коридоре. Хорошо, что папа остался в машине, иначе нам не хватило бы места.

Я застучала в дверь снова, шесть раз нажала на дверной звонок.

— Не там. Или не может ответить, — сказал Пон-сума, как всегда спокойный.

— Что значит, не может ответить? Типа — мертва?

Кен упирался локтями в перила, оглянулся на нас через плечо.

— Он не это имел в виду.

— Уверена, нет причины не ответить на стук, — мой голос звучал пронзительно. Кен открыл рот, а потом захлопнул его. Хороший выбор. Он стал вести себя немного лучше, чем в Японии, но все еще не был прощен на сто процентов.

— Счетчик тикает, — сказал Пон-сума.

Приглушенный стук донесся изнутри, а потом смех. Смех Марлин. И моя жуткая тревога превратилась в огромного монстра раздражения, и я ударила по звонку десять раз подряд. Пон-сума зевнул и снял резинку с запястья, собрал спутанные длинные волосы, выкрашенные в карамельный цвет, в хвост. Я даже не представляла, как выглядело мое черное гнездо на голове, перелеты не помогали внешности.

— Марлин, ответь уже! — заорала я в глазок.

Щелчки, кто-то снял цепочку и приоткрыл дверь. Один глаз — ореховый глаз семьи Пирс с голубым кольцом — выглянул оттуда.

— Кои, — сказала Марлин, ее голос был неубедительно удивленным.

— Ты разве не в Японии?

— Ясное дело, что я не в Японии!

Приглушенный голос за ней вызвал смех моей сестры. Я вздрогнула от странности Марлин, моей организованной и помыкающей сестры, хихикающей, как школьница в аниме.

— Не сейчас, — сказала она. Ее глаз пропал и сменился затылком. — Это моя сестра.

Дверь открылась шире, и стало видно всю сестру в ее турецком халате цвета фуксии, и сзади ее обнимал тощий парень, похожий на Тора, с мокрыми и зализанными назад волосами. Почти все части, похожие на Тора, были обнажены.

— Ты в порядке?

Марлин едва взглянула на меня.

— Конечно, в порядке.

— Ты не отвечала на мои сообщения.

— О, прости, — сказал Тор. — Это была моя вина. Я… отвлек Марлин, — его довольное лицо не оставляло сомнений в том, что он имел в виду.

«Ох. Блин. Не вовремя», — я отпрянула. Я не хотела получить фрагмент сна от игрушки Марлин. Мне не нужен был сон о нем и моей сестренке.

— Она цела, — сказал Пон-сума. — Сообщение Кваскви было срочным.

Я показала Пон-суме ладонь и обратилась к Марлин:

— Почему ты не отвечала на мои сообщения? Ты в порядке?

— О, да, — сказала Марлин хрипло. — Я в порядке. Я бы всех пригласила, но квартира не убрана.

Кен фыркнул. Я пронзила его убийственным взглядом. Это не было смешно. Я переживала во время полета, когда Марлин не отвечала на сообщения и звонки. Пока я выпускала древнего дракона в Японии, помогала мятежным хафу в Токио — полукровкам, которые выступали против традиционного управления Иными в Тихом океане — попасть в Совет, я не следила за телефоном, так что иронично было злиться на Марлин за то, что она не отвечала мне. Но сообщения Кваскви, резко позвавшего меня домой, были загадочными, не помогали. Я знала, что на Иных в Портлэнде напали, и что-то ужасное произошло с его подругой, Дзунуквой, и к этому приписывали меня, потому что я выпускала драконов. Марлин знали как мою сестру. Вряд ли кто-то напал бы на нее из-за этого, но что я могла знать? Я даже не знала, что была хафу из-за папы-баку, до недавнего времени!

— Позвольте представиться, — сказал мужчина, держащий мою сестру. — Я Пит, — он протянул руку, покрытую рукавом татуировок старых позеленевших чернил. В узорах я разобрала белый кулак, повторяющийся номер 14 и крест из стрел. Я смотрела на его руку. Он издал странный смешок.

— Я — Кен, — сказал не совсем мой парень-кицунэ. Он подобрался ближе к двери, чтобы пожать руку Пита, снижая риск, что этот парень заденет мою кожу.

— Все хорошо? — сказала Марлин. — Я могу пойти одеться?

Я прикусила губу.

— Я должна кое-что сказать тебе о папе.

Марлин посмотрела за меня.

— Он не вернулся с тобой?

— Вернулся, но…

— Тогда уйди на пару часов и дай мне шанс собраться, — она прижала ладонь к щеке Пита и улыбнулась. Ее новый маникюр на миг отвлек меня. Марлин всегда выбирала яркие и сложные узоры или цветы и что-то абстрактное. Сегодня ее ногти были черными. Белый силуэт черепа с четырьмя длинными зубами, напоминающий смутно логотип героя из Марвел, улыбался с больших пальцев.

— Марлин, пожалуйста.

— Кои, я серьезно. Увидимся позже, — она мне не улыбнулась. Она закатила глаза и потянулась к дверной ручке, закрыла дверь сильнее, чем требовалось.

— Парк у леса, — сказал Пон-сума на японском, оглядываясь на такси. — Кваскви угрожает отправить Братьев-медведей за нами.

— Ладно, ладно.

Кен тихо вздохнул.

— Дайджобу десу. Пока что она в порядке. Узнаем, что хочет Кваскви, и вернемся.

Я сглотнула горечь в горле. Желудок все еще бушевал от полета, и мне стоило воспользоваться дезодорантом и зубной пастой, но Кен был прав. Нам нужно было увидеть, что расстроило Кваскви. Я была в долгу перед ним, и он требовал отплаты. Но папа был на заднем сидении машины, и мне нужно было устроить его у себя, а потом уже нестись по городу на зов Сиваш Тийе.

Пон-сума спускался по металлической лестнице. Мы с Кеном шагали следом осторожнее из-за мороси на ступенях. Лепестки с разросшихся кустов рододендрона у дорожки сжались, стали коричневыми и промокли. Я назвала таксисту свой адрес, между полем средней школы и улицей с магазинами, где не было кафе. Кен заплатил водителю, а Пон-сума помог вытащить папу из машины.

В Японии Мидори показала, что — хоть глаза папы оставались закрытыми, он не реагировал на уколы и щипки, а контакт с кожей не передавал мне фрагменты снов — он не был полностью без сознания. Если его поставить, его ноги немного удерживали вес, так что его можно было поддерживать одному человеку и вести по дороге.

Мы подняли его по лестнице в мою квартиру, Кен следовал с нашим багажом. Я потеряла почти все свои вещи во время приключений в Токио, так что сумок не было много. Пон-сума нетерпеливо ерзал, пока я искала ключ у знакомой коричневой двери. Я нашла его, сжала ручку двери, и она открылась.

Пон-сума тут же насторожился, как собака.

— Открыто.

— Да, — ответила я, сердце забилось быстрее.

— Кенноске-сан, — сказал Пон-сума.

Кен тут же оказался рядом со мной, лицо стало хищным. Его обычно теплые карие глаза теперь были полностью черными. Скулы приобрели острые очертания, и он замер на носочках.

— Я пойду первым. Жди тут, Кои.

Через пару секунд Кен вернулся, его хищный вид таял.

— Сейчас никого нет.

Я передала папу Пон-суме и прошла мимо него. Моя квартира была разгромлена. Шторы были изорваны, как и мамино одеяло с гавайским флагом и бумаги, усеявшие пол. Дверцы шкафов свисали с петель, осколки стекла и кофейных чашек Марлин валялись на кухни.

— Боже, — выдохнула я, шок покалывал кожу.

— Это для тебя что-нибудь означает? — сказал Кен, потянув меня в спальню. Дверца моего шкафа была открыта, одежда валялась кучей у кровати. Кровать, что удивительно, была заправленной, и покрывало со «Звездной ночью» Ван Гога было на месте, но кто-то покрыл его слоем чего-то, похожего на муку. Посередине что-то темное и вязкое с запахом клена пропитало муку, образовав символ из трех пересекающихся треугольников. А ниже была фраза кривыми буквами:

«В том смертном сне».

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я не сразу сказала парням, что узнала фразу, или что известная цитата вызвала страх во мне. Я держала руки папы на диване, ощущая восторг и тревогу от контакта без фрагментов. Его кожа была как сухой пергамент, вены выпирали, голубые и кривые, на его ладонях. Он старел. Я впервые подумала, что он выглядел как старик, каким и являлся.

Пон-сума заставил папу попить с помощью спринцовки, влил воду в его рот и помассировал горло, но строго сказал нам, что нам нужно дать папе искусственное питание, если он останется неактивным.

Я не хотела представлять, как Марлин войдет и увидит бардак в квартире и папу с трубкой в руке. Это было близко к тому, как выглядела мама в конце борьбы с раком.

Кен расчистил путь по гостиной к кухне, убрав почти все с пола в мусорный пакет.

— Спасибо, — сказала я, когда он опустился у головы папы на подушках. Он посмотрел на меня из-под густых ресниц, которые многим мужчинам придали бы вид андрогина, но у Кена делали темный взгляд глубже, хищным.

— Это был не вор, ищущий легкой наживы, — сказал Кен. — Это личная атака.

— Та фраза на твоей кровати что-то означает? — спросил Пон-сума на японском.

— Я… думаю, это цитата Шекспира.

Парни переглянулись. Учитывая, сколько они жили, их незнание классической литературы удивляло. Но, может, это я перегибала. Я не могла цитировать «Историю Генджи» Мурасаки Шикибу, а это был первый записанный роман в мире. Я узнала это на уроке японской литературы до того, как встретила профессора Хайка.

— Ты не можешь тут оставаться.

Мысли о нападении смешались с отвлекающими мыслями о литературе. Они устроились тяжестью в моем животе. Кто-то был тут, рылся в моих вещах и терзал мое нижнее белье. Там не было ничего дорогого, но жестокость того, кто трогал мои вещи, пугала. Я не хотела оставаться тут, а Марлин уже была не одна.

— Мне некуда идти.

— Кваскви нас примет.

— Тебя-то он точно примет, — сказала я Пон-суме, вспомнив их поцелуй с Кваскви при прощании в Японии. — Но я не уверена, что это безопасно для меня и папы.

— Она права, — согласился Кен. — На Иных Портлэнда напали. Баку Хераи сделает Кваскви мишенью. Нам нужно в отель.

Я сглотнула. Отель? Надолго? Я поймала себя на том, что гладила ладонь папы большим пальцем снова и снова. Хоть Совет оплатил часть билета на самолет, мой счет в банке опасно уменьшился после поездки в Японию. И я игнорировала свой заработок в Портлэнде, так что баланс не повышался.

Кваскви и Кен даже не переживали из-за расходов, но я не собиралась просить их о помощи. И кто знал, в каком состоянии были финансы Кена? Он уже не работал как раб-убийца на Совет в Токио, когда мы отпустили Черную Жемчужину. Он, наверное, уже не получал доход.

— Я знаю дешевую гостиницу у аэропорта.

Кен покачал головой.

— Нам нужен хороший номер. Фойе отела — дополнительный слой защиты, этого нет в хлипком мотеле, — он почесал за ушами обеими руками, превращая черные шипы в спутанные ото сна волосы. — Я думаю об отеле Хитман.

Я фыркнула.

— От одежды швейцаров смешно. И разве место не привлечет внимание? Это в центре. Разве нам не нужно уединенное место? Или ближе к Кваскви? — я поняла, что не знала, где жил Кваскви. Буревестник, друг Кваскви, древний огромный орел, всегда улетала домой к горе Худ. Запад. — Может, отель при школе Макменамин Кеннеди? Это между районом Перл и аэропортом, и там не так много туристов.

Пон-сума вытащил телефон и открыл меню. Он прижал телефон к уху, перешел на английский и быстро поприветствовал.

— Квартира Кои разгромлена.

Английский Пон-сумы был не таким хорошим, как у Кена. Он описывал мою квартиру, но уже на японском.

— Мне нужно место для ночлега, — он посмотрел на нас, прижал ладонь ко рту и заговорил тише. Кен сказал за его спиной:

— Не говори Кваскви о нашем отеле.

Пон-сума развернулся, его щеки пылали. Даже яростный Хоркью Камуи, которого Кен описывал как волка тундры из Северной Японии, мог краснеть. Особенно при разговоре с синей сойкой.

— Кваскви отправляет машину, — сказал Пон-сума.

— Будет безопаснее, если Кваскви не будет знать, где останутся Хераи.

Пон-сума кивнул и повернулся ко мне.

— Две минуты. Тебе нужно собраться?

Я издала смешок, прозвучавший как всхлип. Что же взять? Вся одежда была на полу, грязная и изорванная. Нарушитель даже высыпал все из выдвижных ящиков. Не осталось ничего, что можно было взять. Кен обвил рукой мои плечи и сжал. Я опустила на миг голову к его теплу и силе.

— Все хорошо. Выведем папу наружу.

Я написала Марлин, что мою квартиру обокрали, и что мы с Кеном уедем в отель. Кен не дал мне сказать ей, что я забронировала нам онлайн место в Кеннеди. Он настоял, чтобы никто не знал. Это ощущалось как преувеличение, но страх не отпускал меня, пока я стояла у своего дома, словно тучи собрались на небе Портлэнда сильнее, чем могли.

Машина появилась через десять минут ожидания под моросью. Я отчасти ожидала темный лимузин, как тот, в котором Совет возил нас по Японии, но это был Портлэнд. Зеленый Субару с каноэ из кедра сверху подъехал резко к обочине. Пассажирское окно опустилось, знакомое крупное и круглое лицо с лысой макушкой и густой черной бородой улыбнулось мне. Близнец этого лица был за рулем.

Братья-медведи. Если бы они не пытались украсть папу, мы были бы в хороших отношениях. Но теперь, видимо, они были посланы сюда как подчиненные Кваскви, а я доверяла Кваскви. Брат на пассажирском сидении медленно кивнул.

— Здравствуй, Кои Пирс, — его голос был рычанием, что и ожидалось от медведя. — Нам нужно отвезти тебя в парк.

Водитель похлопал его по плечу. Пассажир растерялся. Водитель шлепнул его по затылку.

— О, да, — сказал пассажир. — Я должен представиться. Кваскви сказал, что так вы будете меньше бояться, — он улыбнулся шире, показывая кривые зубы, которым стоило бы побывать у дантиста. — Мы — Кваквакавакв.

— Рады знакомству.

Водитель снова шлепнул пассажира.

— Мы из Кваквакавакв, из салишского народа у берега. Сложно сказать. Простите. Просто зовите меня Генри. Другой — Джордж.

Кен вежливо поклонился.

