Последняя версия

17

Ромин поверил моему повествованию с первых же слов. Нахмурился, свел на переносице блеклые брови.

— Дело принимает опасный оборот, дружище. Боюсь, тебе придется переселяться в Москву. Поговорю с тамошними сыщиками — устроят на жительство и обогреют.

— Но на этой стадии переселение невозможно, — резонно возразил я. — Есть кой-какие вопросы, которые можно разрешить только в Кимовске.

— Тогда тебе помогут переселиться на кладбище!

Сегодня Славка, как никогда раньше, серьезен и хмур. Неужели так на него подействовала весть о покушении? Вон как поджал пухлые губешки, какие глубокие морщины нагнал на лоб. Все же, несмотря на длительный перерыв в общении, наша с ним дружба выдержала испытание временем — не исчезла и не ослабла.

— Ежели у тебя нет желания принимать участие в погребальной церемонии, выполни две моих просьбы.

— Выкладывай.

— Убери от меня подальше зловредного деда Ефима. Хотя бы на время.

Ромин задумался.

— Задерживать нет оснований. Следит? А где статья, запрещающая слежку? Одолжил у соседки мужнин ножик? Ну, и что, если одолжил? Посветил фонариком твоей жинке сторону парка, где её похитили?… Глупость, ничего не доказать.

— Действительно, глупость, — подхватил я. — Прилумай что-нибудь поостроумней.

Ромин думал. Потирал лоб, традиционно чесал в затылке.

— Месяц годится?

— Вполне достаточно.

— Заметано… Вторая просьба?

— Прикомандируй для подстраховки одного из своих парней. В качестве того же приехавшего «старого друга»… Думаю, за недельку сверну росбетоновские делишки и тогда с удовольствием поселюсь в столице нашей Родины. Кстати, мне это переселение на руку…

— Насколько понимаю, командировка «друга» — долгосрочная, не ограничивается Кимовском?

— Ты всегда понимаешь правильно, Славка. Без «подпорки» мне не обойтись. Задуманное мероприятие слишком опасно…

Ромин не стал расспрашивать и уточнять: не свойственная сотрудникам правоохранительных органов скромность и тактичность — главная черта его характера. В отличии от моего, кстати.

Следующий день — праздничный: работники Росбетона получают зарплату.

Возле кассы — столпотворение. И это несмотря на то, что здесь выдаются деньги только главным специалистам и инженерному составу. Остальные получают по службам и отделам. Светка «кормит» своих девчонок, я — своих сторожей.

Получив положенные суммы, люди не расходятся, тут же договариваются о совместном застолье, о поездках на рынки и в магазины, возвращают друг другу долги, делают новые.

Самое большое оживление вокруг Семеновны. Сама Себя Шире ораторствует во всю, компенсируя вынужденное молчание во время ночных дежурств. Полные руки то аппелируют к потолку, то звучно шлепают друг о друга ладонями, похожими на поварские разливальные ложки.

Я невольно прислушался.

— Ночью, значит, подкатывает к дому Ефима «скорая помощь». Вылазют из неё врач с фельдшерицей и стучат в дверь. Ефимушка, конешное дело, возмущается: не вызывал, здоров и даже помолодел. Куды там — подхватили бедолагу под белы руки да свезли в больничку. Сказали: какой-то енсульт приключился, лежать требовается и не двигаться… Вот и лежит. А кто за него станет службу справлять, я что ль?

Все происходило далеко не так — Семеновна дала волю фантазии, выдала желаемое за действительное. Старикан вызвал врача из поликлинники, почудилось — в сердце колит. Остальное, не без подачи Ромина, прошло без сучка и задоринки. Никакой «скорой помощи» — насмерть перепуганный отставной энкэвэдэшник потопал в больницу самостоятельно, своими ножками.

Теперь нужно ожидать появления любимого «старого друга». А вечером — встреча со Слепцовой, которая прольет свет на пока неизвестные мне подписи. Если, конечно, удастся разговорить бабенку.

