«Разве солнце светит мне сегодня для того, чтобы я раздумывал о вчерашнем дне?»
Мия
Книжный магазин, уютно-светлый, немного даже сказочный, открылся в нашем городе совсем недавно и уже стал любимым местом многих книгочеев. Попасть туда, где, казалось, можно найти даже позабытые издания и серии, я мечтала давно, за несколько дней до Нового года, под бой курантов мысли и желания слились в одно, и вот я здесь. Кладовая счастья, сокровищница предвкушения; все переплёты и обложки спрятаны в определенный цвет и тон, чтобы читатель не поддался искушению яркого и пёстрого, а выбирал по содержанию.
Я бродила между замысловатыми рядами, которые сцеплялись удивительными арками, похожими на произведения искусства. В воздухе парила прохладная свежесть, и здесь, на другом конце города, я впервые за несколько дней почувствовала себя не просто живой, а мечтающей, загадывающей что-то на будущее далёкое, а не сегодняшнее, сиюминутное. Я улыбалась невпопад мыслям, но созвучно ощущениям, пальцы нежно скользили то по перламутровым, то по салатовым переплётам. И вдруг совершенно случайно взгляд зацепился за один, с виду непримечательный, но заметный внутренней интуиции, которая закричала: «Возьми, посмотри, тебе понравится!»
«Переписка» Гёте и Шиллера на немецком языке. Памятник человеческому, душевному, взыскательному и требовательному — невероятно-личному и вместе с тем драгоценному для всего общества. И в оригинале! Разве можно было рассчитывать на такую находку. О, нет! Ни замыслить, ни задумать — только насладиться поразительному совпадению. Ближайшие вечера буду смаковать, впитывать, знакомиться с чужими, такими естественными и страстными, переживаниями, тревогами.
Страницы шуршат, руки держат книгу, как самое бесценное, что внезапно доверилось мне. Глаза бегают со строчки на строчку, пока не задевая смысл высеченного, чтобы вдруг не лишить себя бескрайнего в погоне за видимым.
— Ну здравствуй, мамошка! Вот и свиделись, а ты переживала. — низкий, утробный голос пронзил моё сердце, я внутренне сжалась, но виду не подала, лишь пальцы впились в корешок книги, словно «Переписка» способна забрать меня в другой мир прямо сейчас.
Я узнала, невозможно забыть снег в мае, капель в январе. Немыслимо изжить образ Ада, если спустился на самую последнюю ступень его бездны; дьявольское всегда будет преследовать, подглядывать во снах, в каждом живом страхе.
— Чего примолкла?! Не ожидала увидеть старого друга? — Едкий хохот влетел мне в уши и не хотел замолкать. Прокатился по всем изгибам, добрался до перепонок и там разорвался нервным гулом. На плечо легла тяжёлая рука и сдавила мои хрупкие сухожилия. Я метр с кепкой, не смогу дать отпор ему, как бы ни бурлило во мне желание. А этот Ад точно вырос, разросся и в пик, и в горизонт. Оно и понятно, с последней нашей встречи лет немало натикало…
— Милые люди, вам помочь? — между книжных стеллажей возникла продавец-консультант; женщина средних лет, с рябым, но улыбчивым лицом и приятным голосом, подобно весеннему щебетанию пернатых. Я повернулась к ней с мольбой в глазах: о помощи, о спасении. Это ведь нетрудно, она и так заметила меня, враз посеревшую и скукожившуюся.
— Нет, премного Вас благодарим, но мы уже сами выбрали, что нам по вкусу. — «старый друг» не дал мне ответить, припечатав женщину своей вежливостью.
Продавец ещё колебалась, наверное, не хотела оставлять меня один на один с бесом, но тот ей миленько улыбнулся, и она поспешила скрыться в недрах книжного магазина. Показалось, что вся несправедливость мира обрушилась на меня.
Почему он возник именно сейчас? Именно здесь? Мы же столько лет не пересекались, не виделись и вообще должны были забыть, как кто выглядит.
Так нет же, нарисовался — не сотрёшь. Постный прыщ! Мой личный ужас, спазм, который не даёт расслабиться, бес, который заставляет всегда о нём помнить. Мы с семьей переехали, я перешла в другую школу, только чтоб не видеть его никогда, не дышать с ним одним воздухом, не сгорать в его треклятых думах.
И вот, стоит за моей спиной и шумно дышит, специально нервируя меня. Знает, как я не выношу это; знает и всё равно подпирает, слово стул дверь, которую баррикадируют от нападающего. Медленно проводит рукой по моим волосам, потом теребит локоны, словно тесто месит, небрежно. Затем опять нежно гладит, касается шеи своими холодными пальцами. Я вздрагиваю и чуть лбом не налетаю на полку; лишь неведомая сила в последний момент спасает меня от удара.
Он — опасность, сгущённый страх, ничем не разбавленное прошлое, что приходит во снах. Он — мой бывший одноклассник, которого я всем своим сердцем ненавижу! Как он посмел испачкать такой прекрасный день, захватить всю мою свободу, подрезать крылья перед самым важным взмахом. Омерзительная встреча!
Я подшмыгнула ему под руку и быстрее направилась к кассам. За этой книжкой я охотилась очень давно, не куплю сейчас — потом ни за что не найду, даже в интернет-магазине её сложно выловить. Почему именно сейчас? Я мысленно вознесла руки к потолку, вопрошая жизнь, где и когда успела так перед ней провиниться, что она снова распахнула мне бездну Ада.
— Не стоит спешить, нам теперь всегда по пути! — меня поймали за локоть и крепко его сдавили.
Было зверски больно, но я лишь сильнее зажмурилась, чтобы отвлечь себя другим мучением. Говорить с ним не хотелось, теплилась надежда, что поймёт это и отстанет. Но парень не унимался; что-то лепетал, вешал мне лапшу на уши, она тут же заворачивалась и сама сползала, даже помогать не пришлось. Конечно; сколько я от него наслушалась в своё время — не сосчитать!
Незнакомец проводил меня до нашего коттеджного поселка. Поблагодарив мужчину, на территорию я вошла одна, он и не настаивал, лишь слегка присвистнул, увидев, с каким размахом живут богачи нашего города, к которым сам, видимо, не относился. Мимо охраны пройти непросто, да и не стоит всем подряд раскрывать свой адрес. Потом ещё воспользуются этим для себя, вознаграждения за помощь попросят или чего понадёжнее. Люди — очень злые, лицемерные и корыстные создания! Никому нельзя доверять, никому и никогда; даже тем, кто рвётся помочь искренне, это всегда должно вспоминаться с присказкой «будто».
Обернулась, чтобы посмотреть, не следит ли кто за нами. Всё дышало пустотой, но рассчитывать, что изверг так просто сдался, нельзя, слишком он был самоуверен, словно знал будущее наперёд. Вдоль уютных аллей прошла дома таких же состоятельных и необиженных жизнью людей, как мои родители. Подивилась тому, как их работники вычищают огромные территории и заливают сказочные ледяные горки для хозяйских детей.
Дошла до своего дома, не торопясь. Завтра заканчиваются зимние каникулы, нужно насладиться последним свободным днем, а то начнётся опять эта чехарда зубодробительная.
Без проблем открыла калитку, свои ключи мне родители выдали уже давно, как я начала ходить к психологу и как появился от таких сеансов какой-то результат.
Но не успела открыть входную дверь в наш особняк, как мне прилетело неодобрительное и язвительное от моей сестры.
— И где ты шлюндрила? Между прочим, сегодня твой черёд убираться, я не горю желанием в очередной раз получать люлей от твоей матери! — до неприличия красивая и статная девушка смотрела на меня, зелена её глаз сверкала по-особенному воинственно, а слова прожигали ядовитой ненавистью.
— Сейчас я всё уберу. — поспешила ей ответить, чтобы она не разгрозилась пуще прежнего.
Меня Оля не любит, вот как мы с мамой появились в их с папой жизни, так сразу возникла высокомерная, несносная старшая сестра. Хотя старше она меня всего на какой-то год, а учимся мы с ней вообще в одной параллели десятых классов, спесь Ольги это маленькое уточнение нивелирует с лихвой: она предпочитает умалчивать или вообще нагло врать, что мы с ней незнакомы. А мне безразлична эта её игра, главное, чтобы меня лишний раз не задевала своими дурацкими словечками, которые бывают хуже отравленных стрел. Наши родители поженились, когда мне было восемь лет, а Оле девять, и уж она-то лучше всех знает, что мне пришлось пережить, когда я училась в другой школе. Сестра до сих пор не может простить мне тот переезд, какие бы она тогда истерики ни закатывала, какие ультиматумы ни ставила, мы всё равно переехали, а нас с Олей перевели в новый лицей, элитный и богатый, под статус родителей, но не мою подпорченную репутацию.
И вот Ольга стоит в нашем роскошно-белоснежном холле, смотрит на меня, и каждый её вздох намекает на секундную готовность выдернуть мне волосы, а саму меня разорвать в клочья, словно я уродливый фантик, а не человек.
Чем я ей не угодила? Ведь и отец, мой отчим, её вниманием не обделяет, и мама моя к ней нежно и ласково относится, слова дурного не скажет, не упрекнет. Что ещё нужно для счастья? Столько лет прошло, как наши родители поженились, а она всё зуб на меня точит.
— И смотри мне, убирай качественно, а то твоя Елена Прекрасная всю плешь потом мне проест! Хорошо, что она залетела, хоть не будет носиться с тобой как с писаной торбой.
Хмуро глядя на сестру, я сняла верхнюю одежду. Возражать её не хотелось, заведется ещё больше; хоть я и не люблю, когда трогают мою маму, но в этот раз предпочту послушать, пререкания ещё никогда ничего не тушили, лишь воспламеняли пуще прежнего.
— Что молчишь? Воды в рот набрала? Я с кем тут разговариваю? — Оля не могла смириться с моим молчанием. Она ходила за мной по пятам, пока я переодевалась в домашнюю одежду.
Родителей дома нет, но нам всё равно не стоило ссориться, Оля вечно всё переиначивает и оборачивает в свою пользу, а верить привыкли ей. Так уж заведено… Во многом из-за неё походы к психологу для меня обязательны.
Я потянулась за тряпками и шваброй, когда Оля резко меня одернула. Её пальцы впились мне в руку и не хотели отпускать, пока я не посмотрю на неё.
— У тебя опять настроение забрать всё внимание на себя? Тебе не надоело, что всё и так вертится вокруг твоей маленькой тушки? Мамошка! — Зло отчеканила она, а последнее слово почти выплюнула.
Только Он так меня называл. Называет! И Оля это прекрасно знает!
Я не сдержала слез и позорно расплакалась. Сестра отпустила мой локоть, наверное, посчитала, что с меня и так достаточно. Бросив все тряпки, что успела схватить, я ринулась к себе в комнату, заперлась на замок. Припала спиной к двери и почти скатилась на пол. Слезы сдавили горло, стало тяжело дышать, всё внутри разорвалось на части, словно граната сдетонировала прямо в груди. Она всегда чувствует, куда нужно ударить, чтобы я перестала молчать. Всегда!
Ах, если бы Оля знала, что изверг объявился в моей жизни, она бы…
Да ничего бы не поменялось, она продолжила бы так же меня подначивать и бить наотмашь! Не стоит даже обольщаться. Оля всегда любила доводить меня, наслаждаться моими рыданиями и горькими всхлипами. И сейчас стоит за дверью — ждёт, когда разревусь, как грудничок. А я пока ещё сдерживаю слабость, кусаю кулак, второй, но мешаю ей предать себя. И сердце разлетается на осколки, и душа заходится всё сильней, и слёзы крупным градом падают на побелевшие костяшки.
Истерика разбушевалась, словно беспощадный тайфун, не остановиться и не остановить; грудь придавили свинцовым сапогом и не отпускали, какие бы слова успокоения я ни выискивала. Нашла игрушку-антистресс, но и она осталась бессильна. Хотелось изрезать её на части, так сильно всё во мне клокотало, заставляя забыться. Воздуха не хватало, дыхание стало надрывно-хрипловатым, во всём мерещилась опасность, звуки вытянулись в такую громкость, что даже тикание часов отбивалось набатом в моей голове. Я не на шутку вспотела, и мне пришлось дрожащими руками искать чистую одежду, старая неприятно пропахла и начала нагонять на меня безжалостную тревогу. Не знаю, как долго властвовал приступ, но он выжал меня, словно губку; силы иссякли, и я еле как поднялась с пола, чтобы прилечь на кровать.
Больше меня никто не беспокоил. Даже мама, когда они с отцом вернулись домой, не зашла ко мне в комнату, чтобы проведать. Наверное, Оля ей что-то наплела, как-то уговорила, не тревожить меня. Это расстроило, настроение укатилось вслед за силами, поэтому на ужин я не спустилась, его в комнату мне подняла Ульяна.
Последний день зимних каникул выдался самым отвратительным за все годы, когда я была вдали от Амира и его тлетворного влияния. Я не могла принять, что теперь он будет учиться в моем лицее; ни одной мыслью не сумела допустить такое развитие, ведь невозможно к этому подготовиться!
Почему? Зачем он переводится? Неужели нет больше других школ, гимназий и лицеев, где можно доучиться последние полтора года? Кто вообще переводит ученика во втором полугодии десятого класса?
Вдоволь поплакав, пожалев себя и своё будущее, я более-менее успокоилась. Силы не вернулись, но я решилась глянуть в зеркало, последствия катастроф всегда отражаются на лице, порой и размах случившегося осознаешь, всмотревшись в глаза.
В отражении меня встретила опухшая от слёз, маленькая прыщавая девчонка, с несуразной внешностью, курносым носом, который был жутко красным и шелушился от зимнего холода. Выглядела я скверно и уже давно не могла ничего с этим сделать, словно душевные болячки и нарывы высыпали на лице. Таким, как я, следует учиться только дома, чтобы никого не пугать, не давать повод для смешков и едких передразниваний, а самое главное — не оттенять красавиц и принцесс.
Но завтра школа, и я должна была принять это; пропускать не могу, слишком дорогое обучение, которое оплачивает отец.
Да, я называю отчима отцом.
Своего настоящего папу я потеряла, когда мне было шесть лет. Мы с мамой в одночасье остались одни, она была очень подавлена, но нашла в себе силы жить ради меня. Мы держимся друг за дружку, как близнецы, у нас с мамой и связь есть такая, особенная, поэтому не могу её огорчать и разочаровывать. Она заслужила счастье, а я справлюсь со всем; в крайнем случае, обрушу все проблемы и сомнения на своего психолога, у нас как раз завтра запланирована встреча. Чужого человека, да ещё и профессионала, обескуражить не жалко, а страх что-то недоговорить давно канул в лету.
Мне помогут. Обязательно!
Ночью я спала тревожно, меня опять начали мучить кошмары. А точнее один кошмар, который снится мне с завидной регулярностью четыре года подряд. Иногда он пропадает, и я могу спать спокойно, но, когда он появляется вновь, я ужасно не высыпаюсь и хожу, как зомби. Мешки и синяки под глазами, осунувшееся лицо и прыщавая кожа, которой не помогает ни один крем или маска — то, с чем я приду в новую четверть.
Утром я старалась выглядеть веселой, чтобы не огорчать родителей и не заслужить их расспросов. Даже отец иногда бывает чрезмерно внимательным и говорливым.
— Доброе утро, красавицы. Давайте скорее за стол. Всё остывает! — мама светилась счастьем и приглашала нас на завтрак, который сама приготовила.
Хотя у нас есть помощницы по кухне Варя и её дочь Ульяна, мама любит начинать утро своими завтраками.
С того момента, как она узнала, что у них с отцом будет свой, общий ребенок, в их жизнь ворвался праздник. Мама стала счастливой и научилась вновь радоваться несущественным мелочам. Они с отцом частенько мило воркуют, перешёптываются, как подростки на первом свидании, которые никак не могут наговориться, наслушаться — надышаться друг другом.
Оля всегда пытается сделать вид, что ей безразличен трепет и забота, которыми наши родители окружили друг друга. Но я давно заметила, как она переживает, что скоро наша семья станет богаче и счастливее. Наверное, она боится, что родится мальчик-наследник и перетянет на себя всю любовь папы, что у него просто не останется повода любить её и времени, чтобы гордиться только ей: будет ждать чужие первые шажки, лепетания, слёзки и заливистый смех.
Я же за любовь отчима не сражалась и сражаться никогда не буду. Главное — счастье мамы, я лишь принимаю её выбор и стараюсь сделать всё, чтобы не обманывать её ожидания.
— Пап, я нашла новый курс кондитерского мастерства. Ты сможешь мне помочь оплатить его? — когда мы все сели за стол, спросила Оля.
В свободное от учёбы и репетиторов время она любит выпекать всевозможные сладости, карамельно-бисквитные изыски. И её увлечение вышло на удивительный уровень, а подписчиков в социальных сетях перевалило за десять тысяч; спрос на её капкейки поистине феноменальный, и я не буду лукавить, они правда очень вкусные и своеобразные; поэтому Оля давно зарабатывает сама и деньги у отца, даже на репетиторов, просит крайне редко, скорее, чтобы порадовать его, а не попросить помощь. Этим сестра ужасно гордится и при любом случае как бы невзначай подначивает меня, ведь я «до сих пор сижу на шее у своей мамы и её отца».
— Чего же ты мне не рада? Когда-то же как собачонка за мной таскалась. Да, конечно, пришлось тебя поискать, ты ж со всех социалок удалилась. Ничего, быстро упущенное наверстаем. Я-то уж смогу тебе все компенсировать! К тому же… ты ведь взрослее, согласие доказать будет легче, и мне уже не будет светить прежнее наказание! — пока говорил всё это, изверг сжал моё плечо стальными щупальцами.
