Практическое пособие по охоте за счастьем

Глава 18. О формулировании счастья как главной предпосылке его достижения, или Для того, чтобы куда-то прийти, надо знать, куда идти

Странное дело, проживаем жизнь, а счастья не видим. В молодости считаем, что наше счастье там, впереди, а то, что сегодня, — так, ерунда, не в счет. Потом, когда жизнь почти прожита, начинаем думать, что счастье было тогда, раньше, в молодости, просто мы его не заметили.

Так и живем в междусчастии. То есть без него.

— Ну ведь не все и не всегда. Кто-то ведь счастлив?

— Кто-то и в лотереи главные призы выигрывает, и в рулетку. Кто-то — не мы. А нам лучше исходить из того, что мы свое счастье должны заслужить.

— Ну вот, опять! А просто так быть счастливым нельзя?

— Просто так? Можно. Причем очень счастливым. Даже более счастливым, чем если быть голливудской кинозвездой. Я видел таких людей. И вы видели.

— Кто же эти счастливцы?

— Олигофрены.

— Да ладно вам…

Нет, я не шучу! Я серьезно!

Остановившись в развитии на уровне пятилетнего ребенка, они не способны оценить свое положение, не могут сравнивать, завидовать, переживать, бояться, жалеть. Они даже не понимают, что когда-нибудь умрут. Они счастливы одним днем.

По-настоящему счастливы!

Однажды я наблюдал такого олигофрена на пляже. Ему было лет тридцать пять, и он бегал вдоль берега, плескался, разбрасывая во все стороны брызги, плюхался на мелководье на колени, доставал со дна камешки, внимательно и радостно рассматривал их, снова бежал… И все время смеялся — громко, заразительно, на весь пляж.

Ему было хорошо, очень хорошо! От этого горячего песка, прохладной воды, блестящих на солнце брызг, мокрых камешков… От всего!

Я смотрел на него, и мне было завидно. Честное слово — завидно! Такого счастья я не имел за всю свою жизнь. И вряд ли буду иметь. Даже если весь этот пляж станет мой и песок на нем будет золотой.

Тридцатипятилетний младенец пробегал очень близко, и до меня долетали брызги воды и брызги счастья.

Правда, потом на солнце набежала тучка, закапал дождь, и он перестал смеяться. Он сел на песок и заплакал. И снова засмеялся, когда тучка прошла.

Подходит вам такое, достижимое без каких-либо с вашей стороны усилий, счастье? Абсолютное счастье?

Да?

Тогда надо сделать небольшую операцию на мозге, называющуюся лоботомией, и радоваться жизни.

Или не делать лоботомию, но научиться не думать о завтрашнем дне, собирая в сегодняшнем всевозможные мелкие удовольствия. Как это делают бомжи: нашел кров над головой — доволен, отыскал плюс к тому чего-нибудь поесть — рад, прошел милиционер мимо — счастлив.

Я видел таких, всегда и по любому поводу, счастливых людей. Они радостно разваливали семьи, радостно уходили с работы, радостно спивались. Их ничто не могло вывести из возбужденно-счастливого расположения духа более чем на пять минут.

Вы можете так?

Нет? Не хотите быть дешевым бодрячком?

Тогда давайте говорить о рукотворном счастье. Которое, в отличие от выигранного в рулетку, доступно всем и каждому.

Но вначале вопрос. Скажите — с чего начинается суп?

Нет, не с мяса. Не с овощей. И не с кастрюли.

Начинается с рецепта. С того, сколько чего положить, что и в какой очередности добавить и как долго варить, чтобы получился борщ, или щи, или молочная лапша.

А с чего начинается строительство дома?

С фундамента? С котлована под фундамент? С денег, без которых ни фундамента, ни котлована не поднять?

Нет, это потом, а вначале — с проекта. С нарисованных на ватмане этажей, дверей, оконных проемов, балконов, колонн… С представления о том, каким должен быть ваш будущий дом.

Примерно с того же должен начинаться поиск счастья — с проекта счастья.

А у нас…

Задайте любому человеку вопрос:

— Что для вас счастье?

И половина неопределенно пожмет плечами.

Еще четверть скажет:

— Ну это… Когда… Когда я… Когда мне… Ну, в общем, когда все очень хорошо.

— Что хорошо?

— Ну вообще хорошо.