— Сутин! — раздался призывный вопль секретарши генерального директора. — Никто не видел Сутина?

Я осторожно подвинул загораживающую меня Семеновну, выглянул из-за её мощной спины. Словно актер из-за кулис.

— Что случилось?

— Константин Сергеевич, вас срочно требует к себе Вацлав Егорович. Срочно!

У Пантелеймонова несрочного не бывает, все происходящие в Росбетоне события получают наклейку «немедленно», «срочно», «быстро». Точно, как у Ромина. Поэтому я нисколько не удивился и не побежал — медленно, нога за ногу, поднялся из вестибюля, где в застекленной конторке занимался раздачей заработной платы, на третий, начальственный, этаж. Сотрудники проводили меня кто — сожалеюшими, кто — торжествующими взглядами. Как правило, срочный вызов к генеральному сравним разве с доставкой больного в операционную. Секретарша Катенька шла вслед, будто подгоняла ленивого вола если не бичом, то умоляющими просьбами поторопиться.

В кабинете генерального, виновато опустив голову, сидит Славка Ромин. Его вид насторожил меня, показал — вызов действительно срочный.

— Когда это кончится? — уже не кричал — шипел Пантелеймонов. — Я вас спрашиваю — когда? Мало того, что прирезали главного экономиста, раздавили панелью бетонщика, переехали грузовиком второго, так теперь за женщин взялись! Я сделал все, что в моих силах: обещал премию, доплачиваю невесть за какую работу своему начальнику пожарно-сторожевой службы, терплю идиотские допросы… И что же! Где, спрашиваю, результаты? Убийцы вольготно разгуливают по Кимовску и буквально истребляют сотрудников Росбетона…

Ромин продолжал сверлить взглядом дырки в ворсистом ковре, расстеленом на полу кабинета. Внешне — измучен невесть какой виной, переживает совершившуюся трагедию. Но если присмотреться — прячет довольно ехидную улыбочку. Подумаешь, росбетоновцев убивают, в Кимовске и его окрестостях столько трупов, что перед ними несчастные жертвы Росбетона — капля в ведре воды.

— Что произошло? — невежливо перебил я Пантелеймонова. — Успокойтесь и об»ясните — что?

— Он ещё спрашивает? — очередной взрыв потряс кабинет. С этажерки свалилась фигурная вазочка. — Убили Слепцову, понимаете — у б и л и, — по складам продекламировал он страшную новость.

— Как это убили? — спросил я, чувствуя, как на голове зашевелились дыбом вставшие волосы.

Генеральный молчал, из приоткрытого рта вырывалось тяжелое дыхание. На стол выложены крепко сжатые кулаки. Взгляд сконцентрирован на обломках несчастной вазочки.

— Грабители, — негромко пояснил Славка. — Отмычками открыли замки в квартиру. Женщину оглушили, перенесли в ванную и там… задушили. Что именно украдено — сейчас выясняется…

Можно и не выяснять — депозитаршу убрали из-за меня, побоялись, как бы она окончательно не раскололась, не открыла бы мне что-то грозящее преступникам разоблачением. Я, будто воочью, увидел длинный коридор, куда я вышел из комнаты Фроси. Кого я там встретил? Кто передал бандитам весточку о моем посещении Слепцовой?

Первой подбежала разгневанная, разгоряченная ревностью, Светка… Нет, она не может быть пособницей убийцам, её причастность к трагедии исключается, товарищ проверенный.

Пантелеймонов? Тоже на грани абсурда, вспыльчивый генеральный может нагрубить, обложить тяжелым матом, но — не больше. Да и что ему до сотрудника, посетившего депозитарий, если Пантелеймонов непричастен к убийствам на заводе?