А я забыла, как дышать. Он всё-таки появился в моей жизни, вернулся в неё, самоуверенность и самодовольство были небезосновательны…
И вдруг меня со всей силы тянет к земле. Кто-то толкнул Амира в плечо, тот не смог устоять и, падая, зацепил и меня. Точнее не расцепил свои ужасные объятия. Я прилетела прямо к «старому другу» на грудь; за спиной небольшой портфельчик, что был у меня за спиной, припечатался в лицо моего мучителя. В тот же миг громкая брань разлилась по всему дворику.
Но меня внезапно выдернули, как лук с грядки, и поставили на заснеженную дорожку. Это был Эндшпиль, точнее Денис Соломонов, мой одноклассник, отпетый и больной на голову чудак, который и устраивал мне тёмные, когда я перевелась в их лицей из простой школы. Сейчас его внимание в разы прорежено, не сравнится с тем, что творилось между нами ещё три года назад. Но то, как он снова объявился, доверия не внушает.
Если изверг показал мне личный Ад, то Эндшпиль — лицеистский, социальный. Высмеивал, унижал, придумывал всякие небылицы; портил мне репутацию и не гнушался поиздеваться надо мной. Глумился, как мог, на что хватало его поистине неуёмной фантазии. Но другим почему-то подшучивать надо мной не давал…
Сколько он мне формы перепачкал, учебников испортил, тетрадок порвал, двоек в электронном дневнике понаставил, которые потом даже учителя убрать не смогли. Взламывать системы Эндшпиль умел и любил уже тогда, боюсь представить, каким же гуру и мастером стал теперь.
— Мияги, чего это ты тут разлеглась. Батюшки, уже и уединиться невтерпёж? — будто отряхивая снежинки с моей куртки, проговорил Дэн. Меня он никогда по имени не называл и вряд ли когда-нибудь начнёт; как прозвал Мияги, так оно и пошло, покатилось. Некоторые одноклассники до сих пор свято верят, что я только Мияги, а не какая не Мия.
Амир уже подскочил на ноги и потянул меня за капюшон с такой силой, что я чуть опять не свалилась на спину. Либо не завалилась на него.
— Эй, грабли свои убрал, и свалил подобру-поздорову! — Эндшпиль ударил изверга по той руке, которая держала мой капюшон, «старый друг» не выдержал удара, пальцы сами разжались.
— Ты что, золотой, совсем оборзел? Думаешь, засел в своём элитном и жизнь выиграл? — Амир толкнул Дэна в ответ.
— А ты золота не видел и решил заграбастать чужое? — в тон ему ответил Эндшпиль.
— Совсем попутал?! — разъярился Амир; слово за слово, и между парнями завязалась потасовка, они толкали друг друга то в плечо, то в грудь. Сыпали уязвленными интонациями, меняли тембры, чтобы слышалось помужественнее и поопаснее.
Эндшпиль даже со всей дури зарядил извергу щелбан в лоб; тот сразу покраснел, как у рака. Около нас останавливались, к нам прислушивались, на нас сбегались; кто-то вытащил телефон и начал снимать. Конечно, событие века. В тихом, уютном месте, храме учёбы вдруг распустились две боксерские груши и так и манят двух жиздоров.
Под шумок я отошла в сторону, ещё раз убедилась, что выпала из поля зрения и Амира, и Дэна. И рванула к крыльцу, до него как раз оставалось самую малость; а там и лицей, там и охрана. Мне навстречу уже бежали завучи, которых, видимо, предупредили о стычке. Послышались громкие крики, визги, улюлюкания, которые вдруг смолкли, когда завучи наконец пробрались к месту событий.
Каким бы боком не развернулась вновь судьба, пока мне было на руку, что схлестнулись два моих заклятых врага. Только Эндшпиль, в отличие от изверга, меня прошлую не знает. Поэтому издевается над такой, какую видит сейчас, в лицее. Незаметную, «необидчивую», неприхотливую. И ужасно терпеливую. Изверг же знает всё, может стрельнуть всем и сразу попадёт в цель.
Я зашла в лицей и, ни на кого не глядя, прошла в гардероб. Те, кто успел уже прийти, стопились у витражных окон, чтобы посмотреть бесплатное представление. Публика требовала крови и зрелищ, и сложнее выбрать — чего больше!
Как и всегда бесшумно и незаметно я вошла в класс и прошла к своей последней парте. Парты в лицее стояли по одной, соседей не было, прям всё было создано для таких одиночек, как я. Тот, кто хочет успевать в учебе, за последней партой не сидит, но в моём случае это был единственный выход. Лучше я буду смотреть в спины другим, чем слышать, как меня обсуждают за спиной. Люди — очень злые, лицемерные и желчные создания!
Друзей или хотя бы знакомых за время учёбы в лицее официально я не завела. Пыталась общаться со всеми или найти подход к каждому, но Эндшпиль пресёк это на корню, отвадив от меня даже добряков, которые были в общем-то не прочь подружиться с новенькой. Из всей их дружной братии выбилась одна Маша, с которой мы дружим тайно, «неофициально», так, чтоб другие в классе не узнали.
Класс понемногу заполнился, и я заметила, что прибавилась одна парта. Пока никто к ней не подошел. Занятно… у нас что новенький?
Холодное отчаяние сковало сердце. Нет! Только не изверг. Только не он! Его могли засунуть в класс Оли, в нашем же и так перебор. Пусть это ошибка, пусть не он… Двух одноклассников, ненавидящих и презирающих меня, будет слишком много для меня одной. Это не честно!
Несмотря на все мои ухищрения, Амир меня замечает. И гаденько улыбается. Оскал его для всех становится шармом. Конечно, только появился и уже с главным забодался. У нас слухи быстро расходятся, со скоростью света. Поэтому не сумевшему отстоять свою репутацию, такому, как я, больше ничего не обломится на этом празднике лицеистской жизни.
Пускай, осталось вытерпеть всего полтора года, потом никто никому не сдался, разойдёмся, разбежимся и забудем друг друга как страшный сон. Сухая правда жизни!
Свободная парта стоит второй во втором ряду; сейчас её переставлять точно никто не станет, урок уже начался, и никакой новенький не сможет нарушить установленный распорядок.
Амира представили нам, мы осмотрели, подсмотрели, переглянулись, сантиментами же можно обласкать на перемене. И вот до перерыва я дожить сумею, но что буду делать дальше, ума не приложу. Я и раньше мечтала об уроках, которые идут один за другим, без отдыха и передышки, а теперь… Это желание раз и навсегда выбилось в безоговорочные лидеры.
Даже мечта!
После каникул расшаркиваться не принято, и нас просят окунуться в учебу с головой, ведь подготовка к предстоящим экзаменам крайне важна. В целом, каждый из нас это понимает, но прислушиваются единицы. И, если бы вдруг я не тянула уровень лицея и не была бы отличницей, меня реально давно бы уже вышвырнули. И вот хиленькой управой нашлась моя успеваемость. Я в тройке лучших в классе. За такими следят учителя, а потому свои издевательские шутки Эндшпиль крапал, когда они не видят. И знать не знают.
Думала, что одноклассник уже не появится, но Дэн вошёл в класс без стука, завалился, чем сразу же вызвал шквал критики от учителя — наша немка на дух не переносит дрянные манеры. Но Эндшпилю были замечания до лампочки, он наплевал на все её правила и без разрешения прошёл к своей парте, которая стояла в соседнем ряду, справа от меня. Единственное, что нас с ним связывало — это любовь к последним партам…
Я старалась слушать то, что рассказывает учитель. Но взгляд то и дело возвращался к ужасному соседу. Дэн что-то быстро писал на листочке, который вырвал прямо из тетради. За успеваемостью Эндшпиль никогда не рвался, все контрольные и экзамены писал на твёрдое и неизменное «удовлетворительно» и вообще не особо заботился о своём будущем: папа бизнесмен уже сколотил капитал, которого хватит даже праправнукам, а на век Дэна — и подавно.
Вдруг Эндшпиль резко обернулся, подмигнул мне и гаденько так улыбнулся. А мне стало стыдно, что поймал с поличным, ведь наши взгляды встретились. Я в очередной раз подивилась, какой же он раздражающе-неприятный: стрижен налысо, от виска к уху струится странная татуировка, уши проколоты, но каких-либо серёжек на них никто никогда не видел. Зубы, правда, белоснежные, как у зверя, что пугает ещё больше, даже клыки характерно выпирают. Жуткое зрелище вкупе с выбритым кочанчиком. Форму Дэн всегда носит небрежнее всех, а галстук при этом болтается на запястье.
Парень смотрел на меня, дико прищурившись, играя своими четко вычерченными, словно нарисованными, скулами. Улыбка оставалась гадкой и какой-то загадочной. Наверное, нашел новый способ меня достать. А ещё он что-то жевал, между зубов то и дело мелькало что-то белое. Но жвачки у нас строго запрещены! Не успевала отвернуться, как мне в лицо прилетает шарик из бумаги. Весь мокрый, противный; я тут же отёрла щеку. Так вот, что так усиленно жевал Дэн! Вот он — новый уровень отношений, жеванными бумажными шариками в меня он ещё не пулялся. Детский сад, вторая группа. Я привычно решила не реагировать на него. Побесится и перестанет, во всяком случае на время урока, а там дальше… Баста — решаем проблемы по мере их поступления!
Но ему не терпелось, и чуть ли не на весь класс сказал:
— Мияги, лучше прочитай, а то потом нежданчик будет!
— Solomonov, geh aus der Klasse! — на это раз учитель не выдержала и строгим фальцетом выгнала Эндшпиля с урока. А тот и рад стараться, пошёл вразвалочку к выходу. Специально потянул время, в классе поднялся хохот. А я заметила, как Дэн изредка и как бы невзначай касается своего бока. Может, до серьёзной драки дело всё-таки успело дойти?
Внезапно почувствовала на себе другой удушающий и мерзкий взгляд, но в его меня не заставит посмотреть даже ядерная война. Я думала только о записке: о каком «нежданчике» говорил Эндшпиль? Что опять задумал этот изверг номер два? Превозмогая неимоверное омерзение, я кончиками ногтей развернула бумажный шарик и увидела сам текст записки.
«Он знает о тебе что-то, чего не знаю я! Не порядок, Мияги, не порядок!»
Мамочки! Только не это!
Один вернулся, чтобы отомстить. Другой ухватился за новую возможность поиздеваться. Ну за что мне всё это?! Двое на одну — нечестно! И когда только Эндшпиль всё успевает узнать… Неужели изверг номер один решил всё ему рассказать?! Тогда Оля была права, и мне следует подготовить завещание…
Учителя я больше не слушала, с ужасом ждала перемены. Хоть по расписанию два урока немецкого, в классе Мари Беккер не сидит и нас уж точно не караулит; у неё все выверено, педантичность уровня секундной стрелки, поэтому защиты в кабинете никакой не останется. А видеонаблюдение в лицее ведётся исключительно в коридорах. И как бы нелепо не звучало, все свои ужасные проверки на прочность моей нервной системы Эндшпиль вытворял как раз в классе, который закреплен за нами, за 10 «Д».
Губы искусала в кровь, почувствовала во рту вкус железа, но и это меня не остановило. Сразу нашлись раньше не видимые заусенцы, я решила поиздеваться над ними. К чему мне красивые руки, если они крюки и не могут защитить меня… Но вот урок заканчивается, и я краем глаза вижу, как к парте Амира уже подтягиваются одноклассники. Хотят познакомиться, как же хорошо, как же вовремя!
Немедля ни минуты, удираю из класса. Прочь из этого душного отравляющего пространства. На следующем уроке контрольная по пройденным темам, я должна собрать мозги в кучу, иначе завалю. И дам Оле новый повод для подколов, она-то у нас неизменно всё делает на отлично. Вылетаю из кабинета и стремглав несусь к дамским комнатам. Уж там-то меня не достанут. С бега перехожу на быстрый шаг, чтобы зазря не привлекать внимание и не схлопотать замечание; три таких замечания, и родителей вызывают в лицей. Мне такого не надо. Пусть маму заботят лишь приятные хлопоты, а не мои проблемы.
Не успеваю дойти до нужной двери, меня с силой затаскивают в коморку и толкают к стене. Узнаю учительский туалет — узкое крохотное помещение; одному в самый раз, а вот двоим уже тесно. Слышу за спиной характерный звук защёлки, резко оборачиваюсь и встречаюсь с раскалённым взглядом Эндшпиля. От парня веет яростью, злостью, о сам он улыбается с предвкушением. Не отходит от двери, перекрывает мне пути для побега или спасения. И наблюдает за мной, как охотник за подбитой птицей.
— Мияги, ты, оказывается, права на наше исполнение кому попало продаешь... Не порядок! — оскал недруга рвёт мне душу на части. Не понимаю, куда он клонит, что ему нужно. Какие права? На какое исполнение? Странный до невозможности. Специально сыплет загадками, чтобы выбить мне почву из-под ног.
Замечает, как я нахмурилась и отвела взгляд. Эндшпиль вообще всё и всегда замечает, казалось бы, давно пора перестать удивляться, а не могу.
— Человечек сказал, чтобы я посторонился. У него, видите ли, право первого. Что это значит, Мияги? Кто он?
Я наконец поняла, откуда сыр-бор загорелся. Да, Амир всего лишь человечек, в высшей мере незначительно и презрительно. Сам угадал место изверга в вашей иерархии, чего от меня ещё нужно?
Молчу и продолжаю отводить взгляд. Смотрю, куда угодно, только не в эти глаза цвета промозглой земли. Чёрные, неуютные, пугающие до дрожи. И так подходящие его татуировке. Пока думаю, пропускаю момент, когда Эндшпиль шагает мне навстречу. Отступаю назад, лопатками чувствуя стену, вжимаюсь в угол; ногой задеваю мусорку, которая подскакивает и звенит, как брошенное на кафель колечко. Но Эндшпиль не позволяет мне почувствовать опору, хотя бы недолго, хотя бы спиной. Резко дергает меня за руку, рваными движениями хватает меня за талию и чуть ли не кидает на подоконник. Мамочки, что же это такое?! Эй, кто-нибудь, ну посмотрите по камерам, что старшеклассники зашли, куда не следует!
— Кто он? — выдыхает мне в губы, которые почему-то оказываются на уровне его губ.
Подоконник своей высотой делает полдела. Я в западне, и впервые за все годы в такой тотальной. У меня перехватывает дыхание, и я смотрю на Дэна, как удав на кролика. Пугает так, что хочется не только оттолкнуть, но и вырубить. Жаль, сил не хватит. Я совсем не спортивная, и не бойкая…Пока я думаю, как мне от него избавиться, Эндшпиль приближается. Хотя, куда еще ближе?! Караул, домогательство средь белого дня, и это называется элитным лицеем?
— Кто он? — повторяет вопрос, до хруста сжимая мои руки, которыми я уперлась в подоконник. — Из-за кого меня папаня осадил? За кого мой родич так вписался? Кто у нас такой крутой, что перевёлся в середине года?
Осадил? О чём это он? И почему бы не спросить у отца, я же не энциклопедия, чтобы отвечать на все «почему». Непонимание отразилось на моём лице, я вообще разговаривала как будто только мимикой, на слова сил не хватало. И смелости. Я столько раз отмалчивалась, у меня получалось. И в этот раз удастся. Верю в это, как Земля верит в силу притяжения!
— И мамашка у него не промах. Протащила сыночка в лицей через моего папаню. А он мне предупреждение запилил. Так что это за птица такая, а, Мияги?
Смотрим глаза в глаза, не моргая, не щурясь, во всю яркость и силу наших зрачков. Но внезапно всё меняется. Эндшпиль отпрянул от меня, будто ему вдруг сообщили, что я заразна. Отошёл обратно к двери, прислонился к косяку, скрестил руки на груди и посмотрел на меня своим привычным насмешливо-презрительным взглядом.
— Что ж вы всё терпите, со всем смиряетесь… — и взгляд такой стеклянный, будто не мне выговаривает, словно на секунду позабыл, где и с кем заперся.
Потом опомнился, наверное, увидел меня, а не вымышленных «вы» и продолжил:
— Если бы ты хоть раз в жизни дала мне отпор! Хоть раз взбрыкнула, оскалилась, скуксилась. Мамочке пожаловалась, чтоб она камня на камне не оставила от нашего элитного, я бы бросил свою никчёмную проверку, поставил бы галочку, что пройдена.
Отводит глаза, смотрит куда-то на раковину, а потом опять продолжает:
— Все новенькие сумели мне как-нибудь ответить. Так нет же, ты у нас вся такая стеснительная, замкнутая, безропотная. Терпила! — Злая ярость хлещет через край.
Я чуть не скатилась с подоконника. Настолько меня ошарашило то, что мне предъявляет Дэн. Он что все эти годы докапывается до меня, потому что я ему раз истерику не закатила?! Пощечину не зарядила, слово грубое не вернула? Что с ним не так? Парень смотрит на меня со злостью. Шея напряглась, на висках вены проявились, пугая меня и парализую. Я впервые хочу хоть что-нибудь ему ответить, но не могу, в горле комок размером с Юпитер.
— Такая вся из себя послушная, неконфликтная одноклассница, аж претит. Зубы сводит! — Переводит дух. — И меня не боишься…
Эндшпиль наклоняет голову и смотрит на меня с каким-то непонятным остервенением. Или горьким сожалением? Не знаю... Я впервые вижу его таким.
— Боюсь… — Заверяю я, пока есть возможность.
Что значит не боюсь? Да я разве что за версту тебя не обхожу! Кто ж виноват, что в сам лицей легче перевестись, чем в нём из класса в класс. Возражение моё получилось хиленьким и жалким. Совсем неправдоподобным, и я понимаю это, когда вижу яростную ухмылку Эндшпиля.
— Да брось. Я тебе неудобен, противен. Но ты меня никогда не боялась. Даже после того, как я тебе зрение поправил. Всё терпишь! — Сказал, как выплюнул.
И мне становится жизненно важным доказать, что боялась. Иначе собственноручно запущу новый виток его проверок. И это тогда, когда в моей жизни опять появился Амир.
