Последний знаменный

Глава 12 ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ

— Как хорошо дома, — вырвалось у Цыси. — И это несмотря на то, что все вокруг было перевернуто вверх дном, так как солдаты варваров дочиста разграбили Запретный город.

— Это дело рук японцев, — мрачно заметил Жунлу.

— Мы все отстроим заново, и будет лучше прежнего, — спокойно сказала Цыси. — Варвары вошли в нашу дверь и снова вышли вон. Разве мы не одержали великую победу?

— С настоящего момента ты официально уволен с моего флота, — объявила Цыси. — Однако это не означает, что я недовольна тобой, Баррингтон. У нас с тобой были счастливые времена, и я не забуду твою преданность в период «Ста дней». Но я теперь не могу быть уверенной, что ты опять не выступишь против моей воли в будущем.

— Я учту это, ваше величество.

— Тогда подойди и позволь прикоснуться к тебе в последний раз.

Роберт подошел и опустился перед императрицей на колени. Она вытянула руку и приложила пальцы к его щеке.

— Однажды я сказала твоему отцу: «Иди и процветай». Теперь желаю этого тебе, молодой Баррингтон.

— Итак, Баррингтон, — сказал сэр Клод Макдоналд. — Вас следует поздравить. Император доволен?

— Не имею понятия, — ответил Роберт. — Я не видел его величества. Однако ее величество надеется дать вам аудиенцию, как только обустроится.

— Она даст аудиенцию моему преемнику. Я отстранен, официально лишен полномочий, — объяснил Макдоналд. — Как я подозреваю, не все одобрили, как я вел все это дело. Добавлю, что в отношении моего решения привлечь вас к урегулированию данного конфликта ни малейшей критики не последовало.

— Тем не менее, как вы сказали, такой конец удовлетворил все заинтересованные стороны. За исключением, вероятно, мертвых. А теперь, сэр Клод...

— Вы хотите получить свою награду, — думая о чем-то своем, произнес Макдоналд. — Это, кстати, тоже не было одобрено моим начальством.

Роберт нахмурился:

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что сказал. Но все-таки я сдержал свое слово, Баррингтон. Мадемуазель Карреманс дожидается за этой дверью. — Сердце Роберта дрогнуло, когда он пересек комнату. — Полагаю, вы забираете ее в Шанхай? — спросил Макдоналд.

Роберт остановился.

— Именно таково мое намерение.

Макдоналд кивнул.

— Тогда я вас больше не увижу. — Он не протянул руки на прощание.

— Боюсь, мою семью все еще считают бандой ренегатов, отпетых пиратов и законченных плутов, — заметил Роберт. — Даже Цыси. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что тебя ждет?

Они сидели на корме сампана, увозящего их вниз по каналу, и Моника без устали восхищалась постоянно меняющимися пейзажами; раньше она видела только малую часть провинции Чжили, где работал ее отец. Голова девушки удобно покоилась на его плече.

— Никогда в своей жизни я не была так уверена в своем будущем, как сейчас.

Тогда что же говорить о нем? Ему исполнилось тридцать пять, он был в два раза старше ее. Неудивительно, что европейцы считают его чудовищем. И все-таки он самый счастливый человек в мире: выжил в такой переделке, вся его собственность осталась нетронутой, впереди ожидала совершенно новая жизнь. И теперь только от него зависело, будет ли Моника самой счастливой женщиной на свете. Но первым делом семья.

Сообщение о своем приезде он направил заранее, и на пристани их встречал Адриан.

— Слава Богу, ты вернулся, — приветствовал младший брат. — Мы уже сочли тебя пропавшим.

Роберт представил брату Монику.

Его не покидало предчувствие, будто что-то неладно.

— Отец?

Адриан кивнул:

— Он так и не оправился от удара, когда узнал о случившемся с Хелен. К тому же до этого его подкосила смерть матери: В конце они несколько отдалились друг от друга, как мне кажется, но она олицетворяла преемственность. Известие о твоей смерти стало последней каплей. Теперь нас осталось всего трое. — Он пожал плечами. — Еще тетушка Джо, но она почти не разговаривает.

— Я принесла вам несчастье, — промолвила Моника.

— Наоборот, ты единственное счастливое исключение во всем этом потоке несчастий. — Роберт посмотрел на людей, стоящих за спиной брата: — Чжоу!

— Хозяин! — Верный слуга обнял его.

Хоть эта встреча была утешением. Чжоу тепло поприветствовал Монику и выслушал с округлившимися глазами рассказ о смерти Чжан Цзиня.

— Где Мартин? — поинтересовался Роберт.

— Он с Викторией, — объяснил Адриан. — Как и должно быть.

— Да, — согласился Роберт и пожал брату руку. — Я тебе очень обязан за то, что ты отстоял нашу крепость в мое отсутствие.

— Я же твой брат, — напомнил Адриан.

Адриан вернулся домой и со злостью швырнул свою шляпу в угол, едва переступив порог. Его девушки и Цян Лу подобострастно склонились перед ним.

— Он вернулся, — прорычал Адриан. — Вернулся, когда должен был быть мертв. Да еще с женщиной, на которой собирается жениться.

Девушки задрожали и начали плакать, когда он достал свою трость.

Роберт привел Монику на половину своей сестры.

— Я не пришла тебя встречать, — оправдывалась она, — потому что вообще редко выхожу из дома. Но я рада вновь видеть тебя живым и здоровым. Ты собираешься остаться?

Он кивнул. А у нее вырвался вздох облегчения, и она обняла Монику:

— Добро пожаловать. Мне нужна сестра.

В свои двадцать шесть лет Виктория, возможно, выглядела более красивой, чем когда-либо раньше, но по ее лицу было заметно, что она несчастна. Как показалось Роберту, она и Адриан не ладили между собой в трудное для семьи время. И тем не менее она по-прежнему ждала. Ждала уже семь лет.

Проводив Монику устраиваться на новом месте, он возвратился к сестре, посекретничать наедине.

— Ты по-прежнему преисполнена решимости гробить свою жизнь.

— Я по-прежнему намерена прожить ее с пользой, ты, похоже, это имеешь в виду, — возразила она. — А ты сам все так же преисполнен решимости поддерживать Цинов?

Он вздохнул:

— Боюсь, что, как и другие варвары, не могу думать об альтернативе. Разумеется, передать Китай кучке революционных мечтателей было бы катастрофой.

— Ты ничего не знаешь об этом.

— А ты знаешь. Может, получила какие-либо известия из своего туна в последнее время?

— Не думаю, что шанхайский тун до сих пор существует. Мне кажется, он был уничтожен, когда я находилась в Порт-Артуре. Ты видел тетушку Джо?

— Да. Мне ее очень жаль.

— Она хоть жива, — произнесла Виктория, и Роберт увидел, что ее глаза наполнились слезами.

Он вернулся к прежней теме разговора:

— Но ты думаешь, что твой друг Тан все еще жив?

— Тан мой муж, Роберт, — поправила она его. — Да. Я знаю, он жив.

— Ты получила от него известие?

— Нет, не получала. Но если бы он был мертв, я бы знала.

Похоже, спорить с ней бесполезно. Роберту стало казаться, что единственным разумным членом его семьи, кроме него самого, оставался Адриан, долгое время высмеиваемый как неудачник. И, конечно же, Моника. Они поженились весной, к тому времени она была уже беременной. Своего сына Баррингтоны назвали Джеймсом в честь его деда.

Роберт был по-прежнему доволен финансовым положением торгового дома. Он знал, что империя в целом живет под бременем огромной контрибуции, наложенной варварами, но это мало касалось его бизнеса. Дом платил таможенные пошлины и другие налоги, как это и было всегда; что происходило с деньгами после того, как они покидали его контору, его не касалось. Его радовало, что варвары или во всяком случае некоторые из них начали вырабатывать более цивилизованный взгляд на перспективы развития Китая. Так, американцы объявили, что они направляют свою долю контрибуции на основание университета в Китае.

Что касается династии, то и она, похоже, вступила в цивилизованный старческий период. «Боксеры» были последней попыткой Цыси утвердиться и изгнать варваров. Роберт знал, что больше никогда не будет близок с ней. По слухам из Пекина, Старый Будда неимоверно располнела. Она могла, как всегда, быть одержима каким-нибудь новым заговором, порожденным ее хитроумием, но он почему-то сомневался в этом, чувствовал: Китай входит в новую эру, и надеялся, что вступит страна в XX век в новом качестве.

Времена перемен ознаменовались смертью Ли Хунчжана вскоре после окончания восстания, затем в 1903 году от астмы скончался Жунлу. Ли был очень стар и изнурен упорным трудом на благо династии, однако Роберт подозревал, что Цыси вздохнула с облегчением по поводу его кончины, так как они редко приходили к единому мнению, обдумывая пути выхода из различных кризисов, случавшихся при ее правлении, хотя в конце концов она всегда отдавала должное его мудрости.

Без сомнения, она гораздо глубже переживала смерть ее старого друга и любовника, человека, спасшего ей жизнь в 1862 году, когда дядья императора Сяньфэна вознамерились ее убить. Но Жунлу также с годами старился, хотя и был ровесником императрицы. Она же казалась вечной, но ей некем было заменить своих старых паладинов. Судя по всему, ее новый главный министр, принц Цин — принцу Дуаню пришлось покончить жизнь самоубийством по требованию варваров, — хотя и был членом императорского двора, но не отличался ни решительностью, ни талантом.

Роберт в глубине души ожидал вызова в Пекин, особенно когда Роберт Харт ушел в отставку. Но вызова не последовало, Цыси не могла заставить себя простить его — или, возможно, опасалась его влияния. И он был доволен, что его оставили в покое, дали жить своей жизнью по собственному выбору и находил большое удовольствие и радость от своего положения. Он обожал свою юную жену, которая с годами стала зрелой красивой женщиной и образцовой матерью, хотя больше не могла зачать.

Она время от времени переписывалась с родственниками в Бельгии и заверяла, что здорова и счастлива; те, похоже, смирились со всем происшедшим и были спокойны за ее судьбу.

Он все больше доверял Адриану и не обращал внимания на слухи о том, что творится за закрытыми ставнями дома его брата. И если бы ему еще удалось убедить Викторию выбрать мужа и начать правильную жизнь, не осталось бы никаких проблем. Между тем на его глазах Мартин вырос в симпатичного подростка, который был в восторге от своего маленького кузена Джеймса. Однако Роберту не чуждо было ничто человеческое, и он иногда вспоминал рассказы, которые слышал о предыдущем полукровке Баррингтоне, командовавшем тайпинскими армиями в войне против собственной семьи, и мысли его возвращались к отцу Мартина. Но этот персонаж не давал о себе знать, а Мартин никогда не беспокоил окружающих мятежностью натуры, он рос послушным ребенком.

Мать же его не расставалась с надеждой воссоединиться со своим любовником.

В начале 1907 года в возрасте семидесяти пяти лет умерла Джоанна — последний свидетель бурных событий середины XIX века. Но для Виктории она значила гораздо больше, нежели свидетель той истории. Джоанна была не только первым человеком, с кем она поделилась своей тайной, но они также и разделили тот незабываемый ужас резни в Порт-Артуре. С той поры рассудок Джоанны угас, пораженный утратой любимого ею Артура, и ее сознание озарялось только в присутствии племянницы.

Смерть Джоанны заставила Викторию задуматься. Она поняла, что Роберт прав и ей следует подумать о своем будущем. Она уже тринадцать лет ждала, что Тан вернется в ее жизнь или хотя бы пришлет весточку, а также ловила известия о Сунь Ятсене. Она слышала о нем время от времени, но всегда — о его деятельности за пределами Китая. Теперь ей было уже тридцать три. Молодость осталась позади. Так же, как и ее юношеское приключение. Оно было столь романтическим, смелым, революционным... и таким скоротечным! Мартину скоро исполнится тринадцать. Он никогда не задавал вопросов о своей доли наследства. Ему этого и не требовалось. Он был сыном и наследником Роберта Баррингтона... как он считал. Мальчик помнил свою «мать» и горевал о ее смерти, правда, никаких вопросов об этом не задавал, но чувствовалось, собирался при случае.

Что же до его «тети»... Виктория не сомневалась, что он любит ее, поскольку они были очень близки в последние годы. Как горячо она желала большего! Сколько раз она была близка к тому, чтобы открыть ему правду, и всегда ей хватало разума и выдержки не сделать этого. Но будущее сына беспокоило ее. Роберт до сих пор ни словом не обмолвился о том, что у него на уме, к обоим мальчикам отношение было совершенно одинаковое, даже со стороны Моники. Виктория понятия не имела, знает ли Моника правду, хотя, судя по тому, как Роберт обожал свою жену, как откровенен с ней был, подозревала, что та обо всем осведомлена. Но в любом случае Моника и Роберт имели сына, родного сына и к тому же чистокровного европейца, а не приемыша от отца революционера. Вероятно, у них не возникало ни малейшего сомнения по поводу того, кто истинный наследник Баррингтонов.

Виктория и в мыслях не держала желания выступать против своего брата или посягать на права маленького Джеймса. После смерти отца она выжила только благодаря сообщению, полученному сразу после его похорон, к ужасу Адриана, что Роберт все-таки жив и возвращается домой. Все, чего она хотела, — это полноценной и обеспеченной жизни для Мартина.

Именно это она собиралась обсудить с Робертом в ближайшее время, но Виктория знала, что в этом случае ей также придется обсуждать с ним и свое собственное будущее. Итак... посмотрим правде в глаза. Прав ли брат, что ее жизнь потрачена впустую?! Действительно ли слишком поздно все начинать сначала? Скандал теперь уже в далеком прошлом... но она не могла быть уверена, не начнется ли все сначала, если ей удастся встретить подходящего в мужья человека.

Предположим, такой мужчина существует. Ее до сих пор провожают взглядами на улице, но поклонники уже больше не заходят в их дом. Мисс Виктория слыла эксцентричной особой, без сомнения, о ее порочности и беспутной личной жизни ходило столько же слухов, сколько об Адриане или о Роберте в последние годы: нескончаемые разговоры шли о том, как хозяин дома использовал «боксерское» восстание, чтобы похитить для себя невесту-бельгийку — еще школьницу.

Однако принять решение было необходимо, вот только бы она смогла. Между тем она жила своей привычной жизнью, занималась делами дома своего брата — Моника не пыталась претендовать на ее привилегии: витала в своих мечтах. Так продолжалось до того самого утра, когда она пошла на шанхайский рынок, как всегда одна, так как считала, что не нуждается в сопровождении слуги после вступления в тун, и в мясных рядах увидела Цин Саня.

Виктории показалось, будто сердце у нее дрогнуло; на какое-то время она утратила способность соображать. Цин Сань подождал, пока не убедился, что она его увидела и узнала, затем повернулся и двинулся в толпу. Он знал: она последует за ним. Виктория заплатила за покупки, трясущимися пальцами отсчитывая деньги, и пошла, стараясь вести себя естественно, улыбаясь и кивая знакомым, к той навсегда запомнившейся улице.

На улице никого не было, кроме собак и мальчишек, которые уставились на женщину варваров с неприкрытым удивлением; ни один из них еще не родился, когда она проходила здесь в предыдущий раз. Она прошла мимо них и свернула за угол. В нескольких метрах ее ждал Цин Сань.

— Я думала, ты мертв, — сказала Виктория.

Он оскалился:

— Я служу туну. Так же, как и вы, мисс Виктория. Здесь кое-кто хочет поговорить с вами.

Он открыл дверь и вошел в дом.

С сильно бьющимся сердцем Виктория последовала за ним. Дом туна так и остался разгромленным, каким оставили его знаменные наместника после своего рейда: дверь болталась на петлях, за закрытыми ставнями окна были разбиты. Она закрыла зонтик и стала напряженно всматриваться в темноту. Кругом паутина и пыль, где-то неподалеку слышалась возня крыс. Толкнув в сторону сломанную дверь, она прошла внутрь, на миг остановилась, давая глазам привыкнуть к темноте. Цин Саня видно не было, но на верхней площадке лестницы стоял Тан Личунь.

Тринадцати лет, прошедших с того момента, когда она впервые увидела его вот так, как сейчас, точно и не бывало. Единственно, сегодня он был в китайской одежде; в остальном внешне он остался прежним.

— Ты совсем не изменилась, Виктория, — сказал Тан. — Такая же безрассудно храбрая, какой была всегда.

— Разве ты не хотел, чтобы я пришла к тебе?

— Конечно. И ты опять оказалась достаточно глупой, чтобы сделать это.

— Разве я не член твоего туна? — Она пересекла комнату, ее шаги эхом отдались от деревянных досок. Крыса пробежала перед ней, но Виктория не боялась крыс. Она взглянула на верхнюю площадку лестницы — он между тем развернулся и вошел в спальню, — и лишь секунду поколебавшись, стала подниматься по ступенькам. Она не ожидала, что их встреча произойдет именно так. Но именно об этом всегда мечтала. Ступени прогнили, и ей пришлось подниматься очень осторожно, но она благополучно взошла наверх и толкнула дверь. Тан сидел на кровати с застеленным новым матрацем, одеялом и подушкой. Судя по всему, он уже некоторое время пользовался постелью.

— Почему ты не вышла замуж? — спросил он.

— Я замужем. За тобой. — Она захлопнула дверь.

— Очень глупо с твоей стороны, Виктория.

— Это мне уже говорили. — Она села рядом с ним. — Но я так хочу. А ты хорошо выглядишь.

— И ты... — Наконец он дотронулся до нее, сняв с нее шляпу и освободив шпильки, удерживающие ее волосы, позволив им темной массой рассыпаться по плечам. — Ты красивее, чем раньше.

Она повернулась — в его объятия.

— У нас есть сын, — сообщила она ему, когда они уже лежали обнаженными. Она как будто вновь чувствовала себя девственницей, но ощущения были не менее восторженные. Виктория думала о том, сколькими женщинами обладал он за эти тринадцать лет. Но он вернулся к ней наконец. Однако опять ненадолго.

— Я знаю.

— Так, значит, на протяжении этих лет ты все знал обо мне и не приходил?

— Это было бы опасно после разгрома туна.

— Я бы никогда не выдала тебя.

— Я не мог быть уверен в этом.

— Поэтому ты поручил Цин Саню следить за мной.

— Вовсе нет. Когда ты уехала из Шанхая в Порт- Артур, Цин Сань почувствовал опасность. Я думаю, до этого он рассчитывал, что ты в случае чего будешь защищать его как товарища по туну. Но ты уехала. И он бежал ко мне, кстати, оказался очень верным слугой.

— Значит, ты был в Китае все эти годы и ни разу не попытался увидеться со мной?

— Меня не было в Китае все эти годы, — терпеливо объяснял Тан. — Большая часть нашей работы делается за пределами страны.

Виктория поняла, что напрасно тратит время на бессмысленные упреки.

— Но все-таки ты пришел повидаться со мной. Хочешь увидеть нашего сына?

Тан сел:

— Ты рассказала ему обо мне?

— Нет. Но мне очень хотелось бы. Ты позволишь?

— Он еще слишком маленький, чтобы понять. Может быть, после.

Виктория помрачнела:

— После чего?

— После победы доктора Суня.

Она тоже села, плечом к плечу с ним.

— Скоро?

— Как только вдовствующая императрица умрет. Теперь уже скоро. Ей семьдесят два года, и мы слышали, что здоровье ее день ото дня хуже.

— Тогда почему вы должны ждать ее смерти? Вы так боитесь эту старую женщину?

Тан не обиделся:

— Когда она умрет, возникнет неразбериха.

— Разве император Гуансюй не возобновит свое правление?

— Он будет обязан сделать это, — согласился Тан. — Но император не правил страной около десяти лет, все это время он был в основном узником. Как я уже сказал, возникнет неразбериха. Доктор Сунь считает, что тогда может наступить подходящее для нас время. Мы должны быть готовы, и нам понадобится твоя помощь.

Она повернула голову:

— Так это единственная причина, по которой ты пришел ко мне?

Он обнял ее за грудь и притянул на кровать:

— А ты не думаешь, что я бы пришел к тебе раньше, если б мог?

Она вздохнула. Он был с ней, и только это имело значение.

— Какую помощь я могу тебе оказать? У тебя новый тун?

— Здесь на побережье слишком опасно. Мы намерены создать наш штаб бассейна Янцзы в Ханькоу. Ты была когда-нибудь там? Дом Баррингтонов имеет там склады.

— Да, была, правда, много лет назад. Ты хочешь, Чтобы я отправилась туда снова? А ты будешь там?

— Когда придет время.

— И когда оно придет?

— Как только мы будем готовы. А для этого нам нужны оружие и боеприпасы. Современные винтовки. Пулеметы. Мы хотим, чтобы ты их приобрела для нас. Вряд ли ты сможешь достать пушки. Их мы захватим сами. В Ханькоу есть арсенал. Если мы овладеем им, у нас будут неограниченные запасы оружия. Но прежде нам нужны винтовки и пулеметы, чтобы взять арсенал.

Виктория оторвалась от его груди, взглянула в лицо:

— Как же я куплю винтовки и пулеметы?

— Дом Баррингтонов ввозит многие товары. Почему бы ему не импортировать оружие и боеприпасы?

— У меня нет такой возможности. Разве что я стану хозяйкой Дома.

— Ты попросишь своего брата.

— Просить его бесполезно. Роберт больший приверженец Цинов, чем был даже мой отец.

Глаза Тана утратили свой блеск.

— Надо так понимать, ты отказываешься помочь нам?

— Ради Бога, Тан, неужели я отказалась бы, если могла? Да мне стоит только упомянуть об этом, даже произнести твое имя при Роберте, как нас всех постигнет катастрофа. В том числе и доктора Суня.

Его руки безжизненно упали.

— Жаль. — Он мягко отстранил ее от себя, поднялся и начал одеваться. — Я должен идти, пока твой брат не обнаружил, что я здесь.

Она смотрела на него, полная разочарования. Он вернулся, но не любить ее, а добиться помощи. Теперь же, когда она не может ему помочь, он собирается уйти, и она никогда не увидит его вновь. А не будет ли это счастливым избавлением? Он не любит ее. Он видит в ней только средство достижения своих целей. Но она — Виктория Баррингтон. Могла ли она позволить обращаться с собой, как с мусором, человеку, которого ее брат даже не впустил бы через парадный вход?

Но этого человека она когда-то любила, а возможно, будет любить всегда. Он отец ее ребенка, и это главное. Тан уже оделся.

— Не выходи из дома пятнадцать минут. — Даже покидая ее, он продолжал командовать.

Она глубоко вздохнула. Помочь ему означало принести почти невероятную жертву. Но разве тринадцать лет жизни не были такой жертвой? А помочь ему, значит, быть рядом с ним, если она правильно поняла. Он был уже у двери.

— Подожди, — сказала она. — Я достану тебе твои оружие и патроны.

Он обернулся:

— Ты же только сейчас сказала, что не можешь.

— У меня два брата.

— И младший поможет тебе? Мы слышали много плохого об этом твоем братце.

— Он мне поможет, — пообещала Виктория.

Тан вернулся к ней:

— Тогда слушай. Оружие и патроны необходимо доставить в Ханькоу. От тебя требуется направить туда надежного человека, который проследил бы за их прибытием и хранением, пока мы не заберем. Как только оружие будет там, сообщи мне.

— Ты будешь в Ханькоу?

— Я буду неподалеку.

Виктория облизнула губы:

— Я помогу тебе при одном условии, Тан.

— Ты будешь мне ставить условия?

— Если ты хочешь получить оружие, то да.

Несколько секунд он смотрел на нее. Затем спросил:

— Какое твое условие?

— Я доставлю оружие в Ханькоу лично. Сама прослежу, чтобы вы могли им воспользоваться. Но я тоже останусь в Ханькоу. Я хочу быть с тобой. Что бы ни случилось, после того как оружие будет у вас в руках, я хочу быть с тобой.

Он нахмурился:

— Виктория, когда мы получим оружие, то сразу начнем войну с Цинами. Многие будут убиты. Возможно, погибну и я.

— Именно поэтому я и хочу быть с тобой.

— Но и тебя могут убить.

— Мне это не страшно.

— Нам придется скрываться в горах, предстоит жизнь, полная тягот.

— И этого я не боюсь.

Он взглянул на ее прекрасное бело-розовое тело, безупречные ухоженные руки. И осознал, возможно впервые, силу ее желания.

— Ты никогда больше не увидишь свою семью.

— Я ничуть не сомневаюсь, что увижу мою семью, — возразила она. — Когда мы победим и Цины будут свергнуты, а мы войдем в Пекин и Шанхай.

— Но если мы не свергнем Цинов, то тебя, не исключено, ожидает публичная казнь. Даже брат не сможет спасти твою жизнь. Если тебя обвинят как агента гоминьдана.

— Ты не веришь, что мы победим, Тан?

— Конечно, верю. Но следует быть готовым к любому исходу.

— Ты и так готов. А теперь прими мои условия, и я добуду тебе оружие.

У Пин низко поклонилась своему хозяину.

— Мисс Виктория здесь, — сообщила она.

Адриан нахмурился, прошел мимо своей служанки и встал в дверном проеме гостиной. Виктория сидела на диване у окна, повернувшись к нему спиной. «Никогда, — подумал он, — она не выглядела такой красивой». Волосы уложены в непривычном для нее стиле помпадур, одета по последней западной моде: платье плотно облегает талию, подчеркивая линию бюста и бедер, юбка приподнята до колен, открывая ботинки и чулки. Он так страстно ее захотел, что ему стало дурно. Однако в голосе не прозвучало и тени обуревавших его чувств.

— Какая честь, — отметил он.

— Мне нужна твоя помощь. — Ее тон был резким, деловым. И по-другому в ее положении было нельзя.

Адриан сел напротив нее, беззаботно закинув ногу на ногу.

— Тебе нужна моя помощь, — эхом отозвался он и заметил, как сильно, несмотря на все старания казаться спокойной, она взволнована, даже сплетя пальцы рук, она не могла унять их дрожь, и видно было, что пот на лице выступил не столько от жары, сколько от напряжения.

— Разве это тебя не радует?

— Конечно, радует или обрадует. Скажи, что я могу для тебя сделать?

— Все мною сказанное должно остаться между нами. — Она встала и захлопнула дверь. — Мне приходится вверять тебе всю мою судьбу да и саму жизнь.

Адриан сел рядом с ней на диван. Разомкнув ее руки, он мягко взял одну в свои ладони. Не выпуская ее, он приложил тыльную сторону своей руки к корсажу ее платья.

— Как она поднимается, когда ты дышишь. Обещаю тебе, дорогая сестра, что я, как никто другой, позабочусь о твоей жизни.

Дворецкий начал заикаться от волнения.

— Маршал здесь, хозяин, — с трудом произнес он, — маршал.

Роберт поднял глаза от газеты, а Моника — от шитья. Было воскресное утро, и она недавно вернулась из церкви; Роберт на проповедь не ходил. Он тут же встал, чтобы поздороваться с невысоким плотным мужчиной, который ожидал в холле имения Баррингтонов, — одетый в гражданское платье, он выглядел как преуспевающий торговец.

Роберт не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел Юань Шикая не в военной форме. После казни Чжан Цзиня у него не осталось своего человека в Запретном городе, тем не менее из донесений различных своих агентов Роберт был прекрасно осведомлен, сколь знаменитый солдат преуспел с тех пор, как отказался ввязываться в авантюру с «боксерами». Маршал Юань по-прежнему служил наместником в провинции Шаньдун, где создал свою вотчину с армией, по слухам не имевшей равных в Китае, обученной на японский манер и экипированной по западному образцу. Цыси, по-видимому, принимала все это как должное, поскольку считала, что Юань находится на переднем крае обороны против японцев. Он был ее последним знаменным.

Но увидеть его здесь, в Шанхае... Разумеется, что когда один наместник вторгается в пределы другого, то это делается вот так, частным порядком. И Роберт не мог забыть последний такой частный визит Юань Шикая к нему.

— Юань! — Хозяин дома протянул обе руки и почувствовал крепкое ответное рукопожатие, во время которого маршал испытующе смотрел ему в глаза, такая у него была привычка.

— Баррингтон! Мне случилось путешествовать к своим родственникам, и я не смог упустить возможности навестить моего товарища по оружию.

— В таком случае добро пожаловать, — пригласил Роберт, прекрасно понимая, что маршал лжет. — Ты еще не знаком с моей женой.

В свои двадцать три года Моника блистала потрясающей красотой, но еще сильнее она очаровала маршала своей прической в стиле помпадур и легким смущением, с которым она приветствовала гостя.

— Я так много о вас слышал, — сказал Юань, — о том, как Баррингтон вырвал вас из рук «боксеров». До чего романтично.

Моника взглянула на мужа, она до сих пор смущалась при упоминании этого эпизода.

— Он спас мне жизнь.

— А теперь вы его осчастливили. Так и должно быть.

— Не хотите ли чаю, ваше превосходительство?

— Было бы чудесно. — Юань вышел на веранду и взглянул в сад, на величаво текущие воды реки и мягко шелестящие ивы возле берега.

— Оставь нас, — беззвучно, одними губами сказал Роберт Монике.

— В таком случае я пойду и распоряжусь его приготовить, — поняла Моника и вышла из комнаты, шелестя шелком.

Юань продолжал любоваться садом.

— Ты по-настоящему счастлив, Баррингтон. Все это... Можно мне полюбоваться твоими цветами поближе?

— С удовольствием составлю тебе компанию. — Роберт спустился с маршалом в сад. Ему оставалось только набраться терпения, пока Юань решит высказать то, что у него на уме.

— Дом Баррингтонов, — задумчиво проговорил Юань, шагая по дорожке, — более ста лет процветания.

— За это время мы испытали и взлеты и падения, — напомнил Роберт.

— Такова жизнь. Но я не сомневаюсь, что ты рассчитываешь еще на сто лет процветания для своих потомков.

— В той степени, насколько человек осмеливается загадывать также далеко.

Юань увидел скамейку на одной из боковых дорожек и сел на нее, обмахиваясь шляпой.

— Ты до сих пор часто видишься с Цыси?

Роберт сел рядом:

— Я не видел Цыси почти семь лет. Меня не было среди ее сторонников во время выступления «боксеров», и она этого не простила.

Юань коротко улыбнулся:

— Сомневаюсь, что и она простила меня за то, что я сказался больным. Как бы там ни было, поскольку мы оба в свое время служили ей, — он не заметил двусмысленности в своих словах, — то должны быть готовы простить ее. Нет слов, мы оба станем оплакивать ее кончину.

— Так уж ли она близка?

— Цыси старая женщина, и смерть, видимо, не за горами. Ты еще не задумывался, что произойдет, когда ее не станет, Баррингтон?

— Насколько я понимаю, император Гуансюй возобновит свое правление.

— Ты говоришь не подумав. Можно ли надеяться, что Гуансюй забыл, что именно ты, я и Жунлу свергли его в 1892 году? Жунлу мертв. Но мы-то с тобой живы. И лично меня такое состояние устраивает. Ты следишь за тем, что творится в стране, а также в Пекине?

— Насколько мне это удается.

— Ты когда-нибудь слышал о гоминьдане? О революционном сообществе, ставящем своей целью свержение маньчжуров, основанное человеком по имени Сунь Ятсен.

— Я слышал о Сунь Ятсене, — ответил Роберт с беспокойством в голосе, — но довольно давно.

— Могу тебе сообщить, что за последнее время он несколько раз приезжал в Китай, и заметь, не был арестован. А все потому, что у него разветвленная сеть тунов, объединяющих преданных ему людей, готовых рисковать ради него и его республиканских концепций. Сунь Ятсену также известно о возврасте вдовствующей императрицы. Я уверен, он с нетерпением ждет ее смерти, чтобы осуществить революцию. Таким образом, мы можем стать свидетелями того, какие многочисленные проблемы как вверху, так и внизу повлечет за собой смерть Цыси. Такое уже не раз бывало прежде.

— И у тебя есть решение этих проблем?

— Конечно. Разве мы не сотрудничали раньше, и к тому же успешно? Теперь, как никогда, важно действовать сообща. Китай стоит на пороге периода большой смуты. Единственная возможность спокойно пережить смутные времена — это быть сильным. У меня есть сила. Но военным необходимо платить, независимо от того, что происходит с экономикой. У тебя есть финансовая мощь, чтобы поддержать меня. Даю тебе слово, ты все свое вернешь до таэля.

— И что же конкретно я должен помочь тебе сделать?

— Преодолеть хаос и создать сильный Китай.

— Сместить Цинов, ты хочешь сказать. Извини, Юань, династия и мне противна по многим причинам, но я поклялся служить ей.

Юань мягко улыбнулся:

— Я ни слова не сказал о свержении Цинов, Баррингтон. А что действительно было мной сказано — так это то, что мы после смерти Цыси не должны позволить императору Гуансюю править страной, иначе он потребует наши головы. Ведь есть другие принцы, достаточно молодые, чтобы подойти нам по возрасту, один из которых может стать Сыном Небес.

— А ты будешь регентом при нем?

— Сомневаюсь, что подойду для такой роли. Я предпочту стать командующим армией.

— И контролировать регента?

— Я намереваюсь советовать ему, — объяснил Юань, — помочь покончить с гоминьданом и поддерживать порядок.

Роберт изучающе посмотрел на маршала. Конечно, он сознавал, что в словах Юаня, без сомнения, присутствовал здравый смысл. Гуансюй, бесспорно, не простил людей, причастных к его свержению. А после смерти Цыси скорее всего наступит хаос, особенно если Сунь Ятсен получит свободу действий. То, чего натерпелся Роберт от революций и революционеров, хватит ему до конца жизни. Но он не хочет быть и соучастником убийства.

— А что станет с Гуансюем?

— Почетная отставка в полной изоляции.

— Ты даешь слово?

— Разумеется, — сказал Юань. — Твоя очаровательная жена появилась на веранде. Не вернуться ли нам и попить чаю?

Глава 13 КОНЕЦ ЭРЫ

Роберт дал в честь Юань Шикая торжественный обед. На эту церемонию были приглашены самые влиятельные иностранные торговцы и их жены. Но большинство гостей не сводило глаз только с двух женщин семьи Баррингтон.

Виктория оделась в черное платье без рукавов, открывающее ослепительно белое тело под декольте, распущенные черные волосы свободно ниспадали на плечи, пальцы ее украшали сверкающие кольца. Однако взгляд и улыбка казались сдержанными, она оживлялась, только когда смотрела на своего красивого тринадцатилетнего сына.

Темно-зеленое платье Моники было с рукавами, но с не меньшим декольте. Ее золотисто-каштановые волосы переплетались в высокой затейливой прическе, на руке скромно поблескивало лишь обручальное кольцо, хотя шею облегало богатое жемчужное колье, подаренное Робертом на свадьбу. Она оживленно улыбалась и занимала гостей, уделяя особое внимание прославленному солдату, сидевшему справа от нее.

— Ваш брат — счастливый человек: он обладает двумя изумительными женщинами, — заметил один из гостей Адриану, которого уговорили принять участие в таком неординарном событии.

Адриан изобразил одну из своих загадочных улыбок:

— О чем вы? Я сомневаюсь, что он обладает хотя бы какой-либо из них. Роберт не относится к собственникам.

На следующий день Юань уехал, а Роберт зашел к Виктории.

— Спасибо за участие в обеде.

Она наклонила голову:

— Надеюсь, никому не повредило вспомнить, что я еще жива.

Он сел рядом с ней. В последнее время он заметил перемены в ее поведении. Она стала более живой, общительной, заинтересованной в том, что происходит вокруг нее... и в тоже время более дерзкой. И это вызывало беспокойство. Тем более после всего услышанного от Юаня.

