Последняя игра

Глава первая

– Ага. Вот наша тема. Смотри. Учись, пока я жив, а то так и останешься заторможенным…

Босс легонько пихнул Санька в плечо.

– Смотри туда. Вон, у ларьков.

Санек, пятнадцатилетний худенький парнишка с короткими бесцветными волосиками, востроносый, лопоухий, в общем, если пользоваться языком одноклассников, типичный «ботаник», послушно повернулся и посмотрел в указанном Боссом направлении.

– Что, страшно?

Санек неопределенно пожал плечами.

– Страшно… – кивнул сам себе Босс. – Мне тоже раньше было страшно. А сейчас – по фигу. Пошли!

– Может, Боря, не стоит?

– Стоит, стоит. Иначе никогда человеком не станешь. Пошли, говорю!

Санек привычно пожевал губами – его постоянно за это дразнили школьные дружки – и нехотя побрел за своим товарищем. Хотя, были ли они товарищами, это еще большой вопрос.

Боссу было восемнадцать, но выглядел он значительно младше своих лет. Почти одного роста с Саньком, тоже худощавый, тонкой кости, со впалой грудью и маленькой, сплюснутой с боков головкой – красавцем его назвать было трудно. Неприятное впечатление усиливал пронзительный взгляд маленьких серых глазок, сверливших собеседника из-под облезлых бровей. Голову он брил, и «прическа» эта, делающая череп совсем крохотным, тоже вовсе не красила Босса.

Гаврилов уже год отзывался на это «погоняло», и несколько его прежних приятелей жестоко поплатились, нарушив приказ Босса – никогда больше не называть его Гаврилой – кличкой, прилепившейся к Боре с раннего детства.

На углу Десятой линии и Большого проспекта возле одинокого ларька, торгующего обычной дребеденью, толпилось человек пять парней совершенно уличного вида. Во всяком случае, так про себя охарактеризовал их Санек. Они не были похожи ни на «быков», принадлежащих к нижнему звену какой-нибудь более или менее организованной группировки, ни, уж тем более, на представителей высших каст преступного мира Питера. Обычные гопники. Алкота, промышляющая уличными бессистемными грабежами и квартирными, безнаводочными, наудачу, кражами.

То, что такого рода деятельность и являлась их основной «работой», было Саньку, в его пятнадцать прожитых на Васильевском острове лет, ясно как Божий день. Тут, как говорится, и к бабке ходить не надо. Видел он их множество, знает как облупленных. Да и любой питерский подросток, если не проводит все свое время в замкнутом родителями и какой-нибудь музыкальной школой, скрипочками-флейточками, пространстве, с первого взгляда определит социальную, так сказать, принадлежность подобных персонажей.

Санек все-таки немного отстал. Дружба у них не такая уж крепкая, чтобы рисковать шкурой из-за новой блажи этого Гаврилова. Мало ли что ему в башку взбредет. Возомнил себя суперменом, а Санек – не супермен, у него еще есть голова на плечах, он еще не окончательно отмороженный… Да если честно, и вообще не отмороженный.

Босс подошел к ларьку, зацепил плечом одного из парней в грязноватой и потрескавшейся на локтях кожаной куртке, достал из кармана спортивных штанов бумажник и вытащил оттуда пухлую пачку купюр. Это у него называлось «засветка»… Пересчитав сотенные бумажки, он отделил две и протянул в окошечко ларька:

– Блок «Мальборо».

Санек все-таки подошел поближе. Парни чуть посторонились, закурили и молча искоса поглядывали на Босса. Тот получил свои сигареты, высыпал в карман мелочь и бросил блок Саньку:

– Держи, уродливый. Пошли.

И побрел неторопливо по Десятой, в темноту и слякоть ранних осенних сумерек.

– Не оглядывайся, – процедил он сквозь зубы Саньку.

А что тут оглядываться-то? Санек и не собирался оглядываться. Оглядывайся не оглядывайся, и так все ясно. «Засветка» сработала. Парни шли сзади, выдерживая дистанцию. Санек слышал шарканье их дешевых, поношенных кроссовок, на вещевом рынке купленных или, что скорее всего, спертых у нерасторопных торговцев.

Босс молча, не глядя по сторонам, свернул в арку проходного двора, и Санек, последовавший за ним, как всегда это с ним бывало, спиной почувствовал, что за ними БЕГУТ. Он всегда ощущал приближение врага, не слышал, а именно ощущал, непонятно как, но спина говорила ему: «За тобой бегут». А дальше – делай выводы. Или сам бросайся наутек, или поворачивайся и принимай бой, или – не принимай, а жди смиренно, что с тобой будут делать… Последнее было самым неприятным, и Санек обычно предпочитал первый вариант. Но сейчас дело было другое. Сейчас был ход Босса.

Звякнула сзади какая-то железка, валявшаяся на асфальте, выдав догонявшего их гопника, хотя Босс наверняка не хуже Санька знал, что именно здесь, в темноте длинной арки, больше похожей на тоннель, и состоится разборка. Он не обернулся на уже ясно слышимый топот, на хриплое дыхание сзади, не обернулся и тогда, когда сильная рука, отпихнув Санька в сторону, легла ему на плечо.

– Э-э, братан, погоди, слышь…

Санек прижался спиной к шершавой стене. Босс, продолжая идти, изменил направление и сделал шаг в сторону, быстро развернувшись лицом к преследователю. Впрочем, тот был уже не один. Кодла окружила Босса возле уличного фонаря, что стоял перед входом в арку проходного двора.

Босс правой рукой почесывал щеку, левой – живот, вид имел совершенно растерянный, переминался с ноги на ногу и переводил взгляд с одного парня на другого.

– Слышь, козел, бабки давай, – сказал тот, что стоял ближе, коренастый, в «вареных» дешевых джинсах и потрепанном, не по погоде легком пиджаке. Санек не видел его лица, парни стояли спиной к свету, но вдруг понял, что это никакие и не парни, а вполне взрослые мужики, скорее всего отсидевшие и поднабравшиеся опыта на зонах, куда попали тоже не за «чистые» финансовые махинации и аферы, а за хулиганку, за разбой и тому подобные прелести. Похоже, что Босс на этот раз переоценил себя.

– Бабки? Какие бабки? – слабым, дрожащим голосом спросил Босс.

– Бля, фраер, ты мозги-то не…

Коренастый не успел договорить. Он шагнул к Боссу, пытаясь схватить Гаврилова за грудки, но острое, костистое колено врезалось ему в пах.

Санек подумал, что этот заштатный бандит, наверное, даже не успел почувствовать боль – его разрушенный самопальной водкой и наркотой мозг плохо реагировал, – и тут Борька резко ударил его в горло необычно растопыренной ладонью. Санек не понял, каким образом бил Босс, но коренастый засипел и рухнул на спину, гулко стукнувшись затылком об асфальт.

Все произошло настолько быстро, что ни один из четверых, стоявших за спиной коренастого, не успел среагировать и прийти на помощь товарищу. Босс провел атаку мгновенно, его тело сделало только одно, правда, сложное движение, и коренастый лежал на спине, не шевелясь. Санек подумал, что он, как минимум, без сознания. Как минимум…

Вдруг он почувствовал холодок в позвоночнике. Коренастый лежал как-то нехорошо. Так живые люди не лежат…

– Замочу, сука, – прошипел высокий, в светлом плаще и черной кепочке дядька, выпрастывая из широкого кармана руку с зажатым в ней ножом.

Босс неожиданно прыгнул в сторону, некрасиво, не по-киношному, почти не отрывая ног от земли, болтая руками, и только в конце рывка резко ударил левой ногой, обутой в хорошую кроссовку, дробя стопу стоящего в сторонке парня, кажется, самого молодого из нападавших.

Парень вскрикнул, но больше ничего ни сделать, ни произнести не смог. Босс оказался у него за спиной, левая рука его обхватила парня, не пришедшего еще в себя от резкой боли в раздробленных мелких косточках, и стиснула в кулаке ширинку его брюк и то, что было под ней, а правая уперлась сбоку в горло тоненьким плоским кончиком отвертки. Босс никогда не носил с собой ножей.

– На землю, падаль! – скомандовал он оторопевшим гопникам.

– Счас ты у меня… – начал было мужик в плаще, но тут парень, удерживаемый Боссом, тоненько завыл. Босс слегка нажал на отвертку.

– Не ясно? Повторить? – Отвертка вошла в горло еще на миллиметр.

– Не нада-а-а!.. – отчаянно сипел парень, обмякнув в руках Босса. – Не нада-а, Винт, отойди, Винт, бля-а, спаси…

– Отпусти, гаденыш. На куски порву, сучара, – сказал Винт. Он по-прежнему держал в руке нож, но попыток приблизиться к Боссу больше не делал.

Вместо ответа Босс еще вдавил отвертку. Парень в его руках захрипел, тело его вдруг забила крупная дрожь.

– Лечь на землю, – тихо сказал Гаврилов.

– Чего? – Из-за спины Винта вышел третий – в черной нейлоновой куртке, черных брюках, с висящими, «буденовскими» усами мужичок: – Чего ты сказал?..

– Лечь.

Санек почувствовал, что колени его начинают подгибаться. Ситуация была настолько невообразимо дикой, настолько не походила на те, в которых ему доводилось участвовать или наблюдать со стороны, что он вдруг потерял ощущение реальности. Все было как в кино, с той только разницей, что нельзя выключить видак и пойти на кухню за бутербродом и стаканом крепкого сладкого чая.

– Винт, ляг, Винт… – забормотал тихонько, стараясь не шевелить головой, зажатый Боссом парень.

– Ладно, сука, думаешь, уйдешь от нас? Под землей найду, паскуду!.. – тихо и спокойно сказал Винт, спрятал нож в карман и осторожно опустился на асфальт.

– Из карманов все на землю. Бабки, ножи – все! – скомандовал Босс.

– Сам возьми.

– А-а-а!!!

Вопль парня, который почувствовал, как кровь заструилась из ранки, проколотой в его горле, заставил Санька вздрогнуть, в отличие от Винта, – тот, кажется, никак на это не реагировал.

– Санек, обыщи их, – приказал Босс. Оказывается, он не забыл о существовании своего младшего товарища. – Не бойся, они тебя не тронут.

Санек заметил кривую ухмылку на губах Винта. Заметил, несмотря на полумрак, почти темноту, окружающую лежащих бандитов. Восприятие его настолько обострилось, что он не только видел эту жуткую улыбочку, но и слышал шорох одежды, хриплое дыхание, какое-то причмокивание и покряхтывание.

– Не бойся, говорю!

Босс неожиданно, протащив перед собой утратившего способность сопротивляться парня, оказался рядом с лежащим Винтом и что было силы врезал ему носком кроссовки по голове, попав чуть ниже левого уха. Бандит беззвучно уткнулся лбом в асфальт.

– Давай быстрее, хватит копаться!

Санек шагнул вперед, наклонился и дрожащими руками обшарил карманы лежащего без движения Винта. Тяжелый нож, несколько мелких купюр, мятый, грязный носовой платок и связка ключей перекочевали в карманы его курточки.

– Э, братаны, давай вываливай все, я сказал, а то Санек вас уделает! – Босс начинал резвиться.

Мужики нехотя выгребли из карманов все, что у них было или что сочли возможным.

Перед Саньком на асфальте блеснул простой, без выкрутасов, кастет, дешевый кошелек, в котором, судя по всему, тоже не ожидалось крупных сумм, ключи, серпасто-молоткастая кожаная обложка паспорта.

– Все?! – удивился Босс. – Чего так? Дай-ка сюда! – Он указал Саньку на кастет и, не убирая руки от ширинки своего пленника, нацепил на пальцы и тут же нанес короткий, но чрезвычайно мощный удар в то место, которое и так было уже раздавлено железной хваткой его небольшого кулачка.

Парень булькнул ртом и, освобожденный наконец от страшной отвертки, кулем повалился прямо на лежащего перед ним коренастого, по-прежнему не подававшего признаков жизни.

– Еще раз здесь увижу – замочу, – холодно произнес Босс, обращаясь к двоим лежащим, которые были вполне в сознании и молча наблюдали за избиением своих подельников. – Поняли, суки?

Мужики молча смотрели на него снизу вверх, и во взглядах их, неразличимых в темноте, судя по всему, не было ничего для Босса хорошего.

– Ладно, пошли. Хватит с них, – сказал он Саньку и, повернувшись спиной, пошагал в глубину двора, не оглядываясь и не боясь нападения сзади.

Санек же не выдержал, рванул за ним бегом, в два прыжка оказался рядом, но Босс остановил его своей тонкой, но удивительно сильной рукой.

– Спокойно, дружище, спокойно. Не горячись. Они нам ничего не сделают. Иди, как мужик.

Когда они прошли сквозь длинный, темный, с многочисленными ответвлениями и переходами двор, Босс повернулся лицом к Саньку и спросил, глядя ему прямо в глаза:

– Испугался?

– Да не особенно, – пожал плечами Санек.

– Не ври. Испугался. Я и сам испугался. Мужика-то я ведь убил. Первый раз это у меня. Но мужчина должен подавлять свой страх. Понял?

– А зачем ты его?.. – Санек не решился выговорить слово, которое казалось прежде совсем не страшным, а скорее привычным по бесчисленным кинобоевикам, книгам, газетным статьям, рассказам приятелей-школьников, анекдотам и застольным беседам родителей.

– А гады они. Их всех, в принципе, мочить надо. Да… – Босс выглядел смущенным. – Но все когда-то бывает в первый раз. Теперь зато буду знать, что чувствуешь, когда… это… – Он смешался, криво усмехнулся и потрепал Санька по плечу: – Не бзди. Никто ничего не узнает. Никто нас не найдет. Давай тачку возьмем и к дому двинемся.

Жили Санек и Босс в соседних домах, но далеко от Васильевского острова – на Московском проспекте, в самом его конце, рядом с гостиницей «Пулковская». Шансов на то, что эти гопники будут их там разыскивать, не было практически никаких. Босс, по крайней мере, был в этом уверен.

Глава вторая

Пельмень сам встретил Кибирова в аэропорту, не доверяя парням из охраны. Слишком важный был гость. Сука, конечно, позорная. В другой ситуации Пельмень своими бы руками придушил этого надутого политика, но сейчас от Кибирова зависело многое. В конечном счете и само существование, и дальнейшая деятельность Пельменя в Питере находились сейчас в руках Анастаса Владленовича, бывшего обкомовского работника, теперь – депутата Государственной думы, на демократической, черт бы ее подрал, платформе…

Виктор Сергеевич Плотников, сорокалетний крупный мужчина, обладающий очень представительной внешностью, всегда отлично одевающийся, любящий хорошо погулять и хорошо покушать, более известный в Петербурге под кличкой Пельмень, очень не любил политиков. Любых. За то, что, по его мнению, они только и могли делать, что загребать жар чужими руками. Ладно бы чужими, а то ведь его, Пельменя, руками таскают в последнее время каштаны из огня. Ишь ты, повадились… То один, то другой… Правда, крышу такую ему дают – не то что менты, а и ФСБ зубы обломать может. Хотя пока Господь миловал, с ФСБ Пельмень еще не конфликтовал и надеялся, что до этого дело не дойдет. Но опять-таки официальный статус, неприкосновенность, разрешение на ношение оружия, все чин чинарем – это ведь сильно облегчает работу. Так что с паршивой овцы хоть шерсти клок. Пусть этот Кибиров думает, что он главный, пусть, до поры до времени. А там поглядим, кто чего стоит и кто чего получит…

Пельмень успокаивал себя подобными мыслями, в душе зная, что получит-то больше при любом раскладе Кибиров или кто-то ему подобный. А он, Пельмень, несмотря на всю свою мощь и авторитет, всего лишь шестерка в их игре. Ладно, пусть не шестерка, но и не туз, и даже не король. Так, валет какой-нибудь… Тузы с королями у них по военным министерствам рассажены, суки позорные…

Рядом с Пельменем стояли Васек и Беда – машины, а не люди, как считал сам Пельмень. Оба молчаливые, исполнительные, верные. Хотя насчет верности, конечно, ничего определенного ни про кого сказать в наше время нельзя. Просто Пельмень платил больше других и, в случае измены, наказывал строже. И быстрей. Тут же, если прознает, что ссучился пацан, на дно его, благо в области озер много, в глухомани, где никто и искать не станет. Или – наоборот, в центре города устроит показательную казнь, чтобы другим неповадно было… Ну, да это дело обычное. А Ваську с Бедой он все-таки доверял больше, чем всей остальной своей гвардии.

Сейчас они выглядели вполне прилично, костюмы хорошие, не дерьмо какое-нибудь из занюханного бутика, настоящие, английские. Еще бы, высокого политика встречают…

Чуть сзади толкалась какая-то шелупонь из мэрии. Они, идиоты, думают, что это они Кибирова встречают, что это он к ним прилетел… Как же, кому они нужны, сявки пиджачные, из-за тысячи баксов готовые задницы лизать любому…

Кибиров узнал Пельменя, кивнул ему – мол, сейчас с этими уродами переговорю, по протоколу, мол, положено, и, пройдя мимо Плотникова и его бойцов, принялся здороваться, пожимать руки расплывающимся в медовых улыбках розовощеким клеркам, советникам, пресс-атташе и остальной шушере.

Охранники Анастаса, как понял Пельмень, были ребятами грамотными. Они заметили легкий кивок шефа и не стали оттирать Плотникова с пацанами от толкучки, возникшей вокруг Кибирова, а когда наконец все потные ладошки были пожаты и все пустые слова приветствия произнесены, и Пельмень шагнул к прилетевшему депутату, они расступились и без вопросов пропустили незнакомого им прежде встречающего. «Понимают парни, кто есть кто, – с удовольствием отметил Плотников. – Хорошая школа у них…»

Кибиров снова кивнул Пельменю, на этот раз уже отчетливо, с улыбочкой, не таясь. Шушера в одинаковых костюмчиках засуетилась, зашевелилась, возобновила якобы деловые разговоры, демонстрируя предельную занятость, – даже, мол, в аэропорту не расслабиться, не уйти от государственных дел. Так, жужжа между собой, они и расселись по своим ведомственным автомобильчикам, а Кибиров с охраной, Пельмень, Васек и Беда подошли к двум черным «шестисотым» – в одном поместились Плотников и депутат, Беда и один из московских ребят, во втором, соответственно, Васек со столичным коллегой и один из окружения, которого Кибиров небрежно позвал взмахом руки. За черными «мерсами» шли по Московскому шоссе два джипа, кавалькада пронеслась по городу, угодив в «зеленую волну», и через двадцать минут была уже на Петроградской. Машины, притормозив, свернули на улицу Чапыгина и остановились, не доехав пятидесяти метров до телецентра. Через дорогу в одном из старинных добротных питерских домов два этажа занимал офис Пельменя, где и должна была состояться торжественная встреча московского гостя, встреча, одновременно являющаяся и деловым совещанием, и для кого-то – знакомством, обещавшая перейти к вечеру в хороший, настоящий мужской отдых.

Глава третья

Андрей шел по набережной, засунув руки в карманы пальто и спрятав подбородок в поднятый воротник. Погода была такой же, как и в день его ареста, но тогда ему не было холодно. Сейчас же Андрея, как только он оказался на улице, стала колотить крупная дрожь. «Укатали сивку крутые горки», – подумал он. Несколько месяцев в «Крестах» явно не пошли ему на пользу. Несмотря на то, что он был человеком авторитетным и мог бы, как ему казалось, рассчитывать на помощь извне и создание более или менее приемлемых условий в тюрьме, не было ни помощи, ни условий. Сама жизнь его каждый день находилась под угрозой, не до жиру, как говорится…

Андрея никто не встретил, никто, кажется, не был в курсе того, что его неожиданно освободили под подписку о невыезде. Изменили, так сказать, меру пресечения.

Телефона у него с собой не было. Не было и денег. Менты высыпали ему какую-то мелочь, хотя в момент задержания были у него и телефон, и деньги, и много чего еще… Болели ребра, хорошо хоть не сломанные за время последних четырех бесед в кабинете следователя, где сидели какие-то серьезные дядьки и вопросы задавали… Если бы не навыки Андрея и не привычка держать удар, повреждения после их вопросов были бы гораздо значительней. Болели почки, печень, ныл затылок – впрочем, к этому Андрей уже успел привыкнуть. После того удара омоновским прикладом боль в затылке, сначала изматывавшая его и лишавшая единственной радости – короткого ночного сна, стала обычной, каждодневной, естественной вещью, такой же, как затхлый, влажный воздух камеры, в котором туберкулезным палочкам размножаться было в радость и они проделывали это с удивительной быстротой.

Тело отзывалось болью на каждый шаг, но, несмотря на это, Андрей решил идти домой пешком. Морось из невидимых, микроскопических капель дождя садилась на непокрытую голову, и это неожиданно понравилось ему. В этот момент он не почувствовал себя ни тем Андреем по кличке Крепкий, который всего пару месяцев назад «держал» половину этого города в своих руках и командовал целой армией боевиков, способных выполнить любое задание, настоящих профессионалов, ни тем удачливым и рисковым бизнесменом, который скупал недвижимость и владел таким ее количеством, что даже в голове не держал все эти коттеджи, дома, квартиры, – этим занимались другие, специальные люди, а он осуществлял только разработку стратегических задач, общее руководство.

Он неторопливо шел к Литейному мосту, поглядывая на редких прохожих и понимая, что, оказывается, совершенно не знает их жизни, что он для этих людей чужой, инопланетянин, неизвестное существо, живущее по каким-то непонятным для них законам. Сейчас у него не было привычной охраны, машины, отделявшей его последние годы от окружающего холодного, промозглого и ветреного мира, – и вдруг он испытал странное облегчение, словно пробудился от тяжелого похмельного сна.

Андрей не думал сейчас ни о своих деньгах, ни о странном, неожиданном освобождении – держали-держали, били-били, стращали, пугали, а потом вдруг на тебе – подписка о невыезде и гуляй, Вася!.. Не думал он о том, что его никто не встретил, что он не знает, что произошло в его «епархии» за то время, пока он маялся в «Крестах», живы ли вообще его кореша, цел ли капитал и идут ли начатые сделки, крутятся ли дела, разрабатываются ли новые «темы». Он шел к себе домой на улицу Рубинштейна и впервые за многие годы по-настоящему отдыхал душой.

Но уже возле своей парадной ощущение покоя улетучилось. Не маячила в будочке, торчавшей под окнами первого этажа, привычная широкая морда Генки-охранника или его сменщика Слепого. Машин «своих» во дворе тоже не наблюдалось.

Он запрокинул голову и посмотрел на свои окна. Ничего не высмотрев, сплюнул и, сгорбившись под грузом снова обрушившихся на него проблем, зашлепал мокрыми ботинками по лестнице. Он еще не уяснил для себя, что за проблемы навалились на него секунду назад, но то, что они есть, понимал отчетливо. Вот сейчас он откроет дверь своей квартиры, сядет на телефон и начнет разбираться. А как не хочется…

То, что в его квартире побывали посторонние, и, может быть, не один раз, он понял сразу. Телефонный аппарат в прихожей сдвинут с места, двери в комнаты распахнуты – он никогда не оставлял их в таком положении, Андрей был в этом смысле большим педантом, да и прислуга вышколенная работала здесь уже несколько лет. А вот сейчас – ни порядка, ни прислуги…

Андрей захлопнул за собой входную дверь и замер на миг, прислушиваясь. Ну вот. Конец?

«Нет, Андрюха, это не конец, – сказал он сам себе. – Если бы хотели пришить, зачем такие сложности? В дом лезть… Переговоры будут… Только вот с кем?..»

Он глубоко вздохнул и шагнул в комнату. Страха Андрей не испытывал. Последний страх отбили у него в «Крестах», где он уже был готов к тому, что грохнут его, сонного, в камере. Намекали на такой исход доблестные следователи, сменявшие один другого каждую неделю. Он еще удивлялся, чего это они целой оравой за него взялись. Видно, дела нешуточные закрутились. Ну, сейчас, может быть, и прояснятся.

В его любимом кресле у окна сидел средних лет мужик в средней стоимости и качества костюме, с невзрачным, незапоминающимся лицом, бесцветными волосами и словно выгоревшими, блекло-голубыми глазами, которые с веселым прищуром уставились прямо на вошедшего хозяина. Или он здесь уже не хозяин?..

– Здравствуйте, здравствуйте, Быков, – весело сказал сидящий. – С освобожденьицем вас!

– А вы кто будете, собственно? – спросил Андрей, остановившись в дверях.

– Это хорошо, что вы так собой владеете, – ответил, продолжая улыбаться, бесцветный. – Это очень хорошо. А я-то, признаться, боялся, что нервы вам попортят в этом заведении…

– Правильно боялся, – сказал Андрей и не сделал еще никакого движения, только внутренне собрался для броска. Это заняло долю секунды, но он успел заметить, что бесцветный все понял, веселый блеск его глаз погас, они сделались матовыми, жуткими, весь облик его изменился – теперь в кресле находилась машина, предназначенная для убийства, хорошо отлаженная, мощная и, как всякая машина, не рассуждающая, а точно и споро делающая свое дело.

Андрей увидел все это за долю секунды и понял, что мужичок вовсе не так прост, как ему показалось с первого взгляда. Да и не «мужичок» это вовсе. Это настоящий профессионал, равный Андрею по опытности, а может быть, и превосходящий его. Учитывая же время, проведенное в «Крестах», бесконечные побои, питание, которое нельзя было и назвать-то питанием, отсутствие свежего воздуха и другие «прелести», то сейчас Андрей явно проигрывал этому таинственному незнакомцу чисто физически.

Они поняли друг друга, не сделав ни единого видимого движения, – так боксерам-профессионалам, выходящим на ринг, не обязательно сразу лупить друг друга по головам, чтобы оценить силу противника. Едва заметные повороты головы, «нырки», движения корпусом – опытному взгляду сразу видно, серьезный боец находится перед ним или дилетант. Этот, в кресле, был более чем серьезным.

– Ну, вот и славно, – сказал бесцветный, когда Андрей расслабился. – Меня зовут Григорий Владимирович. Лучше просто Гриша. Ты проходи, проходи, чего в дверях-то топтаться. Побеседовать есть о чем.

– Да уж я догадался, – ответил Андрей. – Вообще-то я бы съел что-нибудь.

– А, ну да, это точно, это правильно, – засуетился Гриша. – На кухню?

Андрей молча повернулся и двинулся к кухне, надеясь на то, что Лидия Павловна, его домработница, все-таки что-нибудь да оставила в холодильнике на всякий случай. Так уж было заведено у них, что даже в случае долгого отсутствия Андрея необходимый запас продуктов дома должен быть. В силу своей работы Андрей мог появиться внезапно, без предупреждения, что и бывало частенько…

Он пошарил в холодильнике под внимательным взглядом Гриши, нашел сосиски, батон копченой колбасы, достал из шкафчика банку кофе, поставил чайник.

– Ну, о чем речь пойдет? – Андрей присел на табурет и вопросительно посмотрел на Гришу.

– О многом. В основном о приятеле твоем, Михалыче.

– Михалыч?.. – Андрей поднял глаза к потолку. – А что Михалыч? Да он и не приятель мне никакой… А ты, Гриша, все-таки из какого ведомства?

– Из того самого, – ответил Гриша. – Из того, какого надо, ведомства.

– Ага. Так это вы меня вытащили?

– Не совсем. Но не без нашей помощи.

– Понятно. Значит, я теперь вам что-то должен? Так?

– Андрей, ты же понимаешь… – Гриша усмехнулся. – Работа с нами для граждан всегда была делом добровольным…

– Ну да, конечно.

– Вот, я так и думал, что ты правильно мыслишь.

– Ладно, кончай базар. Что нужно?

– Помощь нужна.

– Это ясно. Какая? И что мне за это…

– За это будет жизнь, Андрюша, которую ты уже получил, тебя ведь замочить должны были в «Крестах». По доброму пожеланию того самого Михалыча, дружка твоего. А мы тебе жизнь подарили.

– Хм. Ну, Михалыч…

– А нужно нам от тебя, чтобы ты помог нам найти невесту твою, Настю.

– Настю?! – Андрей встрепенулся. – А она-то тут при чем? Что вам от нее-то нужно? Она не при делах.

– Ну, конечно. Андрей, ты только со стула не упади, держись крепче. Настя твоя Михалыча замочила. И документы пропали, которые нам от него нужны. Так что только ее команда могла их прибрать. Наши люди были на даче старика через несколько минут после твоей невесты. Все пропало. Искать надо.

– Настя… Бред какой-то… Михалыч…

– А ты не знал, что ли, об этом?

– А откуда я мог знать? Где я был-то, забыл, что ли? Как же она умудрилась?.. И где она? Ах, ну да… Вы же ее ищете…

– Да. А умудрилась она как – это нам тоже неясно. Очень уж круто. А чтобы не было сомнений у тебя, так могу сказать, что Михалыч тебе войну объявил. Всех твоих замочил. Всю команду. И оздоровительный центр, и бензоколонки, и пацанов твоих – всех уделал. Он мощный дед был. А невеста твоя его уделала. Вот чудеса, правда?

– Да уж. Так что вам из-под нее-то надо?

– Я же говорю – документы.

– Такие документы, что ваша контора заинтересовалась?

– Заинтересовалась – не то слово. Речь идет, Андрей, о крупных поставках оружия. Из Америки через Восток, через Афганистан, короче, оттуда валится все. Ну и через Европу везут.

– Да? – Андрей внимательно посмотрел Грише в глаза.

– Ты не волнуйся. Я карты раскрываю, не лапшу тебе на уши вешаю. Тебе деваться-то некуда, пойми. Поэтому и не боюсь тебе все это говорить. Да… Так вот, на чем мы остановились? На Европе… Короче говоря, Михалыч использует, то есть использовал, военные перевозки, гуманитарную помощь, все, что можно. С военными сложно, там черт ногу сломит в их делах… Это вообще не наша епархия. Военная разведка должна этим заниматься. Да чего-то не занимается…

– А как Михалыч-то туда пролез, если вы не можете?

– А кто тебе сказал, что мы не можем? Можем. Еще и не то можем. Нам просто нужно определить, что там конкретно – его, а что – не его. А документы уплыли вместе с невестой твоей. Понял?

Андрей впервые посмотрел на Гришу с интересом. Комитетчик – а в том, что Гриша был представителем этой славной организации, Андрей уже не сомневался – вел себя так, словно они были с ним давным-давно знакомы и как будто Андрей уже дал полнейшее согласие на сотрудничество. Хотя Гриша прав, куда ему сейчас деваться? Тем более если все, что он рассказал, – правда. Если действительно вся его команда разгромлена, над ним висит обвинение в двойном убийстве, прямое и доказанное, да, собственно, там и доказывать было нечего – почти с поличным взяли. Пойди докажи, что это была необходимая самооборона… Двух «быков» замочил… Да и еще на него есть наверняка. Горы, реки дерьма на него могут вывалить и вылить, если им это нужно будет.

А вот Настя – какова?! Кажется, не врет этот ушлый Гриша про Михалыча и про его невесту… Но как она сумела, вот дьявол… Теперь что же, действительно – «шерше ля фам»?.. Видимо, так. Да что там, в любом случае ему Настю нужно искать. С Гришей, может быть, будет проще. А там посмотрим. Главное, чтобы они их после всего убрать не успели. Они это любят – хвосты-то обрубать. Умеют, сволочи.

– Кофе будешь? – спросил он у комитетчика. – Ты, кстати, в каком звании, дружище?

– Какая разница? – буркнул Гриша. – Какая, нахрен, разница? Буду, наливай.

Глава четвертая

Кругозор шел по набережной Фонтанки к Невскому неторопливо, засунув руки в карманы зеленой американской военной куртки. Со стороны он выглядел обычным прохожим, не обремененным срочными делами и использующим свободное время для того, чтобы подставить лицо редким этой весной солнечным лучам.

Глаза Кругозора, однако, внимательно следили за тем, что происходило вокруг. Особенно за высоким, строгим господином, ведущем на длинном поводке белого бультерьера. Спина господина под черным пальто была прямой и неподвижной, словно из дерева выструганной. Трое парней, одетых попроще, но тоже не бедно, следовали за господином – двое чуть сзади, один – по другой стороне улицы, вдоль фасадов домов. По проезжей части, немного впереди господина с собакой, двигалась черная «Волга».

«Скромненько, но со вкусом», – подумал Кругозор. На работу господин ездил на серебристо-серой «Ауди», а в «Волге» с бронированными стеклами сидела охрана. Вернее, та ее часть, которая должна была обеспечивать безопасность Игоря Сергеевича Праздникова во время ранних утренних прогулок. Равно как и вечерних. Игорь Сергеевич не принадлежал к тем работникам мэрии, которые горят на работе и засиживаются в кабинетах допоздна. Игорь Сергеевич любил спокойный, размеренный образ жизни. Мог себе позволить. Кругозор за несколько дней наблюдения более или менее изучил его маршруты, повадки и распорядок дня.

«Нафига Пельмень меня напрягает, – думал Кругозор. – При такой жизни этого кента любой убрать может. Гуляет себе по улице, видно, совсем себя хозяином жизни чувствует. Шлепнуть его ничего не стоит. Тысяча вариантов. Вот хотя бы на прогулке этой, с крыши снять можно. Или из машины… Нет, из машины не стоит. „Волжанка“ эта у него явно не простая. Но с крыши – ну делать нечего. Надо завтра подходы посмотреть, как да что, а сегодня Пельменю скажу, что готов, прикинем по срокам…»

Пельмень считал Кругозора лучшим из своих ликвидаторов, и Кругозор это знал. Тем более было для него удивительно это задание. Перестраховщик он все-таки, Пельмень. «Где его былая удаль? – усмехнулся про себя Кругозор. – Стареет командир, стареет. Раньше бы сам этого кента замочил и не поморщился, а сейчас говорит, чтобы чисто все было, чтобы никто ни сном ни духом…»

Кругозору приходилось проводить ликвидации в сто раз сложнее, и этого Праздникова пасти ему было даже как-то унизительно. Не по Сеньке шапка… Ну да ладно, шефу виднее. Раз хочет, пусть будет так. В конце концов, ему деньги платить придется, а отношения с Кругозором у Пельменя были определены раз и навсегда – сколько скажет ликвидатор, столько и надо заплатить. В пределах разумного, конечно. И Кругозор из этих пределов никогда не выходил. Себе дороже… Он хотя и классный ликвидатор, но ведь на каждый замочек найдется свой ключик…

Кругозор перешел на другую сторону улицы и ускорил шаг, обгоняя объект своего наблюдения. Конечно, охрана давно уже «срисовала» его, но на это Кругозору было наплевать. Внешность свою он менял с легкостью и делал это профессионально, так что никто из этих парней никогда не узнает в настоящем Кругозоре этого сутулого усатого мужичка в дорогих очках, лысеющего, нескладного, небрежно одетого, типичного среднестатистического «совка»…

Уже почти завернув за угол, он даже не услышал, а спиной ощутил, что сзади произошло что-то из ряда вон выходящее. Стоя на углу Невского и Фонтанки, он обернулся и внимательно посмотрел туда, где только что находился Праздников со своей собакой и телохранителями. Обычно он доходил до Аничкова моста, разворачивался и шел обратно к дому. Сейчас Игорь Сергеевич лежал ничком без движения, не подавая ни малейших признаков жизни. Один из телохранителей нагнулся, приложил ладонь к затылку шефа, потом поднял, и ошеломленный Кругозор увидел, что ладонь стала ярко-красного цвета.

Братва, столпившаяся вокруг неподвижного тела, уже повытаскивала свои пушки и нервно крутила головами, приседая, возбужденно перешагивая с места на место, ища взглядами невидимого киллера. «Волга» остановилась, и из нее выбежали к Праздникову еще двое в черных пальто, но Кругозор понял, что их помощь бывшему чиновнику уже не понадобится. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, он повернулся и быстро пошел по Невскому в сторону Гостинки, анализируя увиденное.

Он давно выработал в себе способность не делать скоропалительных выводов. На некоторое время после получения сверхважной информации, если она только не требовала немедленного ответного нажатия на курок, он как будто забывал о ней, оставляя в подсознании и возвращая, когда адреналин переставал бурлить в крови, успокаивались голова и сердце, уходили эмоции и он чувствовал себя готовым для серьезного, взвешенного решения.

Так было и теперь. Дойдя до Садовой, Кругозор решил было ехать к Пельменю и уже поднял руку, чтобы остановить машину, но когда через секунду открывал дверцу тормознувшего «жигуленка», передумал и попросил водилу везти его на Бабушкина – домой.

Выкурив сигарету, он, поглядывая в окно машины, вернулся мысленно к только что увиденному. Праздникова замочил киллер, это ясно как Божий день. Квалификацию его определить трудно, поскольку проблема, им решенная пятнадцать минут назад, была не из самых сложных. Но, судя по тому, что стрелял тот, по-видимому, с крыши – Кругозор представил себе траекторию полета пули и вспомнил, что позади Праздникова не было ни подозрительных прохожих, ни стоящих машин, – опыт у него кое-какой имеется. Не лох работал. А какого же черта Пельмень его-то заставил пасти этого кента? Он мог сделать это только с одной целью – подставить его, Кругозора, в случае чего разыграть его втемную, пожертвовать им, лучшим (или уже не лучшим?) своим ликвидатором ради каких-то своих целей. «Вот сука!»

– Вот сука! – повторил Кругозор шепотом и улыбнулся, поймав удивленный взгляд водилы.

– Не обращайте внимания, это я так, про себя… Жена у меня дурит…

– Бывает, – кивнув, ответил водила. – Мою тоже, случается, так заклинит, что, блин, не знаю, как с ней и говорить-то…

– Да, да, – поддакивал Кругозор, не выходя из образа пожилого неуклюжего дядьки. Пусть и водила запомнит этот его облик на всякий случай, лучше перестраховаться, чем недостраховаться…

Решение он уже принял. Такие вещи надо пресекать. Если уж Пельмень задумал его подставить, то, значит, он, Кругозор, в его глазах ни гроша уже не стоит. А что делают с теми, кто перестал приносить пользу, но много знает? Тут нет вопросов. Все ясно. Надо сваливать, ложиться на дно, надолго. Или…

Кругозор прищурился. Или – разобраться. А потом можно будет и уйти. Рискованно, конечно, но он же профессионал. Риск – благородное дело. Кто не рискует, тот ведь и не выигрывает.

Решение свое Кругозор не изменил, но коррективы некоторые в него внес. И, выйдя из машины, остановившейся в двух кварталах от его дома, пошагал уже сильной, пружинистой походкой, уверенного в себе и в своих действиях человека, умеющего постоять за себя и ответить на чужую подлость достойно, по-мужски. Так ответить, чтобы другим неповадно было.

Глава пятая

Около часа Андрей звонил по телефону, но длинные гудки или фраза «В данный момент абонент находится вне зоны…» были подтверждением рассказа Гриши о полном разгроме его команды.

Он выпил еще кофе, принял душ, переоделся и решил съездить для начала к Насте домой, благо ключи от ее квартиры Андрею вернули – арестовали ведь его именно там, возле Настиного дома, там же он оставил свою машину. Интересно, что с ней стало за то время, что он сидел в «Крестах», да и вообще, стоит ли его джип на улице Кораблестроителей, или уже ездит на нем какой-нибудь отморозок?.. Вот и посмотрим заодно.

Кроме того, нужно было браться за финансовые дела, провести ревизию того, что еще осталось. Квартира носила явственные следы обыска, но, как отметил Андрей, довольно поверхностного. Тайник, расположенный в спальне под кроватью, в стене, под облицовочной плитой, был не тронут.

Он выгреб из ниши, спрятанной за толстой стальной дверью, пачки долларов, пересчитал. Деньги, конечно, но этого хватит только на жизнь. Андрей никогда не держал дома больших сумм, весь его капитал находился в обороте, и он оставлял себе только на «житье-прожитье». Вот и сейчас перед ним на полу лежало тысяч десять. Сейф в кабинете был, конечно, пуст. Все оттуда вымели при обыске – и документы, и деньги, – там еще тысяч двенадцать должно было находиться, но пойди докажи…

Ему не хотелось сейчас думать, в качестве какого пункта обвинения будут фигурировать эти двенадцать тысяч, – налоговая полиция, ясное дело, мимо такого соблазнительного куска не пройдет просто так, обязательно прицепится. Ну, это дело будущего. А сейчас нужно решать насущные проблемы, нужно ехать к Насте и начинать ее поиски именно оттуда, от печки, так сказать.

Андрей вышел во двор, глянул на машины его охраны, одиноко притулившиеся у противоположной стены огромного, престижного, «толстовского», как называли его в Питере, дома, и вышел на улицу Рубинштейна. На углу Загородного проспекта он сел в такси и поехал на Васильевский, к дому Насти, которая, кажется, заварила такую кашу, что и непонятно теперь, как ее расхлебать. Гриша этот, гэбэшник, тоже странный тип. Андрей сейчас не сомневался, что не так все просто, как Гриша рассказывал. Все больше крепло подозрение, что этот тип, конечно, имеет отношение к «конторе», но работает в данный момент налево, на какого-то хозяина, пусть и сидящего в кабинете на Литейном, но имеющего кроме этого кабинета и государственных интересов, еще и свои, частные, не пересекающиеся с прямыми служебными обязанностями.

Видно, сильного шороху где-то навела Настя с этими документами, Гриша упомянул военную разведку, а с парнями оттуда шутки лучше не шутить. Да и с Комитетом тоже. Прихлопнут и не задумаются. Совершенно безнаказанные люди. Тем более в такое смутное время, когда машины в городе взрывают каждый день, люди уже к этому даже привыкли, не реагируют особенно, так, пошутят разве что в житейском разговоре – мол, еще одного грохнули, у меня, мол, чуть стекла не повылетали, пусть, дескать, мэрия мне доплачивает за своих взрываемых сотрудников…

Словно в подтверждение этих мыслей водитель такси вдруг ни с того ни с сего сказал:

– Да-а, бля… Во жизнь…

Андрей не отреагировал на это глубокомысленное замечание, но водиле, кажется, и не нужен был ответ.

– Праздникова-то замочили, слыхал, нет?

– Праздникова? – Андрей повернулся к водителю. Он прекрасно знал этого господина. Еще бы, Праздников был именно тем, кто дал Андрею зеленый свет на торговлю земельными участками, по которым должна была пройти в недалеком будущем кольцевая дорога. – Праздникова? – повторил он. – Когда же это?

– Да сегодня, утром. Гулял, блин, с собачкой. А его с крыши снайпер снял. Вот так. Весь день по радио пургу гонят, коррупция, мол… А он, я говорю, честным мужиком был. Он же все про налоги, про торговые надбавки говорил, да? Хотел квартплату снизить… Вот его и замочили, суки…

«Как же, честный, – усмехнулся про себя Андрей. – Честный… Знал бы ты, мужик, какими делами ворочал этот Праздников, у тебя бы инфаркт случился…»

– Вот так, нормально работать в этом гадюшнике и нельзя… Грохнут, гады. Дерут с народа три шкуры…

Дальше он понес обычную чепуху о том, как мерзавцы в правительстве проедают народные денежки, а хорошие депутаты с ними борются, но их, хороших, меньше, и их отстреливают…

Праздников… Нехорошо это, нехорошо… Андрей покачал головой. Нужно будет сегодня же проехать по своим людям, которых разгром команды наверняка не коснулся, по тем фиктивным фирмам, через которые он скупал за гроши эти самые участки и потом продавал за приличные деньги безмозглым нуворишам.

Он вышел, по привычке не доехав до дома Насти метров двухсот, и дошел до подъезда пешком. Машину свою он увидел сразу. Джип стоял на том же месте, где он его оставил. Не угнали, не растащили на запчасти… Надо же… Хотя народ ведь тоже боязливый пошел. Такая машина не может лоху принадлежать. Тронешь ее, потом жди неприятностей.

Уже хорошо. Машина на месте. Надо будет пригнать сюда ребят со станции техобслуживания, пусть перегонят к себе, посмотрят, что стало с тачкой за несколько месяцев простоя в питерском дворе, масло поменяют, «техобслужат», короче говоря. А машину он себе пока другую возьмет. Есть еще «мерс», есть машины охраны, этого-то добра пока у него в достатке.

Андрей не стал подниматься к Насте в квартиру, Гришины работнички наверняка там побывали уже не раз, да и очень может быть, что и сейчас сидят, караулят. И вообще…

Андрей резко обернулся, быстро посмотрел по сторонам. Так и есть. Наружка работает по полной схеме, даже не очень маскируется. С одной стороны мужик в нейлоновой черной куртке отирается рядом с подворотней, с другой – пара молодых людей принялись старательно прикуривать друг у друга, как только взгляд Андрея упал на них, согнулись, ладонями лица прикрывают, якобы огонь зажигалки защищая от ветра… Детский сад.

Ребята, однако, прикурив, направились прямиком к Андрею.

– Добрый день, – сказал один из них, повыше ростом, улыбнувшись той же кагэбэшной улыбочкой, какой все утро светился Гриша. – Машина ваша в порядке. Мы тут за ней присматривали. Так что можете забирать… Пока.

«Пока…» Андрей усмехнулся и пошел к машине. Молодые топтуны проводили его внимательными взглядами, потом кивнули мужику на противоположном конце дома и исчезли в подворотне.

Андрей тронул с места джип, убедился, что машина послушна ему, как и прежде, и поехал к Стасику – главному своему доверенному лицу по операциям с земельными участками.

– Быков выехал, – сказал в радиотелефон один из парней, наблюдавших за домом. – Чего делать? Провожать?

– Не надо, – ответил старческий дребезжащий голос. – Его уже приняли на проспекте. Оставайтесь на месте.

– Понял, остаемся на месте.

Парень сунул телефон в карман и хлопнул по плечу своего коллегу:

– Стоим тут. Бля, сколько можно здесь колбаситься? Ни хрена сюда никто больше не явится.

– Ну, прямо.

– Да зуб даю, никого здесь не выпасем.

– Ладно, нам за это деньги платят. Стоим, смотрим. А не нравится – увольняйся.

– Ага, сейчас, побежал. Кстати, может, сходишь, пожрать чего-нибудь принесешь? Твоя очередь.

Глава шестая

– В общем, слушай, Настя. Андрея выпустили. Как и по какой причине – непонятно. Обвинение с него не снято, а двойное убийство, да если бы только это, – с такими вещами под подписку не выпускают. Хотя в наше время всякие чудеса бывают, но это не тот случай. Вся команда его уничтожена. Он остался один.

Грабко курил, пуская дым в потолок. Они уже неделю жили на квартире Санька – давнего Настиного знакомого, помогавшего ей при ремонте ее первого магазина. Тогда он был еще совсем ребенок, но таскал кирпичи, месил раствор, вытаскивал из подвала мусор, в общем, всеми силами старался ускорить превращение неожиданно свалившихся на Настю долларов в приличный музыкальный магазин, который, естественно, и стал потом для Санька и нескольких его товарищей чем-то вроде клуба, где они проводили все свое свободное время. А потом Настя заматерела, познакомилась с этими бандитами… Замуж даже за одного из них собиралась – пацаны говорили, и Санек верил. Он все реже видел Настю в магазине, она стала такая крутая, что не подходи. А затем и вовсе исчезла. Пацаны говорили, какие-то страшные были разборки, даже в газетах писали. Санек газет не читал, но пацанам верил. Они, пацаны, все знают лучше всех, вместе взятых, питерских журналюг, которым либо лень задницу от стула оторвать и проехаться по самым интересным местечкам родного города, где и происходят те события, о которых они пишут, либо же просто страшно это делать. Пацаны-то не боятся ничего и, соответственно, знают больше. Но не скажут никому, кроме своих, конечно. За настоящую информацию ведь надо и платить по-настоящему. А жизнь еще всем дорога. Даже самым отмороженным.

