Последний выстрел

XVII

По раздолбанным улочкам небольшого подмосковного городка с ветерком летела кавалькада из трех черных иномарок. В первой – новехонькой, шикарной «бээмвухе» – за рулем был Игорь Леонидович Введенский. Рядом с ним с важным и несколько утомленным видом сидел кандидат в депутаты Владимир Евгеньевич Каверин. Следом за ними ехала «вольво» с группой информационной поддержки и джип с охраной.

Команда возвращалась со встречи с избирателями на местной птицефабрике. Володя до сих пор недовольно фыркал, вспоминая чудовищные ароматы, которые он вынужден был терпеть битых два часа. Он долго отказывался от этой поездки, но педант Введенский сумел-таки настоять на своем. Пришлось тащиться в эту дыру, хотя настроение его, ясное дело, было испорчено напрочь. Оживлялся Каверин только тогда, когда видел свои избирательные плакаты. Тогда он пихал в бок Введенского и радостно восклицал:

– О! Глянь-ка – я!..

Игорь Леонидович искоса поглядывал на надутого Каверина и тоже хмурился. Причиной его недовольства был сам Владимир Евгеньевич, а точнее – его невыносимое поведение. Похоже, этот пройдоха и авантюрист возомнил себя пупом земли. Он обращался со своим бывшим куратором как со слугой, и самое отвратительное заключалось в том, что до поры до времени подполковник Введенский вынужден был все это терпеть.

Потом, после выборов, зарвавшегося хама с помощью вожжей компромата быстро приструнят и стреножат, но пока – увы… Пока Игорь Леонидович в полном соответствии с полученным приказом своего фээсбэшного начальства добросовестно исполнял все хлопотные обязанности по ведению предвыборной кампании такого ничтожества, как Володя Каверин.

Машины выехали на центральную площадь города и остановились. Здесь Каверин должен был пересесть в машину охраны и отправиться домой, а Введенскому предстояло еще несколько встреч с нужными людьми в районной администрации. Каверин вышел из «БМВ», протяжно зевнул и похлопал Введенского по плечу.

– Ну что, Леонидыч, я, пожалуй, поеду…

– Ну, вообще-то, я должен вас еще с одним доверенным лицом познакомить, – мягко улыбнулся Игорь Леонидович. – Но главное не это. У меня для вас сюрприз есть.

– Ты же знаешь – я сюрпризов не люблю… – нахмурился Каверин.

– Я, честно говоря, тоже, – согласился Введенский, подумав: «А уж как тебе не понравится этот!..»

Он быстрым взглядом окинул площадь, словно искал чего-то, и взял Каверина под локоть. Корректным, но твердым движением он развернул его и легким кивком головы указал куда-то вперед.

– Да вот, собственно… Взгляните.

Каверин посмотрел туда, куда кивнул Введенский, и, пораженный, замер.

На противоположной стороне площади стоял большой, даже слишком большой для этого городка, баннер. На нем был изображен серьезный, сосредоточенный Белов. Он смотрел в объектив строгим взглядом, сложив перед собой кончики пальцев. Под снимком шрифтом «под рукопись» был набран текст: «Я НАУЧУ ВЛАСТЬ ОТВЕЧАТЬ ЗА СВОИ ДЕЙСТВИЯ. Александр Белов».

– Твою мать… – ошеломленно прошептал Каверин.

– Конкурент, Владимир Евгеньич, – не без злорадства заметил Введенский.

Впрочем, Каверин не обратил на его тон никакого внимания. Он вообще, похоже, не слышал своего помощника. Прямо по лужам он, как завороженный, шагал прямиком к плакату Белова. В нескольких метрах от него Каверин остановился и поднес к глазам свой протез. Неживые пальцы черной руки медленно, с легким скрипом сжались в кулак. На его скулах катались желваки, а тонкие губы змеились в злой усмешке.

– Ну, сука, сам напросился… – злобно прошептал он.

XVIII

Белов готовился к новоселью. Под свой избирательный штаб Саша снял офис в новомодной стеклянной башне в центре Москвы. Конечно, он мог разместиться в любом из зданий Фонда (недвижимости в Москве, слава богу, хватало), но, определившись со своим участием в выборах, Белов решил сразу максимально дистанцироваться от Бригады.

При этом все – от Виктора Петровича Зорина до последнего братка из охраны – были абсолютно уверены, что это всего лишь обычный предвыборный ход. О том, что Саша уже передал все свои дела, знали пока только Космос и Пчела, но даже им не было известно главного – того, что Белов действительно решил кардинально изменить свою жизнь.

Он, разумеется, не был настолько наивен и глуп, чтобы быть на все сто процентов уверенным в своей победе. Борьба против Каверина с его «героической» биографией предстояла нешуточная, и Белов понимал, что ее итог вполне может оказаться не в его пользу. Но сложность стоящей перед ним задачи только подстегивала Сашу, его уже захватил азарт соревнования.

Белов с нетерпением ждал начала схватки со своим давним врагом, и причиной тому была не только личность его основного оппонента. Просто он ясно понял – будущего у Бригады нет, рано или поздно им всем прижмут хвост, а значит, настало время искать новые возможности и новые пути. И даже если ему суждено проиграть Каверину, он сможет набраться необходимого опыта и со второй попытки взять реванш.

Вообще, чем больше он думал о карьере политика, тем яснее понимал – это то, что ему надо. Не в плане личных амбиций, не с целью еще полнее набить и без того тугую мошну и не для гарантий собственной безопасности. Это, прежде всего, – шанс хоть как-то изменить жизнь к лучшему.

Да, мир устроен несправедливо, думал Белый, и в политике тоже полным-полно жулья и хапуг. Но если все будут сидеть по своим норам и как хомяки набивать щеки, жизнь никогда не изменится к лучшему. И все больше вокруг будет несправедливости, бардака, беспредела и жестокости, а ведь в этом мире жить его сыну!..

Такие мысли и ему самому порой казались верхом наивности, но в глубине души Саша верил – он и в самом деле способен повлиять на окружающий мир. Вот почему он ночи напролет корпел над книгами, просматривал кипы газет и часами не вылезал из Интернета. Он верил в свои силы и готовился к грядущим боям.

В новом офисе кипела работа. Одни рабочие расставляли мебель, другие таскали коробки с новой оргтехникой, третьи распаковывали ее и подключали.

Космос настоял на самой полной и тщательной проверке помещения на предмет прослушки и привел с собой специалиста по этим делам – тщедушного рыжего очкарика Антона, чем-то похожего на известного мальчишку-актера из «Ералаша».

Парень сразу взялся за дело – нацепил наушники, подключил их к какой-то странной штуковине и принялся водить ею поверх панелей декоративной обшивки стен в будущем кабинете Белова. За его действиями с уважением наблюдали Космос и Макс.

Белов с Пчелой нашли себе место потише – они перебрались в соседнюю комнату и погрузились в бумаги, что-то вполголоса обсуждая. При этом между ног Пчелы стояла приоткрытая коробка из-под ксерокса, доверху наполненная банкнотами.

Рыжий Антон на минутку прервался и с деловито-озабоченным видом повернулся к Космосу и Максу.

– Так, мужики, запоминаем все, что нужно делать, – слегка заикаясь, сказал он. – Насчет «жучков» я все здесь сейчас проверю. А вам надо будет проверять всю сувенирную продукцию, которая приходит в здание – блокноты, ручки, брелоки, зажигалки…

Кос тут же сунул ему свою зажигалку. Антон повертел ее в руках, откинул крышку, заглянул в глазок горелки, зажег и вернул хозяину.

– Нормально, – важно кивнул он и пояснил свои рекомендации: – Просто в любой мелочевке может быть передатчик. Батарейки ему хватает на полгода, и шарашит он в радиусе двухсот метров.

– Макс, если что надо – помоги, – распорядился Космос и пошел к выходу.

– Да, Космос, еще насчет телефонов… – окликнул его рыжий. – Я пришлю тебе людей – все аппараты в офисе они поставят на защиту.

Космос кивнул ему и вышел в соседнюю комнату – туда, где за большим столом для переговоров ждали завершения проверки кабинета Пчела и Белый.

– Полный пакет, пацаны, – не удержавшись, похвастался он. – Видали? Проверено электроникой!..

Космос кивнул в проем приоткрытой двери на очкарика Антона, который успел взгромоздиться на стремянку и с самым серьезным видом обследовал стены офиса слегка похожим на крышку от кастрюли детектором.

– Кос, ты про Джеймса Бонда смотрел? – скептически усмехнулся Пчела. – Там одному черту в глаз лазер вмонтировали.

– Причем здесь лазер?! – возмутился Космос. – Антон у отца в институте электроникой занимался, потом работал не где-нибудь, а в Федеральном агентстве правительственной связи и информации, понял?.. Девяносто пять процентов гарантии защиты от прослушки – это тебе не хухры-мухры!..

– За такие бабки можно было бы и все сто, – брюзгливо заметил Пчела.

– А сто тебе и Господь Бог не даст, – Космос плюхнулся на диван рядом с Белым и взгромоздил ноги на столик.

– А! – недовольно поморщился Пчела, перелистывая какие-то бумаги. – Баловство все это…

Саша и Космос быстро переглянулись. Космос фыркнул, Саша сдержался.

– Да ладно, перед выборами не помешает, – примирительным тоном сказал он и многозначительно процитировал: – «Скрой то, что говоришь сам, узнай, что говорят другие, и станешь подлинным Государем». Никколо Макиавелли…

– Слышь, ты, Никола, – Пчела оторвался от документов и неодобрительно покачал головой. – Если ты так с избирателями будешь разговаривать – пролетишь, как фанера над Парижем. Проще надо быть, тогда к тебе потянутся люди.

– Куда уж проще, еханный бабай?.. – хмыкнул Саша.

В двери переговорной появился озабоченный Макс, не говоря ни слова, он быстро подошел к Белову.

– Саша, нас это… слушают, – наклонившись к самому уху Белова, еле слышно прошептал он. – Антон там на стене нашел заклепку…

Все сразу вскочили на ноги и гуськом, на цыпочках прошли в кабинет. Стоящий на стремянке Антон повернулся к подошедшим ребятам, приложил палец к губам и показал наверх. Там, под снятой панелью декоративной обшивки, в верхнем углу стены поблескивал «жучок» подслушивающего устройства. Саша с усмешкой взглянул на крайне озадаченного Пчелу. В ответ тот лишь развел руками и молча сунул спустившемуся вниз Антону пачку зеленых банкнот.

На освободившуюся стремянку тут же поднялся Белов. Он внимательно осмотрел устройство и вдруг с мальчишеским лукавством подмигнул друзьям.

– А я вот думаю: может, ну к черту эти выборы?!.. – с наигранной задумчивостью произнес он прямо в «жучок».

– Ты что, Сань, охренел?! – тут же подыграл ему Пчела.

– Ну а что, в натуре? – продолжал дурачиться Белов. – На выборах ведь кто побеждает?.. Сильнейший! А кто у нас сильнейший?.. Во-ло-дя…

Космос и Пчела прыснули, а Белов легонько щелкнул ногтем по блестящему кругляшу «жучка» и язвительно улыбнулся:

– Володенька! Кончай пакостить, слышишь?..

XIX

В Москве весь снег давно уже стаял, а здесь, в подмосковной рощице, в низинках еще сохранились островки ноздреватого, голубовато-серого весеннего снега. На фоне одного из них суетливый и словоохотливый фотограф распорядился выкопать яму.

Пока двое хмурых рабочих ковыряли лопатами землю, Каверина готовили к съемке. Его облачили в прорезиненный армейский комбинезон и военный бушлат, обильно заляпанный грязью. После этого миловидная девушка-гримерша принялась за его лицо. Володе приклеили недельную щетину, нарисовали синяки, кровоподтеки и темные круги под глазами. Физиономия получилась жутковатая, но фотограф, заправлявший всем на съемочной площадке, остался доволен.

– Хорошо, Юленька! – проблеял он на бегу. – Займись теперь абреками, киска…

Чуть поодаль, у микроавтобуса стояли пятеро мужчин – в зимних камуфляжных куртках, с зелеными повязками на головах и с автоматами в руках. Другая девушка приклеивала им черные усы и бороды. Возле ямы расставляли свою аппаратуру осветители, а фотограф беспрестанно метался от одной группы к другой и всех поторапливал.

Сверху, с высушенного апрельским солнышком пригорка, за всей этой суетой наблюдал подполковник Введенский. Вообще-то идея подготовить серию снимков о страданиях Каверина в плену у чеченских боевиков принадлежала ему, Введенскому. Он вполне резонно полагал, что публикация их в прессе добавила бы его подопечному немало голосов сердобольных старушек-избирательниц.

И, тем не менее, такая низкопробная фальсификация была Игорю Леонидовичу не по душе. Мышиная возня внизу была ему отвратительна, впрочем, лицо его оставалось абсолютно беспристрастным.

Фотограф тем временем начал выстраивать мизансцену – расставил бородачей с автоматами по периметру ямы и с подобострастием препроводил туда главного героя – Каверина. Кандидат в думское кресло с недовольным видом спустился в яму, но оказалось, что ее края едва достают ему до пояса. Этого, безусловно, было мало.

– Идиоты! – напустился на угрюмых землекопов фотограф. – Я же говорил: по грудь надо! Это что, по-вашему, – грудь? – он не глядя ткнул пальцем в сторону ворочавшегося в яме Каверина, оказалось – точнехонько в его оттопыренное мягкое место.

– Так это… Вода же там… – оправдывались рабочие. – Как он в воде-то?..

Яма действительно была подтоплена талой водой. У Каверина, обутого лишь в туфли и резиновые бахилы, стали замерзать ноги.

– Послушайте, как вас там!.. – раздраженно окликнул он фотографа. – Давайте скорее, я же здесь окоченею!

Тот сразу забыл о землекопах и кинулся к клиенту.

– Владимир Евгеньевич! – затараторил он, в отчаянии заламывая руки. – Так снимать невозможно! Понимаете, очень неудачный ракурс, да и общая композиция… Владимир Евгеньевич, вам надо опуститься ниже… А что если встать на колени?! – вдруг осенило его.

– Что?! – возмутился Каверин.

– Всего на одну минуту, Владимир Евгеньевич, на одну только минуточку! – взмолился фотограф.

Володя скривил разрисованное гримом лицо и нехотя согласился:

– Ладно, только быстро… И коньяку приготовьте!

Опершись руками о края ямы, Каверин опустился на колени. Фотограф метнулся к штативу, припал к камере и заверещал:

– Владимир Евгеньич, протез спрячьте вниз – вы же еще с рукой! И взгляд, пожалуйста, жестче и мужественней. Как у Брюса Уиллиса в «Твердом орешке». Вот так!.. Отлично!.. Абреки, больше жестокости! Дайте звериный оскал!.. Автоматы ближе!.. Так!

Один из бородачей с ухмылкой приставил к голове Каверина ствол автомата. «Узник», уставившись на него снизу вверх, сделал благородно-несгибаемое лицо. Одна за другой засверкали фотовспышки.

– Есть!.. Отлично! Снято! – радостно воскликнул фотограф.

Бородач тут же убрал автомат, протянул Каверину руку и вытащил его из ямы.

– Фу, замерз, черт, – раздраженно пробормотал «узник».

– Ничего, Владимир Евгеньевич, сейчас коньячку!.. – фотограф энергично замахал кому-то рукой и, извинившись, убежал.

Осветители принялись шустро сматывать шнуры и раскладывать аппаратуру по кофрам. Абреки, переговариваясь и отклеивая на ходу фальшивые бороды, направились к автобусу.

К Каверину подлетела девушка-гримерша с пластиковым стаканчиком коньяка. После того как Володя залпом проглотил коньяк, она стала снимать грим. Через четверть часа умытый и благоухающий Каверин поднялся к поджидавшему его у машины Введенскому.

– Чуть не околел, блин! – пожаловался Володя.

Игорь Леонидович сочувственно кивнул и протянул ему несколько листов машинописного текста.

– Владимир Евгеньевич, вот ваша героическая биография. Выучите, как «Отче наш».

Неспешно шагая к машине, Каверин рассеянно пробежал глазами по тексту.

– В принципе, это реальная история одного офицера-вэвэшника, – пояснил Игорь Леонидович. – В январе он попал в плен под Курчалоем, потом его расстреляли.

– Курчалой? – оживился Каверин. – Я там на свадьбе гулял. У меня друзья там.

– Никаких свадеб, – категорично покачал головой Введенский. – Вы там сидели в яме. Забудьте о друзьях. Не упоминайте название их тейпов. И вообще, без нужды не детализируйте.

– Нет, Леонидыч, ну так тоже нельзя, – слегка куражась, возразил Володя. – Что значит «забудьте»? Я за эти годы Чечню вдоль и поперек изъездил, у меня там полно товарищей среди о-очень уважаемых людей…

– Владимир Евгеньевич, нас не интересует реальность, – терпеливо разъяснил подполковник. – Если вы расскажете людям, чем занимались в действительности, вы не то что в Думу не попадете, вы на Колыму поедете. Но использовать ваш чеченский опыт в избирательной кампании мы обязаны.

Они подошли к машине, и Каверин уселся на заднее сиденье лимузина. Он то рассеянно смотрел на говорящего Введенского, то опускал глаза в текст своей новой биографии. При этом было совершенно непонятно – слушает ли он вообще то, что ему говорят. Игоря Леонидовича такая его манера прямо-таки бесила, но он, стоя перед сидящим Володей, невозмутимо продолжал:

– Моя задача – провести вас в Думу. Ваша задача – помочь мне в этом. У вас крайне опасный конкурент. Давайте доверять друг другу и действовать согласованно. Завтра вы познакомитесь со своим – ужасное слово – имиджмейкером. Это крупный специалист и наш человек. Слушайтесь его во всем. Договорились?

Введенский умолк. Каверин в очередной раз поднял голову и взглянул на подполковника. Его каменное лицо не выражало ровным счетом ничего – ни раздумий, ни гнева, ни одобрения. Он лениво разлепил губы и сказал:

– А давай Белову язык отрежем, зажарим и съедим.

Он произнес эту фразу без всякой интонации – ровно, как робот.

От этих слов у невозмутимого Введенского пробежал по спине холодок. «Это что – шутка такая?..» – растерянно подумал он.

А Каверин, кашлянув, вновь, как ни в чем не бывало, углубился в изучение текста.

XX

В воскресенье днем друзья, как обычно, встретились в палате у Фила. Так повелось давно – с первых дней пребывания его в больнице. Поначалу, собираясь у постели Фила, Белов, Космос и Пчела каждый раз ждали хоть каких-нибудь улучшений, но неделя проходила за неделей, а в состоянии их друга ровным счетом ничего не менялось.

