Повесть Вендийских Гор

46

Шесть железных рук двигались как конечности священного термита в его последнем танце на острие булавки. Только термит этот был в тысячу раз больше и, похоже, не считал себя жертвой. Некоторое время он стоял возле постамента, поворачивая голову с чудовищными ушами вправо и влево, словно не мог решить, кого из троих людишек умертвить первым.

— Ты — раб мой, — сказал Горкан.

Ангирас не понял кешанца или, быть может, не согласился с ним. Он быстро шагнул вперед и нанес удар в грудь Горкана, который и не подумал уклониться. Кешанца отбросило к западной стене. Он вскочил, как ни в чем не бывало, и закричал:

— Останови его, Конан!

Конан бросился к железному чудовищу и попробовал отсечь хотя бы один из пальцев, которые представлялись достаточно уязвимыми. Ангирас, несмотря на свою тяжесть, оказался весьма подвижным. Он сумел отклонить руку и меч киммерийца рассек пустоту.

Второй удар Конана тоже не достиг цели, зато с третьим его меч заклинило между кистью и локтем Ангираса. Железный бог двинул рукой назад и киммериец вынужден был расстаться с оружием, иначе его увлекло бы вперед на кулак Ангираса. Конан отпрыгнул и упал на спину. Ангирас оскалил кровавый рот и, запрокинув голову, жутко засмеялся — словно бил адский колокол. Волоски на теле Конана встали дыбом от этого жуткого звука. Но он не стал тратить время на страх.

Конан бросился прочь из зала. Бог прекратил смеяться и направился за ним. Его не интересовал немощный старик и какой-то черный человек с переломанными ребрами, вообразивший себя его господином. Черноволосый мужчина, посмевший оказать ему сопротивление и напавший на него с мечом, был важнее.

Железная поступь Ангираса эхом неслась по дворцу, заполненному мертвецами. Конан выбежал в зал Внешних Ритуалов, на полу которого в разных позах застыли жрецы, лишившие друг друга жизни, и на мгновение его фигура отразилась в медном гонге. Зрение воина отметило проблеск. Конан остановился. Под гонгом лежал огромный гирканский раб в железном ошейнике с медными шипами, а в руках у него был деревянный молот, как раз ему под стать.

— Тебе он больше не нужен, — сказал киммериец, вырывая молот из рук раба.

Гирканец не возражал. Конан поднял молот и ударил в гонг. Громкий звук понесся по дворцу. Второй удар заставил Ангираса закричать от гнева. Ему не нравилось, что кто-то кощунственно бьет в гонг, извещающий о его решениях.

Он пошел быстрее, не глядя под ноги. Толстый жрец, попавшийся ему на пути, разошелся под его тяжестью, превратившись в скользкое месиво, и Ангирас с грохотом упал.

Конан внимательно следил за тем, как бог поднимается. Все произошло слишком быстро. Надежда на то, что железное чудище сможет подняться с большим трудом, как поднимается закованный в латы тяжеловооруженный всадник, развеялась как дым. Ангирас встал за одно мгновение, а в следующее мгновение он поднял помешавшее ему тело за длинный клок волос, оставленный по традиции на макушке, и вышвырнул его в окно. Мертвый жрец задел развороченным животом за подоконник, оставив на нем большую часть своих внутренностей и вывалился наружу.

Конана в зале уже не было. Он быстро поднимался по лестнице, стены которой полностью скрывались под гобеленами фривольного содержания. Такие же гобелены были и в галерее на верхнем этаже. Узкие окна галереи проходили сквозь слишком широкие стены и ничего, кроме скудного света и причудливых теней, не давали. Шаги Ангираса все так же звучали позади.

Галерея была пуста — ни одного трупа. Зато в комнате, задрапированной красным бархатом, куда привела его галерея, лежали прекрасные молодые женщины. Все они были убиты ударом в сердце, лежали на спине, раздвинув ноги и подняв подолы до живота, счастливо улыбались и глаза их были открыты. Конан прошел сквозь комнату и замер на пороге следующей, едва раздвинув красную бархатную занавесь.

Нагая женщина лежала у порога. Светлые, золотистые волосы ее разметались по белому шелку брошенной накидки, покрытой каплями крови. Кожа ее тоже была белой. Если бы не раскосые глаза, она была бы похожа на Натаю. Замирая от ужаса, Конан закрыл ей глаза и заметил, что задержался гораздо дольше, чем хотел. Ангирас вошел в красную комнату и расшвыривал ногами тела женщин.

Киммериец вскочил и больше никого не рассматривая, хотя в этой комнате под потолком с нарисованными птицами и цветами находилось еще девять нагих женщин, бросился дальше, заметив в стене приоткрытую дверь. Он все еще не мог найти подходящего оружия, но надежда не оставляла его.

Лестница повела вниз, но была короче, чем та, по которой он поднимался. Конан спустился и оказался в зале с троном. Запах разложения здесь был особенно силен. На троне кто-то сидел. Киммериец остановился в недоумении.

— Это всего-навсего я, не стоит удивляться, — сказал человек на троне, поднимаясь с сиденья. Пурпурный плащ соскользнул с него и Конан узнал Горкана.

На голове кешанца красовалась богатая драгоценными каменьями золотая корона. Серзак, которого киммериец заметил не сразу, ударил кулаком в гонг и по залу полетел вибрирующий густой звук.

— Берегись! — выкрикнул Серзак.

Конан отпрыгнул в сторону. Кулак Ангираса рассек воздух с шумом падающего на добычу ястреба. Северянин бросился прочь. Ангирас шел за Конаном по пятам. Мерное эхо было быстрым, словно удары малого молота о наковальню.

