Последняя радиограмма

15 февраля. Боюсь, что делаю последние записи в дневнике. Об этом никто не говорит, но думаю, что каждый в душе готовит сейчас себя к самому страшному. И ни одного спасовавшего перед опасностью. С гордостью смотрю на своих товарищей по походу.

Сейчас раннее утро. Над морем висит густой туман, такой плотный, что его, кажется, можно попробовать на ощупь. Этот туман надежно нас прикрывает. Мы вновь получили недолгую передышку.

Всплыли на поверхность, подзарядили аккумуляторы, а главное, вдохнули свежего воздуха.

Последние часы пребывания под водой были невероятно тяжелыми. Мы задыхались. Только помогали машинки для регенерации воздуха.

Люди теряли сознание, а всплыть было невозможно. Кругом стоял кромешный ад. Немецкие корабли циркулировали вокруг нас и засыпали градом глубинных бомб. Старпом считал взрывы, перекладывая спички из кармана в карман. Ему не хватило двух коробков. Не знаю, как выдержали эту бомбежку наши акустики.

Океан превратился в кипящее месиво. А мы, пользуясь каждой возможностью, скрытно, толчками, под шум винтов противника меняли место и тут же вновь пытались контратаковать…

В разгар бомбежки попросил разрешения пройти в центральный пост лейтенант Сердюк. Появившись в нашем отсеке, он торопливо зашептал что-то на ухо Газиеву. (Мы все говорили шепотом, опасаясь даже слишком громким словом привлечь внимание акустиков врага.)

Газиев жестом подозвал меня.

— Послушай, что предлагает этот джигит… Повтори, Сердюк.

— Нельзя допустить, чтобы наша лодка попала в руки фашистам, — взволнованно зашептал минер.

Газиев нетерпеливо мотнул головой.

— Давай дальше…

— Я предлагаю заложить парочку подрывных патронов в запасную торпеду… И при необходимости…

— Понял? — спросил Газиев.

— Самоубийство не подвиг! — сказал я. — Драться надо до последнего.

— Но я предлагаю только на случай, — запротестовал Сердюк.

— Не будет случая! — резко оборвал Газиев. — Правильно комиссар сказал. Драться будем до последнего. Зубами гадам глотки грызть… Еще выкарабкаемся! Идите на свое место, лейтенант!

Минер вышел из отсека.

— Не знаю, как политически, — сказал мне Газиев в промежутке между двумя разрывами бомб, — но практически ты решил правильно.

— И политически тоже, — возразил я. — У людей нервы натянуты до предела. Подкинуть сейчас им мысль о возможном самоубийстве — преступление… — Я помолчал. — А патроны… Что же, патроны всегда положить успеем…

…Самое страшное случилось около 16 часов. В дизельном отсеке начался пожар: от короткого замыкания загорелась подстанция. Командир отделения мотористов Василий Каманин не растерялся, накинул на себя подвернувшийся полушубок и бросился в огонь. Он сумел выключить рубильник подстанции. Это спасло лодку. Но сбить пламя мотористам не удалось. Отсек заполнился едким дымом. Нельзя было дать распространиться дыму по лодке — атмосфера и без того была отравлена. Мы бы все задохнулись.

В машинном отделении были инженер-механик Богунов, главный старшина Семенцов и мотористы. Газиев приказал им покинуть отсек и наглухо закрыть переборку. Он рассчитывал, что без доступа воздуха огонь сам загаснет.

Командиру пришлось повторить приказ дважды, прежде чем мотористы ушли из дизельного отделения. Богунова вытащили без сознания.

Загерметизированный отсек рассек лодку. Пройти в кормовые помещения было невозможно. Связь с ними поддерживалась только по телефону…

Через час машинный отсек открыли. Богунов бросился туда с аварийной командой. Затухающее пламя удалось погасить. Сейчас мотористы приводят в порядок свое хозяйство после пожара…

Повреждений масса. Но нам удалось сохранить плавучесть, ход. Торпедные аппараты в порядке… Так что разговор еще далеко не окончен, пираты адмирала Редера!

Газиев только что отдал мне исписанный листок.

— Спрячь хорошенько, — сказал он. — Это для Ольги. Если что — передашь…

Я не стал спорить. Знаю, если останется жив Фахри, он то же самое сделает для меня — передаст этот дневник моей семье… Только кому? Где вы, мои родные? Что с вами сейчас?..

…Не забыть записать разговор с Шуховым, случившийся вчера, когда мы отлеживались на предельной глубине.

Мы с фельдшером обходили отсеки, перевязывали раны, раздавали сухой паек.

Бой боем, а аппетит у наших ребят не пропадает. Все, как волки, накинулись на галеты и консервы.

Шухов лежал на койке. У него был странный, отсутствующий взгляд.

— Константин Петрович! — тихо окликнул я.

Шухов не отозвался.

— Товарищ Шухов!

Он лежал неподвижно и смотрел как будто сквозь меня. Я тронул его за плечо. Слегка тряхнул.

— Костя!

Шухов встрепенулся. Взгляд его стал осмысленным. Но он тут же отвел глаза.

— Примите сухой паек! — с шутливой официальностью сказал я. — Подкрепляйтесь!

— Спасибо… — с трудом проговорил Шухов. — Я потом…

Он закрыл глаза. Я встревоженно присел на койку.

— Что с тобой?

— Ничего… Сейчас пройдет…

— Рана?

— Царапина… Пустое…

— Я позову фельдшера.

— Ни в коем случае.

Шухов с усилием поднялся, сел.

Постепенно менялось выражение его лица. Становилось привычно строгим, пожалуй, даже ожесточенным.

— Сорок лет назад, — криво усмехаясь, проговорил он, — на английских подводных лодках держали в клетках белых мышей… Когда у них портилось настроение, командир приказывал всплывать. Вот и я вроде белой мыши…

Шухов вынул из кармана пустой мундштук, засосал.

