Практическая романтика

Глава 4. Мечты сбываются! Или нет

В день закрытия сессии я была довольна – все позади, Верочка с тетей Риммой перестали кушать мне мозги, даже Галина Петровна, с которой я пересеклась в коридоре, поперемигивалась со мной восторженно. Я-то думала, что это она меня с безболезненным трудоустройством сестры поздравляет, но заведующая кафедрой потрясла свежей ведомостью с последнего экзамена, в которой у меня стояла пятерка – единственная из всей группы.

А вот по поводу трудоустройства она имела совсем другое мнение, никак не связанное с радостным перемигиванием. Галина Петровна посуровела, поджала губы и сообщила:

– Документы уже вчера отправила, завтра в девять утра вас там встретят. Поздравляю.

Я озвучила то, что не могла проигнорировать:

– Что-то вы так поздравляете, как будто осуждаете меня за такое решение.

– Ни в коем случае, Васнецова, – женщина подалась ко мне и, похлопывая по плечу, проникновенно добавила: – Вы мне все как дети, за каждого радуюсь! И никогда не делю детей на умниц и Верочек! – брякнула она и совсем-совсем тихо, я даже не могла быть уверенной, что мне не послышалось, добавила: – Лишь бы не было войны.

Суть последней пафосной фразы от меня напрочь ускользнула, но настроение зашкаливало, и я не собиралась чьим-то чужим странностям на него влиять.

В полседьмого утра мы уже стояли на автобусной остановке, чтобы отправиться в «Грезы русалки». Дядя Сережа предлагал подвезти нас, но Верочка отчего-то наотрез отказалась. Это было странно хотя бы потому, что багаж ее исчислялся тремя чемоданами, с которыми корячиться в такую даль на общественном транспорте, как минимум, несподручно.

Но я помалкивала, тетя Римма бесконечно обнимала дочь, впервые так надолго улетающую из-под материнского крыла, а я думала о машине дяди Сережи – старом жигуленке, который он выгонял из гаража лишь по большим праздникам. За несколько минут до выхода я все-таки поинтересовалась у двоюродной сестры, почему она отказалась от отцовской помощи, на что мне был дан ответ: «Ты совсем ничего в жизни не понимаешь, Ульяна. Лучше явиться на автобусе. А если придется объяснять заинтересованным, то отмахнуться – мол, папин мерседес как раз на ремонте, чем явиться сразу на жигулях, после которых никаких заинтересованных не останется. У нас с тобой имидж бедных, но благородных дев, а жигули – это уже за гранью бедности. Не благодари, сестренка, но за мной записывай».

И вот теперь, уже стоя в той точке отсчета, из которой назад дороги нет, я все думала о том, кто же такие – эти самые заинтересованные. И зачем нам с Верочкой какой-то имидж, если мы работать едем… Да перед кем она там вообще собралась из себя кого-то строить? Но даже до меня, в самом деле в жизни мало чего понимающей, постепенно доходило – перед кем. И как раз по мере того, как доходило, спина моя покрывалась неприятными холодными мурашками нарастающего ужаса. Теперь и слова Галины Петровны начали принимать пока размытый, но уже неприятный контекст. Я бросила еще один взгляд на три чемодана сестры и сильно вздрогнула, вдруг со всей очевидностью поняв важное: Верочка два года пассивно терпела свою влюбленность, ровным счетом ничего в этом направлении не предпринимала, потому что не видела ни единой перспективы, но именно сегодня начинается активный период ее биографии. Не знаю, кого мне будет меньше жаль в этой схватке – ее или Германа.

Но где-то неподалеку буду я.

Я, которая с Большой восьмеркой надеялась вообще никак не пересекаться.

Интересно, можно ли попросить поселить меня в отдельном от сестры корпусе?

Лишь бы не было войны. Допускаю только мелкую партизанщину против зажравшихся избалованных кретинов, но никакой открытой конфронтации. Бли-и-ин, чем я думала, когда в свой партизанский отряд брала Верочку?

Как раз на этой пессимистичной мысли подошел автобус.

Лето в этих краях будто вообще никогда до конца не заканчивается – просто отступает на время, дает ветрам немного прогуляться и пробрать до костей прохожих, а потом снова накрывает землю теплым куполом. Я уже привычно отличала лето весеннее или лето осеннее, но, разумеется, самым жарким оставалось лето летнее – иногда настолько жгучее, что без привычки утомляло.

И все плохое, что я могла думать об этом климате, собралось в душном автобусе. Зато стоило его покинуть, как захотелось задрать лицо к небу, раскинуть руки и расхохотаться в лицо солнцу. Еще и девяти нет, а оно уже жарит, вот только море разбавляет это марево бризом. Как же хорошо! Как я могла родиться в тысяче километров к северу от самого лучшего места на земле? Верочка мою эйфорию никак не комментировала, она и раньше считала меня странной, одной нелепостью больше, одной меньше.

Нас встречала суховатая, поджарая, как гончая, женщина неопределенного возраста – таких никто не считает молодыми, но и старухами они не выглядят из-за подчеркнутой ухоженности. А редкие мелкие морщинки только сбивают с толку, то убавляя, то прибавляя им лет, в зависимости от текущей эмоции.

– Васнецовы? – издали окликнула она и замахала нам. Продолжила, когда подошли, но почти так же громко: – Меня зовут Карина Петровна! Я буду вашей начальницей. Запомнили? Карина Петровна! – она говорила так, будто обращалась к умственно отсталым, но притом очень мягко улыбалась и покачивала головой вместе со всем телом. – Я здесь уже двадцать два года работаю, мне все как дети. А вы у нас, выходит, самые новенькие, потому будьте уверены, без внимания вас не оставлю!

