Потерянный рай

КНИГА ВТОРАЯ

На царском троне, затмевавшем блеск

Сокровищниц Индийских и Ормузских

И расточительных восточных стран,

Что осыпали варварских владык

Алмазами и перлами, сидел

Всех выше — Сатана; он вознесён

На пагубную эту высоту

Заслугами своими; вновь обрёл

Величие, воспрянув из глубин

Отчаянья; но ненасытный Дух,

Достигнутым гнушаясь, жаждет вновь

Сразиться с Небом; опыт позабыв

Печальный, дерзновенные мечты

Так возвещает: "— Божества Небес!

О Власти и Господства! Ни одна

Тюрьма не может мощь навек замкнуть

Бессмертную! Пусть мы побеждены,

Низвергнуты, и все же Небеса

Утраченными почитать не должно,

И силы вековечные, восстав

Из этой бездны, явятся вдвойне

Увенчанными славой и грозней,

Чем до паденья, твёрдость обретут,

Повторного разгрома не страшась.

По праву и закону Высших Сфер

Главенствуя, всеобщим утверждён

Избраньем, я отличьями в боях

И совещаньях трон мой заслужил.

Он бедствиями закреплён за мной,

Дарованный мне вами добровольно,

И незавидный. В Небе — высший ранг

С почётом высшим сопряжён; питать

К нему возможно зависть; но Вождю,

Чьё старшинство служить ему велит "

Щитом для вас и ставит в первый ряд

Противу Громовержца, наградив

Наигорчайшей долей вечных мук,

Кто позавидует? Где выгод нет

Желанных, там отсутствует раздор.

Никто не жаждет первенства в Аду,

Никто свои страданья не сочтёт

Столь малыми, чтоб добиваться больших

Из честолюбья; потому союз

Теснее наш, согласие прочней,

Надёжней верность, чем на Небесах.

При этом перевесе мы вернём

Наследье наше. Именно в беде

Рассчитывать мы вправе на успех,

Нас в счастье обманувший. Но какой

Избрать нам путь? Открытую войну

Иль тайную? Вот основной вопрос.

Обдумавший ответ — пусть говорит!"

Едва он смолк, державный царь Молох

Поднялся; изо всех бунтовщиков

Сильнейший и свирепейший, сугубо

Взбешённый пораженьем. Он себя

Мнил силой богоравной и скорей

Согласен был бы не существовать,

Чем стать слабей. Надежду потеряв

На равенство, утратил с нею страх,

Геенну и Предвечного презрел

И нечто — хуже Ада, так воззвал:

"— Стою за бой открытый! Не хвалюсь

Коварством. Козни строить не мастак.

Вольно хитрить, когда охота есть

И время. Не до хитрецов сейчас;

Они, рассевшись, будут сеть плести

Уловок, а несметные ряды

Воинственных изгнанников Небес

Неужто прозябать обречены

В ярме постыдном, в вечной тьме тюрьмы

Тирана, царствующего затем,

Что мы бездействуем? Нет! Ополчась

Огнями Ада, яростью борьбы,

Неодолимо все проложим путь

К высоким башням Неба; обратим

В оружье грозное снаряды пыток:

Пусть на Его всесильный гром в ответ

Гремит Геенна! Против молний мы

На Ангелов Его извергнем смрад

И чёрный пламень с той же силой; Божий

Престол зальём чудовищным огнём

И серой Пекла — тем, что Он для нас

Назначил. Но, быть может, смелый план

Вам не в подъем и даже мысль страшна

О взлёте на такую крутизну

И штурме неприступных вражьих стен?

Но осознайте, ежели прошло

Оцепененье от снотворных вод,

Испитых вами в озере забвенья,

Что наша суть природная, состав

Эфирный нас влечёт в родную высь.

Паденье Ангельскому естеству

Несвойственно. Когда жестокий Враг

Висел над арьергардом наших войск

Разбитых и, глумясь, в пучину гнал,-

Кто не восчувствовал: как тяжело,

Как трудно опускали нас крыла

В провалы Хаоса; зато взлетим

Свободно. Вы боитесь? Если гнев

Могучего Противника опять

Мы вызовем и Он, ожесточась,

Измыслит средства, гибельней стократ,

Чтоб нас добить, — чего страшиться здесь,

В Геенне огненной? Что может быть

Прискорбней, чем, утратив благодать,

Терпеть мученья, в бездне пресмыкаться,

Где негасимый пламень вечно жжёт

Рабов безжалостного Палача,

Склоняющих угодливо хребты

Под пыткой, под карающим бичом?

А если Он замучит нас вконец,

Мы уничтожимся, исчезнем вовсе.

Чего тогда бояться? Почему

Мы жмёмся и Тирана разъярить

Колеблемся? Свирепо нашу плоть

Эфирную Он обратит в ничто;

Но разве, перестав существовать,

Мы счастливей не будем? Разве впрок

Бессмертье истязуемым рабам?

Но если Ангельское бытие

Пресечь нельзя и наше естество

Божественно воистину, тогда

И в худшем случае для страха нет

Основы. Прежний опыт подтвердил,

Что Небо мы способны сотрясти,

Вторгаясь непрерывно, и Престол,

Хотя и неприступный, и самой

Судьбою предназначенный Царю

Небесному, тревожить. Пусть победа

Немыслима, зато возможна месть!"

Он кончил, сдвинув брови; жгучий взор

Взывал к отплате, к битве, что богам

Одним под силу. Тут, насупротив,

Поднялся Велиал; он кротким был

И человечным внешне; изо всех

Прекраснейшим, которых Небеса

Утратили, и с виду сотворён

Для высшей славы и достойных дел,

Но лжив и пуст, хоть речь его сладка,

Подобно манне; ловкий словоблудец

За правду выдать мог любую ложь,

Мог исказить любой совет благой,

Столь мысли низменны его. Во зле

Искусный, он ленив и празден был

В деяньях чести, но, умея слух

Пленять, красноречиво молвил так:

"— О Духи! Я стоял бы за войну

Открытую, и ненависть моя

Не меньше вашей— Но призыв к борьбе

Немедленной меня разубедил

Особенно, надежду на успех

Сомнением зловещим омрачив.

Возможно ли? Храбрец из храбрецов,

Испытаннейший в битвах паладин,

Совету собственному и мечу

Не доверяя, мужество своё

Исчезновеньем хочет утвердить,

Небытием, отчаяньем; достичь

Ничтожества, жестоко отомстив!

Но о какой здесь мести речь идёт?

Небесные твердыни — под охраной

Вооружённой стражи; их не взять.

