Правда о Порт-Артуре. Часть II

Итакъ, чего такъ боялись, чему не хотѣли вѣрить — свершилось.

Началась тѣсная блокада крѣпости…

Лишь только Фокъ оставилъ Волчьи горы и занялъ передовые опорные пункты, въ Артурѣ среди его мирнаго населенія началась паника.

Никто уже теперь не вѣрилъ, что крѣпость въ состояніи будетъ долго устоять.

Всѣ начали спѣшно собираться. Всѣ, кто имѣлъ средства и право выѣхать изъ Артура, бросились къ китайцамъ нанимать шаланды.

Тѣ, кто старался успокоить всполошившихся горожанъ, не имѣли успѣха.

— Помилуйте, еще нѣсколько дней тому назадъ увѣряли, что японцевъ дальше Зеленыхъ горъ никогда не пустятъ — а они уже сидятъ на Волчьихъ горахъ. Нѣтъ, довольно насъ обманывали, никому и ничему больше не вѣримъ… — говорили артурцы и спѣшно собирались въ путь.

Но какъ и на чемъ было уѣзжать?! Объ этомъ мало думали. Только бы выѣхать скорѣй изъ крѣпости.

Стессель и K° совершенно потеряли голову и на всѣ обращаемые къ нимъ вопросы отвѣчали, что имъ нѣтъ дѣла до мирныхъ жителей: это дѣло коменданта крѣпости и его штаба.

Вce направилось въ штабъ. Генералъ Смирновъ безпрепятственно выдавалъ разрѣшенія на выѣздъ изъ крѣпости всѣмъ, кто имѣлъ на это право.

По дорогѣ въ Голубиную бухту потянулись извозчики…

Въ одинъ изъ слѣдующихъ вечеровъ я узнаю, что большинство отъѣзжавшихъ вернулось.

Какъ? почему? отчего?!

Да очень просто! Японцы не пропустили шаландъ въ Чифу.

Часть ихъ успѣла проскользнуть незамѣченными сторожевыми судами и уйти въ море — остальныя же были остановлены боевыми выстрѣлами японскихъ миноносцевъ и прибуксированы къ берегу.

Вотъ какъ это произошло — передаю разсказъ одной изъ женщинъ, вернувшихся съ шаланды.

— Усѣлись мы въ шаланду. Много насъ было: женщины, дѣти, мужчины, чиновникъ какой-то. Сидимъ и попутнаго вѣтра ждемъ. Отошли отъ берега всего шаландъ пять. Слава Богу, больше не въ Артурѣ! Путь хотя впереди большой, опасный, по морю нужно ѣхать, да еще въ китайской шаландѣ, и боязно, очень боязно, а все же лучше, чѣмъ въ Артурѣ. Упаси Боже, какъ начнутъ это стрѣлять! Да, такъ вотъ это сидимъ и вѣтра ждемъ. Китайцы веслами юлятъ — значитъ, направленіе держатъ. Темно стало. Другихъ шаландъ не видать. Огня не зажигаемъ. Сидимъ тихонечко и молчимъ. Какъ же, нельзя — японцы могутъ услышать. Дѣтей собрали. Сказки имъ разсказываемъ. Маленькихъ съ матерями подъ палубу спрятали. Всѣ притаились. Совсѣмъ темно стало. Вѣтерокъ слабенькій задулъ, китайцы паруса начали натягивать. Наконецъ тронулись. Тихонько впередъ подвигаемся и смотримъ кругомъ. Ничего не видать. Вокругъ и вдаль темная вода. Тамъ, гдѣ Артуръ долженъ быть, тоже темно. Только иногда словно зарница блеснетъ. То были выстрѣлы.

Подошелъ старый китаецъ.

— Шибко тихо есть…

— Тише, тише, смотрите — по всей шаландѣ шепотъ прошелъ. Впереди что-то зачернѣло, дымъ надъ нимъ. Батюшки, японцы! Огонекъ… бухъ… выстрѣлъ… Просвисталъ снарядъ и упалъ за нами. На шаландѣ всѣ закричали, забѣгали. Быстро приближался миноносецъ. Еще выстрѣлъ. Боже мой, что было у насъ: крикъ, шумъ, визгъ, плачъ… Наконецъ миноносецъ присталъ къ намъ. Нѣсколько матросовъ и офицеръ перебрались на шаланду. Матросы съ ружьями, офицеръ съ саблей.

Срамное у насъ произошло. Женщины сбились въ кучу и со страхомъ ожидаютъ, что будетъ; дѣти плачутъ, а мужчины нѣкоторые на колѣни стали и съ плачемъ въ голосъ просятъ, чтобы ихъ не убивали…

Японцы смѣялись и между собой что-то говорили.

Потомъ намъ объявили, что мужчинъ возьмутъ на миноносецъ, а намъ разрѣшаютъ вернуться въ Артуръ.

— Скажите въ Артурѣ, чтобы больше никто не смѣлъ въ Чифу на шаландахъ ѣхать, будемъ шаланды разстрѣливать. Все равно всѣхъ будемъ разстрѣливать, кто бы на нихъ ни былъ.

Когда намъ это объявили, мужчины опять стали плакать и просить, чтобы ихъ не убивали, а отпустили въ Артуръ.

Японцы ничего имъ не отвѣчали и молча повели на миноносецъ. Офицеры же, стоявшіе на миноносцѣ, что-то кричали нашимъ, шипѣли по-своему и громко смѣялись.

Забравъ нашихъ мужчинъ, миноносецъ отошелъ.

Потомъ, когда его почти совсѣмъ не было видно, онъ далъ выстрѣлъ. Снарядъ, недолетѣвъ до насъ, упалъ въ воду.

Скоро мы добрались до берега и, какъ видите, теперь опять въ Артурѣ.

Столько страху натерпѣлись, что озолоти меня — второй разъ на шаландѣ не поѣду. Лучше въ Артурѣ умереть, чѣмъ утонуть.-

Когда населеніе узнало, что произошло съ шаландами, негодованію на начальствующихъ лицъ не было границъ.

Положеніе дѣйствительно было тяжелое, въ особенности тѣхъ, у кого были дѣти.

Проѣзжая по городу, я замѣтилъ, что былого оживленія уже нѣтъ. Всѣ поняли, что легкое время прошло, что наступаютъ тяжелые дни.

CXXX

Извѣстій съ сѣвера не приходило. Вѣра въ скорое освобожденіе постепенно слабѣла.

Многіе подъ вліяніемъ всевозможныхъ, самыхъ невѣроятныхъ, слуховъ совсѣмъ упали духомъ.

Гнѣздо паники и всяческихъ сенсаціонныхъ слуховъ ожило.

Меня удивляло, что члены этого случайнаго союза всегда особенно были энергичны и, если хотите, даже жизнерадостны въ тѣ именно моменты, когда крѣпость переживала тяжелые и неожиданные удары, а будущность ея становилась очень тревожной.

— Ну, вотъ видите, я вамъ говорилъ, что мы долго не въ состояніи будемъ продержаться на передовыхъ позиціяхъ. Вышло именно такъ, какъ я говорилъ, а не такъ, какъ предполагали наши храбрецы. Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ — что вы тамъ ни говорите, а Артуру скоро будетъ конецъ.

— Не думаю.

— Ахъ, оставьте пожалуйста.

Ну, мѣсяцъ, два, наконецъ, три продержимся — а что проку?

Какой существенный достигнутъ будетъ этимъ результатъ?

Если Куропаткинъ насъ не выручитъ, Артуръ будетъ взятъ.

А что Куропаткинъ не придетъ, то въ этомъ я болѣе чѣмъ увѣренъ. Въ этомъ увѣрены всѣ, кто знаетъ, что представляетъ изъ себя крѣпость.

— Позвольте…

— Нѣтъ-съ, не позволю. Куропаткинъ отлично знаетъ, что Артуръ не крѣпость, что въ немъ нѣтъ самаго необходимаго. Повѣрьте, онъ на Артуръ давно махнулъ рукой.

Почему Артуръ долженъ защищаться? Вы думаете, что Артуръ имѣетъ какое-нибудь значеніе для оперирующей на сѣверѣ арміи?

Ровно никакого! Артуръ нуженъ японцамъ, а не намъ.

Артуръ долженъ защищаться во имя традицій.

Я васъ спрашиваю — какой существенный результатъ будетъ достигнутъ упорной и продолжительной обороной Артура?

Крѣпость будетъ взята или сдастся, безусловно! Почему? Потому, что Куропаткинъ махнулъ на нее рукой. Значитъ, существеннаго результата не будетъ достигнуто.

Что же остается? Я васъ спрашиваю и прошу отвѣтить, что же остается?!?-

— Остается еще очень…

— Вы хотите сказать-очень много. Совершенно вѣрно — очень много. Первое (членъ союза «гнѣздо паники» загнулъ большой палецъ, а потомъ и пошло): масса убитыхъ; второе: масса раненыхъ; третье: масса вдовъ, сиротъ, калѣкъ, дармоѣдовъ; четвертое: сколько ужасовъ придется перенести отъ грядущихъ бомбардировокъ! пятое: всѣ, кто останется въ живыхъ, выйдутъ изъ крѣпости безусловно нервно-больными людьми; шестое: какое мы имѣемъ право, защищая честь русскихъ знаменъ, плодить калѣкъ, вдовъ и сиротъ?..

Мой собесѣдникъ вдохновился, у него уже не хватало пальцевъ. Онъ схватилъ мою руку и, видимо, на ней рѣшилъ «загибать» пункты. Я освободилъ руку и попробовалъ возразить, что крѣпость должна держаться до послѣдней крайности, а до послѣдней крайности еще далеко…

— Позвольте, позвольте, позвольте-съ. Это вы можете разсказывать кому угодно, а не мнѣ. Я-то отлично знаю, что до крайности очень близко.

Уйдетъ эскадра — и мы погибли.