— Боялась. Боюсь… Всегда! — Говорю громче, чем в прошлый раз, чтоб было правдоподобнее.
— Ну давай-ка глянем, Мияги. В волосы жвачку запульнул, состригла в новую модную прическу. Юбку искромсал, поменяла. Тетради с домашкой порвал, новые завела и всё переписала. Даже сумку твою золотистую, которая немереного бабла стоит, изрешетил, а ты её рукоделием своим подлатала и до сих пор таскаешь! Водой обливал, обеды портил, успеваемости угрожал — всё сглатывала. Даже за то, что бумажкой роговицу тебе полоснул, не ответила!!!
Эндшпиль следит за моей реакцией, впивается мне в глаза, словно вампир какой-то. Хочет найти ответы. А я что?
— Это так ты боишься? — Продолжает после паузы.
Я молчу. Мне нечего возразить. Всё правда. Собранная за всё четырехлетие и законсервированная, чтоб сохранить и потом вот так припечатать. Да, терплю. Да, иногда околачиваюсь у самой грани, еле-еле дотягиваю до консультаций с психологом. Да, не рассказываю родителям. Скрываю, как могу. Иногда помогает Маша, как с юбкой, например. Но это моё решение! Даже теперь маму расстраивать не буду. Нет! Она и так натерпелась. Больше от меня никто не пострадает.
А я…самая я? Значит, так надо. Такая расплата за прошлое.
— Нечего сказать, а, Мияги? Правильно. Лучше послушай меня, пока я захотел предупредить. Все эти годы думал, что ж с тобой не так. Ты какая-то сломанная либо надломленная... А тут хоп, и поцык подваливает, которого ты, оказывается, так сильно боишься. Как тут пройти мимо? Никак! Ты мой личный эксперимент, и уж теперь я точно не "посторонюсь".
Эндшпиль подёргивает плечами, словно от тика какого-то, и обрывает речь на полуслове. Отпирает дверь, выходит, не оборачиваясь на скукожившуюся меня. А я так и остаюсь сидеть на подоконнике учительского туалета. Звенит звонок, а мне кажется, что это во мне по крупицам собранное летит на пол и разбивается. Оба не угомонятся. Я это чётко осознаю, как неизбежное. Друг друга настропалили, а цирковым пони выбрали меня. На, катай нас, развлекай. Одному для мести, другому для какого-то эксперимента. Полудурки!
В класс возвращаюсь изнурённой, меня ругают за опоздание, а я даже стыда не чувствую, ничего человеческого не чувствую: в груди пусто, будто взяли и всё живое выдернули, засунули лишь чёртов страх. Беспощадный и кромешный. Ещё вчера я была уверена, что единственной и глобальной проблемой станет только изверг. Сегодня Пальму первенства с мясом вырвал Эндшпиль. Этот полодырый докопается до правды, а Амир отомстит и не поморщится. Особенно когда сбытчик-подполист сам выискался, в руки приплыл.
Тайну Эндшпиль хочет. Хотеть не вредно! Сработает ли правило, предупреждён — значит вооружён? Ага, с моим-то вооружением из вороха проблем, кучи комплексов и целого КАМАЗа страхов… Но из явных плюсов то, что Дэн раскрыл свои карты. Иначе я бы с ума сошла, придумывая, чем заслужила его немилость. Дать отпор? Может, это действительно выход?
На меня все смотрят, переглядываясь и шушукаясь между собой. А мне на всё наплевать. На всех наплевать. Если всплывет прошлое... Второй раз этого ада я не переживу! А Амир наверняка ещё и видео сохранил, скинет в общую беседу, как в тот раз — и всё, мне конец.
Прохожу к своей парте, замечаю что-то белое на столе. В глазах темно, туман какой-то, всё вижу словно через запотевшее окно. Лист контрольной, да, точно.
На перемене выйти из кабинета не успела, сидела в удушливо-дымной прострации, пытаясь собрать мысли, как пазл; да что пазл, хотя бы в кучу! Как там учила психолог… Ах, да. Вспомнить какой-нибудь приятный момент из жизни, такой, чтобы каждой клеточкой кожи почувствовать это приятное, ощутить, окунуться в него с головой, отрываясь от реальности, растворяясь без остатка. Настолько углубиться, чтоб забыть настоящее и будущее со всеми их нарывами и надрывами.
И вот я только прикрыла глаза и начала вспоминать поход в зоопарк с папой, родным, до невозможности любимым и теперь таким далёким, как стул напротив жалобно скрипнул. Сначала не придала значение, мало ли, может, Маша вернулась, она как раз передо мной сидит. Но нет, хорошего в моей жизни видать осталось на мизинец.
— Да, а личико-то у тебя, Бжижик, поплохело, чёрт в свайку играл что ли? У меня в глазах так и рябит… — раздался препротивный голос, который тут же въедается в подкорку и расщепляет доброе воспоминание, отчего глаза мои невольно распахиваются.
Смотрю на Амира, празднуя трусу, а он наслаждается, словно и не Тузов ещё недавно красовался скисшей миной.
— Ой, простите, мы же выросли. Какой уж теперь Бжижик, да? Ты теперь у нас гордо и почётно — Мияги! — и глуповатый смех с нескрываемым торжеством, словно ни много ни мало приз жизни выиграл.
Да, мы изменились, разве могло быть по-другому, разве мы друг другу оставили шанс? Что теперь-то об этом распинаться, будто я себя в зеркало не видела. Тузов возмужал, и если бы мне нужно было узнать его по лицу, то я вряд ли справилась бы. Волосы перекрасил; раньше они были у него чёрные, как ночь, теперь же тёмно-бордовые, а кончики вообще отливают нежно-розоватым. Все черты лица стали крупнее, как у совсем уже оформившегося хищника; глаза то и дело наливаются яростью, даже когда изверг язвами своими сыплет, полыхают алым, багряным, словно всполохи смертоносного пожара.
А ещё он стал жестоким! В нём не просто обида живёт, нечто другое, более сильное, то, что способно подпитывать его ненависть, изо дня в день, из года в год. Впрочем, как говорится, «голова предмет тёмный и исследованию не подлежит», и я никогда не смогу с достоверностью до чувства испытать ту боль, какую причинила Тузову.
Но изверг не продолжает свои инсинуации «конкурса красоты», наверное, догнал, что не больное это место, промахнулся — не затопил четырехпалубный. Красота приходит и уходит, если я ещё и из-за этого буду себя истязать, то проще сразу запереться на тысячу замков и из дома не выходить даже к психологу.
Посмотрев на меня с прищуром, Амир облокачивается на мою парту и замирает в каком-то сантиметре от моего лица.
— Тебе, наверное, не терпится узнать, как поживает Витя? Спасибо, что спросила, братец мой пошёл по стопам матери, на юрфак поступил. — шепчет он мне.
Вздрогнув, я отпрянула. Отодвинула свой стул назад, чтобы сохранить безопасное расстояние. И сама не поняла: дистанцию от изверга или от прошлого… Витя, Виктор, пусть тебе пусто будет! Это он тогда подуськивал Амира, благодаря брату Тузов смог и меня уговорить. И с видео идея принадлежала никому иному, как Вите. Мы не могли додуматься до этого сами, чересчур наивно-искренними, слишком чувствительными были.
Я молчу. Спешно пытаюсь соткать то приятное воспоминание с отцом, тот счастливый день, с которого у меня остался целый альбом фотографий. Но с новым шептанием всё опять летит в тартарары.
— О, наверное, ещё и про отца моего узнать хочешь? А он ничего, нашёл работу, начальника-шошку не смутила его судимость. Теперь трудится не покладая рук. Да всё в дом, с матери пылинки сдувает, как она и мечтала. Только в разводе они официальном, но это ты никому, тссс… — говорит Тузов и прикладывает палец к губам, изображая всем знакомый жест «молчания».
Он специально! Совесть мою проверяет, как я сплю все эти годы? Изверг как он есть! Думает я лёгким испугом тогда отделалась? Подавляю судорожный вздох и, чтобы не зайтись паникой, отрываю взгляд от скалящегося лица. Замечаю на парте книгу, которую раньше приняла за коробку. Ах, это та самая. Я её хотела купить в книжном! И она у меня на столе. Дрожащими руками тянусь к «Переписке». Открываю. И на первой же странице на меня смотрит фотография. С того самого видео! Я и Амир…
Захлопываю книгу с такой силой, что некоторые одноклассники оборачиваются на меня.
— Понравился подарок? — улыбается изверг. — Недостижимая чистота, правда?
— Лучше сразу скинь то видео классу. Так же в общую беседу. Давай! — выпаливаю я; пальцы дрожат, шею сводит от растрепавшихся эмоций, не ожидала, что выскажу, что так скоро дам отпор. Пусть не Дэну, но всё же.
Схватилась руками за колени, сжала их до боли, чтобы она меня отрезвила, заставила вслушиваться во всё, что говорит этот изверг.
— Э, нет. Там же и я есть. А я только попал в ваш элитный. Знаешь, как-то не хочется вылететь пробкой. Нужно как-то всё ювелирненько обделать…. Как ты тогда! — садится ровно, больше на мою парту не облокачивается. Какое-то время даже на меня не смотрит, хотя глаза блестят лихорадочно-нездоровым огнём.
Выжидает.
— Чего ты хочешь от меня? — спрашиваю вроде спокойно, но свой голос не узнаю, непослушный, надломленный.
— От тебя? — Тузов поворачивается и смотрит на меня насмешливо. — Правду хочу.
— Какую? — тут же интересуюсь я.
Я могла ответить на все вопросы. Могла.
Но что должна была сказать? Побоялась? Струсила? Его не устроит такая правда. Я это понимаю, ведь с его стороны выгляжу предателем, похуже Каина, которому никогда не вымолить прощения, не заслужить снисхождения или жалости.
И я вру.
— Мне запретили… — и снова отвожу взгляд. Опять, в который уже раз, сама себя парализуя слабиной.
Резкое движение и книга летит с моей парты. Изверг пришёл в настоящее бешенство; оказывается, до этого он себя ещё контролировал. Я до смерти испугалась и глазами стала искать спасение, хоть какую-нибудь защиту. И зачем я ему отвечать стала. Вот зачем… С ним-то можно было и молчать, изверг точно не проверки ради нарисовался.
Краем глаза вижу, как к нам приближается Маша. Эффектная шатенка с чуть раскосыми голубыми глазами дефилирует, словно по подиуму. Мимо такой не пройдешь, ей вслед оборачиваются все парни. Настоящая красавица школы, хоть упорно не хочет участвовать в лицеистских конкурсах, чтобы забрать свой титул Королевы по праву. Она подходит к своей парте. Бросает на меня встревоженный взгляд, но мельком, чтобы никто не заметил. А я поджимаю губы, она должна понять.
И подруга верно угадывает.
— Чего ты здесь расселся, новенький? — дерзко и немного театрально спрашивает она.
Амир оборачивается, и я уже жду, как он начнёт огрызаться; уж если он Эндшпиля послать не побоялся в первый же день, то и Машу осадить за ним не заржавеет. Но Тузов лишь окидывает мою подругу каким-то долгим сальным взглядом, сканирует её до каждого ребрышка, ядовито ухмыляется, будто оценил в её пользу. Но Маша не промах, даже бровью не повела; она и не таких наглых отбривала. Я ею всегда восхищаюсь и завидую белой завистью. Да, когда раздавали уверенность, мы с ней стояли в разных очередях…
— Поднял все свои убогие причиндалы и умотал на свой второй. — бесконечно ласково, без единого намёка на раздражение проговорила девушка.
Но изверг, закинув ногу на ногу, расселся лишь ещё вальяжнее и послал Маше воздушный поцелуй. Быть может, рассчитывал, что она так же кинется на него, как Дэн, но линия не вышла.
Не тут-то было.
— Виктор, дорогой. Тут новенький совсем берега попутал… — Маша обернулась и позвала одноклассника.
Виктор у нас мастер спорта по боксу, призёр многочисленных соревнований, почётный лицеист и гордость класса. И несмотря на запрет кулачных боев вне ринга, замечен в драках, которые сделали ему славу Непобедимого Молота.
Грузный мускулистый парень поднялся из-за парты и направился к нам. Не предупреждая и не угрожая, одной левой Виктор поднял Амира за грудки. Тузов пребывал в полнейшем шоке, даже рот раскрыл для возражений. Я смотрела только на него, лицо Амира перекосило от гнева, но габариты и сила соперника не позволили ответить. Виктор вышвырнул хабала в проём между партами, и тот, больно ударившись о край парты, приземлился около стула Непобедимого Молота.
— Ты ещё пожалеешь! — бросил Амир, глядя только на Машу.
И получил кулаком в живот. Виктор не церемонится с теми, кто беспокоит его Марию, одной её просьбы достаточно, чтобы увидеть силу и мощь Молота. Мы все это знаем, поэтому никто Маше даже слово не говорит, никто косо на неё не смотрит и уж точно не перечит. Но сама она этим не злоупотребляет, поэтому и дружим мы с ней тайно.
Маша обернулась на меня, подмигнула. И, достав из сумочки влажные салфетки, стала демонстративно вытирать всё, чего касался новенький.
Амир затравленно смотрел на нас, но больше на рожон не лез. Наверное, оценивал и присматривался, но я не уверена, ведь кроме Виктора в классе оставались и другие парни. За своего они горой. Даже за Эндшпиля, что уж говорить про Молота. Быстро поднялся с пола и на остаток перемены вышел из кабинета.
Такая реальность, «старый друг».
Ты можешь быть всем в старой школе, но лицей — новая Галактика, со своими личными звёздами, планетами и черными дырами. Я привыкала и вливалась, и тебе придётся попотеть!
Вздохнула с облегчением. Впервые за всё это время Маша вступилась за меня, не тайно, написав ободряющее сообщение, а открыто, попросив помощи у самого Молота.
Когда отошла от бурных эмоций, почувствовала на себе взгляд. Ну что опять?!
Сосед мой объявился, не иначе. Я его целую перемену не видела, уже и подзабыла, каково оно, быть под прицелом. Или просто старалась не замечать Эндшпиля, не знаю, не могу сказать точно; столько всего свалилось, не умею я сразу все свои фланги защищать!
Но больше этот школьный день ничего сверхъестественного не принёс, поэтому у психолога я появилась бодрым лимоном, а не лимонадом. Силы на наш традиционный разговор оставались.
К психологу меня, как и обычно, подвёз наш водитель. Консультации чаще всего назначаются после занятий в лицее, поэтому никто из родителей со мной не возится, предпочитая узнавать о сеансе потом, за вечерним разговором или у самой Марины Владимировны. У мамы свой бизнес: ещё до брака с отчимом она основала маленький центр медицинской помощи. Со временем он разросся, теперь моя мама — владелица сети частных клиник по всему городу, а клиник этих целых четыре и за каждой нужен глаз да глаз.
Как я ею горжусь, не передать словами. Нет, приложу все усилия, чтобы вновь её не расстраивать. Переживу, перемелю, передышу, но новых страданий в дом не занесу!
Марсель Павлович забирает сначала меня, потом Олю. У неё бескрайнее множество дополнительных факультативов, которые она любит и без которых жить не может. Но, мне кажется, она просто избегает дом, ей не хочется возвращаться в семью, которую она не считает своей. Тем более со мной.
А с водителем мне спокойнее, я сажусь всегда рядом на пассажирское кресло, и мы разговариваем о всякой всячине, забывая о времени, о «субординации». Может, по уставу ему и не положено. Но Марсель Павлович — приветливый, мягкосердечный и открытий человек. Он не робот, не бездушный функционал, которому единственно, что важно, это должностная инструкция. Я столько всего нового от него узнаю, а он слушает меня порой даже внимательнее, чем психолог. Всегда интересуется, как прошёл мой день, именно Марсель Павлович помогал мне прикрывать все «проверки» Эндшпиля. И у Маши юбку забрал, и к знакомой-парикмахеру отвёз. Даже мулине разных цветов мне нашёл, чтобы я смогла сумочку свою, ту самую, золотую, подлатать. Ликвидируем мы с ним улики только так! Только с окулистом ему помочь не удалось, но это серьёзнее. Оно и понятно! Однако и тогда всё обошлось, мама не заподозрила подвоха; во всяком случае, я в это стойко верю.
А вообще у меня со всеми помощниками семьи тёплые отношения. Не знаю, как так сложилось. Они все работают у отчима не первый год, знают, как я напортачила четыре года назад, но никто из них не стал смотреть на меня косо, не осудил с холодным пренебрежением, как это сделала, например, Оля. И я им очень за это благодарна. Психолог однажды обмолвилась, что есть люди, которые доверяют себе и своей душе, и если их душа однажды потянулась к моей, то они не станут верить россказням. Это, конечно, далеко от науки и вообще сказка. Но запомнилось очень хорошо, и греет мне сердце, когда на душе скребут кошки.
Когда мы уже подъезжали к нужному строению, я вспомнила один из самых неприятных моментов своего шестого класса. Тогда родители действительно запретили мне общаться с Амиром, я сама не знала, как смотреть ему в глаза, поэтому запрет был мне только на руку. Он прорывался к нам, тогда не было ещё ни этого коттеджного посёлка, ни его охранников. Когда отчим уже потерял терпение, жёстко спустил его с лестницы, и я слышала, как Амир напоследок крикнул мне:
— Я запомню это, Бжижик! Я вернусь и спрошу за всё!
Это было странно слышать от шестиклассника, пацана тринадцати лет, но тогда это засело в голове навсегда — отпечаталось клеймом. И сегодня опять проявилось, потому что Амир жаждет стать моим кошмаром — воплощением прошлого.
Зачем он ворошит? Зачем хочет заживо сжечь меня? У него и его семьи же всё хорошо, сам ведь хвастался...
С такими неуютными мыслями, ранящими меня, подобно тысяче иголок, я вошла в кабинет к Марине Владимировне. И замерла.