И вот неожиданно Настя объявилась, да не где-нибудь, а прямо дома у Санька. Пришел он из школы домой – а дома-то гости. Родители Санька уехали в командировку на Кубу, чего-то там строят для вечно молодой социалистической республики, у них там бесконечные проблемы, неустанное строительство социализма. А платят русским спецам вполне по-капиталистически. Вот отец с матерью и решили смириться на некоторое время с гримасами социализма ради капиталистических заработков. Тем более, что в Питере жизнь тоже не сахар пошла. Кризисы, бакс вверх полез… Если здесь сидеть, то можно и зубы на полку положить, а если там, то они этих самых баксов подорожавших много привезут, на жизнь хватит.

Они и раньше Санька оставляли, когда он еще совсем малым был, а теперь-то что, пятнадцать лет, он уже почти взрослый мужик. Отец так прямо и говорил: «Ты, Санек, уже мужчина, вот и живи как мужчина». Денег оставили бабке, она выдает раз в неделю. Уборка и магазины Саньку не в тягость, а если что случится, так бабка на соседней улице живет, хочешь – позвони ей, посоветуйся, хочешь – сбегай да супцу горячего наверни.

Так вот, пришел он домой, а его Настя встречает. Собственной персоной! И еще два мужика с ней. Один из них ментом оказался, бывшим, правда. А второй – приятелем ее, Настиного, любовника-бандита… Они, оказывается, сорвались из города, когда на них охоту объявили. У бандюгана этого, Настиного дружка, враг объявился в Питере, крутой какой-то, как яйцо. Ну, кореша Андрея вместе с Настей этого бандюгана и замочили. Хотя он перед этим успел через ментов знакомых Андрея засадить в кутузку. Видимо, там хотел покуражиться над ним да и кончить. И всю братву этого Андрея постреляли. Про это как раз пацаны ему и рассказывали. Типа, что целый спортзал разнесли гранатами, где эта братва тренировалась, бензоколонку взорвали, что под их контролем была, в общем, маленькая война была в городе. Быстро все провернули, за пару суток.

А Настя и эти двое умудрились свалить. Куда – не рассказывала Настя, хотя и доверяла Саньку. Еще бы – у него попросились пожить, фактически жизни свои ему вручили. Конкретно. Но все-таки, где скрывались до этого, так и не рассказали. Пойди их пойми после этого.

Но Санек не обижался. Ему что, не хотят – пусть не говорят. А помочь Насте он был рад. Она правильная девчонка, хоть и с бандюками связалась, но ведь бандюки бандюкам рознь. Они, бандюки, тоже правильные бывают. А этот ее Андрей, судя по рассказам, правильный был. Вернее – есть. Мент этот, Олег, сказал, что выпустили…

– И где он? – спросила Настя.

Санек, когда ее увидел у себя дома, узнал, конечно, сразу, но удивился тому, как она изменилась. Похудела еще больше, и была-то не толстая, прямо сказать, а сейчас вообще… Но это, как ни странно, сделало ее еще красивее. Есть такой тип женщин, вроде кожа да кости, а другого и не надо… Взрослая совсем стала. Если бы Санек не знал, что это та самая девчонка, которая говорила ему, куда кирпичи таскать, и смеялась над его детскими анекдотами, то, глядишь, и на «вы» к ней бы обратился…

– А неизвестно где. Дома нету, я проверял. Звонил… Радиотелефон его молчит.

– Надо все наши точки просветить, – заметил Егор.

Если Олег Грабко был чистым ментом, за версту видно, Санек сразу это определил, как и то, что он больше в ментуре не работает, а живет на вольных хлебах, печать у него какая-то на лице, что ли, то Егор – Настин телохранитель – выглядел хрестоматийным бандюганом. Это тоже Санек сразу вычислил. Добродушный такой, волосы длинные, не на бандитский манер причесочка, хвост сзади затянут, но глаза, глаза… могилой светит из них. Настоящий зверюга. Но Настю уважает, что приятно. И на Санька взглянул сразу как на своего.

– Ваших точек больше нет, – сказал Олег. – Все. Кончен бал. Надо теперь без братвы разбираться. Самим.

– Разбираться? С кем разбираться-то? Хоть бы знать…

– Я думаю, они сами проявятся. Телевизор смотришь?

– Пока тебя не было, смотрел, – ответил Егор.

– Слышал про Праздникова?

– Ну, слышал. И видел. Замочили советника. Андрюха его знал. Уй, блин! – встрепенулся Егор. – Так ты думаешь, это те же люди?

– Ты, Егор, задним умом крепок, – ответил Олег. – Я ничего не думаю. Я просто жду развития событий. Что-то происходит в городе, чего-то кому-то из-под Андрея нашего надо. И из тюрьмы его поэтому кто-то вытащил. Только, боюсь, слишком крутые силы там задействованы…

– Против лома нет приема, – буркнул Егор.

– Если нет другого лома.

Олег докурил сигарету и затушил ее в пепельнице.

– Санек, – обратился он к хозяину квартиры, который слушал диалог своих гостей, притулившись на табуреточке в углу кухни. Настя смотрела телевизор в гостиной, не принимая участия в обсуждении сведений, добытых Олегом после кратковременной вылазки в город. – Мы тебя стесняем тут…

– Да чего там, – ответил Санек. – Мне даже интересно.

– Интересно ему… – пробурчал Егор. – Интересно. Смотри, впустил нас, теперь жди, когда мочить всех придут. Вот будет интересно…

– Впустил? Вы сами пришли, – улыбнулся Санек. – А я не против, чего… Живите. Никто вас здесь не найдет. Только через месяц предки вернутся.

– Через месяц, надеюсь, нас уже здесь не будет. А ты денег заработаешь малость, – сказал Егор. – Нужны башли-то?

– А то.

– Не надо паниковать, – раздался голос Насти. Егор повернулся и увидел, что она стоит в дверях кухни. – Не надо, Егор, крыльями хлопать. Андрей нас сам найдет. А мы поможем ему.

Телохранитель в очередной раз удивился переменам в своей – как сказать? – хозяйке, партнерше, подружке? Он никак не мог определиться в своем отношении к этой девушке. Не желая загружать себя этими пустыми вопросами, он, в конце концов, стал относиться к защите Насти и решению ее проблем просто как к работе, которую нужно делать, не задавая лишних вопросов.

Что-то было в этой девчонке притягивающее, гипнотическое. Егор понимал, почему Андрюха, носивший погоняло Крепкий и полностью ему соответствовавший во всех смыслах, так запал на нее. Он, может быть, и сам бы запал, если бы встретил раньше. Но перебегать дорогу такому парню, как Крепкий, ни один идиот не станет. Себе дороже.

Он уже хорошо знал историю Насти Волковой, которую всячески оберегал, и был штатным телохранителем девочки больше года. Знал, что она потеряла родителей в бандитских разборках, что случайно стала обладательницей крупной суммы, оставшейся от барыги папаши, а дальше – обычная история. Дальше – понеслось по нарастающей. Сначала мелкие жулики, потом жулики покрупнее, потом разные отмороженные бандюганы окружали Настю, которая каким-то образом, видимо благодаря своему железному характеру и какой-то совсем не девчачьей упертости, всех их благополучно «разводила», потом и с Андреем познакомилась… В авторитетах ходила последнее время, в ее-то годы. А теперь этот самый авторитет ей во вред обернулся. Слишком много врагов вокруг образовалось. Даже Андрюха попался, что тут говорить.

Настя смотрела на компанию, расположившуюся на кухне.

– Олег, у тебя какие предложения? Чего ты с Саньком-то начал…

– Я говорю, что сегодня отсюда уеду. Вам и так тесно…

– Ничего не тесно, – начал было Санек, но Олег перебил его:

– Так лучше будет. Я к подружке своей поеду, к Боковой. У нее и информация свежая все время, это она ведь мне про Андрея рассказала. Она же следователь все-таки. И тихо у нее, никто не пасет.

– Откуда ты знаешь?

– Ну, Настя, я же говорю, она профессионал. Уж такие-то вещи просекла бы. Так что вот телефон. – Он положил на стол визитку. – Я буду там.

Настя помолчала несколько секунд, потом кивнула:

– Хорошо. Денег возьми.

– Возьму, возьму. Мне много не надо…

– Сколько надо, столько бери. Потом все расчеты. Когда закончим все. – Она посмотрела на Егора: – Слушай, ты бы, может быть, пошуровал еще по городу? По бизнесменам, по барыгам знакомым? Должен же он где-то объявиться?

– Хорошо. – Егор поднялся с табуретки. – Я и сам собирался. Не сидеть же тут, как в берлоге… Ты-то только не выходи никуда. Мало ли что. Никто не знает, но все-таки… Питер – город маленький.

– Да ладно, ладно. Все, ребята, счастливо. А ты, Олег, позвони сегодня, как и что.

– Естественно.

Когда Олег с Егором ушли, Настя спросила Санька:

– Ну? Принес?

– Все в лучшем виде.

– Давай показывай.

Они прошли в комнату, и Санек вытащил из стоящей в углу сумки сверток с одеждой – джинсы с курткой, рубашку, тонкий черный свитерок, ботинки.

– Ну что… Ничего… Терпимо, – говорила Настя, разглядывая вещи. – Ботинки дай-ка примерю…

Ботинки пришлись впору, и она довольно потопала ногами перед зеркалом.

– А это… Машинку?..

– Есть.

Санек достал из сумки машинку, какими пользовались в парикмахерских лет пятнадцать назад.

– Ну и ну, – протянула Настя. – Где откопал?

– Где взял, там нет, – гордо ответил Санек. – Ну так что? Стричь?

– Давай. – Настя уселась на стул посреди комнаты.

– Не жалко? – спросил Санек.

Она посмотрела на него с раздражением:

– Санек, ну ты, блин, даешь… Жалко… Жалко у пчелки знаешь где? Давай стриги, говорю.

Полчаса – ровно столько потребовалось Саньку для приведения головы Насти в более или менее приличный вид. Стричь наголо оказалось не так просто, как он думал, но все-таки он, неслышно матерясь, довел дело до конца и, отдуваясь, сказал довольно:

– Все. Смотри в зеркало, только не падай.

Она подошла к зеркалу и улыбнулась:

– Класс. Умрем за попс! Круто, Санек?

Санек смотрел на нее со странным выражением на лице. Без улыбки, очень внимательно, как-то очень по-взрослому.

Глава седьмая

Андрей заметил, что его «ведут», не сразу, только миновав Невский и объехав вокруг площади Восстания, выйдя на Лиговку. В своей-то машине это легко – слежку определить. Не то, что в такси, где особенно-то головой не покрутишь, если, конечно, не хочешь привлечь к себе еще и внимание водителя.

Серый «Форд-Сиерра» неотступно следовал за ним, то исчезая и сворачивая за угол параллельных Советских улиц, то неведомо откуда неожиданно выскакивая на следующем перекрестке.

Усмехнувшись, Андрей подумал, что Гриша мог бы и не ставить слежку – он, если захочет, оторвется от любой наружки, город, слава Богу, знает как свои пять пальцев. Много есть здесь маршрутов, которыми можно уйти. Но сейчас интересы его и Гриши пока что совпадали, поэтому он не видел смысла отрываться от странного кагэбэшника. А тот, видно, перестраховывается, думает, что Андрей может на себя сыграть… В общем, правильно, конечно, думает.

После визита к Назарову – старому знакомому, державшему небольшой филиальчик одной из фирм, занимающихся мобильной связью, бумажник Андрея похудел на пятьсот баксов, зато в кармане лежала новая трубка радиотелефона – подключенная, работающая, не хуже той, что осталась у следователя в «Крестах». «В интересах следствия», – вспомнил Андрей его полуулыбочку. Ну ладно, в интересах так в интересах… Не будет же он в суд подавать, в прокуратуру писать, что следователь отобрал у него телефон… Жизнь саму чуть не отобрали, а тут – телефон.

Он чувствовал себя заметно лучше, чем утром. После Назарова Андрей заскочил к Когану – одному из своих доверенных лиц по недвижимости в области. Коган был на месте, обрадовался появлению партнера, обнял, вытащил коньяк из сейфа…

– Я думал, что и не увидимся больше, если честно, – сказал Коган.

– Ну и что? Что еще думал в этой связи?

– Андрюша, как ты можешь?.. – Коган розлил коньяк. – Я никогда партнеров не кидал. Твои деньги – это твои деньги. Исчез ты, не исчез – это, в смысле денег, никакой роли не играет. В конце концов, если мы говорим как деловые люди, хотя я тебя и люблю просто так, без всяких дел, но если о чистом бизнесе – то это, Андрюшенька, твои проблемы. Твои деньги лежат без движения – ты теряешь. Меня это не волнует. Мое дело их сохранить. Я их храню. А дальше – думай сам… Давай выпьем, Андрюшенька, за твое освобождение, за то, что и деньги твои теперь найдут себе достойное применение….

– Рано еще, Миша, рано. Пусть полежат пока. Я ведь сейчас в таком подвешенном состоянии… Ты все операции пока заморозь там… Мало ли что. Береженого Бог бережет. Много осталось участков-то?

Коган задумался. Выпил рюмку, поставил ее на стол, сунул в рот сразу несколько виноградин с подноса, заваленного спелыми черными гроздьями, яблоками, желтыми персиками.

– Да, если честно, ничего не осталось уже. Расторговались мы очень неплохо. Ничего фактически не осталось. А что такое?

– Да так. На всякий случай… Какая-то каша заварилась тут у нас странная, я сам еще не понимаю. Ты это… будь осторожней на всякий случай. И меня у тебя не было, лады?

– Лады. Только тебя же Вика видела…

– Вика – свой человек. С Викой мы договоримся.

– Ха-ха, понимаю, – прыснул Коган. – С Викой ты всегда договоришься.

Андрей не стал засиживаться в гостеприимном офисе Когана, подмигнул на выходе Вике – длинноногой красавице, давно положившей на Андрея глаз, но пока только мечтавшей о более тесных отношениях с этим красавцем бизнесменом, командующим целой ротой бандитов, – по крайней мере, Вика раньше думала именно так. Что она знала сейчас – неизвестно, но улыбка у нее ничуть не изменилась, оставшись в памяти Андрея светлой и зовущей.

Андрей выехал на Суворовский проспект, заметив, что серебристого «Форда» сзади нет. Не появился он и потом, когда Андрей свернул на Невский и поехал к себе домой.

Во дворе по-прежнему торчали одинокие машины охраны, по сравнению с джипом, на котором приехал Андрей, грязноватые. Видимо, Гришины парни решили не марать рук на содержание машин обслуги, приглядывали только за его тачкой… Двор здесь тихий, никто колеса снимать с иномарок не станет, если, конечно, жизнь дорога.

Поднявшись в квартиру, Андрей развалился на диване и позвонил Грише. Надо было как-то определяться, что-то делать. Он не терпел неизвестности, ожидания неведомо чего, тем более что пока, судя по всему, это «неведомо что» было не слишком для него приятным.

– Алло! Гриша? Это я.

– Слушаю, – ответил Гриша.

– Это я тебя слушаю! – раздраженно сказал Андрей. – Ты чего хочешь-то? Я сижу тут как пень…

– Сиди пока. Отдыхай. Отъедайся. Деньги-то есть? – Гриша хихикнул.

«Сволочь. Смеется еще. Как же, разули бандита-бизнесмена, можно и поиздеваться теперь. Хоть он и кагэбэшник, а все равно ведь шантрапа беспортошная, на нищенской зарплате своей сидит, если не ворует, конечно».

– Могу с тобой поделиться. Одолжить? – ехидно заметил Андрей.

– Спасибо, обойдусь. Чего звонишь? Я сказал – сам приеду. Отдыхай, бандит.

– Ты своим пацанам скажи, что если они меня пасут, то пусть хотя бы маскируются, чтобы я их не видел. А то разъезжают за мной кавалькадой по всему городу. У меня нервы после «Крестов», знаешь ли, не совсем того… Могу и грубость сделать. Чисто случайно.

Гриша помолчал, потом холодно ответил:

– Вас, Быков, из тюряги вытащили не для того, чтобы вы тут понты свои давили. Может быть, еще кофе в постель вам носить? А? Чего еще изволите? Или баланду хлебать – оно лучше, чем с охраной по городу ездить? Без охраны хочешь? Думаешь, забыли тебя тут? Всю братву твою с говном смешали, а тебя, думаешь, по головке погладят? Ты бы спасибо лучше сказал и за машину свою сраную, и за то, что люди нервы и время свои тратят, смотрят, чтобы тебя, мудака, не обидел кто. А за то, что они засветились, я им, конечно, устрою. Совсем оборзели, работают, понимаешь, спустя рукава…

– Ну да, – усмехнулся Андрей. – Ихний «Форд» мне глаза намозолил за день…

– Чего? Какой «Форд»? Нет у нас никакого «Форда». Мы не бандиты, чтобы на «Фордах» разъезжать… Что за «Форд»? О чем ты говоришь?!

Андрей услышал в голосе Гриши явную тревогу, – хотя и старался молодой гэбист ее спрятать, получалось это у него из рук вон плохо.

– «Форд-Сиерра», серебристый. Полдня за мной катался.

Гриша опять замолчал. Андрей встал и, держа трубку возле уха, подошел к окну. Во дворе ничего подозрительного не было, но тревога накатила тяжелой волной, даже дышать стало трудно. Андрей распахнул форточку, впустив в комнату холодный вечерний воздух. Точно, в камере здоровья не наберешься. Надо и нервы поправить, и вообще весь организм почистить, откормить, потренировать… Разнюнился, словно старик какой. Руки задрожали. Раньше такого даже и представить было нельзя. Чтобы из-за какого-то сраного «хвоста» такие переживания. Расклеился Андрюха, рассопливился…

– Слушай, – после паузы произнес Гриша уже другим тоном, серьезным и не допускающим возражений. – Сиди дома, никуда не высовывайся. Я сейчас приеду…

– А я никуда и не со… – Андрей не успел договорить, как Гриша отключил связь.

Ну вот и начинается. Отдохнул денек, пожил нормальной, спокойной жизнью и – снова в бой… Знать бы только с кем…

Андрей подошел к окну. Тревога неожиданно прошла, тело наливалось силой, руки больше не дрожали. Он снова почувствовал себя в своей тарелке, в привычных обстоятельствах, опять готов был ко всему, он снова становился тем самым Андреем по кличке Крепкий, для которого в Питере не было ни запретных мест, ни опасных для него авторитетов, к мнению которых прислушивались все – от старых воров-законников до отмороженных юнцов.

Оружия вот только в доме не было. Но это не проблема. Вернее, проблема, конечно, на ближайшие час-полтора, а потом решит Андрей этот вопрос. Либо с Гришей решит, а если гэбист полезет в бутылку, сам найдет себе пушку. Для него в Питере – это проще простого. Без оружия какой он боец… Умение кулаками махать в наше время, конечно, вещь хорошая, но пушка есть пушка, и серьезные дела без нее делать сложно. Для тех, с кем ему предстояло иметь дело, нужны убедительные аргументы, а хороший пистолет в списке этих аргументов находился на первом месте.

Глава восьмая

– Ну, что смотришь? – спросила Настя.

Санек молчал. Настя увидела, как кадык ходит на его тонком горле, словно Санек старался что-то проглотить и не мог. «Похулиганить, что ли?» Последнее время ей было не до хулиганства.

…Она не помнила, как Грабко и Егор вывезли ее из города. Слишком она тогда устала, столько навалилось сразу – арест Андрея, убийство Михалыча – главного врага, страшного и, казалось, всесильного, который даже ее жениха, непобедимого Андрея по кличке Крепкий, самого любимого ее человека, сумел свалить. И как? Банально и позорно засадить за решетку…

Они бежали на машине. Проснувшись, она увидела только мелькание деревьев за окошком и снова заснула.

Потом они останавливались, заправлялись, жевали гамбургеры, не выходя из автомобиля, снова тряслись по разбитым дорогам, по хорошим шоссе, днем и ночью, сменяя друг друга, за рулем сидели то Егор, то Олег. Всю дорогу Настя находилась в полузабытьи и плохо соображала – куда они едут и зачем.

Граница с Украиной, смешные какие-то формальности – подумаешь тоже, заграница…

Когда Настя очнулась в очередной раз и увидела, что за окнами машины несутся уже крымские пейзажи, она поняла, куда они едут. К Боре. К самому надежному их другу, про которого Андрей говорил, что это его главная крепость, главное и самое надежное убежище, случись у него какие-то неприятности. Вот они и случились, и не только у него.

Настя и познакомилась с Андреем-то по-настоящему в этой крепости, спрятанной от любопытных глаз в горном ущелье в районе Нового Света… Он ее вытащил из дома буквально в чем была, загрузил в самолет и притащил сюда, в этот действительно сказочный уголок, где не было ни бандитов, ни банкиров, ни ментов, ни спекулянтов, ни нищих, ни советской власти и ни рыночных жуликов, не было никого и ничего, кроме скал, солнца, моря, роскошного дома и добродушного хозяина – Бори, в прошлом моряка, в настоящем – ближайшего доверенного лица Андрея, отвечающего ему чистой и преданной дружбой, не замешанной ни на какой личной выгоде. Конечно, они проделывали совместные операции и суммы между ними крутились весьма значительные, но Настя знала, что, не будь этих денег, окажись Андрей в один прекрасный день нищим или с Борей что случись, они останутся друзьями и всегда будут делиться друг с другом последним куском и поддерживать друг друга улыбкой или шуткой. Такая вот настоящая мужская дружба у них была. Как в приключенческих старинных романах. Жюль Верн, одним словом, Майн Рид…

Настя не знала, о чем они говорили втроем – Боря, Олег и Егор, когда она лежала в своей спальне – той самой, из которой они с Андреем в их первый сюда приезд не выходили сутками, – пока гуляла вокруг замка, вросшего в скалу и казавшегося ее естественным продолжением, пока спускалась к морю и сидела часами на берегу, отмечая, как с каждым днем увеличивается бахрома медуз у кромки берега, – холодало, и медузы подтягивались на мелководье, туда, где было хоть чуточку теплее.

Когда она очнулась наконец от спячки, оказалось, что прошло больше месяца с тех пор, как они сюда приехали. Вышла вечером в столовую и поймала на себе внимательные взгляды всех троих.

– О, наконец-то! Вижу осмысленный взгляд! – сказал Боря. – Садись, Настя, покушай. Пришла в себя, я вижу?

– Да вроде бы. – Настя улыбнулась.

– Вот и отлично. Садись тогда, будем думать.

– О чем?

– Ну, ты даешь, – хмыкнул Егор. – О чем… О жизни нашей бренной. И о дружке нашем общем.

– Андрей… Что с ним?

– Что-что, – буркнул Грабко. – Сидит в «Крестах»… А всех наших… – Он покосился на Егора. – Ваших то есть, всех, как бы это сказать… обезвредили.

– Кто? – строго спросила Настя.

– Кто-то, – протянул Егор. – Михалыч покойный. Из могилы, сука, гадости нам делает. Вот упырюга…

– В город мне надо, – сказала Настя.

– Хм, «Мне, видите ли, надо». – Боря иронически покачал головой. – И что ты там делать будешь? «Кресты» взрывать?

– Может, и взрывать, – серьезно ответила Настя. – А что толку здесь сидеть? Вы что-нибудь за это время сделали?

Трое взрослых мужчин, за плечами у которых были дела самого разного рода – были и убийства, и разборки с бандитами, с правоохранительными органами, были кровь и смерть, – смотрели на эту девочку, которой восемнадцать только-только стукнуло, и понимали, что в их компании, как это ни дико выглядит, главный человек – она, Настя Волкова.

Конструктивных предложений никто из них за весь этот месяц не выдвинул, признаться в этом было сейчас не то чтобы стыдно, а как-то… нехорошо, что ли… Действительно, сидят три здоровенных лба, пьют, жрут, а дело не делается. А что думать-то? Боря и Егор считали, что самое лучшее, что можно сейчас предпринять, – это отсидеться, отлежаться на дне, выждать, когда все в Питере успокоится и установится некая диспозиция. Тогда хоть можно будет понять, кто какие места занимает.

– Там сейчас полная неразбериха, Настя, – начал Грабко. – Полный хаос. Непонятно, на кого давить, с кем разбираться, понимаешь? Нет зацепок. Как смерч налетел, развалил Андрюхину команду и исчез. Кто, что – никак не выяснить…

– Вот и отлично, – кивнула Настя. – Хаос – самое милое дело. Мы же сейчас играем по их плану. Свалили, затаились – а что еще мы могли сделать, а? Так они и думают. А мы, как идиоты, и делаем то, что нам навязали. Нам надо их опередить. Возникнуть там неожиданно и нанести удар. Первыми. Понятно?

– Понятно-то оно понятно, – заметил Егор. – И насчет ударов все красиво. Очень красиво. Только вот какими силами, кто этот удар будет наносить, а главное – по кому? Ты знаешь?

– Это-то как раз не проблема, – улыбнулась Настя. – Сами проявятся. Только свистни!

– И как же ты собираешься «свистнуть»? – спросил Боря.

– Боря… – Настя внимательно посмотрела на хозяина дома. – Ты как, с нами?

– Слушай, ты, е-мое, ты за кого меня держишь-то, девочка?.. Не была бы ты Андрюхиной невестой, я бы тебя по заднице за такие вопросы отшлепал…

– Вот и класс! Сейчас и свистнем, тогда узнаем, насколько у них серьезные возможности.

Она достала из карманов джинсов маленький радиотелефон, которым не пользовалась с тех пор, как покинула город.

Трое за столом внимательно наблюдали за ее действиями.

Настя набрала номер Андрея, подождала, услышав же то, что и ожидала: «Абонент находится вне зоны…», отключила телефон и улыбнулась:

– Ну, теперь будем ждать. Если ребята, которые с нами воюют, серьезные, то они скоро будут здесь. Боря, ты бы наш «золотой фонд» перевез к жене… И машины надо подготовить на всякий случай.

Олег изумленно смотрел на Настю. Ну, девка дает. Вот так, за одну минуту взяла и засветилась…

– Олежка, не хмурься. Правильно она сделала. – Боря кивнул головой. – Западло так вот в берлоге сидеть, когда товарищ наш погибает. Мы же не отморозки какие…

– Иной раз я думаю, что лучше бы я отморозком был, – поморщился Егор. – Спокойней как-то… Ну да ладно. Пойдем тачки посмотрим.

События развернулись быстрее, чем они предполагали. Уже следующим утром над домом-крепостью, спрятанным среди скал, показался вертолет. Он покружил, пожужжал, опускаясь неприлично низко над двускатной крышей, и исчез за ближайшей скалой.

– Да, блин, – заметил Егор. – Надо валить. Причем сейчас, немедленно. Видно, серьезные парни там нас ищут, если вертушку на второй день нашли…

– На первый, – поправила его Настя.

– Ну да. За сутки. Все готово?

– А чего там – «готово»? Как сюда приехали, так и обратно уйдем, – сказал Олег. – Ничего нам не нужно. Только деньги…

– Тогда по машинам! – скомандовал Егор.

Приказание это было совершенно лишним, потому что Боря, будучи человеком искушенным, опытным и не нуждающимся в дополнительных разъяснениях, уехал еще ночью, прихватив с собой «казну» Андрея. Куда он уехал, не сказал, бросив мимоходом, что он всем, безусловно, доверяет, но в современной медицине есть масса способов развязывать язык и что тайна, которую знают двое, – это уже не тайна.

– Андрюха знает, – сказал Боря, – так ведь это его деньги. А вы, то есть мы, свою долю взяли. Так что никаких претензий быть не может.

– А их и нет, – сказала Настя. – Как тебя найти?

– Я вас сам найду, – сказал Боря. – Спасибо за то, что приехали, тоску развеяли…

– Это тебе спасибо, Боренька. – Настя обняла его как старого друга. – За все.

– Да брось ты. Не последний раз видимся. Сочтемся.

Единственная дорога, относительно ровная и относительно прямая, вела к муниципальной трассе прямо от дома. Боря частично проложил эту, лучше назвать тропинку, на свои кровные денежки, нанял рабочих, технику и даже взрывников для того, чтоб залезть в свое логово, но Егор свернул, казалось бы, с единственной трассы прямо от дома вниз, в сторону моря.

– Куда ты? – испуганно охнула Настя. – Очумел, блин?

– Спокойно, спокойно, подруга. – Он покосился на Олега. – Смотри-ка, Андрюха даже Насте нашей не все тайны выбалтывает. Ты что, про этот выезд не знала?

– Ни фига себе выезд! – Настя стукнулась подбородком о собственные колени. – Вообще уже, да? Егор, блин, осторожней!!!

Машина прыгала на ухабах и неслась под уклон, визжа тормозами, ее кидало из стороны в сторону, и Насте казалось, что вот сейчас, через секунду, колеса оторвутся от земли и машина вместе с ними полетит вниз, разбрасывая во все стороны облицовку, колеса, кувыркаясь и взрываясь на лету, в точности как она много раз видела в кино.

Но до пиротехнических эффектов дело не дошло. Джип, презентованный им Борей для поездки, видимо он знал тот путь, которым они поедут, выдержал и не слетел в пропасть, не растерял колеса и капот, а выскочил на пляж, и Егор, сбросив скорость, поехал тихонько по узкой полоске гальки между отвесной каменной стеной и барашками волн, где плавали какие-то совсем растрепанные от холода медузы.

– Через час здесь будет не проехать, – заметил он. – Боря говорил. Прилив начнется – тогда все. Это он специально так трассу рассчитал, чтобы в определенное время можно было проскочить. Так что «хвоста» за нами с этой стороны не ожидается. Можно не торопиться… Проскочили, – сказал Егор, когда машина наконец свернула налево и начала карабкаться вверх, правда, уже не по скале, а по пологому холмику. Отсюда шла дорога вдоль пляжа в сторону Феодосии. Частная трасса же, ведущая к Бориному дому, выходила только на направления к Симферополю и Ялте. В этом районе пересечений путей не было. Если кто-то к Бориной крепости действительно поимел большой интерес, то он будет двигаться только оттуда – с запада. Они же двинулись на восток, и, чтобы их перехватить на трассе, преследователям нужно было делать изрядный крюк. Конечно, если они не найдут путь, по которому беглецы ушли.

– Проскочили, – кивнул Олег. – Ну что, Настя? Поехали в Питер, хулиганить?

…Настя тряхнула головой и прогнала воспоминания. «Похулиганить…» Санек так жадно на нее смотрел, жадно и в то же время умоляюще.

«С этим все ясно. Мальчик… Ну, вот и похулиганим…»

– Что, я тебе так больше нравлюсь? – Настя улыбнулась. – Что-то глядишь ты странно…

Санек снова проглотил ком, застрявший в горле.

– Нравишься. Да, – сказал он, справившись со смущением.

– Помоги тогда примерить. – Она кивнула на шмотки, принесенные им, и расстегнула «молнию» на своих джинсах.

Глава девятая

Желание Бори Гаврилова стать ментом прошло довольно быстро. Это детский лепет, навеянный приключенческими книжками и фильмом «Место встречи изменить нельзя», это наивность, переходящая в идиотизм, – так сейчас думал Гаврилов, сам себе присвоивший кличку Босс и старавшийся ей соответствовать во всем – и в отношениях с родителями, и на улице, и вообще в любой компании и при любых обстоятельствах.

Иногда случались рецидивы, хотелось ему стать тем самым легендарным «правильным опером», чтобы ловить, душить, давить, стрелять всю эту сволочь, разгулявшуюся по его родному городу, но с каждым разом, с каждым новым пьяным, которого тащил, приподняв за загривок, плотоядно улыбающийся мент или даже не улыбающийся, а с оттенком отвращения на лице, мол, обычное дело, рутина, – с каждой такой уличной сценкой желание нацепить форму гасло и в конце концов исчезло вовсе.

Изменить же свою жизнь, посвятить ее, если высоким штилем выражаться, борьбе с преступностью он тоже решил неожиданно. В семье его никто напрямую от бандитов никогда неприятностей не видел, сам Боря тоже, можно сказать, в своей недлинной еще жизни, что называется, не претерпел от криминального беспредела. Обычная семья, со вполне ощутимым достатком, не голодавшая даже в самые страшные периоды девяностого и девяносто первого годов, папина машина, мамины «карманные деньги», регулярно выдававшиеся любимому Боре, джинсы, велосипед, видак, си-ди плейер, школа, институт – чего еще?

Когда ему было шестнадцать, он, поднимаясь к себе на пятый этаж, увидел сидящего на подоконнике площадки, ведущей на чердак, пьяного мужика. Мужик был одет не то чтобы бедно, но был очень грязен. Брюки его, покрытые слоем рыжей подсохшей грязи, лежали на комьях глины, под которыми угадывались ботинки, куртка разорвана, черная кепка со следами мела валялась на полу. Мужик сидел, уперев подбородок в подставленную левую руку, в правой же дымилась «Прима», к которой он часто и жадно присасывался.

И на Борю что-то нашло – он в несколько коротких прыжков влетел на верхнюю площадку, хлопнул мужика по руке, выбив сигарету, и даже не проговорил, а как-то проскрежетал:

– А ну, пошел отсюда, пьянь, бля…

Зимой на чердаке ночевали бомжи, нарушавшие все представления о том, что, мол, они там, где живут, не гадят… Гадят, и еще как гадят. Вот и прорвало Борю под горячую руку, под плохое настроение попал мужичок…

– Пошел, говорю!

А дальше произошло неожиданное. Мужик вдруг поднял руки к лицу – Боря помнил все дальнейшее с фотографической точностью, – крупные, широкие ладони рабочего, закрывшие лицо, но неуспевшие скрыть ссадину на лбу, наливающийся малиновым синяк под глазом, разбитый нос с подсохшей дорожкой крови, теряющейся в распухших губах.

– Не бей только, не бей… Сейчас…

Боря не считал себя особо чувствительным. Он еще раз хлопнул мужика по плечу и сказал:

– Давай, давай, шевелись…

Повернулся, открыл дверь, вошел в свою квартиру, и тут его словно обухом по голове огрела такая железная горячая тяжесть стыда и жалости, что Боря даже глаза зажмурил.

Это надо же что с мужиком сделали… А ведь здоровый дядька, руки мощные, рабочие… Семья, наверное, дети… Поддал с дружками, поди, после работы, а его какие-то суки, отморозки, шпана уличная, ничего в жизни не знающая, ни книг, ни кино нормального, ни путешествий, мечтающая стать «бандитами», с одной извилиной в мозгу, отметелили, ногами наверняка, хорошо, не убили. Забрали последние деньги…

Боря отчетливо представил себе всю картину – настолько она была жизненной и – он даже вздрогнул от ужаса – обыденной, что ему стало по-настоящему жутко. Жутко от накатившей ненависти к этим ублюдкам, не дающим людям спокойно жить… Да куда там спокойно, при нынешней-то власти, какое уж тут спокойствие… Хоть как-то, хоть до дому дойти нормально, нищенскую свою зарплату жене принести…

С этого момента и начал он переосмысливать то, что происходило вокруг, планировать свою дальнейшую жизнь.

Нет, бороться с этими сволочами через милицию – дело бесполезное. Там такие же отморозки, только в форме. Отожравшиеся, безнаказанные, наглые, любого человека способные взять и засадить на сутки. Ограбить, избить, унизить.

Он смотрел по видео фильмы с Клинтом Иствудом и Брюсом Уиллисом и постепенно начинал понимать, что и как ему делать в этой жизни.

Тогда ему было шестнадцать.

Теперь, спустя два года, он носил кличку Босс и считал себя хорошей, пусть еще и несовершенной, но вполне дееспособной боевой машиной. Утренние пробежки, разминки, тренировки в Парке Победы – зимой и летом, в любую погоду. Горы книг, фильмов, учебных пособий по единоборствам… Постепенно отсеивались ненужные, «кинематографические» приемы, оставались простые, но действенные. Оказалось, убить человека можно очень легко. И не надо ногами лупить выше головы. Нужна уверенность. Прежде всего. Уверенность и знание.

Он сидел, покачиваясь в кресле-качалке под любимого Элтона Джона, жевал яблоко и анализировал свои ощущения. Несколько дней назад он впервые убил человека. По крайней мере, процентов на девяносто Босс был уверен, что того, в подворотне, он замочил – прямым ударом в горло рукой, «вилкой» между большим и указательным пальцем, достаточно сильно. Он расслышал и почувствовал, как ломается кадык… Точно, убил.

И, прислушиваясь к себе, он с удовлетворением отмечал, что ни внутренней дрожи, ни угрызений совести у него нет. Такую мразь надо уничтожать. Нормальным людям чище дышать будет. И он сделал к этому первый шаг. Чуточку спокойнее стало в городе. Самую чуточку, но это заслуга его, лично его, Бори Гаврилова.

Это была проверка. И прошла она успешно. Он может. Может. Может!..

Боря повторял это слово, ритмично раскачиваясь в кресле и довольно улыбаясь.

Глава десятая

Михаил Коган сразу же пожалел, что не прислушивался к советам Андрея и не завел себе личной охраны. Сев в свою машину и повернув ключ зажигания, он почувствовал затылком холодный металл пистолета. Это ледяное прикосновение, готовое в любой момент взорваться горячим, слишком горячим, чтобы после него остаться жить, пламенем, вызвало мысли о том, что Андрей, видимо, советовал завести личного шофера не просто так. Очевидно, что-то знал, да говорить не хотел. Он-то, Коган, думал, что законспирирован на все сто, что его фирма, являющаяся только прикрытием для настоящих дел, которыми они ворочали с Андреем, чиста перед всеми как стеклышко – и перед государством, которому он исправно отстегивал налоги, и перед бандюками, которым тоже регулярно платил, не ссылаясь на то, что у него есть могущественный друг и партнер – Андрей Крепкий.

Так сказал сам Андрюша. Пусть за лоха держат, пусть никто не знает, куда ведут концы у этой самой фирмочки, судя по вывеске занимающейся какой-то полной фигней – то ли пластиковые окна, то ли подвесные потолки… Коган так до конца и не изучил легальную сторону своей фирмы. Этим занимались специалисты, даже зарплату получали у него, вставляли кому-то решетки в окна, какие-то двери делали…

А теперь – вот, пожалуйста, получите…

– Поехали, поехали, – сказали сзади. – Не надо стоять.

Коган послушно тронул машину с места.

– Куда? – спросил он, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Домой, куда же еще? Или ты по бабам намылился?

– Что вам нужно? Вы кто? – спросил Коган, продолжая чувствовать неудобство от ствола пистолета, вдавленного в затылок. Впрочем, неудобство – это, конечно, не то слово…

– Много будешь знать, скоро состаришься. Правда, тебе бы до старости дожить еще… А что нам нужно? – Человек, сидящий сзади, хмыкнул. – Скрипач, что нам нужно от барыги?

– Денег? Я дам. Сколько? – спросил Коган, уцепившись за слово «барыга».

– Это шамо шобой. А мы хотим в гошти к тебе. Пошмотреть, как бишнешмены нонешние живут, – сказал второй голос, грубый и безынтонационный, как у робота, в отличие от первого, сравнительно интеллигентного. Человек противно шепелявил, словно во рту не хватало одного или нескольких зубов. – Што дергаешься, шука? Рули, тварь.

– В гости… – Коган замолчал.

– Ты, братан, – продолжил первый голос, – не дергайся только, когда домой к тебе пойдем. Пристрелим на хуй сразу. Без вопросов. У нас это просто.

Коган получил ощутимый тычок в затылок и кивнул.

– На дорогу шмотри, – посоветовал шепелявый.

Михаил вдруг почувствовал, что одними деньгами дело не кончится. И вообще, не из-за денег это безобразие, гораздо все серьезней.

Поднимаясь по лестнице, Коган не оборачивался и, до того момента, как они втроем вошли в квартиру, толком не разглядел своих конвоиров.

– Сядь. – Шепелявый схватил Когана за плечо и толкнул на подставленный вторым бандитом стул. Руки его мгновенно были схвачены наручниками сзади, за спинкой. Теперь он разглядел обоих.

Шепелявый был в неожиданно дорогом черном костюме и накинутой сверху длиннополой кожаной куртке, второй, вернее, первый – в черном обычном «бизнесменском» пальто.

– Давай, шука, быштро говори, чего к тебе Крепкий приходил? – задал вопрос шепелявый тоном, требующим немедленного ответа.

– Какой Крепкий? Я не знаю…

Удар в скулу, сбросивший его на пол вместе со стулом, не дал Когану договорить. Падая, он сильно стукнулся лбом об пол, но не успел ощутить боль, его мгновенно схватили сзади за пиджак и подняли в исходное положение.

– С тобой, козел, шутки шутить не будем. За тебя же переживаем, мудак. Лучше сразу скажи, потом ведь все равно все выложишь, только поздно уже будет.

– Я не знаю никакого Крепкого, – сказал Коган и получил второй удар, чуть посильней первого. Ему показалось, что он теряет сознание, – комната исчезла, и перед глазами запрыгали золотисто-зеленые мушки, но потом они разлетелись, и на их месте обозначилось лицо шепелявого.

«Почему, интересно, его зовут Скрипач?» – подумал Коган.

– Герой, твою мать, – сказал Скрипач, заглядывая Когану в глаза. – Корчагин, бля. Давай коли суку. Чего мы, как лохи, прыгаем…

«Сейчас, наверное, пакет полиэтиленовый на голову», – подумал Коган, но ошибся. У бандитов, видимо, действительно не было времени или они считали ниже своего достоинства возиться с Коганом, используя дедовские методы.

Бандит, одетый в пальто, зашел Когану за спину, и тот почувствовал, как сквозь ткань пиджака в руку вонзается игла. Тихо стукнулся и откатился в сторону одноразовый шприц. Когану стало тепло и весело, он уже с интересом ждал, что же будет сейчас, чувствуя, что теперь присевший сзади мужик закатывает ему рукав рубашки и колет второй укол в вену.

– Ну чего, Петя? – спросил Скрипач.

– Перекурим, – сказал тот, кого назвали Петей, снова появляясь перед глазами Когана. – Перекурим. Сейчас, минуток пять, и все путем будет.

Настроение Когана изменилось. Страх куда-то исчез, ему было не по себе, все тело дрожало, словно от слабости, накатывали удушливые волны жара, на лбу выступил пот, но вместе с тем состояние это ему было приятней, чем то, в котором он находился десять минут назад. А посидев и попотев еще пять минут, Коган начал говорить, обращаясь к этому симпатичному мужичку – шепелявому – и к его еще более приятному другу Пете.

– Ну, вот какой молодец, – сказал Петя, прерывая поток словоизвержения, которым изливался Коган. Правда, сам Коган на эти слова внимания не обратил, продолжал бормотать, захлебываясь о том, что его секретарша Вика, сучка, красивая, правда, но все равно сучка, давно на Андрюху глаз положила, он же парень хоть куда, а он, Коган, ее сколько раз драл в своем кабинете, трахается как зверь, хоть и тощая, а откуда только силы берутся, но мало ей, видите ли, Когана, ей еще и Андрюху подавай, но хрена ему лысого, дружба дружбой, а табачок врозь….

Скрипач кивнул Пете. Они уже выяснили все то, что им было нужно.

– Погоди, – сказал Петя. – Еще одну секундочку.

– Слышь, ты классно так все нам рассказываешь, ты, в натуре, просто дружбан отличный, – обратился он к Когану, продираясь сквозь лавины существительных, прилагательных и глаголов, струей бьющих изо рта скованного на стуле человека, который, кажется, и не замечал никаких особенных неудобств. – А скажи-ка, дружище, деньги где у тебя лежат?

– Деньги, да в письменном столе деньги, ключи в кармане пиджака, во внутреннем, маленький ключик такой, золотистый, надо вставить и три раза повернуть, я на три оборота закрываю. А замок там отличный, в Лондоне покупал, не говно какое-нибудь кооперативное, настоящий, хороший… А стол-то у меня – чистый сейф, попробуйте сдвинуть – металл, покрытый деревом. Это я по спецзаказу делал… несгораемый фактически…

Он продолжал говорить, пока Скрипач, открыв ящики стола, выгребал оттуда валюту, пока они с Петей рассовывали ее по карманам, пока Петя навинчивал глушитель на пистолет и приставлял его к когановскому затылку. Речь оборвалась только с нажатием курка, и последние слова вылетели изо рта Когана вместе с крошками черепных костей, ошметками мозгов и струями крови.

Петя вытер платком пистолет, сунул его в полиэтиленовый пакет и спрятал во внутренний карман пальто. Кивнул Скрипачу, посмотрел еще раз на то, что осталось от Когана, чертыхнулся, снял наручники и сунул в карман.

– Ну, все, – буднично сказал он. – Поехали?

– Поехали, поехали. – Скрипач вытащил радиотелефон, набрал номер: – Гопа? Ты где? На месте? Молодец, бля. Подстрахуй, мы выходим.

Глава одиннадцатая

«Да пошел он на хер, – думал Андрей, натягивая куртку. – Он мне кто, начальник, что ли? Сам не дурак, разберусь…»

На самом деле, он был просто сильно голоден, в доме не осталось ничего приличного – все, что имелось в холодильнике, было сметено им сразу по прибытии из «Крестов», да и Гриша помог, вместе они на кухне сидели и уплетали сосиски из морозилки под кофеек и джем без хлеба.

Вызывать сейчас домработницу Андрей не хотел – такая катавасия закрутилась, все, что угодно, может случиться, могут и в дом ворваться, охраны нет, зачем подставлять хорошего человека? Он и сам разберется. В магазин сходить – не развалится он от перенапряжения и достоинства своего не ущемит. Больше-то, кажется, уже не перед кем в этом городе ему авторитет демонстрировать.

Магазин и булочная находились совсем рядом с домом, на улице Рубинштейна. Решив сначала купить хлеба, Андрей, выйдя из арки, перешел на другую сторону и, уже взявшись за ручку двери, готовясь войти в полуподвальчик магазина, по какому-то наитию обернулся.

Серебристо-серый «Форд» остановился, не въезжая в арку двора «толстовского» дома. Из машины вышли трое – один в кожаной длиннополой куртке, пожилой, с внешностью типичного «сидельца» старой закваски, двое – молодые, здоровые, тренированные, что видно было по кошачьей мягкости их походок, в длинных пальто, под которыми могло скрываться все, что угодно, – от пистолета и дубинки до «калаша» или обреза.

Андрей, не останавливаясь, вошел в булочную и, обернувшись, проследил сквозь стеклянную дверь за этой тройкой. Когда они скрылись в арке, он вышел и быстрым шагом двинул сквозь проходной двор к Владимирской площади. Береженого Бог бережет. Он, конечно, мастер, но после «Крестов», после их жрачки любого тяжеловеса с ног ветерком будет валить, после всех побоев он был не уверен в собственных силах, особенно против троих профессионалов, да еще лишенный эффекта неожиданности. Ведь они именно за ним приехали, Андрей в этом не сомневался ни единой минуты. И полагал со странной гордостью, что он еще кое-что в городе значит. Кто бы ни послал этих зверюг, этот «кто-то» наверняка отобрал из своей команды высочайших профессионалов. Еще бы, до того, как его посадили, слава у Андрея в городе была такая, что мама, не горюй…

То, что комитетчик Гриша может напороться, и, скорее всего, напорется на эту банду, его трогало меньше всего. Не в игрушки играем, и Гришу этого защищать он не собирался. Справится – хорошо, не справится – Бог ему судья и земля пухом. Он ведь тоже не из альтруизма Андреем занимался. Так что здесь обид и угрызений совести быть не может.

Как-то само собой пришло решение, куда ехать. Он остановил такси и, плюхнувшись на заднее сиденье, приказал водиле ехать на проспект Композиторов – на окраину, на простор и сравнительно чистый воздух. Если Вики не окажется дома, тогда он будет думать, что делать дальше, Грише звякнет. А если она на месте – можно будет и расслабиться.

Глава двенадцатая

Словно и не было этих последних, темных и кровавых двух лет. Словно она снова в школе и полутайком, прислушиваясь, не застучат ли на лестнице шаги родителей, не заскрипит ли в замке ключ, неловко и неумело шарит рукой между своими ногами, пытаясь помочь такому же неловкому и неумелому однокласснику, пыхтящему, красному, потеющему, вздрагивающему от неожиданных прикосновений.

