Повесть о каменном хлебе

— Ты на меня совсем внимания не обраща-аешь! Я хочу быть с тобо-ой… А ты… А я…

Айрэнэ крепче обняла девочку, вздохнула: "Глупая… К черту все… Лучше так, чем… лютики всякие…" — а вслух произнесла:

— Будешь, Дана. Будешь. Я же нашел тебя…

"Дана… Откуда, откуда это вылезло? Лер'ан… Ох.."

Но тут Айканаро прервала ее размышления: подняла голову — глаза упрямо блестят и решительно сведены брови, так смешно все это на зареванном маленьком личике… Но почему-то не хочется смеяться.

Айрэнэ наклонилась к ней, пристально вглядываясь в глаза — и медлила, все еще не решаясь — но Айканаро обхватила ее за шею и нетерпеливо потянулась к ее губам.

"Глупая…"

Компьютер появился у нее внезапно. Однажды утром раздался звонок и разбудил мирно спавшую Айрэнэ — она вскочила, как ужаленная, нашарила на столике трубку — едва не выронила — поднесла к уху:

— Да?!

— Ты в ближайший час будешь дома? — как всегда, Такс не удосужился поздороваться.

— А куда я денусь… — Айрэнэ протерла глаза, — Разбудил, варвар…

— Тогда жди. Извини. — и короткие гудки.

Зевая и ворча, девушка поплелась одеваться.

Через час Такс уже затаскивал в квартиру две внушительного вида коробки. "Места надо знать", — и это все, что услышала Айрэнэ в качестве объяснения.

— Староват немного, — произнес Такс, вспарывая коричневый скотч карманным ножиком, — но тебе для Сети и текстов будет достаточно. Освободи пока стол, хорошо?

Ошеломленная девушка поспешила сгрести со своего второго — «хламского» — стола все ненужное: бумажки, обрывки тряпочек, карандаши, ручки и прочую дребедень, сбегала на кухню за яблоком и с ногами забралась на диван, наблюдая за действиями Такса. На настройку машины ушло совсем немного времени — похоже, Такс заранее сделал все, что можно, и теперь возился с Интернетом. Пару раз девушка тихо хихикала про себя: так забавно он уговаривал упрямое железо — или то были программы? — работать как надо.

Наконец корпус и монитор обрели пристанище на столе, Такс оторвался от экрана и улыбнулся:

— Готово. Иди сюда, — он уступил девушке кресло, сам присел на подлокотник, перегнулся, дотягиваясь до мышки, — смотри, Сеть у тебя живет вот тут…

Он показывал и рассказывал, а Айрэнэ с трудом заставляла себя вслушиваться в его объяснения: слишком близко он сидел, слишком рядом, и тепло его смуглой кожи, его запах — солено-морской — все это кружило ей голову.

"Спокойно, спокойно, идиотка… Блин, отчего, ведь никогда раньше…"

Потрясла головой — в ответ на короткий взгляд Такса улыбнулась:

— Давай-давай, я слушаю.

Он продолжил говорить — оказывается, "в нагрузку" он приволок много текстов, рисунков, фотографий и даже звука — а Айрэнэ зажмурилась, пытаясь подавить поднявшуюся изнутри и подступившую к самому горлу волну нежности.

Такс, тягловая сила, хороший фехтовальщик, хороший боец в команде, состоящей сплошь из заносчивых, но весьма слабых девочек… Такс, просто друг — плюшевая игрушка, хорошо ткнуться носом, переждать истерику, пережить депру. Такс, сумевший увидеть. "Слишком много совпадений…" А сколько раз, когда было невмоготу — хоть волком вой! — он просто брал в руки гитару и пел, и каждый раз попадал в точку. Такс, который унес ее — на руках унес, ей потом рассказали! — с той пьянки на игре, которая грозила плохо кончиться… "Не хуже Лави нажралась… И не помню ж ни фига, что обидно…" Просто Такс — привычный как мебель и надежный как… "Как не знаю кто." Поддаться волне — почему бы и нет? Первый раз, что ли? "Строю тут из себя недотрогу… А он уже, наверное, давно облизывается…. Вот и пусть попробует, да и мне…" Нарочитая грубость не помогала. "Ну правда, почему бы и нет? Ну?"

Чего проще — потянуться, коснуться едва ощутимо, провести подушечками пальцев по гладкой коже — вверх по плечу, зацепляя рукав черной футболки, потом на затылок — зарыться в волосы… И он обернется, и потянется к ней…

Нет. Совершенно несвойственная ей скованность охватила Айрэнэ — она не решалась поднять руку, не решалась шевельнуться, так и сидела, не слыша уже ни слова, а внутри все горело, и на глаза уже наворачивались слезы бессильной злости.

— Ты… — Такс обернулся — и запнулся на полуслове. Вгляделся в лицо девушки, — Аю…

Мотнула головой, отвернулась, закусив губу.

— Аю…

Скрип подлокотника. Легкое, невесомое прикосновение к запястью. Айрэнэ упорно смотрела в сторону и в пол.

— Аю… — еще одно касание. Взял ее ладони — обе поместились в его одной — накрыл сверху другой.

Она повернулась. Такс стоял возле нее на коленях:

— Аю, что… — он опять не закончил фразу. Повисло молчание. Айрэнэ медленно высвободила одну руку, коснулась его щеки. Гладкая кожа, золотисто-смуглый загар."…не отвечает, сейчас встанет и уйдет, нет…" Шелковистые, черные блестящие волосы. Пропускать пряди сквозь пальцы… Смотрит. Только смотрит. "Что же?.. Как идиотка… Смешно…"

Невыносимое молчание.

И в тот момент, когда Айрэнэ уже готова была рвануться, вырваться — что угодно, только бы прервать эту мучительную, позорную сцену! — убежать на кухню и разразиться злыми слезами, Такс тихо вздохнул и склонился к ее руке.

— Понимаешь? Понимаешь?! — и срывается голос, звенит, и слишком сухой блеск глаз. — Да?

Айканаро удивленно переводит взгляд с Айрэнэ на Такса, ничего не может понять. В глазах Тхэсс знакомые понимающие искорки — на вкус Айрэнэ, уж слишком понимающие. Лаурэдэль и другие вообще предпочли сделать вид, будто их тут нет — боятся некстати привлечь к себе внимание девушки, и правильно, нечего лезть не в свое дело. Но сейчас не до них. Айрэнэ стоит перед Таксом, вытянувшись во весь свой небольшой рост, надменно задрав подбородок:

— Понимаешь?

Всю неделю Айрэнэ старательно избегала Такса — не брала трубку, когда на определителе высвечивался его номер, и вообще не брала трубку, если звонили из автомата. Стискивая зубы, загоняла внутрь все кипящие чувства, в которых едва могла разобраться. Голова шла кругом. "Мало ли что было!" — кричала на себя девушка, — "Просто так, просто игра, он все понял, я все поняла, мало ли что бывает! Ничего особенного! И если он думает, что теперь будет…" — чего там «будет», Айрэнэ и сама не знала, но ее это сейчас не волновало, — "Да пошел он! Думает, один раз, и теперь все, да? А фигушки! Много таких бегает, и до фига и больше! И что было? Ничего не было! Я к нему не привязалась! И я для него — в общем, как было! Нечего тут!"

Все же встретиться пришлось. Общекомандный сбор еще никто не отменял, а Такс, как ни крути — нужен…

Такс поднял обе руки ладонями вперед, то ли успокаивая, то ли защищаясь:

— Тише, тише, Аю. Конечно, понимаю. Все хорошо… — и поперхнулся последним словом, не решившись выговорить, но Айрэнэ догадалась, что это было за слово. "Все будет хорошо, милая…" — он говорил так тогда…

"И хорошо, что хватило ума не ляпнуть! Вот был бы финиш, перед всеми-то… Блин…"

Девушка покусывает нижнюю губу, вцепляется взглядом в его глаза — светло-серые, ясные, но такие же непроницаемые, как если бы были черными. Правда, в уголках глаз — тончайшие морщинки… Лицо? На губах — полуулыбка, но не насмешливая, нет. Успокаивающая.

— Ну и молодец, умница, ценю. — Айрэнэ чувствует, что ее тон слишком вызывающ, но нет сил держаться. Нервно щелкает зажигалкой, прикуривает, резко выпускает дым. — Кстати, о птичках. Ты на турнир заявляться собираешься? Срок уже подходит… А от шимурэдских Тиаль будет!

Айрэнэ сидела на полу, обхватив колени руками, привалившись спиной к дивану. Щеки девушки были мокры от слез, но она уже не плакала. Позади на диване тихо сопели. Вернее, сопела. Искра, огненно-рыжая девочка, новое приобретение, талант — как сказали критики-кадавры. Правда, шлифовать придется изрядно, но это уже мелочи. Дите-то послушное попалось — школу бросать не стремится, с преподавателем гитары занимается, вокал тянет… Собирается еще и в танцевальную группу пойти. К дхойнам. Это, кстати, к лучшему — не переманят. А вот попробуй, отпусти ее в какой-нибудь «Брокен-дэнс» или «Лаурелиндоренан» — обернуться не успеешь, как сманят Искру-Искорку… Пусть уж лучше к цивилам ходит.

Искра… Выкрасилась в такой пылающий рыжий, что родители чуть доченьке родной голову не откусили. Ну да ладно. Ее, Айрэнэ, в этом никто не обвинял. Напротив, как только она с умным видом рассказала ("Ах, только не подавайте виду, что знаете! Она у вас гордая! Независимая!"), что девочку бросил ее мальчик… Знаете, некоторые с горя и тоски… Ну, вены, может, и не режут ("Что вы, что вы!") — но вот налысо могут постричься, или пять сережек в ухо, или татуировку… ("Ну что вы, нет, конечно! Она у вас сильная — всего лишь покрасилась.") И готово — все довольны, все танцуют. Родители безмерно уважают собственную дочь за силу характера, саму Айрэнэ — за присмотр и пригляд за девочкой ("Ха…"), и самих себя — за широту взглядов и терпение. Пригодится.

А Искра просто хотела стать похожей на ту Искру. Правда, у Сапковского написано, что волосы были темные, но стоило Айрэнэ сказать: "А знаешь, я тебя вижу — рыжей…", как девочка тут же понеслась краситься. Искра. К счастью, Айрэнэ не пришлось примерять к себе квэнту Гиселера — ей не нравился этот Крысюк, и она выкрутилась. Наплела и любовь, и смерть — в общем, историю изгнания, да такую, что впору самой слезами умыться.

Искра. По-эльфьи — Аэниеведдиен. Если коротко, то — Аэниэ. Девушка прикусила губу, чтобы снова не всхлипнуть. Нет, это имя никогда больше не будет звучать. Никогда.

Рыжая… Иногда Айрэнэ, зажмурившись, робко пыталась послать мысль — вперед, в ничто, нет — в нечто. Как человек в темноте вытягивает руки — что там? Вдруг — стенка? А вдруг — выход… Ищущее касание, и — всплывает лицо, и огненно-рыжие кудри. Дальше никогда ничего не было — Айрэнэ отдергивалась, будто обжегшись. Вроде бы — что-то было совсем рядом, что-то настоящее, только дотянись… Нет себе веры. Проще — оставить так, как есть. "Так я не одна. Это очень много."

На диване зашевелились, и девушка обернулась. Из-за неплотно задернутых занавесок пробивался белый свет фонарей, одно полоса ложилась на плечо спящей, лицо оставалось в темноте, а другая полоса освещала закинутую за голову руку — пальцы расслаблены, чуть согнуты, белеет тонкое запястье. Айрэнэ осторожно подобралась, поправила одеяло, помедлила — и легко коснулась губами щеки девочки. Искра не шелохнулась, только тихо вздохнула. Айрэнэ еще раз зачем-то поправила одеяло и, ступая почти бесшумно, ушла на кухню, по дороге прихватив со стола сигареты.

