Последний защитник

Глава 2 Во французском стиле

Сегодня ночью Феррус спит вместе с собакой, которая охраняет кухонный двор в Кокпите. Это большой пятнистый пес с жесткой шерстью и в ошейнике с шипами. Его зовут Пустобрех, и эта кличка очень ему подходит. Феррус знает Пустобреха еще с тех пор, когда тот был щенком. Тогда он был такой крошечный, что умещался у Ферруса в ладонях.

Феррус и Пустобрех не ладят. Но воспринимают друг друга как данность – как дождь и солнце или наступление ночи. Они согревают друг друга в те ночи, когда Феррусу не разрешают спать в судомойне из-за того, что он провинился. Кухарка никогда не позволяет ему спать на кухне, даже в самые суровые ночи, поскольку от него воняет.

Когда Феррус просыпается, то чувствует, что продрог до костей. Еще темно. Он лежит, прижавшись к боку собаки, и еще плотнее закутывается в свой плащ. Он слышит, как кричат петухи на замерзших навозных кучах в Уайтхолле и Вестминстере. У него снова разболелся зуб, но он изо всех сил старается не думать о боли. Феррус голоден. Он почти всегда голоден. Иногда ему хочется съесть то, что дают Пустобреху, но он знает, что если это сделает, то пес перегрызет ему глотку.

Несмотря на боль, холод и голод, Феррусу нравится это время до рассвета, до того как проснется весь мир. Ему нравится эта пустота. Он смотрит, как растет светлое пятно в небе на востоке и слушает петухов. Он ждет, когда взойдет солнце и все опять начнется сначала.

Впервые я услышал о дуэли в тот день, когда она состоялась. И был одним из очень немногих, кто знал о ней заранее. В десятом часу утра мой начальник господин Уильямсон вызвал меня в свой кабинет в Скотленд-Ярде и приказал удостовериться, что дверь закрыта. Дверь там дубовая, добротная, а стены толстые. Но, несмотря на это, он велел мне подойти поближе и говорил вполголоса:

– Милорд Шрусбери вызвал герцога Бекингема на дуэль.

Ошарашенный подобной новостью, я воскликнул:

– А почему король их не остановит?! Он знает?

Уильямсон пристально посмотрел на меня, и я понял, что позволил себе лишнего.

– Король поступит так, как пожелает, Марвуд. А вы поступите, как пожелаю я.

– Да, сэр. Конечно, сэр.

– Они дерутся сегодня днем. Скорее всего, до крови. Милорд решил, что дуэль состоится во французском стиле, поэтому у него и у герцога будет по два секунданта.

«Трое против троих, – подумал я. – Джентльмены будут биться на шпагах во имя чести. Скорее уж это ожесточенное сражение, а не дуэль. В такой потасовке может случиться все, что угодно. Любой может быть убит». Но что особенно беспокоило меня, так это зачем Уильямсон выдал мне такой опасный секрет.

– А кто секунданты? – спросил я.

– У милорда – его кузены, сэр Джон Тэлбот и Бернард Говард, сын лорда Арундела. У герцога – сэр Роберт Холмс и некий человек по имени Дженкинс – я его не знаю. Он офицер конной гвардии. – Уильямсон выдержал паузу. – И бывший учитель фехтования.

В таком случае Бекингем тщательно выбирал секундантов. Я никогда не слышал о Дженкинсе, но его опыт говорил сам за себя. Холмс же был известен как беспощадный боец. В свое время ему довелось послужить и в армии, и на флоте. С другой стороны, и Тэлбот, и Говард имели репутацию искусных фехтовальщиков. Кроме того, Тэлбот, будучи членом парламента, на заседаниях часто атаковал Бекингема и его сторонников. Он был близким другом лорда Арлингтона, патрона господина Уильямсона.

– Но разве нельзя остановить дуэль, если уже известно так много подробностей? Может быть, король…

Уильямсон хмуро глянул на меня.

– Будь сие возможно, Марвуд, я не завел бы этот разговор, – отрезал он и продолжил более миролюбиво: – Естественно, причина дуэли вполне очевидна. Что удивляет, так это почему милорд так долго мирился с оскорблением.