Вы знаете, сколько у насъ снарядовъ? Нѣтъ. А провіанта? Нѣтъ. А сабель и штыковъ? Нѣтъ. А орудій и пулеметовъ? Нѣтъ. А съ духомъ войскъ вы знакомы? Нѣтъ. А знаете ли вы, что крѣпость Портъ-Артуръ не имѣетъ еще Высочайше пожалованнаго штандарта? Нѣтъ.

Ну такъ вотъ! Вы ничего не знаете, а я все это отлично знаю. Я все это говорю не голословно, а съ фактами-съ въ рукахъ.

Тамъ, сидя въ Россіи и читая въ креслѣ газету о доблести русскихъ войскъ, пріятно щекотать свое патріотическое самолюбіе. Пускай, молъ, дерутся — Европа и міръ узнаютъ, что за силища эта Россія.

Нѣтъ-съ, слуга покорный!

Въ Петербургѣ хорошо, а ты вотъ посиди въ Артурѣ въ ожиданіи прелестей бомбардировокъ!

Насъ до сихъ поръ бомбардировали только съ моря. А что будетъ, когда насъ будутъ громить съ сухопутнаго фронта? Вы понимаете ли, понимаете ли вы, что крѣпость будетъ уязвляться въ каждой ея точкѣ? Не только внутренній, даже внѣшній рейдъ будетъ обстрѣливаться. Эскадра будетъ уничтожена, если она во-время не уйдетъ. Мнѣ объ этомъ говорилъ самъ генералъ Смирновъ.

— Надѣюсь, что генералъ Смирновъ, тѣмъ не менѣе, не смотритъ такъ мрачно на будущее.

— Что генералъ Смирновъ! Генералъ Смирновъ фанатикъ!

Онъ твердитъ, что крѣпость не сдастся. Но онъ забываетъ, что все-таки главное лицо въ крѣпости не онъ, а генералъ Стессель. А что Стессель не допуститъ кровопролитія — это вѣрно. Мы имѣемъ на него нѣкоторое вліяніе. Онъ упрямъ, но онъ не фанатикъ въ родѣ Смирнова. Мы сумѣемъ въ нужную минуту склонить и Кондратенко…-

Имѣйте въ виду, что все это говорилось, когда еще ни одного снаряда не упало съ сухопутнаго фронта. И говорилось это не простымъ обывателемъ Артура, а человѣкомъ по своему положенію очень солиднымъ и носящимъ военный мундиръ.

Я попробовалъ возразить еще.

— Неужели вы думаете, что генералъ Кондратенко способенъ противостать Смирнову въ дѣлѣ упорной защиты крѣпости?

— Я этого не говорю. Я говорю, что стоитъ только генералу Кондратенко притти къ заключенію, что дальнѣйшая оборона безцѣльна, и онъ убѣдитъ Стесселя капитулировать. Не забудьте, что Разнатовскій, Фокъ, Савицкій и много другихъ противъ упорной защиты. Всѣ они прекрасно понимаютъ, что дѣло проиграно. Кто себѣ врагъ?!

Намъ нужно отбить штурмъ, одинъ только штурмъ, и потомъ съ честью капитулировать. Поймите вы, что Артуръ вовсе не крѣпость, а укрѣпленный лагерь.

Уже наши войска доказали свою доблесть…

— Ужъ не на Киньчжоу ли?

— Да, если хотите, то и на Киньчжоу. Фокъ берегъ людей. Онъ прекрасно зналъ, что рано или поздно Киньчжоу падетъ.

А Зеленыя горы? Помилуйте, два мѣсяца держались.

Теперь на прибавку еще одинъ отбитый штурмъ — и роль Артура сыграна.

Погибнуть можно, но съ умомъ, съ пользою для дѣла.

Почему не умереть, если это спасетъ кампанію? А кампанія, ясно теперь уже, проиграна.

За что я цѣню, а Россія еще оцѣнитъ генераловъ Стесселя, Фока и Рейса? За то, что они берегутъ ввѣренныхъ имъ людей.

Они отобьютъ одинъ штурмъ, а потомъ сумѣютъ съ честью выйти изъ положенія осажденнаго.

А Смирновъ? Смирновъ-это фанатикъ! Что для него люди? — пѣшки! Онъ, видите ли, комендантъ и поэтому никогда не сдастъ крѣпости. Мы для него пушечное мясо.

Счастье наше, что въ Петербургѣ спохватились и во-время его ограничили… –

Что мнѣ оставалось дѣлать? Съ покорностью выслушать всю эту белиберду, придя домой, занести въ свой дневникъ, а на слѣдующій день отправиться къ полковнику М. А. Тыртову и отвести у него душу. Такъ я и сдѣлалъ.

Прихожу 21-го іюля къ Михаилу Алексѣевичу и разсказываю о разглагольствованіяхъ X.

Полковникъ Тыртовъ внимательно меня выслушалъ и говоритъ:

— Тому, что въ крѣпости вообще говорятъ подобныя вещи, я не удивляюсь: у страха глаза велики, а разсудокъ малъ. Но я удивляюсь, какъ можетъ говорить подобныя рѣчи такое, по всей видимости, почтенное лицо, какъ X. Ему это положителыю непростительно. Онъ не долженъ забывать, что онъ офицеръ. И притомъ офицеръ съ виднымъ положеніемъ въ крѣпости. То, что онъ говоритъ, можетъ быть принято на вѣру младшими чинами и крайне губительно отозваться на настроеніи войсковыхъ массъ.

Его настолько разстраиваетъ всякая неожиданность, что онъ положительно теряетъ способность логическаго мышленія и подчасъ способенъ говорить абсурды.

Онъ вообще не умѣетъ себя вести въ окружающей его обстановкѣ.

Простившись съ полковникомъ Тыртовымъ, я зашелъ въ магазинъ экономическаго общества.

Въ магазинѣ толпа.

Солдаты-продавцы едва успѣваютъ отпускать товаръ.

Спрашиваю у завѣдующаго магазиномъ — что случилось? Почему такой наплывъ покупателей?

— Во-первыхъ, завтра праздникъ, а во-вторыхъ, всѣ дѣлаютъ себѣ запасы. Какъ только наши оставили Волчьи горы и противникъ продвинулся къ крѣпости, всѣ рѣшили, что пора запастись всѣмъ необходимымъ. Теперь уже не вѣрятъ въ скорую помощь съ сѣвера.

Въ толпѣ замѣтилъ знакомаго офицера. Поздоровались.

— А, господинъ корреспондентъ! Ну, какъ дѣла? Что подѣлываете? Слышали, чѣмъ кончился сочиненный романъ про m-me Тауцъ?

— Какъ же, слышалъ. Дѣло было такъ.

На одной изъ шаландъ, отправившихся въ Чифу, была супруга полицмейстера г-жа Тауцъ.

По городу послѣ возвращенія части шаландъ распространился слухъ, что шаланда, на которой уѣхала жена полицмейстера, очень еще молоденькая дамочка, попала въ руки японцевъ. Не возвращена же шаланда въ Артуръ по той простой причинѣ. что m-me Тауцъ очень понравилась японцамъ.

Толкамъ и пересудамъ, конечно, не было границъ. Дамскій элементъ Артура, какъ болѣе чуткій ко всему, что носило романическіи характеръ, далъ своей фантазіи волю, и исчезновеніе m-me Тауцъ облеклось въ романъ изъ японо-артурской войны.

До начала войны въ m-me Тауцъ (тогда еще дѣвушку) былъ влюбленъ японскій офицеръ, проживавшій въ Артурѣ въ качествѣ парикмахера. Парикмахеръ этотъ впослѣдствіи ежедневно брилъ ея супруга и поклялся, что рано или поздно m-me Тауцъ будетъ принадлежать ему, мнимому парикмахеру.

Шаланда была настигнута у береговъ Квантуна, всѣ русскіе были умерщвлены, а m-me Тауцъ была спасена своимъ поклонникомъ и теперь въ его власти.

Быть можетъ, авторши и восхищались постоянствомъ японца, съ каждымъ днемъ прибавляя новую главу въ сочиненномъ ими романѣ, но несчастному законному супругу, самому полицмейстеру, было не до восхищенія.

Бѣдный Тауцъ метался со своими конными полицейскими по ближайшимъ бухтамъ, разыскивая слѣды своей молодой супруги, оставляя на произволъ судьбы ввѣренную ему позицію.

Много было загнано лошадей, много несчастныхъ китайцевъ испробовали на своихъ спинахъ силу русской нагайки…

Но вѣдь каждая исторія чѣмъ-нибудь да кончается. Кончился и фантастическій романъ m-me Тауцъ.

Скоро въ Артуръ пришло извѣстіе, что m-me Тауцъ благополучно прибыла въ Чифу и шлетъ свой искренній привѣтъ законному супругу.

Полицмейстеръ повеселѣлъ, китайцы и артурскій пролетаріатъ вздохнули свободнѣе.

Авторамъ романа стало скучно. Въ глазахъ дамъ г. Тауцъ потерялъ обаяніе несчастнаго супруга.

Утромъ, часовъ около 9-ти, я отправился къ фотографу Липпейнтнеру съ цѣлью пригласить его снять на плацу передъ отрядной церковью парадъ войскъ.

Фотографъ съ удовольствіемъ было согласился, но узнавъ, что на парадѣ будетъ самъ Стессель, заявилъ:

— Нѣтъ, я очень боюсь этого генерала. Онъ меня прогонитъ. Вы имѣете разрѣшеніе? Если не имѣете — я не поѣду. Этотъ генералъ все можетъ. Онъ можетъ подарить мнѣ розги.

Какъ я ни уговаривалъ австрійца — послѣдній былъ твердъ въ своемъ рѣшеніи. Пришлось итти къ Стесселю. Едва я вышелъ изъ воротъ Пушкинскаго училища — какъ изъ-за угла стессельскаго дома показалась крупная фигура самого генерала, эскортируемая взводомъ казаковъ. Генералъ направлялся въ церковь — былъ 10-й часъ на исходѣ.

Начальникъ раіона, осадивъ коня и поздоровавшись со мной очень привѣтливо, спросилъ:

— Вы тоже въ церковь?

