Поведение

ЧАСТЬ VI. ЦИВИЛИЗАЦИЯ И ЕЕ ВРАГИ

Совокупность четырех цивилизационных блоков составляет то, что можно назвать человеческой цивилизацией.

У четырех этических систем, при всех различиях между ними, есть нечто общее: каждая из них способна организовать жизнь людей, нормализовать отношения между ними и поддерживать в обществе определенный уровень взаимного доверия. Все это позволяет людям осуществлять совместную деятельность, иногда очень сложную.

Человеческое общество может достичь в своем развитии значительных успехов. Однако масштаб этих успехов предопределен одним обстоятельством: насколько сложные формы совместной деятельности возможны в данном обществе. Современная цивилизация требует для своего поддержания совместной деятельности огромных коллективов людей, а также слаженной деятельности сообществ, эффективного управления и отсутствия явных противоречий в господствующей культуре.

Все это держится на очень тонкой нити: на взаимном доверии между людьми. Под словом «доверие» понимается прежде всего предсказуемость чужого поведения, и лишь во вторую очередь — наличие добрых чувств друг к другу. Два человека могут ненавидеть друг друга, но, тем не менее, доверять друг другу в определенных вопросах. Напротив, человек может не доверять близким друзьям, считая их, может быть, очень хорошими, но непредсказуемыми людьми. Доверие или недоверие — это оценки чужого поведения, а не чужих или своих чувств к другому человеку.

Основой взаимного доверия является следование этическим нормам. Разумеется, речь идет не о скрупулезном их соблюдении: это невозможно по чисто практическим причинам. Как правило, все крупные социальные образования поддерживают свои варианты этики, позволяя людям в своем поведении в той или иной мере отклоняться от строгого следования этическим нормам. Как правило, мера такого отступления диктуется обстоятельствами. Что допустимо в одних случаях, считается недопустимым в других, и так далее.

Меру доверия, оказываемого человеку со стороны окружающих людей (в пределе — общества в целом), называют репутацией этого человека.

В точном смысле этого слова репутация человека — это набор ожиданий, которые человек вызвал в окружающих его людях. Эти ожидания зависят от априорных оценок, связанных с объективными факторами, оказывающими влияние на поведение человека (такими, как происхождение, этническая принадлежность, материальное положение, и т. п.), и от действий, совершенных в прошлом самим человеком.[98]

Репутация является оценочной характеристикой. Это значит, что она содержит не только информацию об ожидаемом поведении субъекта, но и оценку этого поведения с некоторой «общепринятой» точки зрения. Эта оценочная часть информации является чрезвычайно важной, поскольку является информацией не только об индивиде, но и об обществе, оценивающем индивида, а также (косвенно) о самооценке общества.[99]

Репутация человека зависит от того, как общество оценивает его притязания, возможности и внутренние ограничения.

Притязания — это совокупность целей, которых человек стремится достичь, жизненных задач, которые он хотел бы решить, и т. д. и т. п. Притязания связаны с возможным будущим субъекта и определяют целевую компоненту его деятельности.

Возможности — это полезные свойства (таланты, навыки, умения, наличие материальных средств и т. п.), в общем — все то, что субъект может использовать для достижения своих целей. Уровень возможностей связан с настоящим субъекта: они определяют, чего человек достиг на данный момент и что он может сделать в ближайшем будущем.

Внутренние ограничения — это ситуации или положения, избегаемые субъектом по каким-либо причинам. Наиболее существенными считаются этические ограничения, но существуют эстетические пристрастия, психологические комплексы и многое другое, что также входит в эту категорию. Уровень ограничений задается прошлым субъекта и связан с его жизненным опытом, привычками, убеждениями, симпатиями и т. п., а также с его национальной, культурной и цивилизационной принадлежностью.

Полезно также описать и соответствующие критерии оценки всех этих свойств.

Уровень притязаний субъекта обычно оценивается, исходя из характера его целей, уровня инициативности, и способности к стратегическому мышлению.