Со временем визиты в больницу превратились в традицию, в некий обряд верности многолетней дружбе. Частенько случалось и так, что во время этих встреч обсуждались разные текущие дела, принимались важные решения, намечались новые планы. Это устраивало всех – получалось вроде того, что и Фил каким-то образом продолжает участвовать в делах Бригады.

Вот и в это воскресенье, едва войдя в палату, Белый уселся в кресло и взялся просматривать стопку свежих газет. Развернув первую же, он сразу наткнулся на большое, чуть ли не в четверть полосы, фото Каверина. Его соперник, израненный и изможденный, с непоколебимо-мужественным лицом стоял в глубокой яме под автоматами боевиков.

Белов изумленно-насмешливо протянул:

– Ну е-мое!.. «Из чеченского плена – в думское кресло», – хохотнув, прочитал он название статьи и развел руками. – Какой плен, на хрен?! Тоже мне, жертва войны…

Пчела, расставляя на столике бокалы, мельком взглянул через его плечо и фыркнул возмущенно:

– Гонит, блин, как Троцкий…

Он достал из холодильника бутылку шампанского и, занявшись пробкой, продолжил:

– Я Ваху попросил – он все про него выяснил. После той мясорубки на станции его люди Тари-эла пригрели, так он, сука, тут же к трубе присосался. Потом завязался с турками, получал подряды строительные на восстановление. Короче, хапнул по полной программе!..

Белов процедил сквозь зубы:

– Живучий, черт!..

– Да слить его, падлу, втемную – и все дела, – решительно предложил Пчела.

– Нельзя, – покачал головой Белый. – У него покрышка федеральная.

– Да ты что!.. – Пчела, разливая шампанское по бокалам, изумленно замер и озадаченно спросил: – А как же ты тогда собрался у него выборы выигрывать?

Саша пожал плечами:

– Молча.

В палату вошел Космос. В руках у него был букет белых роз и кувшин с водой. Он опустил кувшин на тумбочку у кровати Фила, поставил цветы в воду, аккуратно и бережно их расправил.

– И давно он под федералами? – спросил Сашу Пчела.

– Года три как минимум…

– Эй, ну ладно вам… – обернулся к ним Космос. – Хватит о делах, а? Мы к Филу приехали или как?

– Кос, не грузи… – буркнул Пчела, рассматривая газету.

Хмуро взглянув в его сторону, Космос осторожно присел на краешек кровати, склонился к Филу и прислушался. Глядя на него, друзья взяли бокалы и тоже подошли к постели. Все трое молчали.

Перед ними лежал их друг – неподвижный, мертвенно-бледный, с исхудавшими, ввалившимися щеками. Половину его лица скрывала маска аппарата искусственного дыхания, по экрану осциллографа бежали ровные цепочки импульсов системы жизнеобеспечения. Все как обычно, как всегда…

– Что он там видит? – вдруг тихо и задумчиво произнес Космос. – Он же сейчас по ту сторону жизни… Там, наверно, темно, страшно, вы только прикиньте…

Вздохнув, Саша поднял бокал с шампанским.

– Давайте, братья, за Валерку. Чтобы он выкарабкался.

Ребята тоже подняли свои бокалы.

– И за твою победу, Сань, – добавил Пчела.

– Нет, – возразил Космос. Он встал и, чуть замявшись, предложил: – Давайте за то, чтоб мы все вместе держались.

– Правильно, – почти синхронно кивнули Пчела с Беловым.

Они сдвинули бокалы. Но выпить друзья не успели – у изголовья постели Фила раздался тонкий и пронзительный писк. Его издавала медицинская аппаратура, а ровные цепочки импульсов на мониторе сменились беспорядочными всплесками.

– Так, это что такое? – насторожился Саша.

– Не понял… – озадаченно пробормотал Космос. – Что за ерунда?

Взгляды всех троих были прикованы к свистопляске приборов, и никто поэтому не обратил внимания, как едва заметно дрогнули веки Фила.

Хлопнула дверь – в палату вошла обеспокоенная медсестра.

– Ребята, ну что за кабак вы тут устроили?! – с ходу возмутилась она.

– Эй, мадам, это что за дела? – кинулся к ней Пчела.

– Тихо-тихо, сейчас разберемся… – девушка взглянула на приборы и, обернувшись, резко скомандовала: – А ну-ка давайте все отсюда!..

– Нет, ты объясни – это человек сломался или аппаратура твоя? – набычился Космос.

– Все вопросы потом! – отрезала медсестра, энергично оттесняя ребят к дверям.

Они и глазом не успели моргнуть, как прямо с бокалами в руках оказались в больничном коридоре.

– Нет, на аппаратуру не похоже… Что за звук такой?.. – недоумевал Космос.

– Да черт его знает… – пожал плечами Саша.

Не прошло и пяти минут, как медсестра вышла из палаты. В одной руке она несла их початую бутылку шампанского, другой – набирала номер на трубке мобильника.

– Простите, что это было? – шагнул ей наперерез Белов.

– Ваш друг в порядке, – поспешила успокоить его девушка, сунув ему в руки бутылку. – Такое иногда случается, техника странно себя ведет. Он все-таки живой, что-то там чувствует, по-своему соображает. А вы пьянку устроили! – она еще раз с укоризной покачала головой и заторопилась дальше.

Отойдя от них на несколько шагов, она поднесла трубку к уху.

– Борис Моисеевич, я по поводу Филатова… – негромко заговорила она, удаляясь все дальше по коридору.

Друзья, обеспокоенно переглядываясь, молча смотрели ей вслед.

XXI

– Ваня! – позвала Ольга. – Завтракать!.. Пятилетний Ваня Белов, прижимая обеими руками наушники, вошел в кухню. Мальчик в такт музыке энергично мотал кучерявой головой и топал ногами. Прямо в наушниках он попытался влезть на стул, но его перехватила мать. Ольга сняла с сына плеер и наушники.

– Чего ты, мам? – удивился Ваня. – Это ж Чайковский, Пятая симфония, часть вторая…

– Садись завтракать, Чайковский! – усмехнулась она.

Ваня сел на стул и сразу потянулся к вазочке с конфетами. Ольга отодвинула ее подальше.

– Сначала кефир, – строго сказала она. Ваня скорчил недовольную рожицу и, дурачась, зарычал.

– Не рычи! – пряча улыбку, одернула его Ольга.

Мальчик отхлебнул кефира, облизнул испачканные губы и спросил:

– Мам, завтра суббота?

– Завтра четверг.

– А после четверга – суббота?

– Здрасьте! – усмехнулась Оля. – После четверга – пятница…

В кухню с раскрытой газетой в руках вошла бабушка.

– «Кандидат в депутаты Александр Белов…» – с неприкрытым сарказмом прочитала она и протянула газету внучке. – Оленька, ты это видела?!

– Видела, – мягко улыбнулась Оля.

– И что ты думаешь?

Ольга замялась. Узнав, что Саша решил участвовать в выборах, она обрадовалась, вот только радость эту она предпочитала не афишировать. Ольга боялась сглазить, ведь она была убеждена, что этот шаг Белова – не просто очередная авантюра ее неугомонного мужа. В этом неожиданном поступке она увидела не только его желание изменить свою жизнь, уйти из криминала. Саша хотел вернуть семью – в этом Ольга была уверена на все сто процентов. В общем, выборы были шансом исправить в их жизни все и сразу.

Впрочем, бабушка наверняка не разделяла ее уверенность, поэтому Оля только неопределенно пожала плечами и, опустив глаза, сказала:

– Ну… он давно к этому шел. Я уверена, он выиграет.

– Угу, если не посадят… – ехидно хмыкнула бабушка. Она подозрительно посмотрела на беспечно улыбающуюся внучку и строго спросила: – Ты на развод подала?

– Ба, давай об этом потом, а? – Ольга нахмурилась и чуть покачала головой, выразительно покосившись на сына.

Теперь, после выдвижения Саши на выборы, о разводе ей не хотелось даже думать, а не то что обсуждать эту неприятную тему с агрессивно настроенной бабушкой.

– Мам, а после пятницы – суббота? – снова принялся за расспросы Ваня.

– После пятницы – суббота, – согласилась Ольга.

– А папа приедет в субботу? – Белов-младший, наконец, добрался до самого важного для него вопроса, ответ на который, впрочем, ему был прекрасно известен.

– В субботу, – Ольга рассмеялась и взлохматила непокорные вихры сына. – Ешь давай! А потом заниматься.

Ваня с тоской оглянулся на лежащую на диванчике скрипку и порывисто вздохнул. До субботы все-таки было еще очень и очень долго.

XXII

Из московского офиса своих чеченских друзей Каверин вернулся с подарком. Двое дюжих джигитов затащили в его квартиру огромную – два на три метра – картину, упакованную в оберточную бумагу. Кандидату в думское кресло явно не терпелось взглянуть на подарок, он быстро выпроводил гостей и разрезал на картине веревки.

Картина его ошеломила. На фоне залитых солнцем горных вершин бил копытом горячий вороной жеребец. На нем в роскошной белоснежной черкеске и такой же белой бурке гордо восседал он, Владимир Каверин, – невозмутимый и величественный. За его спиной высились некие странноватые конструкции, в которых Каверин не сразу узнал нефтяные вышки. Все это великолепие довершала шикарная золоченая рама.

Не отрывая восторженно горящих глаз от картины, Володя отступил от нее на несколько шагов. Сказать, что картина ему понравилась – значит ничего не сказать. Он был восхищен, возбужден, растроган. Он не замечал ни явных диспропорций, ни неестественных, фальшивых тонов, ни общей несуразицы композиции. Даже то, что нефтяные вышки больше походили на клоны Эйфелевой башни, не казалось ему недостатком. Главные достоинства полотна заключались в персоне всадника, в его величавой позе, в мужественном лице, в мудром взгляде.

Вволю насладившись картиной, Каверин решил ее немедленно повесить. Для монументального шедевра неизвестного живописца следовало освободить место, и Володя решительно сорвал со стены несколько репродукций.

Каверина охватило горячечное нетерпение. Он быстро переоделся в домашний халат, приволок стремянку, электродрель, другие инструменты и без промедления взялся за дело.

Однако уже через пять минут он понял, что справиться с бетонной стеной ему будет не просто. Сверло бетон почти не брало, но это еще полбеды. Хуже было то, что обходиться ему приходилось в основном только левой рукой – затянутый в черную перчатку протез был плохим помощником.

Помучившись с дрелью, Каверин взялся за молоток и шлямбур. Инструмент плохо держался в искусственной руке, Володя психовал, то и дело чертыхаясь сквозь стиснутые зубы. Но сдаваться он и не думал. Обливаясь потом, он раз за разом бил тяжелым молотком по головке шлямбура. В лицо летела бетонная крошка, руки налились свинцовой тяжестью, ноги подрагивали от напряжения…

Время от времени Каверин останавливался, приваливаясь мокрым лбом к непокорной стене.

– Шайтан!.. Падла!.. – задыхаясь, шептал он в изнеможении, а уже через минуту снова начинал махать молотком.

Упорства Каверину было не занимать, и спустя полчаса стена, наконец, сдалась. После очередного удара шлямбур провалился в полость – дыра была готова. Еще несколько минут ушло на то, чтобы вбить дюбель и закрутить шуруп.

Пошатываясь от усталости, Каверин повесил картину, медленно слез со стремянки, отдышался. Он отошел в глубь комнаты, переходя с места на место и под разными ракурсами любуясь картиной. Володя был горд – уже не только портретом, но и своей победой над стеной.

Из прихожей донесся звук открываемой двери.

– Володя, ты дома?! – громко спросила жена. Каверин промолчал.

Постукивая каблуками, Света вошла в гостиную и увидела своего донельзя довольного мужа напротив огромной картины.

– Ну как тебе, а? – с плохо скрываемой гордостью спросил Каверин. – Друзья подарили…

Света прислонилась к дверному косяку, недоуменно разглядывая нелепую мазню. Ее муж терпеливо ждал взрыва восторга, но Света совсем не торопилась восхищаться. Она достала сигарету и, закурив, устало покачала головой:

– Володя, ты ненормальный…

Каверин окаменел. Медленно наливаясь краской, он потянулся к лежавшему на стремянке молотку. К счастью, Света заметила это его движение. Ей стало страшно, она напряглась и растерянно пробормотала:

– Что с тобой, Володя?..

Каверин схватил молоток и, развернувшись к жене, яростно проревел:

– Убью, с-с-сука!!!

Вскрикнув, Света шмыгнула прочь, и в ту же секунду в дверной косяк, в то самое место, где она только что стояла, врезалась тяжелая сталь.

XXIII

В своем избирательном штабе Белов принимал двоих специалистов предвыборных технологий, которым предстояло заняться его избирательной кампанией. Их где-то раздобыл Пчела. Он позвонил и стал уверять Сашу, что эти двое – лучшие. Белов и сам думал о том, чтобы привлечь в свою команду спецов такого рода, поэтому он попросил друга привезти их к нему как можно скорее.

Пчела влетел в его кабинет спустя полчаса. Он жутко торопился, поэтому сразу вывалил на Белова как можно больше информации:

– Короче, Сань, эти двое – круче всех! – тараторил он. – Профессора, блин! Да что там профессора – волшебники! Их, кстати, Гудвинами зовут! Сколько они народу по всяким выборам протащили! И в Думу и в эти… мульти… ципалитеты… Тьфу, блин, язык сломаешь! Ну ты понял, да? В общем, люди толковые, сам увидишь – они там, в приемной у Людки…

– Пчелкин, погоди, ты что как на пожаре-то? – улыбнулся Белов.

– Да меня люди в банке ждут, а я тут с твоими имидж… – Пчела снова запнулся, но все-таки договорил почти по складам: – Имидж-мей-керами!

– А почему – Гудвины? Они что, братья?

– Сань, да хрен их знает! Слышь, я побегу, а?!.. – взмолился Пчела.

Ладно, беги! – махнул на него Белов. – Скажи там этим Гудвинам, пусть заходят.

Пчела выскочил из кабинета, а в двери появились двое мужчин лет тридцати. Они были удивительно похожи друг на друга. Оба невысокие, кучерявые, пухлые, круглолицые, в маленьких круглых очечках – их вполне можно было принять за братьев. Единственное, что их отличало – это цвет волос. Один был черным, как смоль, второй – бледно-рыжим.

– Гуревич, – представился один.

– Двинкер, – кивнул другой.

«Так вот почему Гудвины…» – догадался Саша. Он вышел гостям навстречу и пожал им руки.

– Белов Александр Николаевич, прошу…

Саша вернулся на свое место за столом, Гудвины сели рядком напротив. Белов достал свой избирательный плакат и развернул его перед специалистами.

– Ну, что скажете?

Этот плакат ему нравился, а девиз для него – «я научу власть отвечать за свои действия» – он вообще придумал сам.

Рыжеволосый Гудвин, прищурившись, осмотрел плакат и мелко закивал:

– Если я вас правильно понял, вы собираетесь строить свою избирательную кампанию на образе человека волевого, мужественного – словом, лидера! Посыл, по сути, верный, но слишком, как бы точнее сказать, агрессивный. Вы согласны со мной, Александр Николаевич?

– Трудно сказать, – уклонился от ответа Белов. – Для меня это дело новое, поэтому я вас и пригласил.

Второй имиджмейкер задумчиво подвинул плакат ближе к себе. Саша перевел внимательный взгляд на него.

– С моей точки зрения, Александр Николаевич, – начал Черный Гудвин, – нам следует дистанцироваться от образа человека, который живет в мире больших денег и всего, что с ними связано. Электорат обычно мало интересуют деловые качества кандидата.

– Понимаете, у нас в России электорат голосует сердцем… – робко улыбнувшись, подхватил мысль партнера Рыжий Гудвин. – Нам важно найти в вас те качества, которые позволят избирателям увидеть в вас человека.

– Та-а-ак… – удивленно поднял брови Белов. – Получается, человека во мне еще поискать надо?

Черный Гудвин бросил быстрый осуждающий взгляд на допустившего прокол Рыжего.

– Боюсь, вы неправильно меня поняли… – прижав к груди пухлые ручки, замялся тот. – Понимаете, я имел в виду, что ваш имидж…

– Да все в порядке, – с улыбкой перебил его Саша. – Ну давайте, предложите что-нибудь, где искать-то?

– Безусловно – семья. Жена, дети… – начал Рыжий Гудвин.

– Родители, друзья… – подхватил Черный.

– Биография, служба в армии…

– Красивые человеческие поступки…

– Увлечения, жизненные интересы, хобби…

– Контакты в творческом сообществе…

– Помощь детям, сиротам и инвалидам…

– Забота о спортсменах…

– Стоп-стоп-стоп!.. – Саша засмеялся, поднял руки и с шутливым отчаяньем помотал головой:

– Куда ни кинь, везде компромат! Имиджмейкеры озадаченно переглянулись.

– Тогда давайте начнем с семьи, – осторожно предложил Рыжий Гудвин. – Все-таки семья – это важнее всего.

– Да, семья важнее всего… – задумчиво согласился Белов.

XXIV

С самого утра Ваня крутился на улице возле дома, ожидая приезда отца. Стоило Беловскому «роллс-ройсу» показаться в конце переулка, как мальчик выскочил в калитку и со всех ног бросился навстречу машине.

– Папа!.. Папа!.. – радостно кричал он.

– Здорово, родной! – Белов подхватил сына и подбросил вверх. – Ты почему такой легкий, злодей? Опять от каши отвиливал?

На крики сына из дома, зябко поеживаясь, вышла Ольга.

– Беги в машину, сейчас поедем, – Саша опустил мальчика на землю и повернулся к жене: – Здравствуй…

– Ну здравствуй, – Ольга сдержанно ему улыбнулась, кивнула вышедшему из машины Максу. – Привет, Макс!..

Белов замялся. У него к жене был серьезный разговор. «Гудвины» настаивали на съемках видеоролика – гимна семейному благополучию кандидата в депутаты – с непременным участием любящей супруги и счастливого сына. Белову надо было обсудить это дело с Ольгой, вот только как подобраться к этой щекотливой теме – он не знал. Он даже не знал, известно ли ей вообще о его участии в выборах. Впрочем, последний вопрос тут же разрешился сам собой.

– Ты у нас теперь… как это? – публичная персона? – усмехнулась Ольга.

– А то! – чуть смутившись, хмыкнул Саша. – Ты уже знаешь?

– Еще бы – твои плакаты чуть не на каждой стене!..

Белов решил – момент самый подходящий. Ольга сама завела речь о выборах, оставалось только вывести разговор на тему съемок. Он уже открыл было рот, чтобы заговорить об этом, но совершенно неожиданно брякнул:

– А ты хорошо выглядишь. Румянец…

– Воздух свежий, – с улыбкой объяснила Ольга.

«Ладно, потом… Вечером…» – подумал Саша.