Действительно, странно. Герцог Бекингем бравировал тем, что его последней любовницей была леди Шрусбери. Да и она сама, в общем-то, не скрывала, что изменяет супругу. Их связь длилась уже не один месяц, и весь Лондон знал об этом. Однако до поединка дошло лишь теперь. Я не сомневался, что дело тут не только в неверной жене и обманутом муже.

– Я хочу, Марвуд, чтобы вы присутствовали там, – объявил Уильямсон, откинувшись на спинку кресла. – На дуэли. Вы должны отправиться туда и стать моими глазами.

У меня по спине побежали мурашки. Дуэли были запрещены законом. Кроме того, когда аристократы затевают ссору, лучше держаться от них подальше. В особенности от этих двух: Бекингема и Шрусбери.

– Сэр, да они убьют меня, если…

– Согласен, Марвуд, не в наших интересах, чтобы вас обнаружили. – Он выдвинул ящик письменного стола, достал маленькую деревянную шкатулку и протянул ее мне. – Откройте.

Я сделал, как было велено. В шкатулке находился бинокль: увеличительное стекло в бронзовой оправе, которое легко могло уместиться в кармане.

– Держитесь на расстоянии. Как только дуэль закончится, как можно скорее возвращайтесь сюда. Вы представите мне полный отчет. Расскажете, кто убит, кто ранен. Я желаю знать все подробности: что именно произошло и кто там присутствовал. Не только участники поединка, а вообще.

Я предпринял последнюю попытку отвертеться от задания:

– Сэр, но разумно ли это? Герцог узнает меня, если увидит. И кое-кто из его окружения в курсе, что я служу в Уайтхолле.

– Кого из людей герцога вы знаете? – осведомился Уильямсон.

– Священника по имени Вил. По его виду и не догадаешься, что этот тип был духовным лицом. Он служил в Армии нового образца, сначала солдатом, потом капелланом. Во времена Республики получил приход в Йоркшире и ни в чем не нуждался, но позже был лишен доходной должности. Подозреваю, что Епископом его прозвали в насмешку, ибо сам он не жалует епископов. У него есть слуга, верзила по имени Роджер. Они вместе служили в армии. – Я прочистил горло. – Ни у одного, ни у другого нет причин мне симпатизировать. Как и у их господина.

Уильямсон кивнул:

– Фамилия слуги Даррел. По моим данным, Бекингем частенько использует этих двух проходимцев, чтобы тайком обстряпывать свои делишки. Чем больше я узнаю о них, тем лучше. Если оба будут там сегодня, это докажет, насколько герцог им доверяет. Но главное – сама дуэль и что произойдет с основными ее участниками. И еще раз подчеркиваю: я не хочу, чтобы наш интерес к этому делу стал известен. – Он кашлянул, отвернувшись к окну и глядя на волов, которые тащили доверху нагруженный воз с углем через второй двор Скотленд-Ярда. – Точнее, мой интерес.

– Где назначена дуэль, сэр? – спросил я.

От меня не укрылся намек Уильямсона на то, что он действует не только по своей инициативе.

– В Барн-Элмсе. – Он повернулся ко мне. – После обеда – в два часа, согласно моим сведениям. Мне сказали, что дуэлянты до последней минуты не принимали решения о времени и месте, чтобы их не выследили. Я даже точно не знаю, где этот Барн-Элмс находится. Советую взять лодку, чтобы быть на месте раньше их. Полагаю, они прибудут по реке.

И с этими словами Уильямсон отпустил меня. Однако, когда я уже был в дверях, он вновь окликнул меня и, нахмурившись, произнес:

– Соблюдайте осторожность, Марвуд! Я не хочу вас потерять.

После чего Уильямсон махнул мне рукой и склонился над бумагами. Видимо, я должен был истолковать его последнюю фразу как своего рода комплимент.

У меня было время, чтобы вернуться домой в Савой. Нынешняя зима выдалась не такой суровой, как в прошлом году, но все же было довольно прохладно. Отправив свою служанку Маргарет за фрикасе из телятины, я в ожидании кушанья поднялся в свою спальню и надел вторую рубашку и более толстый жилет.

