Послушник дьявола

Глава четвертая

Мэриет встал к заутрене хмурый, с мешками под глазами, но явно ничего не подозревающий о том, что произошло ночью. От братьев, готовых излить на него немедля свое недовольство, тревогу и страх, его спасло лишь то, что, как только служба кончилась, помощник шерифа прислал сказать, чтобы Мэриет пришел в конюшню. Хью разложил на скамье порванную, видавшую виды сбрую, а конюх прогуливал по двору Рыжего (это имя оставили коню), так, чтобы его можно было хорошо рассмотреть в мягком свете утра.

– Кажется, вопросы излишни, – сказал Хью с улыбкой, глядя, как взметнулась белолобая голова и раздулись широкие ноздри коня, завидевшего приближающегося Мэриета, хотя на юноше было непривычное облачение. – Он, без сомнения, узнал тебя, да и ты, наверное, узнал его. – И поскольку Мэриет продолжал молчать, ожидая расспросов, продолжал: – Это лошадь, на которой Питер Клеменс уехал из вашего дома?

– Да, милорд, та самая. – Юноша бросил лишь один быстрый взгляд на коня, облизал губы и стоял, по-прежнему опустив глаза и ни о чем не спрашивая.

– Ты возился с ним всего один раз? Он охотно идет к тебе. Погладь его, если хочешь, смотри, он ждет твоей ласки.

– В тот вечер я отвел его в конюшню, вычистил, накормил, – проговорил Мэриет тихо и нерешительно. – А утром оседлал. До этого он никогда не показывал, что ему нравится, когда я за ним ухаживаю. Я… я люблю лошадей.

– Понимаю. Значит, ты возился и с его сбруей.

Это была богатая, красивая сбруя: седло отделано цветной кожей, а уздечка украшена серебряными бляшками, которые теперь были помяты и заляпаны грязью.

– Узнаешь?

– Да. Это все его, – ответил Мэриет, а потом спросил, почти испуганно: – Где вы нашли Барбари?

– Так его зовут? Это сказал тебе его хозяин? Милях в двадцати или чуть больше к северу отсюда, в торфяниках возле Витчерча. Очень хорошо, молодой господин, вот и все, что мне было нужно от тебя. Теперь возвращайся к своим обязанностям.

Товарищи Мэриета, собравшиеся вокруг лоханок с водой для утреннего умывания, поспешили воспользоваться его отсутствием. И те, кто боялся его, считая одержимым, и те, кому не нравилась его необщительность, и те, кто считал, что его молчаливость вызвана его презрением к ним, – все кричали во весь голос, выражая свое недовольство. Приора Роберта не было поблизости, но его помощник, его тень, брат Жером, был здесь и вертел головой, стараясь ничего не упустить.

– Брат, ты сам слышал! Он опять кричал ночью, он разбудил нас всех…

– Он выл и звал кого-то знакомого. Я расслышал имя демона, он назвал его «Барбари»! И дьявол ответил ему свистом… мы же знаем, что это дьявол шипит и свистит!

– Он привел к нам злого духа, наши жизни в опасности. У нас нет покоя по ночам… Брат, правда, мы боимся!

Кадфаэль, с трудом расчесывая густую копну своих седых волос, обрамлявших загорелую макушку, размышлял, не стоит ли вмешаться, но счел за лучшее промолчать. Пусть выложат все, что у них накопилось против парня, и тогда сами увидят, какая это ерунда. Конечно, они испытывают суеверный страх, это естественно, переполохи по ночам подействовали на их головы. Если теперь заставить их замолчать, возмущение будет только втайне копиться и расти. Пусть выскажутся, может, в мозгах и просветлеет. Поэтому Кадфаэль молчал, но был настороже.

– Мы опять все вынесем на капитул, – пообещал брат Жером, всегда расцветавший, когда ему приходилось выступать в роли ушей приора. – Наверняка примут меры, и ночью можно будет спокойно спать. При необходимости нарушителя покоя отселят.

– Но, брат, – тоненько проблеял мальчик, кровать которого находилась через перегородку от кровати Мэриета, – если его переведут в отдельное место, где никто его не будет видеть, кто знает, что он еще придумает? Ему там будет свободнее, и я боюсь, вдруг дьявол окрепнет и овладеет душами и других тоже. Он может обрушить на нас крышу или поджечь подвал…

– Все во власти Провидения, – прервал его брат Жером, осеняя себя крестом. – Брат Мэриет причинил много беспокойства, согласен, но сказать, что он одержим дьяволом…

– Но, брат, это так! У него есть талисман, который дал ему демон, он прячет его в своей постели. Я знаю! Однажды я заглянул к нему и увидел, как он сунул какую-то маленькую штуку под одеяло. Я только хотел спросить у него про одну строчку в псалме, потому что, знаете, он ученый, а он держал что-то в руке и очень быстро убрал это и встал между мной и кроватью и не хотел впускать меня. Он был мрачный, как туча. Брат, я испугался! А потом я следил за ним. Правда-правда, клянусь, у него спрятан амулет, ночью он берет его с собой в постель. Конечно, это символ его знакомца, и это призовет зло на всех нас!

– Я не могу поверить… – начал брат Жером и умолк, как бы пересматривая пределы своей доверчивости. – Ты видел это? В его постели, говоришь? Спрятана какая-то посторонняя вещь? Это не по Уставу.

Что должно быть в распоряжении послушника или монаха, кроме койки, стула, маленького столика, за которым можно читать, и книг, по которым надо учиться? Ничего, исключая уединение и покой, которые могли существовать лишь при условии взаимного уважения, какое подобает добродетельным братьям, потому что постели отделялись одна от другой лишь символической перегородкой.

– Вступив в монастырь и став послушником, человек должен расстаться со всем мирским имуществом, – произнес Жером, расправив свои худые плечи, как только почуял, что здесь, может, и правда нарушен общепринятый порядок. Вода лилась на его мельницу! Ничему он так не радовался, как поводу сделать внушение. – Я поговорю с братом Мэриетом.

Голоса полудюжины мальчишек, необычайно воодушевившихся, призвали его к немедленным действиям.

– Брат, иди сейчас, пока его нет, и посмотри, сказал ли я правду! Если ты заберешь его амулет, у дьявола не будет больше власти над ним.