Посвящение в рыцари

Второй разговор с Карликом Великим

Привели нас не в Бастилию, а в императорский дворец. Карлик Седьмой, но, разумеется, Первый по мудрости и благородству, долго молча смотрел на нас. В глазах его была грусть и ирония. Мы стояли растерянные, почти убитые.

— Ну-с, Мои юные друзья, хорошо ли вы подготовили Мое низвержение с престола или есть еще некоторые недоделки?.. Достаточно ли высок боевой дух вашего войска? Впрочем, может быть, у вас недобор? Не стесняйтесь, Я вам могу одолжить на время пару полков. А то что за революция с дюжиной мальчишек и девчонок? Такую революцию и «заливать в крови» неинтересно.

Задира насмешек не выносил. Он сделал шаг вперед и твердо посмотрел в глаза Карлика.

— Зря стараетесь, Ваше Непотребство. От нас вы ни одного имени не узнаете. Мучайте, убивайте — пожалуйста. Все равно дни ваши сочтены! Но пасаран! Рот-фронт! Ход истории необратим… Правда, профессор?

Научный Мальчик грустно, но торжественно кивнул.

— Что вы, что вы! — запротестовал Карлик. — Разве Я против законов истории. Я же сам финансирую историческую науку, как же Я могу ей не верить. Очень серьезная наука. Как только Я вас увидел, Я сразу понял, что дни Мои сочтены. Ничего не поделаешь, уйду на пенсию тотчас, как только вы сформируете парламент. А имена заговорщиков где уж Мне узнать? Не придумано еще таких пыток, которые помогли бы распутать все нити вашего до невозможности тайного заговора! Введите, пожалуйста, сюда эту милую крошку Мяу!

Мы вздрогнули: неужели один из самых надежных наших друзей раскрыт сыщиками вымруков? В зал втолкнули девочку. Да, это была она, бедная Мяукалка, так мечтавшая о розовой ленточке. Мяу бросилась на колени перед троном и застыла с опущенной головой.

— О Величайший из Великих… — тоненьким дрожащим голосом начала она.

— Ладно, ладно, — нетерпеливо перебил Карлик. — Ближе к делу. Что ты сообщаешь Нам про этих молодцов?

— Они все мои друзья.

— Да, да, знаю.

— Они очень хорошие друзья. Такие заботливые, добрые…

— Я уже сказал: Мы учтем это. Говори, что именно ты сообщаешь про них. Ну?

— У них у всех карманы не зашитые. Целых шесть, я хорошо сосчитала — вот тут два, тут, тут и еще изнутри и там, сзади, тоже.

— Понятно. Дальше.

— На них все не серое.

— Ну, их одежду Я и сам могу разглядеть. Еще что?

— А еще вот этот Вадимом Михайловичем дал мне неприличного цвета орден, значок называется. Чтобы тлетворно повлиять на меня.

— Угу, это уже серьезнее. Подрывная пропаганда, так сказать. Дальше.

— Они все, и вот Вадимом Михайловичем тоже, расспрашивали, как перебраться ТУДА, за реку. Наверное, хотели ввести через разведанные места зарубежную интервенцию.

— Та-ак. Это уже интересно! И серьезно, тут военным шпионажем попахивает. Что еще?

— Ах ты кошачья дочь!.. А я-то… Врет она все! — взорвался Задира. — Какая там «интервенция»? Нам самим брод нужен. Нас же обманом в вашу паршивую странишку заманили. Горбатый этот ваш. Ну погоди, он у меня еще потанцует!

— Вы, Вадимом Михайловичем, не отказываетесь от своих слов про дружбу? — спросила Мяу у Задиры. Честно так в глаза ему смотрит, жалобно.

— Я-то от своих слов никогда не отказываюсь. И тебе не мешало бы. Эх ты, «Вадимом Михайловичем»! Сколько раз тебе втолковывал — Вадимом — это когда кем-чем. Фашистам продалась, нашла кому. Да ну тебя совсем!

Расстроился Задира. И было отчего. Мы ведь Мяу действительно другом считали, и нате вам — «чтобы тлетворно повлиять»… «ввести интервенцию».