Поев, я облачился в свой самый теплый зимний плащ и широкополую шляпу, которая, как я надеялся, скрывала бóльшую часть моего лица. Была уже почти половина двенадцатого. Я направился к пристани Савой. Вода стояла высоко, и несколько лодок сгрудились у причала в ожидании пассажиров. Тут мне повезло. Среди лодок была одна, двухвесельная, принадлежащая лодочнику по имени Вонсвелл. В прошлом году я часто пользовался его услугами, обычно когда мне требовалось попасть по реке в Уайтхолл или Вестминстер.

– Мне нужно в Барн-Элмс, – сказал я ему. – И там тебе придется меня подождать. Возможно, несколько часов.

– Никак собрались на пикник, господин? – Вонсвелла отличала довольно странная, сардоническая манера говорить, было непонятно, шутит он или глумится, догадаться по лицу тоже не представлялось возможным; от постоянного пребывания на открытом воздухе оно превратилось в красную маску, твердую, как старая кожа. – Закусить и выпить, а потом немного песни погорланить, так?

– Не строй из себя большего дурака, чем того, каким тебя создал Господь! – выпалил я.

– Могу то же самое сказать о других, сэр.

Я решил не обижаться. Лодочник был известен своей грубостью, однако при выполнении нынешнего задания я предпочел все-таки положиться на Вонсвелла, нежели связываться с незнакомым человеком. В молодости его забрали во флот, и какое-то время он служил там вместе с Сэмом Уизердином, мужем Маргарет. Они с Сэмом частенько проводили свободное время в пивной. Я спросил, сколько он с меня возьмет.

Вонсвелл сплюнул в воду:

– Семь шиллингов в один конец. Шиллинг за час ожидания.

Цена была грабительская.

– Послушай, но ведь сейчас прилив, а это здорово тебе поможет, – заметил я. – И прилив закончится не раньше, чем мы вернемся.

– До Барн-Элмса шесть, а то и семь миль. К тому же ветер усиливается.

– Шесть шиллингов в один конец.

– Семь. – Вонсвелл был не промах: он почувствовал, что я спешу, и не отступал. – Хорошо, сэр. Вот что я сделаю. Я доставлю вас туда. Но предупреждаю: как только начнется отлив, я смываюсь. И что бы ни случилось, я отчаливаю задолго до сумерек. То есть вы платите, когда мы прибудем в Барн-Элмс. Хотите – соглашайтесь, хотите – нет. Мне без разницы.

Я поторговался еще немного для видимости, но лодочник стоял на своем. В конце концов я согласился на его условия. Я верил, что он относительно, по-своему, честный человек и, будучи приятелем Сэма, не надует меня.

Мы отчалили вовремя. Ветер был на нашей стороне, как и прилив. Однако на воде и в открытой лодке оказалось чертовски холодно, и я жалел, что нет возможности укрыться циновкой. Небо было угрюмое, темно-серое, как немытая оловянная кружка. На обоих берегах реки виднелись участки земли, еще покрытые снегом.

В последний раз я был в Барн-Элмсе в разгар лета. Усадьба эта располагалась в северной излучине Темзы на стороне Суррея. Старинный особняк окружал громадный парк, ставший в теплую погоду излюбленным местом отдыха лондонцев. Зимой я там никогда не бывал, но догадывался, что, если удалиться от дома и фермы, можно найти безлюдное пространство. Участники поединка выбрали подходящее место.

Вонсвелл высадил меня на пристани, которой пользовались местные жители, а не отдыхающие из Лондона. Поблизости находилась пивная, где он пообещал ждать меня.

Время летело быстро – уже было начало второго. Если дуэлянты прибыли раньше меня, найти их в садах и лугах усадьбы будет сложно. Я решил не отходить далеко от реки.