…Выставки — только успевай рисовать, продажи в магазине сувениров — только успевай работать… Заказы на ювелирку. Обожженные пальцы (Тхэсс дразнит Мелькором).

…Победа Такса на турнире (долго держал в руках светло-синий газовый шарф, рассматривал, не поднимая головы — но так и не подошел, ни к кому не подошел, а клочок прозрачной ткани убрал за пазуху).

…Любовь черно-серебряного мальчика — "из молодых да ранних". Ему всего пятнадцать, но за год пребывания в тусовке он уже успел заработать репутацию… Причем не из лучших. Айрэнэ так и подмывало сказать ему, что ниеннизм уже не в моде, но она сдерживалась и снисходительно принимала его поклонение, не забывая, впрочем, держать его на почтительном расстоянии. Кажется, мальчик и вправду был искренен… И это ее забавляло.

…Успехи девочек — танцы Искры; изумительный голос Тхэсс под аккомпанемент ее же гитары и пронзительной скрипки Айканаро; первая публикация Азраэли (успевшей сменить имя на Соколицу) — правда, в каком-то самоизданном сборнике, но сколько радости и гордости…

…Подготовки к новым играм. На этот раз команда — своя, полностью своя, большая. Со своими воинами (спасибо Таксу; и откуда он их выкопал?). Черно-серебряный идет менестрелем…

…Смена имени — очередная. Теперь она — Айринэ, ударение на «и». Почему? Захотелось. И не признается даже сама себе, что услышала это имя — однажды вечером, когда дремала в кресле, а рядом возились Тхэсс и Айканаро, подгоняя какой-то очередной прикид… А потом был еще и Такс, заметивший как-то раз, что ему все время хочется произнести ее имя как-то по-другому, а вот как именно… Народу было объявлено об очередной навороченной квэнте.

В голове — легкий звон, в теле — приятная расслабленность. Мысли ускользают, и девушка едва успевает отлавливать самые необходимые — те, которые обязательно нужно додумать. Хочется прикрыть глаза и сидеть, блаженно улыбаясь, покачиваясь в такт музыке… Хотя нет. Рядом, совсем близко и все же головокружительно далеко — та, ради кого все это затеяно. Музыка… Кассета пришлась очень кстати — никаких отвлекающих слов, только мелодия, и можно разговаривать, и разговор вьется и петляет, соскальзывая, казалось бы, в совершенно посторонние темы, но Айринэ, несмотря на легкое опьянение, направляет его исподволь, заставляет течь по нужному руслу. Девочка уже почти готова — она знает, слышала, читала. Перед ней Айринэ уже не раз разыгрывала — и за голову хваталась, и какая мука написана была на лице, а в глазах… А, поди разбери, что там в глазах, если они зажмурены. Еще чуть-чуть — еще подлить вина — горлышко бутылки темного стекла звякает о чашку, как это неромантично — чашечки в цветочек, но какая сейчас разница? Девочка слушает, приоткрыв рот. Девочка послушно поднимает чашку — чокаться так чокаться. Чокнуться… Айринэ смеется и поднимается со своего кресла, подходит — как медленны движения, словно по патоке… Ближе, ближе, совсем вплотную, теперь поднять руку — какая тяжелая, поднимается с усилием, а в горле пересохло, и надо бы глотнуть вина, а губы словно наждак… Все же — пересилить, перебороть. Рука ложится девочка на плечи — теперь легко подтолкнуть, прижать к себе…

Прижимается. Макушка девочки — на уровне груди Айринэ, и девушка видит пробор в темных волосах и просвечивающую нежно-розовую кожу.

Музыка — резвые ирландские танцы. Девочка молчит, тыкаясь носом в живот Айринэ, и та чувствует сквозь тонкую водолазку теплое дыхание, и гладит девочку по волосам, проскальзывая ладонью на шею, плечи, спину — снова и снова, едва заметно задерживаясь на тонкой полоске кожи между короткими вьющимися волосами и воротом свитерка, и снова — по спине, нет, по спинке, нащупывая подушечками пальцев каждую косточку позвоночника. От неожиданного прилива нежности перехватывает горло. Не глядя, Айринэ ставит чашку на стол — и ухитряется не промахнуться. Теперь — осторожно, плавно — перетекая водой — на пол, на колени, и под пальцами — узкие плечи… Нет, только в лицо — не смотреть. Уткнуться в ухо, в теплый висок с вьющейся прядкой, и не говорить ни слова — это не нужно. Потихоньку, полегоньку, полуоткрытыми губами — провести по бровям, по щеке и ниже — девочка покорно склоняет голову, подставляя шею — "Жертва вампира…" — мелькает нелепая, смешная мысль, прочь… Щека к щеке, и — прижать к себе, до боли — девочку, игрушку, новый экземпляр, щенка, котенка… До боли. Вырывается стон — чей? Свой, ее? Неважно. Девочка закрыла глаза — ресницы отбрасывают четкие полукружья теней, и уже сама поворачивается, уже — сама… Дрожь пробегает по ее телу, но Айринэ знает — это хороший знак, знает это запрокинутое лицо, покорно подставленные губы, ломкую беззащитность, это — можно взять. Можно — значит…

Айринэ медлит. Еще чуть-чуть потянуть мгновение — губы совсем рядом, горячее дыхание — одно на двоих…

Хватит тянуть.

"Ты будешь хорошей игрушкой."

Касание.

Болит голова, перед глазами все плывет, и еще это странное покалывание в сердце — усиливающееся на вдохе, ослабевающее на выдохе, и хочется попробовать не дышать, но игла в груди ворочается и не дает напрячь нужные мышцы. Холодного бы сейчас на лоб… Но самой встать — невозможно, невыносимо трудно, и некого позвать, потому что одна она в квартире, совсем одна. Смутно припоминается, что валидол должен быть где-то в ящике письменного стола. Значит, все же надо встать и дойти, и Айринэ медленно переставляет руки — чтобы опереться на них и приподняться, и пытается оторваться от постели. Осторожно, чтобы не тревожить лишний раз налитую горячей болью голову, выжимается на локтях, и в глазах опять темнеет. Ждет, дыша часто и мелко. "Только не потерять сознание. Только не потерять…" — чернота с крутящимися синими кольцами рассеивается, и Айринэ медленно выпрямляет руки, садится на кровати и спускает ноги на пол. "Так… Есть." Перемещается к краю постели, цепляется за стену и встает, и делает первый шаг, потом второй — болезненно согнувшись, хватая воздух ртом и борясь с подкатывающей дурнотой. Шаг за шагом — и вот она уже отлипает от стены и тяжело опирается на спинку стула, усаживается — ящичек совсем рядом, только протянуть руку. И протягивает, и достает таблетку, кладет ее под язык и откидывается, закрыв глаза.

"Выгнала все-таки… Выгнала. У каждого коллекционера в коллекции… должен быть… свой коллекционер… Вот и у меня есть. И у него есть. Какая разница…" — мысли путались, и Айринэ прекратила всякие попытки думать, расслабилась и стала ждать, когда же подействует таблетка.

Через полчаса девушка — еще бледная, но с прояснившимся взглядом — уже хлопотала на кухне: вымыла первую попавшуюся под руку чашку ("Дурацкое скисшее молоко…"), поставила чайник ("Ну, быстро!") налила кофе ("Опять молотый кончился!"), сделала бутерброды ("Ага — "Дружба, сырок плавленый"… Интересно, это еще съедобно?"). Прищурилась на висящие на стене часы — "Нет, ну чего ради я в такую рань поднялась? Какие черти меня продрали? Особенно после… Небось, это оно меня там поминает — тихим ласковым словом… И пусть, и на здоровье…" — не удержалась, хихикнула, — "Еще бы не поминал — в такое время домой переться… Надеюсь, автобусы еще ходили."

Ухватив кофе и бутерброды, Айринэ прошла в комнату — там было гораздо теплей — и удобно устроилась в кресле перед письменным столом (стул был презрительно отставлен в сторону — как нечто чересчур жесткое и неудобное), подобрав под себя ноги. Вытянула из валявшейся на столе пачки сигарету, закурила, сделала пару затяжек и поднесла к губам кофе, совершенно забыв, что заливала она его кипятком, а прошло совсем немного времени, и вода не успела, не могла успеть остыть. От раскаленной жидкости у девушки на глазах выступили слезы, она торопливо сглотнула, и кофе ожгло горло, а дальше скользнуло уже приятным теплом.

Ошеломленная Айринэ сидела, держа в одной руке дымящуюся сигарету, в другой — злополучное кофе, из глаз текли слезы, в горле и во рту саднило. Накатила слепая злость, и девушка занесла было руку, чтобы швырнуть чашку через всю комнату, но явная истеричность и нелепость жеста остановили ее:

"…Потом же самой и убирать придется… И испорчу еще что-нибудь, вот будет радость… Что за мылодрамные жесты… Чушь какая, бред, бред… Даже не поистериковать вволю, все не то, нет… " — слезы все катились, но уже другие слезы, и сломалась в пальцах сигарета, и девушка едва успела подхватил горящую половинку, ткнула ее в пепельницу — и тут зазвонил телефон.

— Да? — "И кого принесло в такую рань?"

— Алло… Ты, Аннатар?

— Интересно, а кто еще может быть у меня дома? Да еще в такое время? — голос слегка звенит, но ничего, может быть, не заметит, кому какое дело, и нельзя, нельзя показывать, перетопчутся, пребьются…

— Извини… — по тону не заметно ни малейшего смущения. — Слушай, можно, я на тебя сегодня свалюсь? Поговорить бы… У меня опять фигня творится — ну, по там творится…

— А школа, радость моя?

— А че школа?! — возмущенно взвивается собеседник, — Каникулы же у меня! Весенние!

— Ну ладно, не ори только, и без тебя голова трещит… Ну сваливайся. Только не раньше… — быстрый взгляд на часы, — скажем, двенадцати. И купи что-нибудь умное по дороге.

— Чего?

— Что сам захочешь съесть, то и купи. — и мысленно: "Я в магазин не потащусь, радость моя."

— Ну… Сушек каких-нибудь?

— Сушки, родной, будешь грызть, когда совсем нечего жрать будет. Ты не жмоться, я тебе потом отдам деньги. Как минимум половину…

— Да ну тя… В общем, буду к двенадцати. Давай!

— Ага… — "Значит, раньше часа не придет." — Давай, удачи.

