Последыш. Книги I и II

Глава 1

Замок Усть-Угла был выстроен на месте еще более древней крепости — Берова крома[102], заложенной в XIII веке внуком Дарри Менгдена[103] Бером Тяжелой рукой, захватившим тогда большую территорию, населенную племенами веси и мери. В то время это был бревенчатый острог на берегу Шексны при впадении в нее реки Углы. В XVI веке по приказу Рорика Менгдена — все еще конунга, а не графа, — русло Углы развернули на запад, отрезав от левого берега Шексны кусок излучины.

Так возник Новик[104] — крепостной остров, имеющий в нижнем основании вдоль речки Углы почти 380 метров длины, 300 метров — в верхнем основании вдоль Шексны и около 200 метров в глубину, которая на самом деле являлась высотой получившейся в результате трапеции. Огромная территория, окруженная водой и обнесенная по периметру двенадцатиметровой каменно-кирпичной стеной с пятнадцатью круглыми башнями. Внутри стен находились восьмигранная Медвежья башня, построенная позже, уже в конце XVII века цитадель[105] и кастель[106] — комплекс из трех укрепленных жилых корпусов замка, выстроенных в XVIII веке близ внешней — Речной стены. Громадный замок со множеством принадлежащих ему строений внутри стен и снаружи — близ двадцатисемиметрового крепостного моста через Углу. Сама-то речка, превратившаяся в заполненный водой ров, имела в ширину всего пятнадцать метров, но мост в крепость был построен через Низинку — озеро, образовавшееся при затоплении небольшого дола, находившегося почти посередине речного канала. А вот с другой стороны от крепости протянулся через Шексну стометровый каменный мост, но вел он не в сам замок, а в город, находясь под защитой Усть-Углы. Однако и сам этот мост был серьезно укреплен, имея свои собственные крепостные башни с запирающимися воротами по ту и по другую стороны реки.

С годами и веками, Менгдены превратили крепость и примыкающие к ней обширные территории в свое родовое гнездо, но самое любопытное, что Беров кром остался резиденцией Менгденов и тогда, когда они, возглавив Северную марку[107], стали еще и князьями Острожскими, у которых имелась и своя собственная резиденция — Замок Тарха[108], построенный в начале XVII века между берегами Финского залива и озера Сестрорецкий разлив. В Усть-Угле находилась и усыпальница их рода. Не было там только могил трех последних Менгденов — Карла, Сигурда и Хельги. И, вроде бы, какое дело Игорю Викентиевичу Бармину до этих совершенно чужих ему людей, но правда в том, что уже на подлете к Вологде его охватил такой непокой, такой душевный раздрай, какой мог случиться только у Ингвара Менгдена, возвращающегося на родину, на которой он никогда не бывал.

И в самом деле, если вдуматься, для него это чужая земля. Вологда эта — столица их родовых владений, или замок на Шексне — чужой дом. Места, где он не родился и не вырос, где никогда не жил, и потому не должен испытывать к ним никаких сантиментов. Ведь даже великие предки, и те были родней лишь этому телу, но не этому человеку. Однако случилось по-другому, и оказалось, что Род и Клан для него не пустые слова. Род Менгденов жив, пока живы он и Варвара, и клан они — дайте время, — восстановят тоже. А пока ему предстоял бой с единокровным братом императора Великим князем Андреем Северским.

Вообще, приглашение поохотиться на кабанов на землях, когда-то — и не так, чтобы давно, — принадлежавших графам Менгденам, но отнятых у них двадцать четыре года назад, граничило с оскорблением. Андрей подсуетился тогда и прибрал к рукам хозяйство уничтоженного рода. Карл Менгден — казнен, его сын Сигурд бьет киркой камень в медных шахтах близ Мангазеи[109], жена Сигурда Хельга сидит в тюремной камере в Шлиссельбургской крепости, а единокровный брат — сын Елизаветы Глинской штабс-капитан Петр Менгден умирает от тифа в каторжном госпитале. Правда, у Сигурда и Хельги осталась малолетняя дочь Варвара/Барбара, но поскольку взбешенный император мог приказать «прикопать» заодно и ребенка, ее объявил своей невестой Нестор Глинский — брат второй жены Карла Менгдена — Елизаветы. О том, что спустя какое-то время Сигурда и Хельгу сошлют на вечное поселение в заполярный Барентсбург, где у них родится сын — Игорь/Ингвар, никто тогда не знал и знать не мог. Да, если бы как-нибудь вдруг прознали, что с того? Земли и прочее имущество ценой в шестьсот семьдесят миллионов золотых рублей давно уже отжаты в пользу императорского племянника. Дело сделано, как говорится.

И вот по прошествии четверти века, Ингвар Менгден, которому возможно, вернут графский титул, но явно не отдадут назад все богатства рода, летит на конвертоплане своей бабушки — княгини Кемской, чтобы поохотиться на кабанов в окрестностях фамильного замка и на землях, которые захватил еще XIII веке его далекий предок Бьёрн Менгден по прозвищу Тяжелая рука. Что называется, ни добавить, ни убавить! И возникает вопрос: что это было? Чего добивается Андрей Северский? Хочет его оскорбить? Объявляет Менгденам войну? Или, может быть, это фронда перед единокровным братом-императором? Типа, ты его, может быть, простил, а все равно владения Менгденов мои.

«Что ж, поживем — увидим», — решил Ингвар и посмотрел в иллюминатор.

Они как раз пролетали над каким-то городом, стоящим на берегу довольно большой реки.

«Ярославль или Рыбинск? — прикинул он, рассматривая покрытые густым лесом берега реки. — Река похожа на Волгу. Но это верховья, а здесь на Севере до хрена и больше больших рек…»

В любом случае, пейзаж притягивал взгляд. Под послеполуденным солнцем искрилась вода в реке и озерах, темнели лесные гущи, открывались взору широко раскинувшиеся пашни, городские окраины, мосты через Волгу, деревеньки, монастыри и замки по обеим ее берегам.

— Посадка через сорок минут, — сообщил пилот, вышедший в салон к единственному своему пассажиру. — Садимся в аэропорту Маега. Передали, что вас встречают.

— Отлично! — кивнул Ингвар.

«Встречают, значит или уважение оказывают, или наоборот».

Воевать не хотелось, но могло случиться, что придется, если, конечно, не убьют сразу.

Об этом стоило бы подумать, но, как ни странно, совершенно не хотелось. Предпочтительнее было бы о чем-нибудь помечтать. О Лене Збаражской, — нагой и страстной, о задумчивой Варе Глинской, о деловой и таинственной Ие Злобиной или об Ольге с ее наведенными снами. В общем, о женщинах и сексе. Но голова отказывалась работать, думать или мечтать. Так и досидел бы, наверное, в зыбкой полудреме до самого аэродрома Вологды, но случилось странное. Его вдруг торкнуло. Лучшего слова не подберешь. Разве что, «коротнуло», потому что ощущения были близки к тому, как если бы Бармина приложило током. Сильный разряд, но без судорог и прочей пиротехники. Зацепило, но как-то так — без физических последствий. А сразу за тем, после того, как «торкнуло», пришло тепло. Сначала легкое, почти неощутимое. Потом чуть сильнее, и еще. И так мелкими скачками дошло постепенно до настоящего жара. Ингвара даже пот прошиб. Но длилось все это действо недолго. Секунды, — ну, в крайнем случае, минуту, — не более, хотя Бармин прочувствовал весь этот цикл от и до, с начала и до конца, четко различая при этом отдельные этапы прихода.

Когда-то давно, еще в советское время, один любознательный студент по фамилии Бармин нашел в институтской библиотеке дореволюционные журналы по психологии. Возможно, это были «Вопросы философии и психологии» или что-нибудь другое, не суть важно. Важно, что в одной из журнальных тетрадей Ингвар, — тогда еще Игорь, — нашел отчет ученого медика о трипе, который тот пережил, приняв дозу кокаина. Хотя, возможно, это был морфин, другого в то время все равно не было. Кроме, травки, разумеется, но это баловство не для господ. Так вот, все стерлось за давностью лет, но вот что осталось в сухом остатке: педантичное описание своего психоделического опыта. Вот и с Ингваром сейчас случилось нечто весьма похожее: путешествие из ниоткуда в никуда, каждый момент которого он прожил, прочувствовал и оценил по достоинству. Не знал он пока только того, что это было. Однако же факт: встряхнуло его не по-детски, так что по трапу конвертоплана он спускался буквально новым человеком. Сила кипит в крови, разум чист и ясен до прозрачности, как родниковая вода, и внутренняя энергия бьет через край. Еще немного и польется из ушей. Однако приходилось думать о другом.

Бармин спустился на бетон посадочного пятна, — садились-то по вертолетному, — глядь, а к нему уже катит черный внедорожник.

«Действительно ждали…»

Машина подъехала, и навстречу Ингвару выскочил подтянутый молодой человек, одетый как бы для охоты. Сапоги, брюки-галифе, свитерок тонкой вязки и кожаная куртка.

— Господин Менгден, прошу вас! — Взгляд, жест, распахнутая дверца. Все четко, как на плацу, и, разумеется, с должным уважением.

— Благодарю вас, — поблагодарил Ингвар, ибо вежество — наше все.

Он забрался в машину, откинулся на спинку и приготовился ждать. Понятное дело, развлекать его разговором никто не собирался. Грустно, но ожидаемо, поэтому Бармин решил считать себя почетным гостем.

— Что с моими вещами? — спросил, доставая из кармана пачку сигарет.

— О них позаботятся. — Коротко и, по существу.

Ингвар закурил, никак не отреагировав ни на слова, ни на интонацию, с которой они были сказаны. Огляделся в салоне и по известным ему уже признакам нашел встроенный в спинку переднего сидения бар. Открыл. Оценил взглядом хрустальный графин, похожий на штофик из прозрачного стекла. Взял в руку, вытащил пробку и понюхал. Пахло хорошо, — старым и крепким виски с медовым привкусом, — поэтому Ингвар плеснул себе в толстостенный стакан, к слову сказать, единственный и значит, приготовленный специально для него, пригубил, и в этот момент его снова «достало». Однако на этот раз жара не было, зато было приятное, проникающее в плоть и кости тепло, быстро превратившееся в «ощущение, что он вернулся домой». Как это возможно, Ингвар не знал, но это было именно то, что он почувствовал.

«Возвращение блудного сына. Родные пенаты. Отчий дом. И дым отечества, нам сладок и приятен! Где-то так…»

Он сделал глоток виски, пыхнул сигаретой, но ничего не изменилось. Ощущение, что он вернулся домой, осталось с ним, а еще, словно бы кто-то нашептывал ему на ухо, что родина его помнит, — и откуда бы ей его знать и помнить? — но вот ведь как, помнит и ждет. А тепло постепенно впиталось в тело Ингвара и растворилось в нем без остатка.

Между тем, внедорожник выехал на шоссе и помчал по нему на запад. Ехали быстро, благо дорожное покрытие позволяло, но даже на высокой скорости, путешествие заняло около получаса. За это время Ингвар пережил еще два «прихода» и установил, отчего их машину не охраняют. Просто вместо кортежа за ними сверху приглядывали сразу три боевых геликоптера.

«Значит, не убьют, — решил Ингвар. — Во всяком случае, не сразу».

Дорога шла мимо чистеньких деревень и усадьб-фольварков, мимо возделанных полей и выгонов, ныряя иногда в лесную чащу, а потом вдруг вырвалась на простор, и последний законный наследник рода Менгденов увидел Усть-Углу. Высокие темные стены и еще более высокие круглые башни. Монументальную надвратную башню, саму по себе являвшуюся чем-то вроде небольшого замка, и выглядывающую из-за стены верхушку восьмигранной Медвежьей башни. Реку и мост, и разросшийся за века город Шексна, — там торчали даже тридцатиэтажные высотки, — занявший все территории к северу и востоку от замка и переползший на другой берег реки, сразу за мостом.

«Предки знали, что нужно человеку, чтобы встретить старость, — мысленно поморщился Ингвар, рассматривая приближающийся замок. — Увы, но все это никогда не было моим и уже вряд ли будет».

Машина ехала быстро, и замок стремительно вырастал перед Ингваром, открывая, — кадр за кадром, — свою грозную красоту.

«Ну вот я и дома…» — Ингвар думал сыронизировать, но получилось иначе, потому что замок откликнулся, по-другому не скажешь, подтвердив, что так все и обстоит. Дома.

Разумеется, это не были слова. Даже не мысли. Это было неструктурированное чувство, и оставалось только гадать, как Ингвар понял полученный им от замка «смысловой посыл», и откуда узнал, что «посыл» принадлежит именно замку. С Ингваром говорил не человек, а сам дух этого места. Древний и добрый конкретно к нему. А вот, что это означает, Бармину еще предстояло узнать. И, въезжая в замок Усть-Угла, он уже четко знал, что приехал сюда не зря.

Приняли его хорошо. Порученец Великого князя был учтив и предупредителен. Он объяснил Бармину, что собственно на охоту Его Высочество предполагает выйти завтра ближе к вечеру[110]. К этому времени егеря разведают местность, определят места кормления кабанов и соорудят лабазы. Народу в охоте будет участвовать немного, — всего две дюжины мужчин, — но в замок съехалось уже довольно много гостей, так как Андрей Романович решил заодно устроить прием для узкого круга приближенных, имея в виду, как родню и близких друзей, так и сослуживцев. Раут состоится сегодняшним вечером и продолжится охотничьим пиром завтра во второй половине дня. Большинство гостей уже прибыли, и разместились в замке, остальные — продолжают прибывать. Они, как понял Ингвар, использовали аэропорт Череповца, а не Вологды, а кое-кто, те что летали на относительно небольших машинах, садились прямо у стен Усть-Углы близ крепостного моста. Впрочем, о количестве гостей и о том, что они продолжают съезжаться на бал, Бармин уже знал. Слышал шум моторов, видел людей во дворе замка, ощущал, благодаря любезности Усть-Углы, взявшего его «по-домашнему» под свое крыло.

Переговорив с порученцем, — наверняка, каким-нибудь поручиком из Тайного приказа, — Ингвар посетил отведенную ему комнату в «коридоре холостяков», — эдакий небольшой гостиничный номер в отеле средней руки, но без удобств, — и, не переодеваясь, отправился на прогулку по «родным пенатам». План замка он узнал, изучив соответствующую главу в трехтомнике Конрада Менгдена и прослушав лекцию княгини Кемской, бывавшей здесь и не раз в былые времена, так что хорошо представлял себе, куда идет и зачем. Другое дело, что, как вскоре выяснилось, ему и этого не требовалось. Замок сам «показывал» ему себя, «называл» помещения и «объяснял», что к чему. Лучшего гида было бы трудно найти, а по поводу того, как это возможно, Ингвар решил пока даже не гадать. Есть и есть.

Направляясь в Усть-Углу, Бармин думал, что не найдет там никаких следов прежних хозяев. Но он ошибался. Чем дольше Ингвар гулял по замку, тем больше убеждался, что, заполучив чужое добро, Андрей Северский ничего не стал здесь менять. И замок подтверждал эти его предположения буквально на каждом шагу. Получалось, что в Усть-Угле все сохранилось таким, каким было при отце Ингвара и его деде. Та же мебель, — частично оставшаяся от темных веков Северного Переможья, и серьезно обновленная в пресвященном XVIII веке и декадентском начале XX, — те же «франкские» и «алеманнские» гобелены и шпалеры, сотканные на псковских и ростовских мануфактурах. Картины художников эпохи Северного Возрождения, некоторые из которых творили в обоих мирах, — Мемлинг, например, Дюрер и Кранах, — а другие, по-видимому, родились только в мире магии. Амосов, писавший мрачные осенние пейзажи, портретист Сметанин и баталист Хакман, и еще десятка полтора талантливых и, видимо, хорошо известных просвещенной публике живописцев. А еще здесь, как и во всех замках старой знати, было очень много очень разного холодного оружия и охотничьих трофеев в виде оленьих рогов, мамонтовых бивней и оскаливших пасти бурых и белых медведей, полярных волков и рысей, среди которых затесался даже один усуриец с чудовищного размера клыками в огромной пасти.

Разумеется, Ингвар был здесь не один. Теми же маршрутами прохаживались и другие гости князя. Парами и небольшими группами они медленно перемещались из зала в зал, словно попали в музей, — типа Лувра или Эрмитажа, — в котором раньше никогда не бывали. Бармин никого из них не знал, а они не знали его, поэтому всего лишь вежливо раскланивались, раз некому было их друг другу представить, и шли дальше. Но, по как бы вскользь брошенным в его сторону взглядам, несложно было догадаться, что его присутствие вызывает у этих людей одновременно живейший интерес и вполне уместное недоумение. Все остальные гости были знакомы между собой, — хуже, лучше, едва или шапочно, не суть важно, — а вот Бармина не знал никто. Хотя с этим умозаключением он явно поспешил. Кое-кто его все-таки знал и не замедлил это продемонстрировать.

Бармин как раз достиг портретной галереи, которую все считали уничтоженной во время суда над Карлом Менгденом. Однако портреты, как теперь выяснялось, уцелели, и даже висели на прежних местах, если верить все той же трехтомной истории их клана.

— Удивительное сходство, не правда ли? — приятный и, кажется, знакомый женский голос.

Ингвар рассматривал в этот момент портрет своего прадеда и тезки Ингвара Менгдена — князя Острожского и дивился их сходству:

«Словно, смотришься в зеркало!» — думал он, но на замечание, сделанное женщиной, обернулся.

«Вот как! — удивился он. — Мария Назарова собственной персоной! Наш пострел везде поспел, или так и было задумано?»

На этот раз она была не с братом, а с женщиной бальзаковского возраста, на которую походила и лицом, и цветом волос. Бармин сказал бы, что и фигурой, но, скорее всего, такой, как Мария, эта женщина была лет тридцать назад. Естественно, магия затормозила старение, заморозив женщину где-то в возрасте тридцати с небольшим, но при практически одинаковом росте, незнакомка, — по-видимому, госпожа Назарова старшая, — была полнее своей дочери, шире в бедрах и обильней в груди и плечах. Красивая женщина, одним словом, и Марию явно ожидал со временем точно такой же расцвет.

«Вот выйдет замуж, — отстраненно подумал Ингвар, рассматривая тонкую и „трепетную“ фигурку девушки, — родит и станет точно такой же, как мать. Не сразу, но со временем…»

— Рад вас видеть, госпожа Назарова, — поклонился он Марии. — Представите меня вашей маменьке?

— Как узнали, молодой человек, что я ее мать, а не старшая сестра?

— Всего лишь интуиция, — улыбнулся Бармин.

— Мама, — сказала между тем Мария, — разреши представить тебе последнего из рода Менгденов.

— Менгден, — назвался он, еще раз поклонившись женщине. — Но должен вас поправить, госпожа Назарова. — У меня есть старшая сестра Варвара.

— Но она же Глинская, — подняла бровь старшая женщина, — разве нет? Меня кстати можете называть попросту Екатериной Алексеевной.

Что характерно, своей фамилии она не назвала, и это было более, чем странно. Но разбираться еще и с этой непоняткой Бармину было лень.

— Глинская или нет, — сказал он вслух, — она все равно моя сестра.

— Она, кажется, живет теперь с вами? — продемонстрировала свою осведомленность Екатерина Алексеевна.

К слову сказать, прозвучало двусмысленно, но Ингвар решил на второй смысл внимания не обращать, тем более, что между ним и Варварой ничего, кроме игры взглядов, так и не произошло.

— Мы все сейчас живем у моей бабушки по материнской линии княгини Кемской, — ответил он на вопрос. — Варвара вместе со своей подругой княжной Збаражской действительно уже с месяц гостит в замке Надозерье. А я там живу с момента возвращения на Большую землю.

— Что ж, рада была познакомиться, — чуть улыбнулась женщина. — Мне, если по совести, надоел осмотр достопримечательностей, а Машеньке — наоборот. Любит, знаете ли историю, искусство и все прочее в том же духе. Так что у меня к вам просьба, господин Менгден: погуляйте вместе, а я отдохну пока…

— Сочту за честь, — склонил Ингвар голову в поклоне, — но видите ли Екатерина Алексеевна, я здесь никого не знаю.

— Вот и чудно, — припечатала дама. — Машенька тоже никого не знает, будете общаться между собой.

— Возможна, компрометация… — попробовал Бармин отделаться от девицы.

— Машенька, как жена Цезаря, вне подозрений, — снова улыбнулась женщина, и Бармин окончательно понял, что их встреча не случайна. А вот в чем состоит план, и кто его составил, он пока не знал. Однако интуиция подсказывала, что это «не сватовство по залету». А, если так, то отчего бы не погулять по своему родовому замку с юной красавицей?

— Так что, — спросил он девушку, кивнув на ростовой портрет предка, — действительно похож?

— Если переодеть вас в соответствующую одежду, будет не отличить. А он кто?

— Он мой прадед — граф Ингвар Менгден, маршал империи.

— Это он разбил поляков под Соколкой?

— Да, — подтвердил Ингвар, — под Соколкой и под Зельвой. И еще много где и много кого. Любил мужчина повоевать.

— Он любил воевать, а женщины, верно, любили его, — едва ли не мечтательно произнесла девушка.

«Опасная тема, однако…»

— Он женщин любил не меньше, — усмехнулся Ингвар. — Пять жен, семь наложниц и неизвестное количество любовниц.

— Говорят, вы скоро женитесь, — сменила Мария одну опасную тему на другую.

— Кто говорит? — почти искренне удивился Ингвар.

— Люди, — пожала элегантными плечами девушка.

— А вам кто сказал? — уточнил Бармин.

— Мне рассказывал об этом брат.

— На ком же я женюсь, если не секрет? — полюбопытствовал тогда Ингвар.

— На княжне Глинской, — как о чем-то само собой разумеющемся сказала Мария.

«А эти-то откуда знают? Или это Нестор озвучивает всем, кому не лень, свои тайные желания?»

Могло быть и так. Шепнул здесь, намекнул там, и пошел гулять слушок.

— На которой из них? — решил он все-таки расставить все точки над «i».

— На Дарене. Или это неправда?

— Дарене всего 16 лет, — ушел Бармин от прямого ответа. — Куда ей замуж, когда она в куклы еще не наигралась!

— Будет в деток играть, — «коварно» улыбнулась неугомонная девица.

— Ей 16, — повторил Ингвар.

— Ну и что? — пожала плечами Мария. — Мне 17, но меня тоже выдают замуж.

— Вот как! — поддерживая разговор, сказал Бармин. — За кого же, если не секрет?

— Не знаю пока, — вздохнула девушка. — Но отец клятвенно обещал, что мужчина мне понравится.

— Наверное, он знает, о чем говорит…

— Вообще-то, стоило бы сначала спросить меня, — возразила Мария. — В конце концов, это мне с ним спать! Но у нас в семье патриархат, знаете ли. С отцом не спорят. Так что умерла, так умерла. Но давайте все-таки вернемся к вам. Когда вы женитесь?

— Я пока не знаю даже, на ком, — усмехнулся в ответ Ингвар, — а вы меня уже спрашиваете о дате свадьбы.

— Вот как, — наморщила лоб девушка. — Странно, но да бог с вами. Почему, там у Глинских, вы больше меня ни разу не пригласили? Признайтесь, Ингвар, я ведь вам понравилась. Мы женщины такое чувствуем.

«Это ведьмы чувствуют, — покачал он мысленно головой, — а вы, душенька, со мной флиртуете!»

— Понравились, — не стал отпираться. Ведь действительно понравилась. Рыжие девушки всегда бросаются в глаза, но темно-рыжая особа с зелеными глазами, изысканными чертами чуть смугловатого лица и точеной фигуркой не оставит равнодушным ни одно мужское сердце.

— Тогда что вас удержало? — проявила завидное упорство юная красотка.

— Видите ли, Мария, — не стал вилять Ингвар, — я прагматик. Жениться в тот момент я не собирался, да и сейчас еще не вовсе готов. А флирт без обязательств это не про вас.

— Почему это! — возмутилась собеседница. — Чем я вас не устраиваю, как любовница? Все говорят, что я весьма привлекательна!

— Вы более чем привлекательны, — улыбнулся ее горячности Бармин, — но вы молоды и не свободны в своих действиях.

— Я поняла, — улыбнулась в ответ Мария. — Боитесь, что женят по залету?

«Какие у нас, оказывается, смелые на язык дворянские девушки есть! — восхитился Бармин. — И ведь не шлюха. Сразу видно, порядочная девушка. Но несет такое, что даже неудобно слушать».

— Ну, на мой взгляд, это было бы нежелательно, — сказал он вслух. — Брак должно заключать по любви или по расчету, но никак не по случайным обстоятельствам. Как считаете?

— Все так, — согласилась Мария. — Но знаете, Ингвар. Нам девушкам тоже непросто. Телевизор включишь, а там все фильмы про это: любовь, чувства и постельные сцены. В кино — то же самое. А соберемся с девчонками — шампанского выпить и поболтать о том о сем, — все опять же сводится к тому, кто с кем, когда. У взрослых, у братьев, у отца с матерью — все то же самое. Я раньше подслушивала, потом надоело. Баронесса А. изменила мужу, граф С. спит с гувернанткой дочери, а у самого, между прочим, три жены. От таких разговоров голова кругом идет. И желания всякие появляются. Фантазии. Хочется, наконец, стать женщиной и узнать, о чем так много разговоров, и стоит ли, вообще, об этом говорить?

Честно говоря, Бармин этим откровенным монологом совсем еще юной девушки был смущен так, что впору покраснеть. Но и молчать было нельзя.

— Не торопитесь, — сказал он осторожно. — Все еще у вас будет: и любовь, и страсть, и нежность. Станете женщиной, узнаете, что и как.

— Обещаете? — прищурилась девушка.

«Про любовь — это, конечно, как боги решат. Но секс у тебя точно будет. Кто же такую красавицу в девицах оставит?»

— Я не бог, чтобы такое обещать, — попытался он все свести к шутке. — Но думаю, если ваш батюшка обещал подобрать вам годного жениха, значит так и будет. А где жених, там и свадьба. Первая брачная ночь и все прочие ночи. Такова жизнь.

Повисло молчание, но пауза длилась совсем недолго.

— Скажите, Ингвар, — вдруг спросила Мария, — какой вес вы можете поднять на вытянутых руках?

— Зачем это вам? — не понял Бармин.

— Меня сможете поднять? — спросила она тогда. — Ну, так, знаете, как в фильмах и романах: мужчина поднимает женщину на руки и несет к кровати…

«Вот ведь настырная!»

— Какой у вас вес, Маша?

Вообще-то, исходя из ее роста, — где-то под метр семьдесят, — и телосложения, Ингвар предполагал услышать что-нибудь вроде 65–70 килограмм, но Мария смогла его удивить, наплевав на формулу Брокка, она объявила, что весит всего пятьдесят девять килограмм.

«Пятьдесят девять? — удивился Бармин. — Надо же, на десять килограммов ниже нормы, но ни доской, ни доходягой не выглядит!»

— Пятьдесят девять? — переспросил он вслух. — Легко, но не думаю, что нам стоит пробовать. Могут неправильно понять.

— Нет в вас духа авантюризма, — вздохнула девушка. — Вы не романтик.

«Это точно, — согласился с ней Ингвар. — Не романтик, а старый циник! Да и циник ли, на самом деле?»

— Мне этой романтики, — сказал он вслух, — на всю оставшуюся жизнь хватит.

— Ой! — разом покраснела Мария. — Извините, ради бога! Ну, что я за дура! Начинает нести, и не могу остановиться!

— Пустое! — успокоил ее Бармин.

Сейчас он вполне оценил это чужое сокровище. Кому-то достанется не только красивая, но также веселая, эксцентричная и склонная к авантюрам жена. Женщина, которая не станет отказываться от экспериментов в постели, потому что ей по жизни все интересно, и она не боится пробовать новое и неизведанное.

«Жаль конечно, — решил он, — но всех красавиц заполучить не получится!»

Тем не менее, он сопровождал Марию весь вечер, и надо сказать, ее компания ему понравилась. А князь Северский, к слову сказать, в тот день в замке так и не появился, и принимал гостей отца его средний сын — князь Федор Северский-Бабичев Ягеллон.

— Ягеллон? — удивился Ингвар, забывший, что ему об этом уже рассказывали.

— Так и есть, — объяснила Мария, — семья императора является Ягеллонами[111] по отцовской линии и Ольговичами[112] — по материнской, имея в виду их деда и бабку.

«Значит, и Великий князь Русский и Литовский им родич. Любопытно… Но надо бы посмотреть в „Родословцах“ или в „Бархатной книге“, недаром же Михаил Ягеллон передал мне приглашение на эту охоту».

Прием продлился почти до полуночи, но Ингвар ушел раньше. Передал Марию с рук на руки ее матери и, раскланявшись с несколькими мужчинами и женщинами, с которыми ненароком свел знакомство этим вечером, — все они были просто потрясены, когда узнали его имя, — ушел в свою келью. Поскольку холостая молодежь все еще продолжала гулять, он спокойно, — не торопясь, но главное, без очереди, — принял душ и улегся спать. Спал недолго — всего три часа, но ему этого было достаточно. Проснулся отдохнувшим, выкурил сигарету, запивая табачный дым коньяком из фляжки и кофе из термоса, дождался пока куранты на Медвежьей башне пробьют три пополуночи и, одевшись в спортивный костюм и кроссовки, вышел из комнаты.

Дело в том, что, проведя в замке почти весь световой день, вечер и часть ночи, Бармин совершенно уверился в двух вещах: во-первых, замок его каким-то образом узнал, признал в нем хозяина и теперь помогал на свой нечеловеческий лад, и, во-вторых, сердце замка, если это можно было так назвать, было скрыто глубоко под фундаментом Усть-Углы. Ничего из этого он не смог бы обосновать логически или с помощью неоспоримых фактов. Он просто знал, что это так, как знал и то, что это знание не ложно. Другой вопрос, что это такое? Какой-то древний могущественный артефакт или, возможно, квинтесенция колдовства, которое поколение за поколением творили в этих стенах предки Ингвара Менгдена? Или это, вообще, какой-нибудь изначальных дух леса, земли или реки, с которым столковался его далекий предок? Слишком мало информации, чтобы подтвердить или опровергнуть любую из этих гипотез, а значит, надо искать. Вот этим, собственно, и собрался Бармин заняться этой ночью.

В течении прошедшего дня он несколько раз обращал внимание на некое место в одной из замковых анфилад. Стена, как стена. Дубовые панели и никаких следов потайной двери. Но вот какое дело, Бармин сразу понял, — ну, или это ему замок подсказал, — что там, за потемневшей от времени резной панелью скрыт проход, и, что он просто обязан проникнуть за эту тайную дверь. Его туда буквально тянуло, но Ингвар, похоже, был единственным, кто переживал в этом помещении похожие чувства. Все остальные оставались равнодушны, но только не он. И сейчас настало время проверить, на самом ли деле существует тайный ход, скрытый за стенной панелью, и, если это действительно так, куда он ведет, и отчего Бармину необходимо по нему пройти.

Как ни странно, проход действительно нашелся именно за той стенной панелью, за которой чудился Ингвару. И более того, открывался он достаточно просто, если знаешь секрет, но тут Бармину помогло его пресловутое «поисковое чутье», позволившее «увидеть» скрытый механизм замка. Но когда Ингвар вошел в проход, выяснилась еще одна весьма любопытная деталь. Люди не заходили сюда уже много лет подряд. Во всяком случае, слой пыли, покрывавший пол пробитого в стене хода, был довольно-таки толст. Так что речь могла идти даже о десятилетиях, но сказать точнее Бармин, естественно, не мог. Он же не криминалист, чтобы по слою пыли определить период времени, за который она скопилась.

Узкие коридоры, которыми давным-давно никто не пользовался, тянулись внутри стен, пересекались, упирались в тупики, но замок «вел» Ингвара верной дорогой, кратчайшим путем к винтовой лестнице, проходящей внутри стены Медвежьей башни. И вот, что любопытно, здесь были и другие «кротовые норы» с узкими лестницами, соединяющими разные ярусы и этажи, но только эта единственная винтовая лестница была заперта сверху и снизу каменными плитами. Поднимали их скрытые механизмы, о положении которых так враз и не догадаешься, и Усть-Угла, что характерно, «показывала» только путь, но отпирать тайные замки Ингвар должен был сам. Без «поискового чувства» это было бы невозможно, и чем дальше уходил Бармин по рукотворному лабиринту, тем больше крепла его уверенность в том, что чувство это сродни родовому дару. Вот только оставалось неясно, как обзавелся этим талантом сам Бармин, если получил магию не по наследству, как Менгден от Менгденов, а как кто-то никто от горячих камней? Правда, еще до первой каменной плиты, запиравшей вход на потайную лестницу, Ингвару пару раз почудилось, что он проходит мимо запрятанных в стены тайников, — но ему сейчас было не до них, его ожидал впереди главный аттракцион, — однако один из этих схронов все-таки привлек его особое внимание. Было ощущение, что где-то там, за кирпичной кладкой лежат точно такие же горячие камни, как те, что попали ему в руки на Груманте. Впрочем, сейчас они были ему без нужды, да и замок «настоятельно рекомендовал» не останавливаться. Вот Бармин и не стал задерживаться.

Между тем, дверь за дверью, ярус за ярусом и лестница за лестницей, Ингвар спускался все глубже в недра земли. В какой-то момент, — уже на изрядной глубине, — закончилась относительно современная кладка и началась по-настоящему древняя. По-видимому, он спустился ниже фундамента, построенного во времена Рорика Менгдена, и углубился в недра мотта[113] времен Бера Менгдена и его сына Ретвина Копье Богини. Здесь и камни были крупнее и раствор другой, но лестницы продолжали вести Ингвара вниз, и вскоре он оказался внутри хода, пробитого в гранитной скале. Наверняка, он находился сейчас ниже русла реки в по-настоящему древнем сооружении.

«Раньше тысячного года? — прикинул он. — Почему бы и нет, люди-то жили здесь и до того, как эти земли захватил Бьёрн Тяжелая рука».

И как раз в этот момент он ощутил дуновение теплого ветра, только ветер этот не дул по-настоящему, поскольку не являлся обычным движением воздушных масс. В этом смысле он был похож на свет или звук, которые обычно не ощущаются кожей, но которые тоже — суть волны какого-то излучения. И то, что он почувствовал сейчас тоже являлось излучением, только, скорее всего, это было не физическое тепло, а эманация магии. При этом волна шла снизу, и у Бармина появилось нехорошее предчувствие, что он знает, что это такое. Поэтому он не удивился, когда, преодолев еще несколько тайных дверей и люков, оказался в весьма неприятном месте.

Собственно, нетрудно было догадаться, если тепло усиливалось по мере его спуска на глубину. И, когда он проник в узкой колодец, вдоль стены которого вилась цепочка коротких ступеней, жар, идущий снизу стал едва переносим. В тусклом свете крошечного файербола, которым Ингвар освещал себе путь, он увидел, что стенки колодца испещрены древними пиктограммами и вязью букв какого-то неизвестного Бармину алфавита или, возможно, двух или даже трех алфавитов. Все это было вырезано или выбито на поверхности довольно хорошо отшлифованных камней, которыми была выложена стена. И еще кое-что. Если снизу, из непонятной глубины дул нематериальный теплый ветер, то от стен колодца, наоборот, веяло жутью и могильным холодом.

Наконец, Бармин спустился на дно колодца и, покрутившись на месте, — на пятачке плотно утрамбованной, буквально окаменевшей земли, обнаружил еще один замаскированный проход.

— Мои предки были законченными параноиками! — в сердцах воскликнул Ингвар, и вдруг осекся, сообразив, что он сейчас сказал.

«Мои предки? Серьезно? Мои? Когда это они успели стать твоими, а Игорь Викентиевич?!»

Однако по факту так все и произошло. Игорь все еще иногда мог думать о себе, как об Игоре Бармине, но все чаще даже в мыслях отождествлял себя с Ингваром Менгденом. И это именно Ингвар Менгден открыл очередной потайной лаз, пролез в него и оказался в каменном коридоре, стены которого «украшали» распятые на цепях мумии обнаженных мужчин и женщин. Причем с первого взгляда становилось очевидно, что это, по существу, настоящие нетленные мощи, поскольку это явно ни разу не новодел, а свидетельство трагедии, случившейся в незапамятные времена. Его ли предок Бьёрн Менгден по прозвищу Тяжелая рука или кто-то другой задолго до того, как конунг Бер завоевал эти земли, но этот кто-то совершил когда-то давно жертвоприношение чудовищного масштаба. Это была настоящая человеческая гекатомба, размеры которой поражали воображение. Коридор тянулся на многие сотни метров, плавно заворачивая налево и постепенно сужая витки уходящей вглубь земли спирали. И все здесь — стены, пол и потолок, воздух и принесенные в жертву люди, — все было пропитано магией того типа, который только и мог ощущать Ингвар. При этом плотность магической эманации, поднимавшейся снизу-вверх по виткам погребального коридора, была столь высока, что тела погибших здесь людей мумифицировались, но не превратились в прах. Сохранились нетронутыми временем грубо откованные цепи, оружие, — мечи, булавы и кинжалы, — и домашняя утварь, сваленные под ногами распятых людей.

«Жуткое место…» — Но самое подлое, что, чем дальше он шел, тем лучше понимал, для чего это было сделано.

Откуда бралось это знание, он мог только предполагать. Было похоже, что оно попросту растворено в нагретом магией воздухе и входит в Ингвара вместе с дыханием. Ну, или это делалось как-то иначе, но получалось, что все это защитный барьер, созданный много веков назад по-настоящему великим колдуном, чтобы сохранить находящийся здесь Источник. Вернее, излучаемую им магию. А сам Источник оказался всего лишь огромной скалой, скрытой за кладкой внутренней стены спирали. С какого-то момента Ингвар буквально почувствовал его, колоссальный по размерам горячий камень вроде тех мелких обломков, которые он нашел на Груманте. Скала все время была слева от него, но это был всего лишь достаточно тонкий, — каких-то десять-пятнадцать метров в диаметре, — «протуберанец», а само «солнце» стихийной магии лежало глубоко в сердце земли. И можно было только гадать, природный ли это феномен или следствие какого-то грандиозного катаклизма, случившегося в этих местах в незапамятные времена. Могло, впрочем, случиться и так, что это обломки какого-нибудь метеорита, принесшего на землю особый род магии из глубин непознанного космоса. Все может быть, и эта тайна останется пока, — или навечно, — неразгаданной. Достаточно и того, что Ингвар узнал тайну замка и, возможно, обнаружил причину его «одушевления». Слишком много здесь было особой, ни на что не похожей магии, и слишком много колдовских ритуалов совершалось на этом месте.

С моральной точки зрения увиденное в Источнике, — так он решил именовать это место, — являлось ужасным преступлением. Однако, как бы омерзительно ни выглядело древнее колдовство, использовавшее магию человеческих жертвоприношений, Бармин понимал, что ключевым здесь является слово «древний». Нельзя, — просто невозможно, — применять правила, законы, этику и мораль XXI века одного мира к раннему средневековью — другого. По чести говоря, этот момент был понятен любому здравомыслящему человеку. Во всяком случае, оказавшись в Америке и став частью ее академической элиты, Бармин пришел в ужас от того, насколько эти люди не понимают самых простых вещей. Простой пример, децимация в Древнем Риме была естественна, хотя и ужасна, но судить какого-нибудь Юлия Цезаря по законам современности было бы неправильно. То, что в XX и XXI считалось варварством, преступлением против человечности или военным преступлением, не являлось таковым в глазах даже просвещенной части человечества еще в XVIII, не говоря уже о XVII или XVI веке. Вспоминался старый еще советский художественный фильм, снятый по роману Алексея Толстого Петр I. Там есть сцена взятия русскими войсками какого-то, вероятно, шведского города и знакомства будущего князя Меньшикова с будущей императрицей Екатериной I. Так вот, войска шли на штурм города с лозунгом «В городе вино и бабы!». Весьма осторожные в идеологическом плане редакторы и цензоры советского кино не нашли в этой фразе никакой крамолы, а ведь речь шла о призыве к грабежу и массовым изнасилованиям в городе, отданном «на поток и разграбление». В современных Бармину США местные культуртрегеры[114] и борцы за права бесчисленных меньшинств разорвали бы автора этих слов на клочки. Однако жестокая правда жизни заключалась в том, что еще в XVII и, тем более, в XVI веке это была обычная практика в бесконечных европейских войнах. То же касается человеческих жертвоприношений, практиковавшихся некоторыми религиозными культами древности, или рабства, которое представляется современному человеку ужасающим преступлением против человечности, — что не мешает торговать живым товаром в тех же богоизбранных США или просвещенной Европе, — но в давние времена, и не в каком-нибудь Риме или Древней Греции, на рабство смотрели совсем иначе. Рабами ведь были не только негры в Америке, но и русские в России или персы в Персии, и все это происходило примерно в одно и то же время, в одну и ту же историческую эпоху. Так отчего же так возбуждаются на этот счет темнокожие американцы, большинство которых отнюдь не потомки рабов, а потомки эмигрантов из свободных, но нищих стран Африки? А потому что одним — это выгодно, а у других — случилось «горе от ума».

Вернувшись в свою келью, Ингвар уже не стал ложиться спать. Да, если бы и лег, все равно бы не заснул. Слишком много магии, сродной его собственной растворилось в его крови, плоти и костях. Поэтому он решил заняться чем-то таким, чего еще ни разу не пробовал делать в этой своей новой жизни. Он решил медитировать. Но «уйти в пустоту и безмятежность» оказалось совсем непросто. В голову все время лезли воспоминания о «сошествии в ад» и размышления на тему добра и зла. Однако в какой-то момент он все-таки отстранился от злободневного и растворился в вечном. Это удивительным образом прочистило ему мозги и в очередной раз примирило с действительностью, данной нам в ощущениях. Этот мир, и в самом деле, не был совершенен. Он был построен на весьма неоднозначном с моральной точки зрения фундаменте и так и не смог пока избавиться от множества «родимых пятен» своего ужасного прошлого. Но это был мир, в котором жил Ингвар Менгден, и любая попытка изменить этот мир сколько-нибудь кардинальным образом могла привести только к катастрофе. Для самого Ингвара и для мира, в котором он собирался прожить долгую — по возможности, счастливую, — жизнь.

Однако для того, чтобы жизнь удалась, ему надо было быть теперь крайне осторожным и в то же время в достаточной мере решительным. И это отнюдь не оксюморон[115]. Просто осторожным и решительным предстояло быть в разных ситуациях и в разные моменты времени. И это понимание тоже стало результатом короткого путешествия Ингвара Менгдена в пространство вечности. Ну, и кроме того, медитация благотворно сказалась не только на его душевном состоянии и умственных способностях, но и позволила понять кое-какие простые истины, сопоставив между собой хорошо известные Бармину факты. Он наконец понял, что витало неназванным во время вчерашнего общения с Марией Назаровой.

«Она не Назарова, — решил Ингвар, обдумав имеющиеся в его распоряжении факты и ощущения, — во всяком случае, эта фамилия не имеет никакого значения. Вопрос, чья она дочь на самом деле, и кто ее за меня сватает!»

Очевидно, это должен быть кто-то не меньшего калибра, чем Нестор Глинский. Но в отличие от Глинского этот неизвестный действует не так нахраписто. Он осторожен и хитроумен, и он весьма умело ведет свою игру. Другое дело, отчего так, а не иначе? Боится спугнуть потенциального зятя или просто предпочитает «дружить», а не «воевать»? И приглашение на охоту уже не выглядело ни откровенным оскорблением, ни попыткой поставить молодого Менгдена на место. Но, если так, то в чем смысл всей этой возни?

«Рано или поздно мы узнаем ответы на все наши вопросы, — вздохнул Ингвар мысленно. — Или, как минимум, на большинство из них».

Глава 2

Сборы на охоту начались уже ближе к вечеру. Предупрежденный слугой, Ингвар вернулся в свою комнату и переоделся в охотничий костюм, не забыв поддеть под длиннополый пиджак из шерстяного твида тонкий плотной вязки свитер. Погода стояла хорошая, и ночь, по прогнозам, будет ясная, но в конце мая на этой широте все еще скорее холодно, чем тепло, тем более в вечернее и ночное время. Сейчас, например, термометр показывал плюс тринадцать по шкале Цельсиуса, и это было «достаточно свежо» даже для закаленного и привычного к холоду Бармина. Впрочем, Ингвар давно уже подозревал, что этот мир несколько теплее того, в котором жил когда-то профессор Бармин. Он помнил, например, что в начале июня в Пскове, где он часто бывал в дни своей первой молодости, дневная температура воздуха болталась где-то между пятнадцатью и восемнадцатью градусами, а здесь и сейчас, — в конце мая, — зашкаливала, чуть-чуть не достигая двадцати. Здесь же, на Русском Севере, должно было быть и того холоднее, но сегодня днем при солнце в зените ртутный термометр показал +18 °C. Но все это были всего лишь путевые заметки, потому что голова Ингвара была занята другим: для чего его, вообще, притащили на охоту. Сейчас он уже не думал, что дело в желании оскорбить или даже убить. Все относились к нему более, чем корректно, и большинство из гостей не знало, похоже, кто он такой, и не догадывалось, что замок Усть-Угла — это родовое гнездо его семьи. Так что максимум возможного в этом смысле — это указать ему на его место. Обозначить, так сказать, границы. Что же касается убийства, то случайный выстрел на охоте — это, разумеется, классика, но в глазах Света смотреться это будет откровенным моветоном.

Между тем, охотники спустились во внешний двор, расселись по внедорожникам и выехали в сопровождении егерей к месту охоты. Ехать оказалось недалеко и недолго. Уже через пятьдесят три минуты довольно медленной езды по лесной грунтовой дороге, машина, в которой ехал Ингвар остановилась, пропустив остальные вездеходы вперед, и егерь, представившийся Борисом, отвел Бармина к лабазу — площадке, построенной на манер детского домика на старой сосне. Взбираться пришлось по веревочной лестнице, но зато с площадки открывался отличный вид на границу между лесом и полем, куда кабаны повадились ходить на кормёжку. При этом лабаз находился довольно высоко и был скрыт кроной дерева, так что кабаны не увидят и не унюхают охотников, главное, чтобы не услышали.

Бармин поднялся наверх и оказался единственным обитателем лабаза.

«Значит, будем ждать гостя».

И гость, а вернее сказать, хозяин появился буквально через десять минут. Высокий, худощавый, с обильной сединой в темных волосах и усах, в твидовом охотничьем костюме «Норфолк», в кепи английского образца и в очках с круглыми линзами в тонкой металлической оправе.

«Ни дать, ни взять — английский джентльмен на охоте», — усмехнулся мысленно Бармин, но вслух, разумеется, сказал кое-что другое:

— Добрый вечер, Ваше Высочество! Я Ингвар Менгден! Рад возможности поохотиться вместе с вами!

— Добрый вечер, молодой человек! — сухо ответил князь Северский и протянул Ингвару руку. — Рад наконец увидеть вас вживую.

— Это большая честь для меня, — чуть наклонил голову Бармин.

— Оставим расшаркивания дуракам и бездельникам, — несколько излишне резко оборвал брат венценосца обмен любезностями. — Перейдем к делу. Вы, Ингвар Сигурдович, хотите, чтобы император вернул вам титул. Я правильно излагаю суть вашего дела?

— Да, Ваше Высочество, это так.

— Зачем это нужно вам, — все так же рассматривая Ингвара, что называется, в упор, ровным голосом произнес князь, — я отлично понимаю. Объясните теперь, зачем это нужно нам?

«Хороший вопрос! — покачал Ингвар мысленно головой. — Очень похоже на бессмертный принцип Сталинской юриспруденции: доказательство своей невиновности — задача самого обвиняемого».

— Менгдены один из древнейших родов империи, — сказал он вслух. — Прямая линия наследования, не прерывавшаяся ни разу за прошедшие тысячу лет. Возможно, что и дольше, но это уже спорный вопрос.

Бармин говорил спокойно, ровным голосом, словно читал лекцию. Какое-нибудь дурацкое «Введение в общую психиатрию».

— Однако беспорно, — продолжал он излагать свою мысль, — что это мужская линия наследования, которую ни разу не перебивали наследницы. Полагаю, что это капитал имперского значения. Голубая кровь, родство с половиной аристократических родов северной Европы, и накопленный с веками огромный магический потенциал. Ну а я последний мужчина в роду Менгденов.

— Род не прервется, если вы женитесь, — сухо прокомментировал его слова князь Северский. — Но почему ваш род обязательно должен быть графским?

— Наверное, потому что во все время существования империи Менгдены никогда не исчезали из виду, — коротко ответил Ингвар. — Полководцы, царедворцы, министры и дипломаты…

— И государственные преступники.

— Ваша правда, Ваше Высочество. Понимаю, что должен что-то сказать по поводу моего деда, отца с матерью и моего дяди Петра.

— Хотелось бы услышать.

— Что ж, скажу, как есть. — Ингвар понимал, что не стоит настраивать против себя такого человека, как князь Северский, но и шестерить перед ним не имел права. — Я не знаю, какими соображениями руководствовались мои дед и отец, выступая против вашего дяди-императора. Не знаю и не берусь судить, тем более, оправдывать. Однако я в их делах не участвовал, ибо родился гораздо позже. Тем не менее, присоединяться к хору хулителей не буду тоже. Они осуждены императором, и я, как верноподданный, не имею права сомневаться в его правоте. Месть в этом случае также неуместна. За что мстить и кому? Думаю, что мертвых следует оставить мертвым, но это не значит, что я готов забыть, что они мне родня. Вы же знаете, Ваше Высочество, я язычник, а у язычников культ предков едва ли не сердцевина веры. Поэтому, где бы я, в конце концов, ни обосновался, — будучи графом или обычным дворянином, — я собираюсь перезахоронить останки моих родителей на том кладбище, которое будет ближе всего к моему новому дому. Собираюсь я так же соорудить кенотаф в память о деде и брате моего отца, могил которых я, верно, никогда не найду. Не хотелось бы, чтобы кто-нибудь увидел в этом проявление фронды. Я просто чту святость Рода и Племени. В остальном же я законопослушный подданный вашего брата, которому я благодарен за обретение имени и свободы.

— Не боитесь? — чуть прищурился сильный человек империи.

— Сошлете обратно на Грумант? — прямо спросил Ингвар.

Он затеял опасную игру и сам это прекрасно понимал, но и уступать в этом вопросе было нельзя.

— Согласен, — кивнул князь, — такого, как вы, сложно испугать, тем более, запугать. Впрочем, пустое! Вы мне нравитесь, Ингвар Сигурдович. Вы действительно настоящий Менгден, что при ваших обстоятельствах более чем похвально. Отважны, но не безрассудны, умны, образованы и знаете границы возможного.

— Лестно слышать.

— Пустое! — отмахнулся князь. — Поговорим о главном.

«И что же для вас главное, Ваше Высочество?»

— Давайте-ка, Ингвар Сигурдович, расставим для начала все апострофы[116] везде, где это надо. Первое и главное, что вы должны обо мне знать: я лоялист, и считаю, что ваш дед был неправ. И дело не только в том, что он выступил против моего дяди. Я, в принципе, против любых действий, могущих принести вред империи, а император и империя, в моих глазах, суть — нерасторжимое единство. При этом, я был против того, чтобы дети расплачивались за грехи отцов. Поэтому я лично просил императора снять с вас обвинение и наказание. Не я один, насколько мне известно, но мой голос, полагаю, тоже чего-то стоит. Это все, Ингвар Сигурдович, было — «во-первых».

— Помолчите, пожалуйста! — остановил он Ингвара, попытавшегося вставить слово. — Обойдемся без комментариев.

— Теперь, «во-вторых», — сказал князь после короткой паузы. — Скорее всего, вы этого не знаете, но Сигурд был моим другом. Вашу мать я знал хуже, но достаточно, чтобы сожалеть о ее судьбе. Помочь вашим родителям, было не в моих силах. Дядя не прислушивался ни к моему мнению, ни к мнению своего брата — моего отца. Единственное, что я смог тогда сделать, это на правах близкого родственника императора «прикарманить» ваше имущество: этот замок и все, что к нему прилагается. В Усть-Угле, к слову, все эти годы никто не жил. Для сегодняшней охоты его открыли впервые за более чем двадцать лет. Я сохранил здесь все, как было при Карле Менгдене, вашем деде: мебель, произведения искусства, сервизы. Сохранил даже портретную галерею и библиотеку. Единственное, что мне не удалось уберечь от разграбления — это ваш семейный архив. Да и то, я запретил трогать документы, датированные прошлым веком и ранее. Так что почти весь ваш родовой архив уцелел. И вот мы подошли к третьему пункту, который состоит из нескольких подпунктов.

— Прошу прощения, что прерываю вас, Ваше Высочество! — Ингвар уже с минуту чувствовал на себе чужое недоброе внимание, и сейчас ему удалось, наконец, разобраться в своих чувствах. — Снайпер охраняет вас или охотится за кем-то из нас двоих?

— Снайпер? — повторил за ним явно насторожившийся Великий князь. — Направление? Расстояние?

— На три часа с копейками, — подытожил Бармин собранную информацию. — Метров двести пятьдесят по прямой.

— Вы его видите?

— Нет, только чувствую.

— Знаю, что это мужчина, — добавил Бармин через секунду, — и что он вооружен винтовкой с оптическим прицелом. Это все.

Даже это знание не переставало удивлять Ингвара. Как, черт возьми, это возможно? Но так все и обстояло: он не просто чувствовал, он знал.

— Почувствуете, когда он решит стрелять?

— Честно сказать, не знаю, — вздохнул Ингвар. — Он не решительный какой-то. То и дело меняет цель. То целится в меня, то в вас, потом — наоборот.

— Может быть, примеривается, как сделать два выстрела подряд?

— Может быть.

— Щит ставить умеете? — Хороший вопрос, вот только Ингвар не знал, получится ли, и, если получится, то удержит ли его шит 12,7 миллиметровую бронебойную пулю, выпущенную с чудовищным ускорением из современного снайперского комплекса.

«Боги! — всполошился Бармин, едва осознал, о чем только-что подумал. — А это-то откуда взялось?!»

— Боюсь, что мне не удержать, — сказал он вслух. — Снайпер вооружен чем-то очень мощным и стрелять собирается 12,7 миллиметровым бронебойным патроном.

— А, если контратаковать прямо сейчас?

— Могу повалить все деревья в том направлении. Дров будет много, шума тоже, — честно признался Ингвар. — Могу сжечь гада, но боюсь, тогда может случится лесной пожар. Ну, или могу застрелить его из охотничьего ружья.

— С двухсот пятидесяти метров, не видя мишень?

— Думаю, что смогу, но кабаны разбегутся.

— Тогда, сделаем так, принял решение Великий князь, — я поставлю щит, они у меня получаются хорошо. И мы продолжим разговор. Выстрелит, валите его на хрен! Чем хотите. Лады?

— По вашему слову, Ваше Высочество.

— Хорошо, — кивнул князь. — Итак, подпункты. Во-первых, я хочу вернуть вам и вашей сестре все, что у вас взял. Разумеется, всех доходов, полученных за эти годы с ваших земель и предприятий, это не касается. Я сохранил ваше добро, не дал его разорить и передам вам в целости и сохранности, но полученные ранее доходы не верну. Это понятно?

«Щедро и… неожиданно!»

— Разумеется! — поклонился Ингвар. — И принимается с благодарностью.

— Второй подпункт, — продолжил тогда князь излагать свою позицию. — Вы можете спросить, с чего вдруг такая щедрость. Я отвечу. Прежде всего, из-за вашего отца, но не только. Еще я хотел бы обезопасить империю от нового раскола. С восточниками западники, как лаялись, так и будут, но, если в стане западников будет находиться разумный, вменяемый человек, который удержит их от крайностей, — а вы мне кажетесь именно таким человеком, — это будет на пользу государству. И наконец, еще одно. Я за вами наблюдал, и вы мне понравились. Умный, спокойный и не подлец. Однако есть один нюанс. Я не могу просто взять и отдать вам ваше достояние. Меня не поймут и начнут искать причину, которую мне не хотелось бы озвучивать. Поэтому, предлагаю вам сделку, Ингвар Сигурдович. Вы женитесь на моей дочери, а в приданное ей пойдет ваше имущество. То есть, оно перейдет к вам через нее в полном объеме. Но будут два условия. Первое, она будет не первой, а второй вашей женой и поэтому сможет сохранить свой титул. Она не будет графиней Менгден, а оставит за собой родовое имя ее матери.