Отряды часто разбивают стан

У края Бездны; с этих рубежей

Дозорные летят на тёмных крыльях

В просторы царства Ночи, не страшась

Возможных стычек с нами. Если мы,

Пробив дорогу силой, за собой

Весь Тартар увлечём, чтоб свет Небес

Затмить, Великий Враг наш сохранит

Престол и впредь незыблемым; эфир

Пречистый омрачить нельзя ничем;

Он без труда развеет пламя Ада.

Недолгим будет наше торжество!

Побеждены повторно, мы впадём

В бессильное отчаянье, — предел

Надежды нашей; вынудим Царя

Победоносного излить сполна

Свой гнев и вовсе уничтожить нас.

И в том спасенье? Скорбное, увы!

Кто согласился бы средь горших мук,

Терпя стократ несноснейшую боль,

Мышление утратить, променять

Сознание, способное постичь,

Измерить вечность, — на небытие;

Не двигаться, не чувствовать, уйти

В несозданную Ночь и сгинуть в ней,

В её безмерном чреве? Если ж лучше

Исчезнуть нам — кто вправе утверждать;

Посильно и желанно ли Врагу

Покончить с нами раз и навсегда?

Сомнительно, чтоб Духов истребить

Он в силах был, но уж наверняка

Того не возжелает! Неужели

Всезрящий стрелы гнева истощит

Мгновенно, по беспечности своей

И слабости, несдержанно вспылив,

На пользу нам поступит невзначай,

И жертвы, предназначенные Им

Для вечной кары, уничтожит сразу?

"Чего мы ждём? — сторонники войны

Взывают. — Мы обречены на казнь

Бессрочную; проступок новый наш

Её не усугубит; пыток нет

Жесточе!" — но спокойно мы сидим

И, при оружье, держим наш совет;

Но это ль наихудшая беда?

Когда, преследуемые Врагом

Ожесточённым, падали в провал

Стремглав под сокрушительной грозой

Разящих молний, жалостно моля

Спасения у бездны и в Аду

Ища убежища; когда в цепях,

На серном озере, стенали мы,

Не хуже ль было? Если дуновенье,

Что эти горны страшные зажгло,

В семь раз мощней раздует, распалит

Для нас предуготованный огонь,

И притаившееся в вышине

Возмездье длань багровую опять

Вооружит, чтоб пуще нас терзать,

И хляби ярости Господней вновь

Отверзятся, и хлынет пламепад

С Гееннских сводов, — жгучий, жидкий жупел,

Обрушиться готовый каждый миг

На наши головы, — и что тогда?

Пока мы рассуждаем о войне

Победной, нас внезапный ураган

Огнепалящий может разметать

По скалам и к уступам пригвоздить

На поношенье вихрям или вдруг

Закованных, беспомощных швырнуть

На дно клокочущего моря; там

Терзаться будем мы обречены

Без меры, без надежды на пощаду,

На милость, — неисчетные века.

Тогда нам будет злее, чем теперь!

Вот почему противлюсь я равно

Открытой ли войне, иль потайной.

Ни хитростью, ни силой — с Ним ничем

Не совладать. Кто может обмануть

Всевидящее Око? И сейчас

Он, с высоты, провидит нас насквозь,

Над жалкими стремленьями смеясь,

Настолько всемогущий, чтоб разбить

Противников, настолько же премудрый,

Чтоб замыслы развеять хитрецов.

Неужто, Дети Неба, мы навек

Унижены и попраны? Ужель

Мы изгнаны, обречены в Аду

В цепях бессрочно маяться? Увы,

По-моему, разумней нам сносить

Страданья нынешние, чем навлечь

Намного худшие. Неодолим

Нас тяготящий, горестный удел.

Так неизбежный Рок определил

И воля Одержавшего победу.

В страданьях и деяньях нам дана

Одна и та же мера; прав закон,

Сие установивший. Были б мы

Благоразумней, загодя обмыслив

Сомнительный исход борьбы с таким

Противником. Смешон мне удалец,

Пред боем — дерзкий, но, едва лишь меч

Ему изменит в битве роковой,-

Трепещущий последствий. Пытки, плен,

Позор, изгнанье — все его страшит,

Что Победитель бы ни присудил.

Но это — наша доля; претерпеть

Её повинны мы. Быть может, гнев

Противника высокого пройдёт

Со временем; мы так удалены,

Что ежели Его не раздражить,

Оставит нас в покое, обойдясь

Теперешним возмездьем; жгучий жар,

Не раздуваемый Его дыханьем,

Пожалуй, ослабеет; наш состав

Эфирно-чистый переборет смрад

Тлетворный, или, с ним освоясь, мы

Зловония не будем ощущать.

Мы можем измениться, наконец,

Так приспособиться, что здешний жар

Для нас безвредным станет и легко

Переносимым, без малейших мук.

Минует ужас нынешний, и тьма

Когда-нибудь рассеется! Никто

Не ведает: какие судьбы нам,

Какие перемены и надежды

Течение грядущих дней сулит.

Прискорбна участь наша, но ещё

Не самая печальная; почесть

Её счастливой можно, и она

Не станет горше, если на себя

Мы сами злейших бед не навлечём!"

Так, якобы разумно, Велиал

Не мир — трусливый предлагал застой,

Постыдное бездействие. Маммон

За ним взял слово: "— Если мы решим

Начать войну, — позволено спросить:

С каким расчётом? Низложить Царя

Небес иль воротить свои права?

Успех возможен, лишь когда Судьбой

Извечной будет править шаткий Случай,

А Хаос — их великий спор судить.

На низложенье — тщетно уповать,

А посему и возвращенье прав

Недостижимо. Так чего же мы

Достигнем в Небесах, не обретя

Победы? Предположим, Царь Небес,

Смягчась, помилованье даровав,

Заставит нас вторично присягнуть

Ему в покорстве, — как же мы стоять

Уничиженно будем перед Ним

И прославлять Закон Его и Трон,

Его Божественности петь хвалы,

Притворно аллилуить, подчинясь

Насилию, завистливо смотреть,

Как властно восседает наш Монарх

На Троне и душистые цветы

С амврозией пред Алтарём Его

Благоухают, — наши подношенья

Хояопские! И в этом — наша часть

На Небе и блаженство: вечный срок

Владыке ненавистному служить.

Нет худшей доли! Так зачем желать

Того, чего вам силой — не достичь,

А как подачку — сами не возьмём?

Зачем позолоченной кабалы

Нам добиваться — даже в Небесах?

В себе поищем блага. Станем жить

По-своему и для самих себя,

Привольно, независимо, — пускай

В глубинах Преисподней. Никому

Отчёта не давая, предпочтём

Свободы бремя — лёгкому ярму

Прикрашенного раболепства. Здесь

Воистину возвысимся, творя

Великое из малого. Мы вред

На пользу обернём; из бед и зод

Составим счастье. Муки отстрадав,

Преодолеем кару, и в Аду,

При помощи терпенья и труда,

К покою, к благоденствию придём.

