Правда о Мелоди Браун

– 5 –

С забавной сосредоточенностью на лице папа стоял перед шкафом в ее спальне, перерывая дочкин гардероб.

– Мне кажется, там не будет настолько тепло, чтобы надеть зеленое платье, – рассудил он. – Думаю, тебе надо что-нибудь с длинными рукавами.

– Нет! – уперлась Мелоди. – Я хочу быть в зеленом платье!

– Ладно, хорошо, – вздохнул отец, – успокойся. Пусть будет зеленое. Но тогда тебе надо что-нибудь поддеть снизу. Где все твои майки?

Мелоди тоже вздохнула, встала на ноги и подошла к шкафу.

– Вот здесь, на этой полке.

– Ну так выбери сама.

Мама ни за что не предложила бы ей выбрать себе майку. Мама в вечной спешке просто крутилась по комнате, доставая с полок и из ящиков нужную одежду и быстро натягивая все на Мелоди. Обычно девочке не было надобности задумываться о своей одежде. Теперь же ей приходилось размышлять о многом таком, о чем прежде она никогда не думала. Например, когда время садиться пить чай? Или какой сегодня день недели? Или как сделать так, чтобы мама снова стала счастливой и радостной?

Мелоди быстро выглянула из окна. Там было далеко не то, что мама назвала бы «расчудесным днем». Утро было каким-то серо-лиловым, как синяк. И впрямь, как тот синяк, что растекся у нее на локте, когда она свалилась со своего детского стульчика в кухне, пытаясь сама дотянуться до пачки бисквитного печенья, поскольку никто на ее зов не пришел, а ей очень хотелось его съесть. Тот синяк был не просто лилово-серым, там было еще что-то зеленое, с красным и влажным пятном в середине, где ободралась кожа. Папа сразу закрыл ранку пластырем, но вечером в ванне пластырь отошел, а нового Мелоди не попросила. Она вообще не любила о чем-то просить, потому что от ее просьб, казалось, все только тягостно вздыхали.

Она выбрала футболку с ярко-красным передом и оранжевыми рукавами и с каким-то словом на груди. Так, рассудила Мелоди, ее маме будет на что посмотреть, кроме серого и темно-лилового вокруг, и это, может быть, поднимет ей настроение.

– А еще тебе понадобятся колготки, – сказал папа.

Она достала из ящика с колготками пару ярко-красного цвета и нашла себе желтые трусики.

– Я могу надеть синие туфельки, и тогда на мне все будет разного цвета.

– Отличная идея, – кивнул папа, стягивая с нее ночную рубашку. – Очень впечатляюще.

Через минуту они зашли к маме показать, что получилось. Та сидела и расчесывала волосы. Когда они вошли в комнату, женщина резко обернулась.

– Смотри! – воскликнула Мелоди. – Красный, розовый, оранжевый и зеленый. А еще желтые трусики и синие туфли.

– Впечатляюще, – произнесла мама таким же совсем не впечатленным тоном, что девочка только что слышала от отца. – Ты у нас как маленькая радуга.

Мелоди улыбнулась и обхватила мамины колени, умиленная этим сравнением с радугой. Мать отсутствующе погладила ее по волосам и встала. Одета она была в широкий серый сарафан с большими карманами, который носила, будучи беременной, и черную водолазку с высоким горлом. Волосы были стянуты позади, и в них виднелось множество заколок, призванных сохранять прическу аккуратной, поскольку длины волос уже не хватало, чтобы как следует их уложить.

– Ну что, пошли? – молвила мать.

Мелоди кивнула и сунула свою ручку в ладонь матери. Однако мама не взяла, как надо, ее за руку, и кисть Мелоди выпала из ее пальцев, точно скользкий кусок мыла.

Кладбище оказалось совершенно жутким местом. Оно было очень большим и каким-то беспорядочным. Там виднелось множество странных остроконечных деревьев и статуй со сколотыми кусками. Увидев своих двоюродных сестер Клэр и Николь, Мелоди очень обрадовалась и в какой-то момент даже испытала порыв убежать с ними куда-нибудь и вместе поиграть, как это бывало обычно. Но тут она посмотрела на длинное черное пальто Мэгги, на ее губы с печально опущенными уголками и вспомнила, что приехали они сюда хоронить новорожденного, так что навряд ли ей позволят поиграть. А потому Мелоди тоже опустила уголки губ и пошла вслед за родителями к выкопанной в земле яме, выстеленной шелком кремового цвета. В обычный день ей бы непременно захотелось залезть в эту шелковую нору и прикинуться озорной феечкой, но она знала наверняка, что скажут ей мама с папой, если она это выкинет сегодня. Поэтому Мелоди постаралась стать на время взрослой и печальной и с чопорным лицом остановилась возле ямы, выбросив из головы все мысли об играх и забавах.