Я заглянул ему в глаза:

— В чем дело, Костя?

— Нервы… — Шухов снова усмехнулся. Пододвинулся вплотную ко мне и, не отводя взгляда, еле слышно произнес: — Ты никогда не тонул в подлодке, Сергей?

Я невольно вздрогнул. Мне приходилось слышать об этом и раньше. О тяжелых психических нарушениях у подводников, переживших аварии. Часы, проведенные на дне моря в ожидании конца, не проходят даром. Некоторые после этого вообще никогда не смеют опуститься даже на самую малую глубину.

Я знал отличного парня, командира-подводника, храброго до отчаянности, совершавшего самые дерзкие походы… Однажды его лодка легла на дно на рейде, возле самого причала. Ее удалось поднять с помощью водолазов и плавучего крана. Люди остались живы. Но они пробыли на дне десять часов. Мой приятель был вынужден списаться из подводного флота, перейти на берег…

Я понял, что испытывал бывший командир «Щ-612» во время похода. Какую надо было иметь силу воли, чтобы ни разу не выдать себя.

Когда я возвращался из кормовых отсеков, Шухова на койке уже не было. Я нашел его в центральном отсеке. Он спокойно стоял у горизонтальных рулей. Никто бы не мог даже подумать, что с ним было всего несколько минут назад…

…Туман рассеивается. Открылись просветы неба. Сигнальщики обеспокоенно оглядывают горизонт. Газиев стоит на корме. Там у рулей в ледяной воде возятся двое матросов в легководолазных костюмах.

— Воздух! — кричит сигнальщик.

Появились самолеты. Они ищут нас.

Быстро подымаются на борт водолазы. Последний глоток свежего воздуха… Срочное погружение…

Противник оказывает отчаянное сопротивление. Кроме погибшего в первый день эсминца, торпедировано сторожевое судно… Глубинными бомбами уничтожены по крайней мере две субмарины противника.

Продолжаем преследовать уходящие на ост остатки отряда подводных лодок.

15 февраля (продолжение). …Мы лежим на грунте вблизи от берега. Немцы все-таки прижали нас к материку. Газиев положил лодку на грунт, выключил двигатели, и враги на время потеряли нас. Но они не уходят. Нас настойчиво ищут. Мы слышим шум винтов над собой. В эти секунды все замирают…

Прошло 36 часов с момента встречи с противником. Думаю, что весь наш отряд сейчас уже миновал минные поля и идет полным ходом на норд…

Газиев и Вихров в рубке склонились над картой. Передышка не может продлиться долго — рано или поздно корабли противника обнаружат нас.

Командир настойчиво ищет выход. Лодка изранена. В таком состоянии нам нечего и думать пытаться прорваться в открытое море. Нет шансов уйти от преследования и достичь ближайшего порта союзников. Надо найти что-то другое.

Можно дождаться темноты, попробовать подойти вплотную к берегу, затопить лодку, взять личное оружие и превратиться в партизанский отряд. Но долго в чужой стране, в районе, кишащем фашистскими базами и постами, в пешем строю не навоюешь. У нас нет ни карт, ни людей, знающих норвежский язык. На берегу неизбежна гибель в неравном бою. А быть может, и страшней того — плен…

Нет, такое решение нам не подходит. Лодка изранена, но еще боеспособна. Это грозное оружие в умелых руках. У нас остались торпеды, и можно еще немало попортить крови фашистам!

— В трех милях — Стангер-фьорд, — говорит штурман. — Там гитлеровская военно-морская база. Тут этой нечистью, наверное, каждый квадрат кишит… Осиное гнездо.

— Думаешь? — спрашивает Газиев.

Он хромает — тяжело расшиб ногу во время бомбежки. Фельдшер говорит, что перелома нет, но пошевелить ногой командир не может.

— Осиное гнездо, — задумчиво говорит Газиев.

Он нетороплив. Как будто разбирает задачу на учении. Командир повзрослел вдвое за последние тридцать шесть часов. Сейчас это человек, который не знает страха не в силу азарта юности, а потому, что он видел смерть, не раз прошел рядом с ней и новая встреча уже не может испугать его.

— Осиное гнездо… — повторяет Газиев. — Вихров, тебя когда-нибудь осы кусали?

— Что-то не припомню, — улыбается штурман. — Я ведь москвич, на Арбате вырос. Там осы не водятся.

Сейчас все удивительно спокойны. Быстро, но без спешки исправляют повреждения. Шутят. Похоже, никто не думает о том, что произойдет в ближайшие часы. Не думают? А может быть, просто запрещают себе думать?

— А мне раз досталось, — смеется Газиев. — Ты в Дагестане не был?

— Нет.

— Ай, ай, ай! Большое упущение… Ты после войны обязательно приезжай.

— Спасибо.

— Благодарить потом будешь, когда приедешь. И ты, комиссар, приезжай.

— Я бывал в твоих краях.

— Все равно приезжай…

— Приеду, обязательно.

— У нас вокруг аула по горам леса буковые… Густые — не продерешься. А выше — альпийские поля. Такой красоты никто из вас не видал! Там весной цветы… Ах, какие цветы! Но меня в те времена красота их не очень интересовала. Там пчелы взяток богатый брали. Дикие пчелы. У них в лесу в дуплах улья. И там мед. Ай, какой мед! — Газиев даже зажмурился от сладких воспоминаний. — Мальчишками мы эти ульи здорово очищать приладились. И вот присмотрел я как-то дупло. Полез на огромный бук…

Пожалуй, неспроста предался командир сейчас детским воспоминаниям. Рассказывает он вроде одному Вихрову, а слушают его все в рубке.