Страшит вас этот мрачный, мглистый мир?

Но часто окружает Свой Престол

Всевышний Царь клубами облаков

Густых и сумрачных, не умаляя

Монаршей славы, но величьем тьмы

Её венчая, и тогда гремят

В угрюмых тучах громы, испытуя

Своё остервененье, Небеса

Геенне уподобив. Разве мы

Не можем перенять небесный свет,

Как Победитель — наш Гееннекий мрак?

Сокровищ вдоволь здешняя юдоль,-

И золота, и дорогих камней,-

Таит в себе; достанет и у нас

Уменья претворить их в чудеса

Великолепия; на больший блеск

И Небо не способно. Между тем

Страдание стихией нашей станет,

А ныне жгущий, нестерпимый зной -

Приятным; обратится наш состав

В его состав; мы, с болью породнись,

Её не будем вовсе ощущать.

Итак, все доводы — за мир, за прочный

Правопорядок. Должно обсудить,

Как нам спастись от настоящих бед,

Но сообразно с тем: кто мы теперь,

И где находимся, оставив мысль

О мести, о войне. Вот мой совет.

По сборищу, едва Маммон умолк,

Пронёсся ропот, словно из пещер

В утёсах вырвался пленённый гул

Порывов шторма, что вздымал всю ночь

Морскую глубь и лишь к зачину дня

Охриплым посвистом навеял сов

Матросам истомлённым, чей баркас

В скалистой бухте после бури стал

На якорь. Так собранье зашумело,

Рукоплеща Маммону. Всем пришлось

По нраву предложенье мир хранить.

Геенны горше демонов страшил

Второй, подобный первому, поход.

Меч Михаила и Небесный гром

Внушали ужас. Духов привлекло

Одно желанье: основать в Аду

Империю, которая с веками,

При мудром управленье и труде,

Могла бы Небесам противостать.

Постигнув эти мысли, Вельзевул,

Главнейший рангом после Сатаны,

Вознёсся властно, взором зад обвёл;

Казалось, поднялся опорный столп

Державы Адской: на его челе,

О благе общем запечатлены

Заботы; строгие черты лица

Являли мудрость княжескую; он

И падший — был велик. Его плеча

Атланта бремена обширных царств

Могли б снести. Он взглядом повелел

Собранью замолчать и начал речь

Средь полной тишины, ненарушимой,

Как ночь, как воздух в знойный летний день.

"— Престолы, Власти, воинство Небес,

Сыны эфира! Или мы должны

Лишиться наших званий и наречь

Себя Князьями Ада? Видно, так.

Вы все за то, чтобы в Аду осесть

И государство мощное создать,-

В мечтах, конечно, ибо Царь Небес

Узилище нам уготовал в бездне,

А не приют, куда не досягнет

Его рука, где неподвластны мы

Небесному Верховному суду,

Где против Трона горнего ковать

Крамолу сможем вновь; наоборот!

Он в ссылку нас отправил, чтоб в ярме

Томить неотвратимом, в кандалах,

На каторге бессрочной, как рабов.

Поверьте: наверху или внизу,

Он — первый и последний Государь,

Единый Самодержец; наш мятеж

Его владений не приуменьшил,

Напротив — Ад прибавил. Будет впредь

Он здесь железным нас пасти жезлом,

Как прежде пае на Небе — золотым.

О мире и войне — к чему наш спор?

Однажды мы, решившись на войну,

Все потеряли. Мира не просил

Никто, да и никто не предлагал.

Какого мира вправе ждать рабы

Пленённые? Оковы, да тюрьма,

Да кары произвольные. А мы

Что в силах предложить? Одну вражду,

И ненависть, и яростный отпор,

И месть, хоть медленную, но зато

Неутомимо ищущую средств

Убавить Триумфатору плоды

Его побед и радость отравить

От созерцанья наших мук. Найдём

Возможностей немало для борьбы

Помимо новой, гибельной войны

И штурма неприятельских валов,

Которым ни осада не страшна,

Ни приступы, ни адовы набеги.

Нельзя ли что полегче предпринять?

Есть место некое (когда молва,

Издревле сущая на; Небесах,

Неложно прорицает), мир другой,

Счастливое жилище существа,

Прозваньем — Человек; он должен быть

Примерно в это время сотворён

И сходен с нами, хоть не столь могущ

И совершенен; и превыше всех

Созданий Тем, кто правит в Эмпирее,

Возлюблен. Так Господь провозгласил

В кругу богов, обетом подтвердив

И клятвою, потрясшей Небеса.

Туда направим помыслы; узнаем,

Что это за творенья, из какой

Субстанции и чем одарены,

В чем сила их и слабость, как верней

Их совратить, употребив обман

Иль принужденье. Путь на Небеса

Нам преграждён; Властитель там царит,

Уверенный в могуществе своём

Незыблемом. Быть может, новый мир

Находится на крайнем рубеже

Владений царских и его охрана

Поручена насельникам самим.

Здесь, может быть, удастся учинить

Нам кое-что: огнём пекельным сжечь

Мир новозданный или завладеть

Им нераздельно, жителей изгнав

Бессильных, как с Небес изгнали нас.

А если не изгоним, — привлечём

На нашу сторону; тогда их Бог

Врагом их станет; гневною рукой,

В раскаянье, свои же истребит

Созданья. Мы простое превзойдём

Отмщение, блаженство умалив,

Которое испытывает Он

От бедствий ваших и к тому ещё

Возрадуемся от Его смущенья,

Когда увидит Он любимых чад,

Стремглав летящих в Ад, чтоб разделить

Мученья наши, и клянущих день

Рожденья своего, в слезах, в тоске

О кратком счастье, сгинувшим навек"

Подумайте: не стоит ли дерзнуть

Попыткой, нежели коснеть во тьме

И призрачные царства учреждать!"

Так Вельзевул свой дьявольский совет

Отстаивал, предложенный вчерне

В начале совещанья Сатаной.

Но кто ж иной, как зачинатель Зла,

Столь тёмные дела измыслить мог:

В зачатке погубить весь род людской,

Смешать— и Ад и Землю воедино

И славу Вседержителя попрать?

Но прославленью вящему Творца

Их заговор коварный послужил.

Собор Гееннский воодушевлён

Отважным предложением; в глазах

Блеснула радость. Голосуют все

За дерзкий этот план, и Вельзевул,

При общем одобренье, продолжал:

"— Синод богов! Судили мудро вы

И мудро завершили долгий спор,

Под стать величью вашему, приняв

Решение великое; оно,

Судьбе наперекор, подымет нас

Из бездны адской ближе в вышине

Былой, и нам удастся, может быть,

К пределам лучезарным вознесясь,

Ворваться в Небо, с помощью оружья

Союзного, не то — сыскать приют

В благоприятной области иной,

Где свет небес прекрасный озарять

Нас ежедневно станет, где восток

Сияющий рассеет мрачность эту,

И благовонный воздух, как бальзам

Живительный, ожоги исцелит

От едкого огня. Кого же мы

Пошлём разведать новозданный мир?