— Когда хорошо?

— Как когда? Всегда…

Вы что-нибудь поняли? Я лично — нет. Какое счастье, почему хорошо?

Другие ответы будут более конкретными.

— Что для меня счастье? Два ящика водки. Или бутылка. Но если теперь! Сразу!

— Да я не про теперь и не про завтра. Я вообще.

— Тогда каждый день по бутылке водки, по банке пива и чего-нибудь на закусь.

Ладно, подойдем к другому.

— Что для вас счастье?

— Чтобы завтра наши надрали их пять — ноль и вышли в полуфинал.

Понятно.

— А вы? Что для вас счастье?

— Деньги.

— Деньги сами по себе не могут быть счастьем, могут быть лишь инструментом для достижения счастья.

— Ну это кому как. А лично мне, если бы дали тысячу рублей…

А вы? Что для вас?..

— Поступить в институт…

Для вас?

— Купить машину.

Все про окна, перила балконов, ручки на дверях и хоть бы кто-нибудь про дом в целом.

Счастье не может быть водкой или институтом. Так же как одиноко торчащая в поле дверь не может быть домом. Счастье это нечто гораздо большее: это образ жизни, это перспективы еще лучшего образа жизни, это люди, которые вас окружают, карьера, успех… И в том числе водка, квартира, деньги, образование. Это сумма многих удовольствий. Каких конкретно — решить можете только вы.

Для чего придется отделить зерна от плевел — откинуть водку и квартиры и оставить суть — что вы желаете получить от жизни. Хотя бы в ее ближайшем обозримом будущем. Как быстро получить? В каком объеме? И что для этого необходимо сделать?

Что значит — не умеете? Все вы умеете! В магазины, на рынки, базары ходите, продукты, вещи покупаете? Значит, и здесь сможете. Надо лишь уметь использовать наши товарозакупочные навыки не только возле прилавков, но и в жизни.

Скажем, как мы покупаем сапоги?

Вначале решаем, для чего они нужны — для зимы или осени? Потом прикидываем фасон, материал, цвет… То есть очень подробно представляем, как будут эти сапоги выглядеть. И лишь потом идем в магазин, где выбираем, примеряем, сравниваем с воображаемым образцом…

Отчего покупаем то, что нужно, — демисезонные, черные, с такой вот колодкой и таким каблуком. И не берем кирзовые, сорок пятого размера, или, к примеру, болотные, которые, между прочим, тоже называются сапоги.

Ну ведь тоже са-по-ги!

Нет, не нужны болотники. И кирзачи не нужны. Нужны демисезонные, черные…

Какие мы привередливые, когда дело касается сапог.

А когда жизни…

В жизни мы совсем другие покупатели, очень странные покупатели — с завязанными глазами.

Вы можете себе представить человека, который зашел бы в магазин с закрытыми глазами и, показывая пару зажатых в руке тысяч, попросил дать какой-нибудь товар?

— Какой?

— Да любой. На ваше усмотрение. Только без сдачи.

Не можете такого представить? И я не могу. Нет таких покупателей. И быть не может! В магазинах. А вот не в магазинах…

Не в магазинах мы действуем исключительно в повязках. Поступаем в институты, за которые расплачиваемся, да не деньгами, а гораздо большим пятью годами жизни, чтобы потом убедиться, что зря, что этот институт нам не нужен. Получаем бесполезные профессии. Женимся и выходим замуж, чтобы через десять лет понять, что ошиблись, что выбор был сделан неправильный.

— Вот, черт, — спохватываемся. — Четверть века вместе прожили, а я только теперь понял — не пара мы. Ну хоть бы по одному пункту! Я пить люблю — она, когда я пью, не любит. Я с ее подругами потанцевать — всегда пожалуйста, она с ними — ни в какую. Ну разные мы, диаметрально.

— А о чем раньше думал?

— Раньше… Раньше не думал. Раньше чувствовал.

— А если, допустим, машину покупать, тоже чувствами?

— Да ты что! Это же не жена — машина. Там я все как следует посмотрю, прикину, примерю.

— А почему жену не примерял?

— А кто их примеряет, их всех — наугад…

Это точно.

Собираясь на трехдневную вылазку, все до мелочи продумаем — куда идти, как долго идти, где останавливаться, карту возьмем, компас, палатку, спички, соль…

А не так, чтобы:

— Да ладно ты, пошли в чем есть. В чем ты есть?