Айринэ медленно положила трубку на место. Значит, скоро здесь будет Айканаро. "Ох, на мою голову… "И я ведь сам уже не рад, позволив этот детский сад…" И ведь придет, и опять будет смотреть глазами побитой собачки, и опять канючить насчет пожить, и обещать "ноги мыть и воду пить", а спать "на коврике у двери", хотя надеяться будет отнюдь не на коврик… Экземпляр… Нафиг она мне тут со своим нытьем нужна. Лучше уж Нараэль позвать — тоже домашнее животное, но от нее хоть пользы больше, а вреда меньше…"

Кофе уже давно забыт. Айринэ крутит в пальцах обломок сигареты, задумчиво смотрит в стену, — "Какая теперь-то разница… Никакой…"

В памяти всплывает вчерашний концерт. Закулисье, вокруг — все свои: "заклятые друзья", и соперники, и предводители других стай (разве что они себя так не называют). Вежливые поклоны, преувеличенно вежливые улыбки и приветствия, дружественный треп, сплетни, в общем, что с кем, и главное — не ошибиться. Открыто демонстрировать неприязнь — нет ничего глупее… Поэтому — ледяной поклон в сторону Лави — вон она, у дальней стены, окружена свитой, и даже видно, что там — почти все те же, но кого-то нет, но это еще ни о чем не говорит, мало ли кто не смог прийти сегодня на концерт. Лави — в обычном концертном прикиде, и до боли знаком синий бархатный плащ, отороченный беличьим мехом, и беличьи хвосты на плечах, и беличий хвост — на берете, а из-под берета выбиваются медно-рыжие локоны, и рука сама поднимается — коснуться и проверить, такие ли они шелковистые, как раньше, и кажется, что в воздухе разливается едва уловимый аромат лаванды… Айринэ изображает приветственную улыбку, больше похожую на оскал, и Лави едва заметно кивает в ответ (колышется беличий хвост), и отворачивается, с ободряющей улыбкой обнимает за плечи одну из своих девочек — это кто-то из новых и, судя по гитаре в руках, она тоже будет петь сегодня. Шагнуть бы — туда, и встать рядом, снова — маленькой наивной девочкой, встретить лучистый взгляд Лави, поймать ее руку, прижаться щекой к теплой ладони, еще раз услышать — "Аээээниээээвьелллль…"

Проехали.

Щеки Айринэ-сегодняшней мокры от слез. Айринэ-вчерашняя отвернулась и закусила губу. И, ко всеобщему удивлению (и обиде и разочарованию своей свиты), ушла с концерта вместе с тем самым Вороном.

— Лави, Лави… — полувздох-полустон, — когда же ты, сволочь, оставишь меня в покое… — нашарила карандаш, вытащила из пачки бумаги чистый лист, бездумно провела линию, другую… Завитушки, сумасшедшие изломанные зигзаги, всплески и проваливающиеся в никуда обрывки, но все это не то, не то, и слезы текут, и шепот:

— Ненавижу тебя… Ненавижу… — и карандаш скользит, приостанавливается в нерешительности ("А какая разница… Никто же не увидит… Никогда…") — и выписывает — медленно, каллиграфически безупречно:

Пауза. Вздохом: "Я…"

Мотает головой, волосы намокают, липнут к лицу, она отбрасывает их, заправляет за уши — не получается, все равно лезут, мешают… "Не хочу больно… Устала…"

"Лави… Нет-нет-нет, забыть-забыть-забыть, раз и навсегда…"

Жирный крест слева, большой, равносторонний, и — почему-то забран в круг…

"Хватит, этого больше нет, никогда не было, э-то-го-не-бы-ло, вообще не существовало…" Снова — словно укол иглой в груди, Айринэ рывком открывает ящик, роется — да был же валидол, ведь уже ела сегодня! — и не может найти, зато, словно в насмешку, выползает погребенная на дне старая фотография, уже слегка подвыцветшая, и на фотографии хохочет Лави — в обнимку с ней, с Айринэ, тогда еще — Аэниэ…

Таблетка — под язык, и — дальше, дальше… Только не останавливаться, не думать, не вспоминать, как продирает холодок по хребту, когда — проходит мимо, и не дай Эру, задевает полой плаща… Не дай Эру встретиться взглядом…

Замирает снова. Всхлип. "Лави…" Изнутри поднимается темная волна, грозя захлестнуть и унести, и не останется от Айринэ ничего, кроме жалкого, промокшего насквозь, дрожащего комочка, а перед глазами — лицо, все то же лицо, как картина в раме, за стеклом — запустить чем, так стекло пойдет трещинами, а лицо останется нетронутым, и — за сетью трещин — таким же узнаваемым…

Расчетливо — как таракана давит — девушка подавляет рыдания, загоняет вглубь и, закусив губу, выводит:

В нерешительности повертела карандаш. И — торопливым косым почерком:

— Это все твое?! — изумленно-восхищенный выдох. — Ты сама?

Айринэ, изучавшая какой-то очередной фэнзин с плохими стихами, оглянулась — лохматая девочка с мелкими, мышиными чертами лица, небольшими темными глазами и остреньким носиком стояла возле ее стола и смотрела на разложенные на нем браслеты, венцы и подвески так, будто перед ней выложили не больше не меньше — сокровища Смога… И так же восторженно таращилась на стоявшую за прилавком Хаш, уже открывшую было рот, чтобы ответить.

— Во-первых, это мое. — в спокойном, негромком голосе Айринэ отчетливо слышались стальные нотки, и девочка обернулась к ней — и невольно съежилась, наткнувшись на отработанные длительной практикой полупрезрительный тон и ледяной взгляд. — Во-вторых, в мужском роде, пожалуйста.

— Ты… Это Вы — Артано? — выдохнула мышка на пределе слышимости. — Правда?

В груди Айринэ поднялась горячая волна — захлестнула, ударила, подхлынула к горлу. Девушка моргнула, борясь с минутной растерянностью. "Как же, жди… Развели тут Артанов, Саушек, таирней всяких… Хоть пираний ими корми…"

Довольно чувствительно ткнула ребенка кулаком в плечо (та попыталась не показать виду, но все же не удержалась — поморщилась, пошатнулась), растянула губы в гримасе, долженствующей означать улыбку:

— Хрен, а не Артано. — и, глядя в расширившиеся от изумления глаза девочки (хотя вроде бы куда уж дальше!), добавила. — Аннатар. И только так.

Мышка истово закивала. Хаш тихонько хрюкнула и тут же сделала вид, будто внимательно изучает прайс-лист.

…А потом, в кабаке, нервно выхлебывая уже третью бутылку пива и наигранно ломкими, резкими движениями поднося к губам сигарету, время от времени наклоняясь к самому лицу сидевшей рядом Тхэсс, мотая растрепавшейся головой, доказывала срывающимся голосом:

— К-какого черта — Артано… Артаны, таирни всякие — они — под-чи-нен-ны-е! Ученики они, поголовно все! Они все — под кем-то!

Тхэсс хихикнула, едва не подавившись пивом. Айринэ удивленно на нее взглянула, подняв брови, потом отмахнулась:

— Да ну тебя, толкователь нашелся! Не о том я! Над Артано — начальство, над Сау — Учитель, а над Аннатаром — никого, понимаешь ты или нет? Он сам — над всеми. Придет и всем подарит… Таких подарочков… — и вдруг рассмеялась странным дребезжащим смешком, — Так что для той мыши я — Аннатар, не будь я… — выразительно махнула рукой с сигаретой, рассыпав пепел по столу, и сделала большой глоток «Тимофея». Взглянула в окно — мелкий снег пополам с дождем все сыпал и сыпал, приближался вечер, стремительно темнело. Айринэ нашарила на поясе сумочку, расстегнула замочек, вытащила несколько бумажек и задумчиво на них уставилась.

— Как думаешь, хватит? — говорила она тихо, но Тхэсс услышала:

— По уши хватит. Даже вот так давай… — она отобрала у Айринэ деньги, пересчитала их и вернула две бумажки. — Теперь нормально.

— Ну, так сгоняй кого-нибудь… — не глядя ни на деньги, ни на Тхэсс, девушка сунула бумажки на место и, резко помрачнев, уставилась в пол. — Кого найдешь, того и сгоняй. Скажи, я велел.

— Всё как всегда и тебе как обычно? — спросила Тхэсс, легко поднимаясь из-за стола, и помедлила секунду в ожидании ответа, но Айринэ молчала. И только когда высокая, кошачье-гибкая девушка повернулась и начала аккуратно прокладывать себе путь сквозь наполнявшую кабак толпу страждущих и жаждущих, Айринэ негромко произнесла, не поднимая головы:

— Да. Мне… Как обычно.

Перебор гитары становится все громче и уверенней, и существа сползаются со всего кабака, и заглядывают новые, и присоединяются — оставаясь вовне. В круг входят только те, кто знает певца лично. Айринэ тоже в их числе. Ворон играет все отчаянней, все резче, и поет песню за песней, и стоящие в круге подхватывают — кто как может, кто как умеет, и даже те, кто не умеет — все равно поют, потому что сейчас ничего не имеет значения. Секундная пауза. Новая песня.

Ворон начинает негромко, но к нему присоединяются, и взвиваются голоса, звенят натянутыми струнами, все громче и громче, вместе и — вразнобой:

— А я не верю ни во что…

Дальше и дальше, и Ворон мотает головой, зажмурившись, а кто-то отпихивает прочь столики и легкие пластиковые креслица — к стене, к черту, к Эру Великому! — нечего мешать кругу! И круг замыкается.

— А я не верю ни во что!

Подхватывают все. И пусть свиты жмутся к стенкам, пусть подвывают оттуда — уже никого ничего не волнует, и Айринэ уже все равно — она в круге, с монстрами на равных, но ей плевать, кто рядом и кто напротив, и что сам Ворон исходит криком через двух существ от нее… Есть только — бешеный ритм наперехлест с ударами сердца, все чаще и быстрей, и плевать, что напротив в круг протискивается Лави — в руке далеко не вино и уж тем более не пиво, глаза лихорадочно блестят — даже сквозь клубы сигаретного дыма видно, и горят ее щеки, а волосы встрепаны… Плевать!

— А я не верю ни во что!!

И гитара закатывается и дробит в истерике, а руки, обнимавшие друзей за плечи, понемногу сползают вниз, и — выбрасывать сжатый кулак вперед и вверх, кто — так, а кто с бутылкой, и — почти ослепнуть то ли от дыма, то ли от слез, и — тьма-пелена! — кому какое дело?! И крик — сорванными осипшими глотками:

— А я! Не верю ни во что!!

"Плевать, плевать, плевать… Монстры проклятые! За каждым из вас — шлейф разбитых жизней, вы же сволочи, все, все, все… Я доползла до вашего олимпа — а он в дерьме, и я тоже, и никто уже не припомнит вам всего, что вы натворили, потому что вы — монстры… Вы сволочи… И я теперь — одна из вас!.."

— А Я! НЕ ВЕРЮ НИ ВО ЧТО!!!

Последней более-менее связной мыслью, прилетевшей незнамо откуда, было: "Цири пляшет…"

И больше не было ничего.

— Слишком много развелось! — сердито фыркнула Айринэ, откинулась на спинку кресла и уставилась в потолок. — И-ди-о-ты. — именно так, четко и раздельно, по слогам. — Нет, ты подумай — любой, кто хоть как-то умеет держать карандаш, заявляет себя художником! Нет, ты посмотри — ты только в Сеть вылези, там их — табуны! Стада! Ох, уро-оды… — простонала, потягиваясь, и закрыла глаза.

— Ну и что, что стада, — пожала плечами Тхэсс. — Ты-то одна такая. Тебя знают, имя-то ты все-таки заработала.

— Заработала, — отозвалась Айринэ, — еще бы…

"Заработала… Но как же обидно безумно! Сколько старалась, выгрызала, пробивалась, а этим все так достается… Быстро и просто." Айринэ страшно боялась затеряться — снова стать никем и ничем, даже хуже — одной из… Из этих.

— Нет уж… — пробормотала, — никогда. — и вдруг рассмеялась.

— Ты чего? — подняла голову уткнувшаяся было в книгу Тхэсс.

— Да ничего, — улыбнулась Айринэ. — Иди сюда. Я придумал. Ну я и дурак!

Отложив книгу, Тхэсс изящно поднялась с дивана, подошла, присела рядом с креслом Айринэ, почесала девушку за ухом:

— Ну, и чего ты такого страшного надумал?

