Пояс шахида

Глава 1

…Начало последнего месяца 2001 года. Форпост России на Кавказе – Стародубовск. Казачий рынок – самый большой областной базар, расположенный неподалеку от центра города.

Погода и настроение очень даже обычные для первых деньков кавказской зимы: свинцовое низкое небо без единого просвета, серая взвесь мельчайшей мороси, стылый тягучий воздух, парок из множества торгующих и покупающих ртов… микроскопические гирлянды капель на каракулевых воротниках бекеш, жидкая грязь в асфальтовых выбоинах, отсыревшие базарные псы, боязливо жмущиеся к прилавкам мясного ряда, хмурые взгляды, хмурые лица, преобладающие интонации – брюзжаще-недовольные…

Эх и нехороша же ты, кавказская зима! Не приспособлена под душевные предрасположенности русского человека. Этому бы русскому – в санях с бубенцами прокатиться, в сугробах с веснушчатыми девчатами побарахтаться, на лыжах махнуть десяточку, шумной ватагой медведя поднять с берлоги, да слегка напакостить – втихаря елочку в заповедном лесу срубить на Новый год. Неплохо ведь, правда? Куда как приятнее, чем месить кавказскую грязюку и неуютно ежиться от промозглой сырости, поглядывая на небо в ожидании очередного циклона и между делом мрачно прикидывая, где в таком неудобном месте можно определить запасную позицию для снайпера…

По мясному ряду, осторожно переступая начищенными хромовыми сапогами через лужи, шествует казачий патруль: пятеро молодцев в бекешах, папахах, с погонами, нагайками за опояской, повязками на рукавах и важными усатыми лицами. Шашки бы молодцам положены для пущей важности, да вот беда – молодцы частенько употребляют и, бывает, полоснут кого ни попадя дедовским клинком. Потому постановлением местной администрации ношение ритуального холодного оружия разрешено лишь войсковому атаману и старшинам. Остальные – пешком постоят.

Добравшись до самого конца ряда, служивые в нерешительности останавливаются у предпоследнего лотка. Патруль каждый день другой – как по ведомости распишут. В прошлый раз службу несли, не было этого торгового места. И хотя в теперешней ситуации это их не касается, все равно – по старой памяти интересуются. Как-то непонятно: после пяти крайних лотков с синими курями, и вдруг – такие аппетитные копчености. С чего бы это?

– Почем корейка? – молоденький розовощекий бутуз с погонами хорунжего несытым взором ощупывает деликатесы, разложенные на деревянных поддонах.

– Там ценник, – мрачно выдавил Василь. – Глазоньки разуй, хлопец.

– Если б был – не спрашивал бы. Что я – слепой?

– А ну… Точно – запал под поддон. На, малый, гляди.

– Сто сорок?!

– Точно. Сто сорок.

– Вы, дядечка, видать, с похмелья?

– Чего-чего?

– Вон, на центр пройдите, гляньте цены! Красная цена корейке – сто десять. По сто сорок уже чистый карбонад идет, одно мясо! А карбонад у вас… Ё-мое, точно – с похмелья! Карбонад – за сто семьдесят. Вы что, с луны свалились?

– Слушай, малый, не нравится цена – проходи! Чего приколупался?

– Да вы тут с вашим мясом до весны простоите! Это ж надо додуматься: залезли в самый конец, цены – под потолок… Ну не дураки ли?

– Сам такой, зеленя. И браты твои такие. А мясо, между прочим, – берут. Мы его хорошо делаем, по-особому. Кто понимает толк, переплатит лишние тридцать-сорок рубчиков, но наше возьмет.

– «По-особому»… Да никогда в жизни не возьму вашего мяса! И нормальные люди не возьмут – так переплачивать только совсем дурные могут. Вы лучше его сами лопайте – все равно сгниет!

– Ну, спасибо на добром слове, малый. Проходи, проходи, а то туша ненароком с крюка сорвется, придавит больно…

– Грубо, – неодобрительно заметил Север, высовываясь из «лабаза» и провожая удаляющийся патруль настороженным взглядом. – Чего это вы? Люди службу несут…

– «Службу»! – презрительно скривился Василь, досадливо дернув широченную, как лопата, бороду. – Знаем мы их службу!

– Вырядились, как дурни на Масленицу, – угрюмо поддакнул Петр. – Сапожки начистили. Их на Терек посадить, в заслон – я б на их поглядел!

– Вы полегче, – предупредил Север. – А то скажу Седому, что грубите.

Братья переглянулись и, синхронно крякнув, потерли могучие лапищи. В дремучих зеркалах души кузнецов легко угадывалось сокровенное: догнать «дурней» да выписать всем по разу в дыню. По разу бы вполне хватило – каждый из братов ударом пудового кулачища быка валит!

– Эх, тоска! Торчим тут, как дурни на Масленице…

Да, догнать – и в дыню. Плюс по паре поджопников для блезиру. Милое дело!

Увы, нельзя. Седой дал команду – обеспечить надежное прикрытие операции. Прикрытие как раз и состоит в том, чтобы вести себя прилично, не привлекать внимания, в конфликты с местным населением не вступать. А ослушаться Седого – себе дороже…

– Ладно, чего там. Понимаем – надо…

Дрянное настроение кузнецов вкупе с суровостью по отношению к городским казакам отнюдь не являлось следствием мутного похмелья, а, напротив, имело вполне четкое социально-экономическое обоснование.

Братья Бирюки уже восьмой день торговали мясом. Вернее сказать, имитировали торговлю. Неподалеку, в районе, закупили пяток живых поросят, привезли к родственникам в усадебку, поштучно забивали, коптили и везли на базар.

Прибыль пока что была… минус двадцать процентов! И вовсе не потому, что кузнецы торговали впервые в жизни и в коммерции ничего не понимали. В данном частном эпизоде особого таланта не надо: взял подешевле, продал подороже, разницу – в карман.

– Мест нет, – заявил базарком[1], сочный румяный усач, прибывшим на поклон братьям. – Зима, люди мясо едят, все забито. Возьму оптом, по семьдесят рубчиков за кило, без категорий.

Братья было встали на дыбы – грабеж средь бела дня! Свиней брали по шестьдесят рублей за кило живого веса. Вычти требуху, башку некондиционную, лодыжки, топление сала при копчении, прибавь дрова да затраченный труд – какова будет прибыль?

Хотели было послать подальше вредного усача, да нельзя – Седой приказал встать на базаре именно в мясном ряду. Поскребли бороды и сунули чинуше малое подношение: тысчонку «деревянными».