– Ну, мы поедем… – он как-то неловко кивнул жене и направился к «роллс-ройсу». Уже открыв дверь машины, он обернулся к Ольге. – У меня к тебе дело будет на сто миллионов.

– Да ну? Наличными? – в шутку удивилась она.

– Безналом… – буркнул Белов – он злился на свою нерешительность.

– Интересно… – Оля видела: Саша чего-то недоговаривает, и безотчетно тянула время в надежде, что он все-таки заговорит о своем деле, которое – она была в этом почти уверена – как-то связано с их семьей. – А куда вы сегодня?

Саша пожал плечами.

– Не знаю, по дороге решим. В зоопарк, может быть… Пока.

– Пока…

Белов хлопнул дверью, и «роллс-ройс» тронулся.

Едва машина вырулила на шоссе, как к Саше, сидящему на переднем сиденье, протянулась рука сына.

– Пап, смотри! Мы с мамой первые увидели! – Ваня протягивал отцу какой-то смятый клочок газетной бумаги.

Белов развернул бумажку. Оказалась, что это – неровно вырезанная из газеты его фотография. Он разгладил ее на коленке и вернул сыну.

– Мама сказала, что тебя и по телевизору показывать будут! – с гордостью заявил Ваня.

– Вот вернемся – я ее попрошу, чтобы и вас с ней показали, – твердо пообещал Белов.

– Да?! Круто!.. – засиял глазенками мальчик. – Только, знаешь, она, наверное, не согласится. Она когда увидела, что я тебя вырезал, сразу разревелась.

Саша повернулся назад и ласково потрепал Ваню по кучерявой голове.

– Ты ее не обижай, она женщина, ее жалеть надо. Ладно?

– Ясный перец, – важно кивнул тот. Белов усмехнулся и спросил:

– Ну, куда едем, командуй. В зоопарк?

Ваня забавно поморщился и решительно замотал головой.

– Ванька, не тяни резину, куда?.. – повторил Саша.

Плутовато прищурившись, мальчик попросил:

– А ты пообещай сначала, что поедем!..

Саша рассмеялся и кивнул:

– Нет базара!

– Стрелять! Из пестика! – радостно выкрикнул сын.

Несколько озадаченный таким выбором, Белов задумался. Ольге такая затея не понравится – это уж как пить дать… Но ведь и Ваньке он уже пообещал! «Ладно, – решил Саша, – придется поиграть в конспираторов…»

– Поехали, Макс, – кивнул он охраннику.

– Урррра!!! – восторженно завопил сзади Ваня.

В тире, оборудованном в подвале одного из офисов Бригады, Саша подвел сына к ряду разномастных мишеней. Здесь были и гангстеры, и полицейские, и жутковатого вида монстры, и дикие звери – кабаны, волки, лоси…

– Ну что, родной, по какой мишени стрелять будешь? – спросил он. – По дядькам?..

– Не-а! – помотал головой Ваня. – Они выполняют свою миссию.

– Тогда по зверюшкам?

– Не-а! Они бедные, у них сыновья есть.

– Ну правильно… – Саша повесил две обычные круглые мишени и взял сына за руку. – Пойдем, я тебе наушники надену.

На рубеже стрельбы он нахлобучил сыну на голову большие красные наушники.

– Вот так… Нормально? Ваня кивнул:

– Угу… Только в них звук как-то глуховат. А где пестик?

– Сейчас…

– Это сейчас уже закончилось, где, пап?

Белов достал из-за спины пистолет, передернул затвор и вложил оружие в маленькие детские ручонки.

Ваня, схватив пистолет обеими руками, направил его в сторону мишеней. Рядом с ним, придерживая оружие, присел на корточки отец.

– Вообще-то пистолет двумя руками держат, только когда ждут долго, чтобы не уставать, – объяснил Белов. – А для меткости это плохо.

– А как же, я в кино видел… – удивился Ваня.

– Ну, мало ли. Это же просто кино.

Ваня послушно убрал одну руку, ствол пистолета тут же беспомощно задрожал и клюнул вниз.

– Да, – вынужден был согласиться Саша, – держи двумя, одной тебе тяжеловато пока. Так, теперь указательным пальцем возьмись за курок. Целься правым глазом, левый закрой. Думай о мишени, дыши ровно… Потом задержишь дыхание и медленно нажмешь на курок, понял? Ну, сынок, давай…

Белов был чуть сзади, он не видел, как Ваня со страху крепко зажмурил оба глаза и резко надавил на курок. Громыхнул выстрел. Мальчик сразу же широко распахнул глаза и восторженно посмотрел на отца.

– Классно!.. – ошеломленно выдохнул он.

– Ну и куда ты попал? – Саша нагнулся к окуляру оптической трубы, пытаясь отыскать на мишенях след от пули. – Ты в левую или в правую стрелял? А, Вань?.. Куда целился-то?

– В мишень… – растерянно протянул мальчик.

– Эх ты, мазила! – улыбнулся Белов. – Ну-ка посмотри, как папа будет стрелять.

Он выпрямился, поднял голову, вытянул руку с пистолетом и, целясь, прищурился. Губы его поджались, лицо окаменело. Ваня, не сводивший с отца глаз, пробормотал:

– Пап, ты похож на Бэтмена…

Вместо ответа Саша один за другим сделал несколько беглых выстрелов. Пули кучно легли в центр мишени.

– Ну вот… Учись, пока я жив… – улыбнулся Белов и, сообразив, что ляпнул что-то не то, тут же шутливо шлепнул себя по губам.

– Пап, дай посмотреть… – Ваня на цыпочках тянулся к трубе, не доставая до окуляра. Саша его приподнял, и мальчик восхищенно воскликнул: – Улет! Молодец, пап! Все-все прямо в десятку!

Саша перезарядил опустевший магазин, протянул пистолет сыну:

– Ну, теперь ты…

Но Ваня и не взглянул на оружие. Он вдруг поднял на отца круглые, встревоженные глаза и еле слышно прошептал:

– Пап, ты не уйдешь от нас?

У Белова перехватило в горле. Он опустился на корточки перед сыном и медленно покачал головой:

– Никогда…

– Никогда-никогда? – засиял, мгновенно поверив отцу, Ваня.

– Никогда-никогда… – повторил, как заклинание, Белов.

Ваня бросился ему на шею и, тесно прижавшись, замер. Саша тоже не двигался, с замиранием сердца ощущая щекой горячее, взволнованное дыхание сына.

В тире они провели чуть ли не полдня, и Ваня, в конце концов, начал попадать в мишень. А потом еще было кафе и миндальное мороженое в хрустальных вазочках, и карусели в Парке Горького, и игровые автоматы… Вот только в зоопарк в тот день они так и не попали.

На дачу Белов с сыном вернулись только вечером, когда Ольга уже начала волноваться. Ваня наотмашь распахнул дверь и, на ходу расстегивая куртку, затопал вверх по лестнице. Следом в дом зашел Белов.

– Ванька, помнишь уговор? – шепотом спросил он сына.

– Железно! – кивнул тот и радостно закричал: – Бабуля! Мы в зоопарке были! Там так круто все!..

Елизавета Андреевна уже была тут как тут.

– Да? Очень хорошо! – приговаривала она, помогая правнуку справиться с курткой. – Ванечка, и обувь сними, а то наследишь…

Сверху, аккуратно причесанная, в новом нарядном кардигане, спустилась Оля. Саша молча передал ей Ванину шапку. Она также молча взяла ее и, слегка улыбнувшись, благодарно ему кивнула.

– Вань, а перчатки где? – спросила она сына.

– Вот! – Ваня выдернул из кармана перчатки, и на пол, прямо под ноги Оли, со звоном посыпались пистолетные гильзы.

– Это что такое?! – испуганно ахнула бабушка.

– Эх ты, конспиратор!.. – буркнул Белов.

– Так, понятно. Мартышек мочили. – Ольга резко повернулась к Саше. От ее легкой, чуть кокетливой улыбки не осталось и следа. – Ты что, обалдел?!.. – сердито спросила она.

Ваня виновато взглянул на отца и вздохнул.

– Ладно, Ванька, не дрейфь… – подмигнул ему Саша.

– А где свитер?! – встряла с раздраженной репликой бабушка.

– Свитер в машине, я принесу потом… Жестким, категорическим тоном Ольга приказала сыну:

– Так. Иди умывайся, ужинай и спать. На репетицию завтра рано.

Ваня бросил на отца еще один виноватый взгляд и, свесив голову, вышел из комнаты. Следом за ним ушла и возмущенная Елизавета Андреевна.

Оставшись вдвоем, Беловы замолчали. Саша рассматривал опустившую глаза Олю. Он никак не мог понять – она действительно похорошела, или он просто успел от нее отвыкнуть?

– Ты покрасилась, что ли? – смущенно спросил он.

Ольга не ответила, даже не взглянула на мужа, но встряхнула головой и откинула волосы назад. Они еще немного помолчали. Ольга злилась. От нетерпеливого ожидания этого разговора, с которым она провела весь день, не осталось и следа. Ничего не изменилось, ее муж оставался все тем же Сашей Белым – бандитом, развлекавшим пятилетнего сына стрельбой из боевого оружия! А ей-то, дурочке, казалось… Сейчас она уже была уверена в том, что дело, о котором он говорил утром, связано с чем угодно, только не с их семейными проблемами. Скорее по инерции, чем из любопытства она сухо спросила:

– Ты хотел поговорить? Ну давай, излагай, я слушаю…

Белов посмотрел в ее холодные глаза и понял, что разговора не получится. Любые его слова, любое предложение сейчас будет встречено в штыки. К тому же съемки в «семейном» ролике Саша хотел использовать как повод для примирения. А какое уж тут примирение, если на тебя смотрят такими глазами…

Впрочем, Белов сделал еще одну попытку сгладить ситуацию. Он сел за стол и вполне миролюбиво предложил:

– Может, чаем угостишь? Сушками там… Что у вас есть?

– Ты кого из сына делаешь, Саш?! – взгляд Ольги стал еще жестче, еще сердитее.

Белов поморщился, как от зубной боли.

– Да брось ты, Оль… Он в Англии будет учиться. И все у него будет путем. Просто он парень, а ты его скрипкой мучаешь.

– Ничего я не мучаю! – моментально вскинулась жена. – Ему самому нравится!..

Пряча скептическую улыбку, Саша опустил голову и безропотно согласился:

– Да? Ну, нравится так нравится. Ты мать – тебе виднее…

Это мгновенное и абсолютно смиренное согласие было таким неожиданным и настолько несвойственным Белову, что Ольга тут же догадалась:

– Так, Белов, тебе что-то от меня надо. «Нет, ничего не получится! К черту, как-нибудь потом…» – пронеслось у него в голове.

Чуть помедлив, Саша встал со стула.

– Да. То есть нет, – быстро и путано ответил он. – Короче, я передумал. Ладно, пока!

Белов стремительно прошел мимо недоумевающей и раздраженной Ольги к лестнице.

– Пока… Свитер верни! – крикнула она ему в спину.

– Завтра завезу! – торопливо спускаясь вниз, на ходу ответил Саша.

Следом тут же хлопнула входная дверь.

И снова Ольга едва не кинулась за ним вслед, и снова кляла Сашу, и снова корила себя за несдержанность. Она поднялась к себе и провела в тягостных раздумьях больше часа. В конце концов она устала от своих невеселых мыслей и пошла проведать сына.

У изголовья Ваниной кровати горел ночник. В его неярком свете Оля увидела безмятежно спящего на боку сына. Она осторожно подошла к нему, чтобы поправить сбитое одеяло. Нагнувшись к Ване, она вдруг замерла и озадаченно закусила губу.

На худеньком плече сына синей шариковой ручкой был неловко нарисован кривоватый кельтский крест – такой же, как и у его отца. А на стенке, рядом с картинками Бэтмена и Человека-паука, была прилеплена жвачкой мятая-перемятая неровная вырезка из газеты с портретом кандидата в депутаты Государственной думы Александра Николаевича Белова.

XXV

Очередной предвыборной акцией Каверина был митинг в подмосковном городке – том самом, где Володя впервые узнал о своем конкуренте. Впрочем, митингом это мероприятие назвать было сложно – несмотря на все старания организаторов, на городской площади собралось всего лишь два-три десятка любопытных пенсионеров – завсегдатаев такого рода мероприятий. Сбившись в тесную кучку, они терпеливо дожидались окончания выступления оратора – обычно после этого раздавали сувениры, а иногда, если повезет, и подарки.

– Сограждане! Демократия в опасности! К власти рвется криминал! – резким, чем-то похожим на собачий лай голосом выкрикивал в микрофон Каверин. – Мы обязаны сделать все, чтобы не допустить этого! Вор должен сидеть в тюрьме, а не в Государственной думе!

При этом он то и дело яростно тыкал своей черной перчаткой в сторону избирательного плаката Белова.

– Такова моя принципиальная позиция, – закончил, наконец, свою речь Каверин. – Помогите мне сегодня, и завтра вы увидите, как в России восторжествует справедливость!

Его выступление завершили дружные аплодисменты дюжины стариков и старушек и двоих Володиных помощников.

Передав микрофон одному из них, Каверин направился к своей аудитории и принялся пожимать им руки. Одну, другую, третью…

– Молодец, Володя! Так их, паршивцев! Мы за тебя! – с деланным воодушевлением восклицали бойкие старушки.

Очередной старичок протянул ему свою сухую, узловатую ладонь, но Каверин вдруг остановился и замер, вглядываясь куда-то через его голову. Улыбка вмиг исчезла с его лица. Упрямый старик, что-то возбужденно бормоча, продолжал совать ему руку, однако Володя словно не замечал этого.

На противоположной стороне площади стоял черный «роллс-ройс», в его приотрытом окне Каверин разглядел Белова. Лицо Володи превратилось в злобную и жестокую маску. Глаза сузились, тяжелый взгляд уперся в окно лимузина.

Белов понял, что соперник его заметил. Легкомысленно сделав Каверину ручкой, Саша демонстративно отвернулся и нажал кнопку стеклоподъемника. Поднявшиеся тонированные стекла скрыли его от глаз оппонента.

– Сань, а почему – «вор»? Тебя что, короновали?.. – подколол Белова сидящий за рулем Макс.

– Так он же жертва войны, Макс, – вот у него в башке все и перепуталось! – усмехнулся Саша. – Ладно, поехали в Серебряный Бор…

«Роллс-ройс» тронулся. На выезде с площади Белов обернулся и увидел, как по-прежнему неподвижный соперник провожал все тем же тяжелым взглядом его машину.

Белый ехал на встречу с Виктором Петровичем Зориным. Во-первых, надо было поставить компаньона в известность, что Саша уходит из управления их общим бизнесом и предает бразды правления Пчеле. А во-вторых, Белов собирался обсудить с чиновником свои предвыборные дела. Впрочем, на какую-то серьезную помощь Зорина Саша не надеялся, однако что-нибудь дельное он подсказать, конечно же, мог.

– И давно это ты в «роллс-ройс» пересел? – встретил его вопросом Зорин.

– Не очень, а что?

Виктор Петрович жестом пригласил Сашу за довольно скромно накрытый чайный столик.

– Так ведь тебе, Сань, теперь на «Волге» надо ездить или даже на «Москвиче»… – неуклюже сострил при этом Зорин. – Чтоб к трудящимся поближе быть.

– Мои спецы по выборам то же самое зудят… – усмехнулся Белов, усаживаясь в кресло.

– Значит, и спецов успел подобрать? Молодец, к выборам надо относиться серьезно, – сдержанно похвалил его чиновник. – Только знаешь, Сань, ты на них не очень-то рассчитывай. Они все теоретики, а в этих делах иногда надо действовать по интуиции. Ты себе больше доверяй.

– Вот я и езжу на «ройсе»… – согласился Саша и сразу взял быка за рога. – Скажи, а на тебя я могу рассчитывать?

– Если что подсказать – пожалуйста! – Виктор Петрович добродушно развел руками. – Меня ведь за последние пять лет куда только не выбирали!..

– Ну да, опыт – великое дело, спасибо, – с нескрываемой иронией поблагодарил Белов.

Зорин, впрочем, предпочел эту иронию не заметить.

– Ты больше на пенсионеров нажимай, – с самым серьезным видом советовал он. – Поздравления там, письма всякие – они это любят…

Все вышло именно так, как и предполагал Белов – Зорин однозначно дал понять, что для Сашиной избирательной кампании он и палец о палец не ударит. Виктору Петровичу был нужен компаньон из теневого бизнеса, а не из Государственной думы. Неприметный коммерсант, а не звезда политики. Нет, на помощь чиновника нечего рассчитывать – это было яснее ясного. Белов отхлебнул успевший остыть чай и неожиданно улыбнулся.

– Знаешь, мне тут мои спецы ролик предлагают сделать, может, мне с тобой сняться? – задумчиво предложил он. – А что?.. Известный политик поддерживает молодого кандидата в депутаты… Ты как, фотогеничен?

Чай попал Виктору Петровичу не в то горло, он поперхнулся, а откашлявшись, рассмеялся.

– Молодец, – покивал он. – Ладно, давай говорить прямо. Если ты войдешь в Думу, я больше не смогу тебя прикрывать, на мою помощь не надейся.

– Компромата боишься?

Зорин нахмурился. Сцепив пальцы в узел, он пустился в пространные объяснения:

– Не так все просто, Саша. Вот мы сейчас с тобой сидим, чай пьем… Ты обычный коммерсант, и поэтому наша встреча, по большому счету, никого не касается. А как только ты станешь публичной персоной, любая газетная сука увидит нас вдвоем и сделает из этого политический факт! А потом мне придется долго и нудно доказывать, что я не верблюд, ясно?..

«Куда уж ясней!..» – подумал Белов. Ему вдруг стало как-то не по себе. Захотелось немедля уйти и больше уже никогда не встречаться с этим циничным и расчетливым человеком, который всегда называл себя Сашиным другом и ни разу не захотел помочь ему в трудную минуту.

Белов довольно сухо сообщил Зорину о том, что отныне все дела с ним будет вести Витя Пчелкин, и вскоре покинул клуб в Серебряном Бору. Как ему казалось – навсегда.

XXVI

В избирательном штабе Каверина кипела работа. В общей комнате, обклеенной плакатами улыбающегося кандидата в строительной каске, была суета и дым коромыслом. Сновали с бумагами озабоченные люди, то и дело звонили телефоны, гудели ксероксы, горели мониторы компьютеров.

За стеной, в своем уютном кабинете, полулежа на диване, Каверин принимал доклад своего нового советника Вадима – того самого имиджмейкера, которого сосватал ему подполковник Введенский.