— Мрррр… Все просто. Куклы мои фарфоровые. Я ж их на продажу пачками делаю! Вот и будет… Какой-нибудь Маэдрос на скале, Феанор с кораблями…

— …и Берен, откусывающий Кархароту лапу с Сильмариллом! — подхватила Тхэсс, и обе девушки рассмеялись.

— Мурррр, — Айринэ потянулась, — кысь, скажи Таксу, пусть там чай ставит. Сейчас же народ притащится… Кто сегодня точно будет?

— Угу… — Тхэсс поднялась и двинулась к двери, уже на ходу ответила, — я знаю, кого точно не будет. Лаушка не придет, у нее учеба, а остальные — кто как…

— Ага, про Лау я в курсе. — Айринэ рассеянно кивнула, нашаривая бумагу и карандаш и уже прикидывая в уме наброски будущих кукол.

Обсуждение будущего КОНа (и заодно грядущей игры) шло как обычно и, разумеется, затянулось допоздна. За окном лил холодный дождь, и Айринэ, зябко передернув плечами, сказала Йолли закрыть форточку.

Раздался звонок в дверь, Айканаро тут же сорвалась открывать, и девушка, рассеянно кивая в ответ на какой-то вопрос Такса, невольно прислушалась к голосам. "Кого там принесло?"

— Там Иль пришел. Тебя хочет. — деловито сообщила Айканаро, выныривая из коридора и собираясь протиснуться обратно на место, между Йолли и Тхэсс. — Ну и мо-окрый! — помотала кудрявой головой, хихикнула.

— Так иди чайник поставь, — отозвалась Айринэ, неохотно поднимаясь и потягиваясь, — а то сам не знаешь…

— Опять я?!

— Кысь, не спорь, ладно? — Айринэ значительно взглянула в глаза девочке, и та, нарочито тяжко вздохнув, поплелась на кухню. Девушка выбралась в коридор, прислонилась к стене, скрестила на груди руки:

— Ну, и что дальше?

Мальчик, как раз развязывавший шнурки на раскисших кедах, поднял голову — при виде Айринэ его глаза просияли:

— Я щас!

Снова задергал шнурки, дернул сильнее — мокрый хвостик остался в кулаке, и мальчик, что-то пробурчав себе под нос, досадливо запихал обрывок в карман куртки.

Айринэ едва заметно поморщилась.

Она позволила черно-серебряному мальчику влиться в стаю, но ближе так и не подпустила. Мориллиндо (Иль для краткости) приходил на все встречи, ездил с ними на игры — и всегда, везде, в любое время девушка чувствовала на себе его пристальный взгляд. Он менестрелил понемногу, посвящал ей песни и стихи — приносил, отдавал прямо в руки, подсовывал в карманы, оставлял на столе. Стихи были красивыми, песни — тоже. Айринэ понравилось играть с ним: она оставляла его на ночь — и укладывала спать на полу; выставляла вон, давала доехать до дома — и звонила, и просила приехать, и он возвращался; отправляла с поручениями и не благодарила — он безропотно все переносил.

Иногда, правда, исчезал — на день, на неделю, как-то раз даже на месяц, но все равно возвращался, побледневший, исхудавший, но с тем же выражением собачьей преданности в глазах, с той же покорностью — и с новыми стихами.

Справившись со шнурками, он вскочил и подошел к девушке, копаясь в кармане куртке и пытаясь что-то оттуда выудить. Бумажки. Несколько исписанных тетрадных листков. Протянул девушке, улыбаясь. Вытер лоб, смазав крупные капли дождя, пригладил потемневшие от влаги волосы.

"Опять…"

Айринэ выпрямилась:

— Это что?

— Прочитай… — выдохнул он, отвел прозрачные серые глаза. — Прочитай.

Пожав плечами, Айринэ убрала за ухо выбившуюся непослушную прядь и прислонилась к стене. Прищурилась, разбирая пляшущий, неровный — нервный почерк. "Глупое создание…" Иль стоял, перетаптываясь, поджимая пальцы в промокших носках. Ждал.

— Раздевайся давай, не стой ты… — пробормотала Айринэ, вчитываясь в текст. Строчки расплывались перед глазами. Из комнаты ее уже звали нестройным хором.

— Сейчас! — крикнула она. — Секунду! — встряхнула головой, начала с середины. Прочитала первую страницу, недоуменно нахмурилась, взялась за вторую — и рассмеялась. Настороженно ждавший ее ответа мальчик вздрогнул, будто от удара. Все еще смеясь, Айринэ свернула листки, протянула руку, пригладила взъерошенные волосы мальчика:

— Глупый… — крепко сжала его затылок, притянула поближе (другой рукой тяжело оперлась ему на плечо — кажется, вина опять было слишком много).

Огромные, растерянные, молящие глаза на бескровном лице. Прикушена губа — но нет, вот — отпускает — и Айринэ зачарованно следит, как на нижней губе наливаются темно-красным отметины зубов. Мальчик выдыхает — на пределе слышимости:

— Мельда-а… — переводит дух, и — горячим шепотом: — Л-любимая… Ты… ты вспомнила? Ты видишь?

Айринэ тяжело вздохнула. Кровь билась в висках, грохотом отдавалась в голове, не давала думать связно. Девушка уткнулась лбом в лоб мальчика, проговорила негромко:

— Хорошо придумано, серебряный мой… Только я на это не ведусь… — снова рассмеялась, видя, как на его лице отчаяние сменяется искренним недоумением… Разочарованием… И, наконец, пониманием. Айринэ легко коснулась губами губ мальчика, задержалась на мгновение, чувствуя — отметины… Отпустила и улыбнулась, — Ну, пойдем, кысь. А это пусть у меня будет. На память… — оттолкнулась легонько, только чтобы твердо встать на ноги, не упасть, не хвататься за стену у него на виду.

— Но я… Это правда! — протестующий, слабый голос.

Обернулась, посмотрела пристально. Едва заметно пожала плечами:

— Ала… — всплыло откуда-то из глубин памяти, казалось бы, давно и прочно забытое — «нет» на Квэнья. — Пусть так… Все равно.

И, оставив мальчика в коридоре, вернулась в комнату:

— Искорка, ну-ка подвинься… Тхэсс, ага, давай… Такс, играть будешь? — оглянулась — Мориллиндо стоял в дверях, вцепившись в косяк, и пристально смотрел на нее. Девушке стало неуютно, и она, передернув плечами, отвернулась — как раз ей передали ее бокал.

— Я вот эту хочу… — помотала расслабленной кистью, — "если слово не свяжет", а дальше забыла.

— …"то кровь, что вода…" — продолжил Такс. — Помню.

Он приготовился играть, и девушка подвернула под себя ноги, устроилась поудобней (Искра тут же оказалась под боком, опередив обиженно надувшуюся Айканаро) и закрыла глаза. Звуки отдалились. Вокруг царила темнота, темнота начала стремительно вращаться, и девушке казалось, что она вместе со всей комнатой летит вниз по сужающейся спирали… Внезапно ее резко дернули за руку. Девушка с усилием разлепила веки, с трудом сфокусировала взгляд — перед ней плавало бледное взволнованное лицо. Мальчик. Серебряный. И почему-то с ее бокалом в руке.

— Айринэ… Ты в порядке?

— Ммм…

— Ты…

— Да нормально, нормально. — она выпрямилась, насколько это было можно сделать, не слишком тревожа пригревшуюся Искру. — Садись, не маячь.

Мориллиндо еще мгновение вглядывался в лицо девушки, затем кивнул чему-то своему и сел — на пол, у ее ног. Она протянула руку и принялась бездумно перебирать светлые шелковистые волосы.

Очередной зимний КОН, очередная запарка. На этот раз все намного сложнее: все-таки Айринэ везет уже не картины, нет, такой выставки вообще не было за всю историю КОНа ("И пусть подавятся," — мысленно добавляет в адрес всех конкурентов, и известных, и еще неведомых). Все надо везти аккуратно, да еще ничего не потерять и уж тем более ни в какой багаж не сдавать. А еще убедиться, что Тхэсс с Айканаро попадут в концерт, что перед открытием железного турнира будет танцевать Искра, что ее не оттерли и не забыли, в конце концов, у оргкомитета и своих любимчиков хватает… Потом распихать всех по семинарам, да еще самой ничего не пропустить, и не забывать поглядывать — мало ли, вдруг кто новый и интересный найдется…

В последнее время Айринэ очень мало спала, устала и исхудала, щеки ее ввалились и глаза запали, она часто срывалась на всех, ухитрилась довести до слез даже Тхэсс, и только Такс оставался спокоен и непробиваем. Черно-серебряный мальчик поначалу тоже держался довольно хорошо, но Айринэ довела и его, усадив беднягу репетировать песни, с которыми он собирался выйти на конкурс менестрелей.

Поселение, как всегда, не обошлось без трудностей. Дошедшая до белого каления Айринэ оттеснила немало удивленную таким оборотом Тхэсс и начала выяснять отношения сама.

— Кому отдали?! — девушка почти сорвала голос и перешла на злобное шипение, которое, кажется, подействовало на команду расселения лучше любых воплей. — Мы заявку писали! Нам ее подтвердили! Вот, даже номер комнаты прописан! Все, знать ничего не хочу! Ваши проблемы!!

Пинком распахнув двери, Айринэ швырнула рюкзак точно посередине отвоеванной комнаты:

— Все! И не уйдем отсюда, пусть хоть с тараном приходят!

С тараном, правда, никто не пришел. Редкие отдельные личности все-таки пытались покуситься на комнату, но одного вида Такса, неторопливо поднимающегося во весь свой внушительный рост и расправляющего плечи, оказалось достаточно, чтобы покусители дали задний ход и скрылись за дверью.

Айринэ сидела на «пенке» и наблюдала за возней свиты. Кто-то уже убежал выяснять самое свежее расписание, кто-то озаботился чаем — на улице стоял мороз, и никто еще не успел согреться, кто-то раскладывал спальники.

— Народ, — негромко произнесла она, потирая озябшие руки. — Пошли в кабак. Успеем еще… разложиться.

Айканаро хихикнула, ее несмело поддержала Лайтамирэ (беленькая девочка со вздернутым носом, на КОНе впервые). Мориллиндо поднялся, отложил гитару — потом передумал и поднял ее, перекинул через плечо ремень. Такс подошел и помог Айринэ подняться.

— Так, Лаушка, держи ключ, — девушка вложила ключ в маленькую ладошку, — как придет Тхэсс, все запираете и идете к нам. Доступно?

— Ага…

— Все, народ. Двинули.

В кабаке было людно, шумно и дымно. Всего-то восьмой час вечера, а за окнами темнота, метет метель, здесь — все те же столики и неустойчивые пластиковые креслица, и Айринэ на мгновение показалось, будто и не уезжала она отсюда никогда — что сейчас вон в том углу обнаружится Ворон и компания, а в дверь влетит Нэр, вцепится в косяк, прищурится, поманит — мол, пойдем…

В дверь влетели, и Айринэ вздрогнула, но это была не Нэр — всего лишь примчались Тхэсс и Лаурэдэль. Девушка встряхнула головой, отгоняя подступившее оцепенение, и в ответ на радостно-нахальное тхэссовое "Ну, что берем?" протянула ей деньги со словами:

— А то ты не знаешь. Как обычно… — ласково улыбнулась растерянно озирающейся Лайтамирэ, — Ну что ты, пушистая? Иди сюда. Садись, кыся. — и усадила девочку себе на колени.