— В рядах революционной армии небольшое замешательство? — улыбнулся Император Серляндии. — Не надо падать духом — это бывает. Уберите девчонку, выдайте ей, что полагается, и введите остальных.

На смену Мяу ввалилась целая толпа ушастиков и замерла, в немом восторге обожания уставившись на свое горбатое божество.

— Итак, Мои драгоценные, что вы сообщаете? Только не все враз. Коротко и называйте для протокола свое имя.

— Этот вот, — выступил вперед один ушастик и указал на Задиру, — сказал, что он мне друг.

— И мне… И мне… Мне тоже! — загалдели остальные.

— Хорошо, хорошо. Все вы сообщаете об этом. Мы не забудем. Имя?

— Сюк. Я доношу на их карманы. Вот, взгляните, у каждого по нескольку — и руки туда суют и прячут, что хотят…

— Дальше.

— Мой друг уговаривал меня свергнуть… свергнуть…

— Не бойся, говори прямо, кого ты должен был свергнуть?

— Вас, Ваше Несравненство.

— Чудесно, Мой милый Сюк. Кто из вас еще должен был Меня свергать?

— Я, я, я, я, я…

— И как вы должны были это сделать?

— Вооруженно!!! Наш ДРУГ велел каждому взять кому нож, кому палку, топор… Я Ляу.

— А я Тюк. Он говорил, чтобы всех Господ Вымруков опровергнуть, нет, низвергнуть и посадить за решетку…

— Я Тяу. У него топор есть. Очень опасный. Им убить даже можно. Вот.

— Я Кук. Завтра мы должны были перестать бояться Господ Стражников и всех поубивать. Мы должны были надеть цветное — белое, синее и даже красное…

— И про реку все спрашивал. Хотел всех священных спиралей отравить. Говорил: купаться в реке будем и на ту сторону плавать — там демо… демо… забыл как дальше… демокакия какая-то, а императоров всех перерасстреляли. Я Люк.

— Оскорблял Господ Вымруков и Господ Стражников, будто пахнут плохо и балбесы. Чук я.

— А тебе, крошка, нечего сказать? Что-то ты молчишь все время?

— Я… я… Они нас вербовали в шпионы, чтобы мы все им сообщали, где мосты, где качели, и чтобы начальства не слушались… Обещали дать по розовой ленте. И по голубой. Я Фау.

— Хорошо. Мне все ясно. Идите. Там подпишете ваши сообщения и получите, что полагается.

— Этот вот всем нам ДРУГ!

— Да, да, это Мы учтем. Идите.

— Так на чем Мы остановились. Мои дорогие… ДРУЗЬЯ? Ах да, на на том, что дни Мои сочтены, а история неумолимо движется вперед. Ну что ж, продолжайте, продолжайте, Я вас слушаю с большим интересом.

Мы подавленно молчали.

— Фу, как нехорошо со стороны этих Мяу и Ляу. Ворвались, наболтали тут всякого, настроение Моим гостям испортили… Да вы плюньте, главное ведь не отдельные Люки и Мяу, главное — стать выразителем дум и чаяний всего угнетенного народа, не так ли?.. Кстати, что за шум слышим Мы на дворцовой площади? Уж не восстал ли угнетенный Наш народ, чтобы спасти своих заступников от безвременной смерти? Ах, нам, тиранам, не позавидуешь — всегда будто на бочке с порохом сидим!

Кряхтя, Карлик сполз с высоченного своего трона и, подобрав полы пышной мантии, заковылял к балкону:

— Пойти разве взглянуть, что там за шум такой непонятный…

Двери балкона распахнулись, и на нас обрушился рев толпы. Но стоило нашему мучителю поднять руку, как над площадью повисла мертвая тишина. Тишина эта длилась бесконечно, она густела, расширялась, давила на голову обручами и вдруг взорвалась тонким пронзительным криком:

— Дети Мои!..

Карлика Седьмого нельзя было узнать. Мантия распахнута, корона небрежно сдвинута назад, в глазах — огонь безумия, руки сжаты в кулачки.

