Поздняя луна

Глава шестая

Рейн чуть не расплакалась. Весь вечер, с тех пор как Сайлас пригласил ее на вечеринку к Ларсу, она ощущала все растущее возбуждение. Ведь только что она вся была охвачена этим пьянящим чувством ожидания и предвкушения! И было ли это? А теперь все испорчено. Опять взбаламучена вся эта грязь, и только Сайлас в этом виноват. Почему он не оставит ее в покое?

— Это вас абсолютно не касается, — холодно сказала она.

— Вы совершенно правы. И если вы не хотите обсуждать это, я вас пойму, но, Рейн… — Он прервался, думая, как же победить эту проклятую настороженность.

— Думаю, нам лучше войти в дом. Уже почти двенадцать, а у меня завтра тяжелый день.

Он насмешливо фыркнул. У нее было еще больше трех недель до открытия галереи. Он сначала думал пригласить ее всего за пару недель, но, когда Реба сказала, что Ларейн не терпится поскорее начать работу, он позволил ей приехать пораньше. Пока же он платит ей жалованье из собственного кармана. Еще несколько недель его не разорят.

— Черт возьми, Рейн. — Он в отчаянии замолчал, понимая, что все испортил. — Хорошо, вы полагаете, что у вас есть основания сердиться, но, пожалуйста, не забирайтесь опять в свою жалкую скорлупку. Я ведь вижу, как вы постепенно оживаете, сегодня вы уже почти улыбались. Вы отошли от светского общества и обнаружили, что вам это, в общем-то, нравится, и я, черт возьми, не могу видеть…

— Прекратите! — Рейн почти всхлипнула, сжала пальцами кромку юбки и сидела так, пока снова не смогла говорить спокойно: — Вы просто смешны, Сайлас. Я не понимаю, о чем вы говорите, но мои личные проблемы — это…

— Проблемы! Я так и знал! — Он ухватился за это нечаянное полупризнание, не желая, чтобы маленькая щелочка в ее оборонительных створках захлопнулась вновь.

— Рейн, я ваш друг. Меня беспокоит, что вы несчастны. Понимаете вы это?

Она отвернулась от него, и он ждал с растущим нетерпением, чувствуя, что сейчас она снова уйдет в себя. Черт возьми! Сначала надо оторвать клешню, отделить ее, раздавить скорлупу, а потом доставать каждый нежный кусочек так осторожно, чтобы не поломать его.

Он хотел быть ее другом. И даже больше. Ее нежное дыхание, запах ее духов пьянили его, и он почувствовал с отчаянием, изумившим его самого, что он хочет от этой женщины гораздо большего, чем когда-либо сможет получить.

С таким же успехом она могла бы спуститься с луны, вместо того чтобы прилететь с другой стороны материка. И все же временами, когда она забывала, что нужно быть холодной и корректной, — временами он ловил в этих затуманенных серых глазах отблеск чего-то такого, что задевало самые потаенные его струны и от чего всякий раз до боли захватывало дух. Еще ни одна женщина никогда не действовала на него так.

От сдерживаемой ярости кровь застучала у него в висках.

— И вы все еще любите его, да? Кто из вас хотел развода? Вы сбежали, надеясь, что он последует за вами? — Сайлас хрипло рассмеялся. — Я все не мог понять, что такая женщина, как вы, может делать в этом месте. Теперь все становится ясно.

Рейн невидящим взглядом уставилась в темноту. Свет прожектора с маяка, появляясь через равные интервалы, освещал вспененную поверхность воды и исчезал где-то в морской дали. Пожалуйста, не надо, Сайлас, умоляла она молча. Ей требовалось время, чтобы прийти в себя, чтобы обрести душевное равновесие.

— Сайлас, прошу вас, вы не правы. Все совсем не так. Я не хочу говорить о Поле, так что вы, пожалуйста, не заставляйте меня…

Пол. Сайлас мысленно проклял это имя. Он потянулся было к ней, но уронил руку. Он оказался слишком настойчивым, но, черт возьми, ему и самому было почему-то неловко. Он никогда не чувствовал ничего подобного ни к одной женщине. Это тревожащее сочетание желания, симпатии и покровительства — как бы все это вместе ни называлось, ему лучше побыстрее от этого избавиться, а не то он в итоге окажется полным идиотом.

— Я провожу вас домой, — спокойно сказал он. — Если я обидел вас, Рейн, извините. Я иногда бываю слишком резок, но, как правило, я стараюсь не совать нос в то, что меня не касается.

Несмотря на собственное отчаяние, Рейн почувствовала нотку недовольства в его голосе и заметила:

— Ах, Сайлас, дело не в вас, а во мне. Наверное, я просто… просто очень сосредоточена на себе. Я не привыкла обсуждать мою личную жизнь с кем-нибудь, и если вас это беспокоит и становится проблемой, то, я думаю, ее следует обойти. Или мне придется уехать.

Притушив искру желания, тлевшую в нем с момента их недавнего поцелуя, Сайлас выехал со стоянки и в угрюмом молчании направился к галерее. Инстинкт всегда был очень важен в его работе. Со времени охоты за наркоманами-перебежчиками в Мексиканском заливе и охоты за айсбергами в составе ледового патруля в Северной Атлантике он научился следовать своему инстинкту. И теперь то же покалывание в ладонях подсказало ему: то, что она держит в себе, во сто крат важнее всего, о чем он узнал с тех пор, как Реба вручила ему ее первое письмо.

— Все хорошо? — заставил он себя спросить, когда они подъехали к гаражу.

— Ну конечно, хорошо, — коротко сказала она. Потом, вздохнув, добавила: — Сайлас, извините, я обычно не такая строптивая. Я очень благодарна вам за то, что вы взяли меня сегодня с собой, и я… я хотела бы, чтобы мы были друзьями.

Флинт бросил на нее скептический взгляд и перегнулся через нее, открывая ей дверцу. Черт с ней, с вежливостью, он просто не настолько контролировал себя сейчас, чтобы помочь ей выйти из машины. Он всегда думал о себе, что он человек действия, — в те редкие минуты, когда он вообще размышлял о себе. Может, сначала следовало действовать, а потом уже разговаривать. У него хотя бы осталась надежда, согревающая мечты.

Однако, криво усмехнулся он, если он так уж размечтается, ему придется установить в комнате противопожарную сигнализацию. Он не чувствовал такого возбуждения со времени учебы в академии.

Сайлас нагнал ее в дверях. Входной свет освещал застывшие худенькие плечи, неестественно напряженную спину. Ему хотелось потрясти ее, поцеловать — что угодно, лишь бы поколебать эту неестественную настороженность. Она была слишком молода, чтобы все это стало ее неотъемлемой частью. Действуя под влиянием импульса, который вряд ли был таким уж альтруистическим, он схватил ее за плечи и повернул к себе.

— Сайлас!..

Не обращая внимания на ее протесты, он прижался к ее рту, прежде чем она успела повернуть голову. При всей ее хрупкости он остро ощущал силу и решимость, которая сжимала ее губы, защищая их от него.

Долго ли она может устоять против него, против самой себя? — подумала Рейн в отчаянии. Если бы он только знал, как она этого хотела, как часто представляла себе ощущение его губ, вкус его поцелуя.

Она чувствовала, как дрожат ее руки от желания обнять его за шею, и пальцы протестующе сжались в кулачки. Если бы у нее только хватило сил сдержаться! Если бы только у нее было желание сдерживаться от того, что он заставлял ее чувствовать! Если он попробует заставить ее, она будет защищаться — на это у нее выработался условный рефлекс. Но он так нежен, так безумно ласков и внимателен, и потому она была обезоружена.

Сайлас точно знал, когда он сломал ее сопротивление и задел ответную струну. Он почувствовал, как ее грудь поднялась от внутреннего вздоха, ощутил даже, а не почувствовал, как губы, которые не пропускали его губы внутрь, стали мягкими. Понадобилась вся его сила, чтобы сдержаться, но, слава Богу, он был достаточно опытен, чтобы понять: всему свое время. Она еще не созрела. Возможно, она никогда не созреет. Кто-то тут здорово потрудился. После первого мгновенного отклика она затаилась, как будто внутри у нее все застыло. Уже, возможно, поздно, но, если терпение поможет ему, он будет терпелив. Даже если это убьет его — а на это чертовски похоже.

Всю следующую неделю Сайлас уезжал до того, как она просыпалась, а если и возвращался днем, то она его не видела. Приближался день открытия, и работа в галерее требовала всех ее сил. Хильда приходила и уходила, когда хотела, и Рейн вполне набралась опыта, чтобы готовить себе простую еду.

Как-то апрельским утром, больше похожим на августовское, экономка заглянула в галерею и поинтересовалась у Рейн, не принести ли ей к открытию галереи, несколько комнатных растений.

— Там есть две веерные пальмы, которые подойдут для вестибюля, а остальные я могу расставить вокруг дома. По правде сказать, маме уже трудновато за ними ухаживать. Когда я возвращаюсь домой, мне все приходится делать самой, и иногда, бывает, так устанешь удобрять, поливать, ухаживать, что, кажется, глаза бы мои их не видели.

Рейн почти позабыла о растениях. Положив нож, которым подравнивала бахрому у складных экранов, она поднялась на ноги.

— Как вы думаете, Сайлас не будет возражать? У меня никогда раньше не было цветов. Что, если они погибнут?

— Пфф, да он не отличит луковицы от олеандрового куста. А потом, у него и своих забот хватает, что с домом, что с этой яхтой, которую его уломали-таки купить.

У него есть дом и яхта. Вот и все, что она узнала о своем загадочном работодателе с той, первой недели, когда она сюда приехала. Ну, если он так занят, то, наверное, дело вовсе не в том, что он намеренно избегает ее.

— У него есть другой дом? — переспросила она, отряхивая колени. Если ей и дальше придется ползать по полу, надо будет купить себе слаксы.

— Ну, можно сказать, полдома. Сруб он поставил еще до того, как ушел в отставку. Теперь опять им занимается, когда не рыбачит с Ларсом и не развлекается со своими электронными игрушками.

Зачем холостяку, у которого уже есть коттедж, строить себе еще один дом? Он что, собирается жениться? А что же с этим домом? И какую яхту он купил? Какими электронными игрушками он развлекается и зачем? Вопросы роились у нее в голове, но она заставила мысли пойти по другому руслу.

— Я бы с удовольствием взяла растения, Хильда. И обещаю, я все про них узнаю, так что не беспокойтесь.

Рейн несколько раз ездила с экономкой на почту и в магазины в Бакстоне и Хаттерасе. Почти все растения Джейн Флинт они перевезли за одну поездку, и Хильда пообещала, что к концу недели привезет и остальные. Передвижение было проблемой, о которой Рейн раньше не думала, но рано или поздно придется решать ее. Она точно знала, что у Сайласа три машины и что он обычно пользуется грузовичком. Может ли она попросить у него машину? Нет, не может. Она ни у кого ничего не будет просить и купит себе велосипед.

Для начала сезона было на удивление жарко. Все, с кем она встречалась, это отмечали, и она уверяла всех, что теперь ей действительно тепло. Хильда предсказывала раннее начало сезона ураганов, но, по мнению Рейн, жары и духоты уже было вполне достаточно. Не говоря уж о москитах. Дома температура почти никогда не поднималась выше семидесяти с чем-то по Фаренгейту, и в жалюзи почти не было необходимости. В это время года в Сан-Франциско она бы еще носила пальто.

— Еще пару дней, попомните мои слова, — и наступит резкое похолодание, и мы все умрем от воспаления легких, — предрекала Хильда, но тем временем Рейн изнемогала от зноя. Ей ни за что не хотелось включать кондиционер в галерее для себя одной. Растения были все расставлены, галерея была в полной готовности, так что делать ей там было особо нечего. Она тщательно обмыла каждый здоровый листик своих новоприобретенных питомцев и со страхом отрезала завядшие. Все остальное время она наблюдала из заднего окошка, как Сайлас возится с яхтой, которую недавно отбуксировал поближе к дому.

Через день после того, как Хильда привезла оставшиеся растения, она позвонила и сказала, что сегодня не придет — у ее матери один из обычных «приступов». Рейн беспокойно бродила по дому, рассматривая каждое растение в поисках новых листьев или же признаков преждевременного увядания. Незадолго до полудня она забрела на кухню, чтобы сделать бутерброд и стакан быстрорастворимого холодного чая, с удовольствием найдя себе хоть какое-то занятие.

Экран отодвинулся, и вошел Сайлас, босой, обнаженный до пояса, бронзовая кожа лоснилась от пота под кудрявыми золотистыми волосками.

— У вас хватит на двоих? — спросил он с такой непринужденной кривой своей улыбкой, как будто бы и не игнорировал ее всю последнюю неделю.

— Чай быстрорастворимый, — предупредила она, потянувшись за новым кусочком льда. Видел бы ее сейчас Мортимер, пьющую холодный чай, да еще сладкий, да еще приправленный Бог знает чем. — Хотите бутерброд? — спросила она, налив ему чай и поставив стакан на стол.

— А что, уже время ленча? То-то я чувствую такую пустоту внутри, но вы не беспокойтесь. Я ведь знаю, как вы закрутились со всей этой подготовкой к открытию галереи. Я старался не путаться у вас под ногами.

Он вел себя так, точно между ними ничего и не произошло. Рейн оценила это. Она вытащила из холодильника продукты, намазала два ломтя хлеба, стараясь не придавать значения охватившему ее теплому чувству удовлетворения. Ей недоставало его больше, чем она думала.

— Галерею я подготовила, — признала она, удовлетворенно улыбаясь и протягивая ему толстый бутерброд с телячьей вырезкой. Если бы только он надел рубашку, она бы смогла думать о делах. — Сайлас, — серьезно продолжила она, — вы сказали, что Реба закончила прошлый сезон без убытков. А на счету галереи есть около двадцати пяти тысяч долларов. Это что, на текущие расходы? Как мне за них отчитываться? Я вам говорила, все мои бухгалтерские знания — теоретические, и, боюсь, я и то, что знала, позабыла.

Сайлас откусил бутерброд и начал жевать со странной неторопливостью. Проглотив, он сделал большой глоток чаю и спросил, видела ли она его новую яхту.

— Новую? Если вы имеете в виду ту, что на заднем дворе, то да, я видела, когда вы привезли ее домой. Она… замечательная, — неуверенно докончила Рейн. Это была старая развалина. Рейн видела лодки в лучшем состоянии даже среди экспонатов морского музея.

— Ее нужно рассмотреть поближе, чтобы оценить. Послушайте, давайте поедим и пойдем туда вместе, и я проведу для вас настоящую экскурсию.

Она расхохоталась.

— Экскурсию по лодке длиной в пятнадцать футов, которая разместилась на паре коробок? — подзуживала его она. — Дайте-ка я лучше посмотрю в календаре, есть ли у меня свободное время.

— Двадцать футов, — поправил ее Сайлас.

Допив чай, он встал и потянулся. Солнечный свет, лившийся в открытую дверь, сверкал на широкой полоске тусклых золотистых волосков на его груди, и Рейн, неуверенно следуя за ним к задней двери, почувствовала, как в ней поднимается слабая волна возбуждения.

— Может, мне надеть другие туфли?

Задний двор тянулся до самой воды и был покрыт жесткой цепкой прибрежной травой, за которой начиналась узкая полоска песчаного берега. Рейн взглянула на свои колготки, на модный льняной костюм и безупречные лакированные туфельки. Она была одета не совсем подходяще для такой прогулки.

— А еще лучше, наденьте-ка джинсы и помогите мне. Вот поможете отскоблить ее, да надраить, да подкрасить — тогда обещаю вам ужин из омаров на борту и круиз под луной.

Она посмотрела на него, решив, что он шутит. У нее никогда в жизни не было и пары джинсов. По мнению Мортимера, это была одежда волосатых, диких радикалов.

— У меня есть ситцевое платье и сандалии, — робко сказала она. — Это подойдет?

Сайлас задумчиво оглядел ее, удивляясь, откуда у него такое сильное желание обнять ее. И как ни странно, на этот раз оно было совершенно лишено сексуального оттенка.

— Да уж получше, чем то, что на вас сейчас. Бегите переоденьтесь в то, что попроще. Даю вам официальный выходной.

— За что я должна заплатить посещением вашей лодки. Ваша щедрость просто удивительна.

Смеясь, она повернулась и побежала к себе в комнату. Ее ситцевое платье было авторской работой известного модельера, но Сайласу об этом совершенно необязательно знать. Равно как и о том, что цену этих сандалий можно определить с первого взгляда.

Пока Сайлас ждал ее у задней двери, ему пришло в голову, что он никогда раньше не слышал, чтобы она так легко смеялась. Этот смех ему нравился. В ней много было такого, от чего он все больше приходил в восхищение.

Как только солнце коснулось ее, Рейн стало жарко. Но, как ни странно, она обнаружила, что, несмотря на это, чувствует себя прекрасно. Дул легкий ветерок, приятно охлаждавший кожу, и она следовала за Сайласом по песчаной тропинке туда, где лежала перевернутая и прижатая двумя большими деревянными ящиками лодка.

Сайлас рассказал, что это ящики для рыбы, и объяснил ей всю процедуру смоления лодки.

— Можжевеловое дерево продержится и сотню лет, нужен лишь хороший уход. Конечно, со стекловолокном легче, но времени у меня достаточно. А потом, деревянный корпус так пахнет, это на меня очень действует. Романтика, да? Вас это удивляет?

То, что она ощущала, вовсе не называлось удивлением. Еще с той ночи, когда он показал ей сияние луны, она поняла, какой он романтик, несмотря на его резкие, некрасивые и одновременно привлекательные черты, несмотря на то, что к жизни он относился довольно цинично. Хотя, о нем она не знала ровным счетом ничего — только то, что он не соответствовал ни одному знакомому ей образцу.

— А у нее уже есть название? — спросила она, дотрагиваясь до гладкой поверхности дерева.

— Еще нет. Есть идеи?

Магия Луны, мгновенно подумала она, но у нее не хватило храбрости предложить это.

Сайлас притащил еще один ящик для рыбы, к счастью неиспользованный, и поставил его в тени покосившейся сараюшки.

Она почувствовала отнюдь не неприятный смолистый запах красок, сетей и старых канатов.

— Поговорите со мной, пока я буду работать, — приказал он, потянувшись через изогнутое днище за рубанком.

— А я думала, вы хотите, чтобы я вам помогла.

Мускулы его рук были ровные, без бугров, да и одежда сидела на нем ладно, ничуть не хуже, чем на всех ее знакомых, призналась она себе. От воспоминания о вялом бледном теле Пола ее передернуло.

— Завтра мы снабдим вас настоящей рабочей одеждой, а потом, если как следует меня попросите, я поставлю сеть и разрешу вам со мной порыбачить.

— У меня почему-то такое чувство, что меня эксплуатируют. — Она расплылась в улыбке и откинулась на кучу позолоченных солнцем досок. — Разве я похожа на рыбака?

Сайлас отложил рубанок и сосредоточенно изучал ее, заставив пожалеть о необдуманных словах. Она вовсе не претендовала на его внимание… ну… не очень.

— Вы похожи на… — он запнулся и подошел к ней, и у нее перехватило дыхание. Схватив за руки, он потянул ее так, что она оказалась всего в нескольких дюймах от него. Ее глаза молили о пощаде.

Но он не мог ее пощадить. Прошедшая неделя измотала его. Он не мог спать, зная, что она находится в одном с ним доме. Аппетит у него пропал настолько, что это оскорбило повара в ресторанчике у Марджи.

— Ради Бога, Рейн, не смотрите на меня так, — взмолился он.

Покрытое легкими каплями пота, ее лицо было бледнее, чем обычно. Он видел, как зрачки ее топазовых глаз становятся все больше и темнее, и доверился своему инстинкту.

— Ах, Сайлас. — Почти неразличимые слова были заглушены его губами. Рейн чувствовала, что он весь покрыт солью, видела, как она блестит на его теле, когда ее руки обнимали его. О Господи, я хочу быть еще ближе к нему!

С умелой легкостью Сайлас преодолел мягкий барьер ее губ и окунулся в скрывавшуюся за ними сладость. Она не сопротивлялась — и это было уже что-то. Он ощущал ее маленькие груди через нагретую солнцем ткань платья, и его воспаленное воображение рисовало, как их соски твердеют и упираются ему в грудь. Боже, что она с ним делает! Он чувствовал себя слабым, как котенок, и вся его сила сконцентрировалась на сравнительно небольшом участке его тела.

Ее ладони скользнули по гладкой коже его спины, и он неслышно застонал. Самая утонченная женщина в мире, и надо же было ему именно сегодня оказаться в таком виде — потным, грязным, в джинсах, от которых остались одни лохмотья. Он не может обижаться на то, что отвратителен ей. Он сам все испортил. Он потерял свой шанс.

Сайлас пытался заставить себя отпустить ее и почувствовал, что мускулы не желают подчиняться неубедительным командам рассудка. Застонав, он провел руками по ее бедрам, скользнул по плечам, а кончики его пальцев ласкали ее нежные груди, прикосновение к которым доводило его до исступления.

Господи, он должен остановиться — он же ее напугает до смерти! Он с трудом оторвался от ее губ, глаза говорили то, что он не мог выразить словами. Она была птичкой не его полета — он сам себя обманывал, надеясь, что ее может привлечь неотесанный отставной офицеришка.

— Рейн, — прошептал он, боясь, что никакие извинения уже не помогут. А потом его осенило, что она его вовсе не отталкивает. Руки ее обнимали его талию, ласкали его спину. Кожей он ощущал нежные прикосновения ее ногтей. — Рейн, — повторил он и снова поцеловал ее.

Каким-то образом они оказались на куче сетей, сваленных у борта лодки. Сайлас дышал так, словно только что добежал до самого верха маяка, и, к его удивлению, она не пыталась выскользнуть из его рук. Прядь волос выпала из неизменного чопорного пучка и прилипла к ее влажному лбу.

Боже, как она красива! Это существо, прижавшееся к нему, как будто желая слиться с ним, вовсе не было холодным. Это была настоящая живая женщина, женщина из плоти и крови, женщина, которую он мог…

Женщина, которую он мог любить, понял он вдруг, похолодев.

Через некоторое время Рейн обрела способность различать звуки в окружавшей их тишине: звук воды, плещущейся о берег, мелодичное птичье пение и хриплые крики чаек и ворон.

Она каждой частичкой тела ощущала обнимавшие ее руки Сайласа, его мощную грудь, к которой прижималась щекой. Ее охватило странное чувство удовлетворенности. Это Сайлас, сильный, нежный Сайлас. Такой сильный мужчина никогда ее не обидит. Только слабаки, подобные Полу, или старые самодуры, подобные Мортимеру, могли выматывать ей нервы и доводить до слез.

Она вдыхала его запах — дурманящий запах здорового пота и знакомый аромат, аромат, присущий только Сайласу, — и совсем успокоилась.

— Что это за пташки поют там, над головой? — Ее вовсе не так уж интересовали пташки. Ей просто хотелось услышать успокаивающий звук его голоса.

— Эти певчие пташки называются скопы — размах крыльев около шести футов.

Она подняла голову от его плеча и взглянула на него, на легкие морщинки, струящиеся из уголков глаз, и на жилку, слегка пульсирующую у виска.

— Не может быть, — насмешливо сказала она.

Повернув ее так, что она оказалась сверху, Сайлас мягко поддразнил ее:

— Неужели? Разве тебе не известно, моя ненаглядная Рейн, что хищники могут иногда петь, как ангелы? Внешность обманчива. Вот, например, сейчас ты похожа на двойную порцию ванильного мороженого, но, готов спорить, если его как следует лизнуть, оно окажется совсем не замерзшим.

Это было тактической ошибкой. Черт, как же он туп и неуклюж! Если бы у него в мозгу была хоть одна извилина, он бы попридержал язык и не форсировал события. Он же хорошо знает, что-то там было не так, что-то, связанное с этим парнем, Полом.

— Рейн, я уже говорил тебе, как здорово выглядят растения в галерее? — попробовал он отвлекающий маневр. — Я заглянул туда вчера вечером, прежде чем лечь спать.

Только бы удалось отвлечь ее, заставить забыть сказанное. А что же это было? Мысли его возвращались к безобидным словам — мороженое? Хищники? Ангелы? Черт, ни одна женщина в здравом уме не отреагировала бы так на совершенно безобидные слова. Но что-то в том, что он сказал, заставило ее окаменеть, и глаза ее стали холодными, как льдинки.

Он растерянно попытался еще раз:

— Рейн, а ты знаешь, что я строю себе дом?

Рейн приняла душ и вымыла голову. Если летом будет такая же погода, как сейчас, то можно постричь волосы покороче. Она отправилась в спальню, вытирая мокрые концы полотенцем, прежде чем включить фен. Потом решила, что гораздо лучше вернуться на улицу и дать волосам высохнуть под солнцем и ветром. Сайласа там не было: как только он упомянул о доме, зазвонил телефон. Он вскочил, чтобы снять трубку, а потом уже от двери крикнул ей, что ему нужно срочно быть в Хаттерасе.

Она потратила несколько минут на то, чтобы успокоиться, а потом вернулась в дом, чувствуя, что ей почему-то очень хочется заплакать из-за такого глупого пустяка, что даже стыдно.

Скопы. То единственное, что могло вернуть ее обратно на землю. Они кричали, как цыплята, которых ей подарили как-то на Пасху, еще до того, как они переехали к Мортимеру. Но дело не в этом.

Накинув халат, Рейн стояла перед платяным шкафом и изучала висевшие там платья, рассеянно размышляя, что надеть. Ее одежда прекрасно подходила для жизни в Сан-Франциско, но с каждым днем становилось все очевиднее, что она абсолютно не подходит для новой жизни.

— Внешность обманчива, — повторила она почти шепотом. Однажды ей сказал это Пол, и, когда она услышала те же слова из уст Сайласа, она инстинктивно отпрянула. Пол обвинил ее, что она его обманывает, но ведь и она была обманута. А как же Сайлас? Неужели и он бросит ей когда-нибудь эти жестокие слова?