Через несколько часов стая Айринэ уже сдвинула столики с компанией Ворона ("Ну конечно, как же без них-то…), и существа смеялись и пели, и уже никто не ломался, отказываясь под предлогом "нелетной погоды" или (якобы) простуженного горла. Пел Такс — свои (и Айринэ) любимые песни, пронзительные, полукрик-полушепот, и пела Тхэсс — удивительно сильный, низкий голос, и в него золотой нитью вплетался высокий чистый голос Искры, и хрипел Ворон, и тек речитатив незнакомого молодого парнишки, похожего на крысенка… Черно-серебряный мальчик тоже порывался петь; разумеется, его слушали, но Айринэ молча злилась — она слышала каждую фальшь, улавливала, где ему не хватает дыхания, чтобы вытянуть ноту, и где он неуверенно ведет мелодию… Девушке казалось, что это слышат все — и все тихонько посмеиваются над ним. Над ним — и над ней, потому что он с ней, и она позволяет ему… "Позор, позор джунглей… Да когда же ты заткнешься…" И она злилась, а он играл и пел, и когда пел, крепко зажмуривался — так, что смешно морщился нос, и крутил головой из стороны в сторону — резкие, смешные, нелепые движения…

Закончил петь — у него тут же выхватили гитару, начали ее подстраивать, а он сидел и смотрел на Айринэ преданными восторженными глазами, тяжело дыша, растрепанный, маленький, жалкий… Девушка поманила его — он просиял, подошел, нагнулся.

— Не пой больше.

Он даже не нашел слов — только глянул недоуменно, и улыбка угасла, словно разбитая на осколки.

— Прекрати. Ты фальшивишь, как… Как черт знает что. И выглядишь… Прекрати меня позорить.

Его всего перекосило, он даже рот приоткрыл, и Айринэ, досадуя — на себя, на него, так некстати подвернувшегося — произнесла, расчетливо надавив на самое — она знала! — самое больное.

— Не умеешь же, так чего берешься. Тоже мне, менестрель эллериахнутый…

Мальчик отшатнулся. Айринэ подчеркнуто отвернулась, потянулась за пивом, сделала нарочито длинный глоток, а когда обернулась снова — черно-серебряного уже не было.

— Так и не вернулся, дурень… — проворчала Айринэ, отпирая дверь «логова» (как они уже успели обозвать комнату). — Свет включайте…

Зевающая свита ввалилась внутрь, кто-то радостно ринулся к спальникам, но сама Айринэ медлила, привалившись к стене.

— Такс, — негромко позвала она, и он обернулся. — Пойду я, поищу это сокровище…

— Поздно уже. А ты устала. — он не спорил, просто напоминал.

— Ага, — она кивнула, отвела глаза. — Все-таки пойду… Нехорошо… — что «нехорошо», она уточнять не стала, да Таксу никогда и не нужны были уточнения.

Вскоре после исчезновения мальчика злость схлынула, стало стыдно, и Айринэ, прижимая к горящей щеке холодную бутылку, тихо радовалась, что больше никто не слышал ее слов… И стыдилась этой трусливой радости.

— Я тоже пойду.

Как всегда — тихо и твердо, и спорить бесполезно… Да и не то, чтобы она собиралась спорить.

— Ага, — кивнула и вышла, зная — он идет следом.

Такс отправился прочесывать правую половину здания, Айринэ взяла на себя левую и, как ни странно, вскоре наткнулась на свою пропажу. Вдребезги пьяный, бессмысленно улыбающийся мальчик — голова на коленях Далели ("Тварь!"), еще какая-то девица убирает у него со лба взмокшие волосы, еще какая-то — крутит серебряный браслет (давний подарок Айринэ) на безвольной тонкой кисти — вот-вот снимет…

Айринэ заставила себя успокоиться — спрятала за спину руки, сцепила пальцы в «замок», унимая внезапную дрожь. Окликнула мальчика по имени — он, разумеется, не ответил, зато подняла голову Далель. И уставилась на девушку. И вся ее свита — тоже.

Жар прилил к голове, к рукам, к сердцу — прилил и схлынул, оставив звенящую пустоту.

— Да-а? — прищурилась Айрэнэ. — Он со мной. И он пойдет со мной. А вы… Шли бы вы… — и добавила, куда именно им всем надо идти.

Они перепирались уже минут пятнадцать. Казалось, стае доставляло огромное удовольствие не отпускать Иля — просто так, ради забавы. Поначалу Айринэ сдерживалась — в конце концов, Такса рядом не было, а в свите Далели было несколько вполне себе габаритных парней — но все-таки сорвалась. Нахамила открыто, но что-то происходит с головой и руками, и уже не страшно, и кажется, случись что — бросится, зубами рвать будет…

Долговязый длинноволосый парень возле Далели хмыкнул, сделал движение подняться. Та остановила его легким взмахом руки, вгляделась в глаза девушки — и усмехнулась неизвестно чему:

— Забирай свое сокровище. — "И что же это мы на самом деле хотели сказать?" — Хрена он нам сдался… Только пить на халяву и умеет. Давайте… Катитесь.

Айрэнэ нагнулась к мальчику. Светлые его волосы прилипли ко взмокшему лбу, взгляд блуждал бессмысленно, не останавливаясь, не задерживаясь ни на чем. Ухватила за шкирку, рванула — вверх и на себя. Ткань затрещала, но выдержала. Мальчик нелепо взмахнул руками, тяжело привалился к девушке — она подхватила его. Сзади раздались насмешливые голоса, но Айринэ не собиралась вслушиваться, сейчас нужно было не дать парнишке свалиться, да и самой не упасть. Из дверей. "Хорошо, порожка нет… Фиг бы перетащила…" Дальше… Темный коридор…

За углом они столкнулись с Таксом — у него вырвалось удивленное восклицание, но он ничего не спросил, просто забрал Иля и поволок. Айринэ шатало — но не от усталости, а холодок в голове, в груди все не проходил, голова казалась странно легкой, и девушка морщилась, щипала себя за руку — слишком хорошо были ей знакомы эти признаки.

Дошли. В комнате мальчика уложили на спальник — вернее, попытались: он мотал головой, тянул руки к Айринэ, пытался что-то сказать. Девушка нагнулась — он ухватил ее за воротник, подтянул ближе, и она расслышала.

Площадная, страшная брань — на искривившихся полудетских губах. И все — ей. О ней. В ее адрес.

Из уголка рта тянется ниточка слюны. А он все бормочет, бормочет…

Закладывает уши — а потом раздается звон. Звон заполняет все тело, отдается болью, вырастает в волну — подхватывает, уносит…

— Значит, так, да? — вкрадчивый шепот. (Такс в двух шагах — и видно, как меняется его лицо — интересно, почему?). — Ты точно так думаешь?

…Отвести руку и — хлестко, с оттяжкой — по этому бледному лицу с отвисшей, дрожащей губой…

…Чей-то крик…

…Такс оказывается рядом — хватает, пытается удержать, но сейчас — нет, не сможет…

…Вырваться…

…Сдавленное мычание, переходящее в режущий, пронзительный визг…

…Мокрое на пальцах…

…Очнуться — в железной хватке Такса, а под ногами — скорчившийся, жалкий комочек — прикрывает голову, по лицу размазаны слезы и кровь.

Айринэ запрокидывает голову и бессильно обвисает в руках Такса.

Никто не осмеливается шевелиться. Испуганно молчит свита — и даже Тхэсс.

— Пусти… — слабый голос, и Такс осторожно разжимает хватку.

На неверных ногах Айринэ подходит к Илю, становится на колени рядом — он сжимается, руки плотнее смыкаются на встрепанных волосах.

— Воды… — не узнает собственного голоса — хриплый, царапающий горло. Повторяет, кашлянув, — Воды. И… тряпку какую-нибудь.

Кто-то кидается выполнять.

Она осторожно отводит ладони мальчика от лица — на нее испуганно смотрят огромные, полные слез — совершенно трезвые глаза. Обнимает его.

— Тшшш… Тшшш, мелкий… Все… Все нормально. Тшшш…

Мальчик судорожно цепляется за нее и тихо плачет.

С утра первым по программе шел литературный семинар. Айринэ, морщась от головной боли, но стоически ее превозмогая, отправила Тхэсс на разведку, выяснить, где именно семинар проходит (с обычным бардаком на КОНе семинары, случалось, переносили не раз и не два — причем могли и за пять минут до начала), убедилась, что Искра, Соколица и Лайти не забыли свои распечатки и тетрадки (у кого что), что Такс сейчас пойдет узнавать насчет железного турнира (глаза Такса лучились сдерживаемым смехом — он знал, что она знала, что он не забудет — и все же она командовала, и он подчинялся, все как обычно). Сама Айринэ не стала подходить к критикам — за несколько лет знакомства с ними девушка убедилась, что у них нет привычки кого-то «затирать», а кого-то «проталкивать». "Хоть здесь можно спокойно вздохнуть…"

Вернулась Тхэсс. Как и ожидала Айринэ, семинар перенесли в другую комнату — в небольшую аудиторию, где не было никаких столов, только ряды уходящих вверх то ли сидений, то ли широких ступеней.

Девушка выдала последние ценные указания, строго оглядела всю свою команду (получилось не очень — "Треклятая голова!") и двинулась на семинар.

Щурясь от яркого утреннего солнца, Айринэ пересекла коридор, отыскала нужную дверь — та была приоткрыта, и было видно, что собравшийся на семинар народ еще не расселся. Кто-то разговаривал с уже занявшими свои места кадаврами, кто-то перебирал бумажки, кто-то шевелил губами, уставившись отсутствующим взором в стену — в общем, "существа творческие, дикие" — съязвила про себя девушка.

Поначалу ничего особенного не происходило: семинар шел своим чередом, участники читали стихи и получали учиненный по всем правилам разбор (иногда — разгром). Критику все принимали по-разному: кто-то соглашался, кто-то пытался отругиваться, кто-то молча плюхался на место, краснея до корней волос и чуть не плача. "Знакомо…" Айринэ слушала вполуха, прикрыв глаза и подставив лицо солнцу, что как раз выглянуло из-за угла дома напротив. Изредка девушка взглядывала на очередного выступавшего, но ничего нового и интересного так и не увидела. И не услышала.

Объявили короткий перерыв. Тхэсс и Соколица ринулись к критикам с какими-то вопросами, а Айринэ пришлось утешать разобиженную Лайти, в сотый раз объясняя, что ее никто не пинал и не ругал, что прислушиваться надо, что трепетная душа — это очень хорошо, но ее еще и преподнести надо уметь…

— Давайте продолжим, — прозвенел голос Фаризы, и народ посыпался по местам. — Сейчас будет небольшое дополнение к программе…

— Обычно мы так не поступаем, но в виде исключения… — продолжила Кунда Вонг, не отрываясь от своих бумаг, — Дело в том, что у нас очень мало прозы…

— …И несмотря на то, что…

Тут совсем рядом кто-то оглушительно чихнул, и Айринэ не расслышала прозвучавшее имя.

… опоздала, мы все-таки выделим минут пятнадцать. Пожалуйста.

Фариза вернулась на место, а вперед, застенчиво улыбаясь, вышла русоволосая девочка. На вид ей могло быть и четырнадцать, и семнадцать. Черная водолазка обтягивала узкие плечи и тонкие руки, на светло-голубых джинсах-клеш поблескивали стразы. На кожаном плетеном пояске висел маленький мешочек, тоже чем-то украшенный, но со своего места девушка не могла разглядеть узора, как ни старалась.

— Здравствуйте… — негромкий голос; и все притихли, чтобы лучше расслышать. — Я прочитаю немножко. Кусать — можно. Даже нужно, — лукаво покосилась на кадавров, в аудитории кто-то хихикнул, — потому что вот…

Она поднесла к глазам тетрадку, прищурилась и начала читать.

— Привет. Я Айринэ.

