Последний сон ее смертной души

Мое горло сдавило так, что я не могла говорить. Слеза покатилась из моего правого глаза по щеке.

— Я съела ее сон. Я. Я поглотила ее сущность, сон о себе, и у нее ничего не осталось. А мне это понравилось, — я посмотрела на Кваскви, чтобы понять его реакцию на это ужасное признание.

Меланхолия сияла в его карих глазах. Он подошел к столу и коснулся моего запястья через рукав, его ладонь была теплой, он легонько сжал мою руку. А потом попятился, поднял ладони в воздух, словно молился.

— О, боженька, спаси меня от женщины, познавшей свою силу! — он пронзил меня хитрым взглядом. — И которой это понравилось.

Очко, Кваскви.

Я кашлянула.

— Я все еще настаиваю, чтобы убийства не было. Мы поймаем Пита на чем-то незаконном и передадим его полиции людей.

— Мы можем его ранить? — глаза Кваски блестели жестокостью или весельем?

Я вспомнила, как тот гад обзывал Марлин.

— Конечно.

— И покалечить можно?

— Не перегибай.

Кваскви помахал пальцами перед своим лицом как безумный ученый в фильме.

— Отлично, — сказал он с фальшивым немецким акцентом. — План такой. Кои пойдет куда-нибудь с Пон-сумой, потому что, согласись, ты выглядишь наименее жутко.

Пон-сума не расстроился. Он моргнул и кивнул. Кваскви продолжил:

— Кен, ты применишь иллюзию кицунэ и превратишь нашу группу в невинных прохожих. Нужно, чтобы мистер Торвальд понял, что Кои уязвима. Он не упустит шанса напасть на нее после того, как его побили ночью. Мы отправимся за ним и будем следить, пока Кои не окажется в опасности получения травмы.

— Я знаю отличное место, — сказала я. — Кофейня неподалеку, где бариста с татуировками Нордваст Уффхейм.

Уголок рта Пон-сумы приподнялся.

— Яппари коу-хи канкеи.

«Да, еще одна связь с кофе, мальчик-волк».

— Это не обычное место для встречи Иных, так что может сработать, — я видела, как Кваскви соображал.

— Как ты убедишься, что Торвальд знает, что Кои вечером будет уязвима? — спросил Кен.

— Вот так, — сказал Кваскви. — Подыгрывай, — он переключился на английский. — Ты не хочешь нам помочь? — он возмущенно выдохнул. Громче, чем нужно, Кваскви продолжил. — Я должен был знать. Все вы хафу такие. Не хотите рисковать своей шкурой. Ладно, — он прошел к коридору и замер на пороге. — Беги и прячься со своим игрушечным кицунэ. Я умываю руки.

Он широко улыбнулся и драматично подмигнул, а потом изобразил праведный гнев. Он развернулся и бросился прочь из кухни.

— Ах, — прошептал Пон-сума на японском. — Предатель — Чет или Элиза.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Он словно вылил ледяную воду мне на голову. Не Чет. Он был таким… милым, нормальным и ухоженным. Его можно было взять с собой на встречу с бабушкой и не переживать. Тогда Элиза. И хотя Кои-параноик была бы рада принять предательство Элизы, остальная я была в ужасе.

Как она так могла? Она была частью банды. Она прошла много всего с Кваскви и даже со мной. И разве на нее не напали?

Но часть меня отмечала, что это могли подстроить. Чтобы отогнать подозрения. Может, потому она не хотела, чтобы я лезла в ее сон с мужчиной в капюшоне.

Тысяча вопросов боролась, чтобы прозвучать, но я не могла их задать.

— Что теперь делать? — я не хотела сидеть на кухне Элизы с этими подозрениями, пытающимися оторвать кусочки моего сердца, будто пираньи.

— Мы выждем до темноты, — сказал Кен. Он пропал в коридоре, оставив меня и Пон-суму неловко поглядывать друг на друга. Пон-сума медленно покачал головой, сидя как статуя. Он часто выглядел отвлеченно, будто слушал какой-то очаровывающий саундтрек, который не слышал больше никто, но было ошибкой верить, что он не знал детали ситуации. В такие времена я завидовала его сдержанности. Сегодня его густые волнистые волосы были собраны в низкий растрепанный пучок. Оранжевая краска почти вся сменилась темно-серым, а на висках были белые пряди.

Я и с ним думала, что он моего возраста. Но он был капитаном японской оккупационной армии в Маньчжурии во Второй мировой войне, как мой папа. Кто знал, сколько ему было. Может, это и не важно. На Кваски это не влияло.

Но меня больше о, что папа скрывал от меня свою долгую жизнь, а не Кен.

— Грубо спрашивать, сколько лет Иному?

Пон-сума сосредоточенно посмотрел на меня.

— Да. Середина 1700-х.

— А?

— Я долго жил со своей матерью Хоркью Камуи. Для нас время течет по-другому. Я не знал своего отца. Когда я подрос и мог беспокоиться, его уже не было.

— Мне жаль.

— Шога наи, — Пон-сума пожал плечами. Ничего не поделать.

— Могу я задать еще один грубый вопрос?

Он пожал плечами.

— Ты прибыл в Портлэнд только ради Кваскви? — его щеки тут же покраснели. — Кен в этом плане похож. Мне интересно, не жалеешь ли ты, что оставил дом, семью и друзей ради шанса, что все сложится?

Пон-сума зашипел сквозь сжатые зубы и встал, будто хотел сунуть голову в холодильник. Видимо, это было слишком грубо даже для спокойного волка.

Кен вернулся на кухню, мрачно поджав губы. Я хотела бы отыскать смелость задать ему тот же вопрос, что и Пон-суме. Я не должна была сейчас думать об этом, потому что куда важнее были планы для наживки для врагов. Но я была королевой отрицания, мой разум закрывался от всего, что могло пойти этим вечером не так.

Я попыталась передать ему взглядом вопрос, заданный Пон-суме. Стоила ли я всего этого? Хватит ли беды с Нордваст Уффхейм, чтобы ему захотелось убежать? Или он останется?

Пока Пон-сума занялся нарезанием перца с чуть большей силой, чем требовалось, Кен опустился на колени перед моим стулом. Он нежно сжал мои колени. Выражение его лица смягчилось, было все еще мрачным, но с нежностью. Его густые ресницы опустились на глаза цвета эспрессо, а потом они стали полностью черными.

Он дал мне миг подготовиться, не скрывал свои намерения, взяв меня за руку. Его сон в лесу вспыхнул и пропал. Становилось все проще управлять фрагментами, когда я не спала. Даже сны Иных уже не были проблемой. Надежда, что он как-то понимал мои не озвученные вопросы охватила меня. Его губы, медленно прижавшиеся к моим костяшкам, а потом к моей ладони изнутри, а потом к моему запястью могли быть его ответом.

— Не бойся. Я буду защищать тебя всеми силами.

Тепло поднялось по моей руке к сердцу, и оно стало неприятно большим в груди. Он думал, что я боялась ту банду. Видимо, психической связи у нас не было.

Я вздохнула.

— Какой план у Кваскви?

— Мой план — то, что я устал ото всех и болен, — сказал Кваскви с порога. — Идите домой. Нам больше нечего обсуждать. Нужно посоветоваться с другими Иными, а потом нападать на Нордваст Уффхейм, раз пугливая баку не хочет помочь. Кои, тебе стоит покинуть Портлэнд на пару дней, — он говорил на английском и шевелил бровями, чтобы я поняла, что это все было игрой.

Кен встал.

— Почему бы тебе не отправиться пока в то кафе «Дождь и сияние», Кои? Мне нужно обсудить, что Кваскви предложит остальным Иным Портлэнда. Я скоро к тебе присоединюсь.

Кваскви подошел к плите и забрал кусочек блестящего баклажана с энергично шипящего вока Пон-сумы. Он закатил глаза с наслаждением и взял еще кусочек.

— Да, спасибо, что пришла. До встречи, — он помахал мне.

— И все? Только до встречи?

— Кои не должна идти одна, — сказал Кен.

— Пон-сума может отправиться с ней.

— Я пойду с ней, — сказал Чет с порога.

Кваскви нахмурился. Это было не по плану. Он не отправлял меня просто за кофе, но с Пон-сума мне было бы лучше, ведь оставался шанс, что Чет — предатель. Но если я возразила бы, это выглядело бы странно.

— Ладно, — бодро сказала я Чету. — Тогда идем. Я ужасно хочу лавандовый латте.

Он подставил локоть под углом, словно сопровождал меня на танец, и обвила его руку своей. Элизы не было видно, пока мы выходили из дома. Солнце было низко на небе, задевало крыши домов. Несколько машин двигались по улице, но прохожих не было — все готовили ужин дома. Я хотела бы сжаться в комок под маминым одеялом, есть папины баклажаны с мисо и перцем и смотреть «Воздействие» с Марлин.

Мы повернули за угол, синяя сойка громко крикнула с вершины электрического столба. Она улетела в зловеще облачное небо, маленький белый клочок упал на землю. Я склонилась и подняла его.

Это была записка.