— Дети Мои!.. Спасибо вам!.. Вы всегда со мной… Возле меня, когда надо мной смертельная опасность… Они, ТАМ, надеются нас разобщить, расколоть, купить за розовый бантик… Но мы — одно целое… у нас одно сердце… один разум, одна воля… Дети Мои! Пока мы как одна семья, нам не страшны ни пушки, ни бомбы, ни наемные убийцы, вроде вот этих!..

Площадь взорвалась гневным гулом:

«Смерть им! Казнить!.. В костер их!.. В реку…»

— Спасибо! Спасибо, дети Мои! — властным жестом восстановив тишину, продолжал Карлик. — Они, эти вот, лишь жалкие наемники… Главные враги — там, за рекой. Смертельные враги! Это апологеты индивидуализма — коммунисты… это кровожадные демократы… это человеконенавистники-гуманисты… Мы сорвем их зловещие планы… Я сам возьму топор в руки… Я буду питаться сухим хлебом, спать полчаса в сутки, носить рубище (Карлик потряс полой своей горностаевой мантии), но гордое знамя Вымрукинии взовьется над столицами врагов наших и на всей земле, которую завещали нам наши предки, воцарится окончательная справедливость… Вы будете питаться одними пирожными!.. Купаться в бассейнах с лимонадом!!! Целыми днями смотреть цветные телевизоры!.. А ЭТИ, ТАМ будут покорно подставлять спины под ваши плетки, когда вам захочется размять руку. На нашей улице будет вечный праздник. Я обещаю вам это, дети Мои. Я, ваш верный слуга, сильный только вашей силою, умный только вашим умом, движимый только вашей железной волею!..

Площадь вновь взорвалась ревом:

«Смерть… Гуманистов на виселицу!.. Веди!.. Умрем!»

Дождавшись тишины, Карлик Седьмой деловито закончил:

— А теперь все истинные патриоты добровольно пойдут на уколы и вольются в ряды непобедимой армии стражников. Все в амбулаторию! Да здравствую Я!

Полюбовавшись немного толпой, дружно строящейся в колонны под руководством коричневых вымруков, Карлик помахал ручкой и с лукавой улыбкой прошествовал обратно, к трону. Двери захлопнулись, стало тихо. Мы молчали, склонив головы.

— Какое неблагодарное это человечество, убиться можно! Ты их спасаешь, хочешь подарить свободу и счастье… Жизни, можно сказать, не щадишь, а они «смерть!», «на виселицу!»… Фу, как нехорошо!

Что ж, у Карлика были основания насмехаться над нами и нашими планами «всенародного восстания»!

— А признайтесь, вы не ожидали, что мои подданные окажутся столь преданными?

— Ваше Несравненство, — перебил высочайшую болтовню Научный Мальчик, — не логичнее ли было бы с точки зрения семантики и общепринятой грамматики называть преданными тех, КОГО предали. А тех, КТО предает, предающими или предавшими. Действительные причастия означают, как известно…

— Спасибо, милый, — остановил Научного Мальчика Карлик. — До чего же Я люблю ученых! Все-то они знают, все-то объяснят. Куда бы мы без них!.. Но и в Мое положение войди. Если бы Я начал жить по твоей грамматике, пришлось бы Мне казнить за преданность. Широкая тиранская общественность восстала бы против меня. К тому же вас, как преданных людей, пришлось бы награждать, в то время как народ — вы сами слышали — требует казни. Высшая же цель каждого справедливого монарха — верно служить народу, выполнять его волю… Впрочем, может быть, вам уже расхотелось, чтобы воля народа исполнялась? Не то пойдемте на балкон еще раз. Как народ решит, так и будет.

Что? Не хочется? То-то вот. Эх, молодость, молодость!.. А относительно грамматики Я как-нибудь с вами еще побеседую. Дело в том, что Я как раз обдумываю сейчас книгу по языкознанию. Всем, знаете ли, приходится заниматься самому, никому ничего нельзя доверить. Ну, ладно, Мои юные друзья, выше носы! Так и быть, проявлю неуважение к народу, не стану вас казнить. Люди вы здесь недавние, местных условий не знаете, книжек опять же романтических начитались. Ладно, ха-ха, возьму вас, так и быть, на поруки.

