Пояс астероидов

ОТВЕТ

Альвен Уорен повис около прозрачного иллюминатора вспомогательной ракеты и с нескрываемым интересом заглянул в него. Предмет, который привлекал его внимание, висел в нескольких милях и потихоньку дрейфовал им навстречу. На первый взгляд он не производил особого впечатления: простой металлический шар, поблескивающий в солнечных лучах. Блеск его поверхности несколько смягчался второй полупрозрачной оболочкой. На таком расстоянии он даже не выглядел слишком уж большим; ничто не говорило о том, что усилия по созданию внутренней сферы потребовали уже более семидесяти лет и двести миллионов долларов, хотя она и была еще далека до завершения. За это время в среднем она поглощала примерно четверть гигантского «фонда прорыва», основанного путем отчислений от каждого учебного института на Земле и, в отличие от большинства научных проектов, находящихся на столь ранней стадии, уже принесла существенную выгоду.

По мере приближения ракеты начинались вырисовываться более мелкие детали. Внешняя оболочка потеряла свой полупрозрачный ореол и предстала серебряной паутиной, металлическим сетчатым экраном, окружающим более плотное ядро. Уорен знал, что сетка предназначена для того, чтобы защитить деликатные электронные компоненты от потоков электронов, испускаемых солнцем. Это было все, что он знал о структуре данного объекта, так как Альвен Уорен в физике почти не разбирался. Он был психолог и имел достаточно букв после имени, чтобы отмести любые сомнения в его интеллекте, но язык амперов и вольтов, эргов и дин был для него чужд.

Пилот ракеты с пассажиром знаком не был, и его замечания особой пользы никому не принесли.

– Мы войдем в контакт примерно минут через пятнадцать, – сказал пилот. – Нам запрещено использовать ракетные двигатели поблизости от этого устройства, поэтому мы вынуждены начать торможение до безопасной скорости контакта, по крайней мере, за двадцать миль. В связи с этим окончательное приближение и занимает столько времени. Они не любят, когда поблизости от них появляется то, что они не могут учесть заранее. Это относится к потокам электронов и молекул, точно так же как и к атомным конвертерам.

– А какие у них могут быть претензии к ракетным выхлопам, если они не направлены в сторону станции? – спросил Уорен. – Какое влияние может оказать струя газа в миле от станции?

– Никакой непосредственно, но газ расползается, а некоторые элементы отходов ракетного топлива легко ионизируются в солнечных лучах. Мальчики, сидящие внутри, уверяют, что выхлоп ракетных двигателей в пяти милях от внешней сферы приводит у них к сбою в некоторых цепях. Говорят, что это происходит, когда молекулы, просочившиеся через защитный экран, начинают ионизироваться. С моей точки зрения, это выглядит несколько надуманным, но я в этом плохо разбираюсь. Я знаю, что эта машина половину времени не работает по причинам, которые пока точно неизвестны, но это вызвано магнитными отклонениями примерно такого же порядка, как те, что я упомянул. Здесь, вблизи от станции, я очень осторожно обращаюсь с двигателями: причини я неприятности более одного раза, и это мне может стоить работы, а управление в моих бумагах сразу же хлопнет штамп «недостаток профессионализма», и тогда придется покрутиться, прежде чем я смогу найти другую работу.

– Коли вы регулярно совершаете такие полеты, то, полагаю, вас не особо затрудняют все эти хитрости.

– Я уже привык. Я делаю такие полеты по доставке сюда необходимых запасов каждую неделю вот уже почти три года, а в промежутках бывают еще и специальные рейсы. На этом корабле доставляется все, что нужно им там, на станции, а иногда из дома едут еще и умники, которым надо решить какие-то свои задачи, они не верят, что машина сможет справиться с этим без их присутствия, – пилот искоса взглянул на Уорена. – Большинство из этих парней могли рассказать мне про компьютеры такое, о чем я и не подозревал. Вы первый экскурсант за мою практику. Я никак не думал, что университеты отважатся на такое. Вы журналист?

Уорен улыбнулся

– Не могу осуждать вас за такие идеи. И должен признаться, что я ни бельмеса не понимаю в современных компьютерах. Эта станция, к которой мы подлетаем, для меня всего лишь название. Но у меня возникли некоторые трудности. Не знаю, можно ли выразить мою проблему в тех терминах, которые используются здесь. Я плохо разбираюсь в математике и все же решил проконсультироваться с местными операторами, чтобы выяснить, могут ли они мне помочь, – он кивнул головой в сторону огромной серебряной сети, которая теперь закрывала уже весь иллюминатор. – Мы уже подошли совсем близко, да?

Пилот, не говоря ни слова, кивнул головой и повернулся к сиденью перед пультом управления, оставив на время свое любопытство. На самом деле, так как было запрещено пользоваться двигателями, он мало что и мог сделать во время этой «посадки», но чувствовал себя увереннее, сидя перед панелью управления в то время, как монолитный корпус корабля дрейфовал вдоль упругой металлической сети статического щита до момента, пока не будет схвачен металлическими захватами. Захватами, которые приводились в действие электромоторами, сконструированными и спаренными таким образом, чтобы магнитное поле, сопровождающее их работу, невозможно было определить уже в нескольких футах. Захваты сомкнулись, и качка корабля, по мере того как кинетическая энергия поглощалась упругой металлической сетью, постепенно успокоилась. Пилот отключил систему управления и с улыбкой поднялся.

– Мне рассказывали, – сказал он, – что когда экран был еще только построен, а это было примерно сорок лет назад, какой-то умник решил, что корпус ракеты, доставляющей сюда все необходимое, должен быть изолирован, чтобы не изменять уравновешенный заряд внешнего экрана, для этого они покрыли корпус гидроокисью алюминия. Полагаю, что на самом деле это был очень тонкий слой, хотя и вполне хороший изолятор. Ракета пошла на сближение как раз в то время, когда на станции была запущена задача, – его улыбка расплылась шире. – Я уж не знаю, какова была емкость образовавшегося таким образом конденсатора, но на станции есть один оператор, у которого самое любимое ругательство – это имя одного из членов правления. Подозреваю, после этого им пришлось поменять несколько тысяч элементов. Теперь они рассматривают обеспечивающие корабли как неизбежное зло и приостанавливают работу, пока накопившийся в экране заряд стекает к нам в корпус.

– А как я попаду в главный отсек? – перебил его Уорен, которого не очень-то интересовали местные исторические анекдоты.

– Недалеко от нас в сетке будет открыто входное отверстие. Сейчас появятся люди для разгрузки, они и покажут вам дорогу. Вам надо будет надеть скафандр. Пройдемте со мной, я вам помогу с ним управиться.

Они прошли из кабины управления в небольшую комнатку, расположенную между кабиной и грузовым отсеком, и через короткое время психолог был уже облачен в громоздкий, но гибкий костюм. Человек должен его надевать, чтобы выйти наружу из металлического пузыря, который унес так далеко от родной среды. Пилот тоже надел скафандр и проводил пассажира до главного воздушного шлюза.

Уорен уже более или менее привык к невесомости за время своего полета к станции, но соприкосновение с таким бесконечным пространством на какое-то мгновение вывело его из равновесия, и он схватился за руку фигуры, парящей рядом с ним. Пилот, поняв его состояние, придержал своего спутника, и через несколько мгновений они уже смогли оттолкнуться от выхода из шлюзовой камеры по направлению к металлической трубе, вход в которую, отмеченный зажженной табличкой, маячил примерно в тридцати ярдах от них. Когда они приблизились ко входу, оттуда выплыли четыре человека, также одетые в космические скафандры. Появившиеся; люди заметили их и подождали, чтобы поймать парящие тела посетителей. Уорен увидел, что он «приземлился» в пределах досягаемости толстого жгута серебряных кабелей и, повинуясь жесту одного из космонавтов, ухватился за него. Радиостанция в его скафандре, очевидно, не была настроена на дежурную частоту, а как он узнал после, она вообще не была включена. За это время пилот перелетел обратно к открытому люку своего корабля и исчез внутри.

Через несколько мгновений открылась большая дверь, находящаяся ближе к корме, недалеко от воздушного шлюза, которым воспользовались пилот и Уорен, и четыре космонавта полетели к ней. За дверью сразу же начинался грузовой отсек: на станции для удобства пользования все запасы паковались в герметичные контейнеры, а во время разгрузки эта дверь открывались как раз напротив отверстия в защитном экране. Психолог с интересом наблюдал, как один из космонавтов полетел обратно ко входу в тоннель, держа в руках, защищенных перчатками скафандра, веревку. Он закрепился рядом с Уореном и начал тащить веревку, за которой в тоннель последовала, казалось, бесконечная вереница запечатанных металлических ящиков. Первый ящик сопровождал еще один космонавт, который принял веревку из рук поджидавшего его товарища и исчез с ней в глубине тоннеля. После короткой паузы цепочка контейнеров проследовала за ним в глубину металлической трубы.

Вся разгрузка заняла менее четверти часа. Уорен вместе с остальными космонавтами уцепился за последний контейнер, проплыл в глубину тоннеля и оказался в просторном помещении, способном, очевидно, вместить весь груз. Как только закрылась дверь, ведущая в тоннель, один из космонавтов нажал находящуюся рядом с ней зеленую кнопку, и через несколько секунд уши постепенно начали различать звонок, который сообщал о возрастающем воздушном давлении.

С небольшой помощью со стороны Уорен освободился от скафандра, когда увидел, что это начали делать другие, а, раздевшись, сразу подлетел к одному из членов разгрузочной команды.

– Вы не подскажите мне, как найти доктора Вайнсера? – спросил он. – Доктор должен ожидать меня, я с ним несколько раз связывался еще с Земли.

Человек, к которому он обратился, взглянул на него своими бледно-голубыми глазами, находившимися на целых семь дюймов выше психолога, рост которого составлял пять и девять десятых фута.

– Вы, должно быть, доктор Уорен. Вайнсер говорил мне, что вы, возможно, прибудете с этой ракетой. Сейчас я вас отведу к нему. Кстати, меня зовут Радд. Здесь есть что-нибудь ваше? – спросил он, махнув рукой в сторону парящих по обширному помещению ящиков.

Остальные члены разгрузочной команды, не торопясь, ловили ящики и для удобства вскрытия пристегивали их к стенкам отсека. Уорен утвердительно кивнул головой.

– То, что относится к моей проблеме, занимает несколько кубических ярдов в багаже. Ящики аккуратно маркированы, поэтому трудностей с поисками не будет. Послушайте, вы не можете включить какое-нибудь вращение для центробежной гравитации? Я все еще не очень уверенно себя чувствую в невесомости.

– Полагаю, можно, хотя будет очень трудно сохранять сферическим экран уже с одной единицей гравитации на его краях. Но мы уже давно пришли к тому выводу, что намного проще нянчится с посетителем, чем включать систему вращения. Так что вам придется находиться в невесомости все время вашего пребывания здесь, – он вдруг посерьезнел. – На самом деле, я сомневаюсь, что Вайнсер сможет вынести хоть какое-то ускорение. Сами увидите, когда встретитесь с ним.

На это замечание Уорен вопросительно поднял брови, но белокурый гигант не стал больше вдаваться в подробности. Он резко отвернулся от психолога и, даже не извинившись, оставил его, присоединившись к остальной команде, чтобы помочь закреплять оставшиеся ящики. Эта работа заняла значительно больше времени, чем сама разгрузка. И Уорену ничего не оставалось, как сдержать свое нетерпение и любопытство до окончания работ.

Однако, в конце концов, Радд повернулся к своему гостю и, не удосужившись сказать даже слова, сделал знак следовать за ним. Они проследовали через круглый люк, находящийся напротив внешнего входа, и оказались в ярко освещенном коридоре с металлическими стенками, который, по-видимому, вел к центру сферического сооружения. Уорен и его проводник какое-то время двигались вдоль этого прохода, потом повернули в другой, потом в еще один, все коридоры, как и первый, были ярко освещены. В конце концов, Радд затормозил около закрытой двери и постучал, на такие вещи, как электрические звонки или зуммеры стенах в станции было наложено строгое табу.

Голос, прозвучавший за панелью и приглашающий их войти дал Уорену первый намек на разгадку загадочного замечания, сделанного Раддом несколько минут назад. Это был высокий, еле различимый шепот, который достиг их ушей только благодаря вентиляционной решетке в двери. По голосу можно было предположить, что его обладатель раздавлен либо тяжелой болезнью, либо усталостью, либо возрастом. Исходя из этого, Уорен оказался слегка подготовленным к тому, с чем должны были столкнуться его глаза после того, как Радд открыл дверь, и они вошли в кают;

Вайнсер действительно не мог бы вынести и частицы земной гравитации. То, что когда-то было сильным телом атлета, сжалось так, что его вес вряд ли превышал восемьдесят футов. Обтянутые кожей запястья и коленки, напоминающая трубку шея торчали одежды, не оставляя никаких сомнений в физическом состояни их обладателя. Уорен даже примерно не смог представить его возраст, но как бы он ни был велик, глаза, выделявшиеся на сморщенном смуглом старческом лице, были живыми, как у человека расцвете сил. На Земле это тело давно бы уже прекратило свое существование, но в условиях невесомости, царившей на станции от слабого сердца требовалось только одно: поддерживать кровообращение все еще живого и проницательного мозга.

Уорен постарайся, насколько смог, спрятать изумление и переключил все внимание на шепот приветствия, который слете с губ старца.

– Как я полагаю, вы – доктор Уорен. Мне кажется, что вас хорошо узнал во время наших сеансов связи, но тем не мене я очень рад встретиться с вами лично. Ваша задача меня очень заинтересовала, и я с огромным удовольствием сделаю все возможное, чтобы подготовить ваши данные для машинной обработки. Судя по тому, что вы мне уже написали, решение вашей задачи займет значительное время. Я еще не упоминал о ваших проблемах остальным сотрудникам, но уверен, что потребуется их помощь, поэтому, может быть, вы будете так добры и объясните свою задачу Радду прямо здесь. А я послушаю и, возможно, услышу что-то новое вдобавок к тому, что вы мне уже рассказали. Когда вы закончите, ваш портфель с данными будет уже в кабинете, который я попросил отвести для вас, и мы сможем начать серьезную работу, как только вы посчитаете нужным.

Уорен согласился с предложением и попробовал расслабиться, не сходя с места, так как, естественно, стульев в кабинете не было. Остальные безмолвно зависли в воздухе. Он начал говорить, их молчаливое внимание подчеркивало интерес, который они проявляли к словам психолога.

– Моя задача проистекает из очень старого вопроса, на который я и не надеюсь получить полного ответа. Если вы не погружены в свои профессиональные проблемы больше, чем я в свои, то вам, наверное, известно, что за последние несколько столетий был пролит свет на многие гипотезы, касающиеся мозга и мыслительного процесса. Это, вне всякого сомнения, является основным фундаментом в моей профессии. Впервые действительно научный подход к этому вопросу был сделан в конце девятнадцатого столетия такими учеными, как Торндайк, Эббингхауз и Павлов. Было выдвинуто много теорий, но одна из самых ранних, как я полагаю, появилась в работах Павлова, так как он попытался объяснить процессы мышления и познания развитием и усилением связей между раздражителями и ответами на них. Появилось утверждение, что количество клеток в коре головного мозга достаточно велико, чтобы образовать множество различных комбинаций для описания реакций и мыслей в человеческой жизни. Предположительно было подсчитано количество комбинированных связей этих клеток, которое оказалось равным примерно десяти в трехмиллиардной степени.

Услышав эту цифру, Радд удивленно поднял брови.

– Если эта цифра верна, то сюда входит всякая реакция или поступок любого живого существа, жившего на Земле с момента образования планеты. Эта цифра поражает даже меня, хотя я возился здесь с проблемой, которая включала в себя количество электронов во Вселенной, а это всего лишь десять в сороковой или пятидесятой. Насколько я помню. И что же не сходится в теории?

– Простое формирование используемых связей и реакций, похоже, недостаточно. Если я буду держать электрод у вашей левой руки и наносить вам небольшой, но достаточно чувствительный электрический удар, который каждый раз будет сопровождаться звоном колокольчика, то очень быстро вы будете реагировать на звук колокольчика, отдергивая руку. Это условный рефлекс, не то, чтобы не имеющий отношения к вашему сознанию, но определенно не зависимый от него. После того как рефлекс будет выработан, я кладу электрод в вашу правую руку и звоню в колокольчик. Какую руку вы отдернете? Конечно, правую. И в то же время рефлекторная связь была сформирована между чувствительными и двигательными нервами левой руки. Очевидно, связи не являются однозначно адекватными, по крайне мере, в первом приближении.

Были предложены и другие теории, некоторые из них описывали знания и обучение через поведенческие термины. Это ничего не объяснило, пока кто-то не переопределил поведения, включив туда все, от социальной активности до перистальтики и окисления пищи в клетках тела, что вернуло нас к первоначальной точке отсчета. Возможно, некоторые чрезвычайно сложные нейронные связи и реакции и объяснят нам все от ночных кошмаров до генделевского «Мессии», но каждый раз, когда кто-нибудь высказывает новую идею в этом направлении, у большинства психологов появляется соблазн превратиться в мистиков. Кажется, ничто не может дать исчерпывающий ответ. Может быть, мозг, или вся нервная система, или даже все физическое тело не имеют никакого отношения к личности, может быть, есть что-то наподобие души или что-то еще, относящееся к такой природе, которую мы не способны определить ни нашими микроскопами, ни другими физическими приборами. Я согласен рассматривать эту идею, как одну из возможностей, но я не настолько религиозен, чтобы рассматривать ее, как достоверность, а в таком случае у нас не остается ничего, отчего бы можно было оттолкнуться. Поэтому я бы хотел воспользоваться вашей машиной, чтобы выяснить – может ли чисто механический или химический набор реакций объяснить этот феномен человеческого мозга? Я мало разбираюсь в электронных схемах, но знаю, что они бывают иногда настолько сложны, что человеческий мозг уже не способен в них разобраться, и именно для целей, подобных моей, и предназначена ваша машина. Полагаю, что я не привел полной аналогии, но думаю, что решения даже просто всего лишь подобной задачи даст нам достаточную точку опоры, чтобы, по крайней мере, подступиться к этой проблеме. Каково ваше мнение на этот счет?

– Я понял, – прошептал Вайнсер своим высоким шепотом, – если мы не сможем создать такую схему, то ничего не докажем, но если нам это удастся, то несколько поколений психологов будут избавлены от печальной участи скатиться к метафизике. Кстати, ваша аналогия с электронной схемой, вероятно, лучшая возможность, и мы вполне можем продолжить обдумывание этой проблемы, не забывая, что это всего лишь аналогия. Мне так же сдается, что если мы даже и не решим полностью проблему доктора Уорена, я более чем уверен, что в результате мы получим много полезных идей, касающихся самого компьютера. Он работает, доктор, по принципу, довольно похожему на «связионизм», о котором вы упомянули, хотя роль нервов у нас и выполняют электрические токи, а не материальные связи.

– Я согласен, – кивнул головой Радд, – задача кажется не только стоящей сама по себе, но и многообещающей в отношении побочных продуктов. Надеюсь, вы не будете возражать, если я буду оказывать вам посильную помощь по мере того, насколько мне позволит моя основная работа.

– Конечно, нет. Чем больше в решении этой задачи будет участвовать людей, понимающих в компьютерах, тем лучше. Честно признаюсь, что я не знаю даже – с чего начать подготовку моих данных для ввода в компьютер. Возможно, если мы сейчас на них взглянем…

Голос Уорена утонул в выжидательной тишине. Разговор подхватил Вайнсер.

– Полагаю, что ваши материалы еще не доставлены в ваш кабинет, у наших людей много дел после того, как подходит ракета с обеспечением. Я предлагаю сейчас перекусить, я ем, доктор Уорен, несмотря на мою внешность. И уверен, что все будет готово к тому времени, как мы поедим.

Предложение было всеми одобрено, и после того как Уорен, впервые принял пищу в невесомости, трое ученых направились к «кабинету», в который должны были доставить данные психолога. Слово, используемое Вайнсером, не совсем подходило в данном случае: кабинетом оказался своеобразный перекресток между чертежной, физической и фотографической лабораториями. Ящики, в которых находились данные психолога, были пристегнуты к стене, герметические оболочки вскрыты, но крышки оставались пристегнутыми, чтобы не дать содержимому свободно вылететь наружу. Уорен, который к этому времени уже приобрел некоторую сноровку в передвижении в невесомости, подлетел к контейнерам и начал извлекать оттуда бесчисленные тетрадки, пачки фотографий и отдельные бумажные листочки, содержащие, похоже, наскоро записанные мысли. Все это он переносил на многочисленные столы и закреплял там с помощью пружинных скрепок, которые здесь заменяли магнитные пресс-папье, непременный атрибут всех столов, находящихся в условиях невесомости. Двое других ученых не делали никакой попытки помочь ему, понимая, что материал располагается в определенном, неизвестном им, порядке, но когда ящики опустели, они проследовали за Уореном к одному из столов, где и получили сжатую и хорошо иллюстрированную лекцию по основам психологии. Иллюстративный материал состоял частично из сведенных в таблицы данных, частично из схематических «круговых диаграмм», с помощью которых психолог предпочитал иллюстрировать такие вещи, как условные и безусловные рефлексы, а также широким набором хороших рисунков и микрофотографий нервов и мозговой структуры. Вводная лекция закончилась, Вайнсер взял инициативу в свои руки, и вся троица начала решать задачу по преобразованию всех эти данных в вид, удобный для восприятия «органами чувств» гигантского компьютера.

Эти органы были разнообразны по своей природе. Чисто цифровые данные можно было представить в виде перфоленты или перфокарт, как это и делалось во многих машинах середины двадцатого столетия, хотя апраксимационные задачи, которые занимают у подобных устройств несколько часов, могли быть решены, а результаты данных сведены в таблицу за несколько секунд благодаря всего лишь дюжине невероятно сложных микросхем этого сооружения.

В дополнение машина обладала глазами-линзами, которые были сфокусированы на точно откалиброванной чувствительной сетке, куда можно было нанести напрямую такие элементы, как графики и электронные схемы, если они изначально были изображены точно в соответствующем масштабе. Несмотря на свою уникальность, на последнем месте в глазах Вайнсера и его помощников стояло «ухо», которое позволяло надиктовывать данные. Машина обладала словарем примерно в шесть тысяч слов, который постоянно увеличивался техником, ответственным за это устройство и тратившим на это свое свободное время. Десять микросхем могли интегрировать эти слова в предложения английского языка; машина могла как слушать, так и отвечать. Поскольку этот метод не давал таких точных результатов, как предыдущие два, то команда станции рассматривала его скорее как забаву; эта работа производилась совершенно неофициально и в свободное от работы время молодыми членами команды станции. Независимо от того, имело ли это практическую пользу, «ухо» придавало всему компьютеру, даже в глазах Вайнсера, когда ему продемонстрировали работу этого устройства, некую ауру сверхъестественности.

Хотя они подозревали, что, возможно, в дальнейшем эта способность и окажется им полезной, тем не менее Вайнсер и Радд определенно настаивали, что фотоэлектрический анализ потребуется для большинства данных Уорена. Значит, нужно перечертить все диаграммы разноцветными чернилами в необходимом масштабе. Вайнсер прямо-таки оттаскивал Радда от его непосредственной работы, привлекая к черчению. Того передергивало, но он мужественно садился за работу. Единственное, чем успокаивал себя Радд, так это мыслью о том, что данные диаграммы окажутся детским лепетом по сравнению с теми, которые должны получиться в результате обработки, а это будет уже головная боль Уорена. С последним предположением Вайнсер был согласен, в его бесстрастном шепоте во время работы чувствовалась неослабевающая заинтересованность.

Поставленная задача более других походила на испытательный тест. Данные заранее проведенных экспериментов были сведены в диаграммы и введены с помощью одного из глаз. Выходная пленка содержала стандартные диаграммы условных рефлексов, что чрезвычайно понравилось Уорену; Вайнсер и Радд были удовлетворены и тут же приступили к обработке данных более сложных экспериментов. Только две из тридцати с лишним микросхем устройства были задействованы для получения первого результата, причем одна из них работала исключительно в режиме «памяти», и создавалось впечатление, что можно будет сделать еще очень много, прежде чем они достигнут механических пределов.

Всю первую неделю им продолжало светить солнце удачи. Трое ученых работали, ели, спали и периодически предоставляли электронным глазам на входе компьютера, находящимся в стенах вокруг них, подборки данных. Условные рефлексы и все, что к ним относилось – торможение, отмирание, приспособление; все, что Уорен считал важным в описании простейшей формы обучения, вводилось в машину, которая в каждом случае без всяких усилий создавала «схему», способную отобразить желаемые характеристики. И в то время, как некоторые схемы становились довольно сложными, ни одна из них не могла сравниться в сложности даже с небольшим участком нервной системы, даже тот монстр, который получился в результате ввода в машину через десять «глаз» одновременно полученных ранее результатов, когда их объединяли в главную диаграмму «условностей».

– Я провел много хороших курсов по психологии, – заметил как-то Уорен, – но еще ни разу у меня в качестве ученика не было машины. Однако должен признать, что это самый лучший ученик из тех, что я имел раньше, хотя, может быть, это происходит из-за того, что я готовил нынешние свои лекции так тщательно, как не делал еще ни разу в жизни!

– Кто готовил их? – переспросил Радд, делая ударение на вопросительном слове.

– Ну, хорошо, у меня было два великолепных лаборанта. Если они будут настолько добры, что продолжат свою помощь, то я считаю, что мы решим проблему запоминания, начав с экспериментов Эббингхауза.

Работа продолжилась. Большинство рабочих диаграмм выполнял Радд, так как у Уорена не хватало на это умения, а у Вайнсера сил, чтобы управляться с соответствующими инструментами. С данными Эббингхауза было покончено; благодаря его работам и работам его последователей с областью запоминания также постепенно закончили. Приняв во внимание как электромагнитные, так и химические реакции, получили систему, которая, согласно компьютеру, соответствовала наблюдаемому феномену человеческой памяти. Уорену не терпелось немедленно объединить эти результаты с данными, уже полученными при обработке условных рефлексов, но его убедили подождать, пока не будут обработаны и другие области. Таким образом, они перешил к феномену предвидения, воображения и мышления принятия решений.

Вот здесь-то они и столкнулись с трудностями – удручающими трудностями. Некоторые исследователи могли бы уже остановиться на этом и опубликовать настолько полную работу, что выйди она в свет, то внесла бы огромный вклад в психологическую психологию, но этим троим такая мысль даже не приходила в голову. Экспериментальные данные, уже довольно обширные, были получены в такой форме, которую нельзя было свести ни в таблицу, ни в графическую форму. Даже Вайнсер, который большую часть своей долгой жизни провел за приведением решений именно к такой форме, топтался на месте.

Две недели они упорно боролись с новой трудностью и за это время только три задачи пропустили через машину. Ни одна из них не была решена настолько полно, насколько надеялся Уорен, и у него уже появились сомнения в ценности ожидаемого результата. Тем не менее, к концу второй недели все трое почувствовали, что они готовы попробовать интегрировать полученные данные для освещения мыслительного процесса при принятии решений. И тут работа столкнулась с еще большими трудностями.

Была произведена первоначальная подготовка. Дюжина графиков была положена под единственный глаз, который использовался в тот момент; в выходное устройство для получения ответа была заправлена светочувствительная бумага, а зеленая лампочка говорила, что в данный момент ни одна из частей гигантской системы не была занята решением какой-нибудь другой задачи. В то время всего лишь несколько микросхем были заняты текущей задачей, но требовалось предпринять определенные шаги, чтобы предотвратить взаимное влияние одновременно решаемых проблем, чтобы избежать частых причин задержки ответа. Радд выключил свет в комнате, оставив только флюоресцирующую спираль в выходном устройстве. Вайнсер нажал на кнопку, которая активизировала светочувствительный глаз.

Целую секунду, а это больше, чем потребовалось для ответа на любую из предыдущих задач, ничего не происходило. На самом деле у Вайнсера даже хватило времени на то, чтобы с удивлением посмотреть на флюоресцентные индикаторы состояния машины прежде, чем выключился свет.

Выключился свет. На станции никогда не гас свет. Если требовалась темнота, то устройства затемнялись, они закрывались хитроумными щитками, которые блокировали свет, но позволяли работающему устройству охлаждаться до нужной степени. Выключение света означало разрыв электрической цепи, что влекло за собой выброс в эфир электромагнитного колебания достаточной мощности, чтобы вывести из строя чувствительные части компьютера, даже если источник колебания находился в сотнях футов от него. На станции не было ни электрических сигнальных звонков, ни телефонов, ни телевизоров; эффективная, но на удивление старомодная конструкция механических колокольчиков и переговорных трубок образовывала систему межкомнатных коммуникаций. Радио в космических скафандрах использовалось только в случаях крайней необходимости, в остальное время люди пользовались кодом ручных знаков. Конструкторы великого компьютера преодолели огромные трудности, избавляясь от электростатических и электромагнитных возмущений Земли, чтобы создать источник таких проблем на станции.

И все же свет выключился, выключились даже схемы, необходимые для решения задачи, и погасла индикаторная панель. Радд, находящийся около рычага управления световыми заслонками, открыл их и обнаружил, что все лампочки темные. У всех троих имелись часы с люминесцентными циферблатами, и это были единственные видимые предметы во всей комнате. Но свечение только делало темноту еще более непроницаемой, если это, конечно, возможно.

Прежде чем кто-нибудь из них смог заговорить, из коридора раздался звук колокола вызова. Колокол издал три двойных извиняющихся, жалких побрякивания, потом повторил их снова и снова.

– Мой вызов, – еле пробился через темноту шепот Вайнсера, – похоже, этот сбой поразил всю станцию. Пошли, даже если это вызов не из центра, все сейчас направятся туда в связи с этим происшествием. Радд, ты можешь передвигаться быстрее меня, иди вперед, а я покажу дорогу Уорену. Полагаю, что где-то должен быть какой-нибудь фонарь или спички, но где, сказать трудно. Найди там что-нибудь, хотя, лучше всего, конечно, найти выход из создавшейся ситуации.

Одно из трех слабо мерцающих зеленых пятен пришло в движение и внезапно исчезло за дверным косяком. Оставшиеся два медленно поплыли рядом и последовали за первым по коридору. Уорен знал, где находится центр, он там уже несколько раз побывал и вполне мог бы проследовать туда вместе с Раддом, но слабость Вайнсера задерживала его даже в невесомости, так как старик не мог выдержать столкновения со стенами и потолком, что остальные воспринимали как должное.

Уорен, держа Вайнсера за руку, осторожно оттолкнулся от косяка двери, направляясь в нужном, по его понятиям, направлении. Он даже не попытался установить контакт со стеной и сразу понял, что это было ошибкой.

Он начал вращаться. Он не мог понять, в каком направлении вращается. Ни зрение, ни психологическая дуга, ни его кинетическое чувство не могли ему помочь. Он вращался… нет, он падал… нет, он…

Он плыл вдоль коридора, как и должен был плыть, его рука сжимала руку Вайнсера. Он побледнел от мысли, что только что переступил пределы физических возможностей, его лицо было покрыто потом, но тут включился свет, и к нему снова вернулась рассудительность. Они находились в дезориентации меньше минуты, он сообразил, что оттолкнулся от дверного косяка не более двух-трех секунд назад.

Уорен взглянул на летящего рядом с ним старика. Выражение на лице Вайнсера было сходно с его собственным, но спутник сумел выдавить из себя слабую улыбку и сказал:

– Мое сердце, должно быть, находится в лучшем состоянии, чем я думал, но, надеюсь, ему не придется еще раз испытать подобный шок.

Уорен кивнул головой.

– Я.слышал о клаустрофобии и о боязни пространства, об акрофобии, и вообще, о каких только фобиях я не слышал с того момента, как начал свое образование. Я считал, что знаю об этом очень много, но с этого момента начал по-настоящему жалеть таких больных. Полная темнота, невесомость и отсутствие контакта с фиксированным предметом – это ужасное сочетание. Только сейчас я понял, что все эти фобии раньше для меня были всего лишь пустыми словами.

– Это ваша сфера деятельности. А я должен выяснить, что случилось в данном случае. Пойдемте в центр.

Они медленно двинулись вперед, стараясь по пути восстановить хладнокровие.

В центре, казалось, собралась вся команда станции, а гудение голосов говорило о том, что обсуждение идет полным ходом. Складывалось такое впечатление, что никто не знал, что же все-таки конкретно случилось. Была веская причина говорить о всеобщей несостоятельности, так как даже после часа тщательного расследования ни Вайнсер, ни Радд, и вообще никто из сотрудников из числа операторов или обслуживающего персонала не смогли найти ни малейшего намека на причину возникшей аварии. По информации, которую можно было получить из разных источников, станция работала без сбоев в течение семидесяти лет.

Собравшиеся начали медленно расходиться. Радд, Вайнсер и Уорен направились в свою рабочую каюту, погруженные в глубокие раздумья. Там они приступили к тщательному анализу аппаратуры, которую использовали в момент сбоя. И тут, казалось, все было в полном порядке, пока Вайнсер кое-что не вспомнил.

– Глаз! Он выключен! – воскликнул старик. – Я уверен, что мы его включили, когда все это случилось, разве не так?

– Включили, – ответил Радд, – но я выключил его перед уходом. Я был возле шторок и автоматически выключил его перед тем, как открыть их.

– Понятно, – согласно кивнул головой Вайнсер и подлетел к пульту управления.

Он протянул руку к выключателю светочувствительного глаза, как будто хотел возобновить решение задачи, но, прежде чем он притронулся к кнопке, ему в голову пришла другая мысль. Вместо этого он вынул из выходного устройства лист бумаги и какое-то время внимательно его рассматривал. Наконец он снова заговорил.

– У меня появилась идея, объясняющая происходящее, но мне потребуется время, чтобы хорошенько ее обдумать. А вы, джентльмены, можете идти и отдохнуть, вы мне ничем не можете помочь, мне действительно потребуется время. Я позову вас немедленно, если то, о чем я думаю, действительно является ответом на наш вопрос.

Радд и Уорен переглянулись, а потом посмотрели на старого Инженера, но ничего лучшего не смогли придумать, как последовать его совету. На станции, конечно, было помещение для отдыха, и они на несколько часов воспользовались им. Они ели и спали или, по крайней мере, отдыхали, так как ни тот, ни другой уснуть толком не могли, ели опять и, наконец, принялись играть в трехмерный бильярд, периодически прерываясь на пространные обсуждения возможной природы догадки Вайнсера. Но, кроме того, что все это связано с проблемой, которую они хотели решить, им ничего в голову не приходило.

Прошло целых двадцать часов, прежде чем в коридоре зазвенел колокольчик персонального вызова Радда. Оба, не теряя времени, предстали перед глазами Вайнсера. Он довольно рассеянно поприветствовал и какое-то время ничего не говорил, не обращая внимания на их вопросительные взгляды. Наконец, уткнувшись нахмуренно в бумаги, разложенные перед ним, он начал объяснения.

– Я далеко не убежден, что все это верно, – сказал он, – так как совершенно не уверен, что компьютер будет вести себя именно так при обстоятельствах, которые я здесь изложу, но звучит вполне резонно, – он взглянул на собеседников. – Радд, вы когда-нибудь задумывались над проблемой создания машины, которая чинила бы сама себя? Как бы вы к этому приступили?

Инженер задумался.

– Это довольно… сложно. Кроме функций, для которых машина предназначена изначально, возьмем для иллюстрации, к примеру, электродвигатель, вам потребуется устройство, способное сваривать и наматывать провод на сердечник, менять щетки и вообще делать любые ремонтные работы. Кроме того, ему потребуется какое-то руководство, например, набор синек и фотоэлектрический сканер для всевозможных шаблонов, чтобы он мог сделать то, что следует, если с мотором случится неполадка. Как я уже сказал, это довольно сложная задача.

– А что он будет делать, если сканер, намоточный механизм или какая-то другая часть устройства для ремонта выйдет из строя?

– Для этого вам потребуется второе подобное устройство…

– С шаблонами для первого. А на случай, если второе устройство выйдет из строя, первое должно иметь набор шаблонов для второго. Это прекрасно решает поставленную задачу, если не считать того, что каждый набор шаблонов должен включать в себя все, чтобы починить устройство, включая сами шаблоны. Думаю, вы видите небольшую практическую трудность.

Радд задумчиво потер лоб и, не спеша, кивнул головой.

– Я понимаю, что вы хотите сказать. Это старая проблема с картинкой в картинке, поставленная в обратном порядке. Но что общего это имеет с возникшей ситуацией?

Вайнсер криво улыбнулся и указал на проблемный график над которым работал.

– Я потратил изрядно времени, стараясь найти ответ без помощи машины. У меня уже есть алгоритм происходящего, поэтому я могу все объяснить довольно быстро. На самом деле я очень удивлен, что это не случилось раньше. Вся трудность в том, что «электроника» обладает характеристиками, соответствующими тем, которые запрашиваются для данного блока данных схемой принятия решения. Другими словами, она едентична с характеристиками, заложенными в электронике машины. Все ясно! Именно для этого машина и предназначена, и независимо от того, работает ли человеческий мозг так же или нет, это вполне может быть ответом на наш вопрос. Действительно, получается порочный круг, и если машина вообще способна решить эту задачу, то ответ обязательно будет идентичен собственной структуре машины. А если это не так, то мы вообще не получим никакого ответа.

Вы помните, что как только микросхема оказывается полностью задействованной, она начинает работать как память, если хотите, то она играет роль набора шаблонов из нашего предыдущего примера, в то время как соседняя схема начинает дальнейшую обработку. В данном случае каждая обработка полностью загружает схему и включается следующая. Вот поэтому прежде, чем что-то произошло, и прошло несколько секунд. Тридцать тысяч схем были загружены до своего предела и старались найти следующую. Естественно, как только последняя схема закончила свою обработку, она постаралась передать работу следующей, и вся система начала перегружаться. Такого никогда не случалось раньше, но ведь есть система безопасности, запущенная еще при запуске станции, которая полностью отключает электрический ток, когда происходит подобное. Я совсем забыл об этой схеме, а индикация ее работы не ведется, поэтому-то мы и не обнаружили, что она вступила в действие, но она-то сработала! Когда ты отключил глаз, который и был причиной возникшей трудности, ты остановил перегрузку, через несколько секунд проблема исчезла, и свет включился. Просто?

– Просто, – согласился Радд. – Но к чему мы тогда пришли? Можем ли мы продолжать работу с задачей Уорена?

– Я больше чем уверен, что да, – ответил Вайнсер после недолгого раздумья. – Нам просто надо избегать решений, которые слишком похожи на отдельные схемы, тогда мы вполне можем с этим справиться. Думаю, Уорен, нам надо пропустить этот этап или, если хотите, рассматривать как уже решенный, и сразу перейти к следующему.

– Похоже, что вы правы, – ответил психолог. – Хотя я и не знаком с устройством компьютера, ваши аналогии создали вполне вероятную картину происходящего. Мы перейдем к воображению. У нас на очереди ряд очень интересных экспериментов, подобие образов, быстрые подсчеты и подобные феномены, которые представляют определенную ценность.

Работа пошла дальше, но теперь еще более медленно. Ко все возрастающей работе графического представления прибавилась задача предотвращения определенных решений. Они разработали схему, которая являлась простейшим методом для подобных ситуаций: они сразу же интегрировали новые данные с тем, что уже было получено ранее, вместо того чтобы обрабатывать задачу отдельно. Как и следовало ожидать, графики, полученные в результате, были ужасающи по своей сложности, и Уорену приходилось терять уйму времени на исследования, стараясь в них разобраться. И все-таки прогресс был налицо.

Провели обработку эмоций, и, к искреннему удивлению Радда, в результате все свелось к комбинации химических и механических процессов. Привычки были обработаны вместе с условностями. С небольшими трудностями к списку были добавлены взгляды и идеи. Способность человеческого мозга обобщать частные случаи довольно просто интегрировалось в общий список, хотя Уорен подозревал, что оно само по себе таит в себе достаточно трудностей.

Пакет данных, привезенный с собой психологом, постепенно становился все тоньше и тоньше, исследование подходило к запланированному концу. Оставалось включить только несколько высших способностей человеческого мозга: конструктивное воображение, художественное восприятие и художественные способности и так далее, и тут возникли трудности, превосходящие все предыдущие, вместе взятые. Без той практики, которую Радд и Вайнсер получили при решении предыдущих задач, они, скорее всего, никогда бы не справились с подготовкой этих данных. От самого Уорена помощи было мало, основную часть времени он проводил в изучении уже полученных результатов. Они провозились с этим целую неделю, Вайнсер переложил на своих подчиненных всю рутинную административную работу по управлению станцией, чтобы самому не терять времени, и, в конце концов, они только наполовину были удовлетворены полученным результатом.

Они почти насильно оторвали психолога от полученных распечаток и подключили к своей работе, однако только через три дня после этого решили, что полученные результаты можно загрузить в машину. К их великому удивлению, для ввода полученного материала вполне хватало одного глаза. Полученная ранее обобщенная распечатка была положена под другой глаз.

В результате подготовленные данные оказались практически идентичными тем, что вызвали перегрузку двумя неделями раньше, и Уорен слегка нервничал, когда Радд выключил свет и активизировал глаз. Каждый из последней полдюжины прогонов занимал немного больше времени, чем предыдущий, так как включал в себя все уже обработанные данные плюс материал по новой области, так что никого не удивляла двух – или трехсекундное молчание, которое следовало после запуска задачи. Затем ломаная зеленая линия на экране индикатора работы превратилась в прямую, и Ради по кивку головы Вайнсера выключил глаз, открыл шторки и вынул полученную распечатку. С легким поклоном, который выглядел довольно забавно, учитывая, что кланяющийся висел в воздухе, а не стоял на земле, он протянул распечатку Уорену и заметил:

– Вот, мой друг, ваши мозги. Если вы сумеете изготовить такую машину, то мы были бы очень заинтересованы в получении модели. Это, возможно, позволило бы значительно улучшить и эту штуку, – махнул он рукой в сторону стен.

– Мозги? – несколько удивленно переспросил Уорен. – Мне казалось, я вполне ясно поставил задачу. У меня не было оснований предполагать, что эта диаграмма опишет нам то, что происходит в человеческом мозгу. Исследование было направлено на то, чтобы выяснить, можем ли мы механическим путем продублировать известные нам ментальные процессы. Похоже, что это возможно, в результате чего отпадает предположение присутствия в личности человека чего-то сверхъестественного. Конечно, этим мы ни в коем случае не опровергаем существование души, но это позволит теперь психологам и спиритуалистам не топтать друг другу ноги, а спиритуалистам придется поискать для защиты своих взглядов нечто лучшее, чем «Faute de mieux»[1]. А что касается изготовления машины, описанной в этих распечатках, я бы очень не хотел браться за такую задачу. Если у вас есть желание, то можете попробовать сами, но некоторые значения, полученные в результате нашей работы, как я уже упоминал, означают очень сложные химические и механические процессы, и, как я подозреваю, вам потребуется несколько жизней, чтобы справиться с подобной задачей. Но все равно можете попробовать, если хотите. А я сейчас должен попробовать разобраться в этом нагромождении кривых, чтобы превратить наше исследование в приемлемый для публикации вид. Я не могу высказать, джентльмены, как я вам благодарен за проделанную вами работу. Надеюсь, что вы нашли эту работу достаточно интересной, чтобы хоть частично компенсировать ваши усилия. А сейчас я должен идти, чтобы разобраться с полученными результатами.

С прощальным кивком головы, в котором уже заключалась та абстракция, в которую он вскоре должен был погрузиться, Уорен покинул комнату.

Когда психолог покидал помещение, Вайнсер хрипло хихикнул.

– Вот, все они такие, – заметил он. – Сделай для них работу, и они не придумают ничего лучшего, как предложить очередную. Ну что ж, я думаю, это правильно. Его работа предоставила нам массу стоящих намеков, – он искоса взглянул на своего компаньона. – Ты не собираешься создать машину, о которой мы говорили? А, Радд?.

Его напарник отключил глаз, взял распечатку данных Уорена, которая все еще там лежала, и внимательно посмотрел на нее.

– Возможно, – сказал он, наконец. – Это определенно стоит попробовать, но боюсь, наш друг прав, говоря о времени, которое потребуется. Для того чтобы объяснить несколько дюжин значений, потребуются серьезные исследования. – Он отбросил распечатку в сторону ближайшего стола, но она до него не долетела. – Отдохнем немного. Я признаю, что это была очень интересная работа, но в жизни есть и другие проблемы.

Вайнсер кивнул в знак согласия, и оба инженера вместе покинули помещение.

В следующие несколько дней они почти не видели Уорена. Однажды Радд встретил его в обеденном холле, где тот рассеянно ответил на приветствие здоровяка, а один раз Вайнсер послал психологу послание, интересуясь, не собирается ли тот покинуть станцию на ближайшей ракете, доставляющей запасы. Вернувшийся посыльный доложил, что вместо ответа он получил неопределенный кивок, который вполне можно интерпретировать как согласие: Уорен так и не оторвал глаз от распечатки. Вайнсер упаковал данные, привезенные Уореном в контейнеры, в которых они сюда и приехали, потом упаковал полученные результаты и запретил беспокоить Уорена. Он, как никто другой, понимал его.

И вот прибыла ракета. Она плавно подплыла к большой сфере, мягко прикоснулась к внешнему экрану и замерла, схваченная захватами. Вайнсер, предупрежденный о прибытии, отправил посыльного к психологу и забыл о нем, но только минуты на три.

Посыльный вернулся как раз примерно через это время, голос опередил его на несколько секунд. Он выкрикивал имя Вайнсера, и еще до того, как ворвался в кабинет главного инженера, тревогу можно было почувствовать в его голосе.

– Сэр, – задыхаясь, выпалил он, – с доктором Уореном что-то случилось. Он вообще не обратил на меня никакого внимания и… я не знаю, что происходит.

– Сейчас иду, – ответил Вайнсер. – Позови к нему доктора. Вполне возможно, что эта какая-то форма гравитационной болезни, до прибытия сюда он не сталкивался с невесомостью.

– Сомневаюсь, – ответил служащий, уже разворачиваясь, чтобы отправиться выполнять поручение. – Сейчас увидите сами!

Вайнсер, не теряя времени, направился в каюту Уорена, и как только попал туда, то сразу же согласился, что гравитационная болезнь здесь ни при чем. Доктор, который прибыл через минуту-другую после него, с этим согласился, но своего предположения, что случилось на самом деле, дать не смог.

Уорен висел в центре каюты, расслабившись, в руках у него была полученная в результате долгой работы распечатка, которую он поднес к лицу так, как будто читал. В его внешнем виде не было ничего странного; любой, проходящий мимо открытой двери кабинета и случайно заглянувший туда, решил бы, что доктор просто погружен в обычную научную работу.

Но он не отвечал, когда к нему обращались, его глаза уставились на листок бумаги и ни малейшим движением не выдавали того, что Уорен осознает присутствие в его кабинете посторонних. Доктор осторожно вынул бумагу из его рук, пальцы оказали легкое сопротивление, но потом так и не разогнулись. Глаза продолжали оставаться застывшими, как будто листок никуда и не девался.

Доктор повернул его лицом прямо к свету, помахал перед лицом Уорена рукой, пощелкал пальцами перед его застывшими глазами, но ничто не оказало ни малейшего воздействия на состояние психолога, подобное трансу. Наконец, после внутривенного введения многочисленных стимуляторов доктор признал свое поражение.

– Запихивайте его в скафандр и отправляйте на Землю, чем быстрее, тем лучше, – сказал он. – Здесь я больше ничем ему помочь не могу. Я даже не имею ни малейшего представления о том, что с ним случилось.

Вайнсер, не торопясь, кивнул Радду и посыльному, которые прибыли в кабинет, пока длилось обследование. Они взяли Уорена за руки и направились в большой воздушный шлюз, доктор и Вайнсер последовали за ними. Не без труда тело психолога упаковали в скафандр, и старый инженер, нахмурив лоб, проводил его взглядом до выхода. Когда Радд после выполнения поручения прибыл в кабинет Вайнсера, тот встретил здоровяка все с тем же нахмуренным лбом.

Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Оба прекрасно догадывались, о чем думает другой, но ни тот, ни другой не хотел первым высказать свое мнение. Наконец, Радд нарушил тишину:

– Работа оказалась выполнена лучше, чем мы предполагали.

Его собеседник только кивнул головой.

– Попытался понять работу мозга с помощью мозга. Мы должны были предвидеть это, особенно после того инцидента, который произошел пару недель назад. Каждый мысленный образ механически записывается в мозговой материи. Так как же мозг сможет сделать полную запись своего собственного строения и работы? Даже если разбить полную картину на отдельные составляющие, это не спасет такого человека, как Уорен, потому что когда он получит почти законченную картину, то начнет думать, как сделать небольшое дополнение к полученному, чтобы картина стала еще полней, затем попробует изменить уже полученную картину и так далее. Двигаясь все более сужающимися кругами к конечной цели. Подозреваю, что он был в полном сознании, поэтому никакие стимуляторы ему не помогли; каждая клетка его мозга сосредоточилась на создании этого образа, поэтому чувственные ощущения, возможно, просто не могли пробиться до мозга. Ну что же, теперь он знает, как работает мозг.

– Значит, вся его работа оказалась напрасной, – заметил Радд, – если каждый, кто поймет это в полном объеме, не сможет больше пользоваться своим мозгом. После всего, я думаю, что ту машину, о которой мы говорили, лучше не создавать. Интересно, есть ли какая-нибудь возможность вывести парня из этого состояния?

– Полагаю, что да. Просто надо нарушить его мыслительную линию, чтобы он забыл какую-нибудь часть, это должно сработать. Как мы уже убедились, этого нельзя добиться через его чувства; и стимуляторы явно не подходят, если рассматривать вопрос с этой точки зрения. Просто надо лишить его сознания. Для этого может подойти морфий. Я включил эту рекомендацию в его сопроводительные документы, которые полетели вместе с ним на Землю. Я не стал предлагать это нашему доктору, так как даже если он и не сочтет меня сумасшедшим, то я бы не хотел обременять его такой ответственностью. Вполне возможно, что я совершенно не прав. Пусть парни на Земле решают эту задачу сами.

– Но боюсь, что ты прав, говоря о бесполезности его результатов. Идея была губительной с самого начала, каким бы методом мы ни подбирались к ее решению. Как только ты полностью поймешь работу мозга, твой собственный потеряет всякую полезность. Очевидно, все психологи со времен оных гонялись за своим собственным хвостом, но они слишком отставали от его кончика, чтобы понять это. Уорен был лучше или счастливее других, а может, просто ему под руку попался лучший инструмент, и он поймал его!