— Фудживара Кен, — это было близко к его настоящему имени, и от этого я моргнула. Он делал себя уязвимым перед Иными Портлэнда. Так он хотел тут начать?

Пон-сума медленно и мрачно кивнул, как Генри. Видимо, лаконичным Иным не требовалось вербальное представление. Или Кваскви уже рассказал основные детали.

Парни устроили папу в машине, мы с Кеном втиснулись по бокам от него. Пон-сума сел рядом с Братом-медведем на пассажирском месте, его тут же придавило крупным телом Генри. Генри был общительным братом. Он был как большая лысая пожилая тетя, желающая общества. Но Пон-сума отвечал кратко, как всегда. Генри не переживал. Он поворачивался и усыпал вопросами меня, пока его близнец вез нас к шоссе в рекордное время.

— Как в Японии?

— Было интересно.

— Я ни разу не был в Японии. Я всегда хотел отправиться, но, когда Кваскви покидает Портлэнд, он говорит, чтобы мы с Джорджем оберегали место на случай, если кто-то начнет ворчать. Конечно, мы побывали у Элло и Оципета в Нью-Йорке. Вот там место! Но, если не считать Канаду как другую страну, а так никто и не делает, то я не покидал Штаты, — и так далее. Я боялась их до этого, но теперь было смешно.

Мое сердце пело у моста Бернсайд. Гора Худ поднималась над табличкой Белого оленя, и ощущение дома встало на место, но когда мы добрались до улицы Турман и параллельной, мое лицо застыло в пустой улыбке. Кен не опускал бровь в изумлении. Джордж кашлянул, когда машина остановилась, и Генри перестал описывать нам меню со своего дня рождения в кафе.

— Кваскви ждет под мостом, — сообщил он, и повисла странная тишина. Он ожидал, что мы сразу выпрыгнем из Субару.

— Я останусь с папой, а ты посмотри, что он хочет, — сказала я Кену.

Кен покачал головой.

— Он хочет тебя.

Пон-сума постучал по плечу Генри.

— Кваскви сказал вам оберегать нас? Это Хераи Акихито. Присматривай за ним.

Генри залепетал:

— Но Сиваш Тийе сказал…

Джордж сжал ладонь Пон-сумы, склонившись из-за брата. Они ткнули друг друга кулаками, пожали руки и мрачно кивнули. Медведь и волк наладили отношения.

Папа все еще был без сознания, но в остальном — в порядке. И все же.

— Я не могу просто оставить его тут, — я сожалела, что не оставила его Марлин. Может, я шла к опасности. Я разрывалась, прижала костяшки к глазам.

— Даю слово, — сказал Генри, бодрое поведение тетушки сменилось серьезностью. — Мы с Джорджем будем защищать его, пока не умрем.

Боже, мы перегибали. Кваскви был лидером Иных Портлэнда, и эти двое были его друзьями. Я не бросала папу на обочине.

— Спасибо, — сказала я. Генри выглядел так умоляюще, что мне хотелось пожать его руку через куртку. Я подняла палец. — Минутку, — я набрала номер дневной опеки для взрослых, которую мы использовали, когда мы с Марлин были заняты.

Медсестра Дженни ответила на третьем гудке. Я договорилась о временной заботе на эту неделю, Генри внимательно слушал. Медсестра Дженни не сдавалась, но потом призналась, что одна кровать есть. Я надеялась, что Марлин сможет это оплатить, раз она была так занята… другим.

— Можете отвезти папу по этому адресу? — я показала Генри и Джорджу карту на телефоне. Генри схватил телефон, показал Джорджу. Тот задумался на миг и кивнул.

Генри улыбнулся.

— Мы вернемся, не успеет овца два раза хвостом тряхнуть, — он выглядел слишком юным, а говорил как пожилой житель запада, но кто знал, сколько на самом деле братьям было. Я опустилась на колени на заднем сидении, поцеловала папу в щеку. — Медсестра Дженни поможет, — сказала я. — Прости меня за это.

Кен вытащил меня из машины, и я смотрела, как Субару уезжает. Казалось, не хватало чего-то важного, словно я не туда положила ключи или потеряла телефон. Но тут мы могли только поскорее идти на зов Кваскви.

Пон-сума вел нас по улице к лестнице в небольшом холме у моста. Мы поднялись, попали в парк Маклью, обрамленный густыми зелеными рощами. Фонари, верхушки домов и провода над деревьями не мешали естественной тишине этого места. Мы были в паре улиц от модных ресторанов и шумных дорог района Перл, но тут мы будто были не в городе.

Что-то зачирикало сверху, я подняла голову и увидела стаю синих соек на металлическом поручне моста Трумана, все сидели так, что один глаз-бусинка смотрел на нас.

— Вы не спешили, — сказал женский голос. Я вздрогнула. Сойки зашумели крыльями, вопя.

— Элиза, — сказала я, узнав светловолосую болельщицу в голубом костюме, скрывающуюся в тенях под мостом. Она слабо улыбнулась нам, ее идеальные зубы сияли, и гладкий хвост волос лежал на плече.

Пон-сума выжидающе посмотрел на меня.

«Видимо, мне всех представлять».

— Элиза, Кена ты помнишь. Это Пон-сума, он из Токио, — я не стала называть его вид, как и все его имя. Я не буду больше так ошибаться.

— Токийский хафу, — исправил Пон-сума и кивнул Элизе.

Улыбка Элизы стала задумчивой.

— О, я знаю, кто ты. Какой ты. Кваскви — ужасный сплетник.

Я вздохнула. Кваскви тут не было. Видимо, он был где-то выше по тропе. Я надеялась, что мы быстро тут справимся, чтобы я вернулась к медсестре Дженни и папе, поселилась в отеле, взяла латте в Стамптауне. Я была готова ехать дальше с братьями и слушать одного из них. Мои мысли все еще были медленными после перелета.

— Сюда, — Элиза вышла из-под моста под мелкий дождь.

«Нет, латте меня не ждет», — она пошла к ровной тропе у холма. В этом парке было две основные тропы, и мы шли не по короткой. Конечно. Вместо кофе меня ждал долгий подъем по лесу под дождем и место с веселым названием «Замок ведьмы».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Сойки взмыли в небо, повернули налево, направо, а потом пропали в деревьях на холме в облаках.

— Братья-медведи хорошо позаботятся о папе, да? — тихо сказала я. Мы шли друг за другом, Пон-сума и Элиза — впереди.

— Кто? — Кен растерянно посмотрел на меня.

— Джордж и Генри.

— Пон-сума — гость Кваскви. Это священное доверие, — мы говорили на японском, желая хоть немного уединения в зловещей тишине леса и в жутком присутствии Элизы. Я не знала, говорила ли она на японском, хотя я встретила ее впервые на уроке японской литературы в колледже. Кваскви уже показал, что хорошо знал японский. Так что и она могла его знать.

— А если он проснется? Если он в смятении и напуган?

Кен смерил меня осторожным взглядом. От этих его взглядов, оценивающих, сколько я еще выдержу, я твердела как корочка на старом хлебе, но даже я слышала, что скулила. Я хотела винить нехватку сна и латте, но мой страх из-за отца было вытерпеть проще, чем то, что Кваскви хотел от нас в Замке ведьмы.

— То, что сделал Хераи-сан, что сделала ты в Аомори, чтобы освободить Черную Жемчужину, было тяжелой задачей даже для самых сильных Иных, к которым относится баку. Это требует много энергии, и ее можно получить только из смерти и рождения. Он должен был умереть.

Я охнула. Его слова были горячей иглой в спине. Мы выжили, потому что снежная женщина из Совета Токио, Юкико, отдала свою жизнь. Но папа не был в порядке. Я не могла его потерять.

— Так кома навсегда? — я в ужасе застыла посреди тропы.

Элиза возмущенно оглянулась.

— Он может проснуться, — сказал Кен. — Но не сегодня.

— Скорее. Времени мало, — сказала Элиза.

Мы пошли дальше в сумеречной тишине леса. Пон-сума оторвался и обошел дерево, упавшее на тропу. Я зацепилась ногой о выпирающий корень и споткнулась. Кен схватил меня за руку, удержал на ногах, вспышка тепла была приятной после сухости погоды и моих страхов.

— Надеюсь, в конце подъема ждет круассан с шоколадом, — ворчала я, пока мы шли среди папоротников с каплями воды, которые пропитывали мои леггинсы холодом.

— Конечно, Кои знает, где ближайшая пекарня, — буркнула Элиза.

— У нее на это радар, — сказал Кен. Никто не смеялся.

— Ладно, ждите тут, — Элиза пробежала пару шагов к Пон-суме. Он замер.

— Кваскви там, — сказал Кон-сума, кивая на высокие кедры.

— А у кого-то радар на Кваскви, — тихо сказала я.

Кен приподнял бровь, но Пон-сума растерялся. Да, его английский был хуже, чем у Кена.

Элиза нетерпеливо цокнула языком.

— Там круг защиты. Нужно ждать, пока Кваскви пропустит нас.

Сойки с моста появились над деревьями, опустились пернатыми бомбами, сформировав неровную линию на хвое на земле. Я стала ощущать любопытный гул, поток энергии, звук напоминал что-то между стоном и высоким пением флейты. Птицы вопили, суетились, пока звук усиливался, мои зубы дрожали. Кен прижал ладонь ко лбу, впился большим пальцам в чувствительную впадинку под его ухом. Хлопок, звук прекратился, птицы замерли как фарфоровые фигурки.

Элиза подошла к птицам и помахала нам.

— Что это?

Кен мрачно посмотрел на меня.

— Не то, что практикуют днем на публике. Кваскви неспроста отгоняет людей отсюда.

Я перешагнула соек. Они не шевелились, пока мы переходили, а потом разлетелись в стороны, собрались в кучу крыльев, перьев и клювов, громко кричали. Шар соек стал тверже, сливался в темную массу и пропал за высоким кедром с пышными ветвями.

Мужчина спрыгнул с вершины кедра, пролетел восемь футов. Он был в красной клетчатой рубашке под мятой кожаной курткой с серебряными цепями. Его джинсы были не модными, а рабочими, и его черные сапоги ковбоя были в узорах синих перьев, стрел и листьев. Он выпрямился и стряхнул хвою с колен.

Кваскви. Сиваш Тийе Иных Портлэнда, это, как я узнала от Кена, означало что-то типа лидера. Он не улыбался широко в своем стиле. Он был серьезен. Мрачен. Это не было похоже на того, от кого я ждала дозу бодрости среди драмы Иных.

— Идемте, — сказал он, развернулся и пошел по тропе к вершине холма.

«Ого. Не поприветствовал. Даже Пон-суму», — моя оценка ситуации приблизилась к ужасной.

Кен схватил меня за локоть, вед по тропе, когда я мешкала. Обычно такое обращение меня злило, но меня успокаивала его близость, хоть он и потерял безоговорочное доверие после того, как выдал меня Совету. И скрыл тот факт, что, играя роль раба-убийцы, он работал для освобождения Черной Жемчужины с Восьмерным зеркалом — мятежными хафу в Японии. Он считал, что мне это доверить нельзя. Я не знала, как тот, кто говорил, что заботится обо мне, мог считать меня такой бесполезной.

Его попытку пожертвовать собой — дать энергию смерти, необходимую для освобождения Черной Жемчужины — остановила Юкико, и он стал тихим, замкнутым. Многое кипело под той тишиной, я знала об этом. Его горе было таким сильным, и он не мог отвлечься на задания.

Я ощущала давление его оценивающего взгляда, он все отслеживал, взвешивал слова, обдумывал, словно все было новой территорией. Так и было. Он не ожидал, что выживет после освобождения Черной Жемчужины. Но выжил. И теперь ему нужно было понять, что это значило.

Кваскви остановился у тропы ниже Замка ведьмы. Это было разрушающееся каменное здание, где почти не осталось крыши. Стены внутри были покрыты граффити, а снаружи позеленели от плюща. Все говорили, что там призраки.

В 1850, как говорили, мужчина нанял путешествующего работника, чтобы убирать на землях. Работник влюбился в дочь мужчины, женился на ней против желания мужчины и сбежал. Как-то ночью мужчина наткнулся на пару и пристрелил работника. Самого мужчину повесили в 1859, то было первое законное повешение на территории Орегона. До его смерти мужчина клялся, что его жена заколдовала его, чтобы он убил. Жена жила в доме еще годами после него, и потому замок назвали Замком ведьмы.

— Идем, — голос Кваскви был резким от нетерпения. Когда все пошли вперед, он взмахнул рукой. — Нет, только Кои. Я прошу тебя отплатить долг, оставшийся за тобой.

Глаза Кена расширились.

— Не нужно таких формальностей, если только…

— Если что? — я знала, что это не просто прогулка по пару. — Я справлюсь. Кваскви мне не навредит.

— Уверена? Ты — не его народ, Кои.

— Я и не из Токио. Он все равно мой друг.

— Разве я тебе не друг?

Я пошла по тропе. Под глазами Кваскви были мешки, хвоя торчала в темных блестящих волосах.

— Выглядишь утомленно, — сказала я.

— Выглядишь ужасно, — парировал он.

— Перелеты мне не нравятся, и я даже не успела поесть. Вы с Марлин не отвечали на звонки, и я сразу отправилась в квартиру Марлин.

— Она в порядке?

— С каким-то парнем, которого я никогда не видела, но в порядке.

— Хорошо, — сказал Кваскви.

Мы добрались до покрытой мхом лестницы сбоку здания. Кваскви шагал по ступеньке за раз, словно на него давила тяжесть.

— Ты в порядке?

Он поманил меня вверх по лестнице.

— Я удерживал круг защиты здесь 48 часов, вот-вот упаду. Если бы ты только разобралась с ней, я мог бы отдохнуть.

«А вот и Кваскви, которого я знаю и люблю», — я побежала по лестнице, устав придумывать умный ответ. А потом я поняла, почему Кваскви был не в себе, и застыла на лестнице.

На каменном холодном полу лежала знакомая фигура. Дзунуква, ледяная старуха. Она напала на меня на площади три недели назад, направила на меня ледяной ветер, когда мы с Кеном пытались добраться до назначенного Кваскви места встречи вовремя, чтобы не потерять папу. Она тогда напугала меня. Красные губы, гнездо волос, разноцветная цыганская юбка с блестящими детскими зубами, сияющими как зеркала. Еще страшнее было то, что в тот раз я использовала против нее силу баку, хоть она не спала. Меня радовала ее сила, меня ужасал мой голод, и я чуть не осушила ее полностью.

