Постоялец Инес

(рассказ)

Учительница Инес вошла в «Жемчужину Востока», где в этот час не было ни одного покупателя, шагнула к прилавку, за которым Риад Алаби сворачивал в рулон цветастую ткань. и сообщила, что только что перерезала горло одному из постояльцев своего пансиона. лавочник вытащил из кармана белый носовой платок и прикрыл им рот.

— Что ты сказала. Инес?

— То, что ты слышал, турок.

— Он мертв?

— Мертвей не бывает!

— И что ты теперь собираешься делать?

— Что мне теперь делать? С этим вопросом я к тебе и пришла, — сказала она, поправляя упавшую на лоб прядь.

— Подожди, я запру дверь на всякий случай, — со вздохом произнес Алаби.

Они были знакомы столько лет, что ни он, ни она не смогли бы в точности припомнить, сколько именно, хотя оба хранили в памяти каждую деталь того первого дня, когда завязалась их дружба. В ту пору он был простым бродячим торговцем, что ходят по дорогам, предлагая свой немудреный товар, вечный скиталец, араб-иммигрант с фальшивым турецким паспортом, одинокий, измученный, с уродливой заячьей губой, мечтающий сесть наконец где-нибудь в тени и отдохнуть. Она была еще молодой женщиной, с крутыми бедрами и прямой осанкой, единственной учительницей в поселке, и у нее был двенадцатилетний сын — плод мимолетной любви. Мальчик занимал главное место в жизни Учительницы Инес, она заботилась о нем самоотверженно, и, с трудом одолевая желание нянчиться с ним, как с маленьким, она относилась к нему так же строго, как и к прочим школьникам, чтобы никто не мог сказать, что она балует его, а также чтобы сгладить унаследованную от отца строптивость. Она мечтала воспитать в нем здравомыслие и доброе сердце. В тот самый день, когда Риад Алаби вошел в Агуа-Санта с одного конца, с другого группа мальчишек принесла на самодельных носилках тело сына Учительницы Инес. Он залез в чужой сад за манго, и хозяин, чужак, которого никто в этих местах не знал, выстрелил в него из ружья — чтобы попугать, но пуля попала в лоб, и через большую черную дыру из мальчика улетела жизнь. Тогда-то торговец показал себя прирожденным лидером и неведомо как оказался в самом центре событий. Он утешал несчастную мать, отдавал распоряжения насчет похорон, словно был близким родственником, и пытался удержать толпу, рвавшуюся покарать виновного. Между тем убийца сразу понял, что в этих краях жизнь его не будет стоить и гроша, и улизнул из поселка, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.

На следующее утро именно Риад Алаби шел впереди толпы, прямо с кладбища метнувшейся к месту гибели мальчика. Целый день все жители Агуа-Санта таскали манго и бросали в окна злосчастного дома, пока не набили его плодами до самого потолка. В ближайшие недели фрукты под жарким солнцем забродили и пустили густой сок, и эта золотистая сладкая кровь пропитала стены, так что дом превратился в огромное доисторическое чудовище, огромного гниющего зверя, которого одолели черви и падкие до тлена насекомые.

Гибель мальчика, роль, которую Риаду Алаби довелось сыграть в те дни, и прием, оказанный ему в Агуа-Санта, определили судьбу пришельца. Он решил забыть своих предков-кочевников и обосновался в поселке. Открыл там лавку — «Жемчужина Востока». Он женился, овдовел, снова женился и продолжал торговать, а тем временем за ним укрепилась слава справедливого человека. А Инес выучила несколько поколений детишек и выполняла свою работу с той же неизменной любовью, с какой относилась бы к собственному сыну, пока ее не одолела усталость. Тогда она уступила место другим учительницам, приехавшим из города с новыми букварями, и удалилась на пенсию. Перестав ходить в школьные классы, она тотчас почувствовала, как быстро стареет и как время ускорило свой бег, дни летели, и она не могла вспомнить, на что потратила столько часов.

— Знаешь, турок, я будто умом тронулась. Видно, умираю, сама того не ведая, — сказала она ему как-то раз.

— Здоровья тебе. Инес, как всегда, не занимать. Просто ты томишься от скуки, от безделья, вот в чем дело, — отозвался Риад Алаби и посоветовал ей присоединить к дому еще несколько комнат и устроить там пансион. — Ведь у нас в поселке нет гостиницы, — добавил он.

— Правда, нет и туристов, — возразила она.

— Чистая постель и горячий завтрак — счастье для тех, кто бывает здесь проездом.

Он оказался прав, как раз водители грузовиков Нефтяной компании стали основными клиентами Учительницы Инес. Здесь они находили ночлег и отдых, когда усталость и скука доводили их мозг до галлюцинаций.