Чёрт побери, я же так и не подняла ту книжку с ТОЙ фотографией! Где они, кто их забрал? Как я могла поступить так безалаберно и неосмотрительно.
Я почувствовала, как наплывает приступ, как с головой окунает бессилие, и не могу их остановить. Замечаю движение слева, и мне навстречу спешит маленькая миловидная женщина; она помогает справиться с агонией, успокаивает так, как умеет только она. И уже через пятнадцать минут я более-менее прихожу в себя, рассказываю всё, что меня «довело до ручки». Почти всё…
Не знаю, почему, но про признание Эндшпиля намеренно умалчиваю. Я должна сама разобраться. Сама найти, как ему ответить и дать отпор. Психолог — мой помощник, она вывела меня из патового состояния, преддепрессионного. Но сейчас я хочу справиться сама. Я должна справиться сама!
Наша консультация, как и обычно, длится примерно полтора часа. Обновлённая и окрылённая выхожу из здания и плечом сталкиваюсь с кем-то шибко спешащим или уже опоздавшим. Извиняюсь на ходу, даже не глядя, но меня вдруг хватают за рукав и резко разворачивают. Взгляд мой находит Дэна.
— Что ты здесь делаешь? — со злым недоумением спрашивает одноклассник.
Оторопев от неменьшей неожиданности, я не нахожусь, что ответить. Но мы ведь и не в супермаркете или в зоомагазине встретились, чтобы пояснять очевидное, хоть и невероятное. Зачем люди ходят к психологу, как не за помощью?
Молчу и отвожу взгляд, не желая больше видеть эти глаза, которые всегда полыхают яростью, как только в их зрачках маленькой мошкой отражаюсь я.
— Из-за меня? — опять странный вопрос, который застаёт меня врасплох, покоряет, подавляет. Я снова смотрю на Эндшпиля, но ответить что-либо не успеваю.
— Мил человек, проходи мимо подобру-поздорову. — Марсель Павлович вышел мне на помощь, и в голосе его я не заметила привычного добродушия.
Он подошёл прямо к крыльцу и встал за спиной Дэна. Эндшпиль оборачивается, чтобы посмотреть на «мешающего», но пальцы разжимает, и у меня появляется возможность наконец прошмыгнуть мимо, укрыться.
«Не пойму, где мы прокололись. Но Эндшпиль знает о нашей дружбе!»
И строчек десять гневных смайликов.
Только этого не хватало… Я боялась написать что-то в ответ. Спросить хотелось многое. Но я понимала, что между дружбой со мной и статусом в классе Маша может выбрать не меня.
Поэтому спрашиваю логичное.
«Как ты это поняла?»
«Это он послал меня спасти тебя от новенького. Прикинь, позвонил даже. Я вообще в другом крыле была. А Эндшпиль даже номер мой откуда-то нарыл…»
«Что значит послал спасти?»
«Ну, позвонил и сказал, чтобы я срочно вернулась в класс. Якобы новенький руки распускать начал, мол, спаси подругу.»
Я читала все это и не могла переварить.
Даже не знаю, что меня больше поразило. Что Эндшпиль знает про наше тайное общение с Машей или что он послал её спасать меня?!
Спасать!!!
«Спасибо тебе за помощь, Маш. Ты как раз вовремя вернулась.»
Я тогда поблагодарила кивком, но это не то. Сейчас самое время. К тому же, я вообще не знаю, что мне ей писать.
Все мои друзья после переезда в другой район — это знакомые Маши. Уйдет она из моей жизни, исчезнут и они. Да, может, они и так не до гроба, и Эверест с ними не покоришь, но всё-таки… Горько и тошно на душе.
Приходит новое сообщение.
«Я не могла поступить иначе!»
А я понимаю, что могла. Очень даже могла.
Пусть всё, чем мне оборачивалось «общение» с Эндшпилем не видела даже Маша, но догадывалась. Она сама когда-то была новенькой, но как-то быстро снискала уважение местного «проверяющего». Хотя в классе третьем оно и легче.
Телефон снова завибрировал, оповещая о новом сообщении.
«Знаешь, он ведь давно знает. Про нас знает. И только сейчас дал это понять! Странно как-то…»
Вот оно, то самое время, чтобы написать о больном.
«Ничего, скоро и тебя «попросит» не общаться со мной…»
«Нет, Мия. Я уверена, что в этот раз будет по-другому!»
Ох, мне бы твою уверенность, Маша. Больше мы сообщениями не обменивались, и так понятно, что теперь будущее зависит не только от того, как мы покрепче таинствовать будем.
Я хотела уже заблокировать телефон, как пришло новое оповещение. Кто-то кинул мне заявку в друзья во вконтакте.
Со всех сетей я действительно тогда удалилась. И теперь моя страница существует под вымышленным именем. Иначе все важное скидывают в беседу класса, а мне не хочется быть белой вороной ещё и в этом.
Да в друзьях у меня никто и не числится. Хотя все одноклассники конечно знают, кто такая Марта Маратова.
И тут на тебе, заявки в друзья. Сердце кольнуло подозрение. И я долго не решалась открыть нужную вкладку.
Да, это он. Вычислил, прыщ постный!
Амир Тузов собственной персоной.
Ага, разбежалась добавлять, и на что рассчитывал, интересно. Самомнение размером с Евразию. Мерзкий, мерзкий «новенький»!
Но руки сами потянулись открыть его страницу. Не знаю, что я там хотела увидеть. Сама не смогу объяснить, зачем полезла.
В отличие от моей страницы, у которой и аватарки то не было, у изверга был полный набор активного пользователя сети. И всё-то открыто, аудио, видеозаписи, записи на стене, фотографии. Любуйся — не хочу.
И вот я уже листаю его фотографии. С друзьями, с братом, с какой-то девушкой. И с ней фотографий пять, наверное. Разного характера, ага. Но их я пролистываю быстро.
А вот на фотках с пейнтбола останавливаюсь. Оказывается, за эти годы Амир начал заниматься спортивным пейнтболом. И даже каким-то крутым и незаменимым игроком числится, столько хвалебных комментариев под фотографиями в экипировке!
Если б кто рассказал, не поверила. Амир… Тот Амир, которого я раньше знала, терпеть не мог оружие, любое. Даже игрушечные откидывал так, что родители перестали дарить такое.
А тут спортивный пейнтбол!
Заявку в друзья я конечно же отклонила. Пусть повисит в подписчиках, раз так нравится преследовать. Но изверг не унимался.
Он додумался написать в общую беседу. И не что-то, а спросил, почему у меня глаза теперь тёмные…
Вот же гад!
Сначала никто ему не отвечал. Даже домашку, которую сверяли до этого, перестали обсуждать. Гробовое молчание или игнорирование.
А потом нашлась одна «особо добрая». Инга. Рассказала, что теперь у меня линзы и что я боюсь «иметь глаза, цвета Олиных».
У-ух, я так была зла. Кровь опять закипала в жилах, а дышать становилось труднее. Вот кто за язык тянет таких «отзывчивых»? Ей-то я как дорогу перешла?!
Но скоро выяснилось, что всё-таки перешла…
Но это после. А в этот день и в два последующих меня ждало такое спокойствие, такое затишье, от которого становилось лишь страшнее. Никто, ни один не тревожил, не допекал, не издевался.
Первым аттракционом было чёртовое колесо — серьезный разговор с Мари Беккер. Учительница попросила остаться после урока. Попросила меня и Дэна. Что меня уже изрядно напрягло.
Но беседовать пришлось не в нашем классе, а в учительской, где как минимум была парочка свободных ушей. Не выгонишь же коллег, одновременно понимаю и не принимаю…
Не тактично всё это, даже немка это поняла, поэтому постаралась отойти к дальнему столу.
И вот мы стоим, как самые провинившиеся школьники. Непонятный тандем. Неужели за тот раз с учительским туалетом будут отчитывать. Но почему тогда не классная?
Всяких этих до головокружений страшно, до тошноты обидно не было. Лишь одно кромешное непонимание.
— Мия, это правда, что Денис заставил тебя написать контрольную плохо? — С места в карьер.
Ошарашивает меня Мари Беккер, будто водой ледяной обливает. Я стою и не знаю, что ей ответить. Нет, знаю. Конечно, неправда!
Но натыкаюсь на пронзительный взгляд Эндшпиля и понимаю, что неспроста этот разговор. И эта пятерка…
Ой, мамочки. Уверенность улетучивается, как с белых яблонь дым.
Но я всё же решаю не врать.
— Нет, не правда. — Отвечаю тихо, но немка всё прекрасно слышит.
И этот ответ её удовлетворяет, вижу это по едва заметной улыбке, которая трогает уголки её губ.
Может, это была проверка?
Но Мари Беккер уже поворачивается к Дэну и спрашивает его. Пытливо так, прищурившись, будто пытает. Хотя это так и выглядит.
Он-то по-любому что-то другое ей наплел. Только вот зачем?
— Почему ты мне соврал?
— Я не врал. Она не признается. — И невозможная ухмылка. — Боится.
Последнее слово растянул так, что стало похоже больше на сарказм, чем на оправдание. Видимо, запутал Эндшпиль не только меня. Учительница нахмурилась.
— Скажи, Мия, Денис тебе как-то угрожает? — Опять повернулась на меня.
И что мне ответить? Он ведь действительно угрожает моему спокойствию и душевному состоянию. Только контрольную я завалила сама, без всяких его угроз или шантажа.
Нет, плохая оценка, конечно, результат того, что он меня до смерти напугал своим пробудившимся интересом к моему прошлому. Но собрать волю в кулак и приструнить сомнения не смогла именно я.
Что ж, самый верный курс — честность. Его и буду придерживаться.
— Контрольную я написала плохо только по своей вине. Не подготовилась.
И сникла, когда увидела легкое разочарование во взгляде Мари Беккер. Она надеялась, что есть более уважительные причины моему неуду?
— Мари, послушайте. Мия запугана, и ничего Вам не скажет. — Дэн, стоявший до этого вальяжно и расслабленно, собрался.
— Вот как?
— Да, так. Вспомните тот случай, когда я бумажкой задел её глаз.
— Помнится, ты говорил, что случайно… — На лице учительницы отразилось сомнение, она не привыкла к тому, что ученик может лгать или обманывать.
— Я соврал.
Что он творит? Что это за вечер откровений.
Учителя, что пока просто прислушивались к нашему странному разговору, стали откровенно посматривать в нашу сторону. Ни то с интересом, ни то с каким-то ужасом.
Конечно, в их элитном кипят такие страсти, а они знать не знают. Невидаль! Будто сами себя от это не ограждают, тоже мне удивлённые!
— И много было таких случаев… — Мари явно подбирала слово побезобиднее, но не смогла. — …вранья?
— Очень! — Как на духу, даже не моргнул.
Вот это поворот. Я опешила и всё, на что меня хватало, это хлопать ресницами да глазами моргать.
— Это правда? — Теперь вопрос мне. И даже Эндшпиль уставился на меня.
Не понимая и не осознавая, что будет после этого разговора, я всё-таки отвечаю, как заведено. Честно.
— Да… — И опускаю голову, чтобы не встречаться с этими взглядами, полными укора и непонимания.
— Почему ты молчала, Мия? — С болью в голосе спрашивает учительница.
И я впервые хочу ответить на этот вопрос. Ей ответить.
Да, я спокойно на него отвечаю психологу, Марселю Павловичу да даже Ульяне. Но вот так, чужому человеку, который смотрит со стороны и никогда не узнает ни моего прошлого, ни моего будущего, впервые!
— Не хотела, чтобы кто-то пострадал. Не хотела обижать злом или ненавистью… — Тяжело вздыхаю.
К горлу подступает знакомый ком.
— Мия… — Только и может выговорить Мари.
Так и должно быть. Что она ещё может сказать? Поросло травой уже всё, незачем выпалывать и искать корни. Есть и есть, было и было.
— Ты понимаешь, что тебя ждёт? — Спрашивает она.
И сначала я не понимаю её, судорожно вздыхаю и неловко поднимаю голову. Но учительница обращается не ко мне.
Мой телефон жужжит под партой, пытаюсь достать незаметно и прочитать. Получается не сразу, наша математичка жуть как не любит «слуг деградации».
Вижу пылающий прямоугольник. Сообщение от Маши.
«Встречаемся в гардеробе.»
Она права, даже в кабинках туалета не уединиться, то одна придет носик попудрить, то другая стрелки подправить. А в гардеробе у нас пропускной системы нет, заходи и бери, что нужно.
В элитном всегда все берут только своё, ни родителям, ни деткам проблемы и разборки не нужны.
Звенит звонок, и Маша первая выскакивает из класса. Ух, вижу, как её не терпится всё узнать. Выхожу следом, человека через два. Чувствую на себе прожигающий взгляд.
Если учесть, что в класс Эндшпиль после своего несвоевременного признания так и не вернулся, то этот взгляд-лазер принадлежит явно извергу. Но я не оглядываюсь, хотя под лопатками вовсю чешется.
Захожу в гардероб, прохожу первый и второй ряды, вижу Машу и иду к ней. Подруга делает вид, что что-то ищет в кармане своей норковой шубки. Мой пуховик висит на другой ряду, но сейчас в гардеробе кроме нас никого нет, поэтому можно лишний раз не пыхтеть над конспирацией.
— Что Эндшпиль рассказал и кому? — Не поворачивая головы, шепчет Маша.
— Мари. Он рассказал про то, что издевается надо мной.
— Что? — Не выдержав масштаба новости, подруга всё-таки поворачивается ко мне.
— Сама в шоке…
— Что-то тут не так. Нет-нет… — Маша смотрит на меня невидящим взглядом, словно уже не здесь, не со мной.
— Я думала, он меня проверяет. Хотя сам всё рассказал Мари, а она с меня требовала правду.
— Вроде бы Эндшпиль и неплохой. Но не верю во все эти одумался, каюсь, ставьте на горох! — Резко отворачивается и опять начинает что-то искать в кармане. На этот раз в другом.
Достает резинку и одним ловким движением мастерит себе небрежный хвостик, такой а-ля под легкий морской бриз.
— Я ему совсем не доверяю! — Признаюсь подруге, хотя она и так всё понимает.
— Знаешь, он хотя бы свой. — Вдруг меняет тему. — А кто этот новенький? Почему он на тебя вечно так пялится, словно ты у него Нобелевку мира из-под носа увела?
— Это долгая история… — Увожу взгляд.
К счастью, слышатся чьи-то шаги, значит становится небезопасно, и нам нужно сворачивать удочки, чтобы особо добрые и приветливые не засекли наше мини-собрание.
— На выходных расскажешь, не отвертишься! — Безапелляционно говорит Маша, когда проходит мимо меня и направляется к выходу из гардероба.
Она-то спросит, с неё станется, не забудет. Эх, а выходные уже завтра. Быстро пролетела первая неделя, хотя я и была вся, как на углях.
Когда вернулась в класс, увидела на столе маленький клочок бумаги. Осмотрелась, но это не помогло. В кабинете были только мы с Виктором. Он привычно «спал» на парте, опустив голову на согнутые в локтях руки.
Осторожно разворачиваю записку. Почерк не узнаю, оно и понятно. Но вот по тексту, настроению и его посылу всё становится понятным, как дважды два.
«Лучше добавь меня в друзья…»
И вместо пресловутого «иначе» это дурацкое многоточие.
Ну и что будет иначе, а, Тузов? До сих пор ничего не произошло, силёнок и связей нет в лицее, так и нечего отсвечивать, да мне что-то там приказывать.
Записку порвала на мелкие части и выкинула в мусорку, которая как раз стояла в конце нашего ряда, возле книжного шкафа.
Оставшиеся пять уроков пролетели незаметно. Пытались решать пробники того года, пока не все задания поддаются. Но это простительно, время для подготовки ещё есть.
Домой меня подвез Марсель Павлович, и был он каким-то неразговорчивым, даже не спросил у меня, как день прошел. А мне ответил односложно.
Но я не стала лезть в душу, если захочет, сам поделится. А вот это «ну что случилось, ну расскажи» я терпеть не могу.
Уже с порога я заподозрила не ладное. Вся как-то напряглась. Мужские ботинки стоят, а отец такие не носит. Значит гости.
Собираюсь прошмыгнуть наверх, в свою комнату, чтобы на глаза не попадаться. Наверное, Оля кого-то пригласила. Она частенько гостей принимает, даже парня с семьей познакомила.
Но прошмыгнуть не получается. Где-то на середине лестницы меня догоняет «приветствие».
— Бжижик, что ж ты не здороваешься? Совсем как неродная…
— Она у нас оперилась, зазналась! — Протягивает Оля.
Поворачиваюсь, как в страшном сне, и вижу парочку закадычных друзей. Опять сошлись, не распять!
Оля даже не старается улыбаться, даже колко. Зато изверг лыбится за двоих.
И вот совсем нет сомнений, что его пригласили. Не будет он заморачиваться на отследить, выследить. В собственном доме предатель! Спасибо, Оленька — гордость нации!
Всё равно порываюсь продолжить свой путь наверх. Пусть делают, что хотят, дом большой. Не могу же я запретить сестре чаевничать с друзьями детства.
УЛЬЯНА
Когда к Оле приходят друзья, она отсылает прислугу куда подальше. И как бы не барыня, но замашки светские, чванлива до одури, а с появлением собственной копеечки она стала уж слишком заносчивой.
Вот и в этот раз мы с мамой скрылись от глаз гостя. Но в окошко поглядеть, кто пришел, мне всё же удалось. К сожалению, вылазка результатом не побаловала.
Гостя я не узнала. Знать, новенький какой. Ольга Леонидовна у нас дама модная, деловая и общительная. Пообжиться может в любом загашнике. Вот сестренка её сводная совсем другая…
Мы с мамой сидели в дальней гостевой комнате. Мама вязала, я читала. И вдруг слышим звонкие голоса в холле. И третий какой-то добавился.
Я подалась вперед, но с кресла пока не встала. Мать шикнула мне, чтобы я не лезла в хозяйские дела.