— Какое? — поинтересовался Ингвар, начиная понимать, что он ровным счетом ничего не понимает в политике.

— Мария Андреевна княгиня Полоцкая. Ей 17 лет. Она красива и умна, а княжество Полоцкое, — на самом деле, всего лишь тот огрызок, который сохранился после Великого Передела, — будет принадлежать ей, как ее девичья доля. Это не приданное, а ее часть наследства. Титул получит затем один из ваших детей. Вторая же моя просьба, тем более, понятна и простительна. Я просил бы вас относиться к ней с уважением и не давать в обиду первой жене. Кто у вас там на примете? Дарена Глинская?

— Ни в коем случае! — поспешил Ингвар успокоить Великого князя. — Если женитьба на вашей дочери дело решенное, то союз с Глинскими я смогу заключить несколько иным способом: через брак моей сестры Варвары с одним из двух старших сыновей Нестора Глинского.

— Разумный ход! — согласился князь. — У вас итак уже есть представительница их клана. Вы ведь собираетесь жениться на княжне Збаражской?

— Да, — подтвердил Ингвар свои намерения, — но Елена Николаевна не претендует на первое или второе место.

— Умная женщина.

— Весьма, — кивнул Ингвар.

— То есть кандидатуры подходящего калибра на роль первой жены у вас пока нет, я правильно понимаю ситуацию?

— Так и есть.

— Не будете возражать, если мы с супругой попробуем найти вам подходящую партию?

«Буду, но промолчу, потому что от таких предложений не отказываются! — простонал мысленно Бармин. — Вот же бес!»

— Нет, конечно, — улыбнулся Ингвар. — Но с одним условием. Мне нужен кто-нибудь из Западных княжеств. И кстати, этот парень собирается стрелять!

— Усиливаю щ… — сразу же среагировал князь Северский.

Время остановилось как раз после первого звука в слове «щит». Снайпер выстрелил, и мощный патрон выбросил из ствола пулю весом сорок пять грамм со скоростью чуть меньшей, чем километр в секунду. И целился сукин сын именно в Бармина. Точно ему в висок. Подлетное время 25 сотых секунды. Очень быстро и очевидно смертельно, потому что щит, поставленный Великим князем, энергию такого выстрела полностью не погасит. Однако в мире резко замедлившегося времени, у Бармина появилась крайне интересная, хотя ни разу еще не опробованная им на практике идея. Он выставил на пути ползущей по своей траектории пули крошечный файербол, укутанный в туманную дымку воздушной оболочки. В сгущающихся сумерках, смотрелся этот огонек всего лишь, как мерцающее пятнышко. А мигнул он чуть сильнее лишь в тот момент, когда попавшая в него пуля попросту испарилась, встретившись с колдовским огнем. И в это же мгновение, сук на котором сидел стрелок, неожиданно обломился, мужчина упал и сломал себе обе ноги. Но вот, что интересно. Если пулю уничтожил сам Бармин, то кто тогда сбросил наземь незадачливого стрелка? Князь Северский или замок Усть-Угла?

— Стрелок на земле со сломанными ногами, — сказал он князю.

— Удачно вышло, — кивнул тот, словно, так и было задумано. — Значит мы сможем узнать, кто его послал.

Это был уже второй снайпер, выцеливавший Ингвара из экзотических засад. Первого поймал он сам, и его допросили люди майора Злобиной. Стрелок оказался русским наемником из Швейцарской конфедерации. Вербовал его в Цюрихе некто, говоривший по-немецки, как баварец, он же снабдил наемника оружием по эту сторону границы, указал на цель и назвал дату. Все это Ингвару сообщила Ия, и он вынужден был поверить ей на слово. Другое дело, что Злобиной, вроде бы, не было смысла врать. Утаить часть информации? Возможно. Но наврать обо всем? Непонятно зачем. Однако, если верить ее словам, то получалось одно из двух: или это был «план Б» датской группы, или кто-то заинтересованный в смерти Ингвара заранее узнал о датчанах и использовал их втемную. И тот, и другой варианты Ингвару не нравились, но второй — больше.

Датский след вел к его сводной сестре Эллен — дочери второй жены отца Маргареты Менгден в девичестве Браге. Маргарета успела бежать из империи в Данию к своим родичам, а позже вышла замуж за графа Кристиана Бернсторфа. В этом браке у нее родилось еще трое детей, а Эллен вышла замуж за Енса — второго сына главы княжеского рода Юль. Вот эта дамочка и захотела, по-видимому, прибрать к рукам титул Менгденов, и, следует сказать, взялась за дело самым серьезным образом. Однако, это было хоть и противно, но, как минимум, понятно. А вот, если «лодочник» представлял какого-то другого игрока, то это было куда хуже, поскольку враг до сих пор оставался анонимным.

А теперь новое покушение, и опять на арене снайпер. И вот вопрос: имеет ли нынешняя «кукушка» какое-то отношение к «лодочнику» или на горизонте нарисовался новый оппонент? Но об этом Ингвар узнает нескоро, если конечно узнает вообще. А пока, не успел он сообщить Великому князю о судьбе стрелка, как из леса появились кабаны, и все тут же начали стрелять. Ингвар и князь Северский — не исключение, и Бармин был практически уверен, что одного подсвинка завалил лично сам. Однако разговор, прерванный пусть и не на самом интересном, но весьма любопытном месте, возобновить не удалось, и спустя еще полтора часа Ингвар нашел себя на ночном охотничьем пиру в компании совершенно незнакомых ему мужчин и женщин. Ели кабанятину, запеченную на углях и зажаренную на вертеле, запивая горячее сочное мясо винами из Эмилии-Романьи и Ломбардии.

Нагулявший аппетит Ингвар ел много и с удовольствием, но пил мало, не желая терять самоконтроль, и, в конце концов, оказался прав. Его позвали к нынешнему хозяину дома, и Бармин, разумеется пошел, куда повели.

— Мы не закончили наш разговор, — коротко объяснил Великий князь, когда Ингвар вошел в небольшую комнату, обставленную мебелью в стиле модерн.

— Вы сделали мне ряд предложений, — напомнил Бармин, — и я их принял, попросив лишь о том, чтобы, подыскивая мне кандидатуру на роль первой жены, вы имели в виду исключительно Западные княжества.

— Легитимно! — кивнул князь. — И тогда, еще один вопрос. Как вы относитесь к тому, чтобы моя дочь осталась в христианской вере?

— Я не против, если она готова жить с язычником и в окружении язычников, — пожал плечами Ингвар, которому действительно было все равно, какому богу станет молиться его будущая жена. — Но я вижу здесь, как минимум, одну, но существенную проблему. Я не смогу венчаться с ней в церкви, но зато ей придется участвовать в языческом обряде брачевания.

— А если креститься? — поинтересовался князь Северский.

— Об этом не может быть и речи.

— Но вы же не фанатик, как мне кажется.

— Все верно, Ваше Высочество, — объяснил Ингвар, — я не фанатик, но, когда священник в очередной раз вышвырнул меня из церкви, куда я пытался пройти с остальными молящимися, я дал себе слово, что не переступлю церковного порога, даже если меня станут об этом просить.

— Жестко, — констатировал князь Северский, — но справедливо. Значит, идти на уступки придется моей Маше. Когда объявим о помолвке?

— Да, хоть сейчас! — улыбнулся Ингвар. — Я же дал согласие.

— И не хотите прежде познакомиться с невестой? — прищурился брат императора.

— Мы с ней знакомы, но, разумеется, я буду рад сам сделать ей формальное предложение.

Ингвар успел уже свести концы с концами и достаточно легко вычислил свою невесту. Не в последнюю очередь именно поэтому, он сразу же дал согласие на брак, тем более, что действительно хотел получить обратно имущество своей семьи, но, как говорится, не любой ценой.

— Знакомы? — усмехнулся князь. — Значит, вычислили? Все-таки это скорее хорошо, что вы умный, чем наоборот. Идите, Ингвар Сигурдович! — кивнул он на запертую дверь позади себя. — Она там. Только не увлекайтесь! Через десять минут жду вас обратно. Вернетесь обговорим детали.

Ингвар поклонился князю и, пройдя мимо него, открыл дверь. Он не ошибся: в смежной комнате его ожидала несколько излишне встревоженная Мария Назарова.

— Сговорились?! — спросила она, едва Бармин вошел в дверь.

— Вам же батюшка обещал, — пожал он плечами, — так с чего бы вам волноваться?

— Ну, мало ли как сложится… — смутилась Мария.

— Тогда, так, — улыбнулся ей Ингвар. — С Его Высочеством мы сговорились, но последнее слово за вами, Маша. Окажите ли вы мне честь, стать моей женой?

— Это вопрос?

— А вы предпочли бы, что бы это была констатация факта? — удивился Ингвар.

— Так вы, Ингвар, меня не понарошку спрашиваете?

— Скажете, нет — значит, нет, — объяснил свою позицию Бармин.

— Да, нет, — как-то неожиданно робко улыбнулась ему девушка, — я, пожалуй, все-таки соглашусь. От добра добра не ищут. А вы вон какой!

— Какой? — не понял ее Ингвар.

— Такой! — резко ответила Мария. — В общем, я согласна. Можете меня поцеловать.

— Нежно! — добавила, когда Бармин шагнул к ней.

— Нежно! — подтвердил он и, подхватив на руки, поднял так, чтобы ее лицо оказалось вровень с его лицом. — Как видите, я могу вас поднять, но чувствую, вам так неудобно.

В самом деле, он поднял девушку, взяв ее за подмышки, но, как ни странно, висеть «платьем на распялке» ей не понравилось, и тогда Ингвар перехватил ее, усадив себе на руку.

— Очень неприлично, — сказала она, поерзав на его руке, — но гораздо удобнее. Я жду!

Поцелуй получился долгим и, хотя с технической точки зрения, он был прост и незатейлив, завелись оба не на шутку. Так что Бармин едва нашел в себе силы оторваться от ее губ.

— Извини, — сказал он, глядя в ее подернутые поволокой страсти глаза, — но нам придется остановиться, а то…

— Да, наверное… — прошептала Мария. — Почему так мало?

— Потому что за дверью нас ждет твой отец.

— А, если бы не ждал?

— А сама, как думаешь? — переходя на «ты», спросил Бармин.

— Думаю, я получила бы ответы, как минимум, на часть моих вопросов…

— Возможно, — согласился он, опуская ее на пол. — Но сейчас мы должны решить три весьма серьезных вопроса. Первый — ты пойдешь за меня замуж?

— Да.

— Ты ведь знаешь, что я язычник?

— Не беспокойся, я как-нибудь договорюсь с нашим богом.

— Тогда, нам следует определиться с датами.

— Ты приедешь в Новгород на большой Летний бал?

— Да, разумеется.

— Тогда там и объявим о помолвке.

— Идет, — согласился Бармин, прикинув, что бал состоится меньше, чем через месяц. — Ну, а свадьбу тогда сыграем в Покров день[117]. Как тебе?

— Я согласна.

— Если так, пошли к твоему отцу, — предложил Ингвар.

В соседней гостиной их ожидал не один только князь Северский, мать Маши тоже была там.

«Красиво сработано, — признал Бармин. — Но это тот случай, когда даже обижаться не за что».

Удивило его другое.

«Куда они все так спешат?»

Ну, ладо сама Мария. Девушке неймется, — уж замуж невтерпеж, как говорится, — и секса хочется. Но куда торопится ее отец? Ему-то какой интерес спешить? Неизвестно, а все неведомое влечет к себе не хуже запретного плода. Вот и Бармину хотелось бы знать, что тут, да как. Однако прямо не спросишь, а сами, наверняка не расскажут. Во всяком случае, Великий князь точно трепать языком не станет.

Домой, — если, считать домом чужой замок, — Ингвар вернулся только на следующий день и не с пустыми руками. Собственно, задержка вышла, только потому что князь Северский решил, что они должны составить брачный контракт, а это оказалась та еще головная боль. Сидели втроем, — Марию от участия в обсуждении деталей соглашения отстранили, — и практически целый день пункт за пунктом обсуждали все мельчайшие подробности будущего договора. Не одни, разумеется. В таком деле без стряпчих не обойтись, но боги милостивы — к вечеру составили документ и даже подписали предварительный модус проседенти[118]. Вот этот трактат Ингвар и получил в дорогу с двумя напутствиями.

— Через неделю приеду в Псков инкогнито, — сказал князь. — Тогда и подпишем. Так что не тяни с проверкой.

— Хочу тебя! — а это шепнула ему на ушко Мария.

«Горячая девушка! — усмехнулся Бармин мысленно. — А может быть, сроки поджимают?»

Однако расчеты показывали, что это навряд ли. Если она в залете, то через пять месяцев живот уже будет будь здоров, а это, как ни крути, нарушение контракта. Даже при том, что Ингвар не настаивал на пункте «о нетронутости», ее родители сами вписали эту формулу в качестве отсылки к прежним временам, когда чего только в брачный контракт не вписывали. Но, к слову сказать, кое-что ему в этом документе очень понравилось. Например, детальное описание его собственной вотчины со всеми принадлежавшими графству земельными владениями, строениями и зданиями, фермами и промышленными предприятиями с указанием доходности каждого из них. Получил он так же заверение, что женится не просто на княжеской дочери, которая в день своей свадьбы станет удельной княгиней Полоцкой, а на хорошо образованной девушке и сильной магине. Семнадцатый ранг в ее возрасте — это ведь довольно редкое явление. Да и остатки Полоцкого княжества оказались на поверку не такими уж остатками. Княжество занимало сейчас довольно большую территорию, включавшую из одних только крупных городов сам Полоцк, Витебск, Лепель и Браслав. О деревнях и весях и говорить нечего. Но ничего из этого он домочадцам не рассказал. Рано еще, а пока Бармина и его маленькую недосемью занимали совсем другие проблемы.

— Как съездил? — спросила его Варвара, первой встретившая его в воротах замка.

— Неплохо! — улыбнулся он в ответ. — Великий князь прощупывает почву. Намекнул, что титул вернут, но не сказал, когда. На охоте нас чуть не подстрелили, но, слава богам, пронесло. Сама охота — так себе. Не мое это, совсем не мое.

— Невесту не предлагал? — неожиданно спросила девушка.

— Не то, чтобы предлагал, но намекал, что есть у него на примете достойная кандидатура. А ты тут как?

— Да, знаешь, — смутилась вдруг Варвара. — Соскучилась.

— Серьезно?

— Не я одна.

— Елена, — понял Бармин.

— Я от нее такого не ожидала, — честно призналась сестра.

— От себя тоже, — добавила практически шепотом, но Ингвар ее услышал.

«Да, с этим надо что-то решать, — подытожил он свои ощущения, — но как же не хочется!»

— Я отсутствовал всего три дня, — напомнил, пока шли к паласу.

— Некоторым хватило, — как-то вымученно улыбнулась сестра.

— Привыкайте, — пожал он плечами. — Не все же время мы будем вместе. Елена еще куда ни шло. Будет за мной таскаться, когда разрешу. А ты как? Ты же замуж выйдешь, или решила остаться старой девой?

— Ничего я не решила, — откровенно поморщилась Варвара.

«Плохо дело! И дальше будет только хуже! — вздохнул мысленно Бармин. — Что-то надо делать, вопрос лишь, что именно?!»

— Ладно, поговорим об этом позже, — пообещал он. — Скорее всего, не сегодня, но завтра я весь твой!

— Весь? — усмехнулась женщина.

— Я попробую, — улыбнулся он в ответ.

— Как бабушка? — спросил после короткой паузы.

— Похоже, любовника себе завела, — неожиданно хохотнула Варвара. — Заезжал тут позавчера. Генерал-майор Горбатов-Шуйский. Ничего такой дяденька. Не старый еще, подтянутый, и на бабку нашу смотрит, как на икону Иверской Богоматери. Вчера, как улетела в Ригу «по делам», так там и заночевала. Сказала, что устала очень.

— С чего вдруг такая стеснительность? — удивился Ингвар. — Она же вдова. Может теперь спать, с кем хочет. Главное, чтобы в удовольствие!

— То есть, если в удовольствие, то можно? — как бы по простоте душевной спросила Варвара, которая, между прочим, была старше Ингвара на шесть лет.

— Я ей не судья, — пожал он плечами, но разговор, по счастью, продолжения не имел, потому что в дверях паласа их перехватила Елена, и первым делом, презрев все предписания бонтона[119], полезла целоваться. В засос. Прилюдно. Еле оторвал.

— Лена! — сказал он, отдышавшись. — Имей совесть! Люди же кругом. До ночи никак не подождать?

— Никак, — хищно улыбнулась княжна Збаражская. — Я кстати вчера домой ездила. Говорила с родителями. Есть что обсудить.

— Обсудим, — пообещал Ингвар. — Майор уже вернулась?

— Еще нет, — поспешила ответить Варвара.

— Обещала на днях выбраться, — добавила Елена. — Но, судя по всему, сделка практически состоялась. Чем будешь платить?

— Станешь моей женой, узнаешь, — ехидно улыбнулся Ингвар. — А пока извини. Менгдены умеют хранить секреты!

— Продолжай хранить!

— Здравствуйте Анна Георгиевна! — поздоровался он с вышедшей в фойе княгиней Кемской.

— Здравствуй, Ингвар! Как поохотился?

— Один подсвинок и один снайпер, — усмехнулся Бармин. — Подсвинка уже съели, а стрелка допрашивают в подвалах Тайной канцелярии.

— Это шутка? — нахмурилась княгиня.

— Какие уж тут шутки! Мерзавец целился мне в висок, а стрелял он из винтовки калибра 12,7 мм. Представляешь, какая дура? 45 грамм убойного веса!

— Голову сохранил, — кивнула княгиня. — Как решил проблему?

— Да, вот даже сам не знаю, — признался Ингвар. — Пулю удалось испарить налету, но, как мне это удалось, ума не приложу.

— А стрелок?

— Ветка под ним обломилась, — объяснил Бармин. — Упал бедолага вниз, сломал обе ноги.

— Ты был один? — напряглась Елена.

— Нет, мы были в лабазе с Его Высочеством.

— Расстояние? — уточнила Варвара.

— Двести пятьдесят метров.

— Растешь над собой! — почти потрясенно признала сестра.

— Я стараюсь, — усмехнулся Ингвар. — Кормить мужчину будете или как?

— Здравствуй, Ингвар!

«Только тебя, милая, здесь не хватало для ровного счета!»

— Здравствуй, Ольга! — сказал он вслух. — Рад тебя видеть. Какими судьбами?

— Приехала поговорить.

— Значит, поговорим! — обнадежил Бармин. — Но не сейчас! Сейчас я хочу переодеться и за стол!

— Слушаю тебя внимательно, — предложив Ольге сесть в кресло, Ингвар разлил по хрустальным стопкам «жидкий огонь» — сорокадевятиградусную старку цвета крепко заваренного чая, передал девушке ее стаканчик и сел в кресло напротив нее.

— Я говорила с отцом.

— Рассказала все, как есть? — Бармин пригубил напиток и, оставшись доволен, полез за сигаретами.

«Интересно, — думал он, закуривая, — как долго ей пришлось ждать этого разговора, был ли он один или это было несколько бесед, и сколько времени длилась любая из них?»

— Да, я рассказала все, как ты и просил.

Вообще-то, он ее ни о чем не просил, он просто объяснил ей, как обстоят дела.

— Что он на это сказал?

— Сказал, что еще не вечер.

«Мило!»

— То есть, планы свои он менять не намерен, я правильно понимаю? — спросил Ингвар пыхнув сигаретой.

— Видимо, так и есть, — с видимой неохотой признала девушка.

— Тогда, о чем мы сейчас говорим? — удивился он. — Я же тебе четко объяснил, что вариант, придуманный князем Кашиным и моей бабкой, уже не актуален.

— Он так не считает! — по-видимому, от нервного напряжения ее голос звучал выше, чем обычно, а лицо побелело, превратившись в подобие алебастровой маски, на которой жили только огромные синие глаза.

— Ольга, — покачал головой Ингвар. — Ты же не маленькая девочка и должна понимать, что в такого рода делах разговорами делу не поможешь. Я буду решать, что и как мне делать, исходя из своих резонов, и мне глубоко безразлично, на какое безумие способен пойти твой отец. Хочет бодаться, бог ему в помощь, а мои боги будут со мной, и неизвестно еще, чья возьмет. Ну, а если ошибаюсь я, а не он, если твой отец не выдает желаемое за действительное, то тебе, тем более, нечего здесь делать. Я под твоим папочкой ходить не буду, — пусть даже не мечтает, — и его марионеткой не стану, а значит, я ему живой не нужен. Так что, ты, увы, в пролете в любом случае.

На самом деле, библиотечные исследования Ингвара не пропала даром. В конце концов, он выяснил причину чрезмерного оптимизма князя Кашина. Хитрец строил свои планы не только на сговоре с княгиней Кемской. Его план изначально был куда более изощренным. Мать Ольги, как оказалось, была не просто урожденной Менгден, она являлась родной внучкой младшего брата Карла Менгдена, то есть приходилась Ингвару троюродной сестрой. Вопрос, знала ли об этом Ольга? Могла и не знать, но в любом случае, не она являлась центром композиции. Князь Кашин думал не о ней, а о себе. Учитывая то обстоятельство, что дед его жены Генрих Менгден в мятеже не участвовал, а, напротив, удостоился тогда повышения в звании, став генерал-майором, можно было предположить многое. Например, то, что он предал родного брата. Возможно, за верность императору Генрих надеялся получить титул и достояние брата, но не срослось. И теперь план Кашиных строился уже не на верности престолу, а на генеалогии. Ольге в этом случае даже рожать от «блаженного» Ингвара не пришлось бы. Уморили бы парня втихую, и дело с концом. Варвара уже не Менгден, а Глинская, и ее притязания отвергнуты. Прямых наследников рода нет, зато Оболенские — близкие родичи Кашиных, — близки к престолу и власти, недаром же провалилась попытка Нестора Глинского превратить Варвару в графиню Менгден. Однако и этот план не сработал. На сцене появился не тот Ингвар, которого ждали, а совсем другой. И тогда появился снайпер-лодочник. Ия эту информацию шепнула Ингвару на ушко и по большому секрету. Официально считалось, что стрелок ничего о нанимателе не знал и умер во время интенсивных допросов. Суть в том, что никто не захотел связываться с Оболенскими. Просто побоялись. И, даже зная правду, переть буром на власть предержащих, было бы чистым безумием. Но ситуация изменилась. Еще несколько дней назад у Ингвара не было поддержки князя Северского, а вот теперь она у него есть. И Бармин обязательно сольет эту информацию своему будущему тестю, но не сейчас, а несколько позже, когда окончательно убедится в надежности тыла и серьезности намерений Великого князя. Вот тогда можно будет рассказать главе Тайной канцелярии и еще кое о чем, о чем Бармин узнал из открытых источников. Дело в том, что мать самого князя Кашина — является младшей дочерью датского гроссадмирала графа Браге, а это многое меняет в картине прошлого покушения на Ингвара и Варвару и вместе со словами Ольги о позиции ее отца открытым текстом «намекает» на то, что продолжение следует.

— Значит, договариваться с ним не станешь? — спросила между тем девушка.

— О чем, Ольга? — едва не вышел из себя обычно спокойный в этом мире Ингвар. — О чем мне с ним договариваться? Разве он мне что-нибудь предложил?

— Меня тебе мало? — Довод, конечно, интересный, но более чем неуместный.

— Давай определимся, — предложил он тогда. — Ты в любовницы ко мне пойдешь? Если да, готов подписать с тобой контракт. Будешь моей официальной наложницей, материально обеспечу, общих детей признаю. Если не будешь лаяться с моими будущими женами, то даже жить можем все вместе, одной большой семьей. Но это все, что я могу тебе предложить, Оля, за твою красоту.

— В наложницы не пойду, — поморщилась девушка. — Женись на мне, я готова стать пятой женой.

— Был бы я в тебя смертельно влюблен, так бы, наплевав на выгоды, и сделал, — не покривив душой, объяснил Ингвар. — Но любви у нас не получилось, так что, извини, но нет.

На этом, собственно, все и закончилось, разговор иссяк, даже по-настоящему не начавшись, и Ольга тем же вечером улетела домой. Ее попытка «в последний момент вскочить в уходящий поезд» показалась Бармину хоть и отчаянной, но, по большому счету, наивной. Так дела не делаются. И в любви так не объясняются, поскольку в этой попытке было больше отчаянного желания пристроиться около годного мужчины, чем настоящего чувства. И получалось, что он все-таки заблуждался на ее счет: не так уж умна и не так уж влюблена. То есть, покувыркаться с Ингваром была бы не против, но только в законном браке, и никак иначе. Страсть, проявленная в одних лишь ночных фантазиях, и не страсть вовсе, а так — хотение. И ума спланировать свои действия и сблизиться с Ингваром так, чтобы отступать стало поздно, не хватило. Даже простой трюк, великолепно известный женщинам всех времен и народов, — брак по залету, — провернуть не додумалась. А глупая жена — это скучно. Пусть ищет другого дурака.

Возможно, его действия не слишком хорошо согласовывались с «моральным кодексом строителя коммунизма», но Бармин на это и не претендовал. Другой мир, другая мораль. И кроме того, в его отношениях с Ольгой оставался, как минимум, еще один не проясненный вопрос: знала ли она о настоящих планах своего отца? Если не знала и даже не догадывалась, то она еще большая дура, чем он сейчас подумал. Жить в семье и не знать свою родословную — это более чем странно. Но, зная кто кому и кем приходится, несложно сложить два плюс два и понять, какую аферу задумал князь Кашин. А вот если знала, то дальше одно из двух. Если знаешь и хочешь воспользоваться этим знанием в свою пользу, сыграв предполагаемого мужа втемную, то ты, девушка, просто сука. А если сделала выбор между Ингваром и князем в пользу любимого папеньки, значит не любишь, иначе сдала бы отца с потрохами и заработала себе в глазах Ингвара не только уважение, но, возможно, и любовь. Такая вот картина маслом получается.

Об этом, собственно, он и рассказал тем же вечером княгине Кемской. Если про все остальное, — про завещание деда, дошедшее до него через сестру его второй бабушки, про подоплеку отношений с майором Злобиной и, тем более, про соглашение с князем Северским, — он ничего Анне Георгиевне не рассказывал, то вот историю с аферой князя Кашина изложил ей без купюр.

— Вот же засранец, прости господи! — вспыхнула княгиня, выслушав краткий, но исчерпывающий рассказ Бармина. — Жадная тварь! Выблядок! Меня обманывал, Глинских обвести вокруг пальца пытался, тебя на бабу подловить!

— Не расстраивайтесь вы так, Анна Георгиевна! — успокоил Ингвар княгиню-бабушку. — Все равно ничего у него не получилось и уже не получится. Но мой вам совет: не конфликтуйте с недоноском. Смысла нет. Лучше поддерживайте в нем уверенность, что все еще возможно, потому что я, как выяснилось, хоть и не блаженный, но не семи пядей во лбу, воспитан плохо, — вон, как бедную девочку шуганул, — образован слабо, да и маг вдобавок не так, чтобы сильный.

— Будешь вести свою игру?

— Уже веду. И поэтому давайте договоримся, с Ольгой покончено, и делать ей в вашем доме больше нечего. Если у Кашина возникнут сомнения, валите все на меня и Варвару. Я могу рассчитывать на вашу помощь?

— Можешь! — сказала, как отрезала. — Я в тебе больше не сомневаюсь.

— Вот и славно! — улыбнулся Ингвар в ответ. — Теперь надо бы решить один, но крайне важный для меня процедурный вопрос. Как считаете, могу я жениться на Варваре?

— Технически можешь, — ответила княгиня после довольно продолжительной паузы. — Но я бы не рекомендовала.

— Общественное мнение? — уточнил Бармин.

— И оно тоже, — кивнула женщина. — Но главное, не восстановить против себя Глинских. Ты уж прости, внук, что лезу не в свои дела, но я так понимаю, что на Дарене ты не женишься.

— Возможно, — ушел Бармин от прямого ответа.

— Если не женишься на Дарене, единственный твой шанс сохранить Глинских в качестве союзников, это выдать Варвару за одного из двух его старших сыновей.

— Захочет ли? — засомневался Ингвар.

— Захочет, если ты вернешь себе титул и, хотя бы, пятую часть наследства. Тогда ты станешь главой важной семьи, и Варвара, как твоя сестра, станет завидной невестой.

«Что ж, — прикинул Бармин. — Так я, собственно говоря, и думал поступить. Но что тогда делать с чувствами?»

— А если наплевать на Глинских? — спросил он.

— Да, на здоровье! — усмехнулась княгиня. — Но не сейчас. Года через два-три, когда войдешь в силу, никто даже слова поперек не скажет. А сейчас, извини. Ты, Ингвар, пока не тот человек, который может позволить себе такой кунштюк.

«В ее возрасте, три года — это срок, а жаль!»

— Спасибо, Анна Георгиевна! — сказал он вслух. — Я вас понял.

— Тогда, другой вопрос, — заговорил он через некоторое время, потребовавшееся, чтобы взять себя в руки. Судя по всему, княгиня его поняла, и не стала ломать паузу, пока он не заговорил сам. — У меня возникли кое-какие дела, в которые я не хотел бы посвящать пока даже вас. Поэтому мне нужен хороший, но неброский автомобиль и два неболтливых телохранителя. Это возможно?

— А не опасно?

— Я буду настороже, а когда я готов… Ну, вы же видели, Анна Георгиевна, что и как я могу, — пожал он плечами. — Мне очень надо, и крайне важно перемещаться в пространстве, не привлекая к себе внимания. Одна машина — туда-сюда, а кортеж — это совсем другое дело.

— Женщина? — прищурилась княгиня.

— Нет, — усмехнулся Ингвар. — Хотя и про такой случай следует подумать. Просто во время визитов я кое с кем познакомился. Люди эти могут помочь мне в моих делах, но не хотят афишировать своего участия. Так что придется мне немного поездить. Псков, Новгород, Ниен… И все неофициально. Официально, обещаю, поедем все вместе.

— Хорошо, — согласилась княгиня. — Я распоряжусь. Завтра к обеду будет у тебя подходящая машина и пара не примелькавшихся телохранителей. Доволен?

— Вполне.

— Ну, раз так, то и я, пожалуй, тебя озабочу.

— Буду рад, — улыбнулся Бармин, искренне гадая, о чем пойдет речь.

— Ты ведь, как я понимаю, войско собираешь. Предполагаешь свить свое собственное гнездо. Денег-то хватит?

— Не беспокойтесь, хватит, — заверил Ингвар княгиню.

— Не спрашиваю, откуда эти средства, хотя и догадываюсь, что стряпчий этот, как его?.. Архипцев, что ли? Не зря приезжал. Но хочу сказать. Я в любом случае предполагала передать тебе часть моих денег, чтобы тебе не унижаться перед будущими родственниками. Завтра же отдам распоряжение и переведу на твой счет триста тысяч. И не возражай! — подняла руку, останавливая готового было встрять Бармина. — Это не обсуждается. А вот второе мое предложение — исключительно на твое усмотрение. Ты ведь слышал, что у меня появился мужчина?

— Да, мне кое-что успели рассказать, — не стал скрывать Бармин.

— Мой друг, — начала княгиня осторожно, — это генерал-майор Горбатов-Шуйский. Лев Семенович недавно вышел в отставку с должности генерал-квартирмейстера[120] Западной армии. Сейчас подыскивает себе дело по душе, чтобы было, чем заняться. Он еще не в том возрасте, чтобы засесть в имении и сидеть там сиднем. Вот тут, — протянула она Ингвару большой конверт, — собраны все доступные данные о генерале. Подумай, не подойдет ли он тебе на роль главного управляющего и командира твоих вооруженных сил.

— Это для меня или для вас? — спросил Бармин через десять минут, наскоро просмотрев переданные ему княгиней бумаги.

— Для обоих, — честно признала женщина. — Он опытный военный. До штаба армии был начальником стрелковой дивизии. Имеет богатый опыт руководства крупным хозяйством…

— Не мелковато ли будет для него мое хозяйство?

— А вот это уже для меня, — улыбнулась княгиня. — Он согласится, поскольку у него появится оправдание для встреч со мной, а у меня — для встреч с ним.

Ну, что ж, предложение было вполне неожиданным, но при этом выглядело весьма заманчиво. Генерал-квартирьер — фигура как раз того калибра, какой нужен для руководства графством. Княгиня этого еще не знает, но, если все сложится, как надо, владения Ингвара будут весьма велики, да и дружину придется увеличить едва ли не втрое. Штат, если перебираться в Усть-Углу, тоже будет нуждаться в увеличении. Так что, поступило предложение весьма своевременно.

— Я конечно просмотрю бумаги еще раз и более внимательно, — сказал он вслух, — но думаю, генерал как раз тот человек, какой мне нужен.

— Если подойдет, буду рада, — улыбнулась княгиня, но с одним условием: оплачивать его службу буду я сама, но он об этом не должен знать.

Глава 3

Поговорить не удалось — были заняты. Впрочем, зависит от того, как посмотреть. Сначала были заняты оба, а потом она лишь подыгрывала ему, имитируя страсть, а он, — мудрец хренов, — этого не понял. Вернее, понял, но, к сожалению, не сразу. А дело было так. Елена пришла ближе к полуночи. Сказала, что думала, он переместится прямо в ее апартаменты, но этого не случилось, и тогда, она двинулась пешком. Звучало неубедительно, потому что за все время их отношений Ингвар ни разу не был в ее спальне. Тем более, никогда еще туда не перемещался. Всегда приходила к нему именно она. Еще не правило, но уже что-то вроде устоявшейся привычки. И всегда, она приходила практически сразу после того, как Бармин уходил к себе. Выжидала где-то с полчаса, чтобы дать ему время принять душ, и появлялась под дверью, ни разу, впрочем, не успев в нее постучать. Он всегда ощущал ее присутствие раньше и сразу же выходил, чтобы встретить. Поэтому, учитывая, что сегодня он ушел в десять, а она пришла к нему без четверти двенадцать, Елена порядком задержалась. Скорее всего, говорила с Варварой, но отчего-то не желала это признать.

Бармин, впрочем, не стал ее уличать, и расспрашивать не стал тоже. Догадывался, что причина была не из тех, о которых Елене хотелось бы говорить, вот и не стал. Вместо этого он подхватил девушку на руки и внес в спальню. Поцеловал, захлопывая ногой дверь. Сначала в губы, потом в шею в том месте, где она переходит в плечо, а потом спереди прямо в выемку под выступом гортани. Здесь, как он успел уже узнать, у княжны Збаражской находилась крошечная, но невероятно чувствительная эрогенная зона, и, если целовать ее там, одновременно массируя пальцами затылок, Елена довольно быстро заводилась, переходя от тяжелого дыхания к тихим стонам.

Остальное — дело техники. Аккуратно уложить девушку на постель, медленно и со вкусом раздеть, — направляясь к нему, Елена специально надела черное кружевное белье, чулки на поясе, комбинацию и платье, чтобы было что снимать, — и наконец, увлекшись процессом, заняться самыми притягательными достопримечательностями: маленькой упругой грудью, округлыми ягодицами и тем, что в дни его студенческой молодости называлось «альковом». Увы, но ни научный термин «вульва», ни его бранные или бытовые эквиваленты Бармину не нравились ни в той жизни, ни в этой. Однако, как-то же нужно называть это чудо чудное? Так почему бы не «альков»? Но, когда двое заняты друг другом, суть уже не в названии, а в действии и связанными с ним ощущениями и переживаниями.

В большинстве случаев, Лена понимала его, что называется, с полуслова, и, если не возражала, — а она, кажется, не возражала ему никогда, — то тут же включалась в процесс. Так случилось и на этот раз. Едва он коснулся пальцами внутренней поверхности ее бедер, как Збаражская тут же согнула ноги в коленях, одновременно подтягивая их ближе к груди, и развела еще шире. Это называлось у них «полный доступ», и автором термина являлась сама Елена. Ингвар назвал бы это как-нибудь иначе. Но дело не в названии, а в том, какой при этом открывался вид. Такую красоту Бармин прежде видел только в каталоге доктора Гольдмана — великолепного пластического хирурга, специализирующегося, в частности, на внешних половых органах женщин, и по совместительству закадычного друга доктора Бармина.

На самом деле, у Михаила Лазаревича, с которым, пока здоровье позволяло, Игорь Викентиевич неоднократно и помногу пил, в его частной клинике в Питтсбурге имелось два каталога. Один — официальный с рисунками и фотографиями гипсовых слепков, и другой — для личного пользования, а также для избранных клиенток и их законных и незаконных мужчин. В этом втором альбоме находились цветные фотографии высокого разрешения, сопровождаемые различными научными, антинаучными, а иногда и весьма фривольными пояснениями на двух языках, — русском и английском, — с редкими приписками на латыни. Так вот, если исходить, из того, что видел сейчас перед собой Ингвар, — и к чему собирался незамедлительно припасть «жадными устами», — у княжны была самая восхитительная, по мнению доктора Гольдмана, вульва, называемая — среди прочих имен и прозвищ, — «княгиней». Такой вот, прости господи, каламбур: «княгиня» у княжны.

Вообще, Елена Збаражская была очень красивой женщиной. В другое время, в другой стране и, пребывая в ином социальном статусе, она могла бы стать знаменитой моделью или кинозвездой, или тем и другим вместе взятым, как любимые киноблондинки Бармина — Николь Кидман и Шарлиз Терон. Но она жила в другом мире, в сословном обществе, и являлась дочерью своего отца. Конечно, нравы постепенно менялись к лучшему и здесь. Еще лет двадцать-тридцать назад такой адюльтер с участием незамужней княжны был бы, по-видимому, невозможен в принципе. А сейчас никто слова дурного не скажет, в особенности, если отношения не затянутся или, наоборот, затянутся и перерастут когда-нибудь в брачные узы. Так что, существовала вероятность, что вскорости в этом мире появятся свои Верушки[121] и Лизы Граббе[122]. Но пока красавицам, — да и то не всем, ибо домострой в империи официально не отменен, — приходилось довольствоваться правом носить короткие юбки, глубокие декольте и откровенные купальники. Впрочем, сейчас на Лене не было уже ни платья, ни белья, просто потому что ситуация этого не предполагала. Так что Бармину тоже пришлось раздеться, но ему было куда проще: из одежды на нем были только трусы да пижамные штаны…

В своей прежней жизни, Бармин был довольно скромным человеком. Сначала не гулял из-за общей застенчивости, студенческой нищеты и занятости учебой, а позже — перед женой было неудобно. Впрочем, он по этому поводу никогда особо не переживал и ходокам из ближнего и дальнего окружения не завидовал. На самом деле, у него на похождения даже времени толком не было, поскольку он всю жизнь много и тяжело работал. На отдых и удовольствия времени и сил оставалось немного, но при этом у них с супругой совсем неплохо выходило жить активной половой жизнью едва ли не до пенсионного возраста. Так что, Бармину в этом смысле даже пожаловаться было не на что. В том смысле, что у его жены голова болела редко и настроение портилось тоже нечасто. Другое дело, что, как человек с богатым воображением, — а оно у него было ого-го какое, — Бармин любил иногда предаваться фантазиям, скажем так, эротического содержания. Причем, если с возрастом эти его «истории» становились все больше романтическими, поскольку секс в них играл второстепенную роль, то в молодости, — где-то между тридцатью и пятидесятью годами, — некоторые его фантазии вполне подпадали под определение «18+». Но однажды — и следует заметить, совершенно против его воли, — с Барминым случилось то, что случилось, и он оказался в другом мире, в другом теле, и получил возможность реализовать на практике, как минимум, часть своих несбыточных грез. При этом, он не считал, что должен отказываться от того или этого, и чувства неудобства не испытывал тоже. Прежняя его жизнь перестала быть актуальной в тот момент, когда он умер, а в том, что так все и произошло, Ингвар не сомневался, и думать о прошлом, — о жене, детях и внуках, — он себе попросту запретил. Тем более, не приходилось стесняться нынешних своих подруг. Он никого силком к себе в постель не тащил, сами, что характерно, приходили.

И, возможно, это даже к лучшему, что период адаптации, — когда Бармин переживал тяжелый попаданческий кризис, — он провел в одиночестве, единственным выжившим в мертвом городе ссыльнопоселенцев Барентсбурге. Как бы он повел себя, окажись сходу в замке княгини Кемской, Ингвар даже гадать не пробовал. К счастью для него, все сложилось, как сложилось, и это был, верно, наиболее комплементарный поворот судьбы, потому что чудеса не упали на него сразу вдруг, как снег на голову, а приходили одно за другим без резких переходов. Однако в итоге все сложилось просто замечательно. Он получил молодость, огромную физическую силу, приятную внешность и крепкое здоровье, и все это всего лишь — «раз». Магия и при том неслабая — это «два», и социальный статус — это уже «три».

Граф, а возможно, бери выше — Светлейший князь, это вам не хухры-мухры. А ведь довеском ко всем этим чудесам шли немалые блага, включая право и реальную возможность завести себе настоящий гарем из трех, пяти или даже семи жен, причем не из каких-нибудь теремных затворниц, необразованных куриц, с которыми ни в свет выйти, ни на интересную тему поговорить, а из женщин совсем другого сорта: красивых, умных и образованных. Одной из таких женщин являлась княжна Збаражская, которой Ингвар был по-настоящему увлечен. Не любовь, конечно, — во всяком случае, пока не любовь, — но зато страсть и вполне дружеские отношения в одном флаконе.

Сказать по правде, он просто увлекся. Такая женщина! Такая страсть! Не учел одного. Этот нынешний Ингвар Менгден был каким-то трахнутым на всю голову половым гигантом. Размеры «боевого друга», невероятная выносливость и физиологическая потребность в большем количестве фрикций, чем у большинства нормальных мужчин. Какие там, к чертям собачьим, шесть минут. Его могучий организм работал, как паровой английский копер, и, как ошибочно думал Бармин, доставлял немереное удовольствие не только ему самому, но и его партнерше. В сущности, так все и обстояло, пока Бармин не пошел на третий заход. Елене это было уже лишним, но она постеснялась об этом сказать. И причиной этому, как догадался позже, был страх разочаровать Ингвара, а значит, и «опоздать на поезд», в особенности усилившийся после того, как Бармин откровенно прогнал из Надозерья Ольгу Кашину, а о том, что она сорвалась на ночь глядя не просто так, никто в замке не сомневался. Вот, собственно, и все. Весь, так сказать, секрет Полишинеля. Но Ингвар увлекся процессом и понял, что происходит что-то неладное, только на пятом подходе, и вынужден был признать, что, во-первых, недостаточно быть сильным любовником, надо еще быть умным, а главное, чутким мужчиной. И, во-вторых, что, по-видимому, для него полигамия действительно отличный выход из положения, поскольку его любовный пыл не способна выдержать ни одна нормальная женщина, а ненормальные ему были попросту не нужны.

В общем, он все понял правильно и конечно же извинился и покаялся, — тем более, что был, и в самом деле, неправ, — услышал в ответ, «Ну, что ты, Ингер[123], что за глупости!», поцеловал Елене кончики пальцев, подарил пару чудных сережек с кашмирскими сапфирами сочного сине-василькового цвета, купленными по наитию на прошлой неделе в Пскове, и все бы ничего, но осадочек, как говорится, остался. Так что Бармин был даже рад смотаться ненадолго из замка, оставив Елену и Варвару перемывать ему кости, если им это, разумеется, интересно, а сам уехал решать свои многочисленные и пока строго конфиденциальные дела.

Надо отдать должное княгине Кемской, ее люди выполнили заказ Ингвара не только оперативно, но и качественно. Хороший, но не бросающийся в глаза серый внедорожник «Дрека[124]-Олимпия» с тонированными стеклами, — так что фиг разглядишь, «кто в тереме живет», — и двое таких же неброских, но явно крепких и хорошо подготовленных мужчин в качестве телохранителей. Не то, чтобы они были ему так уж нужны, — сам, можно сказать, с усам, — но положение обязывает. Совсем без телохранителей нельзя, и славно, что бабушка не стала откладывать его просьбу в долгий ящик. Поэтому уже в полдень Ингвар смог выехать из замка, никому не назвав, впрочем, цели своей поездки. А целей этих, к слову, было больше одной.

Во-первых, если кто-то подумал, что он едет в Гдов или Псков, то этого кого-то ждало горькое разочарование. Бармин ехал в Лугу, где еще с вечера назначил «конспиративную» встречу с частным поверенным Архипцевым — младшим партнером Новгородской юридической конторы «Орлов, Кроненберг и Архипцев». А, во-вторых, в-третьих и далее по списку, в перечне дел, намеченных им на сегодня, значилось посещение банка, нотариальной конторы, редакции газеты «Вестник Северо-Запада» и лицея для девочек с неоригинальным для заведений подобного рода названием «Берегиня». Все эти встречи организовал ему все тот же неутомимый и невероятно деятельный Иван Никанорович Архипцев, потому, собственно, и назначивший встречу в Луге, что все прочие фигуранты его усилий находились именно там.

Дорожная система на Северо-Западе империи строилась не один век. Здесь не было, конечно, римских дорог, как в западной и южной Европе, но даже те, что были, строились основательно и с умом, и сейчас «Дрека-Олимпия» Бармина буквально летела по забетонированной трассе Гдов-Луга. Сто восемьдесят километров за полтора часа — не рекорд, разумеется, но тоже неплохо. Пейзажи, открывавшиеся по обеим сторонам шоссе, тоже вполне, а вот сам город Бармину не понравился. Он не знал чья это вотчина, но отчетливо видел, что тот, кто занимался развитием Луги, был явным франкофилом. Судя по всему, здесь снесли весь старый, «исконно-посконный» центр, отстроив его наново во французском провинциальном стиле. Однако то, что хорошо смотрится где-нибудь в Оверни, здесь, на Северо-Западе Великоросской империи выглядело чужим и чуждым. Впрочем, Ингвару на это было плевать, он приехал сюда не для того, чтобы здесь жить, а для того, чтобы сделать свои дела и как можно скорее убраться восвояси.

Архипцев ждал его в ресторане над рекой, в отдельном кабинете, разумеется, и с собственной охраной, обеспечивавшей защиту от прослушивания. Не то, чтобы у стряпчего имелись на этот счет какие-то определенные опасения, но береженого, как говорится, боги берегут. А здесь, как уже понял Бармин, все копают под всех, а под него самого с удвоенными усилиями, поэтому и отдельный кабинет, и охрана и глушилка — подавитель электронных устройств.

— Рад вас видеть в здравии и благополучии, Ваше Сиятельство! — Встал из-за стола частный поверенный, едва Бармин переступил порог кабинета.

— Здравствуйте, господин Архипцев! — вежливо поздоровался Ингвар. — Чем порадуете?

— Здесь хорошо готовят… — осторожно намекнул стряпчий.

— Я непременно воспользуюсь вашей рекомендацией, — заверил стряпчего Ингвар, — но давайте прежде разделаемся с повесткой дня.

— Великолепно! — улыбнулся Архипцев, он, по-видимому, тоже предпочитал не оставлять дела на потом, но не знал, как к этому отнесется господин граф. — Тогда начнем с состояния ваших дел.

Адвокат раскрыл уже знакомую Бармину кожаную папку и стал доставать из нее документы, выкладывая их перед Ингваром, в некотором подобии карточного пасьянса.

— Это отчеты по вашим банковским счетам и совокупной цене акций, находящихся в доверительных фондах, прибыли от биржевой игры, а также о доходах с недвижимости и земельной ренте с принадлежащих вам владений. Здесь, — указал он на лист, покрытый плотным машинописным текстом, — представлен итоговый баланс доходов и расходов, под которыми, в свою очередь, понимаются налоги с недвижимости, земельный налог, страховые взносы и оплата занятых в вашем хозяйстве людей, включая меня и моих помощников.

Бармин просматривал бумаги по мере их появления на столе, запоминая основные цифры и оставляя подробный анализ на потом. К сожалению, он не был силен во всех этих бухгалтерских премудростях и прочем всем в том же духе. Но до тех пор, пока он не заведет себе разбирающихся в вопросе, но при том независимых от Архипцева помощников, делать это приходилось самому.

— Выглядит неплохо, — подытожил он вслух. — Кстати, вам удалось найти для меня нормального бухгалтера?

— И да, и нет.

— В чем это выражается?

— Нет, потому что, мне не удалось пока найти свободных от найма и при этом независимых и достойных доверия аудиторов. Да, поскольку, пока я вел свои поиски, кое-кто, имеющий встречное предложение нашел меня. Но тут требуется ваше, господин граф, личное вмешательство. Сам я решать такие вопросы не берусь, да и не могу.

— Вы меня заинтриговали, — вполне по-свойски усмехнулся Бармин, — рассказывайте.

— Видите ли, Ваше Сиятельство, поиски подобного рода специалистов в нашей среде надолго тайной не остаются. И вот буквально третьего дня ко мне обратилась некая дама с вопросом, не подыскиваю ли я аудиторскую компанию для молодого графа Менгдена? А я, слово дворянина, вашего имени нигде не называл. Из чего следует, что обратившиеся ко мне люди обладают немалыми возможностями в деле поиска и анализа информации.

— Кто они? — рассказ частного поверенного Ингвара заинтересовал, но и насторожил. Мало ли кто вышел на охоту за его головой.

— Это небольшая аудиторская контора, созданная еще лет сорок назад доктором права Мартыновым. Хорошая компания с длинным послужным списком и отличной репутацией, — я все это тщательно проверил, — но проблема в том, что Георгий Матвеевич Мартынов внезапно скончался, и все его сотрудники оказались в крайне сложном и, я бы даже сказал, незавидном положении. Они, Ваше Сиятельство, все, как один являются крепостными покойного доктора Мартынова и теперь формально перешли вместе с вотчиной Георгия Матвеевича в собственность его троюродной сестры.

— Не понял, в чем проблема, — пожал плечами Бармин. — Давайте выкупим их контракт. Я как раз сейчас выкупаю в сходной ситуации достаточно большой контракт на полторы сотни людей, а здесь…

— Извините, господин граф, что прерываю, — остановил его стряпчий. — Но в данном случае речь идет не о контракте, а о правах собственности.

— В каком смысле? — не понял собеседника Бармин.

— В прямом, — объяснил тот. — Как я уже сказал, все они являются крепостными, сиречь холопами доктора Мартынова, а в этом случае речь идет о сделке совсем иного рода. Это уже не выкуп неисполненного контракта, а покупка крепостных, да еще и обученных, имеющих высшее образование, востребованную профессию и немалый опыт работы. Боюсь, новые хозяева потребуют за них достаточно высокую цену.

— Ничего не понимаю! — покрутил головой Бармин, совершенно ошеломленный услышанным. — У нас в стране, что, все еще существует рабство? Вы ведь об этом? Речь идет о продаже людей?

— Не совсем рабство, — поморщился стряпчий, не ожидавший, по-видимому, что его клиент окажется настолько беспомощным в настолько очевидных вещах, — скорее, колонат[125], но да, рабство существует.

— Но как это возможно?! — едва ли не ужаснулся Ингвар, но вовремя успел набросить узду на свои эмоции и продолжил разговор, оставаясь внешне спокойным, чего не скажешь о его сердце.

— Это долгая история, — грустно усмехнулся частный поверенный, поди, сообразивший уже, что жизнь на Груманте не подготовила Бармина к встрече со многими и многими реалиями имперской жизни. — Гордиться нечем, Ваше Сиятельство, но отменить вотчинное холопство пока не получается, так что вся надежда на постепенное смягчение нравов. Взять для примера хотя бы этих людей. Их господин был добр к ним, щедр и гуманен. Мало кто знал о том, что они его холопы, и отношение к ним было, как к свободным обывателям — мещанам. Увы, сейчас все для них может сильно измениться.

— Понимаю, — кивнул Ингвар. — Как много в империи крепостных?

Информация оказалась для него совершенно неожиданной, и ему требовалось в ней срочно разобраться. Хотя бы вчерне.

— По некоторым данным до трети населения империи — холопы, но точные цифры неизвестны. Их крайне сложно учитывать при переписи населения, тем более, что за своих крепостных отчитывается их хозяин, а он может быть заинтересован, как в приуменьшении размеров своего богатства, так и в сокрытии, скажем, высокой смертности, вызванной плохим питанием и медицинским обеспечением.

«Вот же засада! — искренно огорчился Бармин. — И в этом мире у нас снова рабы! Ну, что за страна у нас такая несчастная!»

— Значит, в империи есть рабы, — сказал он вслух, констатируя только-что усвоенный факт.

— В принципе, не рабы, а колоны…

— Не суть важно, как их называют! — отмахнулся Бармин. — Как к этому относятся другие страны?

— А как им к этому относиться? — явно не понял его Архипцев.

— Отрицательно. У них же… Или нет? — вдруг сообразил Бармин. — У них что, тоже есть крепостные?

— В Европе — крепостные, в североамериканских соединенных штатах — рабы, в Азии тоже — где рабы, где крепостные, а где, как и у нас, особого рода колонат.

Ели честно, такого поворота Бармин никак не ожидал. Жил в Надозерье больше двух месяцев, но даже не поинтересовался, кто и почему служит княгине Кемской.

«Крепостные! И сколько их в моих собственных вотчинах? Только этого мне не хватало для полного счастья!»

Вот, кстати, еще одна проблема, которую, — если, разумеется, его не обманет любимый брат императора, — тоже вскоре придется решать. Вотчина — не имение, там действуют совсем другие законы и правила, а их еще поди изучи. И значит, Бармину нужен сильный управленец. Справится ли с такой работой Горбатов-Шуйский в одиночку? Это же, почитай губернаторские функции.

«Придется создавать специальный управленческий аппарат…»

— Полагаю, их представитель ждет моего решения где-то поблизости?

— Внизу, — подтвердил частный поверенный, — в общем зале. Если мы закончили, я бы мог ее пригласить.

— Женщина?

— Пусть вас это не смущает, — успокоил Бармина Архипцев. — Она профессионал и в высшей степени компетентный юрист-аудитор.

— Хорошо, — согласился Ингвар, которого женщиной-юристом было не удивить, всякого навидался в своем XXI веке, — я с ней встречусь, но прежде у меня к вам есть еще одно дело. Весьма срочное и в высшей степени конфиденциальное.

— К вашим услугам, — чуть поклонился адвокат.

— Речь идет о брачном контракте, — объяснил Бармин, доставая бумаги из внутреннего кармана пиджака, — что, учитывая персоналии участников сговора, требует крайней степени секретности.

— Будет ли уместен вопрос, на ком вы предполагаете жениться, Ваше Сиятельство?

— Будет, — усмехнулся Бармин, — тем более, что текст соглашения я принес именно вам. Я собираюсь жениться на княгине Полоцкой Марии — дочери князя Северского Андрея Романовича. Мы предполагаем подписать бумаги в следующий понедельник, ну, а вас я, соответственно, прошу тщательно проверить проект соглашения с юридической точки зрения.

— Почту за честь! Разрешите? — протянул стряпчий руку к документам.

— Прошу вас.

— О! — сказал Архипцев через пару минут, наскоро просмотрев текст брачного контракта. — К вам возвращается, как минимум две трети вашей собственности. Вотчины, имения, промышленные комплексы… А вместе с приданным княгини Полоцкой вы станете богаче собственного деда.

— Теперь понимаете, почему секретно?

— Не извольте беспокоиться, Ваше Сиятельство! Если позволите, я сам завезу вам через три дня текст соглашения с замечаниями наших лучших юристов, специализирующихся на брачном праве в среде высшей аристократии.