«Устрой спор с Четом в кофейне. Выйди оттуда одна, разозлившись. Не переживай, мы тебя прикроем».

Вечно он использовал соек. Почему Кваскви не мог просто прислать СМС? У него был мой номер телефона.

— Что-то происходит, да? — сказал Чет, глядя на смятый листок в моем кулаке, словно знал, что так было.

Я пожала плечами. Потому я хотела пойти с Пон-сумой. Я не знала, как доверять Чету, если Кваскви не поведал ему настоящий план.

Он и мне не доверил детали плана.

— Разве у Кваскви не все время что-то происходит?

— Ага, — сказал Чет. В одном слове было полно сложных эмоций. — Это ты в точку попала.

Мы завернули за угол на торговую улицу, фонари включились с тихим гулом. Прохожих вдруг стало больше. Они все почему-то были блондинами с татуировками и шапками, низко надвинутыми на лбы. Портлэнд был таким светлым порой, что зубы ныли. Могли бы, если бы у меня были проблемы со светловолосыми парнями.

Чет открыл дверь кофейни, когда по тротуару застучал дождь. Внутри несколько девушек возраста колледжа сидели за дальними столиками, их лица озарял мерцающий свет открытых ноутбуков. К счастью, из светловолосых тут были только два пожилых джентльмена у доски с Го, и они смотрели на белые и черные камешки так пристально, что даже не оглянулись на нас, когда мы вошли.

Белые супремасисты не играли в азиатские игры. Мне стало легче. Стыд тут же подавил мое облегчение — нам нужно было выманить врагов.

Чет заказал ореховое печенье и флэт уайт. Я выбрала тыквенный хлеб и лавандовое латте. Бариста сегодня был другим — полноватой леди с длинными седыми волосами, скрученными в стиле хиппи. Она сказала нам занять места, вручив разномастные блюдца с угощениями.

Я направилась к столику у большого окна спереди. Чет робко улыбнулся мне. Низкий гул грома вызвал дрожь стола под моими руками.

— Итак, — сказал он, — мы с тобой — наживка?

Он был догадливым. Я оглядела кафе и улицу.

— Да, — сказал я. — Но мы должны это скрывать.

Чет рассмеялся.

— Понял.

— Откуда веселье?

Он изобразил Чендлера из сериала «Друзья».

— Разве не ясно? Ты не переставала озираться в поисках опасности с тех пор, как мы вышли из дома Элизы.

Я увидела, как осознание проступило на его лице. Веселье пропало с его лица.

— Блин. Это она, да?

Я склонила голову в сторону. Я была уверена, что это была Элиза, но не могла так сказать.

Чет потер лицо.

— Дважды обманула меня, позор мне, — тихо сказал он. Он откусил большой кусок печенья и задумчиво жевал. — Элиза не впервые устраивает проблемы. Ей не нравится, что Иные считают хафу вторым классом.

— Это я заметила.

— Просто я никогда… — он замолчал. Бариста подошла с нашими напитками и замешкалась, а потом отдала мне латте, с любопытством глядя на мои волосы, будто там было спутанное гнездо после сна.

За стеклом луну, появившуюся недавно, скрыли зловещие тучи, и дождь усилился. Несколько прохожих собрались под навесом возле кафе. Вспыхнула молния. Через миг прозвучал гром. Бариста поежилась и ушла за стойку.

Чет сделал глоток кофе, грел руки о кружку.

— Гроза.

— Было сложно расти тут как хафу?

— Думаю, ты сама это испытала.

— Папа скрывал Иных. И что он — баку.

— Я про двойную культуру, — сказал он. — Я как-то встречался с наполовину вьетнамцем. Ему приходилось все время ограждать меня от семьи. И ему нужно было ходить на всякие мероприятия, а еще проблема с языком. Но и у меня тогда были проблемы — я мешал Маригольд прогонять парней.

— Маригольд? Я думала, что она — мама Элизы.

— Она моя тетя. Моя жуткая тетя со своим мнением, которая может подозревать, что я — гей, но, к счастью, не рассказала об этом моим родителям.

— Поняла.

— Сравнение вышло неудачным?

— В Портлэнде расти с двойной культурой не так сложно. Конечно, обидно было терять субботы в японской школе, и в начальной школе меня дразнили, когда я брала на обед остатки суши. Как ты и сказал, все эти проблемы с языком и культурой связали меня с семьей и другими японцами.

Чет доел печенье и стряхнул крошки с рубашки.

— Так и с принадлежностью к Иным. Только это связало меня и со страшными представителями, типа Дзунуквы, но и с хорошими, как Генри и Джордж, — он нахмурился. — Блин, Генри.

— Ага, — сказала я.

— Он был как плюшевый мишка. Как можно так ненавидеть?

— Не знаю, — я вздохнула. За мной открылась дверь кафе, впуская запах дождя, а еще двух парней, их черные промокшие футболки прилипли к телам. — Может, из страха? Ненависти к другим? Разве не из-за этого люди унижают других?

Чет что-то пробормотал за кружкой.

— Что?

— У вошедших есть татуировки.

Я посмотрела на стойку и опешила. Но их татуировки и не должны были сиять.

— Мы должны поссориться, и я выйду одна наружу.

Чет отклонился на стуле.

— Переживаешь, что я все испорчу, благородно заявив, что не брошу тебя одну? — он рассмеялся. — Не переживай. Я буду следовать плану Кваскви. Я тяжелым путем понял, что лучше его слушаться. И на здании напротив сидит стая промокших синих соек.

С синими сойками было спокойнее. Это точно.

— Я буду в порядке.

— Это клише, но я скажу. Будь осторожна. Береги себя. Кваскви можно верить, он сделает все, чтобы ты не пострадала, но даже у него бывают промахи. Думаю, порой он забывает, что остальные не могут просто улететь от проблем.

«Спасибо за предупреждение, но я уже поняла. После Дзунуквы. И Генри».

— Я буду осторожна. Но пока мы не дошли до этого, можно… я коснусь твоей руки?

Глаза Чета расширились.

— Ты хочешь съесть не только хлеб?

Я кивнула. Мы оба не могли произнести, что я хотела фрагмент Чета.

— Больно не будет?

— Нет. Ты даже не заметишь.

— Это поможет?

— Наверное? У меня просто есть догадка.

— Ладно, хотя мне кажется, что это уж очень интимно. Может, тогда стоит начать тут.

Я рассмеялась. Он был целым. И милым. И мне хотелось бы вырасти, зная его и других хафу Портлэнда. Он опустил ладонь на стол, повернув ее внутренней стороной вверх. Я глубоко вдохнула и задела его ладонь своей. Я заметила трибуны, грохот музыки от группы на сцене, запах пота и покрытия поля. Я подавила фрагмент с усилием, словно сдержала кашель. Он был в порядке. Не был предателем.

— Спасибо.

Мягкое выражение лица Чета ожесточилось. Что-то в его манере поменялось. Он склонился, уперев руки в стол.

— Ты всегда это говоришь, девчонка. Мне надоели твои насмешки.

Я была готова к этому, и все же шокировало, как быстро Чет из мягкого парня становился жутким.

— Иди ты. Я буду говорить, что захочу.

— Сама иди!

— Я не буду терпеть твои оскорбления.

— Почему тогда тебе не убежать домой?

— Ладно!

— Ладно! — Чет с трудом удерживал злое выражение лица. Его глаза весело блестели. Бариста и беловолосые парни у стойки смотрели в нашу сторону, как и все в кафе. И мне уже хотелось убежать, хоть и под дождь.

— Даже не пиши мне свои извинения, я выключу телефон, — стул загремел по бетонному полу, я резко встала. Я прошла к двери, открыла ее с шумом. Холодный дождь тут же промочил меня до нитки. Не хватало простудиться из-за глупого плана. Я бросилась к переулку. Там было пусто, что мелкие банки от пива и скомканные газеты составляли мне компанию.

Я надеялась, то Элиза уже позвала своих друзей. Я долго тут не выдержу.

Гром пророкотал снова, очень близко. Я поглядывала на дверь кафе на случай приближения опасности. Мой телефон зазвонил, и я чуть не выскочила из кожи. Я полезла в мокрый карман, и тут что-то тяжелое ударило меня по затылку. Вспышка молнии, боль, и все пропало.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Рот словно набили ватой. Я попыталась открыть глаза и включить лампу у кровати, но что-то было намотано на моем лице, запястья запутались в простынях. Я тянула, но ничего не поддавалось.

Ох. Я не запуталась. Меня связали.

Я сглотнула, кривясь от боли в горле. Слюна засохла корочкой на правой стороне моего лица. Я была связана, еще и с повязкой на глазах. Дрожь за спиной и шум от движения под дождем дали понять, что я ехала в машине. Я напрягалась, но не слышала ничего из-за бури.

Где же защитники?

Страх пронзил меня. В голове пульсировала тупая боль. Я с тревогой осознала, что была не одна. Блин. Все должно было произойти не так.

— Она проснулась, — сказал мужской голос.

Я вздрогнула. Кто-то низко рассмеялся.

— Ударить ее снова?