Теперь она лежала там, волосы рассыпались вокруг ее головы как темная вспышка. Мертвая. Ее губы были сжаты, словно собирались выпустить холод, но ее черные глаза были открытыми, безжизненными. Кто-то осторожно разложил ее юбку, опустил ее руки в пародии на первую позицию балерины. В моей голове раскрылась зияющая пустота. Я не понимала то, что видела. Она была тут, убитая. И над ней на каменной стене была другая часть цитаты Шекспира, которую кто-то изобразил кленовым сиропом на моей кровати. Только тут надпись была темно-красной, засохла и обсыпалась, воняла скисшей дыней и железом.

«Какие сны приснятся?».

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Кваскви скрестил руки и нетерпеливо посмотрел на меня.

— Эта цитата что-то для тебя значит?

— Это не моя цитата!

— Но она что-то для тебя значит, маленькая баку. Кто бы ни сделал это, — он скрипнул зубами, щурясь сильнее, глубоко вдыхая носом, — он вызывает тебя.

«Какие сны в том смертном сне приснятся», — в его словах был смысл, но каждая клеточка моего тела была против ответственности за эту ужасную смерть. Я не могла признаться серьезному и пугающему Кваскви, что было написано в моей квартире.

— Это цитата Шекспира.

— Гамлет, знаю. Дзунукву убили и оставили тут, чтобы Иные Портлэнда нашли это послание. Это не связано с Гамлетом, но зато намекает на пожирателей снов.

Я покачала головой, слезы текли из левого глаза. Я вытерла его ладонью.

— Клянусь, Кваскви, я не знаю, почему это произошло. Я была в Японии всю неделю! И ты был со мной.

— Да, — мрачно сказал Кваскви. — И то, что я за тебя поручился, не дало Иным Портлэнда потребовать твоей крови, — он опустился на пятки и уткнулся лицом в ладони. — Дзунукву убили, пока меня не было, — его плечи дрожали, и я услышала хриплое сдавленное дыхание того, кто сдерживал всхлипы. — Я должен был остаться тут.

Я коснулась его плеча, кожаная куртка была прохладной и влажной под моей ладонью.

— Чем я могу помочь? Я сделаю все, что смогу, но я, — я сглотнула горечь в горле, — не могу есть сны мертвого, — я так думала. Папа не говорил о такой возможности, но я не хотела проверять, трогая Дзунукву. Мертвым что-то снилось?

Кваскви поднял голову.

— Ты согласна помочь? — его глаза были ясными, голос был полон рвения.

— Что я могу сделать?

— Ты сделаешь все, что можешь?

— Я же так и сказала!

— Это мне и нужно было услышать, — сказал он, вдруг поднялся, и я отпрянула. — Три раза.

Блин. Произнесенное три раза было как в сказках из других культур. Было сложно уследить за этим после утомительного перелета и голода.

— Во что я ввязалась?

Кваскви обошел труп Дзунуквы и прошел в Замок ведьмы сквозь дверь в треугольной стене. Я последовала за ним, сердце колотилось. Что еще? Эта часть здания была без крыши, открытая стихиям. Кваскви прошел к другой стороне, где короткая лестница вела к первому этажу. С одной стороны стены не было, но комната на первом этаже была просторной, хоть тут и воняло затхлостью, мхом и дезодорантом «Axe».

Я закашлялась, глядя во тьму в дальнем углу. Белый парень моего возраста был на полу в углу, руки обвивали его согнутые колени. Только шорты и красная футболка с надписью «Сделаем Америку снова великой!» защищали его от холода. Его пальцы так сильно прижимались к коленям, что ногти казались белыми.

Из его сомкнутых губ торчал край синего пера.

— Кто это? Он… сделал это с Дзунуквой?

— Не он, — Кваскви подошел к парню. Хоть он не пытался встать и убежать, Кваскви его явно пугал. Его грудь быстро вздымалась и опадала, он задыхался без звука.

Страх поселился в моем животе. Я закрыла глаза на миг, не желала видеть. Не хотела тут быть. Одно дело лезть в дела Иных, но это было грязно, ужасно и по-человечески. Парень в углу отправит меня по жуткой тропе без возврата. Я это ощущала.

Я открыла глаза, Кваскви поманил меня пальцем.

— Ты предложила помощь три раза.

Я была уверена, что уловка с тремя разами была бредом, но я не могла свериться с Кеном и Пон-сумой. И Кваскви был моим другом. Я опустилась на корточки возле парня. Его глаза не следили за мной. Он смотрел в пространство над головой Кваскви.

— Эй, — тихо сказала я.

Реакции не было.

— Я не смогу помочь в разговоре, если он с кляпом.

Кваскви склонился.

— Ты тут не для разговора.

— Долго ты его тут таким держишь?

— Я нашел его у границы своего круга вчера. Он видел что-то, когда на Дзунукву напали.

Я расставила руки, балансируя на корточки.

— И ты не мог просто спросить его? Разве так поступают со свидетелями?

Кваскви посмотрел на меня, его решимость смягчилась до жалости. Словно я была наивной дурочкой, которая все еще верила, что монстры не жили под ее кроватью.

— Свидетель, не вызвавший полицию. Он стоял, пока женщину жестоко убивали.

— Дзунуква уж точно не нормальная. Что мог обычный человек, столкнувшись с… этим? Убежать с криками в другую сторону — это нормальная реакция.

— Не давай своим предрассудкам насчет Дзунуквы затмить разум и оценивать ее жизнь. Вся жизнь ценна, даже ледяной старухи.

— И его жизнь ценна!

Парень тихо заскулил. Кваскви встряхнулся, и жуткое напряжение сменилось расслабленным видом, но это меня уже не обманывало.

— Он будет в порядке. Сделай свой трюк баку, подскажи, кто это сделал, и мы его отпустим вместе с особым коктейлем Элизы, от которого все это станет для него плохим сном.

— Это неправильно.

Кваскви возмущенно вздохнул.

— Чем быстрее съешь сон, тем быстрее юноша уйдет.

Я встала.

— Дело не во мне. Даже если я его коснусь, нет гарантии, что я увижу сон-воспоминание. Скорее всего, будет фрагмент, где он голый в классе или летит над долиной Уилламет».

— Я верю в баку, выпустившую двух древних драконов из плена. Мне нужно, чтобы ты узнала, кто это сделал. Оставлять Дзунукву полиции людей — не вариант. Помоги мне, Кои Авеовео Пирс. Помоги всем нам.

Он использовал мое полное имя. Сердце сдавило так, что я охнула, словно его голос проник в мою грудную клетку рыболовным крючком. Я хотела ему помочь. Вид Дзунуквы на камнях лишил меня ощущения дома и безопасности. Это было неправильно. Она была сильным существом, и что-то остановило ее жизнь, как недостойной, как игрушки, которую можно выбросить. Мне нужно было постараться помешать тому, кто сделал, навредить другим.

Но не так. Не силой вытянув сон из человека, грехом которого было столкновение с Иным в парке. А если бы это был Эд? Или Крейг из «Стамптауна»? Или Марлин? Если силой вырвать сон у человека, это лишит большой части жизненных сил. Это было жестоким вторжением. Нет, я не могла пересечь эту черту и потом жить с собой.

— Прости, Кваскви, я не могу.

— Ты должна, — злые вопли соек поднялись с деревьев вокруг здания. Парень закашлялся, и перья, потемневшие от слюны и желчи, вылетели из его рта. Его глаза расширились от ужаса.

— Он задыхается!

Кваскви сжал кулаки, пронзая меня обсидиановым взглядом.

— Ты в долгу передо мной!

И Кен оказался рядом со мной в хищном облике, мускулистый, задыхающийся, в боевой стойке.

— Назад, — тихо сказал он.

— Она должна узнать, кто это сделал! — Кваскви потянулся к моей руке, но Кен был быстрее, возник между нами вовремя.

— Ты рискуешь сломить ее! — Кен отбил ладонь Кваскви локтем, опустил руку и сунул ее под руку Кваскви в стиле дзюдо, но Кваскви отпрянул, не дав заломить его руку.

— Ты отказываешься?

Подступили горячие слезы. Одно дело использовать пожирание снов на Иных, которые угрожали мне, другое — на невинном человеке. Я не могла это сделать, как бы Кваскви ни орал. Хоть мне и было плохо от мысли, что я подведу его.

— Позволь помочь иначе.

Кваскви резко дышал во влажной тишине.

— Долг остался, — сказал он мне, хоть убийственно смотрел на Кена. Уровень тестостерона был таким высоким, что я ощущала его запах.

Парень перестал давиться. Его футболка была в рвоте и перьях, лужа рвоты была между его ног. Я похлопала его по спине, пока его кашель утихал.

— Как тебя зовут? Я — Кои.

Кваскви недовольно зашипел. Может, не стоило называть ему свое имя, но как еще мне разбить лед? Парень был в ужасе.

— Что ты хочешь? У меня мало денег, но можешь брать! — парень потянулся за спину, словно за кошельком.

— Нет, не надо, — я пыталась изобразить улыбку. Похоже, не получилось, потому что он побелел и застыл.

— Только не… не душите так снова, прошу.

Я хмуро посмотрела на Кваскви.

«Смотри, что ты сделал. Напугал безобидного парня», — но этот парень видел гибель Дзунуквы и не вызвал полицию. Я не собиралась вытаскивать из него сон, но мы могли задать вопросы.

— Кен, — сказала я, — сделай из себя торговца энциклопедиями.

— Нани ичаттеру вакаранаи, — японская мужская версия фразы «что ты несешь?».

— Никто больше не будет тебя душить, — сказала я. — Мы не опасны.

Парень тихо всхлипнул.

Я помахала Кену поторопиться, переключилась на японский:

— Выгляди безобидно. Хватит угрожающего вида кицунэ.

Кен приподнял нагло бровь в стиле Спока, но успокоился. Его скулы округлились, глаза стали шире. Его губы расширились, он стал улыбаться. Магия кицунэ, иллюзия, которую Кен использовал много раз, когда хотел моего доверия.

— Помоги поднять его, — сказала я Кену. Кваскви мрачно глядел из угла.

Когда мы подняли его, я отошла на шаг.

— Слушай… ах… чувак, — я сделала паузу, чтобы он назвал свое имя.

— Брайан, — пробормотал он.

— Брайан. Мы знаем, что ты был тут, когда на ту женщину напали. Мы просто хотим знать, что ты видел. Кто это был?

Брайан взглянул на Кена, сжался, словно ожидал удара, но ничего не последовало, и он опустил взгляд на пол.

Это не работало.

— Мы отпустим тебя, если ответишь. Ты можешь говорить да или нет, ладно? Кто навредил той женщине? Мужчина?

Брайан вжался в холодный камень.

— Я ничего не говорил! Они сказали, что убьют меня, если я заговорю.

— Кто? — осведомился Кен. — Кто убьет?

— Не обманете. Не скажу. Это они или мы. Они или мы. Кровь и земля.

— О чем он? — сказал Кен.

— Так и было, — сказал Кваскви. — Потому мне нужна была Кои. Он несет этот бред.

— Они или мы, — повторила я.

Кен расслабил плечи, скрыл угрозу, оперся на ногу и скрестил руки, словно ему нужна была защита.

— Мы. Мы выбрали нас, да, Брайан?

Брайан сжал губы со щелчком зубов. Он дрожал.

— Отпустите, прошу. Просто отпустите.

— Идем отсюда, Брайан. Пока те злодеи не вернулись, — сказал Кен.

Кваскви тихо фыркнул. Я махнула, чтобы он молчал.

Иллюзия кицунэ влияла на Брайана. Он дышал уже медленнее, смотрел на Кена с надеждой.

— Я могу уйти?

— Мы пойдем вместе.

Но Брайан взвыл, сжал кулаки и зажмурился. Он замотал головой, дико ударил Кена. Я отодвинулась, удивленно открыв рот.

— Нет! Нет! Ты один из них. Один из них. Как та жуткая старуха. Ты врешь. Пусти!

Брайан хотел вырваться, но Кваскви обхватил его пояс, не дав сделать и три шага. Брайан обмяк в его руках и всхлипывал.

— Пустите. Пустите.

— Кто это был? — Кваскви так встряхнул Брайана, что зубы парня застучали.

— Волки! Волки. Клянусь, я видел только их.

Хватка Кваскви ослабла от удивления.

— Волки?

— Нордваст Уффхейм, — Брайан всхлипнул, а потом бросился прочь как стрела.

— Он уходит! — Кен хотел бежать за ним.

— Все хорошо, — сказал Кваскви. Он глубоко вдохнул. — Пусть идет, — закричал он Элизе внизу, ее бледная фигура в голубом костюме была в тенях древних кедров.

— Ты знаешь тех волков? О чем он говорил? Я не слышал об Иных-волках на северо-западе Тихого океана, — сказал Кен.

— Не Иные, — сказал Кваскви. Он посмотрел на меня с вызовом, подняв голову, словно хотел знать, посмею ли я перебить его. — Люди. Гадкие люди убили Дзунукву.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Кваскви поднял Дзунукву с пола, бережно прижал ее к своей груди. Кровь запятнала его куртку, но это не было важным. Слезы лились из его глаз, он жмурился от огромного горя, пропитавшего воздух. Он скорбел по Дзунукве, как я скорбела бы по папе и Марлин. Словно она была семьей. Я знала ее как жуткую ледяную каргу, врага, но она была частью общины Иных Портлэнда, и потеря сильно ударила по Кваскви.

Он медленно спустился к тропе, где ждала Элиза. Она опустила голову, когда Кваскви прошел. Птицы за тропой собрались на стене над моей головой. Зловеще тихие, они смотрели на меня и Кена с наглостью хищника, глядящего на добычу.

— Нам нужно идти, — сказала я, направляясь к тропе. Кен последовал.

Как только мы отошли, сойки обрушили на граффити и кровь на стенах белый слой экскрементов.

— Эффективная помеха для судебной экспертизы, — сказал Кен.

— Гадость.

Пон-сума шел последним, непоколебимый и стойкий, как всегда. Мы образовывали безмолвную погребальную процессию по лесу к парку, пока из-за деревьев не стали блестеть на солнце металлические перила моста. Кваскви поднялся по лестнице с Дзунуквой, а вернулся уже без тела или кожаной куртки. Красный цвет был отличным выбором для тех, кто имел дело с убийствами. Боевая часть меня пыталась превратить ужас во что-то терпимое. Кои-параноику не хватало сил, чтобы говорить.

— У нас есть зацепка, — сказал Кваскви Элизе.

— Кои выполнила свой трюк?

— Нет, — сказал он. — Она все еще в долгу передо мной.

Элиза закатила глаза.

— Что такое, Кои? Смелости не хватило? Пора отрастить.

Ее презрение повергло меня в молчание. Я кипела. С чего она взяла, что может осуждать меня? Словно она сделала что-то полезнее прогулок по округе со шпионажем! И кем вообще была Элиза? Она не делала ничего, что можно было отнести к Иным, кроме пребывания с Кваскви.

