Аксамітаў А. С. Дыялектызмы і архаізмы у беларускім сірочым вяселлі // Народнае слова. Мінск. 1976, 190; Крывіцкі А. А. и др. Тураўскі слоўнік. III. Мінск, 1985, 82.
Едва ли приемлемо сопоставление этого слова, точнее, одного из предполагаемых омонимов (*mirъ ‘дружба, согласие, спокойствие’), с лит. ri̇̀mti ‘быть спокойным, успокоиться’, что существенно осложняло бы формальную сторону этимологии допущением метатезы. См.: Otrębski J. Studia indoeuropeistyczne. Wilno, 1949, 80; Machek², 364.
Так см. уже: Буга К. Lituanica // ИОРЯС XVII. 1. 1912, 16, несмотря на неоднократно высказывавшуюся противоположную точку зрения (ср., например: Эндзелин И. Славяно-балтийские этюды. Харьков, 1911. 197; Фасмер II, 626). Мнение о заимствованном характере названных балтийских форм разделяется в самое последнее время и в ЭССЯ 19, 57, где, по-видимому, предполагается, что они восходят к форме с вторичной огласовкой — *měrъ. Однако едва ли есть необходимость в этом допущении (мотивированном, вероятно, желанием дать корректное фонетическое толкование для лит. ‑ie‑ ~ лтш. ‑ie‑), поскольку известны и другие случаи такой передачи слав. *‑і‑, ср. например, лтш. krìevs ‘русский’. Отмечая этот случай, Буга (Там же) трактует его как отражение диалектной дифтонгизации в древнерусском, что подтверждается, возможно, и рядом финских заимствований из восточнославянского.
Это в известной степени признают и те, кто стремится по возможности свести этимологию *mirъ к его сравнению с *milъ: «Разница между *milъ и *mirъ, в сущности, носит суффиксальный […] хотя и древний характер» (ЭССЯ 19, 47).
О значениях этого слова см.: Thieme Р. Mitra and Aryaman. Connecticut, 1957, passim.
См.: Топоров В. Н. Из наблюдений над этимологией слов мифологического характера. // Этимология 1967. М., 1969, 19, и, независимо от него, Абаев В. И. Несколько замечаний к славянским этимологиям // Проблемы истории и диалектологии славянских языков. М., 1971, 11. Подробные, хотя и несколько туманные рассуждения относительно социальных категорий, стоящих за слав. *mirъ, предлагаются — на основе этой этимологии В. Н. Топорова — в статье: Иванов В. В. Происхождение семантического поля славянских слов, обозначающих дар и обмен // Славянское и балканское языкознание. Проблемы интерференции и языковых контактов. М., 1975, 60—66.
См.: Основы иранского языкознания. Древнеиранские языки. М., 1979, 101—102.
Впрочем, это бесспорно только до некоторого хронологического среза, после которого следует еще решить проблему разнобоя в рефлексах, ср. осет. furt ‘сын’ < *putr при более фонетически продвинутом xsar ‘власть’ < *xsart.
См.: Vasmer М. Studien zur albanesischen Wortforschung. Dorpat, 1921, 43 f, откуда оно впоследствии перекочевывает и в некоторые другие словари. Интересно, что в «Этимологическом словаре славянских языков» оно, s. v. *mirъ / *mira отсутствует. Слово mirë лексикографически описывается в Kristoforidhi 213—214; Buchholz O. et al. Wörterbuch Albanisch—Deutsch. Leipzig, 1977, 325.
О реконструкции праалбанского ударения и его связи с индоевропейским см.: Орел В. Э. К реконструкции древнеалбанских акцентных отношений (в сопоставлении со славянскими и другими индоевропейскими языками) // Советское славяноведение, 1982, 5, 83—90: Orel V. E. Albanian nominal inflexion: Problems of origin. // Zeitschrift für Balkanologie, 1983, XIX, 2, 121—130; Idem. Der indogermanische Akzent im Albanischen // Zeitschrift für Balkanologie, 1987, XXIII, 2, 140—150.
См.: Orel V. E. Fragen der vergleichenden und historischen Grammatik des Albanischen // Zeitschrift für Balkanologie, 1986, XXII, 1, 86—87.
О принадлежности *mirъ, к акцентной парадигме c см., например: Дыбо В. А. Славянская акцентология. М., 1981, 93 (относительно производного *mirьnъ); Зализняк А. А. От праславянской акцентуации к русской. М., 1985, 137.
Ср.: Бенвенист Э. Индоевропейское именное словообразование. М., 1955, 36.
См.: Мейе А. Общеславянский язык. М., 1951, 282.
Как, например, предполагавшаяся связь *paxъ с *paxnǫti (Преображенский II, 30). Впрочем, заслуживает внимания любопытная семантическая интерпретация, лежащая в основе этой этимологии и ориентированная на внутреннюю реконструкцию значения ‘(тяжело) дышать’ для *paxnǫti, что позволяет автору далее использовать речения типа водить пахами (о лошади), то есть ‘тяжело дышать, двигая подреберной частью боков’.
Предложенная выше внутренняя реконструкция *paxъ как ‘соединения’, ‘сочленения’ заставляет задуматься и об этимологическом статусе *paxati ‘пахать, копать’, строго говоря, представленного только в польск. pachać и рус. пахать (отношение к ним чеш. páchati и словац. páchať ‘делать, совершать, учинять’, вообще говоря, не столь очевидно). Не исключено, что перед нами отыменное образование, образованное от того же *paxъ как обозначения сохи, зрительно напоминающей раздвоенные сочленения паха и подмышки.
По данным Картотеки «Словаря русского языка XI—XVII вв.», согласно указанию в кн.: Из истории русских слов. М., 1993, 129.
Едва ли сюда относится чеш. párák ‘халтурщик’ (ср. Преображенский II, 18: Фасмер III, 206 — в обоих словарях форма приводится неточно), которое более или менее бесспорно может быть увязано с párati se.
См.: Топоров В. Н. О происхождении нескольких русских слов: (К связям с индоиранскими источниками) // Этимология 1970. М., 1972, 23—37. Впервые эта этимология вскользь была упомянута в работе: Тревер К. В. Древнеиранский термин parna (К вопросу о социально-возрастных группах) // Изв. АН СССР. Сер. истории и философии, 1947, 1, 84.
О последнем см.: Варбот Ж. Ж. Заметки по славянской этимологии. // Этимология 1970. М., 1972, 78—81.
© В. Э. Орел