Санек изображал из себя мужика мужицкого, но Настю в этом деле было не провести. Он облапил ее, поволок к дивану, и она улыбалась, стараясь делать это так, чтобы он не заметил и не засмущался окончательно. Если бы она не предугадывала каждое его движение и не помогала, неизвестно, вообще получилось ли у него хоть что-нибудь… А так – получилось. Если можно, конечно, три минуты неистовых содроганий и скрипа зубами считать сексом, то это был его первый, видимо, секс.

Она не могла себе объяснить, зачем вообще сделала это. Санек уж никак не походил на ее романтического героя, но, с одной стороны, она ведь тоже человек, с другой – жалко его, так смотрел, умолял просто… Причем безнадежно. А тут такой вдруг для него сюрприз свалился. А от нее не убудет – что он может, с такими-то детскими его возможностями. Да и в общем, если не обращать внимания на его слюнявые поцелуи и пыхтение, даже, можно сказать, где-то приятно…

– Ну все, – сказала она, поднимаясь с дивана.

Санек валялся ничком, совершенно обессиленный, как будто не пять минут возился, а всю ночь пахал без остановки.

«Счастливый, – вдруг подумала Настя. – Все у парня еще впереди…»

– Ну ты даешь, – сказала она на всякий случай, чтобы не расстраивать его, чтобы он подумал, что действительно мужик хоть куда. Ведь главное в мужике – уверенность. Будет она у Санька – в следующий раз, с новой «девушкой его мечты», у него все выйдет лучше. – Не ожидала от тебя…

Она подхватила одежду, принесенную Саньком, и исчезла в ванной.

Выйдя оттуда, она наткнулась на пронзительный взгляд удивленных глаз Санька. Он уже натянул штаны и застегивал рубашку, но, увидев Настю, так и замер, не успев заправить.

– Да… – протянул он.

– Что? – спросила Настя. Она подошла к зеркалу и внимательно оглядела свое отражение. Мужской джинсовый костюм, рубашка, ботинки, темные очки, бритая голова…

– Похожа я на… – начала она, но Санек не дал закончить вопрос.

– Да похожа-то похожа… На пацана, в общем, издали… ну и вблизи… тянешь, конечно… Только, как бы это сказать… Очень такой пацан особенный из тебя получился… Хотя я-то ведь знаю, что ты не пацан, а если не знать…

Он подошел поближе, взял ее за плечи, повернул спиной, как модельер, рассматривающий свое новое изделие.

– Ничего, ничего… Пройдись немножко…

Настя сделала несколько шагов по комнате, засунув руки в карманы джинсов, стараясь держать бедра и шагать «по-мужицки», по крайней мере так, как ей казалось, должны ходить настоящие пацаны.

– Стоп, стоп. Не надо только маршировать. Иди свободно, нормально. Вот, вот так… Ничего. Если в лицо не вглядываться, то терпимо. А со спины – вообще нормально. Только на голову что-нибудь надо… такое… Кепку, что ли?

Настя вышла на улицу, еще ясно не представляя, куда она двинется. Ей нужно было остаться одной, и не только, чтобы обдумать дальнейшие действия, но и чтобы начать их. Она никогда не делала прогнозов на много ходов вперед, ей очень нравилась фраза, от кого-то когда-то услышанная: «Я совершаю поступки и принимаю последствия». Именно так она и поступала. Главное – действовать, а не сидеть на попе ровно, как говорили еще в школе…

Ну, ладно. Олег взял на себя получение информации через милицию – благо сам бывший мент и дружков с подружками у него там в достатке. Говорит, надежные, не продадут, не все там ссучились, далеко не все. Хотя и зарплату не платят вроде уже полгода. А Настя ударит по журналистам. У нее здесь свои связи.

Она прохлюпала пешком по грязной снежной каше Московского проспекта до Парка Победы, привыкая к новому своему облику. Сначала ей казалось, что каждый прохожий либо оглядывается на нее, изумленно выпучив глаза, либо просто осторожно косится, но через некоторое время Настя поняла, что это просто ее мнительность, что никому до нее дела нет. Для пущей мужественности она купила в ларьке пачку «Беломора» и закурила папиросу – впервые в жизни попробовав настоящего пролетарского дымку, в котором, как ей показалось, от табака не было вообще ничего. Едкий, тяжелый дым сразу, словно теркой, прошелся по языку, заставив Настю сплюнуть, словно со слюной могло уйти изо рта отвратительное, глубокое жжение, разъедавшее слизистую.

Так, покуривая и поплевывая, она миновала кучку неофашистов, называвших себя «русистами», вечно тусующихся возле станции метро «Парк Победы», прошла, проталкиваясь между молодыми, полненькими и розовощекими «христианскими демократами», с удивительным постоянством устраивающими свои сборища напротив «фашиков», и никто на нее не обратил внимания, никто не хмыкнул, никто пальцем не показал.

Поняв, что она, кажется, перевоплотилась в облик городского обыкновенного небогатого паренька, Настя села в автобус и поехала в центр, на улицу Декабристов, где проживал ее давний знакомый, друживший еще с Настиным папой, журналист Марк Аронович Куз. Он много помогал Насте и был посвящен в ее полукриминальные и откровенно противозаконные делишки и дела, будучи одним из немногих в этом городе людей, которому она полностью доверяла и на которого могла рассчитывать в любой ситуации.

Она помнила, что вечерами, особенно в последнее время, Куз предпочитал сидеть дома. Правда, за то время, пока ее не было в городе, все могло измениться, но у Насти было предчувствие, что она застанет своего старика дома.

Во дворике высокого пятиэтажного дома старой, дореволюционной постройки стояла одинокая скамеечка. Летом вокруг скамеечки был разбит заплеванный хилый газончик – домоуправление тщетно пыталось озеленить асфальтово-бетонно-каменные лабиринты проходных дворов, сейчас же скамеечка торчала из серо-бурой снежной каши, мгновенно после снегопада теряющей свой естественный цвет от копоти и гари автомобильных выбросов и щедро рассыпанных по всему двору окурков и собачьих экскрементов.

Сейчас на скамеечке сидела троица в меру пьяных молодых людей пэтэушного вида – в пуховиках, двое – в черных широких джинсах, третий – в брюках с претензией на респектабельность, в ботинках с толкучки, без шапок. Сверкая ежиками жестких волос, они потягивали дешевое пиво, покуривали и тихо гыгыкали над какими-то своими плоскими анекдотцами.

– О-о! Петух! – сказал один из них вслед прошагавшей мимо Насти.

– Петух идет по парку! – многозначительно повторил другой.

– Э, э, братан, иди сюда, – крикнул первый. – Кому говорю! Петушина!

Они по-своему расценили нежность Настиных щек, тонкость подбородка и чувственность губ. Хорошо, хоть широкие джинсы и кожаная куртка, которую дал ей Санек, скрадывали женственность фигуры…

– Э, ты, бля, не понял, что ли? – услышала она крик сзади, но ее ботинки уже стучали по ступеням темной лестницы с единственной горящей лампочкой на пятом этаже – перед квартирой Марка.

Здесь она сбросила всю напускную мальчишескую солидность и побежала по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. От этих троих ослов ей было одной не отбиться, или, может быть, и отбилась бы, если постараться, но ни драки, ни привлечение к себе внимания вовсе не входило сейчас в Настины планы.

Куз открыл сразу, не спрашивая, кто да зачем пришел, распахнул дверь и, щурясь, стал вглядываться в Настино лицо.

– Е-мое, – сказал он наконец. – Е-мое…

От него пахнуло привычным запахом табака и крепкого алкоголя, но Куз был не пьян, вполне коммуникабелен, просто, что называется, «держал дозу».

– Привет, – сказал Настя. – Войти-то можно?

– О чем разговор? Конечно, конечно…

Пропустив Настю в квартиру, он вышел на лестницу, заглянул через перила вниз и, только убедившись, что внизу никого нет, вернулся к себе и запер дверь на все три внутренних замка.

– Тебя и не узнать. – Он попытался улыбнуться Насте, но улыбка вышла слишком жалкой, для того чтобы выглядеть искренней. – Что, опять что-то случилось? Что на этот раз? И где ты пропадала? Я думал, уехала куда-нибудь, за границу… Письма ждал…

– Сейчас, Марк, отдышусь… Сейчас расскажу.

– За тобой бежали, что ли?

– Да нет, это у тебя во дворе гопота сидит. Я, знаешь, на всякий случай от них свалила… Отморозки… Мне сейчас только их не хватало…

– Водки выпьешь?

– Выпью, – неожиданно для себя сказала Настя. – Разговор у нас длинный будет.

Глава тринадцатая

Пельмень купил ресторанчик «Пэррот» совсем недавно, прибыли он не приносил и приносить не мог – крохотное заведеньице на семь столиков и три места за стойкой, да и расположение – вроде бы центр, но на улице Достоевского, на задах Кузнечного рынка – совсем не респектабельный квартал, район обитания бомжей всех мастей, средней цены проституток, рыночных торговцев, перекупщиков, оптовиков, охранников, шоферов, дворников, цыган, всей бесчисленной толчеи, орудующей каждый день с раннего утра до позднего вечера на Кузнечном, вершащей кроме дел видимых, то есть торговли продуктами питания, еще и массу дел невидимых – от наркотиков и автомобилей до проституции, недвижимости, оружия и черт знает чего еще. Публика самая разная крутилась возле рынка, и интересы ее, соответственно, были самые противоречивые и неожиданные.

«Пэррот» же сразу после открытия стал прибежищем торгашей средней руки и уже начал было превращаться в обычный шалман, пахнущий дешевым пивом, с окурками на полу и громкими матерными перебранками по углам, как Пельмень прибрал его к рукам.

Номинальные хозяева остались прежними и не могли нарадоваться на перемены, происшедшие в предприятии, от которого уже собирались отказываться.

Чистота, порядок, накрахмаленные салфетки, отменная кухня – поварской корпус был единственным из того, что изменилось с приходом Пельменя, вернее, с вливанием в убыточное заведение его денег.

И в одночасье перестали сюда ходить братаны с рынка, исчезли местные алкаши с бутылочкой пивка и водкой под полой, подростки больше не сидели часами за дальним столиком, гогоча и дымя «паленым» ядовитым «ЛМом».

Неожиданно, к удивлению жильцов окрестных домов, какие-то доброхоты из служб городского хозяйства выложили новым асфальтом участок улицы от ресторана «Пэррот» до перекрестка с Разъезжей, вымостили тротуары дорогим булыжником, поставили два новеньких, но стилизованных под старину фонарных столба. Красота, да и только.

А в ресторанчике днем теперь посетителей почти не стало. Вся рыночная голытьба неведомо как и кем была извещена, что «Пэррот» теперь – частная территория, да не кого-нибудь, а Пельменя. И заходить туда никому, конечно, не заказано, пожалуйста, приходите и угощайтесь, но помните себя, господа. И девяносто процентов бывших завсегдатаев сами решили, что найдут для своих посиделок более демократичное местечко, без этих белоснежных хрустящих салфеток и лощеных официантов, расхаживающих по зальчику, точнее, проплывающих по нему с лицами английских лордов и осанкой чемпионов мира по плаванию.

В общем, Пельмень устроил себе еще одно место для «стрелок». Таких мест в городе было у него не одно и не два. Тем паче этот район был для Пельменя «пустым», кабаков здесь было, конечно, навалом, но он не любил обсуждать дела в чужих залах. Отдыхать, выпивать-закусывать – это с удовольствием, а о делах он предпочитал рассуждать в приватных беседах и только на своей территории.

Черный «шестисотый» – пока что Пельмень других машин не признавал, в этом смысле он не отличался оригинальностью, сейчас престижно, потом войдет в моду другая модель, значит, будет другая – затормозил перед входом в «Пэррот». Пельмень подождал, пока выйдет охранник-шофер Вилли, потом и сам вынес свое грузное тело на всеобщее обозрение.

Чувствовал он себя превосходно. Кругозор молодец, уделал этого говнодава Праздникова раньше, чем планировали. Конечно, для спеца его квалификации это дело не особенно сложное, но Пельмень поручил операцию именно ему, потому что здесь нужна была стопроцентная гарантия. И Кругозор, как всегда, с задачей справился на «отлично». Только вот почему-то пропал. Должен был сразу после выполнения появиться, ну хотя бы позвонить, ан нет – исчез, как в воду канул.

Ну да ладно, за деньгами-то он все равно должен явиться. Не бесплатно же он решил поработать на Пельменя, смешно даже о таком думать…

А акции Кибирова полезли вверх – Праздников-то считался его дружком первейшим, этим уродам журналистам и недосуг было разобраться, что не друзья они, а конкуренты самые яростные, по крайней мере в дележе питерских денег. Теперь он у нас борец с коррупцией номер один. Праздникова, по «мнению общественности», аккуратно и грамотно организованному, прихлопнули как раз за то, что он с коррупцией боролся. И в помощь ему вроде бы Кибиров из Москвы прилетел. А Праздникова убрали, чтобы концы в воду спрятать. А Кибиров все равно будет копать, уже и заявление для прессы сделал – мол, и убийц он найдет, и дело товарища продолжит, и до конца доведет, и все коррупционеры попрыгают на горячей сковородке. Отлично все сработано, просто и гениально, как и надо. Предвыборная кампания на носу, вот Кибиров-то может подняться, на такую высоту взлетит, что и его, Пельменя, оттуда видно не будет…

Нет, это ерунда. Пельмень ему всегда будет нужен. Какая бы высота ни была, а на земле кто-то должен делать грязную работу, «хвосты» за начальниками подчищать. Пельмень человек не брезгливый, ему в парламенте что сидеть, что не сидеть – без разницы. При его доходах можно позволить себе быть не очень привередливым и заносчивым.

Только вот в одном вышла осечка, со строительством кольцевой. Все это, конечно, дым и туман, никакого серьезного строительства пока что, слава Богу, не затевается, но деньги вбуханы хорошие, и на счету Пельменя их осело немало. Сколько заработал на этом Кибиров, наверное, не знает даже он сам. Он вообще не в курсе сумм. На определенном уровне, когда все деньги вложены в ценные бумаги, в крупномасштабные финансовые проекты, когда они крутятся в банках по всему миру, их хозяин начинает жить как при коммунизме. Просто берет, сколько ему нужно… По потребностям, о способностях уже не вспоминает.

Здесь пока нужно было только внимание общественности этой долбаной не привлекать к проектам кольцевой. Проекты, мол, и проекты. Как с Олимпиадой было – заявка. Проект символики. Очень даже хорошо. Проект и проект. И кто знает, сколько денег было списано под этот проект? Да никто. Так, хотели Олимпиаду провести. Не получилось. Кто виноват? Да никто. А деньги где? А какие деньги? Проект был, и все. Никаких денег… Никаких эти десяти-пятнадцати миллионов… баксов…

С Олимпиадой, правда, пронюхали какие-то журналисты, потом уже, задним числом. Ну, заткнули их быстро, все шито-крыто. А сейчас все хуже. Какой-то мудак скупил землю, которая в их проекте где-то там обозначена. И мало того, что скупил, еще и продал, и понастроили там, бля, коттеджей козлы всякие.

А землемеры ходят, меряют, бля, болота, под прокладку дороги… Ну скандалы и начались. В прессу все идет, конечно, с разных сторон, не успеваешь одной газетке рот заткнуть, как в другой визг поднимается. Все это херня, конечно, с одной стороны, а с другой – в таких делах мелочей не бывает. Любая зацепка, любая малейшая нестыковка малозначительных деталей может все дело в конце концов просрать.

– Здравствуйте, – отвлек Пельменя от наползавших мрачных мыслей подлетевший официант Витя. – Как всегда?

– Привет, – сказал Пельмень. – Кофе сделай. И… соку, что ли… Пить хочу. Больше ничего. Вина не надо, что-то башка болит, не хочу вина.

Витя повел бровью и исчез. Шофер Вилли, которого звали на самом деле Вильданом, Вилли – это было для простоты, для удобства, – махнул рукой, и на его зов тут же нарисовался Коля. Пельмень сам ввел жесткую субординацию в «Пэрроте». В его присутствии Витя работал только на него, всех остальных обслуживал его напарник Колька, тоже отличный парень, но Пельмень Вите больше доверял. Так, прихоть, но кто же без прихотей… А он, Пельмень, в конце концов, здесь хозяин. Имеет право…

– Мы здесь надолго? – спросил Вилли у Пельменя, не обращая внимания на подошедшего Кольку.

– Часок, наверное, просидим. Должны парни от Кибы прискакать.

Кибой он называл Кибирова, но только за глаза. Слишком крут был Киба для кликух. Даже для Пельменя крут. Пельмень посмотрел на часы.

– Они только через двадцать четыре минуты будут. Посидим, покушаем… Ты покушай, если хочешь, я кофейку… Чего-то не лезет сегодня ничего.

Вилли понимающе опустил глаза. Шеф вчера надрался свыше меры, это он знал точно, сам отвозил домой с телками… А что ему в шефе нравилось, так это то, что он никогда не похмеляется. Значит, с бухлом проблем нет, котелок варит. А сколько хороших пацанов с катушек слетело на этой, казалось бы, ерунде…

– Мяса сделай, – сказал он Кольке, – как я люблю. Свининки жареной.

– Понял, – кивнул Колька. – Это все?

– Ну, с картошечкой.

– Само собой. – Колька исчез так же тихо и мгновенно, как и Витя после заказа шефа. Школа, одно слово.

Звякнул звоночек, висящий над входной дверью, и в зале появился Кругозор.

– О, смотри-ка, Кругозор пришел. Слава Богу, – вздохнул Пельмень. – А я-то думал, грешным делом, забухал парень… Исчез, бля, как в воду…

Он не успел договорить.

Кругозора здесь знали очень хорошо, и его появление никогда не вызывало у персонала поползновений к принятию мер предосторожности, к перекрытию выходов – и с улицы, и с запасного, через кухню, ничуть не обострялось внимание охраны. Кругозор сам был идеальной охраной, с его навыками мог любых беспредельщиков угомонить в секунду. Поэтому сейчас у него была возможность достать из-за пояса пистолет и даже спокойно прицелиться.

Пельмень, продолжая улыбаться, смотрел на своего лучшего исполнителя, не понимая, что же такое происходит. Вилли первым смекнул, для чего явился этот киллер, и начал наклонять голову под стол, но Кругозор за это время успел выстрелить трижды. Две пули попали в Пельменя, одна в шофера.

Вилли почувствовал сильный удар в грудь, звука выстрела не было, только звон гильз, покатившихся по полу. Лежа на полу и затаив дыхание, он ждал, когда пройдет шок и накатит волна боли, по которой он сможет определить, куда он ранен и опасно ли… Это было не первое его огнестрельное ранение, и Вилли в этом смысле тоже был человеком опытным. Не убили – уже хорошо. А дальше – видно будет. Шеф лежал рядом, одна дырка в центре лба и одна – прямо там, где должен был находиться узел галстука, если бы Пельмень носил галстуки.

Вилли не слышал удара входной двери за уходящим Кругозором, он пошевелился, радостно поняв, что двигаться может. Справа в груди только кольнуло, но он повернул голову и увидел стоящего над собой официанта Витю. Тот держал крохотный подносик с чашкой дымящегося кофе. Держал он за самый край, но пальцы не дрожали, и из чашки на блюдце не пролилось ни капли. Действительно, официанты у Пельменя были высшей категории.

Глава четырнадцатая

Петя рванул наверх в надежде, что там найдет спасительный выход на чердак или сразу на крышу – эти новые русские наверняка какие-нибудь пути к отступлению от возможного пролетарского бунта себе замастырили. Дверь на чердак действительно имелась, но взламывать мудацкий замок на стальной двери у Пети уже не было времени. Прорываться вниз? Там грохнул выстрел. Скрипач и Гопа, кажется, решили биться. Ну, пусть бьются…

Петя осторожно выглянул через перила вниз. Там мелькали неясные черные силуэты, то появляясь, то исчезая за лестничными маршами. Услышал сдавленный хрип Скрипача: «Су-у-ки-и-и!..» Похоже, заломали старика. А Гопа помалкивает, пристрелили, что ли?

Петя, стараясь не греметь ботинками, кинулся на этаж ниже и надавил на кнопку звонка первой же квартиры.

– Кто там? – спросил женский голос.

– Откройте, милиция. Ваших соседей снизу ограбили, – сказал Петя первое, что пришло в голову. Конечно, только глухой бы не услышал этот грохот с выстрелами, которые затеяли внизу Скрипач и невесть откуда свалившиеся на них не то менты, не то комитетчики в штатском, но при пушках, и морды такие протокольные, что и удостоверений не надо. Только чудо могло спасти Петю, и чудо произошло.

Замок заскрипел, хозяева этих квартир в престижном доме, в охраняемой днем и ночью парадной расслабились, бдительность потеряли. Милиция? Значит, бояться нечего, открывают.

Петя ткнул стволом пистолета в лицо женщины, появившееся в щелочке приоткрытой двери, ломая ногти, просунул руку в щель, рванул дверную цепочку.

Страх, говорят, придает силы. Петей же двигал не страх, а ощущение полной безвыходности положения. Цепочка со звяканьем выскочила из длинного паза-желобка, херово сделали мастера, халтурщики… Только от малолетней шпаны такие цепочки…

Женщина сидела в прихожей на полу, держась обеими руками за окровавленное лицо. Петя ударил ее ногой в голову, захлопнул за собой дверь, покрутил ручки двух замков, щелкнул собачками предохранителей.

Повернулся, перепрыгнул через лежащее тело и наткнулся на мужика в спортивном костюме, который только и успел выйти на шум из комнаты. Мужика Петя даже не разглядел, устрой потом кто очную ставку – не опознал бы. Увидел только поднимающуюся руку, в которой был зажат пистолет. «Газовый, наверное», – мелькнула со скоростью света мысль. И, не раздумывая, выстрелил мужику в грудь. Опередил. Тот выронил свою хлопушку и упал на спину почти беззвучно, угодив затылком на край толстого пушистого ковра.

В дверь звонили, стучали, ломились. Петя обернулся и, уже теряя рассудок, несколько раз выстрелил на стук и топот. Покойные, как он думал, хозяева не удосужились поставить себе железную дверь, полетели во все стороны щепки, клочья кожаной хорошей обивки, на лестнице кто-то внятно заматюгался.

Вероятно, гэбисты там сейчас затаятся, не станут так истово дверь ломать, им ведь тоже жизнь дорога. Пару минут, во всяком случае, он выиграл.

Он бросился в комнату, наступив на лежащего хозяина, и, едва не споткнувшись, задел коленом журнальный столик, с которого покатились на ковер бутылка дорогого сушняка и два бокала. «С бабой своей развлекался», – машинально отпечаталось в Петином мозгу.

Балкон. Петя рванул на себя стеклянную дверь, оказавшись на узком, с крепкими стальными перильцами балконе, пригнулся, осмотрелся. Во дворе никого. Это еще ничего не значит, сейчас выскочат, начнут по окнам палить или сверху полезут на веревках, как в кино… Спецназ хренов.

Стараясь не думать ни о чем и не смотреть вниз, он перемахнул через перила, повис на руках, качнулся два раза, увеличивая амплитуду, разжал руки и через долю секунды уже сильно ударился спиной – хорошо еще, не затылком – о перила балкона этажом ниже. Третий этаж «толстовского» дома для прыжка на мостовую слишком высок, раньше строили на совесть, потолки высокие, это тебе не «хрущевский» третий – здесь все кости переломаешь…

Петя, сам удивляясь своей невесть откуда взявшейся обезьяньей ловкости, вскочил ногами на боковые перила и красиво, как ему показалось, «ласточкой» прыгнул в сторону, пролетел метра полтора и врезался в жестяную водосточную трубу, обхватил ее руками, оплел ногами. Труба от удара подалась в направлении его движения, затрещали стальные опоры, ввинченные в стену, но труба удержалась, только предательски качнулась, проверяя висевшего на ней человека на испуг.

Он сползал вниз, раздирая пальто и руки, оставляя на светло-серой жести кроваво-бурые полосы, моля всех богов, чтобы успеть приземлиться до того, как эти суки выбегут из парадной.

Снизу слева грохнул выстрел. Пуля ударила в стену прямо над его головой, в глаза брызнули осколки кирпича, и Петя разжал руки, полетел вниз. И снова неожиданно проснувшаяся в нем обезьянья ловкость заставила его сгруппироваться, упасть на ноги, перекатиться на спине к стене дома.

Крутанув головой, он увидел прямо рядом с собой мамашу в длинном синем пальто и коляску, в ручку которой она вцепилась охваченная смертельным ужасом. Расширенные глаза, ставшие совершенно белыми, лицо, превратившееся в гипсовую маску.

Петя, не обращая внимания на бегущего к нему парня в кожаной куртке и второго, выскочившего из парадной, вскочил на ноги, оттолкнул плечом мамашу и выхватил из коляски теплый толстый «батон», замотанный в одеяло. «Батон» запищал, показав на миг розовое пухлое личико.

– Стоять, суки, я убью его!!! Стоя-а-ать!!!

Петя орал, одной рукой прижимая к себе ребенка, второй вытаскивая из-за пояса пистолет, который он сам не помнил, как и когда туда засунул.

– Стоя-а-аать!!!

Парни в кожанках – в руках у второго тоже появился пистолет – замерли на месте, мамаша, как-то странно забулькав горлом, бросилась было на Петю, но он ударом ноги в живот отправил ее в нокдаун, потом, пятясь и стараясь, чтобы за его спиной все время была стена дома, двинулся к воротам из двора, закрывающим выход на набережную Фонтанки.

Возле ворот какой-то кент возился рядом со своим «Фольксвагеном». Вернее, возился до определенного момента, до того, как во дворе началась стрельба. Сейчас он словно окаменел, согнувшись в три погибели рядом с открытой дверцей машины, не моргая глядя на приближавшегося к нему Петю с ребенком на руках, лежащую женщину и отверстия стволов двух «Макаровых» в руках гэбистов, направленных почти на него.

– В машину, сука, за руль, – скомандовал Петя.

Хозяин новенькой иномарки послушно, как будто он был под гипнозом, полез в салон.

Петя, плюхнувшись на заднее сиденье, положил рядом теплый пищащий сверток и скомандовал:

– Газуй, братан, за город поедем.

– Ку-куда? – переспросил водитель.

– В Пулково давай. Хотя нет…

Машина уже мчалась по набережной к Московскому проспекту.

– Сворачивай на Витебский, потом вдоль Обводного дуй. В промзону…

Водитель механически выполнял приказы, стараясь не только не поворачиваться, но и даже в зеркальце не смотреть, чтобы не видеть Петиного лица. Петю это вполне устраивало, он расслабился, и вдруг ему стало даже весело. Как он грамотно ушел! От бабушки ушел, от дедушки ушел… Когда машина свернула на Боровую и затряслась по разбитому асфальту, он стал внимательно вглядываться в окружающий мрачный пейзаж полуразрушенных, перестроенных домов. Это был унылый район совершенно провинциального вида, даже не питерский какой-то. Руки городской управы еще не дотягивались сюда. Мелькали в окне машины запертые склады, неработающие убогие фабрички и жалкие ремонтные мастерские, совсем уж чахлые магазинчики…

– Останови здесь, – сказал Петя, оглянувшись и убедившись, что на «хвосте» у них никто не висит.

После того как машина замерла, Петя аккуратно тюкнул рукояткой пистолета в затылок водителя, потрепал младенца по розовой, мокрой от соплей и слез щеке и, оставив его на сиденье машины, вышел на улицу, снова огляделся и быстро исчез в одном из утопающих в грязи переулочков, затерялся среди загаженных стен пакгаузов и бесконечных заборов.

Глава пятнадцатая

Разговор с Кузом не внес в Настины планы никакой ясности. Говорили они и вправду долго, часа два, за это время Марк уговорил еще почти литр «Русской», но он был мужик крепкий, и количество выпитого алкоголя не отразилось на ясности его речи и стройности мышления.

По его словам, в городе сейчас начинается серьезная война, очень серьезная, большой передел бандитской собственности и сфер влияния. Все газеты пестрят сообщениями о смерти Праздникова, предположениями и догадками, прогнозами и обвинениями, огульными и бездоказательными, направленными на самые разные политические и общественные организации, на политические фигуры, стоящие, казалось бы, на совершенно противоположных полюсах.

– Понимаешь, еще этот Кибиров приехал… Как он приехал, так все и началось. А Андрюху твоего выпустили из «Крестов» тоже прямо перед его приездом.

– А какая связь с московским депутатом у Андрея? – спросила Настя. Она уже слегка опьянела, выпив четыре рюмки едкой, пахнущей какой-то химией водки, но ей стало хорошо, тепло и уютно, лицо Марка было таким родным, домашним, словно и не уезжала она из Питера, словно не сажали в тюрьму Андрея и не было всего того страшного, что последовало за этим… Михалыча этого жуткого…

Марк жевал гибкие палочки черемши, которые смешно застревали в его, как всегда, нечесаной и неухоженной бороде, и Насте казалось, что вот сейчас они махнут еще по одной рюмашке, посмеются над каким-нибудь свежим журналистским анекдотом и она поедет к Андрею на улицу Рубинштейна, примет ванну. Они сядут перед телевизором, вернее, лягут…

– Это ты меня спрашиваешь, какая связь? Я думаю, ты лучше меня должна знать. Я-то не в курсе ваших дел, вообще ничего не знаю. Могу только определенно сказать, что выпустили его из тюряги не просто так. С таким диагнозом, как у него, просто так под подписку не выпускают. У нас же едва шум не поднялся в газетах – бандитов, мол, на свободу… Но весь пожар кто-то неожиданно притушил. Главный вызвал пару журналюг к себе и сказал тихонько, что про дело Быкова писать не стоит. А конкретней – чтобы в печать не просочилась ни одна заметка о его освобождении из-под стражи. Вот так тебе, бля, свобода слова. Правда, говорит, в оперативных интересах, мол, органы приказали… Знать бы только, какие такие органы… Похоже, на Андрюху твоего как на живца кого-то кто-то ловит.

– Кого же это?

– Не знаю, не знаю… Может, и тебя…

– Меня? А я-то на хрена кому сдалась?

– Да вот я тоже думаю… Однако в магазин твой заходили люди, спрашивали. И вообще, шустрят по городу. Возле дома твоего парни какие-то пасутся… Ко мне даже один урод заглядывал, но я прикинулся мертвым. – Марк кивнул на бутылку. – У нас это просто. Помычал на него, бородой потряс, как юродивый, он и понял, что со мной дела иметь не стоит. Ушел. Так что кто-то тебя тоже разыскивает, Настенька. Ты будь осторожней. – Он взял бутылку и словно выдавил из нее последнюю жалкую струйку в свою рюмку. – И все-таки я рад, что ты вернулась. Прорвемся, первый раз, что ли? – Он опрокинул рюмку в рот.

– Сейчас побежишь? – спросила Настя, кивнув на пустую бутылку.

– Зачем? У меня еще есть. Я свою дозу знаю, закупаю на день, чтобы десять раз не бегать…

– И что, каждый день у тебя такие дозы? По полтора литра?

– Не-е, не каждый. Я же еще работаю. Сегодня выходной. Завтра отосплюсь, граммов двести приму – и все! Послезавтра к станку. – Он кивнул на письменный стол с возвышающейся на нем огромной пишущей машинкой.

– Чего компьютер-то не купишь себе?

– Не люблю. Привык к этой моей… А там еще мало ли что, нажрешься, весь текст сотрешь или током ебнет, извини, конечно… С машинкой спокойнее. Безопасней.

Настя покачала головой:

– Смотри не сдохни… как собака.

– Не сдохну. Привык.

– Ладно, Марк. Поехала я.

– Ты где остановилась? Как тебя найти-то, если что?

– Я тебя сама найду.

– Понимаю. – Марк прищурился. – Конспирация…

– Не обижайся, Марк. Так лучше. Ты же знаешь…

– Знаю, знаю. Знания преумножают скорбь… Меньше знаешь, дольше проживешь…

– Что-то в этом роде, – улыбнулась Настя.

– Давай я тебя хоть провожу. – Он стал подниматься, но его шатнуло вперед, он зацепил ногой стул, упал грудью прямо на свою пустую рюмку, выругался, выпрямился, опираясь руками о столешницу.

– Нет уж, – сказала Настя. – Сиди-ка ты дома. Сама дойду. Тачку возьму, ничего со мной не случится…

На улице была уже тьма непроглядная. Да и не только на улице. Начиналась она уже этажом ниже, когда Настя вышла из теплого желтого света лампочки над дверью Куза. Тьма обступила ее, и Насте вдруг стало тяжело дышать. Ускорив шаги и крепко держась за липкие перила, она доковыляла по крутым ступенькам до первого этажа и вышла на улицу.

Здесь было так же темно, как и на лестнице. Свет редких окон почти не падал во двор – окна были плотно занавешены, словно граждане пытались любой ценой, любой лишней тряпкой отгородиться от наводившего ужас и тоску враждебного внешнего мира, спрятаться в своей скорлупе, пусть тонкой и хрупкой, за жалкими картонными жэковскими дверьми, но дающими хотя бы иллюзию безопасности.

Впереди, прямо на дорожке, по которой Насте предстояло пройти до выхода со двора, темнота сгущалась плотным шевелящимся клубком, вдруг из клубка вылетела красная искорка и исчезла. Тут же темный клубок взорвался взрывом хриплого гогота, и Настя вспомнила тех троих, что сидели с пивом на лавочке посреди двора.

Она подумала, что, наверное, стоит пробраться вдоль стены, хотя там и грязи по колено, и не видно ни черта, но впереди уже раздался крик:

– О!!! А это кто?!

Как они умудрились ее заметить в такой темноте? Наверное, у гопников, привыкших шататься по ночным подворотням, глаза, как у кошек, зоркие…

– Пацаны, а вот и пидор наш пришел! А-га-га… – продолжал пьяный, отвратительно низкий голос. – Эй, петушина, иди сюда!!! Куда ты от нас сбежал, маленький?!

Настя тряхнула головой, сжала кулаки и пошла вперед. Какого черта? Еще пару месяцев назад ее уважала половина Питера, авторитеты приезжали проконсультироваться о разных деликатных проблемах, сколько проституток и сутенеров под ней ходило, а Андрей? Да стоило кому сказать, на каком-нибудь приеме или презентации, где все в смокингах, все в вечерних платьях, да что сказать, шепнуть – «невеста Быкова», – как расступались перед ней фрачно-сверкающие людские стены, и шла она куда хотела, не оглядываясь и не задевая никого ни плечом, ни локтем. Успевали господа бизнесмены посторониться. Неужели сейчас какие-то отморозки уличные на нее полезут?

Водка, выпитая только что, гасила осторожность и страх. Настя понимала это, но продолжала идти вперед, надеясь на свой богатый опыт общения с разного рода криминальными личностями. Перед ней сидела компания, представлявшая собой, наверное, одну из самых неприятных ее разновидностей. Волчья стая. Отморозки, рвущие жертву на части, невзирая ни на его авторитет, ни на то, что с него нечего взять, просто так, рвут ради того, чтобы рвать.

Она приблизилась к темной группе вплотную и, не замедляя шага, двинулась сквозь нее. Парней стало больше – трое тех, кто провожал ее замечаниями, когда она только шла к Кузу, и еще двое новых, постарше, помолчаливей и пострашней именно своей молчаливостью. Уж в этом-то Настя разбиралась, насмотрелась на бандитов самых разных уровней, как говорится.

– Ты куда, петушок? – изумленно спросил один из сидящих на лавочке, когда Настя шла мимо него, и, быстро встав, схватил ее за воротник куртки. Она не успела сгруппироваться и что-то предпринять, парень действовал молниеносно. Сделав подсечку, он швырнул Настю на снег. Она почувствовала, что эти руки не так-то просто будет, если, не дай Бог придется, разжать или заблокировать их удары.

– Котик, возьми в ротик! – сказал второй, присаживаясь перед Настей на корточки.

Компания загоготала. Теперь хмыкали и те, взрослые и молчаливые. Настя, разгребая руками снежную кашу, попробовала подняться на ноги, но удар по уху снова бросил ее на снег.

– Ты куда, пидор? Лежать!!!

Глава шестнадцатая

Андрей взлетал едва ли не до потолка маленькой двухкомнатной квартирки, а может быть, после потолков своих апартаментов на улице Рубинштейна эти стены в доме-корабле на проспекте Композиторов, продуваемом всеми ветрами и исполосованном всеми дождями, казались ему тесными, потолки низкими, да и кровать узковатой…

Однако Вика старалась так, что иной раз ему казалось, что это не он парился в тюряге без женской ласки и человеческого тепла несколько месяцев, а она жила на необитаемом острове и изголодалась по мужику…

Еще говорят, что после тюряги у мужика могут быть проблемы. Психология, мол, барьер… Ни фига. Никаких барьеров! Андрей сам себе удивлялся. После такой жрачки, какой его кормили, по идее, месяц ничего вставать не должно. Ан, не тут-то было.

Бедра у Вики были такими узкими, что Андрей сначала даже засомневался, а может ли он вообще, это… как бы сказать… попасть… Что касается его арсенала, то в такой страшной боевой готовности Андрей, пожалуй, и не помнил себя, чтобы вот так, чугуном, бронетанковой какой-то сталью наливалось его «мужское достоинство». Раскаленным негнущимся стержнем он вонзился в Вику, боясь разорвать ее пополам, но, ничего, не разорвал. На мгновение ему показалось, что под ним лежит его Настя, и ощущение это было таким сильным, что Андрей зарычал, вышел и вошел с удвоенной силой.

А Вике, кажется, только того и надо было. Хрупкая, ломкая соломинка вдруг начала извиваться под ним, превращаясь в горячую змею, ее тонкие руки, ноги, все тело гнулись и изгибались под такими непостижимыми углами, так заворачивались вокруг Андрея, как будто под белой, прозрачной кожей не было не то что костей, а даже сухожилий.

Откуда в ней такая сила взялась? Находясь внизу, она подбрасывала хотя и похудевшее в тюрьме, но все же довольно мощное и тяжелое тело Андрея ритмично, с легкостью и без напряжения, жадно раскрыв рот и тяжело дыша не от натуги, а от жаркого удовольствия, которое доставляли ей полеты партнера. Переместившись наверх, сама стала взлетать, не сбрасывая темпа. Застонав, захрипев, упала на него, заколотившись в сумасшедшем, зверином оргазме, полминуты ей понадобилось на то, чтобы разобраться с ним, и снова, почти сразу вскачь…

Он не заметил, как они оказались на полу. Слава Богу, ковер у Вики был толстый. «Специально, должно быть, рассчитывала, когда покупала», – подумал Андрей, но связно мыслить в такой обстановке было сложно, и он, прислушиваясь к ее движениям, принялся кататься по полу, вставать на колени сзади, укладывать ее на диван и снова поднимать, носить на себе в ванну и обратно. Потом, когда он, уже просто ничего не соображая, лежал на спине, она снова прыгала на нем, пока не сказала длинное, довольное «О-о-ох» и не упала мягкой, мокрой от пота спиной поперек его груди.

– А я знала, что ты приедешь, – сказала она спустя несколько минут. – Ждала тебя.

– Почему знала?

– А ты на меня так сегодня посмотрел в офисе, я и поняла, что будешь.

– Посмотрел… Мало ли как я посмотрел. После тюряги-то знаешь меняется ощущение жизни…

– Невеста у тебя пропала, говорят?

– Кто это говорит? – насторожился Андрей.

– Андрюшенька! Я же секретарша. А секретарши должны все знать. Это наша работа. Хорошая секретарша, она же что делает? Она хранит се-кре-ты…

Вика извернулась, оказавшись теперь на нем животом вниз, и начала целовать грудь, живот, ниже, ниже, замурлыкала, касаясь ртом его волос, снова облизывая и пробуждая к жизни уснувшее орудие.

– Подожди! – Андрей высвободился из горячих объятий и встал.

– Тебе не нравится?

– Да ты что? Как такое может не нравиться? Очень даже нравится. Ты скажи, откуда ты все знаешь?

– Ну, во-первых, далеко не все, а во-вторых, Коган-то ведь тоже не пальцем деланный. У вас с ним дела серьезные, он и заботится, волнуется о тебе. Справки наводит.

– Да? Очень интересно… И с тобой делится.

– Иногда. Ты не думай, я ему не любовница никакая. Так, разве что…

– Ясно. В кабинете после обеда… На десерт.

– Да ну тебя! Тоже, выдумал… Ничего у нас и не было такого. Может быть, один раз или два… Какая разница тебе-то? Тебе разве плохо? Я же тебя одного люблю, Андрюшенька…

– О-хо-хо, «люблю»… Викуля, кончай это все… Бесполезно.

– Да я знаю. У тебя ведь дама сердца имеется. А чего же ко мне приехал-то тогда? Ехал бы к ней… Или – что?

– К ней не так просто доехать. Она же исчезла.

– Хорошая дама сердца. Любимый в тюрьме, а она исчезла.

Андрей промолчал.

– Андрюша…

– Что?

– Иди сюда, – как-то жалобно прошептала Вика. – Пока нет твоей дамы сердца…

Он сел на кровать, обнял ее, потом лег рядом, потом они снова переворачивались, менялись местами, замирали и возобновляли движения, но без прежнего исступления, теперь они все делали ласково, нежно, как-то даже основательно, стараясь выжать из этих минут все, что только было возможно, не упустить в буйстве темперамента какого-то кусочка наслаждения, а медленно влить его в себя, слизнуть с партнера все до конца, до последней капельки.

– Спать, – в конце концов прошептал Андрей. – Теперь спать…

– Хорошо, любимый, хорошо, – едва шевеля распухшими губами, ответила Вика. – Спи, родной.

Он мгновенно вырубился, совершенно умиротворенный и впервые после тюрьмы почувствовавший себя тем Андреем Быковым, каким он был до этой непонятной истории с «Крестами», его странного ареста и такого же странного освобождения. По привычке, проваливаясь в сон, он оставил бодрствовать крошечный уголок сознания, но не оттого, что не доверял Вике, а именно чтобы не терять квалификацию, не забыть то, что было получено после многолетних тренировок, занятий медитацией и аутотренингом, этот маленький сигнальный звоночек, который стерег и охранял от неожиданностей его сон.

Минут через сорок после того, как Андрей уснул, Вика встала и пошла в туалет. Сигнальный звоночек в голове Быкова тихонько тренькнул, и хотя сознание еще нежилось в пуховых перинах неконкретных, незапоминающихся снов, несущих отдых и успокоение, слух включился.

Зарычал унитаз, скрипнула дверь, и Вика переместилась в ванную комнату.

Зашумела вода, но в этот шум вплелись какие-то посторонние звуки, какой-то бубнеж, словно Вика говорила сама с собой.

Андрей, почти не открывая глаз, тихо, по-кошачьи поднявшись с кровати и неслышно ступая, подошел к двери ванной.

– Да, все нормально. Приехал вечером, сейчас спит.

Вика говорила очень тихо, дробное журчание душа размывало ее слова, но Андрей уже услышал то, что ему было нужно.

– На связи, – сказала Вика и, отключив радиотелефон, сунула его в карман халата. Потом встала под душ, тихо напевая по-английски: «Yesterday…»

Андрей, так же неслышно ступая, вернулся в комнату, быстро оделся, метнулся в прихожую, натянул ботинки, накинул куртку и тихонько вышел на лестницу. С кем бы Вика ни говорила, если он, этот «некто», хотел сейчас знать, где находится Андрей, то уже опоздал. Пусть думает, что он спит у Вики, пусть приезжает сюда, пусть бандитов присылает, все равно Андрей уже на один ход его опередил.

Он подошел к машине, сел, отъехал в глубину дворов, вернее, дворами это назвать было трудно, в огромные пустые пространства между домами-кораблями, домами-стенами, домами-башнями – и остановился, спрятавшись за двухэтажными бастионами детского сада.

Надо подумать, что же делать сейчас. Можно остаться и проследить за парадной дверью, но это суетно, холодно – машину там засветишь, они прекрасно знают его машину, а сидеть в кустах ему не хотелось.

Нет, он не будет сидеть в кустах. Он будет действовать. Нужно найти Настю и выяснить, что за тайны она носит с собой, что за секреты такие, что и ФСБ, и бандиты все силы на ноги подняли…

Но Вика-то, Вика-то хороша! Это же надо – быть таким счастливым человеком! Ведь она сегодня действительно большое удовольствие получила. Андрей, благодаря большому опыту общения с проститутками всех мастей, умел отличать профессиональную игру от настоящего чувства. Нет, она на самом деле «торчала». Вот оно, счастье, – когда работа является настоящим удовольствием. Только позавидовать можно.

Он нажал на педаль газа и поехал к Когану.

Глава семнадцатая

Кругозор знал много, но не все. В частности, не ведал он о том, что дом, стоящий напротив «Пэррота», являлся частной собственностью Пельменя, так же как и ресторан. Первый этаж занимали два офиса, один из которых принадлежал охранной фирме «Взгляд», и в двух окнах той фирмочки, почти не имеющей заказов со стороны и занимающейся только деятельностью на благо Пельменя, постоянно торчали головы охранников, присматривающих за входом в ресторан. Так что здоровяк в малиновом пиджаке у входа в «Пэррот» был чистой фикцией. Люди в ресторан ходили серьезные, и пригляд за ними нужен был соответствующий, не просто «быка» ставить на воротах, а настоящих профи задействовать, и сделать это, по возможности, незаметно для окружающих.

Входя в «Пэррот», он кивнул краснопиджачному лоху, зная, что он здесь не при делах и стоит для отпугивания гопоты. Звали лоха Толик, он улыбнулся Кругозору, если, конечно, неприятное дрожание толстых губ на квадратном подбородке можно было называть улыбкой, и кивнул конусообразной бритой головой.

Кругозор тоже кивнул и, проходя мимо, сильно ударил его в сонную артерию.

Серега повалился без чувств и без крика-стона, очень правильно вырубился, лучше не придумаешь. После того как Кругозор расстрелял ненавистного Пельменя и его пса Вилли, он повернулся, заметив боковым зрением, что бармен застыл за стойкой в позе солдата, принимающего присягу, – только вместо папки с присягой в руках у него была бутылка водки, – подмигнул бармену – никак не мог запомнить, как его зовут, – и вышел на улицу, успев по пути сунуть пистолет за пояс брюк.

Его машина стояла метрах в тридцати от входа, и он думал, что все обошлось, но Пельмень лишний раз, уже с того света доказал, что лучше перебдеть, чем недобдеть.

Не видел Кругозор, да и не мог видеть, как бармен при первом его выстреле нажал коленом на кнопку в стене стойки. Как встрепенулись на первом этаже дома напротив наблюдатели.

Когда он вышел на улицу, они уже его ждали, прогуливались по противоположной стороне улицы Достоевского. А когда он подошел к машине, то получил очень сильный удар в затылок, мгновенно лишивший его не только способности что-либо делать, но и видеть, думать и понимать происходящее.

Очнулся он оттого, что ему показалось, будто он рухнул с моста в реку и тонет, уходя вертикально вниз, что вот-вот ткнется головой в дно, – голова была страшно тяжелой и тянула за собой все тело, не давая вынырнуть на поверхность. Дышать было уже нечем, и тогда Кругозор, всерьез попрощавшись с жизнью, глубоко и протяжно вдохнул в себя темную воду, ожидая, что сейчас почувствует, как разрываются от нее легкие, но этого не произошло.

Он открыл глаза и обнаружил себя сидящим на стуле посреди какого-то гаража, большого, видимо, ведомственного. Метрах в десяти правее стоял грузовик, то, что было сзади, он видеть не мог, но затылком чувствовал, что за ним находится еще много пустого пространства, – помещение было действительно внушительных размеров.