Я побрел по тропинке, тянувшейся на север вдоль берега, в футе или двух от самой реки. За неимением лучшего плана я прошел с полмили по грязи и талому снегу. В этом месте тропинка почти подходила к воде. Я остановился у изгороди, чтобы сориентироваться и удостовериться, что за мной нет слежки. И тут вдруг увидел три лодки, приближающиеся к берегу и собирающиеся причалить в четверти мили выше по течению. В каждой сидело по четыре гребца и по два или три пассажира под тентом на корме: все мужчины, одетые в черное.

Я укрылся под сенью ясеня и достал бинокль. Пассажиры высадились на причале. Гребцы остались в лодках. Я повернул бронзовый цилиндр, чтобы навести резкость. Вся компания направлялась к купе деревьев, росших на вершине небольшой возвышенности, которую с трудом можно было назвать холмом. Я узнал сэра Джона Тэлбота, высокого, с красным лицом, и самого лорда Шрусбери, худого и сутулого мужчину, который едва поспевал за своим родственником. Третьим должен был быть Говард. Он что-то с жаром говорил его светлости, жестикулируя для пущей убедительности. Остальные выглядели как слуги.

Я собрался незаметно последовать за ними, когда на реке появилось еще одно судно, на большой скорости двигавшееся от противоположного берега. По размеру значительно превосходящее все остальные, богато расписанное, не менее чем с дюжиной гребцов и каютой, занавешенной кожаными шторами, оно составляло видимый контраст с тремя скромными лодками Шрусбери. На корме размещалась жаровня с горящими углями, и рядом, согревая руки, стояли трое джентльменов. Один был значительно выше прочих. Я догадался, кто это, еще не наведя бинокль на румяное лицо герцога Бекингема.

Среди остальных пассажиров были двое мужчин, которые стояли по другую сторону от каюты, рядом с гребцами. Их лиц под шляпами я не смог разглядеть. Оба крупные: один высокий и худой, а другой возмещал недостаток роста широтой груди и плеч. Я был почти уверен, что встречался с ними прошлой осенью, когда у меня возникли определенные трудности с Бекингемом. Это были его доверенные слуги – преподобный господин Вил и Роджер Даррел.

Пока компания герцога высаживалась на берег, я покинул убежище под ясенем и двинулся вдоль живой изгороди к роще. Я прятался за деревьями, тогда как Бекингем со своими спутниками шли от реки не скрываясь. Я слышал, как один из них громко рассмеялся, словно был на увеселительной прогулке.

К этому времени Шрусбери со своими людьми скрылся в роще. Когда Бекингем и его приспешники тоже исчезли из поля зрения, я осторожно тронулся за ними следом. Одно из преимуществ слежки за аристократами заключается в том, что они, как правило, так поглощены своими делами, настолько увлечены чувством собственного величия, что зачастую просто-напросто не замечают, что происходит вокруг. Дуэлянты или, скорее, их доверенные лица тщательно выбрали для поединка уединенное место, но, как только они прибыли сюда, им и в голову не пришло предпринять меры предосторожности, чтобы их не выследили.

Когда я добрался до рощи, дуэлянтов и их товарищей уже не было видно, но я слышал в отдалении их голоса. Через рощу шла тропинка, протоптанная на мягкой земле дюжиной ног. Я медленно продвигался между голыми деревьями – березами, молодыми ясенями и редкими дубами. На тропинке было чисто, но, судя по всему, роща здорово заросла и не знала топора.

Я ощутил тяжесть в животе, и мне вдруг не ко времени приспичило опорожнить кишечник. Я пошел еще медленнее. В отличие от джентльменов впереди, я не был создан героем. И отлично представлял, что могут сделать со мной дуэлянты и их сопровождающие, если вдруг обнаружат меня.

Голоса становились громче. Послышался низкий гортанный выкрик – команда. За ним последовал лязг стали, быстрый, яростный и невероятно резкий. Я продолжал продвигаться вперед. А потом тропинка свернула, и вдруг все они оказались прямо перед моим взором.

Роща была окружена низким кустарником, который когда-то служил живой изгородью. Тропинка проходила через широкий проход и вела в небольшое поле или загон, где раньше, вероятно, держали скот. А дальше – снова деревья и изгороди, за которыми вполне можно укрыться.