– Плакаты у нас вполне приличные, и по содержанию, и по полиграфии, – сухо и деловито информировал своего шефа Вадим. – Медиа-план мы утвердили, тут тоже все нормально. Надо еще подумать о последних неделях, когда начнется обострение. Необходимо страховаться, готовить радикальные ходы по компромату.

– Тебе Игорь Леонидыч говорил об этом эмигранте? – лениво поинтересовался Каверин.

– Да, его уже привозили. Я с ним встречался, все обсудил, – едва заметно улыбнулся Вадим. – Это будет очень сильная фишка, только ее надо грамотно подать. Но, Владимир Евгеньич, этого мало. Нужно еще что-то экстраординарное.

Каверин тяжело, придерживая рукой за побаливающую поясницу, поднялся с дивана и раздраженно пробурчал:

– Ну так придумай. Ты спец или кто?..

– Понял, Владимир Евгеньич, – вытянулся в струнку советник из органов. – Будет сделано.

На просторном письменном столе стояло чучело небольшого, сантиметров семидесяти длиной, крокодильчика. Два дня назад Каверин случайно увидел его в витрине зоомагазина и немедленно купил. Крокодил нравился ему неимоверно, стоило Володе взглянуть на разинутую зубастую пасть рептилии, как у него сразу поднималось настроение.

Вот и сейчас он довольно рассмеялся и провел ногтем по маленьким, острым зубкам крокодила:

– Ну надо же – как живой, гад!..

Вадим выдал вежливую полуулыбку – он явно не разделял восторгов босса по поводу чучела мерзкой рептилии. Каверин это заметил. Резко помрачнев, он холодно спросил:

– Что-нибудь еще?..

– Да, – кивнул Вадим. Он извлек из папки небольшой листок и положил его на стол. – Это макет листовки – той самой.

Каверин буквально впился в листовку глазами. Сверху шла броская шапка: «Братва рвется к власти!». Под ней помещалась эффектная фотография Белова – Саша, далеко откинув руку, с ледяным прищуром целился куда-то из пистолета. На нем была коричневая рубашка с закатанными рукавами и черный галстук – ни дать ни взять штурмовик-эсесовец. Не хватало только повязки со свастикой на рукаве. Впрочем, любое мало-мальски живое воображение без труда восполняло этот пробел.

Под фотографией был набран текст – всего-то два абзаца, в которых в лаконичных и весьма экспрессивных выражениях описывалась бандитская сущность главного Каверинского конкурента. Завершал листовку стандартный призыв к избирателям проявить гражданскую бдительность и «не дать бандиту усесться в думское кресло».

– В целом нормально, – задумчиво кивнул явно довольный Каверин. – Только ведь скажут – фотомонтаж, а?..

– А пусть докажут… – пожал плечами Вадим.

– И фактов маловато… – продолжал сомневаться Володя.

– Владимир Евгеньич, да зачем они вообще нужны – эти факты?! – казалось, совершенно искренне удивился имиджмейкер в штатском. – Наше дело петушиное: главное – прокукарекать, а там хоть вообще не рассветай!..

Подумав, Каверин согласился:

– Хорошо. Запускай схему.

В тот же день Вадим поехал в небольшую типографию. Директор, узнав, что речь идет о предвыборной листовке, поинтересовался тиражом.

– Нам надо пять тысяч экземпляров, – ответил серьезный молодой человек.

Директор назвал сумму. Вадим, не торгуясь, согласился и достал из кожаной папки макет листовки. Директор бегло просмотрел его содержимое.

– Э, нет, не пойдет! – покачал он головой, возвращая листовку Вадиму. – Я с бандитами не связываюсь – себе дороже…

– Вы не поняли, уважаемый, – веско и многозначительно сказал Вадим. – Это – в интересах государственной безопасности.

Директор озадаченно почесал обширную лысину и со вздохом кивнул.

– Ладно, сделаем…

XXVII

Смена подходила к концу. Ночная сиделка, нанятая Бригадой для ухода за Филом, протяжно зевнула и потянулась. Спать хотелось просто ужасно, но она терпела – платили ей очень хорошо, девушка этим местом дорожила и никаких вольностей себе не позволяла. Чтоб отогнать одолевавшую ее сонливость, сиделка встала и подошла к окну.

На улице начинало светать. Солнце еще не поднялось над крышами домов, но небо уже заголубело – день обещал быть ясным и солнечным.

Вдруг за ее спиной тревожно запиликал зуммер системы жизнеобеспечения. Девушка кинулась к аппаратуре – по экрану монитора бежали неровные, зубчатые импульсы. Ничего подобного до сих пор не было. Медсестра подняла веко Фила – реакция зрачка на свет была! Девушка и вовсе растерялась, кинулась к шкафу, схватила шприц с ампулой, повернулась к больному и окаменела.

Веки парня дрогнули, затрепетали и… приоткрылись!

– Господи!!.. – прошептала ошеломленная сиделка и опрометью бросилась вон.

Когда Белов влетел в отделение реанимации, там было необычно людно, по коридору сновали озабоченные доктора. Его увидела заплаканная, мелко дрожащая от сильнейшего волнения Тамара. Она тут же кинулась к нему:

– Саша!.. Саша!.. – задыхаясь, шептала она.

– Ну что там?!.. – нетерпеливо схватив ее за плечи, спросил Белов.

– Он…

Договорить она не смогла. Тамара резко всхлипнула и, закатив глаза, стала беспомощно оседать на пол. Саша успел ее подхватить, передал подскочившим с нашатырем медсестрам и почти бегом бросился к палате Фила.

– Куда вы?! – сердито крикнула ему в спину одна из них. – Туда нельзя!!

– Мне можно! – не оборачиваясь, гаркнул Белов и рванул дверь в палату.

Вокруг кровати Фила стояли несколько сосредоточенных врачей разного возраста, они напряженно и взволнованно что-то обсуждали. Говорили тихо, вполголоса, но все сразу. В висках у Саши стучало, он попытался вникнуть в разговор докторов, но не смог одолеть частокол совершенно неудобоваримых медицинских терминов. По лицам врачей тоже ничего, кроме того, что ситуация сложилась экстраординарная, понять было нельзя. Белов растерялся. Внезапно ему стало страшно. Он отступил назад, опустился на стул и, сдерживая раздражение, негромко спросил:

– Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь происходит?..

Врачи, похоже, даже не заметили его появления, только один, самый молодой, рассеянно взглянул в его сторону и буркнул себе под нос:

– Кто бы мне это объяснил…

Саша встал и на секунду прикрыл глаза. «Господи, помоги ему!..» – взмолился он.

Решительно и бесцеремонно растолкав докторов, Белов подошел к другу. Со страхом и с надеждой он вглядывался в бледное лицо Фила. Внешне все было как всегда – закрытые глаза, кислородная маска, полная неподвижность… Присев на край постели, Саша осторожно взял руку Фила в свои ладони. Веки больного медленно приоткрылись, глаза смотрели прямо перед собой.

– Брат… – позвал его Саша.

Зрачки Фила, подрагивая, поползли в его сторону и остановились на лице Белова. Они смотрели друг другу в глаза – впервые после долгой и страшной разлуки.

– Брат, ты меня слышишь?.. – сорвавшимся голосом тихо спросил Саша.

Вместо ответа Фил на секунду прикрыл веки – и из-под них тут же скатились две слезинки.

– Черт… – прошептал Саша и… заплакал. Белов протянул руку к лицу друга. Он вытирал его слезы и не замечал своих. Поглаживая Фила по волосам, он то смеялся, то плакал. Саша был счастлив.

Вскоре его попросили выйти – врачам надо было заняться Филом всерьез. Саша вышел в коридор. На душе у него было спокойно и радостно. Теперь, казалось Белову, все непременно должно быть хорошо – и с Филом, и с семьей, и с выборами. Самая сложная проблема осталась позади. Да, Филу еще предстоял долгий и, наверное, непростой путь к полному восстановлению, но все-таки самый главный, самый трудный шаг он уже сделал!

По коридору навстречу ему бежали Космос и Пчела.

– Ну что? – хором спросили они.

– Все в порядке… – устало улыбнулся Белов.

– Йес!!! – друзья бросились ему на шею, порывисто и крепко обнялись и тут же рванули к палате Фила.

– Только тише там!.. – прикрикнул им вдогонку Саша.

Он вытер лицо рукавом накинутого на плечи белого халата, вздохнул и медленно побрел дальше.

Осмотр Фила многочисленной командой докторов затянулся – видимо, его случай и в самом деле оказался редким. Но друзья и не думали расходиться, они терпеливо ждали в коридоре того момента, когда им снова позволят взглянуть в его ожившие глаза.

Наконец, им разрешили войти к Филу. Тамара, ждавшая вместе с ребятами, куда-то подевалась. Друзья расселись около кровати Фила. Первые восторги улеглись, невероятное возбуждение сменилось тихой, безмятежной радостью. На их лицах светились умиротворенные улыбки, они молча переглядывались, обмениваясь ими. Неподвижный Фил переводил глаза с одного на другого. Все трое молчали – никаких слов им не требовалось.

Зато сиделка не замолкала ни на минуту, в который уже раз рассказывая, как пришел в себя ее подопечный.

– Гляжу – а он смотрит. Господи, меня чуть кондратий не хватил! – взвинченно тараторила сиделка, прибирая инструменты, оставленные врачами. – Все доктора в один голос говорят – уникальный случай!.. А я, знаете, очень как-то этого пациента полюбила, он же боксер известный был, да?

– Да-да… – усмехнулся Саша. – Спасибо вам, вы заканчивайте, мы уж тут сами…

– Ага-ага, сейчас… – с готовностью закивала девушка. – Только вы долго не сидите, а то Борис Моисеевич вообще велел вас прогнать.

Сиделка вышла в коридор, но тут же дверь в палату снова открылась, и на пороге появились Тамара и Оля.

– А я вот Оле позвонила, порадовала, – сказала, словно оправдываясь, Тома.

– Привет, – поздоровалась сразу со всеми Ольга.

– Привет, Оль, – приветливо улыбнулся ей Пчела.

Ольга рассеянно мазнула по нему взглядом и остановилась на Белове.

– Здравствуй, – тихо сказал он, вставая с постели друга, чтобы освободить ей место.

Оля ему благодарно кивнула, опустилась на краешек кровати и повернулась к Филу. Он перевел на нее взгляд и на секунду прикрыл веки в знак того, что он ее узнал. На глаза у Ольги навернулись слезы.

– Бедненький… – прошептала она.

Саша шагнул к ней сзади и молча опустил руку на ее плечо.

XXVIII

От Фила разошлись ближе к вечеру, да и то только после того, как доктора чуть ли не силком выгнали их из палаты. Белов предложил довезти Ольгу домой, и она, конечно, согласилась.

Ольга помнила о так и не состоявшемся разговоре и предполагала, что Саша решил поговорить с ней по дороге. Но Белов не спешил вспоминать о своих предвыборных делах. Он понял, в чем была его ошибка. Он собирался использовать съемки ролика как повод для примирения, а нужно было делать все наоборот. Сначала надо было восстановить мир в семье, вернуть домой жену и сына, а уж тогда придет и все остальное – и душевный покой, и победа на выборах, и эти несчастные съемки…

– Ты не торопишься? – спросил Саша. – Может, посидим где-нибудь?..

– Давай… – согласилась Оля.

Она подумала, что Саша все-таки решился на тот самый разговор, который не состоялся в минувшую субботу. «Ну-ну, давно пора… Интересно – и что ж это у него за дело на сто миллионов?..» – размышляла она.

«Роллс-ройс» свернул с шоссе и вскоре остановился у модного загородного ресторана. Ольга вышла из машины и с наслаждением вдохнула свежий, пьянящий апрельский воздух. Несмотря на прохладу, весенний дух уже набрал силу, ароматы пробуждающейся природы кружили голову и поднимали настроение.

Навстречу гостям вышел молодой подтянутый официант.

– Добрый вечер, – радушно улыбался он. – Добро пожаловать. Где желаете отдохнуть – в зале, на веранде?..

– Тебе не холодно? – спросил жену Саша. – Нет.

– Тогда, может быть…

– Да, на веранде, – охотно согласилась Оля. Они сели за столик, официант тут же подал им карточки:

– Меню, пожалуйста… Что желаете на аперитив?

– «Медок» есть у вас? – спросил Белов. – Девяносто пятый?

– Да, конечно, «Шато Мормон» вас устроит?

– Устроит, – кивнул Саша и взглянул на жену. – Ну, а ты что будешь?

– Сок, – улыбнулась Оля.

– Какой предпочитаете? – повернулся к ней официант.

Дурманящий весенний воздух сыграл с Олей шутку. Она усмехнулась и не без доли ехидства ответила:

– Березовый.

«Чего это вдруг? Каприз? А может, вызов?..» – подумал Белов.

– Сделай березовый, – кивнул он официанту.

– Сложновато будет, – растерянно улыбнулся тот.

– Сделай, – внушительно повторил Саша. – Ну и фруктов там, закуски – сам разберешься.

Официант кивнул и исчез. Оля с любопытством посматривала по сторонам – в этом месте она была впервые. А Белов тем временем исподволь разглядывал жену. Выглядела она просто здорово – глаза блестели, на губах подрагивала волнующая улыбка, даже волосы, казалось, стали гуще, пушистее.

– А здесь неплохо, – заметила Ольга. – Часто тут бываешь?

– Здесь Фил с Томкой любили отдыхать, – уклончиво ответил Саша.

– Томку жалко, – вздохнула Оля. – Как она все это выдержала?..

– А сколько еще впереди! – согласился Белов. – Неизвестно, когда он полностью восстановится.

– Ну, все равно, легче уже. Все-таки теперь он в сознании, соображает.

– Вина? – с бутылкой в руках склонился к ней официант.

– Нет, спасибо, – качнула головой Ольга и кивнула мужу. – А ты о чем хотел поговорить?

– А, не важно!.. – отмахнулся Белов. В эту минуту ему и в самом деле не хотелось обсуждать предвыборные дела. Но после секундной паузы он все-таки объяснил: – Короче, я пролетаю как кандидат. Просто мне знающие люди растолковали, что будущему депутату полагается с первого взгляда полюбить однокурсницу, красиво за ней ухаживать, несмело сделать предложение, родить не больше двух детей и всю жизнь помогать супруге чистить картошку. Так что, сама понимаешь, – я в пролете полном.

– Ну почему же? – чуть кокетливо улыбнулась Оля. – Давай, ухаживай! Может, потанцуем?

Белов недоуменно пожал плечами.

– Да как-то… На улице?

– Учись красиво ухаживать, Саша, – с шутливой назидательностью сказала жена. – Пригодится – все бабы твои будут!

– А мне, Оль, все не нужны…

Белов поднялся и, неловко кивнув, протянул жене руку. Ольга встала – не сразу, после небольшой паузы. Музыканты, игравшие какую-то тягучую джазовую композицию, мгновенно сориентировались и переключились на нечто лирическое. Саша обнял жену, и она прижалась к нему – покорно и радостно. Их пальцы сплелись. Так близко – глаза в глаза – они не были уже целую вечность.

– Ну говори, что ты хотел? – спросила Оля. Саша вздохнул и, виновато пожав плечами, объяснил:

– Ну, эти имиджмейкеры мои яйцеголовые говорят, что было б клево, если бы я свою семью по телеку засветил. Ну, типа, у меня все как у людей – семья, ребенок… Я с Ванькой посоветовался – он не против вроде…

– С Ванькой, значит?.. – скептически усмехнулась Ольга.

– Ну а что? Ему понравилось…

– Да? Ну давай, засветим… – неожиданно легко и почти равнодушно согласилась Оля. – Какие проблемы? Это же все понарошку.

«Какой, к черту, понарошку!..» – подумал Белов. Он вдруг испугался, что Ольга решит: этот романтический вечер – с рестораном, с танцами, которых он вообще-то терпеть не мог, с березовым соком – все это только для того, чтобы заполучить ее на съемки. Он опустил глаза и вдруг понял, что ему надо сделать, чтобы вернуть их прежние отношения. Надо просто вернуться! Вернуться и начать все с самого начала!..

Саша встал как вкопанный и радостно взглянул на жену.

– Знаешь, Оль… Поехали, у меня для тебя сюрприз есть. Поехали, а?

– Куда?.. – недоуменно улыбнулась она. Белов, мгновенно загоревшийся новой идеей, уже тащил ее за руку к выходу.

– Поехали-поехали, Оль, увидишь…

– Извините, а как же сок? – воскликнул им вслед растерянный официант.

– На меня все запиши!.. – крикнул ему, не обернувшись, Белов.

Взявшись за руки, Саша с Олей побежали к машине.

XXIX

К немалому Олиному удивлению они поехали прямиком к ней на дачу. Дорогой Саша принялся вспоминать, как в далеком восемьдесят девятом бегал от милиции. Когда «роллс-ройс» остановился напротив Олиного дома, он как раз добрался до того момента, как Космос впервые привез его в этот поселок.

– Я тогда так шуганулся, кошмар! – выйдя из машины, возбужденно размахивал руками Саша. – Бегу, а в этих черных очках дурацких ничего не видно. А Кос орет: «Давай скорей!»

– Тише ты, бабушку разбудишь! – смеясь, шикнула на него Ольга.

– Да ладно, она спит давно! Иди сюда! – Саша протянул жене руку.

– Белов, ты что задумал? – смеялась Оля.

– Ну сюрприз, говорю же!

– Какой сюрприз, Саш, ты что?..

Белов приобнял Ольгу и показал на темную дачу напротив ее дома.

– Я тогда вон там сидел, на втором этаже, отсюда не видно…

– У Царевых?

– Ну да, их тогда не было. – Саша развернул жену в другую сторону. – А ты вон в том окне на скрипке играла.

– Вообще-то я там жила, Саш… – прыснула Оля.

– Но я-то не в курсах был… Я смотрел, смотрел, потом стал звонить. А трубку все бабуля твоя, Елизавета, берет. Думаю, что делать? Я тогда спустился, камушком в ваши ворота кинул и бегом к телефону. Она вышла на улицу посмотреть, а трубку ты взяла.

– Ну надо же, хитрюга какой!..

– Ага, типа – военная хитрость, – согласился Белов. – Ну, мы поговорили о чем-то – я уж сейчас и не помню. А потом ты занавеску задернула – раз! – и свет погас… Гляжу – ты раздеваться начала…

– Что ты выдумываешь! – дурачась, замахнулась на него Оля. – Ничего я не раздевалась!..

– Ну ты мне будешь рассказывать! – засмеялся, уворачиваясь, Саша. – Знаешь, а сквозь шторы что-то там видно… О-о-о! – он схватился за голову. – Я тогда чуть с ума не сошел! Полночи уснуть не мог – отжимался. Даром, что в армии привык.

– Ну да, а потом к вам девицы приехали! – ехидо прищурилась Ольга.