– Ну, найду я вам место, – пораскинув на схеме рядов, сообщил базарком. – Только дороже станет, чем оптом продать.

– Как это – дороже?

– Остались три лотка в конце ряда. И все – с лабазами. За лабаз придется платить вдвое больше, чем за место. Место в мясном – триста рубчиков в день, плюс налог. Вот и считайте…

– Давай место, там мы сами разберемся, – не пожелали вникать в рыночные хитросплетения братья.

– И условие… – усач невинно прижмурился. – Цены выставите на тридцать рублей выше, чем на центральных лотках.

– Это отчего так? – насупились братья.

– А чтоб покупательский баланс не сбивать, – базарком подкрутил усы и подытожил: – Не согласны? Тогда сдавайте все оптом. Или уматывайте – заберите обратно ваши деньги.

– Ладно, пойдет, – хмуро приняли условие братья. – Посмотрим, как оно получится…

Получилось все просто замечательно. Шведов недаром облюбовал мясной ряд, разместившийся по периметру у рыночного бетонного забора. Вставай на любое место, торгуй себе сколько влезет и между делом глазей через весь базар на окна второго этажа облсуда. Областной суд – серых тонов дореволюционная трехэтажная глыба бывшей земской управы, располагается за противоположной оконечностью рынка, через дорогу. И, что примечательно, на рыночную сторону как раз выходят окна большого зала на втором этаже, в котором слушается дело Бульдозера и его команды.

А за забором с этой стороны, тоже через дорогу, на грязной узенькой улочке, притаилась скромная одноэтажная усадьба Сулеймана Вахидова. Прикройся мешками, либо поддонами, просверли аккуратно дрелью отверстие в бетонном заборе и временами посматривай – кто к усадебке подъезжает и шастает рядом.

Только братьям ничего сверлить не пришлось: их торговое место, благодаря козням вредоносного базаркома, укомплектовано «лабазом» – прилепившейся к забору стандартной щитовой подсобкой под жестяной крышей, предназначенной для временного хранения продуктов.

В подсобке имеется исправно функционирующий холодильный шкаф, занимающий почти половину небольшого помещения, стеллажи вдоль свободной стены и небольшое оконце под самым потолком, по технологии предназначенное для оборудования вентиляционного отверстия либо вытяжки. Стели шубу на верхнюю полку стеллажа, ложись поудобнее и одним глазом поглядывай в оконце, которое всего лишь на пять сантиметров выше забора и отчасти маскируется пущенной поверх ограждения в два пакета «егозой»[2]. Жаль, забор усадьбы высоковат! Для полного счастья было бы неплохо иметь возможность наблюдать за двором и «присосаться» сканером к окнам дома…

Тот факт, что убыточное торговое место шло в прицепе с такой удобной подсобкой, задницей глядевшей аккурат на усадьбу Сулеймана, нарочито подобранным назвать было нельзя, а следовало, скорее, отнести на счет дьявольской удачливости полковника. Дело в том, что первоначально усадьба чеченского авторитета наших хлопцев не интересовала совсем, а главным объектом наблюдения был облсуд.

– Улица не проездная, машину не поставишь, гулять слухачей не запустишь – с началом процесса подходы блокирует чуть ли не взвод ОМОНа и всех заворачивает. Хорошая милицейская охрана, сигнализация и решетки на окнах. «Рамка» на входе в здание и в дверях большого зала, служебный выход – только через караульное помещение. Процесс закрытый, освещается двумя гостелекомпаниями, все участники – по списку…

Это Шведов привычно анализировал вслух в первый день работы, после беглого ознакомления с обстановкой. Анализ был нерадостный – имел место как раз тот случай, когда организация тривиальной, в общем-то, «прослушки» такого простенького объекта, как областной суд, составляла изрядную проблему.

– Их, по всем человечьим законам, надо публично повесить безо всякого суда и следствия… – проникновенно посетовал полковник. – А государство охраняет их как персон высшей категории. А нас с вами, таких славных ребят, это неблагодарное государство подвергает гонениям и местами даже желает уничтожить физически! Ну не парадокс ли? Раньше, когда я был светлым безбашенным молодчиком вроде вас, я даже на секунду себе представить не мог…

– Короче, дядь Толь, – не совсем корректно прервал маразматические инсинуации хмурый Антон. – Как «слушать» будем?

– А подите-ка вы, хлопцы… – обидчиво поджал губы полковник. – Подите-ка на базар, в мясной ряд, и забейте там местечко поплоше. Чтоб был прямой визуальный контакт с окнами второго этажа. И чтоб в полосу сканирования, по возможности, не попадала всякая отсверкивающая дребезжащая дрянь – типа лоточных жестяных крыш и рекламных вывесок…

Сканер был контурный: обычный лазерный показал себя плохо, ввиду того что по сию пору в Стародубовске частенько бывают густые туманы. Полоса восприятия получилась практически чистой, за небольшим исключением: на виртуальной прямой между приспособленным под самой крышей подсобки контуром сканера и окнами зала судебных заседаний встревала на полтора сантиметра верхняя часть жестяного двускатного покрытия галантерейного ряда. Эти полтора сантиметра давали не то чтобы сногсшибательный, но вполне отчетливый и устойчивый фон: помимо собственно чистых вибраций оконного стекла на втором этаже облсуда, сканер параллельно «снимал» все стуки и бряки с четырех торговых мест галантерейного ряда, а также особо высокочастотные вопли одной из близрасположенных горластых торговок, зазывавших клиентов.

– На нормальных базарах ряды шифером кроют, – досадливо морщился Север, когда зазывные крики «высокочастотной» перекрывали глуховатое монотонное бормотанье участников процесса. – Ты бы, монтсеррат колхозная, осипла поскорее – вот было бы славно…

А когда аудиоконтроль с грехом пополам был организован, выяснилось вдруг, что подлинный информационный клад как раз сзади, а не по фронту. Вот уж чего не ждали!

