Повелитель стали

Глава пятая. Удачный торг

С первыми лучами солнца подручные торговца Окуня вытащили и установили возле гостевого дома огромные коромысло-весы и разложили рядом набор гирь. Туда к весам подтащили десяток мешков с солью. Отдельно на крыльце гостевого дома выложили металлические товары – ножи с ручками и без, топоры без топорищ, наконечники для рогатин, крюки и другой скобяной товар. Железными оказались только ножи, все остальные товары были, к удивлению, медными и бронзовыми, даже топоры. Да, прикинул Белов, торговля здесь, как при социализме, понятно, почему никто не боится грабителей. А вот и первые покупатели – подходили мужички, иногда с жёнами и дочерьми, сразу к Окуню, который после короткого разговора выносил из гостевого дома товар и менял его на меховые шкурки. Торга, как такового, не было, видимо, товар был заранее заказан и цена обговорена. Только иногда купец не брал предложенные шкурки, что, впрочем, не смущало покупателей, которые тут же доставали из мешка другую шкурку. Обычная деревенская торговля, как и через тысячи лет. Белов не спешил принять участие в торге, устроился неподалёку на пеньке и наблюдал.

Ближе к восьми часам утра, когда солнце поднялось достаточно высоко и тени на торговой площади уже не было, высохла вся роса, стали подходить нарядно одетые семьи. Наступил апогей торговли, самая интересная её часть. Глава семьи с женой и детьми подходил к товарам, выложенным на крыльце, и степенно прохаживался вдоль, изредка рассматривая товары, прикидывая их по размеру и обсуждая достоинство товаров с домочадцами. Окунь не вмешивался в это, у него образовалась очередь к весам, где бойко развешивалась соль. Цена соли была фиксирована, и разногласий между покупателями и торговцем не возникало. Но вот выселковские семейства достаточно выгулялись, показали себя и свою нарядную одежду, часть из которой наверняка была сшита для этого торга, соседям, и наступило время настоящей торговли. Тут уже участвовали все подручные Окуня, даже часть караульных поднялись из лодок и приняли участие в красочном представлении. Происходил классический торг – обе стороны расхваливали свой товар и принижали достоинства товара оппонента. Подходили по три-четыре раза. Выселковские угрожали дождаться других торговцев, окуневские намекали, что другие могут и не приехать, а если приедут – не привезут такого товара.

Белов просто наслаждался этим представлением, схватывая на лету новые обороты речи и сравнения. Пока ни одной монеты в руках торгующихся он не заметил. Единственным средством оплаты товаров была пушнина. От огромных медвежьих шкур до маленьких беличьих, собольих и горностаевых. Зато среди скобяного товара, привезённого Окунем, Белов разглядел большие пластины прозрачного материала, подошёл поближе и удостоверился – слюда. Размеры слюдяных пластин были достаточно большими – до семидесяти-восьмидесяти сантиметров в диаметре. Почти все они были круглыми или овальными. Ещё Окунь вынес и разложил на куске тёмной ткани серебряные украшения. Украшения были сработаны достаточно профессионально, хорошо отполированы. Среди них Белов заметил три маленьких медных зеркальца. Местные девицы, видимо, хорошо знали цену этим зеркальцам и даже не пытались прицениться. Сколько он не ждал, цену никто не спросил. Пришлось поинтересоваться самому. Окунь только улыбнулся и предложил показать свой товар, мол, сторгуемся.

Постепенно торг начал затихать, и Белов озаботился своими покупками. Отозвав купца в сторону, он выложил перед ним почти весь свой товар – бисер, ножик, пластмассовую лодочку, пару носовых платков, батарейки. Окунь сразу отодвинул ножик в сторону, у самого таких много, равнодушно потрогал бисер, но заинтересовался лодочкой и батарейками. Предложил – полпуда соли за всё. Белов быстро ответил: восемь пудов без ножа и платков. И начался торг. Торговались оба вполголоса, спокойно, но вдумчиво и аккуратно перечисляя недостатки и достоинства товаров, не опускаясь до взаимных оскорблений. Спокойный изначально Окунь, послушав доводы и предложения оппонента, заметно изменил своё отношение к нему на более уважительное и занялся торгом пристальней. В результате Белов после пятнадцатиминутных переговоров согласился на два с половиной пуда соли, всё равно надо будет почаще приезжать в Выселки, да и выше по течению придётся добраться, а купленной соли вполне хватало на год, если не больше.