Нормальными (общественно одобряемыми) целями признаются прежде всего приобретение и увеличение личного капитала, который может быть реальным (деньги, материальные ценности) или символическим (широкая известность, влияние, принадлежность к элите, власть). Позитивно оценивается и инициативность, то есть способность принимать самостоятельные решения и реализовывать их. Кроме того, признается высокая ценность стратегического мышления: человек, строящий и выполняющий планы, рассчитанные на многие годы, имеет большие притязания, нежели живущий сегодняшним днем.

Способ оценки уровня возможностей человека вполне очевиден: это просто оценка всего того, что человек знает, умеет, а также чего он достиг и чем обладает.

Что касается уровня внутренних ограничений, то здесь в первую очередь учитывается этичность его поведения.

При этом общая оценка репутации человека не является суммой указанных выше оценок. Прежде всего учитывается характер корреляции между этими тремя оценками.

Остановимся на этом более подробно. Очевидно, что все три параметра изменяются с течением времени. Человек может увеличить или уменьшить уровень своих возможностей, повысить или понизить уровень своих притязаний, пересмотреть в ту или иную сторону уровень ограничений. Социально одобряемым в любом обществе является человек, в поведении которого имеет место позитивная корреляция между всеми тремя уровнями.

То есть, социально одобряемым считается такое поведение, при котором повышение уровня возможностей человека вызывает повышение его уровня притязаний и — одновременно — повышение уровня ограничений. Например, от человека, каким-то образом увеличившего свои возможности (допустим, получившего дополнительное образование), ждут, что он повысит уровень своих претензий (допустим, будет добиваться высокооплачиваемой работы или претендовать на более высокое место в общественной иерархии), но и увеличит уровень ограничений (избавится от ряда предрассудков, будет тщательнее следить за своим поведением, станет более порядочным и предсказуемым). То же самое можно сказать и о других коррелятивных рядах. Соответствующий тип поведения человека принято называть «позитивным», а самого человека — "позитивной личностью".[100]

Наиболее желательная ("позитивная") конфигурация личности с этой точки зрения выглядит так:

Соответствующий тип личности можно описать в таких выражениях:

"Чем больше я могу, тем меньше себе позволяю". Чем выше поднялся человек, тем лучше должна быть его репутация. "Что не стыдно бедному и неспособному, недопустимо для обеспеченного и талантливого". "Чем больше я могу, тем к большему стремлюсь". Чем больше возможности человека, тем масштабнее его планы. "Если у меня есть деньги, я должен их приумножить". "Чем выше я себя оцениваю, тем к большему стремлюсь". Хорошие (моральные) люди имеют право и должны доминировать в обществе. "Я достаточно порядочен, чтобы позволить себе заниматься политикой".

Разумеется, так бывает не всегда. Некоторые люди, например, склонны при увеличении уровня своих возможностей снижать уровень ограничений (проще говоря, они остаются хорошими людьми, только пока слабы). Такие люди рассуждают по принципу "Если я стану богатым, буду плевать на законы", или "Гению позволено все". Существуют и другие виды негативных зависимостей (все они являются разновидностями обратных корреляций), соответствующие осуждаемым обществом типам личности.

Прогнозы поведения как отдельных людей, так и разного рода человеческих коллективов (таких, как национальные группы, социальные слои, население различных территорий) делаются, исходя из того, какие именно зависимости между указанными группами факторов являются доминирующими. Особенно важным является учет этого обстоятельства при прогнозировании процессов в социальной сфере. Дело в том, что разные типы личности реагируют на одни и те же обстоятельства совершенно по-разному.

Например, классическое[101] различие между «рыночным» и «нерыночным» типом личности состоит в том, каким образом связаны уровень возможностей человека и уровень его притязаний. Представим себе, что какой-то человек выполняет сдельную работу. Далее, предположим, что ему стали больше платить за час работы. Будет ли он в таком случае работать больше или меньше? Это зависит от типа личности. "Позитивный человек", для которого увеличение его уровня возможностей (а дополнительный доход его повышает) означает рост его притязаний, усмотрит в дополнительных деньгах возможность претендовать на большее, чем он имеет (достичь более высокого уровня жизни, получить дополнительное образование, купить дорогие вещи и т. п.). Следовательно, он будет работать больше, поскольку работать стало выгоднее. Но так поступит только человек с "позитивным мышлением". Представим себе другую конфигурацию личности, например, такую:

Это человек с ограниченными притязаниями. Такого рода человек строит какие-то планы, стремится к чему-то и т. п. только до тех пор, пока он не добьется определенного ("сносного", "приемлемого") уровня жизни и определенных возможностей. Как только они у него появляются, он снижает свою активность, перестает строить новые планы, считая, что "с него достаточно". Если он доволен своим уровнем жизни, то повышение платы за его труд приведет только к тому, что он будет меньше трудиться, получая за свой труд то же самое вознаграждение.

Есть и другие варианты негативного поведения. Например, уже упоминавшийся вариант поведения, когда при увеличении уровня возможностей снижается уровень ограничений, может привести к весьма опасному типу поведения, когда человек законопослушен и безопасен для окружающих только до тех пор, пока он достаточно беден и бесправен.

Следует отличать "негативное поведение" от внеморальности и зла как принципиальных позиций. Люди с негативным поведением, конечно, не самые лучшие члены общества. Однако нельзя сказать, что они противопоставляют ему себя. Они позволяют себе отклоняться от принятых норм поведения, но тем самым они еще не отрицают эти нормы. Они могут существенно снизить уровень взаимного доверия в обществе, но они все-таки остаются членами общества, частью цивилизации, пусть даже худшей ее частью.

С другой стороны, люди, живущие по нормам "нулевой этической системы" (то есть внеморальные субъекты), а также те, кто принял позицию зла, вообще не принадлежат цивилизации. Их конфликт с обществом протекает на более глубоком уровне.

Существуют сообщества людей (в том числе и этнически однородные[102]), нормы поведения которых не соответствуют ни одной из четырех этических систем, рассмотренных выше.

Главной их особенностью является то, что они не могли бы существовать вне других цивилизаций. Причиной тому является отсутствие естественного взаимного доверия между участниками этих сообществ и невозможности самостоятельно поддерживать сложные формы поведения. Предоставленные самим себе, они быстро распались бы. Но они выработали определенные способы существования за счет цивилизованного мира, что позволяет им не только уцелеть, но и (во многих случаях) извлекать из своего положения определенные преимущества.

Вопрос о характере взаимоотношений между цивилизацией и внецивилизацонными сообществами очень сложен. Нет сомнений, что достаточно часто последние просто «паразитируют» на цивилизации; но, с другой стороны, некоторые цивилизованные общества извлекают определенную пользу из таких взаимоотношений, что скорее напоминает симбиоз.

Одним из видов внецивилизационных сообществ являются те, в которых отношения между людьми строятся по нормам нулевой этической системы (то есть подобные отношения "внеморальны").

Напомним соответствующие правила поведения:

"Мне нет дела до других, как и им — до меня. Как другие ведут себя по отношению ко мне, пусть так себя и ведут. Как я веду себя по отношению к другим, так я и дальше буду себя вести. Все действуют так, как считают нужным, и я тоже действую, как считаю нужным."

Человек, принявший подобные жизненные установки, находится, так сказать, "по ту сторону добра и зла" — точнее, он их просто не различает. Разумеется, ему доступно понимание некоторых ценностей: он хорошо знает, что такое «полезное» и «вредное», он даже может делать добро тем людям, которые ему чем-то нравятся, и при этом даже не ждет за это благодарности, поскольку не понимает, что это такое. Он не обидчив: он вполне способен договориться с человеком, который причинил ему зло, если изменились обстоятельства и ему понадобилось обратиться к этому человеку. С другой стороны, он и сам способен сделать другим людям все что угодно, если это ему в данный момент покажется выгодным. Как правило, такие люди склонны презирать окружающих за их приверженность каким-то «нелепым» этическим ограничениям (смысла которых они просто не чувствуют), а себя считать "реалистически мыслящими" людьми, адекватно воспринимающими реальность.