Сзади раздался скрип, удар железа о камень и затем — затихающий рев. Конан обернулся и увидел закрывающиеся створки люка в полу. За одну из створок уцепилась железная кисть. Соединившись, створки люка раздавили кисть и железные фаланги покатились по полу.

— Я знаю тут всякие хитрости, — сказал Горкан.

Он снял корону и направился вниз. Конан и Серзак последовали за ним. Люк, сквозь который провалился Ангирас, находился как раз над его бывшим постаментом. Падая, бог ударился о постамент и развалился на части. Глаза бога утратили огненный свет преисподней.

Из железного рта Ангираса вылетело маленькое золотое облачко. Оно летело медленно, кружась вокруг своей оси и нестерпимо сверкая. Горкан кинулся к нему, поймал его ртом и проглотил. Немедленно вся его фигура преобразилась. Из нее словно стал исходить свет, словно от черной кожи мирового змея, что спит, покачиваясь на волнах вечного моря.

— Ты выполнил то, ради чего я взял тебя, — заявил Горкан, поворачиваясь к Конану и холодная ненависть сквозила в его голосе. — Больше ты не нужен, как и твой престарелый друг.

Плита, на которой стояли Конан и Серзак, вдруг сделалась как зыбучий песок. Они с удивлением обнаружили, что их ноги погрузились уже по щиколотку. Конан с трудом выдернул ногу, оставив сапог, но в следующий шаг провалился уже по колено. Он стоял в очень неудобной позе и едва удерживал равновесие. Не сопротивлявшийся Серзак погрузился равномерно обеими ногами — по самое широкое место на икрах.

Кешанец смеялся как безумный. Словно он тысячу лет ждал этого.

Конан подумал, что возможно так оно и есть.

— Глупцы! — орал Горкан, подпрыгивая от восторга. Желтые глаза сверкали, словно яхонт. — Доверчивые глупцы! Неужели вы действительно думали, что человеку в здравом уме придет в голову делить свои сокровища с кем-нибудь еще? Да скорее солнце взойдет на западе и опустится на востоке! Скорее вода станет твердой как алмаз и рыбы будут летать в воздухе, словно птицы! Вы, жалкие людишки, забавляющиеся собственной жизнью, как дети, что вы можете понимать в настоящей жажде власти, которую могут дать сокровища? На что бы вы потратили их? На выпивку и женщин? Ничтожные твари, черви, пресмыкающиеся перед игрушками роскоши! Я отдал тысячу лет своей жизни на то, чтобы обрести сокровища, я — великий маг Горкан!

Чернокожий снова расхохотался. Смех его звучал жутко, в нем были отзвуки погубленных душ с самого дна преисподней.

— Я основал город Хорто. Я создал его из пустоты, в сердце пустынного плато, где не проходили караванные пути. Он с самого начала был призрачным и держался только благодаря религии, которую я выдумал для горожан. Они верили в то, во что никто, кроме них, не верил. Они поклонялись железному богу, которого сами же и питали. Он умер вместе с городом. Умер, когда в городе отпала надобность. Я все устроил так, чтобы к моему приходу город был мертв. Не было никаких немедийских предсказателей, был только я — великий Горкан, и никто больше! Они настолько верили в выдуманные мной сказки, что поступили в точности так, как я задумал. Для всех других людей это было бы нелепо. Но не для жителей призрачного города Хорто. Я не ошибся. Глупость человеческая и наивная вера в слова оказалась сильнее инстинкта выживания. Они уничтожили сами себя, не усомнившись в собственной участи. Тысячу лет они только и делали, что приумножали и охраняли мои сокровища, и никому из них не пришло в голову, что это — единственная цель и смысл их жизни. Ради одного только богатства, не им принадлежащего, они сражались, любили, обманывали, рожали детей и приносили жертвы. Я был проклят тысячелетним проклятием, я должен был спать тысячу лет и не видеть снов! Таково было страшное наказание, предназначенное мне. Тысячу лет я видел перед собой только вход в пещеру, где я был заточен. И ничего, ничего больше!

Горкан встрепенулся всем телом и в ужасе закрыл глаза, словно опять увидел перед собой злосчастный вход.

— Да, так! Но у меня было утешение, этот город. Он был моим сном. Он снился сам себе, но именно так, как я себе представлял. Сон мой насильно оторвали от меня, но он остался верен мне. Сила моя была заключена в этом железе и жители города Хорто питали ее, чтобы она не иссякла. Теперь я смогу вернуть свою силу — и мир снова будет в моей власти, как и тысячу лет назад!

— Он слишком разговорился, — вполголоса заметил Серзак. — Тысяча лет молчания сделали его болтливым. Теперь, когда он, наконец, получил возможность выговориться, он чересчур увлекся, на мой взгляд.

— А тебя что сделало болтливым? — спросил Конан.

— Я — это совсем другое дело, — с достоинством ответил сказитель.

— Вы, конечно, умрете, — сказал Горкан. — Всем своим слугам я дарую смерть. Еще никто не уходил от меня, не получив платы. Я честен — и вы можете не сомневаться, что присоединитесь к достойной компании. Тебе, Конан, кажется нравилась белая девочка из лесной деревни?

Конан дернулся в ярости, чем только доставил себе еще большие неудобства. Горкан довольно расхохотался.

Он склонился над поверженным богом и вытащил у него из груди золотое сердце, истекающее золотой кровью.

Сила вливалась в него, окружив его тело сверкающей сетью, по которой со скоростью бросающейся змеи сновал огненный паук. Глаза Горкана были полуприкрыты, рот приоткрыт. Тело его сотрясалось, как в жестокой лихорадке. Он не видел, как в зал вошел четвертый человек. Воин с вьющимся по щеке лиловым шрамом и глубоко запавшими глазами. Человека не должно было быть, тем не менее, он был.