— В шлепанцах и пижаме.

— Ну пошли в пижаме.

— Куда?

— Тебе же говорят — в лес.

— А куда в лес?

— Да не все ли тебе равно? Вначале направо пойдем, а потом куда глаза глядят, авось куда-нибудь когда-нибудь выйдем.

— А продукты не кончатся?

— Так мы и не взяли с собой ничего. Может, кого-нибудь встретим, он чего-нибудь даст…

Абсурд?

А в жизни — нет. В жизни точно так и действуем. Полгода — забредаем, тридцать лет — выбираемся.

Может, лучше — как будто сапоги ищем? В том смысле, что подумаем, что нам нужно.

Вначале — в общем и целом. Есть у вас какие-то ярко выраженные желания? Ну хоть какие-то.

Быть великим ученым.

Или артистом и потрясать своим талантом публику.

Жить в роскоши.

Выиграть «золото» на Олимпийских играх.

Найти хорошего мужа или жену. Что очень достойная цель. Но что не просто. Что не проще, чем получить Государственную премию.

Родить и воспитать десять детей — пять девочек и пять мальчиков. Что очень здорово и гарантирует счастье, если не пускать это дело на самотек.

Не иметь детей, но иметь десять жен, для чего стать шейхом. Тоже неплохо.

Слетать на Марс.

Стать президентом.

Стать президентом Соединенных Штатов…

Ну, хоть что-нибудь?!

Нет никаких желаний? Вернее, есть очень много, но все какие-то…

Тогда придется действовать иначе.

Глава 19. О пользе разговоров по душам с самим собой с целью выяснения своих скрытых желаний, или Кое-что о «низе» и «верхе»

А если не говорить, то никогда не узнаешь, что ты хочешь. Я имею в виду не сегодня вечером, а вообще, в целом, на всю жизнь. А если не узнаешь, что хочешь, то будешь этого лишен. Всю жизнь. Отчего будешь очень несчастным. Всю свою жизнь.

Так что лучше говорить.

Сами — с собой. И очень откровенно. Чтобы до самого до донышка! Потому что иначе не стоит. Иначе — без толку.

Поехали?

Начинать надо с «низа» — с физиологии, с того, что любит ваше тело. Для чего поговорить с ним по-свойски. Спросить:

— Скажи мне, мое любимое тело, что ты больше всего на этом свете хочешь?

И выслушать ответ.

— Пожрать люблю от пуза.

— А чего ты любишь пожрать, мое высокочтимое тело?

— Все люблю. Но больше всего что-нибудь сладкое. Особенно шоколад и конфеты.

Понятно. Значит, не надо вам стремиться в артисты или ученые, надо поступать на кондитерскую фабрику, на конвейер, где конфеты и шоколад идут сплошным, нескончаемым потоком и… в полное свое удовольствие, каждый день, неограниченно. И от счастья лопаться.

Или, допустим, тело говорит:

— Пить люблю. Водку или шампанское.

Тогда надо строить свою карьеру в сторону ликероводочных и винных производств. И тоже, ни в чем себе не отказывая, быть довольным жизнью.

Впрочем, ваше тело могут интересовать не только желудочные удовольствия. Может, оно любит поспать.

— Конечно, люблю, но не так уж и много — всего-то часов четырнадцать в сутки. Ну может быть, еще днем часика два-три перехватить.

Тогда на «ликерку» не надо. Тогда надо идти в пожарные, причем куда-нибудь в законсервированную на случай атомной войны часть. Где только и делают, что давят на оба глаза. И вы будете давить в полное свое удовольствие.

Или ваше тело говорит вам:

— Пожрать-попить-поспать, конечно, люблю, но это не главное. Главное забота о продолжении человеческого рода, в номинации «Процесс продолжения рода». Это самое то. За это могу неделю не есть и две недели не спать. Так душа болит за человечество.

Ну что же, и такое бывает. И, что интересно, не только с юношами в период полового созревания.

Разговаривал я как-то с одной двадцатишестилетней девушкой, которая этим процессом сильно увлекалась. Причем не теоретически увлекалась, а очень даже практически.

— Да, — признавалась. — Люблю это дело. Больше чем все остальные дела. Больше чем все остальные, вместе взятые!