— Вики, я хочу задать тебе вопрос и прошу, ответь мне честно. — Она наклонила голову к шитью. — Ты получала какое-либо известие от Тана в последнее время?

— По-моему, ты как-то сказал, что я никогда больше не получу от него известий.

— Ответь, пожалуйста, на мой вопрос.

Она подняла голову и посмотрела на него своими огромными голубыми глазами:

— Ты слышал о нем? Он в Шанхае?

Роберт прикусил губу: его перехитрили.

— Я ничего не слышал о Тане. Но слышал о его хозяине. Почему, ты думаешь, приезжал Юань? Он предупредил, что Сунь собирается подстрекать народ к восстанию, вероятно, как только умрет Цыси.

Виктория вновь склонилась над шитьем:

— Этой новости не меньше пятнадцати лет.

— Юань не на шутку встревожен, потому что, по его мнению, Цыси осталось жить неделю. Вики, если к тебе подойдут люди из туна...

— Какого туна, Роберт? Мой был разгромлен много лет назад.

— Возможно, здесь, в Шанхае, но я не сомневаюсь, что он по-прежнему существует. Прошу, пообещай мне сообщить немедленно, если к тебе обратятся за помощью.

— Конечно, как скажешь.

— Ты можешь поклясться, Вики, всем, что для тебя свято?

— Разве то, что свято для меня, имеет для тебя хоть малейшую ценность?

Он вздохнул:

— Вики, от этого может зависеть твоя жизнь. Если произойдет революция и окажется, что ты хоть чем-то помогала Сунь Ятсену, я вряд ли смогу спасти тебя от казни.

Она криво улыбнулась:

— Хорошо, Роберт, если ко мне обратится какой-нибудь член туна, я приду и скажу тебе об этом.

Он ничего не добился, понял Роберт, сестра фактически не дала ему никакого обещания. Да он и не очень рассчитывал на что-либо большее.

Тем вечером Виктория вышла погулять по холодку. Она знала, что к этому времени Адриан уже возвращается домой, и чувствовала одновременно приятное возбуждение и отвращение к себе, удовлетворение, смешанное со страхом.

Воспитание в условиях культурных контрастов Китая того времени сделало ее морально чистой. Правда, старания матери привить ей христианство оказались тщетными, ведь Виктория постоянно сталкивалась с полным пренебрежением христианскими принципами. Вера, надежда и милосердие занимали весьма скромное место в китайской философии. Однако даже китайцы считали инцест преступлением, наказуемым, разумеется, смертью. Она не придавала значения тому факту, что ненавидела брата и себя тоже за все, что они проделывали, ведь она пришла к нему добровольно, какой бы причиной ни руководствовалась. Кроме того, она, как и другие граждане Китая, часто видела смерть, и страх перед ней притупился.

Адриана она все же побаивалась, он шокировал ее и вызывал отвращение. Он пугал ее тем, что в его объятиях для нее прекращал существовать остальной мир. Или, точнее, остальное уже не имело никакого значения в сравнении с грандиозностью того заговора, в котором она участвовала, и участие это влекло за собой обман и предательство, разумеется, своего единственного любимого брата.

У Пин поклонилась ей, открыв дверь. Если эта китаянка и испытывала уколы ревности от того, что ее место занял кто-то другой, то она этого никак не выказывала. Виктория считала, что ее следовало бы, пожалуй, уволить.

Она прошла в дальний конец дома, где располагался кабинет. Двери в сад были открыты, создавая идиллическую картину. Адриан откинулся на диване в домашнем халате, наблюдая закат. Он и не подумал встать, когда она вошла.

— Закрой дверь, — обронил он.

Виктория подчинилась. Ее сердце часто билось, а руки в перчатках стали холодными и влажными. Ей пришлось облизнуть губы, прежде чем начать говорить.

— Заказ ушел? — спросила она.

— Вчера утром. — Он довольно рассмеялся. — Он уже был в пути, когда этот толстый гад еще сидел за столом у Роберта.

Она стояла рядом с ним, глядя сверху вниз.

— Сколько времени уйдет на доставку товара?

— Около трех месяцев.

— Три месяца, — задумчиво повторила она и почувствовала на своем бедре его руку, ползущую по платью вверх. Три месяца всего этого? Да она окончательно превратится в распутницу.

— У нас будет время сделать и другие приготовления, — сказал он. Его рука мягко сжала ее ягодицу. — Так, например, устроить твой отъезд в Ханькоу.

— Ты поможешь мне перебраться туда? — Она села рядом с ним.

— Разумеется, если ты, конечно, будешь приходить ко мне регулярно. — Он сел и расстегнул ее блузу. Она специально надела несколько нижних юбок, но это его ничуть не смутило, и он спокойно добрался до тела под ними.

— Чего ты хочешь от меня сегодня? — спросила она.

— Сегодня... сегодня мне нужна негодница для игры на моей флейте... Я мечтал об этом в твоем исполнении долгое время.

— Ты... ты просто отвратителен. Я не буду этого делать.

— Тогда, может, мне стоит сообщить Роберту, что я по случаю заказал партию современных винтовок и патроны к ним, и предложить продать их маршалу Юаню? Или Цинам?

Виктория уставилась на него, а он ухмыльнулся, затем обнял ее и поцеловал в губы.

— Развлекись, — предложил он ей. — Тебе понравится, если попробуешь. Раздевайся.

— Ты скотина! — воскликнула она, но подчинилась.

— А ты неблагодарная. Ты хоть осознаешь, сколько я для тебя делаю?

— А ты не видишь, что я делаю для тебя за все это. — Она обхватила себя руками, вся дрожа.

— О, очень приятно, когда, ты ласкова со мной, Вики. Но мужчина не может жить только сексом. Придет время, и я потребую расплатиться за мою помощь.

Виктория нахмурилась:

— Что ты имеешь в виду?

Адриан лег, устроившись поудобней.

— Я не знаю, победит ли твоя революция, но уж большие волнения вызовет наверняка. По моему мнению, это будет время больших перемен. И независимо от того, преуспеют твои друзья в низвержении Цинов или нет, наступит время перемен в Доме Баррингонов. Итак, если доктор Сунь окажется победителем, тогда никаких проблем. Я его поддержал, Роберт — нет. Если же доктор Сунь проиграет, хорошо, тогда придется немного перетасовать факты. Дом Баррингтонов поставил оружие и боеприпасы повстанцам. Благодаря моей подписи на заказе, но что с того? Я вынужден был беспрекословно выполнять распоряжения моего старшего брата, хозяина Дома. Тоже прекрасный повод для смещения предателя и замены его. Ты понимаешь меня? — Он положил руку на ее обнаженные плечи, слегка поглаживая плоть.

— Это неслыханно. Ты собираешься отстранить Роберта от управления?

— Почему нет? Ты забыла, что я фактически был хозяином Дома несколько лет, пока Роберт отсутствовал, а отец уже отошел от дел?

— А как ты собираешься поступить с ним? Он же не передаст управление добровольно.

— Не думай, что у него останется выбор, если его арестует какое бы то ни было правительство по обвинению в измене.

Виктория хмуро посмотрела на него:

— Ты готов подвергнуть его риску быть казненным.

— А что? Конечно, готов, — согласился Адриан.

— Ты... Я этого не позволю.

— Почему? Роберт когда-нибудь сделал для тебя хоть что-то? О, он и его китайская шлюха прибрали с твоих рук сына. Но неужели ты полагаешь, Роберт намерен позволить Мартину претендовать на наследство?

Виктория закусила губу: он произнес вслух ее мысли.

— Вот именно, — угадал Адриан настроение сестры, — Мартин проведет всю свою жизнь как пес у ноги своего кузена, так же как и ты проживешь свою, кланяясь и подбирая объедки за своей невесткой, если не предпримешь решительных шагов. — Он ухмыльнулся. — А теперь я хочу, чтобы кое-кто здесь стал моей рабыней. Господи, пощупать руками эту задницу... — Виктория вырвалась из его рук и встала. — Поскольку, — продолжил Адриан, — когда я стану во главе Дома, то назначу Мартина моим наследником. — Она обернулась, чтобы взглянуть на него. — Клянусь. Разве это тебя не радует?

— Я не стану помогать тебе убивать нашего брата, — произнесла Виктория, стараясь сохранять самообладание. — Если нужно, я расскажу ему все.

— И пойдешь на казнь? Ты знаешь китайские законы. Казнят тебя, и Мартин умрет тоже. А твоего дружка Тана отловят. И революция обязательно провалится. Однако, если ты считаешь, что Роберт защитит тебя, пожалуйста... — Адриан улыбался. — Ты рассказала мне, с каким отвращением он воспринял твое признание об отношениях с Таном. Как, ты думаешь, он поступит, узнав о твоих отношениях со мной? Согласен, он добросердечный парень. И, вероятно, не допустит, чтобы тебя казнили, но, без сомнения, прогонит из дома и из Китая. Вместе с сыном. Что ты тогда будешь делать, Вики? Я думаю, тебе надо обдумать свое положение, очень серьезно обдумать.

Виктория натянула свои трусы.

— О, сними это, — сказал Адриан. — Я предпочитаю тебя голой.

— Я собираюсь домой, — заявила Виктория.

— Не сейчас, дорогая сестра. Ты еще не поиграла на флейте.

Весь Пекин лишился покоя тем летом: проводились автомобильные гонки Пекин — Париж. Китайские крестьяне никогда прежде не видели автомобиля, и прибытие участников гонок стало сенсацией, хотя идея пробега по территории Китая, России и затем всей Европы по дорогам и даже бездорожью у некоторых маньчжуров, разумеется, вызвала подозрение: уж не является ли все это коварным замыслом. России наводнить империю этими странными, тарахтящими и вонючими изобретениями изворотливого ума европейцев, и они пытались даже потребовать ареста участников гонок. Однако большинство людей рассматривали данный замысел как добрый признак того, что Китай наконец двинулся в XX век, а на долю императрицы выпали многочисленные похвалы за содействие этим соревнованиям.

Цыси сидела в своем кресле с прямой высокой спинкой, которое было специально по этому случаю вынесено в сад позади ее апартаментов. Она приказала своим излишне любознательным евнухам и дамам встать по обе стороны от нее.

— Куда мне глядеть? — поинтересовалась она.

Фотограф очень нервничал. Этот американец никогда и помышлять не смел о таком редком везении, пусть даже он дал принцу Цину крупную взятку. И вот он здесь, лицом к лицу с самой печально известной женщиной своего времени.

Ему пришлось облизнуть губы, прежде чем он смог говорить.

— Я подниму руку, ваше величество. Смотрите на мою руку.

— Нам всем смотреть на твою руку?

— Если соизволите, ваше величество.

Принцы крови, сгрудившиеся в стороне за пределами кадра, зашептались. Неслыханно! Император бы не одобрил. Но в данном случае мнение императора значения не имело.

Фотограф поднял руку, и все посмотрели на нее. Раздался хлопок вспышки, и одна дама вскрикнула в испуге.

— Уберите от меня эту идиотку и накажите палками! — взорвалась Цыси. — Портрет испорчен?

— Не думаю, ваше величество, но я все равно хотел бы сделать еще один снимок.

— Вот и делай.

Фотограф подождал, пока двое евнухов увели плачущую девушку. Во второй раз все обошлось без криков ужаса и шевелений. Фотограф с почтением поклонился, собрал свою аппаратуру, и его проводили из сада. Цыси повела рукой, и ее люди скрылись, оставив ее одну сидящей в кресле.

Подошел принц Цин:

— Я думаю, это будет очень полезно, ваше величество.

— Полезно, — проворчала Цыси. — Полезно кому?

Вдовствующая императрица была в плохом расположении духа, и принц Цин нервно сцепил руки.

— Это создаст хорошее впечатление у варваров, ваше величество.

— Варвары, — презрительно произнесла Цыси. — Приведи ту девку назад. Я хочу, чтобы ее наказали у меня на глазах. Вот дура. Приведи ее сюда.

— Слушаюсь, ваше величество. — Цин подал сигнал евнухам и сцепил руки вновь. Но он должен был выполнять свои обязанности, не делать этого — только усугублять положение. — У меня для вас донесение, ваше величество...

— Донесение? Ты мне приносишь одни только донесения.

— Нас информируют о том, что творится в империи, ваше величество. Это касается маршала Юань Шикая.

Цыси повернулась к нему, что означало внимание.

— Маршал посетил Шанхай, ваше величество. Находясь там, он провел много времени с Баррингтоном.

— Они дружат на протяжении многих лет.

— Маршал — честолюбивый человек, ваше величество.

— Я знаю это. Но он предан мне. Как и Баррингтон. Баррингтон... — произнесла она с нежностью в голосе. — Я должна его увидеть до того... — Она взглянула на своего министра. Цин судорожно сглотнул. Она чуть не произнесла страшное слово. — Что тебя беспокоит? — спросила Цыси.

Она ударила ладонью по подлокотнику кресла, и принц Цин задрожал. Как и все люди, когда-либо служившие Цыси, он научился бояться вспышек ее гнева.

— Эти люди — мои друзья! — прокричала Цыси. — И я не позволю возводить на них клевету. — Несмотря на толстый слой белого грима на лбу вздулись вены. — Не позволю, слышишь, я... — Вставая с кресла, она вдруг слабо захрипела и рухнула на сиденье с глухим ударом, от которого свалилось ее головное украшение.

Евнухи ринулись к ней, но остановились на полпути, боясь пошевелиться. Некоторое время принц Цин тоже не осмеливался сдвинуться с места, но затем увидел, как его тетя напряглась в кресле и начала сползать на землю.

— Помогите ее величеству! — закричал он.

Дамы и евнухи сгрудились вокруг Цыси, подняли ее и понесли в апартаменты. Там ее положили на кровать, но евнухи боялись предпринять что-либо еще. Цыси ничего не говорила, однако ее глаза были открыты и смотрели на них.

Принц Цин послал за врачами, в том числе и за англичанином, который состоял при представительстве. Врачам не дозволялось осматривать вдовствующую императрицу, разумеется, так же, как и императора. Они не могут пройти дальше приемной. Свое заключение им приходилось делать на основании симптомов, описанных Цином.

— С ее величеством случился удар, — сказал доктор Буррос. — Это очевидно.

— Кроме того... — Цин взглянул на него с особым выражением. — Очень неприятно...

— Да, — понял Буррос. — Она не сможет контролировать свои внутренности и будет страдать от расстройства желудка.

— Что же делать? — спросил Цин. — Она поправится?

— Надеюсь, поправится, если будет обеспечен полный покой. Остается ждать и молиться.

Цыси выздоравливала, медленно, но, казалось, полностью. Она пожелала сохранять в тайне случай с ее заболеванием, однако это было невозможно и слухи постепенно просачивались в провинции.

Роберт ждал весточки от Юаня, но от него пока ничего не было. Затем его внимание было отвлечено, к его же удовлетворению, неожиданным интересом Виктории к бизнесу.

— Итак, — объяснила она, — все идет к тому, что я останусь старой девой, и мне следует чем-то заняться в Доме. Ты не мог бы назначить меня управляющей каким-нибудь филиалом?

Роберт озадаченно почесал щеку.

— Ты, видимо, обеспокоен тем, как ко мне отнесутся варвары. Так я и не хочу иметь с ними дела. Позволь мне работать с китайцами. Может, я поеду в Ханькоу и стану управлять там филиалом? Дай мне шанс, Роберт. Я возьму с собой Мартина.

— Вики, Мартин получит причитающуюся ему долю в Доме. Я хочу, чтобы ты это поняла.

— Я и не сомневаюсь, — согласилась Виктория. — Однако хочу, чтобы мы вместе учились бизнесу.

Все оказалось до абсурда просто. Роберту очень хотелось помочь ей, поставить ее на ноги. Как ей показалось, это решение всецело поддержал и Адриан. Роберт ничего не подозревал и продолжал заказывать товары для Адриана. Ему и в голову не приходило, что в Шанхай под флагом Дома Баррингтонов прибыли оружие и боеприпасы. Виктория лично сопровождала первую партию оружия вверх по реке весной 1908 года. Адриан арендовал дом, и она с Мартином въехали в него, возбужденные путешествием по великому водному пути. Но Виктория с нетерпением ждала Тана. Он пришел в их дом поздно ночью через неделю после того, как они прибыли. Мартин уже спал.

— Винтовки здесь, — сообщила она ему. Надежно спрятаны на нашем складе. И я теперь здесь главная. Скажи, что мне делать.

— Теперь остается ждать. Старый дьявол умирает, жить теперь ей осталось недолго.

— Тогда, раз уж нам придется ждать...

Цыси оправилась от случившегося с ней удара, но ей никак не удавалось избавиться от рецидивных приступов диареи, протекавших особенно остро из-за отказа придерживаться диеты, более того, ее застольные пристрастия становились все более и более чудными. В течение 1908 года состояние ее здоровья неуклонно ухудшалось, и даже она сама поняла, что срок ее неминуемо приближается. Теперь в ней проснулось новое увлечение — фотография. О принципах фотографии она не имела ни малейшего представления, однако в непреодолимом желании обессмертить себя хотя бы на целлулоиде она фотографировалась снова и снова, при этом часто приглашала европейских дам на чай к себе в Запретный город, чтобы они запечатлелись с ней на групповой фотографии.

Император пристально следил за приближающейся кончиной женщины, которая сгубила его жизнь. Подтверждением этому стала записка, которую принес принц Цин, расстроившая Цыси. Считалось, что записка написана рукой Гуансюя. В ней говорилось: «Мы были вторым сыном принца Цюня, когда вдовствующая императрица избрала нас на трон. Она всегда нас ненавидела. В нашем прозябании на протяжении последних десяти лет повинны Юань Шикай и еще один человек. Когда придет время, я хочу, чтобы эти люди были тайно обезглавлены».

Цыси взглянула на принца:

— Какая наглость! А кто этот второй?

— Никто не знает, ваше величество. Возможно — Жунлу.

— Жунлу пять лет как мертв. — Тут Цыси догадалась: — Баррингтон! Он имеет в виду Баррингтона? Впрочем, не имеет значения. Император проявил себя во всей своей красе. Я назначу преемника. Принца Пуи.

Цин вытаращил глаза от изумления. Пуи было всего два года от роду, но он являлся внуком принца Цюня. Однако его отец был сыном не сестры Цыси, а наложницы, и таким образом, он не состоял в кровном родстве с вдовствующей императрицей. В любом случае...

— Ваше величество, — вмешался Цин. — Вы не можете назначить нового императора, пока жив Гуансюй.

— Что ж, принц Цин, — согласилась она, — ты абсолютно прав. Хотя это наша обязанность — быть всегда готовым к неожиданностям. Подготовьте декларацию. — Принца трясло, когда он исполнял коутоу перед ней.

Цыси послала за Ли Ляньлуном.

— Как здоровье императора? — спросила она его.

— Как вам будет угодно, ваше величество, — ответил Ли Ляньлун.

Евнухи Гуансюя все были ставленниками Цыси и лечили его так, как того требовала вдовствующая императрица.

— Я думаю, Небесная колесница ожидает его прибытия, — сказала Цыси. Ли Ляньлун сглотнул. Умертвить императора... и о том, кто дал приказ, будет знать только он один. — Ты должен действовать крайне осторожно, — предупредила Цыси. Ее губы скривились, когда она увидела, что евнуха трясет. — Не бойся. Такое случалось и раньше. Ты должен сделать то, что я сказала.

На следующий день, 14 ноября 1908 года, Цыси сообщили, что император умирает. Несмотря на свое оставлявшее желать лучшее самочувствие и невероятную тучность, она двинулась по коридорам в апартаменты Гуансюя в начале шестого утра, в час петуха. Императрица Лунъюй и Блистательная наложница находились возле своего мужа и хозяина, слезы катились по их щекам, когда они исполняли коутоу перед Цыси. Вдовствующая императрица перевела взгляд с одной на другую и подошла к кровати приемного сына. Гуансюй раскрыл рот, будто хотел что-то сказать. Но не сумел вымолвить ни одного звука, так и упал на подушки с раскрытым ртом. Его лицо потемнело, а руки задергались в Конвульсиях. Вскоре он затих.

«Как это мне знакомо», — подумала Цыси, входя на рассвете в зал Верховного совета и окидывая взором принцев и мандаринов, прежде чем сообщить им, во-первых, о кончине императора, а во-вторых, о своём выборе преемника. Она видела, как услужливо поклонились они ей, и почувствовала полную уверенность в их лояльности. Когда они встретились по такому же поводу тридцать три года назад, еще существовала какая-то оппозиция, десять членов совета тогда проголосовали за другие кандидатуры. Да, были люди в то время. Она вспомнила Гуна, Ли Хунчжана, Жунлу, даже ученого Вань Лицюня. Теперь никого из них не осталось, подумала она, взглянув на Цина и младшего Цюня, во всяком случае в совете. В империи были еще достойные люди. Юань Шикай и Баррингтон.

Неужели они что-то замышляли против нее? Составляли планы на дальнейшее после ее смерти? Но она их еще удивит. Например, возьмет и прикажет их казнить... то был бы подходящий шаг, думала она. Юань китаец и он никогда по-настоящему не любил маньчжуров да и ее. Баррингтон... Любил ли когда-нибудь ее Баррингтон искренне? Или просто использовал ее тело, ее желания как ступеньки для больших дел? Да, подумала она, садясь за полуденную трапезу, они заслуживают смерти.

Она окинула взглядом стол перед собой — мириады блюд.

— Что желает ваше величество? — спросил Ли Ляньлун. Он боялся отойти от нее даже на мгновение.

Цыси вздохнула. Она чувствовала себя нехорошо, и это продолжается уже давно. Но теперь, когда этот Гуансюй, этот ненавистный мальчишка, наконец покинул бренную землю, ей, несомненно, скоро станет лучше. А там...

— Не это ли мое любимое блюдо? — спросила она. — Дикие яблоки со сбитыми сливками?

Ли Ляньлун подал знак другому евнуху, и тарелка с обильной порцией была поставлена перед Цыси. Она ела медленно, наслаждаясь, тщательно пережевывала еду, в то время как ее евнухи и дамы ожидали. Она почти закончила, как вдруг поперхнулась и извергла всю пищу. Все ринулись к ней, когда вдовствующая императрица упала без сознания лицом в сливки. Ли Ляньлун дал необходимые распоряжения, и Цыси спешно перенесли в ее залу, вымыли и переодели в одежды вечности. И когда к ней вернулось сознание, Цыси знала: Небесная колесница ждет и ее.

Ли Ляньлуну она продиктовала прощальное послание. В нем она вспомнила свое детство в Уху, когда к ней сватался Джеймс Баррингтон и где она впервые увидела Жунлу. Как ей пришлось бежать от приближающихся тайпинов. Как ее избрали императорской наложницей. Как она родила императору Сяньфэну его единственного сына. Как она боролась за свои права в качестве матери императора, когда Сяньфэн умер. Как она и Нюхуру вместе правили страной. Как переживала она смерть Тунчжи, а затем и Нюхуру. Однако молочные пирожные она не упомянула.

Ее голос понемногу слабел. Она вспомнила о том, как пришлось отстранить от власти Гуансюя. О своих усилиях вернуть Китаю былое величие. Но забыла о «боксерах». Она говорила о молодом Баррингтоне и Юань Шикае, со слезами на глазах о Жунлу и Чжан Цзине. Затем, около трех часов пополудни в час козы, Цыси повернулась лицом на юг, вытянулась и умерла.

Она немного не дожила до своего семидесятитрехлетия.

Глава 14 МАРШАЛ

Цыси мертва! Этот слух просочился из Запретного города, распространился по Татарскому городу, а затем и за его пределами. Сообщение долетело вниз по течению реки до Тяньцзиня, заставив варваров чесать затылки. Почти со времени первого вторжения в Китай им в одиночку противостояла эта женщина. И теперь ее не стало. Ни одна живая душа не обратила внимания на смерть Гуансюя, которая так странно предшествовала кончине его приемной матери, ходили слухи, что его, возможно, убили. Однако всех беспокоила только смерть Цыси.

Известие достигло Шанхая спустя два дня после события благодаря телеграфу. Адриан получил сообщение и принес его брату.

— Ты был ее другом, — сказал Адриан. — Я же ее в глаза не видел.

— Да, — согласился Роберт. — Я был ее другом.

Никто теперь уже наверняка не узнает, что он был больше чем другом. Но он был самым последним ее паладином, ее истинным паладином, в то время как Юань Шикай — лишь инструментом в ее руках. Юань Шикай! Вот момент, которого он ждал.

— Грядут перемены, — предположил Адриан.

— Дом Баррингтонов существовал еще до того, как родилась Цыси, — напомнил ему Роберт. — И Дом Баррингтонов по-прежнему существует сейчас, когда она мертва. Ничего не изменится.

«Если только Юань Шикай не пожелает перемен», — подумал он. Теперь можно было ожидать, что маршал обратится к Баррингтонам.

Вверх по течению Янцзы известие шло медленно, прошел месяц, прежде чем оно достигло Ханькоу. Тан отлучился в горы, и Виктория очень волновалась. Однако по возвращении он был немногословен.

— Мы должны ждать указаний от доктора Суня, — сказал он.

Они ждали. Но это распоряжение так и осталось единственным. Цыси так долго и прочно занимала свое высокое положение, что никто уже, казалось, и мысли не допускал о ее возможной кончине. Кроме того, доктор Сунь находился за пределами Китая, и даже если он узнал о смерти императрицы достаточно скоро, ему пришлось бы долго организовывать свое возвращение. Но самое главное — у него не было реальных планов, как использовать обстановку в стране в свою пользу.

Виктория давно уже это поняла. Доктор Сунь и его люди — лишь теоретики, мечтатели. Они понятия не имели, как следует действовать в реальной жизни.

А сама она имела понятие? Она просто была счастлива, счастлива как никогда раньше в своей жизни. Когда она впервые прибыла в Ханькоу, местные управляющие и занимающиеся делами Дома клерки встретили ее настороженно и с живым любопытством; несмотря на то что всем Китаем непререкаемо правила именно женщина, в бизнесе женщинам, по их мнению, не было места. Однако ее знание законов бизнеса и деловая хватка вскоре снискали ей уважение, хотя все и понимали, что Мартин Баррингтон — вот будущий босс, и всерьез следует воспринимать именно его. Она тешила себя мыслью, что ей удалось улучшить состояние дел. Роберт, судя по письмам, был весьма ею доволен. И не меньше, видимо, доволен тем, что она уехала, потому что ни разу не поинтересовался, хочет ли она вернуться в Шанхай.

Без сомнения, в городе примерно знали о ее порочной связи. Но у нее не было мужа, и она считалась полной хозяйкой своей жизни. Ни одна душа не могла даже заподозрить связь между визитами Тана и оружием на одном из складов просто потому, что оно оставалось нетронутым. Только она знала, что. оружие ожидает распоряжения доктора Суня. Которого, думалось ей, может и не поступить.

Итак, она жила более свободно, чем прежде, с уверенностью в том, что Тан вернется в ее объятия хотя бы раз в месяц. Она принимала меры, чтобы избежать новой беременности, а также, чтобы Мартин ненароком не встретился со своим отцом; Тан не проявлял ни малейшего интереса к мальчику. Похоже, Мартин догадывался о ее грешке, но для него она была тетей, а не матерью. И она Баррингтон. Он даже гордился ее скандальной известностью. Как только первая эйфория сошла, она готова была согласиться, чтобы ничего никогда не менялось в ее нынешней жизни.

И хотела надеяться, что никогда больше не увидит Адриана.

Создавалось впечатление, будто все затаились в тягостном ожидании. И прежде всего приходилось ждать решения предсказателей, которые никак не могли определить самый благоприятный день для похорон вдовствующей императрицы и императора. До определения этой даты все дела в империи остановились. Насколько знал Роберт, принц Цюнь взял в свои руки контроль над правительством от имени своего сына, императора Пуи. Это, разумеется, противоречило всем догматам конфуцианства, но к этому времени по большей части догматы были попраны самой Цыси.

Жизнь в стране продолжалась по инерции. Прошел год, отмеченный лишь незначительными волнениями, наконец был назначен день похорон.

— Ты поедешь в Пекин? — спросила Моника.

— Думаю, я обязан быть там, — решил Роберт. Как бы то ни было, он хотел видеть собственными глазами, что происходит.

Моника не стала его отговаривать. Она никогда не пыталась выяснить подробности его отношений с императрицей, хотя знала, что он входил в число ее ближайших доверенных людей. Однако Моника была весьма сдержанным человеком. В двадцать четыре года она приобрела еще большую стать и очарование, а также заняла положение хозяйки Дома Баррингтонов. Своими гладкими золотисто-каштановыми волосами и белой кожей, на которой веснушки казались не более чем пыльцой, в своих парижских платьях она притягивала взгляды куда бы ни шла, а приглашение к ее столу очень высоко ценилось. Роберту нравилось думать, что она — воплощение его прабабушки, которая, как ему рассказывали, в свое время отличалась таким же цветом волос и белой кожи и не меньшим числом желающих побывать у нее в гостях.

Но Роберту иногда казалось, что ее увлечение светской жизнью показное, и она считает, что это он хочет видеть ее душой общества. В уединении своих личных апартаментов она была терпеливой и любящей матерью. У Джеймса была гувернантка — англичанка леди Гарриет Стрингер, вдова, приехавшая из Гонконга. Моника почти всегда присутствовала в классной комнате во время занятий и часто продолжала урок после того, как миссис Стрингер заканчивала. Молодая мать с готовностью приглашала молодых тренеров учить мальчика игре в футбол и крикет. Она хотела, чтобы он получил всестороннее развитие.

Самое ценное, по мнению Роберта, было то, что, став его женой, Моника осталась той же девочкой, за которой он ухаживал на берегу реки Ханьхэ, думал, что потерял ее навсегда, и вдруг по счастливому стечению обстоятельств связал с ней жизнь. Прошло восемь лет, а они любили друг друга со все поглощающей страстью.

— У тебя вечный медовый месяц, — насмехался над братом Адриан.

— Мог бы и сам попробовать, — парировал Роберт с обычным для него чувством юмора.

Адриан смотрел на Монику ленивыми глазами.

— Возможно, — говорил он, — если мне посчастливится встретить другую Монику.

Роберт спросил Монику, не хочет ли она поехать с ним в Пекин, но жена предпочла остаться дома.

— У меня с этим городом связаны только дурные воспоминания.

Итак, он отправился один, взяв с собой только слуг, на сампане торгового дома по Великому каналу. Стояло начало ноября 1908 года, почти год прошел со дня смерти Цыси. Когда он прибыл в столицу, там уже собрались вельможи из всех уголков империи.

В день, когда процессия должна была выступить из города в сторону маньчжурского кладбища, улицы оказались запружены. Народ удивленно взирал на несметное число солдат, кавалеристов с развевающимися на ветру вымпелами, принцев и принцесс династии в белых траурных одеждах, мандаринов и наместников, буддистских жрецов и лам, в том числе и Далай-ламу, в шафрановых робах, всех с гирляндами цветов и под парадными зонтами, на тысячи евнухов, домашний скот, верблюдов и коз, а также музыкантов, играющих скорбные мелодии.

Траурное шествие длилось четыре дня. По пути вдоль колонны располагались плакальщики, которые жгли бумажные деньги, бумажных слуг, бумажную еду и бумажную одежду, которые должны сопровождать Цыси в мире ином. Расходы шокировали. Роберту сообщили, что общая сумма составляла два миллиона таэлей, из которых лишь четверть ушла на похороны императора, остальное пошло на поминовение Цыси.

И наконец, в 7 часов утра 9 ноября 1908 года вдовствующую императрицу замуровали в склепе, где уже лежали Сяньфэн и Цыань.

Пришло время возвращаться домой, а также настал подходящий момент для встреч и дискуссий. По пути из Пекина на кладбище следовало скорбеть, и не более. Но после того как склеп замуровали и императорский двор повернул в Пекин, Роберта вызвали к принцу Цюню. Он никогда не был знаком с этим принцем и, естественно, в глаза не видел нового императора. Роберт исполнил ритуал коутоу в императорском шатре перед таращившим глазенки трехлетним правителем империи и был препровожден в отдельный кабинет принца.

— Роберт Баррингтон! — приветствовал Цюнь. — Бывшая императрица говорила, что на вас можно полностью положиться при любых обстоятельствах и возможных затруднениях, переживаемых династией.

— Моя семья всегда поддерживала династию, ваше превосходительство, — осторожно согласился Роберт.

— Наступили тревожные времена. Успокоение для меня только в том, что есть люди, которым я могу верить, — продолжил Цюнь. — При необходимости я за вами пришлю, Баррингтон.

Роберт учтиво поклонился.

Ему пришло на ум, что регент — трусливый человек, ищущий поддержки своему режиму и толком не знающий, как этой поддержкой воспользоваться. На следующий день Роберт предпочел двигаться несколько в стороне от остальных участников процессии, которая теперь утратила подобие какого-либо порядка и превратилась в произвольно бредущую толпу. Вскоре к нему присоединился Юань Шикай. Маршал был в форме, и его сопровождала на марше рота солдат — очень красиво выглядевших людей, как и маршал одетых в форму хаки и вооруженных винтовками со штыками, разительно отличавшихся от кое-как одетых знаменных.

Роберт, конечно же, видел Юаня на расстоянии во время их выхода из города, но не пытался подъехать к нему. Он считал, что Юань должен подойти к нему первым. Именно это он сейчас и сделал.

— Конец эры, — заметил Юань. — И, возможно, для тебя в большей степени, чем для кого бы то ни было. Ты не забыл нашу беседу два года назад, Баррингтон?

— Нет. Надеюсь, и ты тоже, Юань.

— Твои чувства тогда вызвали во мне уважение, — подтвердил Юань. — Итак... Насколько я понимаю, ты беседовал с регентом. Как он тебе?

— Он нащупывает свой путь. Как я себе представляю, нам всем придется заниматься тем же некоторое время.

— Кому-то в меньшей, а кому-то и в большей степени, — сказал Юань. — У меня тоже состоялась беседа с принцем Цюнем. — Он посмотрел на далекие многоярусные крыши пагод Пекина, только что появившиеся в поле зрения. — Я снят со всех постов.

Роберт в ужасе обернулся на него.

— Со всех постов, — подтвердил Юань. — Я больше не наместник и больше не маршал. Разумеется, мне приказано распустить личную армию.

— Но почему? — не мог прийти в себя Роберт.

— Это за пределами моего понимания.

— Что же ты намерен предпринять?

— Подчиниться, что же еще? — вопросом ответил Юань. — Особенно в свете нашей беседы. — Роберт бросил на него испытующий взгляд. Лицо Юаня выглядело вежливо спокойным. — Я собираюсь путешествовать.

— Ты собираешься покинуть Китай?

— Нет, я не имею желания покидать Китай. К тому же Китай — обширная страна. А я не знаю ее достаточно хорошо. Возможно, не знаю вообще. Всегда не хватало времени. Теперь, когда я в отставке, стоило бы открыть ее для себя. Ты не согласен?

Роберт не знал, что и сказать. Решение об отставке Юаня было просто абсурдным, и он догадывался, сколь глубоко оскорблен маршал, всю свою жизнь посвятивший служению династии и уволенный, даже не услышав слов благодарности.

Внезапно Роберт почувствовал себя совершенно одиноким. Не осталось ни одного сведущего человека, такого как Чжан Цзинь или Ли Хунчжан либо старый адмирал Дин, с кем бы он мог обсудить ситуацию. Вернувшись в Шанхай, он упомянул об отставке Юаня Адриану, но реакция младшего брата оказалась именно такой, как он и ожидал:

— Ну и скатертью дорога.