— Такъ точно, ваше превосходнтельство. У меня, ваше превосходительство, есть просьба.

— Говорите, говорите. Чѣмъ могу служить господину военному корреспонденту?

— Ваше превосходительство (я привыкъ со старшими говорить почтительно), разрѣшите мнѣ снять парадъ и для этой цѣли пригласить фотографа.

— Кто онъ? штатскій?

— Такъ точно, ваше превосходительство, штатскій и при этомъ еще австрійскій подданный.

— Хорошо. Только вы за нимъ наблюдайте. Вы за него отвѣчаете.

— Почему же, ваше превосходительство?

— Вы же за него просите. Я и понятія даже не имѣлъ, что въ крѣпости есть австрійскій подданный. Онъ, можетъ быть, шпіонъ. Надо спросить Тауца. Я ему скажу. Такъ нельзя. Вы его пригласите, пусть снимаетъ. а Тауцу нужно сказать. Пожалуй, въ крѣпости есть еще японскіе подданные…

Генералъ тронулъ лошадь.

— … Вы снимайте, если хотите, только фотографъ, пожалуй, шпіонъ…

Я пожалѣлъ, что распустилъ свой языкъ, но было уже поздно.

Вернувшись къ фотографу и сообщивъ ему, что генералъ Стессель далъ разрѣшеніе — я усадилъ его въ коляску со всѣми его аттрибутами и быстро довезъ до церкви.

Парадъ уже начался. Генералъ по обыкновенію говорилъ войскамъ зажигательныя рѣчи.

Вся площадь передъ входомъ въ крѣпость была усѣяна свободными отъ службы офицерами, чиновниками, дамами, обывателями.

День былъ жаркій, ясный, солнечный.

Большинство присутствовавшихъ было въ бѣлоснѣжныхъ кителяхъ, дамы блистали изящными свѣтлыми нарядами, которымъ могъ позавидовать любой модный и фешенебельный курортъ. У всѣхъ оживленныя лица, улыбки…

Ничто, положительно ничто не напоминало, что Артуръ уже осажденъ и съ моря и съ суши.

Ничто не говорило, что не сегодня-завтра, а то, можетъ быть, сейчасъ, сію минуту непріятель откроетъ бомбардировку города.

Когда бомбардировка надвигалась съ моря, крѣпость задолго до ея начала узнавала, что она приближается. Наблюдательные посты доносили о приближеніи непріятельской эскадры, когда она еще была за видимостью горизонта Артура.

Теперь же, когда противникъ притаился за горами, которыя мы различаемъ невооруженнымъ глазомъ; теперь, когда мы отлично знаемъ, что непріятель энергично и быстро возводитъ батареи, подвозитъ, устанавливаетъ орудія — мы не могли предугадать день и часъ, когда японцы откроютъ по насъ огонь.

Никто не могъ предвосхитить, когда раздастся первый выстрѣлъ съ суши по городу, но большинство уже отлично знало, что площадь города ежеминутно можетъ быть обстрѣлена въ любой ея точкѣ.

Какъ тогда, такъ и теперь, я не могъ и не могу понять, чѣмъ можно было объяснить это спокойствіе передъ смертельной опасностью, которая ежесекундно могла разразиться надъ всѣми собравшимися, разряженными, покойными и флиртирующими, улыбающимися, спорящими, хохочущими, злословящими, сплетничающими…

Было ли это нѣмой покорностью передъ неизбѣжнымъ, или то была истинно-русская увѣренность — «авось», ничего не будетъ?

Парадъ приходилъ къ концу. Войска перестраивались къ церемоніальному маршу. Фотографъ возился съ установкой большого аппарата.

Среди публики появленіе фотографа произвело нѣкоторую сенсацію.

— …Господа, сейчасъ Стессель будетъ увѣковѣченъ, говоритъ кто-то въ толпѣ мастеровыхъ.

Полицмейстеръ, огромнаго роста мужчина, повернулся въ сторону говорившаго и такъ сердито посмотрѣлъ на смѣявшихся, что тѣ сразу примолкли. Одинъ изъ мастеровыхъ, однако, не вытерпѣлъ и еще громче сказалъ:

— Чего буркалы вытаращилъ? Небось, здѣсь мы не въ твоей власти, здѣсь не арестный домъ…

Полицмейстеръ продолжалъ бросать молніеносные взгляды, около него суетился околодочный, что-то страстно хотѣлъ ему сказать, вскидывая голову и безпрестанно прикладывая руку къ козырьку — совершенный видъ молодого вороненка, приготовляющагося броситься на намѣченную жертву. Очевидно, готовился маленькій скандалъ, который неминуемо бы разыгрался при благосклонномъ участіи полиціи — но вотъ раздалась команда, зашумѣлъ оркестръ… Фотографъ спрятался подъ плащъ. Стессель, окруженный сонмомъ своихъ наперсниковъ, благодарилъ проходившіе мимо него взводы стрѣлковъ, артиллеристовъ, казаковъ и моряковъ.

Парадъ кончился. Начальствующія лица тронулись въ Маріинскую больницу, праздновавшую въ этотъ день свой годовой праздникъ.

Пріѣхалъ туда съ полковникомъ Артемьевымъ и я.

Въ саду Краснаго Креста уже прогуливался комендантъ крѣпости Смирновъ, о чемъ-то разговаривая съ гражданскимъ комиссаромъ Вершининымъ. Мы подошли къ нимъ. Поздоровались.

— …Отлично — отчего-же, Александръ Ивановичъ? — я вполнѣ раздѣляю ваше желаніе, продолжалъ свою бесѣду Смирновъ съ Вершининымъ: это вполнѣ будетъ отвѣчать настроенію жителей и гарнизона. Только предупреждаю, оркестровъ дамъ сколько угодно, а войскъ ни полвзвода.

Теперь такое тревожное время, что все должно быть на своихъ мѣстахъ и на чеку. Войскъ съ оборонительнои линіи отвлекать немыслимо. Полковые священники могутъ обойти съ молитвой участки своихъ полковъ — полагаю, что это будетъ цѣлесообразнѣе… Итакъ, Александръ Ивановичъ, вопросъ рѣшенъ: молебенъ 25-го, оркестровъ сколько угодно, но войскъ ни полвзвода…

Только предупреждаю, меня на молебнѣ не будетъ — съ ранняго утра уѣзжаю на сѣверо-восточный фронтъ.

— Вполнѣ согласенъ, спѣшу съ готовностью подчиниться рѣшенію вашего превосходительства.

— А-а! Прасковья Георгіевна, и вы пожаловали, — здороваясь съ m-me Тыртовой, сказалъ Смирновъ: не боитесь? А вдругъ начнутъ стрѣлять. Вотъ Александръ Ивановичъ 25-го устраиваетъ крестный ходъ и молебенъ на городской площади — боюсь я, что къ тому времени японцы начнутъ бомбардировать городъ.

Судя по работамъ осаждающаго, прежде всего подвергнутся бомбардировкѣ внутренняя гавань (ковшъ), портъ и Старый городъ.

Гдѣ мы съ вами стоимъ — это мѣсто тоже будетъ небезопаснымъ. А Стрѣлковая, ваша улица, улицы, прилегающія къ порту и гавани, находясь на створѣ непріятельскихъ батарей, будутъ сильно страдать. Всѣ недолеты будутъ ложиться въ указанныхъ направленіяхъ.

— Ну, Константинъ Николаевичъ, вы неутѣшительныя новости говорите.

— Э, барыня, все это будутъ цвѣточки, ягодки-то впереди. Ничего — и мы будемъ задавать японцамъ. Посмотрите кругомъ — это теперь все молчитъ, а какъ заговоритъ — и японцамъ будетъ не сладко.

Будемъ надѣяться, что японцы будутъ давать перелеты и ваша улица не пострадаетъ.

Однако, чего же это мы ждемъ, ваше превосходительство, обратился Смирновъ къ подходившему егермейстеру Балашову.

— Стесселя, ваше превосходительство, Стесселя. Хотя можно уже начать, часъ уже давно наступилъ.

Въ садъ Маріинской больницы черезъ широко распахнутыя ворота какъ разъ въ это время въѣзжалъ давно ожидаемый начальникъ раіона.

Балашовъ, въ бѣломъ кафтанѣ, съ красной лентой черезъ плечо, поспѣшилъ навстрѣчу съ искреннимъ привѣтствіемъ.

— Опоздалъ, опоздалъ. Боевыя распоряженія задержали. Идемте, идемте… гудѣлъ голосъ прибывшаго.

Наконецъ довольно продолжительный молебенъ кончился.

Заручившись согласіемъ генерала Стесселя, я рѣшилъ и здѣсь снять группу. Липпейнтнеръ уже ожидалъ. Сообщилъ о своемъ желаніи Балашову, какъ хозяину праздника.

Послѣдовало согласіе, но, какъ всегда на каждомъ истинно-русскомъ торжествѣ, не обошлось безъ маленькаго, на первый взглядъ, но въ сущности очень серьезнаго инцидента.

Когда всѣ вышли въ садъ, я предложилъ всѣмъ стать у террасы, при чемъ принялъ дѣятельное участіе въ установкѣ группы. Стессель торопилъ. Когда всѣ сгруппировались, онъ обращается ко мнѣ:

— Чего мы ждемъ? Снимайте!

— Сейчасъ придетъ батюшка, говорю я.

— Отлично можно и безъ поповъ, чего онъ тамъ копается? Снимайте же!

Лпппейнтнеръ смотритъ на меня вопросительно.

— Ваше превосходительство, батюшка уже идетъ, онъ кропитъ св. водой помѣщенія… Генералъ сдѣлалъ нетерпѣливый жестъ и прибавилъ полнымъ голосомъ: Не понимаю, зачѣмъ понадобился тутъ попъ…

Вышелъ съ крестомъ и въ облаченіи священникъ, служившій молебенъ, и, крайне сконфуженный, приткнулся съ боку къ группѣ.