— Нет, она нужна ему в сознании.

Но вдруг она начнет путать нам головы теми трюками?

— Для этого ей нужно тебя трогать, дурак.

— Это он так говорит. А если он ошибается? А если она может забраться в наши головы и все там перемешать?

— Заткнись. Говорю тебе, все хорошо.

— Но ты слышал Брайана. Над ним издевались. Все искажали. Заставили его выдать…

— Тихо, — слово было жестоким, как пуля. — Включи что-нибудь, пока мы едем.

Громкая панк-группа заполнила пространство гитарными риффами и криками, как мне казалось, на немецком. Звук сотрясал, но играл роль изоляции между мной и бомбой страха, тикающей в моей груди. Они убили Дзунукву и Генри. Что они сделают со мной? Почему он — скорее всего, Пит или Великий дракон Джеймс, или как он там себя звал, хотел, чтобы я была в сознании?

Почему он одержим баку?

После миллиона лет ожидания машина свернула на ухабистую дорогу. Я случайно дважды прикусила язык, пока меня подбрасывало на заднем сидении. Кочки означали, что дорога не была залитым асфальтом. Плохо дело. Только бы сойки летели следом. Вряд ли похитители были так глупы, что оставили при мне телефон. Мне оставалось лишь верить, что парни меня как-то отыщут.

Машина резко остановилась, и я упала с сидения. Двери распахнулись и закрылись. Кто-то грубо потащил меня из машины, я оцарапала ладони о край дверцы.

Я смогла встать на шатающиеся ноги, и грубые ладони потянули меня в другую сторону. Я тут же споткнулась и упала, но смогла извернуться и принять основной удар правым плечом.

— Вставай, гадость. Хватит придуриваться.

— Я не вижу, — сказала я.

— Сними повязку. Уже не важно. Она не знает, где мы.

Повязку сорвали, и стало видно ночное небо с низко нависающими тучами, верхушки деревьев и тысячи ярких звезд. Воздух был чистым и освежающим, и стрекот сверчков указывал, что мы были ночью за городом. Сколько времени я провела без сознания?

Парень склонился надо мной. Военная стрижка. Большие узорчатые буквы были вытатуированы на его шее. Дыхание было таким, словно он съел сбитого опоссума. Может, он прочел презрение в моих глазах, потому что поднял меня и ударил по лицу, голова отдернулась вправо от силы удара. Еще порез появился на моей щеке изнутри, кровь потекла во рту. Шок лишил меня слов.

— Это предупреждение. Двигайся. И никаких трюков.

Я смотрела с вызовом. Он нахмурился, выпрямился и вытащил огромный жуткий нож, похожий на мачете, из-за спины. Он медленно прижал край к моей челюсти.

— Вставай.

Я хотела послушаться его, но страх заморозил все мышцы в теле. Нож у моего горла и жизнь в руках расистов. Как-то эта реальность, холод лезвия, вонь дыхания мерзавца, заставили меня сильнее ощутить перспективу физического вреда. Я никогда еще не ощущала такой страх, не с Мангасаром Хайком, не с Тоджо, не с остальными снами. Они были волшебными, словно не могли меня коснуться. Но это? Это нельзя было отрицать. Капли дождя стекали по лбу парня и капали на мое лицо.

«Не могу дышать. Не могу. Боже, он меня зарежет».

— Джимбо не будет ругаться, если она будет немного поцарапанной, — сказал другой.

Парень с ножом улыбнулся. Я ожидала выбитые зубы, но у него были идеальные зубы кинозвезды. Это было даже хуже. Кончик ножа прижался к плоти под моим ухом. Боли было мало — царапина — но я смогла двигаться. Я отдернулась вправо, упала на живот, как рыба. Прижавшись лбом к грязи с камешками, я поднялась на колени, а потом встала.

Парень с ножом усмехался. Его товарищ был с длинными волосами крысиного оттенка, и он был с кепкой «Сделаем Америку снова великой». Наверное, его звали Билли Боб, и его мама была его тетей.

Парень с ножом указал оружием на тропу.

— Сюда. Вперед, свинка.

Я поежилась. Гадкий парень вряд ли вообще уловил тут отсылку к «Избавлению». Или уловил и пытался запугать меня. Но его босс, Джимбо, хотел меня живой и в сознании.

Я сделала вид, что споткнулась, наступила ему на ногу.

— Сука! — но они спешили уйти от дождя. Две сильные лампы висели на боку ухоженной хижины. Неподалеку было слышно плеск дождя об воду. Они вернули меня к реке Сэнди?

Мы приближались, дверь хижины открылась, и мужчина, озаренный светом сзади, вышел на крыльцо.

— Итак, вот и мокрая кошка, — сказал голос. И его я узнала.

Джеймс Мартин. Торвальд. Джимбо. Бывший Марлин. Убийца Дзунуквы и Генри, мужчина, оставлявший цитаты про смерть и сон для баку.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

— Добро пожаловать в мою скромную обитель, — сказал Джеймс. Шрамы на его лице, где его обожгла Маригольд, были красными и блестящими. Он выглядел как безумный розовый ремонт. Я надеялась, что они еще болели.

— Это точно, — сказала я, стиснув зубы, чтобы они не стучали. Спокойствие кончилось, и погода ударила дождем и снегом. Мои похитители стояли под навесом крыльца, и я осталась на ступеньках, промокшая. Соек на деревьях вокруг не было. Не так все должно было пройти. Я невольно заскулила, это разозлило меня еще сильнее. — Чего ты хочешь?

Джеймс почесал затылок.

— Иные тупее, чем я думал. Ты поняла, что это я писал тебе с телефона твоей сестры, и я думал, что тебя будет легко запугать, как негров пылающими крестами и рупорами. Я не верил половине того, что о тебе рассказал мой информант, — он спустился с крыльца, хоть и сразу промок, волосы прилипли к голове. — Я думал, вы были просто японцами, как те звери, которых мой дед убивал на Филиппинах, — он поднял руку, словно хотел прижать ладонь к моей щеке.

Парень с ножом свистнул с предупреждением, и Джеймс отвел руку, улыбаясь сквозь струи воды, текущие по его лицу.

— Ты сказал, не прикасаться, — проворчал парень с ножом.

— Но ты хуже них, — продолжил Джеймс, игнорируя парня с ножом. — Ты — демон. Существо из кошмаров, прибывшее ловить добрых людей и высасывать их души.

Парень с ножом ударил по груди кулаком с оружием.

— Не при нас. Кровь и земля, зараза.

— Я — не монстр, — сказала я. — Я не похищаю и не убиваю, — кроме Юкико.

— Нет, ты проникла в наш город, искала невинных и думала, что мы глупые и не заметим, что демоны делают Портлэнд не годным для наших детей. Мы не будем сидеть и позволять вам все захватить!

— Захватить? Проникли? — я истерически всхлипнула. Словно я не родилась тут. — Дзунуква была тут еще до того, как Льюис и Кларк пришли к Миссисипи. Вы нарушители!

— О ком ты?

— Женщина, которую вы убили в Замке ведьмы.

— Старуха? Она была ведьмой. Странным демоном. Портлэнд теперь спасен от нее.

Я сглотнула. Я не могла подавить стук зубов. Я замерзла изнутри и снаружи. Я ощущала себя ужасно одиноко. Джеймс был не просто безумен. Все было куда хуже — он был фанатиком-расистом.

— Она… была личностью. И я личность.

— Ты больше похожа на человека, но внутри — мерзость, пожирающая души людей, — он повернулся и прошел в дом, бросив приказ через плечо для парня с ножом и его товарища.

Я встряхнулась и проверила веревки на запястьях в сотый раз. Вот и все. Тут Кен должен был выйти из иллюзии и спасти меня от всего, что задумал Джеймс.

Но никто не пришел. Дождь лил на меня. Я дрожала.

— Внутрь, — парень с ножом толкнул меня в спину. Нож пронзил мою кожу сквозь футболку. Теперь кровь текла из двух порезов. Может, на затылке была шишка, но я не могла проверить.

«Кровь, — отметила Кои-борец, пока я поднималась на крыльцо. — Немного выпущенной энергии», — жаль, у меня не было магии Мангасара Хайка.

Но, как только я миновала порог, я отвлеклась из-за смеси декора охотников и супремасистов и уже не думала, как использовать эту энергию против врагов не-драконов.

Над огромным камином висели три портрета — посередине был Адольф Гитлер, а других я не знала — и они с осуждением смотрели на диваны бордового цвета. Шкуры медведей с жуткими головами были разбросаны на полу. На стенах были флаги, одеяние ККК, рукава были вытянуты, как крылья мстительного ангела, обрамленные черно-белыми картинами горящих крестов и символов, которые я видела, когда читала про концепцию превосходства белых. Получался хаос красок и ненависти.

И тут был телевизор с плоским экраном на подставке, которую можно было двигать, там шла игра «March Madness». Побеждающая команда была в черно-оранжевых цветах Бобров, Марлин была бы рада. Если только ее сестру не убьют сегодня.