Кто с этим справится? Какой смельчак

Стопой скитальческой измерит бездну

Неизмеримую, отыщет путь

В пространстве, без начала и конца,

В тьме осязаемой? Кого из нас

Над пропастью вселенской удержать

Возмогут неустанные крыла

И взмах за взмахом, продолжая лет,

В счастливый край гонца перенесут?

Какая опытность, какая мощь

Ему потребны? Как минует он

Густую сеть отрядов и застав

Охраны Ангельской вокруг Небес?

Здесь надо осторожность проявить

Особую; не меньшую — и нам

При выборе посланца; ведь ему

Вверяем нашу общую судьбу

С последнею надеждой заодно".

Он, кончив, сел; пытливый взгляд вперил

В собрание: оспорят смелый план,

Одобрят ли? Отважится ли кто

На дерзкую попытку? Все молчат,

Обдумывая, взвешивают риск,

И с удивленьем каждый на лице

Другого тот же видит страх, что сам

Испытывает. Не нашлось героя,

Средь первых удальцов Небесных битв,

Который вызвался бы этот путь

Ужасный в одиночку одолеть.

Тут Сатана, венчанный в этот миг

Неоспоримой славой выше всех,

В сознанье превосходства своего

И с царственным величьем произнёс:

"— Престолы эмпирейские. Сыны

Небес! По праву приутихли мы;

Не страх, но спасенье нас гнетёт

По праву. Долог путь, безмерно тяжек,

От Преисподней к свету. Нерушим

Застенок наш; огнепалящий свод,

Готовый жадно каждого пожрать,

Девятикратно окружает нас.

Врата из адаманта наверху

Надёжно замкнуты, раскалены,

И всякий выход ими преграждён.

Тому, кто миновал бы их, грозит

Ночь невещественная, пустота

Зияющая; бездна, где смельчак,

Решившийся пучину пересечь,

Исчезнуть вовсе может, без следа.

А если в некий мир он прилетит

Сохранно, в чуждый край, — что ждёт его?

Опасности, которые нельзя

Предвидеть, коих трудно избежать.

Но этого престола, о Князья,

Достоин бы я не был, царский сан,

Что с властью и величьем сопряжён,

Не по заслугам бы стяжал, когда

Преграды и опасности меня

Могли бы от попытки удержать

Исполнить нечто, признанное здесь,

Для блага общего, необходимым.

Приняв престол монарший и права,

Неужто я, от сопричастных им

Опасностей и славы откажусь?

И то и это надлежит равно

Властителю; чем выше он стоит,

Тем больший воздают ему почёт,

Тем чаще испытанья, тем сложней

Задачи, предстоящие Вождю.

Вы, Силы мощные, гроза Небес,

Хоть вы низвергнуты, займитесь домом,

Ведь здесь — ваш дом на время. Вы должны

Умерить злополучье, сделать Ад

Отчасти выносимым, если есть

Такое средство или волшебство,

Способное ослабить, облегчить

Невзгоды Преисподней; за Врагом

Бессонным надо зорко наблюдать.

А я пущусь в полет, за берега

Бесформенного мрака, чтобы всех

Освободить. Попытку предприму

Один; опасный этот шаг никто

Со мною не разделит!" Кончив речь,

Монарх поднялся, наложив запрет

На возраженья. Мудро он судил,

Что, ободрённые его примером,

Другие полководцы захотят

Участвовать (предусмотрев отказ)

В том, что недавно так страшило их,

И с помощью отваги показной,

Возвысившись в глазах собранья, стать

Его соперниками; без труда

Честь раздобыть, которую ценой

Геройских дел он должен обрести.

Но голос повелительный Вождя

Не меньше предприятья самого

Внушает ужас. Шумно все встают,

Последуя Владыке; словно гром

Раскатисто вдали пророкотал.

Почтительно склонясь пред Сатаной,

В нем Бога величают, приравняв

Царю Небес; благодарят за то,

Что он собою жертвовать готов

Для блага общего. Не до конца

Заглохли добродетели у Духов

Отверженных, к стыду людей дурных,

Кичащихся прекрасными на вид

Поступками, внушёнными гордыней,

И под личиной рвения к добру,-

Тщеславной суетностью. После всех

Сомнений, совещаться перестав,

Провозглашают славу Духи тьмы

Властителю единственному. Так,

Лишь только ветер северный уснёт,

Клубясь, густые тучи с гребней гор

Ползут, замглив приветный небосклон.

Угрюмая стихия сыплет снег

На землю смутную, дожди струит,

Но солнце, ввечеру, лучом прощальным

Сквозь тучи улыбнётся, и поля

Внезапно воскресают; стаи птах

Щебечут; блеют весело гурты,

Холмы и долы оглашая вновь.

О, срам людской! Согласие царит

Меж бесов проклятых, но человек,-

Сознаньем обладающая тварь,-

Чинит раздор с подобными себе;

Хотя на милосердие Небес

Надеяться он вправе и завет

Господний знает: вечный мир хранить,-

Живёт он в ненависти и вражде,

Опустошают Землю племена

Безжалостными войнами, неся

Друг другу истребленье, будто нет

(Что, собственно, сплотить бы всех должно)

У них врагов Гееннских, день и ночь

Готовящих погибель для людей.

Собор Стигийский завершён. В порядке

Расходится блистательная знать

Бесовская; меж ними — Властелин

Их наивысший, излучая мощь,

Надменно шествует; казалось, он

Способен сам противостать Творцу,

Один, как самодержца грозный сан

В Аду ни с кем не делит, окружив,

Из подражанья Богу, выход свой

Великолепьем царским и кольцом

Горящих Серафимов, при оружье

И с множеством хоругвей. Дан приказ

Немедля объявить, под гром фанфар,

О принятом решенье и конце

Совета. Приложив металл к устам,

На все четыре стороны трубят

Четыре Херувима; вторят им

Герольдов голоса, и далеко,

По всем провалам бездны, эта весть

Разносится; несметные войска

Восторженно приветствуют её.

Затем, уже спокойней, ободрясь

Надеждой ложной, Адские полки

Неспешно расстаются; их пути

Различны: каждый следует, куда

Наклонности влекут и грустный выбор,

Где мнит найти покой от хмурых дум

И тягостное время скоротать

До возвращенья Сатаны. Одни

Среди равнин, другие в вышине,

Летают, соревнуясь меж собой,

И в беге спорят, как во времена

Пифийских игр и Олимпийских. Здесь

Увлечены ристаньем колесниц,

Там укрощают огненных коней,

А тут — в шеренги строятся опять.