Группы этой отпечатать не удалось — т. к., во-первыхъ, вышла она крайне неудачной, а во-вторыхъ, она была уничтожена взрывомъ одного изъ снарядовъ, разрушившимъ ателье нашего единственнаго въ Артурѣ профессіональнаго фотографа.

Послѣ молебна мы съ полковникомъ Артемьевымъ отправились въ Новый городъ съ цѣлью посѣтить въ госпиталѣ раненаго князя Гантимурова.

Больному дѣлали перевязку, и поэтому пришлось очень долго ждать.

Въ этомъ же госпиталѣ содержался въ отдѣльномъ помѣщеніи, охраняемомъ часовымъ, плѣнный больной японскій офицеръ.

Намъ разрѣшили его навѣстить.

Больной не слышалъ нашего прихода. Онъ стоялъ у окна и задумавшись глядѣлъ вдаль, въ промежутокъ горъ, гдѣ блестѣла гладь океана…

Услышавъ наши шаги, онъ быстро обернулся и, привѣтствуя насъ глубокимъ поклономъ, вопросительно на насъ посмотрѣлъ.

Я не зналъ, подать ему руку, или нѣтъ. Артемьевъ тоже, видимо, колебался. Руки мы ему не подали.

Предложивъ ему рядъ незначительныхъ вопросовъ и получивъ въ отвѣтъ нѣсколько кивковъ головы и продолжительиое безмолвное шипѣніе съ глубокимъ поклономъ въ концѣ, мы разстались.

Проходя по корридорамъ госпиталя, я, находясь еще подъ впечатлѣніемъ плѣннаго офицера, старался уяснить себѣ, почему я, войдя къ нему въ палату, просто не подалъ руки, а задумался и въ результатѣ не подалъ. Оскорбить я его, безусловно, не хотѣлъ: лежачаго не бьютъ. Въ храбрости японцевъ я успѣлъ уже убѣдиться. Почему же? Представьте — мнѣ было неловко подать руку офицеру, сдавшемуся, не будучи раненымъ, въ плѣнъ.

Я тогда былъ убѣжденъ, что въ плѣнъ сдается только тотъ, кто не въ силахъ уже больше защищаться. Я былъ увѣренъ, что русскіи солдатъ и офицеръ здоровыми въ плѣнъ не пойдутъ. Я вѣрилъ въ былыя традиціи нашей арміи, въ которыхъ меня воспиталъ корпусъ.

Впослѣдствіи мнѣ, для котораго честь арміи такъ же дорога, какъ память ряда моихъ предковъ, проливавшихъ въ ея рядахъ свою кровь за честь и достоинство Россіи, пришлось горько разочароваться. Оказалось, что въ плѣнъ можно сдаваться не только единичнымъ лицамъ, но цѣлымъ баталіонамъ, полкамъ, батареямъ и даже крѣпостному гарнизону.

Я не виню рядовыхъ бойцовъ. Я не могу имъ бросить жестокаго упрека. Почему? Потому, что въ этомъ виновата вся система воспитанія нашей арміи: они — покорное стадо. Въ нашей войсковой массѣ почти отсутствуетъ индивидуальность. Нашъ солдатъ тогда только несокрушимая мощь и непобѣдимая сила, когда ею управляютъ офицеры въ лучшемъ значеніи этого слова. Для нашего воина примѣръ — это все. Если насъ гнететъ позоръ цѣлаго ряда сдачъ въ плѣнъ, то въ этомъ, повторяю, виновата вся наша система, которая ведетъ армію къ полному разложенію. Наша армія остановилась въ своемъ развитіи, между тѣмъ какъ армія японцевъ бѣшено прогрессировала; чѣмъ была наша армія 50 лѣтъ тому назадъ — тѣмъ она осталась и теперь, измѣнились лишь ея форма и вооруженіе. Хотя офицеры стали образованнѣй въ общей массѣ, но это ничуть не воспитало духъ арміи.

Старшіе начальники въ большинствѣ случаевъ — это тѣ же чиновники, облеченные въ военные мундиры и вооруженные шашками.

Они своимъ сибаритствомъ растлѣваютъ намъ армію. Они ведутъ ее къ гибели. Забыты суворовскіе завѣты.

Мы забыли уроки исторіи. Исторія Великой Французской Революціи краснорѣчиво намъ говоритъ, что бываетъ съ арміей, въ которой генералы — лишь генералы по имени. Дальнѣйшее развитіе революціи во всѣхъ ея перипетіяхъ даетъ намъ примѣръ — примѣръ полнаго разложенія арміи.

Къ моменту гибели Людовика XVI во Франціи арміи фактически не существовало: армія растаяла.

Она растаяла потому, что генералы перестали быть солдатами по своимъ внутреннимъ убѣжденіямъ.

Они удалились отъ солдата. Они заботились исключительно о себѣ. Они смотрѣли на солдата, лишь какъ на средство для достиженія своихъ своекорыстныхъ цѣлей, почестей и власти. Они забыли, что, любя свою родину, они должны были любить и цѣнить ея сыновъ, становящихся подъ знамена.

Только любя солдата, какъ человѣка, входя въ его нужды, понимая и уважая его, можно побѣждать.

Наша система растлѣваетъ генераловъ, генералы армію — и армія наша таетъ.

Роскошное утро воцарилось надъ Артуромъ. Отъ моря до верхушекъ горъ все блистало подъ ослѣпительными лучами іюльскаго солнца.

Еще вѣетъ прохладой, еще солнце невысоко, еще городъ не ожилъ: Артуръ по старой привычкѣ просыпается поздно. Улицы еще пустынны.

Проснулась лишь крѣпость. Береговой и сухопутный фронты молчатъ. Тамъ, далеко кругомъ, все тихо и мирно. Бредутъ лишь, несмотря на воскресный день, очередныя партіи солдатъ и китайцевъ на работы. Ничто не говоритъ, ничто не напоминаетъ, что городъ осажденъ, что онъ отрѣзанъ отъ всего міра и живетъ своей особенной жизнью, жизнью призрачныхъ надеждъ и упованій.

Раннее солнце востока, проникая въ дома, фанзы, казармы, блиндажи, каюты и казематы, пригрѣвая на утреинемъ холодкѣ часовыхъ въ сторожевомъ охраненіи, часовыхъ при орудіяхъ, на батареяхъ, — будитъ все спящее живое. Для всѣхъ оно свѣтитъ ласково и привѣтливо, не разбирая ни добрыхъ ни злыхъ. Сотни и тысячи людей, которымъ суждено было навѣки уснуть въ землѣ Квантуна, просыпались съ обновленнымъ запасомъ душевныхъ и физическихъ силъ.

Артуръ просыпался.

Люди, освѣжившіеся покоемъ минувшей ночи, бодры и веселы подъ лучами жизнерадостнаго солнца.

День 25 іюля торжествовалъ въ блескѣ своей красоты.

Заблаговѣстили къ обѣднѣ.

Сегодня будутъ молиться объ избавленіи Артура отъ грядущихъ тяжелыхъ испытаній.

Церкви полны молящихся.

Въ отрядной церкви литургія приходитъ къ концу. Къ паперти ея съ разныхъ концовъ города подходятъ крестные ходы.

Здѣсь собралось, кажется, все населеніе Артура отъ мала до велика для единодушной, горячей, искренней молитвы къ Богу правды, любви и милосердія…

Около 10 1 /2 час. тронулся наконецъ общій крестный ходъ.

Живая волна людей медленно подвигалась впередъ. Передъ портомъ крестный ходъ остановился. На лицахъ всѣхъ, особенно женщинъ и даже дѣтей, печать религіознаго настроенія и сознанія, что они совершаютъ что-то очень нужное, важное, безъ чего Артуру не устоять и не избавиться отъ ужасовъ надвигавшихся страдныхъ дней.

Служили краткое молебствіе. Священники торопились, пѣвчіе торопились, слова молитвъ проглатывались — молящіеся по привычкѣ крестились, но даже самые ближайшіе не разбирали словъ молитвъ и пѣснопѣній. Однимъ словомъ, все шло по обыденному. Улицы буквально запружены народомъ.

— Не поздравляю, если японцы вздумаютъ открыть огонь по городу. Страсти тутъ произойдутъ — говоритъ кто-то въ толпѣ.

— И очень просто! И японцы сейчасъ узнаютъ! И… И… И огонь откроютъ!.. И шпіоны у насъ есть!..

И я ухожу!.. загорячился нѣкій старецъ и поплелся…

— Богъ милосердный милостивъ — ничего не будетъ, помолимся и…

Толпа двинулась; я не слышалъ дальше, чѣмъ убаюкивалъ себя говорившій. Крестный ходъ, прослѣдовавъ по набережной, повернулъ на Пушкинскую и наконецъ прибылъ на Цирковую площадь.

Всѣ обращены лицомъ къ сѣверо-восточному фронту, лицомъ къ надвигавшемуся врагу.

Начался молебенъ.

Солнце царственно лило палящіе лучи на обнаженныя головы молящихся.

Кругомъ относительная тишина, нарушаемая лишь рѣдкими глухими выстрѣлами на сѣверо-восточномъ фронтѣ.

Въ прозрачномъ, сухомъ и жаркомъ воздухѣ льются грустно-мелодичныя молитвословія пѣвчихъ, и явственно слышатся молитвенные возгласы старшаго въ Артурѣ священника, отца Глаголева.

Молящіеся сплошной массой столпились у крестовъ и хоругвей.

Кругомъ — горы, носящія на груди своей сотни орудій, за ними — врагъ.

11 часовъ. Воцарилась полная, торжественная тишина.

Населеніе Артура молилось.

Раздался возгласъ священника:

— Паки и паки, преклонше колѣна…

Всѣ опустились на колѣни.

Все замерло… лишь отчетливо слышались слова «колѣнопреклонной» молитвы.

Было ровно 11 ч. 15 м. утра.

Послышался отдаленный выстрѣлъ. Выстрѣлъ не нашъ. Секунды уходили въ вѣчность… надъ головами высоко, высоко что-то запѣло, завыло… и опять тихо.