— Не боишься, что он разболтает полиции? — спросил Кен. — Ты не дал ему препарат.

Кваскви покачал головой.

— Я не переживаю. Он не пошел к полиции до этого, а теперь побоится, что его свяжут с нами.

Кен повторил странную фразу Брайана:

— Но-рад-васт? Уруфухайму?

— Нордваст Уффхейм, — исправил Пон-сума. — Шведский. Северо-западная стая волков.

Это было первым, что он сказал после Замка ведьмы. Кваскви развернулся, окинул его взглядом, словно впервые заметил. Пон-сума оставался спокойным, эмоций на лице не было.

Что-то встало на место.

— Я слышала в новостях. Разве это не группа скинхедов, взявших ответственность за граффити и вандализм в исламском центре в Портлэнде в прошлом году?

Кваскви кивнул.

— Я слежу за всеми вооруженными группами в округе. За этими я давно наблюдал.

— Думаешь, Брайан — неонацист? — бледный и жалкий Брайан не казался таким.

— Неонацисты побили бы тебя за то, что ты назвала их скинхедами, — сказала Элиза. Мы посмотрели на нее.

— Что? Я делала о них реферат по социологии в прошлом семестре.

— Не важно, какой Брайан. На нем нет крови Дзунуквы, — сказал Кен.

— Ты ощутил это за тем одеколоном?

Кен не случал меня, смотрел на звезды.

— Сиваш Тийе пока что закончил с нами. Идем.

Кваскви оскалился.

— О каких нас ты говоришь? Кои в долгу. Между тобой и мной связи нет, Вестник, — оскал стал широкой улыбкой. — Если ты не собрался присягнуть в верности Иным Портлэнда, раз теперь ты свободный агент?

— Теперь все ошибки, которые я совершу, будут моими, — сказал Кен. — Мне надоело собирать грехи других. Я тут с Кои.

«Ох. Расскажи уже всем вокруг», — мне не нужно было, чтобы Сиваш Тийе или болельщица знали о моих делах.

— Я устала. Если мы понадобимся, мы с Кеном будем в Кенне…

Кен зажал рукой мой рот.

— Просто напишешь ей.

Широкий рот Кваскви изогнулся в уголках, призрак его привычной улыбки.

— Свободна, — помахал он, прогоняя. И Пон-сума пошел по лестнице за нами, а Кваскви театрально кашлянул. — Не ты, жрец.

Кваскви прошел к Пон-суме, сжал его за плечи, прижался лбом к его лбу, задел его нос своим.

— Мое сердце радо тебя видеть, брат, — едва слышно сказал он.

Элиза отвлеклась на кроссовки, и Кен отчасти отвернулся, словно это давало им уединение. Я пощекотала его ладонь языком, и он убрал руку, поежившись, морща нос. Он попятился, вытирая руку о штанину. Не так он раньше реагировал на мой язык.

Пон-сума был напряжено, но Кваскви удерживал его, и он медленно расслабился. Один из них выдохнул.

— Далекий путь может снова увести меня от тебя.

Кваскви ответил на незнакомом языке, но напоминало язык, на котором Пон-сума говорил в пещере Черной Жемчужины, когда спасал меня от хвоста драконши. Эффект на Пон-суму был моментальным. Он покраснел.

Я подавила неуместный смех.

Кен ткнул меня локтем в ребра.

— Ай.

— Идем.

На вершине лестницы Джордж и Генри сидели на траве на перевернутых ведрах от краски и курили одинаковые трубки. Их окружала дымка перца, шалфея и эвкалипта. Генри прижал ладонь к трубке снизу и вытащил ее изо рта.

— Придется вызвать кого-то еще. Сиваш Тийе занял Субару для Дзунуквы. Мы ждем, пока он туда сядет, и повезем их…

Джордж прижал большую ладонь к колену брата. Мы с Генри сегодня соперничали, кто выболтает больше. Дым проник в мое горло, и я кашлянула.

— Прости. Это для очищения, — сказал Генри. Он глубоко вдохнул, хотел выпустить еще облако, но Кен стукнул пятками друг о друга, низко поклонился и схватил меня за рукав у локтя.

— Спасибо за помощь. Мы больше не будем злоупотреблять вашей добротой, — он потянул меня по тропе прочь от моста.

— Там кофе и логика, — сказала я, показывая туда, откуда мы уходили. Кен закатил глаза. Он осторожничал, перешел на другую сторону улицы, а потом вернулся на ту нашу дорогу. Генри встал и помахал нам, когда мы проходили.

— Серьезно, — пробормотал Кен.

— Не ворчи. Он милый. И приятно, что он болтливый.

Кен потянул меня за рукав ближе к себе. Он склонился, и его губы оказались у моего уха, его дыхание окутало меня запахом корицы, вызывая неуместную реакцию в виде дрожи по моей спине.

— Тут нельзя быть наивной. Слишком опасно. Джордж и Генри — берсеркеры. Это не плюшевые мишки.

— Ладно, ладно, — я отдернула руку, потирая плечо. — Но они — народ Кваскви. Они не будут просто так нападать на нас. И мы остановимся за кофе и угощениями, а потом уже отправимся в отель у школы Кеннеди.

— Конечно, — сказал Кен. — Я знаю, что нельзя лезть между Кои и ее латте, но нам нужно найти другой отель. Пон-сума слышал, куда мы отправимся.

— Теперь ты не доверяешь Пон-суме? Не многовато паранойи?

— Дзунуква мертва, Кои. И если подозрения Кваскви верны, ее убили люди. Люди не убивают Иных.

— Мангасар Хайк, — я завернула за угол. Профессор, которым управлял дух дракона Улликеми, использовал силу Иных. Но он был беспомощным человеком в конце.

— Исключение.

Я молчала, сосредоточилась на французских флагах, гордо висящих над черными навесами. Ряд столиков из стекла и металла были снаружи кафе. Внутри была обычная толпа, и Кен снова призвал привлекательный облик, скользнул за мной в очередь. Я смотрела на булочки, киши и сэндвичи из багета, которые заставляли сглатывать слюну. Но сегодня даже эклеры с ванилью казались печальными, и мой желудок сжался от мысли о еде. Я еще видела пустые глаза ледяной Дзунуквы, кровавую фразу Шекспира, которую убийцы оставили как визитку. Кен был прав, тут было опасно.

Я слепо указала на первые две вещи в витрине и пролепетала заказ на латте худой француженке с хвостиком за кассой. Кен выбрал сэндвич-капрезе, и пока мы ждали еду, он посмотрел на мои ладони.

— Что?

— Я впервые вижу, что ты держишь латте и не пьешь.

— Не так сильно хотелось пить, — я вытащила телефон, ожидая увидеть сообщение от Марлин. Прошла пара часов, но все еще ничего. Что она делала в своей квартире так долго? Эту картинку нужно было прогнать. Я не хотела знать. Я прижала стакан латте к себе, чтобы правой рукой отменить бронь в отеле.

— Есть другие варианты отеля? — спросил Кен.

— Я не знаю.

Кен повернул меня к столику в помещении.

— Посидим две минуты. Я поищу нам место, — он отломил кусочек сэндвича с растаявшей моцареллой и песто и опустил на салфетку передо мной. — Съешь.

Я опустила телефон и сжала латте обеими руками, надеясь, что тепло из стаканчика проникнет в мою грудь и растопит мороз, который удерживал меня в состоянии зомби. Я тут же подняла стаканчик к губам, и сливочная горечь потекла по моему горлу. Я тихо застонала.

Кен переставил SIM-карту, когда мы прилетели в Портлэнд, чтобы у него был интернет, и теперь смотрел сайт путешествий, не проливая масло из сэндвича на телефон. Он очаровательно хмурился.

Я решила написать Марлин: «Мы поселимся в отеле».

И тут же появились точки, отмечающие, что печатался ответ.

«В каком?».

Я моргнула. Вот это да. Она злилась сильнее, чем я думала.

«Я еще не знаю».

Ответ прилетел через секунду.

«Напиши, где вы».

Над моей головой появился бы большой знак вопроса, будь я в манге. Это не было похоже на тон Марлин, и эмоджи отсутствовали. Она не упускала шанса добавить Санту-азиата, и она точно вставила бы эмоджи какашки, ведь злилась.

«Прости, — напечатала я. — У Кена паранойя. Никакого имбиря в отеле».

В этот раз пауза была дольше.

«Никакого имбиря?».

Я смотрела на экран, забыв о стакане латте у губ. Фраза «никакого имбиря» была внутренней шуткой Пирс-Хераи, фразой, которую мы с Марлин понимали из-за использования двух языков. Слово «шога» на японском означало имбирь, но звучало схоже с фразой «ничего не поделать». Мы с Марлин говорили «имбиря нет», когда хотели скрытности.

Мне писала не сестра. Только один человек был в ее квартире, когда я видела ее в прошлый раз, и он не собирался уходить. Почему игрушка Пит отвечал мне? Зачем ему знать о нашем отеле?

— Я забронировал место, — Кен встал. — Идем?

— Что-то не то с Марлин. Я получила странное сообщение.

— Она в порядке?

— Не знаю.

— Я не хочу тут задерживаться. Мы все еще близко к парням Кваскви и к месту, где убили Дзунукву.

Я смотрела на Кена, пока набирала сестру. Прозвучало три гудка.

— Моши-моши?

От звука ее привычного приветствия я расслабилась. Она была живой и близко к телефону. Теперь уже паранойя была у меня.

— Все хорошо?

Марлин цокнула языком.

— Ты дома всего день и уже бросила папу?

— Тебе написала медсестра Дженни.

Кен снова потащил меня за рукав из толпы хипстеров в шапках и блузках в горошек, поедающих выпечку. Мы выбрались на яркий холодный свет солнца.

— Она сказала, что он не реагирует.

— А ты думаешь, почему я тебе столько писала? Я пыталась объяснить. Это ты закрыла дверь.

— Ты пришла ко мне в девять утра! И я была не одна.

— Я видела. Как хорошо ты знаешь Тора?

— Кого?

— Ох. Пита?

— Я не буду с тобой о таком говорить, мисс Любительница загадочных лисов.

— Кен — не лис.

Марлин недоверчиво фыркнула.

— Я о том, что ты увезла папу в Японию, обещая, что все наладится. И оставила меня одну.

Но Марлин не была одинока, у нее было много клиентов, желающих украсить интерьер, и друзей, но ее голос звучал напряженно и хрипло. До прошлого года, когда я решила серьезно взяться за учебу и разделила с ней заботу о папе, я полагалась на Марлин. Она держалась, как казалось внешне, строила карьеру в двадцать два. Я была черной овцой, едва могла наскрести на оплату счетов за квартиру. Теперь мы меняли свои роли, и нам было неуютно.

— Станет лучше, — я думала, сколько рассказать ей о состоянии папы, и почему я так рано вернулась из Японии. Мое желание защитить ее от мира Иных воевало с желанием поделиться этим со своей мудрой сестренкой. Но не стоило говорить об этом, шагая по улице, пока Кен искал нам такси.

— Я проверю папу. Ему нужен врач?

— Ему нужно искусственное питание, — сказала я. — Но врачи не смогут исправить то, что с ним.

Тяжелая пауза.

— Это фишка баку, да?

— Да. Он перестарался. Пон-сума говорит, что он может в любой момент проснуться.

— И кто это?

— Он был с нами утром.

— Точно. Ладно, когда ты придешь?

Я не хотела втягивать Марлин в дело с Дзунуквой. Но я собиралась рассказать ей об этом. Когда я не рассказала ей, к добру это не привело, Мангасар Хайк угрожал ей, чтобы управлять мной. Я поклялась, что не повторю ошибки папы с Марлин.

— Может, вечером? Или завтра утром. У тебя есть клиенты?

— Нет, вечером буду с Питом. Он сделает пад тай, и я познакомлю его с фильмами Акиры Куросавы.

Пит был ей важен, раз она уже заставляла его смотреть фильмы папы.

— Только не говори, что «Ран», боевые сцены там длинные и скучные.

— Пит любит экшн. И я думала, что покажу ему «Семь самураев».

Мы закончили разговор тем же, чем и всегда, но мое горло першило, словно его царапало то, что я должна была рассказать ей, или то, что должна была услышать от нее.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Кен дал таксисту указания, пока я искала цитату Шекспира, неонацистов в Портлэнде и Уффхейм. Там было полно информации о белых сторонниках превосходства на сайте Южного центра прав бедных, включая неприятную карту ненависти. Но я не могла найти ничего, относящегося конкретно к Нордваст Уффхейм. Я подняла голову, такси подъехало к каменному фасаду отеля Хитман в центре города.

— Издеваешься? Как сильна эта одержимость?

Кен заплатил таксисту кредиткой, выскочил и сделал селфи со швейцаром в красной форме, который опустил свою черную шляпу с цветком на голову Кену. Очаровательно.

— Скажи, что ты не выбрал этот отель только ради селфи, которое ты даже выложить не можешь! — было предательством для Кваскви отдыхать под теплым утренним солнцем.

Кен улыбнулся как мальчик. Впервые с Аомори я видела его не недовольным или растерянным. Я вспомнила, что меня привлекло к нему, и было сложно не улыбнуться в ответ, но я сдержала строгое выражение.

— Я не могу такое позволить.

Кен поднял платиновую банковскую карту.

— Совет еще не заблокировал мою карточку.

— Тогда веди!

Кен протянул руку, словно мы направлялись в бальный зал, и я обвила его руку своей, закинула сумку на другое плечо. Мы прошли в один слот крутящейся двери. Кен опустил ладони на мою талию сзади, пока мы проходили проем. Тепло его сильных пальцев и больших ладоней проникало сквозь мою одежду. Мое тело восприняло это как сигнал лишиться последних сил. Усталость охватила меня. Мне нужна была кровать. Как можно скорее.

Я опустилась на синий королевский диван в центре фойе, пока Кен направился к столу. Стойка была небольшой, украшенной золотым солнцем. За ним на стене был золотой рисунок павлина и журавля в стиле японских картин. Я видела схожие картины во снах-воспоминаниях, которые Кен дал мне, о собраниях Совета Токио сотни лет назад. После перелета мне казалось, что я принесла те фрагменты с собой из Японии. Воспоминания о старом Совете и их традиционных способах усиливали новую связь со страной папы. Но то, что мы сделали с Токио, чтобы пойти против Совета, вызвало бурю в политике Иных Токио и задело общества Иных вокруг Тихого океана, как мне сообщил Кен. Мурасэ, Мидори, сестра Кена Бен — вся семья Кена стала для меня важной за короткую неделю, проведенную в Японию. Они пробрались в узкий круг близких мне, где после смерти мамы были только Марлин и папа.