Мы с Верочкой переглянулись, определенно подумав об одном и том же: перед нами стояла почти копия нашей Галины Петровны, даже внешнее сходство налицо. И орет примерно так же, и терминологию поддерживает. Вот только прическа у этой совсем старомодная – залакированные букли против залакированного пучка на затылке нашей заведующей. И одета эта в длинное платье с белым фартуком, что идет на пользу образу и подчеркивает тонкую фигуру. Но в остальном – Галина Петровна как есть, версия два-ноль. Я посчитала это карикатурное сходство добрым знаком, Верочка едва не рассмеялась вслух, но и ей хватило ума вежливо поздороваться и слушать дальше.

Что уж говорить, «Грезы русалки» в натуральную величину превзошли все фотографии на рекламных буклетах. Импозантные строения, окруженные осанистыми оградами. Стоило их миновать, как глаза заплясали от точки к точке, не имея возможности ни на чем остановиться. Зеленые лужайки, круглые искусственные водоемы с утками, фонтаны, статуи, дорожки, каменные скамейки и здания-полудворцы, затмевающие все предыдущее великолепие. Царящая вокруг роскошь почти парализовывала, подавляла. Не знаю уж, о чем думала сестра, но мне в тот момент казалось, что я не должна была оказаться в таком месте. Мне одного моря вперемешку с солнцем для счастья достаточно, а такая красота отпечатывается в психике насильно, навсегда, – нельзя месяц-другой пожить посреди нее, а потом вдруг вернуться в город и сделать вид, что все в порядке. После настолько вопиющей красоты буквально все покажется немного серым.

Ожила Верочка только тогда, когда Карина Петровна, показывая и объясняя нам расположение всех корпусов и хозяйственных блоков, перешла к главному – нашим обязанностям:

– Сегодня просто осмотритесь, форму вам в течение дня доставят, – ее глаза сверкнули озорством, когда она посмотрела на тот чемодан, что несла я. Вера физически не смогла бы нести все свои вещи, а моя спортивная сумка прекрасно и на плече висела. – Представляю ваше разочарование, но вряд ли вам понадобится такой арсенал нарядов, поскольку одежда здесь форменная. На глаза постояльцам не попадайтесь, ни в каких общих залах чтобы и духа вашего не было. Я не угрожаю, девочки, но все-таки угрожаю: это требование касается всего персонала, а не только вас. А завтра в шесть утра жду вас на первом этаже, – она указала рукой на хозяйственную часть, где и нам выделили комнаты, – начнете с уборки комнат…

– Что?! – не удержалась Верочка. – Уборки?

Карина Петровна легко, как кукла на вертикальной подставке, крутанулась вокруг оси и вонзилась в нее неожиданно стальным взглядом – после этого я окончательно убедилась в полной идентичности с нашей завкафедрой:

– А что не так, дорогая? Или ты рассчитывала, что тебя сразу в кабинет гендиректора за его стол посадят?

– Н-нет… – растерялась Вера, краснея.

Карина Петровна тут же всплеснула руками, убрала из тона давящую тяжесть и продолжила давить теперь с той же мягкой улыбкой:

– Вначале мне из института бумаги на одного человека прислали, я решила определить в хозчасть. Но я прикинула, что вам будет проще адаптироваться, если вы станете заниматься одной работой и друг другу помогать. А потом посмотрим. Можно ведь работенку и погрязнее найти, а может, и найду, если другой не будет. Но если вам что-то не нравится, то будьте уверены…

– Все нам нравится! – сообразила Вера.

– Да, – я тоже расслышала ультиматум, потому решила поддержать. – Спасибо, Карина Петровна.

Комнату нам выделили одну на двоих, на шестом этаже крайнего здания. И помещение не отражало ни капли царящей за окнами роскоши: просто комната с двумя кроватями, застеленными серыми покрывалами, и минимумом мебели. Чемоданы Верочки тут же заставили все свободное пространство между, а мы молча опустились на кровати, тем самым выбрав каждая свою.

– Вот и устроились! – решила я нарушить тишину, добавив в тон той самой радости, которая не покидала нас обеих все последние дни.

Но Вера покачала головой, не отрывая взгляда от пола.

– Если Герман увидит меня в платье горничной, то это конец.

Мне ее терзания уже стали смешны:

– А ты кем собиралась притвориться? Гостьей президентского номера? Вера, очнись! Герман как до сегодняшнего дня был для тебя недосягаем, так и остался. Я все еще надеюсь, что мы с ним ни разу не встретимся!

Она пару минут удрученно пялилась на свои коленки, а потом вдруг резко встала. Я удивилась, заметив на ее губах расширяющуюся улыбку. Вера ухватила первый чемодан за ручку, потянула на себя, чтобы начать разбирать вещи. И ошарашила меня еще сильнее:

– Хотя для начала надо увидеть, что там за форма. Вряд ли какое-то убожество. Это же «Грёзы»! Мужские фантазии без формы горничной не обходятся, а сказка о Золушке никогда не потеряет своей актуальности, потому что из миллиона неудач всегда случается один выстрел!

Признаться честно, я в эту секунду совсем немного ею восхитилась. Все-таки нужно признать, что в характере Веры есть достоинство: если она выбрала цель, то просто сжимает в кулаке все важное, игнорирует вторичное, и прет, прет, прет, невзирая на логику и здравый смысл. И плевать, что рядом летят ошметки случайно оказавшихся поблизости жертв. Плевать, что выглядит она иногда абсолютной дурой. Главное – переть, переть…

Хотя нет, моего восхищения на вторую секунду уже не хватило.