Очевидно, что уровень взаимного доверия между подобными людьми (если они составляют единое сообщество) будет равен нулю, поскольку каждый из них прекрасно знает, что другой может в любой момент нанести ему сколь угодно значительный ущерб. Такие люди (и такие сообщества) могут нормально существовать только среди других людей (и других народов) и за их счет - систематически эксплуатируя их доверие. С другой стороны, эти сообщества могут образовывать из себя подобия «народов», хотя эти «народы» достаточно своеобразны.

Мы говорим о так называемых "народах диаспоры". Наиболее известным народом такого типа являются евреи «классического» периода, но далеко не только они одни. Любой народ (или его часть) может попасть в подобное положение. Все "рассеянные народы" имеют между собой нечто общее, а именно общность некоторых моделей поведения. Если мы посмотрим на армянскую или итальянскую диаспору в Америке и поведение людей, принадлежащих к этим диаспорам, мы, к своему удивлению, увидим в их поведении сходство с теми же евреями: те же занятия, те же отношения с окружающим миром, те же способы бытового устройства и т. п.[103]

Следует иметь в виду, что «диаспорой» в указанном смысле слова можно назвать далеко не все национальные сообщества, волею судьбы оказавшиеся далеко от своей "исторической родины" и не желающие ассимилировать. Например, замкнутое, территориально ограниченное поселение какого-то народа на «чужой» территории вовсе не является «рассеянием». Такое сообщество может жить по законам одной из этических систем, в нем может сохраняться высокий уровень взаимного доверия, и т. п. Разумеется, между таким сообществом и окружающим миром возможны конфликты (национальные или даже межцивилизационные), но в данном случае речь идет о другом.[104] Настоящая диаспора возникает, когда составляющие ее люди переходят[105] на нулевую этическую систему, то есть начинают относиться к окружающим так, как это описано выше. Уровень взаимного доверия в таком сообществе падает, поскольку все его участники начинают понимать, что они могут ждать от окружающих буквально чего угодно. При этом сообщество или распадается, или перестраивается, приобретая характерные черты народа-диаспоры.

Отношения между народом-"хозяином" и живущим в нем народом-диаспорой обычно бывают достаточно сложные. Как уже было сказано, это полусимбиоз-полупаразитирование. Народы-диаспоры ведут себя в среде обычного народа примерно так, как микробы в теле человека. Иногда они полезны — как кишечная палочка, которая помогает переваривать пищу. Иногда они являются обычными паразитами, более или менее безвредными. В некоторых случаях они могут играть роль болезнетворных бактерий — то есть вирусов гриппа или холерных вибрионов. Один и тот же народ в разных обществах и в разное время может выступать в разном качестве: для какого-то общества эти люди играют роль кишечных палочек, для какого-то — возбудителей холеры. Более того, если само общество меняется, то могут измениться и функции народа-диаспоры: из полезного или хотя бы нейтрального он может превратиться в опасный, и наоборот. При этом сам народ-диаспора может и не изменяться: меняется общество, в котором он находится. Те действия народа-диаспоры, которые когда-то были безобидны или даже полезны, становятся разрушительными для изменившегося (или просто временно ослабевшего) общества.

Стоит обратить внимание на внутреннее устройство такого рода сообществ. Как правило, люди, входящие в них, боятся друг друга больше, чем чужих — поскольку ждут от «чужих» этически окрашенного поведения, а от «своих» чисто прагматического. Именно это обстоятельство может как разрушить подобное сообщество, так и (как это не парадоксально) сплотить его.

Дело в том, что подобные люди хорошо управляемы. Оказывая на них давление, можно не опасаться морального возмущения или желания отомстить. Напротив, они легко уступают силе, и всегда предпочитают «откупиться», если это дешевле. Политические силы, действующие в среде таких народов, состоят из людей, способных смотреть дальше других и хоть сколько-нибудь поступиться мелким своекорыстием. Как правило, они глубоко презирают "свой народ", который рассматривают в основном как орудие, с помощью которого они действуют. Для того, чтобы их сообщества не рассыпались, их управляющие структуры применяют разного рода методы давления на людей, иногда весьма изощренные. Результатом такого рода деятельности является возникновение системы взаимного давления и взаимного шантажа. В основном это давление оказывается через семейные каналы, через родственников и близких, через навязываемые долги и обязательства и т. д. и т. п. Эта система взаимного контроля может показаться со стороны проявлением "национальной солидарности", хотя это не так. Действительно, представитель такого народа будет оказывать определенные услугим «своим», даже незнакомым ему лично людям, но только потому, что он опасается нажить себе лишних врагов в своей среде. К тому же в большинстве случаев эти услуги ему лично ничего не стоят: он предпочитает оказывать их за счет окружающих.[106]