– Е-мое ! – так ты же сбежала от меня! – ерничая, возмутился Саша. – Сама виновата.

Вдруг Белов одним махом перескочил невысокий заборчик дачи Царевых и открыл изнутри калитку.

– Саш, ты чего это задумал?!.. – ахнула Оля.

Он протянул жене руку:

– Давай сюда…

– Зачем?

– Давай-давай. Я отвечаю.

– А вдруг там собака? – посмеиваясь, помотала головой Оля.

– Да нет там никаких собак! Никого там нет, – смеясь, крутил головой Саша.

Голова Ольги шла кругом – то ли от хмельного весеннего воздуха, то ли от близости любимого. Плохо соображая, что и зачем она делает, Оля шагнула за изгородь.

По темному двору к крыльцу дачи скользнули две тени. Саша достал блеснувший широким лезвием складной нож и склонился к замку.

– Белов, я боюсь, – нервно хихикая, шептала за его спиной Оля. – Нас с тобой схватят и посадят, будет обидно. Прикинь ситуацию – кандидата в депутаты вместе с женой застукали на взломе чужой дачи! Как тебе?..

– Подумаешь! – фыркнул Белов, ковыряясь в двери. – С депутатами еще не то бывает.

Тут в замке что-то хрустнуло, и дверь распахнулась. Саша взял жену за руку, и они вошли внутрь дома.

Не включая свет, Белов повернул к лестнице. Рука об руку они осторожно поднялись наверх и вошли в залитую лунным светом комнату на втором этаже – ту самую, в которой жил Саша. В ней все было по-прежнему. Тот же письменный стол, книжный шкаф и старый, скрипучий диван. А у окна стояла на треноге массивная подзорная труба.

– Вот же елы-палы, ничего не изменилось, – озираясь по сторонам, удивленно пробормотал Белов. – Представляешь, Оль, – ни-че-го!..

– Разве? – загадочно и чуть игриво усмехнулась Ольга. – А ты подумай…

Саша повернулся к жене и, едва взглянув в ее поблескивающие глаза, сразу догадался, что она имела в виду.

Действительно, тогда, без малого десять лет назад, незнакомая скрипачка была там, в доме напротив. Сейчас, став его женой, она была в шаге от него. Помолчав, Саша сделал этот шаг, взял мгновенно ослабевшую, мягкую и податливую Олю за плечи и привлек к себе.

– Я жить без тебя не могу… – тягуче, с придыхом, прошептал он.

Медленно склонившись к ее чуть запрокинутому лицу, он осторожно коснулся губами уголка ее рта.

– Сашка… – радостно прошептала она, закидывая руки ему за шею.

И тут же Саша накрыл ее губы обжигающим, долгим поцелуем. Она ответила ему с такой готовностью, с такой страстью, что у Белова мороз пробежал по коже. Он повлек Олю к дивану, а она уже торопливо и неловко пыталась стащить с себя пальто. На мгновение они оторвались друг от друга – только лишь для того, чтобы избавиться от одежды – и, снова слившись в единое целое, рухнули на диван.

Одинокая апрельская луна, ненароком заглянув в пыльное окно старой дачи, высветила два нагих сплетенных тела и сквозь немилосердный скрип дряхлого дивана услышала восторженно-сладостный стон счастливой женщины:

– Мам-м-мочка…

XXX

Через день на Олину дачу приехала съемочная бригада. Их давно уже ждали. Оператор с осветителем тут же принялись сноровисто выставлять громоздкую аппаратуру. Хозяева тоже завершали последние приготовления.

Нарядная и торжественная Елизавета Андреевна хлопотала у стола, в сотый раз поправляя чашки, блюдца и розетки с вареньем. Ольга, тоже взволнованная и радостная, торопливо что-то подправляла в прическе и в сдержанном, но безукоризненном макияже. Сгорающий от нетерпения Ваня скакал с дивана на пол и обратно, крутился у тщательно накрытого стола и приставал с бесконечными вопросами к телевизионщикам, матери и прабабушке.

Наконец все было готово. Оператор занял свое место за камерой, а Оля, Ванечка и Елизавета Андреевна – за столом.

– Внимание, начали! – скомандовал старший из телевизионщиков и с доброжелательной улыбкой кивнул Ольге.

Она кивнула ему в ответ и, заметно волнуясь, начала:

– Я не знаю более работоспособного человека, чем Александр. То есть с шести утра и до позднего вечера Саша работает на протяжении многих лет. Мы понимаем – Саша сейчас очень занят, и ему трудно вырваться. Мы его, конечно, поддерживаем, но все-таки хотелось бы почаще видеть папу дома. Скучаем очень…

Ее перебил Ваня. Радостно улыбаясь щербатым ртом, он выпалил:

– Вот мы с папой в субботу в зоопарк поедем! Хотите, и вас возьмем?..

Вечером Белов просматривал отснятый материал. Ему было приятно видеть радостные лица жены и сына. Даже Елизавета Андреевна показалась ему вполне симпатичной старушенцией. Впрочем, свои эмоции он предпочитал не демонстрировать. Досмотрев запись до последнего кадра – неумелой вырезки его портрета над детской кроватью, рядом с Бэтменом, – Белов выключил телевизор и повернулся к Гудвинам.

– Ну что, мне нравится, в принципе… Только жены многовато. Я ее, конечно, люблю безумно, но здесь явный перебор, по-моему… – задумчиво покачал головою Саша. Он лукавил – ему было невероятно приятно видеть искреннюю радость и гордость Оли за него, ее мужа.

– А мы перебивочку дадим, – успокоил его Рыжий Гудвин. – С фотографиями из семейного альбома. С тещей, с сыном…

– Да, и армейские фотки возьмите, – согласился Белов. – Только не с Фариком. Возьмите с Полем – овчарка у меня на заставе была…

– Собачка – это очень хорошо, собачка – это просто здорово!.. – довольно потирая руки, засмеялся Черный.

В дверь постучали, и в кабинет заглянул Макс.

– Извините… Саша, можно тебя?

Белов поднялся и вышел с Максом в переговорную.

– Ну что там?

– Вот, пацаны только что подвезли… – Макс протянул ему сложенный вдвое бумажный листок.

Саша развернул его. Это была предвыборная листовка – та самая, с хлестким заголовком «Братва рвется к власти!»

– Опа! Понеслась… – усмехнулся Белов сквозь зубы. – Ну наконец-то, а то я уже волноваться стал…

– Это мне образец подослали, – пояснил Макс. – А типографию, где весь тираж лежит, ребята пробили. Давай я сгоняю туда с пацанами?..

– Не вздумай! – решительно покачал головой Белов, с веселым недоумением рассматривая листовку. – Ты что, это же провокация чистой воды!

– А как же, Саш? – недоуменно вскинул брови Макс. – Надо ж какую-нибудь ответку кинуть!..

– Нет, Макса, тормози… – задумчиво взглянул на него Саша. – Ну, спалишь ты одну типографию, так они в другом месте напечатают. Только вони будет!.. Суть-то не в этом.

Он открыл дверь в кабинет и поднял над головой листовку.

– Вот! Вот как надо работать! – выкрикнул он Гудвинам. – А вы – перебивки!..

– Разрешите? – протянул руку Черный Гудвин. – Хм, узнаю руку мастера…

– Н-да, только свастики не хватает! – поддакнул заглядывающий ему через плечо Рыжий.

Белов вырвал листовку из их пухлых ручек и протянул ее секретарше:

– Людок, ну-ка прилепи-ка это на стенку – на память… – попросил он.

– Да вы не волнуйтесь, Александр Николаевич, – беспечно улыбнулся Рыжий Гудвин. – Мы их сделаем!

Саша, помогавший Люде крепить листовку, повернулся и хмуро произнес:

– А у вас другого выхода нет… Мгновенно побледневшие Гудвины боязливо переглянулись. А Саша, вдоволь насладившись их искренним испугом, со смешком шлепнул их поочередно по объемистым животам:

– Да я шучу!..

Гудвины снова переглянулись – на сей раз с жалкой, вымученной улыбочкой.

Думали они, похоже, об одном и том же. О том, что в каждой шутке всегда есть доля правды.

В тот вечер Гудвины засиделись допоздна – шутка Белова возымела на имиджмейкеров самое серьезное действие. Они ушли из штаба уже после полуночи – как раз в то время, когда на другом конце Москвы в окно сторожки типографии кто-то настойчиво постучал.

Заспанный сторож, шаркая ревматическими ногами, подошел к окну и выглянул наружу.

– Кто там?.. – ворчливо спросил он.

На улице стоял незнакомый милиционер в сером бушлате с погонами старшего лейтенанта.

– Открывай, свои! – строго прикрикнул он.

– А?.. Сейчас, сейчас… – с готовностью закивав, старик исчез.

Через секунду обшарпанная металлическая дверь распахнулась. В тот же миг сторожа подхватили под руки стриженые братки в черной коже, скрутили и затолкнули в дежурку, заперев за ним дверь на ключ.

– Давай быстрее, парни! – подгонял братков милиционер.

Вскоре весь тираж скандальной листовки – все пять тысяч экземпляров оказались на типографском дворе. Старлей приволок от машины канистру с бензином, щедро облил из нее кипу упакованной в пачки бумаги. Один из братков чиркнул зажигалкой – и в ночное небо рванулся факел жаркого пламени.

– Все, поехали! – скомандовал милиционер. По асфальту загрохотали торопливые шаги, хлопнули одна за другой дверцы машин, взревели моторы, и в типографском дворе не осталось ни души.

Только сторож, подслеповато щурясь, испуганно наблюдал из окна сторожки, как ненасытный огонь пожирал пачки листовок с заголовком «Братва рвется к власти!»

XXXI

Вадим сновал по кабинету, в спешке собирая какие-то бумаги в папку, и одновременно делал очередной доклад своему начальству. Каверин слушал его, по обыкновению полулежа на диване.

– Короче, мы три дня ждали, – Белов не отреагировал. Умный, паршивец, – не без досады покачал головой Вадим. – Ну, тогда наши ребята приехали ночью и от его имени устроили там погром.

– Где вас таких головастых выращивают? – прищурился на него Каверин.

Вадим с легким недоумением взглянул на своего босса:

– Владимир Евгеньевич, мы же хотели обострить? Вот мы и обострили. Ну все, я убежал. Смотрите сегодня пресс-конференцию, будет заварушка…

Пресс-конференция, которую собрали на следующий после пожара день в специально снятом для этого шикарном зале, стала, по сути, первой открытой стычкой двух кандидатов. Стараниями Каверинской команды просторный зал был почти полностью заполнен разномастной журналистской братией. Кто-то пришел сюда в надежде на громкий скандал, а кто-то, откровенно скучая, просто ждал обещанного по завершении мероприятия халявного фуршета.

За столом президиума на месте ведущего сидел Вадим, рядом с ним неспокойно ерзал на стуле директор типографии, по другую сторону важно восседали двое подручных Вадима из штаба Каверина. Напротив них, в первом ряду, сидели насупившиеся Гудвины.

После краткого вступительного слова Вадим предоставил слово директору типографии.

Тому было явно не по себе. Он придвинулся к кучке микрофонов и замялся. Было очевидно, что ему совсем не нравилась вся эта шумиха. Похоже, он хорошо понимал, что по уши влип в грязную историю, и всеми силами старался продемонстрировать свой нейтралитет.

– Нашей типографии уже тридцать лет, – заговорил, наконец, директор, – и никогда мы не подвергались угрозам, давлению, а уж тем более прямому нападению! И еще могу сказать – ничего из материальных ценностей похищено не было, хотя злоумышленники имели для этого все возможности. Мне не хотелось бы кого-нибудь огульно обвинять, – прижимая руки к груди, словно бы оправдывался он. – Я не знаю, кто организовал это нападение, но факт есть факт. Единственное, что было уничтожено, это тираж листовки, направленной против Александра Николаевича Белова.

Шумно вздохнув, директор отстранился от микрофонов и, беспомощно покосившись на Вадима, откинулся в кресле. В зале одновременно поднялись сразу несколько рук. Блондинка в первом ряду коротко переглянулась с Вадимом и встала с места.

– Скажите, а каково было содержание листовки? – деловито спросила она.

Директор быстро выставил вперед ладони:

– Это не ко мне.

На вопрос ответил Вадим. Он поднял над головой листовку и показал ее залу.

– Как видите, эта пропагандистская листовка показывает принадлежность господина Белова к организованной преступности.

Его подручный перехватил микрофон и с пафосом провозгласил:

– Господа, пример с уничтожением тиража это подтверждает! Это бандитские методы! Я искренне надеюсь, что органы внутренних дел и прокуратуры смогут расследовать это наглое и возмутительное нападение!

В зале зашумели. Один из Гудвинов, не оборачиваясь, приподнял над плечом выставленный указательный палец. Тут же с задних рядов возмущенно заголосили его ребята.

– Бумага все стерпит!.. Где конкретные доказательства?!..

– Это провокация!.. Клевета!.. – вскочив со своих мест, кричали они.

Шум в зале усилился. Кто-то уже засвистел. Вадим привстал и с укоризненной улыбочкой взглянул на Гудвинов.

Чуть подождав, он поднял руку, призывая журналистов к порядку, и зычным голосом перекрыл шум в зале:

– Господа, я прошу минутку внимания. У нас в зале присутствует человек, способный подтвердить часть изложенных в листовке фактов.

Гудвины настороженно переглянулись. Появление живого свидетеля оказалось для них полной неожиданностью. Двери в зал распахнулись, и по проходу между кресел важно и торжественно прошел совершенно незнакомый им мужчина. Он подошел к столу президиума, взял микрофон и повернулся к залу.

– Меня зовут Артур Лапшин, – заметно волнуясь, начал он. – В девяносто первом году Белов и его бригада рэкетировали созданное мною малое предприятие. Отказавшись платить, я подвергся угрозам и издевательствам. Опасаясь за жизнь своей семьи, я был вынужден уехать за границу. Белов не просто лишил меня дела. Он украл у меня Родину. Поэтому я прилетел сюда, чтобы на своем примере предостеречь вас… Я отвечаю за свои слова и готов предоставить и журналистам, и следствию все необходимые материалы.

После секундной паузы зал взорвался криками и свистом. Вадим улыбался с совершенно довольным видом. Скандал удался на все сто процентов.

Вечером в своем избирательном штабе Белов вместе с Гудвинами смотрел телерепортаж о пресс-конференции. Выслушав выступление Вадима, он мрачно процедил:

– Еще одна жертва аборта…

– Итак, бомба взорвалась, – комментатор за кадром принялся подводить итог своего репортажа. – Теперь многим сторонникам Белова придется всерьез задуматься…

Не дослушав его, Саша выключил телевизор и повернулся к Гудвинам.

– Ну, что скажете?..

– А что, действительно есть основания для возбуждения дела? – осторожно поинтересовался Черный Гудвин.

– Вы что – издеваетесь?! – возмущенно фыркнул Белов.

– Немного легче, – задумчиво кивнул Рыжий. – Но если избиратель сочтет вас человеком оргпреступности – выборы проиграны.

– Да вы что – охренели совсем?!.. – взорвался вдруг Саша.

Он метнулся к Каверинской листовке и яростно ткнул в нее пальцем.

– Неужто вы думаете, что это на самом деле правда?! Что это не фотомонтаж?!..

Белов юлой развернулся к своему новому плакату – вместе с Ваней на фоне белокаменного храма.

– А теперь вглядитесь в это лицо! – рявкнул он. – Этот человек строит храмы, у него прекрасный маленький сын!.. Разве эти глаза могут лгать?! Вглядитесь в эти глаза и вспомните заодно – какие крутые бабки я вам плачу! Думайте, мать вашу!!!

Гневно зыркнув из-под насупленных бровей на опешивших Гудвинов, Белов резко вышел из кабинета. Имиджмейкеры озадаченно переглянулись – похоже, им опять предстояла бессонная ночь…

Со следующего дня команда Белова перешла к активным и решительным действиям. По дворам и квартирам избирательного участка стали ходить агитотряды весьма и весьма странного вида. Накачанные бритоголовые братки, затянутые в непривычные деловые костюмы и галстуки, прочесывали старые, обшарпанные дома подмосковных городков и поселков. Вооруженные блокнотами и авторучками они с видимым усилием подбирали нужные слова:

– Ты, мать, меня не бойся. Я доверенное лицо кандидата в депутаты Александра Белова. Жалобы есть какие? Типа, водопровод, отопление… Может, блин, из соседей кто обижает?..

Перепуганные до полусмерти такими гостями домохозяйки в большинстве своем отмалчивались, но листовки с Сашиным портретом брали. Кто побойчее, высказывали и претензии, и тогда братки с самым серьезным видом записывали их в свои блокноты.

Окучивали доверчивый электорат и группами. Подкатывали к лавочкам, на которых кучковались старушки, на машинах, доставали полиэтиленовые пакеты с крупой, консервами, печеньем, шоколадом и одаривали этим богатством всех без разбора. Кроме пакетов, бритоголовые Санта-Клаусы вручали опешившим старухам поздравительные открытки с портретом Белова.

– Подарки вам. С праздничком, бабки!

– А что за праздник-то, сыночки? – интересовались ошарашенные нечаянными дарами пенсионерки.

– Достойного человека в Думу избирают, – терпеливо объясняли «агитаторы». – Александр Белов – читайте, там все написано. Пенсии вам сейчас вовремя платят, а?.. А вот выберете его – будут платить вовремя! За ним не заржавеет, он человек солидный, семейный… За ним как за каменной стеной будете! Так что не провороньте своего счастья, бабульки!

XXXII

У Вадима, как он считал, были все основания быть довольным собой. Спектакль с погромом в типографии был разыгран как по нотам, а удар, нанесенный по Белову на пресс-конференции, получился и эффектным и мощным. Так что теперь «имиджмейкер в штатском» полагал, что сопротивление главного конкурента можно считать подавленным. Джокер в лице Артура Лапшина сыграл свою роль – наличие живого свидетеля бандитского прошлого Белова наверняка заставит того поприжать хвост и умерить свои наглые амбиции. А то и – чем черт не шутит! – вовсе сняться с предвыборной гонки!

Со своим заданием, полагал Вадим, он справился на «отлично». Вот почему доклад своему непосредственному начальнику – подполковнику Введенскому – он позволил себе сделать удобно и непринужденно сидя напротив него в кресле. Собственно, на доклад его сообщение походило мало, скорее это больше напоминало обычный профессиональный разговор двух коллег.

– Так что, товарищ подполковник, все идет как в сказке, – закончил свой рассказ Вадим. – Я думаю, на публичные дебаты он не решится.

Игорь Леонидович явно не разделял уверенности своего подчиненного. Уж он-то знал Белова как облупленного.

– Решится, можешь не сомневаться, – хмуро возразил он. – Это у него последний шанс.