— А сколько у тебя партнеров было? — спросил я.

— Кого — мужиков?

— А кого еще? — удивился я.

— Ну ты даешь! — удивилась она. — Мужики — это мужики. А кроме мужиков, много кого и чего еще есть. Мужики — это иногда просто постный суп в сравнении…

— Хорошо, только мужиков.

Она задумалась и стала загибать пальцы.

— Значит, этот… Потом тот… Потом те… Потом эти двое… Трое… А групповухи как считать — в розницу или как за одного?

— Как хочешь.

— Тогда… Если оптом и тех, что вчера, и тех, что сегодня, то… где-то примерно… девятьсот тридцать — девятьсот пятьдесят. Плюс сотня.

— Какой плюс?

— Ну так говорят — плюс-минус. Минус едва ли, вот я и сказала на всякий случай плюс.

И это, между прочим, в двадцать шесть лет! Не будучи проституткой! Потому что она не была проституткой, она имела свои удовольствия бесплатно и только с теми, кто ей нравился.

Такая интересная дама!

Впервые в десять лет она почувствовала какие-то неясные томления. В двенадцать поняла, что ей нравятся мужчины. В тринадцать решила проверить свои подозрения, для чего совершенно сознательно пошла на сближение с двадцатилетним парнем. Не он пошел — она пошла!

И убедилась, что — да, не ошиблась, что мужчины доставляют ей вполне конкретное удовольствие. Такой у нее был особый талант. У кого-то к рисованию, у кого-то к музыке, у нее к любви.

Кто из нас способен в двенадцать лет понять хоть что-то? Она — смогла. Очень ранняя была девочка и очень разумная.

Хотя бы потому, что в школе и во дворе ничего предосудительного не делала, в школе, во дворе и дома была паинькой. То есть своим детским умом дошла до известной взрослой формулы — не гуляй, где живешь…

И еще потому, что не имела случайных связей, имела только неслучайные, только те, которые организовывала сама.

После окончания школы ее довольно-таки высокопоставленные родители предложили дочери подать документы в Институт международных отношений. Только подать, потому что все остальное они брали на себя.

Она не согласилась!

Она не пошла в МГИМО!

Потому что очень здраво рассудила, что, окончив его, попадет за границу, куда-нибудь в посольство, где за дипработниками следит недреманное око спецслужб. И значит, реализовать свои удовольствия в полном объеме там скорее всего не удастся.

Я же говорю — умная девочка!

Она не пошла в МГИМО, она пошла в зубные техники — деньги там неплохие, работа нетрудная, контакты обширные.

Она стала ставить мосты и коронки и стала жить так, как хотела жить. Как считала нужным жить.

Легко заводила и легко прекращала новые знакомства. Перепробовала все мыслимые сексуальные удовольствия. И, как я подозреваю, немыслимые.

Между делом вышла замуж. Потому что секс — сексом, а семья — семьей. Мужа себе подобрала подходящего — денежного, домовитого, не очень любопытного, влюбленного в нее по уши и потому верного до гроба.

Родила ребенка. Посадила с ним свекровь и продолжила реализацию главного своего предназначения.

— А как же муж? — удивился я. — Как он на все это смотрит?

— А он не смотрит. И потому не видит. Ему главное семья, а жена я хорошая — хозяйственная, не скандальная, люблю его и его ребенка.

— А муж… Он в твоих делах никак не участвует?

— Да ты что! Муж — он не для развлечений — для жизни.

— Ну он хоть гуляет?

— Иногда гуляет. На моем поводке.

То есть она что, своих подруг, что ли?..

Тогда конечно, тогда он предпочтет ничего не видеть и не слышать.

— В общем, все у меня хорошо.

И действительно, хорошо — семья есть, работа тоже и призвание… Молодец! Что еще тут скажешь…

Нет, я не призываю следовать ее примеру буквально. По крайней мере, в избранной ею области.

Впрочем, вы и не последуете… Тут ведь надо выбирать между этим самым МГИМО и посольствами. И отказаться от МГИМО и посольства, ладно в Монголии, а если в одной из европейских столиц? Или отказаться от… А вы захотите совместить. Захотите и то и другое.

Как все всегда хотят.

И редко кто получает.

Потому что двух зайцев не бывает.

Бывает что-то одно. Но зато столько, сколько захочется.