По дороге к кладбищу подъехала черная машина, из нее вышли двое. Одеты они были в черные костюмы, точно банкиры, притом у одного были невероятно странные, словно у куклы, волосы.

– Пап, – подергала Мелоди отца за рукав, – а почему у этого дяди такие смешные волосы?

– Тш-ш, – отозвался тот.

– Но все же, что там у него такое?

– Что ты имеешь в виду? – наклонился к ней отец.

– Это у него настоящие волосы? Или какой-то парик?

– Не знаю, – нетерпеливо ответил папа. А потом отошел от Мелоди к этому дяде с ненастоящими волосами. Они о чем-то тихо переговорили между собой, после чего вытащили сзади из машины ящичек. Он тоже был кремового цвета, с серебристыми ручками, а сверху на нем лежали цветы. Это была она. Ее сестренка. Дитя, которому так и не довелось попасть домой. И на какое-то время у Мелоди отпала надобность изображать из себя взрослую и печальную, потому что она стала такой на самом деле.

Мужчины поднесли ящичек к проделанной в земле яме, и священник стал говорить разные серьезные вещи, а вокруг слышались всхлипы и шмыганье носом, ибо все взрослые плакали и тяжело вздыхали. Мелоди же никак не верилось, что в этом ящичке действительно лежит ребенок – самый настоящий крохотный ребенок, разве что только мертвый, – и что она так и не увидела его лица.

Пока священник говорил, между деревьями загулял ветер. Дул он понизу и довольно сильно, теребя подол зеленого платья Мелоди и отбрасывая ее золотистые кудряшки на лицо, так что ей стало почти не видно, что происходит. Убрав наконец волосы с глаз, она обнаружила, что кремовый ящичек уже опускают в яму с кремовым шелком и что тетушка Мэгги плачет уже по-настоящему, и плачут даже Клэр и Николь – и что они втроем единственные здесь дети. Следующее, что увидела Мелоди, – это как ее мать стоит возле ямы на коленях, выпачкав землей свой серый сарафан, и издает очень странные звуки. Они сильно походили на ее вопли в тот день, когда должно было родиться дитя. Это напоминало скорее крики коровы или пони, или даже лисы, которая порой завывала за окнами того деревенского домика, где они жили летом, когда ребенок был еще у мамы в животе. От этих звуков Мелоди почувствовала себя очень неуютно и неловко, как будто мама делала что-то нехорошее, неправильное. А потом та начала выкрикивать: «Деточка моя! Моя малютка!» – причем снова и снова, и Мелоди было забавно это слышать, потому что прежде, до появления другого дитя, мама обычно так называла ее.

Тетя Мэгги и папа подошли к матери, чтобы оттащить ее от ямы, а она стала яростно вырываться, отбиваясь руками. Лицо у нее было красным, а платье очень запачканным, и выглядела она, как та тетя, что постоянно обитала на тротуаре возле церкви, подложив под ноги газету и поместив весь свой скарб в стоявшую рядом магазинную тележку.

Тогда отец Мелоди с силой притянул маму к себе, крепко обхватив ее руками, и с минуту она словно пыталась избавиться от смирительной рубашки – прямо как весь закованный цепями человек, которого Мелоди однажды видела по телевизору. Потом вдруг мама перестала вырываться, став тихой и послушной, и дальше стояла в объятиях папы, точно большая тряпичная кукла.

На мгновение на кладбище воцарилась полная тишина. Даже ветер перестал дуть, и никто не шмыгал и не всхлипывал. Казалось, будто все они играют в «музыкальные статуи». Поглядев на маму с папой, Мелоди подумала о том, как непривычно они сейчас выглядят, прижавшись один к другому. Обычно, обнимаясь, они смотрели друг на друга или смеялись, устраивая веселую возню. Теперь же это смотрелось так, словно папа спасает маму от какого-то несчастного случая – будто она стала тонуть в бассейне, и он вытащил ее из воды.

Это был последний раз, когда Мелоди видела своих родителей в объятиях друг друга.