— Я бы попросил тебя сесть, но не хочу портить кожу, — сказал Джеймс удивительно вежливо. — Но можешь опуститься на пол. На это уйдет время, — он отошел к похитителям, тихо говорил с ними. Парень с ножом сел на стул у плоского экрана, а другой пропал в коридоре за камином. Тепло мерцающего огня манило, но шкура черного медведя перед ним напомнила о Генри. Сердце сжалось в груди. Я должна была оставаться настороже. Это была не игра. Мои дрожащие ноги не смогут долго меня держать, но я не выдержала бы Джеймса, нависшего надо мной.

Джеймс смотрел на меня, уперев руки в бока, злое выражение лица было смешным.

— Ты — приз. Это стоило проблем, — он обошел меня. — Как она и говорила, идеальная наживка. Достаточно человечная, чтобы можно было поймать.

— Наживка? — он сказал «она». Значит, предательницей точно была Элиза. От этого лучше не стало.

Джеймс рассмеялся.

— Думала, я хотел японского монстра для конца игры? Нет, ты и твоя сестра — вкусная добавка. Отвлечение. Мне нужно кое-что больше, и ты принесешь это мне.

— Кваскви?

Джеймс закрыл глаза и покачал головой, словно я была нерадивым учеником.

— Зачем мне главный Ваху? Уффхейм не может использовать индейцев, — он сел на ближайший диван и скрестил руки на коленях. Эта спокойная сторона Джеймса пугала больше, чем его роль Пита.

— Я — пожиратель снов. Подойди, и я покажу тебе, что это значит.

— «И никогда не просыпайтесь от восхитительного забвения, где смерть мечтает о тоске жизни», — сказал Джеймс. — Я не успел написать третью цитату, но она — любимая, — он встал. — Я, — он указал на свою грудь, — толкователь смерти. А ты, Кои, поможешь мне создать сон Нордваст Уффхейм в Портлэнде. Я сделаю этот город сияющим маяком арийской правды для всех, кто остается в темном неведении о судьбе человечества.

Я подавила потрясенный смех. Это напоминало напыщенную речь Иных. К чему Джеймс клонил? Я не могла раскинуть руки и заставить Портлэнд видеть сон про роскошь Третьего рейха, как и не могла раскрыть всех из народа Кваскви. Моего народа.

Джеймс нахмурился от моей реакции. Он подошел довольно близко, радуясь, когда я вздрогнула.

— Веселись, пока можешь, — он указал на Гитлера. Я увидела ниже лица Гитлера символ нацистов: орел с раскрытыми крыльями, сидящий на свастике. — Скоро ты поймешь свое место.

Я представила себя, бросающейся руками к его лицу, прикосновением к коже забирая у него фрагмент сна. Но не было гарантий, что я смог удержать контакт и съесть достаточно, чтобы он ослабел, и даже так — оставался еще и парень с ножом. Я мешкала слишком долго, Джеймс развернулся и ушел.

Я упустила шанс.

Я прошла к ближайшему дивану, но парень с ножом зарычал и поднял нож. Я поежилась и задумалась, как долго Джеймс будет заставлять меня ждать, прежде чем осуществит свой дьявольский план, чтобы создать сон Нордваст Уффхейм в Портлэнде. Он звал меня наживкой.

«Все хотят меня в этой роли», — отметила Кои-параноик.

Джеймсу нужен был не Кваскви, тогда кто? Джеймс не упоминал Кена, значит, не он. И у него в хватке была Марлин, он мог добраться тогда до папы, но… Что Элиза наврала ему про Иных? Может, убедила его, что кто-то еще, Маригольд или Колыма, были куда сильнее. Но Джеймс убил самую сильную, кроме Кваскви и папы, — Дзунукву.

«Не самую сильную», — орел нацистов. Вспышка лавы, манящая красота сильных снов в глазах Громовой птицы, ждущая мой огонь баку. Что Кен говорил в такси вчера. Что я была самой сильной в Портлэнде, кроме Буревестника.

Он собирался выманить Буревестника, используя меня? Джеймс был дураком. Он собирался вызвать существо, которое могло помочь мне сбежать. Мысль о доступе к снам древнего существа вызвала дрожь восхищения на спине. Мы с Буревестником могли бы вместе сделать все. Кому нужны сойки и кицунэ, если я могла полететь с древним орлом?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Если я не утону во снах Громовой птицы. Восторг угас. Я имела дело с несколькими древними. Кен не мог сейчас дать мне знакомый фрагмент, чтобы справиться с огромной силой сна Буревестника, как было с Улликеми и Черной Жемчужиной, и я не трогала за эти дни никого, кроме Чета и Элизы. Я поежилась. Я не собиралась использовать фрагменты Элизы, полные страха и презрения к себе.

Папа. Я брала сны и у папы. Но его серая комната не поможет мне с потоком силы Громовой птицы, если план Джеймса с моей ролью наживки сработает. Кваскви принял меня в свою семью, но я не знала, станет ли Буревестник беспокоиться за меня. Я была вкусной закуской, но услышит ли древний мои крики из домика у реки?

А если Джеймс был сбит с толку? А если его план выманить Буревестника провалится, и я получу всю мощь его злости? Мне нужен был План Б. Планом А было, что Кен спасет меня, а появление Громовой птицы было бы планом В. Парень с ножом прищурился, глядя на телефон. Он хмыкнул и выключил телевизор.

— Идем. Джимбо готов.

— Что готово?

— Молчи. Двигайся. Туда.

— Иди и заставь меня! — но парень с ножом не повелся на мой гениальный план приманить его так, чтобы я могла дотянуться. Он поднял нож, огонь мерцал на лезвии.

— Как только Джимбо с тобой закончит, тебе будет уютно тут с Терминатором, — сказал он.

«Терминатор? Дурацкое название для ножа», — он направил нож на дверь коридора. Если медлить, проку не будет. Я могла посмеяться над именем ножа, но уважала острый клинок. Я пошла.

Коридор вел вокруг дома, за ним была большая современная и чистая стальная кухня с окнами от пола до потолка, мутными от дождя. Снаружи было темно. Парень с ножом толкнул меня к французским дверям.

Гром пророкотал вдали, правая дверь медленно открылась, стало видно большой деревянный стол, озаренный фонарями на батарейках. Я охнула и замерла на пороге. Пять живых белоголовых орланов и один беркут были прикованы за лапы к железному кольцу у стола. Трое из них были голодными, их перья свалялись. Они прятали клювы под крылья, дождь промочил их. Двое других прыгали, зло махали крыльями, гремели цепями. Джеймс, теперь в зеленом камуфляжном костюме от дождя, вышел из-за угла вдали, где включал последний фонарь.

Справа от меня под навесом крыши возле окон стоял ряд мужчин в схожем камуфляже. Словно манекены охотников, но манекены обычно не держали тяжелые цепи. Один был с длинной палкой, но вместо сачка на конце была длинная петля веревки. Я видела это раньше. Тоджо использовал это в Аомори, пытаясь поймать Черную Жемчужину.

Затылок все еще болел, но боль была и в груди — страх удушал. Это было плохо. Очень плохо. Я была уверена, что он не мог вызвать Буревестника. Но при виде этих величавых существ, жестоко униженных до пленников, я поняла, что ошибалась.

Джеймс поднял руки, драматично, как Кваскви у погребального костра, но я не видела его лицо под капюшоном.

— Подойди, демон снов. На колени, — орел завопил, а парень с ножом толкнул меня сзади. Я пошатнулась, упала на локти возле двух ближайших не активных орлов. Они были слишком слабыми, могли лишь отодвинуться. Я поднялась на колени, Джеймс заговорил на немецком. Звучало как молитва, и ряд мужчин подняли цепи и ответили гулкими голосами. Я попыталась встать, но парень с ножом наступил на мою правую ногу, боль вспыхнула, и мир на миг расплылся. Он сковал мои лодыжки, обездвижив меня.

Я ненавидела парня с ножом.

Монолог Джеймса достиг крещендо. Мою кожу покалывало не только от дождя. Как-то этот расист использовал магию, как Мангасар Хайк. Кровь текла из пореза под моим ухом. Джеймс протянул руку, кто-то вложил в его ладонь нож мясника. Терминатор позавидовал бы.

Но потом защита в виде юмора пропала. Ток собирался в воздухе, не только от грозы. Он повернулся к тьме, поднял руки в небо.

— Приди, великий Орел. Приди к своим Истинным братьям.

Молния расколола небо, и стало видно симметричную вершину горы Худ в полумраке. Мы были близко к месту обитания Буревестника. Теперь я была снаружи и почти ощущала древнего на краю своего сознания.

Джеймс приближался, и я сжалась, страх выдавил всхлип из моего горла. Я не была просто наживкой. Я была жертвой. Это приведет Буревестника, но, может, спасать меня будет поздно.

Папа. Марлин. Кен. Я всхлипывала.

— Теперь мы вернем орла домой. А ты, — его нож оказался у моего носа, — войдешь в его сны. А потом заставишь орла исполнить его истинную судьбу как защитника арийской нации, — Джеймс схватил вялого орлана справа от меня, вытянул его на столе и одним ударом отрубил его голову.