Еще раз затронем такой вопрос: может ли народ-диаспора при всех своих неприятных свойствах быть в чем-то полезен обществу, в котором он обитает? Да, иногда такое случается. Например, народ-диаспора берет на себя какие-то функции, которые в среде народа-"хозяина" считаются низменными, грязными или морально неприемлемыми. Другой случай: народ-диаспора очень эффективно действует в какой-то сфере (как правило, это торговля, финансы или что-то в этом роде), ограниченный со всех сторон жесткими рамками, и, так сказать, запряженный в телегу национальной экономики.

В связи с этим нужно отметить, что ни один народ-диаспора (в том числе и еврейский, часто обвиняемый в вынашивании далеко идущих планов) никогда не пытается захватить власть над народом-хозяином. Такого рода теории возникают постоянно, но они смешивают власть и упомянутое выше паразитирование. Власть — это принятие решений за других, а народы-диаспоры в общем равнодушны к делам других народов. Нельзя же сказать, что солитер в кишечнике человека мечтает управлять этим человеком. Он не мечтал об этом, даже если бы был разумен. Ему не нужно заставлять человека идти туда-то и делать то-то. Более того, это требует принятия решений за этого человека, и можно принять неправильное решение, лишившись источника пищи. Нет, пусть о своих делах человек думает сам. Солитера волнует только одно: возможность съедать самому большую часть пищи, которую съест человек, как бы тот ее не добыл. Примерно так же рассуждают и представители народов-диаспор, в том числе и их руководство. К тому же представители народов-диаспор просто не способны управлять обычными людьми, поведение которых они понимают слабо, поскольку оно более сложно, чем их собственное. Их мечта и конечный идеал — спокойное безбедное захребетничество, продолжающееся неопределенно долго. Эту возможность они действительно хотели бы иметь, и прилагают все усилия, чтобы достичь такого положения (то есть "сидеть на шее" у других народов).

Есть еще один вопрос, который придется упомянуть. Многие люди, сталкивающиеся с представителями народов-диаспор, склонны рассказывать о выдающемся уме и дьявольской хитрости таких людей. Стоит сказать, что такого рода выводы делаются (увы, весьма поспешно) из-за того, что поведение таких людей кажется очень эффективным: "они всего добиваются". На самом деле они "добиваются успехов" в основном потому, что их ум устроен проще, но зато они не думают об очень многих вещах, просто их не замечая. Это позволяет им в некоторых отношениях быть весьма эффективными. Кроме того, из-за того, что такие люди могут безо всяких переживаний сделать то, чего другие делать просто не захотят, они получают дополнительные преимущества. Например, ни один представитель народа-диаспоры не понимает, что такое унижение. Он может вести себя просто раболепно с нужным ему человеком, нисколько не переживая по этому поводу. С его точки зрения, это вообще не унижение, а малозначащий спектакль. При этом тот же самый человек может быть невероятно нагл и настырен, и по той же самой причине: он не чувствует никакого смущения, потому что не понимает, что это такое. Если самый дешевый способ получить то, что тебе нужно, от кого-то, это публично унизиться перед ним, то почему бы так и не поступить? Но если проще и дешевле обхамить, надавить, в конце концов обмануть того же самого человека, почему бы не сделать так? С такой позиции это чисто технический вопрос. Для того, чтобы его решить, не надобно большого ума, хотя со стороны такое поведение может казаться чуть ли не образцом сатанинской изворотливости.