Девочка улыбнулась:

— Очень приятно.

Айринэ на мгновение показалось, что это не просто вежливая фраза, не отмазка, а ей и в самом деле приятно, да еще и очень… Главное — вовремя себя одернуть.

Девочка ждала продолжения, чуть склонив голову к плечу, и взгляд ее рысьи-раскосых зеленоватых глаз был доброжелателен и спокоен.

— Знаешь… — осторожно начала Айринэ, — мне очень понравилось то, что ты читала. Так красиво… Так настояще.

Против ожидания, девочка не стала ломаться, когда Айринэ пригласила ее в кабак на чашечку кофе. Улыбнулась и согласилась — только сбегала предупредить подругу.

Они разговаривали уже почти час. Айринэ заказала кофе: девочке потому, что та так хотела, себе — из солидарности. Почему-то показалось неудобным пить пиво, когда та… Ну ладно. Потом заказала еще кофе, потом прихватила еще и бутерброды… В кабак заглядывала Тхэсс — узнать, пойдет ли Айринэ на семинар (та отмахнулась — идите без меня!), забегала Айканаро — попросить денег на какую-то мелочевку (и получше рассмотреть новую девочку), приходил Такс — склонился к уху, негромко сказал, во сколько начало турнира (вежливо поздоровался, вздохнул). А разговор все длился и длился, только шел он немного не так, как обычно. Пару раз Айринэ удавалось ввернуть "моя выставка", "мои картины", "моя команда" — но ожидаемой, обычной, привычной реакции она не увидела. Как правило, девочки, сообразив, что перед ними "та самая Айринэ", начинали смотреть на нее восторженными глазами и чуть только не повизгивать. Особенное впечатление на девочек производили даже не рассказы о глюколовских подвигах, а туманные намеки на оные. В этот раз… Ничего.

Не выдержав, Айринэ спросила в лоб — видела ли девочка ее выставку… Вообще ее работы? Да, кивнула та, видела. И что же? Понравилось, улыбнулась она, красиво.

— И что же? Что-нибудь… — помедлила девушка, наконец-то чувствуя себя на знакомой почве, — цепляло?

— Я бы не так сказала… У тебя все работы сильные. Видно профессионала.

— Я не о том, — поморщилась Айринэ, но продолжать не стала, только махнула рукой. Девочка взглянула на нее пристально и серьезно, и зеленоватые глаза внезапно обрели пугающую глубину:

— Знаешь… Трудно — так, сразу… О таком. — и снова улыбнулась, чуть развела ладони, пожала плечами.

"Тоже мне, сфинкс… Мона Лиза…" Айринэ начинала сердиться. Встряхнула головой, потянулась к чашечке, скрывая досаду:

— Кстати, ты давно в тусовке? — спросила нарочито небрежно, — Раньше я тебя не видел.

— Я в основном в Сети сижу, — опять улыбка сфинкса, — не получается выбираться… Да обычно и не хочется. Сюда вот подруга вытащила.

Выяснилось, что "Мона Лиза" пишет давно и много: она охотно рассказала о ранних попытках стихотворить, даже процитировала отдельные куски, посмеиваясь над собой (правда, Айринэ признала, что попытки эти были гораздо симпатичней ее собственных первых творений), потом пересказала в лицах несколько законченных рассказов, и девушка даже вспомнила, что один из них где-то когда-то читала… Потом перешли к Толкину, потом к "эльфам вообще", и тут-то Айринэ и удалось ввернуть свое коронное:

— А ты можешь… Видеть?

Девочка сидела, опустив ресницы. Зачем-то взяла опустевший пластиковый стаканчик, покрутила.

В кабаке почти никого не было: только за прилавком вчитывался в книжку кабатчик, в первый же день обозванный Маслютиком, и у окна два приключенца хрипло переругивались насчет каких-то игровых правил. Магнитофон, заряженный диском с песнями очередного «пробившегося» менестреля, щелкнул и умолк, и приключенцы перешли на азартный полушепот.

На стол, между "Моной Лизой" и Айринэ, лег прямоугольник солнца, высвечивая исцарапанный пластик, россыпь крошек и кофейно-пивные пятна.

Девочка взглянула Айринэ в глаза:

— Умею.

Айринэ аккуратно прикрыла дверь купе — щелкнул замок — и пошла по вагону, легко касаясь стенки кончиками пальцев. Было еще светло, и редкие ленивые снежинки кружились все быстрей и падали все гуще. "Опять метель будет…"

В купе Айканаро и Лаурэдэль стелили постели, Тхэсс ковырялась в сумке на предмет выудить чего-нибудь перекусить, Такс пошел заказывать всем чай (после КОНа никто уже и смотреть на спиртное не мог), Лайтамирэ пыталась ему помогать (хотя на самом деле только путалась под ногами). Мориллиндо куда-то пропал, но Айринэ не волновалась. "Все равно дальше поезда не убежит."

Табличка "Место для курения". "Ну и хорошо, ну и дивно…" Айринэ вытащила сигарету, щелкнула зажигалкой. Огонек трепетал и гас, и закурить удалось не сразу. Выругавшись вполголоса, девушка спрятала зажигалку в карман, затянулась — выпустила дым вверх. Прикрыла глаза и со вздохом ткнулась лбом в прохладное стекло.

Сумасшедший выдался КОН.

Победа Такса на турнире — но победителю раздробили палец, и пришлось искать врача, а время было позднее, и никто не знал, где «неотложка», а отыскавшийся на КОНе медбрат оказался в несколько неустойчивом состоянии и, судя по всему, видел вместо одного пациента как минимум трех. "Стоик! Идиот! Молчал, понимаешь… Беспокоить не хотел!" А ведь еще и заметили не сразу…

Мориллиндо вышибли на втором круге менестрельника — к удивлению Айринэ, которая ожидала, что он вылетит еще на отборочном туре, и к великому горю самого мальчика (он рассчитывал войти в призеры — и в общий большой концерт).

Неожиданный успех выставки, несколько удачно проданных кукол. Тогда Айринэ безумно гордилась этим, сейчас же ее хватило только на слабую улыбку.

Танцы Искры — девочку снимали на видео, значит, надо не забыть стребовать кассету, потом подарить ей, пусть радуется.

Успех Тхэсс на литсеминаре. "Неудивительно… Скоро монстром станет…"

Новая девочка. Айринэ снова вздохнула. "Сфинкса… Что ж мне с тобой делать, а?"

Тогда, после разговора в кабаке, Айринэ не стала приглашать девочку к себе. Они обменялись телефонами и адресами, и дальше, в течение КОНа, только вежливо раскланивались, сталкиваясь на лестницах, в коридорах, на концертах и семинарах. Чего не подозревала Сфинкса, так это того, что все случайные встречи были старательно подстроены. "Пусть привыкает… Приручить зверюку, а то утащат… Это надо же так ухитриться — ни к кому до сих пор не попасть… Они все слепые, что ли?"

Снова затянулась — горячий дым наждаком прошелся по горлу. Кашлянула.

Сзади хлопнула дверь, и Айринэ обернулась. Перед ней, неуверенно улыбаясь, стоял Мориллиндо — как всегда, растрепанный, и, как с неудовольствием заметила Айринэ, все еще в черной с серебром тунике — и в джинсах.

— И долго ты так ходить будешь? — поинтересовалась девушка.

— А что?

— А то… То, что не ходят в половине прикида! Или все, или никак.

— Я сейчас… Покурю только. — Иль суетливо выудил из кармана пачку, попытался выковырять сигарету. Одну выронил — выругался, достал вторую. Вторая сломалась в руках. Айринэ посмотрела на его дрожащие пальцы, вздохнула:

— Оставь… На, держи.

Снова зажигалка сработала не сразу. Ее пришлось потрясти, на нее пришлось зашипеть, слабый трепещущий огонек все-таки появился, и Иль, прикрыв его ладонями, сунулся в него сигаретой. Не попал, попробовал еще раз — и Айринэ поняла, что пламя пляшет не от сквозняка, что сквозняк тут не при чем, а это дрожат ее собственные пальцы.

— Ну, все? — сказала чуть резче, чем хотела, и отдернула руку.

Иль вскинул на нее удивленные глаза, но промолчал.

Они молча курили: Айринэ — уставившись в мутное стекло, Иль — себе под ноги. Девушка скурила свою сигарету до самого фильтра, зажгла еще одну, а когда Иль пальцами загасил окурок, выбросил его и дернулся было — уйти, Айринэ поймала мальчика за рукав. Не глядя, потянула к себе, и он несмело обнял девушку, робко ткнулся ей в плечо. Айринэ вздохнула, обхватила его одной рукой за плечи, пробормотала еле слышно:

— С поезда ко мне пойдешь.

Мориллиндо кивнул и крепче прижался к девушке. Снова вздохнув, она коснулась губами его лба ("Горячий какой…"), полузакрыла глаза и так и осталась стоять, ни о чем не думая. В пальцах тлела забытая сигарета.

Приехав в Москву, Айринэ тут же села выяснять, с кем она все-таки столкнулась на КОНе. И действительно, она нашла в Сети следы "Моны Лизы" — небольшой сборник ее рассказов (в основном про эльфов, как ни странно, про Авари), немного ранних стихов (судя по всему, девочка старательно изничтожала их везде, куда могла дотянуться). Стала вызванивать ее, вызвонила, пригласила в гости — но та не смогла прийти. (Мягкий голос в трубке едва пробивается сквозь помехи: "Нет, правда не могу, извини… Учусь… Да, очень много… Вот в каникулы должно быть окно — или в праздники. А пока — давай по мэйлу?")

Кисло согласившись, Айринэ бросила трубку и состроила гримаску вертевшейся рядом Тхэсс:

— Заняты мы шибко… Пишите письма…

— Ну и пиши, жалко, что ли? — подняла брови Тхэсс, — Как будто кто-то не умеет!

— Да ну тебя! — Айринэ швырнула в нее подвернувшейся диванной подушкой, та со смехом поймала ее и отправила обратно.

Пришлось писать письма, хотя Айринэ этого не любила — единственными ее "упражнениями в изящной словесности", как она это называла, оставались длинные записи глюков для Айканаро и других девочек. Записи, к которым под настроение прикладывала руку Тхэсс.

Здесь же это не годилось. Все-таки письма — дело немножко другое…

Всякий раз, когда Айринэ отвечала на очередной вопрос девочки, у нее возникало ощущение беззащитности — словно она попала на людную площадь совсем раздетой. Поэтому девушка старалась побольше расспрашивать и поменьше говорить о себе, но это не слишком-то получалось, и каждый раз, отправив письмо, она раздосадовано закусывала губу, чувствуя, что сказала слишком много.

Постепенно перед Айринэ начала вырисовываться картина: хорошая приличная девочка, пока учится ("Да, филолухом буду…"), подрабатывает ("Переводами понемногу занимаюсь…") пишет рассказы ("…а про этих эльфов меньше всего известно."). Да, еще важно — умеет Видеть. Но что именно — не рассказывает, вежливо уклоняясь от расспросов.

>> Вот ты про эльфов пишешь, так классно… А у тебя есть свой мир какой-нибудь?"

> Спасибо… Да, есть, но… Я пока не могу об этом говорить. Понимаешь, оно еще такое хрупкое, тонкое. Не выдержит взглядов. Потом когда-нибудь, хорошо? Не обижайся…

Потеряв терпение, Айринэ все же решилась пригласить ее на общее сборище. Правда, сборище все-таки было не совсем общее — Айринэ позвала только тех, кого точно хотела видеть, и кто не мог подставить ее — ни нечаянно, ни намеренно.