— Отлично! — улыбнулся в ответ Ингвар. — Буду ждать вас в замке моей бабушки.

— Тогда, разрешите откланяться! — поднялся из-за стола Архипцев. — Дарья зайдет к вам через пять минут.

— Дарья? — удивился Бармин.

— Формально, ей, как крепостной, не положено ни фамилии, ни отчества.

— Как же она работала?

— Пока был жив хозяин, по умолчанию она звалась Дарьей Петровной Ивановой.

— Значит, Дарья Петровна, — облегченно вздохнул Бармин. — Зовите!

Иванова оказалась некрупной светловолосой женщиной под сорок. Невысокая, довольно стройная, ухоженная и хорошо одетая дама, которую, не зная истинного положения дел, легко принять за дворянку или, на крайний случай, за мещанку из хорошей семьи. Вести себя, — это сразу бросалось в глаза, — умеет, речь правильная, произношение северорусское классическое, да и черты лица отнюдь не простонародные. Сразу видно, что в предках у нее не только законные, венчаные с их матерями в церкви отцы, но и хозяева-баре. Что-то такое Бармин в ином времени и в ином мире читал и про русских помещиков, и про американских плантаторов-рабовладельцев. И в том, и в другом случае, авторов — российского и американского, — возмущал тот факт, что родившиеся от этих внебрачных отношений дети оставались такими же рабами, какими являлись их матери, а отцы спокойно передавали такого рода «собственность» в наследство своим законным отпрыскам. Конечно, не все и не всегда, поскольку порядочные мужики и любящие отцы встречались и среди них, но, в целом, дела обстояли именно так. И Дарья Иванова на поверку вполне могла оказаться родной дочерью того же доктора Мартынова. Может быть, поэтому старик дал ей хорошее образование. Непонятным оставалось лишь то, почему не выписал вольную? Не хотел отпускать сразу, мог прописать это в своем завещании, но не сделал. Почему?

— Здравствуйте, Дарья Петровна, — поздоровался Бармин, когда женщина вошла в кабинет. — Присаживайтесь, угощайтесь, — кивнул он на сервировочный столик, с которого они с Архипцевым так ничего и не взяли.

— Благодарю вас, Ваше Сиятельство, — поклонилась женщина. — Но во избежание возможного недоразумения должна сразу спросить, вы в курсе моего гражданского статуса?

— Я знаю, что вы крепостная крестьянка покойного доктора Мартынова, — кивнул Ингвар. — Но мое приглашение остается в силе. Кофе, коньяк, вода, что там еще, — показал он на столик. — Если курите, курите. И садитесь наконец. У меня не так уж много времени, а обсудить предстоит многое.

Женщина посмотрела на него с новым интересом, прорвавшимся через ее «покер фейс», налила себе минеральной воды и, вернувшись к предложенному ей креслу, села.

— Прошу прощения, Ваше Сиятельство! — вскочила она, едва успев устроиться в кресле. — Я не спросила вас, может быть вы тоже чего-нибудь хотите. Я могла бы…

— Спасибо, не надо! — остановил ее Бармин. — Давайте все-таки займемся делами. И прежде всего, я хотел бы задать несколько неприятных, но необходимых вопросов.

— Задавайте, Ваше Сиятельство!

— Почему доктор Мартынов не даровал вам вольную?

— Отпустить холопов на волю можно только с разрешения государя императора, — явно удивившись вопросу, ответила Иванова. — А для этого челобитную, составить которую по всем правилам совсем непросто, должен подписать нынешний владелец крепостных и два его наследника в порядке очередности. В случае, доктора Мартынова, таковыми являлись его троюродная сестра и ее сын, а они этого делать не желали.

— Понимаю. — Бармин действительно начинал понимать сложившуюся ситуацию. По-видимому, закон был призван сохранить от разбазаривания наследственные вотчины. Желания крестьян, — даже если речь идет о людях с высшим образованием, — в этом случае, никого не интересовали, главное, чтобы нерадивый или тронувшийся умом хозяин не разорил своих наследников.

— Пусть вас не удивляет моя неосведомленность, — сказал он затем, чтобы развеять возникшее у женщины недоумение. — Вы ведь знаете, откуда я прибыл?

— Нет, Ваше Сиятельство, этого я не знаю, — ответила женщина.

— Тогда, другой вопрос. Что вы обо мне знаете? И почему решили обратиться к господину Архипцеву?

— Мы узнали, что контора господина Архипцева ищет для своего клиента надежную аудиторскую компанию, не связанную контрактом с кем-либо другим. Тогда мы навели справки и выяснили, что клиентом является граф Менгден, который пытается вернуть себе титул и состояние своего погибшего в ссылке отца. Это все.

— То есть, вы не знаете, где я родился и вырос?

— За границей? — попробовала угадать женщина.

— Нет, — усмехнулся Бармин, — не угадали. Я родился и вырос на Груманте в городе ссыльнопоселенцев Барентсбурге. Формально, хотя лично меня никто никогда не арестовывал и не судил, я являлся осужденным на вечное изгнание и был лишен права на имя. До марта этого года я даже не знал, что я Менгден. Мои довольно обширные знания носят исключительно книжный характер и я, например, только сегодня узнал, что в империи существует крепостное право. Отсюда и некоторые мои вопросы.

— Господи! — сказала на это женщина. — То есть, если бы вас не помиловали…

— То я там и сгинул бы в заполярье.

Рассказывать Ивановой, что остался единственным выжившим во время эпидемии, он не стал. Зачем? Совершенно незачем, поскольку к делу не относится.

— Следующий вопрос, с вашего позволения, — продолжил он. — Сколько вас всего?

— На самом деле, это два вопроса, — уточнила женщина. — Первый, о самой аудиторской конторе, и второй — о количестве выкупаемых голов.

Прозвучало довольно грубо, но Ингвар понял женщину правильно, она не хотела, чтобы у него возникло неправильное впечатление о характере предстоящей сделки. Купля-продажа живого товара, вот о чем, собственно, шла сейчас речь.

— Слушаю вас внимательно, — сказал он вслух, приглашая Дарью Иванову рассказать ему все, как есть, и все это, разумеется, объяснить.

— Наша контора «Консультативное бюро Мартынова» существует чуть больше сорока лет. Нынешний штат сотрудников сформировался, в основном, в последние пятнадцать-двадцать лет в связи со сменой поколений. Речь идет о пяти юристах, включая меня, которые специализируются на вопросах права собственности, заключении договоров о купле-продаже, аудите и других финансовых вопросах. Кроме юристов, у нас в бюро работают четыре бухгалтера и два бухгалтера-аудитора, специалист по налогообложению, два следователя, два делопроизводителя и три секретаря. Это основной штат, остальных специалистов мы нанимаем по мере надобности в зависимости от того дела, которым мы заняты в данный момент.

— Но выкупать этих людей придется вместе с семьями, я прав? — уточнил Бармин.

— Не совсем, — остановила его женщина. — Прежде всего, почти половина специалистов, о которых шла речь выше, уже получили вольную.

— Не понял, — честно признался Бармин. — Вы же сказали, что закон запрещает отпускать крепостных на волю.

— Именно так, — подтвердила госпожа Иванова. — Но в 1935 году по примеру Шведского королевства и королевства Дании в империи была принята поправка к закону о браках. В упрощенном виде она сводится к тому, что крепостной или крепостная, вступившие в официальный церковный брак со свободным гражданином империи, выводятся из подлого сословия при условии рождения общего ребенка и совместного проживания пары в течение не менее пяти лет. Общее хозяйство при этом обязательно. Однако бракосочетание может быть только официальным и с разрешения непосредственного хозяина. При этом, ни сам хозяин, — в случае, если передумал, — ни его наследники прервать брачные отношения, освященные церковью, не имеют права, а по прошествии пяти лет окончательно утрачивают все права собственности на крепостных.

— Так вы свободны? — Вопрос напрашивался, вот Ингвар его и задал.

— Нет, — покачала головой женщина. — Не сложилось. Но из девятнадцати сотрудников бюро, восемь уже свободны и еще двое на пути к свободе, но в случае закрытия нашей конторы могут остаться без средств к существованию.

— Сколько всего людей требуется выкупить, включая членов семей?

— Тридцать две го… тридцать два человека, — поправилась женщина, увидев, как морщится Бармин при упоминании голов.

— Вы уже выясняли у наследницы доктора Мартынова, готова ли она заключить подобную сделку и сколько хочет за это денег?

— Да, — кивнула женщина и положила перед Барминым черновик контракта.

— Эта сумма, — поднял Ингвар взгляд от документа. — На сколько она соответствует стандартной сделке подобного рода?

— Требования явно завышены, — прокомментировала госпожа Иванова.

— Понимаю… — задумался Бармин.

Разумеется, он мог заплатить запрашиваемую сумму, но и швыряться деньгами было не с руки.

— Какой титул носит госпожа Акишева? — спросил он, прикинув все «за и против» намечающейся сделки.

— Она столбовая дворянка.

— Как она отреагирует, узнав, что покупать вас у нее собирается княжна Глинская?

— Думаю, в этом случае, она пойдет на значительные уступки, — улыбнулась женщина. — Ссорится с Глинскими никто не захочет.

«Даже я, — усмехнулся мысленно Бармин, — но, возможно, у меня просто не будет другого выхода».

— Хорошо, — сказал он вслух. — Договаривайтесь, тогда, о встрече на утро среды. И подготовьте к этому времени все документы. Я хочу завершить сделку в тот же день.

— Все будет сделано в лучшем виде, — заверила его женщина.

— Тогда еще один вопрос, — решил внести ясность Бармин. — Иван Никанорович заверил меня, что у вашей конторы отличная репутация, но мой вопрос о другом. Потянете ли вы хозяйство ценой в восемьсот миллионов?

— Потянем, — после короткой паузы заверила его Дарья Иванова, — но только при условии, что вернем к работе двух ушедших на покой ветеранов. Один из них, Павел Нежнин — свободный. Ему около семидесяти, но он крепкий мужчина. Еще лет пять-шесть, я думаю, протянет. Как раз успеет подготовить себе смену. Он управляющий от бога. В свое время осуществлял внешнее управление вотчинами князей Гвоздевых-Ростовских, когда наследником объявили трехлетнего внука последнего князя. Я с ним часто консультируюсь. Голова ясная, здоровье отменное. То же самое можно сказать, о Николае Коврине, но его придется выкупать со всей семьей, а это еще двенадцать… душ.

— Что ж, значит, займитесь еще и этим, — согласился Бармин, которому в его северных владениях нужен был нормальный управляющий. — Будьте любезны, Дарья Петровна, все подготовить к среде. Ну, и разумеется, я хотел бы увидеть внутренние документы вашего бюро: штатное расписание, оклады, внутренние правила…

— Все уже готово, — сухо улыбнулась женщина, передавая Бармину тонкую пластиковую папку с необходимыми документами.

— Вот и славно, — ответно улыбнулся Ингвар, чрезвычайно довольный состоявшейся беседой. — Вот вам моя карточка, госпожа Иванова, а ваши реквизиты, как я вижу появляются практически на всех документах…

Что тут скажешь! В этом мире или в том, но все устроено именно так: кто-то теряет, а кто-то находит. Если рассматривать ситуацию с точки зрения Ингвара Менгдена, доктор Мартынов умер очень вовремя, и очень удачно зависло между небом и землей его «Консультативное бюро», в котором работают крепостные крестьяне с высшим образованием. Разумеется, у Бармина и в мыслях не было бессовестно эксплуатировать этих несчастных людей, пользуясь их бедственным положением. Напротив, он предполагал хорошо им платить и обращаться с ними, как с равными себе, но это не значит, что он не собирался воспользоваться удачным случаем. Ему нужна была команда, и он ее собирал. В этом смысле, он вел себя даже куда порядочней, чем с некоторыми женщинами. С той же Ольгой, например. Однако, — и Бармин это хорошо понимал, — «здесь вам не там». Здесь даже жениться по любви и то не получится, сколько бы жен ему ни разрешал закон. На данный момент, если он кого и любит, то это собственную сестру, на которой, — нечего и мечтать, — никогда не женится, даже если размытые нравственные императивы этого странного мира позволяют ему это сделать. Так и получается, что любит одну, спит с другой, на которой все-таки женится. Обещает жениться на Дарене Глинской, а собирается вести под венец Марию Полоцкую. И так во всем. Хитрит, темнит, наводя тень на плетень, никому не доверяет, но всех по возможности использует. В общем, действует, как законченный оппортунист[126]. Но, с другой стороны, он же не рвался в этот «чудесный новый мир». Не сам себя сюда забросил. Не выбирал, в кого вселиться и какое носить имя. Но коли уж он оказался здесь и сейчас, — в этом теле и в этом статусе, — глупо было бы просрать из одного лишь интеллигентского чистоплюйства такую уникальную возможность. И не воспользоваться этой возможностью, было бы тоже верхом тупизны. Ну, а если этот мир несовершенен, то ведь и тот мир, в котором он жил раньше, тоже, мягко говоря, не идеальный.

— Скрытный ты стал, Ингер, — сказала ему сестра во время вечерних посиделок, — украдчивый. Куда ездишь, не говоришь, что делаешь — неизвестно. Все в тайне и ничего в простоте.

Сидели втроем в маленькой уютной гостиной второго этажа, пили зеленый цинский чай, закрепляя праздник послевкусия французским коньяком.

— Вона как! — усмехнулся в ответ Бармин и сделал глоток чая. — Любопытство заело или случилось что?

— Пока не случилось, но может случиться, — туманно намекнула Варвара, играя зажатой в пальцах так и не раскуренной пока длинной сигаретой.

— Нестор связывался? — сообразил Ингвар. — Выяснял обстановку или просто поболтать?

— Не без этого, — признала молчавшая до сих пор Елена. — Он звонил сюда днем. Интересовался нашими делами, настроением, тобой. Но дело не только в этом. Любопытство, сам знаешь, не порок. Мы с Варей женщины все-таки. Нам совать нос куда не надо, биологией прописано.

— Золотые слова! — улыбнулся ей Бармин. — Вот и не надо! Не суйте! А пока вопрос. Чего хотел Нестор?

— Проверял, все ли в порядке, — ответила Варвара. — Хочет снова прислать сюда Дарену.

— Когда?

— На следующей неделе, если ничего не изменится, — снова вставила свою реплику княжна Збаражская.

— Ну, и ладно, тогда, — успокоился Бармин, которому Дарена на хрен не сдалась, тем более на этой неделе. Но она была пусть и временным, но неизбежным злом. Поэтому пусть приезжает, но только не сейчас. — А скажи-ка, Варвара, ты можешь одолжить у Нестора конвертоплан на полдня?

— Какой из них?

— Тот, на котором вы тогда прилетели втроем в Надозерье.

— Который с гербом?

— Именно! — подтвердил Бармин.

— Могу, — пожала плечами Варвара. — Он у Глинских не самый роскошный и не самый большой. Даже к Нестору обращаться не надо. А зачем тебе?

— Во вторник Варвара Глинская полетит в имение Акишевых Стабна. Это недалеко от Смоленска, на юго-запад от города. Прилетит, переговорит с хозяйкой имения и купит у нее для своего родственника Ингвара Менгдена тридцать душ крепостных. Это возможно?

— Да, конечно, — удивленно, и едва ли не растерянно, посмотрела на него Варвара, — но зачем тебе крепостные?

— Затем, что я покупаю аудиторскую компанию «Консультативное бюро Мартынова», а половина его сотрудников — холопы Акишевых. Вот к Антонине Михайловне Акишевой ты и полетишь на конвертоплане Глинских.

— Суть авантюры более или менее ясна, — усмехнулась Варвара, разобравшаяся наконец в непонятке, подброшенной братцем Ингером. — С Глинскими Акишевы связываться не станут и цену назовут разумную. Но вопрос остается: зачем тебе, Ингер, это чертово бюро? Это ведь наверняка, что-то связанное с управлением финансами и вотчинными владениями, я правильно понимаю? Отсюда вопрос, у тебя, что уже есть, чем управлять?

— Напомни мне, Варвара, как твоя фамилия? — вопросом на вопрос ответил Бармин, решивший, не рубить хвост по частям.

— Значит, не доверяешь…

— Ну, отчего же, — пожал плечами Бармин. — Доверяю настолько, что ставлю тебя в известность о весьма драматическом поступке, который я собираюсь совершить, и о котором, к слову, я прошу никому за пределами этого дома пока не рассказывать.

— Так пилоты конвертоплана все равно…

— А что они будут знать? — чуть прищурился Ингвар. — Что вы с Еленой навещали Акишевых?

— То есть, ты поручаешь нам провести для тебя эту сделку? — снова вступила в разговор княжна Збаражская.

— Именно! — сказав это, Бармин протянул Варваре тонкую папочку в которой лежала специальная доверенность на заключение сделки и другая — на использование в этих целях банковского счета, принадлежащего Ингвару Менгдену.

Когда Бармин просил Архипцева организовать ему встречи в банке и у нотариуса, он думал о доверенностях на использование своих банковских счетов, но неожиданное знакомство с госпожой Ивановой подкинуло ему еще несколько совсем неплохих идей.

— Составленный по всем правилам контракт, в который останется лишь внести сумму сделки, привезет прямо сюда один из юристов бюро. Он свободный, и он полетит с вами в качестве консультанта. Есть вопросы по существу?

— Да, нет, наверное, — задумчиво посмотрела на него Варвара. — Понимаю, что манипулируешь нами, догадываюсь зачем, знаю, что ты, вроде бы, не дурак и наверняка все продумал, и все равно нервничаю.

— Любишь, наверное? — усмехнулся Бармин и тут же сообразил, что опять сказал лишнего.

Варвара отреагировала на слово «любовь», как бык на красную тряпку. С той лишь разницей, что бык попытался бы убить Ингвара на месте, а Варвара, похоже, думала о том, чтобы врезать ему ногой по яйцам или, в лучшем случае, придушить. Ситуацию нужно было срочно разруливать, да и вообще, пришло время объясниться с дамами по некоторым животрепещущим вопросам их совместного бытия. Не отвлекаясь при этом на то, о чем и говорить не стоит.

— По-видимому, настало время прояснить кое-какие моменты, — сказал он, остановив жестом готовую ринуться в бой сестру. — Если все пойдет, как задумано, ты, Варвара, снова станешь Менгден, но ненадолго, потому что вскоре после этого выйдешь замуж за одного из старших сыновей Нестора, — если захочешь, конечно, — и примешь фамилию Глинских. Но моей сестрой останешься уже навсегда со всеми вытекающими из этого факта последствиями. А ты, Елена, выйдешь замуж за меня и примешь фамилию Менгден. Возможно, даже с баронским титулом, но тебе, поверь, в любом случае, не на что будет жаловаться. Однако знать вы всегда будете только то, что я сочту нужным вам рассказать. Об остальном даже спрашивать не стоит. Понимаю, что вы девушки самостоятельные, — привыкли все решать сами, — но тут уж одно из двух: или со мной, но не задавая неуместных вопросов, или без меня. Все, что вам нужно знать сейчас, это то, что я веду переговоры со многими значимыми фигурами, обеспечил себе некоторую финансовую свободу и создаю свою собственную дружину. Остальное не должно вас пока интересовать, тем более, волновать. Если такой подход к делу вас устраивает, давайте продолжим. А нет — так разойдемся, пока не стало слишком поздно. Я никого уговаривать не стану, и этот разговор на тему искренности у нас последний. Итак?

— Я остаюсь! — Надо же, Варвара успела первой.

— Я тоже. — Ну, в Елене он практически не сомневался, но все равно, стоило проверить.

— Вот и отлично! Переходим к десерту, — улыбнулся в ответ Бармин и выложил на журнальный столик два идентичных по содержанию «подарочных набора», состоящие из чековой книжки на имя Ингвара Менгдена, банковской карты на то же имя и нотариально заверенной генеральной доверенности, позволявшей княжне Збаражской и княжне Глинской распоряжаться средствами с его, Бармина, счета в Великом банке Ганзы.

— На счету около ста тысяч золотых рублей, чтобы вам больше не приходилось обращаться за деньгами к третьей стороне… — озвучил он свои побудительные мотивы.

— То есть, ты действительно добыл деньги… — то ли спросила, то ли констатировала Елена.

— Это вопрос? — поднял бровь Бармин.

— Ни в коем случае, — «застенчиво» улыбнулась ему княжна Збаражская. — Это всего лишь мысли вслух…

Глава 4

Встреча с князем Северским, как и договаривались, состоялась в Пскове в среду первого июня. Надо отдать должное Андрею Романовичу, по отношению к Ингвару он вел себя более чем достойно. Брачный контракт, — вернее, проект контракта, предложенный Бармину князем, — был составлен в высшей степени дружественно и, можно даже сказать, лояльно по отношению к будущему мужу княгини Полоцкой. Специалисты из юридической конторы «Орлов, Кроненберг и Архипцев», как ни старались, не нашли в тексте никаких подводных камней. Все в нем было ясно и четко прописано «от и до», формулировки не предполагали двойного толкования, и в каждом пункте соглашения скрупулезно соблюдались интересы обеих сторон. В общем, и захочешь, да не на что пожаловаться. Но Бармин жаловаться не собирался. Предложение, сделанное младшим братом императора, было более чем щедрым и сулило Бармину крутой жизненный успех в этом новом для него мире, и единственное, что продолжало его тревожить, это непроясненность мотивов самого Великого князя. Его собственные объяснения звучали, в целом, логично, но были, по мнению Ингвара, все-таки недостаточны. Уж больно большой куш он отдавал Ингвару Менгдену. Тут тебе и материальные блага, — вотчины, замки и промышленные комплексы, — тут и политические связи, которые дорогого стоят. И в довершение, как вишенка на торте, невеста с большим приданным. При том не уродина какая-нибудь и не старая дева, а юная и вполне симпатичная особа. Ответа на вопрос о причинах заинтересованности князя Северского в этом браке, у Бармина пока не было, и он не знал, появится ли он в будущем. Однако на данный момент, это было «лучшее предложение в городе», и Бармин не собирался от него отказываться.

Встретились на «конспиративной квартире» — в номерах гостиницы «Странноприимный двор Конопацкого». Для этого Ингвар, заезжавший в Псков накануне, и, достаточно хорошо изучивший несколько важных для него локаций, зашел с телохранителями в ресторан, — предупредил их, что исчезнет на час-полтора, — и уже через пять минут переместился из закрытой изнутри кабинки уборной в узкий переулок неподалеку от гостиного двора. Отсюда он дошел пешком до небольшого кабачка, где его уже ожидал Иван Никанорович Архипцев со всеми документами, и уже вместе с ним отправился на рандеву с князем Северским. В гостиницу они зашли с черного хода, где дежурил один из телохранителей Великого князя, поднялись по лестнице на четвертый этаж, где располагались княжеские люксы и еще через пять минут, пройдя через два поста охраны, оказались в гостиной, снятого на чужое имя номера. Здесь их ждал сам князь Северский в сопровождении адвоката и городского нотариуса из Великих Лук.

— Добрый день, Ваше высочество! — поздоровался Ингвар. — Господа!

— Рад вас видеть, граф! Господин Архипцев!

«Граф, — отметил Бармин, пожимая руку будущему тестю. — Хороший почин!»

Еще минута ушла на то, чтобы присутствующие представились и, перезнакомившись между собой, рассесться наконец вокруг стола.

— К делу! — предложил князь Северский. — Есть ли у вас, господа, претензии к проекту соглашения?

— Нет, — суммировал Бармин информацию, полученную от юристов. — И я вам за это от души благодарен, Ваше Высочество. У нас нет возражений к тексту, так что я готов подписать оба документа: предварительное соглашение и негласный договор между сторонами. Брачный контракт, как я понял, будет официально подписан в день оглашения помолвки?

— Именно так! — кивнул Андрей Романович. — Предлагаю сверить копии и сразу же подписать. Более того, предлагаю во избежание возможного вмешательства третьей стороны, подписать сегодня же и брачный контракт. Формальности будут, естественно, соблюдены прилюдно, но по закону, это наше частное дело, когда именно подписывать окончательный текст соглашения. Как считаете, Ингвар Сигурдович?

Бармин, разумеется, не возражал, он и сам опасался каких-нибудь козней со стороны Глинских, Кашиных или еще кого. И в этом смысле, ему было бы крайне интересно узнать, кого подразумевает князь Северский, когда говорит о «третьей силе». Но спрашивать об этом пока нельзя. Может быть позже, когда станет зятем Великого князя, тогда, возможно. Но явно не сегодня.

Следующие сорок минут Ингвар провел за ни к чему не обязывающей беседой с князем Северским. Они пили кофе, курили и обсуждали не относящиеся к делу вопросы: футбол, погода, открытие в Ниене новой Итальянской оперы. То есть, попросту коротали время, пока два стряпчих и нотариус сверяли между собой три копии трех крайне серьезных документов. К счастью, сами по себе требующие сверки тексты оказались довольно-таки лаконичными, хотя и содержали всю потребную в такого рода делах информацию. Так что юристы, слава богам, уложились в сорок минут, и вскоре все документы были подписаны и заверены печатями стряпчих, выступавших официальными свидетелями, и нотариуса, подтвердившего обстоятельства подписания и его законность.

— Предлагаю огласить факт помолвки 10 июня, — сказал перед тем, как окончательно распрощаться, Великий князь и протянул Бармину несколько изукрашенных гербами и печатями конвертов. — Его императорское величество проводит 10 июня Малый прием в своей зимней резиденции в Крыму, в Ливадии. В этих конвертах приглашения для вас, княгини Кемской, княжны Збаражской и вашей сестры Варвары. Думаю, тянуть нечего! Как считаете?

— Полностью с вами согласен, — чуть поклонился Бармин, сообразивший, разумеется, что спешка неслучайна, как, впрочем, и вся эта достойная шпионского романа конспирация. Непонятно было только, в чем причина таких резких телодвижений. Но Великий князь не счел нужным поставить Ингвара в известность об этих гипотетических обстоятельствах, и, значит, спрашивать его об этом было, по меньшей мере, глупо. Поэтому спросил Бармин о другом:

— На какое имя выписано приглашение моей сестре?

— Варвара Менгден, — посмотрел ему прямо в глаза князь Северский. — Ах, да! Хорошо, что спросили, Ингвар Сигурдович, а то я как-то запамятовал.

— Вот решение Гербовой комиссии, — протянул он Бармину еще один конверт. — Комиссия в своем решении от 30 мая признает Варвару Глинскую вашей родной сестрой и разрешают впредь именоваться Варварой Менгден.

«Сильно! — признал Бармин. — Неожиданно, и сильно облегчает мне жизнь! Но 30 мая? Куда мы спешим? Или мы от кого-то убегаем?»

— Благодарю вас, Ваше Высочество! — поклонился он князю, и на этом они расстались.

Бармин вернулся в ресторан, где его терпеливо ожидали телохранители, перекусил, поскольку на нервной почве у него всегда появлялся зверский аппетит, и отправился в Надозерье. Ему предстоял серьезный разговор с Варварой, да и с Еленой тоже надо было бы переговорить…

Однако недаром говорится, что человек предполагает, а боги располагают. Они были на полпути к Надозерью, когда из замка сообщили, что он атакован, и там идет бой. Еще спасибо, что после прошлого нападения, капитан Взолмня, получивший тогда за свое раздолбайство клизму со скипидаром и патефонными иголками, взялся за ум и не только усилил оборону замка, но и завел наконец радиотелефонную связь. Что-то вроде знакомых по прошлой жизни уоки-токи, что было уже серьезным шагом вперед, учитывая, что сотовую связь здесь еще не изобрели.

«Вот же гадство!» — расстроился Бармин, услышав от телохранителя, что в замке идет бой.

И в самом деле, он ведь даже вмешаться не мог, находясь, как минимум, в сорока минутах езды от дома. Ехал по шоссе и воображал себе всякие ужасы, от которых его бросало то в жар, то в холод. Разумеется, Бармин был взрослым мальчиком, и знал, что иногда приходится ждать и догонять, но в данном случае никакие уговоры не помогали. Там, в Надозерье под огнем находились Варвара и Елена, а он никак не мог им помочь.

«Впрочем… — сообразил вдруг Бармин. — Почему бы не попробовать?»

— Виктор, — обратился он к одному из телохранителей, — у вас в машине есть тяжелое оружие?

— Штурмовая винтовка с подствольником, — практически на автомате ответил боец.

— Алеша, тормози! — приказал тогда Бармин.

Водитель съехал на обочину и остановил автомобиль. Ингвар выскочил из машины, не обращая внимания на мчащиеся мимо автомобили, и обернулся к вышедшему за ним Виктору.

— Гоните в Гдов! — распорядился, получив винтовку из рук телохранителя.

На вид «Пластун» напоминал автомат Калашникова, но в прошлой жизни Бармин в армии не служил, так что все его познания были почерпнуты из кино и небогатого опыта Ингвара Менгдена.

— Поднимайте тревогу! — напутствовал Ингвар несколько ошарашенных его напором телохранителей. — Я в замок.

И он прыгнул. Никакой уверенности в том, что его Дара хватит на шестьдесят километров, у Ингвара не было. Он пока так далеко ни разу не переходил, но зато тренировался каждый день. Хоть пару-другую переходов, пусть на дурацкие сто-двести метров, но систематически — изо дня в день. И, выходит, не зря мучился. Прыгнул сразу в парк за внешней стеной и, не останавливаясь, «проглотив» боль отдачи, еще раз — на полста метров в сторону, в глухой угол за старым хофом[127], что стоит почти у самого основания Западной башни, но уже внутри границ замка. Прыгнул, замер, прислушиваясь и, определяя на слух места, в которых шел бой. Вдохнул-выдохнул, пережидая, стиснув зубы, волну боли, выглянул из-за угла и сразу же увидел первую цель. Трое мужиков в камуфляже, бронежилетах, касках и в тактических очках устанавливали на переносном станке приличных размеров базуку. Стрелять, судя по всему, собирались по закрытым опустившимися бронеставнями окнам второго этажа или по амбразурам пулеметных гнезд. С другой стороны двора, от главных ворот, — их Бармин со своей позиции видеть не мог, — кто-то как раз сейчас выстрелил из чего-то мощного. Из такой же базуки, например, или из наплечного гранатомета. Рвануло знатно, аж уши заложило, но Ингвар успел воспользоваться этим взрывом, спалив расчет орудия одним ударом огненного молота. Возможно, это колдовство следовало называть как-то иначе, но Ингвар не получил никакого систематического образования. Несистематического, впрочем, тоже. Однако, если существуют проявления магии, как-то же их следует называть? Вот он и брал понравившиеся «на слух и на вид» термины из прочитанных им книг, не слишком задумываясь при этом, что эти ярлыки обозначают на самом деле.

Однако, как это колдовство ни назови, удар получился славным, тем более, что сразу после огненной вспышки рванул боезапас: два или три выстрела в специальной укладке. Прикрывшись этим взрывом, вернее, дымом от него, и, не обращая внимания на боль отката, Бармин перебежал к закрытому заглушкой колодцу и уже оттуда обстрелял из автомата оказавшихся на линии огня чужих бойцов. Один упал, другие, скрываясь от его огня, прыснули в стороны, а Ингвар с места прыгнул в знакомый коридор третьего этажа. Однако своих девушек он там не нашел. Зато обнаружил несколько исковерканных тел, явно принадлежавших атакующей стороне, и вышибленные двери по обе стороны перехода. Причем, если с одной стороны коридора дверь явно взорвали снаружи, то вторую совершено точно вынесли изнутри. Туда, узнав почерк Варвары, Бармин и направился. На лестнице нашлось еще несколько тел, но этих страдальцев явно сожгла княжна Збаражская, у которой, — особенно на нерве, — выходили иногда просто убийственные заклинания огненной стихии.

«Неплохой тандем, между прочим», — отметил Ингвар спускаясь по серьезно пострадавшей от огня и гравитационных ударов лестнице к «техническому крыльцу».

«Техническое крыльцо» — служило служебным входом в палас. Оно выходило прямо на хозяйственный двор, то есть именно отсюда доставлялись в замок продовольствие и другие расходуемые материалы, этим же входом пользовалась прислуга. Но девушки, судя по оставленным следам, во двор не пошли, поскольку оттуда, — скорее всего, с низкой внутренней стены, — простреливалось и крыльцо, и небольшое фойе, находившееся сразу за входом. Бармин не стал разбираться, кто там и откуда стреляет, а просто залил стену огнем и, пользуясь моментом, проскочил через открытое пространство к лестнице, ведущей в цокольный этаж. Однако, спустившись на два пролета вниз, он обнаружил лишь баррикаду, которую удерживали вооруженные разношерстным огнестрелом повара и кухонные слуги.

— Барышни здесь? — окликнул он находившихся под прессом обстоятельств мужчин и женщин, державших оборону в глубине замковой кухни.

— Это вы, господин граф? — почти сразу откликнулся из мутной полумглы шеф-повар княгини Кемской Эрик Мэнс.

— Это я, а вам, дамы и господа, не мешало бы выключить свет за спиной!

— Вот же дерьмо! — вскрикнула какая-то женщина и, судя по звукам, бросилась выполнять вполне разумное в данных обстоятельствах указание.

— Они спустились в казематы, — ответил между тем на вопрос Бармина повар, и в это время погас свет, и кухня погрузилась во мрак.

— А вы чего не пошли? — спросил Ингвар, направляясь к еще одной лестнице, на этот раз винтовой.

— Испугались… — Ответ, как ответ. Главное — честный.

— Ну держитесь, тогда! Помощь идет! — напутствовал людей Бармин и стал спускаться вниз.

Здесь было темно, но свет Ингвар зажигать не стал, а воспользовался уже достаточно натренированным в прошедшие дни ночным зрением. И правильно сделал, потому что первыми попались ему именно враги. Кто это был и как они сюда попали, — имелись варианты, — Ингвар выяснять не стал. Напал сзади и поломал ударами чего-то такого, чему пока не подобрал правильного названия. Но как бы «оно» ни называлось, — может быть, назвать это «мухобойкой?» — в тесных коридорах старых подземелий никому мало не показалось. Обойтись без шума, впрочем, не удалось. Вопли людей, сминаемых ударами воздуха, сжатого до плотности стали, пошли гулять эхом по сводчатым коридорам первого подземного этажа. Черт его знает, для чего строились эти казематы. Возможно, действительно для обороны, но как можно оборонять замок, сидя глубоко под землей? А ведь это всего лишь первый уровень, ниже которого лежат более древние — второй и третий. Не так глубоко, как в жутком капище Берова крома, но все-таки изрядно. И это просто замечательно, потому что, если оборонять замок отсюда довольно-таки трудно, то прятаться здесь — одно удовольствие. Иди найди в таком лабиринте, да к тому же в полной темноте, черную кошку, даже если по жизни она блондинка! Двух кошек искать тоже замыкаешься. Проблема в том, что Ингвар должен выйти к ним раньше, чем это сделают другие.

Бармин прислонился к стене и прислушался. Сначала напряг слух, потом отпустил на волю свое поисковое чутье. Наверху — в замке и вокруг, — все было по-прежнему: неразбериха скоротечного боя, неожиданно переросшего в затяжное перетягивание каната. В том, что на этот раз полутысяцкий княжеской дружины Кондратий Взолмня подготовился лучше, чем тогда, когда меньше месяца назад сюда наведались датские наемники, не было ничего странного. Испугался капитан, да и по заднице получил, не говоря уже о мордасах. Так что подсуетился, и сейчас у него было больше людей, больше стационарных огневых точек и скрытых секретов по другую сторону стены. Возросла огневая мощь, лучше работала связь. Удивляло другое: кто открыл здесь и сейчас полномасштабные боевые действия, и почему бездействуют полиция, жандармерия и расквартированные в округе войска? Не Азия, чай, и не Африка, а хорошо обжитые территории запада империи, но достойной реакции, как не было, так и нет. Бой высокой интенсивности идет уже почти целый час, но ни геликоптеров, ни конвертопланов с помощью все еще нет, а ведь не только капитан Взолмня, но и полковник Кальф-Калиф наверняка оповестил всех, кого только можно, сразу же как только прозвучали первые выстрелы. Княгиня, как знал Ингвар, тоже имела свой личный канал связи с Псковом, Гдовом и Стругами Красными, а она, судя по тому, что бронеставни в ее апартаментах опущены, должна была уцелеть, пережив первые минуты боя. Тогда что это? Почему помощь «в пути»?

«А на что это похоже? — спросил он себя, „прислушиваясь“ к звукам боя. — Заговор?»

Все указывало на то, что так и есть.

«Боги! — тяжело вздохнул Бармин, осмыслив следствия, вытекающие из его предположения. — Всего этого для меня слишком много! Готов поделиться, да никто не захочет взять…»

В казематах тоже оказалось отнюдь не пусто. Кто-то где-то двигался, другие оставались на месте. Слишком много людей, в, как минимум, пяти разных местах, но делать нечего, и Бармин пошел искать.

«Раз, два, три, четыре, пять… Я иду своих искать… Кто не спрятался, я не виноват!»

Последнее относилось к двум мужчинам в камуфляже, подсвечивавших себе дорогу подствольными фонарями своих винтовок. На них Ингвар попробовал, — практики ради, — кое-что новое: облил их ледяной водой и заморозил. Получились ледяные фигуры, но метод Ингвару не понравился. Слишком вычурно и как-то уж очень изуверски. Легче было прибить чем-нибудь простым, типа «мухобойки», ну или огнем шарахнуть.

«Ладно, — сказал он себе, спускаясь на второй подземный уровень, — в следующий раз выпендриваться не стану!»

Но драться больше не пришлось. Пока он искал своих «притаившихся в темноте черных кошек», они его сами нашли. У Збаражской чутье развито лучше, чем у него. Она и в прошлый раз первой засекла атаку. Не оплошала и сегодня. Засекла движение одиночной цели, как рассказывала она уже позже, заподозрила, что это свои, а еще через несколько секунд Варвара опознала ауру Ингвара. Так что девушки вышли к нему сами, и первым делом кинулись обнимать его и целовать. Причем не только в «щечку или носик», а полноценно, то есть, в губы. И ладно бы только Збаражская, — любовники все-таки, — однако и Варвара своего не упустила, и это был отнюдь не сестринский поцелуй. Да и Бармина, если честно, проняло совсем не по-братски.

— Целы? — спросил он, выпутавшись наконец из объятий.

— Да! А ты как здесь? — сразу же откликнулась Елена.

— Ты же в Псков уехал, — напомнила Варвара.

— Отставить разговорчики! — остановил Бармин девушек. — Не нравится мне здесь. Будем выбираться.

— А ты и через перекрытия можешь? — Заинтересовалась подробностями сестра.

— Я много чего могу! — прекратил он расспросы. — Давайте обе ко мне, и обнимаем крепко!

Мог бы и не уточнять. Кое-какой опыт в этом деле у девушек уже был, вот только решить сходу, кто с какой стороны его обнимает, не получилось. Впрочем, возня продолжалась не долго. Варвара что-то злобно буркнула, Елена жалостливо вздохнула, и девушки все-таки изобразили сэндвич. Однако на этот раз спереди Ингвара обнимала Варвара, а Елена прижималась к нему сзади.

— Приготовились! — скомандовал Бармин, стараясь абстрагироваться от недвусмысленных ощущений. — Пошли!

На самом деле, сегодняшний скачок на шестьдесят километров, что называется, расставил все точки над «i». Бармин ухватил наконец сам принцип перехода. Оказалось, что каким-то образом он может заранее знать, получится у него или нет. Вот и сейчас, пока шел по каменному лабиринту, пару раз примерился к возможному прыжку и сразу же обнаружил, что были в казематах такие места, из которых он уйти переходом мог, и другие — откуда ходу ему не было. И, приглашая девушек к прыжку, он твердо знал — отсюда можно, но недалеко. Не на шестьдесят километров, одним словом. И даже не на десять. Но метров на шестьсот, не учитывая расстояние по вертикали, должно было получиться.

— Пошли! — выдохнул он, и в следующее мгновение они оказались уже на берегу озера, в яблоневом саду Моховской фермы. Место тихое и в меру безопасное, в котором Бармин уже прятался однажды во время прошлого нападения на замок. — Ух!

Несмотря на то, что они уже прибыли, девушки отлипать от Бармина не спешили. Напротив, Ингвару показалось, что, как минимум, Варвара прижимается к нему как-то уж слишком тесно. Следующим шагом после таких объятий обычно идут страстные поцелуи до потери дыхания и стремительное избавление от одежды. Однако ни место, ни время, — не говоря уже о морально-этических осложнениях, — такому развитию событий не благоприятствовали. Поэтому первым делом Бармин решительно, но аккуратно, — как бы даже нежно, — освободился от повисшего на нем «груза обязательств» и начал настраивать девушек на боевой лад. В конце концов, боевое чутье княжны Збаражской куда сильнее «поискового чутья» самого Ингвара. Вот он ее подрядил на проведение разведки. Варвара в этом смысле ничем выдающимся похвастаться не могла, и поэтому была поставлена в дозор — следить за ближними окрестностями, пока Елена и Ингвар будут изучать сложившуюся обстановку.

О том, что это не повторение пройденного, Бармин уже знал. Противник, — кто бы это ни был, — нагнал сюда массу народа и до хрена военной техники. Обороняющихся в замке дружинников княгини Кемской обстреливало, как минимум, четыре БМП, вооруженные автоматическими пушками, и один колесный танк с орудием гораздо большего калибра. У нападавших, как тут же выяснилось, была даже своя авиагруппа, которую Бармин прежде не засек. Вблизи от замка, — приближаться летуны боялись, опасаясь зенитных ракет, — барражировали два ударных геликоптера и один вооруженный транспортный. И получалось, что, во-первых, враг атаковал Надозерье среди бела дня. Большими силами, которые невозможно протолкнуть по местным дорогам, не привлекая к себе внимания, и это, во-вторых. Значит, что? Все учтено и согласовано на таких вершинах, что можно палить из танковых пушек и обстреливать замок княгини Кемской противотанковыми управляемыми ракетами с летающего поблизости ударного геликоптера. Звуки такого боя должны быть слышны и в Гдове, и на той стороне озера. И все-таки вот он бой, и это не сон.

«Совсем берега попутали!»

— Как давно идет бой? — спросил он Варвару.

— Где-то около часа, — пожала она роскошными плечами. — Точнее не скажу. Мы время не засекали, не до того было.

— Час времени, а легкой кавалерии все нет и нет…

— Думаешь, нас предали? — спросила Елена.

Вопрос напрашивался, да и ответ был, увы, очевиден.

— Кто-то наверняка, — грустно усмехнулся Бармин. — Знать бы еще, кто.

И в самом деле, против кого воюем? Против него? Против Варвары и Елены или против всех троих? В прошлый раз героями дня были брат и сестра Менгдены, но сегодня-то Ингвар в замке отсутствовал и узнал о нападении где-то в шестидесяти километрах от Надозерья. Всяко-разно от тридцати до сорока минут быстрой езды. Мог приехать к шапочному разбору. Но, если так, сегодня жертвами назначили его девушек или, как минимум, одну из двух. Вопрос: кому это выгодно? Да, многим, если честно.

— Варвара, ты до геликоптера дотянешься? — спросил он вслух, поскольку прятаться надоело и остро хотелось приложить кого-нибудь так, чтобы мало не показалось.

— До которого? — Варвара подняла взгляд к небу и начала высматривать возможную цель атаки.

— До любого.

— Думаю, что вот того смогу, — показала она пальцем на один из геликоптеров, — когда он ближе подлетит…

— А ты, Лена?

— Нет, — мотнула та головой. — Слишком высоко. Но вот танк, который они поставили напротив ворот, поджечь смогу.

— Тогда, по местам! — улыбнулся Бармин. — Как только Варвара ударит по геликоптеру, поджигай танк. А я попробую достать транспортник. И сразу после моего удара обнимаемся и перемещаемся в другое место.

— Потискаться мы всегда рады, — хохотнула княжна Збаражская.

— А ну цыц, женщина! — остановил ее веселье Бармин. — Мы, между прочим, на войне, если кто не понял.

— Я готова! — сообщила между тем Варвара. — На счет пять. Раз…

— Готова! — Построжала лицом Елена.

— Первой бьет Варвара, — напомнил Бармин.

— Пять!

Далеко или нет, но Варвара, похоже, превзошла саму себя: ее гравитационная «волна» разом срезала геликоптеру несущий винт и половину хвостового оперения с рулевым винтом в придачу.

— Есть! — радостно взвизгнула сестра.

— Отстрелялась! — сообщила Елена, указав рукой на горящий танк.

«Все-таки магия — это нечто! — подвел итог Бармин, только что взорвавший транспортный вертолет и переживший сразу после этого проход болевой волны. — Мы втроем сработали за зенитную батарею и за противотанковый комплекс. Недаром здесь рулят колдуны!»

Подмога добралась до Надозерья только через три с половиной часа. Как позже выяснилось, нападавшие, — а это была так называемая, Союзная Рать Ярославского, Галицко-Дмитровского и Ростовского княжеств, — сковали боем ту часть дружины княгини Кемской, которая квартировала в Гдове, и перекрыли все дороги, ведущие к замку. При этом они ссылались на Право удельных княжеств объявлять войну неприемлемому наследнику. Право это, видят боги, лет двести, как никем не использовалось, кроме — барабанная дробь! — Карла Менгдена со товарищи. Только они тогда не успели даже мобилизацию объявить. Так и сгинули бедолаги, но след в истории оставили, напомнив кое-кому о древнем праве имперской аристократии. И вот теперь три удельных князя, узнав из своих источников, что грядет возвращение Менгденов, решили эту нежелательную реконкисту пресечь на корню. Зачем, почему? Что им сделал несчастный юноша, и чего они все так опасались — тайна сия велика есть. Однако же собрались, сговорились и атаковали, поставив имперские власти перед фактом. Ингвар не император и не член императорского дома, на него наезжать разрешено, — в особенности, если закон дозволяет, — вот они и атаковали. Другое дело, откуда взялось такое рвение в настолько мелком по имперским понятиям вопросе? Кто он такой, Ингвар Менгден, чтобы рвать из-за него жилы и рисковать головой? Как говорится, «Что он Гекубе? Что ему Гекуба?»

Впрочем, обо всем этом Бармин стал думать много позже, — когда время прошло и страсти улеглись, — а тогда он в компании своих валькирий три с лишним часа вел бой с неопознанным на тот момент противником. Метались с одной удобной локации на другую, перемещаясь туда, где их никто не ждал. Громили технику, убивали и калечили чужих воев, ставили заградительный огонь в прямом и переносном смысле слова, но вот какое дело: Бармин до этого дня никогда столько не колдовал и просто не знал, что магия, не говоря уже про боль откатов, «пьет» силу колдуна и ею же живет. Первой спеклась Елена. Это случилось где-то через полтора часа после того, как он нашел девушек в казематах замка. К этому времени княжна Збаражская выглядела, как тень самой себя. Окруженные траурным крепом глаза потемнели и ввалились, губы потеряли свой природный цвет, кожа стала похожа на выскобленный старый пергамент, подготовленный под палимпсест[128]. Роскошные волосы висели паклей, и вскоре стало очевидно — долго Елена не продержится. Поэтому, оставив Варвару отдыхать на берегу лесного ручья километрах в семи от замка, Бармин подхватил Збаражскую на руки и перенес в имение Смолница на северном берегу Чудского озера, но не в господский дом, где когда-то родилась его мать, а к дому Аграфены — управительницы этого маленького имения. Сдал бедолагу, оказавшуюся на поверку сильным и выносливым магом[129], с рук на руки, попросил позаботиться и, прихватив двухлитровый бидон с молоком, горшочек с липовым медом и ковригу еще теплого белого хлеба, вернулся к сестре. Варвара тоже выглядела не ахти как, но утверждала, что у нее есть еще порох в пороховницах. Бармин соглашался, но тем не менее, волевым решением объявил «перерыв на обед». Ели хлеб, отрывая куски прямо от каравая и макая их в мед, и запивали молоком. Молоко, — об этом Ингвар буквально полчаса назад впервые услышал от Варвары, — оказалось крайне действенным средством восполнения сил, как для обычных магов, так и для такого стихийного колдуна, как Бармин. А пшеничный хлеб с медом утолил голод и дал организму дополнительный заряд энергии. Во всяком случае, Ингвар почувствовал себя гораздо лучше, хотя, честно говоря, тоже порядком устал, да и вымотанная боем Варвара, вроде бы, «воспряла со смертного одра». Но продержалась она недолго. Уже через четверть часа с копейками окончательно выдохлась и далее продолжать бой не могла. Ее Бармин, отмахнувшись от протестов, тоже отнес к Аграфене. Однако и сам вынужден был понизить градус своего энтузиазма. Силы уходили, и сколько он еще продержится, было неизвестно.

Собственно, именно в этот момент, то есть, тогда, когда, оставшись в одиночестве, он поджег полевой штаб атакующих в усадьбе Кярово, и прыгнул в лес у Заклинья, с ним произошло нечто странное и крайне занимательное, если не вдаваться конечно в сопутствующие этому мрачные подробности. В этот лес, вернее на опушку леса близ дороги, Ингвар прыгнул в третий раз за день, что было с его стороны крайне неосмотрительно. По другую сторону прицела тоже не дураки собрались. Напротив, нападающие были профессионалами, и среди них, по-видимому, было довольно много магов. Пусть эти колдуны и не могли ровняться силой с Еленой и Варварой, — не говоря уже о самом Бармине, — кое-что, как выяснилось, они все-таки умели и могли. Так что неудивительно, что, переместившись в третий раз за сорок минут в одно и то же место, неопытный в такого рода делах Бармин сходу влетел в мышеловку. Его ждали и сразу же открыли огонь. Все произошло настолько быстро, что Ингвар не рассмотрел даже кто в него стрелял, и сколько их было. Прыгнул с испугу, не раздумывая, «куда глаза глядят», и оказался в лабиринте, образованном кустами сирени. Во время прошлого нападения именно здесь прятались его девушки, пока он геройствовал на шоссе. Но в этот раз он здесь еще не появлялся, поскольку лабиринт едва ли не вплотную примыкал к замковому комплексу, и при той интенсивности огня, какой достиг бой, перестал отвечать требованиям безопасности. Пули свистели прямо над головой, и осколки мин и гранат срезали верхушки кустов.

«Вот черт!» — это была запоздалая мысль, относившаяся к прошлому месту высадки.

«Ох, ты ж!» — А вот это была уже другая, куда более актуальная мысль, потому что, едва он оказался среди кустов, как почувствовал сильный толчок в грудь и живот, отчего его повело назад, и в этот момент у него подломилась левая нога, так что Бармин сразу же завалился на спину. Но за спиной у него оказались кусты, и поэтому он не грохнулся оземь, а достаточно аккуратно, — не считая порванной рубашки и покрытой царапинами спины, — сполз вниз. Боли не было, так что-то несущественное, чуть раздражающее с левой стороны груди и где-то пониже диафрагмы. И сначала Бармин на это даже внимания не обратил, удивившись тому что упал, и испугавшись, что подвернул ногу. Попытался сесть и даже, вроде бы, смог, но не удержал равновесия и свалился набок. В глазах начало темнеть, и по телу прошла волна озноба. Он все еще не понимал, что же такое с ним приключилось, и ему потребовалось какое-то время, чтобы увидеть кровь, текущую по ноге, — рана находилась сантиметров на десять выше колена, — и осознать наконец, что он ранен, а, возможно, даже убит. О смерти Бармин подумал, дотащив — вопреки неожиданно обрушившейся на него слабости, — правую руки до груди. Его грудь была вся в крови, и кровь быстро, толчками вытекала из раны, находившейся как раз напротив сердца. На животе он тоже нащупал рану, и в первый момент все пытался ее локализовать, но то ли забыл за давностью лет общую анатомию, то ли поплыло сознание, но ничего путного из этой попытки не вышло. Удивительно, но он все еще не чувствовал боли. Может быть, ощущал легкое жжение, но никак не боль.

Когда-то давно, учась в Питерском 1-ом Меде, Бармин, как и все прочие студенты-медики прошел курс военно-полевой хирургии. Прошел, ушел и забил, как говорили тогда. Но по факту, он действительно все забыл, ну или голова начала отказывать. А между тем, кровь вытекала, силы уходили, становилось все холоднее, и заканчивалась жизнь. Причем на этот раз, похоже, окончательно. Боли все еще не было, страха, впрочем, тоже. А вот сожаление объявилось, куда же без него? Не успел! — вот каков был лейтмотив его последних мыслей. И в самом деле, столько планов, и все коту под хвост. Не станет теперь графом, а значит и князем не станет тоже. Не женится на пяти красавицах и не объяснится с той единственной, что стояла сейчас перед его внутренним взором.

«Оно и к лучшему», — уже почти равнодушно отметил Бармин, и в этот момент с ним и вокруг него начало вершиться чудо.

По-видимому, как он предположил много позже, сработало древнее заклятие, и возможно, случилось это, только потому что, приехав на охоту в Беров кром, Ингвар откликнулся на Зов и спустился в колодец Источника под Медвежьей башней замка Усть-Угла. И сейчас этот правильный с точки зрения наследника рода поступок неожиданно принес свои плоды. Магия горячей скалы признала в Ингваре плоть от плоти Бера Менгдена по прозвищу Тяжелая рука и пришла ему на помощь. Мгновение, и Бармин нашел себя стоящим в подземной галерее, опоясывавшей Протуберанец Источника.

Здесь было жарко, и жар этот довольно быстро согрел Ингвара. Придал ему сил и позволил, наконец, осмотреться. Стены, пол и потолок коридора излучали неяркий зеленоватый свет, которого Бармин совершенно не помнил по прошлому своему посещению этого места. А вот скелеты людей, принесенных здесь когда-то в жертву, напротив, светились алым. Зрелище необычное, тревожное, но никак не опасное. То есть, возможно для кого-нибудь другого это место смертельно опасно, но только не для него. Откуда-то Бармин это знал, как знал и то, что это не самообман, а истинная правда. Однако Ингвар был сейчас не в том состоянии, чтобы рефлектировать и заниматься самоанализом. По ощущениям он был уже мертв, а трупы, как известно, тугодумы. У него вот тоже не получалось думать. Было трудно сосредоточиться на чем-нибудь определенном, но Бармин даже не пытался этого делать, потому что ему было как-то все равно.

А потом в проходе появилась женщина. Молодая, как весна, и такая же прекрасная. Высокая, светлоокая и светловолосая. Чем-то она напоминала Варвару, но была выше ростом и несколько крупнее.

— Ты и твоя сестра похожи на меня, — словно прочитав его мысли, сказала женщина, и голос у нее был под стать внешности: красивый, грудной, богатый обертонами. — Не я на нее, а она на меня, потому что вы часть меня, детки, мое послание из прошлого в будущее.

Ингвар стоял напротив нее, смотрел, слушал, но, кажется, ничего не понимал. Слишком сложные мысли высказывала женщина, слишком длинные предложения строила, обращаясь к нему.

— Совсем плохо? — участливо спросила красавица, оценив, по-видимому, состояние Бармина. — Плохо… Плохо… Плохо. Что ж, сейчас станем тебя оживлять. Рано тебе, мальчик, на Ту Сторону. Там и без тебя пока обойдутся. Да, и был ты там уже. Неужели соскучился?

Ингвар молчал, слушал, но слова красавицы с трудом пробивали себе дорогу к его затуманенному умиранием разуму.

— Как тебя зовут, отрок, — поинтересовалась женщина, наверняка, устав от его молчания.

— Ингвар.

— Менгден? — чуть подалась к нему женщина. — Или еще как?

— Менгден.

— Что ж, хранимый Фрейром[130], ты мне действительно не чужой. Кровь не лжет, но только имя всему подводит черту. Ты не похож на Бера, — он был тоже хорош собой, богатырь, но другой. Зато ты похож на его сына Ретвина.