— Лез, лез, весь о суки ободрался, — продолжает Газиев, — а дупло, представляешь, осиным жильем оказалось. Их гнездо! Меда у них нет, а злости!.. Отделали они меня! Ой, бог ты мой! Домой приполз — родная мать не узнала…

Газиев смеется. Хохочут все в рубке. Хохочут от души, раскатисто, благо не слышно винтов противника. Не так смешон рассказ, но это естественная нервная разрядка после нечеловеческого напряжения последних суток. Я добавляю:

— На всю жизнь тебе, командир, была наука — не лезь за чужим добром!

Новый взрыв хохота. Улыбается даже Шухов. Из переговорной трубы изумленный голос командира торпедистов:

— Центральный? Что случилось?

Газиев становится серьезным.

— Так вот, товарищи, — медленно произносит командир. — Боюсь, уроки детства мне впрок не пошли… Я все думаю, не потревожить ли нам еще одно осиное гнездо?

Его карандаш упирается на карте в Стангер-фьорд.

Смех стихает. Мысль командира неожиданна, но это самое трудное и, безусловно, самое верное решение. Это максимум того, что мы можем сделать.

— Попробуем подобраться скрытно, — продолжает Газиев. — И устроить гитлеровцам маленький фейерверк.

— Но там наверняка мины у входа, — несмело возражает штурман. — Посты, дозоры…

— Не буду спорить! — говорит Газиев. У него снова отличное настроение. — Но хотел бы убедиться в этом лично! Проложите курс!

Это уже приказ.

Пока Вихров прокладывает курс, командир о чем-то сосредоточенно думает. Потом решительно пишет на чистом листке несколько слов. Размашисто подписывается и протягивает листок мне:

— Взгляни, комиссар!

Это радиограмма. В ней всего четыре слова: «Погибаю, но не сдаюсь».

Под текстом рядом с подписью командира оставлен пробел.

— Подпиши, комиссар, — негромко говорит Газиев.

Я подписываю…

Пятнадцатого февраля в девятнадцать часов семь минут мимо сигнально-наблюдательного поста на базу проследовал танкер «Рейланд», ответивший на запрошенные позывные.

В девятнадцать часов тринадцать минут на подходах к базе появилась подводная лодка, шедшая в надводном положении тем же курсом, что и танкер. Сигнальщик Ганс Кальтофен запросил позывные корабля. С лодки тут же ответил ратьером, но сигнальщик не разобрал ответа. Кальтофен запросил подводную лодку вторично и вновь получил ответ, которого не понял. Однако, предполагая, что так открыто могла идти на базу лишь наша, возвращающаяся с задания подводная лодка, сигнальщик не счел нужным доложить о странных ответах корабля. За подобное грубейшее нарушение инструкции сигнальщик Ганс Кальтофен должен, несомненно, понести самое серьезное наказание…

В девятнадцать часов семнадцать минут на рейде показалась подводная лодка, полным ходом идущая к месту стоянки кораблей. На ходовом мостике подлодки отчетливо были видны фигуры людей. Я запросил позывные лодки. Ответ ратьером был дан немедленно. Однако я не сумел разобрать его. Лодка полным ходом миновала пост. Поскольку лодка уже прошла мимо сигнально-наблюдательного поста на острове Луобон, я не счел нужным подымать тревогу, однако сообщил по телефону о случившемся на береговой наблюдательный пост базы…

В девятнадцать часов двадцать минут наблюдатель на рейде сообщил мне о том, что не разобрал позывных подводной лодки, проследовавшей в гавань. Указанная лодка в это время уже появилась на внутреннем рейде. Я немедленно затребовал ее позывные. Полученный ответ оказался и для меня непонятным. Я потребовал срочно повторить позывные. Одновременно дал сигнал общей тревоги.

Спустя несколько секунд у причала раздался мощный взрыв…

15 февраля (продолжение). У пролива, ведущего в фьорд, ходил курсом, параллельным берегу, сторожевой корабль. Мы затаились на перископной глубине и терпеливо ждали, пока какой-нибудь случай укажет нам проход в минных полях. Ждать пришлось не очень долго. Здесь, видимо, действительно «кишели» корабли немцев. Вскоре на севере показался направляющийся в порт танкер. Чувствовали себя здесь немцы вольготно, хозяевами. Танкер шел без всякого охранения. В десяти кабельтовых от нас судно изменило курс и пошло на ост.

Трудно было предположить, что на танкере есть гидроакустическая аппаратура. Мы двинулись за ним.

Мы шли под перископом, тщательно повторяя все маневры танкера. Немецкое судно поравнялось с островом, лежащим у входа в фьорд. В перископ было видно, как корабль запросили с наблюдательного поста, расположенного на острове, ратьером. Темнело. Вспыхнувший прожектор тщательно ощупывал узкое горло пролива.

Вряд ли можно было даже под перископом проникнуть в бухту незамеченными.

Газиев выждал, пока сторожевой корабль ушел на север, и еще раз поднял перископ. Секунду раздумывал и решительно приказал:

— Всплывать!..

…Мы шли в надводном положении средним ходом, не скрываясь, так, как если бы возвращались из похода на свою базу.

На мостике стояли мы с Газиевым, Шухов у руля и сигнальщики.

Танкер уже почти скрылся из виду. Мы шли как бы по его следу. Все ближе был яркий луч прожектора, пересекающий пролив. Впрочем, и без прожектора было еще достаточно светло, чтобы разглядеть длинный корпус нашей подлодки.

— На острове наблюдательный пост! — предупредил сигнальщик Блинов.

— Знаю, — негромко уронил Газиев.

И тут же на острове вспыхнул острый луч ратьера.

— Сигнальный фонарь! — воскликнул я. — Нас заметили!