На небосклоне так порой встают

Видения: две рати в облаках,

Вещая войны гордым городам,

Сражаются. В побоище сперва

Вступают, с копьями наперевес,

Наездники воздушные; потом,

Перемешавшись в рукопашной схватке,

Когорты рубятся; вся твердь в огне

От ярого сверкания клинков.

Иные Духи, как Тифон, взъярясь,

Раскалывают горы, скалы в прах

Крушат и мчатся, вихри оседлав;

И Аду тяжко дикую гоньбу

Снести. Так, победительный Алкид

Эхалию покинул и покров

Отравленный на тело возложил;

Несносную испытывая боль,

Он сосны Фессалийские, в пылу

Неистовства, с корнями вырывал

И в море, в глубину Эвбейских вод,

С вершины Эты, Лихаса швырнул.

Иные, кротче нравом, обрели

Приют в затишном доле; там поют

Распевом Ангельским, под звуки арф,

О подвигах былых, о той беде,

Что их постигла, и клянут судьбу,

Поработившую свободный дух

Случайностью и силою. Хотя

Пристрастны песни эти, но такой

Гармонией пленительной полны

(Но разве может по-другому хор

Бессмертных петь?), что даже Ад умолк

И слушателям не мешал внимать

Восторженным. Другие, в стороне,

Облюбовали для беседы холм

(Умам — витийство, музыка — сердцам

Отрадны), там раздумьям предались,

Высоким помыслам: о Провиденье,

Провиденье, о воле и судьбе -

Судьбе предустановленной и воле

Свободной, наконец, — о безусловном

Провиденье, плутая на путях

К разгадке; обсуждению они

Подвергли всестороннему: добро,

И зло, блаженство счастья и страданье

Конечное, бесстрастие и страсть,

Позор и славу, — праздных дум тщета

И мудрость ложная! — но так могли

Тоску и страх заклясть на краткий час

Волшебным красноречьем, пробудить

Напрасные надежды и сердца

Тройной броней терпения облечь.

Ещё другие, крупными сойдясь

Отрядами, отважились разведать

Зловещий этот мир, дабы найти

Убежище помягче, и летят

Вдоль русел четырех Аидских рек,

Что в озеро пекучее несут

Погибельные струи: Стикс — река

Вражды смертельной; скорбный Ахерон,

Глубокий, чёрный; далее — Коцит,

Наименованный за горький плач,

Не молкнущий у покаянных вод

Его унылых; наконец, поток

Неистово кипящего огня,-

Свирепый Флегетон. Вдали от них

Беззвучно и медлительно скользит

Река забвенья Лета, развернув

Свой влажный лабиринт. Кто изопьёт

Её воды — забудет, кем он был

И кто он есть; забудет скорби все,

Страданья, радости и наслажденья.

За Летой простирается страна

Морозов лютых, — дикий, мглистый край,

Терзаемый бичами вечных 6yjpb

И вихрей градоносных; этот град,

Не тая, собирается в холмы

Огромные, — подобия руин

Каких-то древних зданий. Толща льда

И снега здесь бездонна, словно топь

Сербонская, меж Касием-горой

И Дамиатой, где уже не раз

Тонули армии, а воздух здесь

Пронизывает стужей до костей

И словно пламя жжёт. В урочный срок

Когтями гарпий Фурии влекут

Приговорённых грешников сюда.

Виновные испытывают боль

Стократ сильней от резких перемен:

Из пламени бросают их на льды,

Чтоб выстудить эфирное тепло;

И долго так лежат они, застыв,

Мучительно-недвижные, пока

Окоченеют; и в огонь опять

Несчастных возвращают. Взад-вперёд

Над Летой перебрасывают их,

Удвоив пытку тщетной маетой,

Стремлением — хоть каплю зачерпнуть

Желанной влаги, что могла бы дать

Забвенье Адских мук. Они к воде

Припасть готовы, но преградой — Рок;

Ужасная Медуза, из Горгон -

Опаснейшая, охраняет брод;

Сама струя от смертных уст бежит,

Как некогда из жадных губ Тантала.

Отважные отряды смущены,

Растерянны; от страха побледнев,

С глазами остеклелыми, бредут

Напропалую, осознав теперь

Впервые безнадёжный свой удел;

Им не нашлось убежища нигде.

Не мало мрачных, вымерших долин

Они прошли, не мало скорбных стран

Угрюмых миновать им довелось,

И огненных и ледовитых гор,

Теснин, утёсов, топей и болот,

Озёр, пещер, ущелий, — и на всем

Тень смерти; целый мир, где только смерть

Владычествует, созданный Творцом

В проклятие, пригодный лишь для Зла;

Где живо мёртвое, мертво живое,

Где чудищ отвратительных родит

Природа искажённая, — одних

Уродов мерзких; даже страх людской

Таких не мог измыслить; в сказках нет

Подобной жуткой нежити: Химер

Убийственных, Горгон и гнусных Гидр.

Тем часом быстрокрылый Сатана,

Враг Бога и людей, отважный план

Осуществляя, направлял к вратам

Геенны одинокий свой полет.

Порою влево он летел, порой -

Направо; то крылами мерил глубь

Провала, то взмывал под самый свод

Палящий. Так, сдаётся, что вдали,

Над морем, в тучах, корабли парят,

Когда их равноденственный муссон

Уносит от Бенгальских берегов

Иль островов Терната и Тидора,

Откуда пряности везут купцы

И, море Эфиопское пройдя,

На Кап кормила держат; Южный Крест

Им правильный указывает путь.

Так выглядел парящий Архивраг

Издалека. Он, под конец, достиг

Предела свода страшного; пред ним

Граница Ада; накрепко её

Хранят девятистворные Врата:

Три ртвора из железа, три из меди,

И три — из адаманта. Впереди,

По обе стороны, — два существа,

Два чудища огромные; одно -

До пояса — прекрасная жена,

От пояса же книзу — как змея,

Чьё жало точит смертоносный яд;

Извивы омерзительных колец,

Громадных, грузных, — в скользкой чешуе.

Вкруг чресел скачет свора адских псов;

Их пасти Церберские широко

Разинуты; невыносимый лай

Терзает слух. Но если псов спугнуть,

Они в утробу чудища ползут

И, в чреве скрывшись, продолжают выть,

И лаять, и пронзительно визжать.

Не столь ужасные терзали Сциллу,

Купающуюся в морских волнах,

Меж Калабрийских берегов и скал

Тринакрии рычащих, и не столь

Свирепа свита, мчащаяся вслед

Ночной колдунье, что, почуя зов

Таинственный, по воздуху летит

На запах крови детской, в хоровод

Лапландских ведьм, принудивших Луну

Усталую померкнуть силой чар.