— Я Марена[131], если еще не понял, — добавила через мгновение, — или ты уже ничего не разумеешь? Скажешь, мне следует поспешить? Возможно, возможно… Но согласись, какая жалость, что мы не можем нормально поговорить. Было бы забавно… Не часто я могу явиться людям во плоти. Но ладно, отрок, к делу! Начнем, пожалуй, с груди. Как же ты так неосмотрительно подставился? Осторожнее надо быть. Головой думать. Ты что же решил, что умнее всех и бессмертный к тому же? Зря. Одно перерождение еще ни о чем не говорит. Отвратительная рана, к слову сказать, и большая кровопотеря. Верная смерть, если понимаешь, о чем идет речь. Считай, что помер. Подставился и получил пулю в грудь. Упал, не встал, и как не было… но Договор остается в силе.

Женщина взмахнула рукой, и по коридору прокатилась волна смертельного жара, словно открылись врата христианского ада, и на Ингвара дохнуло из пекла Гиены Огненной. Жар опалил его, не причинив, впрочем, вреда. Потому что вместо Бармина смерть принял скелет, висевший на цепях прямо перед ним. Кости рассыпались в прах, грудь Ингвара пронзила острая боль, — словно раскаленный стальной прут пробил ее насквозь, — но в голове сразу прояснилось, и он начал осознавать, где находится, с кем говорит, и что с ним теперь происходит.

«Великие боги!»

Что ж, одна из богинь, — правда, относящаяся к чужому, славянскому, а не скандинавскому, пантеону, — стояла всего лишь в нескольких шагах от Ингвара и улыбалась, любуясь на свою великолепную работу. Разумеется, Бармин не знал, — и откуда бы, — что это за магия и почему он встретился с Мареной именно в Источнике Менгденов, но, наверное, все это имело какое-то объяснение. Богиня тоже ничего ему не объяснила, однако Бармин утешил себя мыслью, что все тайное когда-нибудь становится явным.

«А может случиться, что это славянская персонификация бело-синей Хель[132]?»

— Неплохо! — констатировала между тем женщина. — Сильно болит?

— Сильно, — признал Бармин.

— Ну, потерпи! — чуть улыбнулась красавица. — Пуля прошла навылет. Слишком длинный раневой канал. Сам понимаешь, сколько там всего по пути. И все это сейчас заживает и возвращает себе прежний вид.

— Почти, — добавила, что-то взвесив в уме. — Шрам я тебе, пожалуй, оставлю на память. Раны, полученные в бою, богатырю скрывать невместно.

Сейчас Бармин слышал богиню гораздо лучше, чем раньше, но главное — лучше понимал. Не мешала этому даже боль, разливавшаяся в груди и отдававшая в спину.

— Теперь живот, — вернулась к насущному Мара. — Тоже плохо, но от этой раны ты еще не умер. Впрочем, если не принять срочных мер, то скоро умрешь. Военно-полевую хирургию забыл, небось? И зря!

Она снова взмахнула рукой, но на этот раз по коридору прошла волна ледяного холода. У Бармина даже зубы заныли, но в следующее мгновение нестерпимая боль охватила уже живот, и он разом забыл и о зубах и, вообще, обо всем на свете. А между тем, вспыхнувшая в животе боль стремительно распространялась по его телу вверх и вниз. В груди она поглотила прежнюю боль, внизу на ноге вспыхнула жестокой ледяной звездой.

«Любопытные методы лечения, — сосредотачиваясь на том, чтобы не закричать, отметил Бармин. — Но, если помогает, то есть смысл терпеть».

Сейчас, когда в голове прояснилось, и у него получалось думать даже через боль, Ингвар вернулся к прежнему мнению: умирать ему рано и ненужно. Не для того он поменял свое старое уставшее от жизни тело на это молодое и сильное! И кроме того, Бармину вдруг остро захотелось стать графом и князем и, совершив невозможное, подняться к вершинам настоящей власти. Туда, где на вершине должен остаться только один.

— Ну, вот и все, — вернул его в реальность голос Мары. — Ты жив, условно здоров и готов к продолжению своей эпопеи. А мне пора уходить. Но я как-нибудь обязательно загляну к тебе на огонек, так и знай, внучок!

Когда он пришел в себя, боли, как таковой, уже не было. Ныла грудь, ощущалось несильное жжение в животе, покалывало там, где пуля пробила ему ногу. Терпимо, умеренно, без экстрима. В былые времена, — в прошлой жизни, — будучи уже немолодым мужчиной, Игорь Викентиевич Бармин порой чувствовал себя куда хуже. И ничего, вставал, пил кофе и шел на работу. Даже не жаловался никогда. Так и сейчас, те ощущения, которые он испытывал, воспринимались им, всего лишь как легкое недомогание.

Если честно, гораздо хуже было то, что тело задеревенело от долгого лежания на холодной земле. Но это, по-видимому, понимал не только он один. На самом деле, Бармин очнулся как раз оттого, что кто-то пытался, — впрочем, не очень ловко, — подсунуть ему под спину что-то похожее по ощущениям на шерстяное одеяло.

— Не надо было его трогать, — сказала прямо над ним княжна Збаражская. — Вдруг раны откроются, а он и так уже много крови потерял.

— Больше двух литров, — внес ясность полный тревоги голос Варвары.

— Вот я и говорю, лучше бы мы его накрыли чем-нибудь, — всхлипнула Елена. — Он же холодный, как лед.

— Накроем… Ну-ка еще одно усилие!

Бармин почувствовал, как в четыре руки его заволакивают на одеяло. Спине сразу стало лучше, но про холод Збаражская правильно сказала. Было очень холодно, хотя никаких других симптомов большой кровопотери, — не говоря уже о массивной, — Ингвар не чувствовал. А крови он, между прочим, должен был потерять куда больше двух литров.

— Вот теперь можно и накрыть, — подытожила Варвара результаты совместных усилий. — Давай, снимай плащ! Накроем двумя плащами, всяко-разно ему будет теплее.

Бармин почувствовал, как его накрывают этими самыми плащами и хотел было возразить, но не смог. В сознание он конечно пришел, но вот тело его пока не слушалось. Ни глаз открыть, ни рукой пошевелить, ни застонать жалостливо. В общем, по всем признакам хладный труп, но температура тела несколько выше, чем у мертвецов, и сердце бьется, о чем девушки наверняка давно знают.

— Наверное, надо бы за помощью сходить…

— Нет, Еля! — возразила Варвара. — Никуда мы не пойдем. Иди знай, кто сейчас в замке хозяйничает!

— Но Ингу здесь долго оставаться нельзя! Он и так уже неизвестно сколько времени здесь лежит.

— Во-первых, не блажи! — остановила Варвара начавшую было впадать в истерику княжну Збаражскую. — Твой дар поисковый, и, когда ты меня сюда вела, я с тобой не спорила. Мой дар — целительский. Не сильный, как ты знаешь, но достаточный, чтобы авторитетно заявить: Инг жив, раны затянулись, внутренние органы работают в ослабленном режиме, но без патологии. И количество циркулирующей крови почти нормальное. Не знаю, как это возможно, но говорят настоящие Гроссмейстеры себя сами восстанавливают.

— А он Гроссмейстер?

— А сама как думаешь?

— Повезло нам с ним!

Варвара промолчала, но Бармин подумал, что ей есть, что сказать, просто она этого вслух никогда не произнесет.

— Так что будем делать? — снова оживилась Елена. — Нельзя же его здесь оставлять! А утром рассветет, начнут прочесывать местность…

«Ночь на дворе? — Удивился Бармин. — Сколько же часов я провел в отключке?»

— Надо бы перетащить Инга на берег, — предложила Варвара. — На лодке до Смольницы часа за два доберемся…

— На веслах? — засомневалась Елена. — Не успеем, а когда рассветет, окажемся, как на ладони…

— Значит, надо двигать прямо сейчас. Дотащим как-нибудь…

— Инг тяжелый, — пожаловалась Елена.

— До сих пор не раздавил, не раздавит и сейчас, — зло пошутила Варвара.

«Да, — решил Ингвар. — Надо с ней срочно поговорить. И еще. С каких пор я стал Ингом, а Елена — Елей?»

— Ждать нечего, надо двигать! — подвела итог Варвара, и Бармин, уже с минуту как чувствовавший свое тело, решил вмешаться.

— Не надо! — сказал он вслух. Получилось хрипло, но достаточно громко и членораздельно. — Сам дойду. Дайте только еще немного полежать.

— Ой! — воскликнула Елена.

— Я же говорила, что живой! — усмехнулась Варвара.

И, не сговариваясь, обе бросились его целовать.

— Ну, хватит! Хватит! — с трудом отбился от них Бармин. — Прекратите сейчас же, а то я снова умру.

— Не верю! — сказала на это Варвара.

— Сомневаюсь, — поддержала ее Елена.

— Есть вода? — с надеждой спросил Ингвар.

— Все есть! — радостно сообщила Збаражская, и в следующие несколько минут ему дали напиться: фляга холодного чая, — крепкого, сладкого и с лимоном, — и пара глотков коньяка.

— Жизнь прекрасна! — сообщил Бармин, чувствуя, как к нему возвращаются силы. — Рассказывайте!

Рассказ у них получился несколько сумбурный, с лакунами и перескоками с темы на тему, но главное Бармин уяснил. Подробностей девушки, разумеется, не знали, так как находились на другом берегу озера, но в доме у Аграфены имелись в наличие принесенные из усадьбы мощный радиоприемник и напрочь нелегальный полицейский сканер, с помощью которых Елена и Варвара следили, насколько это было возможно, за развитием событий. Так вот, если верить полицейским наблюдателям и отважным журналистам, проникшим на свой страх и риск в «зону конфликта», бой вокруг замка Надозерье продолжался более четырех часов. Последние выстрелы прозвучали около четырех часов дня, когда в районе замка высадились десантники Великого князя Русского и Литовского Михаила Ягеллона. Сам князь выступил по радио в 18.30 по новгородскому времени и объявил, что у него есть серьезные сомнения в праве удельных князей Ярославского, Галицко-Дмитровского и Ростовского княжеств начинать войну против мальчика, родившегося и выросшего на острове Грумант, и живущего в данный момент под опекой бабушки — княгини Кемской. В связи с этим Михаил Ягеллон обратился с протестом в Большой Коронный Совет и с жалобой на недопустимые формы ведения боевых действий в густонаселенной местности, не являющейся к тому же территорией противника, обозначенного в ноте о причинах войны. Кроме того, Великий князь приказал арестовать всех оставшихся в живых воев Союзной Дружины, включая сюда раненых, и провести среди них тщательное дознание о полученных ими приказах и форме их исполнения. В общем, речь оказала отрезвляющее действие на многие горячие головы, тем более, что в 20.00 по Новгородскому времени Губернатор Псковской земли объявил о начале расследования среди жандармских и полицейских чинов, а также о посылке в Надозерье группы государственных оценщиков для определения общего и частного ущерба, причиненного военными действиями. Тут кое-кто сразу сообразил, что губернатор — суть государев человек, и значит приказ пришел с самого верха.

— Ну, выкатят они княжествам счет, а замок-то разрушен! — в сердцах вскричала Елена, прерывая Варвару на полуслове.

— Что с Анной Георгиевной? — спросил тогда Ингвар, сообразивший, что за всеми этими делами совсем забыл о бабушке.

— Сами мы в замке не были, — тяжело вздохнув, сообщила Варвара. — Побоялись. Обстановка-то пока не прояснилась. Кто контролирует территорию и какие у него планы по поводу нас троих? В общем, информация пока исключительно из радиосообщений и перехвата переговоров на полицейской волне. Так вот, на данный момент существуют две версии: по одной княгиня погибла, когда по ее апартаментам был нанесен магический удар огромной силы, по другой — она ранена во время артиллерийского обстрела и находится сейчас у своих родственников, но не сказано каких именно.

— Если она погибла, я объявлю вендетту, — сказал на это Ингвар.

На самом деле воевать, жуть как, не хотелось, но ноблес оближ[133], как говорится, и от вендетты теперь ему будет не отвертеться.

«Ладно, — решил он. — Поживем увидим. Может быть, все не так ужасно, как кажется на первый взгляд».

— С этим понятно, — подвел Бармин итог, — но объясните мне, во имя всех богов, старых и новых, как вы меня нашли?

— Ну, тут такое дело, — нервно сглотнула Варвара. — Я тебя, оказывается, чувствую, только сама об этом не знала. Узнала, когда перестала чувствовать.

— В обморок грохнулась, — сообщила Елена. — Насилу привели в сознание, а она только глаза открыла и сразу говорит: Инга, дескать, больше нет.

«Выходит, я тогда действительно умер? — Получалось, что так оно и есть. — И сколько же времени меня не было среди живых?»

Вообще, вся история с его смертью и воскресением носила напрочь антинаучный характер. Но с фактами не поспоришь, и приходилось признать, что Бармин, и в самом деле, встретился с богиней, покровительствующей роду Менгденов. И более того, если исходить из слов самой Марены, получалось, что она является прародительницей их рода, и, возможно даже, что Ретвин Менгден — ее сын. Если это действительно так и есть, то такое родство многое могло бы объяснить. Но тогда возникал вопрос о том, почему богиня, — раз уж приходилось признать ее частью объективной реальности, — признает своим «внучком» совершенно постороннего человека? Она же по ходу намекнула открытым текстом, что знает, кто таков Ингвар на самом деле. Один пассаж о военно-полевой хирургии чего стоит! То есть, если быть последовательным, получается, что сама Марена признала Бармина Менгденом, поскольку дело в крови, а не в том, чья душа обитает в данном теле.

«Может быть, она и к моему появлению в этом мире руку приложила?»

Могло случиться и так, но данных, подтверждающих эту гипотезу, у Бармина не было, и значит все это следовало отложить до лучших времен.

— Что потом? — спросил он вслух, продолжая разговор со своими женщинами.

— Часа через два вдруг говорит: нет, дескать, не умер, — пожала плечами Елена. — Наверное, примерещилось.

О том, что происходило в эти два часа, Збаражская тактично промолчала, но Бармин догадывался, что ничего хорошего.

— Дальше! — потребовал он вслух.

— Дальше, Елена напрягла свое поисковое чутье, — пожала плечами Варвара. — Искала долго, но, в конце концов, нашла. Но сказала, что место она определила, однако ты, похоже, не двигаешься. Ранен или еще что. Тогда мы одолжили у Аграфены лодку и поплыли сюда, но метров за триста до нашего берега сдох мотор, и пришлось идти на веслах. Так что, если возвращаться, то только на веслах.

— Пятнадцать километров? — почесал Бармин затылок.

— Да, далековато, — согласилась с ним Елена. — Но что делать?

— Шоколадки ни у кого нет? — Есть хотелось просто зверски, Бармину отнюдь не помешало бы поднять уровень сахара в крови.

— Попробую сходить в замок, — решил Бармин. — Надо найти какую-нибудь одежду и хоть немного еды…

— Рубашку я тебе могу… — начала было Елена.

Что ж, по факту, любая магиня, — и неважно сильный или слабый у нее Дар, — с раннего детства осваивает пару-другую заклинаний бытового характера: уничтожить прыщик носу, залечить царапину на коленке и вывести пятнышко с одежды. Но рубашка Бармина восстановлению не подлежала. Мало того, что она вся пропиталась кровью, так еще вся спина изодрана в клочья.

— Прогуляюсь-ка я в замок, — решил наконец Ингвар. — Посмотрю своими глазами, как там обстоят дела, и заодно попробую раздобыть еду и одежду.

— Не надоело рисковать? — нахмурилась Варвара.

— Один раз подстрелили, могут и повторить, — вторила ей Елена.

«Сговорились, что ли?»

— Кто здесь мужчина? — ухмыльнулся он и содрал с себя остатки рубахи.

— Какой идиот сказал, что шрамы красят мужчину? — с трудом проглотив комок в горле, прокомментировала увиденное княжна Збаражская.

— Это, — сказала Варвара, ткнув пальцем туда, где раньше находилось входное отверстие, оставленное пулей, пробившей ему грудь, — смертельное ранение, Инг, если конечно не остановить сразу же кровь и не прооперировать раненого так быстро, как только возможно. И все равно, в большинстве случаев не успеть.

— Повернись спиной! — скомандовала она через мгновение, и Бармин счел за лучшее, не спорить.

— Да, — констатировала сестра, пройдясь пальцами там, где находились выходные отверстия обеих пуль. — Первое ранение стопроцентно смертельное, второе — просто тяжелое. Впечатление такое, что ранили тебя месяца два назад и с тобой работал кто-то из великих целителей. Гроссмейстер, никак не меньше.

— Но это же хорошо? — спросил тогда Бармин, не оборачиваясь.

— То есть, ничего ты нам не расскажешь, — «горестно» вздохнула Елена.

— Расскажу что-нибудь, — пообещал Ингвар, — но не сегодня. Сегодня нельзя. Ждите здесь!

Глава 5

Не мудрствуя лукаво, Бармин прыгнул в хорошо послуживший ему днем глухой угол за старым хофом. Как и в прошлый раз, свидетелей не было, и Бармин сразу же занялся осторожным изучением обстановки. Народу в замке оказалось- более, чем достаточно. Кто-то охранял выделенные сектора, кто-то разбирал завалы, — все правое крыло паласа лежало в руинах, — а кто-то другой проводил расследование по горячим следам. Сновали эксперты неизвестных Ингвару служб, щелкали затворы фотокамер, и жандармские дознаватели опрашивали свидетелей. Бармина эти люди не интересовали, — никто из них, кроме, пожалуй, закованного в цепи капитана Взолмни, — но они мешали ему пройти туда, куда надо. Можно было бы переместиться, но он не знал, в каком состоянии находится его башня. Подумав немного над возникшей проблемой, Ингвар решил попробовать нечто новое — прыгнуть, скажем, не на сто, а на пять метров. Такого он еще не пробовал, просто потому что не было необходимости. Но вот нашлась причина, и оказалось, что сделать это не так уж просто, но все-таки можно. Правда, он чуть не загремел с черепичной крыши святилища, но, к счастью, обошлось. Бармин переступил пару раз в поисках равновесия, утвердился на крутом скате крыши и смог, наконец, осмотреться. К его огромному удивлению, круглая башня, в которой он жил с марта месяца, пострадала совсем немного, и в ее узких окнах-бойницах лишь изредка мелькал свет. Кто-то там бродил с фонарем. Дознаватель или эксперт, или кто-нибудь из уцелевших слуг. Но кто бы это ни был, он находился не в апартаментах Ингвара, а на ярус выше.

«Что ж, — усмехнулся мысленно Бармин. — Наверное, это судьба!»

В его спальне, куда он сразу же переместился, царил полный разор. Кто и что здесь искал, понять было сложно, но хорошо хоть не подожгли и не взорвали. Ингвар подошел к платяному шкафу. Все его вещи были выброшены на пол и валялись там неопрятной кучей. Тем не менее, — благо неплохо видел в темноте, — он достаточно быстро выудил из этой свалки сначала рубашку, затем трусы и джинсы, но дольше всего искал носки. А кожаную куртку-косуху кто-то «добрый» бросил прямо на развороченную постель.

«Неплохо!»

Прислушиваясь к звукам, доносившимся из коридора, Бармин быстро переоделся во все чистое и потратил еще пару минут, чтобы найти выпотрошенный «добрыми самаритянами» рюкзак, с которым он покинул мертвый город Барентсбург, но ни оружия, ни серебряной фляжки поблизости не нашел. Зато в импровизированном баре, — обыкновенной прикроватной тумбочке, — обнаружил чудом не разбившуюся бутылку старки, несколько пачек сигарет и шоколадный батончик.

«Негусто! — поморщился он, складывая находки в рюкзак. — Но поправимо».

Чтобы избегнуть нежелательных встреч, на этот раз Бармин переместился на лестницу, ведущую в казематы под расположенной в цокольном этаже кухней. Постоял в темноте, послушал, но здесь никого не было, ни одной живой души. Тем не менее, Ингвар был предельно осторожен, когда поднимался по лестнице наверх и, тем более, кода оказался в помещениях кухни. Тут везде были видны следы боя и пожара, но сохранилось гораздо больше, чем было разрушено. А итогом поисков в продуктовых шкафах, холодильниках и ларях стали мешочек с чищенными грецкими орехами, бумажный пакет с изюмом, двухкилограммовая головка сыра, круг полукопченой колбасы и чуть подсохший, но все еще съедобный багет. Напихав все это добро в рюкзак и, прихватив так же две полуторалитровые бутылки с минеральной водой, Ингвар вздохнул с облегчением, — «Слава богам, пронесло!» — и, не откладывая, вернулся к девушкам.

— Не заскучали? — усмехнулся он, поймав тень испуга на прекрасных, но усталых лицах своих верных спутниц. Все-таки его исчезновения — еще туда-сюда, но вот появления… Просто, как чертик из бутылки.

— Не оригинально, — поморщилась Елена.

— Чем пахнет твой рюкзак? — пошевелила носом Варвара.

— Сыром и колбасой, дорогая сестра!

— Тогда объявляю поздний ужин, — предвкушающе улыбнулась княжна Збаражская.

— Или ранний завтрак, — вторила ей Варвара.

Этим они, собственно, и занимались следующие три четверти часа. Сытно поели, восстанавливая силы, немного выпили, — только для поднятия тонуса и куража, — и выкурили «на посошок» по сигарете. Так что Бармин пришел в себя в достаточной мере, чтобы совершить пятнадцатикилометровый прыжок. И совершил, обвешанный своим ценным грузом спереди и сзади.

Попав в Смольницу, они пошли, однако, не к Аграфене, — благо ночь, и свидетелей нет, — а в само имение. Бармин внутри дома был только один раз, когда ему показывали комнату, в которой родилась его мать, но пару мест помнил достаточно хорошо, однако решил не рисковать и прыгнул, только внимательно рассмотрев через оконное стекло, куда собирается переходить. Остальное дело техники. Дом довольно давно стоял закрытым, но «под парами», то есть здесь проводили еженедельные уборки, работала отключенная, но не демонтированная электросеть, трубы водопровода регулярно проверялись, и главное — в доме была работающая телефонная линия. Собственно, из-за нее они сюда и наведались.

В условиях неопределенности лучше было перестраховаться, а это значит, не дать себя найти. Вряд ли противник прослушивает все телефонные кабели подряд, но даже если предположить худшее, время реакции на перехваченный разговор никак не может быть мгновенным. Поэтому план предусматривал два-три коротких звонка и спешное отступление в находившуюся поблизости священную рощу, в глубине которой располагалось практически заброшенное капище с идолами славянских богов.

Первым делом, Ингвар позвонил Ие, в ее, так называемый, полевой штаб. Ответивший ему человек Бармина не знал и, удовлетворившись паролем и кодом доступа, сообщил, что майор Злобина в отъезде, но скоро вернется. Впрочем, «скоро» оказалось «часа через два-три».

«Шли бы вы все в Хель[134] со своим „скоро“!» — возмутился Бармин и со зла оставил Ие сообщение, что звонил Ноль-Третий и приказал по возвращении сидеть у телефона на жопе ближайшие двадцать четыре часа.

И в самом деле, куда, на хрен ее понесло, если уже по всем масс-медиа прошло сообщение о нападении на Надозерье? Она должна была или разом сорваться с места и срочно лететь в замок княгини Кемской, — но тогда о каких двух-трех часах идет речь? — или сидеть на месте в ожидании призыва о помощи.

«Теперь она за мной побегает!» — решил он, и набрал другой телефонный номер.

— Доброй ночи! — сказал он в трубку, как только ему ответили. — Прошу прощения за беспокойство в столь поздний час. Я Ингвар Менгден, и мне нужно срочно переговорить с Андреем Романовичем.

Удивительно, но на том конце провода никто его просьбе не удивился, и князь Северский ответил всего лишь через три минуты:

— Слушаю!

— Андрей Романович, это Ингвар.

— Жив. Уже хорошо! — сухо констатировал Великий князь. — Что с сестрой?

— Жива, здорова.

— Слава богу! Про княгиню Кемскую уже знаете?

— Да, — подтвердил Бармин.

— Надеюсь, вендетту скоропалительно объявлять не станете?

— Не стану, — успокоил собеседника Ингвар. — Сейчас мне это не потянуть.

— Разумная мысль. Кто-нибудь знает, где вы сейчас находитесь?

— Нет, я решил погодить выходить под свет юпитеров.

— Правильное решение, — одобрил князь Северский. — Мою помощь примите?

— Приму с благодарностью.

Бармин все еще не разобрался, в чем истинный интерес Великого князя, но он был почти уверен, что на данном этапе брат императора в его исчезновении не заинтересован.

— Тогда сделаем так, — начал тем временем излагать свой план собеседник. — Я сейчас же вышлю за вами конвертоплан. Поживете до императорского приема в Самкерце[135] у моего младшего сына. Там вокруг хазары живут, вряд ли кто сунется. А после приема сразу уедете в Усть-Углу. Замок до вашей свадьбы формально принадлежит Марии, поэтому она поедет с вами. Ей уже можно будет, как помолвленной и объявленной при свидетелях невесте. Я, как чувствовал, позавчера отдал на всякий случай распоряжение подготовить замок к вашему приезду. До тех пор, пока не создадите свою дружину и не наберете свой штат, охрану и обслуживание возьмут на себя мои люди. Такой план вас устраивает?

— Вполне! — согласился Бармин наскоро обдумав сделанное ему предложение. — Однако хотелось бы сразу же прояснить два вопроса.

— Слушаю вас, Ингвар Сигурдович.

— Я не один, со мной сестра и княгиня Збаражская.

— Не вижу в этом проблемы.

— Тогда другой вопрос. У меня есть уже свои штат и дружина со штабом и контрразведкой.

— Дружина большая? Что за люди? Им можно доверять?

Хорошие вопросы. По существу дела и без подковырок.

— Это дружина и штат покойного князя Городецкого из его замка Балахна и из городской усадьбы в Городце.

— Полный штат слуг — тридцать семь человек, — начал он перечислять людей, вошедших в выкупной контракт, — 12 телохранителей и семьдесят четыре человека, включая специалистов, в дружине. Еще есть два геликоптера, четыре колесных танка, четыре тяжелых машины сопровождения. Кортеж — шесть бронированных внедорожников и две бронированных машины представительского класса плюс мобильный штаб в кунге на базе минивэна.

— Тогда, я распоряжусь пропустить их в замок, — коротко ответил на это князь Северский. — Пусть начинают принимать территорию и объекты немедленно. Как раз за неделю управятся. Я распоряжусь, мои люди все покажут и объяснят вашим на месте.

— Принято, — так же по-деловому ответил Бармин.

— Куда высылать конвертоплан?

— Опушка священной рощи около имения Смольница на северном берегу Чудского озера.

— Принято. Ждите. Часа через два. Раньше не успеют.

— Спасибо! Ждем.

Он все-таки смог переговорить с Ией. Конвертоплан прибыл только через два с половиной часа. Приземлился и принял их на борт, но перед этим Ингвар успел переместиться к телефону в хозяйском кабинете имения Смольницы и снова позвонил в полевой штаб майора Злобиной. На этот раз она не только была на месте, она же и ответила буквально после третьего гудка.

— Здравствуй Ия! — поздоровался Бармин. — Что с подписанием контракта?

— Подписан еще вчера, я просто…

— Ты просто не сообщила об этом мне. Наверняка, отчитывалась перед своим начальством.

— Ингвар, ты же понимаешь… — начала было оправдываться она, но у него не было на это ни времени, ни терпения, и он ее прервал.

— Не интересно, — отрезал он. — Контракт подписан?

— Да, я…

— Оплата произведена?

— Ингвар, я хотела спросить, целы ли девочки?

— Твои люди справились на ять. Все в порядке.

— Мои люди? — не поняла его майор.

— Те, которые защищали замок, — подсказал Ингвар.

— Там не было моих людей, — упавшим голосом сообщила женщина.

— Очень жаль, — подытожил Бармин, но больше распространяться на эту тему не стал. — Организуй срочную отправку людей и техники в замок Усть-Угла. Знаешь, где это?

— Да, но я бы не рекомендовала…

— Извини, Ия, — сказал на это Бармин, — но я начну снова слушать твои рекомендации только после того, как ты докажешь преданность и полезность. И я говорю не о постели.

— Я даже не знаю… — растерялась майор, но Бармин посчитал тему закрытой.

— Итак, — сказал он Ие, взглянув на часы, — ты поняла? Всех, кого можно сразу перебросить, сегодня же отправь в Усть-Углу. Их встретят, устроят и объяснят, что и как. Остальных по мере готовности, но не позже, чем до конца недели. Семьи пока с собой не брать. Пусть обождут. Заберу их позже, а пока выдай им аванс. И еще одно, тебе Ия дорога в Усть-Углу пока закрыта. Объясни своим начальникам, как так получилось и, если захочешь когда-нибудь вернуться, то приходи не с пустыми руками, если понимаешь, о чем идет речь, и с приличным резюме. Все! Мне надо сматываться, а то твоя контрразведка прошляпила целую войну. Теперь приходится прятаться. Так что попрошу, отправить в Усть-Углу только людей из штата и дружины Городецкого. Никаких левых людей! Мне там твои соглядатаи не нужны. И учти, я проверю. Любой, кого перекрестный опрос выявит, как чужого, будет расстрелян на месте. Я не шучу. Прощай!

Ну, в самом деле, сколько можно! Сами приходят, сами предлагают помощь и сулят золотые горы, потом черт знает сколько времени ведут переговоры о перекупке контракта, — хотя цена установлена, и Бармин велел не торговаться, — и, в конце концов, забывают сообщить хозяину, что дело сделано. И где, спрашивается, их хваленая контрразведка, если три княжества объявляют ему войну, а никто об этом не то, что не знает, но даже не догадывается. Ему, то есть, Бармину, простительно. Он здесь человек новый, всех гитик местных не знает, во всех тонкостях не разбирается. Но Ия-то не девочка. Плоть от плоти этого мира, да еще и военный контрразведчик. Она что, не могла намекнуть хотя бы, что возможны всякие неожиданности? Ну, ладно. Про то, что он вселенец-попаданец она не знает, но про то, что Ингвар вырос за полярным кругом, в городе ссыльнопоселенцев, которых злобная сволочь — прежний император низверг едва ли не в средневековье, ей известно. Так чего же она от него ждет? Сама мышей не ловит, а ему на нее даже обидься нельзя?

Бармин думал, что злость уже улеглась, но зря надеялся. Едва перекинувшись с Ией парой слов, он снова разозлился и просто-таки полыхал праведным гневом. Спасибо еще, что кто-то из людей князя Северского был настолько предусмотрителен, — или здесь всегда так, — что в салоне конвертоплана их ожидали мягкие пушистые пледы, и вежливый стюард предложил гостям канапе с черной икрой и семгой, тартинки с бужениной и солеными огурцами, и волованы с грибным рагу. К закускам прилагались напитки, как легкие, так и алкогольные, и, в общем, это было более чем удачно. Ничто не усмиряет гнев настолько хорошо, как вкусная еда и хорошая выпивка.

— Сколько нам лететь? — спросил он стюарда.

— Пять часов Ваше сиятельство.

«Пять часов — это хорошо. Это я еще выспаться успею!»

Бармин немного поел и, успокаивая порядком разгулявшиеся нервы, изрядно выпил. Затем откинул назад спинку кресла, прикрылся пледом и, устроившись с комфортом, закрыл глаза, чтобы открыть их уже только при посадке около замка Балта́[136]. Здесь, на Тамани уже было позднее утро, и стояла ясная солнечная погода. Настоящее, без дураков, лето. Градусов 25–26, наверное, никак не меньше.

«Да, — подумал Бармин, с удовольствием вдыхая жаркий, чуть пыльноватый, но зато благоухающий множеством запахов трав и цветов воздух, — здесь вам не там. Керчь и Тамань — это вам не Псков и Гдов. Здесь в июне стоит уже настоящее лето, не то, что у нас».

Впрочем, это было не единственное, что удивило Бармина. Балта́ на поверку оказался не замком, а городской цитаделью, и над его башнями развивались сразу три флага: имперский — императора Ивана VIII, хазарский и штандарт имперского Полномочного министра, каковым на данный момент и являлся младший сын князя Северского.

— Светлейший князь Федор Андреевич, — объяснил встречавший Ингвара мужчина в армейском камуфляже со знаками различия полковника ВДВ, — исполняет обязанности Полномочного министра при дворе Его Величества Вениамина VII.

«Хазары… Но их столица, кажется, на Волге…»

— Разве двор не в Белой Веже[137]? — спросил он наобум.

— Посольство — эвфемизм, — отвечая, полковник даже не улыбнулся. — Федор Андреевич стажируется при командующем укрепрайоном «Керченский мост».

Бармин не понял, как минимум, половины из того, что сказал офицер. Он, вообще, не знал, что в этом мире сохранился, — пусть и вассальный России, — Хазарский каганат. Чем дольше он жил в теле Ингвара Менгдена, тем больше удивлялся тому, в какой фантасмагорический мир его занесло. Тут тебе и магия двух сортов, и волшебные камни в придачу, и давно исчезнувшие в его родном мире удельные княжества и хазары на Дону. Многоженство и язычество, частные армии, именуемые дружинами, и крепостное право в век компьютеров и реактивной авиации. И с каждой новой встречей с такого рода странными чудесами, он все лучше понимал, сколько всего ему еще предстоит узнать и изучить. В такие моменты, как сейчас, он и впрямь начинал воспринимать себя дикарем из затерянного мира, но воленс-ноленс должен был демонстрировать окружающим свою адекватность. Этим он, собственно, и занимался.

Вежливо поздоровались и перезнакомились с членами «комитета по встрече» — полковником Алфимовым, являвшимся командиром гарнизона крепости, его супругой Антониной Михайловной и кастеляном цитадели Труновым, — прошли в крепость через калитку в массивных воротах, пересекли просторный внешний двор, вошли в первое из зданий цитадели и там, минуя многочисленные посты, выставленные на лестницах и переходах, попали наконец в жилую зону крепости, где за двойной сложенной из гранитных плит стеной стоял дворец в восточном стиле и находились примыкающие к нему парк и сад. Здесь их ждал хозяин дома, оказавшийся довольно молодым крупным мужчиной со светло-русыми волосами и голубовато-серыми глазами. Не красавиц, но, как говорили в той Америке, где еще недавно жил Бармин, good looking[138]. Одет он был в летний, светло-песочного цвета костюм-двойку и голубую рубашку с темно-синим галстуком. Странное сочетание цветов, но хозяин-барин, как говорится, а Бармин ни разу не эксперт в мире моды, что там, что здесь.

— Добро пожаловать, граф! — Протянул Ингвару руку Федор Северский-Бабичев.

— Дамы! — поклонился он Елене и Варваре. — Добро пожаловать в замок Балта́. Отец предупредил меня о ваших обстоятельствах, господа. Так что еще до вашего прилета, я отдал соответствующие приказы. Город на военном положении. По всей Тамани и в Керчи усилены патрули и выставлены блокпосты, ну, а в крепости — сами видели, — введен режим чрезвычайного положения. Так что отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь. Встретимся за обедом!

На этом завершилось первое знакомство с гостеприимным хозяином, и гостями занялись слуги. Они провели Ингвара и девушек в их комнаты, составили список необходимых погорельцам вещей, — уточнив, разумеется, размеры и цветовые предпочтения — и оставили приводить себя в порядок перед завтраком, который должны были доставить прямо в комнаты через сорок минут.

Первым делом Бармин принял душ, затем побрился и надев банный халат прямо на голое тело, вышел в предоставленную ему комнату. Апартаменты ему понравились. Две комнаты, — спальня-кабинет и гостиная, — светло-коричневая мебель, сделанная из карельской березы, которую несложно узнать по характерному рисунку древесины, полный бутылок бар-поставец и телефон с брошюрой-руководством для пользователя, как в хорошей гостинице. Закурив, Бармин присел к письменному столу и придвинул к себе телефон. Просмотрел содержащиеся в брошюре-руководстве рекомендации по шифровке связи и через три разных коммутатора вышел на линию общей связи. Услышав гудок подключения, Ингвар набрал номер Ивановой.

— Здравствуйте, Дарья Петровна! — поздоровался он первым, как только женщина взяла трубку.

— Здравствуйте, Ваше Сиятельство!

— Будет вполне достаточно, если в неофициальной обстановке станете называть меня по имени-отчеству — Ингвар Сигурдович.

— Спасибо, Ингвар Сигурдович, — не стала отказываться от чести госпожа Иванова. — Все ли у вас хорошо?

— Не все, — коротко ответил Ингвар. — Но об этом мы говорить не будем. Я хотел бы, чтобы ваше бюро, Дарья Петровна, продолжало работать, как ни в чем ни бывало и не афишировало связь со мной. Это понятно?

— Да, конечно, — подтвердила женщина.

— Тогда, второе дело. Всех, кого вы считаете возможным включить в группу управления вотчиной следует спешно переправить вместе с семьями в город Шексна, но перед этим, надо арендовать там подходящие помещения: квартиры для переезжающих людей и офис для филиала вашего бюро. Деньги у вас есть, вышлите туда кого-нибудь еще сегодня. Людей надо отправить в Шексну не позднее среды, максимум — четверга. В крайнем случае, расселите их пока в гостиницах. Если не получится в Шексне, то в Череповце или Вологде, но лучше все-таки поближе к замку Усть-Угла. Обратитесь к господину Архипцеву, он выдаст всем отъезжающим подъемные и официальный документ о работе на меня. В Шексне это будет для них пропуском, если ими заинтересуется полиция или люди Великого князя Северского. Вы тоже, пожалуйста, слетайте на несколько дней в Шексну. У вас есть моя генеральная доверенность. С нею обратитесь к коменданту или кастеляну замка. Я его оповещу заранее, сегодня или завтра. Цель — разобраться с хозяйством.

— Это то, о чем мы с вами говорили? — осторожно, по-видимому, боясь поверить в чудо, спросила Иванова.

— Да, — подтвердил Бармин. — Мне возвращают мои вотчины и не только там. Когда будете говорить с Иваном Никаноровичем, напомните, чтобы он свел вас с адвокатами, которые занимаются моей недвижимостью и финансами. Пора вам брать эти дела в свои руки.

— Будет исполнено!

— Тогда, до встречи, госпожа Иванова!

Едва Бармин закончил разговор, ему подали завтрак и принесли одежду на первый случай.

— У вас с Федором Андреевичем сходная комплекция, — сказал комнатный лакей, раскладывая на постели рубашки, брюки и белье. Все в нераспечатанных пластиковых пакетах. — Князь предположил, что после завтрака у вас, возможно, возникнет желание пройтись по замку. Сам он в это время любит смотреть на море с Западной куртины.

Скорее всего, это было более чем вежливое приглашение на разговор тет-а-тет, и было бы глупо его не принять.

— Сможете проводить меня на Западную куртину.

— Я в вашем распоряжении, господи граф, — поклонился слуга.

— Отлично! Тогда обождите меня еще десять минут и пойдем!

— По вашему слову, Ваше Сиятельство.

Слуга вышел, а Ингвар быстро оделся, — одежда, и в самом деле, пришлась ему впору, — но, прежде, чем выйти из своих апартаментов сделал еще один звонок.

— Здравствуйте, Иван Никанорович, — приветствовал он Архипцева.

— Здравствуйте, Ваше Сиятельство, — ничуть не удивившись ответил стряпчий.

— У меня есть к вам несколько просьб.

— К вашим услугам!

— Узнайте, пожалуйста, когда и где состоятся похороны моей бабушки. Еще выясните, пожалуйста, где находится полковник Кальф-Калиф и что с ним произошло: жив, ранен? Если ранен, то каково его состояние, и в какой больнице он находится. Разыщите так же генерал-майора Горбатова-Шуйского. Скажите ему, что мне срочно нужно с ним переговорить.

— Куда я могу позвонить, когда появятся результаты?

— Никуда, — ответил Бармин. — Я сам с вами свяжусь.

— Тогда, буду ждать вашего звонка, мой господин.

Федора Ингвар нашел именно там, где было обещано. На западной стене крепости. Отсюда открывался замечательный вид на пролив, мост и противоположный берег с небоскребами Азиатско-Европейского Торгового Центра в Керчи.

— Впечатляет! — признал Бармин.

— Да, есть на что посмотреть, — кивнул Федор. — К слову сказать, рад знакомству! — повернулся он к Ингвару. — И это не фигура вежливости, а мое искреннее чувство. Вашу сестру… А кстати, как предпочитаете, Ингвар Сигурдович, на «вы» или на «ты»?

— Что, если на «ты» и по имени? — пошел ва-банк Бармин.

— Отличная идея! — улыбнулся в ответ Федор. — Так вот, твою сестру я пару раз видел издалека. То здесь, то там, но представлен ей не был. Сейчас вот случай представился познакомиться сразу и с тобой, и с ней. Я даже жену попросил приехать. Хочется, знаешь ли, сойтись по-семейному. Все-таки ты, похоже, скоро станешь моим зятем.

— Мы обсудили это с твоим отцом. — Бармин не знал, насколько осведомлен Федор и поэтому старался держать низкий профиль.

— Ты раньше встречался с Мурой? — продолжил Расспросы Федор.

— С Мурой? — удивился Бармин.

— Мы так зовем Марию, — объяснил собеседник.

— Мура — это уменьшительное от Мария? — заинтересовался Бармин.

— Одно из.

— Я бы назвал ее Мия, — сказал на это Ингвар. — Мне кажется, это имя подошло бы к цвету ее волос.

— Значит, встречался.

— Даже танцевал.

— То есть, она тебе понравилась?

— Тебе не о чем беспокоится, Федор! — успокоил Бармин собеседника. — Я ее не обижу.

— Младшая сестра, сам понимаешь!

— Не понимаю, но постараюсь понять, — успокаивающе улыбнулся Ингвар.

— Ты знаешь, а ведь я помню твоих родителей, — неожиданно сообщил Федор. — Твоего отца и твою мать.

— Тебе повезло. Какими ты их запомнил?

— Когда я видел их в последний раз, мне было восемь лет. Твоя мать была очень красивой. Это все, что я помню. Я ее редко видел, а вот твой отец был в нашем доме частым гостем. Ты на него совсем непохож. Он был ниже ростом и стройнее, что ли? Не такой богатырь, знаешь ли, как ты. Волосы темнее, глаза… Не помню, но, кажется, тоже темные. И он буквально излучал силу, если понимаешь, о чем речь. Не физическую… Но ему хотелось подчиняться. То есть, нельзя было не подчиниться. Виктор… Это мой старший брат… Он должен помнить лучше. Все-таки ему тогда было уже десять. Так вот однажды он почему-то закапризничал. Не знаю, что уж там произошло, но он устроил настоящую истерику. Твой отец ничего не сказал, только посмотрел как-то так на особый лад, и Виктор сразу же замолк. Умел он, знаешь ли, наводить порядок. Отец и мать очень его любили. Когда это случилось… Ну, ты понимаешь…

— Понимаю, — кивнул Ингвар, не на шутку заинтересовавшийся рассказом. Все-таки это было живое свидетельство тех давних событий, наследником которых так неожиданно стал Бармин.

— Странно, я ведь маленький еще был, но хорошо помню те дни. Ни я, ни Виктор не знали, что произошло. Это потом, спустя годы, сопоставили то с этим и догадались о том, что с чем связано. Так вот отец ходил чернее тучи. Злой, нервный. Ему тогда тоже попало. Константин не мог простить ему дружбу с твоим отцом. В общем, мы его почти не видели, а когда появлялся, с ним нельзя было ни о чем поговорить. Мать тоже, знаешь ли… Она сильно переживала за тетю Хельгу и за твоего отца. Позже я слышал, что у нее случился нервный срыв и ее положили на три месяца в клинику. Я к тому это все рассказываю, что ты нам не чужой. Не были знакомы, это одно. Имелись причины. Но сейчас появилась возможность породниться… В общем, давай попробуем дружить, как дружили наши отцы.

Звучало искренне, хотя и несколько экзальтированно для мужчины в возрасте Федора, но все люди разные. Возможно, он, вообще, такой по жизни, а, может быть, все это потому что речь об Ингваре. Время покажет.

— Слушай, Федор, не мог бы ты узнать, когда похороны моей бабушки?

— Ты о княгине Кемской? — удивился Федор. — Не знал, что она умерла. Когда? От чего?

— Насколько я понял, она погибла во время вчерашнего штурма ее замка.

— Ох! Мои соболезнования, Ингвар! — Вскинулся Федор. — Мне так жаль! Я сейчас же прикажу все выяснить!

На этой печальной ноте они расстались, и, немного погуляв по крепости и полюбовавшись на корабли, проходящие под мостом Золотые Врата, Ингвар возвратился во дворец. Хотел навестить своих дам, но они оказались заняты: приводили себя в порядок. Прически, маникюр и педикюр, макияж, то да се. В общем, им было не до него, и Бармин отправился спать. До обеда оставалось еще довольно много времени, и он мог успеть добрать еще несколько часов сна. В обычное время он спал очень мало, но после того, как вчера умер и воскрес, лишних сил у него не было… Однако и поспать тоже не удалось.

Бармин как раз вошел в свою комнату и решал, пойти спать сразу или сначала выпить, и в этот момент зазвонил телефон.

— Слушаю, — сказал он, подняв трубку.

— Ингвар, это Федор. Надеялся застать тебя в апартаментах… Неважно. Я все выяснил. Я сожалею, но твоя бабушка действительно погибла. Похороны назначены на послезавтра. Не беспокойся, мобилизую свой десантный полк, и они обеспечат нам всем безопасность. В общем, я все организую и полечу с тобой. И не спорь!

На самом деле, Бармин и не собирался. Он не мог не проститься с княгиней Кемской, но одновременно понимал, что в его положении это может быть смертельно опасно. Предложение Федора превращало отчаянный бросок в хорошо продуманную и обеспеченную операцию.

— Есть еще одно дело, — напомнил о себе Федор.

— Слушаю тебя.

— Сегодня в два часа дня адвокаты твоей бабушки огласят ее завещание, но нам туда к этому времени никак не успеть.

— Не переживай! — успокоил Федора Бармин. — Оглашение завещания — не похороны. Там спокойно обойдутся без меня, тем более, что, если я что-нибудь и получу, то совсем немного. Так что все в порядке.

То, что считала необходимым отдать внуку, Анна Георгиевна ему уже отдала. А для остального у нее наверняка достанет других родственников.

— Точно? — переспросил Федор.

— Да.

— Тогда, до встречи за обеденным столом. Кстати к ужину прилетит Екатерина. Это моя жена…

— Вы точно не родственники?

Екатерина Северская-Бабичева, выглядела как настоящая нимфа. Невысокая и хрупкая, изящная, словно танцовщица, тонкокостная и большеглазая, платиновая блондинка с изящными чертами лица и глазами-хамелеонами[139], все время меняющими свой цвет от серо-голубого до фиолетового. Теоретически Бармин знал, что такое случается и даже не является патологией. Но сам увидел это чудо впервые.

Она прилетела в крепость Балта́ за час до ужина. В отличие от Надозерья, здесь обедали не в пять вечера, а в два пополудни, так что за ужин садились не раньше семи. Поэтому, наверное, ужин здесь оказался гораздо плотнее, чем в замке княгини Кемской, где это был всего лишь легкий перекус перед сном. Но, в любом случае, застолье — это всегда повод, если конечно есть такое желание, — собраться вместе и пообщаться накоротке. Так что, собрались, перезнакомились, обменялись любезностями и только приступили к первому блюду, — оладьям из семги со шпинатом, как вдруг вопрос:

— Вы точно не родственники? — спросила Екатерина, переводя смеющийся взгляд со своего супруга на Ингвара и обратно.

— Это вряд ли, — усмехнулся в ответ Федор. — Мы с Ингваром не родня, но ты права, определенное сходство между нами действительно есть.

Бармин, который на эту тему даже не думал, посмотрел на хозяина дома с новым интересом и, вглядевшись в черты его лица, увидел то, о чем другие присутствующие даже подумать не могли. Дело в том, что рост и комплекция — не показатель. Среди славян и скандинавов, достаточно много таких вот крупных, богатырского сложения мужиков. Другое дело — черты лица, разрез глаз и их цвет, не говоря уже о цвете волос. И в этом смысле, сходство между Ингваром и Федором было совершенно несущественным. Мало ли в империи светло-русых мужчин с серыми глазами, которые у мужа Екатерины были несколько темнее, чем у Ингвара. Однако, замечание, наверняка сделанное в шутку, напомнило Бармину о портретной галерее Менгденов, виденной им в Беровом кроме. Так вот, Федор Северский-Бабичев был похож на Карла и Густава Менгденов, живших в начале XVIII и середине XIX века, соответственно. Очень давно и почти неправда, поскольку никто этого не помнит, но по факту так оно и есть.

«Таких совпадений не бывает, — подумал было Бармин, но тут же постарался сам себя разубедить. — Боги, да тут все известные семьи за тысячу лет успели породниться. И не раз. Люди могут и не знать, чья кровь течет в их жилах».

— Нас таких много, — сказал он вслух и улыбнулся Екатерине. — А вот таких, как вы, княгиня, я вижу впервые.

— В каком смысле, таких как я? — переспросила женщина.

— В том смысле, — попытался объясниться Бармин, — что вы похожи на сказочную нимфу или эльфу из ирландских сказаний.

— Так я и есть альва! — распахнула свои чудные глаза Екатерина Северская-Бабичева. — Вы что, не знали, Ингвар? Моя бабка по отцовской линии сибирская альва, принадлежавшая к тотему Кутха[140] — Великого Ворона.

«Так, значит, тут еще и эльфы живут?! — обомлел Бармин. — Ничего не скажешь, красиво!»

— Извините, Екатерина, — повинился он вслух. — В моем образовании полно пробелов. Про эльфов, честное слово, я думал, что это сказка, что это мифологические персонажи вроде гномов. Или гномы тоже существуют?

— Нет, — рассмеялась женщина, — гномы — это действительно миф. Но эльфы — нет, и вы об этом теперь не только знаете, Ингвар, но и лично знакомы с одной из них. У нас кстати до третьего поколения сохраняются все характерные черты вида и рода. Сейчас чистокровных эльфов мало осталось. У нас в империи за Каменным поясом, да в Ирландском королевстве, и все, пожалуй.

— Еще в южной Франции и в Тироле, — напомнил жене Федор.

— Ну, там совсем маленькие племена, — отмахнулась альва. — Им и женится-то не на ком. Вернее, замуж приходится идти за людей, поскольку мужчин-эльфов уже почти не осталось.

«Надо же, — думал Ингвар, слушая эту милую женщину, — гномов у них нет, а эльфы есть, но их женщины выходят замуж за человеческих мужчин. Умереть — не встать! И ведь мы тоже чудо чудесное. Колдуны и маги».

Как ни странно, но кроме Екатерины и ее мужа, про эльфов мало что знали и все остальные гости, собравшиеся за ужином в малой трапезной крепостного дворца. В обществе, как понял Бармин из дальнейшего разговора, тема эта была мало популярна, а сами эльфы или, вернее, альвы, как называли их на Руси, в силу своей малочисленности и экзотичности, старались держать низкий профиль и нигде не выделяться. Однако то, что не приветствуется в Свете, вполне уместно во время дружеского застолья. Поэтому об альвах/эльфах и прочих полумагических существах говорили почти до конца прилично затянувшегося ужина. И продолжали бы говорить еще долго, но, как всегда это случается, «на самом интересном месте», — как раз перешли с обсуждения таинственных, но вполне реальных вампиров на оборотней-волков, медведей и больших кошек, — вмешались неумолимые обстоятельства. Личный секретарь принес князю Федору несколько документов, требовавших его немедленного внимания, и понеслось.

Федор Андреевич просмотрел принесенные ему бумаги, и брови его полезли на лоб. Затем последовал короткий взгляд, брошенный на Ингвара, и хозяин дома встал из-за стола:

— Я крайне сожалею, дамы и господа, что прерываю разговор на столь занимательную тему, — сказал он, — но мы с Ингваром Сигурдовичем вынуждены вас покинуть.

Бармин тоже встал, хотя и не знал пока, в чем там дело, и вслед за Федором вышел из трапезной. Он думал, что как только они останутся наедине новый друг, — а возможно, и родич, — расскажет ему в чем причина такой поспешности. Но князь молчал все то время, пока они шли по коридорам и переходам крепости, и заговорил только тогда, когда за ними двоими закрылись оборудованные тамбуром двери его кабинета.

— Читай, Ингвар! — протянул он Бармину первый документ.

Это была факсимильная копия официального завещания княгини Кемской, вернее той его части, которая напрямую касалась Ингвара Менгдена. В документе, в частности перечислялись какие-то незначительные суммы, завещанные Ингвару, так же как архивные документы и предметы, относящиеся к истории рода Менгденов, и, в частности, все документы, фото и киноматериалы, и немногочисленные, случайно оказавшиеся у нее, — так в тексте, — драгоценности, связанные с жизнью его матери Хельги Бирон графини Менгден.

Однако гораздо интереснее был следующий пассаж, внесенный в текст завещания всего около месяца назад:

«В случае моей преждевременной смерти, наступившей в течение трехлетнего срока, считая с сегодняшнего дня, все принадлежащие лично мне титулы, — графиня фон Нойвид и герцогиня Бирон, — а также все мои вотчины и имения (за вычетом земельных участков и домов, оговоренных специально), и мое состояние в ценных бумагах и денежных средствах (за вычетом сумм, оговоренных специально) переходят к моему внуку Ингвару Менгдену сыну Сигурда и Хельги Менгден при условии, что он возьмет в жены княжну Ольгу Федоровну Кашину (коли та еще не будет замужем) с передачей ей титула графини фон Нойвид. Если же Ингвар Менгден не возьмет в жены Ольгу Кашину, титул все равно переходит к ней вместе с оговоренными выше имениями и денежными средствами, тогда, как герцогская корона остается у Ингвара Менгдена…»

— Даже не знаю, что сказать… — Голова от подобного рода новостей идет кругом даже у более опытных людей, а Бармин, если честно, всего лишь профессор по кафедре психиатрии, но никак не герой романа, который всегда знает, что и как надо делать, как и с кем говорить. Он обычный человек, попавший в историю. Не больше, но и не меньше. К тому же за очень короткое время на него свалилось слишком много всего, и это «все» так просто не разберешь и не осмыслишь, даже если у тебя семь пядей во лбу. Еле-еле привык к новому телу и мертвому городу Барентсбургу, и вдруг разом оказался в совсем другом мире, в иной среде. Невозможный в его прежнем мире старинный замок, вписанный в знакомый пейзаж, незнакомая, непривычная и, в принципе, чужая бабушка, такая же по сути родня, — частью равнодушная, частью — враждебная. И, разумеется, все эти «тайны Мадридского двора», красавицы-невесты и не меньшие красавицы в любовницах, невероятные титулы, тайные завещания и, наконец, война — не война, но боевые действия довольно серьезного масштаба. Первое нападение на замок княгини Кемской оказалось для Бармина отнюдь непростым испытанием, но второе попросту его убило. В прямом и переносном смысле этого слова. Пережить собственную смерть, встречу с самой настоящей богиней и воскрешение — оказалось не просто трудно. Это был странный опыт, способный или уничтожить человека, или, напротив, перековать его, превратив в кого-то другого. Ингвар надеялся, что именно это с ним и произошло. Воскрес — считай переродился. И все-таки, все-таки… Такое обилие событий следует, как минимум, переварить, с ним надо переспать, его нужно принять. И только Бармин оказался наконец в тихой гавани, только-только начал приходить помаленьку в себя, готовясь к следующей схватке, — которая, уж верно, не за горами, — как вдруг оказался условным наследником довольно большого состояния и двух отнюдь не скромных титулов.

— Я бы на твоем месте женился, — прервал его размышления Федор. — Ты ведь язычник, можешь иметь столько жен, сколько захочешь.

— Три, пять, или семь, — автоматически поправил его Бармин.

— Перейти что ли в язычество? — усмехнулся Федор. — Жаль не получится. Катька меня насмерть загрызет. Ты не смотри, что она Дюймовочка, так врезать может, что никому мало не покажется! А если серьезно, что тебе мешает? Деньги и титулы еще никому лишними не стали. Ты с этой Ольгой хоть знаком?

— Знаком. — В голове по-прежнему ощущался какой-то «неорганизованный» сумбур, и не приходило на ум ни одной связной мысли, не говоря уже о стоящих идеях.