— Отвечать, товарищ командир? — спросил сигнальщик.

— Конечно!

— Что?!

— Ответь… — Газиев секунду помедлил. — Ответь: «Ищу эскадру. Покажите место». Быстрей!

— Есть!

Блинов стремительно замигал ратьером.

Пост на острове несколько мгновений молчал. Очевидно, наблюдатель тщетно пытался разгадать странный сигнал. Затем ратьер с острова замигал вновь.

— Просят повторить! — возбужденно «перевел» Блинов.

— Уважь хозяев! Повтори!

— Есть!

Наклонившись к переговорной трубе, Газиев скомандовал:

— Полный вперед!

Мы вошли в залив. Мы были в самом логове врага, в подлинном осином гнезде.

— Товарищ командир! Запрашивает наблюдатель на рейде! — доложил сигнальщик.

— Ответьте: «Нужен врач. На борту эпидемия». Сам соображай, действуй быстрей! — Газиев снова склонился к переговорной трубе. — Вперед самый полный! Все, что можно! Носовые аппараты — товсь!

Мы влетели на внутренний рейд. Еще секунда, другая, и немцы должны были опомниться…

Впереди у причалов стояли корабли. Тральщики, сторожевики. Два эсминца. Подходил к причалу транспорт, послуживший нам проводником. А чуть дальше у пирса возвышался затянутый переплетом маскировочных сетей от налетов авиации громадный тяжелый крейсер.

— Право руля! — скомандовал Газиев. — Стоп! Так держать!

Шухов развернул лодку. Мы шли прямо к крейсеру.

— Запрашивают с берега! — выкрикнул сигнальщик.

— Ответь! — Газиев сжал кулаки. — «Смерть фашистским гадам!»

— Есть!

Крейсер стремительно приближался.

— Залп!!!

Вздрогнула лодка. Прочерчивая четкий след в темной воде, вылетели четыре торпеды. Не было нужды скрывать их — крейсер не мог увернуться от удара. Он надежно стоял у причала.

Над гаванью завыл отчаянный сигнал сирены. Появились стремительно бегущие по палубам кораблей команды. Срывались чехлы с орудий. Их стволы разворачивались в нашу сторону. Забили крупнокалиберные пулеметы.

Двойной взрыв потряс порт.

— Срочное погружение! — скомандовал Газиев.

Сбегая с мостика, мы еще успели увидеть, как накренился огромный борт крейсера. Рядом ярким пламенем вспыхнул танкер, только что пришедший в порт. В него попала одна из торпед. Пламя было ярко-оранжевым. Танкер, видимо, доставил в порт авиационный бензин.

Ослепительный оранжевый факел высотой метров в двести пятьдесят взметнулся над заливом…

19.23. Срочное погружение.

19.24. Сильный удар носовой частью лодки о грунт. Вероятно, наткнулись на подводную скалу.

19.26. В шахте от удара разошлись швы. Во второй отсек просачивается вода.

19.27. Аварийная тревога.

19.31. Во второй отсек хлынула вода. Переборочные двери задраены. Люди в отсеке остались на местах. Ведут борьбу с поступающей водой.

19.33. Шум винтов сторожевика над нами.

19.37. Вода продолжает поступать во второй отсек. Лодка проваливается на глубину.

19.40. Продули уравнительную цистерну. Корабль продолжает погружаться.

19.42. Дали воздушный пузырь в носовую группу. Положили горизонтальные рули на всплытие. Лодка по-прежнему погружается.

19.43. Шесть разрывов глубинных бомб в непосредственной близости от корабля. Погас свет. Перешли на аварийное освещение.

19.45. Еще несколько разрывов глубинных бомб.

19.48. Командир приказал самым малым подвести лодку к причалу. Вряд ли немцы будут нас там искать.

19.55. Подошли к пирсу. Шумы винтов катеров. Видимо, на поверхности спасают команды торпедированных нами кораблей.

19.57. Разрывы бомб за кормой.

19.59. Легли на грунт. Команда второго отсека пытается заделать щели в шахте. Пущены в ход все водоотливные средства.

20.15. Несмотря на все принятые меры, вода продолжает поступать в отсек. По сообщению старшины отсека, она поднялась выше второго яруса коек.

20.20. Положение во втором отсеке критическое. Люди там на краю гибели.

20.25. Командир БЧ-3 лейтенант Сердюк, находящийся в первом отсеке, просит разрешения открыть переборку и помочь товарищам в соседнем отсеке.

20.27. Командир разрешил лейтенанту Сердюку и торпедистам войти во второй отсек.

20.30. Открыли дверь переборки. Воду перепускают в первый отсек и откачивают за борт. Аварийные работы возглавил лейтенант Сердюк.

20.45. Командир приказал загерметизировать оба отсека и создать в них противодавление, чтобы не допустить дальнейшее поступление воды в лодку.

20.50. Клапан аварийного осушения оказался засоренным. Работу приходится вести под водой.

20.57. Пытаясь открыть клапан, погиб старшина торпедистов парторг лодки мичман Митрофанов. Он случайно под водой коснулся гаечным ключом отсечной подстанции.

20.59. Командир приказал снять электропитание первого и второго отсеков.

Работы в аварийных отсеках продолжаются в полной темноте.

21.04. Шум винтов сторожевика. Работы временно прекращены.

21.09. Сторожевик ушел.

21.17. Лейтенант Сердюк доложил, что удалось открыть клапан. В отсек дали сжатый воздух.

21.25. Уровень воды в аварийных отсеках понижается.

21.28. Аварийная тревога в третьем отсеке. Вода из второго отсека по трубе вентиляции хлынула сюда. Грозит залить аккумуляторные батареи.

21.35. Старшине второй статьи Кулагину и матросу Шмакову удалось заглушить трубу.