Через пару минут Кен подошел и протянул руку. Я сжала его рукав на запястье. Он опустил взгляд, нахмурился и поднял меня на ноги.

— Что?

— Только пришло в голову, — сказал Кен на английском, хоть уже не включал Элизу в разговор. Видимо, в отелях английского стиля хотелось так говорить. — Ты могла бы носить перчатки.

Я фыркнула.

— Ты не понимаешь основной концепт отрицания. Да, этого работало зимой, но я люблю джинсы и толстовки. Представь меня в облике ретро-детки летом? Люди пялились. И я постоянно оттирала с перчаток пятна кофе. Я уже была странной. Я предпочла быть незаметной чудачкой.

— Ах, — сказал Кен. — Тогда нужно быть осторожной на публике, — я представляла, как он пришел к этому выводу. Но он не стал продолжать. Я не хотела его сочувствие. Я уже была не той Кои.

В лифте Кен забрал мою сумку и повесил на свое плечо. Он убрал прядь волос мне за ухо. Я поежилась от тепла его пальцев у чувствительной кожи. Он удерживал мгновение мой взгляд, не требуя, не спрашивая. Отель точно был с включенным отоплением на полную, потому что мне стало жарко, и румянец двигался от головы по шее к плечам.

— Я не хочу быть чудачкой, — сказала я.

— Знаю.

— Кваскви злится из-за того, что я не вытащила фрагмент из того парня. А если, — мой голос стал хриплым, — он был из Нордваст Уффхейма? А если помог сделать это с Дзунуквой?

Лифт звякнул, двери раздвинулись.

— Брайан не смог навредить ей. Может, он и хотел, но не смог, — Кен вел по коридору, остановился у двери с названием «Номер Уорхол».

«Сколько же было у него на счету? Ой-ой».

Кен открыл дверь самого экстравагантного номера из всех, где я бывала. Там был безумный роскошный ковер, лиловое бархатное кресло и картина Мэрилин Монро над кроватью королевского размера. Я пронзила Кена взглядом.

— Одна кровать?

— Я решил, что ты не захочешь быть одна.

Я вздохнула. Наверное, он был прав. Но я не собиралась сообщать об этом. Я направилась к спальне, желая узнать, какие шампуни и лосьоны были в этом дорогом отеле.

Когда я вышла в одной из футболок Кена и трофейных шортах, волосы были влажными, от меня пахло лосьоном для тела, который мог стоить столько же, сколько я платила за квартиру в месяц, Кен печатал сообщение, лежа на кровати в красных фланелевых штанах на шнурке и с мелкими пингвинами. И все. Может, это и было мило, но я отвлеклась на его гладкую голую грудь, подтянутые мышцы рук. Я сжала кулаки, мои ладони помнили, какой была его кожа, помнили его тепло.

«Спокойнее. Я уже на взводе», — мы не сможем никак разобраться в бардаке между нами. Нужно было остыть. Кен поднял голову и похлопал по кровати рядом с ним.

— Я могу почистить зубы? Ты закончила? Я писал Бен про Дзунукву.

Он теперь открыто переписывался с сестрой? Долгое время, пока Кен играл роль убийцы от имени Совета, он делал вид, что отрекся от семьи.

— Как дела в Токио? Тоджо успокоился? Или все еще бушует?

Кен переключился на японский, словно говорить о Японии на английском нельзя было.

— Бен-чан говорит, Кавано-сама и Томоэ-чан взяли его под контроль, — голос Кена стал ниже. — Совет меняется.

Я проверила телефон на предмет сообщений от медсестры Дженни или Марлин. Их не было. От отсутствия сообщений я надулась. Я забралась под хлопковые египетские покрывала и повернулась на бок. Может, я смогу уснуть, пока Кен был в ванной, и не будет никаких неловкостей в постели. Я закрыла глаза.

В следующий миг часы сказали мне, что прошло три часа. Солнце садилось, и свет проникал сквозь лиловые шторы, зеленые стены потемнели и были как лайм. Я проспала слишком долго. Все еще сонная, я отодвинула одеяла и села. Язык опух и засох. Во рту было гадко. Желудок жалила кислота, напоминая, что выпечку я так и не съела. Я оглядела комнату. Кто-то переложил рюкзак.

«Карточка Совета и уборку комнат позволяет?».

Кен свернулся на боку. Он не храпел и, хоть уснул глубоко, не дышал ртом. Я склонилась, вдыхая его мускусный аромат, радуясь шансу посмотреть, как его волосы, теперь без мусса, завивались на его шее. Он был уязвимым. Я встала с высокой кровати.

Я вернулась в рай — мраморную ванную — чтобы почистить зубы и провести влажной щеткой по волосам, чтобы собрать их в хвост у шеи. Возле телефона было меню. Равиоли с лобстером и соусом Бер Блан с ванилью были заманчивыми, но мое тело требовало завтрака. Я связалась с рум-сервисом, взяла платиновую кредитку из аккуратно сложенных штанов Кена и заказала омлет со шпинатом, грибами и козьим сыром. Я добавила и хэш из говядины с яйцом пашот для Кена.

Я взяла телефон, чтобы позвонить Марлин, но на моем экране были сообщения от Кваскви и Пон-сумы.

Еще одно нападение. В этот раз на Элизу.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Мне пришлось столкнуть Кена с кровати, чтобы разбудить. Он ударился об пол с приятным стуком и обиженно посмотрел на меня. Он прислонился к кровати, грубо почесывая голову обеими руками, пока я слушала голосовое сообщение Пон-сумы.

На Элизу напали, когда она приехала домой из парка. Двое мужчин набросились на нее на улице возле ее дома у горы Табор. Кваскви был осторожным и послал пару соек следовать за ней. Они прогнали напавших, но Элизу успели ранить.

Сообщения Кваскви были прямыми.

«Встретимся у дома Элизы. Приходи сейчас, или тебя принесут сойки».

Кен застонал, но встал. Пока он был в ванной, я написала Марлин, что не успею к ней домой вечером.

Она тут же ответила эмоджи какашки и золотого карпа.

«Оставила папу с медсестрой на ночь после того, как его осмотрела доктор Браун. Она сказала, у него хороший цвет лица как для человека без сознания. Завтра утром тебе лучше быть тут. С шоколадными круассанами».

Из всех, кого я знала, только Марлин была одержима выпечкой как я. Это не говорило о многом, ведь у меня был маленький круг общения, но упоминания выпечки и эмоджи успокоили меня. Я отчасти ожидала еще один напряженный и странный разговор.

Кен вышел из душа, его нижняя половина была укутана в полотенце, где уместились бы четверо. В дверь постучали. Он повернул голову к двери, тут же перешел в боевой режим, и полотенце опасно сдвинулось.

— Кто там?

— Рум-сервис! — донесся голос.

— Да, — сказала я. — Остынь.

— Ты все еще не воспринимаешь это серьезно? За два дня произошло два нападения.

— Я серьезно. И я одеваюсь.

Кен закатил глаза. Я прошла к двери и открыла ее милейшей юной платиновой блондинке. Она толкнула тележку с двумя тарелками, накрытыми серебряными крышками-куполами в комнату. Она загадочным образом умудрилась переставить тарелки на столик, не сводя взгляда с Кена, замершего в углу, скрестив руки на груди, влажные волосы упали на его левый глаз. Уходя, она многозначительно улыбнулась Кену и слабо кивнула мне.

— Ох, — я изобразила страдания. — Я же забыла дать чаевые нахалке, то есть работнице.

Кен посмотрел на меня из-под густых ресниц, умело, как любая красотка.

— На это нет времени.

— Времени нет, — Кен прошел к столику и поднял крышку, — на омлет и говядину.

— Я не знала этого, когда заказывала, — я схватила вилку и сунула в рот идеально приправленную жареную картошку. Я продолжала брать по кусочку, пока искала чистую футболку, которую сложила в сумку, и свободные черные спортивные штаны из самолета. Морща нос от затхлого запаха, я пообещала себе, что доберусь до магазина за новыми как можно скорее. Кен предложил мне одну из своих толстовок из-за холода.

Через десять минут мы оделись, половины омлета уже не было. Кен накрыл серебряным куполом хэш из говядины, позвонил консьержу, чтобы тот вызвал такси. У отеля швейцар отсалютовал Кену тремя пальцами и повел нас к ждущему такси «Розовый город», где водителем был парень с тюрбаном и щетиной, которая никогда не видела бритвы или продуктов для ухода. Я описала место, и мы поехали.

Кен листал сообщения.

— Пон-сума говорит, Элизе нужны швы, и у нее вывихнута рука.

Я скривилась.

— Она хотя бы жива.

— Да. И успела заметить напавших.

Я переключилась на японский, взглянув на водителя. Он не слушал, но я, как бы ни думал Кен, была осторожной.

— Зачем мы Кваскви там? Мы не детективы.

Кен постучал по своему носу.

— У меня полезные способности.

Я вспомнила, как Кен выследил папу от моей квартиры до автобусной остановки по запаху. Казалось, это было миллион лет назад, и я успела повидать другие полезные способности Кена, включая победу над тремя стражами Совета своими силами.

— Я перефразирую. Зачем я ему там?

Кен склонил голову.

— Для защиты. Чтобы поддержать Элизу, чтобы показать, что общество Иных в Портлэнде сильное, и Кваскви считает тебя другом — но ты не можешь все это осознать своей упрямой головой, да?

Я смерила его взглядом, стиснув зубы.

— Не унижай меня.

Кен шумно зашипел.

— Это для меня невозможно. Сейчас в Портлэнде ты сильнее всех после Громовой птицы. Но ты связалась с Сиваш Тийе и ведешь себя так, словно не сражалась с Мангасаром Хайком и Тоджо, выжив после этого.

Мой рот раскрылся. Вот так нервы. Кем он был, чтобы укорять меня в том. Что я не овладела полностью своей Иной стороной? Он был примером постоянного сомнения в себе из-за роли Вестника, убийцы. И он наказывал себя годами, отстраняясь ото всех в семье, кроме Бен, притворяясь рабом Совета? Проблемы были не только во мне.

Но я понимала мнение Кена насчет своих сил. Хоть и не призналась ему. Кваскви нужны были сильные союзники, раз он не мог просто обратиться в полицию.

— Тебе-то что?

— В том и вопрос, да? — Кен не унимался. Мы смотрели друг на друга, в его глазах была тоска, в моих — смятение. А потом он приподнял бровь, разрушая напряжение. — Ты… ты и твой отец, — он сглотнул слова, его кадык дернулся. — Я возвращаюсь к вам как к яркому маяку.

Такси остановилось. Я отвернулась от Кена и обнаружила, что мы приехали к красному бунгало в двух домах от лестницы и ската, ведущих к вершине горы Табор. Ряды елей и пихт делали воздух немного прохладнее, сумерки тут казались темнее. Кен платил водителю, а я вышла.

Вокруг не было ни души. Ни мам с колясками, в кроссовках и с повязками на уши, ни бородатых фанатов скалолазания, ни детей, решивших поиграть наверху. Даже собак не выгуливали. Знакомая зеленая Субару стояла напротив. Двери были открыты, Генри и Джордж выбрались оттуда и пошли к нам.

— Ох, это ужасно. Не могу поверить, что они ранили бедную Элизу. Она-то не такая как Дзунуква, вечно ледяная и подлая, грозящая заморозить легкие. Элиза тоже бывает ворчливой, но кто мог напасть на нее? Она — хафу, но не проявила сил своей матери-кобольда, так что она не страшная. Хотя у нее всегда бардак дома…

Джордж прервал монолог Генри, ударив его кулаком по плечу.

— Эй! — Генри выпятил нижнюю губу. — Ладно. Джордж говорит, мне нужно привести вас за дом.

Я не видела, чтобы рот Джорджа двигался, но Кен кивнул. Мы пошли за Генри по небольшому склону высокой травы и неровных кустов буддлеи, окруженных кусками съехавшего сланца. Я обдумывала информационную бомбу, брошенную Генри. Элиза была кобольдом? Это из Германии? Один из самых известных жителей этой территории, Джон Джейкоб Астор, в честь которого назвали городок Астория у берега, был немцем, так что в этом был смысл. Я думала, кобольды были шахтерами или пещерными эльфами, а не раздражающими блондинками.

И Элиза была хафу, как я. Как Кен. Я подозревала, что хафу могли по-разному получить силы своего вида. Я унаследовала почти все силы папы, хотя пределы мы еще не проверяли. Кен и его сестра Бен обладали силой иллюзии кицунэ, но это было мелочью по сравнению с Тоджо — чистокровным кицунэ — который поджег Бен огнем своей иллюзией. Я сама ощущала жар пламени.

Мачеха Кена, Мидори, тоже была хафу, как я понимала, но у нее почти не было сил кицунэ. Может, Элиза была как Мидори. Но она не стала медсестрой, а выбрала роль шпионки. Кваскви посылал Элизу шпионить за мной на моих занятиях в колледже даже раньше, чем я узнала, что была баку, раньше, чем началось все это безумие. Мне стоило перестать презирать ее.

Сейчас было отличное время, учитывая нападение.

Крыша бунгало была с рядом синих соек — знак, что рядом их хозяин. Я посмотрела на бетонную беседку.

— Красавица успела поспать? — Кваскви сидел на красном деревянном стуле, опустив ноги в кожаных сапогах на большую статую садового гнома в колпаке. Пон-сумы не было видно.

— Прости, Кваскви. Как она?

— Хватит бреда, Кои, — он встал. — Ты виновата в этом.

Кожу лица жалило так, словно он отвесил мне пощечину.

— Даже если бы я вытащила фрагмент из того Брайана, нет гарантии, что он видел что-то полезное, кроме группы скинхедов, о чем он уже нам рассказал.

— Они вырубили ее. Один из них порезал ее спину.

— Ужасно.

— Идем.

— Куда мы идем?

Кваскви скрестил руки, тихо стоял, пока сойки над ним суетились и шумели.

— Нет гарантий, что она видела что-то полезное! Или что она видит сны об этом!

— В этот раз ты не уклонишься. Элиза — Иная. Она знает, на что ты способна. Она бы согласилась, — он кивнул на Братьев-медведей. Они встали по бокам от меня, улыбка Генри пропала.

— Кои полезнее, когда действует по своей воле, — сказал Кен.

Я подняла руки, показала ладони.

— Ладно, ладно. Джорджу и Генри не нужно меня тащить, — сказал я, послав Генри хмурый взгляд. Он кашлянул и склонился, чтобы перевязать шнурки на огромных кроссовках. Джордж едва заметно скривился. — Я попытаюсь забрать у Элизы фрагмент. Веди.

Кваскви медленно и протяжно выдохнул.

