У Лиззи от волнения даже свело в животе, когда Эндрю вывернул на автотрассу Довер-Пойнт-Роуд. Роджер Коулмэн согласился с ней поговорить, но с двумя условиями: что, во-первых, при их беседе будет присутствовать Эндрю, а во-вторых, ему, Роджеру, ни при каких обстоятельствах не придется общаться с Рэнделом Саммерсом. Так что, похоже, Эндрю был совершенно прав насчет серьезных разногласий между Коулмэном и его бывшим шефом.
Лиззи не представляла, как сама она отреагирует на то, что снова увидит следователя. Она была вовсе не в восторге от перспективы встретиться с человеком, который однажды постучался к ним в дом с ордером на обыск. Но теперь отступать было слишком поздно. Они уже въехали на аллею, обсаженную высокими, обтрепанными ветром соснами.
Участок оказался низким и тенистым. Имея форму сектора круга, он был прижат к берегу бухты Литтл-Бэй. Дом был небольшим, одноэтажным, холодновато-голубого цвета с пронзительно-белыми ставнями. Во дворике сбоку на подпорках – вероятно, на некой ремонтной стадии – покоилась парусная лодка.
Оставив сумочку на сиденье, Лиззи вышла из машины. Когда Роджер Коулмэн неожиданно поднялся с перевернутого ящика из-под молочной тары, она оказалась к этому не готова. Но пока он подходил к ней, сумела все же взять себя в руки. Он запомнился ей как высокий, предельно вежливый и при этом очень представительный человек с темными, коротко постриженными волосами и острым узким подбородком. За годы он не сильно изменился. Он был по-прежнему высок и угловат и почти по-прежнему внушителен, несмотря на то что его волосы уже сильно подернулись сединой, а элегантные, защитного цвета брюки и пиджак сменились на свободные джинсы и кое-где продравшуюся футболку.
Широко улыбнувшись, Эндрю протянул ему руку:
– Вижу, все работаете над старой посудиной?
Пожимая ему ладонь, Роджер усмехнулся:
– Скоро будет готова встать под парус. Если повезет, спущу ее на воду еще до того, как закроют навигацию. – Он гордо выгнул грудь, большим пальцем указывая через плечо: – Я даже успел дать ей название.
Это было совсем утлое суденышко – не более тридцати футов в длину, – с единственной мачтой и выцветшим бледно-синим корпусом. Прищурившись, Лиззи разобрала буквы на корме «Сыщик Джон Б.». Тут явно было обыграно название одной из песен старой группы «Beach Boys»[6], что казалось вполне подходящим, учитывая профессию Роджера, – хотя и очень трудно было представить человека с таким ростом, как у Коулмэна, пытающегося втиснуться в столь крошечную рубку.
Лиззи вновь перевела взгляд на Роджера. Когда Эндрю их друг другу представил, она вежливо кивнула, протягивая руку Коулмэну, не в силах даже выдавить улыбку. Она ощутила легкое дуновение запаха начищенных ботинок и свежевыглаженного хлопка, что вполне укладывалось в привычный образ правильного, неизменно следующего уставу полицейского детектива. Однако к этому запаху примешивалось и кое-что еще – едва заметный оттенок влажных прелых листьев, который совершенно не сочетался со всем остальным. Это был мрачный, быстро ускользающий запах, который у Лиззи всегда ассоциировался со скорбью и тоской. Но когда она все же заставила себя встретиться взглядом с Коулмэном, то не увидела в нем ни малейшего намека на это. Возможно, ее внутренний радар почему-то сработал неверно.
– Спасибо, что согласились встретиться со мной, детектив.
Коулмэн изучающе посмотрел на нее. Глаза у него были и не серые, и не зеленые, а какого-то среднего оттенка. Лиззи хорошо запомнила эти глаза: проницательные и пугающе настойчивые, не торопящиеся переходить на что-то дальше, пока не вникнут в самую суть.