Если, конечно, понять, что хочешь. Желательно лет в двенадцать…

Ну что, закончили с «низом» — с примитивными, на уровне физиологии, желаниями? Выбрали вы, что вам нужно?

Вижу — выбрали.

Тогда пошли дальше. Пошли вверх.

«Верх» — это мечта. Это что-то такое, отчего голова, как от высоты, кружится.

— Ну вот о чем вы мечтаете? Да не бойтесь вы, снимайте тормоза, отпускайте фантазию. Ну так о чем?

— Ой, погодите, сейчас с силами соберусь.

Мечтаю…

— Ну!

— Мечтаю о квартире! Своей! Трехкомнатной!!!

И аж сам испугался грандиозности своей мечты.

— А что, слишком? Да? Тогда, может быть, «двушку»? Или однокомнатную. Я, в принципе…

Да тьфу на вас! Как может быть квартира пределом мечтаний? Мечта — это когда вы хозяин мира, исторический персонаж — Наполеон, Аристотель, Чингисхан, Ван Гог… А вы — квартира.

Ну-ка вспомните себя в классе четвертом, когда еще нет шор на сознании, когда все кажется возможным. Что вы хотели тогда?

Продавцом в магазине быть? Чтобы конфеты каждый день лопать?

Какое-то запоздалое у вас развитие.

Ну хорошо, а в восьмом, в девятом о чем мечтали?

Быть мультимиллионером? Это уже чуть лучше. Это уже хоть что-то.

Вспоминайте еще.

Маршалом?

Нормально.

Одним из «битлов»?

Тоже пойдет.

Еще, еще…

Космонавтом?

Ладно.

А применительно к сегодняшнему дню, но сохраняя тот молодой задор?

Тогда… Тогда, пожалуй, начальником ЖЭКа.

Да что вы, в самом деле?! Неужели вас так забила жизнь, что вам ничего, кроме вашего ЖЭКа, в голову не приходит?

Почему — приходит.

Ну так говорите.

Тогда, если не начальником ЖЭКа… То начальником всех начальников ЖЭКов города!

Ну…

Или даже… Начальником… всех… ЖЭКов… страны! О!

То есть министром, курирующим капитальное строительство? Так?

Ну я не знаю…

Так?

Ладно, пусть будет министром…

А вы? Тоже министром?

Вы — академиком?

Вы — послом?

Вы…

Хорошо, зафиксировал.

А теперь, когда вы определились с вашим «низом» — физиологическими желаниями — и с вашим «верхом» — мечтой, попробуем связать их воедино. Для чего сложить. И разделить на два. Чтобы определить среднеарифметическое. Ту самую желаемую золотую серединку. Которая обычно и случается в жизни.

Допустим, вы мечтали быть примой-балериной Большого театра, ездить на гастроли и покорять своим искусством Европу и Америку. Но одновременно обожаете кушать сладкие булочки. Что плохо совмещается с пунктом первым, с мировой славой. И отчего вы вступаете в конфликт с собой.

Складываем.

Делим.

И что получится?

Серединка получится. Не так чтобы мировая звезда русского классического балета и не так чтобы все булочки ваши.

Будете примой в каком-нибудь областном театре оперы и балета, но зато с булочками. То есть останетесь при балете и при сладком и мучном.

Тоже ничего — почти гармония.

Понятно?

— А если я не могу ничего выбрать?

— Такого не бывает.

— И все же.

— Тогда… Тогда надо ждать. Но не в смысле — сидеть и ждать, а в смысле пахать, причем еще больше, чем если бы вы знали, что вам надо. Чтобы успеть набрать хоть какой-то запас высоты, с которой, когда вы наконец определитесь, вам проще будет брать старт.

Что тоже цель. Да еще какая цель!

А раз у вас появляется цель, то появляется возможность подчинить ей свою жизнь. И значит, упорядочить свою жизнь.

Потому что есть такая философская формула — когда человек знает зачем, он переживет любое как.

А вот если не знает…

Глава 20. Движение как сверхзадача, или Дорогу осилит идущий

Если не знает — плохо.

Если не знает, но смирился и сильно по этому поводу не переживает, то чуть лучше.

Но совсем плохо, если не знает и вроде бы даже смирился, но все равно переживает.

Тогда — дрянь дело.

Тогда махать на себя рукой нельзя.