Шестеро мужчин со шпагами нападали друг на друга, быстро двигаясь, пыхтя, вскрикивая и топоча. Остальные разбились на два лагеря, расположившись по обе стороны от загона. Мне повезло, что все глаза были прикованы только к дуэли, иначе бы меня сразу заметили. Но ничего другого присутствующие сейчас просто-напросто не видели.

Вся эта картина пронеслась у меня перед глазами за долю секунды. Я отпрыгнул назад, пытаясь скрыться, и поскользнулся. Мало того, оступившись, я едва не ударился о толстое тисовое дерево, росшее у тропинки. Дерево поглотило меня, ибо оказалось полым: внутренности были съедены временем, и в результате остались лишь молодые побеги и кора, густо покрытая вечнозеленой листвой. Я медленно раздвинул две ветки тиса с той стороны, которая была ближе к полю. В этом месте дерево проросло сквозь изгородь, и из моего укрытия была хорошо видна дуэль.

Бойцы сбросили плащи и шляпы, сняли камзолы и засучили рукава рубашек. Бекингем снял также и золотистый завитой парик. Его бритый череп был розового цвета, ярче, чем лобстер в кастрюле. Герцог нависал над Шрусбери, который тяжело дышал и отступал под натиском противника. Остальные четверо сражались и рубились с самозабвением умалишенных. Все тут было не по науке: никакого тебе грациозного танца с выпадами, парированием и ответными ударами. Схватка была кровавой и грубой, как жестокая драка двух враждующих группировок подмастерьев в Мурфилдсе. В такой бойне вес, мышцы и длина руки важнее, чем умение или проворство.

Издав победный клич, Бекингем поразил грудную клетку Шрусбери, заодно проткнув ему правое плечо. Граф выронил оружие и рухнул на землю. Герцог выдернул свою шпагу из тела поверженного соперника.

Холмс и Тэлбот бились на равных, отвечая ударом на удар, поэтому Бекингем бросился вправо, придя на помощь Дженкинсу, которого сильно теснил Говард. Заметив опасность, Говард со злобным выражением лица отбил оружие герцога, лишив его равновесия и вынудив отшатнуться в сторону Дженкинса. Тот хотел было вернуться в бой, но Бекингем попытался перехватить вооруженную руку противника. Однако опоздал. Говард молниеносно и с неожиданной грациозностью перенес атаку на Дженкинса и вонзил клинок ему в левый бок. Молодой офицер вскрикнул и упал.

Дуэль закончилась так же внезапно, как и началась. Наблюдатели с криками ринулись вперед. Четверо уцелевших дуэлянтов замерли на месте, опустив свои клинки, с открытым ртом, тяжело дыша и раскрасневшись. Они выглядели растерянными и смущенными, как будто их внезапно застали за неким несусветно глупым занятием.

Какой-то мужчина, вероятно врач, опустился на колени подле Шрусбери и нащупывал его пульс. Кровь лилась на траву. Граф попытался встать, опираясь левой рукой о землю. Один из слуг уложил его обратно на землю, сорвал с себя плащ и укрыл хозяина.

Дженкинс лежал безмолвно и неподвижно. Господин Вил склонился над ним и на вопрос Бекингема лишь покачал головой:

– Мертв, ваша светлость. Бедный храбрый парень.

– Будь я проклят! – произнес герцог, утирая рукавом пот с лица.

Вил пробормотал в ответ что-то невразумительное: кажется, спросил, что теперь делать.

– Кобель и сука, – вдруг сказал Бекингем.

Или, во всяком случае, я так понял. Попробуй-ка разбери на таком расстоянии, о чем идет речь. Так что я вовсе не был уверен, что расслышал правильно. Может, Бекингем произнес вовсе не это, а что-нибудь созвучное, допустим: «Капель в лесу-то». Герцог продолжал говорить, но теперь уже так тихо, что я вообще ничего не слышал, а только видел, как двигались его губы и как он показывал на двоих мужчин, лежащих на земле в окровавленных рубашках.