Обычный вечер воскресенья, в комнате даже слегка прибрано — постаралась Тхэсс (с некоторой помощью Такса), и сейчас высокая девушка крутится на кухне — оттуда плывет изумительный запах яблочного пирога. Такс, уютно устроившийся в кресле с гитарой, поднимает голову и принюхивается.

— Скоро уже, скоро, — насмешливо успокаивает его Айринэ, а сама поглядывает на часы, но она ждет не пирога. Кажется, стрелки еле ползут, и как медленно тянется время! Вот уже пять… "Скоро…"

Сфинкса обещала быть к пяти тридцати.

Когда раздался звонок, Айринэ кинулась открывать, опередив привставшую было с дивана Йолли. Так, цепочка, замок, ручка, распахнуть дверь…

— Привет!

Сфинкса стояла на пороге, стряхивая снег с пушистой меховой шапочки:

— Привет! А там настоящая метель!

— Заходи скорей! Замерзла? Чаю хочешь?

— Да нет, ничего, а чаю было бы неплохо, спасибо…

Запирая за ней дверь, Айринэ крикнула:

— Тхэсс, чай поставь!

— Ага! — донеслось в ответ.

— Вот и мяу! — Айринэ засуетилась, вытащила из обувного ящика тапочки, поставила перед девочкой, — Вот эти попробуй, не подойдут, дам другие.

— Сейчас…

Пока Айринэ искала тапочки, Сфинкс сняла бело-рыжую шубку и потянулась повесить ее на свободный крючок — девушка увидела, рванулась отобрать, сделать самой, но не успела. Только пальцы ее столкнулись с пальцами девочки — против ожидания, теплыми и сухими. Айринэ вздрогнула, увидев лицо Сфинксы совсем близко, прозрачные глаза — сейчас скорее серые, чем зеленые, принужденно рассмеялась:

— Ну вот, я же вроде как хозяин, должен о гостях заботиться, а гости самостоятельные шибко пошли…

— Не страшно, — успокаивающе улыбнулась Сфинкс, — я еще уходить буду…

Айринэ заставила себя сохранять улыбку:

— Ты переобувайся и проходи в комнату, ага? Я сейчас пойду насчет чая узнаю… "Да что же это такое?! В жизни не отчитывалась…"

Все-таки отвернулась, так резко, что взметнулись распущенные волосы, но не успела сделать и шага, как тихий голос остановил ее:

— Погоди, вот, возьми!

Обернулась. Сфинкс протягивала ей коробку миндального печенья.

Айринэ перезнакомила Сфинксу со всеми, кто был в этот раз. Девочка улыбалась, кивала, говорила, что ей очень приятно. Ей кивали и отвечали примерно в том же духе, и только Такс поднялся и поцеловал ей руку — отчего Сфинкс слегка покраснела, а Айринэ метнула ему неожиданный для себя самой гневный взгляд.

Из кухни прибежала разрумянившаяся Тхэсс, объявила, что скоро все будет и забрала Айканаро — помогать таскать чашки-тарелки. Повисло неловкое молчание. Йолли притворилась, что внимательно изучает корешки книг в шкафу, Такс, не поднимая глаз, пощипывал струны. Рядом сидела Сфинкса — чинно положив руки на колени, выпрямившись, словно аршин проглотила. Сидела и молчала. Благожелательно молчала. Айринэ судорожно пыталась сообразить, как начать разговор — и о чем. В голову лезла всякая чушь, чуть ли не о погоде. "Не то… А что, свежие сплетни ей пересказывать? Вот прям так сразу? Блин…"

Перебор струн стал громче, и Айринэ узнала мелодию. "Ну почему надо было именно эту?!" Закрыв глаза, Такс играл вступление к песне. Не просто играл — украшал на лету, изменял, импровизировал, но мелодия оставалась узнаваемой, и Айринэ, несмотря на то, что слышала эту песню уже много раз, зачарованно уставилась на него, боковым зрением все же заметив, как возле нее подобралась и выпрямилась Сфинкса.

— Аве, Цезарь… — Такс запел — тихо, едва слышно, так что девушка больше угадывала слова, чем разбирала. — Тут у нас такие гости, украшение компаний…. - и резче, отчетливей, чеканя, — Да писать про это тошно… — теперь захлебываясь — Да, мечтал! А вышел кукиш! — и снова переходя на шепот, — Ты у нас душа святая…

Перебор, и резкие удары, все вперемешку, но вот Такс накрыл ладонью струны, и в неожиданной тишине отчетливо упало хриплое, вкрадчивое:

— Ты заходи. Мы будем… рады.

И снова музыка — затихающая, удаляющаяся, но вот замирает и она.

Такс открыл глаза. Улыбнулся:

— А это в настроение было.

— Ну ни фига себе у тебя настроение! — притворно нахмурилась Айринэ, передернула плечами и рассмеялась, Такс присоединился к ней, и захихикала Йолли, уже забывшая про шкаф, и даже Сфинкса.

— Ну а что-нибудь менее жуткое — можешь? Вот, например…

Все шло почти как всегда — Такс пел, и пела Тхэсс, и пришлось тихонько вправить мозги надувшейся было Айканаро (еще бы, запрягли бедняжку, заставляют то чай принести, то вина подлить, то пирог нарезать), но непривычная скованность не оставляла Айринэ. Не помогало и вино. Девушка знала, что улыбается натянуто, смеется слишком громко, а шутки получаются такими натужными, что лучше бы уж было помолчать. Такс, не отвлекаясь от общей беседы, посматривал на девушку с заметным беспокойством.

Недовольная Айканаро в очередной раз притащила чай, начала разливать:

— Мяааа, давайте сюда чашки!

Йолли подставила чашку, повернулся Такс, и только Сфинкс и Тхэсс, отодвинувшиеся к другому краю дивана и увлеченно беседовавшие, ничего не заметили.

— Тхэсс! Сфинкса!

— Не слышат, — пожала плечами Айканаро и посоветовала заговорщицким шепотом, — А ты их пни!

— Пинать я тебя буду, радость моя… — фыркнула Айринэ и, потянувшись, хлопнула Сфинксу по плечу, — Мяу! Чай будешь?

Девочка не отшатнулась, даже не вздрогнула, только полуобернулась и взглянула в лицо Айринэ. Она даже улыбалась. Айринэ медленно убрала руку, чувствуя, как краска заливает щеки и лоб, выдавила улыбку и слова "Чай пришел, давайте чашки", отстранилась и встала:

— Народ, я сейчас.

Перед глазами все поплыло, но это не вино, нет — это от волнения, знакомая полуслепота, когда все сливается в цветную круговерть, и видны только смутные, расплывчатые очертания. Лиц не видно, и это хорошо. Прикрыть за собой дверь, аккуратно, без шума и грохота, и теперь — в кухню, теплую темноту и запах печеных яблок.

Ткнуться лбом в стекло, зажмуриться, вздрагивая всем телом, прикусывая сустав на указательном пальце, можно даже больно, скорее поможет очнуться. "Что же… Как…" В вихре мыслей не выловить нужной, ускользают, разбегаются. В ушах — тонкий звон, пока еще едва слышный… "Нет, нет. Все, все, все." Заставить себя открыть глаза. Медленно сквозь черноту проступает — собственное лицо в стекле, и вместо глаз опять темные провалы.

Выпрямиться. Расправить плечи. Сейчас все пройдет, и надо вернуться. Сейчас. "Сваляла дурака… Не стоило, нефиг. Ладно, будем знать… Сейчас." Но девушка медлила, глядя уже — сквозь свое отражение, — на сплошную стену снега за окном.

Скрип двери. Шаги — ближе, ближе. Кто-то остановился за спиной.

Айринэ сглотнула, закусила губу. "Кого принесло…" Чьи-то ладони мягко легли ей на плечи. Девушка напряглась, как струна. "Какого…"

— Я тебя обидела? — негромкий голос, и Айринэ вздрогнула от неожиданности. — Прости, пожалуйста, я не хотела, — вздох. — Ладно?

Айринэ медленно подняла руку и сжала пальцы девочки. Глубоко вздохнула, с усилием проговорила:

— Это ты прости. Я идиот. — и почувствовала, как Сфинкса качает головой.

— Неправда. Айринэ…

Девушка заставила себя отпустить тонкие пальцы, осторожно высвободилась, обернулась. Сфинкс смотрела на нее серьезно, чуть склонив голову к плечу и прижав руки к груди — на темной ткани джемпера удивительно белыми казались длинные изящные кисти. Улыбнулась:

— Все хорошо. Пойдем?

— Ага, — Айринэ тряхнула головой, улыбнулась в ответ, — покурю только. И чайник включу…

Стая с удивлением смотрела на Айринэ, да и сама она понимала себя с трудом. Просто девочка… Просто девочка с рысьими глазами и загадочной улыбкой. "Сфинкс, как же… Свинкс!" — злилась Айринэ, вонзая ногти в ладони.

Она чувствовала в девочке стену. Аккуратную такую стенку, может быть, даже с ажурными завитушками и прочими украшательствами, но тем не менее — стену. С табличкой "извините, но вам туда нельзя". Девочка всегда оставалась доброжелательной, вежливой, улыбчивой, только глаза ее менялись, если в разговоре Айринэ подходила слишком близко к чему-то — теряли глубину, становились плоскими, непроницаемыми. Девушка больше не осмеливалась пригласить Сфинксу на обычные встречи команды (попросту — пьянки), и приглашала — отдельно, когда дома была Тхэсс, или Такс, или вообще никого.

Айринэ щелкнула в коридоре выключателем, и свет на кухне погас, уступив место прозрачным синим сумеркам зимнего вечера. Правда, ненадолго — девушка вошла, перегнулась через стол, нащупала провод, на нем — выключатель, и загорелась неяркая настенная лампа в белом матовом цветке.

— Так-то лучше, — улыбнулась Айринэ, оборачиваясь к Сфинксе, замершей в дверях, — проходи, садись. Тебе чай с лимоном?

— Да, пожалуйста, — Сфинкс устроилась на ближайшем к ней стуле, — а вы сами завариваете?

Айринэ досадливо поморщилась, благо что как раз стояла к Сфинксе спиной, и девочка не могла видеть ее лица. В разговорах девочка старательно избегала любых указаний рода. Никогда не говорила Айринэ ни "ты пошла", ни "ты пошел", изворачиваясь безличными обращениями или вот такими — абстрактно-множественными. И еще девочка ни разу не назвала ее по имени. Кроме того случая…. А еще… Айринэ действительно сама заваривала чай и научила этому всю свою свиту; привычка к хорошему чаю оказалась слишком сильной, а бросать ее только потому, что лишний раз напоминает о Лави… Не много ли чести?

— Конечно, — улыбнулась Айринэ, бросив короткий взгляд через плечо, — настоящий-то лучше.

— Я только кофе варю, и то редко.

— И мы варим, только не редко, а почти всегда, — Айринэ сняла с подставки вскипевший чайник, налила кипяток в фарфоровый заварник.

— А ты давно в тусовке?

— Лет семь. Или около того… — рассеяно ответила Айринэ — сейчас все ее внимание было поглощено чаем. Заварник прогрет, воду — вылить, теперь — по ложке на чашку плюс одна…

— А как все началось?

— Все как у всех, — пожала плечами Айринэ, — прочитал — понравилось.

— А как? Понимаешь, у меня-то совсем не так было — только Интернет. А как было раньше?