Его секретарша? Пожалуй, самый подходящий вариант! Лично я, подбирая «кадры» для нелегальной работы, обязательно остановился бы на кандидатурах секретарш либо учетчиц… Почему? Причина ясна до прозрачности — девицы крутятся среди большого количества людей, следовательно, имеют возможность обладать полезной и бесполезной информации.

Девчонки-бухгалтерши, вернее, одна из них…

Главный энергетик Росбетона…

Неизвестный мне мужчина возле коридорного окна…

Работяги и служащие в вестибюле, слышавший наш со Слепцовой краткий диалог…

Анализировать и выбирать возможно при наличии максимум трех вариантов, но размышления превращаются в бессмыслицу, когда количество вариантов становится лавиной камнепада. Попробуйте вычислить самый опасный «камень» среди множества ему подобных.

Как не печально, придется остановиться на секретарше и незнакомом мужике.

Пантелеймонов гневно боднул головой, словно вышиб из кабинета бесталанных сыщиков. В приемной секретарша жалостливо вздохнула, одернула сверкороткую юбчонку и пошла докладывать генеральному об очередном посетителе, который тоже поднялся со стула и принялся охорашиваться перед зеркалом. Тот самый мужик, который тогда стоял возле коридорного окна! Я незаметно показал на него Славке и тот понимающе кивнул. Дескать, все понятно, «заложил» в память, подробности — после.

Когда мы с Роминым, прогулочным шагом, шли по знакомой, черт бы её побрал, аллее, я высказал ему свои сображения. И он одобрил их.

— Беру на себя «коридорного» мужика, а ты поработай с секретаршей. Смотри только, узнает Светка — не сносить тебе головы!

Пошутили, посмеялись, хотя ситуация не располагала к веселью. Количество убитых превысило норму: Вартаньян, Тимофеич, его бородатый дружок, Слепцова… Плюс — покушение на меня… Статистика явно не в пользу уголовного розыска и его добровольного помощинка. И ни единного шанса на раскрываемость, даже намека нет. Версии напоминают засохшие деревца, высаженные в песок. Разработанный вместе со Славкой план оперативных мероприятий — беспомошная попытка малограмотных диллетантов изобразить докторскую диссертацию.

Как любит выражаться начальник кимовской уголовки — полный абзац.

А у меня, между прочим, в резерве всего несколько свободных дней, после чего придется перебираться в Москву, где заняться Волиным и помощником депутата. То-есть, пытаться нащупать «болевую» точку, стоившую жизни главному экономисту Росбетона.

Поэтому не стал терять времени для теоретической разработки «операции» — на следующий же день заявился в приемную и принялся обстреливать страстными взглядами кокетливую секретаршу. Которая ненавидела сторожа-пожарника всеми фибрами своей изрядно поношенной души. А за что, спрашивается, любить грубияна и хама? Никогда шоколадки не предложит, комплиментиками не осыпет, только зыркает насмешливыми глазами да что-то нелестное бурчит себе под нос.

— Удивительно симпатичная на вас кофточка, — забросил я пробный розовый шар. — Недавно купили?

Катенька испытующе окатила комплиментщика удивленно-вопросительными взглядами густо накрашенных глаз, выразительно похлопала приклеенными длинющими ресницами. Будто просигналила по азбуке Морзе: не подкатывайся, хамло, все равно ничего у тебя не получится. Но ответила доброжелательной улыбочкой кроваво-красного рта.

— С каких это пор, Константин Сергеевич, вы стали обращать внимание на женские наряды? Тем более, что ваша Светлана Афанасьевна одевается не в пример модней…

— Не скажите, Катенька, вы — самая модная женщина в Росбетоне… Только вот… не знаю, как выразить… слишком прозрачная кофточка. То, что просвечивается — более интересно и увлекательно…

Сообразуясь с требованиями современной моды секретарша не носила бюстгалтера, а по причине жары в приемной — комбинации. Желающие имели возможность полюбоваться выпуклыми розовыми сосками девичьих грудей, похожих на сладкие ягоды клубники среднего размера. Что я и делал, изображая страстное смущение.

