Последняя рукопись

5

Иной раз, подъезжая зимой на машине к прибрежным городам на севере Франции, сталкиваешься со странным явлением: на вас в мгновение ока, словно нож гильотины, обрушивается туман. И тогда вы испытываете ощущение, будто выброшены в постапокалиптическую вселенную, где в любой момент к стеклу вашего автомобиля могут приникнуть какие-то чудовища, жаждущие уволочь вас в мутную ледяную пучину. Такой же липкий вечер, как нынче, отобрал у нее Сару. Вечер, когда оголодавшая тьма, заткнув кляпом рот ее дочери, увлекла ее девочку куда-то в самые сумрачные закоулки дюн.

От этих мыслей Лин покрылась гусиной кожей и поспешно заперла все двери. Дурацкий поступок, она и сама знала, но подобные страхи, столь же бессознательные, сколь и внезапные, отравляли ей жизнь еще с отрочества. Уродливые хари вертелись вокруг нее, десятки рук тревожили ее в ночных кошмарах, и она резко просыпалась. Это продолжалось до тридцати лет, когда она написала свои первые страницы и появился наконец Нил Мирор. Словно процесс письма сработал как отводной клапан. Она не хотела говорить о своих страхах с журналисткой. Сейчас, в этот самый миг, она видела, как из тумана возник автофургон и встал поперек дороги, а Энди Джинсон прижал свои узловатые ручищи к стеклу ее машины. Даже находясь в тюрьме, тот, кого прозвали Путешественником, словно тень следовал за ней, прячась в каждом дыхании, в каждом трепете ресниц. Он был ее букой, ее наваждением.

Около часу ночи Лин примчалась в больницу, расположенную в чистом поле, в пяти километрах от Берк-сюр-Мер. Колен ждал ее на скамейке в холле приемного покоя. В небрежно накинутой черной куртке и одной из своих вечных клетчатых рубашек. Огненно-рыжая прядь косо спадала на глаза, но не скрывала волевого и участливого взгляда. Он служил полицейским в городке, на который всем было плевать, но к своей работе относился сознательно и одинаково серьезно вел как самые банальные дела, так и те, что поинтереснее; правда, они случались редко и в основном попадали в более высокие судебные инстанции.

Увидев Лин, он вскочил, обуреваемый страстным желанием прижать молодую женщину к себе. Но ограничился тем, что подвел ее к автомату с напитками и сунул в него монетку в один евро. Колен заметил, как сильно она осунулась, как отяжелели ее веки. Ему показалось, что за два месяца она очень похудела.

– Жду вестей от доктора, он скоро выйдет. Угрозы жизни нет, однако… нападение было жестокое.

– Что произошло?

Сыщик протянул ей кофе с сахаром.

– Один прохожий около девятнадцати часов обнаружил Жюлиана без сознания на променаде между заливом и дамбой со стороны маяка. Он лежал на земле. «Скорая» доставила его сюда. Твоего мужа ударили по голове и по шее – видимо, пытались задушить. Пока другой информации у меня нет. На нападение с целью ограбления не похоже: у него в кармане нашли бумажник, ключи от виллы и мобильный телефон. Кстати, нам даже известен его путь, в телефоне стоит приложение «Здоровье». Жюлиан как раз заканчивал начатую часом ранее пятикилометровую прогулку вдоль дамбы и собирался возвращаться домой.

Лин попыталась вникнуть. С каких это пор Жюлиан использует такое приложение? Он ненавидел все эти технологии, управляющие вашей жизнью и позволяющие вам худеть, лучше себя чувствовать, знать количество пройденных за день шагов. Он даже шутил, что в один прекрасный день люди научатся отправлять свои телефоны на пробежку вместо себя.

– Почему с ним так поступили?

– Не знаю, но у Жюлиана были не только друзья. Он действовал наперекор всему: правосудию, расследованию, свидетелям. Ты, разумеется, не знаешь, но еще трех недель не прошло с тех пор, как твоего мужа чуть было не упекли в вытрезвитель из-за его поведения в комиссариате. Жюлиан был пьян и как только нас не обзывал. Будь это кто-то другой, я бы его посадил.

– Он ищет тело Сары.

– Возможно. Но прошло уже четыре года, а он, как призрак, все бродит по улицам Берка. Его поиски превратились в бесплодные приставания и не оправдывают подобного поведения. Сыщики работают, что бы там ни думали.

– Пока Джинсон не укажет место, где закопано тело нашей дочери, Жюлиан будет продолжать разрушать все вокруг себя. И себя тоже.

Она уставилась в пустоту.

– Иди сюда…

Колен одной рукой обнял ее.

Ему показалось, что он прижимает к себе бесчувственный камень. Лин довольно грубо отстранилась и занялась своим кофе.