Ударив по рукам, Белов пошёл отвешивать соль и перетаскивать сразу в лодку. Окунь тоже дал команду собираться и следил за погрузкой остатков товара и приобретённых шкурок в свои посудины, так называемые расшивы. Наблюдая за поведением купца, Белов убедился, что торговец не жулик и в его поведении нет патологической жадности. Опыт общения с преступниками у бывшего оперуполномоченного уголовного розыска был более чем достаточный, и он выработал интуитивную оценку людей в смысле их надёжности и порядочности. Решив довериться Окуню, Белов отозвал его в сторону и показал маленькое зеркальце. Увидев на лице опытного торговца удивление, которое как ни пытался, тот не смог скрыть, он тихо попросил за товар четыре гривны, добавив, что сможет достать ещё такие. Мастер, который их делал, погиб, но небольшой запас остался. Больше никто такие зеркала делать не умеет.

К чести купца, опомнился он быстро и сразу стал торговаться. Вот в этой торговле Белов практически не шёл на уступки. А в конце, когда заинтересованный купец почти взмолился, со словами: «Да у меня нет такой суммы на руках!», путешественник отыграл назад, предложив:

– Я согласен на одну гривну, но после продажи отдашь половину прибыли.

– А коли обману? – прищурился Окунь.

– Буду торговать с другими купцами, а тебя ославлю, – не моргнув глазом, ответил владелец зеркальца.

– А как узнаешь правду?

– Узнаю, может, не сразу, но узнаю, – уверенно пообещал Белов, добавив: – Найди богатых покупателей и разбогатеешь за два сезона так, что соль отдашь своим детям для учёбы.

Договорившись встретиться в Выселках через два месяца, перед ледоставом, Белов осмотрел полученную гривну, которая оказалась бруском серебра около двухсот граммов, и направился в сторону тётки Курихи. Вдруг раздались резкие звуки ударов железа о железо. Наш герой, а за ним Окунь с подручными, быстрым шагом пошли в центр Выселков. Там уже собрались жители селения. К удивлению Белова, народу собралось достаточно много – одних мужчин среднего возраста было больше сотни. Ребятня, которую выгнали из центра площадки, залезала на крыши домов и с интересом смотрела оттуда. На крыльце своего дома стоял Скор. Он поднял руку, и разговоры в толпе затихли.

– Добрые люди. Все знают, мой сын Слад вернулся с охоты подраненный. Но не все знают, что кабан поранил Слада из-за сломанной рогатины. Да, рогатины ломаются, но ломается древко и никогда не ломается лезвие. Вот это лезвие, смотрите! – Скор вынул сломанное лезвие и передал его стоявшим возле него мужчинам. Те заинтересованно стали рассматривать обломок. А Скор продолжал: – Помните, этой зимой медведь покалечил Хомяка и его брата Втора? В тот раз погнулось лезвие рогатины. Часто ли такое бывает? Все это помнят?

Молчание было ответом.

– А прошлым летом раскололся топор у Калины? Разогнулись два крюка, и упала крыша у Лосихи? Ладно, никто не пострадал. Кто ковал эти железки? Подмастерье кузнеца Третьяк. Что хочешь сказать, Третьяк? Третий год ты в учениках у кузнеца, почему не выучился?

На помост вытолкнули того самого помощника кузнеца, худощавого парнишку лет семнадцати. Он был переодет в чистую одежду и явно напуган.

– Ну, я хотел, я думал, ну, не получилось. – Объяснение было понятным и достаточно предсказуемым.

– Все знают, что положено по Правде за ранения по причине негодного товара? Такое же увечье или вира. Калечить парня я не хочу, а виры он не заплатит и не отработает. Что будем делать? – задал риторический вопрос Скор. Ответом ему было мрачное молчание.

– Родичей у него на Выселках нет. Кто заплатит за Третьяка виру обществу?

Белов поинтересовался у стоявшего рядом Окуня:

– А велика вира?

– За увечье пять гривен, за три увечья три по пять гривен. Это без ремонта дома.

А Скор продолжал:

– Я предлагаю отлучить Третьяка от Выселков. Пусть уходит сегодня же куда хочет. Зла на него не держу, преследовать не буду. Но на Выселки пути ему не будет. Все согласны со мной?

– Хватит с него, а кто подмастерьем у кузнеца будет? Работы много, один не справится, – раздались голоса.

– А с подмастерьем я предлагаю вот что: пусть от каждого рода выберут по одному отроку и приведут кузнецу на испытание. А через неделю кузнец оставит из них двоих или троих, кто толковей.

– Верно говоришь, старейшина, так и сделаем, – крикнули с разных сторон.

– Благодарю общество, я всё сказал, – поклонился Скор.