Через пару минут обе компании вернутся к своим лодкам. Мне тоже пора было уходить. Я вернулся в рощу и как можно быстрее направился вниз к переулку, периодически переходя с шага на бег. Вода стояла по-прежнему высоко, и пока еще не стемнело. Если повезет, Вонсвелл ждет меня в пивной. Я бросил взгляд на реку, где у спуска были пришвартованы лодки.

К моему ужасу, один из гребцов Бекингема указывал в мою сторону. Не обращая внимания на шов в боку, я заставил себя идти быстрее, моля Бога, чтобы гребец принял меня за работника фермы.

Пивная у причала была битком набита мужчинами, которые зарабатывали на жизнь на реке. Когда я ввалился в наполненное дымом помещение с низким потолком, некоторые посетители повернули голову и неодобрительно посмотрели на меня. Вонсвелл выпивал, сидя за длинным общим столом у окна.

– Скорее, надо спешить! – крикнул я.

Он поднял голову:

– Надо ли, хозяин? – А затем обратился ко всей компании: – Надо ли мне спешить, ребята?

– Не надо, – ответил кто-то громко. – Ты такой же свободный человек, как и любой другой в Лондоне. Лучше выпей, приятель. Давайте все выпьем.

Его товарищи в знак согласия застучали кружками по столу.

Я наклонился к Вонсвеллу.

– Еще пять шиллингов сверху, если мы тронемся прямо сейчас, – сказал я дружелюбно. – Или я отправлюсь назад пешком, а ты лишишься платы за обратный путь, а также шиллинга в час за ожидание.

Вонсвелл принял предложение, хотя, чтобы сохранить лицо, допил свой эль без спешки. Я первым пошел к выходу, а лодочник, пошатываясь, побрел следом. В результате я потерял пять минут – слишком много. Роджер Даррел, слуга господина Вила, шел по переулку в направлении пивной. Несмотря на свою громоздкую фигуру, двигался этот тип с поразительной скоростью. Завидев меня, он остановился в тридцати ярдах, положив руку на рукоять старой кавалерийской шпаги:

– Ба, какие люди! Разрази меня гром, если это не Марвуд! – Он говорил гнусаво, будто у него был заложен нос. – Господин Вил наверняка заинтересуется. Похоже, лодочники, эти водоплавающие придурки, все же были правы. Вы пойдете со мной, сэр, не так ли?

Вонсвелл подошел ближе:

– Это кого ты назвал водоплавающими придурками?

– Придержи язык, недоумок.

– Это я-то недоумок? Да я дух из тебя вытрясу, жирное трепло.

Даррел глянул на приземистого худощавого мужчину и разразился хохотом:

– Ну просто вылитый бойцовский петушок!

Вонсвелл вытаращил глаза. А потом сплюнул, пожал плечами и трусливо удалился обратно в пивную, бросив меня на произвол судьбы.

Даррел медленно двигался ко мне. Я дал деру по тропинке, ведущей к реке, надеясь, впрочем не слишком, что сумею вскочить в лодку и таким образом спастись.

Двери пивной снова отворились, и появился Вонсвелл. В руках у него была дубина с железным наконечником. За ним вышли шесть или семь его дружков. У одного на плече был топор. Другой рубил воздух перед собой, размахивая резаком.

– Вот он! – махнув дубиной в сторону Даррела, крикнул Вонсвелл. – Паршивый пустомеля! Назвал нас водоплавающими придурками. Жирный сукин сын.

Лодочники наступали плотной грозной фалангой. Даррел обнажил шпагу и замер в нерешительности. Потом повернулся и быстро зашагал туда, откуда пришел.

Часы над Кордегардской лестницей пробили пять.

Выслушав подробный доклад Марвуда и отпустив его, господин Уильямсон, заместитель государственного секретаря, позволил себе взять минуту на размышления: следовало хорошенько обдумать все, что ему стало известно, и решить, как наилучшим образом представить это милорду Арлингтону. Затем Уильямсон встал из-за стола, надел плащ и двинулся через Скотленд-Ярд в Уайтхолл. Моросил дождь. Темное небо было затянуто тучами. Дворец таял в сумерках. Уильямсон направился в контору лорда Арлингтона, выходящую окнами на Собственный сад, и попросил чести удостоиться аудиенции у его светлости.