Введенский выдвинул ящик стола и достал видеокассету. Задумчиво покрутив ее в руках, он подал ее Вадиму.

– А вот это должно его притормозить…

– Это что?

– Мапет-шоу… – хмыкнул подполковник. – Организуй-ка ему просмотр. Прямо сегодня…

В тот день семейство Беловых в полном составе развлекалось. Сначала был так долго откладываемый зоопарк, потом – дневной спектакль в детском театре и, наконец, кафе. Маленький полуподвальчик в пустынном переулке неподалеку от Лубянки оказался таким уютным, что они засиделись там допоздна. Ваня уже начал зевать и клевать носом, а его родители, сцепив руки и прижавшись друг к другу, все шептались и шептались о чем-то взрослом…

Когда они сели, наконец, в машину, Саша предложил заночевать в городской квартире, но Оля наотрез отказалась. Она почему-то всегда недолюбливала эту многоэтажную башню в Крылатском и считала их истинным домом – в самом широком понимании этого слова – их загородный особняк.

Домой добрались только к полуночи. Саша отпер дверь и, переступив порог, замер. В его абсолютно пустом доме работал телевизор!

– Макс! – негромко позвал он охранника.

Тот не слишком почтительно оттер в сторонку хозяина и с пистолетом наизготовку первым вошел в дом. За ним сунулась было Ольга, но Саша перехватил ее, обняв за плечи. Только тогда она обратила внимание на посторонние звуки. Ее глаза испуганно округлились. Прижав к себе сына, Оля прошептала:

– Что это?..

Белов ничего не ответил, он словно окаменел, чутко прислушиваясь к каждому звуку в доме. Тем временем Макс осмотрел первый этаж.

– Здесь чисто, я наверх… – кивнул он Саше и пошел к лестнице.

– Посидите здесь, – Белов показал жене на диван у входа, а сам, осторожно ступая, направился к работающему телевизору.

В гостиной работал не только телевизор, но и видеомагнитофон, воспроизводящий запись на экране телевизора. Кадры были датированы июнем девяносто первого года. На них молодые, смеющиеся Саша, Фил и Пчела перевешивали номера на каком-то лимузине. Белову хватило пары секунд, чтобы понять – перед ним была запись оперативной съемки спецслужб. Кадр поменялся, теперь на экране были Белов, Космос и Пчела возле какого-то офиса. Белов показывал друзьям картонную коробку, и снова все смеялись. В углу экрана были цифры – 23.09.92. И снова кадр переменился – теперь шла запись какой-то драки, Белов успел разглядеть Фила и Космоса, но в этот момент сзади послышались шаги жены, и он тут же остановил пленку.

– Саш, я боюсь, – призналась она.

Белов оглянулся. Бледная, как полотно, Ольга, зябко обхватив себя за плечи, стояла на пороге гостиной. За ней, в холле, спал на диване Ванька.

Саша уже открыл рот, чтобы сказать что-нибудь успокаивающее, но в ту же секунду вдруг резко затрезвонил телефон. Это было так неожиданно, что Ольга вздрогнула. Мельком взглянув на часы, Белов поднял трубку.

– Да!..

– Добрый вечер, – донесся из трубки спокойный и чуть ироничный мужской голос. Белов его мгновенно узнал – это был Введенский. – Ну как, посмотрели?

– Оператор бездарь, – холодно и, казалось, равнодушно ответил Белов. – Ни одного крупного плана. А композиция кадра просто ужасна.

Игорь Леонидович невразумительно хмыкнул и вдруг резко изменил тон.

– Слушайте, Александр Николаевич, я звоню вам в нарушение всех правил. Поверьте, я не желаю вам вреда, но вы слишком одиозная фигура даже для нашей Думы. Отойдите в сторону, и мы сохраним отношения.

Саша молчал. Так и не дождавшись ответа, Введенский коротко и тихо вздохнул:

– В общем, так. Если выйдете на теледебаты, запись пойдет в эфир. Решайте.

В трубке запиликали короткие гудки отбоя. Саша подмигнул бледной Оле и погладил ее по плечу.

– Все нормально, Оль, что ты?..

Сверху спустился Макс. Убирая пистолет под мышку, он сообщил:

– Везде чисто…

Белов отвел его в сторонку и вполголоса распорядился:

– Макс, позвони Шмидту, пусть подтянет сюда людей – человек пять. И найди Пчелу с Космосом. Пускай приезжают в офис, я скоро там буду.

Его тон не оставлял сомнений – дело серьезное. Макс сосредоточенно кивнул и направился к выходу. Белов повернулся к жене.

– Саш, что делать-то? – растерянно спросила его Ольга.

– Да ерунда, Оль, разберемся… – уверенно и спокойно ответил он.

Фээсбешные записи, несмотря на позднее время, вызвали у Пчелы с Космосом неподдельный интерес. Пленку просмотрели от начала до конца, благо, что длилась запись не больше четверти часа. Все эпизоды были небольшими, зато охватывали огромный период – без малого восемь лет! Ни Космос, ни Пчела не могли даже предположить, что их деятельность так долго и так тщательно фиксировалась «государевым оком» спецслужб. Тут, прямо скажем, было над чем задуматься.

Когда запись кончилась и экран запестрел рябью, Космос выключил телевизор и поднялся с дивана.

– Да, Космос Юрьевич, предчувствия тебя не обманули… – озадаченно пробормотал он, почесывая затылок.

Пчела тоже встал со своего кресла, отхлебнул из плоской коньячной бутылки и повернулся к Белову:

– А ты что скажешь, бригадир? Саша упрямо сдвинул брови:

– По мне, надо царапаться.

– А смысл? – с сомнением покрутил головой расхаживавший по кабинету Космос. – Тебя, Сань, по-любому туда не пустят. Ты им нужен в тени. Они же формально все чистые, а ты получаешься – паршивая овца. Пусти тебя в публичную политику, все основы зашатаются.

– Да понятно все, но мне по барабану, серьезно, – хмуро и решительно взглянул на него Белов. – Я лично готов идти до упора. Но один решать я не могу. Это касается и вас тоже, поэтому, если скажете «нет» – я торможу. Тогда все остается, как договорились, и мы все тихо и мирно войдем в третье тысячелетие. Либо мы заставим их себя уважать! По-любому заставим!.. Я все сказал – решайте, братья…

Космос сел и, подперев голову руками, задумчиво уставился в пол. Пчела сделал еще глоток коньяка, взглянул на одного своего друга, потом на другого. На лицах обоих застыло одно и то же выражение мучительного раздумья. Это показалось Пчеле забавным. Он тоже напустил на себя задумчивый вид и несколько утрированно пожал плечами.

– Ну что, Сань? Допустим, ты становишься депутатом… – тут он не выдержал, расплылся в лукавой улыбке и принялся, дурачась, рассуждать:

– Потом ты становишься президентом, делаешь меня министром финансов, я еду в Америку, меня там знакомят с Шэрон Стоун… Э, ладно, – решительно тряхнул головой Пчела, – хрен с вами, я согласен!

Все трое рассмеялись, а Космос ткнул Белова в бок:

– Учись, Саня. Человек точно знает, чего хочет от жизни!

– А ты? – взглянул на него Саша.

Космос ответил не сразу. Он отвел взгляд, пожевал губами, усмехнулся каким-то своим мыслям… А потом вдруг мягко и чуть озорно улыбнулся другу:

– Хочешь, Сань, я тебе притчу расскажу? Про двух лягушек…

XXXIII

Теледебаты были назначены на пятницу, за два дня до выборов. Оба кандидата приехали в Останкино в сопровождении значительных групп поддержки. Но после препирательств на входе в студию пропустили только по четыре человека с каждой стороны. Белова представляли оба Гудвина, Макс и рыжий Антон. Каверина – Вадим, Артур Лапшин и два каких-то угрюмых мордоворота. Впрочем, и в саму студию, где должны были состояться дебаты, их тоже не пустили – отправили наверх, в режиссерскую аппаратную. Оттуда все было видно как на ладони, но вмешаться в таинство прямого эфира было нельзя.

Настороженно поглядывая друг на друга, обе свиты расположились вдоль стены аппаратной, за спинами режиссера программы и его помощников.

Самих оппонентов от греха подальше сразу развели по разным гримерным, так что встретились они уже непосредственно в самой студии.

Когда туда вошел Каверин, Белов уже сидел за столом рядом с ведущим. Около него хлопотала девушка-гримерша, что-то подправляя у него на лице.

– А вот и Владимир Евгеньевич! – чуть ли не с радостью воскликнул Саша. – Ну, мы ручкаться не будем, да? Берегите руку, Володя…

– Хорошо, Саша, – буркнул, усаживаясь в свое кресло, Каверин. – Но что касается рук, мне кажется, главное – чтоб они были чистыми!

– Это точно, – согласился Белов и, отклонившись от кисточки гримерши, попросил ее: – Припудрите, пожалуйста, еще Владимира Евгеньевича…

На даче Оля отложила книжку и взглянула на часы. Еще пять минут. Она нажала кнопку на пульте, но телевизор не включился. Ольга принялась тыкать во все кнопки подряд – все без толку.

– Иван! – взволнованно позвала она сына. – Что с пультом?

Мальчик тут же влетел в комнату.

– Там батарейки сели! – выпалил он, кинувшись к телевизору. – Давай я так включу!

Только когда экран загорелся, Оля успокоилась.

– Спасибо, Ванюш… Иди, зови бабушку, сейчас начнется…

Ваня сорвался с места и пулей выскочил из комнаты с оглушительным криком:

– Бабуля, папу показывают!..

В офисе Белова, в его кабинете, возле телевизора сидели Космос с Пчелой. Когда на экране появилась эмблема Центральной избирательной комиссии, друзья переглянулись. Не говоря ни слова, они подняли сжатые кулаки, стукнулись ими и почти синхронно сплюнули через плечо и постучали по столешнице. Пчела, приложившись к бутылке с коньяком, протянул ее другу. Космос отказался. Он нервно закурил и напряженно подался вперед, к экрану.

Тамара закончила брить мужа перед самым началом теледебатов. Заботливо вытерла остатки пены, провела мягкой ладонью по гладкой щеке…

– Ты все у меня вытерпишь, Валерочка, я верю в тебя… – ласково прошептала она. – Мы будем жить с тобой долго и счастливо!..

Она наклонилась к неподвижному мужу и прижалась губами к его щеке.

На экране работающего телевизора появилась эмблема Центризбиркома. Тамара прибавила громкости и осторожно повернула голову Фила вместе с подушкой к экрану.

– Давай посмотрим…

Подполковник Введенский закрыл папку с грифом «Совершенно секретно», убрал ее в сейф и взглянул на часы. На его столе зазвонил телефон, но вместо того чтобы снять трубку, Игорь Леонидович встал из-за стола и включил телевизор. На экране появилась заставка теледебатов кандидатов в депутаты. Сложив руки на груди и не обращая внимания на трезвонящий телефон, Введенский замер у телевизора.

В аппаратной телестудии режиссер объявил:

– Готовность десять секунд… Все замерли.

– Три, два, один… – напряженно произнес режиссер. – Начали!..

Ведущий передачи вскинул голову и воссиял дежурной улыбкой:

– Добрый вечер, дорогие друзья, мы начинаем нашу программу. Сегодня у нас в гостях кандидаты в депутаты Государственной Думы Владимир Каверин… – почтительная улыбка в одну сторону, – …и Александр Белов, – легкий кивок в другую.

– Простите, – тут же встрял Белов. – Если можно, я хотел бы передать привет жене и сыну, которые, как и все мои избиратели, сейчас смотрят телевизор и переживают за меня. Спасибо им за поддержку.

– Спасибо, понятно, Александр Николаевич, – ведущий едва взглянул на Белова и повернулся к Каверину. – Владимир Евгеньевич, ваш первый вопрос.

Каверин нахмурил свои белесые брови и, глядя поверх Сашиной головы, несколько надменно спросил:

– Вот вы проповедуете идеи социальной справедливости и равенства. Скажите, а как это согласуется с вашей… с вашей, с позволения сказать, коммерческой деятельностью?

На какое-то мгновение Саша растерялся. Но вовсе не из-за того, что не знал что говорить. Просто он не мог решить – кому ему отвечать. Смотреть в постную рожу Каверина у него не было ни малейшего желания, а определить работающую в данный момент камеру он не мог. В итоге он повернулся к ведущему и довольно бойко начал говорить:

– За последнее десятилетие в нашей жизни многое изменилось. Мы живем в новом, демократическом обществе, в котором все зависит от тебя самого. Но нельзя забывать, что есть люди, которые умеют зарабатывать деньги, и есть те, кто не умеет. Я считаю, что государство не должно мешать первым и обеспечивать достойный уровень заработка вторым. Еще могу добавить, что мой Фонд построил две церкви – от фундамента до крестов – и полностью финансирует три благотворительные программы. Кроме этого, мы оказываем спонсорскую помощь нашим спортсменам, занимаемся вопросами организации отдыха для малоимущих семей и…

– Хорошо-хорошо, спасибо, Александр Николаевич! – остановил его ведущий программы. – Это все, конечно, очень интересно, но, мне кажется, уводит нас от главной темы. Теперь ваш вопрос, прошу…

Саша перевел глаза на Каверина. Тот встретил его взгляд снисходительной полуулыбкой. «Сука…» – подумал Белов. Он начал нервничать – ему не нравилось поведение ведущего, а главное – Саша был недоволен собой, своим первым ответом, каким-то суетливым и многословным, словно он в чем-то оправдывался…

– У меня к Владимиру Евгеньевичу личный вопрос, – твердо, даже, пожалуй, жестко произнес Белов. – Скажите, по какой причине вы покинули службу в органах?

– Хороший вопрос, – важно кивнул Каверин. – Да, за восемь лет службы в милиции мне удалось сделать немало, но, к сожалению, не все, что хотелось бы. Остались на свободе и даже, как видим, процветают те, кто должен сидеть за решеткой.

– Вы не ответили на мой вопрос, – упрямо покачал головой Белов. – Из-за чего вы ушли со службы, уважаемый? И как у вас лично обстоят отношения с законом?

– Ну уж если мой оппонент завел речь о законе, – театрально развел руками Каверин, – то пусть расскажет о той стороне его деятельности, которая, мягко говоря, не согласуется ни с гражданским, ни с уголовным правом.

Белова было уже не остановить, он завелся и наступал, давил, пер напролом:

– Я готов поделиться с вами, – нервно прищурившись, отвечал Саша, – но только в обмен на информацию, например, о том, как вы оказались в Чечне и на чьей стороне принимали участие в боевых действиях?!..

Ведущий видел, что обстановка в студии накаляется и неумолимо выходит из-под его контроля. Он навалился на стол между спорящими и успокаивающе поднял руки.

– Господа, господа, прошу соблюдать корректный тон диалога! – взмолился он.

Соперники замолчали. На мгновение в студии повисла напряженная тишина. После крохотной паузы ведущий кивнул Каверину.

– В отличие от господина Белова, я готов аргументировать каждое свое слово, – ледяным голосом отчеканил Каверин. – Я утверждаю, что он возглавляет организованное преступное сообщество, члены которого в данный момент находятся здесь, в студии. Сам господин Белов в свое время находился под следствием по обвинению в убийстве, но совершенно случайно сумел ускользнуть от правосудия.

Белов усмехнулся:

– Я хочу пояснить вам, Максим, и всем телезрителям, что сейчас господин Каверин цитирует свою листовку – «Братва рвется к власти», да? – которую, кстати, они сами же с целью провокации выкрали и сожгли!

Каверин демонстративно рассмеялся, снова развел руками и, поигрывая желваками на скулах, спросил:

– Максим, позвольте мне в качестве следующего вопроса продемонстрировать избирателям небольшой видеоряд, который снимет все неясности в отношении моего оппонента.

– Да, пожалуйста, это не противоречит нашему регламенту, – поспешно согласился ведущий. Похоже, он был предупрежден о видеозаписи.

«Ну вот я тебя и расколол, Володенька! – подумал вмиг ставший совершенно спокойным Белов. – Теперь главное, чтобы Антоха не подкачал…»

Наверху, в аппаратной, режиссер быстро скомандовал:

– Лена, заставку.

Девушка за пультом тут же что-то переключила, и внизу, на студийном мониторе появилась эмблема Центризбиркома.

– Кассету давайте, – протянула руку она. Вадим шагнул вперед, торопливо вынул из футляра кассету и передал ее девушке.

– Хиросима!.. – ехидно подмигнул он невозмутимым Гудвинам.

Вставив кассету, девушка нажала кнопку «Play». На ее рабочем мониторе появились смеющиеся Фил, Космос и Белов. Она остановила запись и кивнула режиссеру:

– Готово.

Тот наклонился к микрофону.

– Внимание, включаю запись, – прогремел в студии его голос.

Торжествующе взглянув на Сашу, Каверин повернулся к студийному монитору. Заставка Центризбиркома исчезла и…

На экране монитора лысый гробовщик почтительно склонился над рукой надменного Дона Корлеоне в исполнении Марлона Брандо.

– Прошу вас, станьте моим другом, дон, – раздался в студии гнусавый голос переводчика-синхрониста.

В телестудии раздались неуверенные смешки. Победная улыбка медленно сползла с лица Каверина, он ровным счетом ничего не понимал. Саша, напротив, улыбался с самым что ни на есть довольным видом. Операторы побросали камеры и с веселым недоумением смотрели «Крестного отца». Один повернулся к другому и покрутил пальцем у виска.

В аппаратной подскочивший к пульту режиссер, вытаращив глаза, вопил на несчастную девчушку:

– Ленка, едрена мать, что там у тебя?!..

С другой стороны на нее с остервенением орал Вадим:

– Быстро выключай, дура! Обалдела?!

Чуть не плача, совершенно растерявшаяся девушка нажимала то на одни, то на другие кнопки. У нее на рабочем мониторе вовсю шла драка с участием Фила, Космоса и сидящего внизу Белова.

– Я не знаю, почему это?!.. – жалко лепетала она. – Вы же видите… Господи, да что же это такое!..

Наконец, она выключила свой магнитофон, на экране ее монитора появилась рябь.

Вскочив, она повернулась к окну в студию и увидела… продолжающуюся на студийном мониторе трансляцию «Крестного отца»!.. Девушка рухнула в кресло и в отчаянии схватилась за голову. Яростно выматеревшись, Вадим выскочил из аппаратной и опрометью кинулся вниз.

В аппаратной царила паника. Туда-сюда бестолково метались техники и инженеры, стоял гвалт и мат-перемат. Никому и в голову не пришло проверить отходящие от пульта кабели, а, между тем, среди них был один – красного цвета провод, которого еще вчера там не было.

Взбешенный режиссер отпихнул рыдающую девушку от пульта и рявкнул в микрофон:

– Приготовиться к включению студии!