Народ стал расходиться, а Белов заметил тётку Куриху и поспешил к ней. Тётка тоже узнала его, и они пошли за курицами, по дороге завели разговор о корме для куриц. Куриха охотно согласилась и предложила продать два пуда зерна вместе с полудюжиной куриц. Торговаться по пути он не стал, торг продолжили во дворе Курихи. Да и торга практически не получилось. Стоило ему предложить так и не проданный Окуню ножик взамен кур, как Куриха стала отлавливать своих куриц и складывать в мешок, опасаясь, что гость передумает. Вскоре, закинув на плечи два мешка, Белов сердечно попрощался с Курихой и скорым шагом пошёл на берег. Возле дома Скора он остановился, постучал в дверь и зашёл в дом.

Скор сидел на полатях возле Слада, и они тихо беседовали. Белов поклонился, подошёл, проверил температуру у Слада. Лоб был нормальный. Староста спокойно дал осмотреть ноги сына, опухоль на сломанной ноге спала полностью, синяк тоже исчезал. Зашитая рана приобрела нормальный цвет, краснота сошла. Гость облегчённо вздохнул, угроза воспаления минула. Он попрощался с отцом и сыном, объяснив, что надо возвращаться к своему хозяйству. Улыбнулся Сладу, напомнил об обязательном удалении нитки. Спросил у Скора разрешения приехать осенью, на что тот ответил согласием. Ещё раз попрощавшись, Белов поклонился и ушёл.

Несмотря на то, что уже вечерело, он решил уплыть сразу, не дожидаясь Окуня, который оставался на ночлег. Бережёного бог бережёт, решил он, не рискуя здоровьем куриц и опасаясь дождя при наличии большого количества соли.

Уложив имущество, Белов помахал рукой подручным Окуня и выгреб на стремнину Камы, после чего пересел на корму и стал подруливать кормовым веслом, плывя по течению. Река здесь текла спокойно, чуть быстрее пешехода. До заката он рассчитывал отмахать больше двадцати километров.

Теперь Белов получил возможность спокойно осмотреть берега и сориентироваться. По его прикидкам, Выселки стояли недалеко от несуществующего здесь села Дедка. Берега Камы не переставали восхищать его реликтовыми дубовыми рощами с вкраплениями липы и немного берёзы. Тут путешественник вспомнил, что съестного у него не осталось, и подрулил к правому, высокому берегу, чтобы накопать червей или поймать лягушку для насадки. Закрепив лодку, он принялся шарить в траве вдоль берега, вылавливая кузнечиков и разыскивая лягушек. Попался почти сразу пяток лягушек, которых он спрятал в мешок и пошёл обратно к лодке. Сверху, со склона, раздались крики, потом шум, в котором привычное ухо сыщика безошибочно расслышало драку. Ему стало интересно, кто дерётся в этом бесконфликтном мире? Прихватив посох-карабин, поднялся по склону на шум.

Трое крепких парней, ещё безбородых, не спеша и явно глумясь, били худого парнишку, в котором Белов признал Третьяка, незадачливого помощника кузнеца. Тот, явно уступая в силе, не падал, а пытался защититься и упорно стоял на ногах. При появлении чужака избиение прекратилось, но не надолго.

– Иди отсюда, – сказал парень постарше, когда убедился, что Белов один.

– Почто бьёте Третьяка, староста велел его не трогать, – подошёл тот, чувствуя, что уговоры не пройдут, но попробовать надо.

– Да он сам… – ляпнул второй парень.

– Молчи, Окорок, – прервал его главарь и повторил: – Вали отсюда, бродяга.

– Только вместе с Третьяком, – Белов за руку отвёл Третьяка себе за спину.

– Тогда получи… – ударил чужака главарь.

Парни, конечно, были крепкие, но драться они не умели. Бывший сыщик скоро уложил их на землю, калечить не стал, понимая, что били они Третьяка, скорее всего, по заданию Скора. Носы и зубы у лоботрясов остались целые. Даже синяков на лицах не появилось. Недавние воспоминания о Русской Правде повлияли на действия опера. Он вспомнил, что пролитая в драке кровь или увечье облагаются серьёзными штрафами. Поэтому работал против подростков болевыми контролями и блоками. Пары вывернутых рук и прихваченной на болевой приём кисти хватило для вразумления драчунов. Чтобы не допустить жалобы от хулиганов на расправу над невинными подростками, он поставил парней на ноги и спросил имена, они оказались очень характерными – Будила, Окорок и Елага. После этого заставил всех троих поклясться перед богами, что их никто не бил и не калечил. Парни уныло пробурчали клятву Роду и Макоши. Затем Белов их отпустил, напомнив, что ещё будет в Выселках и узнает о соблюдении клятвы.