– Роджер, – спокойно поправил он. – Зовите меня просто Роджер.
Коулмэн пригласил их в дом, налил по стакану чая со льдом, потом быстро провел Лиззи по дому, демонстрируя ей то, что Эндрю перестроил в его доме два года назад. Показал, где шла стена между гостиной и кухней, которую тот снес. Показал окно, проделанное из кухни на веранду, а также серию световых фонарей в кровле над гостиной.
Когда со всеми гостеприимными любезностями было покончено, они вышли на террасу. Позади дома вальяжно простиралась под лучами послеполуденного солнца полноводная бухта, серебристая и неподвижная в пору едва ли не максимального прилива. Лиззи подняла лицо, подставляя его веющему от воды, легкому солоноватому ветерку.
– Итак, – молвил Роджер, когда они расселись по стоявшим на террасе креслам. – Эндрю сказал, что вы ко мне с серьезной миссией.
Лиззи быстро глянула на Эндрю, который неспешно помешивал в стакане лед, время от времени взглядывая на бухту. Он устроил ей встречу и согласился на ней присутствовать – но теперь уже был ее выход.
– Да, можно и так сказать. – Она чуть помолчала, не зная, с чего начать. – Моя бабушка тех девушек не убивала, – произнесла она наконец. – Это сделал кто-то другой. И если есть хоть какая-то возможность выяснить, кто это сделал на самом деле, то я хочу попытаться.
Он вновь изучающе посмотрел на нее своими цепкими серо-зелеными глазами.
– Вы понимаете, что шансы обнаружить что-то новое крайне малы и что все, чего вы, скорее всего, добьетесь своими поисками, – это напомните всем в городке, что они думали о вашей семье и почему они так думали?
– Понимаю.
– И все равно хотите за это взяться?
– Хочу.
– Даже если вы вдруг обнаружите нечто такое, что вам не хотелось бы узнать?
Лиззи понимала, что он имеет в виду. По мнению Коулмэна, существовала некая возможность того, что в своих поисках правды она может откопать неизвестную ранее улику, доказывающую причастность Альтеи к убийству, а вовсе не оправдывающую ее. Однако Роджер не знал того, что знала Лиззи: что Альтея просто не способна была причинить кому-либо вред, а уж тем более двум юным девушкам.
– Такого я не обнаружу.
Он холодно кивнул, очевидно, на данный момент готовый поверить ей на слово.
– Хорошо. Так что вы хотите у меня узнать?
– Почему вы ушли из полиции Сейлем-Крика?
Роджер непонимающе моргнул, глядя на Лиззи, явно удивленный ее вопросом.
– Потому что пришла пора.
Это был весьма уклончивый и вежливый способ дать понять гостье, что ее это не касается. Но если Лиззи собиралась довериться ему, ей необходимо было узнать, что произошло, и понять, что именно подтолкнуло Роджера уйти, бросив расследование, которое, несомненно, могло бы стать самым крупным делом в его карьере.
– То есть вы ушли на пенсию?
– Официально? Нет. – Он, прищурившись, поглядел на бухту, где лениво покачивался стоящий на якоре красно-белый парусник. – Я просто ушел. Потому что перестал давать нужные результаты в своей работе.
– Я не очень понимаю, что это значит.
– Это значит, что у нас с шефом Саммерсом были совершенно разные взгляды на ответственность нашего отделения полиции перед обществом. Он хотел поскорее избавиться от дела сестер Гилмэн, я же собирался копать дальше, пока мы не расследуем все до конца.
Лиззи удивило, каким сухим и равнодушным тоном он это произнес.
– То есть вы считаете, что он не хотел его раскрыть?