А как тут не лезть? Слышу ведь голос Мии!
Отпираю дверь, пробираюсь коридорами к просторному светлому холлу и становлюсь в тень от массивной лакированной лестницы. Мию пока не вижу, зато Оля и её гость стоят, как король с королевой.
То же мне царская чета. Тьфу! Трёкнутые на всю голову!
— Вздумаешь отсидеться в библиотеке, расскажу всё Елене Прекрасной… — Осматривая свои ноготки, начала шантажировать Ольга.
— Что всё? — Голос донесся с лестничных ступенек, и я враз смекнула, где сама Мия.
— Как Эндшпиль тебе жизнь малюет, а ты все его грешки обеляешь да мамочке врёшь!
— Оля, зачем тебе я? Не мешаю, не трогаю, никак не задеваю вас.
Мия пыталась договориться с сестрой, но та упёрлась, как баран.
Ой, этой фифе что в голову взбредет, так хоть на гильотину, хоть на плаху. Совсем уросливая ещё, а папка всё по головке гладит да никак вытравить чушь из неё не возьмётся! Не замечает, как за дочуркой любимой черти табуном ходят.
— Я тебе встречу с любимым организовала, а ты вон какая… неблагодарная. — И капризный взгляд на гостя. — Посмотри, с кем я живу!
Ой, актриса. Актрисулька с погорелого театра — больше не дать!!!
Даже меня зло взяло. Но стою, не шелохнусь. С неё станется, потом недостачу на кухне на маму мою повесит, в уши папочке водичку нальёт и усё. Ищите нового работодателя, даже рекомендательное не заслужили.
— Да, тебе не позавидуешь, Оль. — Откликнулся гость.
А на лестнице послышались шаги. Видимо, Мия решила всё-таки подняться. Но кто бы ей дал.
— Пойди-ка спусти, туртушку. Слов не понимает она. — Ольга махнула гостю рукой, показывая на лестницу и соответственно на Мию.
Шаги замерли.
А гость обернулся на Олю.
— Туртушка? — Вырвалось у него.
— Серьёзно? — Удивленный возглас Мии.
Я не вижу её, но по голосу понимаю, что она чуть напугана. Ещё бы, парень уже на первой ступеньке стоял да с такой многообещающей улыбкой, что я чуть не поперхнулась.
Что за фрукт такой, гость наш?!
Но Оля не обращает внимание на вопрос гостя, она уже зашла на кухню и не следит, как выполняется её «приказ». А парень ведь реально пошёл выполнять. Так и хотелось отчикошить, руки чесались.
— Не смей трогать меня! — Сказала Мия.
Она действительно никому не позволяет дотрагиваться до себя. Все объятия, рукопожатия, даже легкие касания вызывают панику. Хотя после той ситуации, которая случилась в старой школе, вообще не удивительно.
Какой-то идиот тогда опозорил девчонку, да и Оленька маслица в огонь подливала, мама не горюй. На прошлой квартире, хоть она и двухэтажная была, слышимость отменная. Оля Мию и грязной, и чумазой, и как только не называла. До сих пор иногда замарашкой зовёт.
— Сама тогда спускайся и подваливай на кухню, туртушка! Так тебя, оказывается нужно звать, не Бжижик и не Мияги, да?
Но гость не шагнул дальше первой ступеньки, а развернулся и направился за Ольгой. Ответа не ждал. О, Господи, сколько прозвищ напридумывали с этой Мегерой!
Что-то мне подсказывало, что Мия ни в какую библиотеку не пойдет.
Конечно, столько лет по собственному дому ходит тенью, лишний раз замеченной быть боится, чтоб мать не расстроить. А теперь и вовсе…
Я прошмыгнула в подсобку, которая соседствует с кухней-столовой. Подслушивать не хорошо, подсматривать — тоже. Но я покаюсь когда-нибудь потом. Сейчас чувствовала, что должна быть за кулисами. А то наворотят делов эти мелкие интриганы и наглецы.
К счастью, дверь из кухни в нашу подсобку, где храним все запасы съестного, была открыта.
Я присела на корточки и прилипла к дверному косяку. Видеть меня никто бы не увидел, для этого стоило бы обогнуть разделочный стол.
— Ты с ней слишком жестока. Я только один раз в нашей переписке обозвал её туртушкой. Ты теперь так называешь? — Начал гость.
— Ой, Туз, брось, а. Это Мия у нас считает жестокими тех, кто чуть тверже буханки хлеба. Думаешь, что-то поменялось? Мне понравилось, вот и называю! Что мне с ней нянькаться твоим «Бжижик»?
УЛЬЯНА
Мия проходит к столу кухонному, за котором сидит Ольга с Амиром. И гость весь меняется. Вот только был каким-то неуверенными и мнительным боязлякой, а теперь опетушился.
Сел ровно, головой взмахнул, аки Грозный. Ну, Царь, просто Царь. Хорошо, что на полу сижу, так бы штабелем легла.
— Что, Бжижик, в друзья меня не добавляешь? Не друг тебе, да? Не ровня? — Делает акцент на слове "Бжижик", видимо, то самое понянькаюсь началось.
Мия молчит, смотрит на него, но молчит. Как воды в рот набрала. Правильно, девочка! Не тронь — вонять не будет. А таких просто тронуть не получится, они за руку как схватятся да повалят, извозюкают по самое темечко!
— Она тебе без адвоката не скажет. Ничего, Елена Прекрасная скоро пожалует, вот обрадуется, беременка наша! — Ольга рассмеялась своей дурацкой шутке.
Ух, и когда только из милого ангела выросла эта фурия?
— О, у вас скоро пополнение? — Спросил гость.
— Не у нас. И ещё не факт… — Туманно ответила Ольга.
— Что значит «не факт»? — Не выдержала Мия и подалась вперед, вперившись в глаза сестры.
— То и значит. Выкидыш ещё никто не отменял, туртушка. Тем более благодаря тебе прецедент есть… — Ольга продолжала улыбаться, хотя говорила совершенно страшные вещи!
— Что значит «благодаря тебе»? — Поинтересовался гость, обращаясь только к Мии.
Но отвечала по-прежнему только Ольга.
— Ах, Туз, не привыкну, что тебя постоянно нужно вводить в курс дела. — Проговорила Ольга. — После того, как Елена Прекрасная увидела полное видео, у неё случился шок- смок и выкидыш. Оказывается, багирка обагириться решила, а доченьку не обрадовала. Уж доченька тогда была бы поосторожнее, да, Мийка?
— Да, сочувствую тебе, Мия. Наверное, себя винишь? — Амир почти разлегся на стуле, прям сразу прониклась его «сочувствием».
Даже показалось, что он рад. Нет, быть может, не выкидышу, а тому, что он случился во многом из-за Мии. Вот же отморозок!
Только вот Ольга будто не заметила этого едкого тона. И вспенилась.
— Ты чё, Туз, забыл, как тебя чмарили, как инспектор опросами своими мучил, как с матерью на собраниях никто сидеть не хотел, как судимость отца во все дыры пихали?
Парень кивал и кивал, как болванчик.
А я опешила, неужели и правда, ему тоже страданий тогда перепало?
Но выяснить это мне не удалось, вообще никому потом не удалось. Мой телефон подвел и сдал меня с потрохами. Я ждала важный звонок, поэтому привычное «беззвучно» перевела в громогласное и невероятное «спали меня, если сможешь».
— Ульяна? — Ошеломленно воскликнула Мия. Но не зло, а по-доброму удивленно.
Дёрнулась, как от кипятка, ударилась головой. Но первым делом всё же выключила телефон и спрятала его в дальний карман. Пусть подумают, что подслушивала, лишь бы галерею на телефоне не додумались проверить.
— Служка, ты чего здесь забыла? Уши грела?!
Ольга вскочила из-за стола и направилась к моему укрытию.
— Никак нет, Ольга Леонидовна, за смесью зашла. — Выкручивалась я, как могла.
— Дрянь ты эдакая, всё шлёндаешь, где не попадя! — Ольга схватила меня за руку и с силой подняла с пола.
— Отпусти её! — Рядом оказалась Мия. Она выглядела решительной и уверенной, как никогда.
Даже я скукожилась от её взгляда, но сестру не проняло.
— Свалили! Обе! — Ольга отпустила мою руку, круто развернулась и продефилировала ко столу, где её ждал уважаемый друг детства.
Парень даже голову не повернул, будто так и должно было быть. Поцапались и разошлись! Мужик ещё называется. Тьфу, мозгля!
Мия взяла меня под руку, аккуратно и бережно, и повела в сторону подсобки.
— Пойдём, Ульяна, пойдём.
Мы зашли в подсобку, Мия закрыла обе двери, одну, что вела прямо на кухню, другую, что вела в холл. Я включила свет.
Переглянулись и обе прыснули в кулак.
Ух, избавились от несуразицы «господ всемогущих»!
— Пронесло! — Отсмеявшись, выдохнула Мия.
И я её понимала, такое облегчение словили, прям тело размякло всё.
— Спасибо, Ульяна, спасла от из… — И она осеклась.
— Извергов! Да называй вещи своими именами, тут все свои! — Махнула я рукой, а потом резко перевела тему. — И давно он нарисовался?
Пояснять, кого имела в виду, не нужно было. Здесь действительно собрались все свои, осведомленные и смекалистые.
— Теперь одноклассник мой… — И тяжелый удручающий вздох.
— И так вот лезет?
— Да пока не особо, но я чувствую, что просто так не отстанет…
— Он про месть какую-то говорил… — Начала я, но осеклась. Ага, я же за смесью только на минуточку заходила, ну-ну.
МИЯ
Я даже помечтать не могла, что смогу так легко отделаться от общества изверга и его свиты. В том, что это именно Оля его пригласила на чай, я уже не сомневалась. Тут и отличницей быть не обязательно, чтобы два плюс два сложить.
Но самое радостное, я не помню, о чём меня спрашивали, что я отвечала. Помню только злое, а иногда удивленное лицо Амира. Помню своё негодование на «не факт» Оли и… И всё! В остальном пелена перед глазами.
В себя пришла только от яркого и громкого звонка, который разбил напряжение, как хрусталь. Ульяна меня спасла, я отделалась лёгким испугом.
Что имею в сухом остатке? Амир знает ещё одну мою тайну и мою боль. Ох, точнее две, про настоящую мамину радость тоже забывать не стоит, раз она даже Оле покоя не дает. Особенно, если вспомнить её ужасную оговорку про «не факт».
Остаток есть, но…
Как бы это странно не звучало, но признание Эндшпиля меня волновало больше, чем один невод из прошлого, что вернулся мстить.
Маша была права, добрыми просто так не становятся. На всё есть причины. И из разумных и логичных: если бы он сам не признался, было бы хуже. А значит наш элитный каким-то образом всё-таки умудряется всё про всех знать, даже когда мы находимся не в коридоре.
И почему тогда раньше на ковер не вызвали? Чего, спрашивается, ждали?
Дверь моей комнаты действительно оказалась заперта. Дурная Оля всегда выполняет свои обещания и просто так слова на ветер не бросает. Похвальное качество, на мне бы только не испытывала его!
Но особо не расстроилась. Нет комнаты — есть домашняя библиотека.
Удобно устроившись в святая святых, разложила учебники и принялась за домашку. Хотелось сделать на следующую неделю как можно больше. Объемы, конечно, ого-го, но выходные разгрузить — дело благородное и благодарная!
Да-да, организм должен умеренно загружаться, а мозг особенно.
Когда почти всё задуманное и запланированное я доделывала, на телефон пришла смска от Маши.
«Завтра всё в силе?»
Несмотря на то, что ни о чем конкретном мы с того разговора в гардеробе не договаривались, я ответила утвердительно. Обычно у Маши куча идей, как провести выходные весело и с пользой. А я так… примыкаю к общему согласию.
«Отлично! Тогда завтра в десять мы заваливаемся в пейнтбольный клуб «Полигон». Мы за тобой заедем, будь готова!»
Пейнтбольный клуб? Сердце пропускает удар. Но приходит ещё одно сообщение.
«А, да, одежда само собой на спорте. Разомнём свои булочки!»
Выхожу из нашей переписки и гуглю, что это за клуб такой. Элитный, дорогой. Просто так не завалиться, нужно бронировать, места ограничены. В общем, развлечение для супер-пупер богатых.
Надеюсь, Амир занимается не в этом клубе.
Отвечаю Маше согласием и заверением о моей полной готовности к десяти часам.
Дорешав вариант ЕГЭ по русскому языку и проверив себя по ключам, откладываю все свои тетрадки и учебники подальше. На сегодня всё, учёбе можно прошептать бай-бай.
Тело всё затекло, пока я штудировала и покоряла гранит наук. Встаю, чтобы размяться, потянуться, чтобы ещё и глаза отдохнули. Хоть к линзам я привыкла, но от нагрузок глаза всё равно устают, а линзы начинают мешать и чувствоваться прям инородными.
Телефон снова пиликает. Новое сообщение. От мамы.
«Сегодня рожаю, роды первые. Меня не жди, ложись спать. Люблю тебя, Мия!»
Ох, опять мама взяла контрактные роды. Значит имеют право вызвать даже среди ночи. А первые роды… ох, восемьдесят из ста — будут долгими…
Преклоняюсь перед трудолюбием мамы, но иногда мне так хочется, чтобы у неё был обычный график. График хозяйки крупного бизнеса, а не рядового акушера-гинеколога. Эх, мечты, мечты…
Подхожу к шкафу с книгами, выбираю первую попавшуюся. Достоевский. Ну что ж, будем сострадать и искать виноватого.
Устраиваюсь в кресле поудобнее и начинаю читать.
Проходит какое-то время, но я не замечаю, повесть попалась очень интересная, одна из последних у мастера. Затянула и не отпускает. Я даже не замечаю, как дверь в комнате открылась и появился отец.
— Ох, ты здесь, Мия. Что читаешь? — Спрашивает он, проходя к столу.
Одет он по-домашнему, очень стильно, но не дорого-богато. Наверное, вернулся с работы недавно. Волосы ещё мокрые от воды.
— Повесть Достоевского «Кроткая»…
— Какой выбор хороший, история во истину трагичная, но поучительная. Да, очень поучительная! — Пауза, обдумывает, вспоминает. — Мама написала тебе, да?
— Да, задерживается, первые роды…
Сидит, сложа руки, о чём-то думает, меж бровей пролегла глубокая складка, переживает.
— Задерживается. — Повторяет за мной, как эхо. — Не могу вызволить её с работы, такая вот Леночка трудолюбивая. А теперь ведь такие нагрузки противопоказаны. Нет, говорит, не может бросить, на неё ведь положились, что она доведет до родов. Я её понимаю, чертовски за неё волнуюсь, но понимаю. — Печальная, но ласковая улыбка.
Утро выдалось замечательным.
Будильник я благополучно прослушала, но на контакт не вышла; ночь спокойного сна дала о себе знать. Разбудила меня мама, нежно пощекотав мою щеку, а потом легонько подув на лицо.
С трудом разлепив глаза, увидела мою сияющую и отдохнувшую, что очень-очень важно, мамочку. И как ей всё удается?!
— Доброе утро, лучик мой. Пора вставать, твой телефон трезвонит не по-детски уже полчаса. — И милая, бесконечно ласковая улыбка.
Я улыбаюсь в ответ, потягиваюсь и опять кутаюсь в одеяле. И кто придумал ранние подъемы в выходной день…
— Вставай-вставай, иначе защекочу! — Обещает мне мама.
И я наконец просыпаюсь. Щекотки боюсь до жути, обойдемся без них каким-нибудь.
— Доброе утро! — Обнимаю маму. — Тебе удалось выспаться?
Да, она кажется сильной, несгибаемой и безупречной, даже блеск в глазах не меркнет от «первых родов» и «ночных рейдов», но… Но всё же! Я должна спросить.
— О, да-а… — Как-то странно тянет, но не вымученно. — Такой мальчишка родился. Вот точно академиком вырастет!
И мы рассмеялись. Мама всегда любит придумывать, кем будут детки, которых она «родила». Новая жизнь, новая история, новая судьба. Так интересно!
— Мам, а у тебя много ещё договорённостей? — Решаю не откладывать разговор про отдых в долгий ящик.
Врача нужно обрабатывать аккуратно, по капельке, по маленьким взрыхлениям, чтобы мама обмякла и приняла правильное решение.
— Нет, лучик, осталось всего две замечательные девушки. И всё, я сразу уйду на заслуженный отдых! — Отдала мне «честное пионерское» и подмигнула, как самая шаловливая и неугомонная девчонка в семье.
— Я так рада! Мы с отцом переживаем за тебя, мам. — Признаюсь я, сдаю нас сразу и бесповоротно, но мама и сама уже обо всём догадалась.
— Знаю и не сержусь. О таких родных мечтает каждый! — Поднимается с кровати и подаёт мне домашний халат.
— Мы идём сегодня с Машей и её друзьями в пейнтбольный клуб. — между делом рассказываю я, раз мама всё равно не спешит идти на кухню.
— Это так здорово, лучик! Оторвись по полной, не сдавайся врагу, будь юркой и недоступной для вражеской винтовки! — Начала сыпать советами мама.
— Я постараюсь… — Я неожиданно засмущалась, но мне понравился мамин азарт.
— Давай я тебе заплету удобную косичку, чтобы волосы не мешали и в глаза не лезли?
— Спасибо!
Наговорившись вдоволь, причесавшись и повеселев, мы спустились на завтрак. Оказывается, мама давно уже всё приготовила, и все ждали нас.
Отец — терпеливо, Оля — раздраженно. Впрочем, ничего удивительного ведь?
Позавтракали мы достаточно спокойно, при родителях сестра не могла долго кукситься. Тем более её наверняка распирало от счастья, что я на горнолыжку не поеду.