— Но, Ваше Величество, — не выдержал я, — ведь половина из того, что на нас донесли, вранье, клевета!

— Может быть, может быть. Но это несущественно. Главное, чтобы на вас был нужный материал. У Меня есть. А дальше уже Мое дело, захочу — признаю клеветой, захочу — признаю правдой. Так сказать, в зависимости от политической ситуации и Моего настроения. Я доходчиво объясняю?

— Очень, Ваше Несравненство. Но еще два вопроса, если позволите.

— Позволю.

— Почему они все без конца твердят вам про нашу дружбу. Это же полный кошмар — на друзей доносить.

— Так и быть, поделюсь еще несколькими секретами управления. На одном страхе, запомните это, прочность государства основывать нельзя. Слишком запуганный народ, учтите, ничего уже не боится. Во многих случаях продуктивнее энтузиазм. Разумеется, не стихийный.

В свое время по рекомендации Совета Мудрейших (есть такая группа особо отягощенных годами и мудростью специалистов) Мы отменили семью, ибо любовь к родителям, всяким там братьям, теткам сильно отвлекает от любви ко Мне. Любовь ко Мне начала быстро крепнуть, но возникли трудности в путях ее выражения. Я люблю, ты любишь, он, она любят… А КТО ЛЮБИТ СИЛЬНЕЕ? Вот в чем закавыка. Тогда ученые предложили поставить во главу угла не любовь, а дружбу. Друга предать трудно, почти невозможно. Тем большей похвалы достоин тот, кто совершает это ради своего государя. Тот, кто доносит на друга, награждается у нас красивым коричневым бантиком. Но… возникли новые трудности. Доносить рвутся многие, а дружить никто не хочет. Вы же, ха-ха, как дошли до Меня слухи, весьма легко предлагали свою дружбу направо и налево.

— Последний вопрос, Ваше Несравненство. Чего это они на наши карманы ополчились?.. Ничего такого у нас там нет. Вот смотрите, платок, ножичек, но тупой совсем, гвоздик, веревочка, карандаш… Ну, и дальше такое же.

— Тут не в веревочках и гвоздиках секрет. Тут… ну да ладно, раскрою еще одну государственную тайну. По неофициальным, так сказать, каналам дошло до нас, что некоторые из подданных встали на скользкий путь двойной жизни. На виду они вроде бы, как и все, полны энтузиазма, все, что надо, поддерживают, за всех, за кого велено, голосуют, а сунув руки в карманы, складывают там пальцы в фигу. Мелочь, казалось бы. Но в искусстве государственного управления, запомните это, мелочей не бывает.

Пришлось особым декретом запретить карманы. Жаловались вначале, дескать, платки носовые положить некуда. Ничего, чистота помыслов важнее чистоты носа, ха-ха…

Но к делу. Все у Меня тут в стране хорошо, сами видите. Однако… ощущаю в последнее время: свежести не хватает! Свежих людей, свежих идей… Короче предлагаю вам государственную службу. Условиями не обижу. Есть, к примеру, вакансия заместителя управляющего левой императорской чернильницей. Писать Я не любитель, левая чернильница вообще всегда пустая стоит, но… порядок есть порядок! С девяти пятнадцати до восемнадцати двадцати пяти придется состоять каждый день при чернильнице. Главное в этой службе — почитать управляющего всем чернильным прибором. В служебные часы — в обязательном порядке, в неслужебные — на добровольных началах. Учтите, должность очень престижная, дает льготы, надбавки, привилегии. Ну, и другие вакансии ничуть не хуже. Пока Я не тороплю вас с ответом. Даю три дня — поразмышляйте, посоветуйтесь…

С тем и отпустил нас Карлик Великий, чуть не сказал «на волю». Какая уж «воля», когда в окна круглые сутки смотрят тупые хари стражников.