– В самом начале, может быть, и хотел. Вокруг него крутилась масса газетчиков. Крупная шишка, уже с известным именем в газете, к тому же всегда готовый дать интервью! А потом дело стало принимать скверный оборот, и Саммерс нажал на тормоза. Начал урезать нам человеко-часы, ограничивая в денежных ресурсах, отказывался ставить подпись для отправки материалов в лабораторию, потому что это, дескать, не было предусмотрено бюджетом. Прессе были установлены строгие ограничения. Все заявления в СМИ должны были пройти его цензуру. Все это выглядело довольно странно. Саммерс и раньше был немножко деспотом, но теперь к этому как будто добавилось что-то еще.
– И что именно?
– Как будто вокруг этого дела происходило нечто такое, о чем все остальные в отделении и понятия не имели.
– И вы выступили против него?
– Выступить против Рэндела Саммерса невозможно. Но я высказал ему свои соображения.
– И что было дальше?
Роджер пожал плечами:
– А дальше – я купил старый парусник и пошел работать к своему брату.
– Ну да… ясно.
– Не поймите меня неправильно. Я люблю ту работу, которой сейчас занимаюсь. Она приносит пользу. Но система правопорядка сидит у меня в крови. Я знаю, это звучит избито и выставляет меня эдаким бойскаутом – но именно так я всегда воспринимал свою профессию. И мне кажется, многие из нас испытывают подобное. Мы гордимся тем, что мы делаем. Потому что верим, что делаем мир лучше. – Роджер ненадолго умолк, снова поглядев на бухту, на отца с сыном, весело дурачащихся в небольшой рыбацкой лодке. Когда он повернулся обратно, на лице его светилась улыбка, которая, впрочем, быстро погасла. – Некоторые из нас всю жизнь отдают работе. Вот только от работы не всегда за это воздается.
Лиззи оглянулась на дом. Вплоть до этого момента она как-то и не обратила внимания, что ни в доме, ни вокруг нет ни малейшего признака присутствия женщины. И на пальце у Роджера нет кольца. Он что, холостяк? Или разведен? Она припомнила слабый запах прелых листьев, который ей не так давно почудился, и поймала себя на мысли: а не поступился ли ради работы Роджер Коулмэн чем-то – или кем-то – очень важным? И оправдался ли в итоге его выбор?
Все это время Эндрю от нечего делать помешивал свой чай, ритмично постукивая кубиками льда по стенкам стакана. Наконец он поставил чай на столик и подался вперед, упершись локтями в колени.
– Надеюсь, мы не нарушим каких-то ваших правил, если попытаемся обсудить, на какой стадии осталось дело после вашего ухода? Нам вовсе не хочется, чтобы вы поступали вопреки своим принципам, однако у Лиззи есть собственное чувство долга. Она хочет убедиться, что сделала все возможное, чтобы вернуть честное имя своей бабушке. Она начала с того, что отправилась к Саммерсу, но от него оказалось мало толку.
Роджер медленно кивнул.
– Я был бы рад вам сказать, что меня это сильно удивило, однако это не так. Этому человеку совершенно наплевать на общественную безопасность. В должности шефа полиции он видит лишь временную работу – всего лишь ступеньку к чему-то более высокому.
Эндрю поймал взгляд Лиззи, будто желая сказать ей: «Что я тебе говорил!»
– Кстати, мэр Кавано только что официально объявил, что выходит на пенсию.
Роджер поджал губы.
– Ну, тогда можете не сомневаться, что, пока мы тут с вами разговариваем, уже вовсю печатаются плакаты «Голосуй за Саммерса!». Не то чтобы это было для кого-либо большим секретом. Мы все, естественно, знали, что Саммерс метит в мэры или даже еще куда повыше. Мы видели, как он старается, эксплуатируя самые громкие полицейские дела так, чтобы его имя попало в газеты. Постоянно выставлялся напоказ – пока внезапно не оказался в дурном свете. И тогда он уже не захотел в этом участвовать.
Эндрю сдвинул брови.
– По-вашему, убийство сестер Гилмэн выставило его в скверном свете?
Роджер протяжно выдохнул.