Тогда следует руководствоваться известной трамвайно-троллейбусной истиной — отсутствие денег не освобождает от ответственности за бесплатный проезд. В том смысле, что отсутствие определенности не освобождает вас от ответственности за вашу жизнь.

Отсидеться в тылу все равно не удастся. Придется ставить лжецель, раз нет настоящей, и двигаться к ней. Чтобы двигаться хоть куда-то.

Потому что в вашем случае сверхзадачей становится движение. Как у велосипеда, который стоит, пока едет, а если не едет, то падает.

Понятно?

Нет?

Тогда возьмем не велосипед, возьмем машину. Вначале стоящую неподвижно. Попробуйте повернуть у нее руль. Ну сильнее, еще сильнее…

Тяжело?

Еще бы, ведь она стоит.

А теперь тронемся с места. И снова покрутим руль.

Легче?

Не то слово!

Вот поэтому я и призываю вас к движению. Попробуйте стронуться с места и проехать отсюда и… хоть даже до обеда. Это неважно, куда вы двинетесь, важно, что не останетесь на месте. А там, на ходу разобравшись, повернете куда вам нужно.

Теперь понятно?

Теперь — да.

Есть такая забавная теория, что если в привычном образе жизни изменить хоть что-то, хоть совсем на чуть-чуть — например, походку, или одежду, или вставать на полчаса раньше, то начнет меняться все. То есть сработает принцип лавины — вначале сдвинется одна, сама по себе практически невесомая снежинка, которая толкнет соседнюю снежинку, та еще одну и еще… и через минуту вниз по склону понесется огромная, все сметающая на своем пути снежная масса. Хотя начиналось с одной снежинки…

Может, и верно. Хотя, я думаю, смены одних только ботинок для коренного изменения жизни будет мало. А вот если не ограничиваться ботинками…

Что, конечно, труднее, но зато и результат обещает больший.

Так что давайте с будущей недели…

— С понедельника?

— Почему с понедельника?

— Потому что сегодня среда, завтра четверг, а там уже выходные. Я их отгуляю, а с начала новой недели начну новую жизнь.

— Ну ладно, пусть будет с понедельника.

— Причем с самого-самого утра, часов с шести.

— С шести? Почему именно с шести?

— Ну если менять, то все. Вставать в шесть, полчаса зарядка, потом пятикилометровый кросс, обливание холодной водой…

— Заодно бросим курить?

— Конечно, бросим!

— Станем изучать корейский язык?

— Можно и корейский. И еще французский и немецкий.

— Станем посещать театры и концертные залы?

— Ну да… А откуда вы все это знаете?

— Знаю! Потому знаю, что вы не первый и не последний. Все начинают новую жизнь именно с понедельника, а, допустим, не с четверга, все собираются делать зарядку, бегать кроссы и вставать в шесть часов утра. Хотя до того поднимались в одиннадцать и бегали только до туалета и обратно.

И я даже догадываюсь, почему это именно так.

— Почему?

— Чтобы доказать, что жить по-новому невозможно, и во вторник преспокойно вернуться к привычному образу жизни.

А нет чтобы поставить посильные задачи — вставать не в шесть, а в восемь, пробегать не пять километров, а для начала пятьсот метров, бросить курить не совершенно, а выкуривать на одну сигарету меньше. Тогда бы эту программу можно было осилить.

Но все дело в том, что не хочется осиливать. Вот мы и нагораживаем…

Причем, по большому счету, даже не нам не хочется, а…

Глава 21. О том, кто наш главный недруг, кого нам следует опасаться, с кем воевать и с кем договариваться, или Кое-что о раздвоении личности

Так кого нам надо опасаться?

Себя любимого опасаться. Который не желает оторвать зад от продавленного им кресла. Не хочет искать на него приключений. Отчего все у него так и выходит через… то же самое.

Нет, я серьезно. О заде серьезно.

Если представлять упрощенно, то у человека есть душа и тело. Но так как понятие «душа» точно не сформулировано, я заменю его словом «сознание». Есть сознание, и есть тело. Которые, будучи прописаны на одной площади, тем не менее находятся в постоянном конфликте друг с другом.

Что нужно нашему телу?

Очень немного — положите его горизонтально и дайте поспать сколько влезет, когда проснется, дайте всласть покушать, потом дайте сходить в туалет, чтобы освободить место для новой порции еды, иногда приведите особь противоположного пола, это ведь тоже физиологическая функция. Вот, пожалуй, и все.