Глядя вслед плетущимся домой обидчикам, Третьяк спросил:

– А со мной что будет?

– А ты поплывёшь ко мне, – решил его спаситель, – тебе же некуда идти?

– Да, некуда.

– Вот и ладно, бери свой мешок.

Усадив Третьяка в лодку, Белов взялся за вёсла. Клятва клятвой, но отплыть подальше не помешает. Грёб, довольный сделкой с Окунем, он почти до заката, за это время проплыли место предыдущей ночёвки, где встретился Слад. Кама здесь была не очень извилистая, по прикидкам Белова, они отплыли от Выселков километров на двадцать или больше. Ночевать на берегу ему не хотелось, к счастью, попался небольшой островок, поросший ивняком. К нему и пристали путники. Отправив Третьяка разводить костёр, сам закинул донку с насадкой-лягушкой, приковал лодку к дереву и понёс вещи на берег. Паренёк уже наломал сушняка и бил огнивом по кремню, раздувая тлеющие искорки.

– Вот что я забыл, – чертыхнулся про себя Белов. – Зажигалки и спички скоро кончатся, и что будет? Надо думать о способах добывания огня.

«Или о заправке зажигалок», – подсказал ехидный внутренний голос.

Оставив Третьяка у костра, он вернулся за берестой в лодку, березовую кору путник использовал в качестве подстилки, как хороший теплоизолятор, на островке была довольно сырая почва, придётся стелить берёсту. Он принёс две охапки берёсты к костру, объяснив Третьяку, чтобы их не сжёг, потом решил проверить донку. Оказалось, там вполне приличный налим, которого хватит на ужин обоим. Лягушки ещё оставались, поэтому Белов забросил донку снова, выпотрошил и отнёс налима к костру. Костёр уже разгорелся, а Третьяк достал свои нехитрые припасы. Кузнец оказался нормальным человеком и дал изгнаннику на дорогу пяток сушёных лещей и три большие лепёшки. Их и предложил парень своему спасителю.

За ужином он рассказал свою немудрёную биографию. Как было понятно, третий сын в крестьянской семье, только два старших брата были старше почти на двадцать лет. Отделились они давно и, когда умерли родители Третьяка, братья уже обросли семьями, в которых ему не нашлось места. Нет, братья его не выгоняли, живи в семье. Но племянники и племянницы, частью старше Третьяка, с удовольствием подшучивали над ним, а невестки возмущались дармоедом. Возможно, сказался и возраст, тогда Третьяку было всего тринадцать лет, время сомнений и исканий. Плюнул он на всё и подался в соледобытчики, благо жил недалеко от Соли-Камской. Там его хватило ненадолго, замучили соляные язвы на нежной юношеской коже. Напросился в подмастерья к кузнецу, у него понравилось. Вместе с кузнецом и поехал в Выселки из Соли-Камской, куда их позвал Скор.

– А отчего тебя так Скор невзлюбил?

– Так из-за Владки всё. Её Слад обхаживал, а она ко мне повернулась. Вот Слад и завидует. Били они меня, да потом Владка узнала и запретила меня трогать.

– И её послушали?

– Попробуй её не послушай, она сродственница купца Окуня.

– А чего так с железом получилось?

– Тут вот какая моя задумка – хочу я такое железо сковать, чтобы гнулось и не ломалось. Слышал я, будто в дальних краях куют такие клинки, которыми опоясаться можно, а потом они распрямляются, как не бывало. Я уже два года состав подбираю, да не выходит никак. То гнутся, то ломаются.

Долго ещё рассказывал Третьяк о своих опытах, слушал его Белов и прикидывал, что делать с этим умельцем. Повезло найти молодого парня, практически без родичей, да ещё стремящегося к обработке железа. Вот, сама судьба подсказывает будущий путь попаданца. Можно заняться изготовлением и выделкой железа и стали. Подмастерье как нельзя лучше подходит для первых опытов, поскольку саму выплавку железа Белов знал лишь по учебникам, а тут появился практик. С таким помощником есть шансы получить результат достаточно быстро. Повезло ему с Третьяком, грех жаловаться, надо держаться за паренька и вырастить доброго помощника.

Когда костёр прогорел, обмазали налима глиной и закопали в кострище. После чего легли спать. Мужчина укрылся одеялом, а парнишка берёстой.

Дождя ночью не было, но проснулся Белов не столько от холода, сколько от сырости. Рядом ворочался Третьяк, стуча зубами. Одеяло вымокло от росы, как будто из воды достали.