Учительница Инес была самой уважаемой женщиной в поселке Агуа-Санта. За несколько десятков лет все здешние дети побывали у нее в учениках, что давало ей право вмешиваться в жизнь каждого из них и даже драть за уши, когда считала нужным. Девушки вели к ней для одобрения женихов, семейные пары просили быть судьей в их ссорах — она была советчицей, судьей и могла разобраться в любом вопросе, и власти у нее было побольше, чем у священника, врача или полицейского. И властью своей она пользовалась сполна — тут уж ей помешать не мог никто. Однажды она посетила местный полицейский участок, прошествовала мимо Лейтенанта, не удостоив его даже кивком, сняла с гвоздя на стене ключи и вывела из камеры одного из своих бывших учеников, арестованного за пьяный дебош. Лейтенант пытался вмешаться, но Учительница Инес оттолкнула его, схватила парня за шкирку и повела на улицу. А там дала пару затрещин и пообещала, что в следующий раз самолично спустит с него штаны и отлупит так, что он надолго запомнит урок.

Поэтому сейчас Риад Алаби ни на миг не усомнился в том, что она говорит всерьез. Слишком хорошо он ее знал. Он взял Инес под руку, и так они прошли пару кварталов, отделявших «Жемчужину Востока» от ее дома. Дом этот был много лучше всех прочих в поселке, из необожженного кирпича и дерева, с большой крытой галереей, где в знойное послеобеденное время вешали гамаки; были там ванные с водопроводной водой и вентиляторы во всех комнатах. Сейчас пансион выглядел пустым, только в гостиной какой-то заезжий человек пил пиво, уставив взгляд в телевизор.

— Где он? — шепотом спросил лавочник.

— В одной из тех комнат, что выходят во двор, — ответила она, даже не подумав понизить голос.

Она повела его вдоль предназначенных для гостей комнат — все двери выходили на крытую галерею; вокруг столбов тянулись вверх лиловые анютины глазки, в подвешенных к балкам горшках росли папоротники. Галерея окружала двор, усаженный мушмулой и бананами. Инес открыла последнюю дверь, и Риад шагнул в полутемную комнату. Портьеры были задернуты, и ему понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к мраку, и тогда он разглядел на кровати тело старика, безобидного на вид, дряхлого незнакомца, который плавал в луже собственной смерти, в брюках, запачканных экскрементами, голова его соединялась с телом тонкой полоской бледной кожи, на лице застыло выражение безнадежного отчаяния, словно он просил прощения за весь этот беспорядок и кровь, а также за ужасную оплошность и бестактность — за то, что позволил себя убить. Риад Алаби сел на одинокий стул и уставил глаза в пол, пытаясь справиться с поднявшейся в желудке бурей. Инес осталась стоять, сложив руки на груди; она прикидывала, что понадобится пара дней, не меньше, чтобы отмыть пятна крови, и еще столько же, чтобы выветрить запах дерьма и страха.

— Как ты это сделала? — спросил наконец Риад Алаби, вытирая пот со лба.

— Большим ножом для кокосовых орехов. Я подошла сзади и ударила. Всего один раз… Он даже ничего понять не успел…

— За что?

— Я должна была это сделать, такова жизнь. Только подумай, вот что значит судьба! Старик не собирался задерживаться в Агуа-Санта. Просто путь его пролегал через наш поселок, и вот., камень вылетел из-под колес и разбил стекло в машине. Пришлось ему остановиться на несколько часов, пока итальянец из гаража ставил новое. Он сильно изменился, все мы, надо полагать, постарели, но я его тотчас признала. Я ждала много лет, я знала, что он приедет, рано или поздно приедет. Это человек из дома с манго.

— Спаси нас Аллах! — прошептал Риад Алаби.

— Как ты думаешь, надо позвать Лейтенанта?

— Только не это!

— А что? Я поступила по справедливости — он убил моего мальчика.

— Лейтенанту этого не понять, Инес.

— Око за око, зуб за зуб, турок. Разве не так учит твоя религия?

— Закон действует иначе, Инес.

— Ладно, тогда давай сделаем так, будто он покончил с собой.

— Ничего не трогай! Сколько постояльцев сейчас в пансионе?

— Только один шофер. Он уедет, как только спадет жара, ему рулить до столицы.

— Так, хорошо, больше никого не сели. Запри на ключ эту комнату и жди меня. Я вернусь вечером.

— Что ты собираешься делать?

— Попробую уладить все по-своему.