21.39. Разрывы двух глубинных бомб по корме.

21.45. Аварийная тревога в пятом отсеке. В магистрали низкого давления выбило пробку. Быстро поступает вода.

21.50. Авария в пятом отсеке ликвидирована благодаря быстрым и смелым действиям старшего матроса Лаврикова.

21.52. Разрывы глубинных бомб приблизились к нашему месту. Все работы на лодке прекращены.

21.59. Глубинные бомбы рвутся в непосредственной близости от нас.

22.05. Взрывы глубинных бомб грозят разрушить корпус подлодки…

15 февраля (продолжение). …Не знаю, прочтут ли когда-нибудь эти строки. Но я решил записывать все до последней минуты, до последнего мгновения. Если есть хоть один шанс из миллиона, что люди когда-нибудь узнают о моих товарищах по походу, об их подвиге, то я обязан сделать все, чтобы воспользоваться этим единственным шансом. Это мой долг.

Нет уже больше с нами Петра Сергеевича Митрофанова, нашего парторга, самого старшего по возрасту человека на корабле, старого коммуниста, на которого я мог положиться в любую минуту.

С огромным трудом нам удалось ликвидировать аварию во втором отсеке. Молодцом показал себя Вася Сердюк. Какая воля и выдержка оказались у этого юноши!

Но положение наше снова стало отчаянным. Глубинные бомбы рвались у самой подлодки. Я думаю, только то, что мы лежали на грунте у самого пирса и немцы боялись разрушить собственные причалы, спасло нас от гибели. Не было сомнений, что врагу отлично известно наше местонахождение, но чем мы выдали себя?

Газиев предположил, что на поверхности воды появилось масляное пятно. Где-нибудь просачивается соляр. Механик доложил, что от близких взрывов бомб нарушилась герметичность топливных цистерн. Соляр всплыл на поверхность, и масляное пятно ясно обозначило место нашей лодки.

Оставаться дольше на грунте было невозможно.

— Нужно уходить, товарищ командир! — взволнованно произнес старпом. — Немедленно. Скрытно, самым малым. Попытаться выбраться отсюда.

Газиев покачал головой.

— Нам не дадут дойти даже до внешнего рейда. Масляный след потянется за нами. — Командир помолчал. — Я считаю, выход один — всплыть!

— Всплыть? Здесь, среди врагов?!

— Да. Именно здесь. У нас один путь к спасению: внезапность. Необычность маневра. Судя по шуму винтов, нас бомбят сторожевики. Крупных кораблей рядом нет. Неожиданно всплыть и вступить в артиллерийский бой! Не дать противнику опомниться и попытаться прорваться в надводном положении к выходу из бухты. Проход в минном заграждении мы знаем…

…Сейчас, записывая эти строки, я думаю, какой великолепный командир подводного флота должен был получиться из Газиева. Если существует вообще талант военачальника, то этим талантом был щедро одарен наш командир. Никакой схемы, мужество, помноженное на дерзкий расчет, неожиданные, присущие только ему решения…

Газиев повернулся ко мне.

— Согласен, комиссар?

— Другого выхода нет, — сказал я. — Здесь, на дне, нам все равно конец.

Старпом пытался еще что-то возразить, но командир резко оборвал его:

— Дать артиллерийскую тревогу! Срочно в центральный пост орудийные расчеты!

Через несколько мгновений артиллеристы были в центральном посту. От боевой рубки до зарядного погреба выстроилась цепочка подносчиков снарядов. Надо было действовать стремительно, пытаясь ошеломить противника.

Лейтенант Сердюк по указаниям акустика дал командирам расчетов примерные исходные данные для открытия огня.

— Продуть главный балласт! — приказал Газиев.

Лодка качнулась и пошла вверх.

Артиллеристы во главе с Газиевым столпились у рубочного люка. Командир, казалось, совсем забыл о своей разбитой ноге.

Со снарядами в руках стояли подносчики: моторист Никонов, электрик Плетнев, трюмный Сташинский и наш кок Цыбуля.

Лодка стремительно вылетела на поверхность. Газиев мгновенно отдраил люк. Ждать, пока уравняются давления, было невозможно. Воздух лодки выбросил командира на мостик. Газиев едва удержался за поручни, чтобы не перелететь за борт.

Комендоры в одно мгновенье оказались на верхней палубе.

Лодка всплыла с некоторым дифферентом на нос. Когда я выскочил на мостик, вода еще захлестывала нос лодки и сбегала с кормы, а стволы орудий уже разворачивались в сторону сторожевиков.

Сердюк предельно быстро подавал команды.

— Кормовое орудие к бою готово! — доложил расчет.

— Огонь!

Рявкнуло кормовое орудие. Забили пулеметы.

Газиев разворачивал лодку.

— Носовое орудие к бою готово!

— Огонь!

Расчеты работали, как никогда. Подносчики едва успевали подавать снаряды.

Гитлеровцы не сразу опомнились от неожиданности. Мы успели пристреляться, пока со сторожевиков открыли беспорядочный огонь из орудий и крупнокалиберных пулеметов.

Пули защелкали по легкому корпусу лодки. Осколок снаряда сбил защелку рукоятки замка кормового орудия. Упал, обливаясь кровью, командир расчета Чугунов.

Но в этот момент снаряд, пущенный из носового орудия, попал точно в корму сторожевика, загораживающего нам выход из гавани. Взметнулся столб воды и пламени — на сторожевике взорвались глубинные бомбы, предназначенные для нас.

Вспыхнул пожар на одном из катеров. Люди с него прыгали в воду.

Путь к выходу был свободен.

— Полный вперед! — скомандовал Газиев.

Уцелевшее орудие и пулеметы вели бешеный огонь, не давая катерам приблизиться к нам. Пламя пожара освещало суету у причала. Метались катера и шлюпки, подбирая людей.