Операторы бросились к своим камерам. Нашептывающий что-то Каверину Вадим поспешно отскочил в сторону и поплелся обратно наверх.

Собрав остатки самообладания и навесив на физиономию извиняющуюся улыбочку, ведущий повернулся к камерам.

– Внимание, начали! – громоподобным голосом скомандовал режиссер.

– Уважаемые телезрители, произошла досадная накладка, мы приносим вам свои извинения, – проворковал Максим. – Как говорится – прямой эфир он и в Африке прямой эфир…

– Максим, извините… – предельно корректно обратился к нему Саша. – Я очень сожалею, что Владимиру Евгеньевичу не удалось раз и навсегда разоблачить меня, пригвоздить, так сказать, к позорному столбу и все такое… Можно я это сделаю сам?

Растерянно покосившись на окаменевшего Каверина, ведущий развел руками:

– Сегодняшние дебаты принимают все более сенсационное звучание… Пожалуйста, Александр Николаевич.

– Ребята, куда говорить? – спросил операторов Белов.

Один из них поднял руку, и Саша повернулся к нему.

– Уважаемые избиратели, сторонники и противники. Вам должны были показать оперативные съемки спецслужб. Наверняка еще покажут. По сути, в их содержании нет ничего криминального, иначе я сидел бы сейчас в тюрьме, а не разговаривал с вами. И тем не менее… – Саша сцепил пальцы рук и напряженно подался вперед – он словно пытался прорваться сквозь объектив камеры прямо к зрителям. – Я буду с вами откровенен, потому что с уважением отношусь к вам. Да, я вел и веду дела с представителями разных миров. Да, в своей жизни я не раз попадал в экстремальные ситуации и были моменты, когда я был вынужден преступить закон… Но скажите – какой человек в России избежал всего этого?.. Если мы не лицемеры и не хотим обманывать сами себя, мы знаем, что вопрос не в этом. Вопрос в том, что ты за человек и чего ты хочешь. В конце концов все мы хотим нормально жить в своей стране, думать о будущем, растить детей, все такое. Другое дело, что один человек попадает в водоворот, а второй бабочек коллекционирует. И так будет всегда, потому что это жизнь. Теперь дальше. Все вы очень хорошо знаете, что беззаконие в России, в котором все мы так или иначе запачкались, началось сверху, с власти. Потому что когда власть слаба, продажна и не отвечает за свои слова, тогда в стране наступает хаос. И вот я, как кандидат в депутаты, вижу свою задачу в том, чтобы помочь этот хаос прекратить. Вы скажете, а кто ты такой, Александр Белов? И почему ты считаешь, что способен это сделать? Я отвечу. Вы видели в эти дни ролики по телевизору, где люди обо мне говорят. Сколько их было? Десять, восемь? Так вот. Таких роликов можно было сделать тысячи. И все люди бы сказали, что можно плохо или хорошо относиться к Белову, но одного у него не отнять – он никогда не поступал против справедливости и всегда отвечал за свои слова. Так вот – я отвечаю за свои слова. Теперь выбор за вами. Все. Благодарю за внимание.

На секунду в студии стало тихо-тихо, и вдруг сверху, из аппаратной раздались одинокие хлопки – это Гудвины по достоинству оценили экспромт своего босса. Их тут же поддержали Макс с Антоном, за ними захлопали режиссер, техники, осветители. Вся студия наполнилась аплодисментами, Саше рукоплескали даже операторы.

Не аплодировали только трое – ведущий программы и оба его гостя. Но Максим тут же спохватился – прямой эфир все-таки – и с профессионально-радостной улыбкой зашлепал ладошками! Он выразительно взглянул на Каверина, и тот, разом вспомнив, что находится под прицелом камер, вынужден был несколько раз хлопнуть черной, неживой рукой о липкую от пота ладонь…

А наверху, в аппаратной, к остолбеневшему Вадиму подошел Рыжий Гудвин и, заглянув ему в лицо, язвительно заметил:

– Перл-Харбор, сэр…

XXXIV

Пчела с Космосом засиделись в пустом тихом избирательном штабе Белова. Под столом уже стояла пустая бутылка, а на столе стояли еще две початые. Пчела разливал спиртное, себе – коньячку, другу – вискаря.

Космос в это время разговаривал по телефону:

– Нет, послезавтра выборы, так что давай завтра пересечемся в «Балчуге», надо кое-какие детали обсудить… Ну, будь…

Пчела поднял свой стакан.

– За Саньку! Ну он и дал батальонам огня! – усмехнулся он. – Я, блин, аж заслушался…

– Могет, чего уж там! – кивнул Космос. – Неясно только, как все это аукнется. Поймут люди-то?

– Да ладно, поймут, – небрежно отмахнулся уже порядком захмелевший Пчела.

Они выпили, и Космос с сомнением покачал головой:

– Ой, не знаю…

Коротко постучав, в кабинет ввалился возбужденный и радостный очкарик Антон. Он сбросил с плеча объемистую сумку и принялся ее разгружать. На стол лег компактный видеоплеер, бухта красного провода, какие-то инструменты и, наконец, бетакамовская кассета с неровной надписью от руки – «Крестный Отец».

– Видали, а? Ну, умора!.. – чуть заикаясь, приговаривал он. – А конкуренты ваши – лохи полные!..

– Молодец, Антоха, – устало улыбнулся ему Космос. – ФАПСИ по тебе плачет.

– А по тебе – Бутырка! – не задумываясь, парировал Антон.

Пчела поднял на смеющегося парня тяжелый взгляд и мрачно процедил:

– Базар фильтруй!..

Поняв, что сморозил полнейшую глупость, Антон растерялся и добавил к ней еще одну:

– Пацаны, я ж в хорошем смысле…

Космос прыснул. Хмурый Пчела тоже не смог сдержать усмешки.

– Ладно, Антох, не бери в голову! – хлопнул его по плечу Космос. – Садись, выпей с нами. Вообще-то за удачу не пьют, так что давай так – без тоста…

Они подняли стаканы и, чокнувшись, молча выпили.

XXXV

Субботу, последний день накануне выборов, Саша провел дома. Агитация в этот день была запрещена по закону, поэтому никаких мероприятий у него запланировано не было. Да и что можно было сделать за один день? Все, что мог, он уже сделал.

День выдался чудесный – теплый, солнечный, и Беловы всем семейством отправились гулять в лес. Там было замечательно. Радуясь весеннему теплу, звонко щебетали птахи, воздух был наполнен терпким, чуть горьковатым запахом распускающейся листвы, на открытых полянках желтели первые, самые яркие цветки мать-и-мачехи…

Оказавшись в березовом лесу, Саша пожалел, что не взял с собой топор и парочку пустых банок. Впрочем, складной нож у него с собой был всегда, а в качестве посуды вполне могли сгодиться одноразовые стаканчики, захваченные Ольгой. Выбрав несколько деревьев, Белов сделал на их белоснежных стволах глубокие косые надрезы. Березы, вступившие в пору весеннего брожения, щедро одарили гостей своим сладковатым соком.

– Оль, ты березового сока хотела, помнишь? – спросил Саша, подавая ей стаканчик с самой первой порцией.

Она помнила – Саша понял это по мгновенно вспыхнувшим радостью глазам, по благодарной улыбке, по легкому прикосновению руки.

– А мне? – тут же встрял Ваня.

Пришлось отдать стаканчик сыну. Белову-младшему березовый сок не понравился. Он был мутноват, в нем плавали розоватые крошки древесины, а главное – он был почти не сладким. Короче, проигрывал «Спрайту», лежавшему в материнской сумке, по всем статьям.

Зато Ольга была просто в восторге, и почти весь добытый сок достался ей.

Потом они жгли костер, пекли в золе картошку и уплетали ее вместе с припасами, принесенными из дома.

Весь день Белова не оставляло ощущение спокойной уверенности. Он предпочитал не задумываться о своих шансах на победу в завтрашних выборах. Все равно теперь от него уже ничего не зависело.

Только вечером, устроившись с бутылочкой вина у горящего камина, Белов вернулся мыслями к своей избирательной кампании. Точнее, к ее последней, финишной части. То, что удалось сделать Антону, было просто фантастикой. Парень смог вытащить козырного туза у этого подонка Вовы прямо из рук. И это в самый последний момент – когда ничего уже, по большому счету, исправить было невозможно!

Белову было известно, что вчера команда Каверина предприняла титанические усилия, чтобы запустить-таки свой убойный компромат в эфир. Но все, что им удалось, – это прокрутить запись по какому-то кабельному каналу. Результат от этого показа был абсолютно нулевой – в зону охвата этого канальчика их избирательный округ не попадал.

Да, у Саши были все основания быть довольным. Он еще отхлебнул вина и вдруг неожиданно для себя вполголоса затянул:

– А есау-у-ул догадлив бы-ы-ыл…

Он оборвал песню и усмехнулся сам себе. Удивительно просто, какое замечательное настроение было у него накануне голосования! Саша взял ракетницу, вышел на улицу и жахнул вверх сразу из обоих стволов.

На веранде появилась напуганная выстрелом Ольга. Увидев в руке мужа ракетницу, она тут же успокоилась.

– Саш! У тебя что – День пограничника уже?

– Оль, отгадай загадку, – повернулся Белов к жене. – Зимой и летом – одним цветом?

– Да знаю, знаю… – улыбнулась она. – Саша Белый.

– Умница, дочка! – засмеялся Саша и зарядил в ракетницу два новых патрона.

– Давай закругляйся, Саш, ужинать пойдем…

– Сейчас иду, Оль…

Белов еще раз запулил в черное небо две ярких ракеты и совершенно довольный пошел домой.

XXXVI

Настал день выборов.

На каждом избирательном участке дежурили по наблюдателю от каждой из команд. Причем они следили не столько за ходом выборов, сколько друг за другом. И те, и другие опасались провокаций, подтасовок и прочих пакостей от конкурентов, и, надо признать – не без оснований. В общем, обстановка на участках была довольно напряженной.

А в штабах обоих кандидатов до поры до времени было довольно спокойно. Но чем ближе был момент закрытия участков, тем сильнее становилось волнение и самих кандидатов, и их многочисленных избирательных команд.

И Белов, и Каверин покинули свои кабинеты и теперь нервно расхаживали среди столов своих сотрудников, нетерпеливо поглядывая на молчащие телефоны. Нервное напряжение достигло пика к полуночи, когда начали поступать результаты голосования с избирательных участков.

Первый звонок, несмотря на всеобщее ожидание, грянул как гром среди ясного неба.

– Двадцать шестой участок. Каверин – пятьсот десять, Белов – пятьсот пятьдесят четыре, – почти одновременно огласили результат девушки-телефонистки в разных концах Москвы.

В штабе Белова эти цифры вызвали радостное оживление, в штабе Каверина – тщательно скрываемое разочарование. Но уже следующий звонок изменил настроение и там и там на прямо противоположное.

– Пятнадцатый участок. Белов – пятьсот два, Каверин – пятьсот пятьдесят, – объявили девушки.

Результаты немедленно заносились в компьютер. Столбики на экранах мониторов, означавшие текущие результаты претендентов, подрастали с каждым новым звонком. Они шли почти вровень, но постоянно – с небольшим, почти незаметным, но, тем не менее, решающим превосходством Каверина.

Белов с отрешенным видом неподвижно сидел у компьютера. Каверин бродил меж столов, похлопывал по плечам своих помощников, то сдержанно улыбаясь, то с мрачным видом поигрывая желваками на скулах.

Цифры на. мониторах постоянно менялись, временами красный столбик Белова догонял синий столбик Каверина, но вырваться вперед ему не удавалось ни разу. Саша мрачнел все больше. На бледных, подавленных Гудвинов больно было смотреть.

Пчела, прихлебывая коньяк из плоской бутылки, подошел к сидевшим плечом к плечу имиджмейкерам и мрачно спросил:

– Ну что, волшебники?.. Облажались?! Гудвины потерянно переглянулись. На их лбах выступили капельки пота.

Звонки с участков становились все реже. Ситуация на компьютере не менялась – Каверин по-прежнему имел небольшое, но стабильное преимущество. Наконец Люда, ведшая учет по участкам, растерянно объявила:

– Остался последний участок, шестнадцатый…

Саша взглянул на монитор компьютера. Цифры на нем отражали убийственный для него итог. Каверин – двадцать четыре тысячи восемьсот шестьдесят два. Белов – двадцать четыре тысячи восемьсот три.

В этот момент зазвонил телефон. Ближайшая к аппарату девушка мгновенно схватила трубку.

– Алло, шестнадцатый?!.. – выпалила она и после крохотной паузы разочарованно протянула трубку Белову. – Александр Николаевич, вас…

– Слушаю, – мрачно буркнул Саша.

– Саша, ну ты что не звонишь? – раздался в трубке чуть подрагивающий от волнения голос жены. – И мобильник твой не отвечает! Я извелась вся!

– Да я отключил его…

– Ну как там?

– Да пока неясно ничего, – ровным, отрешенным голосом ответил Белов.

Оля спохватилась:

– Ой, Саш, я не вовремя, да?.. Ты позвони, когда все решится. Держись.

– Ладно. Давай…

Саша положил трубку и, скрестив на груди руки, отошел к темному окну. В комнате повисла напряженная, тягостная тишина.

Мрачный как туча Космос, низко опустив голову, задумчиво вертел в руках часы. Пчела одним глотком добил свою бутылку и зло поморщился. Угрюмо молчали Макс и Шмидт. Гудвины дрожащими руками вытирали потные лица. Люда, чуть не плача от горечи и жалости ко всем ним, переводила растерянный взгляд с одного на другого.

И тут снова подал голос телефон. Все в комнате обернулись к трезвонящему аппарату. Бледная, как полотно, Люда сняла трубку.

– Да… – тихо промолвила она.

Замерев, все до одного напряженно вглядывались в ее лицо. Люда медленно опустила руку с телефонной трубкой и…

– Александр Николаевич, шестнадцатый за вас!!! – выкрикнула она и, не справившись с собой, закрыла ладонями лицо и радостно и облегченно разрыдалась.

Саша бросился к компьютеру. Против его фамилии значилось – двадцать пять тысяч триста сорок один, против Каверина – двадцать пять тысяч триста тридцать шесть!!!

Мгновенно развернувшись, Белов выкинул вверх судорожно сжатый кулак и яростно выкрикнул:

– Йес!!!

И разом грянул дикий, восторженный вопль! К Белову бросились сразу все, повисли на нем, бесцеремонно отпихивая друг друга. Сверху прыгнули что-то орущие Гудвины, их тяжести куча-мала не выдержала, и они все вместе рухнули на пол.

Сашу тут же подняли и принялись качать. Лишь через пару минут ему удалось отбиться от безумствующих друзей.

– Все, я за женой, через час буду! – выпалил он и, кивнув Максу, выскочил из комнаты.

А в это время в штабе поверженного соперника стояла гробовая тишина. Окаменевший Каверин сидел за столом, невидящим взглядом уставившись прямо перед собой. Его сотрудники, стараясь не встречаться с ним взглядом, один за другим покидали свои рабочие места. С момента звонка с шестнадцатого участка не прошло и десяти минут, а Каверин уже остался совсем один.

В его пустом офисе время от времени еще трезвонили телефоны, но ответить на эти звонки уже было некому. В команде Каверина не нашлось ни единого человека, готового разделить с ним тяжесть поражения.

XXXVII

Праздновать победу начали, не дожидаясь Белова. На столах, как по мановению волшебной палочки, выросли батареи разномастных бутылок и блюда с закусками. В офисе вовсю гремела музыка, братва из охраны отплясывала с возбужденными, хохочущими девушками-телефонистками. Словом, веселье било через край.

Кое-кто – из тех, кто послабее, – уже успел поднабраться. Черный Гудвин мирно спал, обняв ксерокс и положив на него свою лобастую голову. Его пьяный в дым коллега пытался тягаться на руках с посмеивающимся Шмидтом. Рыжий Антоха впился клещом в высоченную девицу и, уткнувшись носом в ее выдающийся бюст, слился с ней в нескончаемом медленном танце.

Рядом с ними, с нежностью поглядывая друг на друга, танцевали Космос с Людой.

– Люд, а помнишь, как я тогда на тебя наорал? – улыбнулся Кос, перебирая в руке ее пальцы.

– Ну, вспомнил! – засмеялась она. – Когда это было!.. К тому ж ты тогда под коксом был… Ты вообще, Космик, тогда дурачком был! Не то что сейчас, хороший мой…

На короткое мгновение Люда прижалась щекой к его плечу и тут же отпрянула, настороженно оглянувшись по сторонам. На них никто не обращал внимания, но когда девушка подняла на Космоса глаза, взгляд ее все равно был виноватым и даже слегка испуганным.

И тут Космоса прорвало. Он остановился и вдруг совершенно серьезно сказал:

– Люд, выходи за меня замуж, а?

– Ты шутишь? – растерянно улыбнулась Люда.

– Какие шутки, Люд! Хватит уже ерундой заниматься! Уж скоро год как мы с тобой… Хватит! Я люблю тебя и хочу быть твоим мужем, ясно?!..

– Космос Юрьевич, а ты случайно не?.. – Люда с нервным смешком коснулась кончика его носа.

Он мотнул головой и вдруг бухнулся на колени:

– Ты женишься на мне или нет?! – воскликнул он, перепутав от волнения выражения.

– Женюсь, женюсь… – захохотала Люда, поднимая гордо улыбавшегося Космоса с колен. – Вот это будет сюрпризец!..

– Да какой там сюрприз, – хмыкнул Космос, поднимаясь на ноги. – Санька с Пчелой знают все…

К ним с телефоном в руке подошел Пчела.

– Слышь, Кос, там люди подъезжают, пойдем встречать…

– Вить, я женюсь!.. – с улыбкой от уха до уха признался Космос.

Невозмутимый Пчела чмокнул в щеку Люду:

– Поздравляю!.. Давно пора, – хлопнул он по плечу друга. – Ну, пойдем, пойдем…

В офисе Каверина умолкли даже телефоны. Тишина была такая, что на какое-то мгновение Володе показалось, что он почти умер.

«Ну уж нет, – тут же встрепенулся он. – Хрен вам всем! Не дождетесь!..»

Когда-то давно, на маленьком чеченском полустанке, Белов уже пробовал его убить. Не вышло. И сейчас у Белого тоже ничего не выйдет. Никогда этому недобитому уголовнику не свалить его, капитана Каверина. Никогда. Никогда…

Володя медленно и задумчиво стащил со своей механической руки черную перчатку. Он взял из вазы яблоко и вложил его в обнажившуюся железную руку. С легким жужжанием стальные пальцы медленно пошевелились и начали сдавливать яблоко. Мгновение – и оно брызнуло соком и развалилось на рваные дольки.