Нѣкоторые поднялись. большинство, склонившись, молилось.

Выстрѣлъ повторился. Еще, еще… Вой и пѣніе ниже, явственнѣй… Еще… Снарядъ со стремительнымъ свистомъ-шипѣніемъ пронесся, казалось, надъ самыми головами. Большинство повернуло голову, какъ бы слѣдя за полетомъ снаряда… Секунда… другая… донесся трескъ взрыва тамъ, за нами, въ порту.

Да что же это?! Вѣдь это не съ моря, а оттуда, съ суши.

Среди молящихся началось волненіе; многіе подымались, опять опускались на колѣни.

Выстрѣлъ за выстрѣломъ… Все чаще, чаще…

Полиція заметалась. Полицмейстеръ Тауцъ быстро ушелъ.

Священникъ дрожащимъ голосомъ кончаетъ молитву. Всѣ поднялись. Многіе спѣшно уходятъ, другіе бѣгутъ. Разбились по группамъ — стоятъ въ раздумьи, словно не понимая, что творится.

Торжественно и громко несутся аккорды гимна: «Тебе Бога хвалимъ».

Громъ взрывовъ на улицахъ, прилегающихъ къ порту, усиливается.

На лицахъ у всѣхъ недоумѣніе и испутъ.

Свершилось. Такъ вотъ она дѣйствительность осажденной крѣпости! Никто здѣсь не знаетъ, откуда несется къ намъ смерть и разрушеніе. Оттуда, изъ-за горъ. Но горъ много…

Такъ вотъ они тѣ черные деньки, мысль о которыхъ давила, какъ кошмаръ.

Куда же дѣвалось у всѣхъ молитвенное настроеніе? Куда исчезла надежда на помощь Того, Кому только что такъ парадно и усердно молились, Кому вѣрили, у Кого просили защиты?!.

Молебенъ кончался. Еще гремѣло многолѣтіе Государю, а священники уже быстро, почти бѣгомъ уходили отъ мѣста молитвы; пѣвчіе, кресты и хоругви едва поспѣвали за ними.

Священнослужители хотя и ближе къ Богу, но они тоже люди: имъ было страшно.

Площадь быстро опустѣла. Бомбардировка продолжалась.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда кончился молебенъ, я потребовалъ лошадь и отправился по улицамъ Стараго города.

Большинство снарядовъ рвалось передъ портомъ и въ самомъ порту. Одинъ изъ снарядовъ разорвался у забора офицерскаго экономическаго Общества, рядомъ съ домомъ полковника Тыртова; m-me Тыртова была одна дома, когда началась бомбардировка.

Когда разорвался снарядъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ крайняго окна гостиной, m-me Тыртова, сидѣвшая въ этой комнатѣ, остолбенѣла отъ ужаса и, ошеломленная взрывомъ, была близка къ обмороку.

Мысль о мужѣ, отправившемся на крестный ходъ, заставила ее овладѣть собой и взять себя въ руки. Страхъ за участь мужа былъ сильнѣе чувства самосохраненія.

Когда я подъѣхалъ къ зданію порта, къ домику, который занималъ старшій бухгалтеръ, я увидѣлъ грозную картину разрушенья. Это были слѣды дѣйствія 120 мм. бомбъ: крыша разворочена, въ домѣ хаосъ.

Сошелъ съ коня — вхожу.

Меня встрѣчаетъ самъ хозяинъ со словами:

— Скажите — что дѣлать? Куда ѣхать? Куда спрятаться? Гдѣ безопаснѣе? Вы должны знать. Не угодно ли? Сидѣлъ спокойно у окна. Помолился еще, когда крестный ходъ у насъ останавливался.

Вдругъ — трахъ! и видите, что сталось со мной.

Что могъ я отвѣтить напуганному, выбитому изъ колеи почтенному человѣку? Сказавъ нѣсколько фразъ, долженствовавшихъ его успокоить и ободрить, я прошелъ въ сосѣднюю квартиру.

Въ ней меня поразило слѣдующее обстоятельство. Снарядъ, пронизавъ крышу и потолокъ, разорвался въ гостиной, разворотивъ въ ней положительно все. Въ сосѣдней же столовой, отдѣленной лишь тонкой стѣной, все было цѣло — даже теплилась лампадка передъ образомъ.

Бомбардировка съ перерывами продолжалась до сумерекъ.

Проѣзжая по Стрѣлковой улицѣ, я встрѣтилъ пристава Пржевальскаго. Полицейскій чинъ былъ страшно взволнованъ, собиралъ осколки разорвавшихся снарядовъ, передавая ихъ сопровождавшимъ его околодочнымъ и городовымъ.

— Эти осколки нужно представить г. полицмейстеру и начальнику раіона.

Улицы показались вымершими; кое-гдѣ лишь попадались прохожіе, съ любопытствомъ разсматривавшіе результатьт бомбардировки.

Населеніе Стараго города попряталось въ дома. Окна закрыты — у оконъ никого. Словно всѣ были увѣрены, что стѣны и крыша спасутъ ихъ отъ адской разрушительной силы рвущихся снарядовъ.

Артуръ около 3-хъ часовъ дня словно застылъ. Неожиданность бомбардировки подѣиствовала на всѣхъ крайне угнетающе.

Объѣхавъ Старый городъ, я направился въ Новый.

На улицѣ, кромѣ городовыхъ, почти никого. Извозчики тоже куда-то попрятались.

На всемъ пути до Новаго города я души живой не встрѣтилъ.

Никто не рѣшался показаться въ Старый городъ.

Чѣмъ дальше я былъ отъ порта, чѣмъ глуше доносились до меня взрывы снарядовъ, тѣмъ покойнѣе становилось на душѣ.

А вѣдь тамъ, назади, оставались люди. Тамъ оставались мои новые знакомые, которыхъ я за короткій періодъ времени успѣлъ оцѣнить, полюбить и сжиться съ ними.

Я нѣсколько разъ старался поймать себя на мысли, не ѣду ли я въ Новый городъ потому, что тамъ совершенно безопасно.

Въ концѣ концовъ я убѣдилъ себя, что я ѣду туда въ силу необходимости, а вовсе не изъ трусости. Я убѣдилъ себя въ томъ, что мнѣ необходимо по возможности побывать сегодня повсюду, чтобы составить себѣ цѣльное впечатлѣніе — чѣмъ былъ Артуръ въ первый день бомбардировки съ суши.

Я убѣдилъ себя въ этомъ и спокойно продолжалъ свой путь.

Дорога въ Новый городъ ведетъ прямая, ровная, отлично шоссированная.

Подъѣзжая къ городскому саду, я встрѣтилъ пролетку, въ пролеткѣ красивый чиновникъ.

— Будьте добры сказать: въ Старый городъ можно проѣхать? Мнѣ тамъ быть необходимо…

— Какъ же, можно.

— Но вѣдь тамъ рвутся снаряды. Говорятъ — много убитыхъ, раненыхъ?

— Снаряды рвутся, но убитыхъ и раненыхъ еще не видѣлъ.

— А вотъ у насъ свѣдѣнія есть, чтотубитыхъ очень много. Что теперь — хуже или лучше, чѣмъ во время морской бомбардировки?

Я слушалъ словоохотливаго чиновника, смотрѣлъ на его разстроенное, поблѣднѣвшее лицо и угадывалъ, что ему ужасно не хочется туда ѣхать. Онъ, видимо, ожидалъ отъ меня такого отвѣта, который далъ бы ему право вернуться назадъ.

— По моему, теперь лучше; что будетъ дальше — не знаю. Кромѣ того, снаряды рвутся на опредѣленной площади. Честь имѣю кланяться.

Поворачивая съ шоссе въ городъ, я оглянулся: чиновникъ ѣхалъ назадъ.

Сопровождавшій меня мой вѣстовой Николай Худобинъ изобразилъ на своемъ лицѣ огромную улыбку.

— Чего, Николай Терентіевичъ, изволите смѣяться?

— Чего изволите?

— Я говорю — чего вамъ такъ весело?

— Да вонъ, нашъ-то разговорщикъ назадъ вериулся.

Въ Новомъ городѣ жизнь текла обычнымъ путемъ — словно сегодня ничего не происходило, только прохожихъ мало.

Заѣхалъ въ ресторанъ «Звѣздочку». Нѣсколько столовъ занято.

Публика закусываетъ, крѣпко выпиваетъ. Выпиваетъ по-артурски.

Подошелъ къ буфету. Обращаюсь къ буфетчику. Послѣдній вмѣсто того, чтобы дать мнѣ требуемое, засыпалъ меня вопросами.

— Вы изъ Стараго города? Ну что? Страшно тамъ? Много народу побило? Снаряды, говорятъ, въ крестный ходъ посыпались? Вотъ бѣда-то! А-я-я-яй! Что же это будетъ? Неужели и насъ будутъ бомбардировать? Теперь, пожалуй, каждый день. Этакъ вѣдь нельзя…

— Дайте мнѣ пожалуйста…

— Теперь прямо хоть ложись и умирай. Чѣмъ все это кончится? Прежде — придетъ эскадра, отбомбардируетъ и уйдетъ. Уйдетъ надолго. А теперь? Теперь никуда не скроешься. Японцы тоже изъ Артура не пускаютъ…

— Я васъ прошу — дайте мнѣ…

— О Господи, Господи! Чѣмъ все это кончится? А о Куропаткинѣ ни слуху ни духу, и дѣла наши плохо идутъ. Вамъ рюмку водки? Англійской? Да, и что это будетъ? Говорятъ, что долго намъ не продержаться. А ну ихъ! Чего даромъ народъ-то губить. Все равно съ японцами намъ не справиться…

Буфетчикъ, вѣрно, долго еще говорилъ бы на эту тему. Для меня же было вполнѣ достаточно. Я поспѣшилъ уйти.