Секретарь вернулся почти мгновенно и проводил посетителя в кабинет. Занавеси были опущены, и горели свечи. Лорд Арлингтон ответил на приветствие Уильямсона величественным кивком головы. Целых четыре года он представлял английского короля в Испании и усвоил манеры испанского двора.

– Есть новости? – строго спросил Арлингтон.

– Да, милорд. У меня имеется свидетель, который видел все собственными глазами.

– Что именно там произошло?

– Дуэлянты встретились в Барн-Элмсе. Все вышло не так, как нам бы того хотелось. Бекингем ранил лорда Шрусбери.

– Смертельно?

– Этого мы пока не знаем. Лезвие вошло в правую часть его грудной клетки и вышло через плечо. Шрусбери упал на землю. Вытекло много крови. Очевидно, он был в сознании, но встать не смог.

– Весьма печально, – вздохнул Арлингтон. – Я должен тотчас доложить королю. – Однако он не тронулся с места, а смотрел на огонь, не проявляя видимых признаков спешки. – Я полагал, что Тэлбот и Говард сделают свое дело. Я очень на это надеялся. Они ненавидят Бекингема. Кто-нибудь еще пострадал? Или был убит?

– Дженкинс. Говард пронзил его. – Уильямсон поджал губы. – Он мертв.

Арлингтон обдумывал сказанное. Уильямсон ждал. Он привык к манере своего начальника делать долгие паузы и знал, что лучше их не прерывать. На носу у государственного секретаря всегда красовалась узкая полоска черного пластыря, что Уильямсон втайне находил просто смехотворным. Пластырь был нужен, дабы скрывать шрам от раны, полученной, когда Арлингтон сражался за короля в самом начале гражданской войны. Злые языки утверждали, что особой надобности в пластыре нет, просто таким способом милорд напоминает всем о былых заслугах, о свой верности короне, проявленной в последних войнах. Но в глаза ему этого, разумеется, не говорили.

– Да, большое несчастье. – Арлингтон нахмурился, а потом лицо его просветлело. – Но нет худа без добра: один участник дуэли мертв, а Шрусбери ранен, возможно смертельно. Четверым уцелевшим это так не пройдет. Им придется скрываться, не исключено, что даже покинуть страну.

– Зависит от того, как его величество все воспримет, – заметил Уильямсон.

– Это правда.

– Милорд, вы, как и я, прекрасно знаете, что в данное время король нуждается в услугах Бекингема. Без него он не может управлять парламентом.

– Но его величество также не может закрыть глаза на случившееся. Это же просто вопиющее нарушение закона. Произошло убийство как минимум одного человека, а Бекингем находился в центре событий, даже если сам и не нанес смертельный удар. Кстати, кто был вашим свидетелем? Нам могут понадобиться его показания.

– Мой клерк Марвуд.

Арлингтон посмотрел Уильямсону прямо в глаза:

– А-а-а, знакомая фамилия.

– К сожалению, должен сообщить, что Марвуда видел поблизости один из наймитов Бекингема. Опустившийся бывший солдат из конницы Кромвеля. Негодяй узнал его и попытался задержать. Марвуду удалось скрыться, однако теперь герцогу известно, что он там присутствовал.

– Это плохо. Вы ему доверяете? Марвуду, я имею в виду.

– Полагаю, милорд, он заслуживает доверия. В прошлом Марвуд неплохо нам послужил. Он человек осторожный и держится за свое место. Правда, его отец был «пятым монархистом»[3], но сам он далек от этой опасной чепухи. – Уильямсон в нерешительности замолчал, а потом продолжил: – Марвуд также пару раз выполнял поручения его величества, через господина Чиффинча, что мне, признаться, не слишком по душе, но король остался крайне доволен. В награду он даровал Марвуду должность секретаря Совета красного сукна.

Арлингтон разглядывал фреску на потолке. Она изображала пир богов. Прослеживалось явное сходство Юпитера с королем Карлом II.