— Ну, и как она внешне? — между тем продолжил свои расспросы Федор.

— Красавица, — коротко ответил Ингвар, потому что так и обстояли дела: Ольга Кашина являлась первостатейной красавицей. Черные волосы, синие глаза и все остальное тоже при ней.

— Тем более, женись!

— Она дочь человека, который хотел убить и меня, и Варвару, — попробовал Бармин объяснить сложность своей ситуации. — И наверняка продолжит свои попытки.

— Грустно, — кивнул ему Федор, — но что-то мне подсказывает, что, если поставить княжне такое условие, она с родителями порвет. Ты ей, скорее всего, будешь куда интереснее, тем более, если к тебе прилагаются титул и состояние.

— Скорее всего, — согласился Ингвар, пытаясь представить, как бы это гипотетическое будущее могло выглядеть.

— Так, о чем тогда думать? — усмехнулся Федор.

— Да, вроде, не о чем, — не стал спорить Ингвар, — но все это случилось как-то уж слишком неожиданно и скоро.

«Но, в принципе, удачно, поскольку Фортуна явно на моей стороне, и плюшки с неба так и сыпятся. Как там это называлось в русской фэнтези? Рояли в кустах? Они и есть!»

Впрочем, был такой термин или нет, не в этом дело. Суть в том, что с этими «роялями» придется жить, и, как поладят между собой все эти женщины, никто не знает и даже не может предсказать. А ну как передерутся?

— Тут, правда, есть одна проблема, — нарушил его мрачные размышления Федор.

— Какая? — взглянул он на приятеля, не ожидая, впрочем, ничего хорошего. Он уже стал привыкать, что нет бочки меда без ложки чего-нибудь гадкого: когда дегтя, а когда и говна.

— На состояние княгини имеют виды родственники ее покойного мужа. За небольшими исключениями, — передал он Бармину следующий документ, — это ее личное состояние, и к Кемским оно прямого отношения не имеет. Однако, не будь на горизонте тебя и Ольги, все, — ну, или почти все, — могло бы перейти к ним.

Бармин уже просмотрел наперво документ, представлявший собой отчет о процедуре оглашения завещания. Там, судя по словам свидетеля, разгорелась нешуточная баталия. И воевали не одни только Кемские. С заявлениями, оспаривающими последнюю волю покойной, выступили две кузины и кузен по линии Биронов и какой-то левый тип, утверждавший, что имеет право претендовать на титул графа фон Нойвид. Все это были, разумеется, пустые слова и дешевые угрозы, — в том, что касалось юридической стороны дела, — но ряды его врагов явно увеличились. И, если все эти уроды, начнут не только таскаться по судам, но и стрелять, мало не покажется ни ему, ни Варваре, ни Ольге.

«Вот же твари! То одни, то другие… Теперь вот третьи нарисовались…»

«С датчанами тоже надо что-то решать, — подумал он о своих недругах и конкурентах, — И еще эта чертова Союзная рать…»

— Вижу, ты оценил масштаб бедствия…

— Но я не обязан принимать наследство, — попробовал Бармин на вкус страусиную политику.

— А смысл? — спросил Федор. — Тебя все равно будут пытаться убить. Ну, или попробуют вынудить отказаться от титула в пользу кого-то другого. То же самое с этой твоей Ольгой.

«Пока что не моей, но да, жалко девку!»

О себе Ингвар все знал наперед. Он бы, может быть, и отказался от наследства, да нельзя: отказ — это признак слабости, а значит, и потеря лица. То есть, титул придется принять. А от убийц, соответственно, защищаться. Одним врагом больше или меньше, ничего не меняет. Другое дело — Ольга. У нее нет такой крепости, как Усть-Угла, и своей дружины тоже нет, и совершенно неизвестно, впишется ли за нее в этом случае князь Кашин или кто-нибудь еще. Но и жениться на ней, чтобы защитить, ему не очень-то хотелось.

«Да, подкинула ты мне, бабушка, проблемку! На миллион американских денег, никак не меньше!»

— Ладно, — сказал он вслух. — Надо с этим делом переспать. Так сразу такую дилемму не разрешить. Но у тебя, кажется, есть еще что-то?

— Звонил отец, — сообщил Федор, — сказал, чтобы я ему сразу же отзвонился, и чтобы ты был во время этого разговора рядом.

«Опять какая-нибудь гадость? — задумался Бармин. — Решил меня кинуть? Все возможно. В конце концов, он не всесилен. Могли и надавить».

— Звони! — предложил он приятелю, и князь Северский-Бабичев позвонил.

Следующие полчаса Бармин сидел в кресле в глубине кабинета, курил, пил старку и пытался понять по репликам Федора, — а это, в основном, были «нечленораздельности» и междометия, — о чем, собственно, идет разговор. Но так ничего и не понял. Слишком мало информации, чтобы воссоздать разговор. То есть, содержание наставлений Великого князя так и осталось для Ингвара тайной. Удивляла только длительность разговора: о чем, ради всех богов, можно так долго говорить?

А потом настал его черед, и Федор передал трубку Бармину.

— Здравствуйте, Ингвар Сигурдович! Вы как, очухались уже или не очень? — спросил князь Северский.

— Здравствуйте, Ваше Высочество, — скромно ответил Бармин, ожидая продолжения. — У меня все в порядке, если не принимать в расчет подробности прошедших двух дней и завтрашние похороны княгини Кемской.

— Да, да, понимаю, — поддержал его мысль князь Северский. — Так вот о похоронах. Федору там появляться нельзя, а вашим дамам просто не стоит. Слишком опасно. Моих людей там, увы, тоже не будет. Император наложил запрет на участие в похоронах представителей великих домов. Исключение сделано только для Глинских, поскольку они состоят в родстве с покойной. Обеспечивать безопасность во время похорон будут люди Михаила Ягеллона. Это все. Хотя нет. Я приказал Федору нанять для тебя отряд хазарской стражи и взять внаем вооруженный конвертоплан. Полетишь на нем и с этими людьми. Не побывать на похоронах нельзя, но постарайся вернуться оттуда живым.

Удивительно, но Великий князь ни словом, ни полсловом не обмолвился о завещании княгини Кемской.

«Наверное, решил, что это не его дело…»

Глава 6

Это были очень странные похороны. С одной стороны, весьма традиционные: с отпеванием в церкви и прочим всем, что должно быть на похоронах православной княгини, включая едва ли не толпы родных и близких, друзей и подруг, и, разумеется, клиентов. Даже крепостные пришли проводить в последний путь свою, как правило, мудрую и великодушную хозяйку. Однако, с другой стороны, и церковь, и кладбище были оцеплены спецназом Великого Княжества Русского и Литовского. Практически всех представителей аристократии сопровождали один-два телохранителя, — больше просто не позволяли приличия, — и в обложенном дождевыми тучами небе барражировали ударные геликоптеры, а выше туч летали, наматывая бесконечные круги, боевые конвертопланы. Бармин предполагал, что и это не все. В арсенале империи есть же еще разведывательные спутники, истребители-перехватчики и самолеты ДРЛО. Но, как говорится, на богов надейся, а сам не плошай. Поэтому Бармин был все время начеку, а уж готов был, памятуя недавние события, вообще, к чему угодно.

Большинство присутствующих были ему незнакомы, впрочем, правильно и обратное — его тоже никто не знал. Ну, почти никто, потому что с Нестором Глинским, Ольгой Кашиной и своей родной теткой княгиней Холмской он уже встречался, причем с Ольгой неоднократно. Она к нему первой и подошла. Приблизилась, — почти величественно, что отнюдь не просто при ее относительных размерах, — встала так, что еще немного, буквально чуть-чуть, и случился бы скандал, и на полном серьезе предложила ему взять ее замуж. Можно сказать, сделала ему предложение. Эдак сухо, исключительно по существу вопроса, и, разумеется, даже без тени улыбки.

— Женись на мне, Ингвар! — сказала таким тихим шепотом, что он скорее прочел сказанное по губам, чем разобрал этот «шелест крыльев бабочки».

— Обсуждается, — так же шепотом ответил он и, достав из кармана записку, приготовленную как раз на этот случай и для этой женщины, передал ее, что называется, из рук в руки. — Позвони мне сегодня вечером. Можно даже ночью. И, хорошо бы, не из дома.

— Решаемо! — ответила Ольга и, более не задерживаясь, отошла от Бармина.

А он, решив, что почин положен, направился прямиком к Глинскому. Нашел, — дело происходило сразу после панихиды, — побродил «вокруг да около» и, улучив момент, подошел к князю.

— Нужно поговорить тет-а-тет, — сказал тихо, но не очень-то скрываясь.

— Не здесь и не сейчас, — остановил его Нестор, но Бармин и не собирался «выносить сор из избы» и обсуждать на публике подобного рода вопросы. У него для крайне важного разговора с Глинским была припасена другая идея.

— Будете в Ливадии десятого? — спросил Ингвар, заранее зная, что имя князя Глинского значится в списке приглашенных.

— Буду.

— Так может, я к вам на мыс Мартьяна по дороге заскочу?

— Знаешь, где стоит мой дом? — чуть прищурившись, спросил Глинский.

— Знаю.

— Тогда, прилетай к трем. Есть на чем или прислать за тобой борт?

— Спасибо, Нестор Изяславович, но не надо, — покачал Бармин головой. — У меня свой есть.

На самом деле, своего конвертоплана у него пока не было, но ведь будет когда-нибудь.

— Где скрываешься, тоже не скажешь?

— Времена сейчас непростые, — аккуратно ответил Ингвар. — Скрываюсь.

— Значит, не скажешь.

— Зачем вам это? — «удивился» Бармин. — Знаете же, как сказано в Экклезиасте? Многие знания — многие печали.

— Девочки с тобой?

— Обижаете! — «возмутился» Бармин. — К тому же, они еще вчера утром вам телеграмму прислали. Разве нет?

— О чем собираешься говорить?

— О важном, — посмотрел Бармин Глинскому прямо в глаза. — Поэтому не здесь и не сейчас.

— Тогда, до встречи! — кивнул Глинский.

— Взаимно!

И все, собственно. Коротко и не по существу, но хотя бы встречу удалось назначить. И хорошо, что до Малого приема, а не после, поскольку с точки зрения Бармина, лучше было объясниться заранее и найти компромисс, чем устраивать с Глинскими войну.

«А с кем, любопытно, у меня теперь нет войны?»

Вопрос не праздный. Хороший вопрос, потому что, если некоторых своих врагов и недоброжелателей Бармин знал в лицо или, хотя бы, по имени, то все остальные, — а он предполагал, что таковые тоже есть, — были ему неизвестны. И он даже предположить не мог, кто бы это мог быть. Вокруг него было много совершенно незнакомых людей, прибывших на похороны то ли, следуя долгу, то ли по душевной необходимости, а, может быть, и для того, чтобы всадить нож ему в спину или, как минимум, просто посмотреть на Ингвара вблизи, продумывая очередную смертельную атаку. Кое-кому его представили общие знакомые и родственники. Кое-кто представился ему сам. Но многие, — народу-то собралось столько, что даже в церкви все не поместились, — так и остались для него никем. Но Ингвар об этом не жалел. Нельзя за такое короткое время познакомиться со всеми, имея в виду не только Высший свет империи, но даже тех, кто номинально считался его родственником. Слишком много людей. Слишком сложные межсемейные связи. Слишком долго, — без малого тысячу лет, — роднились между собой аристократические кланы и роды. Однако Бармин перезнакомиться со всеми и не стремился. На самом деле он приехал на похороны своей бабки не для того, чтобы с кем-то повидаться или познакомится, и уж точно, что не для налаживания связей или плетения интриг, хотя и это, по совести говоря, не грех. Прежде всего, он хотел отдать долг уважения женщине, которая была добра к нему, да и погибла, в сущности, по его вине. Охотились-то на него, а жертвой оказалась она. И ведь княгиня Кемская не была дурочкой. Умная женщина и смелая, поскольку не могла не знать, какие риски берет на себя, привечая в своем доме весьма «проблематичного» внука. Не побоялась, не отступилась, первой, — да, в общем-то, и единственной, — позаботилась забрать его с Груманта. При том что не знала тогда, — попросту не могла знать, — что Ингвар не блаженный дурачок, не человеческая зверушка, родившаяся и выросшая в неволе. Думала о нем и о судьбе рода Менгденов, и, как могла, заботилась о нем и его будущем.

К сожалению, Бармин не успел ее толком узнать. Однако следовало признать, она оказалась для него нормальной, вменяемой бабушкой, человеком, способным менять планы по мере того, как узнавала «настоящего» Ингвара Менгдена. И ее завещание — лучший тому пример. Всего за несколько месяцев Анна Георгиевна прошла длинный и сложный путь от первоначальных своих идей, вынужденно приспособленных под планы князя Кашина, до текста завещания, в котором она четко выразила, как свое отношение к внуку, так и свои жизненные приоритеты.

Бармин проводил княгиню Кемскую в последний путь, помолившись за нее, как умел, и великому Саваофу и своим нынешним славяно-скандинавским богам, — и даже посидел немного на поминках, и лишь затем собрался возвращаться в дом князя Федора в крепости Балта́. Однако между тем и этим он сумел накоротке пообщаться еще с двумя важными для него людьми.

С генералом Горбатовым-Шуйским он прежде знаком не был. Слышал о нем от своих девочек и бабушки, знал о его отношениях с княгиней Кемской, и еще тогда, — при первых упоминаниях о генерале, — подумал о том, что человек этот мог бы стать отличным командующим его вооруженных сил. Намерения Бармина лишь окрепли после того, как он серьезно поговорил на эту тему с бабушкой и навел справки о Матвее Степановиче у майора Злобиной. Он даже принципиальное согласие генерала успел получить, но не напрямую, а снова же через Анну Георгиевну. Но случилось это всего за два дня до нападения Союзной рати, и встретиться с Горбатовым-Шуйским, чтобы обговорить детали будущего контракта, они попросту не успели. Однако сейчас, поскольку представился такой случай, Бармин решил лично познакомиться с генералом и узнать, не поменялись ли его планы в связи со смертью княгини. На такой случай, в связи с отсутствием визиток, — не озаботился он как-то отпечатать их впрок, — в карманах Ингвара лежало несколько полосок бумаги с номером его телефона. Одну из них он передал генералу, узнав, что намерения Матвея Степановича в плане поступления на службу не изменились, и предложив генералу позвонить по указанному в записке номеру в самое ближайшее время. А вторую из заготовленных впрок записок он сунул в руку полковнику Кальф-Калифу, шепнув, что подыскивает кастеляна для своего замка и что готов принять на службу не только самого полковника, но и его людей, если таковые у Михаила Семёновича есть. Вот после этого он и улетел в Самкерц.

Ольга позвонила без четверти двенадцать. К счастью, он был в апартаментах один. Вести разговор с Ольгой в присутствии Елены, — да, еще, возможно, и неодетой, — было бы неправильно, не говоря уже о том, что неудобно. Но Елена, хвала богам, задержалась на девичнике, устроенном эльфой Екатериной, а звонок Ольги коммутатор по умолчанию сразу же перевел в комнату Ингвара.

— Это я, — сказала Ольга в ответ на его «у аппарата». — Ты сказал позвонить.

— Я тебя узнал, — ответил Бармин. — Итак, поговорим о любви.

— Есть, о чем говорить? — явственно удивилась Ольга.

— Вот этот пункт я и хотел бы уточнить прежде, чем мы двинемся дальше, — объяснил Бармин. Меркантилизм — дело конечно хорошее, но совесть тоже надо иметь. А раз так, все точки над «i» должны быть расставлены заранее.

— Да, не о чем, на самом деле, говорить, — холодно ответила Ольга. — Ты меня не любишь.

— Это правда, — вынужден был признать Ингвар очевидное. — Ты мне симпатична, интересна, и, чего уж греха таить, ты молода и красива и вызываешь у меня вполне естественное желание тобой обладать. Но это не любовь, и не было бы проблемой, если бы ты относилась ко мне, скажем так, несколько иначе.

— А я с дуру влюбилась.

— Дурости в этом нет, — парировал Бармин. — Но чувства в браке по расчету иногда создают серьезные проблемы.

— Я тебя поняла, Ингвар. Я люблю, ты нет. Хорошо, что не ненавидишь.

— О ненависти не может быть и речи. Но обязан все-таки спросить, твои чувства могут стать проблемой?

— Нет, — коротко ответила девушка.

— Значит, ты об этом уже думала, — констатировал Бармин.

— Думала, — подтвердила Ольга, — и пусть тебя это не тревожит. Когда надо, я умею быть прагматичной сукой.

«Оригинальное определение! — отметил Ингвар. — И подбор слов, кажется, не случаен. Хочет произвести на меня впечатление… Произвела!»

— Хорошо, с этим разобрались, — сказал он вслух. — Как будешь решать проблему с отцом?

— Я в его планах больше не участвую, — достаточно спокойно ответила Ольга. — Я тебе это еще тогда сказала, когда мы говорили обо снах.

— Ты знаешь, что князь Кашин участвовал в вооруженном заговоре против меня и посылал ко мне убийц?

— Что?! — обомлела Ольга. — Каких убийц?

— Обыкновенных, — пояснил Бармин. — Снайпера, например. Вернее, двух или даже трех снайперов.

К идее о том, что снайпер, смертельно ранивший Ингвара, не имеет отношения к Союзной рати, Бармин пришел исключительно дедуктивным методом. Стрелявший должен был знать, что Ингвар может перемещаться. А еще он должен был хорошо ориентироваться в окрестностях замка, и кое-что знать о характере Ингвара и «оригинальности» его мышления. Конечно, удельные князья тоже могли собрать такую информацию, но как-то уж очень ловко действовал стрелок.

— Но, я…

— Подожди, Ольга! — остановил он девушку. — Я тебя ни в чем не обвиняю, но о том, что твой отец подсылал ко мне убийц, я знаю точно. Скажи, он ведь тебя расспрашивал обо мне, о жизни в замке, о наших разговорах, о том, что я умею перемещаться?

— Нет, — резко ответила Ольга. — Может быть задал несколько вопросов и все.

— Значит, ты рассказывала об этом кому-то другому.

— Я рассказывала только Наталье. Это моя старшая сестра, но она… О, господи! Ты думаешь, она действовала по его заданию?

— Тот, кто стрелял в меня в первый раз и, в особенности, во второй, слишком хорошо меня знал, Ольга. Угадывал ход моей мысли, знал привычки… Там, впрочем, была пара предателей в самом замке. Капитан Взолмня, например. Но они обо мне не могли знать того, что знал стрелок. К тому же у них были другие хозяева.

— Я в ужасе!

— Это хорошо, потому что возвращает нас к моему вопросу. Семья, Ольга. Какого рода отношения с отцом, матерью, сестрами и братом ты собираешься поддерживать?

— Я не буду участвовать в их заговорах, если ты это имеешь в виду, — прямо ответила на его вопрос Ольга. — Если позволишь, я выскажу сестре и отцу все, что о них теперь думаю.

— Что значит, если позволю? — переспросил Бармин, порядком удивившись ее оговорке.

— Я больше не собираюсь рассказывать кому бы то ни было ничего, что может быть использовано против тебя, — объяснила девушка. — Рассказ о покушении может содержать конфиденциальную информацию…

«Умна!»

— Можешь высказывать или нет, — разрешил он. — Я не требую, чтобы ты порвала со своей семьей. Но я должен быть уверен в твоей лояльности и осмотрительности при общении с кем-либо вне круга твоей новой семьи. Это приемлемо?

— Да, так и будет! — заверила его Ольга.

— Хорошо, — закрыл тему Ингвар. — Теперь еще один, но весьма важный вопрос. Титул графини фон Нойвид — твой по завещанию Анны Георгиевны. Герцогиней Бирон, ты уж прости, будет другая женщина, но зато ты сможешь называться Хельгой фон Менгден. Это не совсем по правилам, но вполне в моей власти.

— Хельга?

— Да, Ольга, — подтвердил Ингвар. — Являясь моей женой и нося фамилию фон Менгден, ты можешь быть только Хельгой и исповедовать язычество. Хотя бы формально, но на публику придется стать язычницей.

— Это возможно, — после короткой паузы согласилась Ольга. — Что-то еще?

— Формально, ты можешь стать только четвертой женой, но я обещаю не озвучивать этот факт и уж тем более, не позволю другим двум женщинам пользоваться своим преимуществом.

— Звучит обидно…

— Видишь ли, я уже дал обязательство двум женщинам, но ни одна из них не будет первой женой.

— А что не так с первой?

— Я бы не хотел это обсуждать.

Он, и в самом деле, не хотел обсуждать это свое решение, поскольку не знал, как его объяснить. Интуиция подсказывала, что еще не пришло время выбирать первую жену, и он склонен был поверить своему подсознанию, шестому чувству или, что это такое на самом деле.

— Значит, четвертая…

— Кроме тех денег, что оставила тебе бабушка, я переведу на твой счет полмиллиона и передам в пользование замок Гольша[141] с вотчиной. Если не сможешь ужиться с другими женами, будет куда отъехать, минуя родительский дом. Ну, и никаких теремных затворниц, разумеется. Живи открыто, ходи, куда хочешь, общайся с кем пожелаешь, единственное условие — не компрометировать меня и других моих жен.

— Щедро.

— Я не скупердяй, а ты… А кто ты кстати? Уже моя невеста или ничего пока не решено?

— Куда я от тебя теперь денусь…

— Значит, невеста.

— Так и есть, — подтвердила Ольга. — А кто другие? Збаражская и Глинская?

— Есть возражения? — прямо спросил Бармин.

— Глинскую я практически не знаю, а Елена — это, как я понимаю, неизбежное зло.

— Я поговорю с ней, чтобы она к тебе больше не цеплялась.

— Спасибо, я тоже постараюсь не ворошить осиное гнездо…

— Тогда к делу, — переключился Ингвар на деловой лад. — Записывай номер телефона, — и он продиктовал ей номер телефона Архипцева. — Это мой адвокат Иван Никанорович Архипцев. Позвонишь ему и назначишь встречу на этой неделе. Я распоряжусь, он подготовит текст брачного договора. Найми стряпчего, чтобы он проверил, все ли в порядке, и, если тебя все устроит, подпиши. Как только подпишешь контракт и официально станешь моей невестой, он скажет, куда тебе прибыть, чтобы оказаться в безопасном месте. Поэтому к моменту подписания хорошо бы тебе уже быть не дома. К подруге какой-нибудь езжай или на курорт. Если нужны деньги, я тебе переведу, только назови номер счета. Оттуда, куда тебя пошлет Архипцев, тебя заберут мои люди. С этим ясно?

— Вполне. Хочешь приснюсь?

— Спасибо, с удовольствием, — улыбнулся Бармин, — но не сегодня. Сегодня я не один…

Елена этой ночью так и не пришла.

«Облом случился, — усмехнулся мысленно Бармин, но совершенно не расстроился. — Хоть высплюсь. Иногда тоже надо».

Настроение было хорошее. Его не омрачали даже дневные впечатления, принесенные с похорон княгини Кемской. То, что удалось договориться с Ольгой, дорогого стоило, поскольку полностью отвечало интересам Ингвара. Он получал бабушкино наследство, обеспечивал Елену титулом, чтобы утереть нос Глинским и Збаражским, приобретал в лице Хельги фон Менгден волевого, умного и, скорее всего, преданного союзника и красивую любовницу в придачу. Не без этого. Ольга же получала от этого брака гораздо больше того, на что могла рассчитывать, откажись Бармин жениться на ней, или выйди она за него замуж на прежних условиях. Ей было за что его благодарить, не говоря уже о том, что она его, похоже, действительно любила. Но и он ничего не терял из-за этого брака, только приобретал. В конце концов, любовь или нет, а опыт наведенных снов показывал, что в постели с Ольгой ему скучать не придется. С этой мыслью он и заснул. А наутро его ожидали заботы нового дня, и, прежде всего, два важных разговора, которые нельзя было уже откладывать: следовало объясниться с Еленой и Варварой. Однако жизнь быстро внесла в его планы свои, как всегда, совершенно неожиданные коррективы.

Встав с рассветом, Бармин пробежался для разминки по крепостным стенам, выполнил комплекс упражнений гимнастики ушу, а потом направился в тренировочный зал, оборудованный в цокольном этаже одной из башен, и полтора часа изнурял себя на тренажерах. Мощный организм требовал заботы и внимания: мышцы сами не нарастут и не станут в достаточной мере гибкими, что для адепта восточных боевых практик являлось категорическим жизненным императивом. И вот вволю «набегавшись и напрыгавшись», Бармин вернулся к себе, принял душ, побрился и, одевшись к завтраку, отправился в малую трапезную, у дверей которой столкнулся с альвой Екатериной Северской-Бабичевой. И как-то так это у них неловко вышло, что они чуть, и в самом деле, не столкнулись в дверях. Бармин среагировал практически мгновенно и чисто инстинктивно придержал отшатнувшуюся от него женщину под локоток, чтобы она, не дайте боги, не упала из-за его громоздкой неуклюжести. Вот, собственно, и все. Жена Федора не пострадала, Ингвар сразу же извинился, — выдав на автомате принятую в таких случаях формулу вежливости, — но оба они, войдя в трапезную остановились, не сговариваясь, друг против друга, пытаясь понять, что с ними произошло в тот момент, когда Ингвар коснулся руки женщины.

Екатерина выглядела растерянной и, словно бы, вдруг «поплыла». Но и Бармин чувствовал себя более чем странно, хотя и не мог с уверенностью сказать «что это было», и почему это «что-то» на него так подействовало: легкое головокружение, гул в ушах и размытый, импрессионистский рисунок действительности перед глазами, не говоря уже о не свойственной Ингвару Менгдену слабости в членах. Присутствующие, — а вокруг стола собралась уже практически вся их маленькая компания, — смотрели на них в полном недоумении, но пока молчали, так что в трапезной повисла тревожная, несколько напряженная тишина.

— Арамас[142]? — нарушила тишину Екатерина. — Ты мачавар[143], Ингвар?

— Извини, Екатерина, — очнулся он, — но я даже не знаю, что означают эти слова. Мне они незнакомы.

— Колдун? — неуверенно перевела альва.

— Так мы тут все, вроде бы, маги, — удивился ее заявлению Бармин. — Разве нет?

— Они маги, — кивнула жена Федора в сторону стола. — А мы — ты и я, — нет. Мы колдуны.

В принципе, Ингвар уже знал, что его магия непохожа на магию всех остальных людей, обладавших Даром и Силой. Но противопоставление? Впрочем, и такое возможно.

— В чем разница? — спросил он вслух.

— На тебе лежит благословение богини… — как-то невнятно объяснила женщина. — Ты встречался с Джеваной[144].

«Ага, ага! — сообразил Бармин. — Она чувствует след терапии, устроенной Марой, но думает о какой-то другой богине!»

Вообще-то, не будучи склонен к мистике и религиозному мракобесию, Бармин воспринимал свою магию, как материалист. Существует, и это факт. Как действует не совсем понятно, но разобраться в основных принципах мыслящему человеку вполне по силам. Что же касается богов, то это уже совсем другая песня. Он даже встречу с Мареной предпочитал считать неким видением, грезой, образом, возникшим в умирающем мозгу мага, в то время как его организм и волшебная сила боролись с последствиями тяжелого ранения. Хотя и принимал в расчет возможность физического существования богов, полагая их, в этом случае, колдунами, обладающими сверхсилой. Впрочем, если появляется независимый свидетель, наука предпочитает исследовать феномен, не отвергая с порога никаких, даже самых диких предположений.

— Нет, — покачал он головой. — Не с Артемидой.

— Кто-то другой? — нахмурилась Екатерина, а Ингвар вдруг сообразил, что, если они с альвой относятся к одной и той же ветви магии, то возможно, он сможет «увидеть» ее колдовство в действии.

Дело в том, что по результату, и его стихийная магия, и магия всех прочих окружавших его людей, с точки зрения науки являлись примером невозможного. Что та магия, что другая нарушала фундаментальные законы природы и, прежде всего, причинно-следственную связь. И все-таки, будь ты хоть трижды материалистом, приходилось признать: магия существует, и это факт. Маг может зажечь огонь и добыть влагу из воздуха, телепортироваться и левитировать, и много чего еще. Однако Ингвар воспринимал лишь результат волхования. Процесс же был от него скрыт, хотя Ольга, Елена и Варвара в один голос утверждали, что видят, как колдуют другие маги. Впрочем, ни одна из них, не видела в действии уже его магию. Только результат. Однако, если его магия относится к тому же типу, что и магия Екатерины, то, по идее, он должен увидеть, что и как она делает, когда что-нибудь поджигает, например, ломает, поднимает в воздух или еще что.

— Ты не могла бы… — начал он осторожно. — Что-нибудь на твой выбор. Файербол… или еще что.

— Так? — Кажется, она поняла его правильно, поскольку тут же зажгла маленький огонек, плававший сантиметрах в пяти от ее раскрытой ладони.

— Да, да! — Бармин был в восхищении. Сейчас он впервые увидел чужую магию. Альва светилась, словно, была заключена в прозрачный кокон нежнейшего зеленого цвета. Сияние исходило от нее самой, но не распространялось за четко очерченные границы… Чего?

«Ореол[145]! — вспомнил Бармин слово, прочитанное в небольшой старинной книжке по стихийной магии, единственной, которую он нашел в библиотеке княгини Кемской. — Она окружена ореолом!»

Итак, альва была окружена сейчас нежным сиянием, эманацией ее магии, и за пределы этого светящегося изнутри ореола уходила лишь тонкая, тончайшая золотая нить, соединяющая голову женщины, — вернее, точку между ее бровями, которую буддисты называют «третий глаз», — и огонек, плавающий в воздухе над раскрытой ладонью.

— Ты видишь то же, что и я? — спросил он, зажигая крошечный файербол над своей ладонью.

— Если ты имеешь в виду ореол и вектор воздействия, — улыбнулась женщина, — то это так. Ты что никогда не встречал отмеченных богами?

— Отмеченные богами — это стихийные маги? — уточнил Бармин.

— Да, — кивнула альва, — так нас иногда называют. Но есть и другие, те, кто произошел от богов или встречался с ними лично. Их тоже считают получившими благословение богов.

— Какого цвета мой ореол? — Любопытство не порок, а движитель прогресса. Без него никак и никуда.

— Сиреневый, — сразу же ответила Екатерина, — но все-таки ближе к фиолетовому. И он очень плотный, почти непрозрачный.

— А вектор?

— Вектор, Ингвар, у всех золотой. Так какая богиня тебя благословила? Или это был бог?

«Отвечать или нет, вот в чем вопрос!»

Но и молчать было бы неприлично.

— Марена, — сказал он вслух.

— Марена? Геката[146]? — переспросила альва. — Странно. В первый раз слышу, чтобы она кого-нибудь благословила.

— Так получилось, — пожал Ингвар плечами. Рассказывать, что именно тогда произошло, он не хотел.

— Тебе повезло, — неуверенно улыбнулась женщина. — Наверное.

Наверное — правильное слово. То ли действительно повезло, то ли наоборот.

Обо всем об этом, — о богах и магии, об эльфах и древних тайнах, — стоило бы подумать. Разобраться во всем неторопливо, попробовать понять, и «заглянуть за горизонт» — то есть, увидеть перспективу. Проблема, однако, состояла в том, что никто не дал Ингвару ни времени на адаптацию, ни шанса обдумать все с ним случившееся с достаточной тщательностью. Хорошо было на острове. Там у Бармина хватало досуга на все, и на то, чтобы побегать на лыжах, и на то, чтобы приготовить нехитрый обед, но главное — у него нашлось достаточно времени, чтобы оценить свое положение и втянуться в свою новую неожиданную жизнь. Зато потом, когда выяснилось, что город мертвых Барентсбург — это совсем не то, к чему следует привыкать, вот тогда и начался забег наперегонки со временем. Слишком много слишком разных вещей ему пришлось принять в качестве элементов причудливой реальности, в которую он оказался погружен. Великорусская империя, феодальные замки на северо-западе России и аристократы всех возможных мастей, магия и невероятные извращения местного социума, и разумеется, тайны, обернутые в тайны, конкуренция и открытая вражда, перерастающая в войну. В общем, мир, в котором он теперь жил, оказался куда сложнее, чем показалось ему вначале.

В принципе, Бармин был не против прожить еще одну жизнь. Да и кто бы в его возрасте отказался? Тем более, что ностальгия по прежней жизни, по жене, детям и внукам, похоже, не выдержала испытания суровым климатом заполярного Груманта и необходимостью в нем выживать. Так что за те месяцы, что он провел в одиночестве, в пустом городе посреди полярной ночи, Бармин постепенно свыкся с идей, что возврата к прошлому нет. В покинутом им мире он, скорее всего, умер, и с этим нужно было жить. Вот он и жил, вполне оценив и молодое сильное тело, доставшееся ему вместе с необычным именем и просто-таки шекспировской по накалу страстей судьбой, и невероятный для человека XXI века социальный статус и даже то, что здесь, в этом мире, он оказался язычником, а вскоре станет и многоженцем. Вот это все ему, естественно, не мешало, и даже, напротив, начинало понемногу нравиться. Как там пелось в старом советском фильме? «Если б я был султан…» Ну, вот он и стал эдаким европейским султаном, для которого и три жены не предел. Так что, если не кривить душой, то новая жизнь ему нравилась. И в то же время, какой пункт ни возьми в этой новой повестке дня, везде «все не так просто, как хотелось бы».

Взять хотя бы полигамию. С одной стороны, похоже на сбытие мужских мечт, а с другой стороны, Бармин плохо представлял себе, как это, когда у тебя даже не две, а, скажем, пять жен. Его воображения хватало на то, чтобы представить себе ситуацию, когда у мужчины есть жена и любовница. Ну, пускай даже две любовницы. Это уже явный перебор, в особенности, если у тебя есть в жизни и другие заботы. Работа, например. Хотя Бармин был знаком с одной женщиной — ученой-нейрофизиологом, у которой была семья, любимый муж и двое детей, и два любовника в придачу.

Однако три законные жены, — а именно так выглядела жизнь Бармина в ближайшей перспективе, — это уже явный перебор. Однако время стремительно летит вперед, неумолимо приближая момент, когда придется проявить и твердость духа, и здоровый, — а может быть, и нездоровый, — цинизм, и такой прагматизм с меркантилизмом, что волосы на голове дыбом встают. Но и отступать нельзя. Взялся за гуж, изволь соответствовать. И значит, уже через неделю, если все пройдет, как запланировано, ему предстоит оказаться в Усть-Угле в компании трех невест и сестры, в отношениях с которой тоже надо бы разобраться. И все это, не считая встречи с богиней и прочего всего.

А между тем, они все еще стояли друг напротив друга, эльфа и Бармин. Стояли, смотрели один другому в глаза, и оба, похоже, понимали, какая удача выпала им в этот день. Екатерина, судя по всему, хорошо знала теорию, чего не скажешь об Ингваре. Но Бармин предположил, что жена Федора, если прежде и встречала настоящих колдунов, то случалось это крайне редко. Что же касается Ингвара, он встретил себе подобную магессу, вообще, в первый раз. Так что, возможно, встреча эта дорогого стоила для них обоих, и, похоже, понимали это не только они.

— Эка, Ингвар! — воскликнул Федор, внимательно выслушавший их с Екатериной диалог. — Не знал, что ты колдун! Ты точно не эльф?

— Видал таких эльфов? — рассмеялась неожиданно оживившаяся Варвара.

— Таких нет! — хохотнул в ответ Федор. — Мне одной Рины за глаза и за уши хватает!

— Ладно, дамы и господа, — улыбнулся Бармин. — Сами понимаете, приятно встретить родственную душу, но к делу! Завтрак сам себя не съест!

Слава богам, ни Елена, ни Варвара с вопросами к ним с Екатериной не полезли. Федор, который, верно, привык к особенностям семейной жизни с «чистокровной» эльфой, тоже не наседал. Однако все планы, поговорить со своими дамами на более чем серьезные темы, полетели в тартарары. Практически весь день Ингвар провел с Екатериной, и это было обоюдное желание. Ей, оказывается, тоже ужас как хотелось посмотреть, как колдует настоящий «мачавар». Раньше ей такая возможность ни разу не представилась, хотя в детстве она видела вживую двух колдунов, вернее, колдуна и колдунью. Это случилось во время посещения племени ее бабушки, еще лет двести назад обосновавшегося в районе Туруханска при впадении Верхней Тунгуски в Енисей. Но тогда она была слишком мала, чтобы задать им правильные вопросы или, хотя бы, просто попросить показать их магию в действии. Поэтому все, что она знала о колдовстве, она почерпнула из пары старинных книжек и объяснений матери, которая владела, однако, лишь обычной магией, какая распространена среди людей, эльфов и оборотней. Конечно, это было гораздо лучше, чем ничего, но все-таки не то же самое, что общаться с настоящим, пусть и необученным колдуном.

— А что, оборотни действительно существуют? — уточнил Бармин, поймавший эльфу на слове.

— Конечно! — подтвердила Екатерина. — Только их, как и эльфов, мало осталось. Но в Забайкалье и в Приамурье живут несколько медвежьих и волчьих стай. На Большом Хингане есть деревня барсов. Ну и так, кто где, в Европе и у нас. В Испании и Швеции, и на Кольском полуострове. Это, разумеется, те, кто могут обращаться. А так, наверное, семей сорок-пятьдесят в немецких землях, в Италии и Чехии. Но это потомки истинных оборотней, не унаследовавшие способности к обращению.

Крайне любопытная тема, к тому же значительно расширившая Бармину кругозор. Но главным все-таки оставался мотив колдовства. И, хотя эльфе было, о чем рассказать, наиболее важные вопросы остались без ответов. Никто не знал, оказывается, откуда взялась такая необычная, — по большому счету, неуправляемая, — магия. Вроде бы, она была древнее общепринятых магических практик, но доподлинно этого не знал никто. Литературные памятники, упоминавшие стихийную магию, были немногочисленны и немногословны во всем, что касается так называемого «истинного колдовства». И все эти источники так или иначе упоминали «благословение богов», но, что это такое, так и осталось неизвестно. Правда, высказывалось предположение, что, возможно, кое-кто знает много больше, чем другие, но не торопится делиться этим знанием с Городом и Миром. Этот пассаж Бармин не понял и поспешил спросить, о чем, собственно, идет речь.

— Ну, это темная история, — мечтательно улыбнулась Екатерина. — Говорят, в те времена, когда боги ходили среди людей…

— Это метафора? — не понял Бармин.

— Возможно, но не обязательно, — ответила женщина. — Однако присмотрись к человеческой мифологии.

— Именно к человеческой?

— Да, у эльфов все иначе. Мы сами когда-то были богами, только очень давно.

— Серьезно? — Бармин не знал, смеяться ему или плакать, ведь он уже несколько месяцев жил в этом мире и прочел уже довольно много книг по магии и истории. Однако то, что рассказывала жена князя Федора, оказалось для него полной неожиданностью.

— Ну, конечно, серьезно! — ответила на его вопрос эльфа. — Как же иначе? Эльфы древнее людей. Ты же знаешь, у нас была великолепная процветающая цивилизация. В основном, в Арктиде, где жили эльфы-гипербореи, и в Атлантиде. Но когда упали небеса, землетрясения, извержения вулканов и ужасающие шторма уничтожили все. Уцелели лишь маленькие колонии, находившиеся в глубине Европы и Азии. Ты этого разве не знал?

— У меня весьма неполное образование, — вынужден был признаться Бармин. — Может быть посоветуешь, что мне почитать?

— Историю Эльвинга, я думаю. Есть перевод на русский язык.

— Перевод?

— Он писал на староэльфийском, так что даже чистокровные эльфы уже не могут читать его в первоисточнике. Есть еще немецкий и французский переводы.

— Спасибо, — поблагодарил он эльфу. — Я обязательно почитаю про ваше великое прошлое, а сейчас давай вернемся к людям. Что там с «благословением богов» и мифологией?

— Ты ведь язычник?

— А ты, разве, нет?

— Я крестилась, когда выходила замуж, но, в общем, ты прав. Мое православие чистая формальность. Только Федьке не говори, он боится отца.

«И зря, — усмехнулся Бармин, услышав, чего опасается Екатерина. — Отец твоего мужа, милая, готов отдать родную дочь язычнику без того, чтобы потребовать от меня крещения».

— Так что с моим язычеством?

— Твои боги общались с людьми? Общались, да еще как. Между прочим, даже людьми становились, как та же Брунгильда[147]. А у греков и римлян постоянно любились с человеческими женщинами, отчего рождались такие полубоги и герои, как Геракл и Ахилл. Ну, вот некоторые и говорят, что «благословение богов» — это на самом деле полу-божественное происхождение.

— Красиво.

— Да, поэтично, — согласилась Екатерина.

— То есть, колдовство — это наследственный дар бога-родоначальника? — уточнил Бармин.

— Так говорят, но заметь, Колдовской Дар проявляется не в каждом поколении, но, вроде бы, вероятность его появления возрастает при наличии сильного партнера. Ну, ты понимаешь.

— Любопытная теория, — усмехнулся Ингвар. — Но я ни от кого не слышал, чтобы Менгдены вели свой род от кого-то из богов. К тому же, Катя, мы довольно-таки молодой род. Берем начало всего каких-то тысяча сто лет назад. В те времена, как я понимаю, боги уже не ходили среди людей…

Болтали долго, перемежая разговор, колдовством. Оказалось, что Екатерина умеет открывать порталы, но не умеет телепортироваться, так что и в этот день, и затем несколько дней после этого они занимались взаимным обучением. Эльфа показывала ему одни приемы, Бармин ей — другие. И это оказалось просто великолепно. Во всем, что касается магии, Бармин был полным профаном. Не просто самоучка, а самоучка в квадрате, поскольку не мог учиться у других. Узнав из книги о существовании той или иной волшбы или углядев результат магических манипуляций во время работы другого мага, он искал способ получить тот же эффект, не зная толком, что и как должен делать. В результате, он или находил решение, или нет, но при этом знал, что в большинстве случаев, скорее всего, изобретает велосипед. Притом велосипед не лучшей конструкции, поскольку ему не с чем было сравнивать. Встретив же Екатерину, он нашел не столько наставника, сколько пример и точку отсчета.

По-видимому, и Федор, и Елена с Варварой это хорошо понимали, и оттого старались не мешать, предоставив Бармину полную свободу действий. Другое дело, что сам он себе такой свободы разрешить не мог. Его операция по «обретению величия» шла полным ходом, и ему то и дело приходилось отвлекаться и от дружеского общения с обитателями крепости, и от чтения пары-другой рекомендованных эльфой книг, — все они нашлись в дворцовой библиотеке, — и от совместных с Екатериной занятий в магии.

Приходили отчеты от Ивановой и Архипцева, Ольга подписала «предварительное соглашение об условиях вступления в брак», полковник Кальф-Калиф и генерал Горбатов-Шуйский приняли приглашение Бармина и поступили к нему на службу, сразу же отправившись со своими людьми в Усть-Углу, куда спешно перемещались бывшие штат и дружина князя Городецкого. В общем, работа кипела, хотя все действия и производились, так сказать, дистанционно, чужими руками и на расстоянии. Однако, если кто-нибудь думает, что руководить столь многими делами по телефону и по факсу, физически не присутствуя на «месте работ» — это легкое занятие, этот кто-то сильно ошибается. Так что дел у Бармина хватало, а вот времени на отдых и развлечения — нет. И все-таки он нашел время поговорить со своими дамами. Сначала с Еленой и значительно позже с Варварой.

С княжной Збаражской все обстояло достаточно просто. Мысль о том, что Бармина ей придется делить не просто с какими-то другими женщинами, а именно с княжной Кашиной, ее, разумеется, не вдохновила, но Елена была взрослой девочкой, и, что такое жизнь, знала более чем хорошо. Поэтому она заверила Ингвара, что устраивать бои пауков в банке не будет и постарается, чтобы в семье ее мужа царили мир и покой. Это не помешало ей внимательно ознакомиться с текстом брачного контракта, который подготовил для нее Бармин, восхититься предоставляемой ей свободой и привилегиями, и прийти в восторг, узнав о передаваемом ей титуле герцогини Бирон. Она была готова подписать контракт сразу же по прочтении, но по настоянию Ингвара, который не хотел услышать в будущем какие-либо упреки от нее или от кого-нибудь другого, все-таки проконсультировалась прежде у двух независимых стряпчих, которых нашла тут же в городе.

А вот объясниться с Варварой никак не получалось. То обстоятельства мешали, то духу не хватало, то еще что, но поговорить с ней по душам удалось только восьмого числа, едва ли не накануне Малого Императорского Приема. Да, и то, только после довольно рискованной и заранее не запланированной партизанской вылазки.

Глава 7

Идея пришла в голову накануне вечером. Не сказать, что неожиданно, но, видимо, потребовалось довольно продолжительное время, пока подсознание все разложит по полочкам. Так вот, оно разложило наконец, и тогда Бармин сообразил, что, если после Малого императорского приема сразу же улетит в Усть-Углу, чтобы, как говаривали предки Ингвара, сесть там в осаду, то может так случиться, что сидение это продлится неопределенно долгое время. И, если все остальные дела можно делать там и оттуда, — телефон, телеграф, факс и курьеры вам в помощь, — то вот наведаться в центральное отделение Новгородского Великокняжеского банка станет крайне сложно, если возможно вообще, потому что личный сейф, переданный Бармину по наследству Карлом Менгденом, находится именно в Новгороде на улице Великой дом 9. И сейф этот по факсу не передашь и с курьером не перешлешь. И значит, как ни рискованно высовывать голову из норки, придется это все-таки сделать, потому что сейчас лучшее время для посещения столицы, а в следующий раз такой момент может наступить очень нескоро. На данный момент никто хотя бы толком не знает, где он прячется, и о том, что он решил совершить вылазку не догадывается. А это, в свою очередь, повышает шансы на выживание, и значит, так тому и быть. Поэтому уже в десятом часу вечера Бармин позвонил Ие, и что не странно в такое время, застал ее на базе.

— Здравствуй, Ия!

— Что-то случилось? — в тот день они уже общались, поскольку майор Злобина отчитывалась теперь перед Барминым ежедневно. Поэтому вечерний звонок ее удивил и, пожалуй, даже встревожил.

— Хочешь амнистию? — прямо спросил Ингвар.

— Хочу, разумеется, — не задумываясь, ответила женщина.

— Тогда, так. Завтра мне понадобится транспорт и несколько человек охраны. Предполагается перелет примерно на две тысячи километров. Короткий визит в один из крупных городов империи. Лучше всего конечно конвертоплан, но, если нет, то сойдет и частный самолет. Вылететь я хотел бы как можно раньше.

— Вот что, Ингвар, — сказала ему на это майор Злобина, — я перед тобой провинилась. Это факт. Но, надеюсь, в предателях ты меня не числишь. Поэтому, если хочешь, чтобы я справилась с заданием, выкладывай подробности: откуда и куда. Иначе мне ничего так быстро не придумать.

Бармин задумался. С одной стороны, она права, но, с другой стороны, как говорится, береженого бог бережет. В его распоряжении был личный конвертоплан Федора, на котором он, однако, лететь в Новгород не хотел. И тому было две причины. Во-первых, не хотел светить гербом Северских, а во-вторых, не хотел, чтобы Северские знали, куда и зачем он летал. Принцип древний, как мир: не складывать все яйца в одну корзинку. Однако на этой машине можно подлететь куда-нибудь поближе к Новгороду, но главное — в такое место, которое никак не ассоциируется с крепостью Балта́.

— Хорошо, — ответил он Ие. — Я буду ждать твой борт часов в семь утра в аэропорту Нового Кодака[148], так пойдет?

— Пойдет, — согласилась Ия. — А летишь ты в?..

— В столицу.

— То есть, там тебе потребуется неприметная машина, я правильно понимаю?

— Да, — подтвердил Ингвар.

— Непростая логистика, — констатировала женщина, — но полагаю, что справлюсь. Я тебе перезвоню в течении часа.

Перезвонила майор где-то через сорок минут.

— В 7.57 утра конвертоплан типа «Почтарь» бортовой номер 77986 будет ждать тебя на площадке частных вылетов в аэропорту Нового Кодака. Около часа дня будешь в Новгороде. Шофер будет ждать тебя у ВИП терминала. Это все.

— Быстро ты.

— Цени!

Ну, он и оценил:

— Спасибо! — поблагодарил Бармин. — Если завтра все пройдет гладко, считай, что допуск в Усть-Углу твой.

— Может, разрешишь мне тебя сопровождать? — спросила тогда женщина. — Обещаю ни во что нос не совать.

«Да, тут она права, — решил Ингвар. — Нет смысла скрывать частности, если ее люди будут меня завтра сопровождать от и до».

— Заметано! — усмехнулся он. — Присоединяйся. Заодно поговорим…

Его предположение оказалось верным. На этот раз Ия Бармина не подвела. Организовала транспорт, обеспечила логистическую поддержку, и в разговоре по душам была в меру откровенна, назвав Ингвару несколько знаковых имен из окружения Великого князя Михаила Ягеллона. Она не знала, разумеется, в чем заключался интерес человека, сидевшего на троне Миндовга, Гедимина и Ягайло[149], и вследствие этого, полагала, что идея поддержки Ингвара Менгдена исходит именно от Ягеллона, покровительствовавшего некоторым Балтийским Менгденам, и нескольких других князей северо-запада и запада империи. Зато Бармину многое теперь стало понятно, поскольку он неплохо представлял, насколько влиятельной фигурой являлся Великий князь Северский. Андрей Романович сыграл всех, кого только можно, в темную, направляя выведенных на авансцену игроков из-за кулис. Вполне в духе политического интриганства, только уровень сильно выше среднего, да к тому же играл князь не против, как многие другие, а за Ингвара Менгдена. А вот с чего вдруг такая любовь, этого Бармин как раз не понимал.

«Может быть, он все-таки мой отец?»

Это многое могло бы объяснить, но, к сожалению, плохо сочеталось с известными Ингвару фактами, а факты, как известно, упрямая вещь. Так что вопросов, увы, меньше не стало, но отношения они с Ией выяснили, и Бармин был этому даже рад. В конце концов, в такой игре, в какую завлекла его ненароком судьба, человеку вроде него никак не обойтись без союзников, помощников и преданных бойцов. По своему социальному статусу, вдова генерала от кавалерии Злобина, пусть и с трудом, — по самому краю, — но проходила в разряд союзников. Однако это являлось для Бармина второстепенной причиной примирения. Майор Злобина была нужна ему в качестве помощника, и как таковая, могла оказаться бесценным активом. И, если первый шаг к сближению сделала она сама, придя к нему в спальню однажды ночью, то сейчас такой жест доброй воли сделал уже он, позволив ей узнать много больше, чем собирался открыть прежде. Доверие дорогого стоит, и, похоже, женщина все поняла правильно. Поэтому и разговор у них получился хороший, в меру откровенный и дружески благожелательный. Неудивительно поэтому, что в банк его сопровождала тоже она, но, разумеется, открывал он сейф в гордом одиночестве.

Процедура признания его владельцем сейфа заняла довольно много времени. Многочисленные формальности и подписание всякого рода бумаг, не говоря уже о сверке документов, тянулись и тянулись, но, в конце концов, Ингвара все-таки допустили в святая святых и оставили наедине со стальным пеналом стандартного размера. Во всяком случае, прикинув на глазок ширину, высоту и глубину ячейки, Бармин подумал именно так. В свое время, — и не так, чтобы очень давно, — в Питтсбурге у него была такая в Bank of America. Судя по всему, в обоих мирах мозги у банковских служащих работали одинаково: ширина пенала была около 25 сантиметров, высота — примерно 15 и глубина где-то 30–35.

Откинув крышку, Ингвар обнаружил в сейфе довольно много легко узнаваемых бархатных коробочек, сафьяновых футляров и замшевых мешочков-кисетов.

«Драгоценности, значит… Ну, этого следовало ожидать, разве нет?»

И в самом деле, не деньги же в банковских упаковках хранить в таком месте, а сейф, — и его местоположение, и содержимое, — указывали на то, что это отнюдь не заначка на черный день, как в любимом фильме Бармина «Идентификация Борна», где точно в таком же стальном ящике лежали паспорта, деньги и автоматический пистолет. Здесь все было другим: и антураж места, — хотя и там фигурировал какой-то весьма солидный швейцарский банк, — и эти вот коробочки, открытым текстом намекавшие на то, что их содержимым являются драгоценности.

«Ладно, посмотрим…»

Открыв первый попавшийся на глаза длинный футляр пурпурного цвета, Бармин нашел в нем нечто поистине прекрасное: золотое ожерелье изумительной работы, украшенное крупными темно-синими сапфирами и голубыми бриллиантами. Просто Брисингамен[150] какой-то, никак не меньше. Впрочем, не хуже выглядели и серебряный глидерный браслет[151], найденный в другой коробочке, и совершенно фантастический, — очень древний, судя по внешнему виду, — науз[152], сплетенный из кожаных ремешков, с вплетенными в него крошечными фигурками животных, отлитыми из золота или выточенными из драгоценных камней: благородного берилла и изумрудов.

«Сокровища короны?» — сыронизировал Бармин, но сделал это скорее по привычке, поскольку на самом деле вполне оценил оставленное ему дедом наследство. Впрочем, в сейфе находились не одни лишь драгоценности. Сверху на всех этих коробочках и футлярах лежал конверт большого формата с вложенными в него бумагами. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять ценность этих документов. Могло случиться и так, что они окажутся дороже всего остального в этом сейфе. Так оно и вышло. Ожидания Бармина оправдались, и он еще на шаг или два приблизился к пониманию вычурной картины окружающей его реальности.

Дальнейшее исследование конверта показало, что он содержит еще пять подобного рода писем «в будущее», написанных главами рода Менгденов. Первое было датировано 1276 годом, второе написано всего лишь девяносто лет спустя после первого, а следующее — уже только XVII веке. И еще два относились к XVIII и XIX векам, соответственно. Согласно духу своего времени, они были написаны разным слогом и разным почерком, на пергаменте или бумаге, тушью или чернилами, но все они сообщали примерно одно и тоже. И, если для любого другого, содержание письма большей — и наиболее важной, — частью оставалось непонятным, то для Бармина оно, напротив, стало своего рода ключом к шифру.

Кусочки мозаики сложились, и Бармин увидел всю картину целиком. Возможно, все еще не полную картину, зияющую тут и там брешами в композиции и рисунке, но общее впечатление вынести все-таки можно. Стихийная магия реальна точно так же, как реальна и объективна другая, гораздо более распространенная магическая практика. Но колдовство редкий феномен, и оно нечасто проявлялось в роду Менгденов, однако кое-кто — например, его прадед Ингвар, — были отмечены именно этим странным Даром. А вот дед и отец, скорее всего, были обычными магами, но они, как и прадед, знали правду, и, если бы, все шло обычным порядком, то однажды кто-то из них раскрыл бы эту тайну перед Ингваром. После этого, ему всего-то и осталось бы, что спуститься под Медвежью башню, найти тайник с горячими камнями и, впитав их магию, пройти нечто вроде обряда инициации. Тогда перед ним открылся бы путь к Источнику, и он смог бы вступить в древний союз с Прародительницей рода богиней Мареной.

Однако, все случилось несколько иначе. Ингвар совершенно случайно нашел горячие камни на Груманте, что привело к инициации Дара, но лишь теперь он понял, что и как с ним происходило. Оставалось кое-что проверить, и Бармин стал перебирать фамильные драгоценности, довольно быстро обнаружив, какие из них откликаются на его специфическую магию. Таких оказалось четыре: кольцо, перстень, медальон на цепочке и витой браслет. Все это были украшения старинной работы, все откликались на его магию, но Ингвар не знал, для чего они предназначены. Объяснения, как он понял из письма деда, следовало искать в одном из тайников под Медвежьей башней Берова крома.