Газиев склонился к переговорной трубе.

— Кормовые — товсь!

Там, в корме корабля, замерли торпедисты.

— Всеми аппаратами — пли!

Залп бросил лодку вперед. Невидимые в темноте торпеды помчались к берегу. Через несколько секунд новый мощный взрыв потряс бухту. Заряд четырех торпед всей своей чудовищной силой обрушился на причал и мечущиеся возле него корабли.

Зарево пожара подымалось все выше. В порту началась паника. Мы уходили все дальше.

— Механик! — крикнул Газиев. — Дай все, что можно!

…Опасность возникла неожиданно. Мы уже миновали внешний рейд, когда из темноты вынырнул силуэт эсминца. Он шел в порт. Быть может, это был тот самый эсминец, что поджидал два дня назад наш отряд у прохода между минных полей.

Корабль шел полным ходом прямо на нас. Мы были безоружны против него — в носовых аппаратах уже не было торпед.

Газиев побелел. Судорожно стиснул руками поручни.

Эсминец приближался, не открывая орудийного огня. При перелете его снаряды могли попасть в свои корабли на рейде.

С эсминца ударили крупнокалиберные пулеметы. Забило автоматическое зенитное орудие. Снаряды изрешетили ограждение рубки.

На корме как подкошенный рухнул лейтенант Сердюк. Я бросился было к нему, но Газиев вдруг без крика разжал руки и осел на палубу. Я едва успел подхватить его.

— Фахри! Что с тобой?

Газиев молчал.

Эскадренный миноносец мчался прямо на нас и не было никакой надежды уклониться от его беспощадного стального форштевня.

Газиев открыл глаза.

— Все вниз! — задыхаясь, проговорил он. — Погружайтесь! Быстро! Комендоры, вниз!

Капитан-лейтенант через силу выпрямился. Крикнул в переговорную трубу:

— Срочное погружение!

Комендоры бросились к люку. Сердюк лежал убитый у кормового орудия.

Я потащил Газиева вниз. Он сам не мог идти. Ноги его не слушались.

— Оставь! — крикнул командир.

— Ты сошел с ума!

— Оставь! Всех погубить хочешь?!.

В люке скрывался последний комендор.

— Погружайтесь без меня! Слышишь? Приказываю!

С неожиданной силой Газиев вырвался и оттолкнул меня.

Пролетев через ступеньки трапа, я упал у самого люка. Чьи-то руки подхватили меня и втащили вниз.

Люк захлопнулся.

Лодка стремительно уходила в глубину. В следующее мгновение страшный удар по рубке потряс наш корабль. Наступила темнота.

Кто-то крикнул:

— В третьем отсеке вода!..

22.40. Смертью героя погиб командир подводной лодки капитан-лейтенант Газиев Фахри Мустафаевич…

15 февраля (продолжение). …Тишина. Удивительная тишина. Даже стих шум винтов над головой. Только акустики докладывают о передвижении немецких судов в гавани. Почему-то нас не бомбят. Странная, настораживающая тишина.

Удар эсминца разворотил боевую рубку. Нам удалось заделать пробоину. Мы наглухо закрыли люк, ведущий из рубки в центральный пост. Лодка лежит на грунте. У нас нет больше торпед. Одно из орудий разбито. Мы не можем всплыть безоружные и не рискуем идти под водой. Но почему же нас не бомбят?!.

Едва мы ликвидировали пробоину и легли на грунт, как в центральном посту собрались командиры боевых частей и старшины. Трудно было представить, что с нами нет больше Фахри Газиева. Но лодка не могла оставаться без командира.

Старший помощник был тяжело контужен. Нервный тик подергивал его щеку. Он не мог говорить и объяснялся знаками. В таком состоянии старпом не мог принять командование. К тому же каждый из нас хорошо понимал: старпом был честный, добросовестный человек, но не тот, кто мог возглавить экипаж корабля в этот смертный час, да еще в таком состоянии.

Командиры боевых частей, исключая инженер-механика, слишком молоды. Однако дело было не только в их возрасте. Думаю, каждый из собравшихся в центральном посту знал, что среди экипажа подлодки есть человек, который по праву должен сейчас занять место убитого командира.

Я первый назвал его имя: Константин Шухов.

Никто из командиров не возражал. Авторитет Шухова всегда был высок, а своим поведением во время боя он заслужил двойное уважение всего экипажа.

Я попросил боцмана пригласить в центральный отсек Шухова. Он был у кормовых рулей.

Шухов вошел с перевязанной головой, вытирая концами перепачканные маслом руки. Все выпрямились при его появлении. Поднялся с разножки даже контуженый старпом.

Шухов пристально взглянул на нас.

— Константин Петрович! — сказал я. — Как заместитель погибшего командира лодки и политический руководитель экипажа, я предлагаю вам вступить в командование кораблем.

Шухов неторопливо вытер руки. Отбросил концы. Лицо его было спокойно.

— С этим предложением согласны все? — спросил он.

— Все! — ответил за остальных штурман Вихров.

— Хорошо.

Шухов подошел к штурманскому столику, взял лист чистой бумаги. Быстро, не присаживаясь, набросал несколько строк.

Мы ждали. Вероятно, Шухов отдавал первый приказ по кораблю. Несколько неожиданное проявление пунктуальности в такой момент.

Шухов разогнулся, протянул мне листок. Вот что было написано на нем:

«В п а р т о р г а н и з а ц и ю П. Л. «С-716»

Шухова К. П.

ЗАЯВЛЕНИЕ

В этот ответственный для судьбы нашего корабля и команды час прошу коммунистов подлодки восстановить меня в рядах нашей родной партии. Не считаю возможным принять командование кораблем беспартийным. Прошу верить, что я всегда был и оставался коммунистом.