— Сюда, — он перепрыгнул ступеньки беседки и открыл для меня дверь дома. Мы прошли по желтой плитке кухни, в коридоре были фотографии Элизы и других блондинов разного возраста, видимо, ее семьи. Мы прошли в гостиную, где были темные балки и створчатые окна. Элиза лежала на бежевом диване с бирюзовыми и изумрудными вельветовыми подушками. Она лежала лицом вниз, голова была повернута в сторону. Белая простыня накрывала ее от шеи и ниже. Рядом с ней на коленях сидел юноша с фарфоровой кожей, кудрявыми светлыми волосами, свисающими ниже его ушей, и орлиным носом. Юноша был в белом халате, на шее висел стетоскоп.

— Она все еще без сознания, — сказал он.

— Это Кои, — сказал Кваскви и кивнул на парня. — Чет — кузен Элизы. Он учится на медбрата в Орегонском университете Науки и Здоровья.

Чет встал. Он был моего роста, хотя казался выше из-за угловатого телосложения. Мне было интересно, был он человеком или кобольдом.

— Ты — баку, — он протянул руку. — Рад знакомству.

Реакция была такой нормальной и человеческой, что я просто уставилась на него, широко раскрыв глаза. Кваскви увидел мое замешательство и рассмеялся.

— Ты справляешься с Буревестником и Медведями, но Чет Мюхлер лишил тебя дара речи? — он ткнул локтем Кена, прошедшего в дом за мной. — Тебе нужно переходить к действиям, ведь другой представительный Иной может ее увести. Ты потерял преимущество.

— Я не жму руки, — сказала я. Кваскви раздражал. Но я была рада, что рядом был шутник, а не обвинитель.

— Конечно, — сказал Чет, вытирая ладони о штаны. — Прости, — он ушел к дивану. Пряди спутанного хвоста волос Элизы подрагивали от ее дыхания. Она выглядела уязвимо, пока лежала там. — Посмотрите, — он отодвинул простыню.

Кто-то порезал спину Элизы. Фарфоровая кожа явно была семейной чертой. И она идеально контрастировала с красными глубокими ранами. Генри охнул, спрятал лицо в изгибе локтя. Джордж повел его к входной двери.

Кваскви подошел ближе.

— Это узор.

— Да, — сказал Чет. — Треугольники. Я такого еще не видел. Вряд ли это Иные.

— Я это видел, — сказал Кен. — В квартире Кои.

Я заставила себя посмотреть на истерзанную кожу Элизы, сглотнув едкий вкус картошки в горле. Кен был прав. Это были три пересекающиеся треугольника. Мои ноги столкнулись со стеклянным столиком раньше, чем я поняла, что пятилась. Я резко опустилась на книгу с фотографиями кофеен Портлэнда, такую же я подарила Марлин на Рождество в прошлом году.

— Нет, — сказала я. Больше доказательств. Тот, кто устроил погром у меня дом, напал на Элизу. И убил Дзунукву.

Кен описал цитату и символы в моей квартире.

— Это другая часть цитаты из Замка ведьмы. «Что в смертном сне тебе приснится». Это вызов баку. Иначе зачем упоминать сны? — Кваскви повернулся ко мне, пылая гневом. — От этого нельзя больше прятаться, Кои. Больше никакой лжи.

Входная дверь распахнулась, вошел Пон-сума. Его ладони были в грязи, распущенные волосы спутались с листьями и прутиками. Он был только в шортах. Чет взглянул оценивающе на голую тонкую грудь Пон-сумы, на ней не было волос. Чет укрыл спину Элизы простыней. Хоркью Камуи сказал Кваскви:

— Человек. Других следов нет.

— Тогда сойки правы, — Кваскви толкнул меня в спину. — Теперь ты. Получи картинку того, кто это сделал. Мне нужно описание. Мы найдем гадов.

— Это не все, — перебил Пон-сума. — Фраза на тротуаре кровью свиньи.

Мою грудь сдавило. О, только не еще одно упоминание снов.

— И что там говорится?

— Весь мир — сон, а смерть — толкователь.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Кваскви впился в шнурки моей толстовки и потянул, я задыхалась.

— Что ты наделала, Кои? Как разозлила неонацистов?

Кен тихо кашлянул, стоял очень близко. Кваскви отпустил меня с громким шипением. Я поежилась, дыша слишком быстро. Мое сердце отбивало быстрый ритм о ребра. Я пятилась, пока не ощутила тепло груди Кена.

— Неонацисты? — повторил Чет.

Кен поднял телефон, показал картинку с сайта Южного центра прав бедных. Там был злой немытый белый парень, гордо показывающий татуировку трех пересекающихся треугольников на груди.

— Это из Портлэнда. На фоне видно гору Худ.

— Почему неонацисты цитируют Шекспира для Кои?

Кен покачал головой.

— Я не уверен, что это направлено на Кои.

Кваскви фыркнул.

— Не уверен, что ты нормально воспринимаешь ситуацию, отчаянно желая прощения.

Я указала на Элизу.

— Ты послал ее шпионить за мной давным-давно. Я хожу на занятия в колледж. Хочу к Марлин домой. И «Стапмтаун» — не гнездо сторонников превосходства. После того, как началось безумие, ты все время был рядом. Когда я успела бы разозлить неонацистов?

— Акихито, — сказал Кваскви.

— Мой отец то под опекой медсестер, то в коме. Если неонацисты не отправились вдруг в Армию спасения, то я не знаю, как они могли пересечься.

— Твой отец жил долго. Ты многого о нем не знаешь, — очко Кваскви. Знания о том, каким папа был до встречи с мамой, до открытия «Маринополиса» до появления двух дочерей, были мелкой дырой в моем сердце, и я игнорировала распускающиеся края, боясь того, что могу найти. Оглядываясь на свое детство, на то, каким я представляла папу, я не могла понять, что было правдой, а что — результатом того, что папа скрывался.

— Сторонники превосходства — люди, — сказал Кен. — И живут они как люди. Их атаки не могут быть связаны с затаенной обидой из прошлой жизни Хераи-сана.

— Нападали люди. Им помогли Иные? — сказал Пон-сума.

Кваскви прогнал взмахом руки Чета и Пон-суму. Те отодвинулись.

— Хватит терять время. Делай свое дело, маленькая баку.

Я глубоко вдохнула. Кваскви был прав, Элиза знала, кем я была. Она хотела бы нам помочь всеми способами, чтобы эти атаки прекратились. И все же то, что я собиралась сделать, было жестоким нарушением личного пространства. И я не хотела ощутить на себе жизнь болельщицы-шпионки.

Я взглянула на Кена. Он хмурился, глаза потемнели от тревоги. Он слабо кивнул, показывая, что поможет, если все пойдет не так. Но что могло пойти не так? Сны и фрагменты воспоминаний Иных как Улликеми, Черная Жемчужина и Буревестник были сильными воронками, которые засасывали меня внутрь и грозили погасить маленький огонек Кои, который питал меня, когда я видела сны других. Но Элиза даже не была полной Иной. Она была почти человеком, как я. Сны людей вторгались в мои сны, мешали отличить чужие тревоги от моих, в детстве, но теперь это было пустяком. Паутиной, которую можно было стряхнуть.

Пора покончить с этим.

Я подошла к дивану и опустилась на колени на пол возле Элизы. Она была очень бледной. Отчасти я колебалась, потому что не только папа страдал от последствий пожирания снов. Зрение вернулось ко мне в самолете, но я выжгла почти всю себя, чтобы отпустить Черную Жемчужину в Аомори. Я отчасти надеялась, что все еще была без сил, но, коснувшись ладонью горячей и румяной от лихорадки щеки Элизы, я ощутила, как комната закружилась, а желудок сжался. Я согнулась, мышцы бесконтрольно напряглись. Шум мерцал перед глазами, не давал видеть диван, лицо Элизы, ощущать гнев и страх четырех мужчин в комнате. А потом остался только шум.

Он медленно рассеивался, и я оказалась в серой комнате, смотрела на серый стол и бетонный пол. Грохот, словно кто-то гремел замком, разжался справа. Мужчина с темным капюшоном, натянутым низко на лоб, прошел в комнату. Я ощутила волнение. Губы изогнулись в улыбке. Все шло по моему плану. Мужчина потянулся снять капюшон, яркая татуировка сверкнула на открывшемся запястье. Я остановила его воплем:

— Нет, мне нельзя видеть твое лицо.

Мой огонек вспыхнул внутри. Не я. Это была не Кои. Это был сон Элизы. У него был вес сна-воспоминания, но что-то было не так. Хоть я легко отделила себя от Элизы во сне, я ощущала, как кружится голова, как я теряю контроль.

— Где? — сказал мужчина.

И мир снова перевернулся. Когда он замер, я была в серой комнате, смотрела на серый стол и бетонный пол. Справа донесся грохот.

Это было неправильно. Сон повторялся! Мой огонек мигнул. Голова кружилась, я была в смятении. Я могла съесть этот сон и сжечь растерянность. Голод вспыхнул, я сосредоточилась на огоньке Кои. Странный серый сон стал ослепительно-белым, начал чернеть по краям. Вкус сна Элизы был тяжелым и жирным, словно горсть картошки-фри, масло покрыло мой рот изнутри, но это только усиливало голод баку. Я хотела больше, тянула за сон.

— Стоп!

Мое горло сжалось в реальности. Я охнула, быстро заморгала, вырванная из сна Элизы. Я вернулась в гостиную, мое горло сжимала ладонь Кваскви, завернутая в простыню. Мои легкие просили воздух. Кен схватил Кваскви за мизинец и оттянул. Кваскви отпустил меня как мешок картошки, и я сжалась на полу, все мышцы болели, словно меня избили как мясо для отбивной. Что со мной такое? Простой фрагмент не должен был так по мне бить.

— Больше так не делай, — сказал Кен Кваскви. Они были напротив друг друга у изголовья дивана, сидели напряженно, сжимая кулаки.

— Она вредила Элизе.

— Я рада, что он меня остановил, — сказала я, голос звучал хрипом. — Что-то было не так.

Они не слушали меня. Тестостерон и борьба за власть трещали как озон. Черты лица Кена обострились. У дома зазвучали крики соек. Жестокость была неминуемой.

— Больше так ее не трогай, — тихо сказал Кен.

Чет дернулся к ним, но рука Пон-сумы оттащила его. Входная дверь распахнулась. Джордж и Генри протиснулись в проем и присоединились к мужскому состязанию со стороны Кваскви. Генри зарычал как зверь. Джордж просто возвышался, хмуро глядел из-под бровей, нависающих, как у неандертальца. Воздух покалывал, словно после открытой бутылки содовой, которую встряхнули, и она могла лопнуть.

Элиза застонала. Чет тут же оказался рядом с ней. Он обхватил ее запястье, слушал пульс. Кваскви оскалился, а потом пошел помогать Чету поднимать Элизу в сидячее положение, следя, чтобы простыня плотно закрывала ее спереди. Пон-сума устроился рядом со мной, сжал мое плечо. Он хотел осмотреть меня, как личный медбрат. Это было странно.

— Что меня ударило? — сказала Элиза. Она открыла глаза и снова застонала. — И почему я в простыне на диване?

— На тебя напали, — сказал Кваскви.

— Блин. И вы решили устроить веселье в моей гостиной?

Чет вложил в ее ладонь стакан для виски, наполненный водой.

— Можешь это выпить?

Элиза закашлялась.

— Для тебя что угодно, милый, — она потягивала воду, а потом снова начала кашлять. — Почему во рту вкус как от пепла? — ее глаза расширились, она посмотрела на меня. — И что баку делает в моем доме?

— Мне нужна информация, Элиза, — сказал Кваскви.

Джордж и Генри отошли к стульям в стороне от дивана. Кваскви сел осторожно возле Элизы, нежно сжал е руку, чтобы поддержать, и я всем сердцем завидовала этому. Вот бы Кен или Пон-сума так взяли меня за руку. Меня тоже нужно было утешить. Ощущения от странного повторяющегося сна Элизы осталось в голове как жирный дым. Хуже, голод баку толкнул меня через черту, нарисованную на песке, между Кои Пирс и Кои Монстром. Может, это было из-за того, что я пыталась съесть сон, не восстановив все силы. Я не была уверена.

— Ты позволил ей лазать в моей голове?

— Я попросил ее, — сказал Кваскви. Он хмуро посмотрел на меня. — Но я не просил ее выедать твою душу из твоего тела.

— Эй. Так не честно, — возмутилась я.

— Получила что-то ценное? — спросила Элиза, странно любопытная, а не испуганная, чего я ожидала. Она склонилась ко мне.

Я покачала головой.

— Сон, который я ела, был серой комнатой и мужчиной. Вряд ли это было настоящее воспоминание. И это точно не было связано с нападением.

Кваскви выпрямился и отпустил руку Элизы.

— Какой мужчина?

— Это не был напавший. Просто парень в толстовке и с татуировками.

Элиза напряглась.

— Парень в толстовке? Вряд ли он на меня напал. Они набросились сзади, но толстовки я не помню.

Кваскви фыркнул.

— Это очень помогает, — он опустил голову на ладони, уперев локти в колени. Я поняла, что его гнев появился из страха за Элизу и его народ. И я уже не стала завидовать пожатию руки, я завидовала всему, что было у Элизы: заботе Кваскви, помощи от Братьев-медведей в беде, ощущению, что она была не одинока.

Я хотела все это.

Телефон загудел. Я отошла от дивана и скрылась в коридоре.

«Прости за утро», — Марлин добавила смущенное лицо эмоджи.

«Ничего».

«Ты ужинаешь?».

«Я с Кеном и Кваскви».

«Где?».

Я смотрела на экран, переживая из-за того, какой напряженной была Марлин. Если честно, мне было обидно, что ее больше интересовало, поужинала ли я, чем вопросы о папе, моей квартире и моих делах.

«Помнишь Элизу?».

«Да».

«У нее дома», — напечатала я.

«Как она?».

Странный вопрос для Марлин. Я даже не помнила, чтобы Элиза и Марлин были в одной комнате вместе. Я вспомнила странную переписку с ней до этого, и как не сработал трюк с «имбирем».

Пон-сума выглянул в коридор.

— Кваскви тебя хочет.

Я кивнула, радуясь, что есть повод закончить с разговором. Я разберусь с Марлин завтра утром, как и со всем остальным.

«Поговорим позже», — я сунула телефон в карман.

В гостиной Кваскви словно устроил суд, Чет играл роль секретаря с бумагами и ручкой, Кен хмурился в углу, Пон-сума стоял в своей обычной военной позе возле Кена.

— …пока все вместе этим вечером, шансы нападения Нордваст Уффхейм снижаются, — говори Кваскви. Он направил палец на меня. — Это означает и тебя, Кои. Им явно нужен пожиратель смерти. Я не хочу, чтобы ты сегодня выходила одна.