«Боже».

Он подставил ладонь под текущую кровь, провел полосу по моей правой щеке, склонился, чтобы я увидела маниакальную радость в его глазах, и провел такую же полосу на своем лице. Он отбросил труп, потянулся к следующему орлану. Но птицы встревожились, и пока он пытался избежать удара острым клювом по шее, я потянулась ладонями к его колену сзади и ударила изо всех сил.

— Козел. Ты подонок.

— Усмирите ее, — приказал Джеймс. Два парня схватили меня за локти и грубо оттащили, пока Джеймс убивал еще одного орлана. Он нарисовал полосу на другой моей щеке, замер, его пальцы были насмешкой над лаской любимого. Дождь или кровь, может, гул магии были буфером, мешали взять у него фрагмент в этот миг. Он прошел к беркуту, и я не могла смотреть. Я зажмурилась, склонила голову. Я пыталась оставаться в сознании, пока тело болело, и каждый удар ножа по столу рассеивал мои мысли в вихре паники.

А потом жуткие звуки прекратились. Я приоткрыла глаза, веки склеивала кровь мертвых орлов. Я увидела, как Джеймс давал окровавленное перо каждому из ждущих мужчин. Он повернулся к горе Худ, поднял руки. Он провизжал имя Громовой птицы в воздух, мерцающий от кровавой силы от меня, от смертей невинных родственников великого орла. Мужчины вторили ему, и молния ответила, а за ней — бесконечный раскат грома.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

— Что бы тебе ни сказала Элиза, это не правда. Это неправильно. Буревестник — древний. Не делай этого. Прошу, — я не знала, слышал ли Джеймс мою мольбу. Но не важно. Гром утих.

Электричество в воздухе стало таким насыщенным, что волоски на моей коже, в носу и на шее гудели. Крик разбил воздух, дождь стал медленными большими каплями, и что-то большое закрыло небо. Буревестник раскрыл крылья во всем золотом величии, опустился на землю перед столом.

— Это ловушка! — завопила я, размахивая связанными руками. — Улетай.

Громовая птица склонилась, красивый глаз, сияющий не слабее фонарей, манил меня, обещая тепло, силу и…

Громкий хлопок привел меня в чувство. Маленькое темное пятно крови появилось на груди Буревестника. А потом еще и еще, двое из мужчин стреляли из ружей, Джеймс безумно отдавал приказы, толкая испуганных мужчин, чтобы они подходили с цепями.

Громовая птица завопила, взмахнула крыльями и опустила клюв молниеносно на грудь ближайшего парня. Тот упал, ноги подносились, а клюв Буревестника стал красным.

— Сейчас, — сказал Джеймс. — Отступаем.

Мужчины отступали комичной толпой в дом, оставляя меня, прикованную и одинокую, среди убитых орлов с разъяренной Громовой птицей. Джеймс уходил последним, шепнул мне на ухо, уходя:

— Войди в его сны. Приручи. Или умрешь.

Краем глаза я заметила мелкие темные тени на деревьях. Сойки меня отыскали? Поздно. Уже это не было важным. Ни план Джеймса. Ни то, что было в доме. Ни боль в коленях, пропитанных кровью убитых орлов. Только роскошное сильное существо, которое смотрело на баку, стоящую на коленях, и манило меня в древний сон.

Мы три раза сталкивались и доходили до этого. Я уже не могла сопротивляться.

Громовая птица издала вопль, поднялась на пару футов в воздух, прыгнула через стол и опустилась с грохотом. От его веса стол трещал, куски мертвых орлов разлетелись. Громовая птица снова склонилась, повернула голову, чтобы я видела только золото глаза. Я заскулила, склонилась, тело покалывало, оно желало затеряться в вихре силы.

С точностью скопы, ловящей рыбу в реке, Громовая птица разрезала клювом веревку на моих руках. Я без колебаний потянулась к перьям его щеки. Еще до того, как мои пальцы коснулись его, мир перевернулся.

«Теперь ты пробуешь сны без прикосновений», — отметила борец, а потом борец, параноик и другие части меня, Кои Авеовео Пирс, пропали в лаве.

Я пылала. Боль была яростной, каждая клетка тела горела агонией, но потом огонь изменился. Она уже не поглощала, обжигая, а стала коконом, придающим силы.

Я нашла конечности, лениво покачивающиеся в жидком жаре, который горел и не позволял других мыслей, кроме «вверх». Я изо всех сил махала крыльями, летела во тьме сердца стратовулкана, который некоторые люди звали Ви’эст, в честь их главы. Своим клювом я разбила куски застывшей лавы, вырвалась на свободу, выбралась через последние пару футов вершины, пока крылья не смогли развернуться свободно. Я полетела вверх, и пепел сыпался с меня как дождь. Я радовалась простору неба, а мое бьющееся горело в вулкане.

Это был сон, я знала. Постоянный сон о цикличном перерождении ребенка вулкана, выбравшегося в небо. Но тембр этого сна был другим, сильнее. Цвета были ярче, биение крыльев — четче, и сила внутри меня была не совсем моей — странное ощущение человека в огне моего сердца, а еще огонька, слабо, но ровно горящего среди остальных.

«Человек».

Я кричала в бесконечное ночное небо, и в моем голосе был страх женщины.

«Кои».

Я была Кои. За этой мыслью прибыл голод, огромная зияющая брешь, которую нужно было заполнить. Баку во мне проснулся и стал питаться.

Темное небо, раскаленное сердце Ви’эст, поразительная сила моих крыльев поглощал огонь баку, превращая в бушующую энергию, наполняющую мою голову, грудь, ладони и стопы.

«Руки. Ноги. Человек. Я — Кои Пирс».

На миг изображение неба сменилось деревом, пропитанным кровью, усыпанным перьями. Я опустилась на колени, полная сна, связанная с древним орлом. Я не могла двигаться. Джеймс и его люди вышли из дома с цепями и шестами. Я открыла рот, чтобы предупредить, и мой крик стал воплем Буревестника. Мир долго кружился, и я могла лишь держаться за огонек баку внутри себя, а сила сна Буревестника заполняла меня, пока я пыталась всю ее съесть.

Вечность прошла за секунду. Сила наполняла меня, кружила голову, трещала до боли в пальцах. Сила баку терзала плотно сплетенные сомнения.

«Я — монстр. Я наврежу Марлин. Я не могу брать ответственность за всех Иных Портлэнда. Я боюсь впустить Кена в свое сердце. Я не могу помочь папе выйти из комы. Не могу. Не могу. Не могу. Этой мощи слишком много!».

И Громовая птица была готова забрать меня с собой, захватить мою силу баку, как я пыталась использовать силу его сна. Так заманчиво, так просто — сдаться яростному жару сна Буревестника навеки.

Один крепкий кусочек Кои не позволял мне растаять во сне. Мне нужно было позаботиться о своем худшем поражении как человека: сне моей сущности. Я питалась сном Буревестника, сила отделяла меня от него, отбрасывала в мое тело, и вены пылали болью.

Боль. Там была кровь. И жизненная энергия, моя и бедных орлов. Я вдыхала эту энергию, наполняла легкие влагой и запахом соленой меди, сжалась внутри себя, желая, чтобы реальным стал сон Кои, моя основа.

Медленно вокруг появились стерильные белые стены. Стало видно больничную койку, на ней был силуэт моей умирающей матери. Это был сон, история, которую я повторяла себе много раз, которая повлияла на меня: день, когда я подвела маму. День, когда я бросила ее, а не рискнула увидеть сон ее смерти. Корень моих страхов, всех моих оправданий из взрослой жизни.

Где-то за этим пузырьком сна кричали мужчины, вопил Буревестник. Но там были гнев и возмущение, а не страх. Это возмущение звенело в костях моего тела, как колокол. Этот сон уже не был тем, какой была Кои.

Мир перевернулся, и я побежала по прохладному лесу как Кен-кицунэ. Мир снова закружился, и я стояла на рисовом поле у дома детства папы, смотрела на восход солнца, пока саранча встречала рассвет. Потом я поплыла в воде дома Черной Жемчужины, играла с рыбой. Странный дом из солнца и луны, в котором Пон-суме снились сотни малышей, качающихся в медленном ритме в колыбелях из веревки и дерева. А потом сон, лишивший меня дыхания от горя: чистота и белизна, которые снились Юкико-сама, когда я съела ее жизнь.

Все это содержалось во мне. Я была Кои и я была баку. Я ела сны. Они были моими. Огонек баку вспыхнул, и больничная койка, умирающая мама и не способность быть достаточно сильной, чтобы любить ее, сгорели, став пеплом.

В пустом сером пространстве пепел летал как снежинки. Я огляделась. Это была я, Кои, с человеческим телом, руками и ногами, без боли. Не привязанная к Буревестнику. Я сделала это. Я. Одна. Я поглотила древний сон и выжила. Я не поддалась навеки зову Громовой птицы. Я была сама равна по силе древнему.

«Кои».

Я обернулась, и там был папа. Он был в форме ресторана, как раньше.

«Как? Это правда ты?».