Стало даже как-то обидно, всё равно ни на спусках, ни на подъемах не пересекаемся, чтоб вот так всё близко к сердцу принимать. Подумаешь, потом в кафе вместе все посидим, и что?
Может, конечно, играет и то, что мы все сноубордисты, одна Оля лыжница. Ну, так это же наоборот очень круто и необычно. На мой взгляд, да. Всегда нужно это добавлять, потому что взгляды у нас с сестрой определенно разные.
Мама уговорила отца выдвигаться только после того, как я уеду. Меня проводили, увидели, что приветливо улыбаюсь Маше, успокоились и выехали следом.
А машинка-то незнакомая оказалась…
За рулем был Виктор. Сказать, что я удивилась — ничего не сказать. Непонимающе посмотрела на Машу, но подруга мне лишь весело подмигнула, мол не переживай, это у нас теперь в порядке вещей.
Но в смске все же объяснилась.
«Представляешь, Виктор сам предложил. И сказал, чтоб я всех красивых подруг взяла. А ты у меня краси-и-и-вая!»
«Теперь и он знает…»
«Он давно знает. А теперь приготовься, новость намбер фри…»
И куча смайликов-улыбак во всю белизну их искусственного полукруга.
Я посмотрела на подругу, она что-то быстро печатала в телефоне, прикусив свой язычок, словно очень, чрезвычайно, абсолютно взволнованна и предвкушена. Мда…
Одно радует, Маша всё же своя!
— Нет, Багирова, ты здороваться будешь али как? — Виктор посмотрел в зеркало заднего вида, поймал мой настороженный взгляд и смягчился. — Да брось дрожжи продавать, подвоха нет!
— При…вет… — Выдавила из себя, всё же вежливость превыше всего.
Даже неимоверного страха, да.
Телефон в руках запиликал, и я вздрогнула. Фух, чего это я такой нервно-пугливой становлюсь. Нужно взять себя в руки!
«Виктор с Эндшпилем друзья закадычнее не придумать, прикинь! И никто, чёрт, никто об этом не в курсах. Конспирация и секретность уровень Бог!»
— А Эндшпиль тоже поедет? — Не заметила, как восклицание ускользнуло прямо из-под носа. Победитель по жизни…
Я обернулась на этот ядовитый голос и увидела Ингу с Дэном, он стоял, оперевшись на автомобиль. Оба смотрели на меня, словно я у них рубль заняла и не вернула. На душе стало противно до мерзости, нет, не чувство вины за "долг", нечто другое; не могу себя понять.
В трениках, Инга ещё и с банданой. Оставалось глаз один закрыть окклюдером, и вылитая пиратка. Тот же прищур, такое же высокомерие.
Эндшпиль и ухом не повел на восклицание Инги. А мы не гордые — переживём; вот только из авто вдруг поднялся амбал-амбалище и совершенно серьезно спросил:
— Денис Евгеньевич, что-то случилось?
— Нет, всё в порядке. — Даже не оборачиваясь на поинтересовавшегося ответил Дэн.
Виктор, который обогнул свою машину и уже было хотел с приветствием налететь на друга «закадычнее не придумать», остановился в каком-то замешательстве.
— Ээ…чё совсем нагнули? Теперь так ездить будешь? — Спросил он, протягивая руку Дэну.
— Да, пока батя не отойдёт.
Мужчина сел обратно в автомобиль, на водительское сидение.
Хм… Неужели о кознях и издевательствах донесли и родителям? И последствия только такие?
Ладно, мне то что. Бумеранг вернулся и на том спасибо. Так, стоп, я не кровожадная и не злорадная!
Маша тоже подошла к нам, но здороваться ни с Ингой, ни с Эндшпилем не стала, хмыкнула, взяла меня под руку и только мне подмигнула.
Около нас припарковалась ещё одна машина, из которой вылезли наши с Машей подруги, по совместительству писаные красотки.
— Эге-гей, приветики, девчатки! — И с обнимашками к нам кинулась Лаура.
Кристина, Ксюша и Альбина тоже поздоровались, но сначала со всеми стоявшими, а потом уже персонально с нами. Лауре же всегда всё и все ни по чём.
— Да-да, хорошую компанию подсобрали… — Протянула Инга, обращаясь к Дэну. И протянула достаточно громко, чтоб все услышали.
Но тот что-то писал в своём навороченном гаджете, а потом у Виктора затрезвонил телефон, уведомляя о новом сообщении. Ясно, как девки пляшут, всё-то выяснить и прояснить им нужно.
Зато одно радует, Виктор не соврал, и Эндшпиль действительно не знал, что мы тоже сели на хвост такому чудесному развлечению.
— Это что за куропатка? — Так же громко, как Инга, спросила Лаура, махнув головой в сторону нашей недовольной одноклассницы.
— Это наша отличница, не тронь её, тонкая натура все дела… — С ехидцей ответила Маша, и все девчонки-красотки рассмеялись.
— Что за шум, а драки нет?
Я резко обернулась на голос и увидела Амира собственной персоны.
Твою ж… Конечно, место встречи изменить нельзя, давайте, стекайтесь, сползайте, прибегайте, кто может!
Сборище талантов, ей-Богу! Осталось Оле появится, и будет полный набор. От этой мысли я вздрогнула и мысленно сплюнула. Нет-нет, этого ещё не хватало для полной картины «Приплыли».
Но обернулась не только я. И не скривили лица только наши с Машей подруги, они просто не знали Амира, а так бы тоже обязательно последовали местной тенденции.
И Инга тоже от этого ужасного голоса не скривилась, а, наоборот, улыбнулась, аки сфинкс. Выходной перестает быть томным, мда…
— Какие-то вы тормознутые с утра пораньше. — А потом посмотрел на часы наручные и продолжил. — Хотя уже давно не утро.
Будто не чувствовал, что ему здесь не рады. Вот же самомнение!
— Приветик, красавчик. — За всех ответила Лаура.
— Приветик, красавица. — Вернул любезность, а потом повернулся к Инге. — Ты говорила, что будете в девять.
Эндшпиль, Виктор и мы с Машей синхронно повернулись и вперились взглядом в Ингу. Вот тебе и тихий омут.
— Перенесли… — И глазом даже не моргнула, и бровью даже не повела эта хозяйка чертей.
У-ух, что за подлянка. Просто шикарно, все в моём окружении так или иначе знают изверга.
Что, это твоё ювелирненько, да?
— Инга? — Всё-таки подал голос Эндшпиль.
— Что?
— Может объяснишь?
— Может ещё и познакомить? — Неожиданно съязвила ему Инга.
Все знающие её повторно выпали в осадок. Разве что Амир лыбился, словно кот, объевшийся сметаны.
— Ладно, давайте до игры не спорить. Нам же ещё с некоторыми союзниками быть. — Вызвался «снять напряжение» Амир.
— Всё, с меня достаточно. — Дэн протянула Виктору руку для прощания. — Бывай!
— Стой, мы же не бросим их… — Виктор мотнул головой в нашу с Машей сторону. — … на него.
— Конечно, не бросите. Время-деньги, пора играть. — Сказал профессиональный игрок в пейнтбол, да-да. — А чтоб интереснее было, предлагаю играть на спор.
— А давайте! — Откликнулась Лаура. — Что на кону?
— Выигравшая сторона сможет задать любой вопрос каждому игроку проигравшей стороны. — Тут же выпалила Инга.
Сердце билось, как ненормальное, словно в него, не церемонясь, вонзили адреналин. Стучало в висках.
Шаги, которые разносились гулким эхом и вот-вот приближались к моей клетушке, заставили вжаться в стену и не дышать.
Нервы натянулись струной, как будто кто-то их специально стягивал и вообще всячески тянул на себя, чтобы подчинить и обезвредить.
Кто-то? Пфф, конечно же противник, тоже мне секрет века.
В бункере каждый шаг, да что там — каждый шорох звучит набатом, разрывая, пронзая тишину.
В голове шально пульсировала колкая шутка изверга, которую он бросил перед десятисекундной готовностью: «Новичок пейнтбола живет в игре как танк в бою, не больше трех минут».
И всё, не вытравить её, не колорадский жук, скорее песенка-прилипала, которая сверлит мозг в самый неподходящий момент.
Пусть прошло больше трех минут, я ещё долго продержалась для новичка, помогли подсказки и наставления Эндшпиля, который оказался в моей команде.
Это моя первая игра в пейнтбол. И вот я стою в полумраке маленькой комнатки спиной к стене, которая граничит с вражеским коридором, и проклинаю себя за малодушие.
Кто вот дёрнул согласиться сыграть «хоть разочек с профессионалами»?!
А профи действительно подтянулись, изверг постарался, друзей привлек. Разбил, правда, их, и нашей команде, телохранителям Президента, тоже перепали профессиональные игроки. Те, что в спортивный пейнтбол играют.
Но это не вселяло в меня никакой уверенности, судьи объявили, что двое из них уже убиты.
Вообще закралось подозрение, что они были подставными и чуть ли не сами нарвались на вражеский маркер.
— Бжижик, я знаю, что ты где-то здесь. Давай по-хорошему, выходи, и мы так уж и быть не будем слишком перегибать с вопросами.
Это он. Это его шаги. Я знала это, нервно сглотнула и сильнее прижалась к стене. Он заглядывал в каждый закуток, в каждое ответвление; шаги его слышались то в общем коридоре, то где-то в отдалении.
Голос доносился раскатами, был глубоким и грубым, несмотря на то, что Амир старался добавлять ласковые интонации, чтобы выманить меня из укрытия.
Он преследовал меня всю игру. Думала, мне удалось оторваться, но нет. Не тут-то было...
— Давай, крошка, выползай. Обещаю стрелять не больно, почти по касательной. — Продолжал торговаться изверг.
И что вот прицепился?
Не со мной сейчас Президент, лучше бы его отследил и устранил, сразу бы победу их команде засчитали.
Нет, что вы! Он лучше меня выслеживать будет. Конечно, это ж так забавно, так круто чувствовать себя сильнее девчонки, которая пейнтбольный маркер держит впервые в жизни.
Вдруг судья объявляет, что из игры выбыла Инга. Она была в команде изверга. Этой новости я невольно улыбнулась, но тут же мысленно себя одёрнула, ведь это ещё не конец.
Охота на Президента продолжается. И его охрана тоже!
А изверг отреагировал намного эмоциональнее, чем я. Так саданул по стене, к которой прижималась я, что я чуть не взвизгнула от неожиданности и страха.
В последний момент с силой зажала себе рот перчаткой, чтобы не выдать себя.
— Паскуда. Гребанный скинхед! — Выругались за стеной.
Послышались ещё шаги. И выстрел.
— Тварь, ***, ***! — Проорал изверг новые ругательства.
Я не понимала, что происходит, но в следующий миг, судья по радиосвязи передает, что Амир признан «нейтральным».
Боже мой! Значит кто-то выстрелил в изверга!
А потом в мою коморку врываются двое. Я не сразу узнаю своих, шестеренке в стрессе не могут по щелчку вспомнить, простительно.
— Нужно уходить, живо! — И меня хватают за руку.
По голосу узнаю Эндшпиля. Черт! Он же и есть тот самый Президент, которого нужно охранять. И он вот рядом.
Это теперь я главный телохранитель? Точнее мы?
Ну, не-ет!
— Прикройте меня! — Командует Дэн, и в его напарнике я узнаю Машу.
Мы с ней тоже очутились в одной команде.
Вообще надо сказать, команда телохранителей по численности больше команды киллеров. Но нас и отстреливают, как селезней, быстро и беспощадно. Одним словом, никто не хороводится, даже с новичками.
Пока мы с Машей охраняли вход в комнату, Дэн на задней стене нащупал какое-то отверстие, сильнее надавил и открылась потайная дверь.
— Пошлите, так быстрее доберемся до цели. Срежем коридора три-четыре!
Дэн пролез первым, за ним я, последней Маша. Она поопытнее меня будет, не первый раз играет.
И как раз, когда за подругой закрылась секретная дверь, судья объявил, что Амир всё-таки «в игре», это значило только одно: он не выбит, выстрел не засчитан поражающим.
Само собой изверг в злющей ярости, к гадалке не ходи.
Дэн повернулся к нам с Машей.
— Да, готовьте свои ключики, будем знакомиться с вашими скелетами. Эй, Бжижик, прекращай висеть удавкой на бритоголовом! — Изверг вовсю уже торжествовал.
Как-то сразу осознала, КОГО обнимаю, опешила от этой своей открытости и отпрянула от Эндшпиля, как от огня. Это всё адреналин, эйфория, это не я!
Но он, казалось, не обратил на моё отползновение никакого внимания. Либо тактично замял ситуацию… В любом случае, спасибо ему за это.
Мы сняли маски, наконец-то можно было спокойно вздохнуть, глубоко вздохнуть. Я вся вспотела, хоть выжимай, пот струился по вискам к шее.
Хотелось в душ, намылиться, напениться, чтоб смыть с себя всё это. Но пока это была недосягаемая мечта. Сняла перчатки, чтобы вытереть раздражающую влагу, и краем глаза заметила, что Дэн совсем не вспотел.
— Ты не устал? — Не думая, что и у кого спрашиваю, удивилась я.
— Нет, не устал.
— Ничего себе ты зожник! — Присвистнула Маша, которую тоже поразил ответ Эндшпиля.
— Ага-ага, больше заливай, бритик, девки ушами же любят. — Рассмеялся Амир.
Но все его проигнорировали.
Мы с Машей смотрели исключительно на своего сокомандника и восхищались только им. Остальные пусть идут лесом, если чего-то не устраивает!
Изверг хмыкнул для проформы и ушёл маршрутом, каким мы добрались до этой точке.
— Пойдемте.
И Дэн повел нас незнакомым коридором. Когда нам показывали территорию игры на месте, её локации, в него не заруливали. Может, тоже потайной какой.
Но причин не доверять Эндшпилю у нас с Машей не было, поэтому мы молча повиновались. Хотелось уже поскорее выбраться из этого подземелья, на волю, хочу я на волю.
Дэн шёл с нами в ногу, а мы с подругой плелись. Игра вымотала нас, словно мы олимпийскую дистанцию пробежали. Оставаться сильными и всесильными не было никакого желания. Ладно, тут же все свои.
Мда… Эндшпиль и свой. Ещё с утра я бы рассмеялась над этим сочетанием несочетаемого, а уже сейчас… Кинулась ему на шею, вот что сейчас! Я ещё обсужу это с психологом. Этот порыв был ненормальным, аморальным даже. Я должна была себя сдержать!
— Всё так хорошо здесь знаешь, играл уже в Бункере? — Спросила Маша Эндшпиля, когда он открыл очередную едва заметную дверь.
— Играл.
— Опытный значит, ясно-понятно… — Подруга посмотрела на меня и поиграла бровями, мол смотри, какой загадочный перец этот наш Президент.
За дверью оказалась узкая винтовая лестница. Первым поднимался Дэн, замыкающей на этот раз была я.
Когда мы поднялись на второй этаж, Эндшпиль стукнул три раза по двери. Через мгновение она открылась, и в проёме показался грузный усатый дядечка, отчего-то перепуганный.
— А, это ты, Дениска. Я-то уж подумал, что опять игроки какие-то заплутали и на таран пошли. — Увидев Эндшпиля, мужчина улыбнулся с явным облегчением.
— Здравствуйте. Нам бы в учебку пройти, сможете открыть? — Спросил Дэн.
— Конечно-конечно, уно моменто.
И мужчина начал искать нужный ключ в своей огромной связке. Когда наконец отыскал, отпер нам соседнюю дверь на лестничной клетке, поэтому в его коморку даже заходить не пришлось.
— Спасибо, дядь Альберт. Выручили!
Наверное, мы с Машей выглядели как дурочки с переулочка, потому что единственное, что мы могли делать — это усиленно хлопать глазами и переводить взгляд с одного говорящего на другого.
Зуб даю, у обеих крутился один и тот же вопрос: «Ты что-нибудь понимаешь?»
Так и не придя в себя, не поздоровавшись и не поблагодарив помощника, мы прошли за Эндшпилем в учебку, в которой собрались почти все игроки.
Учебкой оказалась просторная комната со всевозможными плакатами, картами, схемами. Даже партами, которые были поделены на два ряда. Как раз для двух команд.
Когда мы вошли, к нам кинулась Инга.
Ладно, не к нам… к Дэну!
Она начала что-то лепетать, щебетать, а меня вдруг подкосила такая брезгливость, и я утащила Машу к свободной парте в ряду, где сидели наши и вовсю обсуждали мини-турнир.
Единственное, что я услышала, когда отходила, были слова Дэна:
— Инга, твоя команда тебя ждёт.
Всё! И девушка, надутая и обиженная, направилась к своим.
Я хотела отвернуться, чтобы не подавать виду, что мне это интересно, но не смогла. Мне ни с того ни с сего действительно стало о-очень интересно.
И…боже мой, какая крамола… мне стало немного радостно, что Эндшпиль был с Ингой холоден. Может, так задел их заговор с извергом? Не знаю…
— Ничего не знаю, но в воскресенье мы идем в спа! Сегодня булки напрягли, завтра их и расслабим. А то скотобойня, а не выходной. — Млея от долгожданного отдыха, проговорила Мия.
Отворилась другая дверь, и в учебку ввалился Амир. Прям-таки ввалился. Улыбка до ушей, опьянение от победы и громадное предвкушение от скорого «знакомства со скелетами».
Первыми вопросы задавали подружки-красотки.
Но ответы не были сенсационными, всё-таки нужно друг друга хотя бы знать, чтобы было чем топить. В большинстве своём вопросы были про люблю, ненавижу, мечтаю или добился.
Отличаться команда телохранителей начала на Маше. Новенькому она задала вполне логичный вопрос:
— Как ты попал в наш лицей в середине года?
Что-то подобное выпытывал у меня Эндшпиль после своего памятного знакомства с наглым и борзым новеньким, за которого «родич вписался». Ох, а я совсем забыла вот эту его оговорку.
Ну, кулёма кулёмой, ни дать ни взять!