— Она не одна, — сказал Кен.

Кваскви скривился.

— И это был бы хороший шанс для тебя всех увидеть, а для них — увидеть тебя. О тебе ходят истории как о смеси Зены принцессы-воина и Баффи, убивающей вампиров.

Элиза рассмеялась.

— Ха. Скорее как Уиллоу. Пока у нее были странные свитера, до ее становления колдуньей.

Элиза не была фанаткой. Но разве я могла ее винить? Я пробралась в ее сны, пока она была без сознания. Не так поступают друзья.

— И где все будут на меня смотреть? — я решила встать возле Пон-сумы, намекая на нейтралитет. Кен хмурился, проявлялся его хищный облик кицунэ.

Генри закипал от моего вопроса. Я видела, как сложно ему было молчать.

— У костра! Мы соберемся у Бротон Блафф все вместе. Знаешь, у реки Сэнди? Вход возле зоны отдыха Льюиса и Кларка. У нас будет большой костер, мы будем прощаться с Дзунуквой. Как у викингов, только на земле. Обычно еще и пир, но Кваскви сказал, что что-нибудь быстро организует. Я надеюсь, будет из «Podnah’s BBQ», потому что м-м-м, люблю соленую корочку, а на десерт мы жарим зефир, лучше всего «Hershey’s», — он вдохнул и увидел на моем лице потрясение и отвращение. — Не в костре Дзунуквы, конечно. Она же Кваквакавакв, как мы, да? Мы выразим уважение. Там будет и много маленьких костров, и кто-то всегда берет с собой сидр и пиво. Ты пьешь? Не страшно, если нет. Многие не пьют. Джордж не пьет. Говорит, я выпиваю за нас обоих.

Джордж махнул рукой как ножом, и Генри утих, словно кто-то вытащил его шнур из розетки. Я подавила смешок. Тихий Брат-медведь кашлянул.

— Джордж говорит, нужно идти. Многих нужно увидеть, — сказал Генри. Братья встали. — Увидимся на кремации.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Кваскви и Чет были заняты Элизой, и после неловкого мига стало ясно, что Элиза хотела, чтобы я ушла. Я не знала этот район так хорошо, как юго-запад, но это был Портлэнд. Но тут должна быть кофейня в округе.

— Мы можем выйти подышать воздухом? — спросила я у Кена.

Он посмотрел на Кваскви, тот диктовал Чету список вещей для костра, сделал паузу и отмахнулся.

— Не уходите далеко. Все еще может быть опасно.

Пон-сума кашлянул.

— Я тоже пойду.

Кваскви в этот раз не сделал паузы. Я ощутила укол сочувствия. Пон-сума прибыл в Портлэнд по просьбе Кваскви, но теперь был не в своей стихии. Кваскви был занят Элизой и юным красавцем, у них явно было общее прошлое. Их близость прогоняла Пон-суму наружу.

— Кваскви прав, — сказал Кен на японском, пока мы спускались с крыльца. Он выждал, пока я огляделась. Справа улицы были жилыми. Кофе-радар намекал идти влево.

— Идем туда, — парни зашагали за мной. — Насчет чего? — бросила я через плечо.

— Те цитаты были для тебя. Или Хераи-сана.

Я резко замерла.

— Я не понимаю, как это возможно. Я только пару недель назад узнала о существовании баку.

Пон-сума и Кен переглянулись.

— Думаешь, я следующая в списке мишеней?

Кен покачал головой.

— Не знаю. Если это люди, они странно себя ведут. Нападают на Иных, когда они одни. Сначала одиночка Дзунуква. А потом вид слабее, как Элиза. Но я не знаю, как это связано с тобой, Кои, если только они не думают, что ты во главе, а не Кваскви.

— Вторая цитата? — сказал Пон-сума.

Я вытащила телефон и погуглила.

— Официального автора нет. Похоже, это пословица, переведенная с идиша. «Весь мир — сон, а смерть — толкователь».

— Обе цитаты про смерть и сны, — сказал Кен.

— Я заметила. Они дразнят смертью. Даже сильный Иной как баку бессилен в плане смертности.

Кен окинул меня взглядом.

— Что? Я читаю. Я думаю. Что еще могут делать интроверты, кроме размышлений о философских проблемах?

— Смотреть «Нетфликс» и поедать сладости, — Кен приподнял бровь.

Пон-сума растерялся. Он не знал Америку так, как Кен. Я недооценивала знания Кена о современной культуре.

Я зашагала рядом с Кеном, и парням теперь приходилось идти по дорожке, а я двигалась по газону и обходила колючие кусты. Пон-сума фыркнул.

— Тут сильнее всего Буревестник, а не Кои-чан.

— Может, они не знают о Буревестнике, — сказала я.

— Кваскви стоит так продолжать, — сказал Кен. Он пронзил Пон-суму серьезным взглядом. — Тебе стоит предложить не брать Буревестника к костру сегодня.

Пон-сума опустил взгляд на дорожку.

— Мне?

— Мы знаем, что он меня не послушает.

Стало видно торговый район. Я указала на здание с темной обшивкой, на окне было написано «Дождь или сияние».

— Я тоже ему скажу. Может, это попадет тогда в его голову.

Пон-сума скривился. Я вспомнила, как Кваскви держал Элизу за руку, и решила, что стоит поработать над собой. Придется бороться с привычкой пугаться физического контакта. Изображать, пока не получится. Я взяла Пон-суму за руку, игнорируя то, как он напрягся от удивления. Он замер, не закончив шаг, но я потянула его в кафе. Кен шел за нами.

Как только я вошла, я ощутила, как мышцы спины расслабились, и напряжение в челюсти растаяло. Это было мое место. Диваны, скамьи, стулья стояли уютными уголками, где люди сидели и болтали или смотрели на свои ноутбуки. В меню были латте с лавандой и кардамоном. Я заказала кардамоновый, а к нему пухлый круассан с шоколадной глазурью.

Пон-сума и Кен взяли просто кофе и сели сразу, а я ждала у стойки свой латте. Бариста был парнем моего возраста в шапке и с рукавом черной племенной татуировки с повторяющимся рисунком черепов и злого скалящегося лица на левой руке.

— Красивая тату, — сказала я, пока он создавал мой латте.

— Спасибо, — он сдержанно улыбнулся.

Татуировка из сна Элизы появилась в моей голове.

— Круто видеть татуировку не в виде кельтского узла.

— Я знаю. Я эту сам придумал. Она основана на рисунках маори.

— Круто.

Бариста нарисовал на пене моего латте сердце. Его улыбка стала дружелюбной, и он передал чашку мне.

— Эй, — сказала я. — Ты не видел тут парней с рукавами, где есть три пересекающихся треугольника?

Улыбка пропала. Бариста поднял руки и попятился.

— Эй, я не хочу в этом участвовать. Тут всем рады. Это не Грешам.

— Ах, прости, — я взяла латте и пошла к парням. Я наугад спросила про татуировки, но парень отреагировал так сильно, что я стала подозревать, что в этом кафе бывали ребята, зависающие с Нордваст Уффхейм.

Они были где-то тут. Они напали на Элизу и Дзунукву, почему-то дразнили меня. Или папу. Кен опустил свой кофе на край столика из дерева. Я отломила кусочек роскошного круассана и сунула его в рот.

— До Второй мировой войны Иные Сан-Франциско были сосредоточены в районе китайского квартала. Шишин и Тонг договорились о защите, и это разозлило Токийский Совет, — сказал Кен.

— Еще урок истории?

Пон-сума прижал кулак ко рту, скрывая улыбку.

— Я спрашиваю, потому что мне негде делать записи.

— Очень смешно, — сказал Кен низким тоном, давая понять, что не время для споров. — Они послали меня как Вестника разорвать их соглашение. Я мог забрать головы Тонгов, а мог устроить взбучку ребятам Шишина.

— Что такое Шишин?

Пон-сума ухмылялся. Какое счастье, что мое неведение забавляло его. Кен покачал головой, закрыв глаза.

— Это четыре божественных зверя-стража сторон света: птица, дракон, черепаха и тигр. Они обитают тут на юго-западе у моря.

— И ты один пошел за четырьмя зверями?

— Я пошел за теми, кто сильнее, — сказал в это время Кен. Он моргнул. — Думаю, это Нордваст Уффхейм делают в Портлэнде. Убирают сильнейших, чтобы остальные стали слушаться.

— А зачем загадочные цитаты? И почему мы, а не Кваскви? Он — очевидный лидер.

— У Сиваш Тийе есть сила, — сказал медленно Пон-сума. — Он не сильнейший.

— Жутко, что Нордваст Уффхейм не выбрал его мишенью. Я думал, что со стороны не так заметно, что Кваскви — не самый сильный Иной в Портлэнде, — сказал Кен.

Пон-сума встал.

— Инсайдерская информация.

— Да. Как еще они нашли бы Дзунукву? Как поняли бы, что Элиза из Иных? Пошли за баку вместе Кваскви? — Кен тоже встал. Он указал на окно. Две синие сойки сидели на подоконнике снаружи и смотрели в нашу сторону. — Там предатель. И Кваскви дает им идеальный шанс напасть, когда все Иные соберутся у костра.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Я проглотила остатки круассана, Кен вывел меня из кафе. Как только мы вышли, сойки завопили и полетели к дому Элизы. Мы возвращались к ней вдвое дольше. Субару Джорджа и Генри стояла перед бунгало. Генри высунул голову в окно.

— Кваскви сказал, вас нужно отвезти в отель, чтобы вы переоделись.

— Нет, — резко сказал Кен. Генри помрачнел.

— То есть «нет, спасибо», — сказала я. — Мы вызовем такси. Ничего личного. Но будет безопаснее, если вы не будете знать, где мы остановились.

— Мы можем хотя бы забрать тебя к Кваскви? — спросил Генри у Пон-сумы. Тот кивнул, и Генри взбодрился.

Мы с Кеном помахали Пон-суме, он сел в машину. Мы постучали в дверь Элизы.

Ответил Кваскви:

— Где Пон-сума?

— Генри и Джордж повезли его к тебе, — сказала я. Кваскви оглянулся через плечо на Чета, посмотрел на меня.

— Это хорошо. Нужно многое обсудить до костра Дзунуквы. Твой отец в безопасности на ночь? Мне послать к нему стражей?

Я задумалась. Нападавшие выбирали жертв тщательно, выжидали, пока те окажутся одни. Папа был в больнице, где работала медсестра Дженни. Там были другие медсестры и комнаты. Всю ночь там были работники. Я не думала, что враги хотели вовлекать так много людей. Папа был в большей безопасности, чем я в доме Элизы. И только мы с Марлин знали, где он. Предосторожность, как то, что Кен скрыл от Кваскви наш отель, теперь казалась не бредом, а необходимостью.

Тревога была холодом на моем плече. Мог знать Пит. И у него были интересные татуировки.

— Я не уверена, — я вытащила телефон. Кваскви сжал губы. Я игнорировала его нетерпеливость, открыла сайт Южного центра прав бедных. Внизу была ссылка на символы ненависти.

Три пересекающихся треугольника были там, а еще крест из стрел. Я нашла и черную 14 на странице. Это было отсылкой к слогану: «Мы должны обеспечить существование нашего народа и будущего белых детей»*.

От этого в голове всплыли черно-белые зернистые фотографии черноволосых детей, глядящих из-за колючей проволоки. Мама возила меня и Марлин в исторический музей в Орегоне в средней школе, хоть папа возмущался, что с ним это не было никак связано. Мне пришлось несколько часов читать информацию на выставке про лагерь в пустыне Айдахо, где многих орегонцев держали в плену. Когда в новостях были неонацисты, в голову приходили не горящие кресты, а лагеря. Как быстро и легко США назвали один народ злым, при этом получив славу за борьбу с немцами.

Глубокий страх появился во мне, белые неонацисты в Портлэнде могли держать своих белых дочерей подальше от темнокожих и азиатов ради новой цели: убедиться, что будущее человечества и их детей не окажется связанным с Иными.

Но мрачный Кваскви, который встретил нас в Замке ведьмы и гостиной Элизы, не отреагирует хорошо на мои подозрения, что парень Марлин был связан с ними. А если он бросится туда сразу же? Я не собиралась подвергать Марлин опасности из-за своей тревоги.

Мы с Кеном могли немного разведать перед костром и сообщить Кваскви ночью, если Пит был замешан.

— Да, — ответила я нетерпеливому Кваскви. — Пока что он в безопасности, но к костру точно не придет.

Элиза напряженно подошла к нам.

— Тогда до вечера, она толкала дверь, готовая выпустить нас.

— Тебе разве можно вставать? — Кваскви плечом открыл дверь шире.

— Мне нужно было, чтобы плечо вставили на место, и немного магии Чета, — Элиза мрачно улыбнулась и улыбка не задела ее глаза. — Ты знаешь, как это сильно, так ведь?

Кваскви посмотрел в сторону и вниз. Он смутился. Потому что Элиза намекала, что они с Четом когда-то были парой? Я надеялась ради Пон-сумы, что это было в далеком прошлом. А если это было теперь? Не мое дело. Но Элизе нравилась тревога, которую она вызвала.

— Знаешь Бротон Блафф? Просто направляйтесь по указателям к зоне отдыха Льюиса и Кларка, а потом прямо по дороге вдоль реки Сэнди. Там будет огражденная парковая зона, но туда не заезжайте. Парк официально закрывается в шесть, так что дождитесь Генри и Джорджа. Они покажут путь.

Я кивнула, хотела, чтобы мы ушли, не меньше Элизы. Кваскви разглядывал мое лицо, его глаза потемнели от сильных эмоций. Он прижал ладонь к своему сердцу, а потом ткнул меня тремя напряженными пальцами между ключиц.

— Ты в долгу, баку. Но между нами не только долг. Ты увидишь вечером у костра, как бывает, когда тебя полностью принимают Иные Портлэнда.

Мое сердце колотилось от слов Кваскви. Но, пока я прогоняла тревоги из головы, я не могла толком ответить. Я попыталась изобразить серьезное лицо, пока прощалась, но Кваскви тревожно хмурился, закрывая дверь. Видимо, серьезный вид не получился.

Кен был у ждущего у поребрика такси, когда я спустилась с крыльца. Тот же парень в тюрбане. Он помахал мне.

— В «Хитман»?

— Да, прошу, — ответил Кен. Он сидел у дверцы, смотрел на пальцы, сжавшие колени, так, словно они были важнее всего в мире, при этом надо мной будто была туча.

— Мне нужно сказать…

— Дай объяснить…

Мы погрузились в напряженное ожидание.

— Давай ты, — сказал Кен.

Я переключилась на японский.