– Убийство этих девочек всех выставило в скверном свете. Жители Сейлем-Крика не привыкли видеть подобного в местных новостных газетах. Так что стоило бы им такое прочитать – и все вскоре начали бы искать виноватых. Причем показывали бы пальцем не только на Саммерса. Кавано тоже пришлось бы несладко. А поскольку день выборов был уже на носу, то в интересах всех и каждого было, чтобы это дело поскорее затерли лапками.
– Вовсе не в интересах всех и каждого, – резко возразила Лиззи. – Однако он добился своего. Не было ни заключения по делу. Ни ареста виновного. Ни суда. Ничего.
Роджер посмотрел на нее поверх сцепленных пальцев.
– Вам следует принять во внимание имеющиеся у нас доказательства. Или, скорее даже, то, чего у нас не имеется. У нас есть мертвые тела и анонимная наводка – однако нет ничего, что напрямую связывало бы вашу бабушку с этими убийствами. Нет ни мотива, ни орудия убийства. И ничего конкретного по судебно-медицинской экспертизе. Допустим, мы двинемся дальше и произведем арест, чтобы заглушить всеобщие волнения. Потом пойдем в суд. Вот только мы не в состоянии возбудить дело – и ваша бабушка, получается, будет оправдана. Последнее, что тогда нужно было Кавано, когда он вновь боролся за голоса избирателей, – это чтобы все в городе запомнили, что девушек убили именно в пору его руководства и что его шеф полиции оставил убийцу гулять на свободе. – Коулмэн помолчал, энергично пожав плечами. – Порой, когда не можешь возбудить дело, лучше ничего не делать, нежели ворошить осиное гнездо. Должно быть, такая стратегия сработала ему на руку. Как видите, он до сих пор продержался на посту.
Эндрю выпрямился на кресле, словно проникаясь всей важностью того, что только что сказал Роджер.
– По-вашему, именно Кавано велел Саммерсу притормозить расследование?
– Нет, – бесстрастно ответил Коулмэн. – Я думаю, Кавано велел ему вообще предать это забвению. И поначалу Саммерс, наверное, воспринял это без особого одобрения. Раскрытие такого дела сделало бы из него героя, настоящего поборника закона и порядка. Но когда он понял, что раскрытие дела весьма маловероятно, то быстро переменил курс. Я сильно подозреваю, между ними были взаимовыгодные отношения: Кавано хотел, чтобы эта история была замята и ему удалось победить в перевыборах, а Саммерс хотел, чтобы у него была надежная опора, когда мэру наконец придет пора отправиться на юг.
Лиззи изумленно уставилась на него:
– И потому он просто бросил расследование убийства?!
– Скорее заморозил. Но по сути это одно и то же. Он заявил, что это связано с нехваткой бюджета, однако никто из нас на это не купился. Представьте: у нас есть грандиозное дело – и вдруг, ни с того ни с сего, мои ребята не могут получить сверхурочные часы, необходимые для выполнения работы, им не дают «добро» на лабораторные исследования, которые могли бы помочь нам определить, как долго тела девушек пролежали в воде или не были ли жертвы отравлены. Анализ на токсины выдал лишь следы алкоголя – но это вполне ожидаемо, когда столько времени прошло, прежде чем были собраны образцы. За это время процесс ферментации искажает всю картину. Пара недель под водой – и там уже ничего толком не разберешь.
– А как же Гилмэны? – спросила Лиззи, желая поскорее сместить предмет разговора. – Они что, не требовали окончательного ответа?
– Требовали, конечно. По крайней мере, Фред Гилмэн. Но Саммерсу удалось убедить его, что расследование зашло в тупик. Вот и все. Не скажу, чтобы Гилмэн как-то изменил свое мнение насчет вашей бабушки – но Саммерса это более чем устраивало. Ему неважно было, чему верят горожане – главное, что они с Кавано остались чистенькими.