Роберт не стал возражать, однако мог с уверенностью сказать: если Юань Шикай беспрекословно принял отставку, значит, он заранее тщательно подготовился к этому.

— Госпожа, — обратился к хозяйке дворецкий Ло Ляньли. — Здесь Юань Шикай.

Виктория, нахмурившись, оторвалась от бухгалтерских книг.

— Здесь? Или ты имеешь в виду в Ханькоу?

— Он здесь, госпожа, — подтвердил Ло. — Хочет поговорить с вами.

Виктория резко выдохнула. Что же это ему взбрело в голову? Он должен знать, что она его недолюбливает. И сейчас, когда маршал утратил свои былые позиции в правительстве, она даже не боялась его. Почти все три года, прошедшие со дня похорон Цыси и отставки Юаня, о нем почти не было слышно. Считалось, что он стал вполне частным лицом, как и было приказано.

Эти три года прошли удивительно спокойно, особенно в верховьях Янцзы. Ходили, конечно же, слухи о растущих долгах правительства, о всплесках анархии в нескольких провинциях... Виктория не сомневалась, что в насаждении анархии активно участвует ее Тан, прежде всего на юге страны. Он теперь навещал ее реже, поскольку разъезжал по стране в поисках новых соратников там, где зрело недовольство. И за эти три года Виктория закупила еще три партии оружия, теперь хранящегося на ее складах. Все, что для этого требовалось, — посетить Шанхай, улыбнуться Роберту и Монике, похвалить маленького Джеймса... и побывать в объятиях Адриана к вечеру. Без сомнения, она попала в руки к дьяволу. Ей уже даже нравилась сексуальная деградация, произошедшая с ней, и она жила ожиданием этих встреч, поскольку отношения с братом разительно отличались от того небрежного обладания, которым время от времени удостаивал ее Тан. И все-таки это было ради Дела, которому она служила.

Если, конечно, это Дело когда-либо существовало. До сих пор не поступало никаких указаний от доктора Суня, о нем вообще никто ничего не слышал. По словам Тана, планы Суня предусматривали выжидание подходящего момента — наивысшей точки кипения недовольства глупостью пекинского режима. Но, по мнению Виктории, пекинский режим всегда был глупым, даже при Цыси. Люди привыкли к нему. Она не могла себе представить, с чего бы вдруг народ мог закипеть.

Она этого и не хотела. Виктория сейчас всем довольна. Ей тридцать семь, еще не утрачена былая красота — небольшая полнота лишь контрастней подчеркивает линию бедер и бюста. То, что грудь начала немного провисать, похоже, не беспокоила двух мужчин ее жизни. У нее есть муж, по крайней мере, в ее глазах; есть любовник, даже пусть это родной брат; и у нее есть сын, хоть он и зовет ее тетей. Она намеревалась открыть ему правду, когда он станет мужчиной; время придет осенью нынешнего 1911 года — Мартину должно было исполниться семнадцать лет. Она уже не жаждала революций или какого-то другого поворота в жизни. Визит же Юань Шикая мог означать именно такой поворот.

Однако беды не случится, если она его выслушает.

— Пусть войдет, — приказала она, закрыв книгу.

Ло поклонился, открыв дверь для Юаня. Виктория встала и подумала о том, каково оно, падшее величие. Юань был в цивильном костюме и выглядел довольно старым, очень толстым, седым китайцем с бородкой — представитель класса мандаринов. На это указывало только то, что халат был из шелка, а на ногах красовались дорогие ботинки.

— Здравствуйте, мисс Баррингтон, — поприветствовал он.

Виктория, девятью дюймами выше него, позволила взять свою руку.

— Господин Юань. Рада видеть вас. Не знала, что у вас есть дела в Ханькоу.

— У меня дела повсюду, мисс Баррингтон. Поскольку я уже не у дел.

Она указала ему на стул:

— Итак, если Дом Баррингтонов может чем-нибудь помочь вам...

— Я знаю. Ваш брат остается моим ближайшим другом. У нас много общих забот. Мисс Баррингтон, я снял дом в Ханькоу на неделю-другую, пока буду заниматься здесь делами. Был бы польщен, если вы пообедаете со мной.

— Ах... — Виктория судорожно искала какой-нибудь благовидный предлог, чтобы отказ не выглядел откровенно грубым.

— Завтра вечером, — продолжил Юань. — Меня попросил передать вам привет ваш брат. Я видел его на прошлой неделе в Шанхае.

«О каком брате идет речь?» — подумала она.

— Роберт также попросил меня передать привет его сыну, который с вами. Ведь он здесь?

— Да, Мартин изучает наш бизнес. Он всего лишь приемный сын Роберта. Вы знаете об этом?

Юань вяло улыбнулся:

— Конечно, знаю. Но приемных детей иногда любят не меньше, чем своих собственных. Был бы очень польщен, если вы возьмете с собой мальчика на обед завтра. Позвольте, ему сейчас...

— Мартину шестнадцать, господин Юань.

— В шестнадцать детство уже позади, и перед юношей простирается путь мужчины. С нетерпением жду знакомства с ним.

Виктория сочла присутствие Мартина на ее встрече с отставленные маршалом полезным. Определить бы, что у Юаня на уме. Она была в замешательстве. Ей бы хотелось связаться с Шанхаем, но между Ханькоу и Шанхаем не было телеграфной линии, а без нее на получение ответа от братьев потребуется несколько недель. До этого момента здешняя изоляция от внешнего мира казалась ей благом.

Ей также хотелось получить совет и от Тана. Но, как и обычно, она не имела понятия, где он и когда вернется. Оставалось полагаться только на себя.

Виктория настояла на том, чтобы они с сыном оба были одеты по-европейски, тем самым напоминая Юаню, что он имеет дело с Баррингтонами. Их рикшу сопровождали несколько слуг.

Дом Юаня располагался на берегу реки и выглядел роскошно. Он утверждал, будто арендовал его, но Виктория знала, что этот дом пустовал более года и несколько месяцев назад был неожиданно полностью отремонтирован и меблирован. Следовательно, Юань планировал этот визит заранее, вопрос заключался только в том, купил ли он этот дом для себя.

Непрестанно кланяющиеся слуги провели их через богато обставленный холл во внутренние покои, где маршал, одетый в малиновый халат и синие панталоны, но без военных регалий ожидал их. Виктория огляделась. Как она и подозревала, они оказались единственными гостями.

— Вы так красивы, Виктория, — сказал Юань. — Можно я буду вас называть по имени? Я так давно знаком с вашей семьей. А это Мартин? — Юань взял мальчика за руку. — Много слышал о тебе, молодой Баррингтон. — Услышав такое обращение, Мартин засветился. — Ты собираешься стать торговцем, когда вырастешь? Или знаменитым моряком, как твой отец? — Юань вяло улыбнулся. — Или, возможно, как я, знаменитым солдатом?

— Я хотел бы стать моряком или солдатом, господин Юань, — сказал Мартин. Виктория тщательно наставляла его, заставляя запомнить, что Юань теперь гражданский человек, а не маршал, министр или наместник, поэтому при обращении к нему никакие титулы не используются.

— Человек всегда может стать тем, кем хочет. При наличии достаточной решимости, — отозвался Юань. — Для вас подготовлены некоторые развлечения.

Их проводили в соседнюю комнату и усадили в удобные кресла; Юань расположился между Викторией и Мартином. Виктория никогда не позволяла Мартину пить веселящие напитки, но ей и не хотелось портить вечер игрой в строгую тетку, поэтому она молча наблюдала, как он потягивает спиртное, как розовеют его щеки и как они начали краснеть с началом «развлечений». К своему неудовольствию, она вскоре поняла, что это эротическая постановка, в которой чередовались весьма откровенные шутки и сцены, то и дело мелькали обнаженные части тел как мужчин, так и женщин — все актеры и актрисы были молоды и очень привлекательны.

Мартин был очарован, сам Юань взирал на все спокойно, с полусонным одобрением.

— Вы находите это очаровательным? — спросил он, когда актеры удалились.

— О да, сэр, — поспешно ответил Мартин, пока Виктория даже не успела открыть рот.

Юань встал.

— Пошли. У меня есть игрушки, которые понравятся тебе больше. — «Игрушки» оказались реликвиями разнообразных военных кампаний маршала. Как они попали в Ханькоу, оставалось для Виктории загадкой, поскольку дом Юаня находился явно не здесь, а некоторые экспонаты оказались довольно громоздкими. А Мартин был вновь очарован, когда ему позволили взять в руки и достать из ножен саблю маршала и осмотреть револьвер Юаня.

— Не тревожьтесь, Виктория, — успокоил Юань, — он не заряжен.

Затем им предложили посмотреть альбом с фотографиями, пригласили к богатому столу. За обедом пришлось выпить еще изрядное количество рисовой водки.

— Я буду солдатом, — заявил Мартин. — И хочу служить с вами, господин Юань.

Юань улыбнулся:

— К сожалению, это невозможно: я в отставке.

— Но вы же будете воевать вновь, если империя окажется в опасности.

— Если меня призовут, то конечно. А пока... я могу только пытаться как-то тешить себя. Тем не менее ты бы пошел со мной на войну, Мартин?

— А это возможно? — Глаза Мартина загорелись.

— Думаю, маршал говорит о своих воспоминаниях, — заметила Виктория.

Юань продолжал улыбаться:

— Солдат, даже в отставке, обязан всегда поддерживать свое тело здоровым, а ум — острым, Виктория. И, как правильно сказал Мартин, если меня позовут оборонять страну, я должен быть в готовности. Итак, завтра я иду на охоту. Возможно, Мартин захочет составить мне компанию.

— О, сэр, мне можно? — закричал Мартин.

— На охоту? — тревожно спросила Виктория.

— На птиц. Это всего лишь проверка умения владеть стрелковым оружием. Ты знаком с огнестрельным оружием, Мартин?

— Я стреляю по мишеням каждый день, сэр, — гордо ответил Мартин.

— Тогда очередным этапом должна стать стрельба по движущейся цели. Ты согласен?

— Разрешите, тетушка Вики? — взмолился Мартин.

Виктория не могла решиться. Отказать — значит выразить неблагодарность Юаню. Да и что страшного в охоте на птиц...

— Не беспокойтесь попусту, Виктория, — сказал Юань. — Я за ним хорошенько присмотрю. Я бы пригласил и вас, но, чтобы добраться до добычи, нам придется брести по болоту, иногда по грудь в воде. Сомневаюсь, что вам это понравилось бы.

— Уверена, что нет, — согласилась Виктория.

Они покинули дом Юаня вскоре после трапезы.

— Я никогда так не развлекался раньше, — сказал Мартин.

Виктория поняла, что он очень пьян: после рисовой водки им предложили сливовое вино. Ей хотелось собрать все мужество и спросить юношу: о чем он думал, что чувствовал при виде обнаженных девушек. Секс оставался той сферой, о которой она не осмеливалась с ним говорить. Она просто не знала, как это делать, и боялась, что сын может, в свою очередь, задать ей вопросы. Но Юань прав, Мартину уже шестнадцать, и он почти мужчина. По китайским стандартам он даже запаздывал в созревании: к настоящему моменту он должен был уже утратить девственность. Но она ему этого не позволяла, чересчур опекая сына. И вот на нее обрушивался кризис.

Однако не сегодня же вечером обдумывать это, решила она: Виктория тоже перебрала спиртного.

— Постарайся делать все так, как тебе скажет господин Юань завтра, — предупредила она Мартина.

Виктория удивлялась, почему ей никак не удается уснуть, особенно после всего выпитого. Просто она предчувствовала, что ее маленький сын вот-вот станет мужчиной. Неужели после единственного дня блужданий по болоту?

Охотники собирались отправиться на весь день. Ло Ляньли отдал поварам распоряжение приготовить еду Мартину с собой, и мальчик уже был в седле, когда прибыл Юань с экипировкой. Он помахал рукой Виктории, наблюдающей за ними с веранды, и всадники двинулись по улице к городской стене.

— Твоя тетя — очень красивая женщина, — заметил Юань. — И очень заботливо относится к своему племяннику.

— Иногда мне кажется, что она старается занять место моей родной матери, — согласился Мартин.

— Ты никогда не знал своей матери?

— Нет, сэр. Говорят, она умерла во время родов. Но моей настоящей матерью была Чжан Су.

— Ах, да. Как грустно. Ты очень по ней тоскуешь?

— Она была моей настоящей матерью, — с достоинством ответил Мартин.

— Ты прав, — согласился Юань. — Человек не должен забывать свою мать.

Все в Мартине ликовало. Знаменитый человек общался с ним как с равным. Именно в этом он нуждался. Вероятно, только по приезде в Ханькоу он начал наедине с собой пытаться оценить свое положение, свое место в реальной жизни.

Раньше он был слишком маленький, чтобы задумываться о своем месте в жизни. И ему исполнилось всего шесть лет, когда его «настоящая» мать умерла, а отец вернулся в Шанхай с бельгийской женщиной. Моника пожелала, чтобы он называл ее мамой тоже, и всегда была с ним очень добра. Но он все-таки считал ее тетей, как считал тетей Викторию.

Он также всегда считал ее не родной, а всего лишь игрушкой для отца. И ему в голову не приходило, что она может посягнуть на его положение или права в семье. Шли годы, и он начал понимать некоторые вещи. Это началось с рождением Джеймса. Мартин считал его братом, пока не услышал, как слуги обсуждали ситуацию и сошлись на том, что Джеймс — будущий хозяин Дома, потому что он чистокровный варвар.

Так впервые он осознал: полукровное происхождение в этом мире имеет значение. С этого момента, глядясь в зеркало, он обнаруживал все больше китайских черт в своем лице. И все больше в нем росло отчуждение в отношении тети Моники и ее сына.

Он полагал, что о его чувствах никто не догадывается, как вдруг его внезапно отправили в Ханькоу с тетей Викторией. Он не знал, что делать, кому верить. Отец однажды зашел к нему в комнату и сказал:

— Ты взрослеешь, Мартин. Я собираюсь послать тебя в Ханькоу учиться делу. С тобой поедет тетя Виктория. Она будет руководить конторой в Ханькоу.

Первой реакцией Мартина стала огромная радость. Ему было всего тринадцать, а отец уже обращался с ним как со взрослым. Только позже он догадался: его просто-напросто выпроводили из делового центра Дома Баррингтонов в один из самых удаленных филиалов. К тому же со временем до него дошло, что его фактически ничему не обучают. Тетушка Вики вела дела дома и в свободное время выступала в роли его гувернантки. А он оставался всего лишь побочным ребенком Баррингтонов, отодвинутым в сторонку.

Тетушка Вики была необычайно добра к нему. Слов нет, как он и сказал маршалу, она заботилась о нем так, как никто другой, разве только Чжан Су. Но его это почему-то даже раздражало. Тетушка Вики, несмотря на свою красоту и бесспорные грехи, — слуги просветили его, сообщив, что у нее любовник китаец, — оставалась бездетной, и все шло к тому, что она останется старой девой. Кроме того, юноше казалось, как последняя женщина, урожденная Баррингтон, она сожалела о том, что рыжая бельгийка занимается ее делами и попирает ее права. А возможно, она выполняла план отца удалить старшего сына из Шанхая и не подпускать его близко, пока не подрастет Джеймс.

Эти подозрения и вызванное ими негодование нарастали исподволь, по мере того, как рос сам Мартин. И постепенно в его душе зародилась ненависть к своей тетке. Она, казалось Мартину, старается не дать ему взрослеть, не дать почувствовать себя Баррингтоном. Он даже подумывал о побеге от нее и возвращении в Шанхай назло отцу. И если пока еще этого не сделал, то единственно из-за боязни разозлить Роберта Баррингтона. Но однажды, когда он повзрослеет... И вот сейчас рядом с ним человек, не менее знаменитый, чем его отец, да, кроме того, готовый обращаться с ним на равных.

Выехав из города, они направились в сторону болот, которые лежали у подножия холмов, простиравшихся на север и переходящих в горы. Юаня сопровождали многочисленные слуги. Выстроившись цепочкой, они первыми вошли на болота, крича и ударяя в барабаны. Мартин был еще больше польщен, обнаружив, что является единственным гостем, и почувствовал гордость, когда последовал за Юанем в грязную воду. За ними шли четверо слуг, держа над головой ружья и патроны. По мере продвижения вода поднималась выше и выше и теперь доходила им до груди. Мартин подумал, что сказала бы его тетка, если увидела их сейчас.

Но вот Юань поднял вверх руку. Все остановились. Слуги тут же подали ружья хозяину и его гостю, поскольку над головами взлетела стая гусей. Юань выстрелил первым, а Мартин мгновеньем позже. Три птицы, беспомощно хлопая крыльями, упали в камыши. Остальные разлетелись в стороны.

— Хороший выстрел, — похвалил Юань, меняя ружье на заряженное.

Мартин последовал его примеру и возразил:

— Думаю, все они ваши, сэр.

— Нет-нет. Одна из них твоя, — заверил маршал.

Они побрели по болоту дальше. Слуги шли за ними и подбирали убитых птиц. Охота длилась несколько часов, и в конце концов Мартин насквозь промок и вымотался, плечо болело от ружейной отдачи. Юань выглядел как ни в чем не бывало, когда они вышли из воды на сухую землю, на остров посередине болота.

Слуги занялись делом. Одни ощипывали и потрошили птиц, другие разводили костры, причем не только для приготовления пищи: охотников дожидались два огромных котла с горячей водой.

— Нам нельзя простужаться, — сказал Юань.

Маршала окружили полдюжины очень симпатичных молодых женщин, которые начали ловко освобождать его от мокрых одежд. Не менее привлекательные девушки принялись стягивать с Мартина его халат. Он не знал, что делать. Тетка всегда запрещала ему раздеваться в присутствии служанок или ее самой. А потом он был до сих пор возбужден спектаклем, увиденным прошлым вечером, и улыбки да хихиканье девушек доставляли удовольствие.

— Я не захватил смену одежды, — попытался протестовать он.

— Не имеет значения. День сегодня теплый, и наша одежда скоро просохнет, — успокоил Юань. Маршал стоял уже голым. Его тело было не очень красиво — короткое и полное, — но это мало заботило женщин, опрокидывавших на него ведра воды и тщательно намыливавших своего хозяина.

Мартин совсем смутился. Стоять голым перед женщинами само по себе неловко да еще, в отличие от маршала, который полностью контролировал себя, юноша не мог сдерживать эрекцию, когда нежные пальцы намыливали и, бесспорно, исследовали его тело, лаская ягодицы и пенис.

— Они истощат тебя, если дать волю, — предупредил Юань. — Не позволяй этого. — Затем бросил девушкам: — Его услуги вам еще понадобятся.

Девушки еще немного похихикали, но прекратили заигрывать с ним. Мартин опустился в чан, только было с облегчением сел на колени, как возбуждение вернулось к нему, так как две девушки скинули одежду и оказались рядом с ним. Они были не старше него самого, но созревшие телом. Их твердые маленькие грудки то и дело касались его плеч и спины, когда они опять принялись его мыть, взвизгивая от смеха. Неосознанно он обнял гибкое тело, ладони сошлись на бедрах девушки, затем на ягодицах, а его пальцы скользнули между ягодицами, вызвав ее довольный смех, и эрекция усилилась еще больше.

Он поднял глаза вверх и увидел подошедшего маршала, хотел что-то сказать, но не успел: ласковые руки вызвали эякуляцию. Мартин застонал от удовольствия, а Юань спокойно улыбнулся и пригласил его подняться на ноги.

— Я предупреждал, — сказал маршал. — Но ты еще мальчик. Твое ружье будет опять заряжено через полчаса. Если же я позволю им это, то больше ни на что не буду годен до конца дня. Давай поедим.

К острову подплыла лодка, из нее высадились слуги, расстелили циновки на земле. Намечался грандиозный пикник. Когда Мартин вышел из чана, игривые девушки завернули его в огромное полотенце, и он сразу просох. Однако его одежда, выстиранная девушками, пока его мыли, висела на кустах. Он понял, что вынужден есть голым, как и маршал, уже удобно устроившийся на подушках и приглашавший его занять место рядом с собой.

Солнце жарко пригревало, и Мартин ощущал в теле после всего случившегося блаженную истому. Но был голоден и хотел пить. Он уже не испытывал стеснения. Девушки, тоже обнаженные, стояли на коленях перед своими господами, поднося чаши с теплой рисовой водкой и лакомые куски еды.

В ходе трапезы к ним присоединились юноши и молодые мужчины, также голые и возбужденные — как и Юань теперь. Маршал улыбнулся:

— Что может быть лучше простых радостей жизни, Мартин? Свежий воздух, хорошая еда и напитки, приятная компания... Скажи мне, ты предпочитаешь девочек или мальчиков?

Мартин торопливо проглотил кусок жареной свинины:

— Мальчиков, сэр?

— Никогда не пробовал с мальчиком? — Юань поднял глаза, поманил мальчика младше, чем Мартин, и приказал ему: — Послужи молодому Баррингтону.

Мальчик улыбнулся и встал на колени перед Мартином. Тот представления не имел, как себя вести, и выставил вперед палочки для еды, точно обороняясь. Но мальчик мягко взял их из его рук и положил на циновку, затем поцеловал его в губы, тепло и нежно. Он легко толкнул Мартина на спину, продолжая целовать его, и лег на него, ногами сжимая его гениталии. Мартин задохнулся от стыда и растущей страсти, и ему не осталось ничего другого, как обхватить своими руками мальчика.

— Теперь можешь лечь на него, если хочешь, — сказал Юань. — Чем больше разнообразия, тем больше удовольствия получишь. — Мальчик отпустил Мартина и встал на колени, Мартин взглянул мимо него на остальных мальчиков и девушек, которые наблюдали за ними, некоторые с улыбкой, другие с серьезными лицами. — Но, может, ты предпочитаешь девушку? — спросил Юань. — Поскольку это первый раз, возможно, с девушкой будет легче. Яньлин, — кликнул он.

Одна из девушек, мывшая Мартина, вышла вперед. Именно ее он ласкал в чане, почти не обратив внимания, как она выглядит. Теперь он взглянул на длинные черные волосы, симпатичное лицо, полные груди и бедра... И она тоже опустилась перед ним на колени, чтобы поцеловать и затем лечь на него, делая своими бедрами те же движения, что и мальчик, водя при этом своими сосками по его груди. Наконец она раздвинула ноги, чтобы принять его внутрь. Мартин задохнулся в экстазе, поворачивая голову из стороны в сторону... и увидел маршала, взбирающегося на стоящего на коленях мальчика рядом.

— Знал бы ты, как я завидую тебе, — произнес Юань, когда они потягивали сливовое вино. — Быть шестнадцатилетним... Тебе понравилась Яньлин?

— Я никогда не ощущал ничего столь восхитительного, сэр.

— Тогда ты должен иметь ее снова. Я отдаю ее тебе. У мужчины должна быть женщина, — серьезно объяснил Юань. — Чтобы она была рядом, когда бы у него ни возникло желание. В твоем возрасте, когда ты ощутил это удовольствие однажды, тебе вновь захочется, причем очень часто. Вообще-то сомневаюсь, что одна Яньлин сможет тебя удовлетворить. Которая еще тебе нравится? — Он указал на мальчиков и девочек, стоящих на коленях у края циновки, ожидая вызова. — Не беспокойся, Яньлин не будет ревновать. Если ты сильный мужчина, а я тебя именно таким и представляю, она рада будет отдохнуть время от времени.

— Сэр, я не могу. Моя тетя не позволит мне иметь служанку для... развлечений.

— Говори прямо, сынок, для секса. Твоей тете не нравится секс?

— Не знаю, сэр. — Он не решился распространяться о грешках Виктории. — Но она скажет, что я слишком мал. Моя тетя — варвар, сэр. А варвары считают, что шестнадцать лет слишком мало. Для всего, — добавил он уныло.

— Очень грустно. Человек не может быть слишком молодым для чего-либо, если обладает необходимыми физическими и умственными способностями. Ты же, без сомнения, ими обладаешь. — Мартина распирало от гордости. — Ты не задумывался о своем будущем, Мартин? — спросил Юань.

Мартин не знал, насколько откровенен он может быть с этим человеком, но, в конце концов, он ведь близкий друг его отца.

Юань улыбнулся:

— Похоже, у тебя есть повод для беспокойства. Твой брат станет следующим хозяином Дома. — Он взглянул на Мартина своими спокойными глазами. — Твой отец сказал мне об этом. — Мартин сглотнул. — Ну, я считаю это естественным, — сказал Юань. — И он также мне пожаловался, что не знает, как поступить с тобой. Он опасается, что если ты останешься в бизнесе, то могут возникнуть трения. Но какая же еще карьера открыта для Баррингтона?

— Мой отец сам служил императрице в военном флоте, сэр, — с готовностью ответил Мартин.

— Он-то служил. Но сейчас нет военного флота. А армия... толпа выродков. Но тем не менее не хочешь ли ты служить мне, Мартин? О, конечно, официально я уволен с моих постов, потому что те людишки, которые сейчас правят в Пекине, завидовали мне и боялись меня. Но я знаю, они не смогут обойтись без меня. Мощные силы разрывают Китай, и принц Цюнь не тот человек, который сумеет с ними справиться. Рано или поздно я ему потребуюсь, он призовет меня на помощь. И я готов действовать, Мартин. Больше того, я поддерживаю мою армию в боеготовном состоянии. Она сейчас рассредоточена в нескольких лагерях, но боеспособна, и когда династия обратится ко мне, я сумею спасти Китай. Ты хочешь помочь мне выполнить эту задачу, Мартин?

— Ох, сэр! Это возможно?

— Конечно. Я произведу тебя в офицеры моей охраны. Ты станешь носить военную форму, саблю и револьвер. У тебя будут, разумеется, свои слуги. — Юань взмахнул рукой. — Трех я тебе дам, и еще трех ты выберешь сам. Ты получишь денежное содержание, соответствующее твоему имени и званию.

Мартин не верил своим ушам. Уж не сон ли это?

— Вы говорили об этом с моим отцом, сэр?

— Зачем? Нет. Я подумал об этом только после встречи с тобой, поняв, что ты подходишь.

— Тогда... сомневаюсь, согласится ли он, сэр. Наверняка скажет, что я слишком молод. А что касается тетушки Вики...

— Гм, — прокомментировал Юань. — Я понял твой намек. А если мы вместе попросим их, а ты выскажешь свое согласие со мной... У тебя есть желание служить у меня?

— Ничего бы я так не хотел, как служить у вас, сэр.

— Хороший ответ, молодой Баррингтон. И я бы не хотел ничего больше, чем иметь тебя при себе. И коль скоро мы оба полны решимости, то должны достичь своей цели.

Мартин сокрушенно кивнул головой:

— Мой отец очень упрямый человек.

— Разумеется. Но он в Шанхае. Это в семистах милях отсюда.

Мартин взглянул на маршала:

— Зато моя тетя здесь, и она не менее упряма. Она-то уж наверняка будет против.

Юань улыбнулся своей обычной улыбкой:

— Даже твоя тетя вынуждена будет смириться со свершившимся фактом. Я покидаю Ханькоу сегодня ночью. Фактически я его уже покинул. И не вернусь к себе домой, а продолжу путь на север, в провинцию Шэньси, где обучаются мои солдаты. Это будет далекий и тяжелый путь. Ты готов преодолеть его?

— С радостью, сэр, но...

— Тогда присоединяйся ко мне.

— Но... — Мартин облизнул губы в лихорадочном возбуждении, — моя одежда! Мои...

— Ты будешь переодет в военную форму немедленно, как мой адъютант. Я понимаю, у тебя есть кое-какие личные вещи, которые тебе дороги, но придется с ними расстаться, тебе пришлось бы это сделать, даже если бы у тебя было разрешение отца идти со мной. Итак, мальчик, у тебя хватит мужества сделать это?

— Но тетушка Вики не даст мне разрешения, сэр.

— Я только что объяснил тебе: не надо спрашивать разрешения у тетки, Мартин. Ты просто поедешь со мной. Думаю, было бы правильно написать ей письмо и объяснить свой поступок, иначе она станет беспокоиться. В моих сумках есть ручка и бумага, а я позабочусь, чтобы твое письмо было доставлено сегодня вечером.

— Она очень разозлится.

— Женщины всегда на что-то злятся, — ответил Юань, — кроме служанок, поэтому у меня только служанки.

— Но отец...

— О, он тоже разозлится. Но ты будешь далеко, и пройдут месяцы, прежде чем ты увидишь его опять. А к тому времени... Позволь мне рассказать тебе кое-что об отцах. Прежде всего о твоем. Он желает тебе благоденствия, но не может его обеспечить или хотя бы порекомендовать, как его достичь. Он будет, как ты сказал, сердиться. Он, без сомнения, разозлится и на меня тоже. Но его злость пройдет, когда в следующий раз ты приедешь к нему, приедешь взрослым мужчиной, испытавшим немало приключений в горах, в военной форме, и тогда он поймет, что ты со мной в нашей общей решимости спасти династию и империю. Попомни мои слова, он заключит тебя в объятия с радостью и восхищением. Итак, скажи мне, мальчик, ты со мной?

— О да, сэр! — воскликнул Мартин.

Юань подал знак принести письменные принадлежности.

Глава 15 КАТАСТРОФА

— Виктория?!

Роберт Баррингтон оторвал взгляд от документов, разложенных на столе, когда его сестра ворвалась в шанхайскую контору. Роберт привык видеть Викторию тщательно ухоженной, с уложенными волосами, наманикюренными ногтями, нарумяненными щеками... Теперь перед ним стояло создание с дикими глазами, выглядевшее так, будто она не мылась, не причесывалась или не красила ногти не меньше недели. Он встал:

— Что случилось? Я понятия не имел, что ты возвратилась.

— Мартин, — выдохнула она. — Его похитили. Твой друг Юань.

Роберт позвонил в колокольчик, и тут же появился один из клерков.

— Стакан бренди для мисс Виктории, — приказал он. — Надо это обдумать. Принесите бутылку и три стакана, а также пригласите Адриана, пожалуйста.

Сидящая в кресле у стола Виктория вскочила на ноги:

— Адриана?!

— Итак, моя дорогая, — сказал Роберт, — допустим, Мартин и, был похищен. Но я не могу поверить, чтобы Юанем. Когда Юань был в Ханькоу?

Виктория рассказала обо всем и показала Роберту письмо Мартина. Принесли бренди, и одновременно вошел Адриан. Роберт, в свою очередь, показал ему письмо, пока Виктория пила бренди.

— Согласно этому письму Мартина никто не принуждал, — высказал свое мнение Адриан.

— Ох, да маршал намеренно вскружил ему голову. Он явно старался это сделать, когда мы были у него в гостях. Он показывал пистолеты и сабли — ни об этом ли мечтает любой мальчик? Теперь он собирается стать адъютантом Юаня. И получить пистолет и саблю в свое распоряжение. Но есть и другая проблема: я не позволю Юаню развращать его. В его доме были голые девицы и... — ее передернуло, — голые юноши. Это отвратительно, Роберт. Ты должен что-то предпринять.

Роберт потер ладонью щеку.

— Мне кажется, ты раздуваешь из мухи слона, сестренка, — сказал Адриан. — С какой стати такой человек, как Юань, всю жизнь бывший другом Роберта, вдруг вздумает похищать Мартина? Все, что ему необходимо было сделать, — это спросить разрешения у Роберта взять на службу мальчика, и Роберт согласился бы. Разве не так, Роберт?

— Но он не спросил разрешения у Роберта, — подчеркнула Виктория.

Брат и сестра посмотрели на Роберта. Глава Дома Баррингтонов пытался осмыслить происходящее. Без сомнения, Мартин был похищен, даже если его заставили думать, что он согласился по доброй воле. Юань хотел взять под свой контроль Дом, потому что в личной беседе его хозяин отказался поддержать маршала в его стремлении свергнуть Цинов. Похоже, Юань решил добиться своего по-другому.

Итак, что же следует делать? Юань, как и большинство людей, вероятно, считал Мартина сыном Роберта от его китайской любовницы и потому переоценивал значение мальчика. О, Мартин был достаточно дорог ему как сын Виктории. Но насколько дорог? Как поступить, если Юань приедет и начнет шантажировать убийством Мартина в обмен на поддержку его переворота? Нарушить мою клятву, подвергнуть опасности все, что создавало несколько поколений моей семьи, и, хуже всего, подвергнуть опасности Монику и Джеймса? Пожалуй, следует поправить ситуацию и попытаться обратиться к здравому смыслу маршала.

— Ты говоришь, он был в Ханькоу две недели назад? Куда он потом отправился?

— Насколько я смогла установить — в провинцию Шэньси. Через горы.

Она боялась поделиться своими истинными опасениями о том, что Юань мог искать Тана. Теперь уже с Мартином в качестве наживки, потому что Тана невозможно поймать просто так.

— Я считаю, — сказал Роберт осторожно, — как справедливо заметил Адриан, мы должны все тщательно взвесить. То, что Юань с легкостью уговорил Мартина работать на себя, это понятно, если учесть возраст мальчика. Но не сомневаюсь, он не причинит Мартину никакого вреда. Так вот, никто из нас ничего не сможет предпринять, пока Юань не вернется к себе домой. Я собираюсь написать ему письмо и назначить встречу, узнать, хочет ли Мартин работать на него или нет. Если он не хочет, то мы его заберем.

— Ох... — Виктория поднялась на ноги в нетерпении. — Конечно, он захочет продолжить работать на него. Он уже подвергся растлению, а к тому времени наверняка будет еще больше развращен.

— Тогда, боюсь, никто из нас ничего сделать не может.

— Ты отказываешься помочь?

— Вики, будь благоразумной. Мартину почти семнадцать лет. Здесь, в Китае, человек такого возраста считается полностью самостоятельным. «Когда мне было семнадцать, — мысленно вспомнил он с ностальгией, — меня уже направили в постель к Цыси».

— Мы можем возвратить его, даже если придется похитить, — предложила Виктория. — И вывезти в Англию или куда-нибудь еще. Я бы поехала с ним.

— И поссориться с маршалом? — спросил Адриан. — Ты слишком все драматизируешь, сестричка. — Он улыбнулся своей таинственной улыбкой. — Люди начнут думать, что Мартин твой сын, а не племянник.

Виктория вышла из комнаты, хлопнув дверью.

По просьбе Роберта Моника пошла навестить свою золовку. Она застала Викторию принимающей ванну с помощью китайских служанок.

— Ох, — сконфузилась она, — извини, я приду попозже, хорошо?

— Все в порядке, — заверила ее Виктория и поднялась. Служанки завернули ее в мягкий халат.

— Роберт рассказал мне о случившемся, — сказала Моника. — Я глубоко переживаю вместе с тобой.

Виктория жестом выпроводила девушек из комнаты и села, скрестив под собой ноги.

— Ты знаешь, что на самом деле он — мой сын?

— Да. Роберт сказал мне.

— В таком случае, как мне кажется, для тебя дело оборачивается благоприятно. Уход Мартина означает, что у твоего сына не остается соперников, претендующих на Дом.

— Я никогда не подозревала, что они могут быть, — ответила Моника уравновешенно. — Я пришла предложить свою помощь.

— Какую помощь ты можешь мне предложить? — спросила Виктория.

Она встала. Тело ее высохло, и халат упал на пол.

Моника прикусила губу. Виктория оставалась красивой женщиной, хотя ее грудь слегка опустилась, а бедра немного раздались, что выдавало возраст, но не умаляло, а скорее добавляло ей привлекательности. Но с поры диких приключений детства во время «боксерского» восстания Моника превратилась в благопристойную женщину и нагота Виктории ее смущала.

— Тогда прими мои заверения в симпатии, — проговорила она.

— Что ж, благодарю. — Виктория легла поперек кровати на живот, уперев подбородок в край постели, темные волосы закрыли ее лицо.

Моника встала и взглянула на голую спину своей золовки.

— Хорошо, что ты дома, — солгала она. — Нам о многом надо поговорить.

Виктория откинула волосы с лица:

— Я уезжаю.

Моника уже у двери удивленно остановилась:

— Куда ты собираешься?

— Назад в Ханькоу. Теперь там мой дом.

— Да, но без сомнения...

— Я хочу там жить, Моника. Туда и Мартин вернется ко мне, если он вообще собирается вернуться.

Моника облизнула губы. Она не любила критиковать других людей, но сейчас необходимо было высказаться.

— Вики, — она вернулась и встала возле кровати, — ты не считаешь, что беда произошла частично и из-за того, что ты уехала в Ханькоу?

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

Моника чувствовала, как горят ее щеки:

— Ну... вероятно, Мартин узнал, ну...

— Узнал что? — Голос Виктории изменился.

Моника набрала побольше воздуха:

— Что у тебя китайские любовники.

— У меня один китайский любовник, Моника. Я все-таки разборчивая.

— Я не хотела тебя обидеть.

— И мой, как ты выразилась, любовник приходится Мартину отцом.

— Но... да хочешь сказать, что этот человек посещает тебя в Ханькоу?

Виктория осознала, что выдала Тана — и себя тоже.

— То, как я устраиваю свою личную жизнь — мое дело, Моника. А теперь можешь идти.

Моника вскинула голову. Она была старшей женщиной Дома Баррингтонов по праву замужества, и никто не позволял себе так с ней разговаривать со дня ее свадьбы.

— Если Мартин узнает о твоем китайском любовнике и ты не скажешь ему, что это его отец, то у него будут все основания покинуть тебя, — выпалила она и выбежала из комнаты.

На лестнице Моника столкнулась с Адрианом. Он улыбнулся ей:

— Ты выглядишь взволнованной и озабоченной. Кстати, тебе кто-нибудь говорил, что тебе очень к лицу, когда ты взволнована и озабочена?

— У меня нет настроения шутить, Адриан, — сказала Моника. — Тебе нельзя туда, Виктория совсем раздета.

Адриан поцеловал ее руку:

— Я ее брат.

Он прошел мимо нее, поднялся по лестнице и скрылся за дверью комнаты Виктории, оставив Монику в крайнем изумлении.

Виктория стояла у окна, глядя в сад. Она только чуть повернула голову:

— Если ты тронешь меня хотя бы пальцем...

— Я и не мечтал об этом в твоем доме, — ухмыльнулся Адриан. — Я пришел узнать, что в самом деле случилось. — Он вытянулся на кровати, заложив руки за голову. — Что делал Юань в Ханькоу.

Виктория накинула халат:

— Как он сказал, у него там деловые интересы.

— Когда возвращается Сунь?

— Не имею понятия, — призналась Виктория. — Послушай, то, что случилось, не связано с Домом.

— Ты полагаешь, я поверю, будто Юань рискнул рассориться с Домом Баррингтонов единственно ради того, чтобы добраться до шестнадцатилетнего мальчика?

— Не будь таким циником.

— Итак, ты со мной согласна. Полнейшая бессмыслица. Поэтому, сестренка дорогая, Юань не знает, что Дом Баррингтонов тайно причастен к доставке оружия для Дела, или... — Он сел. — Ты же не будешь причастна к предательству Дела, не так ли, Вики? Через намеки Юаню и заключение сделки с Мартином? Потому что если ты сделаешь это, то предашь и меня тоже. — Он встал с кровати. — Меня это будет раздражать.

Виктория зло взглянула на него:

— Убирайся вон.

— Мне иногда непонятно, — сказал он, — знает ли Тан вообще о существовании партий оружия. Просто непостижимо, что ими никто не интересуется.

— Он знает о них. И ждет приказов от доктора Суня.

— Тогда он очень терпеливый человек. — Он взял ее за корсаж халата и притянул к себе. — Или ты призналась во всем Бобби?

— Разумеется, нет. — Она попыталась освободиться, но Адриан был очень сильным мужчиной.

— Если ты это сделала, — предупредил он, — я убью вас обоих. Запомни это.

Он отшвырнул ее от себя. Виктория полетела через комнату и упала, запнувшись о стул. Когда она поднялась, Адриан уже ушел.

Двумя днями позже Моника и Роберт провожали Викторию в Ханькоу, она отправлялась на попутной джонке, принадлежащей Дому. Они махали ей до тех пор, пока она не скрылась из виду, и на рикшах вернулись домой.

— Мне бы хотелось, чтобы она осталась, — заметила Моника.

— Мне тоже. Но для нее лучше жить собственной жизнью.

Моника больше ни словом не обмолвилась до тех пор, пока они не приехали домой. Отпустив слуг, она села рядом с мужем.

— Ты знал, что Виктория встречается с этим человеком, Таном, в Ханькоу?

Роберт повернулся, чтобы посмотреть на нее, и нахмурился:

— Откуда ты знаешь?

— Она невольно проговорилась. Она не хотела мне этого говорить и очень разволновалась, когда поняла, какую оплошность совершила. Но я сделала вид, что ничего не заметила.

— Боже праведный! Каким глупцом я был. Почему ты не сказала мне раньше?

— Чтобы ты мог удержать ее здесь под замком? Ты же сказал — это ее жизнь.

— Мне кажется, ты не понимаешь, дорогая. Если Тан в Ханькоу, значит, у него есть на то причины.

— А ты не думаешь, что он там только ради Вики?

— Нет. Но она, я уверен, уехала туда ради него. Я же сказал, что был глупцом. Мне даже показалось, будто она пытается жить нормальной жизнью.

— Что ты собираешься делать? Ты же не можешь вручить свою сестру в руки китайской полиции. А что ты думаешь о маршале Юане? Он тоже замешан?

— Юань ведет свою собственную маленькую игру. Только эта игра по большому счету. Но он не связан с Сунем и Таном. Будь это иначе, Вики знала бы и не примчалась сюда.

— Извини. Возможно, мне следовало все рассказать тебе раньше. Быть может, лучше действительно держать ее здесь под замком. Но, Роберт, мы еще можем послать за ней. Всадник превосходит в скорости джонку.

Роберт отрицательно тряхнул головой:

— Мне бы пришлось послать несколько всадников, да и принудительное возвращение ничего не решит. Нет. Я должен ехать в Ханькоу и постараться вразумить ее. И Тана, если потребуется. И лучше всего сделать это там, вдали от Шанхая, чтобы избежать последствий. Однако я подожду несколько дней, чтобы все не показалось слишком явным.

— Роберт! — Моника встала и взяла его за руку. — Если эти люди революционеры, то они могут быть опасными.

Он улыбнулся:

— Раньше мне удавалось справляться с революционерами. К тому же Дэнцинь, наместник провинции Хэбэй, мой старый друг. Так что я с ними разберусь, не беспокойся.

— Есть ли известия от господина Мартина? — спросила Виктория, как только вошла в дом. На протяжении своего двухнедельного путешествия она молилась, чтобы по возвращении застать его дома, чтобы этот кошмар закончился...

Ло Ляньли вежливо поклонился:

— Нет известий, мисс Виктория. Но... — Он закатил глаза.

Виктория нахмурилась, затем поняла, что он имел в виду. Она бросила шляпу на стул. В комнате было темно. Однако она смогла разглядеть фигуру Тана, стоящего у окна.

— Тан! — Она метнулась в его объятия, он держал ее крепко и целовал в губы. — Слава Богу!

— Где ты была?

— В Шанхае.

— Так вдруг? Не предупредив меня?

— Извини. Было срочное дело.

Он отпустил ее, и Виктория рассказала ему о Мартине.

— Что же тут срочного, — сказал Тан, когда она закончила. — Это, возможно, даже нам на руку. Но теперь действительно возникнут проблемы. Мы должны перевезти боеприпасы. Будет слишком опасно оставить их здесь, раз Юань сует свой нос в наши дела. Не волнуйся, я все устрою. Тебе только придется открыть склад в нужный момент.

— Но куда ты их денешь?

— У нас есть агент, недалеко, в русской концессии, и у него пустует склад. Я договорюсь перевезти их туда завтра же ночью. Будь у складов Баррингтонов в полночь.

— Ох! — У нее точно гора свалилась с плеч, боеприпасы, сокрытые на складе Баррингтонов, постоянно не давали ей покоя. — Ты можешь остаться?

Он улыбнулся:

— На час. Я слишком долго ждал тебя здесь.

Радость от встречи с Таном и известие о том, что оружие скоро заберут, позволили Виктории расслабиться, впервые после появления Юаня в Ханькоу. Ей бы хотелось, чтобы Тан больше заботился о своем сыне, чем об оружии, но она уже давно смирилась с тем, что он прежде всего революционер, а уж только потом отец.

На следующую ночь она отослала слуг спать пораньше и строго-настрого запретила им куда-либо выходить. А сама надела китайскую одежду и направилась на склады. Тан уже ждал ее с десятком человек и несколькими сампанами: русская концессия была в полумиле вверх по реке. Она удивлялась их связи с русскими. Судя по тому, что она читала и слышала, для них превыше всего стоял собственный интерес. Но это дело Тана. А если русские готовы помогать гоминьдану, то его мощь значительно возрастет.

Ящики с винтовками и патронами переносили со склада на сампаны, люди непрерывно сновали туда-сюда по причалу. Несколько человек стояли на страже, чтобы в случае чего недопустить сюда любопытных прохожих, но их почти не было.

— Ты рада будешь увидеть их уплывающими, да? — заметил Тан.

— Можешь себе представить как рада, — горячо сказала Виктория. Вскоре погрузили два последних ящика, и сампаны были готовы к отплытию. — Ты хочешь, чтобы я отправилась с тобой? — спросила она.

— Нет, — ответил Тан. — Будет лучше, если ты этого не сделаешь. Иди домой и ложись спать. Я приду к тебе завтра, если смогу.

Слишком много людей наблюдали за ними, поэтому она только крепко сжала его руку и поспешила прочь. Вики миновала несколько человек, большинство из них, без сомнения, узнали ее даже в темноте, но ни один не осмелился помешать Виктории Баррингтон. Вскоре она уже была дома, мокрая от пота. Она налила себе стакан бренди, медленно его выпила и поднялась в свою комнату. Раздевшись, легла на кровать и тут же уснула.

Ей показалось, что она проснулась через несколько секунд. Некоторое время все не могла понять, что же разбудило ее, затем услышала вдалеке ружейные и револьверные выстрелы.

Вики выпрыгнула из постели и побежала к окну. Дом стоял на холме, и ей была хорошо видна речная гладь. Но там не было ни души, выстрелы слышались значительно дальше, в стороне. Русская концессия? С сильно бьющимся сердцем она накинула халат и позвонила в колокольчик. Ей пришлось звонить несколько раз, прежде чем показалась служанка с мутными глазами и заспанным лицом.

— Пришлите ко мне Ло Ляньли, — приказала она.

Ло, наоборот, как будто и не спал.

— Что происходит? — поинтересовалась она.

— Я не знаю, мисс Виктория. Что-то грохнуло, затем послышались выстрелы. Их слышно и сейчас.

— Сильный грохот? — Может быть, именно он разбудил ее?

— Взрыв, мисс Виктория. Как от крупной бомбы.

— О Боже мой! — простонала она. — Ло, идите на улицу и выясните, что произошло?

— Сейчас, госпожа?

— Сейчас, — настаивала Виктория.

Уснуть она уже явно не сможет. Виктория вновь вызвала свою служанку, приняла ванну и оделась. Затем она вышла на веранду. Звуки стрельбы стихли, но по-прежнему выше по течению слышался шум. Что-то пошло не так, как хотелось бы.

Ло вернулся перед рассветом и подтвердил ее худшие опасения.

— Говорят, несколько человек, революционеров, мисс Виктория, воровали оружие и патроны в русской концессии, их застали часовые. Затем прогремел взрыв, и часовые открыли огонь. Революционеры начали стрелять в ответ, мисс Виктория. Состоялся настоящий бой.

У Виктории пересохло в горле:

— Революционеров схватили?

— Нет, мисс Виктория. Они прорвались через цепь часовых и скрылись на севере с оружием.

«Спасибо тебе, Господи, за это», — подумала она.

— Кто-нибудь пострадал?

— О да, мисс Виктория. Убито пятеро часовых и трое революционеров.

Сердце Виктории оборвалось:

— Известно, кто они были? На кого работали?

— Нет, мисс Виктория. Их не смогли допросить, так как убили наповал.

Виктория не смогла сдержать вздох облегчения... разве что среди убитых мог оказаться Тан. Она не знала, что делать. Дальше расспрашивать Ло об убитых нельзя, иначе легко вызвать у него подозрение. Он понятия не имел, что её любовник — один из революционеров. Она взяла себя в руки: надо быть терпеливой. Тан пришлет ей весточку как только сможет.

Утром она пошла в контору и попыталась работать, но это было невозможно. Ей показалось, что никто в этот день не работал, так как слухи захлестнули весь город. Она слышала топот ног и видела знаменных, занимающих позиции на стенах, очевидно, в ожидании какого-то штурма. Получил ли Тан приказ выступать от доктора Суня? Или это как-то связано с Юанем? Ее голова шла кругом. И вот, когда она уже собиралась идти домой, в дверь постучал один из клерков.

— Извините за беспокойство, мисс Виктория, — сказал он. — Но у меня письмо для вас.

Виктория взяла конверт:

— Кто его принес?

— Незнакомый мужчина, мисс Виктория. Он не стал ждать и сразу ушел.

Виктория кивнула, и клерк закрыл за собой дверь. Она вскрыла конверт и достала листок бумаги. Всего несколько слов: «Я ранен и должен тебя увидеть. Будь на своем причале в полночь. Тан».

Получив весточку от любовника, Виктория почувствовала облегчение, которое сразу сменилось тревогой за его здоровье. Но, по крайней мере, он прислал за ней. Она поспешила домой, приняла ванну, с наигранным спокойствием пообедала, отпустила слуг и пошла в свою комнату. Как и прошлой ночью, она переоделась в китайские панталоны и блузу, надела на голову плоскую шляпу. Волосы ее были темными, и в темноте никто не мог отличить ее от китаянки, поэтому она не стала их прятать.

Собравшись, Виктория села у открытого окна. Мерцали огни города, слышалась перекличка знаменных, далеко разносящаяся в тихом ночном воздухе. Она знала, что знаменные не были выставлены вокруг складов Баррингтонов, и не волновалась.

За четверть часа до полуночи она украдкой спустилась по лестнице, прошла через спящий дом и вышла на улицу. Как и в любом китайском городе, в Ханькоу жизнь в это время била ключом: лаяли собаки, звучала музыка, стреляли петарды, люди смеялись и громко переговаривались. Виктория миновала оживленные улицы без приключений и пошла по выбитой дороге к причалу. Здесь еще более громкий шум доносился от города на сампанах, находящегося немного ниже по течению, но его немного смягчал плеск текущей воды. Ее уже ждала лодка с тремя мужчинами.

— Мисс Виктория? — спросил один из них.

Держась за его руку, Виктория спустилась в лодку. Она села на корме, а мужчина занял свое место на носу. Гребцы взмахнули веслами, и лодка поплыла.

Темнота сомкнулась вокруг них. Они спускались вниз по течению и вышли на середину реки, чтобы обойти стороной город на сампанах. Виктория не задавала вопросов. Она знала, что ее везут к Тану. Миновав город на сампанах, они проплыли еще с милю и причалили к берегу. Здесь их ждали люди с лошадьми.

— Сколько еще до места? — спросила Виктория, усевшись в седло.

— Не очень далеко, — уклончиво ответил один из провожатых.

— Мне необходимо вернуться до рассвета.

— Генерал Тан скажет вам, что делать, — нехотя промолвил тот же человек.

Она не стала возражать. Похоже, Тан не очень серьезно ранен, если продолжает командовать. В сопровождении шести человек она поскакала от берега к подножию низких холмов; болото осталось слева. Они скакали уже час, и ей подумалось, что встреча с Таном будет весьма короткой уже перевалило за два часа ночи. Они въехали в ложбину и через несколько минут оказались в маленькой долине, где расположился лагерь: горели костры, освещая несколько палаток и шалашей. Виктория взглянула влево и на вершине холма увидела силуэт вооруженного человека на фоне ночного неба. Это успокаивало, но все равно...

— Вы слишком близко от города, чтобы разбивать такой лагерь, — предупредила она старшего из сопровождения.

Он безмятежно улыбнулся:

— Мы сразу снимемся, как только вы повидаетесь с генералом.

Лошади остановились перед самым большим шалашом, и приехавших тотчас окружили вооруженные мужчины и женщины. Виктория спешилась, и все уставились на нее. Она сняла шляпу, чтобы они рассмотрели ее лучше, зная, что она — женщина генерала. Старший отряда сопровождения указал на дверь в шалаш, и Виктория отворила ее. Ее взгляд помимо воли сразу же оказался прикован к странному предмету, освещаемому неровным пламенем полдюжины ламп. Внутри комнаты находились шестеро мужчин и три женщины, а на полу у дальней стены лежало тело Тана.

Тело Тана?! Сердце Виктории оборвалось, она ринулась вперед и рухнула на колени. Да, Тан был, без сомнения, мертв; повсюду на одеялах, в которые его завернули, проступила запекшаяся кровь, и, хотя он был тщательно запеленат, ей показалось, что у него отсутствует рука. Удивительно, однако у нее не появилось желания заплакать. Их отношения были ненормальными, слишком односторонними. К тому же она всегда знала: именно этим все и кончится. Она только хотела быть в этот миг рядом с ним.

— Когда это произошло? — спросила она.

— После того, как мы вернулись сюда, — ответил один из мужчин. — Но мы знали, Что он умирает. И Тан тоже знал.

— И он велел послать за мной, — предположила

Виктория.

— Великий Тан не посылал за тобой, женщина Баррингтон. — Виктория медленно обернулась. — Он никогда даже имени твоего не называл, — добавил мужчина.

— Он знал, что ты предала его, предала Дело, — сказал другой.

Виктория поднялась с колен и повернулась к ним лицом. Все находящиеся в комнате смотрели на нее с враждебностью. Они вызвали ее сюда... Она почувствовала необычную легкость в животе. Но ей нельзя было показать им своего страха.

— Это глупость, — сказала она.

— Ты будешь отрицать, что маршал Юань Шикай посещал ваш дом в Шанхае всего месяц назад? — спросил первый мужчина.

— А ты побывала в его доме, — добавил второй.

— И вслед за этим отправила с ним своего сына, — закончил третий.

Виктория заметила, что тяжело дышит, и стала вдыхать медленнее, чтобы восстановить дыхание.

— Это неправда. Да, маршал посетил меня, но это не более чем светский визит. Я не отдавала ему сына. Мой сын бежал с маршалом.

— Ты будешь отрицать, что две недели назад ездила к братьям, чтобы сообщить все о нас? А ведь твои братья — враги доктора Суня.

— Нет, — оборвала Виктория. — Я ездила к братьям просить их помочь вернуть моего сына.

— Ты предала Великого Тана, — сказал первый мужчина.

— Ты предала Дело. Как ты объяснишь тот факт, что всего через месяц после визита Маршала Юаня знаменные узнали о решении Великого Тана перевезти оружие с ваших складов в русскую миссию? Они ждали нас.

— Я не знаю! — закричала Виктория. — У вас нет доказательств моего предательства.

— Мы добудем доказательства, — сказал второй человек.

— Хорошо, пока вы их будете добывать, верните меня домой.

Мужчина улыбнулся:

— Ты сама предоставишь нам доказательства, женщина Баррингтон. Ты сознаешься в своей вине.

— Сначала вы сами это сделаете.

— Тогда мы заставим тебя. — Он подал сигнал, и к ней подошли четверо мужчин. Виктория подумала, не попытаться ли вырваться отсюда силой, но сразу отказалась от такого намерения. Скрыться ей все равно не удастся, а за попытку ей могли причинить боль. Хотя они причинят ей боль в любом случае, поняла она, и унизят. Двое мужчин держали ее за руки, третий сорвал с нее через голову блузку, и еще один стянул панталоны и европейского типа трусы.

— Запомните, мои братья узнают об этом, — выдохнула она, по-прежнему стараясь бить спокойной и с ужасом видя, как на нее уставились все присутствующие.

— Твои братья никогда больше не услышат о тебе, женщина Баррингтон. Ты изменила туну и нарушила свою клятву. Ты признаешься в своем предательстве, скажешь нам, кому и что рассказала о Деле. Затем ты умрешь. Признайся сейчас и умрешь достойно. Откажешься признаться — твои вопли будут слышны аж в Ханькоу.

Виктория из последних сил подавляла в себе панику, которая могла лишить ее рассудка. Она прекрасно понимала, эти люди не могли знать, что она выдала тун Роберту еще семнадцать лет назад, в Порт-Артуре. А затем проговорилась Монике о своих встречах с Таном в Ханькоу. Моника непременно рассказала Роберту, а Роберт... Но она покинула Шанхай всего десять дней назад, и Роберт никак не мог предупредить наместника в Ханькоу: здесь не было телеграфа. Не мог он знать и о решении Тана перепрятать оружие.

— Послушайте, — сказала она. — Как я могла предать Тана? Разве он не отец моего ребенка? Я считаю его своим мужем. Как же я могу предать мужа?

— Тебя будут бить палками бастинадо.

— Нет! — закричала Виктория.

Она довольно часто видела мужчин и женщин, наказываемых бастинадо; это было привычное наказание в Китае за любой проступок, близкий к преступлению. Использовалось оно и при допросах. Но она всегда отворачивалась, не желая видеть экзекуцию, страшное оскорбление растянутых на земле голых тел, превращаемых в кровавое месиво.

— Нет! — пронзительно закричала она, когда мужчины поставили ее на колени. — Вы не посмеете этого со мной сделать! Я... — Она собиралась сказать «белая женщина», но вовремя удержалась. Это заявление о врожденном превосходстве их только разозлило бы. — Я — Баррингтон! — выкрикнула она.

Ее окружили мужчины и женщины, с чисто китайской мстительностью предвкушая суровое испытание ее духа болью и унижениями. Виктория пыталась сопротивляться, но их оказалось слишком много, людей, схвативших ее за руки и тянущих за ноги так, что она упала на землю, ударившись лицом. Она пыталась подняться, но ее растянули за ноги и за руки, запястья и лодыжки удерживали по две пары крепких рук. Она повернула голову, Чтобы закричать, но рот был забит пылью. Виктория услышала свист палки и издала вопль ужаса.

Она почувствовала удар по ягодицам, голова непроизвольно дернулась. За первым ударом последовал второй, затем еще и еще. Она знала, что по обе стороны от нее стоит по палачу с бамбуковой палкой, наносящему ритмичные удары. Она мотала головой из стороны в сторону, когда удары стали причинять боль, а монотонный свист палок начал стискивать ее мозг.

Удары сыпались с равными интервалами. Ягодицы Виктории превратились в сплошную рану, а страшная боль распространилась от области паха вниз к бедрам и вверх до груди. Она утратила контроль за мышцами, и ее тело корчилось в пыли, сотрясаемое болью. Рот пересох, она могла только судорожно дышать и чувствовать... боль, не утихающую, даже когда удары прекратились. Она некоторое время даже не осознавала, что истязания приостановили.

Наконец Вики почувствовала, что ее запястья и щиколотки опять свободны. Она перекатилась на бок и подтянула колени, обхватив их руками, плача от боли. Главный палач подошел к ней.

— Мы даем тебе остаток ночи на размышление. Завтра продолжим.

Ее подхватили и поставили на ноги. Виктория не удержалась и упала, ее истерзанные ягодицы коснулись земли. Она дико закричала от боли и вскочила на ноги. Мужчины ухмыльнулись и вывели ее на улицу. Она была без ботинок, и камни резанули ступни. Виктория невидящими глазами посмотрела на окружающие ее в темноте лица и с глубоким отчаянием поняла: ее муки сейчас продолжатся. Перед ней стояла деревянная клетка, в которой заключают преступников. Дверь клетки отперли, и ее втолкнули внутрь, на подставку из прутьев. Она начала оседать на колени, но несколько человек удержали ее. Верхнюю крышку, которая была поднята, укрепили у нее над головой, а на шею одели стальной ошейник, стянув винтами, чтобы она не могла вытянуть голову. В таком положении Виктория могла только стоять и шевелить руками и ногами.

Эти люди, похоже, не хотели, чтобы она умерла сейчас. Обычно верх клетки располагали достаточно высоко от пола, и приговоренный должен был либо стоять на пальцах, либо задохнуться. Она же могла твердо стоять на ногах... Но она начнет задыхаться, если уснет или ее подведут уставшие ноги.

Клетку поставили под деревом и, привязав к ней толстый канат, подвесили в паре футов над землей. Лишившись опоры, клетка стала медленно вращаться. Виктория сразу потеряла равновесие и начала быстро перебирать ногами, чтобы не упасть и не задохнуться. Мужчины удалились, и ей оставалось молить Бога, чтобы клетка перестала вращаться. Но клетка не останавливалась, так как истязания продолжили женщины и несколько мальчиков и девочек из лагеря. Они тыкали в нее сквозь прутья палками и пальцами, стараясь попасть в соски или между ног, но хуже всего, когда они попадали по ягодицам, тогда она всхлипывала от боли и снова топталась ногами, чтобы удержать равновесие.

Издевательства продолжались около часа, однако они хотя бы не давали ей заснуть. Когда наконец детям надоело подобное развлечение и они отправились спать, силы на мгновение оставили Викторию. Она повисла на подбородке, но тут же встрепенулась, проснувшись.

И подумала: зачем? Разве не лучше удавиться прямо сейчас, как можно быстрее? Она не знала, какую казнь приготовили для нее люди Тана, но уже не мечтала пережить следующее битье палками: если она даже и не умрет, то непременно сойдет с ума. Однако стремление выжить в любых условиях было неотъемлемой чертой ее характера. Она из клана Баррингтонов, а женщины этой семьи сражаются до конца. Тетя Джоанна пережила тайпинов, отказавшись сдаться. Хелен погибла от рук «боксеров», но, по крайней мере, встретила смерть с высоко поднятой головой. Виктория не могла повести себя менее достойно.

Что касается скорби... Виктория ее так и не почувствовала. И, возможно, никогда не почувствует. Тан, похоже, подозревал, что она предала его в конце концов, иначе он хотя бы назвал ее имя и предупредил не трогать. Вероятно, он никогда не верил ей, однако это не мешало ему использовать ее. Она опять забылась, глаза закрылись, усталость переборола даже боль в ягодицах. И опять ее выпрямило, точно пружиной, когда она начала задыхаться. Она попыталась облизнуть губы, но рот пересох. Жажда внезапно стала самым непреодолимым желанием в ее бедственном положении. Вода! Если бы ей дали хоть глоток...

Она замерла в ужасе при звуке, послышавшемся за спиной. Неужели они возвращаются, чтобы снова мучить ее...

— Тебе очень больно, — послышался мужской шепот. Виктория медленно, царапая подбородок о железо, повернулась. До рассвета оставалось около часа и было очень темно; она могла различить только тень. — Я освобожу тебя, — сказал мужчина, и она узнала голос.

— Цин Сань! — выдохнула она.

— Не шуми, — предупредил Цин. — Я тебя освобожу, если ты станешь моей женщиной. Я видел тебя тогда, с Таном, и не могу забыть, какой ты была в тот день, когда мы давали клятву. Я захотел тебя тогда, но знал, что должен терпеливо ждать. Теперь ты должна стать моей — или умереть.

Виктория ни минуты не колебалась. Она согласится на все, лишь бы выбраться из клетки.

— Согласна, — простонала она, — согласна, я буду твоей.

— Ты должна поклясться именем христианского Бога.

Виктория резко набрала воздух. Бог простит ее.

— Я клянусь.

Цин Сань подошел к клетке и отомкнул запоры, затем отвернул болты на стальном ошейнике. Колени Виктории подломились, и она упала ему на руки.

— Нам надо спешить, — сказал он. — Лагерь проснется через час.

— Воды, — взмолилась Виктория. — Я умираю без воды.

Цин Сань поднес ее к ожидающим в стороне лошадям, достал из переметной сумы флягу и приложил к губам женщины. Никогда в жизни ей не приходилось чувствовать большего блаженства.

— Ты можешь сидеть? — спросил он.

Ягодицы Виктории горели от боли. И она не могла далеко уйти в таком состоянии, но мысль о том, чтобы лечь поперек седла лицом вниз, была невыносима.

— Я сяду. У тебя есть какая-нибудь одежда для меня?

— Мы подыщем для тебя одежду потом.

В этот момент Виктория не собиралась спорить. Он оседлал две лошади. Она осторожно опустилась в седло и чуть не закричала от боли, но крепко стиснула зубы и поскакала за ним вой из лагеря.

— Если ты попытаешься бежать, мисс Виктория, я тебя застрелю, — предупредил он и указал на винтовку за спиной и револьвер на поясе.

— Я не убегу, — заверила она. — А как же охрана?

Цин Сань ухмыльнулся:

— Я должен охранять лагерь в этот час. Разве я не умный?

— Да, — согласилась Виктория, — ты очень умный.

Виктория не имела представления, что было на уме у Цин Саня. Если он собирался вернуть ее в Ханькоу, то можно будет выдвинуть обвинение в изнасиловании, и братья разберутся с ним позднее. Но, проехав более полумили, она поняла, что они направляются на северо-восток, в противоположном направлении от реки и Ханькоу. Если она собиралась спасаться, то это нужно делать как можно скорее.

— Куда ты меня везешь? — спросила она.

— В безопасное место, — ответил он. Когда рассвело, он натянул поводья. — Мы остановимся в этом лесу.

Они находились в густом лесу у подножия гор, далеко от реки, как показалось Виктории. Но от лагеря гоминьдановцев их отделяло не больше десяти миль.

— По-твоему, здесь мы в безопасности? — спросила она. — Они легко найдут нас по следам.

Цин Сань ухмыльнулся на ходу, ведя ее к ближайшим зарослям деревьев.

— У них нет времени гоняться за нами. Сегодня они атакуют Ханькоу.

— Атакуют Ханькоу? Эта группа людей?

— На подходе с гор многие тысячи. Решение принято еще до боя у русской концессии. Теперь их не остановишь.

— Но без Тана или дополнительного оружия восставших перебьют. Знаменные в полной готовности отразить нападение.

Цин Сань снял ее с лошади:

— Теперь это не наша забота. Чем больше гоминьдановцев перебьют, тем лучше для нас. — Она попыталась избавиться от его рук, поддерживающих ее, но он усадил ее на землю и сразу начал лапать за грудь. — Я мечтал обладать тобой многие годы, — сказал он.

— Я очень голодна. У тебя нет еды?

— Какая же ты бесчувственная, женщина, — проворчал он. Но отвернулся от нее, чтобы расстегнуть переметные сумы. Она уставилась на винтовку и револьвер, заметила также длинный нож, висящий у него на бедре. Не попытаться ли завладеть каким-либо его оружием... Он не крупнее ее, но не изнурен, как она, страдающая от боли в каждой мышце, в каждой косточке. Нет, придется набраться терпения.

Цин Сань бросил сумы на землю:

— Вот еда. Огонь на всякий случай разводить не будем.

Виктория стала на колени перед сумами, нашла там немного хлеба и мешок с холодной свининой. Она набила рот и подошла к лошади, чтобы попить воды. Пока она пила, Цин Сань стоял рядом, щупая ее груди, ягодицы, лаская лобок.

— Мне необходимо облегчиться, — сказала она.

Он отступил в сторону, а она пошла в кусты. Она думала найти какое-нибудь оружие, но там не оказалось ничего подходящего. Даже если бы ей удалось что-то найти, на голом теле ничего не спрячешь. Придется использовать его собственное оружие. Она наблюдала за ним через кусты. Цин Сань снял винтовку, расстегнул ремень, с которого соскользнули кобура и ножны, и положил рядом с собой на землю. Затем он разделся. С тех пор, когда она последний раз видела его голым семнадцать лет назад, он растолстел. И он был явно возбужден.

— Выходи, женщина! — позвал он.

Виктория вышла из-за кустов. Она медленно двинулась к нему, покачивая бедрами и прикрыв грудь руками, облизывая губы и двигая головой так, чтобы ветер развевал ее волосы. Как она и рассчитывала, вид ее был неотразимым. Он пошел ей навстречу. Она подпустила его почти вплотную — его лицо и пенис говорили о непреодолимой похоти, — затем резко бросилась в сторону, упала на землю и перекатилась за его спину. Когда она поднималась на ноги, секунды для нее растянулись в века. Цин Сань взревел в гневе и обернулся.

— Я изобью тебя! — прорычал он.

Но Виктория уже оказалась у цели, отбросила одежду Цина и выхватила из кобуры его револьвер. Цин Сань остолбенел. В глазах Виктории он прочел свою судьбу и лихорадочно облизывал губы. Он инстинктивно вытянул руки, чтобы прикрыть себя от первой пули, но она пробила его пальцы и ударила в грудь. Виктория вытащила нож и двинулась на него. Цин лежал на спине, кровь толчками выплескивалась из дыры в его груди и стекала сквозь простреленные пальцы. Он был еще жив, но стонал и кашлял кровью, когда Виктория опустилась перед ним на колени.

— Мисс Виктория, — простонал он, — мисс Виктория...

Виктория перерезала ему горло.

Глава 16 РЕВОЛЮЦИЯ

Роберт предпочел воспользоваться сампаном вместо джонки, чтобы быстрее добраться до Ханькоу. Но в сотне километров от города его окликнули с берега. Причалив, Роберт обнаружил Фэнъюя, наместника с крупным подразделением деморализованных знаменных, отступающих к низовьям реки.

— Дальше двигаться нельзя, Баррингтон, — предупредил его Фэнъюй. — Вся округа взялась за оружие. Повстанцы захватили арсенал в Ханькоу.

— Какова судьба моих складов? Что с моей сестрой?

Фэнъюй помрачнел:

— Склады попали в руки повстанцев. Что же касается вашей сестры, то я получил приказ арестовать ее. Она заодно с повстанцами, как стало известно от ее слуг. Я не уверен, что мне не следует арестовать и вас тоже. Вы знали, что мисс Виктория хранит оружие и боеприпасы на ваших складах в Ханькоу?

— Разумеется, я ничего не знал об этом! Это невозможно!

— Все обстоит именно так, Баррингтон. И три дня назад, ночью накануне восстания, она бежала из Ханькоу, чтобы примкнуть к мятежникам. Роберт закусил губу. Если где-то поблизости находился Тан, скорее всего именно так и было. Но Виктория не могла тайно закупать оружие для гоминьдана... без подписи его либо Адриана... «Боже! — подумал он. — Адриан!»

Фэнъюй кивал головой, следя за сменой выражения лица Роберта.

— Мне кажется, вы начинаете понимать.

— Моя сестра обладает иммунитетом экстерриториальности по закону, — сказал Роберт. — Если ее схватят, то должны отправить в Шанхай для предания суду английского консульства.

— Чтобы ей нашлепали по ладошкам, как напроказившей девочке? — насмешливо сказал Фэнъюй. — Ну нет! Когда ее схватят, то обезглавят.

Они некоторое время сверлили друг друга взглядами, но Роберт понимал, что у него нет той поддержки, которая позволила бы ему высказать угрозы.

— Каковы ваши намерения? — спросил он.

— Отходить вниз по реке, пока не придет подкрепление.

— В таком случае, — усмехнулся Роберт, — вряд ли вы арестуете хоть одного мятежника, не говоря уже о моей сестре.

Он вернулся в Шанхай и вызвал Адриана.

— Расскажи мне об оружии, которое ты тайно закупил для гоминьдана, — потребовал он.

Адриан удивленно поднял брови:

— О чем ты говоришь?

Роберт изложил ему обвинения, предъявленные Фэнъюем.

— Без сомнения, он говорит правду. Однако Вики не могла сделать ничего подобного, чтобы не стало известно нам. Я ничего об этом не знаю. Итак?..

— Ну, я тоже совершенно ничего не знакю об этом, — заверил Адриан. — Однако... Боже мой!

— Что еще? — Роберт помрачнел.

— Это случилось несколько лет назад... как раз перед тем, как Вики изъявила желание управлять конторой в Ханькоу. Кто-то украл мою печать.

— Ты никогда не говорил об этом.

— Я не хотел тебя беспокоить по столь незначительному поводу. Тем более что через несколько недель ее нашли и вернули мне. Но за это время...

— Ты полагаешь, что Вики украла твою печать и использовала ее для поставок оружия? Вряд ли она могла проделать это без чужой помощи.

— Разве? Я удивляюсь, как мало мы знали о Вики, Бобби. В своей жизни она сделала много странного ради своего любовника и гоминьдана. Узнаем ли мы когда-нибудь, скольких наших людей она подбила на преступление чарами своего тела?

Роберт уставился на него в ужасе:

— Если ее схватят с мятежниками, то обезглавят.

— Если схватят, — подчеркнул Адриан. — По всем прикидкам, перед нами открывается перспектива получить новых тайпинов или «боксеров». Эта революция направлена против Цинов, а не заморских дьяволов, но мы-то связаны, с Цинами. Что случится, когда Вики прибудет в Шанхай во главе гоминьдановской армии, как воплощение, скажем, Чжэн И Сао? Что будет тогда, брат?

Солдаты, согреваясь, похлопывали руками в перчатках и наблюдали за фигурой человека, пробирающегося между деревьями. Здесь, в провинции Шэньси, зима наступала рано, и хотя в октябре снега еще не было, северный ветер пробирал насквозь.

— Это варвар, — сказал один из солдат.

— К тому же женщина, — добавил другой.

Сержант потер щеку. Женщины никогда добровольно не приближались к секретному лагерю маршала Юаня, разве что одной из них очень захотелось бы быть изнасилованной. Что же касается женщин-варваров... Но это была явно не китаянка. Солдаты пребывали в замешательстве.

— Что нам делать? — спросил ефрейтор.

— Позови капитана, — приказал сержант.

— Тетушка Вики? — удивленно спросил Мартин. Неужели это высокое темноволосое создание, вооруженное винтовкой, револьвером и длинным ножом, одетое в мужское платье, запятнанное кровью, на самом деле его тетя?

Виктория обняла его и посмотрела на стоящего позади Юаня:

— Я искала вас целый месяц.

— До меня дошли слухи, будто вы примкнули к гоминьдану, — заметил Юань.

— Нет, — опровергла Виктория. — Я бежала от них и теперь могу провести вас к ним.

— Вы сможете это сделать?

— Я знаю, где их лагерь, — сказала Виктория.

Юань распорядился подготовить для Виктории ванну, подыскал подходящую одежду и пригласил к обеду. Одну.

— Я должен убедиться, что могу доверять вам, — сказал он.

Виктория рассказала обо всех своих злоключениях. Он слушал, не перебивая и поглаживая жидкую бородку. Когда она закончила рассказ, он спросил:

— Если бы генерал Тан остался жив, вы, вероятно, продолжили бы воевать на стороне Суня. Неужели вы так непостоянны?

— Я хранила постоянство в любви на протяжении восемнадцати лет, ваше превосходительство. И никогда не была сторонницей доктора Суня — только Тана.

— Сохранять верность на протяжении восемнадцати лет... — задумчиво повторил Юань. — Что ж, это наилучшая рекомендация. Я способен оценить такую женщину. — Виктория отложила в сторону палочки для еды, — Вы по-прежнему очень красивы, — сказал Юань, — моя жена умерла слишком много лет назад. Были, конечно, другие женщины, но... — Он развел руками. — Вы нашли своего... ах, да, племянника. Не хотите остаться с ним? Он мне как сын, а теперь, когда вы мне рассказали, что его отцом был Тан, — гораздо больше, чем сын. Поскольку ваши братья знают, что вы приложили руку к снабжению гоминьдановцев оружием, вам не удастся вернуться к ним сейчас.

«Чтобы вернуться в Шанхай, — подумала Виктория, — защита маршала нужна мне даже в большей степени, чем он думает». Но сделать то, что он хочет... Маршал толст и некрасив, да к тому же по возрасту годится ей в отцы. И инстинктивно она чувствовала, что он потребует большего, чем Тан. Секс для Тана был лишь средством для разрядки. Для Юаня же он, похоже, ценен сам по себе. Однако, чтобы всегда быть рядом с Мартином, иметь возможность отомстить всем тем, кто издевался над ней, а также добиться для сына справедливого места хозяина торгового дома, она готова вручить себя самому дьяволу. Юань понял, что он победил.

— Сними блузку, — сказал он, — чтобы я мог увидеть твою красоту.

Виктория выполнила его просьбу. Юань потянулся к ней через стол одной палочкой для еды — прежде он тщательно ее обсосал от соуса — и принялся медленно и осторожно водить ею вокруг соска ее правой груди, наблюдая, как он твердеет. Он вступал во владение на свой особый манер. Виктория оставалась спокойной, сдерживая дыхание.

— Тебя подвергли избиению бастинадо, — напомнил Юань. — У тебя не осталось шрамов на ягодицах?

— Да, есть шрамы, — ответила Виктория.

— Покажи мне и их, — попросил Юань.

— Я хочу отмщения, — сказала Виктория. Лежа рядом с маршалом под одеялом, она удивлялась, как легко смогла приспособиться к своему новому положению. Или дело в том, что все мужчины, по крайней мере, одной расы, желали того же самого? Она испытала близость всего с тремя мужчинами в жизни. Адриана она в расчет не брала, его нельзя было рассматривать всерьез в силу его порочности, он был монстром. Многие люди считали и Юань Шикая монстром, но в постели он мало отличался от Тана.

Даже их тела не слишком отличались. Полностью одетый маршал выглядел плотным, можно сказать, даже толстым. И когда он сидел спокойно, слушая ли доклады, наблюдая ли за актерами или за занятиями своих солдат, при этом поглаживая бородку с сонными глазами, то больше всего напоминал сытого кота на нагретой подушке перед горящим камином. Однако на самом деле Юань Шикай был лишь чуть полноватым, но под слоем мягкой плоти ощущались крепкие твердые мускулы, а его мужской силе мог бы позавидовать любой юноша.

За сонными глазами, Виктория это быстро поняла, прятался жесткий и решительный ум. Этому уму и этому телу она теперь принадлежала. Она, женщина, которая в одиночку пешком пересекла горы, одолела мужчин, которые собирались ее изнасиловать или ограбить. При необходимости она без колебаний использовала винтовку и револьвер, убивала и грабила, держа на мушке свои жертвы, чтобы выжить. Она карабкалась по горным тропам под проливными дождями и палящим солнцем как ангел мести. Она искала своего сына и наконец нашла его.

Но она и теперь жаждала мести. И маршал именно тот человек, который сделает это за нее. Поэтому она спросила:

— Когда мы выступаем против гоминьдана?

Юань улыбнулся своей сонной улыбкой и погладил ее бархатную плоть, будто приласкал кошку.

— Когда мне прикажут.

Виктория от удивления села. Юань взял ее за талию и прижал к своей груди.

— Разве я не слуга Цинов? — спросил он. — Ты хочешь, чтобы я нарушил свою клятву преданности династии? — Виктория попыталась освободиться, но его хватка стала сильнее. — Ты нетерпелива, моя дражайшая Вики. Все варвары нетерпеливы. Всему свое время. Ты будешь отомщена. Когда я обрежу свой поросячий хвостик, тогда ты будешь отомщена.

Виктория уставилась на его шею:

— Но...

— Ты хочешь сказать, я уже обрезал свой хвостик? — Юань улыбнулся. — Но только я, ты и мои ближайшие помощники знают об этом. Ты хочешь, чтобы я прокричал на весь мир?

Британский боевой корабль у входа в устье реки Янцзы произвел двенадцатиорудийный салют. Толпы народа возле кромки воды ответили шумными приветствиями. Вооруженные китайцы — но не знаменные — стреляли из винтовок в воздух, им вторили тысячи хлопушек.

— Ты собираешься посмотреть представление? — спросил Адриан.

Вместе со своими братом, невесткой, а также Джеймсом он стоял на веранде их дома. Баррингтоны наблюдали за всенародным ликованием.

— Он должен пройти вверх по реке, — заметил Роберт.

— Ну что ж, я, пожалуй, пойду потолкаюсь в толпе, — решил Адриан. — Этот малый может оказаться нашим хозяином. И не в таком уж отдаленном будущем.

Он уже оказался нашим хозяином, по крайней мере здесь, на Янцзы, подумал Роберт. В условиях быстрого и необратимого краха власти Цинов в бассейне реки некая ассамблея, присвоившая себе право представлять всю империю, хотя на ней присутствовали в основном делегаты от южных провинций, избрала Сунь Ятсена президентом Республики Китай, причем еще до того, как доктор собственной персоной вернулся из Америки.

— Можно я пойду с вами, дядя Адриан? — спросил Джеймс. — Мне так хочется увидеть этого Суня.

Адриан улыбнулся:

— Я думаю, тебе надо более осторожно выбирать слова, когда ты говоришь о нем. Но ты, конечно, можешь пойти со мной, если твои мама и папа не против.

Моника посмотрела на Роберта, который пожал плечами:

— Только не отходи от дяди. Береги его, Адриан.

Адриан взял мальчика за руку, они спустились по ступеням и пошли по дороге к причалу Баррингтонов.

— Что же будет, Роберт? — спросила Моника.

За последние одиннадцать лет она узнала значение слова «безопасность», и вот опять революция.

— Будь я проклят, если знаю, — ответил Роберт. — Однако подозреваю, что Адриан прав, и нам придется иметь дело с этим малым. Его люди контролируют Янцзы на всем протяжении.

— Но Цины должны что-то предпринять по этому поводу.

— Трудно предположить, что они могут, разве призвать Юань Шикая, но гордость, по всей видимости, не дает им этого сделать. Без Юаня Знаменная армия просто смешна. А люди Суня настроены решительно. Все происходящее напоминает то, что мне рассказывал отец о тайпинах. Сунь, как ты знаешь, христианин. Так же, как и Хун Сюцюань, который провозгласил себя «небесным королем» и младшим братом Христа.

Моника содрогнулась:

— Он был сумасшедшим.

— Да, сумасшедшим. И отпетым извергом. Однако династия тоже долгое время ничего не могла с ним поделать.

— Как ты думаешь, теперь Виктория вернется домой? — Они ничего не слышали о ней со дня ханькоуской революции два месяца назад.

— Хотел бы и я сам знать ответ на этот вопрос, — сказал Роберт.

— Господин Баррингтон! — Сунь Ятсен оказался немного ниже среднего роста по европейским стандартам, но приятен на вид: тщательно расчесанные черные волосы, тонкие усики, неброский костюм западного покроя. Если он и был польщен тем приемом, который ему оказали в Шанхае, то не показывал этого. Не было заметно и враждебности ни в его взгляде, ни в голосе, когда он зашел в Дом Баррингтонов — с шикарной посудой, клаузоне, которые были на многочисленных декоративных столиках с бронзовыми столешницами, паркетным полом и кланяющимися китайскими слугами. Чего нельзя было сказать о его помощниках, столпившихся на верхней площадке лестницы и обменивающихся впечатлениями.

— Доктор Сунь, — сказал в ответ Роберт. — Разрешите представить мою жену и сына. С моим братом вы уже знакомы, надеюсь.

Сунь склонился к руке Моники.

— Бог всегда благоволил Баррингтонам. Как я слышал, госпожа Баррингтон в их счастливой судьбе. — Моника очаровательно и загадочно покраснела, взглянув на мужа. — Вы должны познакомиться с моей женой мадам Сунь, как только она приедет, — продолжил Сунь. — А теперь, боюсь, мужчины должны поговорить о деле.

Роберт кивнул, и Моника вышла из комнаты, уводя с собой Джеймса. Адриан собрался было остаться, но Сунь окинул его таким холодным взором, что тот прикусил от злости губу и тоже вышел на веранду. Сунь сел, сцепив руки на бедре.

— Могу я говорить откровенно?

— Иначе и нельзя, ваше превосходительство, если мы собираемся совершить что-то стоящее.

— Хорошо, — удовлетворился Сунь. Итак, господин Баррингтон, ситуация странная. Я уверен, что вы много лет знали обо мне и моих устремлениях. — Он дождался утвердительного кивка Роберта. — Так вот, понимаете, я планировал революцию больше двадцати лет, с риском для своей жизни и, к сожалению, заплатил за нее ценой жизней многих моих соратников.

Роберт понял, что Сунь скоро узнает, что именно Джеймс Баррингтон был причастен к разгрому шанхайского туна в 1894 году. Но он также хотел выяснить, знал ли Сунь, что Виктория была одним из его самых ярых сторонников и оказала ему материальную помощь, несопоставимую ни с чьей другой? Однако он решил пока не упоминать ее имени.

— Признаюсь вам, — продолжил Сунь, — были моменты, когда я терял надежду осуществить свою революцию. И затем, внезапно и совершенно случайно, она произошла. Один мой слишком нетерпеливый подчиненный не смог выявить предателя и подвергся нападению правительственных войск, что вызвало взрыв недовольства и мятеж на всем протяжении реки Янцзы. В свете этого можно предположить, что династия Цин и правительство разложились в гораздо большей степени, чем мы подозревали, если их правление в бассейне Янцзы рухнуло так быстро и окончательно.

— Они были не теми, какими пытались казаться, — признался Роберт.

Сунь коротко улыбнулся:

— Вы имеете в виду после смерти Цыси? Однако она мертва, и нам остается меньше проблем для разрешения. На деле, я считаю, осталось только две крупных личности из окружения вдовствующей императрицы, кто поддерживали ее в победах и поражениях и кто пользуется властью. Разумеется, я говорю о Юань Шикае и Роберте Баррингтоне.

— Вы мне льстите, ваше превосходительство.

— Вам принадлежит самый богатый и самый мощный торговый дом Китая. Сейчас, если позволите говорить прямо и без церемоний, вы находитесь в моей власти волей сложившихся обстоятельств. Я могу разорить вас. Могу приказать расстрелять вас и всю вашу семью. Разумеется, в моей власти посадить вас и ваших близких на следующий пароход в Англию и запретить вообще возвращаться в Китай. — Роберт облизнул губы. — Но чего я этим добьюсь? — спросил Сунь. — Создам вакуум в сердце великой страны, которой собираюсь управлять. Я считаю, что Китаю нужен Дом Баррингтонов, господин Баррингтон.

— Теперь вы льстите нам, доктор Сунь.

Сунь опять улыбнулся своей мимолетной улыбкой:

— Поэтому единственное, что я хочу знать, господин Баррингтон, кому вы служите: Китаю или Цинам. Ваша семья провела в Китае более ста лет. Вы родились здесь и здесь прожили свою жизнь. Вы, полагаю, христианин. Как и я. Но я также уверен, что мы оба можем оценить полезные аспекты конфуцианства. Разве вы не согласитесь, что Цины утратили доверие Небес? Теперь, прежде чем вы дадите ответ, мне бы хотелось заранее снять некоторые вопросы. Я не собираюсь причинять императору какой-либо вред, также как и членам его семьи. Разумеется, если они не окажут мне вооруженного сопротивления. Для этого я написал письмо регенту, предлагая Пуи отречься от престола и уйти в почетную отставку. С доходами четыреста тысяч фунтов в год. Это большие деньги.

— Могу я спросить, откуда возьмутся эти деньги?

— Их выделит правительство, конечно, как только мы придем к власти. Теперь позвольте остановиться на следующем: я говорю мы, потому что по натуре оптимист. Но правительство, о котором я говорю, будет избранным правительством. Я избран президентом, но ограниченным электоратом, мне же хотелось бы подтвердить свои полномочия всеобщими выборами. Я верю, что гоминьдан выиграет эти выборы, и я стану полноправным президентом Китая. Однако если мы проиграем и явится другая партия под руководством другого лидера и он будет избран, то я даю твердое обещание отойти от политической деятельности и стать частным лицом. Тем не менее в этом случае я потребую от нового правительства обещания выполнить мои гарантии семье Цинов. Итак, теперь вы готовы дать мне свой ответ?

Роберт уже принял решение. Сунь прав, и положение Дома Баррингтонов было гораздо более прочным, чем казалось тем, кто видел только гоминьдановских солдат, окруживших дом. Но он также знал, причем знал со дня смерти Цыси, что дни династии сочтены и требуется лишь толчок, чтобы она пала. Он тешил себя надеждой, что не позволил Юаню дать этот толчок, отказав ему в поддержке. И вовсе не из особого желания сохранить умирающее правительство, а потому, что знал намерение маршала установить в стране военную диктатуру. То, что Юань удерживал Мартина, только укрепляло Роберта в его уверенности по этому поводу.

И вот теперь перед ним сидел человек, с которым можно иметь дело. Человек, который говорил о демократии. Его отец, Роберт прекрасно это помнил, имел глубочайшее предубеждение по поводу перспектив демократии в Китае. Но прежде чем полностью списать ее со счетов как неудачу, все-таки следовало попробовать.

И немаловажно, что Сунь оказался человеком, который, похоже, мог понравиться Роберту. Он уже был ему симпатичен даже после столь короткого знакомства. И самое главное, только имея дело с Сунем, у него оставалась надежда узнать, что случилось с его единственной оставшейся сестрой... или спасти ее жизнь, если она еще жива. Но осознавал ли Сунь, что ему предстоит?

— Я окажу вам поддержку, — сказал Роберт, — какую смогу. Помимо финансовой помощи могут быть полезными мои связи с Англией и Европой. Но я не командую армией. Этим занимается Юань Шикай. Что, если обратиться к нему?

— Я могу преодолевать препятствия только по очереди, — сказал Сунь. — Вашу поддержку я считаю более важной, господин Баррингтон. Теперь, когда я уверен в вас, можно подумать и о контактах с маршалом Юанем.

Юань Шикай развернул плотную бумагу медленно и с явным удовольствием. Он откинулся в своем кресле, стоящем перед его палаткой. Вокруг слышался шум пробуждающейся ото сна армии. Здесь, в горах, была армия, его армия, тридцать тысяч тщательно подобранных и обученных, обеспеченных военных обмундированием, хорошо вооруженных и уверенных в себе бойцов. На создание армии он истратил все свои средства, и теперь эти люди — единственное, что у него есть. Но маршал не сомневался: он с лихвой окупит затраты, его солдаты ждали приказа на выступление, и только он один знал, куда поведет да. И теперь отдать этот приказ для него становилось гораздо легче.

Окружившие его офицеры ждали, пока он дочитает императорский приказ. Мартин Баррингтон чувствовал растущее волнение. За те месяцы, что он служил этому человеку, юноша начал боготворить его. Причина была не в том, что Юань обеспечил его всем, о чем он мечтал. Он оценил талант маршала, его целеустремленность и широту его взглядов. Как и любой солдат этой армии, Мартин не сомневался: Юань Шикай — человек, за которым будущее. То, что тетя Виктория стала любовницей маршала, только утвердило уверенность Мартина. У него, окруженного собственным гаремом из мальчиков и девочек, подаренных маршалом, и в мыслях не было осуждать поступок Виктории.

Юань улыбнулся и сложил бумагу. Он взглянул на своих офицеров.

— Господа, — сказал он. — Регент приказал мне отправиться в Ханькоу и подавить мятеж. Я восстановлен во всех моих званиях и привилегиях и вновь — маршал Китая. — Он взглянул на одного из офицеров, недавно прибывшего с юга. — Поделитесь с нами еще раз наблюдениями о гоминьдане.

— Они многочисленны, ваше превосходительство. Их многие тысячи. Они контролируют реку по всему течению Янцзы. Нанкин и Шанхай также в их руках. — Он оглянулся на дверь, ведущую в жилую половину палатки маршала: он знал, что там находилась Виктория Баррингтон. — Мне сообщили, будто они взяли под свой контроль и Дом Баррингтонов. И теперь, когда прибыл их предводитель, они заявляют, что истинный правитель Китая — Сунь Ятсен.

— Поэтому регент и хочет, чтобы его уничтожили, — прокомментировал Ли Юаньхун, начальник штаба.

— Каковы, по вашему мнению, у нас шансы на успех в кампании против гоминьдана? — спросил Юань первого офицера.

— У гоминьдановцев слабая дисциплина, ваше превосходительство, поэтому, несмотря на их численное превосходство, мы должны победить. Но это будет затяжная и трудная кампания.

Юань улыбнулся.

— Очень толковый доклад, полковник. Господа, мы выступаем сегодня. — Он еще раз улыбнулся им. — Но, думаю, мы не пойдем на Ханькоу. Не пойдем мы и в Нанкин с Шанхаем. Наша цель лежит дальше на восток.

— Письмо из Пекина, — объявил Адриан. — Оно от маршала Юаня и адресовано тебе. — Роберт взял конверт с хмурым выражением лица. — Он, оказывается, в Пекине. Я не знал, — заметил Адриан. — Мне казалось, что он до сих пор в Шэньси собирает свою армию.

— Мне тоже, — задумчиво произнес Роберт, распечатывая конверт. — Боже праведный!

— Что там? — поинтересовался Адриан.

Роберт прочитал: «Отправляю это послание с самым быстрым своим курьером, так как хочу, чтобы ты узнал первым. Вчера 12 февраля 1912 года я имел аудиенцию у регента принца Цюня, на которой присутствовал император Пуи. Я проинформировал его величество и его отца, что страна больше не может терпеть правление Цинов, и предложил им выбор между почетной и безбедной отставкой или неизбежным низложением и заключением в тюрьму».

Роберт поднял голову и взглянул на Адриана:

— На подробные предложения Сунь Ятсена Цины даже не прислали подтверждения о получении.

— Господи! — сказал Адриан. — Он поехал и сделал это.

Роберт возобновил чтение: «Принц Цюнь был польщен принять мое предложение от имени Пуи. Я знаю, Роберт, ты всегда считал, что твоя преданность династии должна превалировать над всеми другими соображениями. Династии больше нет. Теперь я хочу тебя попросить переоценить ситуацию и проявить свою преданность империи. Понимаю твои подозрения относительно меня. Хочу их развеять. Я временно принимаю на себя обязанности регента. Но это только до тех пор, пока мы сможем провести всеобщие выборы подходящих правящих и исполнительных органов. Для этого — хочу, чтобы ты знал, — я пригласил доктора Сунь Ятсена встретиться со мной, чтобы обсудить необходимые мероприятия, и намерен позволить ему и его последователям принять самое активное участие в предстоящих выборах».

— Прикажи оседлать мою лошадь, — бросил Роберт, протягивая руку за шляпой.

Он поскакал в Шанхай, где Сунь развернул свою штаб-квартиру. Здесь его остановили и обыскали телохранители доктора под присмотром их молодого начальника с волевым лицом — капитана Чан Кайши.

Сам же Сунь приветствовал его с широкой улыбкой на лице.

— Ну, Баррингтон, все идет как надо. Мне сообщили, что регент от имени императора Пуи издал указ о проведении выборов в Генеральное собрание, которое будет «помогать» ему править империей. Он не совсем принял мои условия, но это — шаг в нужном направлении. Быть может, даже лучше, чтобы первые выборы прошли под покровительством династии. После выборов мы можем потребовать отречения регента и императора. Все должно пройти мирно, без насилия. — Увидев выражение лица Роберта, он помрачнел. — Вас это не радует, Баррингтон?

— Боюсь, ваша информация устарела, доктор Сунь. — Роберт передал ему письмо Юаня. — Я получил это меньше часа назад.

Сунь все больше мрачнел по мере чтения, затем лицо его просветлело.

— Юань ведет себя как солдат, другого от него и не стоило ожидать! И если использовать Метафоры европейцев, он, бесспорно, разрубил гордиев узел. Мне следует отправиться в Пекин немедленно.

— Вы имеете склонность к самоубийству?

Сунь приподнял бровь:

— Вы не доверяете маршалу?

— Нет, я доверяю. Вы были недавно избраны временным президентом Китая...

— Только на половине территории Китая, — уточнил Сунь.

— Мне кажется, не стоит заострять внимание на этом. Эта та часть Китая, которую вы контролируете. Маршал Юань не обладает легитимной базой своей власти и понимает это. Он ищет эту базу в совместных с вами выборах. Но пока эти выборы не состоялись, вы — президент Китая. Потому он должен прибыть к вам и выполнить ваши условия.

Сунь потер подбородок.

— В сказанном Баррингтоном есть большой смысл, — вступил в разговор капитан Чан Кайши.

— А если, предположим, в ответ на мой отказ от приглашения маршал Юань решится на поход против нас? — спросил Сунь. — Мы разгромим его, капитан?

— Он пожалеет о том дне, — вскричал Чан.

— Сомневаюсь. Он солдат. И всю свою жизнь был солдатом. Под его началом большая дисциплинированная армия. Это не изнеженные знаменные, а профессиональные солдаты, как и их маршал. Следовательно, противостояние повлечет за собой многочисленные смерти. Я не допущу гражданской войны, если ее можно хоть как-то избежать. Поеду на север встретиться с маршалом. Но встреча состоится публично, перед лицом всего мира и мировой прессы. Есть такие инстанции, мнением которых даже Юань Шикай не посмеет пренебречь. Баррингтон, вы поедете со мной. Юань вряд ли причинит вам вред, когда я с вами. К тому же вы знакомы с ним и поможете мне советом при необходимости. Но мы не можем позволить себе ошибки... — Он оглядел взволнованные лица присутствующих в комнате. — Как напомнил мне Баррингтон, я избран президентом Китая. И пока народ не изменит своего решения, я остаюсь им, и на встречу я отправлюсь как президент Китая. Вы организуете эту поездку, капитан Чан, вместе с Баррингтоном.

— Это безумие, — заявила Моника. — Тебе нельзя ехать, Роберт. Ведь ты знаешь Юаня лучше, чем кто бы то ни было. Он же стремится захватить власть.

— Он уже это сделал. Но Сунь прав. Желание Юаня придать вид законности своим действиям, чтобы они выглядели так, будто он выступает во благо империи и с согласия народа, показывает, насколько важно для него получить одобрение мирового сообщества. От меня зависит, получит ли он это одобрение. Никто не прольет и слезинки по Цинам, особенно если их свергнуть под лозунгами демократизации Китая. Но мир будет пристально следить за дальнейшим развитием событий. Юаню придется быть очень осторожным, ему нельзя предстать в глазах общественности убийцей и тираном. Во всяком случае надеюсь, что уж я-то буду в безопасности.

Речь Роберта явно не убедила Монику.

Он обратился к Адриану:

— Оставлю дом на тебя, Адриан. До моего возвращения.

Адриан улыбнулся брату, затем Монике:

— Мы позаботимся о нем. Вместе.

Роберт и предполагать не мог, что в Китае случится нечто подобное. Но сами китайцы начали привыкать к новому режиму. К тому, что ворота Тяньаньмэнь были теперь открыты — ходили даже слухи, что их снесут и на этом месте будет огромная площадь — и населению разрешалось свободно входить в Запретный город и гулять там. Хотя и не очень свободно, по правде говоря. Повсюду стояли наряды солдат — красивых мужчин в высоких кепи и форме цвета хаки, с патронташами и современными винтовками. На каждом перекрестке были оборудованы пулеметные точки. Ни у кого не возникало и тени сомнения, что Юань полон решимости не допустить никакого распространения революции на сам Пекин.

Кровь уже пролилась между последователями гоминьдана и войсками маршала на севере страны. Однако несмотря ни на что сегодня день был мирным. Взволнованно мирным, поскольку толпы заполонили центральную улицу Дацзе и продолжали напирать, желая увидеть поближе проходящую мимо них кавалькаду.

Сунь Ятсен возглавлял колонну, сбоку от него ехал его телохранитель и ближайший сподвижник Чан Кайши. Роберт находился в следующей за ним шеренге среди военачальников Суня. Они ожидали приветствий, но, несмотря на любопытство толпы, не было слышно восторженных криков «Сунь!». То была толпа Юаня.

Но это, похоже, не тревожило и не трогало Суня. Они приближались к Тяньаньмэнь, где их ожидал Юань в парадном одеянии маршала: малиновом халате, украшенном орденами, и белых бриджах. Его белую шляпу венчали страусиные перья, сбоку висела сабля в позолоченных ножнах, на поясе — белая кобура револьвера. Лицо его хранило выражение как всегда спокойное, даже немного сонное. Он выглядел умиротворенным. Ну что ж, подумал Роберт, у него были на это все основания.

Роберт взглянул на адъютантов маршала, которые выглядели не менее блистательно, и узнал среди них Мартина, который отличался ростом и крепким телосложением. Мальчик — ему еще не было восемнадцати — смотрел прямо перед собой, левой рукой легко удерживая поводья. И он тоже выглядел абсолютно уверенным и умиротворенным.

Позади и по бокам от маршала застыли по стойке «смирно» его элитные подразделения. Дальше за войсками в открытых экипажах находились почетные гости с женами. Немного в стороне расположились экипажи с наложницами Юаня, как решил Роберт, поскольку в них сидели только женщины.

Вдруг его сердце забилось чаще. Он пригляделся. Одна из женщин... она могла быть китаянкой, судя по блестящим темным волосам. Но нет, слишком высока для китаянки, да и кожа светлая. Ее лицо было трудноразличимо на большом расстоянии, но он узнал эту женщину... Испытал ли он в этот миг чувство огромного облегчения или огромной тревоги? Возможно ли? От пламенного революционера к военному диктатору? От того, кого она, по ее утверждению, страстно любила, к тому, кого люто ненавидела? Но теперь он хотя бы знал, что она жива и, вероятно, ее больше не надо спасать.

Моника Баррингтон сошла с рикши, ощущая странное чувство страха и радости. Ни один из членов семьи, насколько она знала, никогда раньше не удостаивался приглашения на обед в дом Адриана.

Она колебалась некоторое время, прежде чем принять приглашение. Невозможно было не заметить оценивающий взгляд Адриана, которым он мысленно раздевал женщину, медленно и методично, начиная от плеч, до корсажа и затем до бедер. Это был тот взгляд, который одних женщин пугал и возмущал, а у других вызывал жалость к мужчине, который, вероятно, в силу каких-то особенностей характера, не мог позволить себе большего, чем только смотреть, который вынужден был пользоваться только служанками. Она знала по рассказам, что он обращался со своими слугами как с рабами, порол их и издевался как хотел. Но Роберт, с его врожденной деликатностью относительно личной жизни других, если она не становится достоянием общественности, всегда считал, что слуги Адриана, даже женщины — или особенно женщины? — все до одного преданы ему.

Роберта Адриан никогда не приглашал к обеду.

И вот теперь ее деверь вознамерился смотреть на нее тем тоскливым взглядом... А что еще? Она гадала, одобрил бы Роберт ее решение принять приглашение или нет? Пожалуй, он должен был одобрить, ведь по большому счету она преследовала благую цель сплотить эту семью, над которой тяготел злой рок, особенно после исчезновения и скорее всего смерти Виктории. А одобряла ли она сама свой поступок? Вообще-то в глубине души — нет. Но она пришла. Она была чрезмерно любопытной.

Дворецкий встретил ее мрачно:

— Меня зовут Цян Лу, мадам.

Это был важный, спокойный человек, не моложе пятидесяти лет, одетый в шелковые халат и панталоны. Никаких признаков порочности она пока не замечала.

Моника вошла в гостиную, где ее приветствовала высокая сухощавая китаянка, которая также поклонилась ей.

— Добро пожаловать, мадам Баррингтон. Меня зовут У Пин. Хозяин приглашает вас выпить аперитив.

Моника была еще больше заинтригована. Одежда У Пин представляла собой бледно-голубой чон-сам, который обтягивал ее поджарую фигуру, как перчатка, белья под платьем не просматривалось. Служанке также за пятьдесят. Следов красоты не наблюдалось ни в ее лице, ни в фигуре.

Моника прошла за женщиной в приемную, где ее ждал Адриан. К обеду он облачился во фрак с белым галстуком. Хозяин дома взял ее за руку:

— Моника, как ты красива.

Моника и в самом деле выглядела очаровательно: зеленое вечернее платье с глубоким декольте, золотисто-каштановые волосы уложены а-ля помпадур, бледная в мелких веснушках кожа казалась почти прозрачной.

— Спасибо, Адриан. Надеюсь, я не единственный гость. — Она прекрасно знала заранее, что больше никого не будет, но считала необходимым упомянуть об этом.

— Зачем нам нужно, чтобы кто-то мешал? — спросил он и повел ее к дивану. Цян Лу стоял наготове, держа поднос бокалов с шампанским. Адриан подал один из них Монике, другой взял для себя и сел с нею рядом. Затем, к ее большому облегчению, дворецкий отошел от них, но только к стене. Одновременно вошла женщина по имени У Пин и встала у двери. «Возможно, — подумала Моника, — ему так же нелегко находиться со мной наедине, как и мне с ним».

— У тебя, на мой взгляд, очаровательный дом, — похвалила она.

— Ты не ожидала этого, — предположил он.

— Ну, холостяк, живущий отшельником... — Она взглянула на У Пин. — Похоже, о тебе хорошо заботятся.

— Обо мне очень хорошо заботятся. Я покажу тебе весь дом после обеда.

На обед были поданы европейские блюда и французское вино. Адриан держался предупредительным и довольно симпатичным хозяином. Моника начала уже думать, что она и все остальные — включая и ее собственного мужа — вероятно, несправедливо относились к нему многие годы. В таком настроении она пребывала до окончания трапезы. Когда они перешли к бренди, он спросил:

— Ты получила известия от Роберта?

— Нет, не получала. Думаю, он очень занят.

— Сомневаюсь, что ты когда-нибудь услышишь о нем вновь. — Голова и рука Моники вздрогнули, и бренди пролилось из ее рюмки. Моментально подоспела У Пин с салфеткой и промокнула капли. — Извини, — произнес Адриан, — но предсказание будущего всегда пленяло меня. Я вот думаю, что случится, если его казнят по приказу Юаня, вместе с Сунем разумеется.

Моника допила свое бренди.

— Как ты можешь такое говорить о своем собственном брате?

— И твоем муже — Адриан улыбнулся и сделал знак Цян Лу наполнить ее рюмку. — Но, разумеется, такая возможность существует. Ты никогда не учитываешь возможности, пусть даже они и неприятные?

Она осторожно уставилась на него и незаметно для себя самой выпила еще бренди.

— И разумеется, — продолжил Адриан, — совсем необязательно возможности должны быть неприятными. Вы ведь с Робертом далеко не молодожены. Так вот, я могу предположить, что тебе уже до предела надоел этот сухой старый сучок, и ты жаждешь новых впечатлений. — Он продолжал улыбаться ей, а ее взгляд был прикован к нему, как будто она видела змею. — Странные происходят вещи, — продолжил Адриан. — Вернее, могут произойти. Мы, Баррингтоны, когда-то представляли довольно мощный клан. Братья, сестры, кузены... А теперь посмотри: Вики пропала со своим бандитом-любовником, возможно, ее нет в живых, поскольку от нее уже давно никаких известий. Ее сын, судя по всему, скоро погибнет. Юань наверняка не захочет оставить его в живых. Роберт, вероятно, уже мертв. Все погибли, кроме тебя, твоего сына и меня. Мне представляется это очень удобным. Тебе не кажется?

Моника подняла свою рюмку, увидела, что она вновь наполнена, и поставила ее на место. Она встала, несколько нерешительно.

— Я бы хотела вернуться домой, Адриан, если ты не возражаешь. Обед был прекрасным, и я не хочу его портить рассуждениями о неприятных вещах.

Адриан тоже встал.

— А вот я как раз против, дорогая невестка, — сказал он. — Еще слишком рано заканчивать этот вечер. Я обещал показать тебе свой дом.

Моника взглянула на него, затем на слуг, стоящих по бокам двери. Она слишком много выпила и теперь плохо соображала. Ей искренне не хотелось ссориться со своим деверем и никак не удавалось сообразить, бояться его или нет. Она не могла поверить, что он мог желать ей вреда; и что бы не болтал он за обедом, не мог же он на самом деле желать гибели Роберта?

— Очень хорошо, Адриан, — согласилась она. — Мне доставит удовольствие осмотреть твой дом. Но я сказала своим слугам, что приду рано. Мне надо только предупредить их, что немного задержусь.

— Нет необходимости, — сказал Адриан. — Это уже сделано. — Он подошел к двери и остановился, ожидая ее. После непродолжительных колебаний она присоединилась к нему. Он пропустил ее вперед по лестнице на второй этаж. Очевидно, по давно заведенной традиции, за ним постоянно следовали его слуги. Раньше присутствие слуг успокаивало Монику, теперь, наоборот, настораживало.

На площадке второго этажа Адриан открыл для нее первую дверь.

— Конечно же, здесь не так богато, как в Доме Баррингтонов, — сказал он. — Но я сделал все, что мог.

В комнате уже горел электрический свет — Роберт установил генератор для обслуживания обоих домов и конторы, — и, к удивлению Моники, внутри ждала еще одна китаянка.

— Это — Шу Лайти, — объяснил Адриан.

Моника слегка кивнула этой миловидной женщине лет сорока со следами былой красоты и фигурой слишком уж роскошной для обычной китаянки, все больше удивляясь странностям дома Адриана.

— Как тебе здесь нравится? — спросил деверь.

Моника обвела взглядом просторную, отделанную панелями комнату с толстым ковром во весь пол и китайскими рисунками на стенах, большую часть которой занимал огромный на четырех опорах балдахин.

— Здесь есть отдельная ванная, — объяснил Адриан.

— Очень культурно, — согласилась Моника.

— Все здесь ждет мою невесту.

Моника была так удивлена, что, не подумав, сказала:

— Твою невесту? Ты, Адриан? Я считала тебя самым убежденным холостяком в мире.

— Мое несчастье, — объяснил Адриан, — в том, что женщины, которых я бы хотел взять в жены, всегда оказывались помолвленными с другими или просто недоступными. В качестве жены я имею в виду. В принципе все женщины доступны. Так, если бы Вики не была моей сестрой, я непременно женился бы на ней. Мне просто необходимо, чтобы всегда рядом со мной находилась красивая женщина и нужна — как бы это сказать? — близость более яркая, чем может быть между мужем и женой. — Моника нахмурилась, пытаясь найти хоть какую-то надежду для себя в его разрозненных фразах. — Теперь, боюсь, она ушла навсегда, — продолжил Адриан. — Но еще раньше в моих мечтах ее место заняла другая женщина.

Моника услышала легкий стук и поняла, что закрылась дверь на лестницу. Она резко обернулась. Те же слуги опять находились в комнате: мужчина возле двери, две женщины — по бокам.

— Цян Лу, У Пин и Шу Лайти — это как бы мои другие «я», — объяснил Адриан. — Не следует их бояться. — Он подошел к ней, обнял за талию и поцеловал в шею. Целуя ее, он передвинул руки на ее грудь. Моника вскрикнула и попыталась отстраниться, но он только крепче прижал ее к себе. — Я собираюсь жениться на тебе, поскольку Роберт теперь уже мертв, — сказал Адриан.

Моника все-таки вырвалась из его объятий и, спотыкаясь, сделала несколько шагов. Но он успел схватить ее за корсаж. Послышался треск рвущейся материи. Несчастная женщина восстановила равновесие и прикрыла грудь разорванным платьем.

— Ты пьян! — крикнула она.

— Не думаю. Разве что от желания обладать тобой. — Он опять двинулся на нее.

Моника повернулась к двери и столкнулась со слугами.

— Если вы попытаетесь остановить меня, — сказала она насколько могла спокойно, — я прикажу вас выпороть.

— О, наказывай их, как хочешь, — предложил Адриан, — но только сама и чтобы я видел.

Слуги не двинулись с места, и дверь осталась непреодолимым препятствием. Моника повернулась лицом к двери, ей уже не удавалось сдерживать панику.

— Ты сошел с ума, — закричала она, — если Роберт узнает об этом...

Адриан ухмыльнулся:

— Роберт ничего больше не узнает, дражайшая невестка. Роберт мертв. Или скоро умрет. Он никогда не вернется. Нас на земле осталось только двое: ты и я.

Он опять взял ее за корсаж. Тут она попыталась ударить его, но он отклонил голову, не давая достать себя ногтями. И прежде чем она сообразила, что делать дальше, Цян Лу схватил ее руки сзади и завел их за спину. Моника хотела лягнуть своего деверя, но ее нога запуталась в юбке. Адриан придвинулся, разорвал еще дальше платье, обнажив всю грудь, и начал ее ласкать, приговаривая:

— Как она роскошна.

Моника изо всех сил пыталась высвободить руки, но безуспешно. Руки же Адриана скользнули на ее бедра, и они с Цян Лу вдвоем положили ее на кровать. Моника всячески пыталась освободиться, но мужчины были значительно сильнее ее. Она хотела закричать, но знала, что это не поможет. Вообще-то ею больше владела злость, чем страх. Она убереглась от «боксеров», а теперь ее собирался изнасиловать собственный деверь... Адриан тем временем срывал остатки одежды с ее тела.

— Не волнуйся, дражайшая Моника, — успокаивал он, — я куплю тебе еще лучшее платье.

Когда на ней ничего не осталось, он встал на колени и взглянул на ее тело. Цян Лу держал ее за запястья рук, вытянутых над головой, и тоже смотрел на нее, как и женщины, подошедшие и ставшие по бокам кровати. Моника собралась было их лягнуть, однако тут же поняла, что лучше лежать спокойно, пока они не причинили ей боли.

Все же ей было трудно не сопротивляться, особенно когда Адриан сел рядом и начал гладить ее бедра, а затем ласкать лобок. Не удержавшись, она напрягла прижатые руки и подняла колени.

— Я еще увижу тебя на виселице, — предупредила она.

— Обладание тобой станет самым счастливым моментом в моей жизни, — проговорил Адриан.

Роберт бывал в Запретном городе много раз, однако ни разу на официальном обеде; Цины никогда не позволяли себе такого варварского фиглярства. Но Юань горел желанием показать всему миру, что он цивилизованный джентльмен. Что еще он собирался показать миру, предстояло вскоре увидеть.

В продолжение прошедших суток состоялись пышные приемы, а также серьезные переговоры между Юанем и Сунем. Роберта тоже приглашали несколько раз, когда обсуждались финансовые вопросы. В остальном эти двое, похоже, хорошо ладили, прокладывая путь к решению проблем демократии в Китае. Таким образом, Роберт большую часть времени был предоставлен самому себе. Он намекнул Юаню, что хотел бы поговорить со своим приемным сыном, а еще больше с сестрой, на что Юань мрачно кивнул и обещал все организовать, но до сих пор не удосужился ничего сделать. Когда Роберт вошел в зал, где проводился прием, то оказался окруженным военными мундирами и черными фраками приглашенных — никто из присутствующих, даже доктор Сунь, не был одет по-китайски, — кроме того, здесь находилось множество дам. Роберт был крайне удивлен таким циничным попранием всех национальных традиций.

Дамы, также одетые по европейской моде, явно чувствовали себя скованно: китайской даме не разрешалось обнажать какую-либо часть своего тела ниже шеи в присутствии мужчины, если это не ее муж или любовник. Но у приглашенных сюда декольте открывало все.

Но более всего удивляло и немного настораживало полное отсутствие иностранных дипломатов. Свиту Юаня составляли и мужчины и женщины, свиту Суня — только мужчины, среди которых, по мнению Роберта, ему и следовало находиться.

К счастью, он заметил здесь и Мартина в броском мундире красного цвета, как у британского гвардейца, и синих бриджах, с саблей на боку. Мартин отсалютовал отцу:

— Папа! Я видел тебя у Тяньаньмэнь. Я так рад, что ты с нами и тоже Помогаешь восстанавливать величие Китая.

Роберт пожал мальчику руку.

— Я тоже рад этому. — Он взглянул мимо него. — К тому же отрадно видеть тетю Викторию в полном здравии. Ведь мы уже опасались за ее жизнь.

Они пошли через зал. Виктория выделялась среди остальных дам прежде всего высоким ростом и роскошностью форм. Кроме того, перед ним была Виктория, источающая здоровье и уверенность в себе, что еще больше подчеркивало ее красоту.

— Роберт, — сказала она, — как я рада тебя видеть.

Роберт взял ее за руки:

— Мы уже считали тебя погибшей. Ты не писала нам...

— Сначала я не могла, — оправдывалась она, — а последние два месяца были такими насыщенными... — Ее взгляд устремился поверх его плеча, и он понял, что она смотрит на Юаня.

— Не обижайся, но все, что ты сделала, кажется мне непонятным, — сказал он тихо.

Мартин отошел, оставив своего мнимого отца наедине со своей мнимой теткой.

— Надеюсь, ты все поймешь, когда узнаешь правду, — сказала Виктория. — Я бы хотела поговорить с тобой с глазу на глаз. Завтра.

— Такое разрешено наложнице военачальника? — Он сразу пожалел, что выразился так резко, но Виктория не обиделась. Она спокойно улыбнулась.

— Разумеется, когда дело касается брата. Если ты думаешь, что я живу в гареме, окруженная евнухами... Шикай отменил евнухов. — Роберт попытался представить, что думает об этом тень Чжан Цзиня. Но теперь Виктория не скрываясь смотрела мимо него. — Маршал.

Юань похлопал Роберта по плечу. Сегодня он был в белом кителе с золотым шитьем, на левой стороне груди теснились ордена. Лицо спокойное, как всегда.

— Ты, должно быть, очень рад увидеть сестру, Роберт. Будь с ней на обеде. Скоро всех пригласят за стол. Роберт... — Он заглянул в глаза Баррингтона. — Однажды ты отказался помочь мне в свержении Цинов. Я никогда не настаивал. И вот это свершилось. Но теперь, как я и предвидел, предстоят большие дела. Ты поддержишь меня теперь?

— Я поддержу того, кто де-юре правит Китаем, ваше превосходительство.

Юань улыбнулся:

— Де-юре, де-факто — тебе по-прежнему доставляет удовольствие упражнения в латинской семантике. Но оставим это. Он взглянул на Викторию. — Разве она не самая красивая женщина в Китае? Кроме разве что твоей жены, Баррингтон. И взгляни... — Маршал показал глазами туда, где Мартин с увлечением беседовал с китайской женщиной, или скорее девочкой, как более точно определил Роберт. — Разве у вас не самый красивый сын в Китае? И девушка рядом с ним красива, не так ли?

С черными длинными волосами и дерзкими чертами лица, подчеркнутыми западными румянами и помадой на губах, в малиновом бальном платье, открывающем гладкие смугло-желтые плечи, девушка и в самом деле была поразительно красива.

— Да, — согласился он, — Красавица!

— Я прочу ее в жены Мартину.

Роберт услышал, как резко вздохнула Виктория, очевидно, для нее тоже оказались откровением замыслы любовника.

— Итак, — сказал Юань, — поскольку жизнь обещает быть очень приятной для всех. Баррингтонов в ближайшие годы, если, конечно, не произойдет чего-либо непредвиденного, не зависящего от нас, то, я уверен, что вы поддержите любого, кто возьмет на себя тяжкое бремя правления Китаем. Пойдем к столу?

Столовая выглядела ослепительно: блистали золотом приборы, замерли безупречно одетые официанты, стены были задрапированы шелком с желтыми и красными императорскими драконами, в дальнем конце оркестр играл что-то нестройное, но, к счастью, негромко. Роберт поддержал стул для Виктории, и, садясь она улыбнулась ему.

Они оказались довольно далеко от Юаня, справа от которого сидел Сунь. Но это было даже хорошо, поскольку брат с сестрой могли поговорить по-английски, будто оказались в полном одиночестве, несмотря на оживленную болтовню вокруг.

— Что случилось с Таном? — поинтересовался Роберт.

— Тан мертв.

— И поэтому ты перешла на другую сторону?

— Все не так просто. — Она повернулась к нему, чтобы прямо взглянуть брату в лицо. — Меня пытали гоминьдановцы. Меня били палками бастинадо, Роберт. Меня, Викторию Баррингтон, распластали голой в пыли перед сотней человек, а затем посадили также голой в клетку, чтобы мучить дальше. — Ее передернуло.

Он прикусил губу, изо всех сил подавляя воображение.

— Но ты бежала?

— Да. Меня спас Цин Сань. Ты помнишь его?

— Боже праведный, конечно, помню. Ты хочешь сказать, он был одним из них?

— Цин Саня и меня приняли в тун в один и тот же день, мы стояли плечом к плечу. Похоже, он всегда желал меня, — рассказывала Виктория, — поэтому и спас, чтобы сделать своей собственностью. Я убила его.

Роберт кашлянул в салфетку: как мало он знал свою сестру!

— После этого, — продолжила Виктория, — я искала только мести. До сих пор ищу. Всячески, по любому поводу, связанному с гоминьданом.

— Видя Юаня и Суня, сидящих рядом, я бы сказал, что тебе придется немного обождать, — предположил Роберт.

Виктория улыбнулась:

— Около часа, как мне кажется.

Роберт окинул взглядом улыбающиеся лица гостей, внимательных официантов и помрачнел, так как заметил, что во время трапезы к прислуге присоединились вооруженные люди. Последние проникали в зал поодиночке и рассредоточивались, прячась за драпировкой, заметные только для тех, кто хотел их увидеть. Маршал по-прежнему был занят беседой. Роберт увидел, что Мартин посмотрел на него с улыбкой и одновременно быстро кивнул головой, похоже, предостерегая от опрометчивых поступков. Тем временем принесли десерт и убрали посуду.

— Что с тобой, Роберт? — промурлыкала Виктория. — Ты почти ничего не ел.

Не успел он ответить, как грянули фанфары и дирижер объявил:

— Его превосходительство, избранный президент Китая, маршал Юань Шикай.

Юань встал и улыбнулся всем собравшимся.

— Друзья мои, — начал он. — Мы собрались по уникальному случаю. Мы здесь сегодня вечером не просто празднуем падение Цинов, конец маньчжурской тирании, которая терзала Срединное Королевство почти триста лет. Разумеется — само по себе это уже повод для торжества. Но мы смотрим в будущее и торжественно открываем новую эру, эру Китая, управляемого китайцем, и причем китайцем, выбранным на должность демократической процедурой.

Он подождал, пока стихнут аплодисменты.

— Чтобы выполнить эту миссию, — продолжил он, — я пригласил доктора Сунь Ятсена в Пекин. Теперь великое будущее нашей страны станет более ясным. — Он улыбнулся людям Суня. — Вы все знаете, что меня избрало президентом Республики Китай население, живущее севернее реки Янцзы. Южнее этой реки выборов с моим именем в бюллетенях не проводилось.

Он сделал еще одну паузу, теперь среди представителей гоминьдана прошел ропот. Чан Кайши озирался по сторонам со злобной подозрительностью.

— Тем не менее южнее реки тоже проводилось некое подобие выборов, — продолжил Юань. — Их организовал гоминьдан, державший тогда под военным контролем бассейн реки и прилегающие провинции, причем в отсутствие своего лидера Сунь Ятсена. Результаты этих выборов — не волеизъявление народа, а голосование ассамблеи представителей гоминьдана. В таких, я бы сказал, предосудительных условиях доктор Сунь был избран временным президентом Китая.

Ропот нарастал. Однако Юань продолжал со спокойным лицом:

— Само собой разумеется, в Китае не может быть двух президентов. Не менее очевидно, друзья мои, что выборы, проведенные ассамблеей гоминьдана, не могут считаться действительными.

Послышались протестующие возгласы, но Юань погасил их, переводя свой взгляд с одного лица на другое.

— Они недействительны потому, что не были демократическими. Только представители гоминьдана участвовали в них, и всего один кандидат выдвинут — доктор Сунь. В противоположность этому здесь, на севере, каждый взрослый мужчина, доказавший, что уплатил налоги за последний год, допускался к голосованию и проголосовал за того, за кого хотел. И я был избран.

Наступила полная тишина, нарушенная спокойным голосом доктора Суня:

— Эти избиратели знали, какая судьба их ждет, если бы они сделали другой выбор, маршал Юань?

Его сторонники приветствовали такие слова, сторонники Юаня нахмурились. Но маршал продолжал улыбаться.

— Незаслуживающее внимания замечание, доктор Сунь. Мою точку зрения невозможно оспорить. Когда мою кандидатуру выдвинут перед избирателями юга, чему сопротивляются члены гоминьдана, в результатах можно не сомневаться. И это будет сделано, как только созреют условия. Но до тех пор Китаем должен кто-то управлять. И причем только тот, кто способен осуществлять тотальную власть от имени народа, кто победил на демократических выборах. Так вот, как известно, гоминьдан — это не политическая партия, а революционная организация, ставившая своей целью свержение Цинов.

— Это и делает ее политической партией, — заметил Сунь.

Юань несколько секунд смотрел на него сверху вниз, затем продолжил:

— Таким образом цель гоминьдана достигнута — Цины свергнуты. Правда, я бы сказал, не усилиями гоминьдана, а моими верными и преданными солдатами, многие из которых присутствуют сегодня здесь.

Раздался гром приветствий, потопивших свист гоминьдановцев, которые наконец заметили, что комната и в самом деле полна солдат.

— Поэтому не побоюсь сказать, — Юань переводил взгляд с одного лица на другое, чтобы убедиться, каждый ли понимает его слова, — что пришло время распустить гоминьдан и уступить, несмотря на всевозможные политические амбиции, накопленные за последние несколько недель, инициативу тем, кто обладает необходимыми политическими инструментами и готовностью управлять страной. Я не предъявляю прав на партию. Я предъявляю права на армию, которая поддержит меня во всем, что я намерен сделать. Я предъявляю права на поддержку и преданность китайского народа. И как один из тех, кто всю свою жизнь был близок к высшей власти, как член Верховного совета в течение последних тридцати лет, я вижу, что за мной опыт, необходимый для управления нашей страной. Мне кажется неприемлемым, чтобы кто-то, проведший большую часть из этих тридцати лет вдали от Китая, не имеющий кадровой армии для проведения в жизнь своих декретов, которого не поддерживает простой народ империи, а только горстка революционеров, мог надеяться тягаться со мной. Таким образом, я в интересах всех нас и превыше всего в интересах Китая призываю доктора Сунь Ятсена отказаться от претензий на президентство.

В огромном зале наступила полная тишина. Роберт взглянул на Викторию и увидел в ее глазах огонь мстительного торжества.

— А если доктор Сунь не откажется от претензий? — раздался голос. Он мог принадлежать капитану Чану, но Роберт склонялся к тому, что вопрос задал один из офицеров Юаня, подученный самим маршалом.

Юань издал тщательно отрепетированный вздох:

— Тогда я буду вынужден принять все необходимые меры, чтобы сохранить мир в империи.

Он сделал паузу, чтобы все осознали значение сказанных слов, в тот же момент тишину разорвало клацанье сотни винтовочных затворов. Гоминьдановцы обменялись взглядами, но это были растерянные и испуганные взгляды.

— Позвольте сказать, — продолжил Юань, — сейчас, здесь и определенно, что я не собираюсь причинить зла доктору Суню или кому-нибудь из его сторонников. Доктор Сунь должен всего лишь подписать приготовленный мною документ с отказом от должности временного президента, на который он так поспешно согласился, и свободно заниматься всем чем ему угодно остаток своей жизни, то же касается и его людей. Но они не должны забывать, что я не допущу никаких подрывных действий в отношении государства, народов Китая.

Он последний раз обвел взглядом собрание и сел.

Глаза всех присутствующих устремились к доктору Суню. Лицо доктора оставалось спокойным, но на нем отражалась смена различных эмоций. Возмущение, конечно, по поводу того, как легко его заманили в ловушку; возможно, огорчение от такого бесславного конца его мечты. Роберт не заметил и тени страха, только отчаяние. Несколько секунд прошло в молчании, затем Сунь поднялся и вышел из-за стола. Некоторые из его помощников тоже встали, но были возвращены на место людьми Юаня. Несколько солдат маршала последовали за доктором из комнаты.

Юань принял Роберта поздним вечером того же дня в своем кабинете. Указав на стул, он начал беседу.

— Он подписал, — сообщил маршал. — Заявил, конечно, протест, но прекрасно знал, что у него нет выбора.

— Ты действовал самым вероломным и коварным образом, тебе не кажется? И тем самым дал Суню свободу в выборе средств.

Брови Юаня взметнулись вверх:

— Разве хоть волос упал с его головы?

— А предположим, что он отказался бы уйти в отставку?

Юань улыбнулся:

— Чтобы выиграть битву, Баррингтон, необходимо знать противника. Сунь — мечтатель, а не человек действия. Насколько я знаю, он ни разу не выстрелил от злости. Я не говорю, что он трус, просто он не способен решиться на конкретные действия, потребующие человеческих жертв или ведущие к страданиям людей. О, у него, безусловно, есть подчиненные совсем другого склада характера — этот малый, Чан Кайши, тот еще головорез, — но они предпочли связать свою судьбу с судьбой доктора Суня, они считают его великим человеком. Возможно, он и действительно велик, но никогда не достигнет величия в сфере политики. Что касается способа отстранения его от должности, то я стремился, по возможности, избежать кровопролития, и это мне удалось. Удивляюсь, что ты жалеешь Суня, Баррингтон, или всякого, связанного с гоминьданом. Ты знаешь, как они обошлись с твоей сестрой?

— Она мне рассказала, — ответил Роберт.

— И ты готов простить им это? Меня поражает, почему ты не пришел сюда требовать казни для них всех.

— Виктория собственными руками выкопала для себя яму и сама же в нее залезла, — объяснил Роберт. — В любом случае никто не присутствовавших сегодня на приеме не имеет никакого отношения к тому, что произошло в верховьях Янцзы.

— То были их люди, — настаивал Юань. — Но мне хотелось бы поговорить о более Практических вещах. О будущем. Ты на моей стороне?

— Ты в самом деле собираешься провести выборы?

— В настоящий момент в стране неподходящая обстановка.

— А когда она будет подходящей?

— Это как раз и станет моей заботой — как можно скорее создать условия, при которых расцветет демократия.

— Означает ли сие высказывание, что ты намерен отомстить любому члену гоминьдана, до которого сможешь добраться?

— Ты по-прежнему добиваешься тирании, Баррингтон. А между тем я только что сверг тиранию, должен ли я искать ей замену? Нет, нет и нет. Мне хочется мира и процветания для страны, и я надеюсь на твою помощь. Я опасаюсь, что финансы Китая в бедственном состоянии. Не беспокойся, я не собираюсь повышать налоги. Нам нужны вливания иностранного капитала, и ты в состоянии их организовать.

— С чего бы иностранным правительствам ссужать деньги Китаю? Ведь они прекрасно знают состояние наших финансов.

— В этом одна из главных причин, по которой я не позволю гоминьдану участвовать в правительстве. Мы должны доказать европейцам, что в стране воцарилась стабильность и у власти — сильное правительство. Сам факт, что нам впредь не придется терпеть огромные расходы Цинской династии, Может служить доказательством этого. А то, что ты, иностранный бизнесмен с отличной репутацией, готов поддержать новое правительство, станет своего рода дополнительной гарантией. Ты можешь предложить налог на соль в качестве страховки, это удовлетворит любого. Найди мне деньги и помоги привести Китай в двадцатый век. Роберт пристально посмотрел на Юаня:

— Ты был достаточно добр ко мне, назвав бизнесменом с хорошей репутацией. Если это так, то я обязан всячески ее оберегать.

— Мое содействие тебе в этом гарантировано. При условии, что ты поможешь мне. В противном случае — нас ожидает хаос.

— И, вероятно, казнь Виктории и Мартина, а также и других членов моей семьи, попавших к тебе в руки.

— Я не маньчжурский изверг, Роберт. Даю свое слово, что безопасность твоей сестры и мальчика будут зависеть от твоей деятельности на благо Китая и от того, как долго они останутся под моей защитой. Но не могу ни за что поручиться, если разразится гражданская война. А она произойдет, если мне не удастся убедить народ Китая поддержать меня.

Роберт поднялся:

— Ты оставляешь мне не очень богатый выбор.

Юань улыбнулся.

Глава 17 ПОСЛЕДНИЙ ЗНАМЕННЫЙ

Роберт зашел к Виктории попрощаться.

— Ты удовлетворена? — поинтересовался он.

— Не совсем. — Она полулежала в шезлонге в своих апартаментах, одетая в дорогое платье с разрезом до бедра, на пальцах — несколько колец, стоимость которых не поддавалась оценке. Глядя на нее, хотелось сказать, что это и есть само удовлетворение... и абсолютная красота. — Мне бы еще хотелось увидеть, как этого маленького гаденыша станут бить бастинадо, а затем кастрируют.

— Юань предпочитает брать то, что ему нужно, а не таить попусту зло на кого бы то ни было, — предположил Роберт. — И он всегда добивается своего, не так ли?

— Он достойный восхищения человек, — согласилась Виктория.

Ему хотелось бы узнать, действительно ли она сама верит в это и еще, как же она решилась отдать свое холеное тело Юаню.

— А кроме Суня, в остальном ты довольна?

— Почему я должна быть недовольна?

— Ну что ж, увидимся вновь, когда я опять буду в Пекине. Юань даже меня заставил теперь работать на него.

Роберт попрощался и с Мартином.

— Через месяц я должен жениться, отец. Ты будешь на моем обручении?

— Конечно, я приеду. И привезу маму Монику с собой, — пообещал Роберт.

Чжоу Лидин ожидал его на сампане под флагом с фениксом Дома Баррингтонов. Капитана Шана сменил другой старый служащий Дома — капитан Ван.

— Домой, Чжоу, — распорядился Роберт и отправился отдыхать под тент.

Он чувствовал себя опустошенным и физически и морально, а ему предстояло многое обдумать, тщательно проанализировать обстановку, поскольку произошло столько всего после его отъезда из Шанхая. Однако все бесполезно: он не меньше, чем прежде, привязан к курсу правящей элиты и прежде всего тем, что слишком многие стали заложниками его успехов в бизнесе и семейных делах.

Итак, его главная забота в ближайшее время — организация займов для Юаня... И он надеялся, что Юань окажется именно таким бескорыстным правителем, каким обещал быть на словах. И как он тосковал по рукам Моники, по ее сдержанной рыжеволосой красоте... Он проспал весь путь по верхнему каналу до реки и вышел, только когда сампан причалил к берегу. Ему подали ужин, экипаж готовил себе еду на берегу.

Чжоу Лидин сам прислуживал хозяину, как делал это всегда, но ему помогал молодой китаец, которого Роберт прежде не видел.

— Его имя Дао Вань, — объяснил Чжоу. — Я нанял его вместо Ду Цина.

Роберт приподнял бровь:

— Что случилось с Ду Цином?

— Он заболел, хозяин, — ухмыльнулся Чжоу. — В одном из пекинских борделей. Этот мальчик тоже из Шанхая. Я вымуштрую его лучше, чем Ду Цина.

— Не сомневаюсь, — согласился Роберт. Он выпил немного сливового вина. И наслаждался прекрасным осенним вечером, но вдруг услышал сдавленный стон. Обернувшись, он увидел, как Чжоу упал на колени и у него изо рта хлынула кровь. Роберт начал подниматься на ноги, неотрывно глядя на стоящего над умирающим слугой мальчика Дао Ваня с окровавленным длинным ножом в руках. Дао Вань издал свистящий звук и бросился вперед. Роберт рванулся в сторону: он не носил оружие в кругу своих слуг, тем более за едой.

— Все ко мне! — закричал он.

Остальные слуги с тревогой посмотрели в его сторону, и он понял, что ему придется бороться за свою жизнь в одиночку — слуги находились на почтительном расстоянии от сампана, а оскалившийся Дао стремительно наступал.

Наконец Роберт сумел высвободить свой ремень. Дао сделал выпад, и Баррингтон взмахнул тяжелым ремнем, попав Дао по руке, и наполовину развернул его. Тот отчаянно боролся, стараясь не выпустить нож из рук. Пока мальчик восстанавливал равновесие, Роберт изо всех сил лягнул его в бедро. Дао взвизгнул и упал на колени, а. Роберт ударил его еще раз и, не дав опомниться, — в третий, теперь уже по руке с ножом. Нож вылетел из руки и упал за борт сампана в воду. Дао Вань часто и тяжело дышал, но теперь подоспели остальные слуги и схватили его за руки.

Роберт опустился на колени перед Чжоу; другого более преданного слуги у него не было. И теперь Чжоу мертв.

— Что нам делать с этой падалью, хозяин? — спросил капитан Ван.

Роберт подошел к Дао Ваню, мальчика затрясло от страха, когда он увидел выражение ярости на лице хозяина сампана.

— Кто подослал тебя сделать это? — грозно спросил Роберт. Его мозг уже искал ответа. Юань? Но Юань нуждается в нем, по крайней мере до тех пор, пока будут организованы займы. Кто-то из людей Суня? Может быть, Чан Кайши в отместку за переход на сторону их противников?

Мальчик продолжал трястись, но рот его был плотно закрыт. Роберт встал перед ним на колено:

— Послушай меня, мальчик. Ты в любом случае умрешь. Тебя могут просто зарезать. Или я отдам тебя своим людям. Что вы сделаете с ним, Ван?

Ван ухмыльнулся.

— Я выжгу твои гениталии, — пообещал он. — Ты испытаешь невыносимую боль и к тому же никогда не попадешь на небеса.

Дао Вань закатил глаза, но не произнес ни звука.

— Очень хорошо, действуй, Ван, — распорядился Роберт и поднялся на ноги.

Ван ухмыльнулся.

— Тащите его на берег, — приказал он своим людям. — И стяните с него штаны. — Он подошел к ближайшему костру и выбрал горящую головню. — На это уйдет много времени, — пообещал он мальчику, когда того волокли мимо него, а затем распластали на земле и растянули ноги в стороны. Тело мальчика извивалось в ожидании боли. — Возможно, всю ночь.

Роберт остался на судне, но внимательно следил, как Ван встал над мальчиком с головешкой в руках и пустил пламя по бедрам юнца.

— Хозяин Адриан! — завопил Дао Вань.

Ван остановился в оцепенении и оглянулся на сампан. Роберт перепрыгнул через борт и подбежал к ним.

— Что ты сказал?

Дао Вань задыхался и обливался слюной:

— Хозяин Адриан послал меня. Он сказал, что вас скорее всего убьет маршал Юань, но если этого вдруг не случится, то велел присоединиться к вашим людям и зарезать вас.

— Так это ты отравил Ду Цина в борделе, — прорычал Ван. — Идите на сампан, хозяин. Оставьте его мне. Он убил Чжоу. — Они были друзьями.

— Адриан... — пробормотал Роберт. Он всегда старался не обращать внимание на зависть Адриана или его отвратительные привычки. Но Адриан оставался в настоящий момент главным в Шанхае, а там Моника и Джеймс... — Перережьте ему глотку, — приказал он. — Нам надо спешить.

Адриан Баррингтон вышел из своей конторы и направился вверх по улице к поместью Баррингтонов. Он шел с важным видом, помахивая тростью; его сопровождало четверо слуг, вооруженных палками. Люди на улице останавливались поглазеть на них. Шанхай будоражили самые невероятные слухи о происходящем как в поместье Баррингтонов, так и в конторе торгового дома. Однако никто ниже наместника не смел вмешиваться в дела Баррингтонов: они были субъектами европейского законодательства, к тому же все прекрасно знали, что с Адрианом Баррингтоном крайне опасно связываться.

В знак приветствия этой важной персоны несколько человек приподняли шляпы, на что Адриан ответил легким удовлетворенным кивком. Он поднялся по ступенькам на веранду мимо согнувшихся в поклоне слуг, которые пребывали в замешательстве, как и все вокруг, но ни один из них не собирался перечить господину Адриану до приезда господина Роберта... А между тем люди Адриана поговаривали, что господин Роберт никогда не вернется.

Одиннадцатилетний Джеймс ожидал в гостиной. Мальчик был озабочен, как и все вокруг, и главным образом скоропалительным увольнением своей гувернантки, которую неожиданно отправили на корабле в Гонконг. Что касается внезапной болезни своей матери, то он верил тому, что ему сказал дядя: Адриан всегда старался завязать дружеские отношения с мальчиком, постоянно дарил ему подарки.

— Когда мама достаточно поправится, чтобы повидаться со мной? — спросил он.

Дядюшка взъерошил ему волосы.

— Скоро, приятель. Через пару дней. — Адриан был очень удивлен и немного озабочен тем, что до сих пор не получил интересующих его известий.

Он прошел через дом и поднялся по ступенькам в личные апартаменты Роберта и Моники, куда он переехал после возвращения им Моники со своего обеда. Перед дверью, как всегда, стоял в ожидании распоряжений Цян Лу. С тех пор как хозяйка Моника «заболела», никто, кроме Адриана и его ближайших слуг, не имел доступа в эти апартаменты.

Цян Лу открыл дверь, и Адриан вошел внутрь. У Пин находилась в прихожей и поклонилась своему господину. Несомненно, предположил Адриан, она осталась весьма довольна, когда он овладел своей невесткой и предоставил ей отдых. Но знать настроение У Пин наверняка было невозможно: ничего не отражалось в омутах ее черных глаз. Он был уверен, что она ненавидит его, вероятно, как и все остальные. Но он запугал их и считал, что такое положение должно сохраняться. Они будут трепетать еще больше, когда он станет полновластным хозяином дома.

Он открыл внутреннюю дверь, и находящаяся в комнате Шу Лайти — она сидела на стуле в изножье кровати — вскочила. Моника, обнаженная, распластанная на кровати — Адриан не позволял ей одеться, — открыла глаза и тут же их закрыла. Когда ее только привезли сюда, она сопротивлялась ему и пыталась бежать. Сначала женщины держали ее, а он избивал палкой, но затем задумался о более подходящих способах добиться ее согласия.

— Если ты не прекратишь сопротивляться мне, — предупредил он, — я пойду с этой палкой к Джеймсу.

Вот тут он и победил. Она была вынуждена отдаться ему со словами:

— Когда Роберт вернется домой...

На это он всегда улыбался и отвечал:

— И Роберт никогда не вернется, моя дражайшая Моника.

Он понимал, что она не верит ему, но бессильна что-либо сделать, пока Роберт не приедет, и потому больше не сопротивлялась ему. А его устраивало, чтобы все оставалось так, как было. Разумеется, он не доверял ей, она могла попытаться бежать или покончить с собой. Поэтому одна из его женщин постоянно находилась возле нее днем и ночью, даже когда он сам был с ней: какие уж от них секреты!

Он встал над безучастной Моникой и принялся тыкать концом своей трости ей между ягодиц. Ему доставляло бесконечное удовольствие таким образом обращаться с женщиной редкой красоты и не встречать сопротивления с ее стороны. Моника вздрогнула, и все ее тело затряслось, но головы она не повернула. Адриан ухмыльнулся.

— Мы выполним парный танец фениксов, — объявил он.

Шу Лайти, не раздумывая, тут же разделась, а затем раздела хозяина. Моника продолжала лежать на боку, глядя в сторону и дрожа всем телом. Адриан, уже раздетый, подошел к ней и повернул на спину.

— Подготовь ее, Лайти, — приказал он:

Лайти ухмыльнулась и полезла на кровать: ей тоже нравилось издеваться над бывшей хозяйкой дома. Но тут дверь спальни распахнулась. Адриан обернулся с возмущенным рыком и уставился на Цян Лу.

— Что, черт возьми, ты себе позволяешь?

Цян Лу упал на колени:

— Хозяин, прибыл курьер. С верховьев реки. Он скакал весь день и ночь. Он говорит, что сампан возвращается с хозяином Робертом на борту.

Моника села, сбрасывая волосы с глаз. Шу Лайти замерла, по-прежнему стоя на коленях на кровати. За спиной Цян Лу в дверях встала У Пин.

— И ты хочешь, чтобы я в это поверил? — потребовал ответа Адриан.

— Курьер клянется, что лично видел хозяина Роберта, хозяин.

— Ну, братец? — тихо спросила Моника.

Адриан повернулся к ней лицом, его рот свело в сторону.

— Она должна умереть, — сказал он.

У Моники перехватило дыхание. Такого она не ожидала.

— Цян Лу, — приказал Адриан. — Задуши госпожу.

Цян Лу поднялся с колен.

— Ты не посмеешь! — прошептала Моника. — Ты не посмеешь!— Цян Лу остановился у кровати, а она прижалась к изголовью.

— И что потом, хозяин? — спросила спокойно У Пин. Адриан повернул к ней голову, нахмурившись. — Ты будешь воевать с хозяином Робертом, хозяин? — вновь задала вопрос У Пин по-прежнему мягким голосом. — Потому что если ты собираешься воевать с братом за обладание Домом, то нет никакой необходимости убивать госпожу. Она скорее оружие в твоих руках. Но ты не хочешь войны с братом, хозяин. Ты боишься своего брата. — Ее слова звучали веско и убедительно.

— Я выпорю тебя, — прорычал Адриан.

У Пин не пошевелилась.

— Послушай, что он сделает, Цян Лу, — продолжала она. — Он заставит тебя убить госпожу, затем выдаст нас в руки своего брата как убийц. Все мы умрем, Цян Лу.

Цян Лу в нерешительности переводил взгляд с хозяина на служанку. Моника, затаив дыхание, следила за ним.

— Делай, что я приказал, — крикнул Адриан. — Потом подойди сюда и займись этой сукой.

— Запомните, госпожа, — сказала У Пин, — что я спасла вашу жизнь.

Теперь настала очередь Моники удивляться. Она смотрела то на женщину, то на деверя, недоумевая, что будет дальше. Она задохнулась, увидев, как У Пин достала из-за спины длинный обоюдоострый нож.

— Ах ты, сука! — Адриан сделал шаг к ней, но У Пин без малейших колебаний двинулась на него и вонзила нож ему в живот. Он издал страшный крик и упал на колени, держась руками за живот, из которого хлынула кровь, когда женщина вынула нож.

— Цян Лу, — приказала У Пин.

Тот облизнул губы и послушно подошел к ней. Стоявший на коленях Адриан уткнулся лбом в пол, кровь разливалась вокруг него. Цян Лу взял из рук У Пин нож и воткнул его хозяину в бок. Еще раз ударила кровь, и голова Адриана дернулась, когда он упал, крик его больше напоминал бульканье.

— Шу Лайти. — В голосе У Пин не было и тени пощады. Лайти слезла с постели. Она так сильно дрожала, что даже ее волосы тряслись, но лицо не выражало ни капли жалости. Даже несмотря на ужас всего происходящего перед ее глазами, Моника понимала, насколько сильно и как долго эти люди ненавидели своего хозяина.

Шу Лайти взяла в руки нож, затем схватила Адриана за Волосы, запрокинула его голову и перерезала горло.

У Пин взяла нож и приблизилась к кровати. Каждая мышца Моники напряглась при виде женщины с окровавленным ножом в руках.

— Не забывайте, что мы действовали в целях вашей обороны, — еще раз произнесла У Пин.

— Я дала им слово, — сказала Моника.

— По принуждению, — подчеркнул Роберт. — Разве они не мучили тебя?

— Да. Но тоже по принуждению. Ты представить себе не можешь, Роберт, что перенесли эти трое за более чем двадцать лет.

— Кое-что могу, — сказал Роберт. — И вина моя в том, что не смог разглядеть, каким он был выродком. В любом случае, если они не убили его, я бы сам сделал это. — Он взглянул на три трепещущие фигуры, коленопреклоненные перед ним. — Я сообщу наместнику, что вы убили моего брата и скрылись. Вот вам тридцать таэлей серебра. Погони не будет двадцать четыре часа. Но никогда не возвращайтесь в Шанхай.

Цян Лу взял деньги, взглянул на женщин, встал и попятился из комнаты. Шу Лайти и У Пин последовали за ним. За дверью столпились любопытные слуги, но Роберт закрыл и запер дверь.

Моника сделала глубокий вдох: тело Адриана вынесли. Она была полностью одета, но до сих пор не могла заставить себя покинуть апартаменты и до сих пор не видела сына. Наконец она спросила:

— Что ты сделаешь со мной? — И подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо. — Ты спас меня от «боксеров».

— Но не смог уберечь тебя от собственного брата. Во всем виноват только я. И ты думаешь, что сейчас, когда ты жива, в безопасности и не пострадала, для меня имеет значение то, что сделали с тобой? — Он обнял ее и прижал к себе.

— Что мы скажем Джеймсу? — прошептала она сквозь слезы.

— Ты болела а теперь вновь здорова. Не время оглядываться на прошлое, Моника. Все сложилось так, что в нашей семье остались только ты, я и Джеймс. Нам многое предстоит сделать.

Роберт привык к резким переменам своей жизни и всегда шел своим путем. Он без промедления начал переговоры о предоставлении Китаю займов, однако знал, что ему самому придется ехать в Европу и Америку, чтобы заручиться поддержкой международных банков. Он должен стать первым Баррингтоном со времен своего незабвенного предка, тоже Роберта, который ступит на землю Англии. Моникам и Джеймс сопровождали его, а Дом оставался на попечении Миньчуна — старшего клерка из маньчжуров. Но Роберт не боялся какого-либо вмешательства в дела Дома в свое отсутствие: он был слишком ценен для Юаня.

Прежде всего Баррингтоны отправились в Пекин для участия в свадьбе Мартина. Даже Моника, с выработавшейся привычкой относиться с подозрительностью ко всему китайскому, была поражена свидетельствами великодушия власти Юаня, уверенной красотой Виктории и свадьбой пышной самой по себе, да еще украшенной красотой жениха и невесты.

— Они будут счастливы? — спросила она Роберта в поезде, по пути в Тяньцзинь, где им предстояло пересесть на корабль — корабль Дома Баррингтонов — до Иокогамы и дальше до Сан-Франциско.

— Пока Юань у власти — без сомнения, — ответил Роберт. — А потом все будет зависеть от нас самих.

Путешествие Роберта заняло больше времени, чем он предполагал. Но не только потому, что переговоры длились дольше намеченного времени. Просто Монике и Джеймсу, естественно, хотелось побольше увидеть. Самым важным было то, что он и Моника должны были узнать друг друга вновь. Все, что Адриан сделал с ней, должна была по частичке поглотить его любовь. А любовь, к счастью, осталась неизменной. Роберт чувствовал: те события еще больше сблизили их — без сомнения, она теперь отчетливее видела в нем мужчину, способного всегда защитить ее. То была ответственность тяжелая — но одновременно и пьянящая.

Банкиры Соединенных Штатов не были склонны давать деньги Юаню, поэтому Баррингтоны отправились в Европу через Атлантику на лайнере, на котором все разговоры крутились вокруг трагедии с «Титаником», ушедшим на дно в прошлом месяце. Роберту пришла в голову одна интересная мысль: в то время, как «цивилизованный мир» Северной Атлантики считает Китай самым опасным местом для жизни, европейцы умудрились за одну ночь потерять больше человеческих жизней, чем было загублено за все время китайской революции.

В Европе Роберту удалось добыть двадцать пять миллионов фунтов стерлингов у консорциума британских, французских, русских и японских банкиров, застрахованных, как и сказал Юань, налогом на соль. Сделка была заключена в июне, и Роберт телеграфировал об этом в Пекин, а также сообщил избранному президенту, где перед возвращением собирается устроить себе непродолжительный отдых. До этого он получил письмо от Миньчуна, где тот заверил его: дела Дома процветают, как всегда. За это время Роберт намеревался осуществить один свой план, который давно вынашивал. Роберт уже подготовил необходимые документы, и Джеймсу оставалось только сдать приемные экзамены в Итон.

— Пришло время Баррингтонам прекратить быть пиратами и стать джентльменами, — сказал сыну Роберт. — Не беспокойся, Дом будет ждать, пока ты закончишь школу.

Джеймс должен был прибыть в Итон к началу осени, в сентябре, а пока они втроем отправились путешествовать по континенту. И только по прибытии в Рим в конце июля Роберт с озабоченностью прочитал в газетах сообщения о «второй революции» в южных провинциях Китая с центром в Нанкине. Он немедленно купил обратный билет. Моника была страшно расстроена: она хотела провести с Джеймсом весь остаток каникул и планировала возвратиться в Китай в конце сентября.

Роберт телеграфировал Миньчуну и Мартину, попросив проинформировать о состоянии дел. Оба прислали обнадеживающие сведения. Миньчун сообщил, что Янцзы временно закрыта, но потери в бизнесе окажутся минимальными, поскольку маршал Юань уже двинул войска против мятежников. Мартин был полон энтузиазма, поскольку его назначили на пост небольшого начальника в войсках, направленных в Нанкин. Никто из них не сообщил, что мятеж организован гоминьданом, а для находящегося в море Роберта связь была затруднена. Вояж через Суэцкий канал и затем Индийский океан занял шесть недель. Роберт с удовлетворением заметил про себя, что он стал первым Баррингтоном, совершившим кругосветное путешествие. К середине сентября он прибыл в Шанхай, и его ожидало известие, что Нанкин пал под натиском армии Юаня несколько дней назад.

— Была настоящая бойня, — сообщил ему Миньчун. — Теперь они устраивают массовые казни.

«И это не пройдет незамеченным для поддерживающих Юаня в Европе», — подумал Роберт.

Он оставался в Шанхае ровно столько времени, сколько потребовалось для проверки бухгалтерских книг, и затем снова отправился в море, добравшись на другом своем пароходе до Тяньцзиня, где пересел на поезд до Пекина. На дорогу, когда-то занимавшую несколько недель, теперь ушло лишь два дня.

Роберт заранее телеграфировал о своем приезде, поэтому его сразу проводили в Запретный город в приемную Юаня. И здесь он был поражен. Маршал выглядел неважно: его лицо, казалось, померкло, точно он страдал от постоянной боли. Иногда, во время беседы создавалось впечатление, что Юань с трудом сдерживается, чтобы не уснуть. Тем не менее он, как всегда, обрадовался Роберту.

— Роберт? — произнес он, когда они обнялись. — Я рад тебя видеть. Очень рад. Не ожидал, что ты так быстро вернешься.

— Я вернулся, как только услышал о восстании, — ответил Роберт.

Юань махнул рукой: — Оно подавлено.

— Я тоже так считаю. Не настал ли момент продемонстрировать милосердие?

— В отношении этих отбросов?

— Этого ожидают от тебя в Европе.

— Европа, — проворчал Юань, — Здесь Китай.

— Но поскольку ты зависишь от их финансового вливания...

— Деньги переведены на счета наших банков, — заявил Юань. — Их уже не отзовешь.

Роберт был поражен:

— Ты не собираешься их возвращать?

— Разумеется, я их верну. Или, точнее, их часть, достаточную, чтобы получить еще, когда мне потребуется. Я же говорю о том, что их нельзя отозвать, даже несмотря на то, что большинство ваших варварских правительств не одобрят мои методы. При таком положении вещей их главной заботой станет поддержка моего правительства, дабы поиметь свою выгоду. Разве я не прав?

— Ты хорошо изучил Запад, — похвалил Роберт.

— Обязанность каждого государственного деятеля — тщательно изучать как своих врагов, так и союзников, — ответил Юань. — Я добиваюсь стабильности для Китая, Роберт. И для ее достижения я пойду на любые меры, какие бы ни пришлось принять.

— Достойная позиция, — сказал Роберт. — Однако там, где существует полное согласие с правлением одного человека или небольшой группы людей, особенно когда это согласие навязано силой, места для демократии уже не остается.

Юань улыбнулся:

— Ты говоришь о европейском типе демократии, Роберт. Я же говорю о Китае, Китай признает только власть силы, и это единственное, что требуется.

Роберт навестил Викторию, которая, как и в прошлое его посещение на плотском уровне, была довольна своим окружением.

— Юань, должно быть, непревзойденный любовник, — предположил Роберт.

— Это так. О, я не собираюсь притворяться, он уже немолодой человек и не может с прежней регулярностью выполнять роль любовника. Иногда он бывает не способен вообще и засыпает в самый неподходящий момент. Но его пальцы... — Она томно вздохнула.

Вообще-то Роберт пришел не за тем, чтобы обсуждать любовные успехи маршала; ой находил, что вести подобные разговоры со своей сестрой неприятно и неудобно. Но ему нужна была информация.

— А как его здоровье?

— Я бы пожелала лучшего.

— В чем, например?

Она слегка пожала плечами:

— В сексуальном плане, разумеется. Но и в целом тоже. Иногда у него возникают трудности с мочеиспусканием. К тому же... ну...

— У него тяжелый запах изо рта, и он слишком сильно потеет.

Она нахмурилась:

— Как ты узнал?

— Я наблюдал его с близкого расстояния.

— Он жалуется на мочевой пузырь. Больше ни на что. Ты дождешься возвращения Мартина?

— Нет. Меня ждут в Шанхае.

— Он прославился в боях и удостоен награды.

— Да, это прекрасно. — Он одобрительно обнял ее. — А ты счастлива?

— Я более счастлива, чем когда-либо в жизни, — ответила она.

Роберту хотелось ей верить. Истинным подарком для него был визит к Лушан. Став матерью, она сохранила поразительную привлекательность устремилась всячески угодить свекру. А когда он держал на руках внучатого племянника, его сердце наполнилось гордостью. Однако Роберт вернулся в Шанхай крайне озабоченным. Он сразу же вызвал к себе доктора Симкинса — английского врача, который практиковал в Международной концессии и в случае необходимости оказывал услуги Баррингтонам — и сообщил ему все, что смог узнать о состоянии здоровья Юань Шикая.

— Я бы предполагал, что он страдает уремией, — заключил Симкинс, — болезнью почек.

Звучало правдоподобно.

— А насколько это серьезно?

— Болезнь протекает в двух формах: острой и хронической. Хроническая форма говорит сама за себя и выражается в постоянных болях и известных неудобствах. Острая уремия — весьма серьезный случай.

— Чем она вызвана?

— Боюсь, точного ответа не существует. Причина — в нарушении функции почек, приводящем к тому, что ядовитые вещества, обычно выводимые этим органом через мочевой пузырь, вместо этого попадают в кровь. Однако медики еще точно не определились, вызвано ли это неспособностью почек выводить такие вещества из организма или той причиной, что в почки попадает больше ядовитых веществ, чем они способны вывести.

— А каковы симптомы болезни?

— О, именно те, что вы описали. Для белого человека самым очевидным симптомом является пожелтение кожи лица, как при желтухе. У китайца, разумеется, это проявляется не так наглядно. Однако присутствие ядов можно определить по дурному запаху изо рта и обильному поту. К тому же происходит общее снижение функции пениса и как органа выделения, и как полового органа. Существуют и другие симптомы, которые проявляются не сразу: потеря веса, сухость кожи, общая дебильность.

— И что же становится с рассудком?

— Ах, ну вы должны знать, что именно кровь позволяет мозгу работать. Когда она заражена, страдает и мозг. На ранней стадии симптомы напоминают описанные вами, наиболее распространена постоянная сонливость. Но по мере развития заболевания уже не остается сомнений в поражении мозга: известны случаи потери ориентации и даже слабоумия.

— Ваши слова не вселяют оптимизма, доктор, — проворчал Роберт. — Ну, а каковы методы лечения?

— Лечение заключается в выведении ядов до того, как они необратимо поразят организм. Этого можно добиться только с помощью слабительного, либо даже кровопускания. — Он сделал паузу.

— Ни на то, ни на другое Юань не согласится. Спасибо, доктор. Все, о чем мы здесь говорили, строго конфиденциально. Китайской политике не принесет пользы, если станет известно, что избранный президент — больной человек.

Роберту виделись две причины для беспокойства: Юань может либо оказаться физически неспособным осуществлять правление страной, либо болезнь приведет его к иррациональности поведения, как предположил Симкинс. Малейшая утрата в восприятии политической и военной ситуации таким человеком, как Юань, непременно повлечет за собой самые серьезные последствия. Озабоченность Роберта в течение года росла. Юань должным образом провел выборы и по закону был избран президентом: вице-президентом стал Ли Юаньхун. Это произошло в октябре. Но когда стало ясно, что парламент проявляет самостоятельность, прежде всего ввиду неожиданно большого числа членов гоминьдана, избранных в его состав, то тут Юань уподобился Кромвелю. Он прибыл на заседание во главе большого отряда, арестовал и изгнал всех парламентариев, имевших хоть малейшее отношение к гоминьдану, а в начале следующего года распустил и сам парламент. Были надежды на проведение новых выборов, однако, ко всеобщему ужасу, 1 мая 1914 года маршал объявил о «конституционном соглашении» между ним и его людьми, по которому ему отводится десять лет правления... без каких-либо формальных голосований.

Моника сразу поняла, что Роберт глубоко озабочен ситуацией.

— В империи мир, — пыталась успокоить она его, — Торговля процветает. Неужели то, что Юань отказывается от демократических процедур в управлении страной, имеет такое уж важное значение? Разве не ты говорил, что твой отец считал Китай не приспособленным для демократии?

Роберт вздохнул:

— И он, вероятно, был прав. Что бы ты сказала, если б я признался в своем желании уехать? Покинуть Китай?

— Но почему?

— Я все больше убеждаюсь, что впереди нас ждет катастрофа. Юань вынашивает планы установления диктатуры. И она падет сразу после его смерти, а он уже болен, хотя сам этого еще не осознает. Что произойдет тогда? Доктор Сунь уже показал себя ненадежным человеком. Возникнет ситуация, когда другие армейские командиры захотят захватить власть. Разразится гражданская война, по сравнению с которой тайпины или «боксеры» покажутся пожилыми дамами, собравшимися поболтать за чашкой чая. Страна, по сути дела, банкрот. Все доходы уходят на выплату контрибуции и займов. А на что используются средства из сделанных мною займов? На наращивание мощи армии и никак не на совершенствование государственной системы или улучшение жизни людей. Я обещал западным банкирам, что Юань станет строить школы и университеты. Что, как ты думаешь, они теперь говорят? Могу тебя заверить: при первых признаках беды любая возможность иностранного финансирования исчезнет. И тогда мы останемся с обанкротившимся правительством, пытающимся править обанкротившейся и озлобленной нацией.

— Цины всегда находились на грани банкротства, — спокойно напомнила Моника.

— Ты права, и это было для них привычным состоянием. К тому же то была династия. Пока существует хоть какая-то управляемость в государстве, революции победить не могут.

— Будь это в твоих силах, ты вернул бы к жизни Цыси, — предположила Моника.

— Да. Я бы хотел, чтобы пришел человек вроде Цыси, способной нормализовать существующую обстановку.

— Ты любил Цыси, Роберт?

По пути в Европу, как бы в противовес Адриану, он признался ей в своих отношениях с вдовствующей императрицей.

— Я никогда не любил ее. Так же, как и она не любила меня. Но я понимал, в чем ее сила — в вере, основанной на незыблемости власти ее предков, как маньчжуров, так и Цинов. Юань же — авантюрист. У него нет глубоких корней в почве Китая. Итак, я должен либо упаковать вещи и покинуть Китай, либо...

— Ты этого не сделаешь, Роберт. А как же торговый дом? О, ты, может быть, скопил достаточно денег, чтобы нам с комфортом дожить до конца своих дней, но Дом... ведь он воспринимается как синоним фамилии Баррингтон, не так ли?

— Да, думаю, так. Тогда надо ехать в Пекин.

Она ужаснулась:

— Надеюсь, не устраивать заговор против Юаня?

— Поговорить с ним, убедить, что его действия идут вразрез с исторической тенденцией.

Она взволнованно взяла его за руки:

— Ради Бога, будь осторожен.

Моника хотела сопровождать его только ради того, чтобы взглянуть на внучатого племянника, однако Роберт не согласился на это. Он понятия не имел, чем эта поездка может для него обернуться.

Внешне Китай выглядел более спокойным, чем несколько лет назад. По пути от Тяньцзиня до пекинского вокзала Фэнтай Роберт видел работающих людей, которые приветливо махали пассажирам с грохотом проносящихся мимо них вагонов поезда. Страна казалась процветающей; улицы столицы были запружены озабоченным и возбужденным народом, как было всегда во времена Цинов.

Однако повсюду мелькали солдаты. На каждой станции встречались военные патрули, а по каналам и рекам курсировали вооруженные сампаны. Гораздо чаще на глаза попадались заключенные: мужчины и женщины в кандалах, привлеченные к общественным работам. Это были явно политические заключенные. Юань использовал лишь одно средство вразумления для несогласных: арест и тяжкий труд.

Роберт не знал, радоваться ли ему или огорчаться, когда увидел, что маршал внешне, казалось, справился со своей болезнью и выглядел почти таким же здоровым, как и в первые дни их знакомства. И если к нему вернулся его спокойный вид, то слишком часто вспыхивал подозрительный блеск в глазах, как у загнанного тигра в клетке.

Своего старого друга он приветствовал довольно весело:

— Что ты думаешь по поводу новостей из Европы?

Был конец июля, и только что поступили сообщения о покушении в Сараево.

— Я бы сказал, что это самый несчастный двор, — ответил Роберт. — Совершено покушение на императрицу, один наследник кончает жизнь самоубийством, а теперь — покушение на очередного наследника... — Он не удержался и добавил: — Тут можно задуматься, стоит ли пытаться править империей, где так много отчаянных подданных.

— Все зависит от того, кто правит. Советники твердят мне, что обязательно будет война. Что Россия и Франция выступят против Германии и Австрии. Ты согласен с таким выводом?

— Я могу только сказать, что война весьма вероятна.

— Какую позицию займет Британия?

— Понятия не имею. Ходят слухи, будто она связана с Россией и Францией секретным договором. Но мне в это верится с трудом. Тебе лучше спросить у британского посла.

— Я спрашивал. Он тоже уклонился от ответа. Но при любом раскладе, Роберт, если в Европе возникнет всеобщая война, даже без участия Британии, последняя будет полностью занята ею. И это открывает перед нами большие перспективы, — сказал Юань. — Варвары окажутся неспособными вмешаться в наши дела, что бы здесь ни происходило.

— Объясни, что ты имеешь в виду? — Они были вдвоем в кабинете Юаня, и Роберт мог говорить прямо.

Юань изобразил одну из своих спокойных улыбок:

— Тебе объясню, поскольку я могу быть откровенным с тобой, Роберт. Я не доволен, как идут дела после падения Цинов. Более того — весь Китай не доволен. Как я сказал во время нашей последней встречи, Китаем необходимо править, и править должен тот, кого признает народ. А китайцы не признают своим правителем человека, которого можно отстранить от должности через четыре или пять лет просто очередным бросанием бюллетеня.

— Ты закрепил за собой должность на десять лет, — напомнил Роберт.

— Даже десять лет недостаточный срок. А кто станет новым президентом? Моему народу необходимо постоянство, а для этого более всего подходит восстановление Мандата Небес. Со всех сторон я слышу, как люди жалуются, что уже больше года не было приношений небесам. Меня это беспокоит.

— Ты думаешь о восстановлении династии? — изумленно спросил Роберт.

— Цинов? Никогда. Иностранное правление неприемлемо для Китая. Но я настаиваю на том, что Китаю необходимо иметь династию. Китайскую династию.

Роберт оторопело уставился на него. Это был даже больший экстремизм, чем он опасался.

— Ты уже кого-то имеешь на примете?

— Конечно. Самого себя.

— У тебя нет сыновей.

— Я усыновлю их. Я усыновлю Мартина. Он никогда не сможет стать императором из-за примеси иностранной крови, но будет прочной опорой трона. Сначала моего, а затем моего преемника. Ты будешь гордиться этим, я знаю.

— Ты собираешься сделаться императором, — произнес Роберт, считая это фактом, не требующим уточнений.

— Да. Таково мое намерение, Роберт. При твоей поддержке осуществить его будет просто.

— Но оно встретит сопротивление.

— С чьей стороны? Варваров? Я уже объяснил, что они в обозримой перспективе будут заняты своими спорами. Некоторые из наших людей? Я знаю, что делать с ними. Доктор Сунь? Очевидно, но он далеко, и я не собираюсь позволить ему вернуться.

— А что твои маршалы?

— Они солдаты и приучены беспрекословно исполнять приказы своего командующего, иначе предстанут перед расстрельным отделением.

— А если я выступлю против, то тоже предстану перед расстрельным отделением?

— Ты? — Юань выглядел искренне удивленным.

— Я говорил тебе, что никогда не поддержу свержение Цинов.

— Но ты же поддержал.

Роберт криво усмехнулся:

— Да. Ты захватил меня врасплох. И положение мое оказалось весьма уязвимым — и в семейном плане, и в бизнесе.

Юань устремил на него спокойный взгляд:

— Теперь ты не чувствуешь себя больше уязвимым, не так ли? Что изменилось?

— В последний год я принял известные меры безопасности. Все свои дополнительные фонды я перевел из Китая в Гонконг, где ты их не сможешь тронуть. Добывая для тебя займы, я упрочил свое положение в мировом сообществе и принял британское подданство. Если ты арестуешь меня, я буду защищен законом об экстерриториальности, по которому меня должны будут передать в ближайшее британское консульство. То же самое касается моей жены. Что бы ни происходило в Европе, если ты нарушишь этот закон, то вскоре увидишь Британскую эскадру в устье Вэйхэ, Хуанхэ и Янцзы. Мой сын уже в Англии. А что касается моей сестры и ее сына, то она сама себе застелила постель и, похоже, готова лежать на ней все время. Тем не менее, если ты причинишь кому-нибудь из них двоих вред, не сомневайся, что я тебя свергну. Я это смогу, Юань. Кроме тех денег, которые я для тебя организовал, ты не получишь ни гроша. А то, что было, ты уже израсходовал, о чем только что сказал мне.

Юань внимательно посмотрел на Роберта:

— Какой, оказывается, ты горячий, Роберт. И как тщательно все предусмотрел. Итак, ты собираешься выступить против меня?

— Я не могу поддержать тебя в создании династии.

— И все это ты решил заранее, иначе не стал бы предпринимать меры предосторожности. Ты можешь мне сказать почему? Потому что я простой человек из народа? Многие китайские династии были заложены выходцами из народа. Ты будешь отрицать, что я великий солдат? Все великие лидеры должны также быть и великими солдатами. Потому что я буду решителен в отношении тех, кто захочет восстать против моей власти? Опять же, это — признак величия вождя. Я назначен судьбой править этой страной. Я мужчина, и настал мой звездный час. Никто не может сравниться со мной. Даже ты, Роберт.

— Я не против тебя, Юань. Я сказал только, что не поддержу тебя. Если ты собираешься настаивать на воплощении своих планов, то я, как и обещал, уеду из Китая.

— Ты все еще не сказал мне почему.

Роберт взглянул на него:

— Я не верю, что ты сумеешь стать достойным императором, Юань. У тебя характер завоевателя. А это не одно и то же. Мне кажется, ты принесешь бесчисленные страдания народу Китая, по твоей вине его ждут десятилетия войн и страданий. Я не хочу в этом участвовать.

Юань улыбнулся:

— Я понимаю твои опасения, Роберт. И уважаю их. Нам не стоит спорить, поскольку мы расходимся во многом. Но Китаю нужен Дом Баррингтонов, и ты всегда можешь рассчитывать на мою дружбу или уж во всяком случае — защиту. А теперь иди с Богом.

Юань был из числа тех людей, которым трудно возражать из-за их умения сдерживаться, никогда не выходить из себя и даже не показывать вида, что разгневан. В этом, вероятно, он диаметрально отличался от Цыси. Но можно ли ему дальше верить? Теперь Роберт сомневался.

Встреча с Викторией представлялась ему пустой тратой времени. Вместо этого он зашел в гости к Мартину. Его радушно встретила Лушан.

— Вы довольны своим внуком, господин Баррингтон? — спросила невестка. Ее сыну уже исполнился год.

По Мартину было видно, что он гордится сыном. Однако он тут же помрачнел, когда Роберт посоветовал ему уйти с военной службы и вернуться работать в торговый дом.

— Под начало Джеймса, ты хочешь сказать? — спросил он.

— Я думал о равноправном партнерстве, — пояснил Роберт.

— Ты что, собрался отойти от дел? Тебе же всего сорок семь.

— Мы к этому еще вернемся, — пообещал Роберт. — Но не здесь, в Пекине. — Его беспокоило то, что он не знал, насколько молодому человеку доверяет Юань, а значит, какая же часть того, что он намерен сказать, будет доложена непосредственно маршалу. — Дело в том, что нас ожидают беспокойные времена, поэтому было бы благоразумно всем нам, Баррингтонам, и... — он взглянул в открытую дверь, за которой было слышно, как Лушан играет с сыном, — и тем, кого мы любим, держаться вместе.

— Ты ошибаешься, отец. — Лицо Мартина засияло оптимизмом. — Китай в настоящее время более управляем, чем несколько лет назад. Служить маршалу — большая честь и привилегия. Моя самая пламенная мечта, чтобы маленький Роберт вырос и в свою очередь поступил на военную службу.

Старший Баррингтон сдался и отправился в Шанхай. Настало время подумать о себе и Монике. Слава Богу, Джеймс уже за пределами Китая. Через десять дней Роберт прибыл в Шанхай, где его встречал дворецкий Линь Бан. Линь заметно нервничал. В гостиной его ждала не менее встревоженная Моника.

— Что, Бога ради, случилось? — потребовал он объяснений.

Моника повернула голову в сторону двери в боковую комнату. Там стоял мужчина. Это был доктор Сунь!

— Сунь пришел три дня назад, — шепнула Моника мужу, — одетый крестьянином. Он вернулся в страну тайно и рассчитывал, что его уже ожидает транспорт, на котором он сможет отправиться в глубь страны, где у него друзья. Но транспорта не оказалось, и он опасается предательства. Поэтому...

— Он находится здесь, в нашем доме, три дня? — не сдержал изумления Роберт.

— А что мне было делать? Он обратился ко мне во имя вашей дружбы, ведь ты однажды обещал поддержать его... — Она прикусила губу. — Он вел себя как безупречный джентльмен.

Роберт прошел в боковую комнату:

— Зачем ты вернулся, Сунь?

— Спасти мой народ от тирании Юаня, — ответил доктор. — Мои люди в горах готовы выступить, изгнать Юаня и восстановить власть гоминьдана.

— Понятно. Они собираются вершить большие дела, но не смогли организовать даже твою встречу.

Сунь выглядел крайне удрученным.

— Я этого не понимаю.

— А я очень хорошо понимаю. Тебя предали. И не в первый раз.

Плечи Суня понуро опустились.

— Ты собираешься передать меня в руки наместника?

— Разумеется, я этого не сделаю, Сунь. Но мне придется как можно скорее отправить тебя отсюда.

— Из Китая? Я не уеду. Два года назад, признаюсь, у меня сдали нервы. А как ты сам чувствовал себя тогда? Мы стремились сделать Китай современным и демократическим, но позволили тирану оттеснить себя. Этот факт лег тяжким бременем на мою совесть. А на твою разве нет?

Роберту нечего было ответить, потому что Сунь был прав. Кроме того, он чувствовал вину за то, что не поддержал Суня в тот критический момент.

— И к чему это привело? — продолжал Сунь. — Китай стонет под гнетом тирана. Мои люди взывают о помощи. А кто, кроме меня, им может помочь? Я вернулся, Баррингтон, и я не собираюсь снова отступать. Если ты мне не поможешь, то я покину твой дом и буду искать убежища на улице. Но я больше из этой страны не уеду.

Роберт взглянул на стоящую в дверях Монику.

— Неужели мы не можем переправить доктора Суня вверх по реке? — спросила она. — Хотя бы на сампане торгового дома.

Роберт кивнул:

— Да, мы можем это сделать. Если ты готова рисковать всем, что у тебя есть. Ведь если обнаружится... Это не твоя земля, Моника, и не твой спор. От китайцев у тебя одни несчастья.

— Наоборот, — улыбнулась она. — Разве мой муж не китаец?

Роберт не знал, кому из своих людей он может полностью доверять. Домашние слуги надежны во всех отношениях, однако клерки и управляющие Дома, даже Миньчун, по своему положению обязаны были поддерживать любое находящееся у власти правительство, равно как и быть противниками любых революционеров, которые угрожали торговле и могли лишить Дом доходов.

Поэтому он объявил служащим, что отправляется в инспекторскую поездку, и жена будет сопровождать его в дороге. В этом не было ничего необычного, и только таким образом он мог без помех вывезти Суня из Шанхая — поехав вместе с ним. Кроме того, он хотел собственными глазами увидеть армию, которая намеревалась сместить Юань Шикая. Суня держали вдали от любопытных глаз до тех пор, пока не был готов сампан. Теперь оставалось полагаться на верность домашних, однако никто из них до сих пор не вызывал подозрений. Роберт готов был думать, что все пройдет как нельзя лучше. Моника паковала свои чемоданы и готовилась к путешествию.

— Мне уже не терпится отправиться в путь, — призналась она ему. — Это будет как второй медовый месяц.

Они сидели за обедом в последний вечер перед отплытием. Сунь, как всегда, присоединился к ним.

— Поверьте мне, — проговорил он, — на этот раз победа будет за нами. Как только я доберусь до моих войск и моих генералов... там, кстати, Чан Кайши. Ты помнишь Чана, Баррингтон?

— Да, Чана помню, — ответил Роберт.

— Он рожден, чтобы стать солдатом, — сказал Сунь. — Возможно, даже великим. Все, что ему нужно, — это деньги и материальные ресурсы для ведения войны... — Он сделал паузу.

— Я не могу помочь тебе в этом, Сунь, — понял его Роберт. — Даже если бы и хотел. В Европе, находящейся накануне взрыва, никто не продаст оружия за пределы континента.

— Оружие для продажи всегда найдется, — возразил Сунь. — При наличии желающих заплатить за него. У нас есть фонды, Баррингтон, все, что нам нужно... — Он замолчал и прислушался к шуму, внезапно возникшему около дома.

Роберт положил на стол салфетку и встал, повернувшись лицом к двери. Вошел Линь Бан, выглядевший крайне встревоженным.