Так, надо внимательно слушать ответ на этот вопрос. В конце концов мне тоже интересно, кто помог извергу перевестись в элитный.
— Мама работает главным юристом в компании уважаемого родителя, чей сын постигает азы жизни в вашей дружной обители зла.
Сначала я не поверила, но сидевший рядом Дэн понимающе хмыкнул, и я вдруг подумала, а что если это его отец впрягся за Амира? Вполне себе рабочая версия.
Тем более даже Эндшпиля ничего не смутило, и он не стал предупреждать, что ответ на вопрос должен быть максимально честным и правдивым.
Настал мой черед задавать Амиру вопрос. Я молилась, чтобы меня не подвел мой голос. Иначе это крах. Нужно выглядеть как победитель и вести себя соответствующе.
Я посмотрела прямо в глаза извергу, слегка улыбнулась, чтобы не выглядеть следаком или опером на допросе рецидивиста, и задала свой вопрос:
— Как узнал, где я учусь?
Заочно я, конечно же, догадывалась, что он ответит. Но нужно было узнать наверняка. К тому же, мне больше ничего о нём и не интересно.
Амир пристально на меня посмотрел, будто я сейчас вот-вот исчезну, и ему нужно запомнить хотя бы мой образ.
Пауза затянулась, уже даже Маша начала ерзать на скамейке, но вмешаться в наши гляделки-перестрелки не решилась. А я не отводила взгляд, нет, изверг, сегодня моя победа.
Уловив мой настрой, он всё же соизволил наконец ответить:
— Оля написала со своего аккаунта в инсте. Сначала не поверил её тортикам. Но она нашла, чем убедить.
А кивнула своим мыслям, принимая и запоминая этот ответ. Главное, что у этого чистосердечного есть свидетели.
Но Амир не унимался.
— Устроило? Я нормально ответил, а, Бжижик?
Я чуть не запыхтела, как самовар.
Зачем нужно называть детским прозвищем при всех?! Ладно перед одноклассниками, но здесь и сейчас не только они. Ведь даже судьи остались посмотреть и послушать.
— Вполне устроило! — Нашла в себе силы, чтобы ответить почти беспристрастно.
— Да, Мийка, у тебя всегда была реакция ништяк… когда к стенке припрут! — Казалось, припомнил мне точный и меткий выстрел, который опередил его.
— Вот и не надо припирать! — Вмешалась Кристина.
И улыбка изверга слегка померкла. Как там Маша давеча сказала… А, да, выкуси!
Подошла очередь Эндшпиля. О, он был поистине беспощадным.
Я даже успела подумать, как хорошо, что мы оказались в одной команде, я бы не хотела отвечать на его совершенно прямые и изобличающие вопросы.
Инге он задал неинтересный вопрос, не душещипательный и нервовыворачивающий. Наверное, решил тет-а-тет всё обсудить. И это правильно!
Но уже с первым профессионалом, которого в игру привлек Амир, Эндшпиль не церемонился, задал вопрос про их с извергом уговор.
Парень так обалдел, что непроизвольно покосился на зачинщика. Да, я была права, и что-то неладное в этом «справедливом» разделении было.
— Уговор был победить любой ценой, чтобы потом задавать вам вопросы. — Выкрутился, сообразительный, однако.
Что ж, ответ есть ответ. Уж никто не будет оспаривать, что команда на победу реально имеет место быть. Амир довольно хмыкнул.
Но Дэна этот ответ не устроил. Оставалось ещё два профессионала, исключая Амира, которым нужно задать точные вопросы, не предполагающие всяких юлений.
— Ваши друзья, которые играли в нашей команде, должны были подыгрывать вам?
Моё браво, Эндшпиль. Тут либо да, либо нет, третьего не дано. Точечно, как иглотерапия.
— Да… — Выдохнул парень, потупив глаза. И весь сам сжался, словно хотел исчезнуть.
Он оказался не таким крепким орешком, как первый. Так, надколотая фисташка.
От злости Амир заскрипел зубами, а судьи переглянулись между собой. Если изверг занимается в этом клубе, а они так же судят и другие его игры, то должны быть начеку! По глазам было заметно, себе они пометочку сделали. Да.
Эндшпиль приоткрыл ящик Пандоры, не иначе.
— Какой вопрос ты должен был задать мне в случае вашего выигрыша? — Дэн спросил третьего профессионала.
Тот, как и предыдущие два, зыркнул на Амира, как бы получая одобрения или благословения, с какой стороны посмотреть. Но и он оказался не таким стойким, как в самой игре.
Одеревеневшими и совершенно неслушающимися пальцами пыталась набрать Олю. Длинные гудки, но толку нет. Она не ответит, даже если телефон в руках. Позвонила маме, отчиму, всё молчание, как сквозь землю провалились.
Набрала Марселя Павловича, хоть он пусть скажет, куда мне подъехать. Гудки, гудки, гудки...
Три, четыре, пять раз - всё тщетно. Написала Оле, не ответила. Настоящая тайпана!
— Мия, ты хорошо себя чувствуешь? — Как невовремя возник этот ненавистный голос и его отвратительный обладатель.
Молчу, не реагирую.
— Мия?! — Требовательнее, будто на что-то право имеет.
Опять молчу. Друзья что ли бы тебя подобрали, изверг. Давай, линяй поскорее, не до тебя.
Уже ворох исходящих и ни одного разговора... Что там произошло? Куда мне мчать?
— Мия, мы как-то не так начали... Я, я не так начал! Ты извини, ничего не будет. Ни в понедельник, ни... Да никогда!
Изверг приближался ко мне медленно, я смотрела на пол и следила за каждым его шагом. Нет! Идиот, не смей! Мне не нужны извини, ничего не нужно. Уйди!
— Посмотри, пожалуйста, на меня... — Просит, почти жалобно.
И вроде бы не наигранно, но меня всю выворачивает, так тошно, противно и мерзко.
Уже порываюсь уйти, но потом... Поднимаю голову и смотрю прямо на него.
— Позвони Оле...пожалуйста. — Почти шепчу, слишком много чувств, не справляюсь с ними, жмут, скручивают.
— Зачем? Мия, это наше дело, наше прошлое. Давай сами решим, только между собой.
Надо же! Как вовремя! Какое рацпредложение!
— Позвони ей, мне нужно. Очень. Пожалуйста! — Говорю увереннее, стараюсь не просить, а требовать, но это вряд ли так выглядит.
Изверг смотрит на меня, не решается выполнить просьбу. Чего-то ждёт. Но потом всё-таки сдаётся, достает телефон и набирает Олю.
Она берет со второго гудка!
— Да, Амирка. Отошёл что ли уже? — Вырывается звонкий и насмешливый голос.
Изверг передаёт мне трубку.
— Оля, вы где? Какой адрес приемного покоя?
— Аа, это ты... Самой догадаться не судьба? Ах, да, репетитора же нет рядом. Дай мне Амира.
— Оля!
Повышаю голос, и Эндшпиль, который как раз в тот момент выходил из мужской раздевалки, на меня странно посмотрел.
Изверг протягивает руку за телефоном, нехотя возвращаю его. Два дебила — это сила. Ничего не скажут, знать будут — промолчат.
— Оля, мне скажи адрес. — От неожиданного требования изверга вздрагиваю.
Нервы на пределе, внутри всё плавится на жгучем огне и растекается по организму, поражая и убивая всё на своем пути.
— Это мне нужно! — Резче и жестче отвечает изверг на вопрос Оли. — Хорошо, спасибо!
Отбивает звонок, убирает телефон и тянется своим противным щупальцем ко мне.
— Не трогай! Никаких касаний! Никогда меня не трогай! — Отступаю назад и чувствую, как упираюсь в стену.
— Что настолько противен?
— Скажи адрес!
— Ответь на мой вопрос! — Тоже закипает, тоже бесится и опять не может этого скрыть.
— Пойдём. — Дэн берёт меня за руку и уводит от изверга.
— Я её сам увезу! — Пытается возразить изверг, но даже шага не делает, чтобы нам помешать. Так, детский лепет, не более. Поэтому Дэн никак на этот выпад и не отреагировал.
Решил не нарываться? Ага, вдруг у Эндшпиля среди прочих неожиданных способностей ещё и черный пояс по каратэ имеется.
От внезапности Дэна не успеваю даже подумать, что он делает и куда меня ведёт. Даже руку не вырываю, просто следую за ним.
— Подожди, мне нужно...
— Я знаю адрес. — Перебивает меня Эндшпиль.
— Что? Откуда? Ты же...
— Узнал у Ольги.
В таком вот шоке и полном недоумении выхожу с Дэном на улицу, подхожу к машине. Эндшпиль жестом показывает водителю, чтобы тот открыл окно.
— Нам нужно в приёмный покой, что на въезде в город. — Отдает четкий приказ и открывает мне заднюю дверь.
Застываю, не в силах сесть в его автомобиль. Мне не нужна помощь, я сама вызову такси!
— В это время такси сюда не приедет. — Словно читая мои мысли, говорит Дэн.
— Денис Евгеньевич, не положено. Мне сказали отвезти Вас только в пейнтбольный клуб. — Вмешался водитель.
— Нам нужно в приёмный покой.
— Понимаю, но приказа не было...
— Под мою ответственность, я позвоню отцу. — Не оборачиваясь на мужчину, Дэн продолжал прожигать взглядом упертую меня.
Мне стало не по себе. Слишком уж многое было в этом взгляде!
— Садись! — Подкрепил и словами. Убедительно подкрепил, как спец-клеем припечатал.
— Ты нас познакомишь? — Не отступала мама. Вижу цель, иду к ней, да-да.
Она продолжала обнимать меня и заглядывать мне в лицо, но вот вопросики свои супер тактичные и удобные задавала довольно-таки громко.
Мне хотелось зарыться в её толстовке, спрятаться или стать невидимкой. Так неловко, о, боги!
— Денис Соломонов. — Эндшпиль представился сам.
Кивнул и по-доброму улыбнулся, а я про себя отметила, что чуть ли не первый раз вижу его вот таким вот спокойным и улыбающимся.
— Очень приятно, Денис Соломонов. — Кокетливо и безгранично дружелюбно ответила мама.
— Боюсь, не столь приятно. Я тот самый Денис, который Мии запутал в волосах жвачку, с завидной периодичностью рвал её тетрадки с важными домашними заданиями и с такой же регулярностью пачкал ей парту и стул, искромсал дорогую золотистую сумочку, подделал оценки, юбку превратил в образцы для оригами… Ах, да, ещё бумажкой, словно лезвием, порезал глаз.
Контуженный по всем фронтам!!!
Что он творит?!
Я отпрянула от мамы, и, пытаясь остановить этот поток чистосердечного признания, схватила Дэна за руку.
С дуба рухнул! Очумел! Сбрендил! Белены объелся!
Всё, каждый этот восклицательный отразился на моём перепуганном лице.
Мама из веселой и неунывающей постепенно превратилась в растерянную и донельзя обеспокоенную. Упоминание бумажки и глаз отозвалось болью.
Отец тоже смотрел на нас настороженно, но его взгляд блуждал с меня на Дэна и обратно. Мама же не мигая смотрела исключительно на «того самого Дениса».
Что там. Даже Оля оторопела! Козыри уводят из-под носа, не порядок.
— Мамочка, он шутит! — Выпалила я сразу же, как этот закончил изливания проснувшейся совести.
Она нервно улыбнулась, но в глазах по-прежнему застыл какой-то ужас вперемешку с искренним недоумением и недоверием. Причем недоверием не только к сказанному, но и ко мне!
Мама так странно на меня посмотрела.
— Денис просто хотел разрядить обстановку. Ты же меня так засмущала!
— Необычный у Вас способ разрядить обстановку, молодой человек. — Выговорил отец, не скрывая своих эмоций.
— Я просто не люблю заезженную фразу «очень приятно». — От серьёзности не осталось и следа, Эндшпиль снова улыбался.
— А, ну это в корне меняет дело! — Иронично заметил отец, не меняя предубеждения, которое Дэн собственноручно и всучил.
Великий подлец! К чему был этот спектакль?!
Мама промолчала, она старалась вернуть себе легкое расположение духа, но в глазах неминуемо затаилась тревога, которую я всё это время отводила от неё, словно громоотвод.
У Эндшпиля зазвонил телефон, он извинился, чуть отошел от нас и ответил на звонок. Я расслышала только его сердитое: «Я сказал заберу тебя, подожди!», но разговор был коротким.
Дэн вернулся к нам. Он опять был улыбчив, дружелюбен и приветлив.
— Елена Николаевна, желаю Вам богатырского здоровья. Берегите себя. Я вынужден попрощаться, был рад познакомиться лично! — И лёгкий поклон.
Шут!
Родители попрощались с Эндшпилем, но холоднее и сдержаннее. Шутку не приняли либо приняли не за шутку.
А я смотрела ему вслед и не понимала, как ещё мысли посещали поблагодарить, извиниться. Ни за что! Так подставить.
Второй раз!
— Предлагаю выдвигаться домой. — Напомнила Оля о своём присутствии.
— Да-да. — Спохватился отец. — Любимые, пойдемте.
Вот кто-кто, а Оля уж точно не для «разрядить обстановку» предлагает. Хотя именно сейчас это было к месту.
Мы покинули приемный покой и направились на парковку, где нас ждал Марсель Павлович.
Бог с ней, мне самой нужно держать руку на пульсе и контролировать каждую эмоцию, чтобы брошенные семена сомнения не произросли в душе родителей.
Ни к чему оставлять даже толику подозрений!
Улыбка шире, взгляд светлее, естественный румянец и беспечный разговор ни о чём. Мой план прост, и надо его придерживаться.
Расскажу о пейнтболе, о победе, о том же Дэне в роли Президента. Поспрашиваю о горнолыжке. Так и внимание перескочит с угрюмого и мрачного на приятное и жизнеутверждающе.
И весь оставшийся день я стойко соблюдала план. В какой-то момент даже показалось, что гроза миновала. Но когда мама зашла позвать на ужин, она как-то косо посмотрела на ту самую сумочку и спросила:
— Лучик, почему ты расшила эту сумку? Она тебе не нравилась такой, какой была? — Последним вопросом мама давала шанс нам обеим.
Наверное, она боялась поверить, что всё сказанное Эндшпилем может оказаться правдой. Но при этом чувствовала, что должна узнать правду, какой бы горькой она не была.
— Да нет, она крутая, модная. Только вот у девочки в параллели появилась такая же… — Дальше продолжать не стала, мама и так знает, что я не особо люблю одинаковые вещи, одежду.
В ночь на понедельник спала ужасно.
Один кошмар снился будто по кругу, не давая выбраться и порвать страшную связь.
Вот я захожу в наш класс, в кабинете пусто, полумрак. Но на моей парте виднеются очертания какого-то массивного предмета, яркого, мимо которого не пройдешь. И я иду навстречу ему, чтобы узнать, что же это. А это коробка, большая упаковочная и красивая, перетянутая золотистой ленточкой, которая сверкает в полутьме.
Сначала не решаюсь открыть её, но интуиция подсказывает, что это мне и это подарок.
Как только пальцы касаются ленты, чтобы её снять, крышка сама открывается, и из коробки выползают мерзкие, скользкие, липкие, гадкие создания, полуплесень-полуслизь.
В жутком страхе пячусь назад, но с злосчастного презента глаз не свожу. А твари эти плюхаются на парту, растут, как на дрожжах, приобретают ещё более омерзительную форму и ползут дальше. Ко мне.
Я от них хочу убежать, но они шустрее, быстрее и проворнее. Они касаются меня, липнут ко мне, измазывают своей слизью. Мне противно, обидно и больно. Кричу, зову на помощь, пытаюсь очиститься от них.
Я сама себя брезгую, ни одного чистого места не остается, эти жалкие и одновременно с этим всесильные приставучие создания до каждой волосинки моей добрались, всё испачкали.
Всю!
Несколько раз за ночь я просыпалась, как в бреду. Полумрак родной комнаты пугал ещё сильнее, он был настоящий, он БЫЛ! Поэтому я засыпала и снова попадала к склизлым и зловонным чудовищам.
Снова и снова.
К утру я была разбита и раздавлена. Устала так, словно на мне всю ночь пахали самые ленивые грузчики. Не мудрено, что проспала.
Хотя мы все проспали, поэтому утро понедельника выдалось в семье Багировых суматошным и сумбурным. Перекусывали на ходу, закинули незатейливые тосты с сыром и выдвинулись каждый по своим делам.
Настроение у меня было ниже плинтуса. Ещё и погода могла порадовать только пасмурным монохромом, потому что резко потеплело, и мои любимые «мороз и солнце» истаяли приятным воспоминанием.
В лицей подвезти нас вызвался отец. Это меня удивило, но ненадолго. Больше всего на свете меня интересовал сон, добрый, ласковый и успокаивающий.
Впереди сидела Оля, этот трон не оспаривается, когда мы едем куда-то с отцом. Но я и не пробовала оспаривать, мне это не нужно. Пусть восседает, главное, чтоб поддакивать позавчерашней правде Дэна не стала. С неё станется!
Но вроде бы она просто зевала и томно смотрела в окно. Тоже не выспалась, надо же.
Когда мы подъехали к знакомым воротам и хотела было уже выйти, как отец отмер и заговорил со мной.
— Мия, будь, пожалуйста, аккуратнее! — И взгляд полный затаенной тревоги.
— Да, конечно. — Быстрее, чем сама от себя ожидала ответила я, и только потом поняла, к чему это вдруг такая забота.
Так, всё-таки осадочек от «разрядить обстановку» остался. Поня-ятно. Лёгким испугом отделаться не удалось, нужно заготовить успокоительное и утешительное, а главное — развенчивающее сказания одного совестливого.
До звонка оставалось не так много времени, поэтому в класс я почти влетела. И тут же застыла на месте, прям в дверном проеме. Оглушило воспоминанием из сна.