Знаете, наверное, такой анекдотец, не шибко затейливый, но вполне отражающий нашу ситуацию. Молодой выпускник военного училища вечерним рейсом прилетает на отдых в Сочи, снимает номер в одном из прибрежных отелей, снимает, не отходя от стойки, симпатичную барышню и, плотно занавесив шторы, трое суток напролет со всем юношеским пылом общается с данной барышней в моноплоскостной орогенитальной проекции. А по истечении третьих суток, решив самую малость передохнуть, раздергивает шторы, выходит на балкон и страшно удивляется:

– Ну ни фига себе! Тут, оказывается, еще и море есть…

Вы можете кинуть в меня книгой, но ситуация от этого не изменится – Казачий рынок «держит»… чеченская община. Парадокс, нонсенс, безобразие! Форпост России на Кавказе, оплот казачества, русский город, где дислоцируются ДШБР[3] и дивизия внутренних войск, личный состав которых практически не вылезает из командировок в ЧР[4]…

Парадокс объясняется просто. Стародубовск – не приграничная станица Литовская, где царь и бог – батька-атаман, а каждый казак спит с карабином, пребывая в готовности в любую секунду подскочить по тревоге и мчаться на выручку заслону, принявшему бой с бандой, пожаловавшей из-за Терека. Стародубовск – большой город, областной центр, со всем полагающимися инфраструктурами. Цивилизация, в общем.

А теперь угадайте с трех раз, кто у нас хозяин города, который является оплотом казачества и форпостом? Раз, два… А вот и не угадали! Самую малость поспешили с выводами…

Не все так просто, как кажется. Казачество, это, дорогие мои, не привилегированное военное сословие, как было до ВОСР[5], а просто общественная организация. Чем занимаются городские казаки, которые не выезжали на порубежье ни разу в жизни? Пляшут, поют, заседают, проводят шумные собрания – «круги» так называемые, устраивают шествия и демонстрации, в дни праздников патрулируют по своему произволу и со скрипучего разрешения УВД в общественных местах, и постоянно чего-то от властей требуют. Это то самое маскарадное казачество, что вечно мечтает и шумит о былых, дореволюционных вольностях и привилегиях и громогласно обещает решить раз и навсегда кавказскую проблему, если власти дадут ему все полномочия. Однако же эти лихие казачата, желая исключительного положения, не вполне отчетливо представляют себе, что же будут делать, коль скоро власти в один прекрасный день с большого похмелья таковое положение обрушат на их буйную голову.

Эти казаки от провинциальных станичников, вечно живущих в состоянии войны, отличаются примерно так же, как лощеный солдат кремлевской РПК[6] от бойца оперативного полка, который полтора года отторчал в грязном окопе на посту прикрытия. Власти никакой они не имеют, рычагов управления и финансов – тоже, пьянствуют безбожно, живут впроголодь, а любые акции, пусть даже самые незначительные, умудряются с треском опошлять по самому последнему разряду. Летом сего года организовали демонстрацию против иноземного засилья в так называемой «чеченской слободе» – в Татарском поселке, так демонстранты по большей части оказались пьяны и, не доходя до слободы, передрались с ОМОНом, охранявшим то ли шествие от горожан, то ли горожан от шествия. Двух сержантов серьезно порубали шашками, после чего и последовало запрещение на ношение ритуально-обрядового оружия до особого распоряжения.

Вот отчего потомственные порубежники, братья Бирюки, неприязненно обозвали казачий патруль «дурнями». Не любили они их, и все тут…

Истинными хозяевами Стародубовска, как, впрочем, и любых других российских городов, являются… чиновники. Суровые ребята в камуфляже, крутые «братки» в «Мерседесах», могущественные этнические диаспоры, олигархи, промышленные магнаты – это, конечно, грозная сила. Не меньшей, пожалуй, по степени значимости, формацией можно считать средней руки бизнесменов и вообще средний класс – будущее России и ее социально-экономический потенциал.

Но если досконально разобраться, состояние, положение и само существование всех вышеперечисленных категорий целиком и полностью зависят от прихоти трусоватого, рыхловатого, плешивого субъекта средних лет, с хронической перхотью на лацканах потертого пиджака, неспортивным животиком и жирной, усидчивой до онемения задницей. Таков внешне в общей массе наш милый российский чинуша средней руки.

Распространяться не стану: на сегодняшний день имеется достаточно много литературы по данному вопросу, но, если кто не в курсе, просто поверьте на слово: царь природы в нашем бюрократическом государстве – именно чиновник, а не просто Человек с большой буквы. Достаточно привести статистику. Обратите внимание: наряду с тотальным сокращением вооруженных сил, ликвидацией массы госпредприятий с неизбежным увеличением армии безработных и лавинообразным разорением сельскохозяйственных образований, мы имеем следующий нонсенс: в настоящий момент личный состав корпуса российских чиновников в полтора раза превышает численность бюрократического аппарата всего СССР по состоянию на 1990 год!!!

Вы только подумайте: нас в коммуналке было пятнадцать республик, и тех рыхловатых плешивых типов, что сидели в конторке и выписывали разные справки, лицензии и разрешения, нам вполне хватало. А затем мы все разбежались по индивидуальным квартирам. Следовало ожидать, с учетом численного перевеса к центру, что бюрократический аппарат сократиться как минимум втрое, не правда ли?

А вот жбаном вас по лысине, господа хорошие! Бюрократия – это очень выгодный бизнес. Гильдия, которая фактически правит государством, – она же не сумасшедшая – разве станет она себя сокращать? Ни в коем случае…

Итак, хозяева Стародубовска (напоминаю – форпоста и оплота) – чиновники. Этакие царьки природы, которым государство дало в безвозмездное кормление великолепно отлаженный инструмент: бюрократию. Основополагающей целью пользователей этого инструмента, и вообще чиновничьим кредо, является выжимание «левых» денег из любых стандартных ситуаций, в которые достаточно часто и с роковой неизбежностью попадает каждый российский гражданин, желающий официально уладить свои дела с различными государственными органами. Ситуации эти преследуют человечка с момента выдачи его родичам свидетельства о его рождении до вручения потомкам справки о смерти. Все мы прекрасно знаем, что эти знаковые акты регистрации прихода новой жизни в наш мир и, напротив, ухода из оного, по разного рода причинам могут затянуться на неопределенное время, посему и родичи и потомки вынуждены самую малость «подмазывать» отпускающего чинушу.

Однако останавливаться на методологии выжимания подношений мы не станем – не наш профиль, а вернемся к ситуации в Стародубовске.

Денег у казаков нету. Нищее наше казачество – смотри выше. Помимо лозунгов, гнутых пальцев с гонором великим, да скандала с оскорблениями, чиновный царек поиметь с казака не может ровным счетом ничего. Ты ему – намек на обязательное подношение, он тебя – матом и кулачищем в глаз. Хорошо, шашки догадались отнять! Если же вдруг случится казус – «подмажет» кого-то казак, так ведь он потом будет на каждом углу бить себя ногой в грудь и орать, что купил такого-то статского с потрохами. И всякий раз при встрече грубо тыкать этому статскому: я тебе заплатил, так что ты шишку из себя не корчи, рот закрой и помогай как можешь.