«Что ж, — решил Бармин, рассматривая колдовские артефакты, — на следующей неделе я смогу найти этот тайник…»

Зато вернуться сюда — в центральное отделение Новгородского Великокняжеского банка, — станет крайне затруднительно. Поэтому Бармин надел на безымянный палец левой руки тяжелый золотой перстень с печаткой из черного оникса. Сделал он это чисто по наитию, без какой-либо известной ему самому причины. Почувствовал, что так будет правильно, и сделал именно так. Остальные артефакты он сложил в один из замшевых кисетов и спрятал во внутренний карман пиджака. Больше он ничего из сейфа брать не стал.

Обратная дорога, как и путешествие в Новгород, ничем особенным не запомнилась. Разве что поболтали еще немного о том о сем с майором Злобиной, которая явно хотела вернуть себе его доверие и восстановить пошатнувшийся, было, авторитет. Что ж, ей это удалось: вернула и восстановила. И в аэропорту города Новый Кодак расстались вполне дружественно, договорившись, что теперь Ия будет доводить все новости, — и, вообще, все стоящее внимания, — прежде всего до Бармина, а потом уже до все еще не названных по именам «высокопоставленных лиц, глубоко сочувствующих клану Менгден». Наличие анонимных доброжелателей начинало порядком раздражать, но Ингвар решил, что может себе позволить потерпеть еще несколько дней, потому что после Малого императорского приема таиться им станет не просто не выгодно, но, пожалуй, даже опасно. Поэтому не стоило лезть на рожон и требовать от Ии их имена прямо здесь прямо сейчас. Наступит момент — она сама к нему прибежит. Вот тогда все, наконец, разрешится и встанет на свои места. Поэтому расстались где-то даже тепло, и, разумеется, Бармин подтвердил Ие свое разрешение перебраться в Усть-Углу и перенести туда ее оперативный штаб. Ей, правда, не слишком понравилась необходимость сотрудничать с новым кастеляном замка полковником Кальф-Калифом и подчиняться по всем военным вопросам генералу Горбатову-Шуйскому, но майор, видимо, уже догадалась, что спорить с Ингваром бесполезно, и тему эту муссировать не стала. На том и разошлись, но Ингвару показалось, что, увидев герб Северских-Бабичевых на фюзеляже конвертоплана, — так уж, к сожалению, сложилось, — Ия Злобина явственно изменилась в лице, однако выяснять отношения по новой было уже поздно, и Бармин улетел в Самкерц.

Он вернулся в крепость Балта́ буквально к ужину. Успел только сполоснуть лицо и переодеться. А за столом его ожидали любопытствующие взгляды из-под опущенных ресниц и окольные расспросы. Задать вопрос напрямую никто не решился, — моветон, — но любопытство, как здесь говорят, родилось раньше женщин. Совсем не интересоваться тем, куда и зачем он улетал, они не могли, но и спросить не получалось. Вот и страдали.

— У тебя новый перстень, — сказала вдруг Варвара. — Старинный, мне кажется. Не расскажешь, откуда?

— Получил в подарок, — улыбнулся ей Ингвар. — Пока улаживал кое-какие дела, встретил кое-кого, с кем мне надо было кое-что обсудить. Он и подарил.

— Издеваешься? — Похоже, она не обиделась, просто поняла, что полезла не в свое дело. Улыбнулась и сдала назад. Однако так уж вышло, что он посмотрел на нее, а она на него, и, то ли он не справился с эмоциями, то ли она оказалась куда проницательнее, чем он думал, но Варвара вопросительно подняла бровь и спросила, озвучив свое недоумение:

— Что-то не так?

— Просто устал, — через силу улыбнулся он. — Туман в голове. Пойти что ли поплавать?

В крепости имелся совсем неплохой пятидесятиметровый бассейн, а Бармин всю жизнь, — имея в виду его прежнюю жизнь в другом мире, — любил плавать. Это его всегда успокаивало, позволяло разложить мысли по полочкам и просто бодрило, возвращая вкус к жизни. Но прежде, чем он встал из-за стола, с ним случилось одно маленькое чудо, позволившее Бармину добавить еще пару немалого размера плюсов к сегодняшнему визиту в Новгород. Он сказал, что хочет поплавать, пожелал всем «бон аппетит», поскольку ужин формально еще не закончился, и в этот момент перстень-артефакт, словно бы, ударил его слабеньким, на грани чувствительности электрическим разрядом. Разумеется, Бармин удивился. Тут, как говорится, и к гадалке не ходи, итак все ясно: артефакт «ожил» и подал сигнал. А о чем он предупреждал Ингвара, Бармин узнал уже в следующее мгновение. Где-то слева от него возникло невнятное мерцание, и стоило лишь чуть довернуть взгляд, чтобы увидеть, что мерцание это возникло вокруг головы хозяина дома. Если присмотреться, это было похоже на проблесковый маяк или полицейскую мигалку. Свечение трех разных цветов, — мягких, как бы размытых оттенков голубого, алого и желтого, — пульсировало вокруг головы Федора, имея источниками три хорошо различимые точки, явно находящиеся внутри черепной коробки. Голубое свечение исходило из лобной доли головного мозга, алое — откуда-то из подкорковых образований[153], возможно, из района таламуса[154], а желтое — из темени. И, разумеется, это не могло быть ничем иным, как эманацией той самой магии, которой владело большинство магов, но которую не чувствовали ни Бармин, ни Екатерина.

«Значит, перстень — индикатор классической магии, — сделал Бармин зарубку на память. — И я теперь смогу знать, кто и где совершает магическое воздействие!»

Это было невероятно здорово и крайне полезно, но в связи с этой новой способностью возникало немало новых вопросов. Другие маги видят точно так же или как-то по-другому? Позволяет ли перстень увидеть разницу в силе воздействия? И многое, многое другое. То есть, перед Барминым нежданно-негаданно открылось новая область исследований.

«Скучно не будет, — решил он, покидая трапезную. — Будет интересно!»

Девятого он проснулся с мыслью, что больше тянуть нельзя. Время поджимало, а значит, воленс-ноленс пришла пора переговорить с Варварой с глазу на глаз и «разрулить», как минимум, несколько наболевших вопросов. Единственное, чего Бармин никак не мог решить, это того, как далеко он готов зайти в своей откровенности. Оставалось положиться на случай и интуицию: что-нибудь, как-нибудь, может быть.

Однако застать Варвару в одиночестве, — а говорить следовало строго тет-а-тет, — оказалось совсем непросто, поскольку большую часть времени она проводила со своей подругой, а когда Елены рядом не было, — а это случалось только ночью, — княжна Збаражская находилась рядом с Ингваром, вернее, в его постели. Впрочем, не зря говорится, что ищущий, да обрящет. В конце концов возможность поговорить все-таки нашлась. Правда, для этого сначала пришлось попросить Елену об одолжении, затем сделать ей же внушение и «настучать по голове» на тему, что, если твой будущий муж просит, а не приказывает, это еще не значит, что ты можешь ему отказать. В общем, она «так и быть» пошла ему на встречу и, оставив под благовидным предлогом Варвару в одиночестве, дала знать Ингвару, что «клиент к разврату готов»[155]. Между прочим, ее собственные слова, поразившие Бармина до глубины души. Но он только головой покачал. Слов не было, потому что вполне раскрепостившаяся княжна Збаражская совсем страх божий потеряла и временами не только несла все, что вздумается, но и совершала время от времени весьма рискованные поступки. Однако Ингвару это, как ни странно, нравилось, причем, чем дальше, тем больше, как нравилось и то, что она его ревнует. Ко всем подряд, но к Варваре, кажется, больше, чем ко всем остальным вместе взятым. Тем не менее, она явно была ему предана, и, если правильно попросить, делала буквально все, что он просил. Сделала и на этот раз.

Сестру Бармин нашел в парке.

— Варвара! — окликнул, приблизившись. — Надо поговорить!

— Надо? — спросила, оглянувшись через плечо. — Тогда не молчи.

Было похоже на шутку, но это была не шутка. Женщина даже не улыбнулась. Напротив, нахмурилась и смотрела теперь на Ингвара как-то так — «исподлобья», словно на врага или, как минимум, недруга.

— Может повернешься ко мне лицом?

— Может обойдешь меня кругом?

— Стой, где стоишь, — не стал спорить Ингвар, и, обойдя ее по кругу, встал к Варваре лицом.

— Так лучше?

— Можешь, когда хочешь, — снова без намека на улыбку «пошутила» сестра. — Теперь можешь начинать.

— Ты что, на меня сердишься? — понял наконец Бармин смысл ее напрочь непонятных телодвижений. — За что, не скажешь?

— Зачем ты спал с эльфой?! — зло спросила она в ответ.

— С кем, прости? — опешил Бармин.

— С Екатериной, — едва ли, не оскалившись, объяснила Варвара.

«Серьезно? — удивился он. — Интересно знать, откуда дровишки, и кто на этот раз плеснул нитроглицерина в огонь?»

— Уточни, пожалуйста, — сказал вслух, — когда я с ней спал?

— Сегодня ночью.

— Отлично! — кивнул Ингвар. — Где?

— В ее супружеской постели! — не сказала, а выплюнула Варвара.

— Сегодняшнюю ночью я провел в своей постели, — окончательно успокоившись, объяснил Бармин. — Имел, если тебе нужны такие подробности, твою подругу и мою будущую жену. Если не веришь, спроси Лену сама.

— Не врешь? — нахмурилась женщина.

— Спроси Елену, — повторил Бармин. — Клянусь молниями Всеотца, я спал с нею, а не с женой Федора.

— Ничего не понимаю, — растерянно сообщила тогда Варвара.

— Объясни, о чем идет речь, — предложил Ингвар.

— Ты же знаешь, что я тебя чувствую?

Разумеется, он знал. Так она нашла его бесчувственного после исцеления Марой.

— Кстати, об этом, — решил он, наконец, уточнить крайне важное обстоятельство, — на каком расстоянии ты меня чувствуешь?

Этот вопрос он не предполагал выяснять именно сегодня, но раз уж так сошлись звезды, решил узнать, что там с ее чутьем и как.

— Километров с тридцати, пожалуй, — задумалась сестра. — Но дальность все время возрастает. А вот, если вблизи, то могу сказать с точностью до метра-двух. Обычно я этого не делаю, но сегодня ночью черт попутал.

— То есть, — уточнил Бармин. — Тебе не спалось, и ты решила посмотреть, где я нахожусь?

— Так и есть, — покраснела Варвара.

— Поискала и нашла в спальне князя?

— Да.

«Вот это номер! — От такого открытия у него даже дыхание перехватило. — Князь Северский мой отец? Или это мой отец наблудил с женой князя Андрея?»

— Ты думаешь о том же, о чем я? — спросила Варвара, прервав несколько затянувшуюся паузу.

— Похоже, мы случайно раскрыли тайну давнего адюльтера, — вздохнул Бармин.

Сопоставив факты, он уже понял, что «виновником торжества» был именно Сигурд Менгден. Оттого и смотрела на него, так, а не иначе жена князя Северского. Оттого и Федор так похож на предков Ингвара. Вопрос, однако, в том, знает ли об этом сам Великий князь и, если знает, то почему, пользуясь случаем, не прибил, а, напротив, предложил Ингвару в жены свою дочь, да еще и с таким колоссальным приданным?

Вопросы без ответов, но все-таки некий краешек давней тайны может стать отнюдь не лишним в борьбе Бармина за свою личную независимость и персональное счастье.

— Ты ведь понимаешь, что об этом надо молчать? — спросил он Варвару через пару секунд.

— Я не дура, — огрызнулась та.

— Никому ни слова, — дожал Ингвар. — Даже Елене!

— Да, поняла я, поняла! — отмахнулась от него в раздражении сестра, ей это открытие вовсе не понравилось.

— Вот и славно! — кивнул Ингвар, беря на заметку несколько неадекватную, на его вкус, реакцию сестры. Ну, наблудил покойный папенька, и что с того? Не он первый, не он последний. Адюльтер неискореним точно так же, как коррупция, и с этим приходится жить.

— Но ты ведь пришел говорить не об этом, — напомнила Варвара.

— Это точно, — кивнул Бармин. — То, что я тебе скажу, будешь знать пока одна ты.

— Звучит угрожающе, — насторожилась женщина.

— Я не женюсь на Дарене Глинской, — сообщил Бармин.

— Удивил! — неожиданно улыбнулась сестра. — Приятно удивил. Но ты должен знать, Инг, Нестор тебе этого не простит и может наделать много гадостей.

— Уже не сможет, — решился Бармин на откровенность. — В игру вступили такие силы, что ему с ними не совладать.

— Значит, есть тайная невеста, — сообразила Варвара. — Боюсь даже представить, чья она дочь.

— Это семья, которая не побоится конфликта с Глинскими, — уточнил Бармин.

— Дай подумать… Ты смог договориться с отцом Федора?

«Хорошие гены — они и в Африке хорошие, — усмехнулся он мысленно. — Умная и „считать“ умеет!»

— Да, — сказал он вслух. — Договорился.

— А невеста, это случайно не Мария Полоцкая?

«Талант! В будущем действительно сможет помочь рулить семьей и кланом, к тому же хорошо знает Свет».

— Она, — кивнул Бармин.

— А в приданное получаешь Полоцкое княжество? — решила все-таки уточнить Варвара.

— И графство Менгден в придачу.

— Серьезно? — распахнула Варвара свои чудесные серые глаза.

— Вполне. Оглашение состоявшейся помолвки завтра во время Малого приема у императора. Тогда же мне обещали вернуть титул.

— Может случиться новая война, — потрясенно покачала головой женщина.

— Может, — подтвердил Ингвар. — Поэтому вы с Еленой завтра же с утра улетаете в наш родовой замок Усть-Угла. Там уже принимаются повышенные меры безопасности.

— Ничего себе!

— Это не все, — остановил ее Бармин. — Ты получаешь официальное разрешение на смену фамилии.

— То есть, ты рассказал мне все это для того, чтобы объявить мне мою судьбу? — Настроение Варвары снова изменилось, неожиданно став мрачным.

— Варвара Менгден может рассчитывать на самую лучшую партию, какая только возможна, — объяснил Бармин. — Тем более, что в приданное я даю за тобой миллион золотых рублей и замок Крево[156] с прилегающими девятьюстами гектарами земельных владений. Там еще какой-то заводик или два имеются. По-моему, молокозавод и мебельное производство.

— Щедро… И кому достанется это счастье?

— Решать тебе. Кого из сыновей Нестора хочешь в мужья?

Что ж, ни для кого из них не секрет, что из двух старших сыновей Нестора, годным в качестве настоящего мужа являлся только Олег. Зато, если цель лишь в том, чтобы обзавестись мужем-ширмой, тогда Петр лучше, поскольку девочек не любит совсем, предпочитая им мальчиков. Так что Бармин сейчас попробовал переложить всю тяжесть решения со своей больной головы на ее здоровую. Более того, он сказал это практически открытым текстом.

— Серьезный вопрос… — посмотрела ему в глаза Варвара. — И мой ответ зависит от того, скажешь ты мне что-нибудь еще или струсишь и предпочтешь промолчать.

Вроде бы, неясно, о чем речь, но Бармин ее понял правильно. Она отфутболила право расставлять точки над «i» ему. Но раз так, то придется наконец произнести вслух то, о чем он пока только думал, да и то не без ужаса.

«Теперь только не дрейфить! — сказал себе Ингвар, глядя в глаза Варвары, глядясь в них. — И пусть случится то, чему суждено случится!»

— Варя, — сказал он вслух, — я знаю, что беру на себя большой грех, но, правду сказать, я тебя люблю. Я имею в виду, не как сестру, а как женщину.

— А ну-ка повтори! — приказала Варвара после довольно долгой паузы.

— Я люблю тебя и хочу быть с тобой! — Сказать правду оказалось непросто, но он с этим все-таки справился и даже почувствовал от этого, некое облегчение.

— С ума сойти! — отреагировала она на это каким-то хриплым, севшим на октаву голосом. — И тебя не смущает, что я твоя родная сестра?

— Меня не смущает, — с мрачной обреченностью ответил Игорь. — Я знаешь ли, язычник. А у нас, язычников, разное бывает. Даже инцест не преступление, если так звезды сошлись. Были прецеденты. В нашем роду, к слову, тоже.

— Серьезно? — с какой-то странной улыбкой спросила она. — То есть, у тебя, Инг, все серьезно. Мечтаешь слиться со мной в экстазе?

— Издеваешься, — понял Бармин. — Твое право. Извини!

Он повернулся и пошел прочь, но далеко не ушел.

— Ты куда? — окликнула его в спину сестра. — А ну стоять!

Он остановился, хотя и не любил, чтобы им командовали, и тем более, не хотел, чтобы к этому привыкала Варвара.

— Лицом повернись!

Теперь удивился уже Бармин. По идее, если уж не наорать на него, то отпустить-то точно должна была. Раз нет, значит — нет. Так, какого лешего, спрашивается?

— Можешь начинать! — кивнул он.

— Что именно? — переспросила Варвара, голос которой вдруг превратился едва ли не в хриплый шепот.

— Обливать меня презрением, — пожал Бармин плечами.

— Дурак, — ответила она. — Я влюблена в тебя с нашей первой встречи. Я из трусов готова была выпрыгнуть. Но ты мой брат. Мне было так стыдно за то, что я к тебе чувствую. Так мерзко… Я себя шлюхой считала. Но это, как наваждение, Ингер! Как чертово проклятие. Днем и ночью. Все время и при любой встрече. И я смирилась. Решила, что это мой личный крест. Будь на твоем месте кто-нибудь другой, я бы сама объяснилась, но с родным братом? Думала, ты меня презирать станешь, а может и что-нибудь похуже. А ты вдруг приходишь и сам говоришь, что любишь… Это точно случилось, или у меня крыша поехала, и все привиделось?

Бармин честно выслушал ее пространную речь, не перебив ни разу, не выразив свое отношение, не сбив с мысли. Он был заворожён ее тоном, ее голосом, ее словами… Ее лицом, взглядом ее чудных глаз.

— Если крыша и поехала, то у нас обоих, — успокоил он сестру. — У меня сейчас к тебе, Варя, только один вопрос. В рамках нашего общего бреда ты позволишь мне поцеловать тебя… Ну или еще что-нибудь…

— Поцеловать могу разрешить прямо сейчас, — сразу же ответила Варвара, неожиданно восстановившимся звучным голосом. — Мы в парке одни. Даже телохранителей нет. А что касается еще чего-нибудь, то я определенно «за», но только в спальне и при закрытых дверях. Ставни я бы тоже закрыла. Узнает кто, со стыда сгорю!

— С чего бы?

— С того бы. А замуж мне теперь придется выходить не за Олега, а за Петра. Думаю, с ним можно договориться. Мы прикрываем его, он нас. А дети через одного, один его — экстракорпорально[157], — другой твой. У нас с тобой генотип чистый, как у всех, кто получил Благословение богов. Родовая сила от кровосмешения только возрастет.

«Весьма прагматический подход», — покачал мысленно головой Бармин, но ему следовало признать, в этом мире другие люди просто не выживают.

— Не забывай, по закону они будут Глинскими.

— Нестор не вечен, — пожала она плечами. — А с Петром я всегда договорюсь. Мы же росли вместе. Я его знаю, он меня знает. Всегда можно придумать причину для перекрестного усыновления.

— А так разве делают, — удивился Бармин, который все еще плохо разбирался в системе отношений, существующей в среде высшей аристократии империи.

— Делают, но только между дружественными родами, для взаимного усиления генотипа и укрепления связей.

«Обалдеть!»

— А что такое «Благословение богов»? — решил Бармин выяснить еще один тонкий вопрос.

— Не знаю, — пожала Варвара своими роскошными плечами. — Так говорят, но точно не знает никто.

«Кто-то знает, — не согласился он, — но языком не треплет…»

Что ж, правду сказать, «пляжный домик» князя Глинского выглядел на «десять миллионов американских рублей». Впрочем, стоил он, наверняка, столько же, но, разумеется, учитывая разницу в покупательной способности. Где-то миллиона полтора, но уже не в долларах по курсу 2019 года, а в золотых рублях по курсу 1983. Элегантная крепость в крымско-татарском стиле с элементами французского «ар-нуво». Построена, как узнал Бармин из энциклопедии, как раз в конце XIX века, когда в моде было все французское, и когда Крым неожиданно вошел в моду, и все имперские аристократы ринулись спешно строить здесь дворцы и замки. В общем, Глинские хорошо устроились, не говоря уже о том, что под боком у императора, а это, к слову сказать, дорогого стоило. Благодаря императору, в Крыму царил род водяного перемирия. Здесь были запрещены любые формы военных действий между семьями, родами и кланами, и к тому же охрану полуострова осуществлял императорский гвардейский корпус, а с ним стал бы связываться лишь законченный самоубийца. Ингвар узнал все это от Федора перед тем, как отправился на встречу с Нестором, воспользовавшись на этот раз не конвертопланом, а геликоптером. Лететь-то тут было всего ничего, правда, большей частью, не над сушей, а над морем, как рекомендовала имперская служба безопасности, осуществлявшая в Крыму функции ЦУПа. Но все это было не суть важно. Главное было не опоздать, и Бармин не опоздал.

Едва геликоптер приземлился, к нему сразу же подъехали автомобили: представительский для Ингвара и два в качестве почетного эскорта. Его ждали и приняли, следует заметить, тоже практически сразу, что говорило в пользу Нестора, не ставшего топтаться на гордости будущего зятя, а то, что Ингвар женится на Дарене, у хозяина дома не было, по-видимому, ни малейших сомнений. Их попросту не могло быть.

— Садись, — кивнул он на кресло, едва успели поздороваться. — Рассказывай!

Судя по всему, князь Глинский имел в виду что-то конкретное, но отнюдь не то, о чем собирался говорить с ним Бармин.

— Рассказывать, о чем?

— О нападении, разумеется! — усмехнулся в ответ Нестор. — Ловко ты выкрутился, парень. Признавайся, кто это за тебя так вложился?

— Ах, вот вы, о чем! — ответно улыбнулся Бармин. Вопрос, заданный Глинским, был из разряда тех, за которые бьют морду. Но Ингвар здесь, не чтобы собачиться. — Вы о Союзной рати.

— Именно! — подтвердил собеседник.

— Бой мы вели почти весь день, — начал, тогда Ингвар свой неспешный рассказ, — и представьте, Нестор Изяславович, ни одна сука не встрепенулась. Так что бой мы, считай, втроем выиграли: я, Варвара и Елена.

— Это ты меня сейчас сукой назвал? — построжал лицом Глинский.

— Если ошибся, извините, — спокойно ответил ему Бармин. — Но я вашей дружины в Надозерье не видел.

— Зато я императору сообщил, — возразил князь, — а это, знаешь ли, в твоей ситуации дорого стоит.

— Если так, спасибо, — на полном серьезе кивнул Ингвар. — Но императору доложили еще два неравнодушных человека: Великий князь Михаил Ягеллон и Великий князь Андрей Романович. Они же оказали мне некоторую помощь.

— Значит, приехал выкатить мне претензию! — хмыкнул Глинский. — Валяй, если так. Внимательно тебя слушаю.

Хозяин дома вел себя с Барминым еще более развязано, чем на дне рождения своей дочери. Сидел, вальяжно развалившись в кресле, говорил чуть ли не на блатном жаргоне.

— Претензии есть, но приехал я по другому поводу.

— Ну, ну.

— Я хочу поставить вас в известность, что не женюсь на Дарене.

— То есть, моя поддержка тебе больше не нужна. Ягеллон обещал помочь? За красивые глаза или в цене сошлись? Чем платить станешь?

Глинский не нервничал и, даже если прогневался, то виду не подавал. То ли не успел разобраться в ситуации, то ли имел такие козыри, бить которые Бармину было нечем. Во всяком случае, по мнению самого Нестора.

— Отвечаю, по пунктам, — все так же спокойно и неторопливо продолжил говорить Бармин. — Во-первых, вы меня обманули. Никакой особой помощи в получении титула не требовалось, да вы и не делали ничего. Вопрос с титулом был решен еще месяц назад, и сегодня император мне его вернет. Об упразднении графства речь вообще не шла.

— Это ты точно знаешь?

— Точно.

— А что, если тебя развели, и ничего ты сегодня не получишь? — зло осклабился хозяин. Похоже, его все-таки пробрало, поскольку он не думал, что юный Менгден так быстро узнает правду.

— Если меня обманули, я уеду в один из своих замков…

— В развалины Надозерья, что ли?

— Можно и туда, — кивнул Ингвар. — Место чудесное. Отстроимся как-нибудь. Но я имел в виду другие два замка. Те, которые получил не по завещанию, а по распоряжению о передаче владения, которое сделал мой дед Карл. Он оставил мне довольно приличное наследство. А теперь еще и бабушка немало завещала, так что мне есть, где жить, и на что жить, тоже есть.

— Завещание государственного преступника подпадает под эдикт о конфискации… — как бы размышляя вслух, заметил Глинский.

— Верно, — согласился Ингвар. — Но мой дед учел такую возможность. Он передал собственность, включавшую среди прочего два замка с вотчинами, в распоряжение сестры своей жены Ее Светлости княгини Элеоноры-Анны Несвицкой, а уж она передала эту собственность мне. Так что, если меня обманули, то стану я простым, но довольно богатым дворянином древнего рода. И вот тогда, такому дворянину будет не зазорно жениться по сговору на младшей дочери пятой жены князя Глинского, которая, к слову, не имеет права на вашу фамилию, Нестор Изяславович. И, разумеется, вам придется дать за ней приличное приданное и какой-нибудь титул.

— Значит, обиделся на то, что младшая и от пятой жены? — вот теперь Глинский действительно был зол и даже не скрывал своего настроя. — Уважение тебе не оказали. Приданного не предложили. Чести войти в клан Глинских оказалось мало? Иметь на своей стороне такого союзника, как я недостаточно?

— Да, Нестор Изяславович, — не стал спорить Бармин. — Обиделся. Я ведь в любом случае не худого рода. Менгдены, графы они или нет, древний род. Подревнее Глинских, между прочим. И вы могли бы из уважения к имени не делать из меня дурака, обещая то, что мне должны были вернуть, в любом случае. Допустим даже, что вы об этом не знали. Но, если так, как вы могли обещать то, чего не могли добиться? Если бы император не желал вернуть мне титул, никакие ваши ходатайства не помогли бы. Вы же меня из ссылки достать не смогли, так отчего были уверены сейчас? А дальше просто. Я же не дурачок, на самом-то деле. Обманули, попробовали сэкономить на приданном, да еще и перехватить надо мной власть. Ставку сделали на Варвару, но имени ее возможного жениха не назвали. По той же причине: заполучить задешево знатную и талантливую невесту для кого-то из второстепенных клановых женихов, кому такая женщина и во сне не приснится. Я ошибаюсь?

— Зря ты, юноша, решил со мной бодаться, — покачал головой Глинский. — Как бы шею не свернуть.

— Я воевать с вами, Нестор Изяславович, не намерен, — Бармин пригубил бокал с красным вином и, наконец, закурил.

— Значит, воевать не хочешь, а гадости мне говоришь по доброте душевной?

— Нет. — На этот раз усмехнулся Ингвар, но не зло, а, скорее, добродушно. — Я пришел, чтобы договориться.

— Да, ну?

— Во-первых, не хотел ставить вас в неловкое положение, поскольку на приеме император вернет мне титул и разрешит Варваре носить родовое имя. А во-вторых, будет объявлено о состоявшейся помолвке между мной и дочерью Великого князя Андрея Романовича. В качестве приданного она приносит мне графство Менгден, а в качестве наследства со стороны матери Полоцкое княжество.

— Ловкий ты парень, Менгден!

— Не без этого.

— Ладно! — решительно рубанул ладонью воздух князь Глинский. — Я понял. Играть с Андреем в перетягивание каната я не буду. Считай, твоя взяла. Но на твоем месте я бы не стал сбрасывать Глинских со счетов.

— Так я и не собираюсь, — пожал Бармин плечами. — Я же сказал, давайте договариваться!

— Что предлагаешь?

— Варвара сегодня получит право именоваться графиней Менгден. Титул, как вы понимаете, не наследственный, но пожизненный, какую бы фамилию по мужу она ни взяла. В приданное за ней я даю миллион золотых рублей и замок Крево с прилегающими девятьюстами гектарами земельных владений.

— И кому такое счастье?

— Вашему сыну Петру.

— Сын от первой жены…

— Так и Варвара от первой.

— С ней этот вопрос обсуждал?

— А как же иначе? — удивился Бармин. — Я ее неволить не стану.

— Значит, ты про Петра в курсе? — прищурился Глинский.

— Я в чужие семейные дела не лезу, а они с Варварой, как я понял, росли вместе. Сговорятся, я думаю. Будет семья, пойдут дети…

— Чьи?

— Я же сказал, не мое это дело, — пожал плечами Ингвар. — Взрослые люди. Найдут компромисс.

— А что будем делать с Дареной?

— Если будете настаивать, женюсь. Но сразу хочу предупредить. Вакантно лишь место пятой жены, и это не обсуждается. Обсуждаться может только размер приданного и дата свадьбы…

Глава 8

Надо отдать должное князю Глинскому. Встретившись на императорском приеме, — в те полчаса, которые предшествуют торжественной части, — они обнялись, как родные. Причем инициатором объятий выступил как раз Нестор. Расцеловал сукин сын Варвару и Елену, крепко прижал к груди Ингвара, прослезился «ненароком» и не без показной гордости сказал незнакомому господину, оказавшемуся по случаю окольничим императорского двора князем Василием Владимировичем Углицким:

— Они мне все, как родные!

— Но и родные тоже, — добавил, спустя мгновение, взглянув со значением в глаза Бармину.

В принципе, теперь они снова были родней, а в перспективе и союзниками. Беседа тет-а-тет, начавшаяся с конфликта, затем пошла ровнее, и, в конце концов, они не только ударили по рукам, но даже успели обговорить детали будущих отношений, подписав составленный наскоро, — но отнюдь не небрежно, — договор о намерениях.

— Так и есть, — подтвердил Бармин. — Мы с Глинскими уже который век родня!

Нестор кинул на него острый взгляд, но от комментариев воздержался.

— Не буду задерживать вас, детки! — улыбнулся вполне дружелюбно и чуть повел рукой, словно указывал направление. — Идите! Небось есть еще с кем поговорить.

— Спасибо, Нестор Изяславович, — поблагодарил Ингвар, он понял, куда посылал его Глинский. На противоположной стороне белоколонного, наполненного светом зала стоял князь Андрей Романович с семьей. Впрочем, сыновей с невестками сегодня с ним не было, только он сам, Екатерина Алексеевна и Маша.

Раскланялись с Глинским и Углицким, и Бармин повел своих дам знакомиться с Северскими. Пока здоровались и перекрестно представляли и представлялись, супруга князя Северского с откровенным интересом рассматривала, как самого Ингвара, так и его дам. Она, по-видимому, уже знала, что княжна Збаражская является едва ли не официальной невестой Менгдена, но, как ни странно, в ее взгляде не было ни ревности, ни опаски. Скорее, в ее глазах отражался дружественный интерес, и Бармин взял этот факт на заметку. Сам он в это время, по большей части, смотрел на свою будущую жену. В платье малахитового цвета и в полной изумрудной парюре[158], Мария выглядела просто замечательно. Косу ей уложили на голове высокой короной, а из волос на лоб спускались две золотые цепочки фероньерки[159], удерживающие крупный каплевидной формы изумруд.

— Выглядите просто потрясающе! — шепнул Ингвар, распрямляясь после того, как поцеловал ей руку.

— Все для вас! — шепнула она в ответ. — И это ведь только витрина, господин мой Ингер. Представляете, что ждет вас в самой лавке?

«Вот же оторва»! — восхитился мысленно Бармин.

Он еще не знал, какой она станет ему женой и какой любовницей, но ее характер и темперамент ему уже нравились, не было претензий и к ее внешности. Молода и хороша собой, что тут скажешь!

— Тряпочка за тряпочкой… — улыбнулся он, продолжая слышимый лишь им двоим разговор.

— Стриптиз? — улыбнулась она. — Возможно, но не обязательно. Эдакий разврат еще надобно заслужить.

«Я постараюсь!» — ухмыльнулся мысленно Бармин, но вслух ничего не сказал. Просто не успел.

— Наговорились? — прекратила их более чем странный диалог мать невесты. Слышать слов, она, скорее всего, не могла, но, зная нрав своей дочери, кое о чем, наверняка догадывалась. — Успеете еще!

— Мария улетает с тобой, — добавил своих пять копеек Великий князь. — Это решено, ее вещи уже грузят в самолет.

— Разумеется, — склонил голову Бармин. — Вместе спокойнее.

— Рад, что ты это понимаешь, — кивнул Великий князь. — Они все тебя и так, если не ненавидят, то уж точно, не жалуют, ну а после сегодняшнего… Как бы не пришлось уходить в бега, заграницу.

— Все настолько серьезно? — поинтересовался Бармин. Он, разумеется, знал, что дела обстоят хуже некуда, но, похоже, его «хуже некуда» и «хуже некуда» князя Северского были отнюдь не идентичны. У Андрея Романовича оно побольше будет, потяжелее и значительно чернее.

— А я как раз думал воспользоваться случаем и объясниться с князьями…

— Не сегодня, — сказал, как отрезал Северский. — Я упросил императора не приглашать сюда сегодня князей Ярославского, Галицко-Дмитровского и Ростовского. Во избежание возможных эксцессов. А ну, как начнете выяснять отношения прямо здесь прямо сейчас? Никому мало не покажется. Но до них мне дела нет, а вот о тебе, как о будущем зяте, я просто обязан позаботиться.

— Спасибо, — поблагодарил Бармин, вполне оценив оказанную ему услугу. Услуг этих и прочих добрых дел набиралось уже достаточно много, и он начинал беспокоится о том, чем и когда придется за них расплачиваться.

— Свои люди — сочтемся! — словно, угадав, о чем он думает, улыбнулся Ингвару Северский. — И вот еще что. Его Величество Менгденов и раньше не привечал, и, хотя поступил с тобой по справедливости, большой радости от этого не испытывает, тем более, что ты язычник. Поэтому, когда будете говорить…

— А мы будем? — не выдержав, прервал Бармин Северского.

— Скорее всего, — чуть дернул верхней губой собеседник, который, по-видимому не привык, чтобы его перебивали. — Так вот, как бы он с тобой не заговорил, будь осторожен и постарайся избегать конфликта. Лучше промолчи, чем обострять. Не зазорно, к примеру, за что-нибудь извиниться, даже если не чувствуешь за собой вины. Император — главный арбитр в любом споре, а у тебя их теперь будет много. И учти еще кое-что. Его Величеству не понравился наш с тобой сговор. Опасается, что своими руками создаю врага династии номер один.

— Я династии не враг. — Декларация о намерениях была сейчас более чем уместна.

— Был бы ты враг, я бы с тобой по-другому говорил, — пожал плечами Великий князь.

— С Глинским договорился? — сменил тему буквально через мгновение.

— В общих чертах, — не стал скрывать Бармин. — Варвара выйдет замуж за одного из его сыновей, брак с Дареной остается под вопросом. Нестор Изяславович хочет «раз уж все так сложилось, все хорошо обдумать».

Мария бросила на него быстрый взгляд из-под ресниц, но естественно, промолчала. Сейчас говорили мужчины, но было очевидно, обсуждаемая тема ее живо волнует.

— Но твоим врагом он не стал? — задал Северский следующий вопрос.

«Боги миловали, — вздохнул мысленно Бармин. — Да я и сам постарался».

— Нет, — покачал он головой. — До дружбы далеко, но вражду удалось погасить в зародыше.

— Будешь устраивать прием по случаю возвращения титула? — Новая смена темы, но Бармин чего-то в этом роде ожидал все время, пока они говорили, поэтому не удивился.

— Да, — подтвердил он. — Если сегодня все пройдет гладко, придется устроить. Все-таки событие не рядовое.

— Пригласи датскую родню.

— Хорошая идея, — Бармин взглянул искоса на Варвару и Елену, но его женщины были само спокойствие. Покушение покушением, но публично демонстрировать обиды — слишком дорогое удовольствие. Во всяком случае, для истинной аристократии. Что, впрочем, не отменяет мести, которая свершится в нужное время и в подходящем месте, и, разумеется, на холодную голову.

В общем, разговор получился весьма любопытный, но продолжить его не удалось. Обер-церемониймейстер двора граф Евдокимов провозгласил выход императора, и гости поспешили занять свои места, заранее обозначенные для каждого присутствующего дворцовыми чинами. Бармин с Варварой и Еленой тоже отошли от Великого князя и встали у последней колонны в левом ряду. Заходящее солнце светило им сквозь высокие балконные двери, — на противоположной стороне зала за колоннами их было двенадцать, — прямо в глаза. Малоприятное ощущение, отнюдь не добавляющее бодрости духа, но приходилось терпеть, и не им одним. На этой стороне зала находилось ничуть не меньше гостей, чем на противоположной.

Бармину все это не нравилось, но делать нечего — именно этого ожидал от него дворцовый протокол. Однако страстное желание заслониться от прямых лучей заходящего солнца привело, как, впрочем, случалось с ним уже неоднократно, к неожиданному эффекту. Какое-то смутное движение души, и вот уже перед его глазами возник прозрачный, голубовато-серой окраски дымчатый экран.

«Светофильтр! — восхитился Бармин простоте и изяществу решения. — Как просто!»

Впрочем, все просто, когда знаешь, что надо делать и как этого добиться. Бармин прикрыл глаза, припоминая, как у него получилось создать снижающий интенсивность освещения экран. Проследил движение тени, петляющий на границе сознания и подсознания, и следующим «движением души» создал еще два таких же экрана: для Варвары, и для Елены.

— Так лучше? — спросил шепотом, не поворачивая головы.

— Ты чертов гений, Инг! — выдохнула Елена.

— Спасибо! — добавила от себя Варвара, и они стали наблюдать за церемонией выхода императора.

Честно сказать, Бармин ожидал большего, но, возможно, все дело в том, что это был Малый прием, и к тому же проводимый не в основной императорской резиденции в Новгороде, а в летнем дворце. Император — высокий худощавый мужчина с обильной сединой в темных коротко стриженных волосах и еще более темной, почти черной бороде, — был краток. Заняв массивное золоченое кресло, стоявшее на невысоком возвышении и служившее ему троном, он коротко приветствовал гостей, отметив по ходу дела, что здесь, — в его Ливадийской резиденции, — собрались сегодня отнюдь не все те люди, кого он хотел бы видеть рядом с собой в этот чудесный летний день. А затем добавил, что, хотя первоначально этот прием задумывался всего лишь, как удобный случай повидаться с некоторыми из родных и близких, чтобы пообщаться с ними в приватной обстановке, он решил, тем не менее, воспользоваться случаем и объявить несколько указов, касающихся одного из его сегодняшних гостей. Указов, как тут же выяснилось, было целых три. Первым — Бармин признавался наследником рода Менгденов, без упоминания, впрочем, имен тех Менгденов, — отца и деда, — кому он наследует. Вторым указом ему возвращался титул, и, соответственно, Ингвар граф Менгден вводился в круг старой имперской аристократии, и третьим указом, — снова же, без упоминания ее родителей, — старшая сестра Ингвара — Варвара Глинская получала право с этого дня именоваться Барбарой графиней Менгден. Удивительно, но ей официально возвращали не только титул, но данное при рождении имя.

Часть гостей, собравшихся в приемном зале Ливадийского дворца, испытали при оглашении указов род когнитивного диссонанса, — выраженный, впрочем, у разных людей по-разному, — для других гостей это была уже «старая новость», но все встретили аплодисментами момент, когда император лично вручил Ингвару свитки с текстами указов и графские регалии: корону, коллар[160] с гербом Менгденов, — вставшим на задние лапы медведем, вооруженным на варяжский манер секирой и щитом, — и владетельский перстень. Все это, как он понимал, было в свое время конфисковано у его деда, но теперь возвращалось законному наследнику. Момент, что и говорить, исторический, а для Бармина к тому же вполне символический. Получив из рук императора графские регалии, он окончательно переставал быть самим собой, Игорем Викентиевичем Барминым, — попаданцем и вселенцем, — и становился Ингваром сыном Сигурда графом Менгденом. Понимание этого факта не по-детски «треснуло» его по башке прямо там, у подножия трона, но аттракцион невиданной щедрости продолжался, и Бармин должен был соответствовать месту, времени и обстоятельствам, то есть, держать себя в руках.

Едва отзвучали аплодисменты, как император сделал еще одно объявление, сообщив Городу и Миру о состоявшемся ранее, — но не сказав, где и когда, — таинстве официальной помолвки между графом Ингваром Менгденом и княгиней Марией Полоцкой. Вот тут ахнули уже все, поскольку посвященных в эту «тайну Мадридского двора» было крайне мало, и никто даже представить себе не мог, что «этот Менгден» породнится с императорским домом. А между тем, к подножию трона вышли князь и княгиня Северские, чтобы завершить акт помолвки, символически передав жениху его невесту. Мария шла между ними, но, приблизившись к императору, оставила родителей и, подойдя к Бармину, встала слева от него…

Сам прием запомнился плохо. Количество впечатлений перешло в качество со знаком минус. Бармин принимал поздравления, улыбался, говорил комплименты дамам или вел вежливую беседу ни о чем, но делал все это, как во сне, сквозь туман или даже сквозь воду. Звуки и краски были размыты, мысли текли медленные, словно, на границе засыпания, и держаться в тонусе было крайне сложно. Тем не менее, внешне Ингвар функционировал на ять, другое дело, что для этого приходилось делать усилие, несоразмерное полученному результату. Наверно, поэтому, когда приличия позволили наконец покинуть императорский прием и загрузиться в любезно предоставленный князем Северским самолет, — как он попал на аэродром, так и осталось для Бармина тайной за семью печатями, — Ингвар рухнул в кресло и, находясь в прострации, пропустил и завязавшийся в салоне разговор, и объявление о взлете и маршруте полета, сделанное пилотом, и сам взлет. Более или менее, он пришел в себя после того, как выпил залпом полстакана старки, «закусил» водку чашкой крепкого кофе и сигаретой, и повторил. Вот после второй порции, — еще полстакана старки, — получив от стюарда очередную чашку с крепким кофе и, закурив следующую сигарету, Бармин окончательно вернулся в себя и огляделся, вполне осмысленно воспринимая окружающую действительность.

Итак, он находился в великолепно декорированном и обустроенном салоне частного самолета. При этом его кресло было развернуто так, чтобы он мог видеть Варвару, Елену и Марию, занявших другие три кресла, развернутых, в свою очередь, так, чтобы образовывать нечто вроде круга. Все были излишне возбуждены и порядком насторожены, и было очевидно, что, если до сих пор между ними не вспыхнул конфликт, то это лишь вопрос времени. Разумеется, все старались соблюдать приличия, поскольку скандал — это моветон. И конечно же, никто из них не назовет истинную причину напряжения, — ревность, недоверие и предубеждение, — но долго так продолжаться не будет, и Бармин возблагодарил богов, что его «возвращение» случилось сейчас, а не позже. Сейчас, — а, судя по тому, что показывали часы, они находились в полете совсем ничего, каких-то четверть часа, — он все еще мог вмешаться и разрешить назревающий конфликт с минимальными потерями.

— Прошу прощения, милые дамы, — сказал он, и на нем сразу же скрестились взгляды всех троих. — Я, видимо, опьянел от избытка впечатлений и оттого оставил вас наедине со своими мыслями. Еще раз прошу прощения, и давайте наконец разберемся с возникшей ситуацией. Елене и Варваре несколько проще. Они росли вместе, дружат, можно сказать, всю жизнь и успели вместе со мной повоевать против настоящего жестокого врага. Кстати, если я вам этого еще не сказал, милые мои, то говорю сейчас: из нас вышла отличная боевая тройка. Это следует иметь в виду, поскольку мы не только не застрахованы от новых нападений, мы на них обречены. Нас долго еще не оставят в покое, если, вообще, когда-нибудь смирятся с нашим существованием. Так что, как говорят умные люди, надейся на лучшее, готовься к худшему.

— Я, между прочим, тоже прошла боевую подготовку, — встряла в разговор Мария.

— Серьезно? — прищурилась Елена, и было неясно, иронизирует она или действительно интересуется.

— Я тренировалась с бойцами группы быстрого реагирования и с бойцами разведывательно-диверсионного подразделения спецназа Тайного приказа.

— Тренировалась или тренировалась? — уточнила ни с того ни с сего оживившаяся Варвара.

— Мне восемнадцать лет, — ровным голосом, но с явным подтекстом сообщила невеста Ингвара. — Занимаюсь с десяти лет. Ежедневно час-полтора, раз в две недели — суточные сборы, раз в два месяца — недельные. В шестнадцать лет прошла полный цикл подготовки призывника, прошедшего отбор. Восемь недель в учебке Тайного приказа. Теперь сами решайте, тренировалась или тренировалась.

— Ничего себе! — с неожиданным восхищением высказалась сестра Бармина.

— То есть, сможешь мину заложить, часового ножиком по горлу оприходовать? — продолжила явно увлекшаяся разговором Елена.

«Чем бы дитя не тешилось!» — констатировал Бармин и решил, пока в обсуждение не вмешиваться.

— Из гранатомета в окно третьего этажа, из снайперской винтовки с трехсот метров между глаз, саперной лопаткой в рукопашке, — как ни в чем ни бывало, но не без тайной гордости, продолжила Мария.

— Какой у тебя ранг? — перешла к главному Варвара.

— Семнадцатый.

— Какой, какой? — не поверила своим ушам будущая третья жена.

— Семнадцатый, — победно улыбнулась княгиня Полоцкая. — И я умею пользоваться магией в бою.

— Отлично! — подытожил Бармин. — Теперь нас уже четверо, и супостату придется несладко, если попробует нас на прочность. Но давайте все же поговорим о другом. Дамы, вы уже знаете, что Маша станет моей второй женой. Это факт объективной реальности, и обсуждению или коррекции он не подлежит. Поэтому прошу вас отнестись к Марии с пониманием и уважением, и принять во внимание, что она младше вас, и ей, на самом деле, не восемнадцать лет, а семнадцать. Я могу на вас рассчитывать?

— Да, — ответила после короткой паузы княжна Збаражская.

— Не волнуйся, — успокоила его Варвара.

— Тогда, вопрос к тебе, Маша, — посмотрел он на Марию Полоцкую. — Ты понимаешь, что у нас семья? В семье же, хуже нет — начать выяснять, кто важнее, круче или еще что. Ты станешь второй женой, но тебе всего семнадцать, а Лене — двадцать два. Она станет третьей женой, но она старше, опытнее в житейских вопросах, в политике и во многом другом.

— В постели, например, — съехидничала Мария.

— Это тоже, — не поддался на провокацию Бармин, не дав заодно обидеться Елене. — Княжна Збаражская, если подружитесь, а я надеюсь, что так и случится, — сказал он с нажимом, — многому может тебя научить, подсказать, если что потребуется, дать дельный совет, да, и вообще, будет к кому обратиться практически по любому поводу. Это понятно?

— Да, — кивнула Мария.

— Готова сделать усилие и найти с Леной и Варварой общий язык?

— Я постараюсь.

— Тогда перейдем к следующему вопросу, — Бармин допил кофе и закурил новую сигарету. Видят боги, как ему надоели все эти беседы, разговоры, переговоры и увещевания. Оно, конечно, он опытный психиатр, но в своем новом амплуа предпочел бы более простую, не требующую подобных усилий жизнь. Все-таки многоженство — это реликт давних времен, когда слово мужчины, по-всякому, было для женщины законом. В те времена, теремных затворниц не надо было уговаривать жить мирно. Как бы они там между собой не враждовали, мужу на всю эту муйню было, по большей части, наплевать. Главное, чтобы приносили приданное, исполняли супружеский долг и регулярно рожали детей. Но вот прошли века, мир изменился, но язычники и не только они по-прежнему заводили большие семьи, и это означало, что теперь мужчине доставались не только пряники в виде разнообразного секса на законных основаниях, но серьезные проблемы, связанные с поддержанием мира в семье.

— Варвара — моя старшая сестра, — сказал он вслух, продолжая «урок хороших манер», — и до тех пор, пока она не выйдет замуж, она второй человек в семье, и вам обеим, Маша и Лена, надо принимать это в расчет, потому что семейная жизнь — это не только секс. Близость важная часть нашей жизни, но ею не исчерпывается. Есть еще дом, а в нашем случае, огромный замок, за порядком в котором надо следить. Слуги, поставщики, кухня, меню и прочее. Вотчина, наконец. Земли, заводы, финансы. Оборона и безопасность. Политика. И во всем этом мне будет нужна ваша помощь. Так что, кто что умеет, берет это на себя и учит других, а иногда и меня. Я ведь тоже дурень необразованный, — улыбнулся он, снимая напряжение.

— Вопросы? — спросил после короткой паузы.

— Хотелось бы услышать подробнее о сексе, — «простодушно» улыбнулась ему Мария.

— Поговорим и об этом, — согласился он, — но прежде еще пара пунктов повестки дня. Кто-нибудь хочет что-нибудь выпить, перекусить? Позвать стюарда?

Разумеется, дамы хотели. Они хотели вина, сладостей, чая и кофе, пирожных и шоколада, и много чего еще, так что к разговору вернулись только через полчаса. Но оно и к лучшему, полученная информация за время вынужденного перерыва кое-как утряслась и улеглась, и вторая часть разговора получилась уже гораздо менее напряженной.

— Продолжим? — спросил Ингвар, отхлебнув немного кофе.

— Излагай! — усмехнулась в ответ Варвара.

— Хорошо, — согласился Бармин. — Сейчас мы летим в Усть-Углу. Там нас ожидает еще одна женщина, которая войдет в нашу семью.

— Ольга? — спросила Елена.

— Да, — подтвердил Ингвар. — Княжна Кашина. После свадьбы она станет Хельгой фон Менгден графиней фон Нойвид, моей четвертой женой. Ты же, Лена, получишь титул герцогини Бирон. Таков размен, и ты это знаешь.

— Значит, — сказала задумчиво Мария, — договариваться придется еще с одной женщиной.

— Так и есть.

— Я думала это будет как-то проще…

— Твой отец в курсе, — пояснил Бармин.

— Мне от этого не легче.

— Согласен, но делать-то что?

— Да, нечего тут делать, — вмешалась вдруг Елена. — Не волнуйся, Инг, мы все найдем как-нибудь общий язык.

— Ну, вот и славно! — с облегчением вздохнул Бармин. — Но нам нужно обсудить еще два вопроса. Первый. Вы все православные христианки, а я, как вы знаете, язычник. Я не варвар и не религиозный фанатик, поэтому внутри семьи у нас будет осуществляться политика полной веротерпимости. Нужен священник, приглашайте. Домовая церковь в замке есть. Но демонстративного пренебрежения язычеством быть не должно. Я ясно излагаю свою мысль?

— Я перехожу в язычество, — объявила Мария.

— Я тоже, — поддержала ее Елена. — Но иногда хотелось бы сходить в церковь…

— Не в чем себе не отказывай! — улыбнулся Бармин.

— Тогда и я возвращаюсь к корням, — мечтательно улыбнулась Варвара.

— Что ж, рад, что вы отнеслись к этому вопросу с пониманием, — подытожил Ингвар. — Тогда, последний вопрос. Я хотел бы, чтобы вопросы, связанные с сексом, вы прежде обсудили между собой, и тогда уже все вместе мы попытаемся прийти к консенсусу. Не стану врать, я сам тоже не знаю, что и как нам делать в условиях полигамии. У меня даже чужого опыта перед глазами не было. Но я твердо намерен построить наши отношения так, чтобы ни у кого не было причины для обид. Если мы все постараемся, прежде всего, идти навстречу друг другу, пусть не сразу, но у нас должно получиться. Ну, а сил у меня хватит на всех, так что это не должно быть предметом для беспокойства.

— Можно вопрос? — неожиданно покраснев, спросила Мария. — Причем здесь твоя сестра?

— Это я тебе, Маша, чуть позже объясню, — усмехнулась Варвара. — Тет-а-тет, так сказать.

— Можешь нас оставить? — повернулась она к Ингвару.

— Разумеется! — Бармин встал из кресла и пошел во второй салон, пустующий по случаю отсутствия других пассажиров…

Домой, — если считать Усть-Углу своим домом, — прилетели глубокой ночью. Садились на аэродроме Вологды Маега, а оттуда в замок летели на геликоптере. Устали так, что ни на что уже, вроде бы, не было ни сил, ни желания, но так только казалось, и Бармин в этом вскоре убедился. Прибыв в замок, он поневоле притормозил в фойе паласа, чтобы наскоро объясниться со своими старыми знакомыми Ией Злобиной и полковником Кальф-Калифом и незнакомыми ему прежде мажордомом Рудневым и начальником охраны замка капитаном Алмазовым. Поздоровался, познакомился, выслушал краткие отчеты и задал несколько первоочередных вопросов. Слуги в это время увели его спутниц наверх показывать приготовленные для них покои. А когда сам Бармин добрался наконец до своих апартаментов, начинало уже светать. Тем не менее, он нашел в себе силы пройтись по комнатам, в которых когда-то жили его дед и отец. Беглый осмотр, — а на другой у него попросту не было сил, — показал, что графы Менгден умели и любили жить со вкусом. В общем, он остался доволен этой краткой экскурсией и, прихватив с собой хрустальный стакан со старым ирландским виски и сигареты, отправился в ванную. Душ его взбодрил, вернув утраченные, было, силы и, не став заморачиваться одеждой, — хотя слуги приготовили ему и белье, и банный халат, и даже шелковую пижаму, — Бармин сделал пару глотков из стакана, закурил и отправился в спальню, где к удивлению, граничащему с возмущением, обнаружил свою новоиспеченную невесту. Княгиня Полоцкая лежала в весьма соблазнительной позе прямо поверх одеяла, и одета она была в одно только чувство собственного достоинства.

— Как ты уговорила остальных? — спросил Бармин, присаживаясь в изножье кровати.

— Я… — девушка явно хотела соврать, но Ингвар ей этого не позволил.

— Правду, милая! — попросил он вежливо. — Правду, правду и ничего кроме правды.

— Я их усыпила, — нехотя призналась юная княгиня.

Пауза затягивалась, и теперь ей уже было неловко лежать голой в присутствии голого мужчины. К тому же выбранная ею поза перестала соответствовать ситуации, и это, по-видимому, только усиливало чувство неловкости.

— Что-то вроде гипноза? — спросил он после затянувшейся паузы.

Видит Идунн[161], смотреть на Машу было приятно, и желать ее было для него вполне естественным делом, — молодой сильный организм давал о себе знать, — но Бармина тревожило то, с какой настойчивостью Мария добивалась от него близости. Нимфоманка? Возможно, но не обязательно. Сумасбродная особа? Наверняка. И, скорее всего, последнее предположение ближе к истине.

«Если не окоротить, — „записал“ Бармин на будущее, — еще намучаемся все с ее неумеренным энтузиазмом, помноженным на изобретательность и неуемную энергию!»

— Это не гипноз, — призналась, наконец, княгиня Полоцкая, одновременно пытаясь закутаться в огромное шелковое одеяло или хотя бы заползти под него. — Они пили вино…

— Пили! — подсказал Бармин, поторапливая рассказчицу, застрявшую буквально в середине фразы.

— В вине много сахара… — не слишком внятно продолжила девушка свои объяснения. — Я… я перегнала его в алкоголь. Получилось, что они пили не вино, а коньяк или виноградную водку…

«Был, кажется, такой рассказ, — вспомнил Бармин. — Что-то про семейку Хогбенов[162]…»

— Но, если бы, ты превратила вино в коньяк, — сказал он вслух, — они бы почувствовали изменение вкуса, разве нет?

Он старался не думать пока о том, каким магическим мастерством надо обладать, чтобы обратить сахар в алкоголь. Честно сказать, ему об этом было даже страшно подумать.

— Я работала с тем, что уже было у них в желудке, — призналась между тем девушка.

«Умереть не встать! — ужаснулся Бармин. — Однажды она может превратить кофе в мышьяк, и никому мало не покажется!»