Светка умчалась в столицу пробивать выгодный заказ, поэтому её любовник безбоязненно рассматривал девичьи прелести. Тем более, что в приемной пусто, никто не отвлекает будущих партнеров от деловой беседы на любовные темы. По полученным от Алферовой сведениям, она останется в Москве, заночует у подруги — на следующий день состоится важное совещание, не стоит мотаться туда-сюда. Такой расклад меня вполне устраивает, поэтому я не стал возражать, предоставил Светке свободу передвижения.

Катенька не засмущалась, не набросила на грудь висящую на спинке стула косынку — наоборот, призывно задрожала плечиками и расстегнула кофточку ещё на одну пуговицу.

— Вы скажете, Константин Сергеевич… Все бы вам издеваться над бедной девушкой… Придется пожаловаться вашей жене…

Угроза «пожаловаться» не сработала. Я был уверен — ни слова не скажет, даже не намекнет. Ибо мужское внимание в наш откровенный век высоко ценится, им не делятся, о нем не говорят. Перспектива отбить у главного технолога завидного мужика, по твердому убежданию секретарши, настолько привлекательна, что об аморальности и бесчестности можно не думать. Пусть этот самый мужик — хам и грубьян, но если его выбрала такая дамочка, как главная технологиня, значит в нем что-то есть особенное, привлекающее знающих женщин.

А я продолжил «обработку» красотки.

— Всю жизнь мечтаю погулять с такой красавицей, как вы, по Кимовску. У всех встречных-поперечных мужиков от зависти, небось, глаза полопаются. Не осчастливите?

— Фи, по Кимовску? Завтра же полгорода примется перемывать мне бедные косточки… Для любой девушки репутация выше красоты.

— А если — по Москве? Скажем, по центральному парку или по Тверской?

— Тоже — не конфетка. Только мозоли на ногах набьешь. Прогулки сейчас не в моде. Рестораны, театры, концерты — да, а бесцельное блуждание по улицам — извините…

— Где же нам в таком случае повидаться? — усилил я нажим, увидев, как замаслились накрашенные глазки. — Может быть, к себе пригласите?

Отлично знаю — Катенька живет одна, снимает комнату в коммуналке, родители — в Твери, мужем, сколько не старалась, так и не обзавелась. Последний претендент на «высокую должность», наш начальник производства, не рискнул стать владельцем «клубничек», предпочел медсестру заводского медпункта. Тем самым превратился в злейщего врага эмоциональной секретарши. Оплативший комнату секретарше Пантелеймонов — или Вартаньян? — нашел более перспективную любовницу…

— А как же нам быть с Алферовой? — переключилась на деловое обсуждение уже решенной проблемы девушка. — Мне не хочется устраивать на заводе разборки…

— А почему Светлана Афанасьевна должна узнать о нашем с вами свидании? — выдал я встречный вопрос, перечеркнувший опасные трудности. — Знать будут только двое: вы да я, третьему, вернее, третьей, вход в нашу тайну воспрещен… Ничем предосудительным заниматься не станем — попьем чайку, побалдеем, поговорим…

— И после этого «чая с разговором» вы вернетесь к Алферовой? — поджала губки Катенька. — Такой вариант — не для меня. Не привыкла быть на вторых ролях.

— Погляжу на ваше поведение — возможно никуда не уйду.

Это уже не легкий намек на возможное сожительство — предложение руки и сердца. Ярко-красные губки приоткрылись, будто приглашая меня испробовать их вкус. «Клубнички» заволноваплись и запрыгали.

— Больно уж сооблазнительно вы говорите, Константин Сергеевич. Разве попробовать?