«Ты поверила бы, если бы я сказал, что это правда?».

«Что происходит?».

«Ты знаешь, Кои-чан».

«Тут я выбираю новый сон. Свой сон баку».

«Да».

«Почему ты не объяснил этого раньше?».

«Ты бы не послушала. И даже если бы послушала, ты бы не поняла. Некоторые вещи нужно пережить, испытать и пожалеть, и потом можно двигаться дальше».

«Ты о смерти мамы».

Папа покачал головой.

«Я о темнице, в которую ты превратила свою жизнь».

«Как мне отсюда выбраться?».

«Ты знаешь», — папа нашел стул, опустился на край. Строгое выражение на его лице добавило морщин у глаз и на лбу, и я поняла, что на его лице была его версия любви.

«Там беда».

«Да, но это можно пережить», — папа вздохнул, посмотрел на свои тонкие сильные пальцы. Забавно, что я не замечала, что ладони Кена были такими же грациозными. Это меня в нем соблазнило в первую очередь.

«Это прощание навеки?».

«Возможно».

«Отоо-чан», — я всхлипнула и опустилась на колени перед ним, прижалась щекой к его ноге.

«Будет время, когда и тебе понадобится отдохнуть. Ты поймешь, как сюда вернуться. Но пока тебе это не нужно, дочь моя. Тебе нужно вернуться в свою жизнь. К тем, кто нуждается в тебе».

Сойки. Кваскви был недалеко. Я подумала о ружьях, о том, что Джеймс и его друзья не считали Иных людьми.

Глаза папы окружили морщинки, но в этот раз от чего-то яростного и почти безумного.

«Им сложно биться с нацистами. Помоги им».

И папа пропал, я осталась одна в серой комнате с пустым стулом и белой скомканной шапкой шеф-повара. Я прижала шапку к лицу на миг, дрожа.

«Ладно, я готова. Новый сон сущности для новой баку».

Я вызвала лес из сна Кена, бежала среди прохладных папоротников к рассвету, полному возможностей. Поступь была уверенной, и я наслаждалась своей силой, ощущала во рту вкус крови и хвои. Я вырвалась на поляну, окруженную кипарисами, запах хвои бил по носу, и фигура женщины, сильной и красивой, манила меня раскрытыми объятиями. Теплый вес, который встал на место после кровавой клятвы Кена, сиял ярким маяком на груди женщины, тянул за близнеца в моей груди с обещанием союза. Она была мной. Я была ею. Я подбежала к ней со слезами на глазах и обвила ее руками, сжала со всем горем и болью, со всем страхом, и в моих руках ничего не осталось, была лишь я. Просто Кои. Баку и человек.

«Теперь это — сон моей сущности».

И с этой мыслью мир закружился, вернул меня к разбитому столу под дождем. Буревестник кричал сверху. Мужчины в камуфляже и другие в полосатых куртках сражались, размахивая руками и ногами, со всех сторон. Молния пронзала небо снова и снова, подожгла крышу дома. Я сморгнула остатки сна. Кто-то убрал оковы и оттащил меня к столу. Этот кто-то пригнулся передо мной в боевой позе, взмахивал деревянной битой и опасного вида когтями, пока парень с ножом и его друг заходили с двух сторон.

Кен.

Мое сердце сжалось от тревоги.

Он двигался слишком быстро, чтобы я могла уследить глазами, его бита отразила удар Терминатора, он провел когтями по груди парня с ножом, разрывая ткань.

— Осторожно, — хрипло сказала я. Джеймс несся сквозь толпу с пистолетом в руке. — У него оружие.

— Кои! — Кен на миг отвлекся на меня, и парень взмахнул Терминатором. Он попал по запястью Кена с жутким стуком. Кен закричал, звуча зловещей гармонией к воплям Буревестника, и упал на колени, одна рука свисала бесполезно сбоку, по ней текла кровь.

Белый волк быстро врезался в бок парня с ножом, отбросил его к краю стола, и больше челюсти сомкнулись на его боку, затрясли его как тряпичную куклу.

Я пыталась дойти до Кена, но тело было выжато и ранено в реальности. Я едва могла ползти, но влезла между ним и Джеймсом.

— Ты его не приручила. Элиза говорила, что ты могла, — сказал Джеймс, направляя на меня пистолет. — Ты попробуешь снова. Я еще могу…

— Нет, не можешь, — я сжала его лодыжку над носком, впилась пальцами, отыскав голую кожу. И послала его в ад.

Точнее — в сон Громовой птицы, родившейся в вулкане горы Худ, Ви’эст, как его звал народ Малтнома. Лицо Джеймса исказила боль, пистолет выпал из обмякших рук. Он рухнул на землю рядом с Кеном.

Кен поднял мокрые ресницы, стало видно блеск сознания. Он прижал руку к груди, обмотал пропитанное кровью предплечье полоской ткани и рухнул на стол возле Джеймса.

Взревел медведь. Черный медведь, Джордж, прошел по обломкам стола, разбрасывая мужчин в камуфляже справа и слева взмахами лап. Я отпустила лодыжку Джеймса, поднялась на четвереньки. Глаза Джеймса были закрыты, он мотал головой. Даже без прямого прикосновения он затерялся в вулкане Буревестника. Джордж навис над тем, что осталось от Великого дракона.

— Нет, — я вытянула руку. — Я с ним справлюсь, — и громкий крик, усиленный снами Буревестника, сотряс ночь своей резкостью. — Я схватила Джеймса! Он мой. Вы прекратите, или я съем его душу.

Сражение утихло. Мужчины в камуфляже смотрели в ужасе на меня, нависшую над Джеймсом. Остальными оказались Колыма в человеческом облике, Маригольд и несколько Иных, которых я видела на Бротон Блафф. Они с опаской смотрели на меня, словно я угрожала и им.

— Я — Пожиратель снов, и я изгнала вашего Великого дракона в кошмар. Бросайте оружие, или я поступлю так и с вами.

Стук брошенных ружей присоединился к ритму дождя. Джордж снова взревел, но с триумфом. А потом мои предательские мышцы не выдержали, и я упала лицом на мокрый живот Кена, потерявшего сознание.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

— Почему так долго? — сказала я, когда мне хватило сил не только дышать и безмолвно смотреть, как Кваскви забрался на стол и приказал доставить раненых, включая Кена, в медцентр, чем занялись быстрый Пон-сума и Чет.

Кто-то накрыл меня одеялом, которое промокло от дождя, но затмевало запах крови и горелого дерева запахом мокрой овцы — но все, даже остальные Иные, не спешили подходить ближе. Кваскви сбил троих оставшихся мужчин в камуфляже, хотел, чтобы я отправила и их в сон-ад, как Джеймса, но я отказалась.

— Мы обвиним их, — сказала я. — Похищение, разрушение имущества, браконьерство, — мы посмотрели на останки бедных орлов на мокром темном столе.

Кваскви вздохнул.

— Боюсь, этого не хватит.

— Прошу, прошу, прошу, прошу, — скулил парень в кепке про величие Америки. Одна рука свисала с его плеча под неудобным углом, и чьи-то когти оставили красные следы на его щеках. Один его глаз опух и закрылся, потемнел от синяка.

— Эй, ты, — я щелкнула пальцами под носом выжившего похитителя. Я убедилась, что остальные смотрели. — Ты никогда не упомянешь Буревестника или меня. Ты не будешь искать Иных. Если увидишь кого-то из нас на публике, пойдешь в другую сторону. Иначе, — я попыталась изобразить кровожадную улыбку Кваскви, — если я увижу тебя снова, его сойки узнают, где ты спишь. Я приду ночью и проникну в твои сны, — я махнула на Джеймса, лежащего рядом на столе, над ним оставался неподвижный и грозный Джордж. Мышцы на челюсти Джеймса трепетали, он сжимал и разжимал ладони в агонии. Несмотря на холод, его тело вспотело.

Он пылал. И я была рада. Я показала эту радость другим мужчинам.

— Хм, становится лучше, — Кваскви ударил парня с кепкой по бубенцам. Тот сжался от боли. — Дальше мы сами, — Джордж улыбнулся, и вид был жутким. Один мужчина в камуфляже молился, закрыв глаза от монстров перед ним. Запах мочи донесся до моего носа. Они заслужили всю боль, которую им причинит Кваскви. Но они хотя бы жили. Дзунукву и Генри они не пощадили.

После этого Кваскви усадил меня на заднее сидение «Karmann Ghia» с Маригольд. Он оставил Джорджа и Колыму у хижины «убирать бардак». Но перед тем, как мы ушли, он отошел на чистый участок двора и поднял руки к небу. Кваскви низко запел, а потом песня стала кличем.

Громовая птица появилась, описала круг над его головой, хлопая могучими крыльями, и ветер трепал не плотно связанные волосы Кваскви. Кваскви склонил голову и опустился на колени на мокрую землю, долго так стоял. Буревестник издал пронзительный вопль, который сотряс меня. Звук вырезал во мне яму, и мой живот наполнили печаль и бесполезная желчь.