— Ну, — протянула Айринэ, доставая чашки, — пришел я однажды на Эльфятник…

Поначалу Айринэ рассказывала скупо, а потом, увлекшись, все более живо и красочно. Не переставая говорить, поставила на стол чашки, налила чай, уселась рядом со Сфинксой. Припомнила и Айку (оказалось, Сфинкса о ней слышала), и первую свою поездку на игру…

— В общем, там я все-таки пристроилась в команду, даже поиграть удалось… — запнулась, умолкла. "Лави, сволочь…" Не поднимая глаз, проговорила:

— Сначала там был в команде, потом сам… В общем, примерно так все и началось.

Заставила себя положить ложечку и улыбнуться. Взглянула на Сфинксу. Та не улыбалась, просто смотрела, чуть склонив голову к плечу, и Айринэ не могла понять, что видит в ее глазах.

— Эй, лап, ты чего? — нарочито весело произнесла Айринэ. — Ау-у?

Все с тем же странным выражением Сфинкса медленно протянула руку — и коснулась предплечья Айринэ кончиками пальцев. Почти неощутимое прикосновение, и тут девушка едва не задохнулась от внезапного понимания. "Она что — меня — жалеет?!"

Айринэ задумчиво вертела в руках куклу — последнюю в новой партии для сувенирного магазина. А ничего, милая куколка получилась. Меховая опушка по подолу длинного кафтана и на рукавах, из-под меховой же шапочки выбиваются темные локоны, и глаза на белом фарфоровом личике кажутся живыми. Зеленые, чуть раскосые — рысьи глаза. С раздраженным вздохом Айринэ отложила куклу. Ну да, милая мордашка… А вот что делать с оригиналом… "Сколько можно ломаться?! Все не то и все не так… Ну не бывает так, не бывает!"

Девушка потянулась, оглянулась по сторонам. Несмотря на тепло, ее пробрала дрожь — в комнате беспорядок, наскоро раскиданы по стульям вещи, Тхэсс нет уже третий день, так что прибирать некому. То есть было некому, пока Такс не пришел. Правда, он сразу направился готовить, а не прибирать. "Ага, прямо с порога — что ела да когда… Откуда я помню?" Пока его не было, странно пустой казалась квартира, ведь обычно народу толкется — и на кухне, и в комнате; и дым стоял такой, что хоть алебарду вешай (тут же открыл форточку, а Айринэ чуть ли не силой засунул в свитер). "И хорошо… И ладно…" Но как же хочется видеть упрямую девочку… "Почему оно никак… Наверное, больше надо лично, все-таки письма — это не дело… " А изнутри поднимается теплая волна при одном только воспоминании о рысьих глазах, и Айринэ замотала головой так, что волосы хлестнули по лицу, стиснула зубы. "Нет, нет, нет. Только не опять. Нет… Вон игра летом будет, очередные Хоббитские. Надо взять ее. Или лучше в мистериалку-театралку напроситься? Там все такое изящное, ей должно понравится… Эльфой взять…»

Глаза слипались, и Айринэ протерла их, потом зевнула. Спать хотелось страшно, ведь с заказом получилось как всегда — две трети отведенного срока прошли впустую, а в оставшуюся треть надо было успеть все. Айринэ успела — ценой бессонных ночей и сидения над работой, не разгибаясь. Девушка оперлась локтями на стол, спрятала лицо в ладонях, закрыла глаза. На кухне что-то зазвенело, грохнуло, и она крикнула, не открывая глаз:

— Ну можно поаккуратней, а?

Никто не ответил, да девушка и не ждала ответа. Там возился Такс, значит, все будет молча, он и без того немногословен, а уж чтобы перекрикиваться через стену — этого от него не дождешься. "Стоик… Так, надо бы пойти чай пить… Да и вообще поесть," — голова Айринэ склонилась на стол, на сложенные руки, — "голодная… Сейчас, чуток посижу и пойду…"

— Ай… — негромкий голос рядом, сначала где-то над головой, потом у самого уха, — Ай?

В полусне Айринэ шевельнулась, хотела ответить, но получилось только недовольное:

— Ммм… — правда, почувствовав, как ее подхватывают под колени, нашла в себе силы сонно протестовать, — Ннннууу… Оставь, я сплю…

— Спишь, правильно. Спи дальше. Только там, где положено. — ее подхватили, перенесли. Уложили на диван.

— Вечно ты со своими… — ее укрыли одеялом. Айринэ вздохнула, перевернулась на живот и зарылась носом в подушку, и оттуда донеслось невнятное:

— Такс… Посиди со мной…

Отодвинув одеяло, Такс осторожно сел рядом, нащупал ладонь девушки и слегка сжал.

А время шло. Йолли начала ходить на какие-то подготовительные курсы и стала появляться реже, чем обычно.

Тхэсс основательно взялась за Соколицу — слегка освободив от нее Айринэ, которая была по уши занята работой и разруливанием клубка из Айканаро и новенькой Лайтамирэ.

Айканаро страшно, отчаянно ревновала, и однажды закрылась в ванной — а когда вышла оттуда… Наверное, девочке казалось, что она гордо улыбается, но дрожащие губы на бледном личике всего лишь жалко кривились. Айринэ сразу же заметила, подошла — но не стала ничего спрашивать. Да и что тут спрашивать? Тоненькая струйка крови, выбежавшая из-под манжета рубашки Айканаро, сказала все. Тогда Айринэ залепила девочке великолепную пощечину, аж ладонь отбила. Потащила Айканаро обратно в ванную, закатывая ей на ходу рукав — на плече той обнаружилась большая кривая буква А, прорезанная, разумеется, бритвой. Ругаясь во весь голос, девушка промыла рану и перевязала ее, застирала окровавленную рубашку, позвонила родителям девочки — предупредить, что дитя здесь и останется ночевать, а Айканаро в это время стучала зубами на кухне, не столько от холода (Такс выдал ей свитер), сколько от обиды. И пришлось утешать девочку и брать ее к себе.

К счастью, Лайтамирэ этой сцены не видела, и с ней все продолжало складываться так, как нужно.

Потом Айринэ плакала на кухне, курила сигарету за сигаретой, а когда пришел Такс, присел на корточки и хотел что-то сказать — начала кричать, и кричала, пока не сорвала голос, а Такс обнимал ее и говорил, что все будет хорошо.

Продолжала показывала Сфинксе рисунки, даже наброски, куклы — и ждала, ждала хотя бы малейшей зацепки.

Девочка застыла перед рисунком, как вкопанная. Айринэ хотела было спросить, в чем дело, но почувствовала — сейчас нельзя, не надо, и осталась на шаг позади. Девочка склонила голову к плечу, помедлила. Обернулась. Взглянула на Айринэ так, словно они никогда не были знакомы (рысьи, серо-зеленые глаза — и можно видеть до самого дна — и мгновенно убраны все стены, убраны — или были сметены).

— Ты чего? — почему-то полушепотом спросила Айринэ. Кашлянула, переспросила, — Что такое?

— Ай, ты… не обидишься, если я скажу, что тут… не хватает чего-то?

Та подняла брови.

— Вот тут… — "Мона Лиза" обернулась, подняла руку — странно неуверенным жестом, никогда раньше не видела у нее Айринэ таких движений. — Справа… Лестница… Или мост.

Закрыть глаза, всматриваться в мельтешение зелено-золотых искр и кругов. Словно на свободу себя отпустить — ничего не представлять, только — темнота, и ты — в ней, наощупь. Пока не раздастся завеса и не проявится…

Взмывающий ввысь мост. Изящный, невероятно хрупкий. Крутой подъем — аркой…

"Поднимается выше деревьев, и если встать на него там, наверху — то зеленые кроны окажутся далеко и внизу, под ногами. Колышущееся море зелени.

Мост парит — редкие ажурные опоры, казалось бы, приделаны только для красоты. Мраморное стекло. Стеклянный мрамор. Прохладный, совсем не скользкий, а если приложить ладонь — ощутишь едва заметную шероховатость.

Присмотрись — один из мостов, едва успев подняться по крутой дуге, обрывается. То ли не успели достроить, то ли разрушился… Скол зернистый, но с земли — плохо видно…

Шелест листвы в кронах — вот и все звуки. Не слышно птиц. Не слышно шагов.

У подножия моста, прислонившись к арке, стоит юноша. Белые штаны, белая туника навыпуск, перехваченная тонким бледно-желтым пояском, длинным, свисающим до земли, и волосы — бледно-желтые, волнистые, до плеч. Очень легкие, но ветра нет, и не шелохнется ни одна прядка. Опущены словно припорошенные золотой пыльцой ресницы, и не разглядеть глаз. Юноша поднимает голову и, как есть, с закрытыми глазами, подставляет лицо солнечному свету, пробивающемуся сквозь листву.

Тишина."

Айринэ оторвалась от текста, прикусила кончик ручки. С неудовольствием взглянула на бумагу — почерк пляшет, неровно ложатся строчки… "А, неважно. Все равно перепечатывать." Перепечатать, отправить. С того момента, как рухнула стена, все стало иначе. И все пойдет легко, как всегда. Вот парень — подвернулся удачно… Еще бы девушка была — а нет, так можно выдумать, долго ли… "Дурное дело — нехитрое," — губы кривятся в горькой усмешке.

"Это — я, а это — ты." Как все просто. Уже почти месяц они глючили ("Смотрели…") мир с мостами, и пока все сходилось — но пора брать дело в свои руки. Мягко перехватить… И все пойдет по привычной колее.

Айринэ отбрасывает ручку, закусывает губу.

"Ладно… Пусть пока это уйдет, а там… Там посмотрим."

Врать не приходилось. Почти. Зато было — остановившееся время, и плевать на заказы, на работу… То есть было бы плевать, но Сфинкса не позволяла ей это сделать. И были — разговоры на кухне, затягивавшиеся посиделки, и не хотелось отпускать — оставить, и просто быть вместе, любоваться, говорить или молчать, и ничего больше не надо. Но Сфинкс уходила, и Айринэ мрачно, яростно налегала на вино, смеялась — и над ней, и над собой, холодно и расчетливо продумывала следующий пункт программы… Но едва стоило появиться девочке, как все начиналось сначала, и опять Айринэ знала, что может потерять ее — может, и боится этого, и не хочет, а значит… "Удержать. Она же верит, убрала стенки. Теперь всему поверит… Можно…"

И ведь действительно было можно. Айринэ знала это отчетливо, знала, что теперь девочка — поверит, поведется на любое "ты и я". И тоже придет, и склонится… Ведь уже ловила ее недоуменно-удивленный взгляд на себе и Тхэсс… Недоуменный — и самую чуточку — завистливый. Ну чего стоит подыграть — теперь? Подыграть, подпеть, и все будет — шелк волос под пальцами, и прозрачные рысьи глаза совсем рядом, и…

На экране — чистая, белая заготовка письма. Весь текст предыдущего сообщения уже убран. Остался только заголовок — «Привет,» и обычное прощальное — "Удачи!" Нет ни случайно выпадающей подписи (показалась неподходящей и была безжалостно стерта), ни даже имени. Кем подписаться? И — что написать?

Весь сценарий давно разработан. Отшлифован. Все выверено до мелочей. Сейчас наступает решающая, переломная стадия — только и нужно, что провести все аккуратно, чтобы не спугнуть, да и так ясно, что и в этот раз не сорвется…

"Я помню тебя…"

"Твое имя…"

"Там мы были…"

"Мы уже встречались, и ты была… Я был…"

"Приходи, я дам тебе прочитать…"

"Я…"

Не поднимается рука.

Девушка прикуривает одну сигарету от другой, пальцами гасит докуренную, почти не ощущая тлеющего жара. Давит окурок о стенку кофейной банки.

И снова задумчиво смотрит в экран.

Яна Тимкова (Лисица, Миримэ, Ллайэаллар, Ннээллар, Лиари)

20.08.02–26.05.03