— С удовольствием. Сегодня же и организуем…

Вечером того же дня, купив три гвоздички и бутылку коньяка, я отправился в гости. Если точней — по делу, ибо в качестве женщины секретарша меня не волновала. Другое дело — расколоть её, попытаться выяснить: не она ли нацелила убийц на заведующую депозитарием?

На берегу речушки, служащей границей между двумя районами города: старым и новым, стоит двухэтажный деревянный дом постройки тридцатых героических годов. Старый, обветшалый, давно не ремонтируемый. По описанию Катеньки — второй этаж направо, дверь в коммуналку, в глубине коридора — четвертая комната. За двумя сундуками, над которыми висит старый велосипед.

До сундуков я не добрался — возле них стояла дебелая мамаша с кастрюлей в руке. За её обширную юбку уцепилась сопливая девчонка с лицом, измазанным манной кашей.

— Кого нужно? — густым, неженским басом осведомилась женщина. Рыжеватые усики потешно вздрогнули над верхней губой. Девчонка перестала хныкать, открыла рот, в который тут же отправилась ложка с кашей.

— Мне — Катю…

Из первой двери выглянула небритая физиономия с красным носом, обдала меня алкогольным ароматом.

— Очередной е… пожаловал к Катерине, — ухмыльнулся мужик. — Дерут девку почем зря, и старый, и малый…

— Заткни хайло, — негромко посоветовала усатая баба. — Дерут, значит, нравится. Не с тобой же в кровати прыгать, когда ты все мущинское естество пропил?

Посрамленный апкаш захлопнул дверь.

Из— за сундуков показалась раскрасневшаяся секретарша. На этот раз в облегающем тело домашнем халате, под которым, похоже, ничего нет.

— Проходите, Константин Сергеевич, заждалась. Думала — не появитесь.

Из двери, напротив той, куда укрылся пьяный мужик, вышли двое мальчишек с любопытными глазками. Засунув в рот кулачки, принялись рассматривать катькиного «хахаля». Из туалета, на ходу застегивая ширинку, выбрался молодой парень с сигаретой в зубах.

— Зачем к себе чужаков водишь? — осведомился он, сощурив маслянистые глаза. — Ежели хочешь потрахаться — пригласи меня, удовлетворю за милую душу.

Катенька поспешно схватила меня за рукав куртки и втащила в свою комнату.

— Извините соседей, Константин Сергевич. Добрые, хорошие люди, а вот как поддадут — хамье… Раздевайтесь, присаживайтесь к столу. Почаевничаем.

Повесила мою куртку под ситцевую занавеску, попутно включила стоящий на тумбочке магнитофон. Сноровисто принялась накрывать на стол. В центр водрузила вазочку с моими гвоздиками. Отошла, полюбовалась.

— Люблю, чтобы было красиво. Симпатичная посуда, цветы, хорошая музыка… Какое любите варенье: клубничное, вишневое, мандариновое? В прошлый год всякого наготовила — любительница сладкого. И ещё обожаю мучное. Пышки, блины, пироги, торта. Говорят, от мучного толстеют, а я вот, сами поглядите, изящная.

Девушка кокетливо покружилась по комнате. Полы халатика разлетелись, продемонстрировав хорошей лепки ноги и нижнюю часть аккуратных бедрышек. Я получил возможность не только убедиться в полезности мучных изделий, но и сполна оценить женские прелести хозяйки.

Оформление комнаты завершилось выключением верхнего света. Стоящий возде дивана торщер осветил глубокое кресло. Так таинственно и двусмысленно, что у меня непроизвольно сильней обычного забилось сердце.

Интересно, что бы сказала Светка, увидев меня в полутемной комнате наедине с кокетливой хозяйкой без лифчика и комбинации? Наверняка, закатила бы скандал такой силы — пришлось бы вызывать сразу и милицию, и пожарную команду, и «скорую помощь».

Катанька продолжала порхать вокруг меня разноцветной бабочкой. Она то передвигала тарелки, то перемещала вазу с цветами, то смахивала со скатерти невидимые крошки. В заключении наполнила чашки ароматным чаем и устроилась напротив гостя.