Константин Шухов».

Я протянул руку Шухову. Он отстранился.

— Погоди. Я хочу, чтобы все было по Уставу.

И уже тоном командира сказал собравшимся в центральном посту:

— Прошу всех разойтись по своим местам. Боевая готовность номер один.

…Нас все еще не бомбят. Что замышляет враг? Чего он ждет? Я провел партсобрание. Наверное, это было самое необычное открытое партсобрание в мире. Все люди были на своих боевых постах. Соблюдалась полная тишина. Чтобы не привлечь внимания акустиков врага, мы даже не включали машинки для регенерации воздуха. Между собой говорили едва слышным шепотом.

Я обошел отсеки. Все — с первого по седьмой. В каждом на вахте был кто-нибудь из наших коммунистов. И в каждом отсеке я шепотом зачитывал заявление Константина Шухова.

Это заявление внимательно слушали не только члены партии, но и все находившиеся в отсеке.

В тишине голосовали коммунисты.

— За!

— За!

— За!

Я вернулся в центральный пост. Шухов повернулся ко мне. Руки его едва заметно вздрагивали.

— Поздравляю, Константин Петрович! — Я обнял старого друга.

15 февраля 1943 г.

С л у ш а л и: Заявление тов. Шухова К. П. о восстановлении в рядах ВКП(б).

П о с т а н о в и л и: Учитывая мужество, проявленное тов. Шуховым в бою с врагом, его выдержку, смелость, преданность Родине, восстановить тов. Шухова К. П. в рядах Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков).

Постановление принято е д и н о г л а с н о.

23.15. Вступил в командование кораблем.

К. Шухов.

15 февраля (продолжение). …Нас все еще не бомбят. Но это ожидание хуже любой бомбежки. В лодке тяжело дышать. Кончаются патроны регенерации. Мы больше не можем очищать воздух. Мучает одышка. Свинцом наливается голова. Кровь стучит в висках. Каждое движение требует невероятных усилий. Хочется только лечь. Лечь и заснуть…

…Положение отчаянное. Сквозь пробоины в лодку проникает вода. Тревожные сообщения идут из первого и второго отсеков. Хуже всего, что вода начала поступать в центральный пост. Уже залила палубу…

…Шухов приказал высыпать известь из последних патронов регенерации на настил. Известь мгновенно становится горячей. Такая бурная реакция идет с углекислотой…

…Акустики докладывают о шуме винтов. Дозорный корабль кружит над нами. Готовимся к новой бомбежке…

…Шум винтов смолк. Корабль стоит прямо над нами. Но нас по-прежнему не бомбят…

…Акустики сообщают о новых странных звуках, появившихся в воде. Никак не могут определить их природу. Лодка замерла. Никто не разговаривает, даже шепотом. Только докладывают акустики.

…Отчетливые металлические удары по корпусу. Размеренные, одинаковые по силе. Что это значит?..

…Все стало ясным. К нам спустились водолазы. Судя по звукам шагов на верхней палубе, их двое, Они стучат по корпусу в районе центрального поста молотком или гаечным ключом. Что они собираются делать?

…Радист Мигунов говорит, что водолазы выстукивают морзянку. По-английски. Виктор переводит.

«Ваше положение безнадежно… Командование базы предлагает всплыть… Почетный плен… Медицинская помощь… В противном случае начнем бомбежку… Срок — 20 минут…»

«Морзянка» ненадолго затихла. После небольшого перерыва водолазы вновь застучали ближе к корме. Текст прежний. Только в конце после срока ультиматума добавлено: «Матросы, спасайте свою жизнь… Не слушайтесь приказов командиров…»

…Водолазов больше не слышно, — видимо, пошли наверх.

Времени в обрез. Мы с Шуховым не считаем возможным скрыть от товарищей ультиматум врага.

Я предложил Шухову обратиться к команде, а затем принять решение. Командир согласился. В полный голос: «Таиться больше нечего, наше место известно немцам», — он обратился к экипажу по переговорной системе.

Вот его короткая речь:

— Товарищи! Только что вы слышали ультиматум фашистов. Они предлагают нам всплыть и сдаться в плен. В этом случае они обещают нам сохранить жизнь. Подумайте. Вырваться из гавани мы не можем. У нас есть два выхода: принять предложение врага или умереть в бою. Прошу каждый отсек сообщить мне свое решение. У нас есть еще несколько минут. Прошу докладывать в порядке очередности отсеков…

Шухов умолкает. Пауза. Затем глухой голос из переговорного устройства:

— Первый отсек к бою готов!

Снова пауза. Мы ждем. В центральном посту тишина.

— Докладывает старшина Оноприенко: второй отсек к бою готов!

Дальше следует один доклад за другим:

— Третий отсек к бою готов!

Узнаю голос нашего комсорга Гены Блинова.

— Раненые в пятом отсеке просят считать их в строю!

Это докладывает военфельдшер.

— Мотористы к бою готовы!

Хриплый басок механика Богунова.

— Минеры к бою готовы!

Голос торпедиста, заменившего Сердюка.

У меня невольно навертываются слезы на глаза.

— Спасибо, товарищи! — говорит Шухов. Голос его непривычно звонок. — Мы с замполитом не ожидали другого ответа. Прошу всех выполнить свой долг до конца…

Командир поворачивается к акустику.

— Какие корабли над нами?

— Прямо на поверхности сторожевик…

— Дальше.

— Справа по борту катера…

— Дальше.

— Слева по борту эсминец. Пеленг сорок.

— Дистанция?

— Два кабельтова.

— Внимание! — говорит Шухов. — Всем находящимся в первых трех отсеках немедленно перейти в кормовые помещения. Задраить все переборки…

Через центральный пост потянулись люди из первых отсеков. Лица их хмуры, но спокойны. Без слов, жестами прощались они с теми, кто оставался в центральном посту.