Уже светало, похоже, не уснуть. Достал запеченного налима из кострища. Подбросил берёсты, сушняка и раздул из углей небольшой костерок, чтобы только отогреться. Пока всё разгоралось, сходил на берег, умылся и вытащил донку, она была пустая. Вернулся к костру, Третьяк уже сидел у костра и согревался. Оба позавтракали печёным налимом и, затушив костёр, сели в лодку.

Белов снова сел за вёсла, быстро согрелся и, глядя на стучавшего зубами Третьяка, поменялся с ним местами. Скоро парнишка согрелся. Так они и менялись местами, пока не взошло солнце и стало припекать. С этого времени грёб только взрослый, спешивший вернуться домой. По течению, да на вёслах, до устья реки Сивы доплыли ещё до полудня. Приковав лодку к знакомому причалу угорской деревеньки, Белов насыпал в небольшой мешок пару килограммов соли и поднялся к селению. Мужчин в домах не было, все отправились проверять морды[3] и силки, вышли их жёны, а ребятишки позвали старика, говорившего ранее с новоявленным родственником.

Он поздоровался, поинтересовался, всё ли в порядке, где мужчины. Старик, которого Белов понимал сейчас значительно лучше, ответил, что всё в порядке, мужчины на охоте. Долго разговаривать путник не стал, отдал мешочек с солью, по-соседски, мол, да ушёл. После женитьбы не только Лариса изучала русский язык, но и Белов, с помощью жены, постигал разговорный угорский язык, не сомневаясь в необходимости этого. Как-никак, девяносто процентов окружающих племён составляли угры, число славян в Закамье было исключительно мало. Так, что общение с тывайцами шло частично по-угорски.

Вверх по Сиве, против течения, плыть стало труднее, до устья Бражки Белову пришлось грести самому. Потом, на узкой Бражке, за вёсла сел Третьяк, а его спаситель рулил, держась глубоких мест. Он спешил обязательно добраться домой засветло. Ночевать на берегу очень не хотелось, вспомнилось здешнее изобилие зверей, проказница память, как всегда не к месту, подсунула воспоминание о мелькнувшем в камышах тигре. Поэтому плыли без обеда. Когда Третьяк вымотался вконец, он сменил его за вёслами. И к тому моменту, когда солнце зацепилось краем за Липовую гору, лодка причалила к родному (уже родному!) берегу.

Приковав лодку, оба путника с мешками пошли к дому. Никаких следов вокруг дома Белов не заметил. К его удовольствию, дом был закрыт изнутри, а на стук вышла Лариса, причём не просто вышла, а сначала посмотрела с чердака. Её осторожное поведение очень порадовало мужа. Все сходили за остальной солью, сели ужинать вместе. В дом Третьяка хозяин решил пока не пускать, постелил ему на террасе, а кур выпустил в чулан, насыпав им корма и поставив плошку с водой. Чтобы не пугать парня, фонарь Белов не включал, поужинали на террасе в сгущавшихся сумерках. Измотанный парнишка уснул сразу. Соскучившийся молодожён заперся в доме и долго не засыпал, наслаждаясь женой, как и она мужем. В такие минуты он не хотел иной судьбы, отлично понимая, как ему повезло с Ларисой. За прошедшее лето на свежем воздухе, натуральной пище и при постоянном физическом труде тридцативосьмилетний мужчина окреп и сексуально, не чувствуя себя стариком. Молодую жену, не привыкшую к половой жизни, он доводил до неистовства, самодовольно радуясь своим возросшим силам, не дававшим повода для сомнений в способности удовлетворить супругу. Комплексов на почве разницы лет у него не было, собственно, до этого времени Белов и не комплексовал ни по какому поводу.

… – Чуял, что непрост этот чужак, но чтобы в первый же день так нагадил! Будь он проклят, будь проклят тот день, когда Белов к нам приехал! – не удержался от проклятий Скор, узнав от вернувшихся ни с чем парней результаты драки с Третьяком. Не для того он изгонял подмастерье из Выселков, чтобы потерять виру, не настолько он простодушен. После расправы над изгнанником старейшина Выселков собирался схватить избитого подростка и продать проплывавшим купцам. За обученного подмастерья кузнеца торговцы с южного Итиля дали бы вдвое больше той виры. И всего-то, надобно было избить изгнанника да привязать к дереву, а к ночи сам Скор спрятал бы Третьяка на пару дней в схрон, пока торговцы не поплывут на юг.

– Ничего, икнётся чужаку его дерзость. А вы, брысь отсюда! – замахнулся рукой староста на парней, поспешивших убраться с глаз долой. И уже после их ухода он добавил: – Устрою тебе, чужак, веселье. Попомнишь свою глупость.