Я нерешительно достал из кармана бутылку коньяка. Неудобно приходить к пригласившей тебя женщине с несчастными тремя гвоздичками, купить торт не догадался. Пусть алкоголь выглядит несколько двусмысленно, но все же свидетельствует о моем участии в устройстве застолья.

— Ни в коем случае, Константин Сергеевич! Немедленно уберите!

— Почему? Чисто русский обычай…

— Я могу вообраить, что вы задумали подпоить меня и… изнасиловать. Ссловечко «изнасиловать» выдано совершенно спокойно, без малейшего стеснения. Типа — пейте чай, или почему вы ничего не едите. Сразу припомнились едкие выражения в коридоре, которые повстречали меня, едва я перешагнул порог коммуналки.

Шут с ними, в конце концов, с выражениями! Я пришел не для того, чтобы подмять под себя секретаршу, и не собираюсь этого делать, как бы сооблазнительна и доступна она не была. Получу ответы на несколько вопросов и отправлюсь холостяковать в Светкину «конуру».

Пришлось вернуть бутылку в карман. С показным удовольствием отхлебнул прекрасный чай, выбрал на блюде самый маленький кусок бисквита.

— Признаюсь честно, принять ваше приглашение меня заставила необходимость поговорить наедине…

Девушка понимающе улыбнулась и пересела ближе ко мне. Дескать, все ясно-понятно, не тяните время, приступайте к задуманной «беседе». Ворот халатика сам собой распахнулся больше, чем требуется, обнажив выпуклости грудей почти до сосков-«клубничек». Еще несколько подобных выражений и девица переберется на мои колени, которые превратятся для неё в пересадочную «станцию» на пути в постель.

— Сами понимаете, Катюша, в Росбетоне нельзя откровенничать — окружающие сочтут длительную беседу между мужчиной и женщиной… как бы это выразить… началом любовных… переговоров.

— Ну, до чего же ты старомоден, Костенька, — «упростила» наши отношения девушка. — Сейчас жизнь — более проста и поэтому более приятна. Ушли в прошлое приторные ухаживания, целование рук, признания в вечной любви, — она поднялась и заходила вокруг меня, менторским тоном изрекая современные законы взаимоотношения полов. — Главное — не подцепить какую-нибудь заразу… Ну и чтобы мужчина был для женщины приятен… Есть такие — не поговорят, не пообщаются — в первые же минуты знакомства валят на диван или прямо на пол… Бррр! Противно! Поднимаешься с чувством, будто на тебя вылили ведро помоев… Ты не такой — внимательный, ласковый, не зря с тобой Алферова сошлась…

Неожиданно монолог прервался. Катенька сзади обхватила меня и прижала голову к обаженной груди. Так ловко, что мои губы оказались возле одной из «клубничек». Отказываться от «угощения» не в моих правилах. Девушка застонала и прыгнула мне на колени. Совершенно голая — халатик выполнил свою миссию и за ненадобностью брошен на пол.

— Разложить диван или… так? — часто дыша и гримасничая, спросила она. Похоже, место и поза мало интересовали, главное — поскорей. — Говорят, сидя лучше… получается…

— Погаси свет…

— Зачем? Когда видишь — больше наслаждаешься… Бог человеку дал обоняние — поэтому мы пользуемся духами, осязание — ласкать, гладить, зрение — видеть…

Говорила и, не теряя времени, умело расстегивала пояс на моих брюках. снимала рубашку.

Оттолкнуть — не оставалось сил. «Клубнички», казалось, выросли, налились сладкими соками, загорелое тело, магнитом притягивало жадные ладони. Из головы будто ветром вымело разработанный план беседы. Осталось только жгучее желание.