На моей парте стояла коробка. Красивая, увесистая на вид, перетянутая лентой…
Ноги стали ватными, в ушах зазвенело тысячу колокольчиков, а руки вмиг похолодели.
Что это за фокусы?
К парте шла, как сквозь полудрему продиралась, ничего и никого не слышала. Даже не сразу заметила, что за партой-то моей Эндшпиль сидит. Когда вплотную подошла, тогда что-то и смутило, а так… Прострация любимая, да.
— Доброе утро! — Поздоровался и тут же встал с моего стула, пересел к себе.
Всё чудесатее и чудесатее!
Нахмурилась. В груди пульсировало недоброе предчувствие, здесь точно есть какой-то подвох.
— Доброе утро. — С опозданием и явно немного тормознуто ответила я.
— Привет, снайперша! Как дела? — Ко мне обернулась Маша.
Так, это всё сон. Или сегодня солнечное затмение? Или Земля улетела из привычной нам Галактики?
Что с ними со всеми происходит?
Никогда, никогда ещё никто из них меня не приветствовал вот так открыто и даже радушно.
Сердце забилось чаще и сильнее, казалось, пульс отзывается даже в локтях, а меня резко бросило в жар.
— Привет. — Я поприветствовала шепотом, боясь спугнуть момент и всё ещё не веря в реальность происходящего. — Проспала…
— А я-то думаю, чего ты к парте как тень крадешься.
Подруга беззаботно продолжала дружескую болтовню, будто это так естественно и привычно, что и удивляться-то нечему. Каждую перемену бобы разводим, ну!
Глаз опять упал на коробку. Повесила сумку на крючок и решила открыть её. У меня на парте же стоит, значит имею право проверить, что сие есть такое.
— Слушай, а у вас с Эндшпилем теперь новый уровень отношений? После субботы-то? — Заговорщический шепот Маши отвлёк меня от намерения открыть коробку.
Прозвенел долгожданный звонок, и я только потянулась за коробкой, как в кабинет вошла классная. У неё была какая-то мегаважная новость для нас, требовалось всё внимание.
От нетерпения я резко и беспощадно оторвала заусенец, брызнула кровь, но меня и это не отвлекло.
Всё. Наконец могу открыть. Потянулась к бирюзовой ленточке и заметила, что она как-то криво прикреплена, как будто её кто-то уже срывал. Хм, странно. Ну да ладно, не суть-соль.
Стянула ленту, приоткрыла коробку и почти ахнула. Сердце зашлось, как сумасшедшее.
Фотографии, маленькие карточки. Мы маленькие. Я, Амир.
Вот едим мороженое, вот он раскачивает меня на качелях; вот мы на пикнике, во дворе, на Дне города. На озере, в гостях у бабушек-дедушек, в ледовом. Утешает, поддразнивает, веселит. Обнимает, пугает, защищает от взбесившегося кота.
Фотографий много, очень много. Воспоминаний ещё больше.
Это от Амира. Ни у кого никогда не будет такой коллекции, да и у нас уже вряд ли.
Поднимаю глаза и ловлю взгляд Амира. Он наблюдает за мной, наверное, ждёт отклик, хоть какой-нибудь. Нет ни самодовольства, ни высокомерия, ни насмешливости. И лукавства, его тоже я не чувствую.
А у меня в душе ворочается комок сомнений, фыркает и фырчит, он много недоброго мог бы дарителю припомнить: взгляды, намеки, дурацкое прозвище. Но сердце хотело поверить, оно уже с удовольствием окуналось в солнечное и счастливое прошлое, и его не остановить.
У нас с Амиром чудесное и самое лучшее детство на свете, его не отнять!
Коварная Мнемозина оплетала меня ностальгическими воспоминаниями, превращая в безвольный кокон. И сердце сжалось от лёгкой грусти, от невесомого флёра прошлого, который прикрывал всё нечистое, ранящее и грубое.
Что за наваждение, совсем себя не узнаю!
Но взгляд отвести не в силах. Себя обманывать тоже больше не могу, нет, не когда так ярко, пестро, так восхитительно всё оживает. Все эти годы я мечтала увидеть Амира, может, издалека или хотя бы сквозь сплетни. Боялась, сердилась на свою слабость, но продолжала тонуть в фантазиях. Пыталась забыть, но хотела увидеть, какая ирония!
И исчезала-то, наверное, только, чтобы... да чтобы нашёл!
Хотела, чтобы он меня помнил. Пусть с обидой, пусть с ненавистью, но вспоминал бы. И когда упрямый разум-реалист подсказывал, что обо мне давно должны были уже позабыть, когда вера скрючивалась и жалобно постанывала, когда сдувались все воздушные замки, хотелось лезть на стенку. От бессилия и надежды.
И всё-таки надежды! Она-то и убивала.
Он сейчас смотрит на меня, как тогда, другом детства, который всегда порывался меня ото всех защитить, который всё красивое, вкусное отдавал мне и только мне, который грезил общим будущим.
Нервно сглатываю, отвожу взгляд, опять смотрю на коробку. Она совсем не похожа на ту, из сна. Совсем! И это меня неимоверно радует, ведь бояться тогда нечего. И накручивать себя лишними подозрениями тоже не стоит.
Это не западня, а извинение. Да, это, наверное, такое красивое и ёмкое «прости».
Закрываю коробку, отодвигаю её от себя. Она красивая, она с лучезарным счастьем внутри. Она моего любимого цвета. До сих пор любимого, несмотря ни на что любимого.
Зажмуриваюсь, нужно обдумать. Я должна ответить, такое нельзя оставлять без ответа.
Фотографии… Может, он хотел расклеить эти? Они добрые, светлые, милые. Без угрозы, даже без намека на вред. Где-то и нелепые, и чудные, но точно безобидные. И если бы кто-то их увидел, то ничего бы такого сверхкриминального Амиру бы не вменилось.
И только хочу подняться, как мне на парту что-то падает с таким грохотом, что я подпрыгиваю на своём стуле.
— Ты уверена? — Эндшпиль навис над проходом между нашими партами, его рука лежит на моей парте. Это он так напугал!
И о чём он вообще?
Хмуро и сердито смотрю ему прямо в глаза. Сколько может он лезть в мою жизнь? Допекать, контролировать, тиранить?!
Героем, наверное, себя считает. Конечно! Раскрыл такую ловушку, от такой подставы спас! А оказалось, такой сюрприз испоганил!!!
Эндшпиль сбил весь мой хороший настрой, и теперь я закипала праведной злостью сильнее, чем могла бы. Даже нотки ненависти проскользнули.
— Не смей больше... — Дэн выгнул бровь, а я осеклась. — Не нужно заниматься отмаливанием грехов... — Продолжала уже не так уверенно, всё-таки он так же опасно нависал над проходом.
Его сокрушительное спокойствие заставляло тушеваться и ежиться, в общем, подспустить окрыленный гонор и продолжать уже не так дерзко.
— Не вмешивайся, пожалуйста, в мою жизнь. И… и больше ничего не рассказывай моим родителям... — Закончила почти шёпотом, зардевшись как маков цвет.
— Думаю, им и с первого раза всё по силам понять. — Говорит тихо, отворачиваясь и убирая свою руку с моей парты.
Дурак!
— Это всё часть твоего эксперимента, да? — Бросаю ему вслед.
— Что? — Резко оборачивается и хмурится. Но ответить мне не даёт, сам продолжает. — Ах, это. Что ж... ты вправе так думать, Мия. Да, пока ты видишь это так. Да.
Как бы меня ни расстроило, что разговор на время приходится отложить, я смогла оценить неожиданное и невероятное: на урок по немецкому Маша опоздала вместе с Ингой.
Более того, оказалось, их вдвоем наша классная куда-то дёрнула на перемене. Они, собственно, этим и объясняли своё опоздание, Мари Беккер поняла, но была справедливо-строгой, велела девчонкам проходить быстрее и не шуметь особо, итак всех отвлекли.
Маша выглядела такой возбужденной, даже немного взмыленной, будто их там заставили что-то быстренько срежиссировать и сразу же все роли отыграть.
Когда подруга поймала мой заинтересованный взгляд, расширила глаза, показывая, мол я такое узнала, миллиард дадут, не отдам.
Через минут пять, когда учительница перестала следить за последними партами, Маша отправила мне сообщение.
«Такое узнала. ТАКОЕ узнала! Умереть не встать!!!!»
Я угадала. А она взяла и замолчала.
Вижу, что всё ещё держит телефон в руках, но больше ничего не пишет. Ага, понял-принял, из разряда «как заинтересовать дурака».
Но всё-таки не выдерживает и делится своей очешуенной новостью.
«Инга-то наша, оказывается, супер-пупер художница. И малюют они на пару с Эндшпилем!»
Да, погорячилась я нарекать новость очешуенной. Зачем вот мне это знать? Рисуют — и пусть рисуют, вместе малюют — флаг в руки и лампочек получше в их застенки!
Решаю ничего не отвечать, но Маша весь урок закидывает меня сообщениями. Ей эта новость кажется чем-то невероятным. А я такая-сякая не могу понять мага-бум. Столько лет учимся и друг друга совсем не знаем и дальше впечатления вперемешку с негодованиями. И так целый урок...
Включила авиарежим, чтобы не отвлекала меня от важной темы. Мари Беккер её по-любому вынесет на контрошку, нужно слушать в оба, чтобы потом не опарафиниться, как в тот раз.
Только прозвенел звонок, как на меня оборачивается взвинченное и совершенно неспокойное создание.
— И чего ты молчишь?
— А что мне сказать?
— Они крутые, свой канал на ютубе, ТикТок с лямами подписоты, а мы даже не в курсах, с кем бок о бок чилили!
И нам-то что? Хайпануть или как там говорят? Так нечем: ни писать, ни рисовать не умею и уметь не хочу. Выставлять что-то куда-то тем более.
— О, а ещё она тебя не любит. — Маша даже пояснять, кто та самая «она» не стала, знает, я и без того пойму.
— Не новость, Маш… — Печально посмотрела на подругу, как вымученный кот, которому весь день мешали спать.
— Да как не новость. Ты вот раньше её замечала? Не отвечай, я знаю, что нет. А теперь посмотри, как всё рельефно, хоть соскребай!
— Почему теперь? — Такой разговор бесполезный, но подруга не отстанет, пока не выскажет мне всё, что её «волнует и пленит», даже если мне плевать на это с высокой колокольни.
Я, между прочим, поговорить с другом детства должна. Он вон вторую перемену меня взглядом прожигает, ждёт ответа. Я ж не палач какой-нибудь, чтоб так мучить!
Они с Эндшпилем похоже договорились, перетерли и затерли что-нужно. А что? Опять ей звякнул или написал, чтоб она меня замучила. А Маша против него не пойдет, вот и сидит — меня развлекает-отвлекает.
— Они расстались с Эндшпилем… — И наклоняется ближе. — Точнее Дениска её бросил. Они разругались в пух и прах. Ты что не заметила, какой у неё сегодня боевой раскрас?
— Маш, почему мы это с тобой обсуждаем? Нам-то какое дело? Это их личная жизнь, столько всего не знали и пусть дальше бы так…
— Отличница-тепличница! Багирова, ты что такая тугая? Она же уверена, что это ты его увела!
— Кого?
— «Ты у нас такой дурак по субботам али как»? — Маша отпрянула от меня, будто тугодумство — это заразно. Даже руки отряхнула от невидимых «бактерий тупости».
— Почему она так решила? Он вообще на мне эксперименты ставит!
Не рассчитав силу голоса и возмущения, я выпалила так громко, что математичка, которая сменила немку на посту охраны класса, посмотрела на меня с чуткой бдительностью. Чересчур чуткой.
Это хорошо ещё, что ни Дэна, ни Инги в классе не было. Зато взгляд Амира поймала. Вопросительный такой, встревоженный. Но не до него сейчас. Тут настоящее нападает покруче стаи гиен.
— Уж не знаю, что это за эксперименты такие, но все свои «шалости» он теперь отрабатывает только так. — Скептицизма во взгляде и в словах было столько, что хоть лопатой греби. Мало того, что подруга откуда-то знает про признание Эндшпиля, так ещё и о последствиях осведомлена.
Не элитный для школьников, а какой-то спец-клуб по подготовке бойцов Альфы. Все всё успевают вовремя прознать и кому надо информацию слить, одна я, как последняя спица в колесе.
— Как отрабатывает? — Я напряглась, как-то успела подзабыть, что Мари обещала каких-то там последствий.
— Как раб на галерах! — Фыркнула подруга, отворачиваясь от меня.
Что за кошки-мышки? Не хочет говорить — и не надо, я не плоскогубцы, чтоб тянуть да вытягивать!
Я боялась, что узнает Эндшпиль, но он уже знал, намёк на глубину стал донельзя прозрачным.
А ещё... Я отгоняла мысли, но они возвращались вновь: меня предала психолог. От неё Эндшпиль узнал про меня, про прошлое: куда копнуть, чтоб было урожайно. Про то, что "вы все терпите". Про всё. Узнал и начал свою безжалостную игру, свой высокий и гениальный эксперимент!
Внутри разрасталось опустошение, словно маленькая Мия ходит, кричит, но ловит лишь эхо. Лишь отголоски когда-то радовавших миражей. И все те слизи из сна ползают попятам, ломают её сопротивление, облачают её в нелепые доспехи. Доспехи для боя, в котором не победить...
Я все уроки отсидела спокойно, но внутри меня медленно потухал фитилек, и теперь я чувствовала, что что-то перегорело, одно безразличие, равнодушие и апатия.
Зато несомненным плюсом стало временное атрофирование страха: совершенно безбоязно могла рассказать Маше всё, как оно есть. И рассказала.
— Вы так сильно были привязаны? — Она избегала говорить слова "любовь", "любили".
И я её понимала. Какая любовь в шестом классе?!
— Сильно... — Подтвердила очевидное.
В руках держала ту самую фотографию, думала, она пропала и каким-то чудом всё-таки испарилась из книги бесследно. Но нет.
— А зачем вы... — Не решилась продолжить.
Маша до сих пор была растерянной и, как я, подавленной. Не нравился ей Амир, она этого не скрывала, но ради меня держалась от гневных эпитетов, что-то неуловимое подсказывало ей, что не стоит при мне его уж очень сильно пороть.
— Зачем мы снимали? Так хотел Амир, хотел доказать старшему брату, что тоже стал взрослым, что достоин его внимания. Он мечтал быть заметным, не мелочью, не мелюзгой, а братом! Чего не сделаешь, чтобы вымолить хоть крохи уважения того, кого обожаешь ненормальным обожанием...
— То есть... Это доказательство для брата? И он их просто спокойно ждал и никак не останавливал? — В ужасе уточнила Маша.
— Да.
— Но как ты на это согласилась? — Осеклась, наверное, подумала, что слишком прямой вопрос, поэтому пояснила. — Прости, просто... Вы, конечно, мелкие совсем, пыжики желторотые, но не настолько, чтоб не понимать, как это для вас ещё рано.
— Это всего лишь поцелуи, они безобидные...
— Мия, они достаточно откровенные для шестиклассников! Да я в свои одиннадцать-двенадцать с сёстрами ещё по Тотали Спайс тащилась и вот ничего такого даже нарочно не знала! — Возразила Маша, уже не подбирая слова и называя вещи своими именами.
— Я долго не соглашалась и согласилась-то с великой осторожностью, ничего такого запретного или сомнительно-морального произойти не должно было, поэтому и видео осталось у меня. Да и потом... Пойми, у меня не было причин не доверять Амиру. Просто не было. Он мечтал стать мне настоящим парнем, таким, как у старшеклассниц бывает, придумывал, как мы на последнем звонке будем вальс танцевать. Он казался мне таким взрослым, не по годам серьезный и решительный. Я восхищалась и о плохом не думала…
— И так же обожала его ненормальным обожанием... — Перебила меня Маша, выбрав самые точные слова.
Слова, на которые я не решалась даже наедине с собой.
— Да, но потом предала. — Признаваться, так во всём.
— Предала? Как?
— Мы не фотографировались, это снимки с видео. У нас была запись. Она хранилась у меня. Я не помню, почему и как мне пришла мысль обрезать её. Получилось два видео: полное - оригинал и неполное. И это второе было таким неоднозначным, будто... словно... ну, я как будто отталкиваю Амира, а он всё лезет со своими поцелуями. И вот этот кусочек попал в руки моей мамы. Начались разбирательства, опросы, разговоры с инспектором, психологом. И я... я его предала.
— Ты скрыла полное видео? — Тихо спросила Маша, она сама обо всем догадалась.
— Скрыла. А всем рассказала неправду, обвиняла его, плакала, корчила жертву.
— И тебе поверили, а ему нет... — Уже не вопрос, констатация очевидного.
— Ему поверили потом, когда он раздобыл полное видео и показал его всем. Буквально всем!
— Буквально всем взрослым?
— Всем одноклассникам, которые его заклеймили, обходили стороной, устраивали засады вне школы. Скинул в общую беседу, потом всё разлетелось, как вирус.
— Одна неосмотрительность, взрыв чувств и вы оба... — Голос Маши задрожал, и она не смогла договорить.
— И мы оба там, где мы есть. — Закончила я.
Столько раз перекручивала в голове те события, мучилась, передумывала вновь, как я могла бы тогда поступить, не побойся мамы, её разочарованного осуждения, слухов и домыслов соседей. Столько, что пора уже говорить о прошлом хладнокровно и наотмашь.
Может, Машу это напугает. Но я не могу больше жалеть себя, его. Винить себя, его. Не могу, иначе просто сойду с ума.
— А вас больше не вызывали на опросы? Вообще разве в таком возрасте вызывают на какие-нибудь официальные беседы?
— Когда есть заявление участковому, когда девчонка самозабвенно врет, когда семья у мальчика не совсем благонадежна, когда у него есть старший брат, который показывает соответствующие видео и предлагает повторить, тогда да, опрашивают, беседуют, сопоставляют...