– Прости, Колен, но…

– Не надо. Я понимаю.

Бершерон тоже смутился и уставился на входную дверь, за которой сверкал проблесковый маячок пожарных или «скорой помощи», а потом вновь обратился к Лин:

– Я просмотрел список вызовов на его мобильнике и увидел, что вчера и позавчера ты несколько раз пыталась с ним связаться.

– Он оставил мне сообщение. Послушай.

Голос Жюлиана звучал низко и монотонно. Он говорил о какой-то важной информации, касающейся их дочери Сары.

– А потом ничего. На мои звонки он не ответил.

Колен записал информацию в блокнот, который постоянно таскал во внутреннем кармане куртки вместе с дешевенькой шариковой ручкой с обгрызенным колпачком. И сейчас он тоже стиснул его зубами.

– Три дня назад твоему мужу звонил отец и предупредил, что на праздники уезжает из Монпелье. Я прослушал это сообщение на мобильнике Жюлиана. Кстати, на период следствия его телефон останется у нас. А потом, пока ты была в дороге, я позвонил твоему свекру и рассказал о нападении. Завтра он будет здесь.

Лин кивнула. Полгода назад Жак Морган потерял жену: она покончила с собой, наглотавшись снотворного. Лин вообще не помнила свекровь счастливой. В глубине ее глаз постоянно мерцала чудовищная печаль, причины которой были неведомы не только Лин, но и Жюлиану. Вся ее жизнь проходила под действием алкоголя и антидепрессантов. Романистка много раз пыталась понять, как Жак это выносит.

Колен отвлек ее от воспоминаний:

– И раз уж мы доверяем друг другу, есть еще одна штука, о которой ты должна знать. Примерно два месяца назад Жюлиан рано утром позвонил в комиссариат, чтобы сообщить о краже со взломом.

Лин не донесла стаканчик с кофе до рта.

– О краже со взломом?

– Он решил не говорить тебе об этом и меня тоже попросил молчать. Не хотел, чтобы ты волновалась, поскольку знал, что у тебя скоро выходит книга и твоя голова будет занята другим. Я приехал на виллу зафиксировать факт незаконного проникновения в жилище, но…

Казалось, Колен смущен. Лин не сводила с него глаз.

– …в доме ничего не было перевернуто или выпотрошено. Жюлиан спал наверху и не слышал, как все происходило. Он сказал нам, что кто-то рылся в его вещах; он заметил, что документы лежат по-другому, что вор зашел в ванную комнату и украл самые обычные вещи: например, мыло и щетки для волос. И еще, что из книжного шкафа исчезли экземпляры твоих романов.

Лин казалось, что она участвует в последнем раунде матча по боксу и получает удар за ударом. Она бросила в мусорное ведро стаканчик с остатками кофе. От его металлического привкуса саднило горло.

– Бред. Мыло? Мои романы? С чего бы вдруг?

– К тому же нет никаких следов взлома. Жюлиан заверил нас, что запер все двери. Значит, вор, если таковой был, вошел со своим ключом.

– Думаешь, Жюлиан бредил?

– Накануне он пил, Лин. Как и за два дня до этого, и за три… В мусорном ведре мы обнаружили несколько пустых бутылок из-под алкоголя. Еще раз повторю: в последнее время его частенько подбирали возле дверей кафе. Мы не имели никакой возможности проверить то, что он нам рассказал. Щетки для волос, представляешь! А кому может понадобиться красть твои книги, если они есть в библиотеках? Зачем ради этого рисковать и вламываться к вам в дом? Я, разумеется, принял его заявление, но должен тебе признаться, положил его, как говорится, под сукно.

Лин вздрогнула. После исчезновения Сары Жюлиан очень изменился. Алкоголь, отчаяние, бесплодные поиски… Сколько раз, даже многие месяцы спустя, он обследовал километры дюн вдоль и поперек? Сколько прощупал квадратных километров морских глубин? Осталась ли в Берке хоть одна дверь, в которую он не постучался? Хоть один житель, который не читал бы напечатанных им листовок с портретом дочери? Как он мог жить в доме, где спустя полгода после исчезновения Сары они получили конверт с ее волосами? Где еще через полтора года они узнали, что их дочь была одной из жертв Энди Джинсона, зловещего Путешественника в автофургоне, который насиловал, убивал и закапывал своих жертв в лесу, а потом, будто этого ему было мало, посылал пряди их волос родителям?

Лин-то бежала из «Дарящей вдохновение». Она бежала от этих дней, исполненных бесконечных метаний в четырех стенах. От своих внезапно вернувшихся детских кошмаров – из-за них она снова страшно кричала по ночам. От долгих часов, проведенных перед дверью опустевшей комнаты дочери. От неспособности найти хоть какую-то идею для романа. От невозможности надеяться на новости в расследовании и от необходимости привыкнуть к мысли о похищении Сары. От ужаса, который теперь внушал ей собственный дом, а главное – Джинсон. Она представляла, будто он притаился среди дюн, зарылся в песок и собирается проникнуть в ее жилище и спрятаться у нее под кроватью. Невидимое присутствие, пугающее ее, как Орля у Мопассана.