Второе существо, — когда назвать

Возможно так бесформенное нечто,

Тенеподобный призрак; ни лица,

Ни членов у него не различить;

Он глубочайшей ночи был черней,

Как десять фурий злобен, словно Ад,

Неумолим и мощно потрясал

Огромным, устрашающим копьём;

То, что ему служило головой,

Украшено подобием венца

Монаршего. Навстречу Сатане,

Что той порою ближе подошёл,

Вскочив мгновенно, грозные шаги

Направил призрак с той же быстротой;

Ад содрогается под гнётом стоп

Тяжёлых; но, виденье разгадать

Желая, изумлённый Архивраг

Чудовище бесстрашно созерцал;

Пред Богом он и Сыном лишь склонялся,

Созданий сотворённых не боясь.

На яростного демона взглянув

Презрительно, он первым начал речь:

"— Кто ты, проклятый призрак, и откуда?

Зловещий, тёмный, — как ты смеешь мне

Обличием уродским преграждать

К вратам дорогу? Я сквозь них пройду,

Не спрашивая дозволенья. Прочь!

Иначе ты заплатишь за твоё

Безумие, на опыте узнав,

Исчадье Ада, — как вступать в борьбу

С Небесным Духом!" Демон закричал

В ответ: "— Предатель — Ангел! Это ты

На Небе мир и верность преступил,

Досель ненарушимые; увлёк

Своей гордыней Сил Небесных треть

К восстанью против Бога, и за то

И ты и совиновники навек

Осуждены в Геенне прозябать

В невыносимых муках и тоске.

И, обречённый Аду, ты дерзнул, .

Себя причислив к Ангелам, хулы

В моих владеньях нагло изрыгать

И мне грозить? Узнай, что здесь — я царь,

Твой царь и господин. Ступай туда,

Где ты обязан кару отбывать,

Презренный, беглый лжец, и трепещи,

Чтоб я не приускорил твой полет

Возвратный скорпионовым бичом,

Не причинил неведомую боль

Одним ударом этого копья

И в небывалый ужас не поверг!"

Так молвил жуткий призрак, становясь

Гнусней десятикратно и страшней

По мере возглашения угроз.

Не дрогнув, Сатана пред ним стоял,

Пылая возмущеньем; он был схож

С кометой, озарившей небосвод

Арктический, в созвездье Змееносца,

На землю стряхивающей чуму

И войны со своих зловещих косм.

Соперники стремятся поразить

Друг друга в голову, закончив бой

Одним ударом, и глядят в упор,

Кипя от ярости, подобно двум,

Тяжёлой артиллерией небесной

Вооружённым, тучам, что висят,

Недвижные, над Каспием, пока

К воздушной стычке их не подстрекнет

Сигналом трубным ветер. Таковы

Гиганты мощные. Ад помрачнел

От их бровей нахмуренных. Враги

По силе и неистовству равны.

В единой схватке сходятся бойцы

Подобные, но каждому из них

Ещё однажды схватка предстоит

С таким же всемогущим, но иным

Противником. Вот-вот произойдёт

Событие неслыханное! Ад

Поколебался бы из края в край;

Но полуженщина, полузмея,

Что ключ от врат хранила роковой,

Рванулась между ними, возопив:

" — Зачем, отец, десницу ты занёс

На собственного сына? Что за гнев

Тебя, о сын, безумно побудил

Избрать мишенью голову отца

Для дрота смертоносного? Кому

Покорствуешь? Тому, кто с вышины

Смеётся над готовностью раба,

Под видом правосудья исполнять

Веления свирепости Его,

Которая погубит вас двоих!"

Чума Геенны — Призрак, воплю вняв,

Застыл, а Сатана в ответ сказал:

"— Так странен возглас твой, значенье слов

Столь непонятно, что моя рука,

Не любящая медлить, замерла;

Тебе я мог бы делом доказать

Её могущество, но я хочу

Узнать сначала: что за существо

Ты, двойственное диво? Почему,

Впервые повстречавшаяся мне

В долине Адской, ты меня зовёшь

Отцом, а эту демонскую тень

Мне в сыновья навязываешь? Я

Тебя не знаю. Не видал досель

Уродов, мерзостней обоих вас!"

Привратница Геенны возразила:

"— Ты разве позабыл меня? Кажусь

Я нынче отвратительной тебе?

А ведь прекрасной ты меня считал,

Когда в кругу сообщников твоих,-

Мятежных Серафимов, — взор померк

Внезапно твой, мучительная боль

Тебя пронзила, ты лишился чувств,

И пламенем объятое чело,

Свет излучая, слева широко

Разверзлось, и подобная отцу

Обличьем и сияньем, из главы

Твоей, блистая дивной красотой

Небесною, во всем вооруженье,

Возникла я богиней. Изумясь,

В испуге отвернулась от меня

Спервоначалу Ангельская рать

И нарекла мне имя: Грех, сочтя

Зловещим знаменьем; потом привыкли:

Я им пришлась по нраву и смогла

Прельстить враждебнейших; ты чаще всех

Заглядывался на меня, признав

Своим подобьём верным, и, горя

Желаньем страстным, втайне разделил

Со мною наслаждения любви.

Я зачала и ощутила плод

Растущий в чреве. Между тем война

На Небе вспыхнула, преобразив

Долины благодатные в поля

Побоищ. Победил Всесильный наш

Противник (разве мыслим был исход

Иной?); мы пораженье понесли

Во всем пространстве Эмпирея. Вниз,

В пучину тьмы, с Небесной вышины

Низвергли вас; я пала заодно.

Мне этот ключ вручили, приказав

Хранить сии Врата, дабы никто

Не мог отсюда выйти до поры,

Пока я их сама не отомкну.

Но, сидя на пороге, размышлять

Недолго одинокой мне пришлось:

В моей утробе оплодотворённой,

Разросшейся, почувствовала я

Мучительные корчи, боль потуг

Родильных; мерзкий плод, потомок твой,

Стремительно из чрева проложил

Кровавый путь наружу, сквозь нутро,

Меня палящей пыткой исказив

И ужасом — от пояса до пят.

А он, моё отродье, лютый враг,

Едва покинув лоно, вмиг занёс

Убийственный, неотвратимый дрот.

Я прочь бежала, восклицая: Смерть!

При этом слове страшном вздрогнул Ад,

И тяжким вздохом отозвался гул

По всем пещерам и ущельям: Смерть!

Я мчалась; он — вослед (сдаётся мне:

Сильнее любострастьем распалён,

Чем яростью); испуганную мать

Настиг, в объятья мощно заключив,

Познал насильно. Эти псы — плоды

Преступного соития. Гляди!