Кроме всего прочего, не следует излишне демонизировать поведение "рассеянных народов". Люди такого типа действительно способны совершить любое зло (за что к ним соответствующим образом и относятся), но они, по крайней мере, не считают причинение зла другим единственным достойным способом существования. Такие люди могут быть безупречно лояльными гражданами, если только государство, в котором они проживают, будет внушать им достаточные опасения — а запугать их легко. Другое дело, что ждать от них проявлений настоящего патриотизма, чести, даже элементарной порядочности, не имеет никакого смысла.

Народ-диаспора может перестать существовать по двум причинам. Во-первых, он может ассимилировать, то есть постепенно распасться и в конце концов влиться в другие, «обычные» народы. Во-вторых (хотя это бывает значительно реже) он может принять какую-то этическую систему и стать новым народом. (В такую ситуацию попали, например, евреи в Израиле: современные израильтяне являются иным народом, нежели классические "евреи").

Народы-диаспоры образуют нечто вроде промежуточной зоны между цивилизацией и ее противоположностью, то есть чисто паразитическими сообществами, использующими для достижения своих целей насилие и обман. Такого рода сообщества мы будем именовать варварскими, а соответствующее поведение — варварством.

Подобное словоупотребление может вызывать вопросы. Под варварством сейчас принято понимать низкий уровень развития какого-то народа или цивилизации. При этом молчаливо предполагается, что причиной варварства является задержка развития (нечто вроде того, что бывает со школьником-прогульщиком, которого оставляют на второй год). Более того, считается, что все народы когда-то были такими, какими остались и сейчас варвары, так что варварство — это наше общее прошлое. Есть, впрочем, и альтернативная точка зрения (которая, впрочем, потихоньку становится господствующей). Согласно этой последней, варварство — это не варварство, а другая культура, некий особый замкнутый мир.

Обе эти теории, при всех своих внешних различиях, исходят из одной неочевидной предпосылки. А именно, они предполагают независимость варварских культур от культур цивилизованных. Цивилизация живет сама по себе, варвары сами по себе. К тому же обе эти теории склонны в некотором смысле списывать варварство со счетов: будь оно всего лишь "низшей ступенью развития" или же самостоятельной «культурой», все равно развитие единой мировой цивилизации не оставляет ему шансов на сохранение — в первом случае вследствие "естественного просвещения", во втором — в силу культурной экспансии.

Мы, напротив, полагаем, что варварство тесно связано с цивилизацией,[107] и даже (в некотором смысле) порождается ею. Более того, варварство — вторичное (по отношению к цивилизации) явление. Кроме того, варварство вполне способно стать одной из основных исторических сил достаточно близкого будущего — и такой шанс ему предоставляет именно наступление мировой цивилизации.

Варварские сообщества следуют «антиэтическим» законам зла. В подавляющем большинстве случаев речь идет о насилии:

"Я буду вести себя по отношению к другими так, как они не ведут себя по отношению ко мне (не могут или не хотят). Я буду делать с другими то, чего они со мной не делают (не могут или не хотят)."

Говоря попросту, варвары — это люди, существующие за счет того, что они могут доставить другим неприятности. Цивилизации приходится непрерывно откупаться от них, поскольку это обычно (в каждый данный момент) кажется более простым и дешевым выходом из положения.

Варварство является принципиальной позицией. Жить за счет насилия для настоящего варвара — это нечто достойное восхищения, предмет гордости, этическая ценность. Такое отношение к жизни в среде этих сообществ разделяют все, а не только те, кто реально смог стать разбойником или убийцей. Например, любая женщина из такого сообщества гордится, что ее муж и сыновья убивают людей и приносят домой добычу, и презирает их, если они кормят семью за счет честного заработка.