Я поднялся и на руках перенес горячую девушку на диван, где она продемонстрировала понимание мужских проблем и умение их разрешать…Странное соитие: без охов-ахов, будто любовники не занимаются сексом — выполняют приятную работу.

Наконец, девица молча выгнулась, укусила меня за грудь и отпала.

— Ты кончил или — продолжим?

Я промолчал. Бесстыдный вопрос остался без ответа. — Понятно, — прокомментировала мое молчание любовница. — Отдохни… Кстати, о чем ты хотел со мной поговорить?

Тон голоса — деловой, без примеси разнеженности и усталости. Будто недавнее сумасшедшее общение на диване — прелюдия беседы, некое вступление. Катенька лежит на боку, положив кудрявую головку на подставленную ладошку, правая нога заброшена на мой живот, уменьшившиеся в об»еме умиротворенные «клубнички» нацелены на мое лицо.

— Скажи, пожалуйста, у тебя никто не спрашивал обо мне и Слепцовой?

Глазки широко раскрылись.

— А ты и её трахнул? Вот это мужик, вот это силушка богатырская! Фроська, небось, осталась довольна? Не зря Соломина глядит на тебя, как коза на кочан капусты… «Кочанчик» дай Боже — до самого сердца достал…

— Прекрати дурацкие бредни, — обозлился я. — Отвечай на вопрос: интересовался кто-нибудь моим посещением депозитария или не интересовался?

Катька вдумчиво пожевала губками, положила голову на подушку, пристроив левую грудь на моем плече, колено придвинула пониже. Если её немедленно не укротить — повторение «сеанса» обеспечено. Соответственно, отодвинется ответ на мой вопрос.

Довольно невежливо я выбрался из горячих об»ятий хозяйки, снял с себя сооблазнительную ножку. Девушка обидчиво сморщилась.

— Ну, спрашивали, конечно, спрашивали. У нас бабы любопытные, мужики тоже по части секса старательные…

— Кто спрашивал?

Катенька принялась загибать пальчики. Судя по перечисленным фамилиям моей персоной интересовалась, по крайней мере, добрая половина сотрудников Росбетона. Опять — множество вариантов, из которых выбрать наиболее опасный просто невозможно.

И тем не менее, одна фамилия меня «зацепила». Может быть, потому, что я не только не знаю этого человека, но никогда не слышал о нем.

— Кто такой Фомин?

— Приехал из Москвы. Представитель какой-то фирмы-заказчика. Представляешь, подошел ко мне, погладил по плечику — бескультурье, фамильярность! Я, естественно, отстранилась, а он положил на стол шоколадку и снова огладил. По спине… Решил, мерзавец, что оплатил свою наглость копеешной шоколадкой… Говорит: пропустите к генеральному без очереди, очень нужно. И под шоколадку — стольник. Это — другое дело: любой труд требует оплаты, а секретарский — тем более…

— А почему этот Фомин спросил обо мне?

— А я знаю? — горячее женское колено пришло в соприкосновении с важнейшей частью моего тела, «клубнички» принялись расти на глазах. — Он не только о тебе распрашивал — Суреном Иванычем интересовался. Почему, дескать, отсутствует ваш главный экономист, когда он будет? Вроде, мертвяки оживают и возвращаются в свои земные кабинеты… Ты, что, решил допрос устроить? Пожалуйста, отвечу, только… позже. А сейчас…

Катенька владела множеством способов возбуждения особей мужского пола и выбрала для меня наиболее действенный, ведущий прямо к цели. Под влиянием многоопытной секретарши я задохнулся от нестерпимого желания, начисто позабыл про «допросы» и окунулся в огнедышащую печь, получившую в наше время короткое и емкое название «секс». Секретарша развила таквую скорость, так вертелась и подпрыгивала, что я с трудом удерживался на горячем «гейзере». Кровать отчаянно скрипела, люстра качалась, посуда позвякивала. На этот раз не обошлось без сладостных охов-ахов и похвал в адрес «кочанчика»…