А вот у чеченской диаспоры денег – не мерено. Она готова эти деньги вкладывать в любой доходный бизнес и имеет обыкновение по поводу своих вложений соблюдать конфиденциальность. Чиновник, вступивший в негласное соглашение с диаспорой, может быть уверен, что предметом досужих сплетен данное соглашение никогда не станет. Кроме того, в отличие от неотесанных казаков, диаспора умеет «делать уважение»: окружить нужного человека мнимым почетом, приятной дружественностью и дарить его поистине кавказским гостеприимством.

Вот потому-то Казачий рынок нашего форпоста, как, впрочем, и все остальные предприятия частной торговли Стародубовска, «под диаспорой». Внешние пропорции в норме: ваххабитских лозунгов нету, боевики с зелеными повязками по базару не шарахаются, реализаторы набраны из славян, получают неплохо и стараются на совесть. Продукция оптом скупается на корню у мелких производителей, а кто желает торговать самостоятельно – нет проблем! На тех же условиях, каковые были продиктованы братьям Бирюкам… Жаловаться? Извольте. Все законы соблюдены, в соответствующих надзорных и исполнительных органах все «заточено», «подмазано» и «пробито».

И завершающий штрих всего этого маразма, этакий верхний череп в «Апофеозе войны»: казачий патруль по охране общественного порядка на рыночной площади. Чего они тут ходят, спрашивается? Скажу – только не падайте в обморок. В городе-то прекрасно знают, чей рынок. Потому местные нацболы[7] иногда балуют: могут наскочить, палатки раскидать, попинать какого-нибудь чернявого на скорую руку. Вот казачки и следят, чтоб беспорядков не было…

В кармане фуфайки Севера нежно запищал мобильник. Воровато зыркнув по сторонам, наблюдатель шмыгнул обратно в лабаз. Мобильный телефон у сельского бородатого казачины – это неправильно. Если кто посторонний вдруг заметит, могут возникнуть дурные вопросы.

Притворив за собой дверь, Север ткнул кнопку и буркнул:

– На приеме!

– Это не рация, – напомнил образовавшийся на том конце линии Сыч. – Чего встопорщенный? Ты вышел, а тут я звоню, да?

– Точно. Не совсем кстати.

– А ты совсем не выходи…

– А я не робот! – напомнил Север.

– А ты – в бутылку, – флегматично посоветовал Сыч. – А если по большому – докладывай, чтоб знали.

– Детский сад, – констатировал Север.

– Конспирация, – поправил Сыч. – К тебе давешняя «девятка» пошла. Есть просьба: постарайся, чтоб не как вчера.

– Постараюсь…

Север прикрыл плотнее дверь, извлек из нехитрого тайника в коробе под потолком портативную цифровую видеокамеру и, вскарабкавшись на верхнюю полку стеллажа, прильнул к оконцу.

Минут через пять у ворот усадьбы Сулеймана остановилась белая «девятка». Север поймал машину в объектив и заискивающе попросил:

– Не торопитесь, красавцы! Подарите мужчине три секунды. Больше не надо – я шустрый, я успею…

«Красавцы» были болезненно проворны и особой коммуникабельностью не страдали. Вчера, примерно при таких же обстоятельствах, сеанс съемки сорвался: привыкший к степенному поведению горцев, Север самую малость замешкался с камерой, и в результате зафиксировал лишь убывающие в калиточный проем затылки. Наказывать его за это никто не стал, но неласковые высказывания место имели. Скоро приговор, каждый день дорог…

Из «девятки» высадились трое, вяло осмотрелись и без особой спешки вошли в калитку. Машина развернулась и укатила обратно.

– Спасибо, – поблагодарил Север, зафиксировав троицу и проводив объективом «девятку». – Что ж вы так, орлы? Двух суток не прошло – сварились…

«Орлы» не то чтобы сварились – просто почувствовали себя вольготнее. Два дня назад с гор спустились, дикие, встопорщенные, от каждого кустика шарахались. Пошатались по городу, зависли пару раз в кабаке, помяли пышных казачек, убедились, что никто их не «пасет», не преследует, и размякли.

Обычное дело: прелести цивилизации разлагающе действуют даже на самого отпетого головореза, шмыгающего по своим горам и чащобам, аки неуловимый призрак. Если вы поверхностно знакомы с историей диверсионных войн, то наверняка знаете, что всех матерых диверов брали за горло именно в населенных пунктах и изымали из приятной обстановки. А именно: из баньки, теплой постели веселой вдовушки или милой зазнобы, от щедрого стола, с какого-нибудь безопасного внешне торжества на даче у верных друзей и так далее.

Почему так получается? Да все просто. Дивер – он сын Природы-Матери. Потому на природе его трепетная интуиция работает на всю мощь и предугадывает малейшие отклонения от нормы. Но, помимо этого, как и все мы, дивер – сын человечий. То есть его не на фабрике клонировали, зубастым и могучим, а он когда-то ребеночком был, он родом из детства. Потому, оказавшись под сенью дружественных стен и в полной мере ощутив на себе тепло податливого женского присутствия, любой профи поневоле впадает в инфантильный транс. Интуиция погружается в летаргический сон, а глубины подсознания оказывают диверу медвежью услугу, исторгая из недр своих несокрушимые детские установки. Мнится матерому, что он грудной сосун, любимый всем Человечеством и защищенный от всех бед враждебного мира мягкой мамкиной сиськой…

Убедившись, что возле усадьбы более ничего интересного не происходит, Север оценил результат своего операторского творчества, озадаченно крякнул и, спустившись со стеллажа, произвел обстоятельный покадровый просмотр.

– Вот такая шняга… Сычонок будет в трансе! – пробормотал наблюдатель и тотчас же набрал номер.

– Заготконтора слушает, – ответил Сыч.

– Подъезжай! – рявкнул Север командирским голосом.

– Со стеллажа упал? – озадаченно поинтересовался Сыч. – Чего там у тебя?

– Не телефонный разговор. Подъезжай. И стульчик прихвати.

– Не понял? – проявил тугоумие Сыч.

– Увидишь – упадешь, – пообещал Север. – Давай, я жду…

Сулейман Вахидов имеет негласный статус топ-менеджера рынка. Вся информашка, которую удалось добыть по данному субъекту: появился в Стародубовске недавно, месяца три назад, капитально строится в «чеченской слободе», а усадебку возле рынка прикупил для офиса. Пока строится, живет здесь малой[8] семьей. В усадьбе постоянно полно народу – по делам приезжают, у ворот торчат несколько машин.

Поначалу на отдельно живущего Сулеймана особого внимания не обращали. Следили за «слободой», памятуя об основном принципе горского фундаментализма: ни одно «мероприятие», планируемое пришлыми диверами, не обходится без активного участия и поддержки местной диаспоры.

Так вот, следили-следили и выследили. Две московские адвокатессы – чеченки по национальности, временно поселившиеся в «слободе» и разъезжавшие по городу под охраной четверки дюжих горцев, пару раз зачем-то навещали Сулеймана.

В связи с данным обстоятельством обратили свой милостивый взор на усадебку и вывели некоторую интересную закономерность. Если ранее, судя по информации рыночного люда, в усадьбе вечно был проходной двор, то с началом завершающей стадии процесса будто ножом отрезало: посещаемость упала до нуля. Машины у ворот не толпятся, людишки не шастают туда-обратно – такое впечатление, что старший менеджер по каким-то причинам временно свернул дела.

Вопрос: что это за причины такие?

– Ты на всякий случай приглядывай, – мимолетно озадачил Шведов сканирующе-пишущего Севера. – Лежишь, слушаешь. Иногда посматривай в ту сторону…

Два дня назад Север валялся себе на полке, слушал процесс и одним глазом смотрел в оконце. И высмотрел кофейную «девятку» с ингушскими номерами, воровато шмыгнувшую в ворота.

– Есть контакт, – последовал доклад по команде. – Номера пишите…

А спустя полчаса из усадьбы выехала… белая «девятка» с местными номерами. Сулейман пользовался подержанной «ГАЗ-24-10», другой машины в усадьбе не было. Чудо!

– Опять запишите, – продиктовал Север новые данные.

Перекрашенная «девятка» прибыла в «слободу» и была оставлена в строящейся усадьбе Сулеймана. Удалось отследить, что, помимо водилы – родственника Сулеймана, руководившего строительством, в ней никого более не было.

– А теперь веди наблюдение непрерывно, – распорядился Шведов, сделав охотничью стойку. – И того… контрольный пост от «слободы» переносим на автостоянку у въезда на эту улочку. Чует старый пес – истина где-то рядом…

В завершение процессуального дня одна из адвокатесс заявила, что на прения сторон пригласила троих свидетелей, каковых собирается предъявить завтра с утра. Север заявление адвокатессы слушал, особого внимания ему не придал и утренний отъезд «свидетелей» элементарно прозевал: как раз вышел справить нужду.

Пост наблюдения у облсуда отметил давешнюю «девятку» у парадного подъезда, но толком заснять «свидетелей» не удалось: при входе они подняли воротники, надвинули поглубже шапки и вообще, сволочи, спрятали лица. Такая же история повторилась при выходе. Сданные с рук на руки Северу «свидетели», как уже говорилось выше, проявили не присущую горцам проворность: крашеная «девятка» в усадьбу Сулеймана не заезжала, но «свидетели» высадились и шмыгнули за калитку с фантастической быстротой – словно полгода специально для этого тренировались. Отслушать голоса в суде проблемы не составило, но идентификация результатов не дала: искажения и помехи имели место.

А сегодня гости расслабились. Результат – налицо. Точнее, результат: три лица. Одно из которых до боли знакомо и навевает столь теплые ностальгические воспоминания, что рука поневоле тянется передернуть затвор снайперской винтовки…

Минут через пятнадцать прибыл Сыч в сопровождении своей неизменной тени – Мо. Оба сильно небриты, с крепким чесночным амбре, в засаленных дохах и войлочных замызганных шапках – крестьяне, одним словом.

Сыч в этой ипостаси чем-то неуловимо напоминал хрестоматийного конокрада. Коренастый, основательный, в меру жуликоватый, круглые совиные глаза, бесшабашный, с сумасшедшинкой взгляд.

Мо по недомыслию можно принять за симпатичного сельского дурачка. Странная блуждающая улыбка на лице, взгляд пустой, бездумный. Глаза его приобретают осмысленное выражение, когда видят врага или хорошее оружие. Враги и оружие – вот две вещи, которые интересуют этого человека. На все остальное Мо наплевать.

– Как успехи? – мимоходом поинтересовался Сыч у братьев.

– И не спрашивай, – угрюмо ответил Василь. – Одни убытки…

Воровато зыркнув по сторонам, Сыч юркнул в «лабаз», сделав знак своей тени, чтобы остался снаружи для контроля за подступами. Мо встрепенулся, взгляд потяжелел, налился свинцом. Наблюдать – значит, где-то рядом могут быть враги. Это уже лучше – жизнь приобретает смысл.

– Присаживайтесь, товарищ крестьянин, – Север, вручив командиру «Canon», выдвинул из-под стеллажа пластиковый бутылочный контейнер и поплотнее прикрыл дверь. – А то ненароком в обморок упадете.

– Интригуете, коллега, – буркнул Сыч, не торопясь включать просмотр. – Чего ты там отснял?

– Скажу банальность, – расплылся Север. – Лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать.

Просмотрев начало записи, Сыч машинально нажал стоп кадр, озадаченно крякнул и с глубоким чувством продекламировал:

– Листья дубовые падают с ясеня. Вот ни фуя себе, так ни фуя себе!!!

– А ты присядь, присядь, – засуетился Север, подталкивая контейнер поближе.

Сыч присел, перемотал обратно, полюбовался еще раз и открыл было рот.

– Это не глюки и не просто совпадение по внешности, – предвосхитил реплику Север. – Это ОН. Приз в студию!

Сыч неопределенно хмыкнул, выбрал кадр поудачнее, «запаузил» его и принялся рассматривать, сосредоточенно хмуря брови. Нет, Гран-при за операторские успехи Север, конечно, не получит. Но полную реабилитацию за свою давешнюю нерасторопность, безусловно, заслужил.

Дело в том, что один из троицы проворных горцев, угодивших в объектив Северовой камеры, был безоговорочно идентифицирован боевыми братьями как Ахмед Сатуев. Ошибка тут исключена: если Север и мог попасть под обаяние случайного внешнего сходства, характерного для многих представителей горской породы, то Сыч в данном вопросе выступал в роли непререкаемого эксперта.

Думаю, вам бы тоже запомнился некультурный мужлан, который с семи метров выпустил в вас тридцать пуль. Учтите также, что спустя две секунды после того, как в вас эти пули не попали, вы намеренно прострелили мужлану правую руку и, взяв в плен, почти два месяца держали его в подвале с целью обменять на деньги (читай – продать). А в процессе этого самого пресловутого обмена старший братец мужлана устроил на вас настоящую облаву по всей ЗОНЕ, в результате чего вы не только остались без денег и заложника, но и едва ноги унесли. И долго еще после этого вынуждены были озираться по сторонам на предмет сохранения своей дырявой шкуры, а также отказываться от многих рисковых предприятий, которые сулили хороший барыш.

Как вам: запоминающаяся личность? Кроме того, в отличие от братца Ахмед – красавец. Высокий, упитанный, румяный, важный такой, бровьми союзен, блин, кровь с молоком, одним словом. Мистер Нохча-2001 да и только! Мог бы, конечно, стать и мистером 2002, но – увы. Теперь уже все. Теперь вряд ли…

А теперь – пару слов о братце. Ахмед, конечно, красавец, отнюдь не дурак и при случае может развлечь старых знакомцев какой-нибудь маленькой пакостью. Но по сравнению со своим двоюродным братом по отцу, Бесланом Стауевым, наш красавчик – полный ноль.

Беслан – один из самых, как любят в последнее время выражаться военные умники, одиозных полевых командиров. Хитромудрый стратег, хладнокровный палач и умница – можно даже сказать, настоящий серый кардинал террористического подполья, намеренно не рвущийся на первое место, но пользующийся безусловным авторитетом и поклонением среди широких масс ЗОНЫ и далеко за ее пределами.

Так вот, Ахмед – всего лишь порученец своего грозного братца, исполнитель. И если сбоку от какого-нибудь мероприятия начал мелькать Ахмед, будьте уверены – в этом мероприятии имеются интересы Беслана.

Теперь вопрос. За каким чертом Беслан отправил своего братца в Стародубовск за несколько дней до приговора? Только ли, чтобы поглазеть на процесс?

– Так… Поехал я к дяде Толе, – после непродолжительных размышлений решил Сыч. – Пусть голову ломает – он умный.

– А всего-то делов – вовремя поймать цель в объектив, – скромно напомнил о себе Север. – Правильно?

– Вопросов нет, – рассеянно кивнул Сыч, пихая камеру за пазуху. – Полная реабилитация, братишка. Камеру на час конфискую. Покажу личико дяде Толе. А то ведь не поверит! Все, бывай…

Теперь, уважаемые мои слушатели, пока Сыч с Мо едут с докладом к Шведову, полагаю, следует потратить несколько минут на комментарии. В противном случае у тех, кто впервые знакомится с командой Сыча, могут возникнуть некоторые вопросы по существу. Те же, кто все предыдущие книги читал, могут смело пролистнуть следующие две странички и продолжать далее.

Итак, господа, мои комментарии.

Во-первых – ЗОНА. Никакого покушения на классику: ЗОНОЙ можно назвать любую территорию, на которой творятся странные явления неспецифического характера, не подпадающие под общепринятые параметры. Так вот, ЗОНА, если вкратце, – это все, что за Стародубовском и аж до самой грузинской границы (а за последние два года плюс Ахметский район Грузии). Эта обширная территория по-прежнему декларативно именуется частью Федерации и числится в разряде законопослушных регионов, ей даже аббревиатуру придумали подходящую: СКР (Северо-Кавказский регион). Но команда Сыча и иные хищники, что промышляют в этой области, называют ее просто и емко – ЗОНОЙ. Видите, никакого плагиата.

ЗОНА эта живет и питается по своим неписаным правилам. Здесь совершенно иные понятия о ценности человеческой жизни и цене на разнообразный товар повышенного спроса. Здесь в течение последних пятнадцати лет пропадали, и по сей день, независимо от размаха так называемой контртеррористической операции, пропадают люди, машины и целые эшелоны – безвозвратно, безнадежно, безысходно. Черная дыра земного происхождения. В этой ЗОНЕ законы, в общепринятом понятии этого слова, не действуют. Здесь действуют законы сильнейшего и всеобщей покупаемости, действуют полевые командиры и просто «индейцы», а также всяческое интернациональное отребье авантюрного профиля и некоторые господа, зарабатывающие себе на жизнь ратным трудом.

А еще в ЗОНЕ действуют разнообразные мелкопоместные князьки. Князькам этим наша Конституция в законодательном порядке дала в кормление – совершенно официально, прошу заметить, довольно приличные наделы земель, не очень густо населенных народом, но обладающих правами отдельных государств. Вот они и балуют, кто как может на свой манер. «Возьмите столько суверенитета, сколько сможете унести…» Помните? Ну и взяли… В принципе, хотели-то как лучше, а получилось – сами видите. Результат – ЗОНА…

Краткие сведения о команде.

Вдохновитель и организатор всех наших побед, мозговой центр боевого братства: Шведов Анатолий Петрович. Он же Алексей Федорович Чернов, он же Седой и Папа. Зрелый мужчина, борода, осанка, чем-то на Юрия Лонго похож, только не черный, а седой. Бывший полковник КГБ-ФСК-ФСБ. Двадцать лет прилежно трудился в органах, имел успехи, большие связи, многого достиг. Присутствовали все предпосылки, чтобы стать полковнику генералом и подняться еще выше, но, как это принято в их кругах выражаться, стал вдруг Анатолий Петрович в одночасье «нежелательным носителем информации закрытого типа». И до того закрытого, что у некоторых властей предержащих волосы встали дыбом – и не только на голове. Решили полковника «стереть» совместно со всем его семейством. Семью вырезали под корень, а с самим промашка вышла – больно ловок да изворотлив оказался. Ушел полковник, залег на дно, поменял аксессуары и зажил нелегально под другим именем, собрав команду профессионалов ратного труда под руководством нашего славного парня – Антона.

Собственно команда.

№ 1: Наш старый знакомый, Антон Иванов, боевая кличка – СЫЧ. 32 года, женат вторым браком. Бывший офицер седьмого отряда спецназа ВВ МВД РФ. Военный преступник – в августе 1996-го расстрелял в Грозном двух пленных «духов». Бежал из Ростовского СИЗО № 1, фиктивно помер и оттого с розыска снят. Вторая ипостась: Олег Шац, уроженец Копейска, начальник СБ Зеленогорского отеля «Нортумберленд». Большой мастер по организации немасштабных специальных операций, разного рода «ликвидов» и прочих пакостей летального свойства.

№ 2: Александр Кошелев – боевая кличка – ДЖО. 32 года, с родителями отношения не поддерживает, разведен. Капитан внутренних войск. Место службы: Абхазия, Сев. Осетия, Чечня. Уволен по состоянию здоровья (после контузии). Специализация: войсковая разведка.

№ 3: Андрей Игнатов – боевая кличка – БАРИН. 36 лет, родители умерли, разведен. Майор ВДВ (начальник инженерной службы ДШБр). Место службы: Баку, Абхазия, Сев. Осетия, Чечня. Уволен по сокращению штатов. Специализация: сапер.

№ 4: Алексей Шматкин – боевая кличка – САЛО. 33 года, сирота, холост. Капитан морской пехоты. Место службы: Абхазия, Чечня. Уволен по дискредитации. Специализация: гусеничная и колесная техника, ПТУРС (противотанковые управляемые реактивные системы).

№ 5: Сергей Леонов – боевая кличка – СЕВЕР. 33 года, холост, сирота. Капитан ВДВ. Место службы: Баку, Абхазия, Чечня. Уволен по дискредитации. Специализация: артиллерийские системы, компьютеры.

№ 6: Сагир Мухаметшин – боевая кличка – МО. В команде – с июля 1999 года. 26 лет. Холост, сирота. Бывший сержант группы спецназа, которой в свое время командовал Сыч. Комиссован по ранению – три пальца на правой кисти срезало осколком мины. Специализация: снайпер.

№ 7 – внештатный: Иван Городничий – боевая кличка МЕНТ. 31 год, мать умерла, отца нет, холост. Старший лейтенант внутренних войск, командир роты СМВЧ[9]. Место службы: Абхазия, Фергана, Чечня. Уволен по дискредитации. Специализация: рукопашный бой, стрельба. Упал со скалы в бою, побился, порвался крепко. Минус селезенка. Правая рука собрана по частям, чуть сгибается. Нога правая – на семь сантиметров короче. Коновалы неладно скроили – к нормальным специалистам в нашем положении обращаться было небезопасно. А внештатный потому, что по состоянию здоровья активно участвовать в акциях не может.

Мент – резидент команды в Стародубовске. Проживает в скромной усадебке на окраине, официальный бизнес – садоводство.

В команде были еще трое: Клоп, Винт и Лось. Винт и Клоп погибли, когда некий Зелимхан Ахсалтаков (УАЕД[10]) пытался «зачистить» команду два года назад на их базе в Стародубовске. Лось волею случая стал предателем и безвестно сгинул в ЗОНЕ – никто не знает, что с ним стало. Издержки производства, знаете ли…

Славные ребята, не правда ли? За исключением командира, который по большой любви женился на казачке, все – холостые, разведенные, изгнанные из рядов ВС по каким-то причинам… Живут все вместе в лесной усадьбе, неподалеку от кузни братьев Бирюков, которые служат Седому верой и правдой. Исповедуют принцип полигамии: совместно имеют двух девиц, которые, помимо этого самого, работают у них кухарками и домоправительницами. Боевые братья, одним словом. Если вы ранее с ними не встречались и желаете познакомиться поближе, придется поискать первые четыре книги из серии «Кровник».

До недавнего времени команда промышляла в ЗОНЕ с большим оперативно-тактическим размахом: уничтожали караваны, минировали тропы, дороги, провоцировали конфликты между преступными группировками, физически устраняли наиболее активных командиров так называемых «индейцев», проводили многоплановые спецоперации и так далее… Развлекались не сами по себе: команду держала солидная столичная «крыша», которую весьма устраивала их деятельность в ЗОНЕ… Но после известных событий в Стародубовске команда ушла в подполье и стала заниматься, образно выражаясь, «частной практикой». Так и живут по сей день – трудятся себе помаленьку в ЗОНЕ, денежки на пенсию зарабатывают…

Теперь стоит сообщить, чем занимается команда в Стародубовске. Спрашивается, чего они тут забыли, если им положено в подполье сидеть и промышлять малыми гадостями в ЗОНЕ?

Сообщу по секрету: мероприятие у них тут. Работенка небольшая подвернулась. Только не как обычно, а несколько иного рода – в этот раз хлопцы трудятся совершенно бескорыстно.

– Чтоб не было нюансов, сразу оговорюсь, – предупредил Шведов. – Денег не будет ни копейки. А неприятностей в потенциале – куева туча. Работа тяжелая. Так что, если кто сомневается в целесообразности, отказывайтесь сразу. Обижаться не стану, делать выводы – тоже. Вообще, отказ от участия в мероприятии на наши дальнейшие отношения не повлияет…

Согласитесь, прием старый, но безотказный. Это коммунисты придумали. Называется – субботник. Или воскресник – как вам будет угодно. Можно, в принципе, не ходить, но тогда получается, что ты плюнул на коллектив и глубоко уважаемых руководителей, которые в первых рядах да с засученными рукавами. Кто же откажется?

Теперь суть.

Бульдозер – Ильяс Ахмедов, которого таскают в стародубовский облсуд, вовсе не полевой командир, и даже не является активным членом так называемого чеченского сопротивления. Его основная профессия: похищение людей с целью получения выкупа.

Бульдозер – человек в Ичкерии уважаемый, с большими связями-подвязками, при хороших деньгах и плотно прикрытый чуть ли не на федеральном уровне. Кроме того, Бульдозер дьявольски хитер, изворотлив и наделен звериной интуицией. Кто читал первые четыре книги, знает, чем занимались наши хлопцы последние два года. Так вот, с Бульдозером они пересекались трижды, но до конца «вывести» его ни разу не получилось: всегда соскакивал с крючка в самый последний момент.

В пленении господина Бульдозера и троих его сотоварищей отчетливо прослеживается навязчивое вмешательство нелепого случая – того самого, от коего пострадали очень многие исторические личности, которым ветреная Судьба вроде бы железно гарантировала успех и процветание.

Взяли лиходеев во время плановой зачистки в Черноводске – и не адресно, а огульно, в числе рядовых ичкерских крестьян, у которых от трудов праведных на плечах возникают синяки, на пальцах указательных – мозоли, а поры кожи лица отчего-то пропитаны пороховой копотью. Никто улова от этой зачистки не ожидал, а потому верхнему руководству о ней не сообщали и информашка к супостатам не просочилась. Супостаты к кому-то там в гости приехали, сидели конкретно, отдыхали. Проснулись поутру с крепкого похмелья (ночью Аллах не видит – можно пить), глядь – рязанская рожа с пулеметом в ворота лезет, да покрикивает азартно.

Ничего там экстраординарного не было: брали, как обычно, всех подряд «перспективных» (в смысле – достаточно зажиточных на вид), чтоб проверить на причастность да за малую мзду отпустить до следующей зачистки. А заинтересовали опричника хозяева, у которых гостевал Бульдозер: дед шестидесяти трех лет и двое внуков. Как заинтересовали? Да просто, дорогие мои: вместо того чтобы вести себя, как подобает нормальным крестьянам – то есть тут же, на месте, предлагать откупные или за стол садить незваных гостей, вытащили из-под матрацев автоматы и давай палить!

В результате короткой перестрелки с обеих сторон получились потери: оба внука были убиты, дед – ранен в бедро и руку, а зачищающие поимели двоих «двухсотых» и пятерых «трехсотых» разной степени тяжести. Просто внезапно вышло – кабы знали, сразу расстреляли нехороший домишко из танков – и всех делов.

Бульдозер и двое его товарищей от перестрелки уклонились, вели себя смирно – отлежались в подвале – и при пленении сообщили, что просто приехали в гости и вообще тут ни при чем. Деда почему-то не добили (такие случаи иногда бывают – сам видел), а отправили под конвоем в госпиталь. Бульдозера с двумя его подельниками допросили, ничего интересного в их персонах не узрели, но тем не менее на всякий случай потащили на фильтр[11] – пусть проветрятся.

А на фильтре вдруг получился конфуз: Бульдозер лицом к лицу столкнулся с юношей по имени Вася.

– Да вот же он, супостат! – нашел в себе силы истошно вскрикнуть мгновенно описавшийся от страха Вася. – Берите его, хватайте – он тут самый главный гад!

Оперативная ссылка: за три дня до «зачистки» в Черноводске Бульдозер в рабочем порядке произвел акт устрашения, снял это дело на видео и юношу Васю с записью направил к родственникам заложников. Юноша оказался бестолковым: несмотря на то что его привезли чуть ли не к самому «Кавказу»[12] и рассказали, как добираться, наладился плутать и чуть было не угодил опять в заложники. Впрочем, плутал он недолго – до первого дотошного разведчика, который догадался обыскать бедолагу и обнаружил у него странную кассету.

И что же на кассете? Да ничего хорошего, дорогие мои, мерзость первостатейная: вы фрагмент с той кассеты наверняка по Центральному телевидению смотрели.

Опять оперативная ссылка. Сидели у Бульдозера в яме трое мальчишек допризывного возраста, изъятые у обеспеченных родителей, и пожилой плотник, который не стоил ни гроша по бандитским расценкам, но имел золотые руки. Родители мальчишек чуток замешкались с выкупом – никак не могли собрать требуемую сумму. Бульдозер, недолго думая, самолично отрубил голову плотнику, заснял это безобразие и отправил к родителям с кассетой одного из мальчишек – Васю. Вася, как выяснилось, оказался дитем родителей небогатых – схватили его впопыхах, под горячую руку.

В Кобыльей Пади, где располагается база наших головорезов, электричества не было, но имелся дизель. Денег на горючее Шведов не жалел и регулярно смотрел все ловимые новости, дабы пребывать в курсе последних событий, а не пользоваться одними лишь перехватами из локальных сетей спецслужб, поставляемыми ему за щедрое вознаграждение парочкой стародубовских хакеров. Как уже упоминалось выше, фрагмент той кассеты мелькнул на нескольких каналах и даже вызвал какие-то вялые протесты в соответствующих сферах: дело Бульдозера взяли на особый учет.

Так вот, самая большая неурядица для Бульдозера заключалась вовсе не в том, что он угодил на фильтр совместно со своим заложником. И не в том даже, что плотнику голову отрубил. В видеоархивах спецслужб было достаточно не менее дрянных кассет, запечатлевших деяния, авторство которых приписывалось Бульдозеру и его банде.

Плотник оказался не тот, вот в чем вопрос. Был тот плотник родом из деревни, где прошло детство Анатолия Петровича Шведова. Жил по соседству, рано овдовел и пользовался у сельчан большущим уважением, поскольку не только руки золотые имел, но и душу алмазной чистоты. За похлебку и чисто символическое вознаграждение, почитай, полсела отстроил, никому от него отказа не было. А плотниковы затейливые свистульки, резанные из липы одним лишь топором, долго хранились в семье Шведова как память о добром человеке.

– Можете считать меня сентиментальным идиотом, но… За дядьку Захара я с них взыщу, – заявил Шведов, вникнув в ход процесса, который длился уже более полугода. – Так быть не должно – это неправильно…

Действительно, подключив своих высокооплачиваемых информаторов, Анатолий Петрович выяснил, что вследствие компромисса с влиятельными людьми из центральной диаспоры с верхов судье спущена твердая установка: Бульдозеру и деду вредному, который собственноручно завалил двоих омоновцев и еще пятерых ранил во время перестрелки, – двадцать, двоим молодым членам банды – по пятнадцать лет лишения свободы.

А товарищ Бульдозер далеко не стар: в этом году ему всего тридцать пять стукнуло. Это на экране он выглядит таким пожилым – думает много, как бы половчее выкрутиться. Если даже выдвинуть нелепое предположение, что он оттрубит весь срок от звонка до звонка, нетрудно посчитать, что выйдет лиходей на свободу в пятьдесят пять. Двое других участников злодеяния вообще молодежь: старшему – двадцать четыре, младшему – двадцать. Дед-стрелок, народный мститель, конечно, может умереть в тюрьме, но… Как вы уже сами догадались, сидеть полный срок никто из них не станет: учитывая все хитросплетения нашей исполнительной и судебной системы, помноженные на большие деньги, которые диаспора готова вкладывать в такое прибыльное предприятие, как Бульдозер, можно смело утверждать, что в течение ближайшей пятилетки все лиходеи будут гулять по просторам родной Ичкерии. И не просто гулять…

– Мы с вами, дядь Толь, – выразил мнение команды Сыч. – Могли бы и не спрашивать. Тряхнем стариной, потрудимся за здоровый энтузиазм…

Вот такие обстоятельства, дорогие мои. Энтузиасты наши заняты в Стародубовске тем, что готовят для Бульдозера с его бандой небольшое мероприятие. Хотят «исполнить» его по ст. 59 УК РФ, в той старой трактовке, когда еще не был введен мораторий на ИМН[13].

И исполнить по возможности публично. Чтоб другим неповадно было…