— Я больше так не буду! — Неожиданно из ее глаз хлынули слезы. — Не говори, пожалуйста, папе!

То есть, для того, чтобы организовать с мужчиной «борьбу в партере», ты уже достаточно взрослая, а отвечать за свои поступки — все еще нет?

— Послушай, Маша, — он старался говорить так мягко, как только мог, — не надо плакать. Я никому ничего не расскажу. Но ты должна мне поклясться, Машунь, что больше ты ничего такого не сделаешь. А что касается секса, поверь мне, этим не стоит заниматься уставшими и впопыхах. В особенности, если это в первый раз, и ты еще не знаешь, чего ожидать от того или этого. Даю тебе слово, я позабочусь, чтобы тебе не пришлось слишком долго ходить в девушках. Но придется потерпеть, хотя бы несколько дней. Мы же с тобой даже толком не знакомы, а заниматься сексом с незнакомым мужчиной — это уже полный разврат. Согласна?

— Да, но… Может быть, ты меня хотя бы поцелуешь?

— А вот это совсем другой разговор! — улыбнулся Бармин. — Иди сюда, чудо зеленоглазое, сейчас будем целоваться.

Нельзя сказать, что ему не хотелось большего. Он даже посетовал, — уже где-то через пару минут, — что обещал не заходить дальше поцелуев. Но, как говорится, не дав слова, крепись, а дав слово, держись. Вот он и держался. Сжимал в объятиях нагую красавицу, целовал, — в основном, в губы и грудь, — ласкал, не переходя, впрочем, некоей черты, за которой ему уже будет никак не остановиться, и думал, когда мог, разумеется, о том, что не следует бросаться словами! Ну, в самом деле, что за блажь на него нашла. Что плохого случилось бы, начни он обучать свою официальную невесту искусству любви прямо здесь, в своей кровати, прямо сейчас, в предрассветный час? Ей ведь тоже хочется, и, похоже, не меньше, чем ему самому. Весьма темпераментная девица, но, увы, Бармин всю жизнь был более, чем последовательным человеком, и не собирался изменять своему модусу операнди теперь, оказавшись в другом мире и став новым собой. Поэтому секса в эту ночь между ними так и не случилось, хотя пообжимались на школьный манер до полного изнеможения.

Утро, как всегда, — как бы поздно он ни лег спать, — началось для Бармина рано и, разумеется, с неотложных дел. Сначала он выполнил обязательную программу: комплекс упражнений ушу, душ и прочая «санитария и гигиена». Потом под чашечку крепкого кофе, сигарету и твердое обещание самому себе, как можно скорее вернуться к здоровому образу жизни, — то есть, снова начать бегать и плавать, — посмотрел утренние новости, транслировавшиеся 1-м Новгородским Государственным Каналом. Естественно, прежде всего его интересовало, как подается в масс-медиа случившееся вчера на ЕИВ Малом приеме в летней резиденции в Ливадии. НГК, как и следовало ожидать, был крайне сдержан, сообщив лишь, что Его Императорское Величество Иван VIII своим указом от 10.06.1983 восстановил титул графов Менгден, передав права на оный титул Ингвару Менгдену 4-му своего имени. И совсем в другом разделе новостей, — в светской хронике, — был обнародован факт помолвки, состоявшейся ранее в этом месяце, между графом Ингваром Менгденом и княгиней Марией Полоцкой.

Решив после этого, что настало время переходить от обязательной программы к произвольной, Бармин взял с кровати укутанную в одеяло юную княгиню Полоцкую и отнес в ее собственные апартаменты. Что любопытно, Мария при этом даже не проснулась.

«Крепкий девичий сон, — хмыкнул Бармин, прижимая к себе тихо посапывающий ценный груз. — Пока еще девичий… Но при таких заходах долго ей в девицах не проходить. Я же не железный…»

Передав Марию с рук на руки ее камеристке, — которая, к слову сказать, даже не попыталась изобразить удивление этим беспорно шокирующим фактом, — Бармин спустился на первый этаж и, приказав слуге, принести ему из буфетной чашку кофе, — до завтрака оставалось еще больше часа, — пошел искать кабинет полковника Кальф-Калифа. Прелесть его положения состояла, однако, в том, что, на самом деле, ему ничего здесь не приходилось искать. Замок сам «подсказывал» и «показывал», где что расположено, и Бармину оставалось лишь принимать к сведению поступающие «советы» и «комментарии». Так он добрался до нужной ему двери и аккуратно в нее постучал.

— Войдите!

Ингвар вошел, посмотрел на сидящего за письменным столом полковника и вежливо поздоровался, затворяя за собой дверь:

— Доброе утро, Михаил Семёнович!

— Доброе утро, Ваше Сиятельство! — Встал из-за стола Кальф-Калиф.

Сегодня, впервые на памяти Бармина, полковник был одет в офицерский мундир со всеми знаками различия и колодками орденов на груди.

— Давайте, Михаил Семенович, упростим наше общение, — предложил Бармин, проходя вглубь кабинета и усаживаясь в гостевое кресло. — В неофициальной обстановке я для вас Ингвар Сигурдович, в официальной — господин граф.

— Благодарю вас, Ингвар Сигурдович! — ответил с полупоклоном полковник. — Это большая честь для меня.

— Вот и отлично, — завершил Бармин преамбулу. — Садитесь, полковник, и рассказывайте!

— О чем, простите? — поинтересовался тот, возвращаясь в свое кресло.

— Обо всем, о чем сочтете нужным.

— Что ж, тогда я, пожалуй, начну с замка, — Кальф-Калиф испросил взглядом разрешение и, получив в ответ благожелательный кивок Ингвара, раскурил лежавшую в хрустальной пепельнице сигару. — Замок большой, Ингвар Сигурдович, хозяйство огромное. Ну, вы это и сами, верно, знаете. Мы его только-только успели принять у слуг Его Высочества князя Северского. В целом, все работает, но пока еще не как часы. Потребуется время, чтобы отладить весь механизм, как следует, но мы над этим работаем.

— Что с безопасностью? — поинтересовался Бармин. Все-таки безопасность была в его глазах куда важнее работы прачечной или кухни.

— В Усть-Угле и в Шексне до особого распоряжения объявлен перманентный режим Чрезвычайного Положения, — ничуть не удивившись вопросу, переключился на главное полковник. — Везде выставлены сдвоенные посты. В самом замке все оружейные системы на боевом взводе, ворота охраняются усиленными постами с бронетехникой, воздушное пространство закрыто для полетов и тщательно контролируется замковым центром Воздушного Контроля и имперским командованием Вологодской зоны ПВО. В общем, мы с Алмазовым делаем все, что в наших силах и даже больше. В графстве, в особенности в Вологде, Череповце и еще в нескольких городах, а также на главных дорогах выставлены блокпосты, действуют усиленные патрули и приведены в повышенную боеготовность мобильные тактические группы. Ия Ильинична арендовала у Демидовых роту егерей и эскадрилью ударных геликоптеров, Его Высочество князь Северский прислал в дополнение к имеющимся контингентам усиленную тяжелым вооружением роту спецназа, так что нам вполне по силам перекрыть все подходы к Усть-Угле и Шексне.

— Значит, сидим в осаде.

— Думаю, лучше так, чем иначе.

— Согласен, — кивнул Бармин. — Что со снабжением?

— С поставщиками определились, со складами и холодильниками на территории замка тоже. В случае чрезвычайных обстоятельств сможем задействовать южный маршрут доставки.

— Что ж, спасибо! — встал Бармин, заканчивая разговор. — Думаю, нам следует сделать такие встречи регулярными. Скажем, ежедневно за полчаса до завтрака. Как смотрите?

— Согласен, но я рекомендовал бы приглашать на эти встречи так же капитана Алмазова.

— Решено! — подытожил Бармин, и в этот момент раздался стук в дверь. Это слуга принес ему чашечку черного кофе.

— Не возражаете, полковник, если я задержусь у вас еще на пару минут, чтобы спокойно попить кофе?

— Это ваш дом, господин граф, — улыбнулся Кальф-Калифа. — И, если уж вы задержались, позвольте поставить вас в известность об одной странной истории.

— Слушаю вас, — Бармин жестом отослал слугу и выжидательно посмотрел на полковника.

— Через три дня после нападения Союзной рати, в Надозерье на ваше имя пришло письмо весьма странного содержания. Честно сказать, я сомневался, нужно ли это делать, но все-таки решил его сохранить, чтобы при случае передать вам. А вы уж сами решите, имело смысл или нет.

— Что ж, вот и случай представился, — кивнул Ингвар. — Давайте посмотрим, что там за письмо такое.

— Момент! — Кальф-Калиф открыл одну из папок, сложенных в стопку на левой стороне его просторного стола, достал оттуда листок с коротким текстом, написанным от руки, и передал его Бармину вместе с конвертом, в который прежде было вложено письмо.

«Предусмотрительный, тщательный… Посмотрим…»

Текст был, и в самом деле, краток до безобразия:

Задачка не из сложных. Одним словом, не ребус. Так себе шарада, да и то только для чужих, вроде того же Кальф-Калифы. Но некоторых людей хлебом не корми, дай только помудрить, да поинтриговать. На своем веку Бармин встречал таких, и не раз. А некоторых даже небезуспешно лечил. Однако, если Стефания не врет, это письмо означает, что она дочь Петра Менгдена, погибшего на каторге брата Сигурда, и, соответственно, внучка Елизаветы Глинской и внучатая племянница Нестора. Однако ни покойная Анна Георгиевна, ни князь Глинский о ней ни разу не упоминали. Почему? Не знают о ее существовании или знать не хотят?

«А был ли Петр женат?» — спросил себя Бармин.

Вопрос, между прочим, вполне уместный, но, что, если имел место конкубинат[164]? Такое, как успел узнать Бармин, было вполне возможно: в духе времени, так сказать. Хотя в России таких женщин называли, разумеется, не конкубинами, а сожительницами. Однако исторически Великорусское имперское право было основано на Римском, а в Риме дети, рожденные конкубиной, имели определенные и не такие уж «призрачные» права. Если, конечно, отец их признавал.

«Но что, если не успел признать?» — При их семейных обстоятельствах существовала высокая вероятность, что арест штабс-капитана Менгдена произошел раньше, чем он успел признать свою дочь. И все это легко находило подтверждение в многочисленных исторических прецедентах.

Бармин был неплохо знаком с этой темой, поскольку хорошо знал историю древнего Рима. В свое время, он, вообще, много чего читал при том, что интересы у него в те годы были весьма разнообразны. Объяснялось это просто. Компьютеров и интернета тогда не было и в помине, — речь о шестидесятых-семидесятых годах прошлого века, — советское телевидение, честно говоря, представляло собой полный отстой, да и киноафиша, несмотря на отдельные бриллианты в куче дерьма, не отличалась особым разнообразием. Правда, в Питере к удовольствию «трудовой интеллигенции» имелись также театры, концертные залы и музеи, но это, так сказать, штучный товар. В смысле, не на каждый день. Так что школьнику Бармину, а позже Бармину студенту и молодому специалисту для проведения досуга оставались только книги, которых, — даже за исключением запрещенных, — выходило в СССР великое множество. А дальше просто. Книги по истории древнего Рима, Греции или допетровской России практически никогда не попадали под цензуру. Напротив, их издавали, пусть даже относительно небольшими, а иногда и вовсе мизерными для такой огромной страны тиражами. И не только издавали. Зачастую их снабжали академическими комментариями, разнообразными сносками и даже словарями и тезаурусами[165]. И там, в этих комментариях можно было порой найти такое, что оставалось только диву даваться, как это все пропустили цензоры. Игорь Викентиевич любил, например, книги из серии «Литературные памятники» издательства Наука или их же серию «Памятники философской мысли». И теперь, когда он стал Ингваром Менгденом это ему очень пригодилось, поскольку знания, почерпнутые из этих книг, позволяли ему лучше понимать многие имперские реалии, незнакомые Бармину по прежней жизни.

Итак, похоже, у него объявилась еще одна кузина, и, значит, в повестке дня появился новый пункт: родственники. Бармин об этом до сих пор как-то не задумывался, если не считать, конечно, инцидент с датской родней, но по факту у него должно было быть полно родни, с которой он не то, что не был знаком, он о них практически ничего не знал. А стоило бы, наверное, поскольку родня — это иногда сила, а иногда — слабость. Или даже все в одном флаконе.

«Что ж, давайте-ка разберемся… Впрочем, наверное, не здесь и не сейчас. И пусть для начала этим займется Ия!»

Бармин попросил у полковника листок бумаги и карандаш и быстренько, — пока не отвлекся на другое, не забыл или еще что, — записал все, что запомнил важного из рассказов княгини Кемской.

На данный момент Бармин знал лишь то, что у его родного деда графа Карла Менгдена было три жены. Родная бабушка по отцовской линии Барбара Менгден урожденная Корибут-Воронецкая умерла молодой, подарив мужу единственного сына — отца Ингвара. Здесь новых родственников можно было искать разве что среди Корибут-Воронецких. Троюродные братья и сестры, о которых, как и о родственниках со стороны другой его бабушки — княгини Кемской, Бармин ничего не знал. Даже имен, если не считать, конечно, родную тетку Княгиню Ульяну Холмскую, с которой он познакомился сразу после «возвращения» на Большую Землю. Однако в то время ему даже в голову не пришло расспросить ее о том, есть ли у нее дети. А потом она уехала, и он о ней благополучно забыл. Других дел хватало. Однако, Холмская — не проблема. С ней хорошо знакома Ольга, которую Бармин предполагал встретить за завтраком.

Второй женой деда была ныне здравствующая — где-то там за горизонтом, — Елизавета Глинская, приходящаяся, к слову, нынешнему главе клана Глинских родной теткой. У нее, насколько было известно Бармину, родилось от Карла Менгдена трое детей: две ныне давно уже замужние дочери, имен которых Ингвар, к стыду своему, не знал, и сын Петр. У теток, скорее всего, есть дети, приходящиеся Бармину двоюродными братьями и сестрами. А вот дядя, вроде бы, считался холостым, но возможно, был все-таки женат. Что-то такое в свое время сказала Ингвару об этом Анна Георгиевна. И наконец, третья жена — Марфа Аленкина. Судя по возрасту, должна, наверное, быть жива, но с Ингваром связаться пока не пыталась. Хотя по закону, и ей и Елизавете Глинской он приходится родным внуком, но, видимо, обе две так не считали. У Марфы была, — да, наверное, и продолжает быть, — замужняя дочь. К слову сказать, еще одна тетка, чьи дети приходятся ему довольно близкой родней. И это все пока. Были ли у деда внебрачные дети, неизвестно, но, наверное, стоило бы проверить и этот след, как, впрочем, не лишне будет поинтересоваться личной жизнью отца. Что, если у Сигурда тоже имелась где-нибудь неизвестная широкой общественности конкубина и бастарды от нее?

Однако, кроме деда и предполагаемых грехов юности, есть еще официально признанная отцовская родня, поскольку у Сигурда Менгдена было две жены: мать Ингвара Хельга и небезызвестная датская сволочь — Маргарета Браге. Благодаря матери, у Бармина есть сестра Варвара, а вот про датскую родню еще предстоит навести справки и как бы не пришлось этих родственничков потом отстреливать, как оголодавшую волчью стаю зимой…

Глава 9

Прошедшие с приезда в Усть-Углу дни были наполнены нервозной суетой, всполохами бесполезного энтузиазма и пароксизмами суматошной деятельности. Все пытались что-то делать, куда-то спешили, о чем-то спрашивали, но так, на самом деле, и должно было быть. Новая семья Менгденов создавалась на ходу и на новом месте, под чудовищным психологическим прессом и в окружении малознакомых или вовсе незнакомых людей. В условиях полной неопределенности во всем, что касается большой политики, закулисных интриг и подковёрной борьбы сильных и «бессильных» мира сего. А ведь от четкого понимания того, кто с кем бодается и для чего, зависела их общая безопасность: Ингвара и его женщин. При этом, более или менее, проясненными для Бармина являлись лишь отношения с Еленой и Варварой. С Ольгой, которая, как на зло, задерживалась, — дайте боги, чтобы не прибили дуру ненароком! — все было сильно запутано и напрочь непонятно. Не менее сложной проблемой представлялась Мария Полоцкая. С одной стороны, она еще сущий ребенок, причем ребенок сильно избалованный, а с другой — нареченная и официально заявленная невеста, красивая юная девушка и сильный маг в придачу. Так что, Бармину с его дамами вполне хватало головной боли, но им, на самом деле, тоже было отнюдь не просто. Девушкам приходилось притираться друг к другу, выстраивая по ходу дела систему взаимных отношений и общий взгляд на проблему полигамии. Их общий мужчина тоже, между прочим, требовал оценки и понимания, в целом, как будущий знатный феодал, муж и любовник, и в частности, как мужчина и человек, взявший на себя ответственность за их жизнь и благополучие. Но и Бармину приходилось нелегко. В связи со сложившимися обстоятельствами, он волей-неволей должен был играть роль альфа-самца и отца-командира в одном флаконе, а он к такому не привык, что в той жизни, что в этой, и закалял характер там, где получится, и так, как выйдет. Хотелось бы, конечно, большей определенности и хорошего учителя по всем предметам в придачу, но приходилось довольствоваться тем, что есть, и не роптать на Фортуну и Хамингью[166], которые, судя по всему, и так уже из кожи вон лезут, чтобы порадеть своему избраннику, а то, что он любимец богини удачи Бармин нисколько не сомневался.

До завтрака Ингвар успел накоротке повидаться с капитаном Алмазовым, поговорить с мажордомом Рудневым, который представил ему только что прибывшего из Городца личного камердинера — Антона Норлинга, кроме всего прочего, говорившего не только по-русски, но и на норне[167], и, наконец, обменялся мнениями с майором Злобиной. Ия коротко рассказала ему о переброске в Усть-Углу дополнительных сил и средств, и о передаче функций непосредственного командования дружиной генералу Горбатову-Шуйскому. Она так же отчиталась о проделанной работе по организации эффективной, как она подчеркнуто выразилась, Службы Безопасности и передала папку с собранными ее людьми сведениями о ближайших родственниках Ингвара Менгдена. Разговор с ней Бармину понравился. Похоже, они наконец поняли друг друга, и в итоге он приобрел в ее лице лояльного и опытного сотрудника. Так что в трапезную на завтрак он пришел в хорошем настроении, которое ему, разумеется, тут же попытались испортить, но Бармин на провокацию не поддался.

— Дамы! — сказал он, устраиваясь во главе обеденного стола, — давайте сделаем над собой усилие и прежде, чем начинать конфликт, попробуем разобраться, что происходит, почему и все прочее в том же духе. Постоянно возвращаться к вопросу «мирного сосуществования в одной отдельно взятой семье» утомительно и глупо. Но сейчас, в качестве исключения, я, с вашего позволения, постараюсь коротко разъяснить все накопившиеся за эти дни непонятки, хотя видят боги, я вам про это уже говорил, еще когда мы на самолете летели сюда из Крыма. Впрочем, воля ваша, а повторение — мать учения. Давайте еще раз кое-что уточним, и тогда мы сможем, наконец, приступить к трапезе.

— Есть возражения? — обвел он взглядом членов своей порядком разросшейся, но все еще официально несуществующей семьи и их ближайшее окружение. — Нет? Отлично. Тогда, так. Разрешите представить всем, кто с ней еще не знаком, княжну Ольгу Федоровну Кашину. Она выходит за меня замуж в рамках соглашения, основанного на завещании моей бабушки княгини Кемской. В целях безопасности Ольги Федоровны, а у меня есть причины опасаться за ее жизнь и здоровье, я настоятельно рекомендовал ей перебраться в замок, но, как видите, она не торопилась.

— Ольга! — перевел он взгляд на Кашину. — Из всех присутствующих ты не знакома только с моей невестой Марией Андреевной княгиней Полоцкой. Я надеюсь, дамы, что, как я и просил вас ранее, все присутствующие отнесутся к вопросу сохранения мира в семье со всей необходимой в этом случае ответственностью. Мы, как ни крути, уже одна семья, свершилось таинство брака или нет. Жить вместе таким большим коллективом, по-любому, непросто, но, если мы будем привносить в отношения прежние обиды, соперничество или ревность, ничего хорошего из этого не получится. Надеюсь на ваше благоразумие, понимание и сотрудничество.

— Твоя невеста в первую же ночь подмешала нам с Еленой сонное зелье! — в конце концов, высказалась Варвара.

— Она сожалеет о содеянном и делать так больше не будет, — ответил Ингвар, но смотрел при этом не на Варвару, а на Марию, и не просто так, а, что называется, со смыслом.

«Проблема, конечно, но работать приходится с тем, что есть, а не с тем, что желательно!»

— Извините! — тяжело вздохнув, повинилась Мария и потупила взгляд. — Я тогда переволновалась и наделала глупостей. Больше это не повторится. Даю слово!

— Чем хоть травила? — почти дружелюбно поинтересовалась Елена, которая, по-видимому, лучше других понимала, что их всех ожидает.

— Это… — вскинула Мария взгляд, но точно так же, как давеча Бармин, смотрела при этом не на задавшую вопрос Елену, а именно на него. — Это травяной сбор… редкий… У нас в имении одна старушка занимается ведьмовством… Это она мне сделала.

Понятное дело, Мария не хотела распространяться о своей весьма своеобразной способности, и Бармин был с ней в этом смысле полностью согласен. Возможно, позже, когда-нибудь в отдаленном будущем они посвятят всех его жен в тайну ее Дара, но явно не сегодня. Не время, да и свидетелей, не являющихся членами семьи, за столом слишком много.

— Полагаю, инцидент исчерпан, — сказал он, чтобы закрыть тему, — и, чтобы два раза не возвращаться к этому вопросу. Если кто-нибудь этого еще не понял, Варвара Сигурдовна, — указал он на Варвару, — моя старшая сестра и официально признанная графиня Менгден. Поэтому моим невестам стоит включить ее в круг близкого общения, тем более, что она уже посвящена в большинство наших семейных тайн.

Сказав это, Бармин снова обвел внимательным взглядом всех присутствующих, включая, разумеется, не только своих женщин, но и членов близкого круга: Ивана Семёновича Алмазова, Ию Ильиничну Звереву и Михаила Семёновича Кальф-Калифа. Судя по выражению их лиц, все всё поняли правильно, а невесты успели обсудить за прошедшие дни не только устройство и функционирование будущей семьи, но и некоторые вопросы интимного свойства. Так что в ответ на его слова кто-то из женщин смущенно зыркнул на Варвару из-под полуопущенных ресниц, кто-то элегантно облизал отчего-то пересохшие губы, а кто-то третий даже чуть покраснел.

— Хорошо, — кивнул тогда Бармин, принимая молчание в качестве знака согласия. — Тогда, еще один немаловажный вопрос. Завтра или послезавтра к нам присоединится еще одна дама. Ее зовут Дарья Петровна Иванова, и она руководит всем нашим хозяйством. Вернее, стоит во главе группы юристов, экономистов и бухгалтеров, которые возьмут на себя труд по управлению нашими финансами, недвижимостью, промышленными предприятиями и вотчинами. Один нюанс, однако, я хотел бы обсудить в ее отсутствие. Дарья Петровна моя личная крепостная. Повторяю, она моя личная холопка. Это значит, что никто, кроме меня, не смеет ею помыкать, распоряжаться и командовать. Это, во-первых, а во-вторых, она будет сидеть с нами за этим столом, и я настоятельно рекомендую всем присутствующим раз и навсегда забыть о ее социальном статусе. Я могу на вас рассчитывать?

Судя по устремленным на него взглядам, кое-кто понимал ситуацию лучше, а кое-кто хуже, но осмелилась возражать только Мария.

— Ингвар, ты же знаешь, я придерживаюсь вполне демократических взглядов, но крепостная за столом…

— Хочу напомнить тебе, радость моя, — ответил ей Бармин, — что еще полгода назад я был ссыльнопоселенцем без имени. Причем родился я уже будучи в этом статусе и мог прожить в нем всю свою жизнь. А ссыльнопоселенцы, осужденные на вечное изгнание, по статусу вообще не люди. Мы поняли друг друга?

— Д-да, пожалуй, — стушевалась княгиня, сообразившая, о чем он ей только что сказал.

— Тогда, — улыбнулся Бармин, довольный исходом этого весьма щепетильного дела, — бон-аппетит, дамы и господа! Ужасно хочется есть!

Сразу после завтрака, Бармин извинился перед своими женщинами и, сославшись на неотложные дела, исчез в переходах замка. Побродил тут и там, с неослабевающим интересом изучая старинные французские гобелены, картины итальянских и голландских мастеров и холодное оружие со всех концов света. Посмотрел стенные и потолочные росписи XVI–XVII веков в Старом паласе. И, наконец, улучив момент, когда его не только никто не видел, но и не смог бы с уверенностью сказать, в какой стороне он находится, проник в сеть тайных ходов, пронизывающих стены замка. Сегодня он не собирался спускаться в древнее капище, находящееся глубоко под Медвежьей башней. Он просто не готов был к этому психологически, но зато мог заняться тайниками, присутствие которых заметил еще при первом посещении подземного лабиринта. В особенности, его интересовал тот из них, о котором Карл Менгден написал в своем «письме к наследнику». Однако, для того, чтобы выяснить, о каком именно тайнике шла там речь, вскрыть, по-видимому, придется все. И начал он с того схрона, в котором при первом посещении замковых подземелий почувствовал наличие «горячих камней».

По поводу этих камней, скорее всего, являвшихся осколками Источника — скального монолита, являющегося источником сильнейшей магии, у Бармина имелось уже несколько гипотез и одна вполне безумная идея, но проверить, насколько она безумна, можно было только опытным путем. Поэтому, собственно, он и решил начать именно с этого тайника. Найти его оказалось несложно, — память услужливо привела Ингвара точно к тому месту, которое он искал, — вскрыть тоже не составило труда. Схрон только казался замурованным тайником. При ближайшем рассмотрении, однако, нашелся хитроумный механизм, открывавший нечто вроде двери сейфа: облицованную с внешней стороны кирпичами каменную плиту, вращающуюся вокруг цилиндрического бронзового шарнира. В просторной нише, скрывающейся за этой плитой находились три довольно крупных деревянных ларца, до верха набитых мелкими и чуть более крупными «горячими камнями». Кроме этих ларцов, в тайнике находились две малахитовые шкатулки с драгоценными камнями россыпью. Поворошив это богатство пальцем, Бармин обнаружил в шкатулках алмазы, изумруды, золотистые и винно-жёлтые аметисты, синие и розовые сапфиры и ярко-красные рубины. Все камни были крупными, и, хотя в драгоценностях Ингвар ничего не понимал, он был уверен, что в этих двух шкатулках находится целое состояние. Больше в этом схроне ничего не было.

Прикинув варианты, Бармин добавил в обе шкатулки полторы дюжины мелких «горячих камней» и, забрав их с собой, закрыл тайник. Теперь надо было решить, возвращаться ли в «мир людей» сразу или сначала исследовать другие тайники. С одной стороны, сейчас у него в руках была тяжелая и крайне неудобная ноша, — аналог чемодана без ручки, — но, с другой стороны, когда еще представится такая возможность? Если граф Менгден станет слишком часто исчезать из вида, неровен час кто-нибудь догадается о существовании тайных ходов или даже проследит за хозяином, мужем или любовником в зависимости оттого, кто первый поймает его на горячем. И потом, сейчас он уже здесь, так почему бы не посмотреть, что там и как с другими тайниками? Решив, что стоит посмотреть, Бармин подхватил свои сокровища и пошел искать следующий схрон. Впрочем, долго искать не пришлось. Замок вывел его прямиком к тому месту, которое запомнилось Ингвару еще с прошлого посещения.

Этот тайник был устроен точно так же, как и предыдущий, с той лишь разницей, что механизм запора находился внутри стены и не имел выхода наружу, то есть схрон этот можно было отпереть только с помощью магии. К сожалению, Бармин об этом догадался не сразу, так что битых сорок минут прощупывал и простукивал сложенную из древних кирпичей стену, — демонстрируя косность мысли и привычки завзятого рутинера, — и только окончательно отчаявшись, попробовал «рассмотреть» механизм запора в деталях. Но не тут было. У него не нашлось подходящего под этот случай «инструмента», на изобретение которого ушло еще около часа. Однако оно того стоило, потому что, когда Ингвар смог все-таки «посмотреть» сквозь толстую кирпичную кладку, он сразу же «разглядел», где спрятан запорный рычаг, нажал на него чем-то подозрительно похожим на гравитационный импульс и этим магическим пассом открыл тайник. Итак, в конце концов, древний сейф был открыт, и Бармин нашел в нем именно те вещи, о которых писал в своем письме дед. Здесь в многочисленных ящичках, шкатулках и ларцах из черного дерева и мореного дуба находились фамильные драгоценности семьи Менгден, — а их было так много, что глаза разбегались, — два десятка магических артефактов и, наконец, кое-какие бумаги, оказавшиеся на самом деле пергаментными свитками с записями, сделанными черной и красной тушью. Поскольку выносить эти документы из подземелий явно не стоило, — по принципу, береженого и бог бережет, — Бармин устроился прямо на каменном полу и стал просматривать найденные им свитки сначала при свете электрического фонаря, а чуть позже, когда окончательно села батарея, развесив над собой аж целых три довольно крупных «светлячка». Во всяком случае, научившись около месяца назад создавать эти магические светильники, он назвал их именно так, не зная, как они зовутся на самом деле. Света они давали не в пример больше, чем настоящие светлячки и держались, если не погасить намеренно, чуть больше часа. И вот сейчас, устроившись прямо на каменном полу, Бармин стал разбирать свитки, найдя в них не только записки о колдовстве, но и обещанный в письме перечень принадлежащих Менгденам артефактов. Снабженный комментариями, — иногда краткими, а иногда достаточно пространными, — перечень этот был так велик, что, сосредоточившись на актуальном, Ингвар ускорился, как мог, и просматривал текст, что называется, по диагонали, выискивая в нем ключевые слова, и читал затем лишь те отрывки, которые казались ему особенно важными.

Так он просидел в подземном коридоре почти три часа, в конце концов, подложив под зад сложенный вчетверо пиджак, а позже, пересев на один из дубовых ящичков все с тем же пиджаком в качестве «мягкого сидения». Из прочитанного Ингвар узнал, что перстень, который он нашел в банковской ячейке в Новгороде, действительно позволяет носителю стихийной магии, — то есть той формы колдовства, которой владел сам Бармин, — видеть обычную магию. Однако, если одновременно с этим перстнем надеть на шею медальон с изображенным на нем косым крестом богини Мары, можно увидеть не только магию в действии, но и потенциал мага, и его уникальную ауру. Так что эти два артефакта, по-любому, имело смысл всегда иметь под рукой. Как и боевой артефакт, выглядевший, как старинное золотое кольцо с выгравированными на его внешней и внутренней стороне древнескандинавскими рунами и называвшийся отчего-то «Рукой бога». Вот только, если верить описанию, с помощью этого колечка можно было не только «видеть» во всех подробностях — вид сверху, — территорию площадью в полторы квадратные версты[168], но и наносить точечные удары молниями, бьющими с небес, по выбранным «на глазок» объектам. Это было нечто вроде лазерного оружия, установленного на авиационную платформу, но только без самолета или геликоптера и без самого оружия. Впрочем, бесплатных обедов не бывает, и Бармин убедился в этом, прочтя пояснение. Оказывается, использование этого артефакта требует от колдуна немалого мужества, твердости духа и обыкновенной выносливости, потому что каждый удар с небес отзывается приступом невыносимой боли, прокатывающейся по всему телу мага, но, в особенности, чувствующейся в руке, на мизинец которой надето кольцо или в груди, если носить кольцо на цепочке вместе с медальном.

«Что ж, — пожал плечами Бармин, — за все надо платить! А это, как ни крути, оружие сродни системе залпового огня».

Так что, уходя из подземелья, предварительно тщательно скрыв следы своего здесь пребывания, Бармин уносил с собой не два, а три ларца. В третьем лежало кое-что из фамильных драгоценностей и несколько артефактов, включая и колечко с рунами.

К счастью, один из тайных ходов открывался прямо в простенке между апартаментами Бармина и теми, которые по умолчанию заняла его сестра. Поэтому обремененный тремя шкатулками, он попался на глаза только ей, да и то случайно.

— Э… — сказала она ему в спину, когда он уже был около своих дверей. — Где это ты так извозюкался, братец?

Странное дело, о том, что она на шесть лет его старше, Варвара вспоминала только в случаях, вроде этого. Во все остальное время, он являлся для нее, как бы, старшим, то есть, тем, кто распоряжается. Возможно, это было связано с тем, что Бармин мужчина и наследник, а может быть, она вела себя так оттого, что незаметно даже для самого себя взрослый, — а скорее, даже пожилой, — опытный мужчина брал в Ингваре верх над импульсивным, в силу возраста и воспитания, и в меру наивным юнцом.

— Помоги открыть дверь! — Если уж его подловили, то хорошо хоть не кто-нибудь другой, а сестра. — Пожалуйста!

— Как скажешь! — Она прошла мимо посторонившегося Ингвара и открыла ему дверь.

— Прошу!

— Входи! — пригласил ее Бармин. — Гостем будешь.

— Тогда уже гостьей, — заметила она, входя первой.

— Закрой на задвижку! — попросил Бармин, проходя к ближайшему столу и вываливая на него свой груз.

— Неужели свершится чудо, — сыронизировала ему в спину Варвара, — и ты меня наконец…

— Приласкаешь, — добавила не без ехидства через мгновение, но дверь, тем не менее, заперла.

— Возможно! — усмехнулся Бармин, которому, на самом деле, нравилось флиртовать с Варварой, тем более, что она тоже заигрывала с ним в ответ. — Но не сразу и не в таком виде.

— Да, видок у тебя, прямо скажем, не графский, — констатировала сестра. — Пиджак мятый и весь заляпан паутиной, на заднице… Ты что сидел на полу?

— На полу тоже, — подтвердил Бармин. — На страшно пыльном каменном полу. По замковым подвалам, как ты, должно быть, понимаешь, шастал. Клад искал.

— Нашел?

— Нашел, но не сразу…

— Совсем ты себя, Инг, не бережешь… Что это? — кивнула она на шкатулки.

— Я же сказал, — пожал Бармин плечами, — клад нашел. — Можешь посмотреть! — разрешил, наливая себе виски в хрустальный толстостенный стакан. — Тебе, Варвара, тоже налить, или как? — спросил, как раз в тот момент, когда она открыла одну из двух шкатулок с драгоценными камнями.

— Ужас какой! — всплеснула Варвара руками. — Это же… Инг! Это… У меня нет слов!

— Красивые камешки? Нравятся?

— Не то слово! — восхитилась женщина.

— Можно? — взглянула на него поверх плеча.

— Ты моя сестра, — усмехнулся Бармин в ответ, — тебе можно почти все.

— Почти? — Вопрос с подвохом, подразумевающим определение границ возможного.

— Потом обсудим, — отмахнулся Ингвар. — Так что, налить или ну его?

— Что у тебя там? — спросила Варвара, пересыпая драгоценные камни из руки в руку.

— Шотландский виски, — ответил Бармин, сделав перед этим приличный глоток. — Старый, крепкий, вкусный. Медом отдает.

— Тогда, наливай! Буду пробовать… Ой! — отдернула она руку. — Тут что-то… — Она осторожно притронулась пальцем к одному из «горячих камней». — Простой, вроде, камешек, не драгоценный, но… Очень горячий!

— Сможешь взять в руку?

— Что это такое? — снова повернулась Варвара к Бармину. — Почему он горячий? Почему лежит с драгоценностями? Это ты сделал? Ты нагрел?

— Давай так, — предложил Ингвар вместо ответа, — ты берешь этот камешек в руку и держишь пять минут. И после этого я открою тебе одну нашу страшную семейную тайну. Согласна?

— Это обязательно? Я имею в виду, держать камень в руке обязательно?

— Если хочешь узнать один из секретов рода, обязательно, и, поверь, я не шучу и тебя не разыгрываю.

— Я попробую, — с этими словами женщина взяла, поморщившись, камень в руку и снова посмотрела на Ингвара.

— Терпишь?

— Да, кажется.

— Тогда сожми пальцы в кулак и терпи дальше, а я пока налью тебе выпить.

Следующие пять минут Бармин следил за тем, как меняется у Варвары выражение лица. Она сидела, зажав камушек в кулак, прихлебывала понемногу из стакана и явно пыталась понять, что она делает, и зачем.

— Знаешь, он, вроде бы, остывает, — сказала она в какой-то момент.

— Тогда, подержи еще.

И так раз за разом, пока камень в ее руке совсем не остыл.

— Как он нагрелся, и за счет чего он так долго держал температуру? — Хороший вопрос, правильный. В особенности, если знаешь физику. Варвара ее знала неплохо, потому что в лицеях для аристократической молодежи преподают хорошие учителя.

— В этом-то и секрет, — усмехнулся в ответ на ее вопросы Бармин. — Повороши рукой в шкатулке, детка. Там должны быть еще несколько таких камешков. Найдешь, смело бери в руку и держи, пока не остынет, а я тебе пока все про эти камни расскажу.

То, что он собирался ей рассказать, являлось несколько упрощенной версией того, что он уже знал о «горячих камнях», и того, что прочитал сегодня в найденном в тайнике свитке.

— Дай закурить! — попросила между тем Варвара, как раз нашедшая второй «горячий камень».

Ингвар дал ей сигарету и зажег на ладони крошечный огонек, чтобы она могла прикурить.

— Эти камушки называются «Слезами Фафни[169]», — начал Ингвар свой рассказ. — На самом деле, это осколки Источника. Нашим предкам были известны девятнадцать Мест Силы, в которых находятся Источники. Одно из них принадлежит нашему роду. Что это такое — отдельный вопрос, но обычно это огромный скальный монолит, покоящийся глубоко под землей. Его высокая температура никак не связана с законами физики, поскольку скала не получает энергию извне, но излучает ее вовне. Однако, если в природе есть некий источник тепла, например, горячий самовар, то его следует постоянно нагревать, иначе он остынет. Со «Слезами Фафни» это не так. Эти камешки горячие, потому что полны магии особого рода. Их тепло не распространяется дальше метра-двух, а лежа среди кристаллов, — в нашем случае, среди драгоценных камней, — они вообще не отдают тепло окружающей среде. Не нагревают бриллианты или изумруды, и при этом не остывают. Но вот ты взяла в руку такой камешек…

— И он остыл, — Варвара смотрела на Бармина, широко распахнув свои великолепные серые глаза, в которых плескались сейчас восторг и ужас. — Ты хочешь сказать, что люди способны поглощать эту магию? Нет, стоп! Вот же я дура! Не люди, вообще, а только ты и я? Ты же тоже можешь остудить камень?

— Такой маленький, как тот, что ты держишь сейчас в руке, я «выпью» меньше, чем за минуту. Я сильный колдун, Ара, и могу поглотить много природной магии и при этом очень быстро. На самом деле, я сам являюсь живым генератором этой Силы. Таков мой колдовской Дар. И, похоже, что у тебя тоже есть склонность к стихийной магии. Однако ты владеешь и обычной структурированной магией, и это ограничивает твою Силу в колдовстве. Ну что, уже остыл?

— Да!

— Отлично! — улыбнулся Бармин. — Для начала достаточно. Будешь каждый день приходить ко мне на урок. Остальным феминам скажи, что я посвящаю тебя в фамильные тайны и секреты рода, что, в принципе, недалеко от истины. Будем ждать, когда проснется твой Дар. Теоретически, я смогу это увидеть, так как у тебя изменится цвет ауры. Но, возможно, ты узнаешь об этом сама, если услышишь голос замка.

— Голос замка?

— Да, только никому об этом не рассказывай!

— Нет, побегу трепать языком!

— Не обижайся!

— И не думала!

— Тогда выбирай, какую парюру ты хочешь, — кивнул он на раскрытый ларец. — Бриллиантовую, рубиновую или из розовых сапфиров? Изумруды тебе тоже к лицу, как, впрочем, и топазы. Вперед!

— Ты серьезно?

— Абсолютно! — подтвердил Бармин. — Камней, как видишь, у нас много. Хочу, чтобы у каждой из вас был свой особый набор: диадема, ожерелье и серьги. Как думаешь?

— Тогда бриллианты.

— Договорились! — улыбнулся Бармин. — Бриллианты твои! А теперь иди, подружки, небось заждались и соскучились, а мне надо привести себя в порядок.

— Ты меня выгоняешь? — нахмурилась Варвара.

— Нет, но…

— Тогда, так! — объявила, подбоченясь, Варвара. — Тебе надо принять душ или ванну, это уж, братец, на твое усмотрение. Но я с тобой, и не спорь! — подняла она вверх указательный палец. — Я сейчас выйду. Зайду к себе и отправлю камеристку передать остальным, что у нас занятие по истории рода. Заодно захвачу белье, чтобы переодеться после водных процедур. Дверь не закрывай!

Ну, что ж, когда-нибудь это должно было случиться, и они об этом даже говорили, объясняясь в любви. Правда, тогда рассуждения о браке и детях лишь намекали на возможность секса, то есть, были насквозь теоретическими. Но все шло к тому, что близость между ними неизбежна. Тогда, в самолете, она, верно, обсуждала с девчонками именно эту тему. Так что все, всё равно, в курсе их отношений и планов на будущее. А ему пора бы уж научиться быть последовательным во всем, а не только в некоторых вопросах. Сказав «А», следует идти вперед, перечисляя все буквы алфавита подряд и нигде не останавливаясь. И потом, чего греха таить, Варвара ему нравится отнюдь не как сестра, что, в принципе, понятно: для Бармина Варвара Глинская — чужой человек. А нравится она ему при этом гораздо сильнее, чем Елена, Ольга или Мария, хотя и они не оставляют его равнодушным. Однако его чувство к Варваре подозрительно похоже на любовь, и с этим уж точно ничего не поделаешь!

Бармин хотел сделать еще глоток виски, но выяснилось, что стакан пуст. Пришлось идти к бару и наливать по новой. А, сделав первый глоток, он вспомнил про брошенные в небрежении сокровища и про то, что осторожность лишней не бывает. Поэтому собрав шкатулки, он отнес их в спальню и запер в свой личный сейф. Пока возился с замками и ключами, раздался характерный шум закрывающейся входной двери и задвигаемого засова.

— Это я! — крикнула Варвара. — Ты где?

— В спальне!

— Звучит соблазнительно!

«Поздно праздновать труса!» — решил Бармин и, сдирая с себя пропотевшую рубашку, пошел навстречу девушке, которую никогда больше не будет в своих мыслях называть сестрой. На публику все останется, как есть, но только на публику.

Полетели на пол вырванные с корнем пуговицы, и ему удалось избавиться от рубашки раньше, чем они встретились с Варварой. И это была именно такая встреча, о какой он мечтал. Бармин обнял девушку, прижал к себе и поцеловал в запрокинутое лицо. В скулу, в щеку и, наконец, в губы, оказавшиеся упоительно податливыми и призывно раздвинувшиеся, едва он коснулся их своими губами…

Понятное дело, на полдник[170] они не пошли. Не до того было, потому что после душа случилась постель, а завершился их первый марафон уже в ванной. Тут следует заметить, что в советское время прием ванны в компании небезразличной тебе женщины являлся аттракционом повышенной сложности. Бармин пробовал это извращение три или четыре раза, но никакого удовольствия в попытках устроиться вдвоем в крошечном объеме ванны не нашел. Скорее, наоборот, потому что потом приходилось вытирать воду, выплеснувшуюся на пол и залившую весь совмещенный санузел. Уехав из СССР еще в восемьдесят девятом году по какой-то левой израильской визе, Бармин довольно долго устраивался в новой жизни, — один экзамен на американскую врачебную лицензию чего стоил, — и ему было не до произвольной программы, обязательную бы выполнить, и то сок! Однако позже, когда они с женой уже встали на ноги и вырастили детей до того возраста, когда те определенно не заявятся к вам в спальню посередине ночи, потому что приснился плохой сон, они все-таки попробовали, что такое любовь в джакузи. Но, правду сказать, получилось не так, чтобы очень. Места в такой ванне хватало, но в этом возрасте жена уже стала стесняться своей наготы, — все-таки не двадцать лет, — и это сильно осложняло дело. Так что, прежде, чем залезть в джакузи следовало сначала расслабиться, однако алкоголь в этом возрасте расслабляет некоторых мужчин настолько, что их надолго не хватает. Жене вино или виски помогали, а ему, напротив, мешали. Хотя, в мечтах он не раз оказывался в просторной ванне с одной из тех американских девиц из группы поддержки, которыми были полны фильмы для тинэйджеров. Но, увы, от повторения слова «халва» во рту сладко не станет. Поэтому, наверное, компания Варвары едва не сорвала Бармину крышу.

В свои двадцать четыре года, она, как и большинство других сильных магичек, выглядела едва на полноценные восемнадцать. И кроме того, Варвара была бешено красива и неожиданно темпераментна для «холодной» нордической девы-валькирии. В общем, чего бы Бармин не ожидал от близости с Варварой, действительность превзошла все его самые смелые фантазии. Однако все хорошее всегда кончается быстрее, чем нужно. Будь его воля, Бармин пропустил бы и обед, но оказалось, что делать этого нельзя.

— Во-первых, — объяснила ему женщина, — если мы задержимся еще дольше, это будет уже несомненный бонтон. Тем более, если я теперь стану приходить к тебе каждый день на урок истории. Перед девочками будет неудобно! И это мы еще ничего не сказали о тебе.

— Обо мне? — не понял Ингвар. — Я-то тут при чем?

— Ты не должен столь очевидным образом выделять кого-то из нас. Это недальновидно и чревато… И кроме того, во вторую половину дня тебе нужно хорошенько отдохнуть и плотно поесть, чтобы возместить растраченную на меня энергию.

— Полагаю, — усмехнулся Бармин, уже догадавшийся, о чем пойдет речь, — это как-то связано с твоим «во-вторых»?

— Совершенно верно, — загадочно улыбнулась Варвара, — потому что, во-вторых, после полуночи тебя ожидает деньрожденный сюрприз.

— Вот же, двергов писюн! — выругался Ингвар, вспомнив, наконец, что завтра у него день рождения, о котором за всеми делами, он благополучно забыл, да и не привык, если честно, к этой никак к нему не относящейся дате. — Кто готовит сюрприз?

— Маша.

— Тянули жребий? — почти что в шутку спросил Ингвар.

— А как иначе? — удивилась Варвара. — Мы по такому деликатному вопросу договариваться еще не научились, хотя мне, учитывая обстоятельства, девчонки пошли навстречу.

— Значит, подарком-сюрпризом станет Машина девственность?

— Ну, хоть для кого-то ты станешь первым мужчиной, — едва ли не застенчиво улыбнулась голая женщина. — Мы же с Леной тебя не дождались, а про Ольгу, если честно, я не в курсе. Впрочем, она университет в Ниене закончила, магистерскую степень получила, а это, по минимуму четыре года. Вряд ли утерпела. Хотя, кто ее знает!

«Лицей, — попытался посчитать Бармин, — это самое малое до шестнадцати лет. Плюс четыре года в универе. Если так, ей двадцать. Но что, если, семнадцать и пять или даже шесть?»

— Надо будет что-нибудь вроде банкета устроить, — предположил Бармин вслух. — Может быть, позвать кого-нибудь в гости… Федора с Екатериной, например.

— Не бери в голову, Инг, — остановила его Варвара. — У тебя теперь есть семья. Мы уже обо всем позаботились. Гости тоже будут, как без них!

— Кто именно?

— Не скажу, — засмеялась Варвара, довольная его озабоченным видом, — иначе какой же это сюрприз? Буду интриговать до победного конца.

— Интригуй! — согласился Ингвар. — А кстати, хотел тебя спросить. Ты случайно не знаешь, наш дядька Петр был женат?

— Инг, мне тогда было всего три года, — покачала головой, враз потерявшая всю свою веселость женщина. — Я вообще из того времени мало что помню… Только, как мама плакала, прощаясь. То есть, я не знала тогда, что она прощается. Это я потом домыслила, но думаю, правда. А что касается Петра, лет десять назад какая-то женщина, вроде бы, добивалась встречи с Нестором, но ее не пустили дальше ворот. Я случайно из окна видела. Она кричала что-то о том, что девочка такая же Глинская, как его дети… И все, собственно. А почему ты спрашиваешь?

— Есть подозрение, что у нас с тобой есть еще одна неучтенная кузина.

— Как ты ее нашел? — Любопытно, что Варвара ни на мгновение не усомнилась в том, что такая сестра, вообще, существует. Видимо, доверие к Ингвару, как к главе семьи, успело уже сформироваться и пустить корни.

— Она меня сама нашла, — объяснил Бармин. — По-видимому, что-то такое увидела по телевизору. Ее письмо пришло через три дня после нападения Союзной рати.

— Это-то понятно, — объяснила ему Варвара. — По всем новостным каналам показывали ролик, где мы втроем с Елей гуляем в замковом парке.

— Не помню, чтобы нас кто-нибудь снимал, — нахмурился Бармин.

— Это была моя идея, — смущенно призналась Варвара. — Подумала, что пригодится для раскрутки имиджа…

— Напомни мне, Аря, какое у тебя образование?

— Бакалавр в области масс-медиа и пиар технологии, магистр по политологии.

— Надо будет нам заняться пробелами в моем образовании, — тяжело вздохнул Ингвар. — Позанимаешься со мной?

— Только скажи, когда.

— Вот и славно, — кивнул Бармин. — Апропо[171] теленовостей, не знаешь, где они могли добыть твой ролик?

— И в самом деле! — удивилась Варвара. — Я же его никому не давала.

— Значит, кто-то покопался в твоем архиве, только непонятно, зачем и когда? Это же вполне безобидная информация, или у тебя там было что-то такое, о чем чужим знать не надо?

— Ох! — схватилась за щеки Варвара. — Вот же гадство!

— Значит, было.

— Я… Инг, мне очень стыдно, но по девичьей глупости сфотографировала себя пару раз через зеркало.

— Голая? — вспомнил Бармин вполне тривиальные истории из его прежнего мира.

— Да.

Ну, что сказать. Как психиатр, Бармин работал, в основном, со взрослыми людьми. Но были среди его пациентов так же тинэйджеры. К слову сказать, смешное слово. Только такая инфантильная нация, как американцы, на полном серьезе может считать подростком двухметрового восемнадцатилетнего парня или пышногрудую красотку того же возраста. Ну да, пусть американские боги сами разбираются с вывертами психологии их паствы. Бармин сейчас вспомнил о другом. Среди прочего, лечил он от депрессии, — и это еще не самый скверный диагноз, — разновозрастных девиц, из-за одной своей глупости, угодивших в беду, которая, в свою очередь, стала причиной тяжелейшего психического срыва. Ну, кто их тянет сниматься нагишом? Тем не менее, снимаются, а потом этот компромат уходит в сеть. Или бывший парень решил отомстить, или очередной долбаный хакер взломал твой телефон, но в любом случае, то, что ты по наивности считала личным делом двоих или, вообще, было сделано для одной лишь себя любимой, становится достоянием общественности.

— Лицо хорошо видно? — спросил он Варвару, уже предчувствую ту гору неприятностей, которой чревата эта история.

— Не помню, но… Вот черт, часть моего фотоархива была в Надозерье. Черт! Черт! Черт! Кто-то копался в моих вещах!

— Не волнуйся! — успокоил ее Ингвар, прижимая женщину к себе. — Хорошо, что мы сейчас заговорили на эту тему. Я скажу Ие. Она знает, что делать в подобных случаях.

— Уверен?

— Я не даю пустых обещаний! Но!

— Но? — повторила за ним Варвара.

— Но даже, если что-то пойдет не так, ты же специалист по рекламе. Неужели нельзя повернуть историю таким образом, что империя будет рукоплескать Первой Красавице Севера?

— Я красавица?

— И сама это знаешь, иначе не стала бы фотографировать свое отражение. Легкий нарциссизм свойствен всем красивым людям, и, на мой взгляд, это не недостаток, а достоинство. Страна должна знать своих героев!

В целом, обед прошел в доброжелательной атмосфере, хотя от некоторых взглядов, которые украдкой бросали на Варвару и Бармина рассевшиеся вокруг стола домочадцы, в пору было покраснеть. Но Ингвар твердо решил не поддаваться на провокации и не играть труса. В конце концов, это не его вина, что в этом мире до сих пор процветает полигамия, и не он придумал, что для одаренных кровосмешение — не проблема. Впрочем, дела обстояли гораздо лучше, чем он мог предположить, исходя из опыта своей прежней жизни. Осуждения или негодования он в этих взглядах не нашел. Одно лишь любопытство с примесью зависти, и ничего больше.

После обеда, Бармин попросил Варвару позвонить Стефании, — поскольку этот вопрос следовало окончательно прояснить, — а сам вернулся к роли рачительного хозяина. Он осмотрел ту часть замка, которая примыкала к Приречной куртине. Точнее, его интересовал южный бастион. Это фортификационное сооружение давно потеряло свое первоначальное значение, а несколько современных огневых точек, устроенных на Алехинском бастионе, занимали очень мало места. Осмотрев пустующие и частью давно заброшенные помещения, расположенные на двух верхних и одном подземном — казематном, — уровне, Бармин пришел в совершеннейший восторг.

— Найдите, пожалуйста, хорошего, но главное, надежного подрядчика. — сказал он, подводя итог своей рекогносцировке, порядком удивившей и Кальф-Калифу, и Руднева. — Возможно, даже тут же в Шексне или в Вологде. Есть же тут строительные артели и компанейства?

— Что будем строить? — поинтересовался полковник, еще раз обведя взглядом просторное помещение бывшего артиллерийского капонира.

— Олимпийский пятидесятиметровый бассейн в цокольном этаже, — объяснил Ингвар свою задумку, — тренировочный и тренажерный залы, тир и полигон для занятий магией. И, разумеется, со всей инфраструктурой: раздевалки, сауна, душевые, медицинский и массажный кабинеты… И вот еще что, раз уж мы заговорили о сауне. Во дворце есть сауна, но я хотел бы восстановить мыльню восемнадцатого века в старой части паласа. Что-нибудь вроде шведской басту или русской бани…

Эту мыльню Бармин видел в свой первый приезд в Усть-Углу. Ею давно не пользовались, сохраняя лишь, как достопримечательность из-за напольных и потолочных мозаик, облицовки из резного уральского камня, — малахита и яшмы, — и метлахской плитки ручной работы. Очень красиво, но почему бы не использовать всю эту красоту по назначению? Душ — великое изобретение человечества, ванна — удобна и великолепна, но, если хотя бы изредка, позволить себе помыться в такой вот изумительной мыльне, как эта, да к тому же не в одиночестве, а со своим гаремом, то это может стать настоящим событием для всей семьи. Впрочем, этими своими фантазиями Ингвар делиться не стал, сосредоточившись исключительно на технической стороне вопроса. А подобного рода проблем оказалось в Усть-Угле совсем не мало. Замок простоял нежилым без малого двадцать три года. Конечно, князь Северский, как дальновидный человек, поддерживал в замке минимальный уровень обслуживания. Поэтому Бармин не должен был срочно менять трубы или электропроводку, однако все-таки время берет свое. И, хотя брат императора позаботился и об этом, — во всяком случае, косметический ремонт был сделан во всех жилых помещениях, — в Усть-Угле нашлось немало «слабых мест», как с инженерной и бытовой, так и с эстетической точки зрения. И это, не говоря уже о том, что сменилась целая эпоха, и то, что в 1960 году было последним словом в технологии и дизайне, сейчас выглядело не бог весть как хорошо. Да и работало, зачастую, не так, чтоб очень, а потому обойтись одной лишь сменой телеприемников, проигрывателей и телефонных аппаратов было невозможно, и до тех пор, пока эти задачи не возьмут на себя Варвара, Ольга и Елена, вникать во все эти тонкости приходилось самому Бармину.