Въ дешевыхъ городскихъ квартирахъ, расположенныхъ рядомъ со «Звѣздочкой» и занятыхъ по преимуществу красавицами Артура, шло веселье. Изъ оконъ раздавались звуки піанино. Чей-то поставленный на шампанскомъ голосъ старался изобразить цыганскій романсъ. Пѣла плохо, но все-таки пѣла.

Проѣхавъ къ казармамъ 12-го полка, я умилился душой.

Нѣсколько солдатъ изъ обоза играли въ чехарду. Были они выпивши, или нѣтъ — я не знаю. Но что имъ было совершенно безразлично, идетъ бомбардировка Стараго города, или нѣтъ — то это было ясно.

У зданія флотскаго экипажа меня поразила слѣдуютцая картина. Извозчичья коляска. Въ коляскѣ, на заднемъ сидѣніи, два китайца, на переднемъ — два стрѣлка. Всѣ четверо сильно выпивши. Возница дремлетъ. Лошади едва плетутся. Сѣдоки о чемъ-то горячо бесѣдуютъ, затѣмъ начинаютъ обниматься — очевидно, доказывая этимъ свою дружбу.

Глядя на эту сцену, я невольно задумался надъ вопросомъ — что это: русская ли разнузданность, или китайская хитрость?

Читатель долженъ помнить, что китайцы были прекрасными и полезными шпіонами, только не для насъ, а для японцевъ.

Часамъ къ 6 вернулся въ Старый городъ. Бомбардировка прекратилась. Все приняло обычный обликъ, все по старому: на улицѣ масса публики, на Этажеркѣ играетъ оркестръ, на аллеяхъ много морскихъ офицеровъ, дамъ меньше.

Единственно, что напоминало о первой бомбардировкѣ — это разрушенія. Публика группами собирается и съ любопытствомъ разглядываетъ ихъ. Улицы, гдѣ попали снаряды, уже подметены. Телеграфные и телефонные столбы и провода исправляются. Ямы, въ видѣ воронокъ, на улицѣ и тротуарахъ засыпаны.

По городу словно буря прошла, и все успокоилось, все вошло въ обыденную колею. Явилась даже увѣренность: это только такъ; вѣрно, больше не повторится. Не можетъ же быть, чтобы японцы начали разрушать городъ. Главная ихъ цѣль — форты и укрѣпленія крѣпости. Не станутъ же они безцѣльно тратить дорого стоящіе снаряды на разрушеніе домовъ мирныхъ жителей.

Въ 10 часовъ вечера я пріѣхалъ къ редактору «Новаго Края» на воскресную бесѣду.

Кромѣ г. Томаровича, никто изъ нашихъ не пришелъ.

Редакторъ, Петръ Александровичъ Артемьевъ, по обыкновенію былъ бодръ. Никакія неожиданности, казалось, не могли выбить его изъ колеи: онъ со спокойной увѣренностыо смотрѣлъ на будущее. Онъ вѣрилъ въ счастливую звѣзду Артура, и поэтому ничто не могло его заставить хотя на минуту усумниться въ счастливомъ исходѣ наступившей тѣсной блокады крѣпости.

Никогда не забуду его фразы, сказанной мнѣ имъ въ эту ночь на прощанье.

— Спокойствіе, полное спокойствіе, увѣренность въ своихъ силахъ и рѣшеніе, но не на словахъ, а безповоротное рѣшеиіе воина умереть съ честью.

Выйдя вмѣстѣ съ Томаровичемъ на улицу, мы сразу попали въ тьму кромѣшную. Полная темень, грязь невылазная, и сильный дождь. Счастье наше, что я позаботился о коляскѣ.

Артуръ ночью, подъ проливнымъ дождемъ, нѣчто до горечи непріятное.

Было совершенно тихо. Береговой и сухопутный фронтъ молчали. Все окутано безпросвѣтной тьмой. Только въ сторонѣ моря свѣтовая полоса — то прожекторы освѣщаютъ рейдъ.

— Ну и темень! Того и гляди, японцы поведутъ сегодня штурмъ. Посмотрите: кругомъ въ трехъ шагахъ ничего не разглядѣть — говоритъ Томаровичъ.

— Кто идетъ? раздался голосъ выросшаго изъ темноты патруля.

— Свои, свои.

Мы спускались съ Перепелиной горы въ городъ.

Около 2-хъ ночи, когда мы съ Томаровичемъ, забравшись на оттоманку, пили чай, мирно бесѣдуя о минувшемъ днѣ, въ сторонѣ Дагушаня послышалась сильная ружейная стрѣльба, съ минуты на минуту усиливавшаяся.

Орудія молчали. Свѣтили лишь боевыя ракеты.

Никакъ начался штурмъ? Но почему молчатъ орудія?

Ружейный знакомый трескъ усиливался. Послышались отдѣльные орудійные выстрѣлы, за ними начались залпы.

Всѣ звуки смѣшались.

Я хотѣлъ было ѣхать на фронтъ, но дождь, полившій, какъ изъ ведра, заставилъ меня отказаться отъ этого рѣшенія.

Къ 5 часамъ утра все успокоилось.

Оказалось, что шла атака Дагушаня.

На слѣдующій день противникъ, оставивъ въ покоѣ городъ и всю оборонительную линію, обрушился на Дагушань. Гора Дагушань и Сяогушань, эти естественные форты Артура на его восточномъ фронтѣ, переживали страшные часы.

Во-первыхъ, онѣ не были использованы, такъ какъ при распланировкѣ крѣпости ихъ не считали серьезными опорными пунктами, и поэтому ихъ и не думали укрѣплять и вооружать, какъ того требовало ихъ положеніе относительно крѣпости.

Генералъ Смирновъ успѣлъ Дагушань и Сяогушань слегка лишь вооружить.

Во-вторыхъ, съ оставленіемъ генераломъ Фокъ Волчьихъ горъ, онѣ подвергались фланговому огню, и поэтому защищать ихъ было положительно невозможно.

Противникъ развилъ по нимъ такой страшный фронтальный и фланговый орудійный огонь, что защитники ихъ положительно таяли.

Роты 13-го восточно-сибирскаго стрѣлковаго полка шли туда, какъ на вѣрную смерть. Они защищали Дагушань вмѣстѣ съ артиллеристами до послѣдней крайности.

Такъ какъ Дагушань былъ не фортъ и даже не долговременное укрѣпленіе, а лишь ничѣмъ почти не защищенная артиллерійская позиція, безъ какихъ бы то ни было признаковъ казематовъ и блиндажей, въ которыхъ можно было укрыться во время подготовительной къ штурму бомбардировки, то становится до очевидности понятнымъ, что творилось на этой горѣ, когда противникъ направилъ туда огонь всѣхъ своихъ орудій.

Защиту Дагушаня я считаю одной изъ блестящихъ страницъ всей эпопеи защиты Артура.

Стрѣлки и артиллеристы доказали, на что способенъ нашъ воинъ.

Будь Дагушань и Сяогушань укрѣпленъ такъ, какъ подсказывала сама природа — защита Артура облегчилась бы многимъ.

Дагушань на восточномъ, Высокая на западномъ фронтѣ — двѣ почти равнозначащія величины. Какъ та, такъ и другая не вошли въ утвержденный планъ крѣпости.

Чѣмъ же была Высокая гора для крѣпости — читатель узнаетъ дальше.

Теперь, когда все пережитое кануло въ вѣчность, когда эпопею защиты Артура заслонили событія революціи — мало кто интересуется ею, но тотъ, кто заглянетъ въ эту исторію, тотъ невольно отдастъ должное артурскому гарнизону и призоветъ проклятіе на тѣхъ, кто довелъ Россію до Артура.

Я не останавливаюсь здѣсь на отдѣльныхъ фактахъ исключительнаго геройства отдѣльныхъ лицъ, но свидѣтельствую, что защита Дагушаня — это рядъ блестящихъ доказательствъ выносливости, отваги и самоотверженія нашихъ офицеровъ и иижнихъ чиновъ.

Когда шла атака Дагушаня, мы почему-то были совершенио спокойны. Никто, кромѣ, конечно, начальствующихъ лицъ, не зналъ, какое серьезное значеніе имѣлъ Дагушань.

Можно было предположить, что противникъ, поведя такъ интенсивно атаку на Дагушань, будетъ форсировать весь восточный фронтъ, который, кстати сказать, былъ самый глубокій и самый сильный.

Трудно было, конечно, предположить, куда противникъ главнымъ образомъ будетъ стремиться, но предположеніе, что онъ будетъ форсировать самый сильный фронтъ, не выдерживало критики.

Генералъ Смирновъ сразу опредѣлилъ, куда противникъ присосется. Онъ указалъ на сѣверо-восточный фронтъ, что блестяще и подтвердилось.

Но генералы Фокъ и Стессель съ Ренсомъ и птенцами были другого на этотъ счетъ мнѣнія, и поэтому всѣми силами препятствовали коменданту въ сильной оборонѣ указаннаго фронта и въ возведеніи третьей линіи укрѣпленій на этомъ же фронтѣ.

26 іюля въ 8 час. вечера послѣдняя незначительная часть войскъ праваго фланга послѣ упорнаго боя отошла за верки крѣпости.

Противникъ стремительно, цѣлыми массами, велъ нѣсколько атакъ, подвергаясь сильнѣйшему артиллерійскому огню всего нашего восточнаго фронта и части береговыхъ батарей.

Когда непріятелю удалось наконецъ занять Дагушань и Сяогушань съ огромными потерями, численность которыхъ опредѣлить трудно, съ цѣлью, конечно, установить за ночь батареи, — наша артиллерія, по приказанію генералъ-лейтенанта Смирнова, развила настолько сильный огонь по квадратамъ и прицѣлу, что не только возводить какія бы то ни было сооруженія, но даже кругомъ не было никакой возможности держаться.

На утро всѣ склоны Дагушаня были изрыты.

Снаряды огненнымъ ливнемъ всю ночь омывали Дагушань.

26 іюля поздно вечеромъ я отправился на Золотую гору.