Дверца машины хлопнула, и я задрожала, не управляя телом. Кваскви и Маригольд переглянулись с горем и гневом. Маригольд повернулась ко мне с осторожной маской спокойствия.

— Ты будешь жить?

— Да, — я отвела взгляд, не хотела делиться своим горем, но верила, что переживу это и то, что случилось с Кеном. Мы выживем.

Кваскви неспешно ехал по извилистой тропе от домика смерти Джеймса к шоссе. Он повернул на ровную дорогу и ответил на мой вопрос, заданный час назад:

— Мы тебя потеряли, — сказал он, поймав мой взгляд через зеркало заднего вида. — Они застали нас врасплох. Это непростительно, — Маригольд рядом со мной затаила дыхание, смотрела на меня так, словно я имела право отправить Кваскви в тот же ад, что и Джеймса.

— Да, я прощаю. Но мы теперь квиты, ладно? Никаких долгов.

Кваскви мрачно кивнул, а потом прогнал серьезный вид.

— Я не переживаю. Мы тебя зацепили. Тебе нужно пережить застолье с лютефиском Колымы, и ты одна из нас навеки.

— Только если нацистов будет меньше.

Маригольд моргнула.

Кваскви улыбнулся в зеркало заднего вида.

— Хочешь домой? Теперь безопасно.

— Больница, — сказала я. — Кен.

— Я так и думал.

Я молчала после этого, хотя Кваскви и Маригольд обсуждали их нападение на дом смерти, он говорил шутливо и беспечно, а она давала военную оценку. Видимо, так они справлялись с произошедшим ужасом. Кен и Джордж были у кафе под прикрытием иллюзии Кена, но они стояли напротив. Джорджу пришлось почти сесть на Кена, чтобы тот не бросился в одиночку, когда парни Джеймса внезапно напали на меня в переулке. Сойки Кваскви должны были следовать за мной, но половина из них поехала по ошибке за второй машиной прихвостней Джеймса, а другая половина полетела к горе Табор, чтобы помочь Кваскви, выяснявшему у Элизы детали того, что она рассказала Джеймсу обо мне и Буревестнике.

Мы прибыли в больницу и, несмотря на мои протесты, медсестра посмотрела на меня и отправила на осмотр. Я забрала у Кваскви телефон, и меня увели в кабинет.

Я ввела номер Марлин, пока ждала, что врач скажет мне, что я была в царапинах, синяках и крови, но без переломов.

«Все кончилось», — написала я ей и добавила эмоджи азиатского Санты и врат тори, чтобы она знала, что это была я, а не Кваскви.

Когда врач закончил перевязывать меня и задавать настырные вопросы о моих отношениях с Кваскви, от Марлин пришел ответ.

«Хорошо».

Я расслабилась на столе для осмотра, уставшая, но радостная. Сестра ответила. У нас еще был шанс. Мои ноги все еще были слабыми. И мне нужно было узнать, как дела у Кена. Через пару секунд после того, как врач ушел, Маригольд заглянула в кабинет.

Она нахмурилась.

— Мне нужно с тобой поговорить.

Я настороженно кивнула. Где был Кваскви? Маригольд пугала. И она могла поджигать лица людей.

Маригольд напряженно села на кровать рядом со мной.

— Нужно извиниться. Было совершено непростительное, — она сжала кулак.

Я вздрогнула.

Маригольд удивленно уставилась на меня.

— Ты меня боишься? — она задумалась, пока я незаметно нажимала правой ладонью на кнопку вызова медсестры. Она винила меня во всем произошедшем?

— Простите.

— Нет, — сказала Маригольд. — Извиниться должна я. За свою дочь и то, что она сделала с Иными Портлэнла.

Чет вошел со стаканами кофе с затхлым запахом и батончиками из хлопьев. Он был в халате, словно работал тут. Маригольд растерянно посмотрела на него.

— Она меня боится.

Чет улыбнулся и протянул ей кружку.

— Я же говорил тебе, Тантэ Мари, что она хорошая, — он повернулся ко мне. — Она думала, что ты станешь мстить Элизе, — он согнулся и включил в розетку кнопку вызова медсестры.

Я забрала у него батончик и проглотила так, словно это были конфеты с трюфелем, вдруг ощутив голод. Боль пронзила шипами мои виски. Отдача после пожирания сна. Комната была слишком яркой, и встревоженные лица остальных было сложно терпеть. Я закрыла глаза на пару секунд, желая, чтобы они ушли и оставили меня в покое.

Тихий разговор и шорох. Я открыла глаза после глубокого дыхания, увидела знакомое улыбающееся лицо Кваскви на пороге с инвалидной коляской, Пон-сума прошел за ним.

— Кои.

— Что ты хочешь теперь?

Кваскви коснулся плеча Маригольд.

— Проверяю, что ты не ушла от меня в кому, — он осторожно отодвинул Маригольд назад, чтобы встать у кровати. — Нацисты хотели получить тебя для власти над миром, — он легонько стукнул меня по плечу. — Я хочу убедиться, что ты знаешь, что мы хотим тебя за твою бодрость и твою личность, — он серьезно заглянул в мои глаза, величавый и уверенный, словно еще был с венцом из перьев орла. А потом он отодвинулся и расслабился. — Я отведу тебя к Кену.

— А Элиза? — спросила Маригольд.

— Маригольд. Ты на меня не повлияешь.

— Ты позволил тем мерзким людям жить. Он даже в больнице. Но ты закрыл любимую дочь Иных в сарае!

— Она должна заплатить в этот раз. За Дзунукву. И Генри.

Ужас озарил лицо Маригольд. Она опустилась на колено, едва могла говорить:

— Ради нашей любви, Сиваш Тийе, я прошу не убивать мою дочь.

Новости не заканчивались. Кваскви опешил. Но ее мольба не пошатнула его решение.

— Она не сможет больше жить в Портлэнде или Штатах. Она повреждена. Она навредила нам.

Маригольд склонила голову.

— Она — ребенок, Кваскви. Мой единственный ребенок.

Кваскви прижал ладонь к ее щеке.

— Даже дети могут отличить правильное от неправильного, meine liebe freundin. Я связался с Советом. Томоэ-сама хочет лично судить ее в Токио.

Маригольд встала с паникой.

— Нет. Томоэ-сама сделает из нее пример. Ей нужно укрепить свою силу. Она убьет Элизу!

Томоэ-сама была беспощадной. Она пошла на предательство, чтобы получить место в Совете. Но она и долгое время работала с Восьмерным зеркалом, так что ее цели были связаны не только с властью, но и с будущим всех Иных — хафу и чистокровных. Было даже иронично, что она будет выбирать наказание для Элизы. Томоэ-сан была безжалостной и опытной в политике. Она съест Элизу заживо.

— Они потеряли Вестника смерти. Скорее всего, ее заточат или приговорят жить в одиночестве в горах под надзором тэнгу. В этот раз повлиять не получится.

Кваскви сжал мои руки сквозь ткань. Они с Пон-сумой усадили меня в инвалидную коляску. Оставив Маригольд, стоящую как статуя в комнате, они увезли меня в коридор. Меня вдруг охватила усталость. Я зевнула. Коридор был ужасно длинным…

Я резко проснулась. Я уже была не в коляске, а в палате. Я сидела в кресле, а Кен лежал на кровати рядом со мной, бледный и мокрый от пота. Но его глаза были открыты.

— Доброе утро, — сказал он. Солнце восходило, и тепло проникало в палату сквозь жалюзи. Свет меня уже не беспокоил. Я моргнула, готовясь к мигрени, но ее не было.

— Привет, — мой голос напомнил лягушку. — Ты проснулся.

— Успокоительное плохо на мне работает, — он печально улыбнулся. — Хотел бы я, чтобы тут была Мидори с ее особым обезболивающим.

Я села и сдвинула ноги с кресла. Они работали лучше. Я устроилась на краю кровати. Кен старался не двигать рукой под одеялом, но другую, не пострадавшую, прижал к моей щеке. Сильные и изящные ладони. Я любила его ладони. Я накрыла его ладонь своей рукой, прижимая его плоть к своей, чтобы он ощутил, что я управляла собой, больше не боялась фрагментов, особенно — его.

— Прости, — тихо сказал он. — Было пыткой знать, что тот гад забрал тебя. И думать, что он делал с тобой… я не должен был соглашаться на тот дурацкий план.

Забавно, что сегодня все извинялись передо мной.

— Все хорошо, — сказала я, нежно убрала его ладонь со своего лица и повернула, чтобы прижаться губами к его теплой коже. — Я тут. Я в порядке. И я думаю, что сон Буревестника что-то со мной сделал. Что-то… хорошее.

Он затаил дыхание.

— Кои, — начал он.

— И ты меня прости, — сказала я, медленно отодвинула одеяло. Запястье Кена заканчивалось обрубком, замотанным бинтами.

Ах.

Миг был наполнен тяжестью, мы смотрели туда, где раньше у него была целая ладонь. Его другая ладонь раскрылась и сжалась. Вены проступили на предплечье.

— Это выглядит неприятно, — сказал он. — Теперь и снаружи видно, что я сломлен.