Все остальное желает наше сознание — путешествовать, общаться, наблюдать морской закат, творить, делать карьеру, безумно любить и прочее Оно.

И в то же время сознание слабее тела, ведь помещается в нем и всецело от него зависит. Вот поэтому мы ничего и не делаем.

«Да ты что! — возмущается тело. — Да зачем тебе это надо? Давай отдыхай, ешь, спи».

И всегда уговаривает. Ведь оно сильнее.

Так что, когда вы ищете себе оправдания, знайте, что это не вы их ищете, это… то место, на котором вы сидите, ищет. И находит. И навязывает свои условия игры.

Что есть объективная реальность, с которой необходимо считаться. И пытаться с собственным организмом договориться.

— Здравствуй, мое глубокоуважаемое и любимое тело! Можно тебя немного побеспокоить?

— Ну? Чего тебе?

— Тут такое дело… Аврал. Надо бы три дня и три ночи поработать. Ну очень надо. Как ты?

— Не-а.

— Всего же три дня.

— Все равно — не-а.

— А если после этого сутки спать?

— Ну, не знаю…

— И хорошо поесть. Я рыбки куплю, которую ты так любишь. И крабов.

— Ну-у… Может быть…

— И еще воскресную пробежку отменю. Чего тебе в выходные напрягаться.

— Да? Тогда — ладно. Но только не трое суток, а двое. И с перерывами.

— Конечно, конечно. Через каждые три часа…

Лично я всегда со своим телом торгуюсь и всегда нахожу взаимопонимание. И нахожу компромисс. Отчего остаюсь в выигрыше. Лично я. Но и мое тело тоже.

И вам рекомендую.

Нет? Не желаете вступать в диалог. Не хотите договариваться? Гордые?

Тогда используйте силу. Силу духа. Тогда ломайте свое тело так, чтобы оно вас боялось. Как это делали религиозные фанаты, ходившие в веригах, питавшиеся сушеными кузнечиками и изводившие себя постами и прочими телесными издевательствами. У них тело боялось слово поперек сказать.

Вступайте со своим организмом в противоборство.

Только будьте готовы к жертвам. Просто слова наш организм не понимает. По себе знаю.

Когда я получил первый свой гонорар, я сильно ему обрадовался. «Эх, подумал. — Ка-ак сейчас… Но до того пожертвую процентов десять от всей суммы на благотворительность. Не всем ведь так же хорошо, как мне теперь. Кому-то хуже. Отдам!»

— Да ты что, с ума спятил! — возмутилось мое тело. — Да ты на себя посмотри — одет черт знает во что, обувь — рвань «скороходовская», мебель труха, за всю жизнь не наелся так, чтобы от пуза, чтобы было что вспомнить. Шоколад — по дольке, икру — по икринке, деликатесы — по кусочку. А так чтобы всю банку или торт целиком — ни разу. А туда же — благотворительность. Ты вначале о себе позаботься, а потом…

И ведь верно — не наедался, не одевался. А тут кому-то отдай. Они, может быть, палец о палец, а я им свои кровные…

Жадный был. И глупый. Глаза у меня от тех шальных денег разбежались, и того захотелось, и другого, и третьего.

А что, в самом деле, имею право, я те деньги не украл, я их честно заработал!

И почти было уговорился, но… но в последний момент остановился. Противно стало собственное жлобство.

— Значит, так, — сказал сам себе, — не хочешь десять процентов отдать, двадцать пожертвуешь.

— Да ты совсем опупел…

— Тридцать!

— Ты что такое…

— Пятьдесят! И если еще хоть слово…

И мое мечтающее вволю наесться и напиться тело заткнулось. Испугалось оно, что я на пятидесяти процентах не остановлюсь.

И не остановился бы!

С тех пор я со своим телом в ладу. Побаивается оно со мной спорить. Опасается все потерять.

Такой вот рецепт.

А иначе нельзя, ему, телу нашему, только чуть послабление дай — и все, считай, пропал!

Впрочем, можно и пропасть. Если хочешь пропасть. Но тогда сознательно пропасть. И не за так, за удовольствие. (О чем смотри главу четырнадцатую.)

Право выбора остается за вами.