– Полагаю, вы, вероятно, правы насчет Бекингема: в течение недели или двух будет много шума, а затем последует высочайшее помилование. По крайней мере, для него. Шестого февраля его величество открывает заседание парламента, и без герцога ему никак не обойтись. Если Бекингем собирается исполнить свое обещание и убедить палату общин выделить королю деньги, необходимые для флота, то другого выхода просто нет.

– Если только… – начал Уильямсон и замолчал.

Некоторое время Арлингтон барабанил пальцами по столу, как будто играл мелодию на клавикордах. Джига небось, подумал Уильямсон с неодобрением. Государственный секретарь, увы, не был тонким ценителем музыки. Сам Уильямсон откровенно насмехался над джигами, его вкусы были куда более утонченными. Ему нравились произведения современных французских и итальянских композиторов, в особенности католические хоралы, необычайно красивые и благозвучные.

– Да, точно, – наконец произнес его светлость. – Вы видите ситуацию так же, как и я.

Он улыбнулся. Уильямсон тоже не смог сдержать улыбки. Больше всего на свете заместитель лорда Арлингтона не доверял обаянию. За последние несколько лет его опасность с лихвой продемонстрировал сам король, который при желании мог бы с помощью обаяния выманить с небес ангелов, а потом передать их, закованных в цепи, дьяволу, если бы, конечно, дьявол согласился заплатить оговоренную цену и держал сделку в тайне.

– Придет время, и Бекингем непременно уронит себя в глазах короля, – продолжил Арлингтон. – Он подобен фейерверку: мгновенно загорается и горит ярко, но недолго. Если поручить ему какое-нибудь рутинное дело, то оно вскоре ему наскучит. Станет ясно, что герцог не в силах отвечать за свои слова. Он способен управлять палатой общин в интересах короля не больше, чем моя малолетняя дочь. Но у нас есть еще одно затруднение, не так ли?

Уильямсон промолчал. Арлингтон вечно видел повсюду затруднения, и на этот раз заместитель государственного секретаря понятия не имел, на что намекает его светлость.

Арлингтон понизил голос:

– Милорд Шрусбери жаловался, что ему почти два года наставляли рога. Ее светлость и герцог Бекингем не скрывались, буквально демонстрировали свою страсть всему свету, так что Шрусбери должен был знать обо всем с самого начала. И наверняка Бекингем пребывает в недоумении, почему обманутый муж решил бросить ему вызов именно сейчас. И вдобавок устроил дуэль во французском стиле: трое против троих, что неминуемо должно было привести к большой крови. Да плюс еще Тэлбот в качестве секунданта, один из самых ярых врагов герцога не только в парламенте, но и во всем Лондоне. И мой соратник к тому же.

– Вы полагаете, милорд, его величество может заподозрить, что…

– Что мы приложили к этому руку, – заключил Арлингтон. – Да, именно так. Хотя не то чтобы сама идея была плоха.

Они с Уильямсоном уговорили Тэлбота подогреть злобные чувства рогоносца и вызвать герцога на дуэль. Если бы эти двое сражались друг против друга, Шрусбери, будучи меньше ростом и старше по возрасту, явно уступал бы Бекингему. Но дуэль во французском стиле давала графу возможность повернуть ситуацию в свою пользу. Безусловно, с самого начала существовал риск, но если бы все сработало, то награда оказалась бы безмерной. Самый могущественный политический соперник Арлингтона был бы либо опозорен, либо убит, причем в результате цепочки трагических обстоятельств, не имеющих никакой видимой связи с ним самим.

– Я с самого начала сомневался, что план сработает, – протянул Арлингтон. – Тем не менее… – (Уильямсон стиснул зубы, Арлингтон сам все это придумал, вот пусть теперь и расхлебывает.) – Бекингем и так не слишком нас любил, а теперь и вовсе возненавидит. И если я хоть мало-мальски разбираюсь в людях, герцог захочет выставить нас дураками. – Его пальцы танцевали на столе; очередная дурацкая джига, кто бы сомневался. – Безусловно, он пожелает отомстить. Но вот как?