Страшилища вокруг меня рычат

И лают непрестанно; каждый час

Должна их зачинать я и рождать

Себе на муку вечную; они,

Голодные, в мою утробу вновь

Вползают, завывая, и грызут

Моё нутро, что пищей служит им;

Нажравшись, вырываются из чрева,

Наводят на меня безмерный страх,

Умышленно тревожа каждый миг,

И нет мне отдыха, покоя нет!

Но сын — мой враг, проклятый призрак Смерть -

Сидит напротив, подстрекая псов,

Готовый, за отсутствием другой

Добычи, мать свою — меня пожрать,

Когда б не ведал, что с моим концом

И он погибнет; горькой покажусь

На вкус; ведь стать могу я в срок любой

Убийственной отравой для него:

Так решено Судьбой. Но ты, отец,

Копья губительного берегись

И не надейся тщетно, что броня,

В эфире закалённая, тебя

Убережёт. Губительный удар

Всех сокрушает, кроме Одного -

Кто властвует в Небесной вышине".

Она умолкла. Хитрый Враг, смекнув

Значенье слов её, умерил гнев

И нежно молвил: "— Дорогая дочь,-

Поскольку ты зовёшь меня отцом

И предъявляешь сына моего

Прекрасного — залог взаимных нег,

Которые с тобою в Небесах

Делили мы; печально вспоминать

О них, коль так ужасно мы с тобой

Переменились. Прибыл к вам, поверь,

Не как противник, но как лучший друг,

Чтоб вызволить из мрачной бездны бед

Обоих вас и всех союзных Духов,

Сражавшихся в защиту наших прав

И вместе с нами сброшенных с высот.

От них я послан. Жертвуя собой

Для блага общего, предпринял сам

Служенье трудное; один как перст,

Я странствую в бездонной глубине,

Чтоб отыскать среди пустых пространств

Неизмеримых — некий новый мир,

Предсказанный давно, и признак есть

Надёжный, что уже он сотворён,

Обширный, круглый, благостный; преддверье

Небес, вместилище утех, приют

Каких-то новосозданных существ,

Быть может — предназначенных занять

На Небе — место наше; впрочем, Он

Их отдалил, боясь, что возрастёт

Избыток населенья и впять

В Его владеньях разразится бунт.

Разведав: так ли это иль не так,

Не утаён ли замысел иной

Царём Небес? — я тотчас возвращусь,

Тебя и Смерть перенесу туда,

Где вы привольно будете порхать

Невидимые, на немых крылах,

В душистом воздухе, где пища вам

Без меры уготована, где всє

Добычей вашей станет!" — Сатана

Умолк. Чудовища восхищены

Его словами. Смерти страшный лик

Ухмылкой злой довольство оказал

Грядущим пиром и благословил

Прожорливое чрево, что теперь

Обильной снедью голод утолит;

А гнусной тени мерзостная мать,

Не менее ликуя, своему

Родителю сказала: "— Я храню

От Преисподней заповедный ключ

По праву и велению Царя

Всемощного. Он приказал вовек

Врат адамантовых не отпирать,

А против силы — наготове Смерть

С копьём, которому противостать

Не властно никакое существо.

Но разве я обязана служить

Питающему ненависть ко мне,

Тому, кто в Тартар, в беспросветный мрак

Низверг, чтоб здесь повинность я несла

Подлейшую из подлых? Дочь Небес

И Небожительница, я терпеть-

Обречена страдания и страх

От собственных исчадий, что рычат,

И воют, и нутро моё грызут?

Ты — мой отец, ты — мой родитель, ты -

Жизнеподатель мой. Кому ещё

Повиноваться мне? Кому должна

Последовать? Меня ты унесёшь

В тот лучезарный, в тот счастливый мир,

К богам блаженствующим, где всегда,

С тобою рядом, справа от тебя,

Как дочь и как любимица твоя,

Истомой сладострастною дыша,

Царить я буду!" Замолчав, она

Ключ роковой, орудье наших зол

И бед, сняла с бедра, и скользкий хвост

Влача звериный, поползла к Вратам

Мгновенно, и решётчатый заслон

Вверх подняла, который без неё

Стигийским силам вкупе не сместить,

Ключ повернула в скважине замка,

Пружины сложные освободив,

А с ними — все болты и рычаги

Из прочного железа и базальта

Массивного; и створы, скрежеща

На вереях и петлями визжа,

Внезапно распахнулись; гром и лязг

До основанья потрясли Эреб.

Она их отомкнула, но замкнуть

Уже не властна. Ныне широко

Врата отворены; могла бы рать

Огромная, свободным, вольным строем,

Знамёна боевые развернув,

С растянутыми флангами войти

В проем, — с повозками и лошадьми.

Теперь оттуда, словно из жерла

Плавильни, бил клубами чёрный дым

И пламя рдяное. Глазам троих,

Стоящих на пороге Адских Врат,

Предстали тайны пропасти седой:

Безвидный, необъятный океан

Тьмы самобытной, где пространства нет,

Ни ширины, длины и высоты,

Ни времени; где пращуры Природы,-

Ночь древняя и Хаос, — в шуме битв

Немолчных безначалие блюдут

Исконное, сумятицу, нелад

И существуют лишь благодаря

Отсутствию порядка. Вечный спор

Здесь четверо соперников-борцов

Заядлых: Сухость, Влажность, Холод, Жар,-

О первенстве ведут и гонят в бой

Зачатки-атомы, что под гербы

Различных кланов строятся; легко

Вооружённые и тяжело,

Проворны и медлительны, остры

И гладки, неисчетны, как пески

Бесплодных почв Кирены или Барки,

Вздымаемые стычкой вихревой,

Чтоб ветров невесомые крыла

Отяготить; и верх берет на миг

Та сторона, где атомы в числе

Чуть большем накопятся; а судья

Их распрей — Хаос, как бы ни решал,

Лишь умножает смуту, что ему

Опорой служит; правит рядом с ним

Арбитр верховный — Случай. На краю

Пучины дикой, — зыбки, а быть может -

Могилы Мирозданья, где огня

И воздуха, материков, морей,

В помине даже нет, но все они

В правеществе зачаточно кишат,

Смесившись и воюя меж собой,

Пока. Творец Всевластный не велит

Им новые миры образовать;

У этой бездны осторожный Враг,

С порога Ада созерцая даль,

Обмысливал свой предстоящий путь:

Ведь не пролив же узкий переплыть

Ему придётся! Нестерпимый шум

Губительный ошеломлял его,

Подобный (если малое сравнить

С большим возможно) рыку батарей

Осадных гаубиц, когда Беллона

Обширный город обращает в прах;

И если б даже рухнул небосвод

И элементы вздыбленные шар

Земной сорвали бы с его оси,

Возникший грохот не был бы сильней

Того, что слух Врага теперь терзал.