Голова была такой же тяжелой, как и в забытьи, но с пробуждением пришла еще и тянущая острая боль в затылке, пояснице, руках…

Осторожно скосив глаза вниз, он увидел, что весь обмотан тонким шпагатом, удерживающим его на стуле и не дающим сделать ни малейшего движения.

Грохнуло сбоку брошенное на пол ведро.

– Ну, что, козел, очнулся?

Голос был знаком Кругозору, но когда он увидел его обладателя, то сразу все понял. Это был Хрящ – человек, состоявший при Пельмене как бы для особых поручений. Поручения эти заключались большей частью в развязывании языков у тех, кто не был слишком откровенным с Пельменем и не хотел делиться тайнами, которые тому необходимо было знать.

У Пельменя имелось много специалистов по этим делам, но Хрящ являл собой худший образец из них. Его брали в работу только с «бросовым материалом», то есть с теми людьми, которые после того, как открывали свои тайны, становились либо Пельменю ненужными, либо даже опасными, и оставлять их в живых было ну никак нельзя.

Кругозор знал, однако, что иногда, в редких, особых случаях, Хряща использовали для устрашения, когда дело касалось своих, тех, кто знал этого садиста в лицо и на кого одно его присутствие на допросе влияло больше, нежели все, вместе взятые, угрозы Пельменя и его банды. В этих случаях у жертвы были шансы остаться в живых, и Кругозор понял, что надеяться можно только на этот, очень шаткий, правда, вариант развития событий.

– Я тебя спрашиваю, козел!

Кругозор вяло кивнул, отчего боль в затылке отозвалась тяжелым звоном.

Оказалось, что стул был привинчен к полу, потому что, когда Хрящ ударил его ногой, в подбородок, Кругозор не опрокинулся на спину, только голова дернулась так, что хрустнули шейные позвонки.

– Погоди, – услышал, давясь, кровью, хлынувшей из рассеченной губы, Кругозор второй голос, тоже знакомый. Яков Сергеевич, секретарь Пельменя… Единственный из всей команды, не имевший клички. Солидный мужик, но тоже далеко не фраер…

– Пусть расскажет сначала, что знает, а то забьешь раньше времени…

– Яков Сергеич, в процессе оно лучше получается, – степенно заметил Хрящ. Он был на своей территории, он был сейчас хозяином положения и поэтому мог спорить, правда в рамках дозволенного, с вышестоящим руководителем.

Хрящ, как обычно, не пользовался хитроумными приспособлениями и средствами, вроде химических препаратов, вызывающих неконтролируемое словоизвержение, или наркотиков, хирургические инструменты тоже вызывали у него брезгливую усмешку. Он презирал всех этих пыточных дел мастеров с их клещами, «испанскими сапогами», даже с их паяльниками и электроутюгами. Не было случая, чтобы его подвели собственные пальцы, кулаки, ноги либо, на худой конец, обычная веревка. До ножа тоже дело практически никогда не доходило.

Следующий удар Хряща сломал Кругозору нос.

– Ну ладно, ладно, – снова вмешался Яков Сергеевич. – Давай теперь выкладывай, кто да за что тебе Пельменя заказал.

– Никто, – отплевываясь кровью, ответил спокойно Кругозор. – Никто мне его не заказал…

Он не видел кивка Якова Сергеевича, но его отлично заметил Хрящ и ударил Кругозора согнутым пальцем в глаз.

Пауза после этого была долгой – Кругозор снова потерял сознание. Хрящу пришлось плеснуть на него еще ведро воды, глаз не вытек – Хрящ пока что контролировал себя, – но видеть практически перестал, заплыл, налился кровью из лопнувших сосудов, одновременно горел огнем и давил ледяной тяжестью. Кругозору казалось, что вместо глаза ему всадили в череп тяжелый теннисный мяч…

– Как же так – никто не заказывал? – снова спросил Яков Сергеевич. – Ты что же, с ума спятил – людей мочить средь бела дня?

– Зря вы в глаз-то… Я бы вам еще пригодился…

– Ну ладно херню-то пороть, – сказал Хрящ. – «Пригодился…» Ничего тебе уже не пригодится. Чего ты ерепенишься, Кругозор, Александра Матросова из себя корчишь?.. Какая тебе разница, заложишь ты своего заказчика, не заложишь – тебе-то уже все равно. Вернее, если хочешь дальше со мной развлекаться, давай молчи. А так сказал бы, да и дело в шляпе… А?

– Я сказал… – Кругозор говорил с трудом, лицо Хряща перед ним то проявлялось, словно на фотобумаге в ванночке с прозрачным раствором, то заплывало какой-то мутью. Его начало подташнивать. «Старается, сука», – подумал он мимоходом о Хряще. – Я сказал, – повторил он, – никто мне его не заказывал. Я человек с понятиями. Не знаю, что вы там решили, но Пельмень был не прав. Так не делают.

Хрящ занес руку для очередного удара, но Яков Сергеевич остановил его движением бровей.

– Не понял. Объясни. Чего ты там про Пельменя? Чего это он не прав? На кого ты работаешь, мил человек, Кругозор?

– Пельмень хотел меня сдать. Подставил. Депутата вашего не я пришил. А меня он хотел сдать. Я был рядом, когда его замочили. Снайпер…

– Что за чушь? Ты о чем?

– Праздников… Я за ним шел, его пристрелили… Снайпер с крыши. А я – рядом… Пельмень меня подставил… Я все правильно делал. Должен был объяснить, а он… Такие вещи не прощают. Никому. Я за себя отвечаю…

– Так это не ты Праздникова завалил?

– Не я. Не знаю кто…

Яков Сергеевич задумался. Встал, нервно прошелся до стены, вдоль которой тянулся широкий верстак, и обратно, затем остановился за спиной связанного Кругозора.

– Так что же ты, козел, стрелять сразу?.. Ну урод, ну урод… Что это за байда? Как это – не ты… Быть не может… А кто? – снова спросил он у Кругозора, понимая, что вопрос его звучит, по меньшей мере, глупо.

– Не знаю… Не знаю… Пельмень не прав. Зуб даю… Я ему подляны никогда не делал…

Яков Сергеевич посмотрел на Хряща:

– Отвези его к Лере. Пусть полежит. И охрану предупреди, чтобы глаз с него не спускали. Понял?

Хрящ разочарованно кивнул. Он не любил бросать работу на полпути, но приказ есть приказ. Никуда не денешься.

Глава восемнадцатая

Настя снова попыталась поднять голову, но ее легонько хлопнули по затылку, и в третий раз она распласталась на грязном снегу. Чьи-то руки сбили с нее кепку, смазали по стриженой голове – не больно, но очень обидно… Еще одна пара рук схватила ее за бока, переворачивая на спину и шаря по карманам.

– Бля, ты че, козел, пустой, что ли? А-а, нет, чего-то есть тут… Пацаны, да тут баксов немерено!!

– Дай-ка сюда, – услышала она другой, спокойный и трезвый голос.

– Батя, да ты че…

– Дай, я сказал!

– Слышь, козел, с нами поедешь, понял? – третий голос, принадлежащий кому-то из той, первой, пьяной троицы, обратился к Насте. – Ты что, не понял, бля, вставай, бля…

– Ни хуя себе, документов нет у пацана, а с баксами гуляет… Во пидоры живут, суки…

– Мочить их надо всех, гадов…

– Мочить… Мочить! Слышь, козел, ща замочим тебя, гнида!!!

Настя улучила момент, вспомнив все, чему ее учил Андрей, и из положения лежа сделала кувырок назад, вполне сносный, если учитывать количество выпитого и вязкую снежную кашу, и встала на ноги.

– Смотри, как бы тебя не замочили, – сказала она очень спокойно, так спокойно, что сама себе удивилась. А впрочем, чему удивляться-то? Страх перед бандитами у нее уже улетучился.

«Вот таких, как я, наверное, и называют отморозками», – подумала она и зло улыбнулась.

Компания гопников была ошеломлена такой наглостью, а главное, таким спокойствием своей жертвы.

– Ну, пидор, сейчас узнаешь, сейчас петухом-то запоешь, – тихо сказал один из молодых-нетрезвых. Двое старших по-прежнему держались особняком, словно со стороны наблюдая за расправой, но Настя увидела свой бумажник в руках одного из этих «взрослых».

Парень, отбросив в сторону недопитую бутылку, шагнул к Насте, но она опередила его и ударила носком ботинка точно в пах.

– У-у-уй, бля-а-а…

Парень не упал, но согнулся в три погибели. Настя повернулась было, чтобы броситься бежать к выходу со двора, надеясь выскочить на улицу первой, а там видно будет, но не успела сделать ни шагу. Прямо перед ней возвышались двое милиционеров в серых зимних куртках, делавших их крупные фигуры еще более внушительными. Как они подкрались так незаметно – неизвестно, но, с другой стороны, такая во дворе темнота, а вся компания была настолько занята будоражащим развлечением, что немудрено подобраться потихоньку…

– Так-так. Документики приготовили.

Один из них взял было Настю за плечи, но, увидев, что перед ним довольно многочисленное сборище, выпустил, толкнув вперед, в кучу замолчавших и переставших гыгыкать и материться парней.

– О-о, кого я вижу, – сказал мент. – Горелов. И Силин. И Карский. Е-мое. Не спится, ребята?

Голос его не предвещал «ребятам» ничего хорошего.

– А что такое? – спросил тот, кого называли Гореловым. – Сидим, никого не трогаем.

– Не трогаем… Распитие в общественном месте – вот что такое. Ты что, против?

– Чего я, начальник, мы… Ты чего, командир?..

– Из карманов все, живо.

– Да нет ничего, начальник, елы-палы…

– Я сказал: из карманов! – Мент повернулся к своему товарищу: – Вызывай машину.

Второй здоровяк уткнул рот в прямоугольник рации.

– Ну, не по-людски, командир…

«Командир» словно не слышал возражений, обходил троицу парней, хлопал их руками по бокам, залезал в карманы, выбрасывал на снег бумажки, ключи, открывашки для бутылок, расчески, шагал, наступая на эти вещички и вминая их в грязь.

Второй, отбубнив в рацию, направился к старшим.

– Ну, что происходит? – спросил он парней не таким, как у его коллеги, тоном. Тише спросил и миролюбивей.

– Ничего. Гуляют пацаны…

– Ничего… Ничего, – повторил он. – Так что стоим?

– Стоим и стоим. Сейчас пойдем.

– Вот-вот. Идите-ка, давайте… Претензий нет? – неожиданно спросил он.

– Какие претензии, командир? О чем ты?

– Документы! – Мент, обойдя троицу, вернулся к Насте.

– У меня нет с собой, – как можно спокойней ответила Настя. – Я вообще-то с ними. – Она кивнула в сторону старших. Попадать в милицию сейчас входило в ее планы еще меньше, чем быть избитой этими малолетними пьяными ублюдками.

– С ними? Ты точно знаешь?

– Да.

– С вами пацан? – спросил мент, повернувшись к тем двоим.

– Да, – коротко ответил один из них, тот, который держал Настин бумажник. Его, кстати, уже не было в его руках.

– Да? – неуверенно переспросил мент еще раз. – Ну ладно. Давайте, давайте, двигайте…

– Пошли, – хлопнул Настю по спине один из «взрослых» и первым, не оглядываясь, двинулся к выходу со двора.

Они вышли на улицу Декабристов, слыша за спиной гундосое недовольное ворчание задержанных и грубые, не допускающие возражений ответы ментов. Когда первый из Настиных новых провожатых подошел к черному «Форду», стоящему неподалеку, и открыл дверь, сделав пригласительный жест рукой, в подворотню, из которой они только что вышли, въехал, покачиваясь на разбитом асфальте, милицейский желто-зеленый «газон».

Глава девятнадцатая

– Яков Сергеич, я говорю, это все кибировские штучки!

Петя имел вид очень неопрятный, и Яков Сергеевич морщился. Он не любил боевиков. Ничего с собой не мог поделать. Работа на Пельменя его полностью устраивала только тогда, когда он не видел этого самого Пельменя и его окружение. И смерть шефа стала для него, с одной стороны, конечно, огромной головной болью, а с другой – неожиданным, а если копнуть глубже, давно ожидаемым облегчением. Не раз в горячке он едва не вслух проговаривал: «Хоть бы тебя, козла, замочили уже…» Но не дай Бог такое вслух сказать. Пяти минут не проживешь. Пельмень, он же тоже отмороженный был… Мог спокойно подрубить сук, на котором сидел, ножки свесив, только из-за своих мудацких личностных амбиций.

Вспомнив про покойного шефа, Яков Сергеевич усмехнулся. Несчастливая кликуха какая – Пельмень. Их ведь два в Питере было. Ну, один-то просто «бычара», так его в прошлом году пришпокнули. А вот Большого Пельменя, шефа, – только что, но все равно от судьбы не ушел.

Петя, сидевший напротив, вызывал у него отчетливое раздражение. Куртка рваная, в грязи, после него кресло, на котором он развалился, чистить придется… Рожа разбита…

– Ты потише, Петя, потише. Почему так думаешь?

– А кто еще мог такую ху… Извините, такую кашу заварить? Эфэсбэшники к Крепкому прикатили, всех повязали, Скрипача, вернее, а Гопу шлепнули прямо на месте…

– Это да. Шлепнули. Но ты-то как ушел? Двужильный, что ли?

– Да вы что, Яков Сергеевич, мне не верите? По балконам, как белочка, скакал, какого-то младенца в заложники взял, е-мое, кино просто…

– То-то и оно. Кино. Так почему ты на Кибирова-то киваешь?

– А кто еще мог? Шефа завалили, Гопу шлепнули, Скрипача взяли… По верхам бьют. И по наводке, явно. По наводке, – повторил он.

– Ладно, Петя, ты иди пока, сейчас тебе хорониться надо, ты поезжай к Лере, тебя ребята отвезут. Я распорядился уже. Там отсидись. Я вызову, когда успокоится все…

Петя ушел, мелко кланяясь в дверях, и Яков Сергеевич поморщился – откуда у этих бандитов такие холуйские замашки?

Он встал из-за стола, потянулся… Ночь на дворе глубокая, а спать не лечь, надо это говно разгребать. Он отчетливо видел себя во главе армии Пельменя, никто не будет против. Эти «быки» ведь понимают, что информацией в полном объеме владеет теперь только он, ну еще Вилли кое-что знает, но он вполне может в больнице скончаться. Сквозное ранение в грудь – это не шутки. Сделают так, комар носа не подточит.

А насчет Кибирова этот Петя интересные вещи говорит. Может быть, и вправду устами младенца… И хорошо, что он не знает, что Пельменя Кругозор просто по обидкам прикончил. Ну, Пельмень Пельменем, а Праздникова-то действительно снайпер неизвестный завалил, профессионал. Кто же его послал? Это должен быть большой человек, шпана в такие дела не лезет. Очень большой. И бесстрашный… И эти эфэсбэшники… Вообще, вариант, что Кибиров решил подмять весь Питер под себя, конечно, существует. И надо это дело проверить.

Он снова сел за стол, пощелкал клавишами компьютера. Нет, концов транспорта с оружием, который гонял покойный Михалыч, ему без его ключей не найти. Сука! Куда он дел все бумаги? Может быть, эфэсбэшники их тоже ищут? И Андрей этот долбаный, со своими коттеджами…

Вот уж не думал Яков Сергеевич, что бандит Крепкий залез так глубоко в городские дела. И откуда он узнал о кольцевой? Может быть, тоже от Кибирова? И теперь Кибиров его прикрывает?

Да нет, чушь, это же самому Кибирову всю малину портит… Или он двойную игру ведет?

Яков Сергеевич чувствовал, что начинает путаться.

«Короче говоря, – подвел он мысленный итог своим размышлениям, – надо отлавливать этого Крепкого, его долбаную девку, которая с Михалычем там разборку учинила, и их пытать. Они – последние, кто с Михалычем общались, да и сильно зол был Михалыч на Крепкого, едва не уделал его, всю команду замочил, самого в „Кресты“ засунул…»

Он снял трубку и набрал номер своего домашнего телефона.

– Пуся? Извини, что так поздно, я на службе, сейчас выезжаю домой. Целую. Покушать что-нибудь сооруди.

Яков Сергеевич был примерным семьянином, жене не изменял и ночевать предпочитал дома. Годы не те и воспитание не то, чтобы по проституткам да по саунам шляться. Сауны эти до добра не доводят.

Глава двадцатая

Машина промчалась через Исаакиевскую площадь и выскочила на ночной, блестящий черным мокрым асфальтом Невский.

– Ты кто? – спросил сидящий за рулем.

Сейчас Настя смогла получше разглядеть своих новых спутников. Впереди, небрежно покручивая баранку, расположился высокий, со стриженной ежиком головой парень лет двадцати пяти, крепкий, высокий, в длинной кожаной куртке. Рядом с Настей на заднем сиденье пристроился второй – посуше, пониже ростом, в сером пальто. С красивым, правильным лицом, заросшим тщательно ухоженной и подстриженной щетиной. Мода такая, как бы мужественность. Под Джорджа Майкла.

– Я… – Настя запнулась. – Человек…

– Человек… Слышь, Леха… Человека везем…

– А чей же ты человек? – спросил сидящий рядом с Настей Леха.

– Ничей…

– Не может быть, – уверенно отрезал тот, что сидел впереди. – Такой крутой и ничей… С Гилельсом, что ли, корешишься?

– Нет…

Настя поняла, о ком идет речь. Гилельс был одним из предводителей «голубой» питерской мафии. Он был центром контроля за сутенерами, проститутками (или, как их еще можно назвать, – «проститутами»), в общем, его люди контролировали пару «голубых» клубов. Работы хватало, и деньги через Гилельса проходили немалые. Клиенты у «проститутов» очень зажиточные попадались.

– Да ладно заливать-то… Не с Гилельсом… А с кем же тогда?

– Я же говорю – ни с кем…

– Ага. Такой красивый, баксы на улице нашел, да?

– Нет.

– Ну вот…

– А куда едем-то?

– Как куда? В гости. Ты же сам к нам сел, брателла! Я прямо даже растрогался. «Я с ними…» Как будто к папочке прижался, Леха, точно?

Леха задымил папиросой, мигом наполнившей салон машины сладким дымом, запах которого ни с чем невозможно перепутать. Марихуана.

– Точняк, – ответил он сипло, набрал дым в легкие и, не выпуская, задерживал, чтобы побыстрее и поглубже «цапануло».

– А что у тебя с ментами за проблемы? Чего к нам пристал? – снова спросил водитель.

– Да так. Есть малость.

– Хм… «Есть малость…» Ты парень смелый, как я погляжу. Наезжать стал на братву. Как ты на них рявкнул-то: «Смотрите, чтобы вас не замочили»… Ты кого имел в виду-то? Кто их должен замочить?

Настя напряженно молчала.

– На, братан, дерни, – сказал Леха, протягивая косяк.

Настя довольно спокойно взяла папиросу, зажала в кулаке и со свистом втянула сладкий дым. Хотя она уже больше года вообще ничего не курила, но не закашлялась, проглотила комок, мгновенно выросший в горле, и почувствовала, что в голове и теле появилась обычная после этого легкость. Хотя доза, конечно, аховая. Но и трава не самая слабая…

– Нравится?

– Я вообще-то не по этому делу, – пожала плечами Настя.

– А по какому?

Машина свернула со Староневского на проспект Бакунина и остановилась возле высокого темного дома.

– Пошли, человек.

Все трое вышли из машины. Настя лихорадочно думала, что сейчас ей надо какое-то время плыть по течению, что эти парни ее просто так не отпустят, раз уж привезли сюда. Какие-то интересы у них появились. Хотя какие интересы у них могут быть к тощему подростку, каковым она им до сих пор, судя по всему, казалась? Разве что баксы в ее бумажнике…

– Проходи, человек…

Леха распахнул перед ней тяжелую деревянную дверь. За дверью оказалась узкая, освещенная лампами дневного света лестница, чистая, с аккуратными деревянными перильцами.

– Наверх, – скомандовал второй, имени которого Настя пока не знала.

Они поднялись на третий этаж, безымянный парень распахнул еще одну дверь, обитую мореными деревянными реечками, и Настя, войдя в помещение, поняла, что притворяться будет чем дальше, тем труднее.

Они были в одной из бань, в прошлом общедоступных и грязных, а теперь ставших несравнимо более ухоженными, гигиеничными, культурными. Но из-за цены «помывки» или «попарки» – как угодно – посещаемость их резко упала, да и контингент посетителей поменялся. Конечно, здесь, за стенкой, располагалась и обычная «совковая» банька с дешевым прокисшим пивом, с серыми, в пятнах, простынями, с устало матюгающимися мужиками, прячущими грязные рваные носки и пропитанные потом дешевые майки с потрепанными лямками в полиэтиленовые пакетики, шлепающие стоптанными «вьетнамками» в темную, неистово раскаленную парную, гукающих под холодным душем и таскающих черные, изначально еще на конвейере завода выглядевшие убогими, второсортными, жестяные шайки с сомнительной чистоты водой.

Конечно, две эти бани («Два мира – два детства», – вспомнила Настя школьную присказку) соединялись где-то в подвале, питались теплом и водой из одной общей котельной. Какой же дурак будет все эти коммуникации возводить ради малюсенького, сравнительно конечно, помещения, для того чтобы десяток бандитов и столько же их подружек «оттягивались». Но на этом подвальном помещении все родство заканчивалось.

На деревянной лавочке, тянущейся вдоль стены, сидел здоровенный детина, хрестоматийный «бык» в синем дорогом спортивном костюме. Дальше стояли железные шкафчики для одежды, за ними – деревянные вешалки для верхней одежды, стойки для обуви. Это, как Настя поняла, была прихожая. Но банный дух витал и здесь, влажным теплом дохнуло из приоткрывшейся двери в дальней стене. Оттуда вышел еще один парень, более интеллигентного вида, нежели сидящий на лавочке. Светловолосый, не бритоголовый, по неписаному кодексу «быков», а с нормальными волосами, коротко и очень хорошо подстриженными, с красивым, мужественным лицом и совершенно, если не считать широких и длинных, почти до колен, трусов, голый. На груди его болталась толстая золотая цепь.

– Здорово, орлы! – зычно прокричал он вошедшим. – А это кто с вами?

– Да-а… – Леха махнул рукой. – Увязался, блин, по дороге… От ментов прячется.

– От ментов? А что же ты, мальчонка, с ментами не поделил? Пиво, что ли, стырил в магазине?

– Ага, пиво, – ответил за Настю безымянный. – У него баксов полный лопатник.

– Да? Откуда у тебя доллары, детонька? – Голый парень подошел поближе и взял Настю за подбородок.

– Ну, вы ослы, – вдруг сказал он. – Серега, ты чего, совсем охуел? Какой же это парень? Это девка.

– Как это – девка?

Серега вышел вперед и пристально посмотрел Насте в лицо:

– Девка. Во, блин, обздача какая вышла.

– Ну что же, девка – еще лучше, – меланхолично вынес резюме Леха. – Точно, милая? Или ты по лесбосу у нас…

– Я-то думал – пидор и пидор, – покачивая головой, рассуждал Серега. – А тут – девка… Ты кто вообще, а? Давай-ка колись. Ты нам, кстати, деньги должна, родная.

– Да? – спросила Настя. – Вам мало?

– Смотри-ка, – улыбнулся голый. – Не боится.

– А чего мне бояться? – Настя держалась сейчас много увереннее, чем недавно во дворе. Перед ней были привычные бандиты, с какими она имела дело уже не один год. Правда, с той только разницей, что прежде она была главной и командовала, а теперь она перед этими «быками» вообще неизвестно кто.

– Правильно! Чего тебе бояться? – Голый захохотал. – Вот это молодец. Вот это я люблю. Слушай. А чего ты о деньгах-то? – обратился он к Сереге совершенно серьезным тоном, смеха как и не было.

– Да, должна нам башлей мало-мало. От ментов тебя отмазали, за это платить надо.

– Вам мало? – спросила Настя.

– Чего – мало? Я не понял, – посуровев, спросил Леха.

– Ладно, соска, харе хуйней страдать. – Серега тоже устал строить из себя удивленного и наивного парня. – Давай раздевайся.

– Зачем? Мне не жарко, – сказала Настя, уже понимая, чем все это дело сегодня должно закончиться.

– Снимай штаны, знакомиться будем, – сказал голый. – Сейчас еще пацаны подтянутся… Ты не бойся, никто тебе плохо тут не сделает. Тут профессионалы у нас…

Настя сняла кепку.

– Слушай, а где-то я тебя видел…

Голый почесал грудь.

– Хрен знает. Может, и не видел. Ну чего? – Он подмигнул Насте. – Давай, давай, не стесняйся… Тебе пацаны помогли, а ты чего же? Смотри, обидимся – так по-другому будем разговаривать… Мы же с тобой по-дружески так все…

– Нет, – сказала Настя. – Вы, я смотрю, по-взрослому вопросы решаете. Пацаны деловые. Давайте по-деловому и говорить.

– О, бля, смотри. Она еще диктует.

– Конкретно думает, соска, – заметил Леха. – Ну, блин, давай в процессе решать. Голый!

Настя, несмотря на то, что голова ее была занята совершенно другим, все-таки удивилась. Тот, кого она за глаза окрестила «Голым», оказывается, действительно носил такую кличку. Хорошее погоняло – Голый… С чего бы это?

– Голый, – повторил Леха. – Пожрать-попить там готово, нет?

– Готово. Все готово.

– Голый у нас молодец. Спортсмен. Морж, бля, – сказал Серега. – А тебя как зовут-то? Некрасиво, ты нас знаешь, мы тебя – нет.

– Давайте сначала договоримся. – Настя села на лавочку. – Сколько вы хотите?

– Ну-у, – протянул Серега, посмотрев на Голого. – Я думаю так, пару тонн надо отстегнуть. За отмазку от ментов, за отмазку от лохов… За комфорт, опять же… За обслуживание….

– До обслуживания еще дело не дошло, – серьезно прервала его Настя, и все трое бандитов одновременно грохнули.

– Ха, – отсмеявшись, сказал Голый. – Молодец. Юмор – главное в жизни.

– Так сколько?

– Сказано – пару тонн. Зеленых, – на всякий случай пояснил Серега.

– Ясно, что не красных… Телефон дай.

Серега снова посмотрел на Голого. Тот пожевал губами, подумал, потом кивнул:

– Только давай сразу договоримся. Без ментов…

– Да она сама от ментов к нам прибилась, – сказал Серега.

– А, ну да. Правильно. В общем, без шуточек. А то мы сами шутить умеем. Да? Ты же человек серьезный? Понимаешь?

Настя вспомнила, как вежливо менты обошлись с Лехой и его подельником, даже документы не спросили, значит, знают. И уважают… Если не сказать – боятся.

Серега протянул ей трубку:

– Набирай.

Настя молила Бога, чтобы только с Егором ничего не случилось, чтобы он не отключил телефон, чтобы вообще ничего непредвиденного не произошло за то время, пока она его не видела.

– Алло. Егор? Это я.

Голос у Егора показался ей странно возбужденным, даже каким-то веселым.

– Слушай… Можешь приехать в одно место? Прямо сейчас. Срочно. Деньги нужны. Да, у меня проблемы. Две штуки. Куда?..

Она вопросительно посмотрела на Серегу. Он протянул руку и взял трубку:

– Слышь, братан, давай так. Бабки привезешь? Молодец. Тогда будь через тридцать… Нет. Через час… На углу Бакунина и… Нет, давай так. Дом девять. Ну да, по проспекту. Тебя встретят. Ага. Не опаздывай смотри, время пошло. Оно у нас денег стоит. Я кто? Тебе что за дело? Крутой, что ли? Ладно. Приедешь – увидишь. Все, братан. – Он отключил телефон.

– Приедет? – спросила Настя.

Серега смотрел на нее холодными глазами.

– Приедет, – сказал он. – А тебе-то что? Тебя это не касается.

Голый шагнул еще ближе к Насте и, схватив за воротник куртки, дернул ее вниз, по-ментовски, так что она сковала Настины руки, прижала их к бокам и лишила возможности защищаться.

– Знакомиться будем, – снова сказал Голый, гадко улыбаясь и глядя Насте прямо в глаза.

Глава двадцать первая

– Соку принеси, а? – попросил Босс Санька.

– О'кей.

Санек встал со стула и исчез в толпе, ритмично поднимавшейся и опускавшейся, подпрыгивающей и колыхающейся в такт буханью и скрежету музыки, заполнявшей небольшой зальчик клуба «Партер».

Босс со скучающим видом наблюдал за этой толпой. Те, кого он искал, еще не появились, хотя время уже давно перевалило за полночь. Девчонки, маленькие совсем, с пустыми лицами совершенно тупых млекопитающих, парни, выглядевшие не менее уныло… Конечно, таких болванов облапошить – раз плюнуть. Подсадить их на дурь какую-нибудь, потом доить всю жизнь…

«Им же ни хера не надо, – думал Босс. – Ни хера в головах нет. Не интересуются ничем… Кино свое мудацкое по видикам смотрят, дурь жрут килограммами, на танцполах этих потеют… Козлы…»

– Тигран.

Босс посмотрел туда, откуда раздавался голос. Напротив него за столиком появился невысокий паренек, с виду лет пятнадцати, может, и меньше. Ровесник Санька. Из этих, что ли? Босс напрягся.

Они пришли сюда для того, чтобы Босс отмазал Санька от неожиданно наехавших на него ребятишек, требовавших от Санька торговать в школе травой. Сказали, что если откажется, то очень пожалеет, очень-очень, а еще больше – его родители. Что у них серьезная крыша, слово которой – закон, и что если они решили взять Санька в оборот – возьмут, и точка. Забили стрелу здесь, в «Партере», в полночь. Да что-то не проявляются. Может быть, этот самый Тигран – из их компании? Слишком малой, правда, он, чтобы вопросы решать.

Санек рассказал Боссу о своей проблеме только сегодня утром. Деловой такой прискакал, за сумкой. Зачем-то ему сумка понадобилась. И веселый, довольный, словно не мафия на него наехала, а наоборот – кто-то денег дал немерено и еще обещал. Да и потом, когда они вечером встретились и сюда пошли, Санек вообще на себя был не похож. Босс даже, чего греха таить, подумал, не вмазался ли парень от страха дрянью. Но, заглянув осторожно в глаза Санька, посмотрев на зрачки – нормальные совершенно, не пьяные, – понял, что у него просто такое повышенное настроение, дурь тут ни при чем.

– Ты чего такой веселый? – все-таки спросил он.

– Да так. А чего плакать-то? Жизнь прекрасна, Босс?

– Влюбился, что ли? – спросил Боря.

– Да как тебе сказать… Почти. – Санек улыбнулся.

Босс чувствовал, что приятеля распирает желание рассказать о своих интимных тайнах, но в то же время вроде бы и нельзя еще о них рассказывать.

– Ладно, – сказал он, пресекая искушение товарища выболтать то, чего выбалтывать нельзя. – Меня это не интересует. Твои дела.

Босс внимательно смотрел в лицо сидящего напротив паренька. Что-то он увидел в этом лице знакомое, непонятно что… Вдруг Боря сообразил, что холодные огоньки, которые он наблюдал сейчас в глазах пацана, он видит каждое утро, смотрясь на себя в зеркало. Вот как… Интересный паренек.

– Ты кто? Тигран?

– А ты?

– Босс, – сказал Боря.

– Да слышал, слышал…

– Чего надо? – сумрачно перебил его Боря.

– Поговорить. Познакомиться…

– Ты насчет Санька, что ли?

– Какого Санька?

– Не придуривайся. Санька. Парня, которого вы пушером хотите сделать.

– Ты меня, брат, перепутал, – сказал Тигран с легкой улыбкой. – Я никакого Санька не знаю. И никаких пушеров. Я по другой части. А вот, кстати, и дружбан мой.

За столик присел еще один паренек, возраста Тиграна, в отличие от него, с чисто русской внешностью.

– Данила, – представился он Боссу.

– Очень приятно. Так вы с чем, пацаны, пожаловали? Я вообще-то занят сейчас.

– Занят? Серьезно занят?

– Серьезно.

– За правду все борешься?

Босс запнулся. Этот вопрос показывал, что Тигран знает о нем гораздо больше, чем это, вообще-то, простым людям положено. Или Санек проболтался? Да нет, ничего похожего он за своим приятелем не замечал. Он не из болтливых. Иначе бы Босс давно его отшил и заодно охоту трепаться отбил бы навсегда.

Пока Босс думал, что ему ответить на этот наглый вопрос слишком много знающих мальцов, ситуация изменилась. Он увидел, как Санек, пробирающийся к нему сквозь толпу с двумя стаканами сока, был остановлен неприметным мужичком в темном костюмчике. Добродушная обалделость, в которой Санек находился весь вечер, мгновенно слетела с его лица, он стал испуганно озираться, пытаясь сквозь стену дергающихся тел разглядеть Босса. Но Боря уже видел его, видел он и еще двоих, выделяющихся в танцующей массе, стоящих неподвижно и наблюдающих за диалогом Санька и дядьки в костюме.

– Погодите, ребята. Сейчас я один вопрос тут решу и вернусь… Продолжим разговор.

– Помочь? – спросил Тигран.

Босс, несмотря на серьезность ситуации, нашел время для того, чтобы удивленно окинуть взглядом худенькую фигуру подростка.

– Нет, спасибо. Обойдусь.

– Ну-ну. А то смотри…

– Не надо. Я скоро.

Босс встал и подошел, проталкиваясь между потными горячими телами, к Саньку.

– В чем проблема? – спросил он у дядьки и, еще произнося эти слова, понял, что «проблема» нешуточная. Покруче, во всяком случае, чем недавняя стычка с полупьяными урелами в подворотне Васильевского. Хотя и те были смертельно опасны, но этот – настоящий. В глазах – могила… Страшные глаза были у дядьки. Босс еще удивился, что такой монстр сам разговаривает с Саньком. Не по рангу вроде бы. Могли бы и пацанов прислать… Видно, всерьез их Санек обидел…

– Ты кто? – спросил дядька так же, как только что Босс спрашивал у Тиграна. Только у дядьки получилось значительней.

– Я его друг.

– Ну так иди, друг, посиди пока. А он, – дядька положил руку на плечо Санька, – к тебе присоединится попозже. Нам поговорить надо. Понял?

– Не понял, – ответил Босс.

– Ну, как знаешь. Как знаешь…

Боря чудом, а скорее, конечно, никаким не чудом, а благодаря долгим месяцам тренировок внимания и концентрации, сумел понять и правильно оценить взгляд Санька, направленный ему за спину. Очень трудно было оторваться от пустых гипнотических глаз страшного типа, но Босс смог это сделать и покосился на Санька. Его глаза сказали Боссу все, что было сейчас нужно.

Босс резко шагнул в сторону, стараясь, как обычно, чтобы его движение не выглядело ни угрожающим, ни защитным. Просто, мол, шагнул. Захотелось, мол. И шило, которым ударил его сзади один из подошедших, протиснувшихся в давке вплотную к спине Босса парней, прошло сквозь его тело, пробив только джинсовую куртку и кожу на боку.

Боря упал на колени, правильно сориентировавшись в создавшемся положении, и согнутый крючком палец этого типа не попал ему в горло, рука прошла над головой. Краем глаза заметив, что Санек кинулся продираться сквозь толпу к своему столику, он изо всей силы врезал дядьке кулаком по яйцам, перекатился на спине, получив попутно удар в грудь каблуком от какой-то протанцевавшей прямо по нему девахи, извернулся ужом и вскочил на ноги.

Вокруг него образовалось пустое пространство, музыка продолжала реветь и бухать, но танцующие, не меняя выражения своих отрешенных лиц, раздались в стороны и по-прежнему дергались, поводили руками, ритмично поднимали и ставили ноги, только посматривая в сторону Босса. Он приложил руку к разорванной на боку куртке и почувствовал, что по руке течет что-то теплое.

«Кровь. Вот, сука…» – успел подумать Босс до того, как ему пришлось кинуться в сторону от прыгающего к нему через чужие коленки и ботинки секьюрити в сером пиджаке. От этих придурков тоже хорошего ждать не приходилось. Босс бросился к выходу, крутя головой в поисках Санька, но не увидел его ни за столом, ни в толпе танцующих.

Секьюрити пыхтел сзади, и Босс понимал, что еще три шага – и здоровенный «бычара» его достанет. Впереди возник еще один, словно родной брат того, что рвался сзади. Босс, не останавливаясь, влепил ему пальцами в глаза, уклоняясь от его хватающей руки, нырнул под нее, ударил парня по печени и проскользнул дальше, к выходу.

Временно ослепший от шока и боли пиджачный охранник упал прямо на руки первому, догонявшему Босса, и они оба неловко рухнули на пол.

Клуб «Партер» не был респектабельным заведением. Он и приличным-то мог считаться с большой натяжкой, и только среди тех, для кого двадцать долларов – это очень крупная сумма. Короче говоря, помоечный был клубик. Будь он более солидным, не вырваться бы Боссу из зала. Из престижных, хорошо охраняемых ночных мест отдыха после скандала можно уйти, только если имеешь в руках оружие. Поэтому там и металлоискатели на входах, и секьюрити поздоровее да порасторопнее, и навыки у них профессиональные.

Перед Боссом выросли еще двое, один парень – совсем лох, при гардеробе сидел, номерки собирал, второй – какой-то узбек пришлый, которого наняли за гроши «прислугой за все». Он пахал здесь и за дворника, и за уборщицу, и за сантехника…

Боссу надоела эта беготня, в душе он уже знал, что победил, что хотя бы первый этап схватки он выиграл. Дальше надо будет разбираться, куда же делся Санек, но это еще впереди.

Он быстро и аккуратно взял гардеробщика за длинные волосы, развернул на сто восемьдесят градусов и приставил ему к горлу тонкий стакан, схваченный с ближайшего столика.

– Пусти! – крикнул он узбеку. – Убью на хуй дружка твоего!

Узбек послушно посторонился. Босс протащил несчастного, потерявшего всякую способность сопротивляться гардеробщика мимо его основного места работы, выскочил на улицу и, хорошенько дав гардеробщику по шее, отчего тот рухнул как подкошенный на асфальт, бросился бежать к выходу со двора.

Занюханный «Партер» даже не имел вывески на улице Гороховой, прятался среди проходных дворов в лабиринтах питерских трущоб.

Глава двадцать вторая

Когда Андрей подъехал к дому Когана, было еще темно, и он не сразу увидел ментовский «газик», стоявший у подъезда с погашенными фарами. Начав тормозить, Андрей понял, что опоздал. Из подъезда выходили двое санитаров в белых халатах, словно призраки, двигавшиеся на фоне черной стены, они несли носилки, накрытые простыней. За милицейской машиной стояла «скорая», толпились какие-то люди в штатском.

Конечно, этот, под простыней, мог и не быть Михаилом Коганом, доверенным лицом Андрея, но интуиция еще не подводила Крепкого, особенно в экстремальных ситуациях. Он нажал на газ и пронесся мимо носилок, мимо «скорой», в сторону которой едва успели отскочить двое в штатском.

Сворачивая за угол, он увидел в зеркале, как мигнули фары желто-синего квадратного автомобильчика, и он немедленно тронулся с места, дернулся, сразу набрав скорость, засветившись синей мигалкой.

«Только этого не хватало», – подумал Андрей, но пути назад уже не было. Нервы, черт бы их подрал, нервы подвели. Надо было проехать спокойно, остановиться, выйти, куда-нибудь в темноту свалить. Или просто незаметно мимо проехать, не метаться так. Теперь, конечно, ловить будут до посинения…

«Что за непруха! – думал он. – И машину не бросишь. Его машина-то. Определят мигом, кто хозяин. Не надо этого ему, совсем не надо. Где же этот долбаный Гриша? Ах, черт, он же на Рубинштейна попер, в лапы к этим бандитам…»

Андрей, не выезжая на проспект, где его могли быстрее сцапать, – наверняка уже гаишников по рации оповестили, – крутился между пятиэтажек, проскакивал по газонам, срезая углы в полной темноте, и благодарил Бога за то, что сейчас ночь и нет на улицах прохожих, собачников, мамочек с колясками и алкашей, бредущих, не разбирая дороги и не глядя по сторонам.

Одной рукой с трудом удерживая руль, дергавшийся, когда машина налетала на ухабы, поребрики, рытвины в асфальте, Андрей нащелкал на радиотелефоне Гришин номер.

Связь включилась сразу, и он услышал голос эфэсбэшника. «Странно, почему он себя так упорно гэбистом именует», – еще раз подумал Андрей.

– Алло! Кто это? – спросил Гриша.

– Гриша, это я, Андрей…

– Слава тебе, Господи! Ты что такое устраиваешь? Где ты находишься? Ты в курсе, что у тебя там случилось дома? Мудак, нас там чуть не перестреляли твои дружки еба…

– Погоди, погоди, – крикнул Андрей в трубку, ослепленный фарами вдруг выскочившего из-за угла «газона». Менты как-то исхитрились и вышли ему лоб в лоб.

Он заложил крутой вираж, чтобы не протаранить «газик», пронесся по детской площадке, разворотив песочницу и сбив фарой грибок с жестяной пятнистой крышей. Менты на время отстали, тяжело разворачиваясь и забуксовав в куче песка, которую работники домоуправления как высыпали сюда осенью, так до весны и оставили в неприкосновенности.

– Гриша, выручай! За мной менты гонятся! – крикнул Андрей.

– Что ты натворил?

– Да ничего я не натворил! Точно ничего. Я же не идиот!

– Ты где?

– Ты можешь подъехать, прикрыть? – вопросом на вопрос ответил Андрей.

– Могу, могу. Выезжаю. Куда?

– Знаешь, на Ленинском – «восьмерка»? Где мотоциклисты собираются?

– Знаю. Когда?

Андрей прикинул время и расстояние:

– Через десять минут, если ничего не случится.

– Не успею, – сказал Гриша. – Сможешь продержаться двадцать?

– Попробую. Я рвану на пустырь, за «восьмеркой». Если там не завязну, буду их мотать, пока ты не приедешь.

– Все. – Гриша отключил телефон, а Андрей, обогнув еще одну «хрущевку», выскочил на Ленинский и помчался к «восьмерке» – асфальтовому аппендиксу Ленинского проспекта, где обычно по ночам собирались питерские байкеры. Не все, конечно, а те, которые жили неподалеку. Много было в Питере мест для их тусовок, но «восьмерка», пожалуй, являлась самым заслуженной.

Огни ментовской машины показались сзади через несколько секунд. «У них водила не дурак, – подумал Андрей. – Молодец мужик. Понимает…»

Он гнал по проспекту, не обращая внимания на вой сирены, несущийся сзади, на выскочившую невесть откуда милицейскую «Волгу», пытавшуюся прижать его к тротуару, но он прибавил скорость и проскочил. Уже виден был железнодорожный мост, за которым и находилась «восьмерка», как вдруг машина предательски вильнула, ее потащило в сторону тротуара, а когда Андрей попытался вырулить, понесло прямо на встречную полосу. Ночь-то она, конечно, ночь, но машины по Ленинскому и ночью ездят. И не так уж их мало…

«Сука! – выругался Андрей, непонятно к кому обращаясь. – Проколол где-то. Набросают говна на улицах…»

Машина еще не успела остановиться, как он выскочил на асфальт, оказавшись аккурат перед несущимся на него «КамАЗом». Выпорхнув из-под уже нависшего над ним огромного и в темноте кажущегося еще больше крыла, Андрей сделал кувырок и покатился по газону. «КамАЗ» же, вильнув в сторону, врезался в его джип, протащил по асфальту, перевернул и вмял прямо в налетевший на всех парусах милицейский «газик».

Андрей услышал скрежет металла, визг тормозов и звон стекол, громкие матюги и хлопанье дверцами, но ему было не до разбирательства аварии. Он побежал под мост, к «восьмерке».

Менты, выкарабкавшиеся из своего побитого, помятого и фактически уничтоженного автомобиля, бежали следом, но здесь Андрей имел явное физическое превосходство. Уж бегать-то его несколько месяцев тюрьмы не отучили…

Он выскочил на «восьмерку» и увидел, к своему облегчению, что не все так плохо, как казалось минутой раньше. Несколько байкеров восседали на своих машинах, лениво перебрасываясь короткими фразами, покуривая и посмеиваясь. Все они смотрели в сторону только что происшедшей аварии, показывали пальцами на Андрея и, кажется, спорили, обсуждая возможные повреждения трех пострадавших машин.

Ближайший к Андрею высокий парень в коже, сидящий верхом на настоящей, мощной «Ямахе», приветливо помахал рукой – сюда, мол, братан, поможем…

Насчет «поможем» он был прав. Андрей смахнул его с мотоцикла как пылинку, даже не сосредоточившись на этом, походя. Мотоцикл взревел и прыгнул в сторону, унося своего седока в кромешный мрак огромного пустыря, перерытого какими-то канавами, истыканного ямами, заваленного свалками мусора, в общем, совершенно заброшенной и никуда не годной земли, так отличавшейся от ухоженного, чистенького Ленинского проспекта, прорезавшего этот странный, словно забытый Богом и людьми участок.

Взревели сзади три мощных мотора, к крикам ментов присоединились матюги байкеров, а Андрей, стараясь не уходить далеко от проспекта, прыгал на чужой «Ямахе» с кочки на кочку, перелетал через канавы, вырванные светом фары из темноты, и взлетал на трамплинах мусорных куч. Он уверенно развернул мотоцикл навстречу преследователем и рискованно проскочил сквозь строй байкеров, стараясь не сбить прыгавших сзади ментов. И только тогда увидел то, что могло его сейчас спасти.

На «восьмерку» свернула черная «Волга», остановилась, оттуда выскочили три высокие фигуры. Андрей, кажется, узнал среди них Гришу, но тут переднее колесо мотоцикла ушло вниз, в незамеченную, подленькую, узкую и глубокую канавку с отвесными стенами. Андрей перелетел через руль и потерял сознание.

Глава двадцать третья

Настя понимала, что сопротивляться троим здоровым мужикам бесполезно, но ничего не могла с собой поделать. Что же ей – самой раздеваться и под них ложиться? Нет уж… Четвертый, парень в спортивном костюме, до этого сидевший на лавочке, отправился за пивом и закуской – по команде Сереги. Он здесь, видимо, выполнял роль банщика-сторожа-буфетчика.

– И горячего пусть сделают. Мяска какого-нибудь хорошего, – крикнул ему вдогонку Леха.

– Да, пацаны, – иронически заметил Голый. – А собирались без баб, мальчишник как бы устроить. Не получается у нас без баб, скажи, Леха?

– Ага, – улыбнулся тот. – Не получается. И хорошо. Дай-ка я позвоню… А то чего одна эта… Только разойдешься. Ее на троих не хватит…

– Это мы еще посмотрим, – сказал Серега. – Ну, ты чего приуныла, девушка? Такая смелая была во дворе… Давай, давай, не раздевать же тебя… Ботинки снимай, а то в парилку-то в ботинках – западло.

Настя стояла, не пытаясь даже освободить руки, прижатые к бокам спущенной курткой.

Леха зашел сзади и крепко взял ее удивительно сильными пальцами за шею.

– Не дергайся.

Его рука скользнула вниз и расстегнула «молнию» на ее джинсах. Чтобы показать, что шутки кончились, он рванул куртку вниз, с силой, так что «молния» разошлась, и куртка упала к Настиным ногам. Леха стащил с нее и джинсовку, потом, взяв за воротник рубашки, сильно дернул в стороны. Посыпались по полу оторванные пуговицы, и Голый шумно сглотнул:

– Ты, Леха, заводной…

Голый быстро и неожиданно нагнулся, схватил Настю за щиколотки и поднял ее ноги: Теперь она висела, удерживаемая сзади горячими Лехиными руками и за ноги – Голым.