Лин уехала. А Жюлиан, уверенный, что в один прекрасный день Сара появится, отказался перебраться вместе с женой в парижскую квартиру, он хотел дождаться возвращения дочери. Он сосредоточился на своих навязчивых идеях, не желал поверить, что Джинсон убил Сару, как и всех остальных, и закопал ее. Во всяком случае, не хотел верить до тех пор, пока собственными глазами не увидит ее тело. Теперь он работал, только чтобы выжить, пил, чтобы забыться, а в остальное время шарил по интернету, на разных форумах. Он распространил фотографии Сары во всех социальных сетях, в витринах магазинов и заправок. Он надеялся, что однажды кто-то наконец скажет ему: «Я ее видел» или «Я знаю, где она, у нее все в порядке». Самоубийство матери ничего не изменило в его жизни.

Когда Лин обосновалась в Париже, вдохновение вернулось к ней: она расскажет историю писателя-извращенца, насильника, убийцы, которого одна сумасшедшая запрет, чтобы он сочинил концовку своей книги. Еще не написав даже первой строчки, она уже придумала название: «Последняя рукопись». В конце года роман вошел в список бестселлеров.

Голос Колена вернул ее к действительности:

– Ты собираешься некоторое время пробыть в Берке?

– Да, я прихватила кое-какие вещи.

– А как же продвижение твоей книги?

– Она хорошо продается. Есть дела поважней.

По тому, как Колен посмотрел на нее, Лин поняла, что для него это, пожалуй, хорошая новость.

Появился лечащий врач Жюлиана, Ян Гжешковяк. Романистка давно его знала: вот уже несколько лет он снабжал ее материалами по проблемам памяти и отвечал на вопросы, касающиеся написания одной из ее книг. Он тепло пожал ей руку.

– Сейчас вашего мужа повезут на различные обследования, но, зная, что вы проделали долгий путь, я дам вам пять минут, чтобы повидаться с ним. Он выкарабкается.

– У него серьезные увечья?

– Физически все не так плохо. Перелома нет, но значительные травмы шеи спровоцировали внутренний отек в области горла, что может привести к потере голоса и затруднить общение с ним в течение нескольких дней. Впрочем, ничего непоправимого. Что касается черепной коробки – нашей главной заботы, то мы не обнаружили ни ушибов, ни гематом. Его словесные и двигательные реакции носят, скорей, обнадеживающий характер. В ближайшее время мы проведем еще кое-какие обследования, чтобы убедиться в отсутствии церебральных нарушений. Все-таки после нападения он потерял сознание.

Колен достал блокнот.

– На него напали сзади?

– Думаю, да. По моему мнению, его пытались задушить, потом ударили по голове сверху. Кожный покров волосистой части головы не поврежден, площадь ушиба – примерно два-три сантиметра, следовательно, удар был нанесен тупым предметом, чем-то вроде бейсбольной биты.

Каждое его слово буквально хлестало Лин. Она страшно злилась на себя, представляя, как оставленный ею в одиночестве муж лежит без сознания на земле, пока она потягивает белое винцо по тридцать евро за бутылку. Почему она, прослушав его сообщение на автоответчике, сразу не отправилась в путь, еще два дня назад? Почему не почувствовала в его голосе срочность, опасность, которая, возможно, уже витала вокруг него? Что он собирался рассказать ей об их дочери?

Они свернули в коридор. Прежде чем войти в палату номер двести двадцать два, Лин инстинктивно стиснула кулаки. Жюлиан в белой пижаме и с перебинтованной головой неподвижно лежал под капельницей, глядя в потолок. Но когда она вошла, перевел взгляд на нее. Его правый глаз опух и был налит кровью из лопнувших сосудов. Волосы ему коротко остригли.

В душе Лин бушевало адское пламя. Она стояла не просто у постели некоего пациента, но перед собственным мужем, отцом Сары, мужчиной, с которым она провела почти полжизни. Перед человеком, который претерпел от ее навязчивых состояний больше, чем она сама: когда она неделями напролет не выходила из спальни, зациклившись на своих мыслях, не разговаривала, не смеялась. Перед тем, кто потом, день за днем, постепенно отдалялся от нее. Лин бросилась к Жюлиану и тыльной стороной ладони погладила его по щеке. Пальцы ее дрожали.

– Видишь, я здесь.

Он внимательно посмотрел на нее – в глубине его глаз таился явный страх – и ломким голосом, который она едва узнала, произнес:

– Кто вы?