Риалу Алаби стукнуло шестьдесят пять, но он был по-юношески крепок и силен духом, как и в ту пору, когда встал во главе толпы. Он вышел из дома учительницы Инес и быстрым шагом направился в первый из намеченных для визита домов. В последующие часы настойчивый шумок пробежал по поселку, чьи обитатели вдруг стряхнули с себя многолетнюю спячку, взбудораженные самой невероятной новостью, которую переносили из дома в дом; эту новость хотелось проорать во всю глотку, а то, что о ней можно было только шептаться, прибавляло ей особую ценность. Еще до заката солнца в воздухе словно повисла некая взвинченная, растрепанная тревога — и в следующие годы она стала приметой поселка, совершенно непонятной для чужаков, которые не замечали здесь ничего необычного — простая деревушка, каких много разбросано по краю сельвы. Раньше обычного мужчины стали собираться в таверне, женщины вышли на улицу с кухонными стульями и расселись вдоль тротуара, чтобы подышать свежим воздухом, молодежь толпой двинулась на площадь, словно на дворе стояло воскресенье. Лейтенант со своими людьми сделал пару рутинных обходов, после чего они приняли приглашение девушек из борделя, якобы отмечавших чьи-то именины. И когда спустились сумерки, на улице было больше народу, чем в День всех святых. Каждый занимался чем-то своим с таким показным старанием, что казалось, будто все позировали перед кинокамерой, одни играли в домино, другие пили ром и курили, застыв на углах, парочки прохаживались, взявшись за руки, мамаши следили за детишками, любопытные старухи совали нос в отворенные двери. Священник зажег огни в церкви и начал бить в колокола, созывая народ к мессе в честь святого мученика Исидора, но, казалось, люди были не в настроении заниматься такого рода делами.

В девять вечера в доме Учительницы Инес собрались араб, врач и четыре парня, которых она учила читать и писать. Теперь это были уже здоровые ребята, вернувшиеся с военной службы. Риад Алаби привел их всех в последнюю комнату, где лежал облепленный мухами труп — ведь окно оставили открытым. Несчастного засунули в парусиновый мешок, вынесли на улицу и без особых церемоний бросили в багажник машины Риада Алаби. Потом проехали через весь поселок по главной улице, здороваясь, как здесь было принято, с каждым встречным. Некоторые отвечали на приветствие с излишней поспешностью и наигранной беспечностью, другие делали вид, будто их не видят, и посмеивались исподтишка, как дети, застигнутые за шалостью. Грузовичок направился к месту, где много лет назад сын Учительницы Инес в последний раз решил залезть в чужой сад за фруктами. В свете луны они увидели землю, заросшую зловредными сорняками, погубленную небрежением и дурной памятью; увидели заросший холм, где росли одичавшие манго, фрукты срывались с веток и гнили на земле, давая жизнь новой поросли, которая, в свою очередь, порождала новую и новую — и так, пока не получилась непроходимая зеленая стена, поглотившая изгороди, тропинки и даже развалины дома, от которого только и остался едва заметный запах мармелада. Мужчины зажгли свои керосиновые лампы и нырнули в заросли, прорубая себе дорогу мачете. Когда они посчитали, что зашли достаточно глубоко, один указал место на земле, и там, у подножья гигантского дерева, увешанного фруктами, они выкопали глубокую яму и опустили туда парусиновый мешок. Прежде чем они засыпали его землей, Риад Алаби прочитал короткую мусульманскую молитву, потому что никаких других не знал. В поселок они вернулись в полночь и увидели, что никто и не подумал расходиться по домам, все окна по-прежнему сияли огнями, а по улицам прогуливались люди.

Тем временем Учительница Инес с мылом вымыла стены и мебель в комнате, сожгла постельное белье, проветрила дом и ждала своих друзей у накрытого стола, на котором стоял кувшин рома с ананасовым соком. Ужин прошел весело: обсуждали петушиные бои, варварское развлечение, по мнению Учительницы, но не такое жестокое, возражали мужчины, как бой быков, ведь вот совсем недавно погиб один колумбийский матадор. Последним уходил Риад Алаби. Этой ночью он впервые в жизни почувствовал себя старым. В дверях Учительница Инес взяла его руки в свои и секунду подержала.

— Спасибо тебе, турок, — сказала она.

— А почему ты пришла ко мне, Инес?

— Потому что никого в этом мире я не люблю так, как тебя, и потому что ты должен был стать отцом моего сына.

На другой день жители Агуа-Санта вернулись к своим обычным заботам, но возвысились в собственных глазах, проявив чудесную сплоченность, соединенные отныне великой тайной, которую им и впредь надлежало тщательно оберегать, передавая среди своих из уст в уста, как легенду о справедливости, — пока смерть Учительницы Инес не освободила нас всех, так что теперь я могу рассказать ее вам.

* * *