Но варвары существуют за счет цивилизации не только в этом смысле. Как правило, и внутренняя структура варварского сообщества (прежде всего система управления, то есть власть) держится за счет ресурсов и средств, предоставляемых цивилизацией. Обычно варварская правящая верхушка распоряжается техническими или идеологическими ресурсами, созданными цивилизацией и принципиально недоступными для изготовления или создания в самом варварском обществе. Настоящее варварство еще не там, где все ходят с дубинами (и каждый может сделать себе такую же дубину). Настоящее варварство начинается там, где все ходят с дубинами, но вождь и его охрана носят стальное оружие (которого данный варварский народ делать не умеет), а еще лучше — с автоматами и гранатометами. Первый и главный признак развитого варварства — это использование властью (и прежде всего властью) технических средств (особенно оружия) и идеологии, произведенных в цивилизованном обществе, причем таких, которых сами варвары не способны изготовить и тем более изобрести. Наиболее характерное внешнее проявление варварства — нарочито примитивные и дикие нравы в сочетании с развитой чужой (купленной, краденой или отнятой) материальной культурой. Монгольский хан, кутающийся в китайские шелка; африканский вождь на «джипе» и с «калашниковым» на шее; пуштун со «стингером» на плече — вот это и есть варварство. Варварство выживает, борясь с цивилизацией средствами самой цивилизации.

Не менее важным моментом является заимствование (то есть кража) идеологических или религиозных концепций. Варварские вожди бывают прекрасными ораторами, умеющими произносить слова «вера», «свобода», «право», или, допустим, «шариат» — в зависимости от того, что производит впечатление на подданных и на своих противников. Варвары прекрасно умеют оправдывать варварство, причем обычно они делают это «цивилизованными» интеллектуальными средствами.

Все сказанное заставляет сделать вывод о том, что варварские культуры преступны. Так оно и есть. Варварство отличается от обычной преступности только своими масштабами. Разумеется, делишки воровских шаек или мафиози не идут ни в какое сравнение с целыми варварскими «республиками», "независимыми государствами" и т. п., но суть их деятельности та же самая.

Особый интерес представляет своеобразная красота варварства — и, соответственно, периодически вспыхивающее восхищение части цивилизованных людей варварами. Ответ довольно прост: варварство стремится выглядеть привлекательным; это часть его политики мимикрии. Нигде не уделяется столько внимания бытовой эстетике, сколько у варваров, а их вожди обычно прямо-таки утопают в экзотической роскоши.[108]

Нетрудно заметить, что проявления варварства имеют место и в рамках цивилизованных сообществ. Прежде всего, речь идет о преступности, но не только о ней. Носителями варварства могут быть коллективы или общности людей, которые внешне совершенно не производят подобного впечатления. Более того, варварское (по сути) поведение может выглядеть подчеркнуто «культурным». Все зависит от того, как при этом используется культура. В принципе, нет ничего невозможного в том, чтобы применять любые достижения цивилизации (вплоть до самых высших) точно так же, как дикарь использует автомат, — для того, чтобы угрожать другим.

Например, "русская интеллигенция" — как сообщество — демонстрирует на протяжении всей своей истории типично варварское поведение. Заметим, что речь не идет об интеллектуалах, или лицах, занятых высокоспециализированным трудом. Как известно, принадлежность человека к "русской интеллигенции" не определяется уровнем образованности, квалификации и т. п. Многие типичные интеллигенты — глубоко невежественные люди. Принадлежность к интеллигенции — это прежде всего определенная позиция.

"Русский интеллигент" — это человек, решающий свои проблемы за счет того, что он доставляет обществу неприятности, хотя и не оружием, а словами. Интеллигенция ведет себя по отношению к русскому обществу (и тем более к государству) примерно так же, как скандалист в очереди: он непрерывно оскорбляет всех присутствующих, и ждет, что его пропустят вперед просто затем, чтобы он, наконец, замолчал. "Русская интеллигенция" состоит из людей, добивающихся определенного социального статуса, материальных благ и т. п. тем же самым путем.[109] Именно такую цель имеет тотальная критика интеллигентами всех аспектов русской жизни и целенаправленное внушение русским людям чувства иррациональной вины (прежде всего перед "российским мыслящим классом",[110] а также и перед кем угодно еще). Как правило, эта «критика» использует ряд идей, созданных на Западе (например, либеральных социально-экономических теорий), причем ссылающиеся на эти идеи лица обыкновенно не понимают смысла того, о чем они говорят: это еще один случай использования орудий, созданных цивилизацией, для борьбы против цивилизации.[111] Поэтому не следует удивляться тому, что вполне конструктивные западные идеи приобретают в России некую "разрушительную силу": они используются для заведомо деструктивных целей.[112]