– Давай, Серега, ботинки с нее стащи, сколько с ней тут валандаться… У нее шок от страха…

– А на хуя? – спросил Серега. – Хочет в ботинках – пусть в ботинках…

Он щелкнул выкидным ножом, шагнул к Насте, запустил лезвие в ширинку и одним движением разрезал джинсы по всей длине штанины. То же самое он проделал и со второй, теперь то, что оставалось от новеньких черных джинсов, висело длинными лоскутьями, удерживаемое только кожаным широким ремнем.

– Какой кайф, – заметил Голый. – Тебе бы, бля, Серега, в порнухе сниматься. Прямо спец. Садо-мазо…

– Ща мы ей устроим садо-мазо… Щас она у нас разойдется. А то корчит из себя фригидную. А фригидных женщин нету. Есть только недотраханные…

Голый теперь держал ее за щиколотки гораздо крепче, чем раньше. Видно, тоже разошелся. Неожиданно он выпустил ее ноги и обеими руками быстро спустил с себя трусы.

– Смотри! Как? Нравится?

Настя отвернулась.

– Не-е. – Серега взял ее за подбородок и потянул вперед. – Смотри. Это тебе, чтобы червячка заморить. А главное кушанье впереди будет…

– Подождите, – сказала Настя. – Подождите. Себе же хуже сделаете…

– Чего?! – в один голос воскликнули Леха с Серегой. Голый был слишком поглощен сравнениями Настиных бедер со своими достоинствами.

– Крепкого знаете? – решилась открыться Настя.

– Крепкого? Ну. А что тебе Крепкий-то?

Голый перестал разглядывать свой пах и тоже уставился на Настю.

– Я его женщина.

– Ты?! Вот, ты то есть его баба?! Кому ты паришь мозги, дура, бля, – сказал Голый с презрительной гримасой. – Ты, бля, во дворе где-нибудь заливай. И чтобы рядом поменьше народу было, чтобы тебе шею за такие слова не отвернули.

– Я правду говорю.

– Да? – Серега выпустил Настин подбородок и почесал в затылке. – Вообще-то это возможно. Я слышал, что Крепкий там связался с какой-то малолеткой… Так хули нам теперь твой Крепкий? Даже если ты его баба? Крепкий теперь – никто. Да и вообще он на нарах отдыхает. И…

– Уже не отдыхает.

– Иди ты? Не отдыхает. А где же он? В сторожа подался? Бригаду-то его всю замочили, до последнего пацана. Так нам теперь что твой Крепкий, что вон, – он махнул рукой в сторону двери в парилку, – Мишка-банщик. Поняла, соска? Ты моли Бога, чтобы твой кореш деньги привез вовремя…

Настя и не заметила, когда Серега с Лехой успели раздеться. Видимо, в процессе возни она была так поглощена собой, что не обращала на это внимания.

– Ну, пошли по первому заходу, – сказал Голый и, взяв Настю в охапку, швырнул в полумрак парной.

…Она перестала ощущать течение времени, стараясь только правильно расслаблять и напрягать мышцы, чтобы не получить серьезных повреждений. Теперь она думала только об этом, задыхаясь в удушливом пару, пахнущем пивом, вениками, какой-то травой…

Она старалась не закрывать глаза, чтобы видеть и знать, с какой стороны и от кого ожидать следующего хода.

По парной прокатилась волна холодного воздуха, и Настя каким-то шестым чувством поняла, что сейчас все кончится. Залитое потом, скользкое и самое отвратительное из трех, тело Лехи, волосатое, неловкое, больно бившее ее коленями и локтями, вдруг обмякло и навалилось на нее всей своей тяжестью. Силы у нее еще оставались, и она чуть сдвинулась в сторону, спихнула с себя воняющую тушу, и та, к удивлению Насти, съехала по ступенькам вниз, стукаясь головой и неловко зацепляясь руками о перильца. И только когда Леха шлепнулся на пол, она увидела в его спине широкую красную дыру.

Следующее, что она увидела, был Егор, стоящий в дверях парной с пистолетом в руке. Ствол пистолета, направленный мимо Насти в угол парилки, был толстым от навинченного глушителя.

– Ты жива? – спросил он, не глядя на нее.

– Жива…

Голос ее был слабым, но она чувствовала, что может не только говорить, но и самостоятельно двигаться. Егор успел вовремя, не смогли эти звери ее как следует изуродовать…

– Двигаться можешь? – словно читая ее мысли, спросил Егор.

– Попробую…

Она была совершенно спокойна, мелькнула мысль, что это, наверное, шок, и еще одна, сразу, следом: «Нет, милая, это не шок. Это опыт…»

Голый и Серега стояли в углу, на самом верхнем полке с поднятыми руками, члены их торчали, они бы выглядели смешными, если бы Настя не пережила то, что происходило здесь последние полчаса. Егор приехал раньше, чем договаривались. Как он нашел это место, Настю не интересовало, она не сомневалась в опыте своего телохранителя и в его знании криминальных уголков родного города. Может быть, и здесь ему бывать приходилось. Может быть, и не просто бывать…

– Мужик, ты чего?.. – сказал Серега. – Она сама дала… Никаких проблем…

Настя, согнувшись, – боль все-таки пронзала ее живот и не давала ей ходить нормально, – подошла к Егору.

– Дай-ка, – протянула она руку.

– Думаешь, так лучше? – не удивившись, спросил Егор. Он был каким-то уж очень спокойным.

– Да, – коротко ответила она, и Егор передал ей пистолет.

Она взяла его обеими руками и дважды выстрелила прямо в стылые и не верящие до последнего мгновения глаза сначала Сереги, потом – Голого.

– Молодец, – сказал Егор, забирая у нее оружие. – Ты выйди-ка туда, оденься. Я сейчас…

Она не успела закрыть за собой дверь, как услышала характерный звук выстрела.

– Ты чего? – спросила она, обернувшись и увидев Егора, стоящего над телом Голого.

– Ты второй раз промахнулась. Его только по черепу царапнуло, хотел закосить… Пришлось контрольный сделать…

В предбаннике она увидела неподвижно сидящего на лавочке парня в спортивном костюме. Он сидел точно так же, как и тогда, когда они пришли сюда с Серегой и Лехой, только на груди тонкой куртки, чуть левее «молнии» виднелось темное пятно с дырочкой посредине.

На полу, в ногах банщика валялся еще один парень, Насте незнакомый.

– На улице сторожил. Наружная охрана, – пояснил Егор. – Оборзели совсем, суки, ничего не боятся. Разве ж это охрана?.. Лохи, одно слово.

Он шагнул к выходу на лестницу и распахнул дверь. Насте казалось, что удивляться она уже не способна ничему, но из груди ее вырвался короткий и очень слабенький возглас:

– Киселев?! Как ты… Тебя же убили… Давно… Тогда…

– Кто тебе сказал?

Широко улыбаясь, на лестнице стоял Вова Киселев – лучший друг и деловой партнер Андрея, исчезнувший из Настиной жизни, как она думала, навсегда… В Америке. Прикрывая ее бегство от людей Михалыча, которые и там ее вычислили и решили предъявить какие-то свои требования, никак с планами Андрея не увязывающиеся. Тогда он остался там, на пустынной улице Бронкса, с помповым ружьем в руках или с автоматом – Настя не помнила… А на него, прямо на него мчались два автомобиля с бандитами…

– Меня так просто не убьешь, – сказал Кислый. – Ты бы оделась, подруга…

– Да, – сказал Егор. – А то, неровен час, еще какие-нибудь хлопцы прискачут. По-моему, на сегодня жмуриков с нас уже хватит. Как, Настя, поедем домой?

– Поедем.

Глава двадцать четвертая

Олег Грабко стоял у окна, выходящего на пустырь. Темнота скрывала заброшенную стройку, и при определенной доли фантазии можно было вообразить себе, что за окном, допустим, лес… Или море… Совсем недавно вот, в Крыму, – там море было… Олег думал о себе – кто он сейчас? Что он делает в этом городе? И что с ним будет дальше? Бывший опер, ставший подручным бандитов, потом и не только подручным, а вошедший в доверие к самому Крепкому и его невесте Насте, которая, несмотря на свои тогда еще семнадцать, такого в городе наворотила, что ни одному следователю при нынешнем-то кризисе бумаги не хватило бы, чтобы описать все подвиги, совершенные этой девочкой и ее командой, состоящей преимущественно из таких же подростков. Правда, в последнее время она была больше увлечена делами Андрея, переложив старые заботы на тех самых подростков, из которых, по мнению Олега, вырастут впоследствии не то чтобы бандиты, но люди, весьма скептически относящиеся к различным условностям. В том числе и к законам.

– Не замерзнешь? – спросила Бокова. Она лежала в кровати, укутавшись в одеяло.

Какой-то умник отключил во всем доме батареи, самое время для профилактики, говорили несчастные жильцы, но поделать ничего не могли – на их крики и занудные либо возмущенные жалобы и угрозы работники ЖЭКа отвечали усталым пожиманием плеч или каким-то словоблудием, от которого даже у видавших виды старушек-пенсионерок начиналась тупая зубная боль.

– Нормально, – ответил Грабко. Стоял он у окна совершенно голый, но не чувствовал холода, сквозившего из оконных щелей, прихожей и кухни, тонким покрывалом стелившегося по паркетному полу. – Нормально, – повторил он.

– Все про бандитов своих думаешь?

– Да какие они бандиты? Люди. Довели, гады, всю страну хрен знает до чего… Кто у нас не бандит?

– Ну, понеслось… Мало того что весь сон мне сбил, теперь лекции читать… А мне на работу с утра…

– А чего тебе эта работа? Бокова?

У них как-то с самого начала, еще с момента знакомства было заведено называть друг друга по фамилиям. Оба к этому привыкли, и обоим это казалось совершенно естественным.

– Чего работа? Не все же, как ты, с бандитами якшаются, помогают им, блин, вопросы решать. Простых граждан, знаешь ли, тоже еще ведь на улицах грабят… Сейчас вообще – кошмар. Сплошные разбои. А работать некому. Зарплаты нет. Опера бухают с утра до ночи, в кабинете запираются и жрут водку. А что делать? Ни зарплаты, ни машин, ни хрена, ни компьютеров, ни бумаги даже… Начальник на «мерсе» государственном ездит… А мы бы уже с голоду все перемерли, если бы не халтурили… Ты-то чем заниматься думаешь? – спросила она без перехода.

– Думаю… не знаю… Может быть, частное агентство открыть? Пойдешь ко мне?

– А платить будешь?

– А как же? Буду. Получше, чем у тебя в отделе.

– На бандитские денежки будешь жить?

– На денежки. Денежки не бывают бандитские и не бандитские. Бывают просто деньги. И люди. Плохие и хорошие. Если у плохого человека деньги отобрать и отдать хорошему – это что, плохие деньги какие-то? Не имеющие хождения? Или уцененные? Девальвированные?

– Ладно мне впаривать… Пойду, пойду к тебе в агентство… С тебя же снято все, я и забыла, ты теперь перед законом чист… Можешь делать все, что хочешь…

– Ребята есть у тебя хорошие?

– Ребят у меня навалом. И все хорошие. У нас плохие не работают. Не задерживаются… Иди ложись, надо поспать хоть немного…. Правда…

Когда Грабко лег, Бокова, прижавшись к нему, прошептала:

– Слушай, кстати. Думаю, вот твоя эта Настя, когда она в городе сидела, спокойней было. С подростковой преступностью. Может, ты прав? Надо бандитов привлекать, чтобы они своим беспредельщикам руки отрубали? За беспредел! Настя-то твоя, говоришь, контролировала все… А сейчас – ужас просто. Сплошные убийства. Мужиков убивают здоровенных. Подростки. На Васильевском вот двоих здоровенных амбалов какой-то шкет уложил. Остальных повязали. Ну, там, правда, компания теплая была, по ним самим зона плачет, ждет их не дождется… Но шкет-то – ты представляешь? Убил двоих. И по всему городу так. Кошмар…

Глава двадцать пятая

Босс пробежал десяток метров до арки проходного двора и, оказавшись в тени, позволил себе замедлить шаг и обернуться. Увидев, что его никто не преследует, он остановился и прислушался. Где же Санек?

Со стороны подвала-клуба доносилось тупое басовое буханье, музыка там продолжала греметь, и, судя по всему, веселье, если, конечно, то, что там происходило, можно было назвать весельем, катилось по накатанной своей дорожке. А вот дальше, в глубине арки, шла какая-то возня.

Босс повернулся и, стараясь двигаться неслышно, прижавшись к стене, стал медленно приближаться к эпицентру этой возни, приглушенных фраз и шарканья подошв по засыпанному песком – дворники зимой этого добра не жалеют – асфальту.

– Ты понял теперь, козел? – услышал он, подойдя почти вплотную к кучке людей, толпившихся на выходе в соседний двор. – Понял, бля, я спрашиваю?

Звонкий удар. «По лицу кулаком», – оценил Босс. Еще один удар, тоже звонкий, потом глухой, вызвавший стон. «А Санек держится молодцом, – отметил Боря, в то же время думая, как удобней напасть на эту кодлу. – Не кричит, не плачет…» Но никакого ясного плана у него в голове не складывалось. Уж больно опасная кодла. Настоящая. Настоящие звери.

– А дружбана твоего мы замочим. Понял?

«Нафига он им сдался? – думал Босс. – Мальчишка совсем, не при делах, зачем столько шуму? Или они – принципиальные, стращают, чтобы другим неповадно было отказываться на них работать? В принципе, правильно делают. Я бы сам так на их месте поступал. Иначе – грош цена всему их имиджу…»

– Пошел вперед! – услышал он голос за своей спиной и почувствовал, как в спину уперлось что-то твердое, что вполне могло оказаться стволом пистолета. А могло и не оказаться. Босса так просто было не купить. Невидимый враг сам не подозревал, что своим нападением отмел все сомнения, навалившиеся было на Борю Гаврилова по кличке Босс, заставил его забыть о неуверенности, заползшей в его душу, уже начинавшей сковывать мышцы и открывать дверь для своего извечного сопровождающего – страха.

Боря быстро повернулся, уходя с линии выстрела, и ударил сверху вниз туда, где должен, по его расчетам, находиться пистолет. Или то, что выдавалось за пистолет таинственным ночным бандитом.

Он даже удивился, услышав прокатившийся по подворотне огромным железом звук выстрела. Эти ребята не шутят… Пуля обожгла бок, прямо в том же месте, где зудела ранка, совсем недавно проколотая шилом. «Черт, история повторяется», – подумал Боря, нанося быстрые и очень действенные удары носками ботинок по коленям темной фигуры, одновременно выкручивая из рук пистолет, который упал наконец на асфальт. Ударял по шее, по уху, стараясь ошеломить противника бешеным натиском.

Боря не наносил лишних ударов. Это вообще было то, с чего он давным-давно начинал свои тренировки. Не драться просто так. Не махать кулаками, не бить по челюсти кулаком, не пихаться в плечи… Не заниматься бессмысленным расходованием собственной энергии. Каждый удар, пусть он будет некрасивым и неловким, должен если не убить противника сразу, то, во всяком случае, покалечить или хотя бы лишить способности сопротивляться, ошеломить, парализовать.

Нападавший – теперь Боря понял, что это был один из тех парней, толкавшихся в зале клуба, – скорчившись, присел у стены. Это еще ничего не значило, он в любой момент мог пружиной распрямиться и кинуться на Босса, но времени у Гаврилова больше не было – сзади бежали те, кто только что избивали Санька.

Боря последний раз ударил прижатого к стене парня ногой, стараясь попасть в переносицу, и полностью сосредоточился на тех троих или четверых, которые были уже совсем рядом. Но дальше произошло что-то совершенно невероятное.

Увернувшись от руки первого из подбежавших к нему бандитов, Босс отпрыгнул назад, но в этот момент двое, те, что были за спиной размахивающего ножом мужичка, который, как-то нехорошо оскалясь, шел на Босса, ойкнули, вскрикнули, скорчились и повалились на асфальт.

Мужичок на миг оторвал глаза от Босса, обернулся, чтобы посмотреть, что случилось с его товарищами, и Боссу хватило этого мгновения, чтобы ударить его носком ботинка по яйцам, правда, рука мужичка зацепила ножом Борину голень, но это терпимо, это не смертельно… Боль была сумасшедшая, но Босс еще смог довольно сильно врезать скорчившемуся бандиту ладонями по ушным раковинам. В кино это очень красиво выглядит – получивший такой удар хватается руками за голову, скулит, просит пощады… А в жизни, если провести этот удар более или менее, что называется, с душой, происходит внутричерепное кровоизлияние, и человек умирает… Безо всяких просьб о помиловании… Барабанные перепонки лопаются… Кровь, то, се… Смерть…

– Гаврилов, спокойно, свои, – крикнули ему из темноты. – Скажи ему, парень.

– Босс, иди сюда, – услышал он голос Санька. – Все в порядке…

Судя по дрожи в голосе парня, далеко не все было в порядке, но Босс, оглянувшись еще раз на того, что скорчился у стены, и перешагнув через неподвижное тело мужичка, захромал туда, в темноту, в неизвестность.

Глава двадцать шестая

Пока Настя лежала в горячей ванне, Егор с Кислым засели на кухне, чтобы обсудить прошлое, настоящее и будущее и решить, какие действия им нужно предпринять в первую очередь.

– Нашелся, – покачал головой Кислый. – Слава Богу… Ты, Егор, даешь. Только проявился, сразу проблемы…

– А что ты хотел? Проблемы… Это не то слово.

– Да уж. Сколько мы там положили пацанов-то? Четверых?

– Пятерых. Одного – Настя.

– Во девка, – без удивления в голосе сказал Кислый. – Давай вмажем за успех.

Он наполнил рюмки из высокой литровой бутылки с неизвестным Егору названием, написанным по-английски.

– А ты неплохо тут устроился, – одобрительно покачал головой Егор. – Новая хата… Дорогая, поди?

– Семьдесят штук.

– Ничего, ничего… Так что с тобой случилось? Как ты? Вообще, что происходит? Мы думали, убили тебя там, в Америке… А ты тут – кум королю, сват министру. В крутых ходишь? Как меня-то вычислил?

– Сигнализацию у тебя дома поставил. После всего уже, когда война окончилась… Вернее, не окончилась еще до конца, но приутихла. Ну вот, как только у тебя дверь открылась, у меня звоночек зазвенел. Все элементарно. Радио. Попов изобрел, слышал?

– Слышал.

– Так вот, паренек мой подъехал, посмотрел, кто к тебе ломится… Оказалось – ты. Вот я и нарисовался. Тебя же пасти нужно, а то грохнут по старой памяти. На вас до сих пор установка – на тебя, на Настю, на мента этого… Грабко – фамилия его?

– У кого это установка?

– Ну, блин, Михалыч-то мертвый, а машина ведь запущена. Так что не шугайся особенно, это все уже вроде быльем поросло, но остерегаться следует.

– Ни фига – «не шугайся». За нами в Крым аж на вертолетах прилетели.

– На вертолетах? Ну, это по другому ведомству. Это, значит, комитет или менты… А, черт! Это же за мной прилетели, а не за вами!

– За тобой? Как это? Поясни, брат.

– Точно, точно! – Кислый налил еще водки. – То-то я смотрю, Настин дом кто-то пасет… Какие-то парни все крутятся вокруг, не деловые, левые какие-то… Комитет, бля, пронюхал… Слушай, тогда сливаться нам надо… Или… Впрочем, подумаем.

– Да о чем ты, Кислый? Давай по-человечески…

Кислый, налив по третьей, рассказал Егору, что в Америке, там, на пыльной дороге, ведущей в аэропорт, его таки взяли в плен.

– Не убили сразу, это большая ошибка была с их стороны. Но вы-то ушли…

– Мы-то ушли, как видишь. Дальше давай.

– Ну вот. Вы мне, кстати, очень помогли. Все правильно – я вам помог, вы – мне… В общем, убивать они меня не стали, я их там помутузил славно, но уж больно много народу накинулось, не справиться одному. Не Рембо же, блин, я все-таки, русский простой паренек…

Егор покачал головой. Знал он этого «русского простого паренька». Такой паренек может десяток лохов положить без всякого оружия. А тогда Кислый был вооружен… Но соперники ведь тоже разные бывают.

– Да, – угадав мысли Егора, продолжил Кислый. – Там такие костоломы понапрыгали на меня. Побили малость… А потом привели на эту базу ихнюю. Я вообще опух. Все официально у них там. Оружейный магазин, все круто, с бумагами, с тем, с сем… А занимаются тем, что контролируют поставки оружия к нам, в Азию. Ну не то чтобы только в Азию, на Восток. Чечня, Абхазия, вся эта малина, одним словом. Ну и сюда кое-что перепадает. Сюда, правда, малыми партиями, но понты всякие шлют, по дипломатической почте, через армейских своих дружков, военные поставки, гуманитарная помощь… есть ходы. Вот, значит, в Питер идет товар для крутых, в комплект, так сказать, к «шестисотым» «мерсам». Кольты разные, всякие навороченные штучки, фарфоровые пистолеты немецкие, чтобы в аэропортах не просвечивали… В основном штучный товар. Винтовки хорошие, для киллеров. А там, – он махнул рукой в сторону, подразумевая Восток, – там караваны ходят. Ка-ра-ва-ны… Представляешь, какие бабки? А концы все были здесь, у Михалыча и еще пары человек в мэрии. Одного, кстати, только что замочили. Праздников такой был. Депутат ебаный…

– Кто замочил?

– Не знаю. Одно могу сказать – не я. В общем, когда вы здесь грохнули Михалыча, я там у них висел, за наручники подвешенный, прямо как в ментовке. А еще пара ребер сломана, с самого начала, когда я с ними в Бронксе махался, да сотрясение мозга, можешь представить себе мое состояние… – Кислый снова потянулся к бутылке.

– Не гони, – посоветовал Егор.

– А-а, брось, старина. Что тут пить? Я привык…

– При Андрюхе-то не квасил…

– Да, при Андрюхе не поквасить было. Так сейчас мы без Андрюхи… Можно оттянуться…

– Гляди, гляди…

– Ладно, не ссы, Егор. Слушай дальше. Сняли меня с крюка, а я говорить уже толком не мог, только пел чего-то, «Подмосковные вечера», по-моему, мычал, чтобы не думать о том, что они еще со мной вытворить могут. Положили на койку в комнатке, приставили охрану. Отлежался сутки, а потом они говорить пришли. Как и что, кто я, кто вы, как умудрились Михалыча завалить. Ну, я их и начал лечить…

– Как же это?

– А залечил по полной программе. Сказал, что мы тут теперь самые крутые и только мы знаем все концы Михалыча. Блеф, скажешь? А ведь мы и были в городе самые крутые. Если бы Михалыч, сука, всех парней наших не завалил… Так что не совсем блеф. Сказал, что буду на них работать. Ну и стал работать. У них груз завис в Абхазии. Слетал в Абхазию, разобрался. Их ребята со мной были. Ну, я же профи, ты знаешь… Разобрались, короче, с ребятами. Там уже менты местные что-то пронюхали, пришлось ментов мочить… Много крови было. А когда обратно летели, я ребятам и говорю – чего вы на дядю работаете. Работайте на меня. Вернее, со мной. Знаешь, Егор, Восток – дело тонкое, правильно в кино говорят. Эти парни никогда на войне не были, одно дело – в Нью-Йорке по крышам бегать, в пуэрториканских наркоманов палить, а другое – в горах, с АКМом прыгать да от гранат хорониться. Эта штука, если она еще и на крови замешана, лучше любых Америк людей сплачивает. Ну вот и все. Теперь все там – мое.

– Как это?

– А так. Прилетели туда и объявили, что мы теперь – и здесь и там. Ну, повоевали немного с их ребятишками. Много стрелять не пришлось. Убедили. Но больше всего их убедило то, что у Михалыча остались документы, где они все засвечены, маршруты, количество поставок… Я им сказал, что могу все переделать, что знаю местный рынок, знаю концы, ходы… Перекинули все, в общем, ту фирму американскую ликвидировали, перевели в другой город, крышу сменили. Теперь в Бостоне сидим. Тихий город, университетский. Питер напоминает. Никакой комар носу не подточит. Так что все довольны. А я здесь представителем. А Комитет, видно, за этими документами охотится, думает – возьмет документы, всех накроет, обскачет Интерпол. Документы-то эти теперь гроша ломаного не стоят. Для архива разве комитетского, для писателей-детективщиков… В общем, пока вы Крыму прохлаждались, я, видишь, и повоевал, и пожировал…

– А Андрей чего же? Он же тут сидел все время… Ты что, не мог его вытащить?

– Он ведь уже, насколько я знаю, не сидит… Выпьешь?

– Налей, – сказал Егор. Глаза его стали колючими и отстраненными. – Ну, рассказывай, рассказывай…

– Всему свое время. Этот бизнес, знаешь, такое дело…

– Хуевое дело, Кислый. Хуевое. Оружие продаешь этим блядям… террористам…

– Ну почему? Не только террористам. Разные люди покупают. Ты, кстати, не парься, я ведь и о вас позаботился.

Он встал и вышел из кухни. Вернулся через минуту с пачкой документов и бросил на стол.

– Вот ваши бумаги. Паспорта новые, с визами, все дела. Бизнес-визы, все как положено… В любой момент можете свалить…

– А на Андрюху?

– Слушай, Егор, а с каких пор ты такой любопытный? Ты у нас кто в фирме был? Охранник?

– Все изменилось, Кислый. И фирмы нет.

– Фирмы нет, а ты «быком» был, «быком» и остался. И слушай, бля, что тебе говорят. А с Андреем я сам разберусь. Это наши дела. Мы – главные, мы, я то есть, в данный момент. Ты что, забыл?

– Сука ты, Кислый, – сказал Егор, глядя бывшему «бугру» прямо в глаза. – Падла…

– Так… – Кислый даже не изменился в лице. – Та-ак.

Он протянул руку к бутылке, Егор внимательно следил за его движениями, но Кислый спокойно взял бутылку за горлышко, сделал движение к своей рюмке и тут неожиданно и очень сильно ударил Егора под столом носком ботинка в колено.

Следующий удар пришелся уже бутылкой по голове телохранителя.

Кислый действительно был профессионалом. Даже пьяный, двигался он очень быстро, и движения его были непредсказуемы. Егор не потерял сознания от удара по голове, он был парнем крепким и умел держать атаку. Падая на пол, он свернул стол, желая отгородиться от противника и выбраться в коридор, где в пальто лежал его пистолет, но неудачно опрокинул перевернутый стол на себя и завозился под ним, пытаясь высвободиться.

– Ха! – сказал Кислый. – Свинья. Даже драться по-человечески не можешь. Телохранитель ебаный… Мусор. Дрянь. Сопля…

Он вскочил обеими ногами на столешницу и прижал Егора к полу. Прыгая между торчащих вверх ножек, он приговаривал:

– Сейчас я тебя поутюжу маленько, чтобы твоя одна, бля, извилина в мозгу выпрямилась наконец. А то, понимаешь, дисгармония…

Егор задыхался, но, зажатый с одной стороны сдвинутым кухонным шкафчиком, с другой – стеной, не мог выбраться из-под импровизированного пресса.

– Сейчас, сука, ответишь за базар гнилой свой… – продолжал Кислый.

Вдруг он оборвал свою речь, которую выговаривал скороговоркой, брызжа слюной и распаляясь от собственных слов, – водка на него действовала довольно стандартно, – и изумленно обернулся в прихожую. Воспользовавшись паузой, Егор рванулся, стол качнулся, и Кислый рухнул на пол, потеряв равновесие. Егор отбросил ненавистную мебель, поднялся на ноги и, взглянув на Кислого, замер.

На спине Вовы Киселева, бывшего шефа Егора, напарника и друга Андрея по кличке Крепкий, второго человека в Питере, авторитета, признанного всеми – и бандитами, и деловыми, под белой рубашкой расплывалось красное пятно. Кислый неловко, словно перевернутая на спину жаба, шевелил руками, пытаясь дотянуться до черной дырочки на спине, зияющей чуть выше поясницы, но не мог дотянуться до нее. Он лежал на животе, пыхтел, и казалось, что он просто хочет почесаться.

В коридоре стояла совершенно голая Настя, мокрая, в хлопьях мыльной пены, сжимающая обеими руками пистолет Егора.

– Ну что, – спросила она, глядя в глаза телохранителя, – на этот раз я не промахнулась?

Глава двадцать седьмая

– Босс, сюда!

Голос Санька не предвещал никакого подвоха, и Боря подошел поближе.

Действительно, Санек стоял не то чтобы совсем уж спокойный, но опытным глазом Босс определил, что нападения в данный момент здесь ждать неоткуда.

Рядом с младшим товарищем Босса находились еще двое подростков, вроде бы знакомых…

– Это мы, – услышал он голос одного из них и сразу понял, что это те ребятишки, которые подсели за его столик. Такие смешные ребятишки, маленькие, но с глазами вполне взрослых убийц.

– Сваливать надо, Босс, – с полуусмешкой сказал первый. Тиграном, кажется, его звали…

– Тигран тебя зовут? – решил уточнить Боря.

– Слушай, ну и память… Сваливаем, я говорю. Или ты хочешь еще повоевать?

– Нет.

– Тогда пошли.

Босс кивнул, положил на всякий случай руку Саньку на плечо, и они двинулись следом за странными подростками, которые, не оборачиваясь, зашагали в глубину дворов, – лабиринт их тянулся до самой Сенной площади, темного и нехорошего места даже днем, когда здесь бушевали волны мелкооптового продовольственного рынка. Такого количества жулья и вообще всяческих криминальных элементов, такой их концентрации в одном месте не было, наверное, больше нигде, если рассматривать только Питер. Естественно, что странная и дикая жизнь, со своими правилами и законами, жизнь, текущая совершенно отдельно от всей остальной жизни города, продолжала идти здесь и ночью. И лучше бы чужим в нее, в эту жизнь, не вмешиваться. Ни при каких обстоятельствах…

Тигран, шедший первым, зацепил носком ботинка крышку канализационного люка.

Босс еще подумал сначала, что вот, блин, неловкий какой, шуму лишнего только наделает…

Но Тигран, наклонившись, сдвинул крышку и махнул рукой:

– Полезайте за нами. Так быстрее уйдем.

Оба юных проводника исчезли в круглом отверстии. Санек посмотрел на Босса:

– Ну, чего?

– Чего-чего? Полезай. Я следом.

Босс, пропустив товарища, погрузился до половины груди в дырку, из которой тянуло теплом, огляделся вокруг, не заметив ничего подозрительного, сделал еще пару шагов вниз, ставя ноги на скользкие металлические скобы, и, придерживаясь одной рукой, другой задвинул над собой тяжелый чугунный блин.

На секунду они оказались в полной темноте. Босс шагнул еще на ступеньку вниз и почувствовал под ногами пол. Рядом слышалось дыхание Санька – он шумно втягивал носом теплый, пахнущий какой-то ржавчиной, гнилым тряпьем и мочой воздух, видимо отгоняя таким образом страх.

– Спокойно, ребята, сейчас будет свет, – услышал Босс голос Тиграна, и действительно, вспыхнули два узких желтых лучика в руках проводников.

У ребят были предусмотрительно припасены длинные, хорошие карманные фонари. Эти штучки Босс видел раньше. Полицейский американский фонарь, им можно лупить по головам, как дубинкой. Классная вещь…

– Пошли, – снова отрывисто бросил Тигран и, повернувшись, двинулся по узкому тоннелю, по стенам которого тянулись толстые металлические трубы.

Босс даже не пытался разобраться, что в них – газ, вода или еще что… Столько было этих труб, они змеились по полу, уходили в потолок, невидимый, но явно низкий – он чувствовал, что над головой пустого пространства совсем мало. Прыгни – макушкой врежешься в переплетения металлических змей.

– Давайте быстрее, – сказал Тигран. – Тут неопасно, чисто…

В свете фонариков идущих впереди ребят Босс замечал по пути кучи мусора, говорившие, что этот тоннель является вполне обжитым местом. Мусор был житейский. Пустые пластмассовые бутылки из-под пепси-колы, тряпки, пивные пробки, серебристыми кружочками устилающие пол, какие-то бумажки…

Увидев бумажки, он стал стараться ступать осторожнее, чтобы не вляпаться ненароком в какое-нибудь дерьмо, но Тигран и его товарищ увеличили темп, и Боссу пришлось забыть о чистоте ботинок.

Они несколько раз сворачивали в боковые тоннели, меняли направление, и Босс перестал понимать, в какой части города они находятся, что над ними – Московский вокзал или Адмиралтейство, а может быть, уже и какая-нибудь Пионерская площадь.

Тигран же с приятелем двигались уверенно, видно было, что они отлично знают и дорогу, и конечную цель их пути.

Через полчаса непрерывной ходьбы они оказались в освещенном помещении, каком-то подземном распределителе неясно чего – по крайней мере для Босса. Трубы завязывались здесь гигантскими узлами, сверкали смазкой таинственные механизмы, выпускающие струи пара, по стенам горели тусклые желтые лампочки в проволочных сетках.

– Боровик! Ты где? – крикнул Тигран, и на его голос из клубов белого пара появился мужик в ватнике, валенках и армейских, древних галифе.

– Здорово, пацаны. Чего надо?

– Дверь откроешь? Вниз…

– А нахера тебе?

– Да вот, ребятам хочу город показать…

– Город, бля… нашел время… Хули, ты, Тигр, пораньше не пришел… Пришел бы в четыре утра… Сейчас-то, бля, уже скоро метро начнет работать… И мне, сука, спать не даешь… Бля, экскурсовод…

– Да ладно тебе, Боровик, открой дверь-то! Чего базарить попусту…

Мужику было лет за пятьдесят, лицо его поросло седой щетиной, на гриб-боровик он никак не походил, и Босс решил потом выяснить у Тиграна, откуда у этого сторожа такая кличка.

Загремев огромной связкой ключей, каждым из которых можно было отпирать города, Боровик открыл тяжелые железные воротца:

– Пожалуйте. Ты мне принес, чего я просил-то?

– А как же? Данила, выдай товарищу.

Приятель Тиграна достал из-под куртки плоскую литровую алюминиевую флягу:

– Держи, дед.

– Дед, бля. Я тебе не дед…

– Ну ладно, ладно, завелся… Службу блюди лучше.

– Разберемся. Обратно пойдете или через метро выйдете?

– Посмотрим. Выйдем как-нибудь. Ты ложись спать спокойно, мы тебя беспокоить не будем больше.

– Смотрите, пацаны, – крикнул им на прощание Боровик, – там менты сейчас бродили…

– А чего им надо? – спросил Тигран.

– А пес их знает. Рейд какой-нибудь снова затеяли… Ходят и ходят… А что толку? Не мешали бы людям жить спокойно…

Они спустились по железной винтовой лестнице и оказались в высоком, длинном тоннеле, освещенным такими же редко висящими по стенам лампочками в сетчатых металлических колпачках, как и в помещении Боровика.

В центре тоннеля лежали рельсы. Санек испуганно отпрянул от них, держась ближе к стене.

– Не бойся, – сказал Тигран. – Это нерабочая зона. Здесь поезда не ходят. Электричества нет… И вообще рано еще… Пошли.

Они брели по тоннелю еще минут двадцать, потом снова полезли наверх, прошли какими-то коридорами, не встретив больше ни одного человека.

– Пронесло, – заметил Тигран. – Ментов не встретили.

– Да это Боровик бредит. Какие тут менты в это время? Менты если и есть, то ниже.

– А ниже – это где? – спросил Босс.

– Да там целые катакомбы. Люди живут.

– Какие люди?

– Ну как это какие? Живые люди. Нищие, бомжи, есть и нормальные работяги. Жена бросила, он хуяк – и вниз ушел. С горя. Посидит, посидит и обратно наверх – подзаработать, отъесться…

– Что, так и живут?

Тигран посмотрел на Босса с превосходством во взгляде:

– Ничего-то ты толком не знаешь. А еще…

– Что – еще?

– Ничего. Сейчас домой придем, поговорим.

– А дом у вас тоже здесь?

– Ну, ты дал! Еще чего. Хватит. Мы уже здесь жили с Данилкой… Хорошего понемножку.

Они шли по какому-то длинному залу с низким потолком, напоминающему обычный подвал жилого дома. Босс уже совершенно не мог дать себе отчет, на какой они находятся глубине, в каком районе города – бесчисленное количество ступенек, лесенок, лестниц, подъемов и спусков встречалось им на пути. Одно он знал точно – это уже не метро. Оказывается, из метро столько выходов существует… Так просто можно туда попасть… если знать, конечно, все эти ходы, спрятанные от простых граждан за тяжелыми люками, канализационными ходами и железными дверьми.

– Вот сюда, – махнул рукой Тигран.

Они стояли рядом с кирпичной стеной, в тупике коридорчика, ведущего из зала-подвала неведомо куда.

Тигран пнул ногой по кирпичной кладке, и несколько кирпичей провалились за стену.

– Надо лезть, – сказал провожатый, указывая на открывшуюся в стене дыру, и первый, подавая пример остальным, исчез в темном отверстии.

Глава двадцать восьмая

Яков Сергеевич решил подстраховаться лишний раз. Совсем не нравились ему столь частые наезды Комитета на его ребят, на его дело, которое со смертью Пельменя он, безусловно, стал считать своим. С Кибировым надо разобраться, это однозначно. Нечего московскому выскочке нос совать в их исконные питерские дела…

И Петя этот… Всех, видите ли, замочили, похватали, а Петя убежал. И красиво как, в газете даже вечерней успели статью тиснуть. Уж больно оперативно. Надо бы за Петей этим приглядеть.

Вот и отправил он Петюнчика к Лере, за город, в компанию к Кругозору. Пусть посидит, подумает. Там и охрана хорошая, не исчезнет, загадок ему, Якову Сергеевичу, лишних оставив. Все загадки только вместе с Петенькой теперь будут решаться, никуда он, птенчик милый, не денется. Если вздумал свою игру какую-то вести, то на это Хрящ есть, чтобы отучить от своих-то игр…

Лерина резиденция находилась совсем рядом с городом, сразу за Ольгином. Там можно было и культурно отдохнуть, и спрятать пару-тройку человек надежно, так, что никто не найдет… Подвал в Лерином домике хороший, просторный. С виду домик – обычная развалюха, а войдешь – ничего, крепкий еще домина, а как вниз спустишься, по лесенке деревянненькой – там и вообще красота. Комнатки типа больничных одноместных палат, коридорчик. И выход один. А на выходе всегда охрана сидит. Как бы ни при чем, сидит себе парень, газетку читает. А рядом – другая лежит. И под ней – пистолетик. И парень не простой, а надежный, кремень – не парень. Валька-Мороз. Когда нет никого в заточении, Валька в огороде копается, он ведь деревенский, увалень такой, из охотников, ему по городу на машине гонять не нравится. Да и полным надо быть идиотом, чтобы ему хорошую машину доверить. Еще на тракторе по полю или на танке по лесу – это куда ни шло. Это бы Вальке-Морозу, может быть, и приглянулось. А поскольку танков еще в арсенале Якова Сергеевича не было, не говоря уже о тракторах, то Валька и сидел на табуреточке с пистолетиком своим… Винтовка еще у него была хорошая, «Ремингтон», Пельмень подарил на день рождения.

Сама Лера – пятидесятилетняя тетка – была, конечно, в курсе дел Пельменя, про Якова Сергеевича знала же очень немного, обычная такая блатная баба, недалекая, примитивная, как считал Яков Сергеевич, матерщинница и любительница пролить сентиментальную слезу, когда какой-нибудь из их «соколиков» получал шальную пулю в лоб или на зону отправлялся…

Яков Сергеевич-то счет «соколикам» не вел, этого добра в городе хватало, один «соколик» улетит, на его место сразу десяток других просится. Хоть конкурс объявляй на боевиков. Впрочем, конкурсы и были. Заочные, правда. Очные этот гаденыш, Андрей Крепкий, устраивал. У него и спортзал свой для этого существовал. И тренеры, и массажисты… У Пельменя все было проще. Он брал проверенных в делах уличных бойцов из разгромленных им же самим конкурирующих группировок. И «соколики» оказывались парнями негордыми, непринципиальными, не торгуясь, шли на службу к бывшему врагу, без страха и упрека.

Он решил встретиться с Кибировым и изучить его получше. Конечно, Яков Сергеевич был с ним прекрасно знаком, но все разговоры о делах обычно вел Пельмень, а Якова Сергеевича просто ставили перед фактом – какие документы оформить и когда это нужно сделать, какие «темы» приняты в разработку, какие деньги и на какой счет должны переводиться…

Яков же Сергеевич считал, что достаточно ему будет полчаса с глазу на глаз посидеть с этим Кибировым, напрямую поговорить о сложившейся ситуации, и он поймет – ссучился Кибиров или тоже является жертвой странных обстоятельств. Яков Сергеевич не верил в случайности и совпадения. Слишком уж много произошло неприятностей с приездом этого гуся московского. Разбираться надо не откладывая.

Он съездил в больницу к Вилли – все-таки пришлось ему лечь в серьезное заведение, сначала хотел дома отлежаться, но рана начала вести себя нехорошо, мгновенно загноилась, распухла, поднялась температура… Рана-то вроде пустяковая, но с огнестрельными ранениями лучше не шутить. Они запросто могут какие-нибудь подляны выкинуть, заражение там, еще что-нибудь пакостное…

Поговорив с Вилли, Яков Сергеевич получил право распоряжаться силовыми структурами Пельменя. Вилли стоял ниже на иерархической лестнице группировки, но «силовики» были замкнуты на него, и он, при желании, мог запросто изменить расстановку фигур на доске, а мог и вообще, если бы захотел, всю эту самую лестницу сломать.

Но он был человеком разумным и, выслушав Якова Сергеевича, тут же позвонил своим звеньевым, кое-кому из бригадиров и дал нужные указания. Отдельно позвонил Хрящу, чтобы тот не очень распоясывался.

Так что теперь Яков Сергеевич был во всеоружии и готовился к встрече с Кибировым. Она должна была состояться вечером в офисе Пельменя на улице Чапыгина, напротив телецентра.

Глава двадцать девятая

Надо было быть слепой, чтобы не видеть, как Яков гребет все под себя. Причем делает это со скоростью звука. Еще Пельменя не похоронили, а он уже такую деятельность развил. Сучара!

Зоенька плеснула себе в высокий бокал виски – она была незнакома со столовым этикетом и всегда пила из того, что побольше. Поглубже, пошире… В этом она была мастерица, с Пельменем на равных могла сидеть всю ночь.

Она была незаменимым человеком для Пельменя и про себя думала, что, конечно, она его любит по-настоящему. Несмотря на то что баб у него было – не сосчитать, что дрались они с Зоенькой уж раз в неделю как минимум, причем дрались по-настоящему, после их прочтения поговорки «милые дерутся – только тешатся» Зоеньке иной раз приходилось накладывать швы, да и Пельменю тоже несладко было. Однако оба прекрасно понимали, что друг без друга не могут прожить и нескольких дней. Привычка, переросшая, по крайней мере со стороны Зоеньки, сначала в привязанность, а потом и вроде бы в любовь… Хотя сама она удивлялась, как это при их образе жизни и взглядах на окружающий мир можно всерьез относиться к этому книжному чувству.

Со временем она стала считать себя если не наследницей – тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить – о смерти Пельмеши ей даже думать было страшно, – то законной владелицей и распорядительницей всех его капиталов, дел, людей и «тем». Когда случалось так, что Пельмеша болел или был в отъезде, она брала на себя руководство его командой. И даже этот старый пидор, Яков Сергеевич, скрипя зубами приходил к ней с тем, чтобы Зоенька дала или не дала «добро» на какие-нибудь его бумажные аферы.

Баб она ему прощала: мужик-то какой – кровь с молоком, да и работа адова, как тут не запариться, не забыться, не трахнуть какую-нибудь соску, которые на него сами лезут с утра до ночи, в любом кабаке только и мечтают под него лечь, зная, что душа у Пельмеши щедрая не только на расправу, но и на дружбу.

А сейчас эта старая сволочь, Яков Сергеевич, даже не звонит. Дает понять, сучий потрох, что она вообще не при делах. Только приехал какой-то пацан от него – мол, распорядитесь, Зоя Федоровна, насчет похорон…

Зоенька не сдержалась, послала паренька так, что тот глаза выпучил, и попросила передать своему начальничку, чтобы и он ему компанию составил. С тех пор ни единой весточки от Якова не было, похоронами занимались Зоенькины подруги и помощницы – Верка-Вареная и Соня. Они были бабы деловые: Верка владела сауной и спортзалом в хорошей гостинице, Соня возглавляла туристическую фирму. У них были, что называется, «мощности» и люди для организации могучего мероприятия, каковым, по традиции, являлись похороны любого авторитета. А уж Пельмень-то – авторитет из авторитетов…

А Зоенька занялась тем, чтобы, по ее выражению, Якова, суку позорную, с говном смешать.

Думала она ровно день и надумала наконец. В руках Якова была бухгалтерия, договоры-переговоры, но это все, считала Зоенька, ерунда. Если снять Якова, придет она с ребятками во все банки-конторы, с которыми Яков свои дела крутит, и быстренько те поменяют, как говорится, ориентацию. А на место Якова бумажки писать Верку-Вареную возьмет. У нее тоже голова – будь здоров. Она Пельменю много раз намекала, чтобы Верку пристроить к настоящему делу, но Пельмеша говорил, что пусть все идет, как идет, от добра, мол, добра не ищут.

Дождался… От добра добра.

Ее всерьез одолевали мысли о том, что, возможно, вся эта история – дело рук этой тихой сволочи, Якова. Может быть, чувствовал он, что Зоенька против нею копает, и решил опередить. Радикальным образом. Он-то, знала Зоенька про это, докладывали, считал ее блядью вокзальной, которая пристроилась на теплое местечко, плебейкой считал, брезговал даже за стол рядом сесть, все время крутил, вставал, подходил, уходил, кого-то ждал якобы, когда на сходняках приходилось им место за одним столом выбирать. Все видела Зоенька и все запоминала.

Сейчас напротив нее сидел Лысов – капитан милиции, которого «курировал» Пельмень.

Просто сказать, что мент Лысов ссучился и работает на бандитов, было бы неверным. Пельмень вел много легальных дел, вполне легальных, комар носу не подточит – владел, например, несколькими салонами игровых автоматов, занимался благотворительностью, жертвовал немалые суммы на церкви – ремонт, восстановление, то-се, давал деньги на театральные постановки, ссужал единовременно бедствовавших артистов, в определенных кругах питерской богемы он вообще считался отцом родным, кормильцем и милейшим дядькой.

Другое дело, что крупные спонсорские отчисления снижали общие налоги с его прибылей, часть которых тоже шли вполне официальными путями. И немудрено, в сфере официальной у него возникали официальные проблемы, которые он предпочитал решать, не используя свои теневые, основные структуры и криминальные силы.

И Лысов как раз занимался обеспечением безопасности «надводной» части айсберга, которым являлась огромная империя Пельменя. Начальство Лысова было в курсе, деньги переправлялись и начальству, и самому Лысову такими длинными и запутанными путями, что ни один крючкотвор-правдоискатель не мог бы связать, например, покупку компьютеров для отделения милиции на средства, полученные за какие-то осенние полевые работы, куда отправлялись какие-то солдаты, служащие в воинской части, или каким-то образом подшефной школе милиции в городе Пушкине… Черт ногу сломит, одним словом. Деньги материализовались в разных формах и с совершенно неожиданных сторон, и все было вполне официально. А то, что Зоенька, допустим, в приватной обстановке положит в карман Лысову – это же не деньги, это мелочь. Никто ведь не будет опускаться до меченых купюр… Это удел неудачников и мелких жуликов.

Опять же, спонсорская деятельность Пельменя и гонорары, получаемые «его» артистами, из сумм которых тоже удерживался определенный процент «на ментов», в свете отсутствия законов об авторском праве являли собой темный дремучий лес для любой налоговой или какой другой инспекции.

Само собой разумеется, что убийством Пельменя занимались люди, которых Лысов контролировал, и в этой связи располагал полнейшей информацией по делу, а также практически неограниченными возможностями, которые давали ему деньги Зоеньки.