Каверин мрачно усмехнулся. Нет, он еще силен, гораздо сильнее, чем кажется Белому. И этих сил вполне хватит, чтобы свернуть ему шею, как цыпленку! Вот теперь настало, наконец, время для самых решительных и беспощадных действий!

Он снял трубку и набрал номер, который помнил наизусть, хотя ни разу еще по нему не звонил. Несмотря на глубокую ночь, ему ответил бодрый, энергичный мужской голос.

– Слушаю.

Каверин скривил губы в зловещей улыбке и медленно, раздельно произнес:

– Ну здравствуй, Карельский…

Макс возвращался в Москву один. Приехав к жене, Саша велел охраннику отправляться назад. Макс попытался возражать, но Белов и слушать его не стал.

– Поезжай, Макса, будь человеком, – просто попросил он.

И тогда Макс решил – да черт с ними, с инструкциями! Такая радость, люди хотят побыть одни, чего уж тут, в самом деле… Он сел в машину и поехал.

Дорогой Макс размечтался. Саша проговорился, что возьмет его своим официальным помощником в Думу, и в голове Макса теперь роились картинки грядущей новой жизни. Теперь он, наконец, сменит осточертевшую «косуху» на цивильный костюм с галстуком, будет на равных общаться с важными государственными людьми, может быть даже – с самим Жириновским…

Его мечтания прервал звонок мобильника.

– Слушаю, – ответил он.

– Ну здравствуй, Карельский…

Этого голоса Макс не слышал несколько лет, но узнал сразу. Его ладони мгновенно покрылись липким потом, сердце ухнуло куда-то вниз, оставив в груди ноющую пустоту. Он понял: раз Каверин вышел на связь сам – значит, дело серьезное.

Этот человек был злым гением Максима Карельского, его непреходящим ужасом, длившимся долгие годы. Много лет назад Макс со своим приятелем Гариком по глупости и под пьяную руку завалили в Подмосковной Малаховке одного неуступчивого чеченского коммерсанта. Вскоре выяснилось, что у убитого – масса родственников среди очень влиятельных людей чеченской диаспоры. Все они горели жаждой мести и буквально рыли землю в поисках убийц своего родича.

С другой стороны расследованием убийства занималась люберецкая милиция и лично опер Володя Каверин. Поняв, что запахло жареным, Макс с Гариком решили из Люберец сваливать. Именно тогда они прибились к набиравшему силу Белому. Какое-то время Максу казалось, что опасность миновала, что их дело зависло и уже ни ментам, ни чеченцам их с Гариком не найти. Но он явно недооценил упорство и смекалку капитана Каверина.

Честолюбивый опер сумел-таки раскрутить это гиблое дело и выйти на их след. Он нашел Макса и Гарика и предъявил доказательства их причастности к убийству чеченца. Приятели попытались откупиться, но мент за свое молчание потребовал другого – работать на него и сплавлять ему информацию о Белом. Они отказались, а спустя два дня Макс приехал к Гарику домой и увидел такое, от чего едва не поседел.

Маленькая квартирка, которую снимал Гарик, вся была залита кровью. Тело его приятеля, а точнее – то, что от него осталось, было подвешено к крюку от люстры. С него алой бахромой свисала содранная полосами кожа, на полу валялись отрезанные уши, нос, пальцы… Вместо лица у мертвого Гарика была жуткое, леденящее душу кровавое месиво…

Обезумевший от ужаса Макс опрометью бросился прочь. Три дня он боялся прийти домой, пил, шлялся по Москве, ночевал с бомжами… Кошмар, пережитый им в квартире приятеля, не отпускал его ни на минуту, напрочь лишая рассудка и воли. На четвертый день он все-таки решился проведать свою квартиру. Он пришел туда глубокой ночью и первое, что увидел – записку в дверном косяке. В ней был только номер телефона и две буквы вместо подписи – В.К. Остаток ночи Макс провел в тяжелых раздумьях, а утром позвонил по указанному номеру.

Каверин с ходу признал, что информацию на Гарика чеченцам передал он. Более того, мент сообщил мстительным кавказцам, что, возможно, у убийцы был сообщник и в самое ближайшее время он, капитан Каверин, должен его вычислить. Услышав это, Макс тут же необычайно явственно вспомнил то, что увидел в квартире Гарика. По коже пробежал озноб, он понял, что с ним будет проделано все то же самое. Не дослушав толком Каверина, Карельский немедленно согласился на все условия подлого опера.

С тех пор Макс регулярно снабжал Каверина информацией о делах Белова. Многого он, понятное дело, рассказать не мог, большинство его сообщений не стоили и ломаного гроша – это было ясно даже самому Максу. Но ни разу его хозяин не выказал и тени недовольства. Это казалось Карельскому странным – до тех пор, пока он не сообразил, что опер бережет его для каких-то других целей.

Потом на какое-то время Каверин пропал, их встречи прекратились, и Макс, наконец-то, вздохнул свободно. Но не так давно его злой гений объявился вновь, точнее Макса навестил человек от Каверина, и Карельский продолжил свою работу через него. Сам бывший опер на связь с ним не выходил ни разу, и вдруг…

– Что молчишь, язык проглотил?.. – сердито прикрикнул Каверин.

– Здравствуйте, Владимир Евгеньевич, – промямлил Макс.

– Ты один? Где Белый?

– Он… Он дома, с женой…

– Отлично, – хмыкнул Каверин. – Слушай меня внимательно. Сделаешь все, как скажу, – дам вольную, слово офицера…

Младшему сержанту патрульно-постовой службы Федякину не спалось. Помахивая полосатой палочкой, он прогуливался около будки, в которой кемарил его напарник. Минул уже третий час ночи, и машин на шоссе почти не было. Вдали загорелись огни фар – кому-то посреди ночи приспичило тащиться в Москву. Вглядываясь в приближающуюся машину, сержант неторопливо двинулся ей навстречу. Это был джип – огромный, незнакомой марки, чем-то похожий на знаменитый «хаммер». Федякин в нерешительности остановился.

«Ну его… – смущенно подумал он. – Пусть едет, от греха подальше. Наверняка какие-нибудь братки пьяные гуляют…»

Но джип повел себя странно. Не доехав до поста каких-то пятидесяти метров, он завилял из стороны в сторону, завизжал тормозами и замер, уткнувшись тупой мордой в склон на обочине. У Федякина засосало под ложечкой. Совсем недавно на Симферопольском шоссе пьяная братва расстреляла из «калашей» двух ребят из Подольского батальона. Сержант взял автомат наизготовку и попятился к будке.

В этот момент дверца джипа распахнулась, и из машины вывалился водитель. Он пошатывался и, обхватив голову руками, громко стонал.

«Точно – пьяный…» – решил сержант.

Все так же пошатываясь, водитель обогнул широкий капот своей машины и плашмя рухнул на жухлую придорожную траву. Дальше и вовсе началось такое, отчего у Федякина глаза на лоб полезли.

Мужик катался по земле, бил ее кулаками, выл в голос, рычал, матерился, стонал и снова дико, по-звериному выл… И было в его голосе столько боли, отчаянья и тоски, столько страха, безысходности и горя, что сержанту стало жутко.

Он не выдержал и бросился в будку.

– Серега! – крикнул он спящему напарнику. – Там… там…

– Что?!.. – подскочил тот.

Федякина трясло, он молча тыкал пальцем в сторону шоссе. Напарник выглянул в окошко. На дороге было тихо и пусто, если не считать единственной машины на противоположной обочине.

К криво припаркованному джипу возвращался – видимо, облегчив душу, – водитель. Грустно покачивая головой, он с явной неохотой сел за руль, и, плавно набирая скорость, джип покатил в сторону Москвы…

Двор перед офисом был залит огнями праздничного фейерверка. К крыльцу одна за другой подъезжали машины. Из них выходили веселые, нарядные люди с цветами, с шампанским, с какими-то подарками. Их встречали Космос и Пчела, принимали поздравления, пожимали руки, обнимались…

– А где же сам депутат? – интересовались гости.

– Он за женой поехал, сейчас вернется, – объясняли друзья. – Вы проходите пока, веселитесь.

Проводив до дверей очередного гостя, Космос зябко поежился:

– Ну где Белый-то? Что-то я замерз… Пчела тут же протянул ему неизменную плоскую бутылочку коньяка.

– На, согрейся.

– Да нет, подожду, – отказался Космос. – Вот депутат приедет, тогда уж и отпразднуем, как полагается.

Пчела сделал глоток и, радостно вздохнув, оглядел залитый огнями двор.

– Слышь, Кос, вот оно счастье-то, да?!..

– Не говори, – рассеянно улыбнулся Космос.

Он думал о Люде, оставшейся наверху, о той радости, которая, наверно, переполняла сейчас ее. Ему было приятно думать, что причина этой радости – он…

Во двор въехал еще один автомобиль. Пчела, прищурясь, вглядывался в его темный силуэт.

– А вон, кажись, и Сашка, да? – спросил он. – Не вижу.

– Угу, – кивнул Космос. – Макса тоже бедный, мотается туда-сюда…

Автомобиль, не заглушая движка, остановился метрах в десяти перед ними. Из него вышел Макс. Пчела бросил на Космоса короткий недоуменный взгляд и крикнул охраннику:

– Ты что, один?! А где командир?

Макс, сунув руки в карманы, торопливо шагал им навстречу.

– Он меня отпустил, – ответил он на ходу. – Сказал, они с Ольгой сами приедут.

– Одни? Без охраны? – удивился Пчела.

– Макс, ты че, долбанулся? – нахмурился Космос.

Охранник был уже в двух шагах.

– Ага, – буркнул он.

И в ту же секунду Макс выхватил из кармана руку с ножом. Короткий замах – и широкое лезвие со страшной силой ударило Космоса в грудь. Пчела не успел ничего понять, как получил неожиданный удар по ногам – подсечка. Он рухнул на колени. Мгновенно подскочивший к нему Макс запрокинул ему голову и полоснул ножом по беззащитному горлу. С мучительным хрипом Пчела завалился на асфальт.

Макс отшвырнул окровавленный нож и настороженно огляделся, не обращая внимания на агонизирующие у его ног тела. Спустя мгновение убийца бросился к машине. Джип взревел в полную мощь и устремился прочь.

XXXVIII

По пустынной ночной Москве «роллс-ройс» домчался быстро. Всю дорогу в машине звенел смех, Оля время от времени прикладывалась к бутылке вина, прихваченной из дома. От вина, от пережитого напряжения, от бессонной ночи она вскоре захмелела и начала творить глупости. Оля лезла обнимать мужа, и Саше приходилось вытягивать шею и крутить головой, чтобы увидеть дорогу.

– Сурикова!.. Ты что, мы ж разобьемся! – смеялся он, уворачиваясь от хохочущей Оли. – Да тихо ты!..

Машина уже подъезжала к офису. Оля развернулась на сиденье и почти целиком перебралась к Саше на колени, наглухо перекрыв ему обзор.

– Ладно, приехали уже, целуй жену, карьерист!

Засмеявшись, Саша нажал на тормоз, «роллс-ройс» остановился прямо напротив въезда во двор офиса. Оля внимательно взглянула мужу в глаза и прошептала:

– Ты у меня умница, Сашка.

– Нет, – качнул головой Белов. – Это ты умница.

Их губы сблизились. В этот момент из ворот офиса вылетел бешено ревущий джип Макса и с заносом пронесся мимо «роллс-ройса».

Саша проводил его удивленным взглядом и спросил:

– Чего это они? Перепились что ли, черти?.. Он вышел из машины и направился к воротам.

– Саша! – крикнула ему вдогонку Ольга. – Что?

– Макс не пьет… – с отчетливой тревогой в голосе сказала она.

Белову стало не по себе.

– Оставайся в машине, – сухо велел он жене и быстро зашагал вперед…

Двор офиса был освещен фейерверком, из-за его ослепительных огней Белов на какое-то время почти лишился зрения. Он шел к дверям офиса, щурясь и прикрываясь рукой от нестерпимо яркого света. В здании гремела музыка, доносились радостные крики, смех, а у Белова отчего-то тоскливо защемило в груди. Впервые в жизни он почувствовал свое сердце, и было оно тяжелым, неподвижным и как будто чужим. Саша инстинктивно замедлил шаги и в этот миг увидел на асфальте два неподвижных тела.

Побледнев, Белов рванулся к ним и вдруг словно споткнулся – он узнал обоих.

– А-а-а!!! – вырвался из его груди похожий на стон хриплый возглас.

Он бросился к Космосу, схватил его, перевернул и отпрянул – рука попала в липкую лужу крови.

– Кос… – прошептал Саша.

Кинулся к Пчеле и в отчаянии зажмурился, увидев жуткую кровавую рану на горле.

– Пчела…

Он рухнул на колени и, не в силах поверить своим глазам, закачался, обхватив руками голову.

– Космос… Витя… – словно задыхаясь, с мучительным присвистом, беспомощно бормотал он. – Как же так, братья, как же так… Да что же это, Господи…

Невыносимая боль разрывала его грудь, в глазах потемнело, весь мир будто опрокинулся и покатился в тартарары… И вдруг из этой боли, из беспросветной тьмы и отчаянья бушующей лавой хлынула неудержимая ярость.

– Кто?! – взревел он, изо всех сил впечатав судорожно сжатые кулаки в асфальт. – Кто?! Кто?!

К нему уже мчалась Ольга, бежали какие-то люди, выскочившие из офиса, а Белов все кричал, раз за разом все сильнее разбивая в кровь свои кулаки:

– Кто?! Кто?! Кто?!

XXXIX

Филу не спалось. Он лежал, открыв глаза, смотрел то на жену, то на роскошный букет роз, то косился в сторону телевизора. Тамара уже знала, что означает такое его поведение.

«Поговори со мной, – просил ее муж, – расскажи про выборы, про Сашкину победу… А откуда цветы?..»

За окошком уже забрезжил рассвет, спать хотелось неимоверно, но Тамара, послушная воле мужа, и не думала ложиться. Что ж поделаешь, если день такой суматошный – выборы… Она поправила в вазе свежие розы, присела на кровать к Филу и погладила его по волосам.

– Все так здорово, правда? И Сашка выиграл… А цветы эти ребята прислали… Знаешь, Валер, я сейчас задремала и сон увидела – будто мы идем с тобой по щиколотку в воде – теплой-теплой – и ведем за руки маленькую девочку. Нашу дочку…

Фил поводил глазами из стороны в сторону.

– А ты, наверное, мальчика хочешь?

Фил утвердительно опустил веки. Тамара улыбнулась и, наклонившись, нежно поцеловала его живые глаза.

В пустом коридоре послышались гулкие приближающиеся шаги. У дверей их палаты шаги стихли. Тамара встала, шагнула к порогу. Тут дверь открылась, и в палату вошел какой-то встрепанный Макс.

– Макс? – удивилась Тамара. – А что случи…

Мгновенный выпад – и резкий удар ножом в грудь оборвал ее недоуменный вопрос. Тихо охнув, Тома упала на пол. Макс перешагнул через нее, подошел к кровати Фила. Их взгляды встретились. Глаза – единственное, чем мог защититься Фил. И он боролся до конца.

Дверь, тихо скрипнув, отворилась еще раз. В палату вошел Каверин. Он мельком глянул на тело женщины у порога и подошел к Максу.

– Ну, что тянешь? – злобно прошипел он.

Макс, словно очнувшись, перевел на него мутный взгляд, кивнул и как сомнамбула шагнул вперед.

– Погоди, – вдруг остановил его Каверин. – Я сам…

Он зубами натянул на свою единственную руку перчатку, взял у Макса нож и подошел к изголовью кровати.

– Вот так, Валера, – Каверин оскалил зубы в жутковатой усмешке. – Правду люди говорят – хорошо смеется тот, кто смеется последним…

Он сорвал с лица Фила дыхательную маску и, перехватив нож поудобней, вонзил его в горло неподвижного и беспомощного Фила.

Из раны фонтаном ударила кровь, Каверин чуть отстранился и нанес еще пару ударов в грудь.

– Пошли, – повернулся он к замершему Максу. – Хотя нет, погоди…

Каверин опустил палец в рассеченное горло Фила и жирно вывел кровью над изголовьем кровати: жри, тварь…

Двор Беловского офиса был забит машинами. В огороженном цветастой лентой квадрате сновали озабоченные милиционеры и врачи. Кто-то осматривал трупы, кто-то искал вещдоки, кто-то заполнял бесконечные протоколы…

Среди этой суеты бесцельно бродил потерянный и окаменевший от горя Саша. Его повсюду – след в след – сопровождал мрачный Шмидт.

Закончив с осмотром тел, медэксперты оставили убитых в покое. К телам тут же подошли дюжие санитары. Бледный, как мел, Саша с застывшим лицом неотрывно смотрел, как укладывали на носилки безжизненные тела его друзей. Их накрыли простынями, санитары взялись за носилки, но Белов их остановил.

Он опустился перед Космосом, провел рукой по его мягким, густым волосам. Потом подошел к Пчеле, закрыл ему глаза и натянул на лицо край простыни. Санитары подняли носилки, понесли их к машине. Саша отвернулся – по его щекам катились слезы.

– К Филу людей… Предупреди… всех…

– Я все уже сделал, – кивнул Шмидт.

Саша невидящим взглядом смотрел куда-то в сторону.

– Майор подходил… – вздохнул Шмидт. – Надо показания дать.

– Нет, потом… – покачал головой Саша.

К нему подошла Ольга. Саша обнял ее, прижался к щеке холодными губами, прошептал:

– Сейчас поедем, Оленька… Сейчас поедем, ты садись пока в машину…

Он открыл жене дверцу «роллс-ройса», усадил ее и повернулся к Шмидту.

– Где Макс? – рассеянно спросил он.

– Я звонил уже, – угрюмо ответил Шмидт, – его мобильник не отвечает.

– Найди его, – Саша вытащил из кармана перчатку Макса, которую он подобрал возле Пчелы, и показал ее охраннику.

Шмидт все понял. Он опустил свою бритую голову:

– Хорошо, сделаем…

– Ага… – Саша кивнул и взялся за дверную ручку лимузина.

– Александр Николаевич! – из дверей офиса выскочил человек с мобильником в руке и бросился по двору к Белову.

– Александр Николаевич… – испуганно повторил он, протягивая ему трубку. – Беда!

– Да… – ответил Белов.

Несколько мгновений он молча слушал, потом его рука с телефоном безжизненно упала, пальцы разжались, и аппарат упал на асфальт.

Саша поднял искаженное невыносимой мукой лицо к грязно-серому предрассветному небу. В его глазах стояли слезы, губы то ли подрагивали, то ли шептали что-то…

– Валера?.. – прошептал Шмидт.

Саша кивнул и, закрыв лицо руками, зарыдал – горько и безутешно, как ребенок.