Дежурный офицеръ на батареѣ, прапорщикъ запаса артиллеріи г. X., директоръ отдѣленія русско-китайскаго банка въ Артурѣ, не захотѣлъ меня пропустить. Предъявивъ свои документы, я попросилъ вызвать командира батареи капитана Зейца.

Съ его приходомъ инцидентъ былъ исчерпанъ.

Во время ужина получается телефонограмма съ приказаніемъ Золотой горѣ открыть огонь по Дагушаню, давая выстрѣлъ каждыя 5 минутъ.

Капитанъ Зейцъ немедленно усѣлся за карту и началъ вычислять углы возвышенія.

Наверху засуетилась прислуга у орудій.

Мы сидѣли въ прочномъ бетонномъ казематѣ, который, тѣмъ не менѣе, несмотря на свою прочность, былъ пробитъ 12-ти дюймовымъ снарядомъ во время морской бомбардировки.

Черезъ 5-10 минутъ Золотая гора открыла огонь изъ своихъ 11-дюймовыхъ чудовищъ.

Въ казематѣ лампы, свѣчи потухли. Изъ посуды кое-что разбилось. Въ открытый люкъ послѣ каждаго выстрѣла врывалась струя воздуха.

Заперли всѣ люки и желѣзныя массивныя двери. Не помогло. Каждый выстрѣлъ не тушилъ уже лампъ и свѣчей, но страшно оглушалъ; на столѣ все тряслось и дребезжало. Поднялся на батарею. Совершенно темно. Прислуга у мортиръ возится съ фонарями.

— Первое!..

Столбъ пламени, и оглушительный грохотъ выстрѣла. Стальная глыба съ стихающимъ свистомъ — урчаніемъ понеслась наверхъ, высоко.

Мортиры, съ высоко поднятыми дулами, отчетливо обрисовываются на бѣлесоватомъ бетонѣ.

Внизу въ казематѣ дребезжитъ звонокъ телефона.

— Ваше высокоблагородіе, недолетъ. Просятъ обстрѣлять склонъ, обращенный къ непріятелю — докладываетъ телефонистъ.

— Второе!

Опять грохотъ выстрѣла, да какой — въ ушахъ все время страшный звонъ и шумъ. Едва различаешь выстрѣлы сосѣднихъ морскихъ батарей.

Дядя Мошинскій тоже открылъ огонь. Дальше — Плоскій мысъ, Крестовая. Весь фронтъ гудитъ.

— Ваше высокоблагородіе, снарядъ попалъ въ сѣдло Дагушаня. Просятъ обстрѣлять склонъ, обращенный къ непріятелю — опять докладываетъ телефонистъ.

Капитанъ Зейцъ сбѣжалъ внизъ въ казематъ, склонился надъ разложенной картой.

Поднялся, поправилъ прицѣлъ.

— Третье!

Каждыя 5 минутъ раздается выстрѣлъ. Южная ночь полна очарованія. Вышелъ на гласисъ. Подошелъ къ самому обрывзт. Крутой скатъ въ море. На морѣ тишина. Горизонтъ чистъ, никого не видать. Прожекторы съ береговыхъ батарей освѣщаютъ водную поверхность. Сталъ приглядываться, упорно смотрѣть по одному направленію. Чѣмъ дольше я смотрѣлъ впередъ, тѣмъ явственнѣе обрисовывались очертанія приближавшагося судна. Метнулся лучъ прожектора — и ничего, кромѣ темной зеленоватой волны.

Обернулся назадъ: ровный обрѣзъ горы, и на равномъ разстояніи другъ отъ друга четыре жерла мортиръ.

Послѣ послѣдняго выстрѣла прошло двѣ минуты. На батареѣ тихо и темно. На гласисѣ я одинъ.

Внизу разстилается городъ, погруженный въ полную темень: ни на улицахъ ни въ домахъ ни признака свѣта. Городъ словно вымеръ.

Батарея сразу освѣтилась, словно днемъ. Огромный столбъ пламени вылетѣлъ изъ жерла мортиры.

Отъ сотрясенія воздуха зашумѣли мелкіе камешки, оторвавшись съ обрыва, и покатились внизъ.

Уже 3 часа подрядъ весь береговой фронтъ отъ Золотой горы громитъ Дагушань.

Вернулся въ казематъ. Большинство бывшихъ на батареѣ офицеровъ улеглось спать. Кто въ казематѣ, кто прямо на дворикѣ. Жарко и душно было.

Разговорился съ адъютантомъ крѣпостной артиллеріи, молодымъ, безусымъ поручикомъ.

Сей юноша вполнѣ оцѣнилъ свое положеніе, какъ адъютанта крѣпостной артиллеріи, и поэтому съ большимъ апломбомъ критиковалъ дѣятельность генерала Кондратенко, давая мнѣ довольно прозрачно понять, что онъ очень недоволенъ моими описаніями боевъ на Зеленыхъ горахъ, гдѣ я хвалю генерала. По мнѣнію юноши, я жестоко ошибался въ оцѣнкѣ Кондратенко.

Я избѣгалъ, по возможности, споровъ, и поэтому готовъ даже былъ принести свою покаянную — лишь бы выиграть во мнѣніи своего юнаго критика.

На батареѣ, за исключеніемъ Зейца, всѣ спали, когда я опять спустился въ казематъ. Заснуть не было никакой возможности: каждый выстрѣлъ въ буквальномъ смыслѣ оглушалъ

Я пристроился у стола. Привязалъ лампу и началъ писать свои ежедневныя «извѣстія» для «Новаго Края».

Черезъ два-три выстрѣла ко мнѣ спускался капитанъ Зейцъ и, полусонный, со мной бесѣдовалъ.

— Ну и задаемъ же мы японцамъ! Я думаю, тамъ на двѣ, на три версты отъ его склоновъ нѣтъ ни одной живой души. Я иногда удлиняю дистанцію и посылаю нѣсколько бомбъ за Дагушань…

— Ваше высокоблагородіе, доложилъ вошедшіи унтеръ-офицеръ: изъ штаба крѣпости приказали уменьшить огонь — стрѣлять черезъ полчаса.

— Передай на батарею, я сейчасъ приду!

— Отчего вы не передадите командованія вашему помошнику?

— Нѣтъ-съ. Нельзясъ, стрѣльба очень серьезная — сказалъ Зейцъ, скрываясь въ корридоръ.

Выстрѣлы стали рѣже. Въ казематѣ полная тишина. На батареяхъ тоже. Преодолѣвая сонъ, пишу, изрѣдка посматривая на часы. Еще пять минутъ до выстрѣла. Увлекся, не доглядѣлъ — да такъ и подпрыгнулъ на стулѣ отъ неожиданнаго удара.

Вышелъ опять на батарею. Чуть свѣтаетъ. На востокѣ загорался день. Океанъ подернутъ дымкой — едва плещется о прибрежныя скалы. Сгущается туманъ. Съ моря повѣяло холодкомъ. На батареѣ тихо.

У готовой къ выстрѣлу мортиры въ живописной группѣ стоятъ на парапетѣ артиллеристы, словно окаменѣлые, дремлютъ…

Капитанъ Зейцъ въ нишѣ траверса съ часами въ рукахъ тоже дремлетъ. Въ сторонѣ стоитъ бравый фейерверкеръ. Время приближается къ выстрѣлу…

— Ваше высокоблагородіе… — Капитанъ Зейцъ вскочилъ…

— Готово? Провѣрилъ?

— Четвертое!

Прислуга зашагала, задвигала руками…

Природа еще въ полудремѣ.

На высотѣ горы внизъ и вдаль распространилась и царила такая обаятельная, чуткая, дѣвственная тишина просыпавшагося ранняго утра!

Грянулъ выстрѣлъ, Вырвавшійся столбъ пламени растворился въ свѣтѣ торжествовавшаго уже утра. Громъ выстрѣла покатился по океану и словно раздвинулъ завѣсу неба: на востокѣ яркимъ золотомъ блеснуло, замигало солнце въ отраженіи края небосвода, уходившаго въ далекій горизонтъ освѣтившагося океана.

Когда солнце медленно покатилось по бирюзовому небу и, озаривъ красноватымъ свѣтомъ горы, отразилось нѣжнымъ розовымъ свѣтомъ въ Прѣсномъ Озерѣ — я разбудилъ Н. Худобина. Черезъ нѣсколько минутъ лошади были осѣдланы, и мы легкой рысцой спускались по военной дорогѣ въ городъ.

— Куда теперь? спросилъ Худобинъ, съ раскраснѣвшимся и лоснящимся отъ сна лицомъ.

— Прямо, братецъ, къ коменданту крѣпости.

Когда мы подъѣхали къ дому Смирнова, у воротъ стояли уже осѣдланныя лошади.

Пройдя въ вестибюль, я передалъ ординарцу свою визитную карточку и попросилъ его доложить коменданту.

Я уже зналъ, что генералъ Смирновъ встаетъ съ восходомъ солнца.

Черезъ нѣсколько минутъ ординарецъ вернулся.

— Его превосходительство приказали просить.

На обширной верандѣ за стаканомъ чая сидѣлъ уже при шарфѣ и шашкѣ генералъ Смирновъ.

Поздоровавшись, довольно сурово спросилъ меня:

— Чѣмъ могу служить?

— Ваше превосходительство, наступила тѣсная блокада крѣпости, разрѣшите сопровождать васъ при объѣздѣ оборонительной линіи.

— Я противъ этого ничего не имѣю, но долгомъ считаю предупредить, что, во-первыхъ, я буду ѣздить по атакованному фронту, посѣщая самыя опасныя мѣста; второе — сопутствуя въ объѣздахъ мнѣ, вы наживете себѣ всемогущаго врага въ лицѣ генерала Стесселя. Начальникъ раіона относится крайне враждебно ко всѣмъ меня окружающимъ.

Если все это отвѣчаетъ вашимъ желаніямъ и вы не боитесь за послѣдствія — сопровождайте. — А-а… вотъ и поручикъ Гаммеръ! Знакомы?.

Мы представились другъ другу вторично. Въ самомъ началѣ осады я уже встрѣчался съ нимъ въ штабѣ крѣпости.