— О, Кен, — я вытерла слезу со щеки. Я не могла представить. Он потерял ладонь. Чертов парень с ножом. Яма желчи и печали в моем желудке стала чуть глубже.

— Иные живут долго, Кои-чан. Мы редко проживаем жизни без шрамов. И я не жалею об этом. Я бы сделал это снова.

Он рисковал собой ради меня.

Физическое подтверждение его чувств, его верности лежало на простынях. Сомнения, появившиеся во мне в Японии, пропали. Тут был тот, кто видел меня, видел монстра, своей плотью защитил меня от ножа.

Хватит слов. Они были пустыми оболочками, не могли передать то, что я поняла во сне о том, кем хотела быть. Кем делала себя. Теперь у меня были Кваскви и Иные, Марлин отвечала на сообщения, и я прогнала призрака вины из-за умершей мамы. Теперь я знала, каким должен быть мой последний сон.

И для этого не требовались две руки. Я прижалась губами к губам Кена, наслаждаясь его теплом, выгибаясь от его ладони, гладящей мою спину. Это было хорошее начало.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

— Где ключи? Я спущу это Далипу, — сказал Кен, кивая на гору вещей — пакеты, зонт, сумку-холодильник и корзинку для пикника, мешающие выйти.

— Вот, — я бросила их ему и тут же покраснела. Кен смог поймать ключи перемотанным запястьем и ладонью. Я все забывала. И он забывал. Жить с одной рукой сразу не удавалось. К счастью, Мидори прислала свои обезболивающие для хмурых кицунэ по почте. Это ослабило боль Кена. И Бен-чан собиралась прилететь на следующей неделе. Его сестренка точно ему поможет. Она не будет нависать над ним все время, как я, пытаясь помочь, но не намекать открыто, что он нуждался в этом.

«Мы учились всему этому».

Один день труда, и моя квартира снова была в порядке. Приводить в порядок жизнь будет куда дольше.

Я прошла к холодильнику, чтобы вытащить особый торт с мочи, созданный по рецепту мамы. Я сделала его для команды Пон-сумы и Чета. Телефон звякнул. Сообщение. От Марлин!

«Медсестра Дженни говорит, папу можно отключать от искусственного питания. Ты должна прийти вечером».

«Он в сознании????!!!».

«Не совсем. Но он принимает еду и жидкости сам».

«Хорошие новости. Ты там будешь?».

«Возможно», — эмоджи азиатского Санты, золотой рыбки и какашки.

Я улыбнулась и послала потеющее улыбающееся лицо. Понемногу. Марлин уже по своей воле общалась со мной.

— Кои! — закричал Кен снизу лестницы.

Я схватила торт, сумку-холодильник и черную шелковую блузку. После игры Кен хотел проверить не разрекламированное заведение в Бивертоне, зовущееся «Юзу». Шарики из осьминога и якитори были не моими любимыми блюдами, но я хотела поддержать Кена хотя бы едой, которую он не мог найти в Портлэнде.

Кен был общительным в такси. Он и Далип обсуждали лучший путь к парку Дельта, где команда по регби Пон-сумы и Чета — «Портлэнд Авалэнч» — проводила игру.

В парке мы оставили вещи в круглом здании с зеленой крышей, стоящем среди круга полей. Знакомых лиц не было. В основном там были женщины с заплетенными косами и в форме софтбола. Кен указал на группу мускулистых мужчин в полосатых футболках с темными бородами и густыми волосами, идущими на поле у края.

— Они выглядят как тонганцы. Или самоанцы, — сказал он. — Это, наверное, другая команда.

Я нахмурилась.

— Это расизм.

— Регби — национальный спорт Тонга, — сказал Кваскви. Я вздрогнула. Он улыбнулся и протянул руку, не занятую креслом-мешком. — Иди сюда, маленький карп. Рад видеть твое милое лицо, — он кивнул Кену. — И ты выглядишь удивительно мило.

Я пожала плечами под его рукой, оставила ее на себе на неловкий миг.

— И куда нам идти?

— Туда, — указал Кваскви на группу мужчин на открытом зеленом поле. Темноволосые мужчины казались огромными рядом с менее крупными фигурами «Авалэнч». Мы устроились у края, опустили стулья, сумку-холодильник и зонт под надзором веселого Кваскви. — Почему вы не взяли палатку и надувной диван? Устраивайтесь удобнее.

— Кен не дал бы мне принести палатку. И бывают надувные диваны?

Чет подошел, выглядя красиво и подтянуто в шортах, которые открывали его заманчивое тело.

— Эй, рад всех вас видеть.

Я передала ему коробку с тортом.

— Это команде.

— Круто! — он дал мне пять. — Но я хотел пригласить всех вас на вечеринку после игры.

Кваскви широко улыбнулся.

— В «Stag PDX»? Хочешь, чтобы Кои и Кен увидели, как геи поют в караоке, и попытались выжить?

Чет рассмеялся.

— Я надеялся поговорить с Кеном, — он указал на руку Кена. — Тебе нужно пройти осмотр ткани шрама. И я думал, что покажу тебе округу и попытаюсь нанять. Нам не хватает сертифицированных помощников, а я слышал, что ты хорошо ладишь с пожилыми людьми.

— Да, — сказал Кен. — Мне бы это понравилось.

«О, это я не ожидала», — Кен убивал для Совета Токио, но, может, забота об остальных поможет Кену больше заботиться и о себе.

Я вытащила банку «La Croix» с грейпфрутом из сумки-холодильника и села на стул.

— Там ничего крепче нет? — сказал Кваскви, опускаясь рядом со мной.

Я бросила ему банку крепкого эля «Мертвец».

— Хм. Мне принять это на свой счет?

Я подняла банку, чтобы стукнуться с ним.

— За Генри, — сказала я. Кваскви повторил слова и сделал большой глоток пива.

— Джорджа сегодня не будет?

Кваскви покачал головой, отклонился в кресле-мешке. Он вытащил из-за уха соломинку, появившуюся из воздуха, сунул ее между больших передних зубов и задумчиво жевал.

— На это уйдет время. Тебе нужно его проведать. Ты ему нравишься.

— Я? Нордваст Уффхейм убили его брата. Чтобы добраться до меня.

Кваскви выплюнул соломинку.

— Блин, ты же знаешь лучше. Не неси этот бред, — настоящий гнев сделал его голос хриплым. — Проведай его. Он тоже сладкоежка, как ты. Привези ему тот лунный шоколад, который так тебе нравится.

— Дагоба.

— Не важно.

— Я отправлюсь. В следующую субботу.

Кваскви провел руками по волосам, растрепал концы. Он расстегнул пуговицы рубашки, чтобы было видно его гладкую смуглую грудь почти до пупка.

— Сегодня отбывает Элиза. Она встанет на колени в наказание перед Иными Портлэнда, а потом будет изгнана навеки.

— Я сказала, что не пойду.

— Джордж придет.

— Если переживаешь о Джордже, оставь его в покое с его горем!

Кваскви быстро провел обжигающим взглядом по моему лицу.

— Не терзай меня своим чувством вины, милая, — он склонился, чтобы его слова были только между нами. — Я знаю, что нужно Джорджу. Я дал ему двух парней Джеймса поиграть, а потом отдал их полиции. Так горюет Медведь.

— Знаете, мистер, нельзя просто…

— О, какие люди, — тон Кваскви стал теплым, как масло. Высокая спортивная женщина с короткими волосами и свистком на шее подошла к нам. — Вы, видимо, тренер Кэрролл.

Кваскви встал, чтобы пожать руки.

— Пон-сума очень вас хвалил, — продолжил он, обвил рукой плечи женщины, уводя ее. — Прошу, дайте знать, чем могу помочь.

Тренер Кэрролл растерянно посмотрела на меня и улыбнулась.

— О, Чет предупреждал меня о вас, мистер Вематин.

— Милые тренеры зовут меня Кваскви.

Я вздохнула. Мое раздражение уходило через ноги в землю. Кен подошел ко мне и опустил ладонь на мое плечо.

— Теперь ты пришел. Где была моя поддержка, когда я нуждалась в тебе?

— Лезть между расстроенной баку и Сиваш Тийе — не лучшая идея.

Я хмыкнула.

— Присядь, а то ты побледнел.

— Ненавижу быть слабым, — сказал он, но сел в опустевшее кресло Кваскви. — Но на небе нет туч, и я тут, с Хераи Кои, среди друзей.

Сердце дрогнуло в моей груди. Я сжала кулаки, желая коснуться его спутанных волос, вдохнуть его запах с ноткой корицы, погладить эту теплую кожу. Какой была его жизнь до этого, если даже с потерянной ладонью он получал удовольствие от таких простых вещей?

— И ты еще не попробовал мамин торт с мочи.

Его лицо стало хищным. Я села, дико осмотрелась, уверенная, что близко опасность. Сердце дико колотилось. Кен приподнял бровь от моей реакции, сжал губы в дразнящей улыбке, которая сочеталась с темной глубиной его глаз.

— Нет. Но я жду ночи, чтобы попробовать многое. С тобой.

Зараза. От этого я покраснела до пальцев ног.