— Сергей, — говорит мне Шухов. — Я, естественно, остаюсь здесь. Ты иди к команде. В кормовой отсек… — Он чуть медлит и твердо заканчивает: — Мы идем на таран.

— Понимаю.

— Погоди. Пройдем со мной.

Мы с Шуховым заходим в командирскую каюту. На стене над койкой висит кинжал в серебряной оправе — подарок Газиеву от деда, когда наш командир уезжал из родного аула. На столе фотография молодой женщины — жены Газиева.

— У тебя есть ключ от сейфа? — спрашивает Шухов.

Я вынимаю ключ, отдаю новому командиру. Шухов открывает сейф, достает секретные документы, приказы, карты.

— Возьми, — говорит он. — Это все надо сжечь. Я уже не успею. Придется тебе…

Подумав, он кладет на стопку документов фотографию жены капитан-лейтенанта.

— Да… Еще журнал!

Мы возвращаемся в центральный пост. Шухов открывает чистую страницу журнала. Смотрит на часы. Быстро делает запись. Захлопнув журнал, отдает его мне.

— Все. Идите!

Я хочу обнять командира, попрощаться, но Шухов уже отдает приказ:

— Продуть главный балласт! Акустик! Пеленги давать с максимальной точностью!..

16 февраля.

6.39. Идем на таран. Цель — вражеский эсминец.

…Я в кормовом отсеке. За переборкой рокочут электродвигатели. Все заняты своим делом. Очень спокойны.

Передо мной на металлической палубе горит стопка документов…

…Лодка всплывает. Мы разворачиваемся.

Голос Шухова:

— Так держать! В моторном! Вперед, самый полный!..

Прощайте, родные!..

Помните…

…По сведениям, поступающим из южных районов страны, два дня назад в военно-морской базе гитлеровцев в Стангер-фьорде произошли крупные взрывы. Зарево пожара было видно за многие километры. В порту слышалась артиллерийская и пулеметная стрельба.

Полагаю, что в Стангер-фьорде имел место крупный диверсионный акт местных патриотов, совпавший с налетом авиации союзников…

16 февраля 1943 года.

…В результате проникновения в базу 15 февраля подводной лодки противника получил серьезные повреждения тяжелый крейсер.

Потоплены один эсминец, сторожевой корабль, катер и танкер «Рейнланд». Торпедным залпом разрушена значительная часть причала.

Всего за два дня боев с подводными силами противника наши потери составляют пять боевых кораблей и один танкер.

Материальный ущерб, причиненный базе в результате пожара, еще полностью не определен…

Март 1943 года.

9 марта сего года отряд в составе подводных лодок «С-711», «С-712», «С-713», «С-714» и «С-715» прибыл на базу Северного флота в Полярное.

Июнь 1943 года.

…Каждый день над заливом гремят орудийные выстрелы — это салютуют подводные лодки, возвращаясь с победой… На пирсе их ждут друзья. И днем и ночью, в любую непогоду командир, оказавшийся в этот час на берегу, покинет свой дом и выйдет встретить товарища, принять у причала швартовы его корабля.

А рядом с командирами на пирсе стоят жены. Для них тоже нет ни ночей, ни туманов, ни метелей. Они ждут своих мужей. Они охраняют их своей любовью…

Я тоже прихожу на пирс. Ко мне привыкли, и никто уже не спрашивает, почему я здесь… Я жду… Я верю…

На серых скалах вокруг города уже сошел снег и лежит зеленый мох… Никто не может сказать мне, где искать тебя. Но я все равно каждый день прихожу на пирс. Прихожу потому, что без тебя бессмысленно это полярное лето, бессмысленно уходящее время, бессмысленна моя жизнь. Ты не мог уйти так… Я не верю… Тебя должна была оградить моя любовь… Она все время идет рядом с тобой, и ты не можешь не отозваться на нее…

Над гаванью снова гремят орудийные выстрелы…

25 мая 196… г.

Мы уже сообщали о затонувшей советской подлодке, обнаруженной в гавани Стангер-фьорда. Вчера советскому военно-морскому атташе в торжественной обстановке были переданы документы героически погибших моряков, найденные на подводной лодке «С-716».

Среди них несколько полуобгоревших страниц вахтенного журнала и дневник замполита лодки старшего политрука Сергея Самарина.

В радиорубке корабля среди сожженных бланков найден случайно уцелевший обрывок радиограммы. На нем сохранилось всего три слова: «…НО НЕ СДАЮСЬ!..».

Ты только что познакомился, читатель, с подвигами героев-подводников, о которых рассказывалось в этой книге.

В воспоминаниях бывалых моряков, в исследованиях историков, посвященных Великой Отечественной войне, ты можешь встретить упоминания о легендарном переходе отряда советских подводных лодок зимой 1942/43 года с Дальнего Востока на Север, в Полярное.

Знакомясь с ними, помни, что повесть «Последняя радиограмма» не документальна. К реальным событиям похода, к судьбам его участников я позволил себе добавить немного фантазии.

Ты, наверное, уже прочел некоторые из книжек библиотечки «Честь, отвага, мужество». Понравились ли они тебе? Кто из героев этих книг больше запомнился! Какие еще книжки в этой серии ты хотел бы прочитать, о чьих подвигах, героических поступках узнать!

Обо всем этом напиши в издательство «Молодая гвардия», указав заодно свой возраст, где учишься или работаешь.

Этим ты поможешь редакции серии подготовить и выбрать для издания те книги, которые больше всего интересуют наших читателей и тебя в том числе.

Свой отзыв посылай по адресу:

Москва, А-30, Сущевская ул., 21. Издательство «Молодая гвардия», серия «Честь, отвага, мужество».