— Думаю, нам нужно встретиться с Марлин до костра. Помнишь, парня, открывшего ее дверь? Пит. У него были татуировки с символами ненависти.

Кен повернулся ко мне, его брови поползли вверх.

— Мы оставили Марлин с ним?

— Я не знала, что это было, пока не увидела схожие символы на парне во сне Элизы.

— Я так и думал, что ты что-то увидела. Почему не сказала Кваскви?

— Я не уверена. Во-первых, я не сразу поняла сон Элизы, все было странным и серым. А потом я переживала, что Кваскви отправит Братьев-медведей похитить Марлин ради безопасности, или что он решит забрать папу.

Кен опустил голову, сглотнув. Он заговорил ровным успокаивающим тоном, который я презирала из-за того, на что он намекал. Я не была в истерике.

— Я понимаю, что забота о семье важна, но Кваскви — Сиваш Тийе. Он заботится обо всех Иных Портлэнда, включая тебя. Включая Марлин.

Кен напал на меня своим мнением, но я не думала, что Кваскви так это видел.

— Знаю. Я не знаю, понятно? А если Пит просто неудачно сделал татуировки?

— Доверяй своим инстинктам, Кои. Совпадений слишком много, — Кен дал указания водителю ехать к дому Марлин.

— Что ты хотел сказать?

Глаза Кена почти закрылись. Он повернулся к окну, смотрел на башни за мостом. Вершины высоких зданий и округа начинали загораться, пока вечер сгущался.

— Ничего, что важнее Марлин.

* — в оригинальной фразе 14 слов

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Только пара часов оставалась до встречи с Джорджем и Генри у Бротон Блафф. Я все еще не оправилась после перелета, не знала, был выходной или будний день. Учитывая возможные пробки, стоило иметь хотя бы час в запасе. Я не могла опоздать на свой дебют среди Иных Портлэнда.

Мы с Кеном обсуждали, нужно ли написать Марлин, что мы едем, но я была против. Марлин и Пит должны были есть пад тай и смотреть фильм про умирающих самураев. Должны были расслабляться. Лучше бы Питу не давать время сочинить истории.

Водитель подъехал к дому. Он спросил у Кена, стоит ли ему ждать, и я не знала, дал ли Кен ему слишком много чаевых. Кен посоветовался со мной.

— Ах, да. Можете приехать через полчаса? — сколько мы будем разбираться, был ли Пит опасным неонацистов? Нам нужно было решить до костра. Я надеялась, что Пон-сума не успел обсудить Громовую птицу с Кваскви. Большой древний орел на собрании делал его серьезной мишенью, но место было уединенным, в темноте, и если что-то пойдет не так, Буревестник очень пригодится.

— Кои? — Кен склонил голову, почесывая щетину на щеке. Я поняла, что смотрела, как парень в тюрбане так, словно он уезжал с чем-то ценным. Так и было. Теперь я не могла избежать столкновения с Марлин. Еще одно изменение в наших отношениях, обычно она указывала мне, как жить, а я пассивно и агрессивно сопротивлялась. Я даже не знала, как спросить у сестры, был ли ее парень неонацистов.

— Да, идем, — Кен последовал за мной к лестнице снаружи. Мы поднялись к двери Марлин, свет блестел на лужах, собравшихся внизу на дорожке. Я надеялась, что у Кваскви есть бензин для костра, иначе кремация в такой влажности не состоится.

Дверь открылась на втором раунде стука. Я прижалась к стене, выдохнув. Глаза сестры посмотрели в коридор, а не ее потенциально опасного парня.

— Кои? Что ты тут делаешь?

— Я могу войти? Нужно кое о чем с тобой поговорить.

Марлин надула щеки и недовольно выдохнула.

— Мы переходили к части, когда бандиты собираются ворваться в деревню и попасться в ловушки. Я думала, ты придешь завтра.

— Никакого имбиря, — сказала я, глядя на лицо Марлин. — Это важно.

Марлин отреагировала на фразу, пожав плечами.

— Ладно, заходи.

В гостиной на диване сидел Пит лицом к новому плоскому телевизору, который я не видела раньше. Он был втиснут в подставку из ратанга и бамбука, которая Марлин досталась от мамы. Остальная ее квартира была с бежевой мебелью и украшениями — реклама ее работе по дизайну интерьера — чем полинезийской, но она хорошо все смогла подобрать. Это был один из даров Марлин — брать сущность и как-то помещать ее в обычное окружение. Она сделала так и со мной, пока я росла.

Кен опустил свое длинное тело на барный стул на кухне. Его напряженная челюсть и прищуренные глаза были направлены на Пита. Этот вызов все могли заметить. Пит оглянулся и напрягся, убрал руку со спинки дивана.

Марлин провела меня на кухню и включила электрический чайник кипятить воду.

— Что с мистером кицунэ?

— Марлин!

— Что? — она постучала пальцами с французским маникюром по коробке оолонга. — Карэ ва нихонго ханасай йо.

Не важно, знал ли Пит японский. Марлин не могла так беспечно выдавать природу Кена. Что еще она могла выдать? Блин. Осторожно общаться о Пите при нем можно было только на языке семьи. Я встречала много людей, знающих оба языка, в Японии, и уже не надеялась на уединенный разговор. Я переключилась на японский.

— Твой новый парень. Ты видела его татуировки?

Марлин покачала головой.

— Не верится, что ты спрашиваешь об этом после утра. Я видела каждый дюйм этого горячего тела.

Я протянула руку за кружкой «Маринополиса» с макрелью в морском костюме, которую Марлин спасла из ресторана папы, когда он закрылся. Она всегда давала мне эту кружку, а не еще одну из ее набора. Я не знала, было ли это из сентиментальности, или из-за моей привычки надбивать края чашек.

— Не перегибай, — сказала я на английском.

Пит прошел к нашей стороне дивана и устроился на подлокотнике.

— Что такое, девочки? Почему болтаем на японском?

Марлин насыпала растворимый кофе в кружку с кипятком. Она обошла стойку и отдала кружку Питу, провела ладонью по его плечу.

— Проблемы сестер. Дашь мне минутку?

Кофе из пакетика? Мне ненавидеть этого парня еще больше? Я переключилась на японский, но было неловко говорить это, пока Марлин стояла на стороне Пита. Я не знала, как сказать про превосходство белых на японском, а нацисты катаканой звучали почти так же, как на английском.

— Его татуировки — такие же, как у белых ребят, которые ненавидят меньшинства.

Марлин напряглась.

— О чем ты?

— Твой парень был с тобой днем? — вмешался Кен.

— Нет, — сказала Марлин. — Что случилось? Почему вы допрашиваете меня как детективы?

— В Портлэнде есть другие Иные, кроме меня и папы. Кто-то стал нападать на слабых, пока они одни. Есть доказательство, что те, кто это делает, — часть… — я чуть не произнесла Нордваст Уффхейм катаканой, но это Пит мог подслушать, — группы белых людей в Портлэнде.

Марлин выпалила ругательство якудза, которое обычно использовал только папа.

— Ты так плохо в меня веришь, что стала обвинять его, а не доверять моему суждению?

Я отчаянно посмотрела на Кена. Я должна была спасать Марлин, а не выглядеть ужасно. Я впилась большими пальцами в виски, надавила, чтобы прогнать неприятное давление, подступала мигрень.

— Ты его не упоминала до моей поездки в Японии, и он уж очень быстро появился в твоей жизни.

Марлин указала на мое лицо, подобралась так близко, что я ощущала запах чеснока и имбиря в ее дыхании.

— Ты не будешь рассказывать мне о моей личной жизни. Я не должна рассказывать, с кем встречаюсь, Кои, потому что мне тебя жаль.

«Подлый удар, сестренка», — жар пронесся от макушки моей головы, мои щеки покраснели. Пот пропитал подмышки. Злость. Я сильно злилась. Как она смела так говорить при Кене? Как смела злиться на меня? Я просто пыталась заботиться о ней, но нет, она не могла принять, что я изменилась и выросла. Я схватила ее палец и отодвинула его.

— Не можешь выдержать новую Кои?

«Блин. Когда я переключилась на английский?».

Кен кашлянул.

— Кои, похоже, еще страдает от поедания сна Элизы. От этого она ворчливая.

От имени Элизы глаза Пита расширились. Он встал с дивана, потянулся к длинному хвосту волос Марлин. Он потянул ее к себе и сжал ее горло.

— Что за… — ладонь Пита заткнула Марлин, лишила ее воздуха.

Кен встал, подняв руки.

— Ты не хочешь ей навредить, — его лицо приобрело чарующие черты, которыми он манипулировал людьми.

Я была не в себе. Было это из-за пожирания сна или из-за того, что на Марлин напали, не важно. Пит уже не заслужил шанс объяснить. Он вредил моей сестре.

«Не в этот раз, гад», — я бросилась вперед на волне гнева к тощей белой лодыжке Пита над его широкими носками. Как только мои пальцы задели его кожу, я впилась, растянувшись на мягком ковре Марлин.

— Отпусти ее, — сказала я его вонючей ноге.

— Ты чокнутая, — сказал Пит и ударил меня по лицу. Я чудом избежала перелома носа, откатилась, выпустив его ногу. Но другая ладонь еще касалась голой кожи.

«Гори, огонек, гори».

Я впервые в жизни намеренно выпускала голод баку, который был внутри меня, на человека. Он разгорелся, яркий, жаркий, вырвал фрагмент сна из Пита. Мужские голоса гневно звенели, факел был перед моим лицом, а потом его фрагмент пропал, сгорел мгновенно до пепла. Больше. Я сжала ногу Пита, пожелала огню голода гореть сильнее.

Пит оттолкнул Марлин от себя, скуля, согнулся, чтобы отцепить мои пальцы. Я держалась, вырвала из него еще фрагмент: красивая блондинка с жутко скривленными губами, деревянная ложка собиралась ударить по моей послушно протянутой руке. Мое. В огне баку я ощутила горелый бекон и соленые слезы. Я хотела все больше. Сны этого жалкого человека были ничем, я могла поглощать их вечно, но оставаться голодной. Я горела. Я искала больше.

Но кто-то вдруг сжал мои щеки до боли, другой человек тянул меня за руку сквозь рукав, кричал, и кто-то другой низко стонал. Я моргала, красный туман пропадал, шипы мигрени пронзали виски. Я все еще лежала на животе, но теперь Пит был рядом, бледный обмякший манекен, его грудь едва двигалась, указывая, что он жив.

Кен отпустил мое лицо, как только увидел, как я моргаю в смятении, но Марлин все тянула меня за руку. Я слышала ее всхлипы. Я отпустила лодыжку Пита и села. Мир покачивался, это отражалось в моем животе. Марлин упала на попу, отползла от меня, как краб, с ужасом на лице.

— Что ты с ним сделала? Что сделала?

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Кен повел Марлин в спальню, вернулся, проверил пульс Пита и связал руки парня веревкой со штор, немного перегнув. Он посмотрел на меня на полу. Я все еще тяжело дышала, щурясь от мигрени, расцветающей в голове.

— Я не хотела. Нет.

Кен опустился на корточки.

— Дайджобу, Кои-чан. Дайджобу.

Хорошо? Нет, все было не дайджобу. Марлин видела меня. Видела, как я вырывала фрагменты из Пита, как монстр. Я больше не буду дайджобу.

— Пит — человек, — сказала я. — Он — человек.

— Что ты ожидала, когда подозрения подтвердились? Он напал на Марлин. Разве ты могла поступить иначе?

— Не убивать его?

— Он не мертв, — сказал Кен с ноткой злости. Он встал и прошел на кухню. Я услышала, как открылся и закрылся холодильник, а потом прижал лед в полотенце к моему лбу, устроив райскую прохладу. — Твоей сестре нужно провести минуту у зеркала в ванной, чтобы увидеть жуткие синяки на ее горле, чтобы понять, зачем ты это сделала.

Я глубоко вдохнула.

— Если бы я не бросилась, как дикий пес, ты бы сделал это мягче?

Кен провел костяшками по моей щеке. Там все еще саднило от его сильной хватки — он сделал это, чтобы не дать мне стать убийцей. Его нежное прикосновение не длилось долго, фрагмент я не забрала. Это был жест доверия. Дыхание, которое я задерживала, вылетело из меня с шумом. Я боялась, но хотела поцеловать его, затеряться в нем, в его тепле и принятии. Было ли это ужасной идеей?

Пит застонал и попытался перевернуться и сесть.

— Стой, — сказал Кен на английском.

Пит отпрянул с ревом, а потом вскинул голову, и комок слюны прилетел на щеку Кена. Мой рассудительный кицунэ вытер ее рукавом.

— Ты человек и слабый, — сказал сухо Кен. — Ты понимаешь, что мы — нет.

— Чертов узкоглазый фейри!

Марлин вышла из ванной, когда Пит закричал. Она проковыляла к креслу, опустилась в него, ее лицо было бледным, она сжимала губы так, словно сдерживала рвоту. Пит даже не взглянул на нее, продолжил оскорблять меня и Кена.

Я отвела взгляд, щеки пылали.

— Заставь его замолчать, прошу.

Кен поднялся, прошел на кухню и вернулся с тонким ножом для разделки. Марлин серьезно относилась к готовке, и нож был острым, как бритва. Кен поднес его под нос Пита.

— Заткнись.

Пит так испугался, что замолк посреди ругательства. Он облизнул губы, дико озирался, грудь вздымалась.

— Я этого не боюсь.

Кен вздохнул и опустил нож на пол вне досягаемости Пита. Он посмотрел на нож, потом на Пита, бросая вызов. Пит опустился на пол.

— Я ничего вам не расскажу. Мы или вы. Кровь и земля.

Марлин охнула. Она склонилась вперед.

— Это слоган нацистов. Но… но… ты…

Пит мрачно поджал губы, потом оскалился.

— Не шавка.

Марлин охнула. Она сморгнула слезы с глаз.

— Зачем? Как ты мог быть со мной?

— Данные и немного веселья. Тебе нравился мой большой и толстый…

Марлин бросилась и ударила его ладонью по губам.

Пит рассмеялся.

В тот миг я ненавидела его больше всего на Земле за то, как Марлин сжалась на коленях перед ним. Я потянулась к ножу.

— Позволь мне разобраться, — сказал Кен.

Я опустила нож на пол.

— Он — грязь, — я подвинулась к Марлин.

— Зато я человек, — сказал Пит. — И твоя сестра любила мой грязный член.

Марлин остановила меня ладонью.

— Назад. Я еще не готова общаться с тобой.

— Язык, — сказал Кен Питу. — Теперь я задам тебе пару вопросов, и ты ответишь, не расстраивая Марлин и Кои.

Пит рассмеялся.

— Я тебя не боюсь. Даже мерзкие фейри кровоточат. Это я узнал в Хижине ведьмы.