Поздний ужин

ПОМИНКИ ПО КНИЖНОМУ МАГНАТУ Повесть

Алексей Жучков въехал в узкую арку и подрулил к подъезду. Вслед за ним появилась черная «Волга» и перегородила выезд из двора. Трое мужчин подошли к машине Жучкова, распахнули дверцы и без приглашения уселись: один — рядом с ним, двое — на заднее сиденье.

Этих людей Жучков никогда не видел, но смотрел на них без страха.

— Ну что, Алексей, принимаешь наше предложение? — спросил один из незнакомцев.

Алексею Жучкову, первому вице-президенту компании «Новые времена», вчера предложили выгодную, но опасную сделку: вывезти вагон бронзы под видом помощи болгарским скульпторам в установке памятника российско-болгарской дружбе.

— Я такими делами не занимаюсь, — ответил он.

Сидевший на первом сиденье мужчина продолжил, словно не слышал его слов:

— Это большие деньги, Алексей. Мы их не упустим. Если поможешь, рассчитаемся по справедливости. Если будешь мешать, тоже рассчитаемся…

Жучков покачал головой:

— Я все сказал.

Минуту все помолчали. Затем трое незнакомцев, как по команде, вылезли из машины. Жучков развернулся и поехал к арке. Черная «Волга» подала назад и пропустила его «жигули».

Трое мужчин смотрели ему вслед.

— Может, передумает? — сказал один из них.

— Не передумает, — отрезал старший.

Капитан милиции Николай Червонцев с приятелем старшим лейтенантом Спиридоновым, тоже оперуполномоченным, поехали в свободное время в магазин за новыми видеофильмами. Оба в штатском и не на служебном автомобиле, а на машине Спиридонова.

Они подъехали в тот самый момент, когда возле магазина остановился «мерседес». Двое пассажиров зашли в магазин, водитель остался за рулем.

У Червонцева было такое правило: если в машине сомнительные люди сидят, обязательно проверить.

Это было не совсем законно. Водитель имел право отказаться. Но Червонцев всегда вежливо спрашивал:

— Не возражаете, если глянем, что у вас в машине?

Тех, кто легко соглашался, сразу отпускал — чистые. Если видел, что водитель мнется, глаза отводит, досматривал особенно тщательно.

С водителем «мерседеса» оказалось совсем просто: в салоне лежал шприц и ампулы с наркотиком. У самого водителя не оказалось ни прав, ни техпаспорта на машину. Из документов — новенький заграничный паспорт. Похоже, фальшивый.

Червонцев сел за руль «мерседеса», Спиридонов с задержанным — на заднее сиденье. Поехали в свой округ. По дороге задержанный предложил милиционерам сначала тысячу долларов, а в конце посулил аж десять тысяч — «только отпустите».

В милиции дежурный сел оформлять протокол. Спросил задержанного:

— Фамилия, имя, отчество?

Но тот молчал. Не потому, что кобенился, а паспорт ему на новую фамилию, видимо, только-только дали — не успел запомнить. Тут в милицию влетела знакомая им женщина, директор магазина, в котором они кассеты намеревались купить. Оказывается, ей другие пассажиры «мерседеса» сказали: «Делай что хочешь, но парня выручай. Он и так только что откинулся. Мы его приодеть хотели — куртку кожаную выбирали. На зоне мечтал о куртке…»

Она бросилась к Червонцеву, отвела в сторону, стала уговаривать отпустить.

Тот отказался:

— Теперь это уже не в наших руках.

— Ладно, — усмехнулась она, — договоримся с твоим начальством, раз ты такой глупый.

Старший лейтенант Спиридонов посмотрел ей вслед, сплюнул и сказал Червонцеву:

— Надо было нам доллары брать. Отпустят его завтра, вот увидишь.

Червонцев Спиридонову не поверил, но утром для верности зашел в дежурную часть. Точно — отпустили вчерашнего задержанного. Червонцев поднялся к старшему в отделе — майору Марущаку. Спросил: почему?

— В ампулах был уксус, держать под стражей не имели права, — уверенно ответил майор, даже глаза не отвел.

Червонцев ушел злой как собака. Он ловил преступников, а их отпускали.

В доме, где жил капитан милиции Николай Червонцев, поселился «новый русский» — Алексей Жучков. Он купил квартиру этажом выше, как раз над квартирой капитана.

Жучков был первым вице-президентом в компании Максима Ивановича Ломова, его правой рукой и главным помощником. Они дружили с юности. Вместе работали и вместе создали компанию «Новые времена».

Жучков полгода переделывал квартиру: крушил стены, ставил новые — и не давал Червонцевым жить. Весь день наверху грохотало, и Червонцевы заочно возненавидели соседа. Николай порывался сходить к нему поскандалить, но не решился — каждый имеет право на ремонт. Так что живым своего соседа Червонцев так и не увидел.

Поздно ночью два человека с объемистыми портфелями вошли в подъезд, где жили Жучков и Червонцев. Пешком поднялись на шестой этаж и долго возились возле двери квартиры Жучкова. Потом аккуратно собрали мусор и ушли.

Старший лейтенант милиции Спиридонов и капитан Червонцев описывали коммерческий киоск у вокзала.

Два месяца милиция предупреждала владельцев:

— Или сворачивайте торговлю, или выбивайте разрешение в префектуре.

Разрешения они не получили, вот милиция их и закрыла. Пока описывали, Спиридонов засунул в карман бутылку водки.

— Ты что позоришься? — сказал ему тихо Червонцев.

— Не пропадать же добру, — засмеялся тот. — Вместе уговорим.

Червонцев заметил, что Спиридонов записал в протоколе вместо пятидесяти косметических наборов двадцать пять. Половину, значит, решил себе забрать. А продавец все понял, но до суда решил молчать.

Ну а Червонцев молчать не стал. Когда они сели в машину, жестко сказал:

— Уходи, или рапорт на тебя напишу.

Старший лейтенант Спиридонов ушел по собственному желанию. Подписав заявление, остановил Червонцева в коридоре, бросил зло:

— Еще встретимся!

Червонцев даже бровью не повел.

Капитан сам был не ангелом. На третий день его работы в милиции дежурную группу вызвали в ресторан разнимать пьяную драку. Червонцев сразу крепко ухватил за руку главного бузотера и вежливо сказал:

— Пройдемте.

А тот развернулся и заехал Червонцеву по скуле. Николай потом посмотрел — кожу костяшками пальцев содрал, воротничок форменной рубашки в крови. Червонцев ткнул пьяницу дубинкой в солнечное сплетение так, что тот дышать перестал, руку завернул за спину, нагнул и головой вперед погнал. Дверь закрыта была, его головой и открыл. Потом в машине — еще долбанул пару раз. За испачканную рубашку.

Но воровать Червонцев себе никогда не позволял.

Когда капитан возвращался с дежурства, у дома стояли «скорая помощь» и две знакомые машины — милицейская и из прокуратуры.

— Соседу твоему ночью подложили бомбу, — сказал ему следователь. — Жучков утром открыл металлическую дверь, бомба взорвалась, и его разнесло на куски.

Когда выносили тело, Червонцев столкнулся на лестнице с Максимом Ломовым, президентом компании, в которой работал Алексей Жучков. Потрясенный смертью друга, взвинченный Ломов, от которого пахло водкой, кричал на милиционеров:

— Старушек гоняете, а хорошего человека защитить не можете! На хрен вы все нужны?!

Червонцев попытался объясниться:

— Милиционер не расследует преступления. Это работа следователя.

Ломов не стал его слушать, послал к черту.

Следователи допрашивали потерпевших, свидетелей и подозреваемых. А милиционеры имели дело с жертвами. Появление очередной жертвы означало прибавление работы.

Червонцев поднялся на следующий этаж и привычным взглядом осмотрел место взрыва. Еще одного «нового русского» убили… Капитан исходил из того, что в преступлении прежде всего виновата сама жертва. Если бы сосед не совершал ничего противозаконного, его бы не убили. Люди не в состоянии справиться со своими проблемами и переваливают их на милицию.

У Червонцева и так было плохое настроение — из-за утреннего вызова.

В доме напротив, в коммунальной квартире, обнаружили труп. Супруги, вернувшиеся из отпуска, войдя в квартиру, почувствовали странный запах. Сначала они постучали, а потом взломали дверь в комнату восьмидесятилетней соседки. И увидели труп. Бабка умерла легкой смертью, судя по всему, во сне. Но это произошло неделю назад.

Запах в комнате стоял невыносимый, хотя Червонцев сразу открыл окно. Увезти труп сразу было не на чем. Участковый пошел к себе звонить — квартира без телефона, район новый, а Червонцев остался. Квартира на втором этаже, под окном служебный вход в продуктовый магазин, хлам, пустые ящики, отбросы, куча мух, которые сразу же налетели на голый труп.

Червонцев стоял у окна и старался не смотреть на него. Из мебели у бабки остался только старинный комод. Когда пришла милиция, дверца комода была открыта. Червонцев заглянул внутрь — две полки совершенно пустые, но видно, что еще недавно здесь что-то лежало: по краям пыль, а в центре чисто. Соседи, ясное дело, забрали все ценное.

Когда Червонцев что-то такое сказал, соседи дружно стали возмущаться.

Червонцев понимал, что у многих людей его милицейская форма вызывает безотчетную неприязнь. С этим ничего нельзя поделать. Можно только принять это, смириться и вести себя соответственно. Раз они тебя боятся, заставь их делать то, что ты хочешь, и то, что нужно. И подумай о том, что люди, тем не менее, надеются на тебя. В твоем присутствии им спокойнее.

Червонцев себя не переоценивал. Но кое-что от него зависело. Какой-то сволочи он мог помешать. Увидев милиционера, кто-то испугается и оставит свою жертву в покое. Не так уж это и мало.

Червонцев часто чувствовал себя обиженным, как и другие ребята. Они хотели, чтобы в них видели нормальных людей — не тупых и жестоких дуболомов, не трусливых и корыстных бездельников, не способных совладать с преступниками, и даже не новых центурионов, а нормальных людей.

При этом он нисколько не идеализировал своих ребят. Некоторые из них с самого начала знали, что взялись не за свое дело. Милицейская работа им была совсем неинтересна. В квартирах, где кого-нибудь убили или ограбили, их больше всего интересовали иностранные журнальчики или видео. К тому же они практически ничего не знали и не умели. Учеба милицейская недолга — и ею почти все пренебрегают. Если бы они любили учиться, то работали бы не в милиции. Чересчур образованных милиционеры недолюбливали.

Червонцева раздражало, что постоянно приходится что-то писать: рапорты, отчеты, планы. Словно о работе милиционера судят по количеству исписанной им бумаги. Он ненавидел писанину. Во-первых, для него это было не просто. Во-вторых, он с ребятами предпочитал настоящее дело.

Дело о взрыве и убийстве Алексея Жучкова, вице-президента компании «Новые времена», принял к производству старший оперуполномоченный майор Марущак.

Майор надеялся в ближайшее время переместиться в кресло начальника отдела. Он считал, что достоин этой должности. Но начальник милиции округа никак не хотел утверждать Марущака, тянул.

Марущак счел это подлостью. Он написал в Главное управление внутренних дел рапорт о том, что офицеров заставили сдать деньги на набор сувенирных водок — подарок начальнику на день рождения.

Вручение водки классифицировалось как взятка, так что начальника отстранили от должности. Началось внутреннее расследование. Марущак не сомневался, что добьется своего.

Когда Максим Ломов вернулся с похорон своего друга, ему позвонили и предложили хорошую сделку с иностранной фирмой, скупающей лом цветных металлов. Этой сферой в компании «Новые времена» ведал Алексей Жучков, но его убили, а замену ему Ломов пока не нашел. Он решил, что сам займется сделкой.

К нему в офис приехали три человека, которые привезли необходимые документы. У них было все — и деньги, и возможности, и деловые контакты за рубежом. Ломов был им нужен для того, чтобы добиться разрешения на сделку.

Новые партнеры предложили Ломову помочь им отправить в Болгарию груз цветных металлов для благородного дела — бронзовый памятник российско-болгарской дружбе. Они даже нашли скульптора, который взялся создать памятник. Этот скульптор был, кажется, единственным, кто принимал все эти разговоры за чистую монету.

Ломов сразу сообразил, что никакой памятник в Болгарии эти люди ставить не собираются. И вообще они ему не очень понравились. Ломов, конечно, не мог знать, что это были пассажиры того самого «мерседеса», который вызвал подозрения у капитана Червонцева…

Словом, Ломов ответил, что его этот контракт не интересует.

Поздно вечером семнадцатилетний Андрей Ломов, сын президента компании «Новые времена», сказал родителям, что ненадолго отлучится: ему позвонили школьные друзья и пригласили в гости. Он даже одеваться не стал — ребята в соседнем подъезде живут.

У друзей было шумно, собралась большая компания, какие-то незнакомые парни, девушки, одна из них играла на гитаре и пела. Полно было выпивки и еды, Андрей даже удивился: обычно у приятелей в холодильнике хоть шаром покати, а тут такое изобилие.

Он с шиком выпил две рюмки охлажденной водки, не закусывая, и пригласил танцевать высокую девушку, которая им явно заинтересовалась.

Вечер удался. Андрей даже забыл позвонить домой, сказать, что задерживается. Юноша не отпускал высокую девушку ни на минуту, чтобы не увели. Но она, кажется, и не собиралась расставаться с ним. Закружившись в танце, они вышли на кухню, где никого не было, и стали целоваться.

Оторвавшись от него, она шепнула:

— Пойдем ко мне. Если не боишься, конечно. Андрей помог ей надеть пальто, и они выскользнули за дверь. Они продолжали целоваться в лифте и в подъезде и даже на улице. Андрей без пальто, раздетый, совершенно не ощущал холода. Она, оказывается, жила совсем рядом — они вбежали в соседний подъезд, и она вызвала лифт.

Когда они поднялись наверх, вслед за ними в подъезд вошел один из тех троих, что приходили к Максиму Ломову.

Надю Ломову разбудил звонок из милиции. В пять утра проезжавший на патрульной машине капитан милиции Николай Червонцев обнаружил труп молодого человека — Андрея Ломова. Он лежал под окнами той квартиры, куда Андрея пригласили школьные друзья. Приятели жили на восьмом этаже, Андрей разбился насмерть.

Никто не мог ответить на вопрос, почему Андрей Ломов выбросился из окна.

Червонцев по горячим следам допросил его друзей. Они уверяли, что вечеринка продолжалась до утра, они все крепко выпили, завалились спать и ничего не видели. Наверное, Андрей перебрал. Ему нельзя было столько пить…

Майор Марущак, выслушав Червонцева, пожал плечами: очевидное самоубийство. У Червонцева не было оснований спорить.

Андрей Ломов был непутевым сыном: он доставлял много неприятностей родителям. Плохо учился, однажды попал в милицию. Ломов его выручал из всех бед. Из этой не сумел.

Первые дни Максим Ломов ходил как убитый. Дома сидеть не мог, приезжал на работу, но и работать был не в состоянии, бесцельно бродил по коридорам. Пил водку, глотал таблетки от сердца. Он был не похож на себя.

Максим сделал то, от чего наотрез отказывался накануне смерти сына. Он согласился принять участие в одной сомнительной сделке — отправить вагон бронзы в Болгарию, якобы для памятника российско-болгарской дружбе.

Почему Ломов пошел на это?

Его компания попала в трудное положение. Ломову позарез нужны были оборотные средства. Если бы он был в нормальном состоянии, как-нибудь бы выкрутился. Но сейчас он ничего не мог придумать.

Партнеры Ломова подготовили к отправке за границу драгоценный вагон. Во всех документах отправителем значилась компания «Новые времена». Таможня груз остановила: зачем вывозить из страны целый вагон бронзы, если для памятника требуется гораздо меньше?

Новые партнеры бросились за помощью к Ломову. Он обратился к старому знакомому — советнику президента. Тот выбил для него специальное постановление правительства, разрешающее вывоз бронзы.

Груз сопровождали помощник скульптора — молодой человек, только что закончивший архитектурный институт, и администратор, которого подыскали партнеры Ломова.

Если бы капитан Червонцев оказался в этот момент на вокзале, он бы узнал в новоиспеченном администраторе своего недавнего сослуживца — бывшего старшего лейтенанта милиции Спиридонова. А если бы Червонцев проверил документы бывшего милиционера, то удивился бы еще больше — паспорт у Спиридонова был на другую фамилию.

В вагоне они ехали вдвоем — юный архитектор и администратор. Спиридонов спал, архитектор читал газеты. Вечером плотно поужинали, хорошо выпили. У архитектора была с собой еда, приготовленная женой. Но Спиридонов широким жестом отодвинул скромную закуску в сторону и щедро угощал попутчика из своих припасов. Ночью, когда архитектор крепко спал, Спиридонов сбросил его с поезда.

Через полчаса поезд остановился по расписанию на захолустном полустанке. Спиридонов помог ожидавшим на станции людям отцепить вагон от поезда. Вагон отогнали в тупик и написали на нем совершенно другой номер и другую станцию назначения.

Надя Ломова тенью следовала за мужем. Андрей был ее сыном от первого брака. Когда Надя вышла замуж за Ломова, Максим усыновил мальчика, воспитывал как родного, не вспоминал, что не своя кровь. Смерть Андрея Ломов переживал, казалось, сильнее Нади. Или она держалась лучше? Характер у нее был железный.

И в церкви, когда Андрея отпевали, и на кладбище Надя вела себя мужественно. Но когда приехали домой, она разрыдалась:

— Ну за что нас Бог покарал? Почему это произошло именно с нами? Бог мог наказать нас за какие-то грехи, ведь мы не праведники. Но за что он наказал нашего мальчика?

Ломовы позвали на поминки капитана Червонцева. Он пришел. Он очень сочувствовал их горю. После того как у самого Червонцева родился сын, он даже фильм не мог смотреть, если в нем что-то плохое происходило с детьми. Он только не знал, как помочь Ломову.

— Почему, почему он это сделал? — не мог понять Ломов. — Весь мир был перед ним открыт. Он в свои семнадцать увидел больше, чем все мы. Хотел его в Америку отправить учиться…

Максим Ломов крутил рюмку и тоскливо смотрел на стол, заваленный неразобранными бумагами, счетами, деловыми письмами:

— Зачем мне это? Все хотел ему передать. Теперь и жить незачем.

Червонцев сам чуть не плакал:

— Ты и не представляешь, какие бывают нелепые истории, что люди друг с другом вытворяют. — И рассказал: — Мой первый вызов был в квартиру, где произошла семейная ссора. К тому времени я проработал в милиции всего пять дней. Когда мы вошли в квартиру, там все рыдали. Никто не мог толком объяснить нам, что случилось. Прошли на кухню, там труп лежит — молодой мужик, в спине нож. Постепенно все выяснили. Жена с мужем с самого утра ссорились. При детях, потом при ее родителях, которые приехали повидать внуков. Зять был пьяный, говорил какие-то глупости. Жена злилась, дошла до истерики. В какой-то момент она схватила нож, ткнула мужа в спину и даже не поняла, что сделала. Продолжала кричать. И все кричали. Никто никого не слушал… Первыми спохватились ее родители: чего это зять замолчал? Подняли его, перевернули на спину, а он уже мертв.

Ломов с Червонцевым много выпили. Ломов все удивлялся:

— Ты нормальный парень, какого черта в милицию пошел?

Все давно разошлись, а Червонцев и Ломов сидели за столом. Надя их не беспокоила. Капитан был первым человеком, которому удалось отвлечь Максима Ломова от мыслей о сыне. Червонцев говорил о своем:

— Когда видишь паршивого бомжа, который валяется на улице, то испытываешь к нему глухую ненависть. Все проходят мимо и только брезгливо морщатся, а ты должен с ним что-то сделать. Ты его тащишь к машине, он начинает кричать, и плеваться, и блевать, тут же собирается народ, как будто у людей нет своих забот, и почему-то все симпатии на стороне бомжа, а в нас видят только врагов. Почему нас-то никто не жалеет? Ведь нам приходится заниматься такой грязью!

После того как Андрея Ломова признали самоубийцей и дело закрыли, Надя тайно поговорила с каждым из его приятелей. Просила сказать правду, клялась, что дальше нее эта информация не пойдет. Она просто хотела понять, что случилось с сыном, узнать, как прожил он последние минуты.

Ребята верили, что она сдержит слово, к следователю не пойдет, но стояли на своем. Может быть, и в самом деле ничего не знали?

Надя выяснила, что в компании были незнакомые люди, которые принесли с собой выпивку и закуску и щедро всех угощали. Были и две девушки, одна из них играла на гитаре, а со второй Андрей танцевал весь вечер. Но этих девушек Надя не нашла. Она могла рассказать об этом капитану Червонцеву, но почему-то промолчала.

Когда пропал вагон с бронзой, виноватым оказался Ломов. Все бумаги были оформлены на его компанию, ему и отвечать. Партнеры настойчиво требовали возместить им стоимость пропавшего груза. Вернуть деньги Ломов не мог — на счетах компании ничего не осталось.

Тогда новые партнеры стали давить на Ломова с требованием пропускать через бухгалтерию их деньги — оформлять как доход от продажи его газет и журналов. У них было много наличных денег, которые надо было отмывать. Что это были за деньги, Ломов не спрашивал.

Пропускать криминальные деньги через свои счета не хотел. Но эти трое приходили к Ломову каждый день, как на работу. Свет еще не видел таких цепких и настойчивых парней. Они ни на что не обращали внимания, их интересовал только результат.

— Мы поможем тебе с деньгами, решим твои проблемы, — убеждали они Ломова. — У тебя есть хороший парень, которому мы верим, Виктор Глотов. Сделай его первым вице-президентом. Мы с ним сработаемся.

Ломов возмутился:

— У себя в компании я сам решаю, кому кем быть.

Ломов выпускал рекламную газету, издавал книги, расставил по городу свои киоски, основал рекламно-информационное агентство, транспортную компанию, контору по торговле недвижимостью, брокерскую фирму.

У каждой конторы был управляющий, но все они принадлежали Ломову. Он объединил их в издательский концерн и стал его президентом. В журнале, где Ломов когда-то работал заместителем ответственного секретаря, его теперь уважительно-фамильярно называли магнатом.

Ломов стал бизнесменом у них на глазах: едва разрешили кооперативы, основал свое дело. На закате советской власти он объявил подписку на несколько собраний сочинений, читатели исправно платили вперед. Так Ломов собрал первые миллионы, которые опять пустил в оборот.

Ломов умел договариваться с нищими государственными издательствами. Он вообще хорошо ладил с людьми.

Он отправлял на бумажный комбинат грузовики с шоколадом для детей рабочих и получал бумагу в первую очередь. Вез бумагу в типографию вместе с контейнером холодильников для наборщиц, и его заказ печатали вне очереди. Видя его успех, банки охотно давали ему кредиты под льготные проценты.

Максим Ломов впервые за свою трудную жизнь перестал чувствовать себя нищим. Он несколько раз съездил с женой и сыном за границу, ни на чем не экономил. Он стал заметным человеком. Его имя называлось в ряду крупных бизнесменов, хотя оборот издательского концерна не был таким уж большим.

Все его новые идеи немедленно приносили доход. Деньги сами делали деньги. Казалось, этому не будет конца.

Он мог бы снять себе офис в любом месте, но предпочел остаться там, где началась его карьера.

Чтобы сделать ему кабинет, освободили несколько комнат. Перегородки между ними сломали, и Ломов сам распланировал себе кабинет, комнату отдыха, приемную и небольшую комнатку, где сидели секретарь и молчаливый Эдик, молодой парень, выполнявший функции охранника.

Днем, когда Ломов заседал, Эдик спускался в подвал и, раздевшись до пояса, молотил руками и ногами подвешенную к потолку матерчатую грушу.

Кабинет для Ломова ремонтировали несколько месяцев. Деревянные панели, хрустальные люстры, сделанные по особому заказу, появились в царстве обветшавшей мебели, протертых ковров, дряхлых пишущих машинок и скрипящих дверей.

Журнальные наборщики, верстальщики, корректоры перешли к Ломову — на высокие зарплаты. Новые люди из его команды по-хозяйски ходили по протертым редакционным коврам. Журналисты сторонились, шушукались им вслед.

Но в последние месяцы в книжном бизнесе, которым занимался Максим Ломов, наступил застой. Выпущенные им книги не продавались, и он не мог вернуть долг банку.

Зарабатывать надо было на чем-то другом. Виктор Глотов пришел с предложением заняться торговлей недвижимостью.

Когда он, неизменно улыбающийся, ухоженный, с аккуратнейшим пробором, переступил порог этого здания, он был сама любезность. Говорил такие цветистые комплименты сотрудникам, что тем становилось неловко. Потом почувствовал уверенность в себе, заматерел. При встрече уже никому не улыбался, а лишь слегка кивал.

Ломову Глотов понравился. Он вообще хорошо относился к людям до тех пор, пока они не поворачивались совсем уж дурной стороной. Но делать Глотова вторым человеком в компании Ломов не собирался.

В выходной день под зданием, которое занимала компания «Новые времена», прорвало трубы.

Здание было дореволюционное, крепкое, но нуждалось в капитальном ремонте. Крыша текла, и в комнатах на четвертом этаже за шкафами держали тазы, чтобы вовремя подставить под водопад.

Трое рабочих спустились в подвал, чтобы отремонтировать трубу. Но когда они прошли в конец коридора, прорвало другую трубу — у них за спиной. Тесный коридор залило кипятком. И почему-то с грохотом захлопнулась дверь, которую нельзя было открыть изнутри.

Рабочие стали отступать назад, надеясь где-то укрыться. Но спасения от залившего подвал кипятка не было. Все трое погибли. Их трупы нашли на следующий день.

Приехала милиция. Завели уголовное дело, отвечать должен был Максим Ломов. Майор милиции Марущак вызвал его на допрос. Ломову грозили тюремный срок и огромный штраф. Он был просто в отчаянии.

Вдруг объявились его новые друзья.

— Мы обо всем договоримся, но и ты сделай то, что мы просим, — сказали они.

И действительно решили вопрос. Майор Марущак закрыл дело. Ломов пригласил к себе Виктора Глотова и назначил его первым вице-президентом.

Ломов был уверен, что Виктор Глотов будет плясать под его дудку, но ошибся. Едва Глотов стал первым вице-президентом, как он вывел свою фирму из подчинения Ломова, который даже не знал теперь, сколько зарабатывают его брокеры.

Глотов по должности был правой рукой Ломова и провел операцию так, что тот ничего и не заметил. Спохватился, когда поздно было. Глотов настолько изменился, что даже с самим Ломовым говорил почти в оскорбительном тоне.

Когда Ломов затеял выяснение отношений, Глотов и вовсе потребовал, чтобы Ломов отказался от прав на фирму.

— Максим Иванович, все, что принадлежит фирме, заработал я сам. Ваших денег в фирме нет. С какой же стати вы претендуете на мои? — Высокий дородный Глотов разговаривал с Ломовым уверенно и спокойно, равнодушно глядя на него сквозь темные очки.

Положение Ломова стало ухудшаться. Он набрал кредитов и не мог их вернуть. Партнеры, надувшие его с вагоном бронзы, предлагали, тем не менее, встретиться, еще раз все обсудить, уверяли, что есть новые предложения. Ломов от безысходности согласился на переговоры.

Они предлагали все то же самое: пусть Ломов пропускает их деньги через свою бухгалтерию как выручку от розничной продажи. За это ему помогут вернуть кредиты.

К семи вечера все устали и решили отдохнуть. Ломов ехать никуда не хотел, предлагал выпить у него в комнате отдыха — бар забит под завязку. Но ребята замахали руками: здесь мешать будут, не дадут толком расслабиться, отдохнуть. Уговорили, подхватили Ломова за руки, повезли за город, в ресторан с отдельными кабинетами.

Пили до закрытия. Разницу между собой, уже далеко не юным, и молодыми накачанными парнями Ломов словно и не ощущал. Когда все уже сильно набрались, галдели, не слушая друг друга, старший из новых компаньонов вывел его в соседний, пустой кабинет.

— Максим Иванович, мы тебя очень уважаем, — сказал он. — У тебя проблемы с банком. Тут я пас, если ты отказываешься от нашего делового предложения. Но я знаю, что Глотов на тебя тянет, хочет увести контору из-под тебя, так?

Брокерская фирма была самым доходным предприятием в империи Ломова.

— Нам нужно, чтобы у тебя дела были в полном порядке, — внушал Ломову новый компаньон. — Помочь тебе с Глотовым? Он нас разочаровал. Глупый оказался. Мы этого пацана научим уважать старших.

— Ты-то что можешь сделать? — Ломов был уже сильно пьян, язык у него заплетался: — Глотов… решил урвать… что можно… Меня хочет выставить из дела…

— Мы его успокоим, Максим Иванович. Сделаем так, чтобы он тебе не мешал. Хочешь, чтобы мы его убрали? Чтобы Глотов исчез? Ты нам поручаешь это дело? Поручаешь? Ну, говори!

— Давай, — пробормотал Ломов. — Успокойте Глотова.

Голова его склонилась на грудь. Он начал сползать со стула. Новый компаньон легко подхватил его под мышки и потащил в коридор, крикнул одному из своих:

— Отвези домой!

Пьянка в загородном ресторане была в субботу. В воскресенье Ломов отлеживался дома, вяло отвечал на упреки жены, пил кефир и смотрел видеомагнитофон.

А в понедельник утром банк потребовал от него вернуть кредит, пригрозив, что в противном случае счет концерна будет немедленно заморожен. Ломов бросился звонить директору банка, которого дважды возил за свой счет во Францию и в Италию. С директором не соединяли.

Ломов сосал валидол и жал на кнопки телефонного аппарата. Наконец заместитель директора банка согласился получить сегодня треть всей суммы, а с остальным подождать.

Во всем концерне свободные деньги были только у брокерской фирмы Глотова.

— Глотова сюда! — пророкотал Ломов в переговорное устройство.

— Не приходил пока, — ответила секретарь.

— Домой звони!

Глотова не нашли и дома. По словам жены, накануне вечером он куда-то уехал и исчез. Жена Глотова билась в истерике, уже сходила в милицию, теперь обзванивала морги и больницы.

Ломова трясло. И не только потому, что деньги нужно было перечислить в тот же день. Он вспомнил пьяный разговор в загородном ресторане. Неужели ребята и в самом деле?..

На следующее утро в приемную Ломова позвонили из милиции и сообщили, что на окраине Москвы, на автомобильной стоянке нашли «мерседес» Глотова, прошитый автоматными очередями. На переднем сиденье следы крови, но машина пуста.

Охранник Эдик как самый хладнокровный позвонил жене Глотова. Ломов распорядился послать за ней машину с шофером, чтобы она съездила опознать «мерседес» мужа.

Самому Ломову стало плохо, нитроглицерин не помог, вызвали «неотложку». Когда жену Глотова уже отправили на опознание «мерседеса», раздался новый звонок — из районной больницы:

— Глотов такой у вас работал?

— Да, — срывающимся голосом ответила секретарша.

— К нам доставили труп. По документам Глотов Виктор Петрович. Кто-нибудь приедет опознать?

В больницу отрядили все того же Эдика. Он перезвонил по мобильному телефону через полтора часа. В морг его не пустили, потому что приехала милиция. Но свидетельство о смерти Глотова он видел своими глазами.

Ломов позвонил капитану Червонцеву, хотел посоветоваться, но того не оказалось на месте.

В компании «Новые времена» только и говорили что об убийстве Глотова, а тем временем банк все-таки заморозил ее счета, и на Ломова сразу обрушился поток финансовых проблем. Нечем было выдавать зарплату.

И тут в здании появился живой и невредимый Виктор Глотов. Он поднялся на третий этаж и, не обращая внимания на ошеломленную секретаршу, которая замерла с открытым ртом, вошел в президентский кабинет.

У Ломова, который курил как паровоз, побагровело лицо.

Глотов молча поставил на его стол магнитофон с заложенной в него кассетой, включил. Ломов услышал свой пьяный голос:

— Уберите Глотова, успокойте его.

Так же хладнокровно Глотов убрал магнитофон в портфель и уселся напротив ошеломленного Ломова.

— Максим Иванович, если я передам эту пленку следователю, который ведет дело о покушении на меня, Наде придется носить вам передачи до конца жизни. — Глотов положил ногу на ногу и вытащил из тонкой папки трехстраничный документ: — Есть другой вариант. Вы отказываетесь от прав на мою брокерскую контору, и я оставляю вам пленку на память.

Ломов несколько минут молчал. Потом взял документ и, не прочитав, подписал.

Не все знали, что именно происходит с Ломовым, но чувствовали неладное.

Еще недавно в его кабинет валом валил разный народ. Мелькали знакомые лица: советник президента, которого Ломов возил за свой счет на Тайвань, известный артист, который просил денег и их получал. Директора банков, иностранные бизнесмены… Теперь их стало меньше. Зато на прием запросились подданные его империи — бухгалтеры, шоферы, слесари, уборщицы. Ломов приучил их к высоким зарплатам. А в последние месяцы не было ни обещанной прибавки, ни премиальных, даже зарплату задерживали. Ломов теперь был очень несдержан, матерился так, что слышно было на всех этажах. Но никого не увольнял. Жалел. И помогал всем, кто его просил о помощи. Не слушал возражений бухгалтера. К нему и шли со всем: просили денег на отпуск, на лекарства, на ремонт, просто взаймы. О долге он никогда не напоминал.

Банк требовал вернуть кредит и проценты. Ломов не смог заплатить и людям, которые обещали ему защиту от рэкетиров. Ночью сгорели три принадлежавших Ломову киоска. Утром ему позвонили по личному номеру, известному только семье.

— За тобой должок, — услышал Ломов. — Не отдашь, останешься совсем пустой. Предупреждение понял?

— Давайте встретимся, поговорим, — предложил Ломов, напугать которого было трудно.

— Возьми все документы по концерну и приезжай завтра в ресторан…

В кабинете у Ломова сидели главный бухгалтер и Анатолий Подвигин, новый первый вице-президент издательского концерна. Забрав счета, бухгалтер ушел. Подвигин остался, участливо спросил:

— Проблемы?

Анатолия Подвигина, худенького, с крысиным личиком, вообще-то привел Виктор Глотов. Но после разрыва с Глотовым Подвигин остался верен Ломову. Глотов и Подвигин и раньше не особенно были близки. На совещаниях сидели порознь. Глотов любил красивую жизнь, купил себе «мерседес», золотые часы «Ролекс». Подвигин был равнодушен к одежде, много работал.

Ему Ломов поручил создать сеть киосков и выпускать ежедневную рекламную газету. Продавали ее с рук на улицах, в метро, на вокзалах. Продавцы приносили никем не учтенные наличные деньги — спасение для концерна. Теперь Ломов сделал Подвигина своим заместителем.

— Только не вздумайте ехать один, Максим Иванович, — сказал Подвигин. — Опасно.

— Возьму с собой Эдика, — пожал плечами Ломов. — А то брошу все к черту, возьму Надю и улечу куда-нибудь, загранпаспорт у меня в кармане.

Подвигин криво улыбнулся:

— Что может безоружный Эдик? Я найду вам надежных парней, профессионалов, которые будут вас сопровождать.

Три крепких парня в кожаных куртках заехали за Ломовым на своей машине. Он и в самом деле почувствовал себя увереннее. Водитель поставил машину у самого входа в ресторан. Двое ребят шли впереди Ломова, один сзади. В вестибюле стояли человек пять. Один из них подошел к «кожаным» ребятам:

— Все, можете ехать. Спасибо за доставку.

Надежные парни развернулись и вышли.

Ломов остался один.

— Документы привез?

Ломов полез было за бумагами, но чемоданчик бесцеремонно вырвали у него из рук:

— Жди здесь.

Так Ломова еще не унижали. Он беспрерывно курил, ходил по вестибюлю, устав, присел на подоконник. Примерно через два часа его позвали наверх, в банкетный зал, где решали его судьбу.

Угол стола очистили от тарелок и бутылок, там лежали документы издательского дома.

Они предложили вернуть за него долг банку и заплатить откупного, если Ломов переведет издательский дом на имя их доверенного человека. На размышление дали пять дней.

Вернувшись к себе, Ломов спросил у секретарши:

— Подвигин здесь?

— Заболел.

Ломов понимающе кивнул и прошел к себе. Он вспомнил, как во время одной пьянки кто-то из случайных знакомых намекал на то, что, имея свои киоски и рекламную газету, можно получать хороший доход от людей, которым нужно отмывать деньги сомнительного происхождения. Если бы Ломов согласился, они бы сдавали свои деньги в банк под видом выручки за газету — ведь она продается без чеков, по цене, которую устанавливает сам продавец. Теперь Ломов понял, чем занимался в его фирме Подвигин.

Ломов отправил в отпуск охранника Эдика. Попросил отдел кадров оформить им с Надей заграничные паспорта и купить билеты в Турцию, где ждал друг-художник.

В один из этих дней Червонцев зашел к Ломову — поговорить. Выпили. Ломов несколько раз порывался рассказать Червонцеву о своих проблемах, но не смог преодолеть недоверие к милиционеру.

А Червонцев чувствовал, что ему сложно общаться с нормальным человеком, что он с трудом находит слова. Общество оставило милиционеров наедине с теми, с кем само не желает иметь дело, с преступниками, алкоголиками, наркоманами, бомжами, проститутками и сутенерами. Червонцев сразу понял, что бесполезно разговаривать с ними на своем языке, разговаривать надо на их языке.

— Когда я возвращаюсь домой после дежурства, то первые полчаса молчу, — рассказывал Червонцев Ломову. — Я должен приспособиться к новому окружению. Мы — мусорщики. Думаете, просто каждый день убирать мусор и оставаться чистеньким? Когда приезжаешь на вызов и видишь, что мать-алкоголичка зашила своему годовалому ребенку попку, чтобы он перестал пачкать трусики, в душе что-то переворачивается.

Ломов слушал и пил. Но Червонцев не сказал, что со временем все эти истории перестают действовать. Иначе работать невозможно. Не будь Червонцев зол как собака, он бы, возможно, заметил, что Ломов явно не в себе. Но Червонцев тогда был слишком занят своими делами, о чем он вскоре очень пожалеет.

Ломова обманули. Ему не дали пяти дней на размышление. На четвертый день после разговора в ресторане, то есть в понедельник, накануне отлета в Турцию, Максима Ломова убили.

Убийца ждал его утром возле дома. Подошел сзади, когда Ломов садился в машину, хладнокровно выстрелил в затылок, бросил пистолет, сел в свой автомобиль и уехал.

Пожилого шофера Ломова словно столбняк хватил. Он пришел в себя только тогда, когда все было кончено.

Червонцеву позвонила Надя, попросила приехать. Он бросился в гараж: в баке служебной машины ни капли бензина. Накричал на водителя, а тот не мог понять, почему Червонцев так распсиховался, Червонцев поймал такси и уехал, а водитель жаловался товарищам:

— Чего он на меня кричал? Все же знают, по воскресеньям мы с Лехой за молоком к его отцу ездим. Отец в деревне живет — за сто двадцать километров. А с транспортом у Лехи плохо. Я машину беру, бензин отливаю, соответственно, один бидон молока мне. Осенью за картошкой начнем ездить. Я же не местный, у меня здесь корней нет, надо как-то устраиваться.

Вечером арестовали Виктора Глотова. При обыске, который вместе со следователем прокуратуры проводил майор Марущак, милиция нашла пленку с записью разговора в загородном ресторане. Этой записью Глотов шантажировал Ломова. Марущак решил: Глотов и убрал Ломова, чтобы овладеть всей компанией.

Червонцев сам арестовал Глотова, но был уверен, что Глотов тут ни при чем. Мелковат парень для такого крупного дела. Ему такое убийство организовать не по уму и не по деньгам. Он просто мелкий жулик и негодяй. Но Червонцев подумал, что такому, как Глотов, не повредит знакомство с тюрьмой. Может быть, поумнеет.

Когда за Червонцевым с лязгом захлопывается дверь следственного изолятора, ему становится страшно. Это ему-то! Он здесь хозяин, он арестованного приводит и через десять минут уходит, а все равно страшно. Каково же тем, кого за решеткой оставляют? Червонцев думал, что нормальному человеку один день в камере уже такое наказание, что он всю жизнь его не забудет.

Червонцев недооценил Глотова. Недолгое пребывание в следственном изоляторе ему действительно пошло на пользу. Только не в том смысле, как думал Червонцев. Через два месяца, когда следствие закончилось, Глотова выпустили. Улик против него не было. И он понял, что хорошо продуманное и организованное преступление наказанию не подлежит.

Банк, которому Ломов задолжал, взял на себя управление его компанией.

На отпевании Максима Ивановича в церкви директор банка нашел вице-президента Анатолия Подвигина и сказал, что тот назначается исполняющим обязанности президента издательского концерна. Счет концерна в банке разморозили.

На кладбище и на поминки ни директор банка, ни Подвигин не поехали.

Проводить Ломова пришли многие. У ворот кладбища стояло несколько джипов-«чероки» с молодыми людьми в кожаных куртках. Уходившие с кладбища смотрели на них с любопытством. Николай Червонцев тоже их разглядывал не стесняясь, запоминал лица, хотя Марущак запретил ему заниматься этим делом:

— Все знают, что вы с Ломовым дружили. Смотри, вообще отстранят тебя от работы.

Еще когда майор Марущак не был начальником отдела, он однажды взялся учить Червонцева, к которому относился снисходительно:

— Что зря молодость расстрачиваешь? Бери пример с меня. Я пробовал немного бизнесом заниматься, наварил весной десять тысяч долларов. Была возможность людям помочь и получить долю. Но вообще надо быть осторожным. Например, я когда был простым опером, меня в ресторане любая смена кормила бесплатно — ни за что, просто, чтобы были хорошие отношения. Но я никогда в зале, среди клиентов, не садился. Зачем светиться? На кухне тихо, не привлекая внимания, поел вкусно и ушел.

Червонцев сразу понял: служба в милиции полна соблазнов. Просить ничего не надо, сами придут и все предложат. Это лакомое место для тех, кто умеет извлекать пользу из своего положения. Червонцев ненавидел милиционеров, которые брали взятки или занимались бизнесом параллельно со службой.

Он все сразу рассчитал: отслужит свои двадцать пять и выйдет на пенсию, когда ему будет всего сорок пять. Бывшему милиционеру везде рады — пойдет или заместителем директора по кадрам и режиму на государственное предприятие, или начальником службы охраны в большую фирму. Будет получать зарплату и приличную пенсию. Поди плохо.

Через неделю Червонцев зашел в здание концерна, где работал Ломов.

Надя, вдова Ломова, увидев Червонцева, обреченно вздохнула:

— Меня отсюда выставляют.

Из кабинета начали выносить вещи Ломова. Упаковали и увезли написанные маслом яркие картины турецкого художника-модерниста, с которым дружил Ломов, холодильник, телевизор, видеомагнитофон, бутылки, посуду, изданные им книги, подшивки журналов и газет, которые он придумал и издавал.

Перед лифтом лежали пронумерованные мелом части сделанного на заказ черного круглого стола, за которым Ломов устраивал совещания. Все воскресенье обрывали со стен деревянные панели.

Опустела заведенная на начальственный манер комната отдыха с баром, где Ломов поил компаньонов и угощал иногда бывших коллег по журналу, делясь наполеоновскими планами.

Закончили работу грузчики. За ними ушла Надя Ломова, усталая, с потухшими от горя глазами, в трауре, который не снимала больше года, — сначала по сыну, теперь по мужу.

В последний раз она прошла по тускло освещенному коридору мимо доски объявлений, где все еще висел подписанный ее покойным мужем выцветший приказ.

Червонцев зашел в опустевший кабинет. Ему сказали, что в понедельник кабинет начнут перестраивать под вкусы нового хозяина — президента издательского концерна Анатолия Подвигина.

В окружении своих холуев, в новом костюме, с радиотелефоном в руках, он прошел мимо Червонцева, не обратив на него внимания. Червонцев узнал нового президента — это был тот самый ушлый молодой человек, который устроил вечеринку с девушками в доме у друзей Андрея Ломова, после которой сын Ломова выпал из окна.

У Червонцева был долгий разговор с майором Марущаком. Капитан был уверен, что убийства Жучкова и Ломова, самоубийство Андрея Ломова связаны между собой. Марущак не соглашался:

— Жучкова и Ломова убрали свои, но явно по разным мотивам, не поделили что-то. А парень сам покончил с собой. Давай уж так, суп отдельно, а мухи отдельно.

Червонцев встал и вышел из кабинета. Марущак зло посмотрел ему вслед и взялся за трубку телефона.

Капитан Червонцев никому не желал зла. Он хотел, чтобы был порядок, чтобы можно было спокойно ходить по городу, чтобы за сына не надо было бояться.

Он не любил ловчил. Он предпочитал простые и понятные пути и способы жизни. В его деле все было просто: есть преступники и есть те, кто их ловит.

Но чаще всего у него ничего не получалось. Сколько бы преступников он ни поймал, на воле их все равно больше остается. От этого можно было озвереть. А он не озверел. Он был ментом и не обижался, когда его так называли.

Червонцев привык к тому, что на девять десятых милицейская работа похожа на чиновничью, она так же тосклива, нудна и нередко бессмысленна.

Но каждый милиционер знает, что может настать момент, когда придется рискнуть жизнью. Как каждый шахтер знает, что когда-нибудь в шахте может произойти взрыв. Если милиционер говорит, что он ничего и никого не боится, он или врет, или просто дурак. Можно благополучно прослужить свои двадцать пять лет, и такой момент так и не настанет. Но заранее об этом знать нельзя. И думать об этом все время тоже нельзя.

Но в жизни милиционера Червонцева такой момент наступил.

Когда вечером капитан вышел на улицу, он не заметил, что за ним наблюдает человек, сидевший в потрепанных «жигулях». Это был его бывший сосед по кабинету, старший лейтенант Спиридонов, которому пришлось уволиться из милиции из-за Червонцева.