В прошлой жизни он все эти «домашние хлопоты» тихо ненавидел и передал бразды правления в крепкие руки жены. Единственная вещь, в покупку которой он обычно вникал, был автомобиль. Но и только. Сейчас же ему не на кого было сбросить груз забот, а значит приходилось все делать самому, потихоньку вникая в детали и подробности. Однако за один день, — тем более, за несколько часов, — всех дел не переделаешь, и к вечеру он вернулся на жилую половину дворца и присоединился к ужину, который в связи с малочисленностью участников, — только Бармин и его женщины, — и общей атмосферой интимной камерности, был сервирован в так называемой старой буфетной, превращенной в приватную трапезную. В просторной комнате, находившейся сбоку от Большой трапезной и действительно служившей во время больших приемов дополнительной буфетной.

Все уже были в сборе. Ждали только его, но Бармин к застолью не опоздал, войдя в буфетную с боем часов. Вопреки этикету, за едой все участники поддерживали оживленный разговор и много смеялись. Более того, из уст Варвары, Елены и Ольги несколько раз прозвучало вполне недвусмысленное словосочетание «семейная трапеза», что, то ли намекало на что-то определенное, — но Бармин, хоть убей, не понимал, на что, — то ли вообще ничего не означало. В конце концов, он решил не заморачиваться и просто получать удовольствие. Как ни странно, это у него получилось, и дальше все шло, как по накатанному.

Ну а завершился этот длинный и, в целом, счастливый день в его собственной спальне, куда, не дождавшись полуночи, заявилась со своим сюрпризом княгиня Полоцкая. На этот раз, впрочем, он ей нотации читать не стал, а принял, как родную. Другое дело, что, если иметь в виду саму Марию, то ее наполеоновские планы вошли в явное противоречие с ее реальными физическими и эмоциональными возможностями. Бармин был с ней, разумеется, нежен и осторожен, едва ли не как сапер на минном поле, но даже после получасовой прелюдии девушка так и не смогла в достаточной степени расслабиться и включиться в любовную игру. Она очень старалась, но как раз этого ей делать не стоило. В общем, Ингвар не захотел «распечатывать» ее силой и даже объяснил ей, почему делать этого не стоит. Однако Мария, настроившаяся на то, что выйдет из его спальни женщиной, сдаваться не хотела. Победить в этом споре было трудно, но зато оказалось легко прийти к компромиссу. Было решено сделать паузу в час-полтора, выпить вина, подремать и только затем предпринять следующую попытку. Однако разбудить Марию оказалось совсем непросто, — здоровый девичий сон, усиленный парой бокалов вина, выпитых на нерве, — а когда она все-таки проснулась, то у нее ни на что не было сил. Так что сюрприз не удался, хотя Бармин и не думал об этом сожалеть. Не вышло сегодня, получится в следующий раз. Он так и сказал расстроенной княгине, когда разбудил ее к завтраку.

— Не бери в голову! — улыбнулся он Марии, наблюдая за ее душевными терзаниями. — Ты женщина, у вас такое редко случается, а вот у мужчин — часто. И потом никто, включая твоего отца, не ждет, что мы консуммируем[172] наш брак даже толком не поженившись.

— Ты это точно знаешь?

— Про консуммацию?

— Да — кивнула девушка.

— С чего бы твоему отцу этого хотеть?

— Не знаю, — уже спокойнее ответила княгиня. — Но посмотри на нашу ситуацию со стороны. Он не просто отпустил меня с тобой сразу после оглашения факта помолвки, он меня буквально выпихнул из дома!

— Да, пожалуй, — согласился Ингвар, обдумав сложившуюся ситуацию. — Возможно, что и так.

Глава 10

Поздравительные телеграммы начали приходить с раннего утра. В замке, что естественно, телеграфного аппарата не оказалось, — кому он мог здесь понадобиться? — и первую стопку конвертов с телеграммами в Усть-Углу доставили с центрального почтамта Шексны в 7 часов утра. Ну а затем курьеры на мотороллерах появлялись у замковых ворот с периодичностью в час плюс-минус минуты. Однако кое-кто не ограничивался одними лишь телеграммами. С девяти утра посыльные из городских цветочных магазинов и кондитерских начали доставлять в Усть-Углу букеты и наборы шоколада. Создавалось впечатление, что вся аристократия империи задалась целью поздравить Ингмара Менгдена с его девятнадцатилетием.

— Может быть, съездишь в Вологду, — предложила Варвара в десятом часу утра. — А то только в ногах мешаешься. А мы уж как-нибудь сами со всем разберемся. Езжай и не возвращайся часов до пяти. В шесть начнут съезжаться гости, так что у тебя будет время принять душ и переодеться.

«А что, — подумал Бармин, услышав это предложение, — хорошая идея!»

— Договорились, — сказал он вслух. — Сейчас же отдам распоряжение приготовить машину.

— Кортеж, — поправила его Варвара.

— Но я… — попробовал он спорить.

— Бесполезно! — остановила его она. — Теперь, господин граф, только с подобающим эскортом! И тебе не о чем беспокоиться, я уже распорядилась. Тебя ждут.

— Вот и пусть подождут!

— Хочешь переодеться?

— Хочу, чтобы ты «выпила» еще два камешка.

— Это обязательно?

— Обязательно, — пояснил Бармин. — Пока Дар не откроется, будешь каждый день держать камни.

— Двадцать минут? — чуть прищурилась она.

— И не надейся! — рассмеялся он. — Сегодня без секса. Только урок.

— А ночью?

— Это не ко мне, — пожал он плечами. — Сама же сказала, что надо договариваться.

— Впрочем… — Сообразил вдруг Бармин. — Скажи, что уговариваешь меня подарить всем «сестрам по серьгам».

— Вранье…

— Тут уж тебе решать, — улыбнулся Ингвар. — Лгать мягко: язык ворочается, а свидетелей нет.

— Я этой поговорки не знаю, — усмехнулась Варвара.

— Где-то подцепил, но где, не помню, — отмахнулся Ингвар. — Ладно, пошли! Время не ждет!

Они поднялись в его апартаменты, Бармин достал из сейфа ларец и «скормил» Варваре еще два камня. Сначала изменений, вроде бы, не было. Но потом, вокруг головы женщины возникло слабое зеленоватое свечение.

«А вот и ареол! — отметил он, не без удовольствия рассматривая возникший над головой женщины нимб. — Значит, я не зря надеялся! Кровь Менгденов не молчит!»

— Дело пошло! — сказал он вслух. — Думаю, еще день-два и ты услышишь «голос» источника.

— Я в предвкушении!

— Вот и предвкушай! А я пока действительно съезжу в Вологду. Как думаешь, может быть, мне стоит зайти в муниципалитет? Поговорить с мэром?

— У тебя другая повестка дня, — остановила его Варвара. — Вот! — Протянула она ему листок бумаги, словно по волшебству появившийся в ее руке.

— Что это?

— Это распорядок встреч, — объяснила Варвара. — Сначала ты едешь в областное управление Корпуса жандармов. У тебя встреча с полковником Рубцовым. Затем по плану у тебя городской комиссариат полиции и 2-я Градская больница. Больнице ты пожертвовал… Сколько ты им пожертвовал, как считаешь?

— А сколько надо? — Бармин в такого рода делах совершенно не разбирался, вот и спросил. Зато Варвара была во всем этом, как рыба в воде:

— Ну, чтобы не выглядеть крохобором, тысяч тридцать будет в самый раз.

«Немалые деньги, — прикинул Бармин. — Впрочем, у меня теперь совершенно другие доходы…»

— Полицейским тоже надо дать денег?

— Ни в коем случае! — ужаснулась Варвара. — Не сейчас, и не так прямолинейно. Пусть сначала заслужат!

— Но…

— Учить тебя, Инг, и учить! — покачала головой Варвара. — Полиция и жандармерия имеют центральное подчинение, их начальство сидит в Новгороде. Но деньги идут не из казны, — ну, кроме, всяких очень специальных отделов, типа военной контрразведки, — а из местного бюджета.

— Есть связь между доходами и расходами?

— Умный ты, Инг! — восхитилась женщина. — Тебе только образования не хватает. Но мы тебя подтянем, станешь самым крутым феодалом в империи.

— Так что там про связь доходов и расходов?

— Чем богаче область, тем больше дотаций получают бюджетники, и в том числе полицейские, жандармы и пожарники. Компреву?

— Вполне, — кивнул Бармин. — Что-то еще?

— Ты крупный феодал, Инг. Тебе принадлежит, как минимум, половина местной тяжелой промышленности и примерно треть земельных владений. Городская недвижимость, несколько мостов, узловая станция, четверть акций аэропорта и половина акций речного порта. Если ты захочешь, то можешь укатать любого из жандармских и полицейских чинов. И они об этом знают. Поэтому у них есть причина с тобой дружить, вот ты им и протянешь руку дружбы.

«Умная, образованная женщина… Может быть, у нас все получится. Во всяком случае, хотелось бы…»

— А теперь иди, Ингер, и не мешай девочкам заниматься любимым делом!

Бармин пожал плечами и пошел на выход. Ему было интересно, что еще приготовили ему его женщины. И они не обманули его ожидания. В фойе Ингвара уже ожидала Ия Злобина и несколько пока еще незнакомых ему мужчин в хороших костюмах и при галстуках.

Это оказались водитель представительского кнорра[173] — шведского монстра, являвшегося на деле настоящим танком, загримированным под стретч[174], — и три персональных телохранителя плюс личный секретарь. Вся компания только накануне прибыла из Городка вместе с кнорром и машинами кортежа. На усиленной охране и автомобилях, поддерживающих имидж «правильного» феодала, настаивали Ия, Варвара и все без исключения невесты, найти толкового и надежного секретаря-референта просил сам Бармин. Чем дальше, тем больше разнообразных дел ложилось на его плечи, поэтому ему нужен был кто-то, кто организует эти дела, расставив их согласно озвученным Ингваром приоритетам, распределит их во времени, привязав к календарю, и не забудет вовремя напомнить своему нанимателю, чем он собирался заняться в следующие час-два.

— Разрешите представиться, Ваше Сиятельство, — склонил молодой мужчина голову с аккуратным пробором, — Авдеев Федор Григорьевич, начал работу у князя Городецкого сразу по окончании Гуманитарного факультета Дерптского университета, но, увы, проработал всего четыре года. Готов принести вам вассальную присягу.

— Рад знакомству, — кивнул Бармин своему новому секретарю. — И сразу хочу вас предупредить, Федор Григорьевич. Я не ребенок. Ко мне следует относиться, как к взрослому мужчине. Вы это со временем поймете, но не хотелось бы, чтобы из-за недопонимания в этом вопросе между нами возникли досадные недоразумения.

— Понимаю, — коротко ответил мужчина, и это особенно понравилось Бармину. Не лебезит, не спешит многословно уверять в преданности и прочем всем.

— Отлично, — закрыл тему Ингвар. — В обращении достаточно имени-отчества или чуть более официального «господин граф».

— Благодарю вас.

— Тогда еще один момент, — решил Бармин закрыть разом все вопросы. — У меня, Федор Григорьевич, есть серьезные пробелы в образовании, в связи с чем, кроме прочего, вам придется следить за тем, чтобы я не допустил отступлений от общепринятых правил, протокола или этикета и не наделал ошибок по незнанию. Это возможно?

— Разумеется, — снова чуть склонил голову Авдеев.

— План поездки у вас?

— Да, мне передала его госпожа графиня.

— Тогда, поехали!

Надо сказать, что для Бармина, — что в том мире, что в этом, — поездка в Вологду оказалась первым деловым визитом в своей новой ипостаси графа Менгдена, да и, вообще, первым официальным визитом такого уровня. В своей прошлой жизни Игорь Викентиевич встречался пару раз с высокопоставленными чиновниками, среди которых затесался даже один вице-президент США, но практически во всех подобного рода случаях он был всего лишь членом делегации и не более того. Сейчас же это был именно он — персона, встречи с которой с нетерпением ожидали самые высокопоставленные силовики региона. И Бармин их ожидания, похоже, оправдал. Был немногословен, но внимателен. Проявил должный интерес к вопросам, волновавших этих людей, и задавал уместные вопросы, демонстрировавшие его компетентность, заинтересованность и готовность учиться. Кроме того, — спасибо Варваре, — он, будучи в недалеком прошлом достаточно опытным психиатром, смог неназойливо объяснить своим собеседникам, что с ним лучше дружить, а вот за двурушничество, попытки сыграть его втемную или, вообще, затеять политические игры за его спиной может довольно сильно прилететь. Тогда уж никому мало не покажется.

Любопытно, что его не только поняли. Таким подходом он заработал себе бонусные очки, успокоил «общественность» и навел первые мосты. Так что, несмотря на усталость, — непривычный род деятельности утомляет больше и быстрее, чем привычный, — Бармин возвращался в Усть-Углу в приподнятом настроении. Ведь всегда приятно, когда задуманное удается, да не абы как, а именно так, как надо. В общем, Бармин остался доволен поездкой, которая к тому же позволила посмотреть, — пусть даже через окно бронированного автомобиля, — на свои владения, на графство Менгден. На самом деле, на маленький его кусок: шоссе Шексна-Вологда и несколько центральных улиц областного центра, но и этого хватило. Увиденное ему понравилось. Чистые, ухоженные улицы, красивая застройка, относящаяся преимущественно к середине-концу XVIII века и к началу XIX, добротные мосты через Вологду и Золотуху, небольшой, но с умом и вкусом построенный предками Ингвара городской кремль, и отличное четырехполосное шоссе, мчаться по которому на тяжелом, но мощном кнорре, одно удовольствие.

В замок вернулись, как и было запланировано, в пять часов вечера, и Бармин сразу же прошел в свои апартаменты. Там его уже ждал камердинер Антон Норлинг, к которому он уже начал потихоньку привыкать. Несмотря на молодость, парень оказался настоящим профессионалом своего дела: весьма аккуратен, педантичен в исполнении своих обязанностей и, что немаловажно, действует быстро и без раскачки. Поэтому, вероятно, к возвращению Ингвара все было уже готово: ванна наполнена, вечерний костюм, сорочка, галстук и прочее все, включая запонки и заколку для галстука, сложено на кровати и прикроватной тумбочке, а рядом с благоухающей тонким ароматом хвои ванной были приготовлены стакан с виски, пепельница и сигареты. Норлинг успел узнать уже вкусы Ингвара и действовал в соответствие с хозяйскими пожеланиями.

— Спасибо, Антон! — поблагодарил слугу Бармин и, быстро раздевшись, залез в ванну.

На вкус Ингвара, вода оказалась недостаточно горячей, но он не стал звать слугу, чай, не барин, не привык еще. Сам открыл кран и, пока суд да дело, закурил. Потом выключил воду, глотнул виски, пыхнул сигаретой и в полном блаженстве расслабился, лежа в подходящей ему по температуре горячей воде. Все было прекрасно, во всяком случае, в эти чудные мгновения отдыха. Однако, если брать ситуацию в целом, картина уже не представлялась столь благостной. Слишком много было у Бармина проблем, от самых мелких житейских, до «серьезней некуда» политических и династических конфликтов.

«Не сейчас!» — напомнил он себе, ломая привычный русскому рефлексирующему интеллигенту образ действий.

Переживать о случившемся поздно. Жалеть о не случившемся бесполезно, а бояться грядущего, вообще, полный идиотизм! Это была старая, как мир, идея, только сформулированная несколько иначе, в других выражениях. Бармин эту формулу не только сам повторял, как какую-нибудь буддийскую мантру, но также не раз и не два предлагал своим пациентам. Кому-то помогало, кому-то — нет, но вот ему от нее явно становилось легче. Отпустило и на этот раз. Рационализация, как говорится, она и в Африке метод психологической защиты. Поэтому, когда ровно в шесть, что называется, с боем курантов он спустился в приемный зал парадного крыла кастеля, — комплекса из трех укрепленных жилых корпусов замка, — Бармин был совершенно спокоен и готов к сюрпризам. Иди знай, чего там напридумывали его не в меру активные женщины!

Оказалось, что он пришел вовремя, поскольку точность — это не только вежливость королей, но и стиль жизни некоторых женщин, от которых такой пунктуальности никто не ждет.

— Натали! — объявил мажордом ровно в 18.00, и Бармин не успел даже удивиться столь странному представлению, как в зал вошла элегантная молодая женщина.

«Ну, вот и первый сюрприз!»

Невысокая, худенькая брюнетка с правильными чертами лица и большими глазами. Одета женщина была явно стильно и недешево, но как-то непривычно, поскольку в окружении Ингвара никто из женщин так не одевался.

«Просто Натали? — озадаченно прикинул Ингвар. — Без фамилии или титула? Так бывает?»

Держалась женщина уверенно, спокойно рассматривала зал и собравшихся в нем людей, — причем некоторых из них она явно знала в лицо, — и практически сразу выделила взглядом Ингвара. К нему и пошла. Ну, а он пошел ей навстречу, во-первых, потому что этого требовала вежливость, а во-вторых, потому что родовой амулет однозначно указал на нее, как на «родную кровь».

«Родная кровь… Стефания? Но почему, тогда, Натали? Что за притча!»

— Рад приветствовать вас в нашем замке! — радушно улыбнулся Бармин, встретившись с женщиной лицом к лицу.

— С днем рождения, Ваше Сиятельство! — сдержанно кивнула ему женщина и тут же в недвусмысленном жесте протянула ему руку. По-видимому, Натали, кем бы она ни была, привыкла, что мужчины целуют ей при встрече руку.

Ингвар не стал усложнять и без того запутанную ситуацию и, взяв руку Натали, обозначил поцелуй. К счастью, к ним уже подошла Варвара, и сразу же разъяснила все непонятные моменты.

— Рада вас видеть, Натали! — сказала она с предвкушающей улыбкой. — Я Варвара, мы говорили с вами по телефону. Не удивляйтесь, мой брат не знает ни одной дивы в лицо. Ни певиц, ни актрис кино. По именам, к слову, тоже. Ингер, Натали одна из самых известных в империи джазовых певиц. Ты наверняка не раз слышал ее по радио или в телеконцертах.

— Очередной пробел в моем образовании! — признал Ингвар. — Но вы ведь по крови Менгден, Натали, я прав?

— То есть, у вас нет в этом сомнения? — словно бы, удивилась женщина.

— Никаких сомнений, — подтвердил Бармин. — Мы одной крови, но я до сих пор не знаю, кто вы.

— Мое настоящее имя Стефания Петровна Обухова, — ответила женщина на его вопрос. — Мать утверждает, что я дочь штабс-капитана Петра Менгдена, но, честно говоря, я не могу этого утверждать с необходимой в таких делах уверенностью, поскольку кроме ее слов, у меня ничего нет. Ни его писем, ни каких-либо документов, подтверждающих, что он мой отец…

— Я понял, — кивнул Ингвар. — Будет достаточно, если вас признаю я, как глава рода, а у меня, Стефания Петровна, нет и тени сомнения, что вы моя и Варина кузина. Добро пожаловать в семью!

— Оно вам надо? — прищурилась Стефания.

И в самом деле, для чего все эти изыски? Но Бармину казалось, что справедливость должна торжествовать всегда, везде и по любому случаю.

— Видите ли, — объяснил он вслух, — я вырос практически без семьи. Я даже не знал, что у меня есть родная сестра. Поэтому сейчас я очень трепетно отношусь к возможности создания большой семьи. Не знаю, нужно ли это вам, Стефания. Возможно, нет. Но я предлагаю вам стать членом семьи Менгденов. Вам и, разумеется, вашей матушке.

— Где же вы были раньше, Ингвар Сигурдович?!

«Она что не знает?» — удивился Бармин.

— Вы что, не знаете? — нахмурилась Варвара.

— О чем? — Обернулась к ней Стефания.

«Действительно не знает, — констатировал Бармин. — По-видимому, в масс-медиа решили не усложнять и не стали рассказывать предысторию, чтобы не поминать Карла и Сигурда».

— Когда ваш отец отправился на каторгу, моя мать сидела в одиночке в Шлиссельбургской крепости, — объяснил Ингвар двоюродной сестре, — а отец добывал медь в шахте недалеко от Мангазеи. Через три года после суда, — мне жаль, но Петр Менгден совсем немного не дождался послабления, — им заменили меру наказания и сослали навечно на Грумант, лишив права называться Менгденами. Я родился уже на острове и узнал, кто я, только в этом году, в марте месяце. Мать умерла родами, отец последовал за ней, когда мне было двенадцать. Фамилии у меня не было. Даже в списках ссыльнопоселенцев я значился всего лишь, как отрок Игорь.

— Сожалею, — сейчас Стефания смотрела на него с совсем другим выражением лица. — Об этом в прессе не было и полслова.

— Все мы хватили лиху, — закрыл тему Бармин. — Останетесь у нас на ночь?

— Ваша сестра предложила мне побыть здесь несколько дней, но я отказалась.

— Так может, теперь передумаешь? — спросила Варвара. — Я бы, честно говоря, тоже не возражала против еще одной вменяемой кузины. Завтра бы пообщались нормально. Посидим вместе, погуляем в парке, поговорим по-человечески, то да се…

— Да, это имеет смысл, — достаточно легко согласилась Стефания, на которую лаконичный рассказ Ингвара произвел, по всей видимости, достаточно сильное впечатление.

— Вот и отлично! — кивнул Бармин, услышавший, как мажордом выкликает имена новых гостей.

— Их Высочества князь и княгиня Северские-Бабичевы.

— Пойду встречу Федора и Екатерину, — сказал Ингвар, — а ты Варя познакомь пока Стефанию, — может быть, будем звать друг друга по имени? — с нашими дамами и ближним кругом.

Гостей, на круг, набралось не так уж много, но кое-кто Бармина смог удивить, причем удивляло как то, что их, вообще, пригласили, — хотелось бы знать, чья это была инициатива в каждом конкретном случае, — так и то, что они приняли приглашение. Поздравить Бармина прибыли Конрад Менгден барон фон Лагна с супругой, — что было, на самом деле, вполне ожидаемо, — князь Петр Глинский со своей младшей сестрой княжной Дареной, что было, по меньшей мере, странно, если не сказать большего, и, наконец, родная тетка Ингвара Менгдена княгиня Ульяна Холмская в сопровождении представительного, по-военному подтянутого мужчины, оказавшегося ее младшим братом, — а значит, и братом Хельги Менгден, — генерал-полковником Вооруженных Сил Швеции графом Виктором фон Валлен. Этот последний был Ингвару, вовсе, неизвестен даже по имени. Откуда он вдруг выплыл и зачем появился в Усть-Угле этим вечером, довольно долго оставалось весьма интригующим секретом, но тайна, в конце концов, раскрылась, хотя и не тотчас, а на следующий день.

Вечер же прошел, — спасибо организаторам торжества, — просто отлично. Пообщались, не обращаясь, впрочем, к хоть сколько-нибудь острым темам и не вдаваясь в подробности. Посмеялись над шутками. Попировали за великолепно сервированным столом, отдавая дань замечательному кулинарному таланту нового шеф-повара, лишь позавчера прибывшего вместе со всей свой кухонной бригадой из замка Балахна. И даже потанцевали, поскольку Елена не забыла пригласить в замок отличный диксиленд из Ярославля.

— У тебя же это первый нормальный день рождения, — шепнула она Ингвару во время танца. — Хотелось угодить!

— Угодила! — улыбнулся Бармин женщине. — Сюрприз удался!

Вообще, танцы оказались не только отличным завершением приятного вечера, но также позволили Ингвару коротко переговорить с некоторыми из гостей и организаторами торжества.

— Не знаешь, — спросил он Ольгу, — откуда вдруг взялся «дядюшка» Виктор? Полагаю, вы его не приглашали.

— Это в чистом виде инициатива Ульяны, — с извиняющимся выражением лица объяснила княжна Кашина. — Пригласили ее с мужем, а она приехала с братом.

— Что он за человек?

— Не знаю, Ингвар. Я про него, вообще, ничего не знаю. Слышала краем уха, что он бастард, разругался из-за этого со всей семьей и чуть ли не подростком сбежал в Швецию. Это все.

— Забавная история! — сказал Бармин, а про себя подумал, что просто так этот выслужившийся в большие генералы бастард к нему в гости вряд ли бы приехал.

«Раз он здесь, значит, есть что-то, о чем он хочет со мной поговорить без того, чтобы поставить на уши весь истеблишмент».

И в самом деле, приехал вместе с сестрой на день рождения к вновь обретенному племяннику — это одна история, а нанес визит графу Менгдену — совсем другая.

«Что ж, — решил Ингвар, бросив очередной быстрый взгляд на дядьку-генерала, — посмотрим. Поглядим!»

И наконец, Варвара. Танцуя с Барминым, она рассказала о главном, что почерпнула из приватного разговора с Петром Глинским.

— Петр согласен на наш с ним брак, — счастливо улыбнулась она. — Завтра обговорите с ним детали. Дарену Нестор решил все-таки отдать тебе. Согласны на пятую строчку, с условием, что ты угомонишься на пяти официальных женах. Подробности опять же завтра.

— И вот еще что, — добавила шепотом. — Ольга очень хочет… остаться с тобой наедине. Если ты не против, сегодня к тебе придет она.

— Что вдруг? — удивился Ингвар.

— По-моему, хочет окончательно застолбить место.

— Она тебе нравится? — спросила вдруг перед окончанием танца.

— Люблю я тебя, — тихо ответил Бармин. — Но, спору нет, Ольга красивая женщина. Так что буду рад ее визиту, тем более, она моя невеста. Как говорится, приму в объятия без фанатизма, но и без отвращения. Пусть приходит, если Лена не возражает…

Похоже, Елена не возражала. Во всяком случае, не возражала вслух. И это обнадеживало, поскольку подтверждало мнение профессора Чюкштите, что женщины, выросшие в условиях полигамии, воспринимают семейные отношения иначе, чем думал Бармин, живший прежде в мире победившей моногамии. Не то, чтобы они не ревновали вовсе, но, принимая жизнь, как она есть, были готовы, по меньшей мере, договариваться. До взаимной любви, — сестринской, лесбийской или еще какой, — или крепкой женской дружбы, было еще далеко. Но хорошо уже то, что они умели договариваться и понимали важность и необходимость сохранения мира в семье.

Сам Бармин подумал об этом лишь по случаю, с удивлением отметив, что больше не испытывает неловкости от того, что, ничуть не скрываясь, спит сразу с несколькими женщинами, живущими к тому же под одной крышей. Что же касается Ольги, то она была и остается первой молодой женщиной, встреченной им в этом мире. Одного этого было бы достаточно, чтобы относиться к ней на особый лад. Однако было кое-что еще. Ольга невероятно красивая женщина, причем красота ее того сорта, который не отталкивает, а, напротив, притягивает. Во всяком случае, Ингвар совершенно определенно ощущал свое к ней влечение, и, учитывая, их общие сны, он знал, что его ожидает. Так что их первая ночь в физической реальности материального мира прошла просто замечательно. В принципе, они оба отчетливо представляли себе, как своих партнеров, так и то, что будет между ними происходить. Однако действительность превзошла все ожидания. Бармин нашел в Ольге разумную, в меру страстную и технически грамотную женщину, которая четко знает, чего хочет от партнера и как этого добиться, но одновременно не забывает о своем мужчине и его потребностях, грамотно совмещая его и свои желания. Она же обнаружила в Бармине не только чуткого и нежного любовника, но и мужчину, по-хорошему удивившего ее, — так ему показалось, — своим темпераментом, силой и выносливостью, помноженными на вполне приличную технику и желание удовлетворить партнершу. В результате, они не давали друг другу спать до поздних часов утра, пропустив даже завтрак, что было в известном смысле неприлично, но не смертельно. Зато в эту ночь, Бармин впервые приблизился к максимуму возможностей своего могучего организма. Не достиг, поскольку по ощущениям, мог бы еще некоторое время продолжать любовные игры с той же интенсивностью, как в начале ночи. Однако в прошлой своей жизни, — даже в молодые годы, — Игорь Викентиевич ни разу не выдержал семь заходов. Максимум, помнится, был достигнут лишь дважды, да и то, пятый и шестой разы были какими-то вымученными и некачественными. Не то теперь. Он и сам получил море удовольствия, и Ольгу, судя по всему, удовлетворил, как надо, а не как придется…

Переговоры начались только после полудня. Пока дамы развлекали остальных гостей, Бармин пригласил желавшего поговорить с ним тет-а-тет Конрада Менгдена в свой кабинет и, дождавшись, пока сервировавший кофейный столик слуга покинет помещение, выжидательно посмотрел на родственника:

— Итак, Конрад Александрович, о чем будем говорить?

— Начну с главного, — спокойно, без ажитации и никуда не торопясь, начал барон фон Лагна. — Балтийские Менгдены, в своем большинстве, довольны тем, что у них снова появился законный лидер. Речь, как вы, верно, понимаете, Ингвар Сигурдович, идет о клане. Возрождение клана приветствуется всеми семью баронами, исторически входящими в клан Менгденов, и пятью десятками родственных семей, половина из которых носит ту же фамилию, что и вы.

— Не знал, что нас так много.

— На самом деле, нас гораздо больше. Просто есть сомневающиеся, а также трусы, завистники и недоброжелатели. Однако они в меньшинстве.

— Приятно слышать, — уважительно склонил голову Бармин. — Передавайте им мою благодарность.

— Непременно! — повторил его движение Конрад Менгден. — Многие из них, Ингвар Сигурдович хотели бы деятельно помочь вам в деле восстановления клана. Другие — ищут в служении вам новые горизонты для себя и своих детей. Ну, а третьи — надеются найти в вас доброго хозяина.

«Вот даже как? — прикинул Бармин перспективы, вытекающие из слов барона, — а ведь это как раз то, что мне сейчас нужно!»

— Хотелось бы конкретики, дорогой барон!

— Извольте, — усмехнулся в ответ Конрад Менгден. — К первой категории, можно отнести, например, мою старшую дочь. Ева закончила Высшее Командное училище ВДВ по специальности «Противодействие разведывательно-диверсионной активности противника, контртеррористические операции, полевая контрразведка». Отслужила семь лет на военных объектах в Зауралье, за проведение спецопераций награждена двумя орденами и памятной медалью, в отставку вышла в звании капитана. Пора было рожать. У нее двое детей, сын и дочь. Муж военный инженер в звании полковника, служит в Риге, но предполагает выйти вскорости в отставку. Его вторая жена ведет дом, а Ева с мужем хотели бы помочь вам в деле восстановление Рода и Клана. У Евы, к слову, шестой ранг, у ее мужа Кирилла — пятый.

«А что! — задумался Ингвар. — Вот вам готовый тандем для восстановления Гольши или Крево. Он, как инженер, может руководить технической стороной вопроса, а она создать службу безопасности. Покажут себя хорошо, можно будет перевести сюда. Вполне приличная замена для Ии».

— Много у вас таких, как ваша дочь?

— Не считая мужей и жен, семь человек, то есть семь семей.

— Что по второй категории? — спросил тогда Бармин. — Я имею в виду тех, кто ищет новые горизонты.

— Вторая категория, — объяснил барон, — это либо неженатая молодежь, либо старики. У первых — их общим счетом одиннадцать парней, — за плечами, в лучшем случае, университет, в худшем — школа. Трое из них несильные маги. Им нужна подходящая цель и возможность показать себя, сделать карьеру, набраться опыта.

«Ребята ищут покровителя, — понял Бармин, — и возможность оставить дом и патронаж родителей, жить самостоятельно и завести семью».

— С этими понятно, — сказал он вслух. — Что со стариками?

— Ну, старики — это условное название. Они все еще вполне работоспособны. Могут пригодиться, но главное они ищут перспективу для своих подрастающих детей. У нас там тесновато стало, знаете ли.

— Сколько?

— Пятнадцать человек, из них две вдовы. У всех хорошие специальности: механики, электрики, бухгалтера и делопроизводители. Двое — полицейские офицеры в отставке, один — армейский прапорщик-сверхсрочник и одна из женщин — опытный воздушный диспетчер. Магов всего четверо. Трое слабые, один сильный. Одиннадцатый ранг. Ну, и заодно третья категория. Молодые отцы семейств или одиночки. Ищут заработок. Могут пойти на долговременный контракт, но готовы и к кратковременному. Деньги нужны.

— Сколько таких? — уточнил Бармин.

— Семнадцать человек. Маг один, пятый ранг. Из полезных навыков: трое отслужили срочную, один имеет лицензию гражданского пилота. Остальные ничего путного не умеют, но готовы научиться.

— Что ж, — улыбнулся Ингвар, — спасибо за предложение. Думаю, что смогу использовать их всех. Есть какие-либо сомнения по лояльности?

— Да, нет, — пожал плечами барон. — Мы их проверили. Откровенных отбросов нет, мотивация очевидна, но вы же понимаете, если среди них есть «засланец», мы его своими силами не вычислим.

— Список у вас с собой? — спросил Ингвар, закрывая тему.

— Разумеется! — протянул ему барон довольно толстую пластиковую папку. — Здесь все данные на всех, о ком шла речь.

— Тем более, спасибо!

Предложение, и в самом деле, было мало что хорошее, так еще и своевременное. Бармину нужны были люди. Специалисты и просто те, из кого специалистов можно «выстрогать».

Разговор с Петром Глинским не предвещал ничего нового. Все было понятно и так. Однако княжичу все-таки удалось удивить Бармина. Они быстро обсудили детали брачного контракта, вернее, двух контрактов. Ингвар озвучил размеры приданного Варвары и аккуратно спросил, обсудили ли будущие супруги характер их взаимоотношений в браке. Петр в ответ усмехнулся и подтвердил, что они с Варварой знают, кто с кем будет спать, и что вторую жену он брать не собирается. С одной бы разобраться.

Ингвар комментировать это заявление не стал и плавно перешел к браку с Дареной. Петр в ответ спокойно озвучил размеры приданного: четыреста тысяч золотом, новенький — прямо с завода, принадлежащего Глинским, — вооруженный конвертоплан на тридцать пять посадочных мест и трехлетний контракт ценою в двести тысяч на личный состав тяжелой роты усиления, при том, что все оружие и специальное снаряжение прилагались «в подарок»: двенадцать основных танков типа «ирбис», три самоходки калибра 100 мм и две калибра 150 мм, двенадцать тяжелых бронетранспортеров, вооруженных крупнокалиберными пулеметами и гранатомётами, четыре БМП с тридцатисемимиллиметровыми автоматическими пушками, четыре зенитных танка, двадцать грузовиков, командирская машина, штабной кунг с радиостанцией и санитарный кунг. В целом, приданное выглядело более, чем щедрым, и Бармин подтвердил свое согласие на брак. Вот тут, собственно, и случилась неожиданность.

— Как смотрите, Ингвар, если сразу после свадьбы, мы с Варварой переберемся в ваше графство? — спросил Петр, когда закончилось детальное обсуждение будущих брачных контрактов.

«Ничего себе? — обалдел Бармин. — Впрочем…»

На самом деле, если подумать, это была неплохая идея. Тем более, что Петр придет сюда не пустой, а со своими людьми.

— Смотрю положительно, — кивнул он. — Хотите переехать в Усть-Углу или в городской дом в Вологде?

— Нет, — покачал головой Петр. — Ничего такого. Хотелось бы жить своим домом. А у вас, Ингвар, недалеко от Вологды есть замок Устье[175], туда бы мы, если это возможно, и переехали.

— В Устье, насколько я знаю, давным-давно никто не живет, — припомнил Бармин отчет полковника Кальф-Калифа. — Замок старый, постройки XVII века, кажется. Нечто среднее между крепостью и укрепленной сельской усадьбой. Но в каком он состоянии, я не знаю.

— То есть, вы не против?

— Я за, но…

— Не волнуйтесь, Ингвар, — остановил его Петр. — Если вы не возражаете, то это для нас с Варварой лучшее решение. Я могу прислать туда своих людей уже на следующей неделе. Как раз за лето можно все отремонтировать и реконструировать. Если назначить обе свадьбы, — нашу и вашу с Дареной, на 22 сентября[176], мы сможем сразу же переехать. Уж за три-то месяца всяко разно успеем закончить все работы, а недели за две до свадьбы начнем перебрасывать туда имущество.

— У нас с Дареной будет языческая свадьба.

— Варвара тоже хочет по старому обряду, — кивнул Петр. — Я не против.

— Тогда еще один деликатный вопрос, — вздохнув внутренне, озвучил Бармин свое беспокойство. — Я имею в виду вопросы безопасности.

— У меня есть дюжина телохранителей и двадцать человек охраны, — успокоил его Петр, — и они будут подчиняться вашему командованию.

— Тогда, договорились.

— Думаю, Ингвар, кое-что нам все-таки придется уточнить.

— Слушаю вас.

— Вам не надо меня опасаться, — сказал тогда Петр. — С отцом у меня отношения, мягко говоря, натянутые. Он умудрился исковеркать мне всю жизнь. Я ведь хотел стать танцовщиком в классическом балете. Учителя говорили, что у меня талант, но, самое главное, мне самому нравилось танцевать. Каторжный труд, Ингвар, если вы понимаете, о чем идет речь. Кровь и пот, и все-таки, выходя на сцену, я был счастлив. Однако отец запретил, дескать, все танцоры пидарасы и шваль. И это при том, что он тогда уже твердо знал, что с девушками у меня никак не ладится. На все мои просьбы и возражения, один ответ: он не позволит позорить родовое имя. Иди в университет, учи законы. Не хочешь в университет, любое военное училище на выбор. Учись, а я тебе пока подберу годную девку, такую, что и лед растопит, и камень оживит. Строго между нами, Ингвар. Я перед ним на коленях стоял, плакал, унижался, вымаливал волю. Обещал взять псевдоним и сделать пластику лица, но он был неумолим. Заставил поступить в университет и начал гнать мне в койку одну бабу за другой…

Петр достал сигарету, закурил. Посидели немного молча.

— Не знаю, в курсе вы или нет, но мы — урнинги[177] — все разные. Есть такие, кому все равно с кем спать, с мужчиной или женщиной. Это один край. А на другом краю такие, как я. Я, в принципе, не могу, не хочу и не желаю заниматься сексом с женщиной. Это я к тому, что ничего мой отец не добился, но отношения со мной испортил раз и навсегда. Такое не прощается. Но кроме того, есть еще два пункта. Первый, это Варвара. Мы, Ингвар, росли вместе. Она мне, как сестра, а он и ее умудрился унизить. И вот теперь, когда я высказался об отношениях с отцом, скажу кое-что о себе самом. Это я в юности был бунтовщиком, но, когда повзрослел понял, что кроме наших хотений существуют так же обязательства. Так вот, я много и тяжело работаю. Член трех советов директоров, председатель правления крупного товарищества плюс занимаюсь собственным имуществом, а оно у меня немаленькое. Солидный, уважаемый человек, но ходить на балы и рауты в одиночестве или с приятелем не комильфо. Значит, если разок пришел один, в другой раз следует появиться с дамой. Но с этим еще так-сяк можно управиться, а вот женитьба, семья, дети — это уже много сложнее. Я это к тому, что, живя здесь, я, во-первых, смогу немного расслабиться, а во-вторых, будет с кем выйти в свет. Ну и дети, разумеется. Нужны наследники, и как уж там сложится с ЭКО никто не знает. Методики, как я выяснил, толком не отработаны и пока не слишком надежны. Так что ваши с Варварой дети получат от меня и отцовскую любовь, какой мне не дал мой отец, и заботу, и поддержку. Поверьте, Ингвар, я буду не первым урнингом, воспитывающим чужих детей, как своих. При том, что в моем случае даже ревности не будет. Между нами, мне тут по секрету один друг шепнул, что брату императора жена так троих детей принесла. Никто не знает, правда, от кого… Впрочем, не суть. Главное — у меня нет причины вам вредить. Напротив, вы предоставили мне возможность разрешить махом все мои проблемы.

Что ж, хорошо, что так. Поскольку, это, и в самом деле, был удачный для всех участников план, тем более, что у Петра имелись довольно большие активы в клановых предприятиях, и, если он будет жить здесь, на территории, подконтрольной Менгдену, то и вкладываться, наверняка станет в графстве. Так что союз с Глинскими от этого только укрепится. И все это, не говоря о том, что будет восстановлен старый и давным-давно никому из Менгденов ненужный замок, а значит появится еще один центр притяжения капиталов и еще один оборонительный район.

«Что ж, пока все идет даже лучше, чем можно было надеяться», — Ингвар налил себе немного кофе из кофейника, к которому они с Петром так и не притронулись. Встреча-то была конфиденциальной, слуги на ней не присутствовали, а самим им с будущим зятем было как-то не до того, чтобы что-то разливать и пить будь то горячее или крепкое, кофе или виски.

Бармин пригубил чашку с кофе, увы, но за время разговора столь любимый им напиток успел остыть. Другое дело, что Игорь Викентиевич никогда не являлся настоящим сибаритом, хотя пару раз в жизни и пробовал им стать, и, в большинстве случаев, довольствовался тем, что есть. Не стал излишне разборчивым и теперь, превратившись в Ингвара Менгдена. Во всяком случае, остывший кофе его вполне устроил. Бармин сделал пару глотков, затем закурил и задумчиво посмотрел на бутылку с виски.

«Рано, наверное, — подумал, решая, быть или не быть. — Но мне еще со шведским дядюшкой общаться…»

Все это время, — то есть, с момента, когда прозвучал рассказ Петра о Великом князе и его семье, — Бармин раз за разом прокручивал в голове один и тот же сюжет. Судя по всему, отцом обоих сыновей князя Северского являлся Сигурд Менгден, о котором сухой и не склонный к сантиментам глава Тайного приказа вспоминал, как о хорошем человеке и близком друге. Если это так, то Ингвар не просто сын друга, но также сводный брат его собственных сыновей. И возникает вопрос: не случилась ли тогда в семье князя та же история, что происходит сейчас между Ингваром и Петром? Любовный треугольник, который и не треугольник вовсе, потому что муж не ревнует жену и в известной мере благодарен ей и ее любовнику, оберегающим его честь и обеспечивающим целостность семьи и продолжение рода. Возможно, поэтому так смотрела на Бармина княгиня Северская. Он ведь, получается, и ей не чужой. Во всяком случае, не вовсе чужой. Даже решение отдать за Ингвара свою дочь, — имея в виду обоих родителей Марии, — похоже, берет начало там же, в тех давних уже временах и в их общей с Сигурдом и Хельгой Менгден тайне. Именно такого рода мысли крутились все это время в голове Бармина, а ведь ему еще предстоял разговор с мутным и насквозь левым шведским дядюшкой.

Вообще, казалось вся его жизнь состоит теперь из разговоров, переговоров и прочего в том же духе. Раньше, в бытность свою психиатром, он тоже не только рецепты выписывал, но и языком трепал немало. Но все это было как-то по-другому, не так, как сейчас.

«А чего ты хочешь? — спросил себя Бармин, рассматривая свою нынешнюю жизнь под новым углом зрения. — Раньше ты был врачом, потом профессором и не имел никакого отношения, — ни прямого, ни косвенного, — к администрации и управлению чем-либо и кем-либо. А теперь ты феодал, вот и соответствуй новому статусу!»

Он все-таки плеснул себе в стакан «на чуть», понюхал виски, пригубил, сделал глоток побольше.

Теперь его ожидала встреча с глазу на глаз со шведским генералом, так неожиданно возникшем на его дне рождения. Было любопытно, разумеется, с чего вдруг такой интерес к неизвестному племяннику у много лет живущего за границей человека, положившего в свое время с прибором, — и, возможно, не без причины, — на страну, род и племя. И вот вдруг этот давний иностранец вспомнил о «родной кровиночке». Даже тревожно как-то стало, неспокойно.

«Какое у него может быть ко мне дело? Денег будет просить или какая-то особая услуга потребовалась? — размышлял Бармин, смакуя двадцатилетний виски с шотландского высокогорья. — Или ему нужны мои связи с братом императора?»

«Ладно, посмотрим!» — решил, закончив со своей порцией виски, и как раз вовремя. В дверь постучали и, получив разрешение, секретарь Авдеев впустил в кабинет Виктора фон Валлена.

— Спасибо, Федор Григорьевич! — поблагодарил Бармин своего секретаря. — Если вас не затруднит, прикажите принести нам кофе!

— Всенепременно! — откликнулся секретарь, а Бармин сосредоточился на своем визави.

Породистый, хоть и бастард. Моложавый и крепкий, несмотря на возраст. Уверенный в себе и, по-видимому, не дурак, раз сделал на чужбине такую блестящую карьеру. Генерал, граф…

«Вполне!»

— Скажите, Виктор Михайлович, — сказал он, открывая диалог, — сейчас вы здесь находитесь, как мой родственник, или как шведский граф и генерал?

— Первое повод, второе — причина, — ничуть не смутившись ответил фон Валлен.

— Тогда, давайте сразу перейдем к причине, — предложил Бармин.

— Не против, — обозначил генерал улыбку на жестких губах. — Прежде всего я должен передать вам, Ваше Высочество, официальное приглашение королевского двора Швеции на коронацию кронпринца Карла Августа IX Ваза[178], которая состоится двадцать девятого ноября сего года в Гётеборге.

С этими словами барон раскрыл принесенный на встречу кейс и, вытащив оттуда пергаментный свиток, увитый цветными лентами с печатями цветного сургуча, передал его Бармину.

«Вот так-так!» — Бармин был не просто удивлен, он был обескуражен. Где он, и где королевский дом Швеции?

— Это неожиданно, — признал он вслух. — Но, разумеется, я с благодарностью принимаю приглашение и сделаю все возможное, чтобы прибыть на коронацию Его Высочества кронпринца Карла Августа.

— Если вас беспокоит безопасность, то вы можете быть уверены: королевство Швеция берет на себя обязательство по соблюдению строжайших мер по охране гостей, вообще, и вас, господин граф, в частности.

Похоже, генерал неплохо знал обстоятельства Ингвара Менгдена, и это явно говорило в его пользу.

— К тому времени я, вероятно, буду уже женат на двух, а, возможно, и на трех женщинах. Как ваш двор относится к многоженству?

— В Швеции язычников несколько меньше, чем христиан, но и те, и другие, в основном, имеют не менее двух жен. Мы маленький народ, господин граф, и должны поддерживать постоянный прирост населения, чтобы обеспечить заселение наших африканских и австралийских колоний. Соответственно, никого не удивит, если вы приедете с несколькими женами. И раз уж зашел разговор о ваших матримониальных планах, могу я задать вам, Ваше Высочество, один нескромный вопрос.

— Попробуйте.

— Кто станет вашей первой женой?

Вопрос не был нескромным, но он намекал, как подумалось Ингвару, на истинную цель визита.

«Интересно, кого сватать станут?»

— Место первой жены вакантно, — улыбнулся он барону. — Кого предложите?

— Его Высочество кронпринц Карл Август предлагает вам, Ваше Сиятельство, взять в жены свою сестру — принцессу Ульрику Катарину герцогиню Сконе[179].

«Сестра короля? Да, что же я им всем дался?! — форменным образом обалдел Бармин. — В чем, вашу мать, интрига?!»

— Не могли бы вы, господин граф, рассказать мне немного о невесте, — спросил Бармин, имея в виду, задать несколько позже совсем другие вопросы.

— Разумеется, — холодно улыбнулся генерал. — Герцогине Сконе тридцать шесть лет, она дизайнер модной одежды и офицер запаса ВМС Швеции. Капитан-лейтенант, если быть точным, пилот ударного геликоптера. Замужем не была, имеет незаконнорожденную, но официально признанную дочь. Физические параметры: рост 179 сантиметров, объем бедер 90 сантиметров, талии — 63, размер груди — третий. Вес 62 килограмма. Размер обуви — 40. Блондинка, глаза зеленые. Имеет предположительно 11-й ранг, точнее сказать нельзя: она, как и вы, граф, стихийный маг, а стихийные маги в Европе аттестацию не проходят.

Что ж, любопытная информация. Весьма впечатляющая женщина и, кстати говоря, красивая, — граф фон Валлен выложил перед Барминым цветные фотографии невесты, в том числе в очень смелом купальнике-бикини на каком-то южном пляже, — если не брать в расчет ее возраст.

«В матери мне годится…»

— Вы не забыли, граф, что мне вчера исполнилось девятнадцать лет?

— Это проблема?

— С моей стороны, возможно, нет, но что относительно самой Ульрики Катарины?

На фотографиях женщина выглядела молодо, но возраст все-таки сказывался во взгляде и в том, как уверенно она себя держит. Однако же факт — красивая женщина. Похожа на давным-давно нравившуюся Бармину голливудскую актрису Шарлиз Терон, только грудь, кажется, побольше. Но в этом Бармин не был уверен.

— Предложение с ней согласовано, — продолжил, между тем, граф. — Вы ей нравитесь внешне, к тому же вы, по мнению очевидцев, сильный стихийный маг. Это серьезный довод.

Сходство Дара было любопытным моментом, но, если допустить, что шведы знают о наличии здесь Источника, и хотят таким образом взять над ним контроль, ничего у них не получится. Жена Федора тоже стихийный маг, но с ней замок не говорит, хотя и «чувствует» ее присутствие.

— А мне она, как думаете, нравится или нет? — усмехнулся Ингвар.

— Она сестра короля!

— Карл Август еще не король, а насчет титула… Я собираюсь жениться на племяннице императора…

— Она красивая женщина, — попробовал граф зайти с другой стороны.

— Вы, господин граф, моих невест видели?

— Они все красавицы…

— И все моложе принцессы, как минимум, на двенадцать лет, а как максимум — в дочки ей годятся, — плеснул Ингвар керосином в огонь.

— Не так плохо, если подумать. Взрослый человек в семье…

— Хорошо, если она ограничится другими женами, но что, если решит подверстать к ним и меня?

— Не думаю, — возразил граф. — Она умная женщина…

— Она мать и офицер флота…

— Поверьте, Ингвар Сигурдович, — перешел к обороне шведский генерал, — прежде всего, она разумная женщина, и она хочет семью, детей…

— Что не мешает многим сильным женщинам крутить своими мужьями, как им заблагорассудится, — улыбнулся Ингвар, — но давайте пока оставим этот вопрос открытым и поговорим о другом. В случае, если у нас сладится, ей придется принять имперское гражданство.

— Разумеется, но шведской принцессой она от этого быть не перестанет.

— Тогда поговорим о приданном, — предложил Ингвар. Он тянул время, пытаясь сформулировать свое недоумение и возникающие в связи с этим вопросы. Но был не против узнать несколько подробнее о намерениях шведской короны.

— Титул герцога Даларна, Вадстенский замок[180], имения, приобретенные королем Олафом VI в Крыму, — треугольник Судак-Старый Крым-Коктебель, — виноградники, винодельни и винокурня, сельскохозяйственные угодья, старый генуэзский замок Судак, десять миллионов золотых рублей. Учтите так же, что у принцессы есть собственное состояние, оцениваемое, по меньшей мере, в сто миллионов. Это, прежде всего, недвижимость, а также доли в фирмах Сааб и Вольво, пакеты ценных бумаг. К ней же перешли все драгоценности ее матери и обеих бабок, а это само по себе целое состояние.

— Звучит заманчиво, — прокомментировал Ингвар услышанное и сразу же перешел к главному.

— А теперь объясните мне, ради всех богов, на кой ляд я сдался вашему будущему королю и его сестре?

— Подождите! — остановил Бармин открывшего было рот графа. — Просто, чтобы не тратить время зря. Не будет большим преувеличением предположить, что в самой Швеции и тем более, в Европе, да и у нас в империи нетрудно найти для принцессы пару дюжин великолепных женихов. Не менее знатных, чем я, а возможно, и более знатных. Старше меня по возрасту, но не стариков, не находящихся в отличие от меня ни с кем в вооруженном конфликте, лучше образованных и намного более богатых. Вот, имея все это в виду, я и спрашиваю: чем именно я заслужил такое предложение?

— Не знаю.

— То есть, вообще, ничего?

— Не знаю основную причину, — объяснил посредник, — хотя, возможно, я ошибаюсь, и таковой нет вовсе. Могу назвать только второстепенные, разумеется, если я не ошибаюсь в их оценке.

«Даже так? Мило!»

— Слушаю вас.

— Думаю, что князь Острожский, имеющий под рукой всю Северную марку, не считая графства Менгден — ни знатностью, ни богатством никому в Европе не уступает…

— Допустим, — кивнул Ингвар. — Но мне еще клан восстанавливать, и, когда дело дойдет до Северной марки, одни боги ведают.

— Шведская корона верит в ваш потенциал, Ингвар Сигурдович, и готова помочь вам в ваших начинаниях, не во вред, разумеется, Великорусской империи. Кроме того, вы происходите из рода, благословленного богиней, а Ваза получили благословение богов еще в XI веке. Вы сильный маг, владеющий редким Даром, сходным с Даром принцессы. Вы северянин, красивы и, как уверяют шпионы, умны. По мне так достаточно и этого. Но чутье подсказывает, что есть что-то еще, однако это не мой уровень компетенции. Поэтому предлагаю обдумать предложение и принять окончательное решение во время коронации. Познакомитесь с принцессой, поговорите с королем. Как думаете?

— Пока никак, — пожал плечами Бармин. — Не уверен, что мне нужна такая жена. Не знаю, хочу ли жениться на сестре короля, а значит, на невероятно избалованной, самоуверенной женщине, уже хотя бы в силу своего происхождения испытывающей чувство превосходства по отношению ко всем окружающим. Она же не просто так пошла служить на флот. Доказать хотела, что крута, как горы. Пилот геликоптера ВМФ — не фунт изюма. Дизайн модной одежды — это значит высокая мода, то да се… Заумные разговоры о вытачках и швах… Чужая дочка в довесок и, как правило, головные боли перед сном и прочие недомогания в самое неподходящее время… Зато полно любовников, ибо привыкла к свободе, и соответствующее поведение на людях. Из моих женщин ни одна не станет высказываться передо мной по любому возможному вопросу. И не потому что несвободны, боятся меня или еще что. Они меня любят, но, прежде всего, уважают, а принцесса ни на то, ни на другое неспособна. Ну, или обстоятельства не позволят.

— Нет, господин граф, — подвел он итог своим рассуждениям, — не думаю, что нуждаюсь в такой жене.

— Что ж, — кивнул генерал, — позвольте тогда предложить вам запасной план.

— Генштаб не дремлет? — усмехнулся Бармин.

— А чего дремать? — пожал плечами собеседник. — Я сразу сказал, что с вами, Ингвар Сигурдович, этот вариант не сработает. Я, видите ли, ознакомился с отчетами нашей разведки о событиях в Надозерье и в отличие от большинства наших хреновых аналитиков, понял главное. Вы боец, способный, — не имея офицерского звания и специальной подготовки, — практически в одиночку раскатать едва ли не целую армию. Полк-то там точно был. Женщины ваши, что сестра, что невеста, вас любят, а значит вы уже знаете, что такое любовь, воинское братство и почитание женой мужа, и никакого другого варианта отношений без серьезного приза в руках не примете. Так и сказал.

«Разумный мужик, — отметил Бармин. — И сформулировал красиво».

Он о таком даже не думал, но послушал генерала и сразу понял, дядюшка прав. Он действовал тогда совсем не как несмышленыш, но и от профессора Бармина там и тогда мало что осталось. Его поступки куда интереснее, чем можно было бы предположить, глядя на него, что с одной, что с другой перспективы. И такое отношение женщин он заслужил не только красивым лицом или богатырской фигурой. Он легко брал на себя лидерство и связанную с этим ответственность, проявлял разумную осторожность там, где надо, и решительность там, где необходимо.

— Каков ваш план?

— По невероятному стечению обстоятельств, — усмехнулся шведский дядюшка, — герцогиня Сконе путешествует сейчас по империи. Инкогнито, разумеется.

— Где именно, если не секрет? — спросил тогда Бармин.

— По плану через три дня она должна быть в Ниене…

— Организуете нам встречу?

— Непременно, — пообещал генерал. — В этом, собственно, и состоял мой план.

— Принцесса говорит по-русски? — уточнил Ингвар.

— Самую малость, — развел руками граф фон Валлен. — Но зато она отлично знает норн.

— Тогда, давайте обговорим детали, — предложил Бармин, и следующие два часа они занимались именно этим.

Конец второй книги.

Декабрь, 2021.