— Ну-съ, господа, ѣдемъ!

Вышли на крыльцо.

— Здорово, молодцы охотники! поздоровался генералъ съ конными охотниками отъ полковъ дивизіи Кондратенко.

— Здравія желаемъ, ваше превосходительство! Старшій подвелъ вороного коренастаго жеребца-монгола.

— Господа, прямо на лит. А.

Съ мѣста тронулись крупной рысью. Генералъ впереди, по бокамъ Гаммеръ и я, конвой едва поспѣвалъ.

Городъ уже просыпался. По дорогѣ встрѣчались отдѣльныя группы солдатъ, матросы, дружинники, мастеровые. Съ каждымъ, положительно съ каждымъ встрѣчнымъ генералъ здоровался.

— Здорово, друзья! Здорово, дружинники! Здорово, молодецъ артиллеристъ! — то и дѣло привѣтствовалъ встрѣчныхъ Смирновъ.

— Здравія желаемъ, ваше пр-во! неслось намъ вслѣдъ. Генералъ все прибавлялъ ходу — неслись быстро.

Черезъ полчаса были уже на батареѣ лит. А.

Только что поднялись на батарею, засвистѣли пули. На дворѣ батареи никого. Часть орудійной прислуги у брустверовъ, часть въ казематѣ. Навстрѣчу съ рапортомъ шелъ командиръ батареи.

— Э! да у васъ тутъ музыка. Все время посвистываетъ, сказалъ Смирновъ, принявъ рапортъ.

— Такъ точно, ваше превосходительство. Какъ только былъ прекращенъ орудійный огонь по Дагушаню, противникъ на вершинѣ выставилъ частые посты. Наша батарея у нихъ какъ на ладони. Я убралъ прислугу въ блиндажи. Пули хотя на излетѣ, все же опасно, доложилъ батарейный командиръ.

— Гаммеръ, дайте-ка бинокль. Надо поглядѣть на этихъ шельмецовъ. Да, да, совершенно отчетливо видно отдѣльныхъ японцевъ. Вотъ вѣдь канальи — ничѣмъ ихъ не испугаешь. Ночью тамъ, гдѣ они теперь сидятъ, чортъ знаетъ что было. Ну-съ, а насчетъ опасности, то теперь это лишь игрушки. Цвѣточки и ягодки впереди. Вы въ этомъ направленіи и ведите своихъ подчиненныхъ.

Въ нишахъ блиндажей высыпали группы артиллеристовъ.

— Здорово, друзья артиллеристы! — поздоровался Смирновъ: смотри у меня, не оплошай! Теперь наступила наша очередь помѣряться съ японцемъ.

Отдавъ соотвѣтствующія распоряженія, генералъ тронулся дальше.

Когда спустились внизъ на дорогу, ведущую изъ крѣпости въ Дальній, обнажили себя передъ Дагушанемъ. Пули одна за другой стремительно засвистали надъ головами.

Смирновъ, словно нарочно, уменьшилъ ходъ и, показывая рукой въ сторону Дагушаня и на дорогу, сказалъ:

— Не угодно ли? Теперь вся эта дорога до поворота обстрѣливается.

Дѣйствительно, прибывшіе и прибывающіе на линію обороны санитары, стрѣлки жались у откосовъ и къ китайской стѣнѣ.

— Еще не обстрѣлялись. Ничего, попривыкнутъ, перестанутъ обращать вниманіе на этихъ птичекъ, когда начнется настоящая бомбардировка — съ улыбкой и сверкая глазами, шутилъ комендантъ.

Мы подымались по военной дорогѣ.

— Здѣсь будетъ, пожалуй, ближе на лит. Б — сказалъ Смирновъ.

Только что мы свернули направо, какъ въ воздухѣ прошуршала шрапнель и разорвалась на дорогѣ.

Опоздай мы на минуты двѣ-три, шрапнель разорвалась бы надъ нашими головами.

Подъѣзжая глубокой лощиной къ батареѣ лит. Б — мы издали еще увидѣли группу генераловъ и офицеровъ.

Генералъ Горбатовскій пристально разглядывалъ въ подзорную трубу вершину Дагушаня.

Поднявшись на лит. Б и принявъ рапортъ отъ командира батареи капитана Вахнѣева, генералъ Смирновъ приказалъ немедленно открыть огонь изъ всѣхъ орудій восточнаго фронта и двинуть въ атаку на Дагушань нѣсколько назначенныхъ ротъ.

Роты двинулись впередъ. Показалась цѣпь. Едва различаемъ стрѣлковъ. Цѣпь медленно подвигается.

На Дагушанѣ никого не видно. Японцы попрятались.

Батареи осыпаютъ Дагушань шрапнелью и фугасными бомбами. На склонахъ явственно различаемъ огромные взрывы.

— Полковникъ Тохателовъ, прикажите батареямъ обстрѣлять вершину — на ней и за ней навѣрное много японцевъ — чего они даромъ обстрѣливаютъ склоны? — отдаетъ приказаніе Смирновъ.

Полковникъ Тохателовъ спускается въ казематъ. Хочетъ передать по телефону на дальнія батареи. Ничего не выходитъ. Центральная не отзывается. Тохателовъ горячится. — Дайте лит. А; лит. А — говорю! Да что вы, ошалѣли? лит. А. А. А..!

Наконецъ центральная отозвалась.

А время идетъ. Снаряды несутся къ Дагушаню и, вмѣсто вершинъ, рвутся на его склонахъ.

Снаряды съ батареи лит. А начали ложиться въ сѣдлѣ Дагушаня.

— Ну, что же это? Только одна батарея поправилась. Передайте же на другія батареи. Что онѣ смотрятъ? — начинаетъ горячиться Смирновъ.

Тохателовъ мечется. Кричитъ наверхъ, на залитерную батарею. Приказываетъ передать по семафору.

Наконецъ всѣ батареи сосредоточили огонь на вершинѣ Дагушаня.

Генералъ Кондратенко, совершенно сонный, какъ-то безучастно смотритъ на все вокругъ происходящее.

Генералъ Горбатовскій, страшно чѣмъ-то взволнованный, ходитъ по гласису.

Генералъ Смирновъ пристально смотритъ на Дагушань.

Здѣсь я впервые убѣдился, въ какомъ прекрасномъ состояніи былъ крѣпостной телефонъ. Благодаря его примитивному устройству, начальникъ отдѣла крѣпостной артиллеріи не только не могъ одновременно отдать однороднаго приказанія на всѣ подчиненныя ему батареи (какъ это практикуется въ Германіи), но даже не могъ добиться быстраго соединенія съ одной изъ нихъ.

А на центральной станціи знали, что самъ комендантъ крѣпости на батареѣ лит. Б и лично оттуда руководитъ артиллерійскимъ огнемъ.

Я говорю — въ центральной знали.

Да, знали, потому что, какъ только комендантъ пріѣзжалъ на какую-нибудь батарею, поручикъ Гаммеръ немедленно передавалъ въ центральную и въ штабъ крѣпости о мѣстѣ нахожденія генерала.

Если тогда, когда на батареѣ находился самъ комендантъ крѣпости, руководившій огнемъ артиллеріи, нельзя было быстро отдать экстреннаго приказанія, то что же творилось, когда командиръ отдѣла или сектора по собственной иниціативѣ спѣшилъ и долженъ былъ сообщить важное, не терпящее отлагательствъ приказаніе на одну изъ ввѣренныхъ ему батарей?

Бывали случаи, что, не добившись соединенія, отправляли посыльныхъ; носыльные возвращались, а центральная все еще не соединяла съ требуемымъ No.

Солнце уже было довольно высоко, когда стрѣлковыя цѣпи приблизились къ подошвѣ Дагушаня.

Артиллерійскій огонь усилился, шла энергичная подготовка атаки.

Шрапнель и бомбы непрерывно рвались на Дагушанѣ.

Приближался моментъ начала атаки.

Всѣ съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдили за атакуютцими.

Генералы Смирновъ, Кондратенко, Горбатовскій сгруппировались у подзорной трубы.

Капитанъ Вахнѣевъ страшно суетился, бѣгая отъ одного орудія къ другому.

— Ваше превосходительство, ваше превосходительство, посмотрите, какъ удачно попалъ снарядъ изъ второго орудія — прямо въ сѣдло Дагушаня! А вотъ еще, еще лучше! — неуспѣлъ онъ сообщить этого пріятнаго извѣстія и сознавая, что всѣмъ уже порядочно прискучила его суетливость, оборвавъ фразу, уже мчится къ орудіямъ и, поправляя прицѣлъ, командуетъ:

— Третье!

Стрѣлки уже тѣмъ временемъ начали быстро подниматься наверхъ, съ трудомъ карабкаясь по уступамъ Дагушаня.

Солнце близко къ полудню, жжетъ немилосердно.

— Полковникъ Тохателовъ, прекратите артиллерійскій огонь — крикнулъ Смирновъ.

Опять Тохателовъ бросился исполнять приказаніе, что, при его довольно грузной фигурѣ, было нелегко. Послѣ долгаго мученія у телефона и передачи семафоромъ, огонь постепенно сталъ стихать. Только лит. А гремѣла еще всѣми орудіями. Наконецъ удалось и ей сообтдить — батарея замолчала.

Наступилъ интересный фазисъ атаки.

Всѣ — казалось, притаивъ дыханіе — смотрятъ на Дагушань. На батареѣ и далеко дальше налѣво и направо все замолчало.

Вниманіе всего фронта приковала середина Дагушаня.

Стрѣлки уже наполовину его одолѣли. Подымаются все выше, выше…

Въ этотъ моментъ на лѣвомъ скатѣ Дагушаня изъ лощины показалась колонна японцевъ и быстро двигалась во флангъ нашимъ. Наши, атаковывавшіе Дагушань, еще не видятъ японцевъ, стремятся наверхъ.

— Ваше превосходительство, ваше превосходительство, закричали со всѣхъ сторонъ: смотрите — японцы показались…

— