Познание смыслов. Избранные беседы

Почему бессмысленно проектирование идеального общества?

03.02.2016

Комментарий Джемаля к постановке вопроса:

Главный и безусловный враг человека – это общество как таковое. Человек предстоит перед обществом: он, фигурально или буквально выражаясь, стоит на коленях, – общество же является ему в виде огромного храма с широко распахнутыми дверями и сиянием, исходящим изнутри. Там, внутри этого храма, нет жрецов. Точнее, всякий, кто вошёл, становится жрецом.

И в чём же цель проектирования? Неужели кто-то думает, что «идеальное общество» корректирует «искривление» человеческого фактора? Да нет, конечно. Идеальное общество просто отменяет человеческий фактор как глупую архаику.

Но на пути этой машины встаёт союз смертных, община верующих, заключивших завет с Авраамом и всеми, кто от него изошёл, чтобы свидетельствовать об Ином. Вот почему, согласно преданию церкви, Христос говорил: «Царство моё не от мира сего».

Ключ к пониманию того, что такое община, содержится в понятии братства. Это взрывное, сокрушающее понятие, которое вместе с тем амбивалентно. Есть братство, которым повязаны те, кто телесно прошёл одни и те же родовые пути. Такие братья объединены общим для них чревом матери. И, конечно, это физическое кровное братство кое-что может. Однако оно представляет собой антитезу подлинного братства, где братья не входят в мир через единое чрево, а уходят из этого мира через единую для них общую могилу. Союз смертных всегда помнит о том, что подлинное происхождение революционной знати проявляется не через вагину в начале, а через разверстую яму в конце.

Поговорим о социал-утопизме: почему это хорошо и почему это плохо. Почему так долго мечтают люди об «идеальном обществе»? Откуда это взялось, как вы думаете?

Вообще эта тема, наверное, стала актуальной после реализации советского проекта и особенно после его конца, потому что сразу возникли вопросы: а то ли это было? Не было ли это всё изначально заблуждением, не было ли это все играми воображения и так далее? Потому что советский проект уходит своими корнями в очень серьёзную традицию. Это традиция Мора, это традиция Кампанеллы, и люди одушевлялись – по крайней мере интеллигенты, которые шли в революцию, – этой тематикой. Достаточно только вспомнить Чернышевского с его фаланстерами[15]. И сколько вообще волн поднял этот проект.

А сегодня говорят: «А реально ли было это вообще построить? Был ли это социализм, не был социализм?» Но дело-то не в этом. Дело в другом: есть изначально какая-то чудовищная ошибка в том, что человек пытается решить какую-то свою глобальную проблему через моделирование общества, которое в конечном счёте становится чем более «идеальным», тем более для него страшным.

Но ведь мечта об идеальном обществе всегда существовала со времён разговоров об Эдемском рае, о Золотом веке человечества, где все будут счастливы, сыты, все друг друга будут любить, будет свобода, равенство, братство…

Золотой век – это не совсем общество, не совсем ассоциируется с обществом. Потому что здесь мы должны провести очень чёткую грань. Она может быть стёрта, может произойти слияние двух этих понятий – понятий «человечество» и «общество». Когда мы говорим о Золотом веке, об Эдемском рае, то мы говорим либо о человеке как Адаме – индивидуальном, предстоящем Творцу, природе, в гармонии, – либо, если говорится о Золотом веке, то есть уже о человечестве, то говорится именно о человечестве, а не об обществе. Общество появляется после Золотого века, оно как раз появляется как ответ на исчезновение Золотого века. Потому что идея общества – это защита человека от враждебной среды.

Что такое «общество»? Это компенсация того, что Золотой век ушёл. Был Золотой век – и человек не чувствовал, что есть дождь, жар, зной, голод, холод…

А был ли Золотой век вообще?

Будем исходить из того, что был. Потому что нам об этом говорят Гесиод («Труды и дни»), говорит традиция масонов, говорит индийская традиция о том, что с «Сатьи-юги» начинается человечество. Будем исходить из того, что как бы был, – если мы уж говорим об утопизме…

Золотой век – это не общество, это человечество, которое находится в абсолютной гармонии со средой. А общество – это компенсация, защита, это такая раковина, которая образуется вокруг человечества, потому что среда становится враждебной. Ну то, что она враждебная, это уже не миф, это уже не обращение к какому-то неведомому прошлому, которое то ли не было, то ли было, а мы свидетели того, что среда-то враждебна. И эта среда должна быть преодолена социумом. Социум – это такая устойчивая система, которая может выдержать испытание любой катастрофой. Например, если у племени где-то в лесах Амазонки возникают какие-то проблемы с карпом в данной речке, то племя вымирает. А если мы уже говорим об обществе, даже древнем обществе, древнеегипетском или минойской культуре, то там потоп и землетрясение, но всё равно это всё не стирается, всё равно цивилизация: общество находит ресурс, чтобы восстановиться. Это некая сверхчеловеческая сила.

Почему же тогда вы считаете бессмысленным проектировать идеальное общество? Ведь много раз к этому подбирались. И Французская революция, свержение Бурбонов, порубили голов немерено, – и всё это под мечты о том, что у нас возникнет «идеальное общество»…

Напомню, что перед тем Руссо писал о «добром дикаре»[16], то есть он готовил почву не тем, что он проектировал некую суперцивилизацию, а тем, что он проектировал уход от цивилизации, – от естественного человека.

Французские просветители много сделали на ниве идеализма…

У них акценты были прямо противоположны большевизму. Потому что большевизм был технократически ориентирован, а просветители французские были ориентированы, скажем так, «экологически». Это был «социал-экологизм» того времени: «добрый дикарь», свободный от язв социума.

Почему идеальное общество проектировать бесполезно? Не то чтобы бесполезно – смотря с какой точки зрения, кем вы хотите быть в этом обществе. Если вы хотите быть там вертухаем, то это самое то – для вас это идеальное общество.

В идеальном обществе будут вертухаи?

«Идеальное общество» – это вертухайская организация.

Не об этом же мечтают люди…

Вы просто возьмите любой текст – возьмите «Город солнца», те же «фаланстеры» Фурье, возьмите то, что описывает Достоевский («устроение по разуму», против которого возражает его «человек из подполья»), – это ГУЛАГ, это разные виды ГУЛАГа.

И я хочу сказать, что иначе быть не может, – в силу самой метафизической природы социума. Социум – враг человека. Я могу объяснить, почему это так.

То есть социум – враг человека. Если человек пытается создавать новый социум…

Чем более он идеален, тем более он враг. Вот в чём дело…

Но ведь можно выстроить социум, который бы устраивал всех людей? Представим себе, что всё человечество не хочет иметь границ, не хочет иметь никаких препон для своего существования, и всё человечество будет акционерами какой-то одной большой корпорации, которой будет принадлежать Земля. Представим себе такую капиталистическую идиллию.

Великолепно. Вопрос только в том: что будет с человеком как экзистенциальной единицей в этом реализованном идеальном проекте? Потому что у нас есть два компонента: у нас есть человек, который, как говорит Достоевский опять-таки, хочет жить по своему глупому разуму, «по своей глупой воле пожить»[17], и у нас есть идеальное общество, которое может предоставлять или не предоставлять какие-то свободы, возможности и так далее. Но их соединение – это очень тонкая и интересная вещь. Потому что сейчас, будем откровенны, реализована в глобальном обществе утопия в чистом семантическом смысле. Ведь «утопия» что означает? Утопия – это место, которого нет, то есть отсутствующее место. Что такое глобальное общество? Это общество, которого, по определению, нет нигде, потому что оно везде. Утопия уже реализована технически.

И что же мы видим? Мы видим довольно страшную ситуацию. Мы видим, что человеческий фактор в этом обществе умаляется, сокращается. А мало-помалу для нас становится все более ясно, что общество играет роль нечеловеческого фактора в нашей жизни. Я бы так сказал: каждый из нас, рождаясь, сразу предстоит перед обществом как средой. Допустим, если бы я был героем Даниеля Дефо, Робинзоном Крузо, – то ли родился, то ли выброшен кораблекрушением на берег необитаемого острова, – то мне бы предстояли море, песок, пальмы, крики чаек и так далее, то есть среда. Когда я появляюсь, рождаюсь в нашем пространстве, я оказываюсь здесь вместо моря, песка и криков чаек (хотя всё это может быть эпизодически в социуме, которое поглотило всё, абсолютно всё). Социум – даже если я поеду куда-то, где есть только крики чаек и песок, – там всё равно будет социум. Потому что пляж, море и так далее стали уже социальным явлением, социальным институтом.

Но в чём проблема? Общество стало судьбой – а может быть, оно давно таким являлось. Общество – это судьба. Для нас общество – это судьба в том смысле, в каком гравитация – это «судьба» физических тел. Вот имеет ли «судьбу» физическое тело? Имеет. Оно имеет закон тяготения, который над ним довлеет, который определяет его «физичность». Вот точно так же «социальность» является судьбой каждого из нас, и эта социальность является фактором чего-то совершенно вне нас находящегося.

Хорошо, социум – враг человека. Но ведь каждый человек в отдельности – враг социума? Большинство людей не бунтуют против социума, и я так думаю, что 99 % людей вполне устраивают эти общие социальные нормативы – купить жене шубу, купить машину получше. В этих ориентирах обычный среднестатистический человек отлично себя чувствует и выживает…

Правильно. Потому что человек прошёл длительный процесс поглощения его как человека, как человеческого фактора, обществом. Допустим, двести лет назад, сто пятьдесят лет назад в медвежьих углах крестьяне русской губернии или бретонские рыбаки не были интегрированы в общество, – по крайней мере в такой степени. Потому что община, которая имела место в деревне России – рыбацкой или пахотной, – это не общество. Это действительно община. Община – это совершенно другое. Община – это узкий коллектив людей, которые знают друг друга, и это действительно система личных связей, личных индивидуальных отношений между семьями, между членами этого маленького посёлка, городка, деревни. Но по мере того, как эти люди перемещаются в большие центры, в мегаполисы, их потомки превращаются в винтики, и их человеческое содержание мало-помалу растворяется. То, что они довольны этим, то, что они находятся в некоем социальном сне, – это ведь не говорит о том, что это хорошо.

Вспоминая свой юношеский идеализм, я всё-таки думаю, что во многом именно построение социальных утопий продвинуло человечество вперёд. Давайте вспомним 8-часовой рабочий день, который так долго требовали в царской России, который всё-таки подтвердили большевики. Это одна из ступенек социальных утопий. Давайте вспомним всеобщее избирательное право, которое тоже было сначала придумано в виде социальной утопии и, наконец, его все получили, включая женщин. То есть разные пути, которые человечество сначала придумывало для себя в виде такого проекта идеала…