– Дело плохо, Зоя Федоровна, – сказал Лысов, принимая от нее стакан с виски.

– Что так, Сереженька?

– Комитет забирает у нас расследование. С ними не поспоришь, сама понимаешь.

– Комитет? Им-то это нахера?

– Знал бы прикуп, жил бы сама знаешь где.

– Слушай, так у нас же в Комитете…

– Ну да. Все уже пробито. Только вот узнал я такую штуку… – Лысов выпил виски и чмокнул губами: – Хорошо…

– Чего – хорошо? Ни хуя хорошего!

Зоенька, нервничая, обычно не обращала внимания на внешние приличия, а Лысов знал, что грубости эти не относятся к нему, а лишь являются свидетельством ее нервного состояния, поэтому никак не отреагировал на всплеск Зоенькиных эмоций.

– Так вот. Они забрали дело Пельменя. Забрали дело об убийстве Праздникова.

– Ну, это понятно. Это нормально…

– И еще – у них целая бригада занимается сейчас тем, что обсасывают, сливают в одно производство Праздникова, Пельменя, двойное убийство на Васильевском…

– Там-то кого, Господи?…

– Каких-то урок дворовых, которые вообще ни при чем. Мусор, шваль подзаборная. Кроме этого, туда же входит убийство бизнесмена Когана – слышала о таком?

– Да никогда в жизни.

– Правильно. И я не слышал. Дальше еще интересней. Убийство двух пушеров на Садовой. Попытка ограбления квартиры Крепкого. Драка на Декабристов. Все в одну кучу. Тебе это что-нибудь говорит?

– Бред какой-то. При чем здесь мы? Пушеры какие-то… Коган, бля…

– Вот и я ничего не понимаю. Ничего. Дело очень темное. Кто за всем этим стоит, непонятно. И с какой стороны подойти – не знаю. Никаких концов. Никакой логики, главное, не вижу.

– У меня есть подозрение, кто может за этим всем стоять.

– Да ну? И кто же?

– Твой приятель.

– Мой приятель? – Лысов сделал ударение на слове «мой».

– Что ты о Якове нашем, бля, Сергеевиче думаешь?

– О Якове?

Лысов не удивился тому, что Зоенька очень спокойно выставляет одну из ключевых фигур собственной группировки. У них, бандитов, принято друг другу время от времени, как бы это сказать, подсирать, если помягче. Может, перекупили Якова?..

– Может, думаешь, перекупили его? – спросил он вслух.

– Есть у меня подозрения.

– Да? И основания? Какие же, если не секрет?

– В этом деле, Сереженька, от тебя секретов нет. – Она налила капитану еще виски. – Основания – личные амбиции, личная неприязнь. Это, Сереженька, я как женщина тебе говорю. Это – корень всех дел, всех поступков. Изначально все на личном уровне идет. Точно. Подумай-ка об этом. Яков сейчас все под себя гребет. Я давно за ним наблюдаю. Со стороны, знаешь ли, виднее. Пельмень-то все делами занят был, ему некогда было остановиться, оглядеться, что вокруг него происходит. А я просто смотрела и видела, что Яков себе крепость строит за наш счет. А сейчас пришло время, как ему кажется, все под себя заграбастать. Он, гад, последнее время все дела на себя замыкал, специально делал. Чтобы без него не разобраться было. Ну, это ему так кажется, конечно, что не разобраться… Потом – он взял эту Леру, прошмандовку ростовскую, поселил в Ольгине, там подземные казематы соорудил. Хряща обхаживает уже сколько месяцев… Персональную зарплату ему платит… А кого он там в своей тюрьме, в Ольгине, держал, я не знаю, а кто сейчас там сидит – мне известно.

– И кто же?

– Он туда отвез Кругозора, который Пельмешу пристрелил. Туда же отправил Петюнчика, который к Крепкому лез. Видишь? А эти оба дела ведь Комитет взял в одно производство?

– Да… Слушай, тема есть. Надо его потрясти, старого пердуна…

– Его не трясти надо… – Зоенька запнулась.

– Правильно, – кивнул Лысов. – Я ничего не слышал. Потрясти – это да. Это мы можем.

Глава тридцатая

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Егор. Они ехали в такси, оба – на заднем сиденье. Егор осторожно обнимал Настю за плечи.

– Нормально, – ответила она. – Все нормально, Егор. Ты не волнуйся. Я же большая тетенька уже, не девочка… Взрослая, короче. Все нормально…

Когда они приехали домой к Саньку, уже начинало светать, люди на улице брели на работу, в магазины, по Московскому проспекту неслись автобусы, машины, начиналась обычная будничная городская суета.

– Спать охота, – сказала Настя. – Слушай, а где же Санек-то? Может, случилось чего?

– Ну а с ним-то что может случиться? – спросил Егор. – Это с нами – ну я еще понимаю. А с ним-то? Все нормально, гуляет пацан. Слушай, а ты расскажи, кто тебя обрил?

– Подожди, я переоденусь…

Егор хмыкнул. Он всю ночь наблюдал ее голой – сначала в бане, потом на квартире у этого гада, Кислого… У него Настя нашла более или менее подходящие джинсы, правда, велики они ей были размера на три, но это все же лучше, чем те тряпочки, в которых она ехала в машине Кислого из бани.

– Я сама, – крикнула Настя из комнаты. Егор возился на кухне, готовя кофе, – он резонно считал, что если Настя и завалится спать, то ему это сейчас совершенно не ко времени. Слишком много дерьма в этом городе нужно разгребать. – Сама. Хотела замаскироваться.

– Ну, кстати. Почти удалось. Я тебя сразу-то не признал там… – Он решил не уточнять место, где увидел Настю, придавленную грудой голых шевелящихся тел.

– Вот видишь… Ты там, кстати, не еду готовишь?

– Еду… Нет, я кофе делаю… бутерброд могу тебе смастерить.

– О! Смастери, пожалуйста. А потом я посплю, с твоего позволения…

– Запросто.

Егор открыл холодильник и тут же услышал, как хлопнула дверь в подъезде. Дома современной постройки обладают такой особенностью – на третьем этаже в запертой квартире очень хорошо слышно, когда кто-то входит в парадную, поднимается по лестнице…

Время было совершенно обычное для хлопанья дверьми – утро, людям на работу… Но у Егора, как и у многих людей, имевших проблемы с законом и ведущих полулегальный образ жизни, была хорошо развита интуиция. Он быстро вышел в прихожую и приложил ухо к двери.

По лестнице поднимались люди – трое или четверо. Вышли на площадку третьего этажа, остановились возле двери Саньковой квартиры. Егор слышал их дыхание, они были совсем рядом. Он протянул руку и вытащил из куртки, висящей на вешалке, пистолет.

Почему-то он был уверен, что это не Санек. Так и оказалось. В замке начали ковыряться, всовывать и вынимать обратно какие-то железки.

Егор осторожно, стараясь не скрипнуть половицами, отступил в комнату, где возилась с одеждой Настя, опередил ее вопрос, приложив палец к губам и кивнув в сторону прихожей. Потом снова вышел в коридор и, направив пистолет на дверь, стал ждать, когда манипуляции с замком тех людей, что стояли на лестнице, увенчаются успехом.

Глава тридцать первая

Пробравшись сквозь дыру в стене, Босс увидел, что они оказались в обычной котельной, с манометрами, дрожанием стрелочек, указывающих давление, с ровным гудением, с покрашенными отвратительной синей краской стенами, с грязноватыми бойлерными баками, плитки кафельного пола выщерблены, все, как и должно быть. На Босса вся эта изнанка индустриализации всегда наводила тоску. Ни за что не стал бы он работать в таком унылом месте и не мог понять, как это у целого поколения было модным и престижным работать в котельных, кочегарках, в грязи и полной какой-то беспросветности.

– Тихо, – сказал Тигран и махнул рукой, – туда.

«Когда же это кончится?» – подумал Босс. Путешествие стало казаться ему пустым и бессмысленным. Впрочем, вспомнив о разборке в ночном клубе, он подумал, что уйти подальше и незаметно было в их положении вполне резонно.

Тигран толкнул очередные железные ворота, и, выйдя вслед за ним и его спутником, Босс с Саньком оказались на улице.

– Ни фига себе экскурсия, – пробормотал Санек.

– Нормально. А ты хотел, чтобы тебя менты на Садовой повязали? – спросил Тигран.

– Меня Данила зовут, – неожиданно представился второй паренек.

Босс только теперь разглядел их внимательно. Оба одеты в джинсовые утепленные курточки, джинсы, хорошие, крепкие ботинки, одинаковые вязаные шапочки, просто братья-близнецы, если бы не разница во внешности между восточным типом лица Тиграна и курносой, круглой физиономией Данилы.

Оценил Босс и то, что оба выглядят нарочито неброско, могут затеряться в толпе мгновенно, раствориться в людском потоке и оторваться от преследования легко, не оставив никому никаких зацепок относительно внешнего вида.

Ну и, конечно, профессиональным взглядом еще некоторое время назад, когда они пробирались по канализационным тоннелям и лабиринтам метро, заметил он ловкость их тренированных худеньких и жилистых тел, уверенность и точность движений, очень нехарактерную для ребят их возраста. Обычно ровесники Тиграна с Данилой угловатые, болтающие длинными конечностями, рост которых опережает осознание и умение их применять и ими пользоваться. Такую ловкость и пластичность может дать только акробатика или еще, возможно, бальные танцы…

– Давай тачку берем и к нам…

Босс посмотрел по сторонам. Они находились в районе метро «Электросила».

– А куда это – к вам? – спросил он.

– На Ржевку, – ответил Данила.

– Е-мое, – сказал вдруг Санек. – Пацаны, поехали ко мне. Это рядом, у меня там люди, мне обязательно надо предупредить…

– Что за люди? – спросил Босс.

– Девушка, – смущенно краснея, сказал Санек. – Не волнуйся. Чего ты? Родственница…

– Поговорить у тебя можно будет серьезно? Не помешает? – спросил Тигран.

– Она? Нет. Она точно не помешает… Блин, – сказал Санек, когда они вошли в подъезд. – Ключи потерял в этом долбаном клубе! Чего делать-то? А?

– Спокойно, – ответил Данила. – Разберемся.

Когда они подошли к двери, Данила достал из кармана какую-то тонкую железку и вставил в отверстие замка. Покрутив, подергав ее несколько раз, он толкнул дверь и сделал Саньку пригласительный жест рукой:

– Заходи, хозяин.

Босс покачал головой. Ох, непростые парни! Однако, можно сказать, жизнь им спасли. Он вошел вслед за Саньком, а за ним в прихожую как-то неслышно втекли Тигран и Данила.

Санек, заметив на вешалке чужие вещи, крикнул в раскрытую дверь комнаты:

– Настя! Это я. Я не один.

– А с кем? – раздался из комнаты голос, и Босс заметил, что Тигран, стоявший рядом с ним, вздрогнул.

– Свои.

– Заходите, – снова крикнула Настя. – Я переодеваюсь…

Босс сделал шаг вперед и уперся взглядом в выглянувшего из-за двери крупного небритого мужика. Лицо его выглядело усталым, под глазами налились мешки, одной рукой он опирался о косяк двери со своей стороны. В кино так обычно делают, если в руке зажат пистолет.

– Егор! – тихо крикнул Тигран. – Егор, блин! Откуда ты здесь?

– А вы? Е-мое… Санек, ты чего… – Егор растерянно переводил взгляд с Тиграна на Данилу, потом на Санька и Босса. – Как вы?.. Вы знакомы, что ли? Ну, дела… А это кто? – Он снова посмотрел на Босса.

– Это мой друг, – ответил Санек. – А ты… А они…

Через десять минут взаимных похлопываний по плечам, толкотни в прихожей, изумленных возгласов Насти, хмыканий и приветствий все сидели на кухне и допивали остатки растворимого кофе, найденного в шкафчике Санька.

– Тесен мир, – сказал Егор. – Ну, рассказывайте, что да как. И как давно вы знакомы.

– Сегодня познакомились, – ответил Тигран, взглянув на Босса.

– Ну-ну. Дальше.

– Сюда-то мы случайно… Мы его и не знаем. – Данила показал рукой на Санька. – Нас вот этот дружбан интересовал.

Босс сидел нахохлившись, понимая, что ровным счетом ничего не понимает.

– Так чем вы тут занимались все это время? – спросил Егор.

Они расстались несколько месяцев назад в квартире Марка Куза, от которого рванули в Крым пересиживать бурю, поднятую Андреем Крепким и Михалычем. Их война смела начисто всю команду Крепкого и в конце концов угробила и самого Михалыча, а отголоски ее, последние волны все катились и катились за Настей, Егором и Олегом Грабко.

Тиграна с Данилкой покойный бандит Михалыч, большой, очень большой питерский авторитет, подобрал в буквальном смысле слова на панели. Взял на воспитание. То ли старческая сентиментальность в нем взыграла, то ли еще что, теперь уже Михалыч этого никому никогда не расскажет. Сначала он даже не собирался делать из них профессиональных киллеров, но эту идею они подсказали ему сами – при очередном просмотре бесконечных вестернов и боевиков по видео они заговорили о том, что вот, дескать, было бы круто научиться как следует стрелять, а они ведь маленькие, от них никто подвоха не ожидает… Что можно весь мир на уши поставить…

Маленькие совсем были, дети. Михалыч подумал-подумал, да и нанял хорошего психиатра, чтобы вправить ребятам мозги, ликвидировать детские комплексы, взлелеянные родителями-алкашами и жизнью в парадняках и на чердаках Центрального района Петербурга. Одно название громкое – «Центральный район»… А на самом деле – за роскошными фасадами Росси и Растрелли чудовищная нищета коммуналок, разрушающиеся дома, грязь и преступность такие, что никакому Гарлему не снились.

Позанимался доктор с детьми, привел в порядок их нервы, психику, а потом и сгинул неожиданно. Выбросился из окна в припадке белой горячки. Надо же – сам врач, а такой конец… Михалыч всегда подчищал «хвосты» очень грамотно.

Ну а потом стали ребята заниматься именно тем делом, которое им казалось самым интересным и важным для мужчины в момент просмотра видео. Стрелять то есть. Учил их мастер, благо у Михалыча были в команде классные специалисты.

– Да, – сказал Данила. – Теперь я могу назвать себя мастером.

– Теперь? – переспросил Егор. – А что – теперь?

– Ну… – Он покосился на Санька и Босса. Потом, видимо решив, что они достаточно повязаны общими уже делами, общей кровью, продолжил: – Ну, Егор, вы-то свалили, а мы тут с Тиграном принялись «хвосты» подчищать… Ну, лучше пусть он расскажет, я не мастак базарить.

– Да, – кивнул Тигран. – Базарить он не мастак. Зато мастер! Правильно он сказал. Депутата-то на Фонтанке завалил. Слышали небось?

– Так это ты?! – Егор едва не заорал в голос.

Данила скромно кивнул, а Тигран, блестя глазами от восторга, говорил:

– Представляешь, из окна туалета Дворца пионеров из пистолета! Метров с пятидесяти! Он шел с собакой, с охраной, тачка за ним ехала, а Данилка из сортира пионерского, из волыны два раза попал! В голову и в горло! Вот это класс, скажи?

– Да уж… – пробормотал Егор. – А чем вам депутат-то не угодил?

– Ну, это отдельный разговор… Классная прическа у тебя! – крикнул он Насте, вышедшей вылить заварочный чайник.

Они познакомились с Настей еще до того, как их подобрал Михалыч. Она была тогда, что называется, в силе. Строила свой первый музыкальный магазин и была обуреваема сумасшедшей мыслью создать целую армию, состоящую из подростков, которые бы делали свой бизнес, сами охраняли свою территорию, сами себя защищали бы от бандитов, сами зарабатывали деньги… Опыт общения с бандитами у нее уже, к сожалению был. Родители ее были убиты, а деньги, от них оставшиеся, попали прямо ей в руки, вот она и крутилась.

Настя подкармливала ребят, а они были в нее просто-напросто по-детски влюблены. Не как в маму, но как в старшую сестру.

Естественно, все, что потом с ними делалось в загородном доме Михалыча, делалось так, чтобы Настя была информирована об изменениях в их жизни. Достичь этого было несложно – Михалыч одно время «держал крышу» над Настиными магазинами, и Настя порой заезжала к нему на обед, на деловые переговоры, на «решение вопросов»… Одним словом, были у них возможности связаться. Да и Данилка с Тиграном время от времени выбирались в город – Михалыч ведь готовил их для работы в городе, а не в дремучем лесу. Соответственно, им нужно было быть в курсе того, что в этом самом городе происходило.

Кончилось все очень просто и, как тогда казалось, ко всеобщему удовольствию. Михалыч наехал на Андрея и Настю и не нашел ничего лучше, как разобраться с девушкой у себя на даче. Тут Тигран с Данилкой его и замочили. Его и его охрану.

В Крым ехать они наотрез отказались и растворились в трущобах Питера, благо опыт жизни на городском «дне» у них был огромный.

– А что вы там про хвосты-то говорили? – спросил наконец Егор. – И про депутата этого. Он-то с какого боку вам помешал?

– Ну, во-первых, практика, – сказал, улыбаясь, Тигран, и Босс, сидяший рядом, внутренне вздрогнул. Он думал, что сам достиг уже хладнокровия, достаточного для того, чтобы считать себя бойцом. Бойцом с большой буквы. А этот парнишка, сопляк совсем, мочит незнакомого ему человека – «практика», мол, у него. Ну и ну. Чего же им от него-то надо? – А во-вторых, – продолжал Тигран, – самый смак-то, блин, в чем?

– В чем? – переспросил Егор.

– А в том, что вы тогда уехали, а мы всю дачу подмели Михалычеву. Вернулись туда, пока никто ничего не прокумекал, и взяли все, что смогли унести. Увезти, вернее, машина у нас была. Добрые люди помогли…

– Что за люди? Не проколятся?

– Не проколятся, – досадливо и как-то скомканно хмыкнул Данила, и Босс снова почувствовал ледяной укол в грудь.

– Оружие взяли кое-какое, – быстро сказал Тигран, меняя тему. – И, самое главное, я так врубаюсь, что документы важные. Ох, крутые штуки… Половина непонятно, цифры, тайны… Цифры… Но есть и кое-что, чего мы с Данилкой разобрали. Они, гады, оружие в Чечню гнали. Договоры, расписки, записки. Вот депутат этот там задействован был. Не зря мы его грохнули… Я так врубаюсь, что, ты говоришь, будто ищут вас – так ищут не вас, а бумаги эти. Вы-то нахрен теперь кому нужны? Все уже, Михалыч съехал, Андрей ваш тоже не у дел. А бумаги – сила… А они у нас лежат. Спрятаны в письменном столе… – Тигран широко улыбнулся.

– Бумаги? Оружие? – Егор встал. – Ну, точно, ради этого Комитет, конечно, жопу рвать будет. Так они же, если найдут, всех нас замочат. Нахера им свидетелей оставлять? Это же дело государственное. Во, пацаны, влипли мы…

– Не замочат, – сказал Тигран. – У нас план есть. Мы вот с ним, – он кивнул на Босса, – сейчас и обсудим.

Глава тридцать вторая

– Кажется, попали мы с тобой, братан, – сказал Петюня.

Кругозор презрительно промолчал. Братана нашел, фраер дохлый. Он считал себя, и не без оснований, элитой, профессионалом высшей пробы и брататься с простыми «быками» было ниже его достоинства.

– Молчишь? – спросил снова Петюня. – Зря. Не обижайся, но ты как мудак себя вел…

– Слышь, ты, баклан, – отозвался Кругозор с койки, на которой лежал. – Ты меня с кем-то спутал, понял?

– Ладно тебе, понял-понял тут гонять… Нам думать надо, как свалить отсюда, а ты в обидку идешь. Не время. Другим заниматься надо.

– Свалить… А ты-то что натворил?

– Я что натворил? Я, бля, от ментов сбежал, а меня за это Яков сюда спровадил. К тебе… – Петюня подошел к двери и шваркнул по ней ногой. – Бля… А что там за отмороженный на охране?

– А хер его знает, – процедил Кругозор.

– Слышь, отмороженный! Воды принеси! И пожрать! – крикнул в запертую дверь Петюня. Не получив ответа, он подошел к койке Кругозора и сел рядом на пол. – Ох, бля, не нравится мне все это, не нравится…

– Что ты муму дрючишь – «нравится», «не нравится…»?! Чего ноешь-то?

– Грохнут нас здесь, вот что. Бежать надо…

– Беги… Далеко собрался?

Петюня мрачно посмотрел на Кругозора. Тот с виду на самом деле был не очень-то готов к побегу. Левая половина его лица страшно распухла, на месте глаза торчала черно-багровая шишка, зрачка было вовсе не видно. Только узкая красная щелочка, откуда беспрерывно текли слезы, которые Кругозор осторожно вытирал тыльной стороной ладони, говорила, что глаз все-таки есть. Каждое движение лежащий на койке киллер сопровождал кряхтением, Петюня видел черные кровоподтеки на его ребрах, груди и спине. Судя по тому, что и вставал изредка, чтобы сходить в туалет, находившийся в отгороженном уголке комнаты, с ногами у него тоже было не все в порядке.

«Развалина, – думал Петюня. – Куда с таким бежать?..»

– Ты чего, так и будешь тут валяться? – спросил он.

– Заткнись, – сказал Кругозор. – Достал, бля. Послушай лучше, чего там наверху… Кто-то приехал, что ли?..

Уверенный, властный голос Кругозора, несмотря на его слабость, заставил Петюню замолчать и прислушаться. За дверью действительно что-то происходило. Петюня услышал топот по лестнице, ведущей в подвал, где находилась их комнатка, возню рядом с дверью, потом скрежет ключа в замке.

Он едва успел отпрыгнуть назад, к кровати Кругозора, как дверь распахнулась и в комнату вошли двое – один в пятнистом комбинезоне, второй – в плаще, слишком легком, не по сезону, в лаковых ботиночках, в шляпе с широкими полями.

– Так. На пол живо, руки за голову!

Петюне не надо было объяснять дважды. Вид и тон незваных гостей говорили сами за себя, и Петюня предпочел без колебаний выполнить указание. Кругозор же не пошевелился, только что-то промычал. Пятнистый подошел к нему, отбросил одеяло, скрывавшее ноги больного. Внимательно оглядев избитого Кругозора, одетого только в тренировочные штаны, он бросил взгляд на штатского. Тот кивнул.

– Руки! – еще раз скомандовал пятнистый Петюне, видимо решив, что избитый бандит на кровати не представляет никакой опасности, и, присев, начал прилаживать наручники к Петюниным рукам.

Петюня никак не мог понять, как это Кругозор, молнией метнувшись с кровати, одним точным ударом в основание черепа вырубил пятнистого, схватил его за грудь, приподнял и тут же успел заслониться им от пули, выпущенной штатским, пистолет в руке которого появился тоже словно по мановению волшебной палочки.

Тело пятнистого дернулось и окончательно обвисло в руках Кругозора, но при этом его нога уже выбила пистолет у штатского, и тело невезучего омоновца, ставшего живым щитом, еще не успело рухнуть на пол, как руки киллера сомкнулись на шее штатского.

Петюня ошеломленно наблюдал картину побоища, лежа на полу.

«Ну, бля, дает, – только и успел подумать он. – А шлангом прикидывался…»

Он не успел додумать мысль до конца, как Кругозор подскочил к нему, схватил за шиворот и одним рывком поднял на ноги. Откуда только силы взялись в его избитом, почти изувеченном теле?..

Дальше Петюне некогда было думать. Кругозор как будто, кроме физической силы, обладал еще какой-то внутренней – во всяком случае, когда его стальные руки сомкнулись вокруг Петюниной груди, он мгновенно утратил всякую способность сопротивляться, воля его улетучилась, и тело стало податливым орудием, управляемым и направляемым неумолимым хозяином.

Они кинулись к распахнутой двери, и Петюня увидел лежащего на лестнице охранника – того самого дуболома, участь которого они обсуждали несколько минут назад. Руки этого молодца были скованы за спиной, одна нога пристегнута наручниками к дубовым крепким перильцам. И еще увидел Петюня омоновца с коротким автоматом, направленным ему прямо в грудь. Успел он увидеть и вспышки выстрелов, но даже не почувствовал, как пули прошили его тело и ушли в деревянную стену. В этот момент его больше всего занимала мысль о том, что его пули пробили насквозь, а вот зацепили ли они Кругозора, стоящего сзади? Интересно, если зацепили, то насколько серьезно?

Он чувствовал все новые и новые толчки в грудь, потерял им счет, так их было много. В ушах нарастал никогда не слышанный доселе странный гул, лестница закачалась перед ним, мелькнуло еще раз, крупно, как в кино, лицо омоновца и исчезло. Лестница, лежащий на ней охранник, стены – все стало размываться, окутываться серой дымкой, а потом все тело пронзила страшная боль, от пяток до кончиков ногтей Петюня наполнился живым, бушующим в нем пламенем. Он хотел крикнуть, но уже не мог даже открыть рот.

Как только омоновец начал стрелять, Кругозор упал на пол и занял позицию между ног дергающегося под автоматными выстрелами Петюни. Выстрелив три раза и перекатившись на спине, чтобы падающий мертвый бандит не придавил его, Кругозор вскочил на ноги и в три прыжка был уже наверху. По пути он успел наклониться и выхватить автомат из судорожно шарящих по лестнице рук омоновца.

Дальше все оказалось проще, чем он мог предполагать. Наверху его никто не встретил, Кругозор проскочил через горницу, упал на колени перед окном, выходящим на подъезды к домику, и осторожно выглянул. Одинокая серая «Волга», рядом с ней никого.

«Чего это они приехали так, налегке?.. – подумал он. – Странно, очень странно… Не иначе кто-то действительно из наших ссучился и свои вопросы решает ментовскими силами…»

Он снова спустился вниз, собрал свою одежду, провел рукой по волосам. Видок, конечно, будьте-нате, но тем не менее валить отсюда надо. И, чем быстрее, тем лучше. Бросив автомат на пол, Кругозор пошарил по карманам штатского, нашел запасную обойму и перезарядил пистолет. На первое время сойдет…

Поднявшись наверх, он еще раз окинул взглядом лужайку и, надеясь, что стрельба в доме не слишком привлекла внимание окрестных жителей, благо домик Леры стоял на отшибе, выскочил на улицу и бросился к машине. Другого выхода у него все равно не было. Машину он бросит где-нибудь на трассе, в город вернется на электричке, чтобы не связываться с КПП на въезде – они, суки, обязательно пристанут к водителю с такой физиономией…

Все последнее время, на протяжении которого он находился в заточении, Кругозор копил силы, стараясь даже говорить поменьше, и вот они ему понадобились. Однако он чувствовал, что скоро наступит реакция на этот сумасшедший выброс энергии, который он только что произвел. Концентрация и сосредоточенность – два основных его козыря почти исчерпали себя. Ему нужен был настоящий отдых. Реабилитация, полный покой… Только бы до дому добраться, успеть взять документы, деньги и валить, любыми путями валить отсюда. Куда угодно, как угодно…. Потом поквитается со всеми, сейчас надо напрячься для последнего рывка…

Глава тридцать третья

– Ну вот, – сказал Гриша, наливая в чашку кофе, настоящий, сваренный только что им самим, и не только сваренный, но и купленный самолично. Андрей пока из дому не выходил.

«Хватит тебе болтаться, – сказал Гриша после того, как привез довольно сильно побитого Андрея к нему домой. – Слишком уж ты, дружище, непоседливый. Отдохни малость…»

– Ну вот, – повторил он. – Настя твоя в городе, скоро встретишься с невестой молодой…

Андрей все-таки заметил за наигранной веселостью комитетчика напряженность, что-то у него явно не складывалось, какие-то были проблемы.

– Случилось что? – спросил он, игнорируя информацию о Насте.

Гриша быстро повернулся и внимательно на него посмотрел.

– Знаешь, – сказал он после паузы. – Я когда на эту работу устраивался, – он ухмыльнулся, – вообще-то, подозревал, что по характеру ее, все время будет что-нибудь случаться.

– Это верно, – кивнул Андрей.

– Так как ты думаешь, в городе где твою подругу искать лучше? С чего начать?

– Так ты уж, поди, начал? – спросил Андрей. – Сказал бы, что вы отработали, чтобы мне не повторяться.

Гриша вздохнул, но промолчал, размешивая сахар в чашечке. Потом снова взглянул на Андрея:

– Бля, устал я, господин Крепкий, с вами по городу скакать. Но работа есть работа. По мне бы…

– Ну договаривай, договаривай. Я уже привык. В «Крестах» договаривали. Что всю эту сволочь, вроде меня, надо с говном смешать и по стене размазать. Да?

– В общем, ты не обижайся, конечно, но где-то близко к этому.

– Ага. Я так и знал. И что же?

– Ну что-что? Тебя волнует ведь вопрос, что с тобой будет после того, как Настю найдем?

– А ты как думаешь?

– Знаешь, ты мне даже симпатичен иногда… – Гриша сощурился. – Смотрю на тебя, и кажется, что тебя, на самом деле, не очень-то это и волнует.

Андрей молчал.

– Вот… И поэтому сложно мне с тобой говорить. Если бы я видел, что тебя интересует собственная судьба, то все было бы проще.

И снова Гриша не услышал никаких возражений со стороны Андрея.

– Вот видишь? – спросил он. – Молчишь. Другой бы на твоем месте меня бы уже затрахал вопросами, что да как с ним будет, посадят его снова или не посадят, замочат или жизнь оставят, а если оставят, то на каких условиях…

– Гриша, чего ты хочешь? Чего ты крутишь, вокруг да около все вертишься? Скажи прямо – хочешь, чтобы я на тебя работал? На постоянке?

– Ты слабо себе представляешь, что это значит – на нас сейчас работать. Все изменилось. А у нас – еще в большей степени, чем во всей стране. Ты обратил внимание, например, что я ни разу не назвал себя сотрудником ФСБ? Что вообще эта аббревиатура не звучала?

– Обратил, обратил. Не волнуйся.

– А я и не волнуюсь. В общем, работать, конечно, тебя взять можно.

– Так говоришь, как будто я сам к вам напрашиваюсь… – усмехнулся Андрей.

– Можно… Только ты должен понимать, что не в ФСБ я тебя приглашаю… Вернее, не приглашаю, а предлагаю как один из двух вариантов…

– Ага. Это первый. А второй? Как я понимаю…

– Давай не будем уточнять. Понимаешь, и славно. Жизнь такая. Вот сидим, кофеек пьем, а знаем оба, что один из нас в данный момент – жертва, другой – палач. Причем знаем даже, кто есть кто. А мне бы хотелось, чтобы другой расклад был. Чтобы мы были на равных с тобой…

– Ну ладно. Не ФСБ. А что же тогда?

– КГБ. Комитет государственной безопасности. Есть много людей в нашем ведомстве, которых не устраивает то, что происходит сейчас. И постепенно, само собой, они объединились. И получился настоящий Комитет. Работаем все, числимся, как положено, звания имеем, все чин чином. Только работаем чуточку по-другому. И, только не смейся, у нас получается.

– Так и что делаете? Строите новый мир?

– А ты хотел, чтобы его строили отмороженные коммунисты? Чтобы они революции устраивали? Людей на улицах стреляли? Погромы организовывали? Демонстрации-забастовки-голодовки? Это же никому на хуй не нужно. И в первую очередь тому самому народу, о котором эти коммунисты пекутся. На словах, конечно. Им-то на этот народ насрать с большой горы.

– А вам – не насрать. Ха!

– А нам не насрать. Как и тебе, Андрей. Я не буду говорить, что мне, дескать, близки надежды и чаяния простого народа. Не близки. Меня не ебет, какой там стиральный порошок тетя Маня предпочитает использовать и какую музыку слушает ее сынок. Или что она думает о КПСС, Ельцине или о Зюганове. Мне это неинтересно. Я другим живу. Но мне интересно, чтобы она, тетя Маня, чувствовала себя хорошо, чтобы ходила на работу и выполняла там свои обязанности ответственно. Потому что на работу она будет ходить на предприятие, которое приносит мне прибыль. И я заинтересован в конечном счете в ее личном благополучии. Это же азбука. А отношения между мной и тетей Маней должны регулироваться законом, который должен исполняться. А чтобы он исполнялся, его должны поддерживать надежные силовые структуры, которым тоже хорошо платят и которые довольны своим положением. И не лезут на демонстрации, не объявляют голодовок и не сидят, бля, на забастовках, стуча касками, как эти шахтеры…

– Ну, с шахтерами как раз не все так просто, я слышал, – заметил Андрей.

– Да знаю я все про шахтеров. Все знаю. В общем, цели у нас те же примерно, что и у тебя были, когда ты своим бизнесом занимался. Только возможностей у нас больше, согласись?

– Соглашусь. Только я ведь сам по себе. Мне начальников не нужно. Я сам начальник.

– А тебя в подпаски никто и не определяет. Будешь работать так же, как работал. Нам нужны профессионалы. Во всех областях… И центр твой, оздоровительный, кстати, можно будет восстановить…

– Ага. И парней моих, может быть, восстановишь?

– Не ерничай. Не надо. Я серьезно говорю.

– Если серьезно, то я не понимаю, чем могу быть вам полезен. И потом, я до сих пор не понял, кому это – вам? У вас там что, очередное тайное общество?

– Никаких обществ. Просто часть людей в нашем ведомстве, как бы это сказать, меняет ориентацию. И спокойно ведет работу по изменению режима, по наведению порядка, в конце концов. Ты же сам всегда был за порядок?

– Да.

– Вот и мы – за порядок. Народ должен хорошо жить, хорошо работать…

– Вы – хорошо получать.

– Мы – хорошо получать, – без улыбки продолжил Гриша. – И это самое благолепие, которое, я надеюсь, когда-нибудь наступит, холить и лелеять, оберегать, извини, от воров и негодяев, которые нам всю малину могут, прости, обосрать. И в этой связи бизнесмены нам нужны с зубами. И с кулаками. Такие, как ты, дружище. Ну так как?

– Григорий, я же тебе уже говорил. Еще при первой нашей беседе. У меня что – есть выбор?

– Выбор всегда есть, – спокойно ответил Гриша.

– Да. Но меня тот вариант, который ты подразумеваешь, не устраивает. Я еще от жизни не устал. Так что…

– Договорились? – быстро спросил Гриша.

– Посмотрим…

– Нет, это не ответ.

– Ладно, договорились. Но все равно посмотрим. Я же не знаю твоих, например, полномочий. И все эти сказки о подпольной организации КГБ тоже мне, знаешь ли, малоинтересны…

– Я же говорю – никакой подпольщины. Никаких этих большевистских штучек. Мы действуем легально и используем все законные… ну и незаконные методы воздействия. Выборы, вся эта байда – все нами контролируется. Все ключевые фигуры в городской управе будут наши. Все! Понимаешь, что это значит?

– Понимаю, не дурак. Понимаю еще и то, что я у вас на крючке вишу. С этой долбаной уголовщиной. А это меня не устраивает. Мне нужно решение суда или закрытие дела. Я должен быть чист. Иначе мы – не партнеры, не коллеги, а раб и хозяин. Понимаешь?

– Да, бля, будет тебе и решение, и дело. Это мелочь. Значит, договорились?

Андрей кивнул.

– Вот и славно, – сказал Гриша, прихлебывая кофе. Его радиотелефон, лежащий на столе, запищал. – Да? – Гриша, приложив трубку к уху, посмотрел на Андрея. – Ясно. Сейчас будем.

– Что случилось?

– Что-что? Работа пошла. Одевайся. Едем.

– Куда, если не секрет?

– Какие секреты?.. Девушку твою искать.

Глава тридцать четвертая

Они брели по подземным тоннелям, освещая себе путь мощными и легкими фонарями, которыми снабдил их Василий Андреевич. Он встретил Гришу и Андрея в каком-то музыкальном клубе, обычно днем закрытом – хозяева его отсыпались перед ночной работой, но сейчас клуб был открыт, в нем бродил унылый милицейский капитан, за столиком сидел участковый, заполняя нескончаемые протоколы, и главенствовал над всем этим Василий Андреевич – невысокий мужичок в штатском, не назвавший ни разу ни своего звания, ни должности, представившийся Андрею просто по имени-отчеству. Но отношение к нему ментов, да и самого Гриши, сказало Быкову многое. В частности, что этот самый Андреич – большая шишка, аж в городском масштабе. Он расслышал, как капитан звонил по сотовому в отделение, и в его унылом бубнеже мелькнула фраза «Сам приехал». Ясно, что это не могло относиться ни к Грише, которого капитан, судя по всему, не знал, ни, тем более, к Андрею.

Василий Андреевич выдал им фонари, какие-то планы-схемы, отпечатанные на лазерном принтере, и дал в подмогу молодого паренька с незапоминающейся внешностью, назвав его Ваней.

Ваня отделился от стены, с которой сливался настолько, что Андрей его сразу и не заметил в полумраке пустого зала, подошел, криво улыбнулся, почесал под мышкой, показав выпуклость под пиджаком, там, где обычно находится пистолет, висящий на ремне, пожал Андрею руку. Рукопожатие его было неожиданно сухим и крепким.

«Тоже паренек еще тот, – подумал Андрей. – В тихом омуте…»

Ему приходилось бывать в подземном городе много раз. Большей частью он и его парни использовали заброшенные тоннели метро для проверки и пристрелки нового оружия. Для этих целей, равно как и вообще для торговых операций с оружием, места эти подходили как нельзя лучше.

Андрей иногда вообще удивлялся тому, как это Питер не проваливается под землю – настолько его глубинная часть, почва, на которой стоял город, были изъедены бесчисленными, не поддающимися никакому учету ходами, прорытыми в разное время, для разных целей, сейчас где-то уже засыпанных, с замурованными входами, где-то сливавшимися в одну сложную систему.

Обвалившиеся, полузасыпанные, местами восстановленные и перестроенные катакомбы подвалов, оставшиеся еще с петровских времен, тоннели и подземные ходы, устроенные в девятнадцатом веке, были детской игрой по сравнению с тем, что нарыли там люди за время советской власти.

Андрей знал далеко не все, малую часть подземелий, предназначенных для эвакуации очень и не очень ответственных работников в случае войны, газовой атаки, террористических актов, бомбежек – чего угодно. Сеть подземных ходов лежала под всем городом, захватывая собой даже новостройки. Ходы вели с заводов, с вокзалов, из некоторых отделений милиции были выходы в тоннели метрополитена, из зданий бывших районных комитетов партии. В несколько ярусов расположены были галереи, залы, тоннели. В северной же части лежал небольшой подземный городок в огромной, рукотворной пещере, где стояли одноэтажные бетонные домики с метровой толщины стенами, имелись задраенные до поры шахты артезианских колодцев, воды в которых хватило бы на нужды всего огромного города в течение нескольких лет, там была и своя автономная электростанция с запасом топлива, все там было. Гулял там Андрей в свое время, глазея на домики, предназначенные для партийной питерской верхушки, случись что, все бы под землю спустились и жили бы себе, в ус не дуя.

Гриша шел впереди, время от времени сверяясь с планом, который держал в руке, но, судя по всему, шел он здесь не впервые – шагал уверенно, некоторые повороты определял безо всякого плана, просто страховался на всякий случай по бумажке, чтобы не терять время из-за случайных ошибок в маршруте.

– Это здесь, – сказал он, остановившись возле темной железной двери.

– Что? – спросил Андрей.

– Там одного человечка нам надо порасспросить… Поможешь, если что.

Гриша не просил и не приказывал, просто констатировал факт. «Поможешь». И все.

Андрей пожал плечами. Отчего бы не помочь?

Гриша толкнул дверь и смело шагнул вперед. Видно, знал, что ни сопротивления, ни, тем более, нападения не ожидается.

Все трое вошли в довольно просторное помещение, освещенное светом электрических лампочек по стенам.

– Боровик! Ты здесь? – крикнул Гриша.

– Ну?..

Из-за переплетений теплых труб не спеша вышел пожилой дядька в ватнике.

– Ну тут я. Чего надо?

Разглядев вошедших, он улыбнулся, вернее, как-то скривил губы, пожевал ими и, выпростав правую руку из-за спины, со звоном положил на широкую трубу длинный и тяжелый разводной ключ.

– А-а, это вы? Ну, заходите, раз пришли… Чайку?..

– Нет, родной, – ответил на приглашение Гриша. – Чайку мы с тобой в другой раз выпьем. И, даст Бог, в другом месте.

– А меня это место вполне устраивает, – сказал мужик со странным именем Боровик.

Андрей осмотрелся. Кажется, кроме этого Боровика, в зале, являвшимся, как он понял, каким-то распределителем или чем-то в этом роде, больше никого не было.

– С чем пожаловали? – спросил Боровик.

– Да вот поговорить с тобой хотим, – ответил Гриша.

– Поговорить… Ну, говори, начальник. – Тон Боровика изменился, теперь он произносил слова, чуть кривляясь, по-уркагански кривя рот и заглядывая в глаза собеседнику.

– Не придуривайся. Кто тут у тебя был последнее время?

– Последнее время? Это какое?

Гриша терпеливо смотрел на Боровика, потом, не дождавшись внятного ответа, повторил вопрос:

– Последнее. Вчера, позавчера. Сегодня.

– Всех разве упомнишь, начальник?.. Много народу тут ходит… Ты же знаешь, сколько нас тут под землей…

– Знаю. Меня не интересуют воры. Меня не интересуют наркоты. Меня не интересуют бляди твои… Нищие…

– Е-ка-лэ-мэ-нэ… – улыбнулся Боровик. – Так тут других и не бывает… Ну, менты разве… Про ментов, что ли, тебе рассказать? Нажрались позавчера, палили из пушек, переполошили всех… Еле от них отвязался. Хорошо, не убили…

Гриша полез в карман плаща и вынул оттуда два металлических цилиндрика, напоминающих шариковые авторучки, только потолще и чуть подлиннее.

– Такие штучки при тебе кто-нибудь показывал?

Андрей был человеком, в психологии искушенным. Равно как и в различных видах и марках оружия. Цилиндрики, похожие на авторучки, ими и были. Номинально. На самом же деле они являлись однозарядными пистолетами, таких сейчас по городу много ходит, разных моделей, от полного говна, которое может выстрелить, а может и нет, а может и в руке взорваться, до вполне нормальных, убойных штук. Те, что показывал Гриша, были настоящими, хорошими пистолетами. Он заметил, как мгновенно изменилось лицо Боровика. Лишь на долю секунды набежала на морщинистое, толстокожее, спрятанное под сплошной, покрывающей, кажется, даже лоб, седой жесткой щетиной лицо тень – набежала и ушла, как и не было, но Андрей понял, что много чего сказали ему эти блестящие штучки.

От Гриши тоже не могло укрыться волнение, охватившее Боровика и тщательно им скрываемое.

– Ну, что скажешь? Что тебе это говорит?

– Ничего не говорит, – ответил Боровик. – Такого говна сейчас где хочешь можно накупить…

– Ваня! – кротко позвал Гриша. – Может, разъяснишь товарищу бомжу, как надо отвечать, когда спрашивают по-хорошему…

– Бить будешь, начальник? – отступая в тень своих труб, спросил Боровик. – Так бей. Мне не привыкать…

– Нет. Чего тебя бить? Ваня наручники наденет на тебя, потом мы тебя пристегнем вон к той трубе, дверь запрем и уйдем. А ты здесь сдохнешь, козел старый. Сколько с тобой возились, блядь, не трогают уже, работу какую-никакую дали… А ты все мозги нам сушить продолжаешь? Пора тебе, старый, на свалку истории. Пора. Мы и без тебя разберемся. Ты мог помочь, да не захотел. Значит, надобность в тебе у нас отпала. Все, гуд бай, май фрэнд.

Ваня очень ловко взял под руки Боровика, поднес к изгибу трубы, торчащему из стены, просунул одну руку жителя подземелья в щель между трубой и стеной и защелкнул браслеты наручников сверху, сковав его руки так, что Боровик теперь почти висел на горячей трубе.

– Не замерзни смотри, – сказал Ваня приятным тихим голосом и слегка повернул вентиль, находившийся сантиметрах в двадцати от лица Боровика.

Струйка горячего пара ударила в морщинистое лицо.

– У-у-уй… – взвился висящий на трубе бомж, извернулся, сколько мог, чтобы убрать лицо, но наручники не давали ему возможности увернуться, чтобы не ошпариться.

– Глаза береги, – посоветовал Ваня и, став спиной к прикованному бомжу, посмотрел на Гришу. – Пошли? – спросил он.

– Бля, закрой кран! – крикнул Боровик. – Пацаны приходили…

– Что за пацаны? – спокойно спросил Гриша.

– Четверо. Двое – с пестиками… которые ты показывал.

– Они что, тебе под нос их совали? Откуда знаешь, что это они?

– Не первый раз… Стреляли тут у меня. Тренировались…

– А остальные двое?

– Не знаю… Первый раз видел… Отпусти, бля, поговорим спокойно…

– Ваня! – скомандовал комитетчик.

Тихий юноша понял команду, очень ловко отстегнул бомжа, который тут же схватился руками за мокрое покрасневшее лицо и стал бешено тереть глаза грязными кулаками. Ваня завернул кран, подтолкнул Боровика к Грише, сам остался за его спиной.

– Руки-то хоть мой иногда, – посетовал комитетчик, – инфекцию занесешь… Так кто еще там был, говоришь?

– Еще двое. Один совсем пацан, сопляк, маменькин сынок.

– Так. А второй?

– Второй покрепче… Лет двадцать, но дать можно и меньше. Роста мелкого, но крепкий. Спортсмен, видно.

– Почему решил?

– Ловкий. Походка такая… сноровистая. И лицо… Боксер или борец…

– Проницательный ты мужик, Боровик. Чего же бомжуешь-то, такой психолог, неужто не устроишься в жизни?

– А то ты не знаешь, начальник, кем я был? Психологом и был… За что и получил от вас, слуг народа…

– Ну, отсидел ты правильно, старый. Попался – получи. Все законно. Надо было не попадаться.

– Ну да. Сам лоханулся. Расслабился, а с вами расслабляться нельзя…

– Валютой Боровик наш занимался, – пояснил Гриша, посмотрев на Андрея. – Еще при Брежневе. Рисковый был мужик. Тогда же до высшей меры статья была за это дело. А Боровик наш выкрутился.

– Выкрутился… – пробормотал Боровик, глянув на свой ватник.

– Ладно, не прибедняйся. Я не удивлюсь, если у этого деятеля и сейчас дела крутятся. Может, на старость себе вдруг купит особнячок под Москвой. Побомжует тут годик-третий-пятый, а потом, может, в Америку свалит, может, у него там уже недвижимость прикуплена, дожидается…

Боровик мрачно глядел в пол.

– Эх, тебя бы к делу пристроить, да не хочешь… Дурака валяешь…

– А ты, я смотрю, уже кое-кого в дело-то взял, – едва слышно пробормотал Боровик. – Только, начальник, знай, ведь не все воры ссучиваются, как некоторые.

И он неожиданно взглянул прямо в глаза Андрею. Быков даже вздрогнул. Взгляд у Боровика был пронзительным, ясным и очень… проницательным. Андрей мог поклясться, что этот дед знал, кто он такой, знал обо всех, ну, может быть, не совсем обо всех, но о многих его делах, и понимал, что теперь Андрей и Гриша идут в одной упряжке.

– М-да, – протянул Гриша, – ну ладно. Ты говори, да не заговаривайся. Скажи-ка еще, как они выглядели, эти двое?

Глава тридцать пятая

– Так, а ты-то кто, дружище? – спросил Егор, глядя на Босса. – И вы, пацаны, объясните. Что у вас за задумки?..

Вместо Босса, открывшего было рот, заговорил Тигран:

– Это, Егор, у нас такой городской Робин Гуд. Мочит всякую шваль по параднякам.

– То есть? – Егор непонимающе поднял брови.

– Да мы и сами не очень в курсе. Просто рассказали нам про него парни знакомые. Не именно про него, а что есть такой герой неизвестный. Неуловимый мститель. Рубит гопоту направо и налево.

– Ну. А вы?

– А мы его вычислили. Ты, мил человек, – Тигран посмотрел на помрачневшего Босса, – не грусти. Нормально ты законспирировался. Нормально. Менты тебя еще месяца два будут искать, пока найдут. А найдут обязательно. Если не сменишь манеру свою геройскую. Мы-то нашли тебя…

– Так зачем это все? – Егор так и не мог понять этих ребят. Полная чушь. К чему все эти игры? И что значит – Робин Гуд?

– Ну как зачем? Хотим его к себе в команду взять. Дела делать. Парень-то мощный, ты, Егор, не смотри, что он такой… юный, – нашел Тигран необидное слово. – Мы-то ведь тоже дети, правда?

Они с Данилой расхохотались.

– Ну, вы-то дети те еще…

– Да и он в порядке. Сколько, Борис, на тебе уже трупов висит? Мы знаем, что на Васькином острове ты двоих замочил, а вчера – хрен знает, что ты там сделал с этими наркотами…

– Вчера ничего. По башням настучал просто…

– Так что, Робин Гуд, расскажешь про себя? – спросил Егор.

– Так парни уже все, в общем, правильно понимают… Столько мрази всякой развелось… Вот я и применяю приемы самообороны…

– Санитар леса он, – сказал Данила. – «Самообороны…» Видели мы твою самооборону.

– Ну-ка, ударь меня, – серьезно сказал Егор, вставая.

– Не… не могу, – ответил Босс.

– Почему?

– Я просто так не могу. Нельзя. Я бью только серьезно. А так – квалификация теряется. Нельзя.

– Ясно все с тобой. Что он, – Егор посмотрел на Тиграна, – действительно могет?

– Еще как «могет». Я таких ухарей только в кино видел. Ну и мы кое-что «могем»… Вот и подумали: чего нам врозь-то бегать? Тем более, что этого, – он кивнул на Босса, – рано или поздно посадят. Хуево он конспирируется-то, на самом деле. Бандюки его уже вычислили…

– Почему так думаешь?

– А вчера в кабаке – это же подстава была. Причем грамотная. На паренька вот этого наехали, друга его. – Данила кивнул на Санька. – Крепко наехали. А наш герой вступился. Только, парень, вчера ты просчитался. Замочили бы тебя. Если бы не мы…

– Кстати. – Босс поднял глаза на Тиграна с Данилой. – Чего вы там с ними устроили? Я так и не понял.

– Чего-чего… постреляли малость.

– Из чего?

– Ну, есть такие штучки одноразовые… Мы их в канализацию сбросили потом на всякий случай… Чтобы по городу с ними не бегать, с вами за компанию. Мало ли что… У нас этого добра еще есть немножко…

– А вы-то сами чем занимаетесь? – спросил наконец Босс.

– Да тем же, чем и ты. Только это нам еще бабки приносит. Неплохие, кстати. Все можем себе купить. Девчонки, шмотки – все есть. Все путем. И между прочим, с бандитами воюем. – Тигран покосился на Егора. – Егор, ну ты понимаешь, что я имею в виду…

– Говори, говори, – улыбнулся Егор. – Очень интересно. С какими же это бандитами?

– Да все с теми же.

– Ясно.

– Тебя не тронем.

– Ну, ты, пацан, не заговаривайся. – Егор помрачнел. – А то не посмотрю на твои пукалки, по жопе ремнем выучу, как со старшими разговаривать.

– Ладно тебе. – Тигран смешался. – Все нормально… В общем, мы подумали… Сначала по-другому хотели… Данилка, нам же Настя много чего сделала, да? Хорошего?

– Ну…

– В общем, мы сдаем те бумаги. В обмен на вас. Чтобы от вас отъебались… Нравится такой расклад?

– И как ты себе это представляешь? – поморщился Егор. – Андрюху ведь еще надо вытащить.

– Пусть вам ксивы дадут заграничные. И отваливайте. Здесь все равно в покое не оставят. А мы им бумаги после того сдадим, как вы отвалите…

– Ну, резон в этом есть… Если уж они за этими документами на вертолетах летают… Настя! – крикнул он в прихожую. – Ты где там?

Ответа не было. Егор с посерьезневшим лицом быстро встал и вышел в комнату.

Настя крепко спала на неразобранной постели. Под щеку, не дотянувшись до подушки, она положила кулачок, щека наехала на губы, она посапывала и выглядела совсем ребенком.

– Е-мое… – растерянно пробормотал Егор.

Глава тридцать шестая

– Ну что, зайчик? – Лысов прошелся по комнате. Комната была большая, ходить по ней было приятно. Словно в кабинете министра находишься, причем играешь там не последнюю роль. Три огромных окна выходили прямо на Неву, на другом берегу которой возвышалась Петропавловская крепость.

«Умеют, бля, квартиры себе выбирать, черт бы их подрал», – подумал Лысов.

– Что? – переспросила Зоенька. Она сидела на диване, снова держа в руке стакан с виски.

Когда Лысов приехал, она долго не открывала, хотя они договорились по телефону о немедленном визите капитана. Когда тяжелая деревянная – Зоенька ненавидела железные двери, и Лысов подозревал почему – и чересчур массивная дверь распахнулась, распахнулся и Зоенькин синий халатик, под которым Лысов успел разглядеть все Зоенькины прелести. Про себя он тут же отметил, что они, оказывается, еще более соблазнительны, чем он иногда представлял себе, глядя на развалившуюся в кресле пьяную Зоеньку. Недаром Пельмень хоть и трахался на стороне без счету, все равно к ней возвращался. «Классная баба!»

Лицо Зоеньки нежно пылало, глаза такие… Сразу можно понять, что ее глаза смотрели сейчас не на Лысова, а куда-то внутрь себя. «Внутрь и пониже живота, – подумал Лысов. – Чего это она? Мастурбировала, что ли?..»

– Положил я троих парней моих у Леры. Хороших парней…

Зоя кивнула и поправила халат, полы которого норовили разъехаться. Впрочем, Зоенька не очень стеснялась.

– Сколько я тебе должна?

– Разберемся. – Лысов досадливо оглянулся по сторонам. Он не любил такие вот предложения, сделанные впрямую. Неловко как-то, ей-Богу.

– Но, зайчик, хотя это все и крайне печально, нет худа без добра, как говорится. Ребята в отделе остервенели, рвутся в бой. Начальство, соответственно, торопит. Надо что-то решать.

– Что решать? Я не поняла.

«А ты пей побольше», – хотел ехидно ответить Лысов, но не стал. Зачем злить щедрую хозяйку?

– Можешь ты доказать, что Лерина хата – дело рук Якова? Какая-то видимая связь есть?

– Кругозор ушел, ты говоришь? – Зоенька словно не расслышала последнего вопроса. – Так ты найди Кругозора. Найди его у Якова. И все. Вот тебе и связь.

– Где же я его найду? – изумленно поднял брови Лысов. – Мы его, мать его так, ищем по всему городу.

– Ну-ка, пойдем со мной, – вдруг сказала Зоенька, вставая с дивана. Халат при этом опять распахнулся, уже совершенно откровенно.

– Кхм, – кашлянул, не сдержавшись, Лысов.

– Нравится? – улыбнулась Зоенька, поймав его взгляд. – Понимаю… понимаю-ю-ю, – мяукнула она еще раз, словно давая Лысову аванс.

Они вошли в соседнюю комнату, служащую Зоеньке спальней, и Лысов увидел на широченной кровати среди скомканного одеяла и мятых подушек раскинувшегося в непринужденной позе совершенно голого мужика. Мускулистое тело его было покрыто синяками и кровоподтеками, лицо, вернее, левый глаз и вся щека были заклеены пластырем, однако морда, даже учитывая видимые повреждения, была у мужика симпатичная. Смотрел он бодро, только что не ухмылялся.

– Добрый день, – сказал Лысов, не зная, что сказать еще.

Мужик молчал и дерзко смотрел на капитана и Зоеньку.

– Знакомься, Лысов. – сказала Зоенька, подталкивая его в спину. – Это – Кругозор. Тот самый.

Глава тридцать седьмая

Они выбрались на поверхность через банальный канализационный люк.

– Можно было, как люди, через метро выйти, – сказал Гриша, словно извиняясь за причиненные неудобства, – но так быстрее. И так там проваландались…

– Может, перекусим чего? осторожно спросил Ваня.

Гриша метнул на него такой неожиданно злобный взгляд, что молодой подчиненный потупил глаза и сделал вид, что ничего и не предлагал.

– Не хочется много народу привлекать, – словно размышляя вслух, пробормотал Гриша. – Черт, Андрюша, может, справимся сами?

– Ты о чем?

– Да, понимаешь, надо бы нам заскочить в малину одну… небольшую такую. Сутенерский, бля, оздоровительный центр… Побеседовать там по душам. Как думаешь?

– А что за место? – серьезно спросил Андрей.

– А, ну да, ты ведь у нас специалист… На Староневский…

– Так там целая куча таких малин. К «Октябрьской», что ли?

– Наверное. Ну да. Можно с нее начать…

– Так это не на Староневском. На Третьей Советской.

– Ну, поехали. Сдюжим?

– Сдюжим, надеюсь… Только ты, – посмотрел он на Ваню. – И ты, – снова вернувшись к Грише, – в общем, корочками своими не трясите там. Не напугаешь никого. Только хуже будет… С такими корочками надо или с группой захвата приезжать, или вовсе их не доставать… – Андрей вытянул вперед руки и хрустнул суставами. – Ну, разомнемся наконец… Застоялся я что-то… Григорий, когда все это кончится, в первую очередь оборудуем спортзал. Не дело так себя запускать… Ты-то тоже, смотрю, расклеился. Рожа зеленая вся…

– Будет зеленая от такой жизни… Вот когда…

– Слушай, – Андрей улыбнулся, – ты мне знаешь кого сейчас напомнил? Красного комиссара из глубинки. «Вот когда разобьем эту белогвардейскую сволочь, тогда заживем…» Так, да?

– Мудак ты, – просто ответил Гриша. – Хоть и Крепкий…

– Слушай, а Вика, секретарша Когана, она давно на тебя работает?

– А-а… Расколол. – Гриша даже не удивился. – Ну. Она же не профи. Так, подрабатывает у нас… Мало ли кто у нас подрабатывает. Вот Боровик тоже, а какой из него работник? Каждый раз вышибать приходится, выжимать силой… А Вика – раздолбайка, каких свет не видел. Ей бы только потрахаться, а про дело и не думает…

Они перешли улицу Восстания и двигались по Некрасова в сторону рынка.

– Машина туда подойдет, – сказал Гриша, предупредив вопрос Андрея. – Слушай, а что у тебя с Коганом-то было? Ты не знаешь, часом, за что его замочили?

– Коган – бизнесмен. За что у нас бизнесменов мочат? За бабки, надо думать…

– Да? – Гриша посмотрел на Андрея. – Ну, может быть, может быть…

Они миновали концертный зал «Октябрьский» и свернули на искомую Советскую улицу.

– А ты что, знаешь эти места? – спросил Гриша, оценив уверенный шаг Андрея.

– Ну, ты даешь. Конечно, знаю. Я-то этим делом не занимался, Настя все больше присматривала…

– А-а. Понятно. Ну, тогда все проще…

Дверь, возле которой они остановились, была ничем не примечательной, поцарапанная, с проплешинами отвалившейся местами краски, старая питерская дверь обычной, судя по количеству звонков на стене, коммунальной квартиры.

Гриша смело позвонил в четвертый сверху звонок – всего их было, кажется, семь.

– Кто? – спросил из прихожей бодрый мужской голос, напрочь лишенный коммунальных интонаций. Что-то в нем было такое, обозначавшее и утверждавшее, что голос этот принадлежит человеку, который не любит делиться. Не коммунальный голос. Голос собственника.

Гриша быстро взглянул на Андрея и кивнул ему – мол, ну, давай, Андрюха, твой ход!

– Я, – сказал Андрей.

– Кто это – я?

– Крепкий. Не признаете?

– Крепкий? – В голосе в прихожей послышалась растерянность. Заскрипел замок, и дверь приоткрылась, в образовавшуюся щелочку выглянуло краснощекое широкое лицо, обрамленное коротким светлым ежиком волос.

– Я, я, – кивнул Андрей. – Дело есть. Впусти в дом-то…

Парень, придерживающий изнутри дверь, замешкался, раздумывая, впустить ли неожиданного гостя, и это было как раз то, что требовалось Грише. Андрей еще раз удивился профессионализму этого парня, который и впрямь был, кажется, не хуже его самого, Андрея Крепкого, признанного лидера города по части рукопашного боя и владения холодным и огнестрельным оружием, причем в лучшие свои времена. В руке Гриши словно сам собой образовался пистолет, ствол уперся парню в лоб, и Гриша уверенно шагнул вперед, в дверной проем, который расширился благодаря Ване, стоявшему сбоку и навалившемуся на дверь плечом.

– Тихо, сука, – спокойно произнес Гриша, уже идя по прихожей и по-прежнему толкая парня пистолетом. – Где начальство?

– Там… – Парень растерянно махнул рукой в глубину бывшей коммуналки, теперь явно имеющий несколько другие функции. Собственно, это была обычная районная база проституток, так называемый отстойник, где сидели девушки в ожидании вызова, при них находились охрана, телефонный диспетчер, шофера… Ну и начальство в лице какого-нибудь бригадира, иногда просиживающего (или пролеживающего) здесь сутки напролет, иногда просто навещавшего, приглядывающего за порядком и контролирующего процесс древнейшего женского бизнеса. Хотя, если смотреть правде в глаза, он уже давно стал мужским, а женщины были лишь орудием труда, средством производства в руках крутых и могущественных сутенеров разных рангов и мастей.

Поравнявшись с дверью в первую комнату, Гриша сильно ударил парня стволом пистолета в солнечное сплетение, и тот беззвучно рухнул на пол. Андрей, оттолкнув Гришу в сторонку, первым ворвался в комнату с криком: «На пол, суки», хотя в руках у него ничего не было. Да и не надо ему было ничего. Тело, тосковавшее по настоящей работе, по хорошей разминке, рвалось в драку, и, окажись сейчас пистолет под рукой, возможно, Андрей и сам бы отбросил его в сторону.

Он мгновенно определил соотношение сил. Комната была выбрана правильно. Андрей бывал здесь и раньше, правда, давно и мимоходом, не помнил он уже, в каком из помещений сидела охрана, но какое-то наитие подсказало им правильный выбор.

Трое «быков» жрали пиццу, сидя за низким кругленьким столиком. Кроме трех картонных коробок, на столике стояли литровая бутылка водки («Мудак бригадир, если позволяет квасить на службе»), стаканы, дымились в пепельнице сигареты. Возня в прихожей вызвала у них какие-то подозрения, а топот приближающихся к комнате людей заставил их слегка насторожиться. Но они, как сразу определил Андрей, были классическими лохами. Накачанные груды мяса без малейших признаков мозгов. Их реализация была нулевая. Они даже не успели встать из-за стола. Только приподнимали свои толстые задницы.

На его крик они, конечно, не отреагировали впрямую, а зря. Один из «быков», ближайший к Андрею, попытался на него броситься, начав движение, жалкое подобие «цки», но Андрей, быстро присев, с верхним блоком, сделал подсечку, и детина с ошметками пиццы на подбородке так и влетел в боковую стену левее двери – с кулаком, выставленным вперед, едва не пробив тонкую перегородку между комнатами.

Без всякой паузы Андрей из приседа выпрыгнул вперед и вверх и ногой врезал одному из выползающих из-за стола парней в лоб, после чего тот затих, рухнув обратно в свое кресло, а второй, увернувшись от остаточного движения ноги, бросился на пол, в сторону, сделал кувырок и встал на ноги, уже держа в руке пистолет.

Недооценил его Андрей, но только чуть-чуть недооценил. Двигаться парень умел, это точно, но психологической подготовки не было никакой. Он думал. А думать в драке нельзя. Все на инстинктах, на рефлексах, которые годами, десятилетиями нарабатываются.

Ходить с голыми руками на пистолет не было для Андрея новым делом. Он вдруг, словно пьяный, зашатался, ушел влево, вправо, сбивая парню прицел и одновременно приближаясь. Когда парень допер, что давным-давно надо было выстрелить, колено Андрея уже врезалось ему в солнечное сплетение, лишая незадачливого стрелка сознания, как минимум, минут на пятнадцать, а пистолет вылетел и ударился о странно низкий для квартиры «старого фонда» потолок – Андрей ударил по кисти противника снизу вверх, выбив из нее оружие, как хороший карманник выбивает бумажник из кармана фраера.

Возвращаясь назад, в коридор, Андрей мимоходом двинул по шее шевелящегося возле стены первого «бычару», который сползал по измазанной кровью стене, а после очередного удара перестал пачкать обои, оторвался от стены, плюхнулся на живот и затих.

Он вышел из комнаты и направился туда, откуда теперь доносились голоса, – к следующей двери. Планировка квартиры называлась «купе» – длинный узкий коридор и из него в одну сторону – двери, двери…

– Сильно, – сказал Гриша, когда Андрей вошел в следующее помещение. – Сильно. Если учесть твои неоздоровительные каникулы, просто блестяще. Но все-таки прокольчик был. Будь тот, третий, посмекалистей, мог бы тебя положить.

– Ну, это еще большой вопрос.

– Согласен.

– Ну так что, девчонки, у вас сегодня выходной будет, – сказал Гриша, поворачиваясь к сидящим рядком, как на деревенских посиделках, девушкам. Андрей быстро осмотрел комнату.

Хорошие темные обои из винила, неплохая, но почему-то офисная мебель, черный стол из-под компьютера использован как чайный, черные стеллажики, черный же кожаный гарнитур – диван, кресла, все словно вывезено из офиса средней руки, занимающегося какими-нибудь рекламными буклетами, мелкой полиграфией, дизайном, – таких сотни по всему городу. Одинаковых контор с одинаковой мебелью и одинаковыми секретаршами. И эти, вдоль стеночки, занимавшие диван, кресла, пару табуретов – все были словно на одно лицо. Именно с такими лицами они и могли бы работать в этом псевдоофисе секретаршами…

– Познакомимся, девушки, – продолжал Гриша. Девушки не выражали никакой готовности к знакомству, смотрели в пол, перекладывали ноги с одной на другую и делали вид, что происходящее их никаким образом не касается.

– Не хотят знакомиться. А с клиентами своими вы тоже так же вежливы? А что, если мы – самые что ни на есть нажористые клиенты? А? Может, мы расслабиться хотим, как это у вас пишется, провести отдых в интимной обстановке… Шампанское. Шоколад, сауна…

– Как же… – буркнула одна из сидящих на диване. – Шоколад… У вас, ребята, разборки, а мы-то при чем?..

– Смотри-ка, Ваня, смелая какая… Слышь, смелая! Тебя как звать?

– Вера. – Девушка подняла глаза. – А что?

– Ничего. Скажи-ка нам, Вера, кто у вас тут по малолеткам специализируется? Ребятки такие молодые, которые любят со взрослыми тетеньками интимные вечера коротать? А?

Вера хмыкнула и снова уставилась в пол.

– Ну, что же ты, деточка? Язык проглотила? Помочь, может быть?

– Слушайте, ребята, ну, вы, блин, правда, отмороженные? Мы-то вообще тут… Решайте с Филей все дела.

– А, Филя у вас теперь главный? Хорошо… – решил взять на себя инициативу Андрей. – Та-а-ак… И что, нравится с Филей работать? Бережет вас Филя?

Он поймал на себе косой взгляд Гриши, но продолжил гнуть свою линию:

– Короче, так, девки. Праздники кончились, начинаются суровые будни. Посмотри-ка на меня ты, смелая… Вера.

Та подняла глаза и уставилась на Андрея.

– Не признаешь? Нет? Она что у вас, девки, новенькая?

Несколько девушек в свою очередь подняли глаза, и одна из них тихо и удивленно прошептала:

– Е-мое… Это же… Девчонки!..

– Узнала? То-то, бляди. – Андрей говорил теперь уже весело, и «бляди» в его устах звучало так по-свойски, так залихватски, что Гриша позволил себе улыбнуться. – Короче, так. Про Филю вы забыли. Я вернулся. Все. Теперь вы – мои. Кого не устраивает – до свиданья. Ради первого знакомства отпущу без отступного. Ну?

Девушки зашептались. Потом та, которая узнала Андрея, встала, подошла к нему и сказала, глядя ему в глаза очень даже игриво – куда только страх подевался:

– Андрюша, все остаемся. Конечно, нет проблем. Старый друг лучше новых двух. Только…

– Что? – быстро спросил Андрей.

– Тут кто-нибудь останется?

– Я же сказал – сегодня выходной. Все по домам. Завтра здесь уже будут другие люди, а мы пока все подчистим…

Девушки, как по команде, поднялись с дивана и кресел и стали суетливо собираться. Им совершенно не улыбалось оказаться свидетелями «уборки». Многие из них знали, что это слово означает, а те, кто не знали, догадывались.

– Тут вот у друга моего надобность возникла, – сказал Андрей, кивнув на Гришу. – Про пацанов одних расспросить. Найти их надо бы… Дело есть там одно… Может, это те пацаны, с которыми ты работаешь, а?

Ваня, стоявший на протяжении всего разговора в сторонке, вдруг очень ловко схватил тяжеленное кожаное кресло, поднес его сзади к стоящей девушке и, слегка подбив ее под колени, подставил кресло сзади. Ксюха рухнула на мягкие поскрипывающие подушки, охнув от неожиданности.

– Ну, не стесняйся, Ксюша, – ласково сказал Андрей, но в его голосе появился металлический призвук. – Ты мне поможешь, я тебя тоже не забуду, случись что… Сама же знаешь…

– Ну чего… Есть у меня пацаны… Двое… Смешные… Часто к себе зовут, домой… Сначала не хотели пускать, потом парни наши приехали, посмотрели, пацаны при бабках, хотели опустить даже их… Но не стали почему-то… Пожалели, что ли… А потом, они постоянные клиенты, опять же… Но опускать не стали, наверное, потому, что эти пацаны на кого-то работают, крутого…

– Почему думаешь так? – спросил Гриша.

– А откуда у них бабки? Квартира? Живут вдвоем, ни родителей, никого… Вроде спортсмены… Не курят, не пьют… Зарядку делают… А вечером такое устраивают, мама дорогая… Еще девок с дискотек приводят, групповуху им надо устраивать обязательно… Видиков насмотрелись… Но смешные… Маленькие совсем…

– Лет сколько, примерно?

– Ну, лет по пятнадцать, думаю… Дети совсем. Корчат крутых из себя… А когда кончают, чуть не плачут… Спят, так, знаешь, – она взглянула на Андрея, – прижмутся оба, как котята к мамке…

– Адресок дашь? – спросил Гриша.

– А чего – адресок? Я к ним сегодня иду. Вот, – она посмотрела на часы, – скоро уже.

– Вот и класс. – Гриша хлопнул себя по коленям. – И мы с тобой прогуляемся. Ты ведь не против?

– Ваше дело. Только правда они хорошие ребята… Наркотой не занимаются.

– Чего это ты про наркоту?

– Так. На всякий случай. Я не знаю, на чем они бабки делают, но наркоту не любят. И торгашей этих, которые с наркотой, тоже не любят… Вы, кстати, пойдете, так смотрите, осторожней с ними. Они малые-малые, а на самом деле… непростые ребятки. Они мне показывали, как ножи кидать, – я такое только в кино видела. Из цирка они, что ли, сбежали?..

– Здорово, – еще раз встрепенулся Гриша. – Я цирк с детства обожаю. Сам даже когда-то акробатикой занимался…

Глава тридцать восьмая

Кибиров прибыл к месту встречи с Яковом Сергеевичем вовремя. Опаздывать на такие мероприятия не положено, это любому известно, хотя Анастас Владленович уже настолько считал этот город своим, что, если честно, не очень-то всерьез принимал тревоги Якова относительно дележки власти и имущества, оставшихся после Пельменя. Чего тут париться, думал он, чего делить, если все равно фактически все будет принадлежать ему, Кибирову. А кто, какие шавки будут под ним бегать и присматривать за хозяйством – Яков ли, кто другой, по большому счету роли не играет. Интересно только, понимает ли это сам Яков. Наверное, понимает. Мужик опытный. Чует, что под ним земля горит…

Два черных «Мерседеса» мягко остановились на Чапыгина, напротив телецентра. Шофер, выйдя из второй машины, бегом обогнул ее, распахнул дверцу, и на тротуар шагнул Дмитрий Васильевич Пак – начальник охраны Кибирова. В долю секунды оценив происходящее на улице и не заметив признаков угрозы для шефа, он сделал неуловимое движение рукой и отошел на три шага в сторону. Только тогда с заднего сиденья машины с затемненными бронированными стеклами показался сам Анастас Владленович, он вылез наружу, вальяжно, с улыбочкой, не спеша.

Он всегда скептически был настроен по отношению к Ленинграду – Санкт-Петербургу. Несерьезный город, считал он. И люди здесь живут несерьезные. Фантазеры. Время такое началось после восемьдесят пятого года, когда Горбачев к власти пришел, – деньги просто из-под земли стали сами выползать. Чем дальше, тем больше. Только успевай срывать, как цветы на лесной полянке. И сейчас все это еще продолжается, несмотря на налоговые инспекции, депутатские запросы и показательные уголовные дела. Все это для дураков. Наклоняйся и поднимай с земли деньги, старайся только на ногу соседу не наступить, который тоже идет рядом со своей корзинкой. Всем хватит, если не наглеть. А с наглеющими типами разговор должен быть коротким. Время не то сейчас, чтобы миндальничать.

В Москве это как-то быстрей ухватили. А в Питере – все ходят, какие-то проекты неосуществимые выдумывают. Проще надо быть, проще, и люди сами к тебе потянутся, вспоминал он свою любимую присказку.

Кибиров глубоко вдохнул сырой холодный воздух. Нет, никогда он бы не согласился жить в этом городе. Слякоть, грязь… Пока от машины до подъезда дойдешь, все ботинки в говне… Столица, бля, империи, колыбель этих сраных трех революций…

Он не спеша проследовал к подъезду, не останавливаясь и не кивнув, даже взглядом не удостоив посторонившегося с вежливой улыбкой охранника, вошел в парадное. За ним двигался Пак и шофер Роберт – тоже хоть и не такой мастер, как Дмитрий Васильевич, но вполне опытный боец, с хорошей реакцией и преданный Кибирову в той степени, какую может обеспечить очень, ну очень хорошая зарплата и довольно простой, не хамский по отношению к прислуге характер шефа.

На втором этаже, где располагался офис покойного Пельменя, который теперь, кажется, уже осваивал Яков Сергеевич, их встретили еще трое охранников, сидящих за кроссвордом. Один из них встал из-за барьера, выгораживающего в углу лестничной площадки небольшой загончик, вышел к Кибирову, кивнул, улыбнулся и открыл массивную дубовую дверь:

– Проходите, пожалуйста, вас ожидают…

«Ожидают, бля, – подумал Анастас Владленович. – Тоже мне, шишка…. Ожидает он, видите ли…»

– Здравствуйте. – Молоденькая секретарша, сидящая за работающим монитором компьютера, вскочила с вертящегося кресла.

Кибиров кивнул ей гораздо более учтиво, нежели охраннику в коридоре.

– Прошу вас… Яков Сергеевич ждет…

Она выпорхнула из-за компьютерного столика и, подлетев к очередной двери, распахнула ее, на этот раз без всяких усилий.

Кибиров вместе со своей свитой вошел в кабинет, больше напоминающий небольшой концертный зал. Разве что без сцены. Канделябры, шторы на окнах, сверкающий паркет – и не подумаешь, что это, в общем-то, логово обычного бандита.

Кибиров молча ждал, когда хозяин кабинета поздоровается. Первым. Первым, сука, должен здороваться! Однако Яков тоже держал паузу, опустив глаза в бумаги на столе, что-то перекладывая с места на место и шелестя страницами.

– Приветствую вас, – наконец выдавил он из себя, поняв, что дело принимает оборот совсем уж неприличный.

– Доброго здоровьичка, – ответил Кибиров, поудобнее располагаясь в глубоком низком кресле, отметив, что Пельмень умел выбирать мебель для посетителей. Из такого кресла вмиг не вскочишь, вытаскивая пистолет из наплечной кобуры, в одно движение не бросишься душить врага, не упадешь даже назад, случись надобность уйти от летящего ножа или кулака… Но сейчас сила была на стороне Кибирова, и он отмечал эти детали даже с удовольствием, из чисто познавательного интереса, перенимал опыт, можно сказать. Пельмень-то принимал его выше, на третьем этаже, в более непринужденной обстановке. А эта падла старая официозу нагоняет…

– Ну что? – спросил Кибиров. – Ты теперь тут вроде хозяина будешь?

– Да-а… – протянул Яков. Слово «вроде» ему не понравилось, и еще больше не понравилось то, что Кибиров это прекрасно знал, видел и говорил это «вроде» смачно, специально его унижая. – Да, в общем, так уж получается, Анастас Владленович.

– Ну, так чего муму крутить. Давай бабки подбивать.

Анастас Владленович сейчас был не похож на того респектабельного, обходительного господина, которого привыкли видеть на экранах телевизоров сотни тысяч любителей политических баталий, «круглых столов» и «героев дня». Сейчас он расслабился, сбросил с себя маску, необходимую ему для достижения своих политических, а в первую очередь экономических целей. Сейчас это был тот Анастас или даже Стасик, который завоевывал Москву, действуя через третьих лиц, начинал с публичных домов, подпольных естественно, с рэкета, с побоищ на оптовых рынках и горячих утюгов, шипящих на волосатых животах первых кооператоров. Конечно, сам он вилку в розетку не совал, не светился до такой степени. Но Стасика знали многие, и с ним считались. Потом он окончательно ушел в тень как «Стасик», решив, пока не поздно, сварганить себе новую биографию. При наличии тех денег, что были добыты с помощью утюгов и полиэтиленовых пакетов, это было несложно. А теперь вообще мало осталось тех, кто знал его как Стасика. «Хвосты» подчищать – святое дело. Можно сказать, главное для человека, который хочет продвинуться дальше должности директора какого-нибудь занюханного коммерческого банка.

– Что у тебя тут наворочено? Ни хера не понять, – сказал Анастас Владленович. – Беспредел какой-то. Надо порядок наводить, Яша. Вижу, не справиться тебе одному. Мочат людей твоих, я слышал, притон какой-то загородный менты накрыли, их там постреляли…

«Откуда он знает?» – подумал Яков Сергеевич, но не успел додумать мысль до конца, поскольку Кибиров продолжал:

– Козла этого вонючего, Быкова, кто из тюряги выпустил? Не знаешь? А что он уже наворотить успел? Гуляет по городу, как по своей квартире, а между прочим, обосрал тебе строительство дороги. Когана-то замочили, бля, а толку нет. Никаких концов. Кого ты послал к Когану? Каких козлов? То, что он был связан с Быковым, мне было известно сто лет назад. Надо было бумаги из него вынуть, договоры на эти ебаные коттеджи…

Не было журналистов рядом, изумилась бы вся пишущая братия такому монологу уважаемого депутата…

– А вы, козлы, замочили человека. Бизнесмена, который вам, кстати, зла не делал, а делал свою работу по указке этого урода Быкова…

– Это Пельмень, – начал было Яков, но Анастас снова прервал его:

– А, бля, девка его где? Где, я тебя спрашиваю? Не знаешь? А то, что бляди центровые ходят королевами и шепчут друг другу на ушко, что вернулась, мол, в город Волкова, что Быкова, мужика ее, выпустили из тюряги и что они скоро снова власть в городе возьмут? Про это ты знаешь?

Про это Яков не знал. Настя Волкова, эта девчонка из молодых, да ранняя, действительно при Крепком командовала всеми нелегальными и уже становившимися почти легальными публичными домами в центре города. С исчезновением старых хозяев все дело подмял под себя Пельмень, а теперь, выходит… Это же деньги, и немалые, а главное, верные и постоянные.

– Молчишь? Уволить бы тебя надо…

Яков похолодел, но вспомнил, что охрана в коридоре слышит сейчас каждое слово, произносимое в его кабинете. Он по желанию мог отключить связь, но сейчас предпочитал, чтобы парни были в курсе дела. В его команде не он один ненавидел московского выскочку. Знал Яков Сергеевич, что среди охраны и других боевиков ходят такие настроения – погнать из Питера московских ко всем чертям. И чем больше будет наезжать на него Кибиров, тем, может быть, и лучше…

Неожиданно раздался гудок селектора, и Яков поднял трубку с видимым облегчением. Хоть таким путем речь Кибирова была остановлена.

– Яков? Это Зоя. Не отключайся только, Яшенька…

Яков Сергеевич поморщился: «Яшенька…» С каких пор эта блядь пельменьская его Яшенькой позволяет себе называть?

– Я внизу, Яша… Надо срочно поговорить…

– Я занят, – буркнул Яков. Но что-то в голосе Зоеньки насторожило его и заставило не положить трубку сразу, а продолжать слушать прерывающийся, запинаюшийся голос Зоеньки. Может быть, потому, что запиналась она сейчас не от выпитого – голос ее был трезвым, и волнение в нем не было вызвано алкоголем или другими препаратами, которыми изредка баловалась любимица Пельменя.

– Яша… Ты на меня не злись… Время пришло кончать нам с тобой дуться друг на друга. Хороший мир лучше доброй ссоры, Яшенька. Мне срочно нужно к тебе сейчас… Я знаю, у тебя Кибиров… Это даже к лучшему. Сейчас все вопросы и решим… Это тебе же будет в плюс. Я привезла тебе сюрприз.

– Что еще? – спросил Яков, покосившись на Кибирова.

– Мы захватили Кругозора, Яшенька… Сейчас, я знаю, на тебя москвич наезжает, а ты ему сразу же козырь – вот тебе, мол, Кругозор, и все вали на него. Кинь псу московскому кость, и пусть подавится… Яша, и кроме этого еще… у меня много есть что сказать, чтобы эта сука депутатская утерлась и больше нос к нам не совала. Куда не следует, я имею в виду… Для дела – пусть приезжает, а так, шустрить по нашим темам, – все, хорош. Яша, я поднимусь, ладно?

– Ну, давай, – сказал Яков Сергеевич.

Он положил трубку на стол, нажал на кнопку селектора и сказал коротко:

– Пропустите там…

– Что там еще? – спросил Кибиров, глядя на изменившееся лицо Якова. Посветлело как-то это лицо, исчезло с него напряжение, разгладились черты, даже какое-то подобие улыбки появилось в ледяных прежде глазах.

– Сейчас… Зоенька зайдет…

– Кто? Эта блядь пельменьская? – Мнения Кибирова и Якова относительно Зоеньки сходились. Это было, наверное, единственное, что они оценивали в ней одинаково.

– Ну это ты уж слишком, Анастас, – ответил Яков, и в этот момент входная дверь распахнулась.

Яков Сергеевич понял все сразу. Он ошибся. Как же мог он поверить этой суке? Картина, представшая перед ним, вдруг отбросила его на десятки лет назад. Он вдруг вспомнил иллюстрацию к школьному учебнику истории, на которой было изображено, как большевики входят в комнату Зимнего дворца, в которой заседают последние остатки Временного правительства. Это конец. Смена власти. Необратимая и неизбежная.

Он старался не потерять лицо, начал подниматься с кресла, глядя на непонимающего Анастаса. Кибиров не мог видеть, что происходило сзади него, зато отлично расслышал выстрел, предназначавшийся Якову Сергеевичу.

Он увидел вдруг, какой Яков Сергеевич уже старенький… Лицо его было бледно-зеленым, морщинистым, глаза пустые, руки дрожали… Да еще и маленькая дырочка на пиджаке, которую он накрыл ладонью и, выдавив из себя все-таки напоследок: «Сука…» – тихо-тихо, едва слышно произнес Яков Сергеевич свое последнее слово, – повалился грудью на стол, сминая и пачкая кровью те самые бумаги, которые только что с важным видом рассматривал и перелистывал.

– Всем стоять! Вы нам не нужны! – услышал Кибиров женский голос. – Тихо! Вас не тронут! – еще раз произнесла женщина, и он наконец понял, кто это. Тогда только он позволил себе встать и обернуться. В дверях стояла Зоенька, незнакомый ему мужик с перевязанной головой, сжимающий в руках пистолет. Пистолеты были и у парней, которые встретили его делегацию на лестничной площадке. Охрана, мать ее! Причем молодцов с оружием сейчас было гораздо больше, чем видел Кибиров, входя в офис Якова Сергеевича. Откуда они взялись? Ясно, что спланировано все было заранее. Дворцовый переворот, не иначе…

Впрочем, одного из стоящих рядом с Зоенькой он узнал. Это был Вилли, шофер Пельменя.

– Здравствуй, дружочек, – сказала Зоенька Кибирову. – Что теперь делать думаешь?

– Я? – только и смог спросить Анастас Владленович.

– Ты, ты. Ребята. – Она кивнула своим «быкам».

«Ребята» моментально сгрудились вокруг охраны Кибирова, впрочем не оказывавшей сопротивления, поскольку численное превосходство, количество оружия и решительность, с которой просто сняли вопрос Якова Сергеевича, были явно на стороне питерцев. Мужик с забинтованной головой и Вилли подошли к Кибирову. Он успел заметить, что руки у забинтованного были в перчатках. Вилли был бледен, еще не окончательно придя в норму после ранения, но силы ему было не занимать. В этом Кибиров убедился, когда железные руки схватили его за горло, а забинтованный сунул ему в ладонь рукоятку пистолета, сжал его пальцы и поднес руку с пистолетом к виску.

– Ну что, дружочек, застрелил конкурента, а теперь хочешь с собой покончить, видя, что все равно не выгорело дело? – спросила Зоенька. – Знаешь, как все это выглядит? Ты услышал шаги, наши шаги. И понял, что опоздал. Что выхода нет. И – пук! – прямиком на тот свет. Чего тебя ловить-то? Так ведь все и было? – Она обратилась к охране Кибирова.

Трое удерживаемых Зоенькиными подручными парней молчали.

– Так, я спрашиваю?

Начальник охраны Кибирова Дмитрий Васильевич Пак отвернулся от нее и стал смотреть в окно. Оно было плотно зашторено, и взгляд его уперся в малиновую портьеру. Выстрел, грохнувший в комнате, заставил его снова повернуться к действующим лицам разыгравшейся сцены, и он увидел, как шеф обмяк в кожаном кресле, выронив на пол пистолет.

– Е-мое, – крикнула Зоенька, – ты что, охуел?

– Да… случайно как-то получилось, – криво улыбаясь, сказал Кругозор. – Пережал… Такой спуск легкий… Я к таким не привык… А он еще пальцы напрягал, сопротивлялся… Вот я и пережал…

Глава тридцать девятая

Егор остался дома с Настей, а «молодые стрелки», как назвал их тот же Егор, поехали на Ржевку, в дом Тиграна и Данилы. Санек тоже был зачислен в «стрелки», хотя сильно сомневался, сможет ли он действовать по правилам, предлагаемым Тиграном с Даней, и нужно ли ему все это вообще. Одно дело – с Боссом гулять по улицам и наблюдать, как он разбирается со шпаной. Нервы щекочет, страшновато, конечно, но все-таки, как-то, по сравнению с тем, что недавно живописали Тигран и его дружок, по-домашнему, привычно. Хотя последний вечерок, когда на него наехали эти звери со своими наркотиками, мог не только закончиться отнюдь не «по-домашнему», но и мог стать страшным и последним в жизни и Санька и Босса.

Однако он принял приглашение – не бросать же Босса одного, они ведь друзья…

– Возьмем бумаги, – сказал Тигран, – потом вернемся к Насте твоей, решим, как нам всем связаться с этими вашими… преследователями.

– Завтра вернемся, – сказал Даня.

– Почему завтра? – спросил Тигран.

– Сегодня будут девки, – напомнил Данила, ехидно улыбаясь.

– А-а, блин, точно… Пацаны! Сегодня же у нас оттяг! Хотите с нами?

– Какой еще оттяг? – довольно хмуро спросил Босс.

– Телок вызвали на сегодня. Покувыркаемся? Будете?

Санек пожал плечами. А чего? Он уже взрослый… Можно… тем более что он себя в этом смысле уже проверил, все у него получается, все как надо… Не опозорится… Постарается, во всяком случае.

– Что за телки? – спросил Босс.

– Классные телки. Профи. Знакомые наши. Ты не ссы, они не продадут. Да и не знают они ничего. Мы же им платим… Нормально все, Борька!

Санек заметил, как Босс напрягся, но не стал возникать и требовать, чтобы его называли Боссом. Эти парни хоть и малолетки, а ему словно ровня, а может быть, и покруче будут…

– Ну, если классные телки… – Босс неопределенно покачал головой.

Они уже вышли из такси и двигались по трамвайной колее, проложенной среди какой-то утонувшей в грязи просеки, то ли в редком запущенном парке, то ли лесочке. Впереди виднелись двухэтажные крепенькие, напомнившие ему грибы-боровики, домики, с толстыми стенами, узкими окнами, одинаковые, выстроившиеся вдоль трамвайных путей в два ряда.

– Вон в том доме мы живем, – кивнул Тигран. – Снимаем хату, блин.

– Дорого? – спросил Босс. – Дом-то хороший, это немцы после войны строили. Солидно.

– Фигня. Мы же всю тусу питерскую, бомжовскую знаем. До того, как Михалыч нас пригрел, мы же все исползали в городе, все уличные – наши знакомые… Сейчас связи-то остались. Ну, вывели нас на эту хату. Алкаш один сдает. Хорошо, что мы взяли, а другие бы попались – грохнули бы старика, хату отобрали. Все к тому и шло. А мы его в метро пристроили, ему там даже лучше. Люди вокруг. Он на станции «Площадь Ленина» живет, внизу, тепло зимой и летом, своя братва…

– Там и жить можно? – спросил Санек.

– Еще как! Вон Боровика видел? Так тот вообще с ведома властей там сидит. Зарплату не получает, правда, но не трогают его, он там вентили свои крутит, как бы при деле… Им-то что – чем нанимать работника за бабки, проще бомжа пустить за тепло и койку. А на «Ленина» много народу живет. Самая глубокая станция, там ходов и комнат под ней хренова туча. Ну! Они помогают, конечно, убирают мусор там, строителям подсобить, то-се… Так и живут. А мы старику еще и бабки платим. Так что ему вообще лафа. Сыт, пьян и нос в табаке.

Они поднялись на второй этаж по широкой лесенке с приземистыми, добротными ступенями. Тигран открыл дверь, и Босс шагнул в жилище молодых киллеров.

Обычная квартира, слегка загаженная, на кухне никаких следов так называемого домашнего хозяйства, видно было, что ребята питаются в основном полуфабрикатами, не утруждая себя приготовлением чего-то более основательного и «домашнего».

– Ну как? – спросил Тигран. – Нравится?

– Нормально, – сказал Босс, оглядывая стены комнаты, сплошь завешанные порнографическими плакатами и открытками.

– Это Даня у меня с ума сходит. Дорвался пацан, блин…

– А чего? – спросил Даня. – Имею право.

– Конечно, имеешь. О чем базар? Хоть не дрочишь в туалете…

– А нафига дрочить, если телки сами к нам бегут? – улыбаясь, высказался Даня. – Эх, пацаны! Мы с вами такие дела закрутим!.. Бля, всем покажем, всей этой швали питерской…

Тигран поманил Босса пальцем. Они вошли в ванную. Тигран встал на четвереньки, пошуровал рукой под ванной и вытащил полиэтиленовый пакет.

– Во. Все бумаги здесь. Дискеты, то-се… За этой байдой они, думаю, и гоняются. Отдадим им, и все – вы свободны. И Настя. И Егор. Бля, действительно, у нас же целая кодла получается! Круто, мужики! А Настя, кстати, – это голова! Знаешь, как она в городе круто стояла? Ого-го! Под ней все бляди питерские самые крутые ходили! Так что, если мы ее вытащим, дело пойдет. А то понаехали какие-то говнюки в наш город, все захватили себе… Из Москвы… Все деньги туда тащат. Ни фига! Мы им не дадим. Всех на уши поставим. Они нас еще вспомнят, будут знать, как на питерских наезжать…

Глава сороковая

Гриша оглядел дом, на который указала красотка Ксюха.

– Ну что? Сдюжим втроем двоих подростков скрутить? – Он оглядел Андрея и Ваню.

– Подростки подросткам рознь, – резонно заметил Ваня.

– О чем речь, Гриша? Ты за кого меня принимаешь? За лоха рыночного? Бля… – Андрей покачал головой. – Когда пойдем?

Ксюха стояла рядом с машиной, не выражая особенного восторга перед предстоящей операцией захвата ее клиентов.

– Красавица! – Гриша подошел к ней. – Ты готова?

– Я как пионер. Всегда готова. Только смотря к чему…

– К выполнению своих непосредственных обязанностей.

– Командир. – Она пристально посмотрела на Гришу. – Я что-то не пойму, кто у вас главный? Кто командует? Ты или он? – Девушка осторожно и очень вежливо кивнула в сторону Андрея. Крепкий был ей известен как очень жестокий, очень сильный, но очень справедливый питерский бандит, хотя считается, что такое сочетание в природе невозможно. Особенно что касается последнего качества. Справедливость того или иного действия обычно в среде, где работал и жил Андрей по прозвищу Крепкий, определялась количеством прибыли и, пожалуй, больше ничем. Однако Ксюха знала о том, что Андрей вызывал неприязнь и даже откровенную вражду со стороны множества питерских группировок именно из-за того, что делал оглядку на эту самую пресловутую справедливость, которая иногда приносила ему прямые материальные убытки. А иногда и не только ему, что очень не нравилось представителям питерского, так сказать, большого криминала.

Хотя все это – дело прошлое. Сейчас Андрей изменился. Что-то с ним произошло, он был не похож на того, уверенного в себе, злого и веселого Крепкого. Но Ксюхе хотелось думать, что все-таки он остался прежним и, случись что, на его руку можно будет опереться, за его спину – спрятаться.

– Какая разница? Тебе же все объяснили там, на хате. И про бизнес ваш… Теперь он вами занимается. Значит, он твой начальник и есть. Так, – сказал он безо всякого перехода. – Значит, ты идешь. Как у вас там это обычно происходит? Сразу начинаете?

– Обычно – сразу. Они любят так – прямо в прихожей наброситься. Раздеть, порвут еще что-нибудь обязательно. В зверюг играют. Потом покувыркаются и отдыхают. Кино смотрим, музыка, пожрут чего-нибудь, порассказывают мне байки всякие… А потом, ближе к ночи, – снова в койку. Обычно так.

– Короче, твоя задача их в кровать затащить. Чем быстрее, тем лучше. Сигналов никаких нам подавать не надо, мы войдем через полчасика после тебя. Управишься?

– Постараюсь…. Только ты скажи, командир, что мне-то будет за такую работу?

– Тебе будет режим наибольшего благоприятствования по месту основной работы, – отчеканил Гриша протокольным тоном. – Устраивает?

– Какой режим? Ладно. – Поняв, что ничего больше из этого скользкого типа ей не выжать, Ксюха кивнула головой и еще раз взглянула на Андрея. Уж он-то мог бы что-нибудь сказать.

Но Андрей смотрел в сторону и разминал пальцы рук.

– Ладно, я пошла.

Гриша проводил взглядом худенькую фигурку, раскачивающуюся на длинных, слишком, на его вкус, тощих ногах, обтянутых черным нейлоном.

– Пошли в машине погреемся, – пригласил он Андрея.

– С удовольствием.

– Так объясни, что за пацаны-то, конкретно? – спросил Андрей, устроившись на заднем сиденье «Волги».