— Наместник, хозяин, — запинаясь, произнес он, — с солдатами.

— Скорее, — приказал Роберт, — поднимись наверх, Сунь.

Сунь некоторое время колебался, потом, двинулся к двери, но было уже поздно. Двери распахнулись, и Линь Бан был оттеснен в сторону. Новый наместник — один из генералов Юаня по имени Юнь Личжоу — появился в дверном проеме, по бокам от него стояли шесть гвардейцев и капитан.

— Я сам пришел, Баррингтон, — сказал Юнь Личжоу. — Не двигайтесь, доктор Сунь. Мне приказано схватить вас мертвым или живым.

Сунь оставался там, где был застигнут непрошенными визитерами. Моника тоже поднялась и прижала салфетку к горлу. Юнь прошел в комнату, его люди встали вдоль стен; капитан остался в дверях рядом с Линь Баном.

— Несколько дней назад мне сообщили, что доктор Сунь в Шанхае, — сказал Юнь. Но поскольку мне также сообщили, что он получил убежище в этом доме, Баррингтон, я счел необходимым предварительно уведомить вышестоящие эшелоны власти и телеграфировал президенту, испрашивая указаний. Ты знаешь, каким был его ответ? Он приказал мне взять вас, вашу жену и доктора Суня под строжайший арест и направить под конвоем в Пекин, где вас допросят, чтобы установить факт измены.

Роберт услышал, как Моника резко вдохнула воздух. Сунь молчал, он смотрел на Роберта. Так же, как и Моника. Они оба полностью надеялись на него, на его мужество, решительность человека действия и... безжалостность. Монике, должно быть, вспомнилось, как он убивал «Боксеров». Но тогда с ним был Чжоу Лидин.

— Однако, — продолжил Юнь, — поскольку вы относитесь к числу наиболее известных граждан Китая, Баррингтон, последним представителем давнего и славного торгового дома страны, мне не хотелось бы видеть вас и... — он бросил взгляд на Монику, неподвижно стоящую У стола, — вашу жену на улице в цепях, подвергающихся издевательству толпы. Поэтому я жду вашего согласия отправиться со мной без промедления.

— Нам даже не позволяется взять с собой смену белья? — спросил Роберт.

— Мои люди возьмут для вас одежду, — ответил Юнь и мрачно усмехнулся, — вам не потребуются изысканные туалеты там, куда вы направляетесь. Мы выходим немедленно. — Говоря, он прохаживался по комнате, и Роберт прекрасно понимал, что если действовать, то сейчас или никогда. Как только его выведут из дома и поместят на казенное судно, все будет кончено! Он не мог себе представить, что Юань собирается подвергнуть его публичному суду. Он, Сунь и Моника умрут по пути в Тяньцзинь, и смерть эта будет мучительной.

Он больше не колебался. Юнь находился на расстоянии броска. На столе стояло блюдо с нарезанной свининой и возле него — нож. Роберт одним мощным движением схватил Юня за руку, развернул его спиной к себе. В то же мгновение у него в руке оказался острый, как бритва, столовый нож, и Баррингтон приставил его к горлу наместника.

Юнь издал булькающий звук. Он был одновременно и напуган и возмущен. Конвойные подняли винтовки, но не решались стрелять, опасаясь попасть в своего начальника. Моника за спиной Суня бросилась в соседнюю комнату, где хранилось оружие. Доктора Суня толкнули в сторону, и он остался стоять напротив внутренней двери.

К Юню наконец вернулся дар речи.

— Вы с ума сошли? — прорычал он.

— Почти, — ответил Роберт. — Прикажи своим людям положить оружие на пол. Медленно и аккуратно.

— Никогда!

— Тогда ты умрешь.

— Тебя ждет «смерть от тысячи порезов», — рычал Юнь. — Ты и твоя жена будете висеть на одной плахе лицом к лицу.

— Но ты этого не увидишь, — пообещал ему Роберт. Он услышал за спиной движение и понял, что вернулась Моника. Он надавил лезвием ножа на пульсирующую плоть Юня. — Ну что ж, если это то, что тебе хочется...

Юнь открыл рот, и струйка крови стекла с руки Роберта.

— Опустите винтовки, — простонал он.

Конвойные выполнили приказ, капитан тоже сложил оружие.

— Собери оружие, Сунь, — приказал Роберт. Тот собрал винтовки солдат и взял револьвер капитана.

Моника прошла в комнату — в руках у нее было два револьвера. Роберту это напомнило бегство из дома Чжан Цзиня четырнадцать лет назад. Интересно, помнит ли Моника, подумалось ему. Однако сейчас все оборачивалось куда опасней, и не только потому, что они стали старше на четырнадцать лет.

— Моника, — обратился он к жене. — Ступай и позаботься о том, чтобы ни один из слуг не покинул дома. Собери их всех в кладовой и никого не выпускай. Стреляй в любого, кто осмелится не повиноваться.

Моника сглотнула, но кивнула и покинула комнату, подталкивая Линь Бана перед собой.

— Я прикрою, Сунь, — распорядился Роберт, — а ты свяжи им руки. Используй их пояса.

— Было бы спокойней перебить их, — заметал Сунь.

— Я знаю. Но убийство — не наше дело, не так ли?

Сунь связал солдатам руки за спиной, затем то же сделал и с Юнем, который продолжал пожирать их ненавидящими глазами.

— Они освободятся через полчаса, — предупредил Сунь.

— Даже раньше, я полагаю.

Роберт вышел из комнаты туда, где Моника спорила с обескураженными слугами, впервые видящими свою госпожу в таком состоянии.

— Спускайтесь в подвал, — приказал он. — Отведи Юня и его людей вниз, Сунь, — крикнул он доктору. — Теперь слушай меня, Юнь, — сказал он наместнику, когда все были собраны. — Я запру вас. Не беспокойся, скоро сюда придут люди.

— Ты на самом деле надеешься сбежать от меня? — удивился Юнь. — Я знаю все о сампане, который тебя дожидается. Вас перехватят на реке.

— Тогда тебе не о чем беспокоиться, не так ли? — Роберт закрыл дверь и задвинул засовы. Сунь и Моника наблюдали за ним, по их лицам было видно, что они в растерянности.

— Моника, — обратился к жене Роберт, — иди наверх и переоденься в дорожное платье. Собери небольшую сумку.

— У нас есть на это время?

Он усмехнулся:

— Все время этого мира скоро будет нашим. Иди! — Он подождал, пока она выйдет из комнаты. — Теперь, Сунь, помоги мне.

Он пошел вместе с доктором в кладовую, где находилось несколько канистр с керосином для ламп.

— Ты хочешь уничтожить свой собственный дом? Этот прекрасный дом?

— Дом можно отстроить заново. Людей — не вернешь.

— Я не пойму. Ты не позволил мне убить солдат или наместника, а сам собираешься заживо сжечь их?

— Они не погибнут. Этот подвал специально сконструирован моим дедом во время тайпинского восстания и может выдержать пожар. Возможно, им будет немного жарко.

— Но тогда ты — как там говорят у вас в Англии? — сожжешь все мосты. С Домом Баррингтонов будет покончено.

— Если победит твоя революция, доктор, то — нет. Если же тебе ничего не удастся, то мосты все равно сожжены. Действуй!

Они свалили несколько кресел и диванов на лестницу в подвал и полили их керосином, затем разлили керосин по всему дому, намочив ковры и края штор.

К этому времени вернулась Моника в платье для верховой езды и с двумя сумками.

— Я собрала кое-что и для тебя... — Она уставилась на погром. — Что, ради Бога, здесь происходит... и что это за запах?

— Керосин, — объяснил он ей.

— Но... Боже мой!

— Ты можешь начать планировать наш новый дом, — пообещал Роберт жене.

В этот момент послышался стук в дверь подвала, и он пошел вниз.

— Еще один звук, — крикнул он через дверь, — и я пошлю вам пару пуль.

Разумеется, никакая пуля не могла пробить огнестойкую дверь, но люди за ней не знали этого. Роберт и Сунь пошли на конюшню и оседлали лошадей, затем к ним присоединилась Моника. Как только все было готово, Роберт вернулся в дом и подошел к сложенной кучей мебели. Секунду он стоял, глядя на нее, затем обвел взглядом дом. Этот дом построил его дед для отдыха на берегу моря, когда семья жила в Нанкине, и он стал семейным домом, когда тайпины овладели Нанкином в 1853 году. С годами дом расстраивался во всех направлениях и превратился в родовое поместье Баррингтонов. Роберт родился здесь и надеялся здесь же умереть, на старости лет. Ну что ж, подумал он, это чуть было только что не случилось.

Времени на сожаления и колебания не оставалось. Он чиркнул спичкой, бросил ее в кучу мебели, дождался, пока огонь как следует займется, затем вышел из дома и запер за собой парадную дверь. С улицы пока не замечалось ничего подозрительного; огромный дом просто светился вечерними огнями, как обычно...

Моника и Сунь ждали его с лошадьми.

— Почему мы не можем воспользоваться сампаном? — спросила Моника. — Он не готов?

— Конечно, готов, и Юнь все о нем знает. Нам придется ехать через сельские районы и искать Чан Кайши.

Он вывел их через двор на дорогу — лошадей держали под уздцы — подальше от остальных домов концессии; несколько человек встретились им, но ни один из них не поприветствовал, так как не узнал в темноте.

Вскоре позади послышались крики, и они оглянулись. Пламя вырвалось из окон поместья и поднималось длинными языками. Тревожные крики усиливались, в отдалении слышался звон пожарного колокола.

— Пора ехать, — сказал Роберт, вскочив в седло.

Юань Шикай оторвался от доклада, который он изучал, сидя за столом. Его движения были замедленными, как будто он сильно устал.

— Баррингтон, — произнес он. — Не могу поверить, неужели он осмелился на что-то противозаконное, когда в моих руках его сестра и приемный сын.

— Может, нам их казнить? — спросил один из его помощников.

— Нет, — возразил Юань. — Не сейчас. Они, возможно, еще пригодятся. Из доклада следует, что Баррингтон и Сунь бежали на лошадях на юго-запад. Наместник Юнь оказался дураком и не смог схватить их.

— Я считаю, посидев запертым в подвале горящего дома, он утратил лучшие черты своего характера, — сказал начальник штаба Ли Юаньхун. — Ему казалось, что он вот-вот умрет.

— Очень возможно, что и в самом деле умрет, — проворчал Юань. — Снимите его с должности, во всяком случае, и пошлите компетентного командира в Нанкин. Дайте ему карт-бланш на уничтожение этих повстанцев в кратчайшие сроки.

Ли поднялся:

— А Сунь? А Баррингтон?

— Суня казнить в тот же самый момент, как его схватят, — сказал Юань. — Он опасный человек и имеет слишком много тайных последователей.

— А Баррингтон и его жена?

— Они мне нужны живыми, — приказал Юань. — Баррингтон мне еще пригодится.

— Разве ему можно вновь доверять?

— Нет. Но я постараюсь, чтобы он больше не смог меня предать. Важно будет восстановить Дом Баррингтонов. Прежде всего для получения доходов от обмена товарами с заграницей, а кроме того, только через него мне удастся добиться финансирования. Необходимо будет также вернуть из Англии Джеймса Баррингтона; как только Баррингтон и его красавица жена окажутся в моей власти, я заставлю их вернуть сына домой. Тогда у нас будет хозяин Дома, которым я смогу управлять. Если это не удастся, то у нас всегда под рукой Мартин. Но оба они пока что слишком молоды. На некоторое время мы нуждаемся в Роберте Баррингтоне.

— Он будет у нас, — заверил Ли. Он подошел к двери, остановился и оглянулся. — Меня беспокоит твое здоровье, Шикай.

Маршал уронил голову, затем вновь поднял ее. Он с шумом дышал.

— Я устал, — проговорил он. — Разве и ты не устал бы, свались на тебя столько забот? Со мной все в порядке.

Юань направился на женскую половину в апартаменты Виктории.

— Итак, в Европе война, — заметила она. — На нас это как-то отразится? — Она была как обычно высокомерна и даже не встала при его появлении, что сделала бы всякая китайская женщина. Она осталась лежать на диване, одетая в очень дорогие шелковые панталоны и шелковую блузку голубого цвета, босиком, волосы свободно распущены. Самое красивое создание, которое он когда-либо видел, и она всецело его.

Внезапно он почувствовал отвращение к ней, но не захотел показать этого... пока. Он сел рядом с ней, погладил волосы; их мягкость, так отличная от волос китайских женщин, всегда удивляла его.

— Нам это на пользу, — ответил он. — Ты слышала известия из Шанхая? Только что пришел доклад. Твой брат связал свою судьбу с гоминьданом. — Виктория села, газета соскользнула с ее колен на пол. — Он бежал от этого идиота Юнь Личжоу и скрылся в глубине территории страны с женой, причем перед бегством сжег свой дом. Мне приходится признать, что он ведет себя экстравагантно.

— Что будет с ним? — прошептала она.

— Я не знал, что ты так его любишь, Вики.

— Он мой брат! Я не одобряю его поступок, разумеется, но мне бы не хотелось... — Она не осмелилась больше ничего произнести.

— Чтобы его обезглавили? Заверяю тебя, если мне захочется казнить его, то скорее всего я не ограничусь отсечением его головы. То же касается и его жены. Но я не желаю ему вреда. Он несчастный заблудший дурак. О, я собираюсь вернуть его и, конечно, проучить за его ошибки. Но казнь... это будет неправильно.

— А как же Сунь?

— Ах, доктор Сунь. У меня, нет причин сохранить ему жизнь. Но извини, Виктория, сомневаюсь, что тебе посчастливится увидеть его казнь. У меня нет желания тащить его в Пекин.

Виктория запустила руки в свои волосы:

— Что заставило Роберта совершить это?

Юань улыбнулся и погладил ее груди:

— Когда его поймают, мы и зададим ему этот вопрос. — Она вскрикнула, когда его руки внезапно сжались, и ее грудь пронзила острая боль.

Роберт стоял на холме и смотрел вниз, на бредущих мимо людей. То были остатки армии.

Но это, по сути, комплимент, поскольку они никогда не были армией. И вот, потрепанные артиллерией и пулеметами прекрасно подготовленных рекрутов Юаня, они отходили в горы южнее Ханькоу. С опущенными плечами, многие ранены... и все равно каждый шел с винтовкой и патронташем. Он услышал движение за спиной, оглянулся и увидел Чан Кайши, слезающего с коня.

— Нерадостное зрелище, — заметил молодой полковник.

— Похоже, я не приношу удачи воюющим армиям, — ответил Роберт. — Или военным флота.

Мрачное лицо полковника осветила полуулыбка:

— Мы переживем этого старого негодяя, Баррингтон.

Повстанцы разбили лагерь, предварительно убедившись, что преследующих правительственных войск поблизости нет. Сунь вел свой обычный прием посетителей, издавал декреты, выслушивал петиции, как будто он, а не Юань, правил Китаем, как будто его владения распространялись хотя бы на несколько квадратных миль, а не на несколько футов, занимаемых его армией.

Здесь же находилась и Моника, помогавшая китайским женщинам кормить мужчин. Она носила китайскую одежду, ее синие куртка и панталоны промокли от дождя, ботинки облипала грязь. Только золотисто-рыжий локон, выбившийся из-под шляпы, отличал ее от товарок. Этот локон и то, как засияли ее глаза, когда она увидела мужа.

— Я боялась... Но теперь ты здесь.

— Мы уходим через час, — предупредил он ее. — Люди Юаня слишком близко.

Ее плечи на мгновенье опустились:

— Дальше в горы? С такими темпами мы скоро окажемся в Кантоне.

— Ты окажешься там в любом случае. Сунь эвакуирует туда своих раненых, — объяснил Роберт. — Ты отправишься с ними и возьмешь билет до Гонконга. У меня там деньги на депозите, и ты можешь в безопасности ждать, пока я смогу приехать к тебе.

— Когда это случится?

— Сие известно только Богу. Видимо, когда Сунь устанет от борьбы.

Они жили в полевых условиях уже более полутора лет. Преследуемые правительственными войсками, гоминьдановцы всегда старались избегать окончательного катастрофического поражения. Но они не имели перспектив на победу, и среди них не место такой женщине, как Моника. Были моменты, когда Робертом овладевало полное отчаяние. В других условиях он бы и сам отправился на побережье, в Гонконг или даже в Европу за помощью. Но Европа, да и весь мир, были объяты войной. И в течение 1915 года не появилось никаких признаков, что союзники одерживают победу. Они потерпели поражение при Дарданеллах, а их широкомасштабная кампания на западном фронте утонула в грязи и крови; надежды на то, что 1916 год окажется для них более удачным, были весьма призрачны.

— Если ты останешься при армии, — сказала Моника, — тогда я тоже никуда не поеду.

— Это не твоя война, Моника.

— А она твоя?

— Да, она моя. Я однажды подвел Суня. Больше я не могу бросить его в беде.

— Но разве ты можешь помочь ему, воюя как простой солдат? Даже как офицер? Разве ты не сделаешь для него больше, если сам поедешь со мной в Гонконг добывать для Суня деньги?

— Тут вопрос морали, дорогая. Мое присутствие придает людям уверенность, что они не забыты варварами.

— Но мы с тобой знаем, что они-то как раз и забыты всеми, Роберт.

— Я должен остаться, Моника, и покончим с этим.

Она пожала плечами:

— Тогда я останусь тоже, до конца.

Юань Шикай уставился на лист бумаги, лежащий перед ним на столе.

— Что это? — потребовал он ответа. — Что это! — Его голос сорвался на крик.

Все присутствовавшие в комнате затрепетали. Даже Ли Юаньхун.

— Это передал мне японский посол сегодня утром, ваше превосходительство.

— Они имели наглость прислать мне это? — бушевал Юань. — Двадцать одно требование? Требование! Они домогаются права оккупировать Шаньдунский полуостров? Контроля над Маньчжурией? Требуют торговать только с ними и ни с кем больше? За кого они меня держат, за свою марионетку? Они с ума сошли, думая, что принудят нас к этому!

Присутствующих в комнате вновь объял страх,

— Они пользуются ситуацией, разумеется, — предположил Ли. — Тем, что не видно конца войне в Европе, что французы и британцы в ходе летних кампаний не добились успеха, что британцы не смогли пройти Дарданеллы, а теперь германцы устроили бойню при Верденах... Они знают, что варвары не только обессилены, но и неспособны помочь нам и помешать им, да к тому же французы, британцы и русские нуждаются в поддержке японцев.

— Мы еще посмотрим, в ком они больше нуждаются, — проворчал Юань.

— Они также, — продолжил Ли, — страшно сказать, считают тебя самозванцем, который скоро будет сметен силой обстоятельств. Они, без сомнения, осведомлены о восстании на юге. — Юань вперил в него взгляд, однако Ли слишком долгое время был его товарищем по оружию, чтобы смутиться под грозными взорами. — Необходимо давать себе ясный отчет в таких вещах, ваше превосходительство, чтобы знать, как драться с врагом.

Юань встал и начал ходить по комнате.

— Самозванец! Это я, что ли? Мы им еще покажем. Я объявлю себя императором. Это давно у меня на уме. И вот время настало. Я заложу новую династию. Пусть японцы попробуют посмеяться над этим.

Послышалось возбужденное шарканье ног, и Юань по очереди посмотрел каждому присутствующему в лицо, затем опять подошел к Ли.

— Они не примут этого, ваше превосходительство, — предупредил Ли.

— Кто не примет этого? Варвары? А что они смогут сделать? Ты только что сказал мне: японцы попирают наш суверенитет, будучи уверенными, что варвары слишком заняты истреблением друг друга, чтобы возражать. Итак, что сгодится для гусыни, пойдет и для гусака, ну?

— Я говорил не о варварах, ваше превосходительство. Мне кажется, народ не примет этого.

— Народ?! — зарычал Юань.

— И образованные люди, магнаты. Они не примут тебя, ваше превосходительство. А что касается людей Суня...

— Люди Суня! — взорвался Юань. — Люди Суня разгромлены. Только что прибыло сообщение — они снова потерпели поражение.

— Они отступили в горы, ваше превосходительство. Да, потерпели поражение, но не разгромлены.

— Разгромлены, — огрызнулся Юань. К ужасу присутствующих, его ноги неожиданно подломились и он рухнул на диван, тяжело дыша. Но продолжал говорить: — Да, они будут разгромлены. Пошлите приказ моим командирам. Я приказываю в тех горах уничтожить всех до единого мужчин, женщин и детей, перебить до последнего коров и овец, собак и цыплят. Приказываю отравить все реки и озера, чтобы там не осталось рыбы. Приказываю вырубить все леса до последнего дерева и вытоптать все поля. Приказываю сжечь все дома дотла во всех городах и селениях. Это понятно? Я приказываю уничтожить гоминьдан! — Офицеры сглотнули и обменялись взглядами. — Весь, кроме доктора Суня, Баррингтона и его жены, — тихо проговорил Юань. — Я хочу, чтобы их привезли сюда в клетке мне на обозрение. Вы знаете, что я собираюсь сделать с ними? Ты, Мартин, подойди сюда.

Мартин облизнул губы, выходя из шеренги адъютантов, и встал по стойке смирно напротив своего господина.

— Сейчас я расскажу, что сделаю с ними, — прошептал Юань. — Я прикажу кастрировать мужчин и отрезать груди у женщины, затем я зашью их и прикажу провезти по всему Китаю от одной границы до другой. Я заставлю их жрать собственную плоть. Я... — Его голос становился хриплым от неистовства, и наконец он потерял сознание.

— Он лишился рассудка, — сказал Ли небольшой группе присутствующих офицеров. — К счастью, он уже не жилец. В этом не приходится сомневаться. Нам остается только ждать и готовиться к этому.

— Что вы намереваетесь сделать, ваше превосходительство? — спросил один из офицеров.

— Восстановить республику, — ответил Ли.

— И возглавить ее в качестве президента?

— Вероятно, будет необходимо начать именно с этого. Но я также намерен восстановить отношения с доктором Сунем.

— И с японцами, ваше превосходительство?

Ли пожал плечами:

— Нам придется иметь дело с японцами, господа. На определенном этапе. — Он прошелся взглядом по лицам, остановившись на Мартине. — Умоляю вас всех не проявлять спешки.

Мартин сидел рядом с Викторией, нашептывая ей на ухо. Ее лоб пересекли глубокие морщины.

— Маршал Ли — предатель, — сказала она. — Он только и ждет смерти Юаня.

— Мы все этого ждем, — откликнулся Мартин.

— А что, ты думаешь, произойдет вслед за этим?

— Маршал Ли намеревается начать переговоры с доктором Сунем.

— Никогда! — заявила Виктория.

— Тетя Вики, это неизбежно. Юань оказался бедствием для страны. Он только и занимается, что смотрами своих войск. Все, о чем он мечтает, — стать императором, хотя сам прекрасно знает, что это невозможно, так как империя его не примет. Без сомнения, мы можем разгромить людей Суня в открытом бою в поле. Мы много раз били их, однако, если нам не удается заставить их отказаться от борьбы, мы обязательно потерпим поражение. А сейчас, когда японцы дышат нам в затылок, следует прекратить наши внутренние распри как можно скорее.

— Ты намекаешь на смещение маршала, — сказала Виктория. — Чтобы эта скользкая гадина пришла к власти.

Мартин вздохнул:

— Я намекаю на то, что необходимо спасать Китай от бессмысленной гражданской войны, в ходе которой мы рискуем потерять только Богу известно сколько территорий.

— Ты... — Виктория не успела произнести, так как открылась дверь. Она торопливо поднялась с дивана и отвесила поклон. Мартин вытянулся по стойке смирно.

Юань несколько секунд разглядывал их. Тем временем комната наполнилась неприятным запахом. Затем он проговорил:

— Замышляете что-то против меня?

— Конечно же нет, ваше превосходительство, — заверила Виктория. — Мы обсуждали свои дела.

— Дела, — передразнил Юань. — Знаю я тебя, сука! — Виктория застыла, но не произнесла, ни слова. Она продолжала стоять, даже когда Юань пересек комнату и схватил ее за волосы. — Сука! — прорычал он снова. — Ты сука, и сука вероломная! Ты идешь туда, где тебе выгоднее. Ты бежала от братьев, чтобы быть с этой крысой Таном, а потом ты покинула Тана, чтобы быть со мной.

— Ваше превосходительство... — Викторию трясло, но больше от гнева, чем от страха.

— Теперь ты задумала бежать от меня, — сказал Юань. — Со своим ублюдком.

Виктория перевела взгляд на Мартина, молчаливо взирающего на происходящее.

— Оставь нас, — попросила она юношу.

Но Мартин двинулся вперед, увидев, как ее лицо перекосилось от боли, когда пальцы Юаня сильнее потянули ее за волосы.

— Ваше превосходительство...

— На помощь! — закричал Юань. — На меня напали!

Двери распахнулись, и в комнату вбежала стража. Мартин был безоружен, но даже и с оружием ему оказалось бы не под силу одолеть толпу мужчин, которые схватили его за руки и поставили на колени.

— Ваше превосходительство, — запротестовал Мартин.

— Ты умрешь, — раздался рык Юаня.

— Умру? — закричал Мартин. — Что я сделал? Разве я не служил тебе честно всю свою жизнь?

— Ты — Баррингтон, — ответил Юань. — Я истреблю всех, кто носит это имя. Уведите его.

— Юань! — вскрикнула Виктория. — Ты не можешь убить моего сына. — Юань уставился на нее, Мартин также смотрел изумленными глазами. — Да, — простонала Виктория. — Ты — мой сын от Тан Личуня. Я отдала тебя Роберту для усыновления, потому что мне самой не позволили бы растить тебя. Но ты мой сын! Юань...

— Подходящий сын для такой матери. Вы умрете «смертью от тысячи порезов». Все вы. И твоя невестка, и внук. Они Баррингтоны. Все они. Уведите их. Я сам буду наблюдать за их казнью. Уведите их! — Он упал на диван со стоном.

Ли Юаньхун стоял рядом с врачом, пока тот мыл руки. На кровати лежал полководец и стонал. Комнату наполнял удушливый запах его пота.

— Я ничего не могу сделать, — пробормотал врач. — Яды из почек полностью отравили его органы. Ничем не могу помочь.

Ли махнул врачу на прощанье и встал рядом с кроватью. Каким бы ни был этот человек, но они дружили и отвоевали бок о бок столько лет, что трудно вспомнить. Более того, они оба верили в Китай. Только в самом конце их взгляды на то, что лучше для Китая, разошлись.

— Что он говорит? — спросил Юань.

— Он говорит, что надежды нет, — ответил Ли.

Юань несколько секунд молчал. Затем пробормотал:

— И столько еще предстоит. — Он схватил друга за руку. —Ты воплотишь мою мечту, Ли?

— Я сделаю то, что будет нужно, — уклончиво сказал Ли.

Юань открыл глаза и несколько секунд смотрел на него.

— Ты ничего не сделаешь, — наконец произнес он. — Ты не знаменный. Ты никогда не был знаменным.

— Так же как и ты, — заметил Ли. — Только маньчжуры были знаменными, а ты уничтожил маньчжуров.

— Меня сделала знаменным императрица, — сказал Юань. — Сама Цыси. Я был ее последним знаменным, она сказала. — Он тяжело вздохнул. — Последний знаменный, — пробормотал он. В комнате воцарилась тишина. Юань снова открыл глаза: — Убей Баррингтонов, — приказал он. — Они для нас как язва. Мне казалось, что Роберт поддержит меня. Но он поступил иначе. Они все должны умереть. И я хочу видеть, как они будут умирать. Сейчас же, причем «смертью от тысячи порезов». Прикажи казнить у меня под окнами, чтобы я мог видеть.

Ли Юаньхун перевел взгляд с покрытого бисеринками пота лица маршала на других людей в комнате. Его терзали сомнения. С одной стороны, он не питал любви к Баррингтонам, особенно к Виктории и ее сыну. Но ему предстояло иметь дело с Сунь Ятсеном... а значит, и с Робертом Баррингтоном.

С другой стороны, если он ослушается или хотя бы попытается выиграть время, Юань может запросто приказать казнить его самого.

Но «смерть от тысячи порезов»... Это было древнейшее и самое страшное наказание: на обнаженное тело приговоренного надевали жилет, сотканный из стальных колец. Ширина колец была достаточной, чтобы при затягивании жилета плоть выступала над их краями. Эту выступившую плоть затем и срезали пластами, а жилет затягивали сильнее, и экзекуция повторялась. Сдерживая определенными приемами кровотечение, опытный палач мог продлевать жизнь жертвы на многие часы, даже дни, пока не наступала смерть. При этом приговоренный испытывал немыслимые муки.

— Они готовы? — нетерпеливо спросил Юань.

— Я как раз этим занимаюсь, — ответил Ли. Он кивком пригласил одного из офицеров в дальний угол комнаты и шепотом отдал распоряжение. Офицер козырнул и вышел из комнаты.

Мартин Баррингтон приподнял голову, услышав звуки шагов, приближающихся к его камере. Вот уже несколько дней он находился здесь, объятый тревогой за судьбу своей матери, жены и сына. Его матери! Насколько очевидным все стало теперь. Как много в его жизни стало на свои места! Если бы он знал обо всем раньше...

У него не было ни малейшего представления, что ждет его впереди. Его одолевали неразрешимые сомнения, чем обернется для него принадлежность к семье Баррингтонов. И самое страшное — он всецело зависел от настроения сумасшедшего человека. Не стоит сомневаться, его ожидают неслыханные страдания. Но Лушан и мальчик! И мать! Было очевидным, что она последовала за ними и отдалась Юаню ради того, чтобы быть рядом с сыном. Таким образом, его собственное упрямство и амбициозность становились причиной ее смерти.

Дверь его камеры охранял только один человек — капитан стражи. И вот сейчас эта дверь распахнулась, и Мартин вытянулся по-военному. Капитан сразу перешел к делу?

— Вас приговорили к смерти, и приговор скоро должен быть приведен в исполнение. — Мартин медленно вдохнул воздух. Капитан достал револьвер. — Меня послал Ли Юаньхун передать вам это. — Он протянул револьвер рукояткой вперед.

Мартин взглянул на оружие, но не взял его.

— Ваша мать, жена и ребенок находятся в камере дальше по коридору, — продолжил капитан. Он снял с пояса связку ключей и выбрал один из них. — Этот откроет их дверь. Дальше выбирайтесь сами.

Мартин по-прежнему не брал револьвер.

— Несколькими ступеньками выше комната стражи, — сказал он.

Капитан кивнул:

— Она полна вооруженных людей. Они ждут вас. Всю вашу семью.

Мартин нахмурился в недоумении:

— Вы хотите, чтобы я вывел свою семью на расстрел?

— Все произойдет очень быстро, — пообещал капитан. — Даю вам свое слово и слово Ли Юаньхуна. Люди ждут, чтобы вывести вас, вашу мать, жену и ребенка во двор под окна маршала Юаня. Там всех постигнет «смерть от тысячи порезов». Первым погибнет ваш сын, потом жена, за ней мать и последним — вы. Выбирайте: позволите ли вы этому случиться или избегнете мучений, предпочтя быть застреленными. Я вам обещаю, что мои люди будут стрелять метко и никаких глумлений над вашими телами не произойдет. Ведите себя правильно, и ваши родные ни о чем не догадаются до последнего момента.

Мартин взглянул на капитана, затем на револьвер. Его мысли как будто застыли; в кошмарном сне не могло привидеться подобное страшное решение. Вся его семья... Одна его половина взывала продолжить надеяться, потому что пока он жив — жива надежда. Но другая его половина твердила, что надежды нет, и если он не будет действовать, ему придется увидеть, как его мать, жену и сына разрежут на куски у него на глазах. Их вопли сольются с его собственными на пути в ад.

— Решайтесь у нас не осталось времени, — произнес капитан.

Мартин глубоко вдохнул и взял револьвер.

Ликование было всеобщим: рвались петарды, люди стреляли в воздух, кричали и поздравляли друг друга. Сунь, Роберт, Моника и Чан Кайши наблюдали приближение белого флага, который нес парламентер в форме офицера армии Юаня. Парламентер спешился с лошади и отсалютовал. Затем протянулись бумаги. Слухи обогнали парламентера, но то было официальное подтверждение. Сунь прочитал и поднял голову.

— Так оно и есть. Юань Шикай мертв. Все кончено.

— Потому что Юань мертв? — скептически спросил Чан.

— Ли Юаньхун предлагает мне встретиться с ним, — сообщил Сунь. — Он хочет прекратить войну.

— Звучит многообещающе, — заметил Роберт и выжидающе замолк.

Сунь протянул ему бумагу:

— Здесь послание для тебя, Баррингтон.

Письмо было от Ли Юаньхуна. Роберт прочитал: «С прискорбием сообщаю, что ваш племянник Мартин, утаив оружие, пытался бежать из тюрьмы с матерью, женой и ребенком. Все они были застрелены стражей. Ваши родственники оказались в тюрьме по приказу маршала Юаня, который, как мне кажется, перед смертью утратил разум. Он приговорил их к смерти, но у меня оставались некоторые надежды сохранить им жизнь до кончины маршала. Этим надеждам не суждено было сбыться. Прошу вас принять мои самые искренние соболезнования и мольбы о том, чтобы теперь, после смерти монстра, мы смогли вновь работать вместе. Ли».

Роберт передал бумагу Монике.

— Ты веришь ему? — спросила она.

— Нет. Но я не сомневаюсь, что они мертвы. Думаю, ты согласишься со мной, что Вики слишком часто вступала в смертельную игру с дьяволом.

— Я очень сожалею, — сказал Сунь. — Однако нам предстоит много сделать. Прежде всего добраться до побережья.

— Ты хочешь довериться Ли?

— Согласно этому письму, он всему миру сообщил о намерении встретиться со мной и обсудить будущее Китая. Кроме того, он совсем другой человек, нежели был Юань.

— Возможно, это так, — согласился Роберт. — У него нет той властности и жестокости. Может быть, это выгодно для тебя, но не для него. Боюсь, он не способен руководить своими полководцами, наместниками и мандаринами так же решительно, как Юань.

Сунь кивнул:

— Я никогда не думал, что объединение Китая, создание нового демократического государства будет легкой задачей. Но поскольку это задача всей моей жизни, я не собираюсь сдаваться. Ты поможешь мне, Баррингтон?

Роберт ответил не сразу. Он взглянул на Монику: лицо ее не выражало никаких эмоций, но ему казалось, что он догадывается, какие мысли терзают ее.

— Нет, — вымолвил он.

Сунь кивнул в знак согласия.

— Пойми меня правильно, Сунь, — продолжил Роберт. — Я глубоко уважаю тебя и твое дело. Но я не могу служить ему. Мой прадед Роберт Баррингтон остался в Китае служить Цинам. Три поколения нашей семьи сто лет сохраняли им верность. Теперь нет ни Цинов, ни моей семьи, за исключением меня самого, жены и сына. Не думаю, что Баррингтоны могут еще что-то предложить Китаю. Мне видятся большие несчастья впереди.

Моника с облегчением вздохнула.

— А как же торговый дом? — поинтересовался Сунь.

Роберт усмехнулся:

— Я завещаю его гоминьдану.

Сунь некоторое время размышлял, потом кивнул.

— Может, ты и прав. Я принимаю его от имени гоминьдана. — Он улыбнулся в свою очередь. — Вы служили Цинам, как ты сказал, долго, преданно и честно. Ты знаешь, Юань Шикай любил называть себя последним знаменным. Но ты был более предан династии, чем он. Я считаю тебя последним знаменным, Роберт Баррингтон. Иди с Богом и благоденствия тебе.