Вот наконец он, крылья распустив

Подобно корабельным парусам,

От почвы оттолкнулся и взлетел

С клубами чадными, и много лиг

Преодолел отважно, оседлав

Летучий дым; но вскорости клубы

Развеялись под ним и седока .

Оставили в бескрайной пустоте.

Напрасно он размахивал вовсю

Громадными крылами; как свинец

Сорвался в пропасть, падая стремглав,

И десять тысяч фатомов успел

Отмерить он, и падал бы сейчас,

Когда бы, на беду, могучий взрыв

Из тучи, проносившейся вблизи,

Насыщенной селитрой и огнём,

Опять скитальца ввысь на много миль

Не взвил; безумный вихрь затих, и он

Погряз в трясине вязкой — ни вода,

Ни суша. Через топкий этот край

С натугой путник двигался вперёд,

Где лєтом, где пешком; ему годны

Весло и парус. Так пересекал

Болота, горы и пустыни Гриф,

Преследуя упорно Аримаспов,

Что золото украли у него,

Хоть россыпи он зорко сторожил.

Подобно Грифу, стойкий Сатана

Одолевал болота и хребты,

Стремясь вперёд сквозь множество стихий -

Разреженных, и плотных, и густых,

И твёрдых; пробивался головой,

Руками, крыльями, ногами; он

Летел, нырял, пускался вплавь и полз.

Вдруг бесконечно-дикий, зычный вопль

Он услыхал: нестройных криков гул,

Смешенье смутных звуков, и туда

Бесстрашно повернул, дабы взглянуть:

Какие сонмы Духов или Сил

Здесь, в глубочайшей пропасти, царят

Средь шума этого, и разузнать

Надёжный путь из тьмы к пределам света.

Внезапно перед ним престол возник

Владыки Хаоса; его шатёр

Угрюмый над провалами глубин

Раскинут широко; второй престол

Ночь занимает, с головы до пят

Окутанная тёмной пеленой,-

Наидревнейшая изо всего,

Что существует; рядом с ними Орк,

Аид и Демогоргон, чьё нельзя

Прозванье грозное произносить,

А там — Смятенье, Случай и Молва,

Раздор тысячеустый и Мятеж

Вопят, кричат и спорят вразнобой.

К ним обратился храбро Сатана:

"— Вы, Духи или Силы, Нижней Бездной

Исконно правящие: Хаос, ты,

И ты, несозданная Ночь! Пришёл

Не как лазутчик, тайны распознать

Владений ваших, и не свергнуть вас;

Негаданно в пустынный здешний край

Забрёл я, ибо к свету верный путь

По вашей мрачной области пролёг.

Я в одиночку, без проводника,

Во мгле плутаю; не могу найти

Рубеж, где ваше царство темноты

Граничит с Небом. Там, невдалеке,

Возможно, есть места, не столь давно

Отобранные Деспотом у вас.

Туда стремлюсь я; укажите мне

Дорогу, — вас сторицей награжу,

И если мне Захватчика изгнать

Удастся из отторгнутой страны,

Её верну в первоначальный мрак,

Под вашу руку (в этом цель моя),

И знамя древней Ночи водворю.

Вся прибыль — вам, себе — оставлю месть!"

Анарх — старик с изменчивым лицом,

Забормотал: "— Ты мне знаком, чужак;

Ты — Ангелов могучий верховод,

Восставщий на Властителя Небес

И побеждённый. Да, я видел все

И слышал. Многочисленная рать

Подобная беззвучно не могла

Сквозь бездну потрясённую лететь,

Обрушиваясь, падая стремглав,

А мириады яростных полков

Из распахнувшихся Небесных Врат

Победоносно хлынули вослед,

Преследуя повстанцев по пятам.

Здесь, на границе царства моего,

Я восседаю, силясь уберечь

Ту малость, что ещё подвластна мне,

Но распри ваши даже ей грозят.

Держава древней Ночи из-за них

Ущерблена: сперва отторгнут был

Обширный Ад, чтоб вам тюрьму создать.

Теперь Земля и Небо — новый мир,-

Подвешены на золотой цепи,

Над нашими владениями, там,

Где легионы рушились твои.

И знай, коль ты намерился туда:

Опасен путь, хотя и не далёк.

Ступай, спеши! Разруха и разор,

Бесчинство и крушенье — любы мне!"

Не тратя ни мгновенья на ответ

И радуясь тому, что берег моря

Его скитаний близок, Сатана

Со свежей силой взмыл одним рывком,

Как пирамида пламени, в простор

Пустынного пространства, проложив

Дорогу средь враждующих стихии,

Кишевших вкруг него. Не претерпел

Такие беды Арго, между скал

Смыкающихся проходя Босфор;

Не худшим испытаниям Улисс

Подвергся, левым бортом обогнув

Харибду, чтоб кормило повернуть

К соседней водоверти. Но вперёд,

С трудом, упорно Сатана летел,

Одолевал упорно и с трудом

Препятствия; когда их превозмог,

И с помощью его произошло

Паденье Человека, — страшный путь

Преобразился дивно: Грех и Смерть,

Вослед, с произволения Небес,

Над бездною широкую стезю

Немедля проторили. Клокоча,

Пучина терпеливо сносит мост

Длины безмерной: от Гееннских недр

До рубежей вновь созданного мира;

По той тропе шныряют Духи Зла

Вперёд-назад, чтоб соблазнять людей

И их карать нещадно, исключив

Хранимых благосклонностью Творца

И добрых Ангелов от искушенья.

Но вот своё влиянье проявил

Блаженный свет, забрезжив от зубцов

Небесных башен; отблеск заревой

Проник в глубины хмурой Ночи. Здесь

Природа зачинается уже;

Отсюда Хаос, как разбитый враг,

Поспешно отступает; он притих,

И глуше бранный гул его звучит.

Все меньшие усилья Сатане

Потребны для полёта; он теперь,

В мерцанье сумерек, совсем легко

Скользит по успокоенным волнам.

Так радостно заходит в порт корабль,

Рангоут потеряв и такелаж,

В борьбе со штормом. Крылья распластав

Широкие, в разреженной среде,

Почти воздушной, — видит Сатана

Просторы эмпирейские Небес,-

Квадратных или круглых, — не понять,

Столь широки они. Пред ним опал

Высоких башен, блещущий сапфир

Зубчатых стен его былой отчизны,

И рядом — мир повис на золотой

Цепи, подобный крохотной звезде

В сравнении с Луной. Лелея месть

Неутолимую, проклятый Дух

Торопится туда в проклятый час.