– Пацаны… Ты понимаешь, Михалыча грохнула не Настя твоя. Мы провели расследование, у нас спецы есть классные, сам понимаешь. У ментов, правда, тоже есть не пальцем деланные. В общем, нашли внизу, в подвале покойного Михалыча, детские вещи. Давно слухи ходили, что он занимается воспитанием подрастающего поколения. Идея-то в воздухе носится. Ты ведь тоже к этому делу руку приложил. Вернее, Настя твоя.

Андрей кивнул. Настя у него в свое время занималась не только малолетними проститутками, среди ее знакомых было немало воров, хакеров, ломщиков валюты, молодых аферистов, попрошаек, мойщиков машин, приторговывающих наркотой и вообще берущихся за любую, даже самую сомнительную работу.

– Если подростковая преступность есть, ее глупо игнорировать, верно? – продолжал Гриша. – Надо ее просто направлять в правильное русло. Контролировать и стабилизировать. Закон и порядок держать. Да?

– Ну, допустим. Я бы, конечно, с ней покончил. Не детское это дело.

– От кого слышу? От кого слышу? – загоготал Гриша. – И как же ты с ней покончишь? Спаситель, бля, человечества. Чем она отличается от взрослой преступности? Социальные и психологические корни те же. В любом государстве при любом строе она была, есть и будет. Диккенса почитай, бандит с большой дороги.

– Читали-с, – ехидно сказал Андрей. – Давай ближе к теме.

– Ладно. Отвлеклись. Короче, Питер – город маленький, тут что-то спрятать трудно. В общем, ходили слухи, что воспитывает он, старый пердун, нескольких пацанов, готовит из них боевиков по высшему разряду. – Гриша посмотрел на часы и продолжил: Да, скрыть здесь что-то трудно. Особенно от нас. У нас ведь в каждом клубе вонючем, в каждом месте, где молодежь, как они сейчас говорят, «тусуется» – кстати, ненавижу это слово, – свои люди есть. Много, причем. Даже не знают, что они наши люди. Менталитет у русского народа такой – любит стучать. Это, можно сказать, часть его жизни. Слухи распускают, разнюхивают все, по телефону часами базарят друг с дружкой… Вот при Сталине, говорят, десять миллионов было информаторов. Что, думаешь, все на зарплате сидели? Или – из-за страха за жизнь свою стучали? Да ничего подобного. Любят просто это дело. А сейчас народ ведь тот же самый. Ну и стучат так же. Все в этом смысле отличненько. А технических средств поприбавилось – не хочешь, да подслушаешь. Одни мобильные телефоны чего стоят – можно не только прослушать, но и каждый шаг территориально отслеживать. Человек сам на себя маяк фактически вешает. А Интернет – вообще молчу. Тотальный контроль, бля, люди сами по тонне баксов платят, чтобы их можно было читать как открытую книгу.

Этот вопрос впервые у нас был поднят, когда погиб врач один, который к Михалычу ездил, ездил, а потом взял да и покончил с собой. Психиатр, по детским проблемам специалист. Ну, порасспрашивали на службе. То-се. Взяли под контроль дачку старика. Ну и сведения, которые потекли, говорили о том, что ребятки какие-то у него живут. Причем он их и в город время от времени вывозит. А в городе – ты не поверишь – с кем, как ты думаешь, они самостоятельно встречались?

– С Настей, что ли? – усмехнулся Андрей.

– Да. Сам догадался? Или она говорила?

– Ничего она не говорила. Просто я ее знаю.

– Правильно. Вот. Ну и убит, значит, был Михалыч не Настей и не Егором ее. Там был совершенно другой почерк. Егора вашего мы изучили уже давно. Не его работа. Очень чисто было все сделано, как в американском кино. Даже излишне пафосно. Кинематографично, одним словом. Ну, стали разрабатывать это дело, да ребятки свалили. А я понял, что бумаги-то не Настя твоя утащила. Скорее всего, на девяносто девять процентов, эти молодые неоперившиеся киллеры их хапнули. Почему я так подумал? Интуиция и жизненный опыт. Что, впрочем, на самом деле одно и то же.

– Так какого хера вы за Настей гонялись по всей стране? На вертолетах, говоришь?

– Ну, во-первых, надо все версии отрабатывать. Иначе какие же мы профессионалы? А во-вторых, я зуб даю, что если они и не были связаны тогда, то сейчас, когда Настя в городе, они наверняка друг друга найдут. Это уже не девяносто девять процентов, а все сто. И потом пошло-поехало. Поиски парней активно возобновились после убийства депутата Праздникова.

– Это они, что ли?

– Они. Вот в этом я тоже уверен.

– Да?

– Да. Сделали очень грамотно, профессионально, но дико небрежно. Вообще без маскировки, без прикрытия. Пацана, который стрелял, видели как минимум человек десять. Причем один засранец, его ровесник, видел его с пистолетом в руках за несколько секунд до выстрела.

– Как это?

– А так. Потом сидел в кабинке сортира, обосравшись от страха. Он же, паренек этот, ну, киллер, стрелял из туалета Дворца пионеров, на Невском который. Из окна.

– Ну, ни фига себе. Это же высший класс. Из пистолета?

– Да. Стреляют ребятки – будь здоров!

– Я таких спецов не встречал. Чтобы с такого расстояния, без подготовки…

– Дети – они могут чудеса творить. Михалыч правильно решил их использовать. Просчитался только малость. Но он вообще уже на излете был, туго соображал…

– Меня, однако, в «Кресты» успел засунуть.

– Ха, так это не в твою пользу, дружище… Ладно, извини. В общем, того засранца малолетнего мы быстро нашли. Порасспросили его, дал он нам описание паренька, который возле окна с пистолетом стоял да поплевывал. Во борзые. Да?

– Ослы, одно слово.

– Ну, это ты погорячился. Потом стали находить следы употребления одноразовых пистолетов-ручек. Этого добра всегда в городе хватало, но модели-то разные. А у Михалыча на даче целый склад был. Вот и в клубе этом, откуда мы сегодня сюда приперли, та же история. Замочили ребятки двоих из таких же точно штучек, как и на даче лежали. Да и видели их многие. Не то, как стреляли, конечно, а как болтались до начала разборок. Еще двое с ними ушли, нам неизвестных. Но ничего, всех возьмем сегодня. А там, глядишь, и Настю твою найдем. Думаю, недолго тебе ждать осталось. Сердцем чую.

– Слушай, если они такие подготовленные, может, действительно как-то продумать… У меня оружия нет, у вас-то есть, я надеюсь?

– Андрей, Андрей, я тебя не узнаю, ей-Богу… – Гриша посмотрел на часы. – Ну вот, за беседой и времечко подошло. Надеюсь, Ксюха твоя их уже трахает вовсю. Ладно, в любом случае надо двигаться. Пошли, ребята.

Глава сорок первая

– Ну что, бандиты, делать теперь будем? – спросила Зоенька, глядя на охрану Кибирова.

– Что-что… – сказал Кругозор. – Они молчать будут, верно? – Он посмотрел на Пака. Тот молчал, словно выполняя пожелание убийцы. – Вот видишь, Зоенька? Все понятливые… Все в порядке…

– Пора нам отсюда, парни. Сейчас менты приедут, – уверенно сказала Зоенька. Она знала, какие сюда приедут менты и какие выводы сделают. Лысов все обещал организовать в лучшем виде. – Слушай, ты бы отпустил машину там, внизу… Там ваши еще сидят… Скажи, что шеф задерживается, то-се… – Зоенька посмотрела на Пака, без колебаний определив в нем начальника охраны.

Пак проиграл по клавишам радиотелефона:

– Это я. Можете быть свободны. Да, все в порядке. Мы еще долго. Бай.

Зоенька подошла к окну и заглянула за штору. Увидев, что один из черных «мерсов» Кибирова тронулся с места и свернул на Каменноостровский проспект, она улыбнулась и сказала:

– Ну что же? И нам пора. Поехали, ребята. Поговорим о дальнейшей работе. Наша главная ценность – что? Люди. Людьми нельзя разбрасываться. Шеф ваш – тю-тю. Так не бросать же вас.

Они спустились вниз, ребята из охраны вышли последними, и один из них захлопнул входную дверь. Секретарши в приемной уже не было. Куда она делась, неизвестно. Видимо, тоже была предупреждена заранее.

Рассевшись по машинам – кибировские охранники в «Волгу», Зоенька и один из офисных секьюрити – в «Порше», а остальные, включая Кругозора, – в новенький черный джип, – двинулись по Каменноостровскому, сначала к Марсову полю, а потом – дальше, на другой конец города, в направлении Красного Села.

За рулем «Волги», которая шла впереди, сидел Вилли. Грудь болела, но он сам вызвался вести машину. Не мог он сидеть без дела, тем более что ничего опасного, по словам врачей, в его ране не было, так, поболит да пройдет, не в первый раз, перетерпит мужик… Охранники Кибирова не представляли никакой опасности – дураком надо быть, чтобы с таким сопровождением на «хвосте», без оружия, начинать предпринимать какие-то попытки освободиться. Ведь обо всем можно договориться и найти для всех приемлемое решение.

– Ну что решать будем? – спросила Зоенька у своего водителя – высокого кудрявого, а не бритоголового по бандитской моде парня, шефа офисной охраны Пельменя, с которым Зоенька уже не раз и не два имела отношения гораздо более тесные, чем допускала субординация.

– Что решать, что решать? – спросил Правый. Свои называли его Правым за то, что он очень редко раздумывал в критических ситуациях, всегда быстро принимал решения и брал ответственность за них на себя – я, мол, знаю, что прав. – Что решать? – снова повторил он. – Работать надо чисто. Я так считаю. Хвосты оставлять – последнее дело.

– А Вилли?

– Ну, Вилли, конечно… А с другой стороны, он уже покойник. Потенциальный. Он же случайно выжил тогда, в ресторане. В него же тоже Кругозор стрелял… По всему, по справедливости, он должен с Пельменем вместе…

– Ох, прямо и не знаю… – вздохнула Зоенька.

– Ладно вам. – Секьюрити называли Зоеньку на «вы», и даже Правый, несмотря на свою близость к этой женщине, не позволял себе фамильярности в обращении. Особенно в рабочее, так сказать, время. – Ладно вам.

Он снял правую руку с руля и нажал на кнопку небольшой пластмассовой коробочки, которая лежала на сиденье рядом с его бедром. Одновременно он резко крутанул руль, едва не выскочив на встречную полосу, чтобы обогнуть внезапный столб огня, охвативший груду железа, которое еще секунду назад называлось «Волгой». Взглянув в зеркало заднего вида, он заметил, что джип, идущий за ним, тоже лихо вывернул и обошел взорвавшийся автомобиль.

– Вот и все, – сказал Правый, когда они оказались достаточно далеко от места взрыва. – А вы боялись. Нет человека – нет проблемы.

Зоенька тихо вздохнула, взяла трубку телефона и, набрав номер трубки Кругозора, уже уверено сказала:

– Едем домой. Все закончилось. По крайней мере, на сегодня. Сил больше никаких нет.

Глава сорок вторая

Санек так и не разделся. Он тянул, отнекивался, отшучивался, что вам самим, мол, мало, куда там еще я… А вот Босс поглядел-поглядел на манипуляции Тиграна, Дани и этой веселой лошадки Ксюхи да и начал снимать штаны.

– Ты чего, в отказ? – спросил он у Санька по-дружески, с пониманием. Не было ничего обидного в его вопросе.

– Да… – честно ответил Санек. Он вспомнил Настю и понял, что не сможет залезать на длинноногую, хихикающую от щекотки и очень сексуальную барышню, но чужую, совершенно чужую, в отличие от Насти, которая была… Он чуть было не подумал «его», но потом, даже в мыслях, поправил себя на «своя».

– Ты почитай пока там, что мы тебе дали. Там интересные есть штучки. Взрослые, – сказал Тигран, пристраиваясь к тихо застонавшей гостье сзади. Даня лежал под ней и быстро-быстро дергался, с такой скоростью, которая показалась Саньку невозможной. Он отвернулся, взял из тумбочки папку с бумагами и вышел на кухню. Сел на табуреточку, включил магнитофон-«мыльницу» и открыл первую страницу.

Какие-то цифры, таблицы, тексты на английском языке, копии платежных поручений, какие-то векселя… Темный лес, одним словом. Санек захлопнул папку. Решив, что кому надо – разберутся, а пытаться понять, что же это за цифры и что они означают, совершенно не его дело. Он сделал погромче музыку – какие-то английские электронщики с незнакомым ему называнием, сел поудобнее и закрыл глаза.

Он не услышал, как открылась входная дверь и в квартиру ворвались трое мужчин. У двоих в руках были пистолеты, третий, пригнувшись, бросился на кухню, стараясь по пути не шуметь.

Санек открыл глаза от движения воздуха перед самым лицом. Открыл и увидел высокого, крепкого мужика, который возвышался над ним, прикладывая к губам палец. Лицо его было настолько серьезным и не допускавшим никаких вопросов, что Санек замер, словно парализованный. Внутри все похолодело, он даже моргать перестал, смотрел расширенными от ужаса глазами на этого страшного гостя, будто из воздуха материализовавшегося в квартире. Все уроки Босса вылетели из головы, хотя Саньку совсем недавно еще казалось, что он начинает овладевать искусством концентрации и подавления страха. Даже недавно, в клубе, когда на него наехали, он пытался холодным рассудком оценить положение, прикидывал, как увернуться от захвата, как уйти от удара… Здесь было совсем по-другому. Мужик, стоящий рядом, буквально гипнотизировал Санька, полностью лишив его воли и способности не то что двигаться, а даже думать.

– Тш-ш-ш, – произнес мужик, сделал шаг назад и оглянулся в коридор.

Босс понял, что в квартире есть посторонние, раньше, чем увидел и даже услышал шевеление в прихожей. Тренировки внимания не прошли даром. Оружия у него не было, и он, как был голый, скатился с тощей, но очень соблазнительной и притягивающей его, словно живой магнит, спины Ксюхи, упал на пол, перекатился по тонкому жесткому ковру и, уже увидев ворвавшихся в комнату мужиков с пистолетами, кинулся в сторону, уходя с линии выстрелов.

Тигран и Даня тоже быстро сориентировались. Босс на миг почувствовал что-то вроде удовлетворения, когда стоящий на коленях Тигран, всего долю секунды назад обнимавший Ксюхину шею и вдвигавший в ее лицо свой пах, упал на бок, тоже оказался на полу, но в руке его уже был пистолет неизвестной Боссу марки.

«Под матрасом держит», – отметил Босс и тут же услышал выстрел. Оружие Тиграна на этот раз было без глушителя, и уши Босса заложило двумя звонкими плотными пробками.

Первый из мужиков, маячивших в дверном проеме, упал на колени, словно ему подрезали ноги дисковой пилой – быстро и не меняя выражения лица, на котором застыла страшная, бессмысленная улыбка, и пистолет («Макаров», – отметил Босс) в его руке трижды дернулся. Выстрелов этого дядьки Босс не слышал. Он схватил за ножку стоящий рядом стул и хотел было швырнуть его в неожиданного посетителя, как пуля второго, высунувшегося из-за спины того, что стоял на коленях, вошла ему его прямо в лоб. Босс так и рухнул на спину – сжимая в руках ножку опрокинутого стула, согнув ноги в коленях, словно готовясь к какому-то акробатическому прыжку.

Данила наконец выскользнул ужом из-под визжащей Ксюхи, кинулся к окну, споткнувшись о лежащего и уже ничего не чувствующего Босса, упал, но успел дотянуться до тумбочки, успел даже открыть дверцу и вытащить кругленькую, удобную, похожую на детскую игрушку, гранату. Но кольцо выдернуть ему уже не удалось. Две пули попали ему в спину напротив сердца.

И последним звуком в этой смертельной какофонии был звон стекла, раздавшийся на кухне.

– Туда! – крикнул Гриша, но увидел, что его подчиненный продолжает стоять на коленях, покачиваясь взад-вперед, как древняя вещица, называемая «китайским болванчиком», давно уже вышедшая из обихода и известная большинству граждан лишь по книгам. «Болванчик» Ваня как-то странно повернулся всем телом, словно вместо позвоночника у него была гибкая ось, закрепленная в полу, посмотрел на Гришу с той же бессмысленной ускользающей улыбкой и упал на пол. Тигран все-таки попал ему грудь. Прицелиться как следует он не успел, но практика сказалась. Ванина рана была смертельной, он сделал свои три выстрела механически, уже практически умерев. Но жертву свою достал.

Все это Гриша увидел и осмыслил за пару секунд. Бросившись на кухню, он заметил, как мелькнула в окне, вылетая сквозь разбитое стекло, спина Андрея, мелькнула и исчезла бесшумно, как призрак.

В два прыжка оказавшись возле окна, Гриша выглянул наружу и увидел, что Андрей выкарабкивается из грязного, осевшего и подтаявшего гигантского сугроба, а рядом, на единственном сухом пятачке асфальта лежит парнишка, молоденький совсем, еще и шестнадцати, поди, нет. Из-под его головы растекалась по светлому асфальту темная блестящая лужица.

Андрей наконец вылез из снежной кучи, подскочил к пареньку, положил палец ему на сонную артерию, послушал пульс, потом безнадежно покачал головой и взял из застывшей руки неудачливого прыгуна толстую картонную папку, поднял и помахал ею Грише.

Гриша кивнул в ответ и коротко показал рукой в сторону машины. Прохожих вокруг не было, местечко ребята выбрали для своей базы глухое. Трамваи по заросшим грязью и утонувшим в снежной каше рельсам ходили с интервалом почти в час, усилия городской управы сюда еще не добрались, и поэтому, как ни странно, ни перестрелка, ни прыжки из окна не привлекли пока ничьего внимания.

Гриша еще раз тщательно оглядел пустынную улицу, больше похожую на деревенский глухой тракт, и вернулся в комнату.

Ксюха, дрожа всем телом, поспешно одевалась.

– Ну-у, вы-ы, бл-ли-ин, да-а-ете, – заикаясь, сказала она Грише, не сводя с него красных заплаканных глаз. – Ва-а-ааще…

– Да, милая, такие дела. Видишь, что за клиенты у тебя были, – спокойно ответил Гриша. – Ничего, ты не волнуйся… Все кончилось.

Она так и не догадалась до самого последнего момента, что сейчас с ней произойдет. Слишком уж буднично и быстро действовал Гриша. Он нагнулся, взял из руки своего бывшего напарника пистолет и, не целясь, навскидку выстрелил в глупенькую Ксюху. Она дернулась всем телом и упала навзничь, стукнувшись простреленной головой о стену, оклеенную старыми вылинявшими обоями.

Глава сорок третья

– Нет, у меня еще дело есть, – сказал Кругозор Зоеньке. – Ты меня дома подожди, лады?

– Куда тебя черт несет? – спросила она. Машины стояли рядом, ребята из охраны Пельменя, теперь – Зоеньки, топтались тут же. – Парни, все, на сегодня война окончена. Кажись, мы победили. Юра, премиальные раздашь ребятам?

– Конечно… Вы же сказали… – Кудрявый охранник кивнул.

– И затихариться сейчас. Ничего не знаете, ничего не видели, ничего не слышали…

Ребята с сомнением покачали головами. Как это – «ничего не слышали?». И перестрелки в офисе?..

Видя их неуверенность, Зоенька пояснила:

– Вас никто сейчас никуда вызывать не будет. Делом будут заниматься наши люди. Все. Сидите дома и не рыпайтесь. Трехдневный отпуск. – Потом она снова повернулась к Кругозору: – Так куда еще?

– Надо мне с одним братком посчитаться. Очень обидел меня.

– Дать тебе ребят?

– Нет. Сам справлюсь. Не велика птица.

– Машину мою возьми.

– Я без прав, блин, без доверенности… Мне сейчас только ГАИ не хватало… С такой рожей.

– Я тащусь, милый, блин. Какой ты осторожный! Денежку возьми. – Она протянула ему пачку долларов. – Вот твои права.

– Это дело другое.

– Не, ни фига. Шофера возьми. Юра, – снова обратилась она к своему фавориту. – Юра, дай хорошего человечка порулить. Далеко тебе?

– Блин… А ты сама не догоняешь? К Хрящу.

– О-о-о, я и забыла про этого ублюдка… Слава Богу, напомнил… Давай разберись с ним, действительно тварь вонючая…

Хрящ смотрел по видео свой любимый фильм «Криминальное чтиво», когда в дверь позвонили.

Он сунул в карман спортивных штанов кастет, другого оружия ему было не нужно, дрался он, как сам считал, дай Бог каждому. Да и какой мудак полезет в дом к Хрящу? Все отмороженные знают, что соваться сюда – себе дороже, а деловые – с деловыми у него конфликтов нет. Пока нет. Постоянства в этих отношениях не бывает никогда.

Он просчитался только на один ход. Выйдя в прихожую, Хрящ увидел, что входная дверь уже открыта и в самой квартире стоит, улыбаясь и опираясь одной рукой о стену, Кругозор. Он захлопнул ногой дверь и сказал:

– Хули ты, козел, такие гребаные замки на дверь ставишь, что, бля, булавкой открыть можно. Не сечешь тему, падла… экономный!

Хрящ понял, что настал, как говорят военные, «час икс». Путей к отступлению не было – квартира Хряща находилась на седьмом этаже четырнадцатиэтажки, думать о том, чтобы удрать через балкон, было смешно.

Он рванул из кармана кулак, снаряженный хорошим, немецкого производства кастетом с шипами, торчащими между пальцев, но нога Кругозора – как он, блин, умеет делать так, что не видно движений, – сломала Хрящу коленную чашечку. Он попытался замахнуться, когда нога противника, не касаясь пола, врезалась ему в пах. Уже согнувшись и понимая, что сейчас упадет, Хрящ старался еще достать этого гада своими шипами, но следующий удар по почкам заставил его забыть обо всем и растянуться на линолеуме в прихожей.

– Чего же ты, козел, падаешь…

Кругозор ударил ногой по руке с кастетом, ломая Хрящу пальцы.

– Я слышал, ты драться любишь? Особенно когда твой спарринг-партнер связан? Я тебя связывать не буду, сука. Я тебя так убью.

Хрящ почувствовал, что сильные руки поднимают его с пола. Вся злость и мощь куда-то подевались, Хрящу стало вдруг безумно страшно… Он же даже не участвовал в акциях, не бегал по городу с пушкой… Работу свою считал, как ни странно, сравнительно безопасной… Вроде доктора семейного, только наоборот. Шеф вызывал его, когда было нужно, объяснял, что надо делать, привозил клиента… Это все шеф. Он же, Хрящ, простой исполнитель, за что его-то бить… Он вроде машины… Кнопку нажали, и заработала… На его месте все равно кто-то должен работать…

– А знаешь, я тебя, наверное, и не убью, – сказал Кругозор. – С тобой еще мокруху разводить…

– Да-а? – тонко спросил Хрящ, затрепыхавшись в руках гостя. – Да-а? Не надо, а? Я же только выполнял то, что Яков мне… Понимаешь? Я же на тебя зла не…

Кругозор ударил его в солнечное сплетение, заставив замолчать. Потом протащил на кухню, положил животом на табурет.

– Лежи, гнида. Сейчас я уйду. А ты лежи. Больно? – спросил он даже с каким-то участием в голосе.

– Нога… – кивнул головой Хрящ.

– Ну. Нога-то пройдет…

Хрящ не видел, как Кругозор доставал из-за пазухи подобранный по дороге кусок металлической трубы. Он вздохнул, потрепал Хряща по загривку, взвесил трубу в руке, перехватил поудобнее и точным ударом, целясь в выбранную точку, сломал Хрящу позвоночник.

Глава сорок четвертая

Насте не верилось, что все случилось так, как случилось. Уже неделю она жила в собственной квартире, отказавшись переезжать к Андрею. Да он и не настаивал. Ночевал всегда у нее, утром уезжая на своем джипе по делам, оставляя Настю на попечение Егора. Она не спрашивала его об этих делах, а сам он не рассказывал, только единственный раз, в первый вечер, точнее – уже утро, после того, как они несколько часов провели… не в объятиях друг друга – это определение не подходит для того, что они вытворяли в свою первую ночь после слишком долгой разлуки.

Настя узнавала и не узнавала своего Андрея – он изменился не только внешне, став суше, грубее, даже как-то неуклюжей, чем был прежде. Она чувствовала какую-то несвойственную ему раньше агрессию, словно, изливаясь в нее очередной раз, он хотел не так, как прежде, наполнить ее своей любовью, а, напротив, не думая о ней, жаждал избавиться от чего-то гадкого, что сидело у него внутри, и каждый раз у него это не получалось. Он отваливался в сторону, лежал с открытыми глазами, пока она его гладила и целовала в грудь, живот, губы… Потом они засыпали на несколько минут, и Настя просыпалась оттого, что Андрей вдруг начинал страшно скрипеть зубами… Она будила его, и они снова начинали свой дикий танец, в котором темп задавал Андрей, и темп этот был именно животным, первобытным – другого слова Настя не могла подобрать. Раньше все было немножко не так. Он был нежнее, он прислушивался к тому, чего хотело ее тело, а теперь жадно, варварски брал столько, сколько было нужно ему.

Но, если честно, это были мелочи перед радостью встречи и счастьем снова быть вместе, снова чувствовать себя защищенной от всей этой мерзости… Быть у себя дома и не бояться, что сейчас ворвутся менты, комитетчики, бандиты, что не придут они, не будут стоять и караулить под окнами, прослушивать телефон, подстерегать на лестнице.

Так сказал Андрей. Сказал, что все кончилось. А ему она верила, как никому. Она знала, что Андрей ее не обманет. И когда он это говорил, то смотрел ей прямо в глаза, а уж читать в его глазах она научилась давно. И глаза эти сейчас не врали. Он вообще ей никогда не врал. Просто не говорил того, что не считал нужным, а уж если говорил, то всегда правду.

Ну кончилось, и слава Богу. Он не спрашивал, чем она собирается теперь заниматься, а если бы спросил, вряд ли она смогла бы ответить. Целыми днями она играла в компьютерные игрушки, которых Андрей привез ей на второй день «мира», как он называл этот новый период их жизни. Егор или спал в комнате, которую они ему выделили, или, когда понимал, что его присутствие начинает Насте мешать, куда-то уезжал, сказав, что надо потихоньку налаживать жизнь и заниматься делами, а то, мол, деньги кончаются, не к станку же ему идти.

Настя не хотела думать ни о бизнесе своих друзей, ни о своем участии в нем – научаствовалась, пора и честь знать, пора и для себя пожить спокойно…

Не хотелось ей думать ни о бывших одноклассниках, ни о музыкальных магазинах, что были во второй ее жизни, которая все глубже и глубже затягивала Настю в мир криминального Питера, где она плавала как рыба в воде.

Единственный человек, с которым она хотела бы встретиться сейчас, был, как ни странно, этот смешной парень, Санек.

Она его так и не видела. Тогда, вечером, в квартиру ворвался невесть откуда взявшийся Андрей, весь какой-то помятый, вымотанный до предела, с ввалившимися глазами, расцарапанным лицом и в порванном пальто. Схватил ее, ничего не объясняя, сунул в машину и повез домой. Только здесь уже, в ее квартире, сказал, что все кончилось.

А потом несколько дней ей было не до вопросов. Какие вопросы, если такое счастье вдруг свалилось – Андрей вернулся, живой, почти невредимый, и дело уголовное даже, говорит, закрыто на него, он теперь свободный человек…

Он не рассказывал о том, как нашел ее, а она не спрашивала, да и на самом деле ей это было совсем не интересно. Не хотелось снова слушать о той, страшной жизни, приметы которой она старалась стереть из своей памяти, иногда даже напиваясь средь бела дня. Водка постоянно стояла в холодильнике, запасы ее пополнял Егор, тоже не отказывавший себе, правда, вечерами. И водка на него действовала странно – он вроде не пьянел, просто замыкался в себе, слова не вытянешь. Садился перед телевизором и смотрел все передачи подряд. Отдыхал так, как потом объяснял Насте с утра.

Андрей на ее выпивки смотрел хоть и без восторга, но и раздражения не выказывал. Взрослый, мол, человек, пусть делает что хочет. Дел-то никаких нет, вот если бы были дела – тогда дело другое…

После недели добровольного заточения она все-таки вышла на улицу и, поймав такси, поехала к Саньку. Действовала безотчетно – зачем и что она будет с ним делать, о чем разговаривать – он ведь совершенно, если разобраться, человек ей посторонний, практически незнакомый, один из десятков тысяч уличных питерских пацанов… Встретились бы еще наверняка в каком-нибудь из ее бывших магазинов, про которые изредка напоминал ей Андрей. Неплохо бы, мол, потихоньку возобновлять дело. Настя кивала, но ни малейшего желания возвращаться в бизнес у нее не было. Андрей это понимал и оставлял все разговоры о делах, хватая ее в охапку и бросая в постель…

Настя вышла из машины возле Парка Победы и пошла по Московскому, вдруг вспомнив, как неделю назад брела здесь в обратном направлении, изображая из себя удалого пацана с беломориной в углу рта. И сразу всплыло все, что было потом. Баня, эти морды…

Настю передернуло. Нет, все, хорошего понемножку.

Она с трудом нашла нужный дом в ряду одинаковых типовых корпусов и, даже поднимаясь по лестнице, не была до конца уверена в том, что не ошиблась. Впрочем, что уж тут такого страшного? Ну ошиблась, сходит в другой дом… А если дома нет Санька, если болтается со своим Боссом в поисках приключений, то оставит записку со своим номером телефона…

Она звонила в дверь минут пять, потом, убедившись в том, что в квартире никого нет, начала писать записку. Обернулась, услышав на лестнице шаги, и увидела пожилую женщину в дешевом пальто, с тяжелой хозяйственной сумкой в руках.

– Вы к Сашеньке? – спросила она. – Подруга?

– Да, – кивнула Настя. – Вот, приехала с другого конца города, а его нет… А вы – его родственница?

– Соседка. В больнице Сашенька. Связался… – она пристально изучала Настю, – связался со шпаной какой-то… Теперь вот в реанимации неделю лежал… Я вчера навещала… Родители-то в отъезде, некому позаботиться… Его-то дружки – одно название. Никто даже носа в больницу не показал… Ну ты-то вроде ничего, – сказала она, удовлетворенно оглядев Настю. – Давно его знаешь?

– Да нет, случайно познакомились… А в какой он больнице?

– На Костюшко.

– Ой, так это же рядом… Я сейчас тогда туда…

– Там нет приема сегодня. Я вчера была. Теперь в четверг только… ты сходи к нему, он в сознании, один лежит, грустный такой… Ох, сердце разрывается… Что же вы с собой делаете, молодежь…

– На Костюшко?

– Да, в травме…

– Спасибо вам большое… А я вот записку стала писать… Что же с ним такое-то?

– Я же говорю, попал в притон какой-то, говорят, бабы голые там у них были и все его дружки голые… Какой-то ужас просто… А его из окна выкинули… Думали, убился насмерть, а он очнулся. Его в реанимацию… Выходили. Парень-то здоровый, молодой, крепкий… Такой хороший был, пока не связался со своими этими… Не курил даже. Ты-то хоть не куришь?

– Нет.

– Вот и молодец.

– Спасибо вам еще раз. Ну, я побежала!

– Беги, беги… Счастливо тебе. Может быть, в больнице увидимся.

– Да… – Настя запнулась. – А как его фамилия?

– Фамилия… – Женщина еще раз подозрительно взглянула Насте в глаза. – Фамилия его Крюков.

Настя домчалась до больницы минуты за три. Действительно это было рядом, и таксист даже не хотел ее везти. Она сунула ему десять долларов, и ошалевший водила проскочил на красный свет, свернул налево, пронесся через небольшое поле, отделявшее больницу от массивов жилых многоэтажек, и с шиком тормознул возле главного входа.

– Удачи тебе, – сказал он напоследок.

– Это не мне.

– Ну да, ну да, – поправился водитель.

Приемный день или неприемный – Настю не интересовало. А после того, как стодолларовая купюра перекочевала из ее ладони в карман высокого молодого человека в белом халате, она поднялась на третий этаж, уже красуясь в таком же белоснежном балахоне, вошла в палату, где в дальнем углу возле окна лежал Санек.

– Николай, – обратилась она к своему провожатому. – Я вас попрошу… Денег неважно сколько нужно. Ему требуется отдельная палата. Прямо сегодня. Сколько скажете, столько будет…

– Подумаем, – кивнул доктор Николай. – Постараемся. Ну, вы поговорите пока тут. Только очень коротко, ему нельзя напрягаться… Ушиб мозга, очень неприятная штука… Очень. Чудо, что он вообще в сознании сейчас. Был по крайней мере.

Под взглядами больных, расположившихся на семи койках, стоящих в палате в два ряда, стараясь не вдыхать глубоко воздух, пропитанный гадкими больничными запахами, которых она терпеть не могла, Настя подошла к восьмой, дальней кровати.

– Привет, – прошептал Санек, и она увидела в его глазах слезы.

– Привет! – Она осторожно присела рядом и попробовала улыбнуться. Но почувствовала, что сейчас разревется в голос. Ее даже начало трясти. Рука Санька легла на ее запястье.

– Не надо, Настя. Все нормально. – Санек шептал очень тихо, но она слышала каждое его слово. – Не надо. Все обошлось… С тобой-то как? Все в норме?

– Я в порядке. Все отлично. У нас все замечательно, Саша… Когда ты выздоровеешь, мы будем вместе все время… Я тебя в обиду не дам больше никогда. – Слезы все-таки потекли по ее щекам.

– Слава Богу, что они тебя не достали… Вы их убили? Или что?

– Кого?

– Они убили Борю, – сказал Санек. Голос его слабел, но он продолжал стараться говорить четко, чтобы Настя могла его понимать. – Убили всех. Тиграна… Всех… Девушку… Даню… Я выпрыгнул в окно, они подумали, что я умер… Вы их нашли?

– Кто это был?

– Я не знаю… Трое. Вроде трое… Я видел одного… Рожа расцарапана… Высокий… В пальто… Не знаю…

– Сейчас тебя в отдельную палату переведут, – сказала Настя. – Ничего не бойся. Я буду с тобой…

– Спасибо. Им бумаги нужны были. Я знаю…

– Бумаги?

– Да. Он у меня из рук взял… Я выпрыгнул и папку забрал. А он за мной и папку вырвал… Я не мог… не мог шевелиться… Он меня потрогал, подумал, что мертвый. Иначе бы убил… наверное. Торопился очень. Записную книжку у меня из кармана забрал. Зачем? Не знаю… Не заметил, что я живой. Настя…

– Что?

– Не уходи…

Глаза Санька закрылись, и Настя почувствовала на плече чью-то руку.

– Вам пора. Мы все сделаем как надо, – сказал доктор Николай. – Вы ему сейчас ничем не поможете. Только хуже будет. Нужен полный покой. И сон. Чем больше, тем лучше…

– Настя, – снова прошептал Санек.

– Что, что, дорогой мой? – спросила она, наклоняясь совсем близко к его губам.

– Я тебя люблю, – прошептали губы, и уголки их дернулись вверх в подобии улыбки.

Глава сорок пятая

– Что с тобой такое? – спросил Андрей, встретив ее в прихожей. – Ты где была?

– Так, – сказала Настя. – Так.

Она быстро сбросила куртку, прошла к себе в комнату, села за стол и уставилась в черный экран монитора.

– Что случилось? – спросил Андрей, входя вслед за ней.

Женская интуиция, вспомнила Настя. Вот как это называется. Или – это не интуиция, а осознание фактов, выстраивающихся в логическую цепочку?..

– Слушай, а как ты меня нашел? – вдруг спросила она. Еще секунду назад Настя и не думала задавать этот вопрос. Само собой как-то получилось…

– В смысле?

– Ну, как ты нашел эту квартиру, где я была? С Егором, где мы сидели? У … – Что-то помешало ей выговорить имя своего друга. Больше, чем друга.

– Ну… – протянул Андрей. – Ты же знаешь… Питер – город маленький…

– Да. А что, кстати, с Тиграном, ты не в курсе? И с Даней?

– Понятия не имею, – быстро ответил Андрей и тут же поправился: – С каким Тиграном?

– Не надо, Андрей…

Настя вдруг поняла, что этот мужчина, который стоит рядом и смотрит на нее совершенно пустыми, чужими глазами, ей тоже чужой. Что либо это не тот Андрей, которого она любила, казалось, больше самой жизни, либо та, что его любила, была не она, не Настя Волкова… Какая-то другая женщина, злая и жестокая, совершенно Насте незнакомая… Какой-то фантом, какой-то персонаж из страшного сна… Что бы сказала соседка Санечки, если бы она сейчас увидела этого Андрея… Крепкого, будь он неладен… Простая тетка, с сумками, мается, крутится, еще в больницу бегает к соседу… А что бы сказала мама?..

Она почувствовала, что снова слезы наворачиваются на глаза. Что-то часто для одного-то дня.

– Вы их убили?

– Кого – их? Ты о чем, Настя?

– А ты взял записную книжку этого паренька, а в ней адрес был, да?

Андрей прошелся по комнате, потом резко повернулся к Насте:

– Нашла, что ли? Бля, я хотел сжечь, но ты же знаешь, не люблю театральщину… Говна-то… На столе, что ли, увидела? В моих бумагах копаешься?

Андрей действительно несколько раз перебирал у нее дома какие-то бумаги, в самые первые дни, потом все увез к себе.

– Нет. Меня твои бумаги и твои дела больше не интересуют, – стараясь не дать волю слезам, ответила Настя.

– Да? Вот как? И деньги тебя не интересуют? И все остальное? Может быть, и я тебя больше не интересую?

– Да. Может быть.

– Ах ты… – Андрей поднял руку, словно хотел ее ударить. – Ну ты и сучка… А я-то, мудак… Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Уйти хочешь? Ты знаешь, что так просто не уходят у нас?

– Ключи верни мне от квартиры, – сказала Настя.

– Я тебя убивать не буду, – словно не слыша ее, сказал Андрей. – Хотя надо бы. Так я и знал, так и знал… Говорили мне, все ребята говорили, не связывайся с малолетками… А я-то рассопливился… Иди! – Он швырнул на пол связку ключей. – Иди, вали гнить в свои ебаные дискотеки, к своим отморозкам, уродам, наркоту иди жри, вонючие гамбургеры, слушай музыку свою, для идиотов сделанную такими же идиотами… И не дай Бог тебе хоть слово сказать обо мне и о моих делах… Ты меня знаешь, сука…

– Знаю. Лучше всех…

– Е-мое… А я ее от Комитета отмазывал, от бандюков…

– Еще скажи, что я тебе денег за это должна. У вас ведь так принято – за работу платить надо… И за любовь надо… За все…

– Бля, – сказал Андрей. – Вот бля… – Потом повернулся и вышел из квартиры, оставив дверь открытой.

Телефон звонил долго, наконец Настя подняла трубку, решив, что нечего строить из себя нервную светскую даму из романа девятнадцатого века. Все нормально. Мама бы одобрила такой ход событий.

– Алло!

– Это Егор. Чего там у вас с Андрюхой?

– Егор… Знаешь, ты не приходи пока ко мне, ладно? Мне надо одной побыть…

– Ты чего, Настя, с Андрюхой полаялась? Зря ты это… Он злой, как пес… Ты смотри. Он человек резкий…

– Пугаешь?

– А чего мне тебя пугать? Ты сама все знаешь.

– Знаю. Ничего он мне не сделает.

– Не сделает… Когда сделает, поздно будет.

– Егор, ты меня понял? – спросила Настя. Ей вдруг ужасно надоели все эти разговоры, угрозы, ее охватило странное состояние – с одной стороны, вроде бы чудовищная усталость и в то же время легкость, какой она давно не испытывала. Кажется, последний раз как-то вечером, когда родители уехали в гости, а она стояла у окна и смотрела на темный пустынный двор… Потом вышла за сигаретами, поболталась по ночному городу… Пришла, легла спать… И не было тогда в ее жизни ни бандитов, ни разборок… Были друзья, была жизнь, нормальная, человеческая.

Егор что-то еще говорил, но она не стала слушать и повесила трубку.

Глава сорок шестая

Олег Грабко открыл-таки свою фирму. Маленькая конторка получилась, но ему больше и не нужно было. Бокова, помогавшая ему в оформлении всех документов и в разборках с чиновниками, каждый из которых смотрел такими жадными глазами, что в них ясно читалась сумма, которую нужно положить ему в карман, сообщила, что все формальности были решены на удивление быстро и просто. Даже денег потребовалось выложить Олегу не столько, сколько он планировал, а значительно меньше.

– Такое ощущение, знаешь, – сказала она ему однажды ночью, когда они лежали рядом, отдыхая от любви, – что тебя кто-то курирует наверху. Мне это дело знакомо. Когда все начинает катиться как по маслу, значит, где-то папик свой сидит.

– Да кто там может за меня подмазывать? – искренне удивился Олег. – Некому…

– Не гони. Разберемся. Я следователь. Я чую.

– Ладно, следователь. – Он обнял Бокову, и охота обсуждать рабочие проблемы исчезла у них мгновенно.

Он звонил Насте по сотовому, звонил домой, но трубку никто не брал. Так продолжалось несколько месяцев.

– Что твои бандиты-то? Бросили тебя? – подшучивала Бокова.

– Да, похоже на то. В бега ушли… Я надеюсь, – отвечал он.

– А тебя уволили, значит, из бандитской тусовки.

– Да, похоже на то. Странно довольно это все, конечно…

Странно-то странно, но количество дел, обрушившееся на Олега, занимало его мысли целиком, и у него не было времени анализировать исчезновение своих криминальных приятелей.

Девяносто девять процентов дел, с которыми обращались граждане в частное сыскное агентство, заключалось в поисках исчезнувших должников. Олег знал, что люди любят брать в долг и не отдавать, но никогда не думал, что эта проблема приняла, по крайней мере в его городе, такие поистине космические масштабы.

Он брался за поиски исчезнувшего человека, только если его долг превышал пять тысяч долларов, и отбоя не было от клиентов. Причем обращались граждане, не являющиеся банковскими служащими, бандитами, дела были исключительно частные и почти все касались обычных рядовых граждан.

– Что-то я не верю в это самое обнищание страны, о котором нам вещают по ТиВи, – говорил он Боковой.

– Правильно не веришь, – соглашалась она. – Правильно…

В поисках следов очередного исчезнувшего должника он зашел в клуб «Фанни-Банни». Студенческое заведение с ночной музыкальной программой, практически неизменной на протяжении всего срока работы заведения. В двух залах, расположенных соответственно на двух этажах клуба, всю ночь гремели – наверху рок-н-ролльные группы, внизу – рокабилли… Олег, если честно, не видел особенной разницы между этими направлениями – по громкости, темпу музыки и набору инструментов они ничем друг от друга не отличались, но допускал, что он просто-напросто не владеет вопросом.

Он был здесь в первый раз, но наслышан достаточно, знал, что место это, как ни парадоксально звучит, тихое, богатых, по-настоящему богатых клиентов здесь очень мало, а соответственно, и криминала настоящего, большого здесь нет.

Он взял два пива, пару бутербродов, заплатил бармену и сел за столик. Через минуту симпатичная молодая девушка подлетела с подносом и выставила перед ним заказ.

– Слушай, девочка… Ты, случайно, не знаешь такого парня, по имени Прорва? Он здесь, говорят, тусуется…

– М-м-м… – промычала официантка. – Вам лучше с администратором поговорить. – Олег понял, что она уже разглядела его с ног до головы и оценила как его финансовое состояние, которое в данный момент было вполне устойчивым, так, похоже, и его социальную принадлежность. «Маска на тебе ментовская», – говорила время от времени Бокова. Видно, права была…

– А как с ним увидеться?

– А я сейчас позову. Одну минуточку.

– Проблемы? – спросил улыбающийся детина с бритой головой, мгновенно и неожиданно выросший за спиной официантки.

– Нет, Рикки, никаких проблем. Надо Настю позвать, тут товарищ хочет пару вопросов задать.

– Все в порядке, шеф, – сказал Олег. – Мы люди мирные. По делу хочу поговорить.

– А-а-а… – протянул детина и исчез.

Он взял высокий бокал, наполненный светло-янтарной жидкостью, отхлебнул. Пиво было хорошее. В заведении не дурили клиента…

– Привет!

Знакомый голос заставил его поднять глаза.

– Настя?! Это ты?!

– Я, Олег. Привет еще раз. Как дела?

Олег запнулся.

– Это у тебя как дела? Ты чего здесь делаешь?

– Работаю.

– Работаешь… Кем?

– Ты администратора звал? Вот я и есть администратор…

– Ты? Здесь? Администратор?

– Да. Я теперь не бандит. – Настя улыбнулась. – Я теперь честный труженик.

– Господи… Ты даже выглядеть стала по-другому…

– Да и ты похорошел…

– Да уж… Нет, серьезно, ты, вообще, такая-я стала… А как тебе удалось от них оторваться-то? От всех этих…

– Сволочей, – подсказала ему Настя.

– От них, короче говоря. Ты знаешь, от кого.

– Ну, тебе же, я вижу, тоже удалось.

– Да…

– Вот и мне тоже. А здесь… Деньги у меня к концу стали подходить, Олег… В магазин я больше свой, ну, в бывший свой, не пойду. Там у них крыша другая, опять разборки, противно все. Снова начинать не хочется. Здесь спокойно. Если что – вот, Рикки наш всегда выручит. И никаких разборок. Работаем себе…

– Деньги… Ты вложила куда-то? Там ведь сумма-то не маленькая была… Или – отступного дала?

– Нет. Товарищ у меня разбился, голову повредил… Ушиб мозга. Пришлось в Германии делать операцию, столько бабок угрохала… А сейчас он там полгода на реабилитации… Через два месяца приедет. Тоже пансион надо проплатить, то-се… Вот и тю-тю денежки…

– Да-а… Ну, дела…

– А ты-то как? Чего звал администратора? Не понравилось что?

– Нет, очень у вас хорошо… У меня сыскное агентство, частное. С Боковой на пару работаем… Ищу одного типа, должен деньги, вот и пашу землю… Кличка Прорва – не слышала?

– Слышала, как же. – Настя улыбнулась. – Только его сейчас здесь нет. Он половине клуба бабки должен. Сука порядочная. Говорят, в Москве сейчас он.

– А где? Не знаешь?

– Кто же знает? Он прячется. Да ты не волнуйся, проявится он. Он всегда проявляется. Без Питера ему – никуда. Он тусовщик, а вся его команда здесь. Он больше нигде никому не нужен… В Москве назанимает бабок, сюда приедет отдавать… Так что подожди пару недель. И заходи к нам, если что, поможем…

– Спасибо. Слушай…

– Что?

– А не наезжают на тебя эти твои… Те в смысле?..

– Звонят. Почему же… Приходила тут стерва одна… Зоенька. Предлагала с ней работать. Снова по публичным домам. Крутая, блин… Ну, я ее послала. Откровенно. Обиделась. Сказала, что еще вернется.

– Не боишься? Может, я помогу? Ты звони, если что… Кстати, ты где сейчас, не дозвониться до тебя?..

– Я номер телефонный сменила. Дала взятку, еще деньги оставались… Сменила цифры. Вот визитка. Тебе дам. Ты звони. Остальным почти никому не даю…

– Так помочь?

– Сама справлюсь. Пошли они все… суки… Ненавижу. Нет, Олег, я сама разберусь… Ты извини, мне работать надо. Позвони как-нибудь.

Она встала и исчезла за спинами проходивших к своим столиками посетителей. Народу к вечеру прибывало здесь с каждой минутой.

На сцену вышли ребята в коже, с высокими «коками», зачесанными на лбы, руки их были сплошь покрыты синей татуировкой.

Без всякого приветствия они четыре раза кивнули друг другу и грянули в сумасшедшем темпе: «Rock around the clock to night…»

«Вот уж действительно, – подумал Олег. – Эраунд зе клок… ту найт… Олл найт…»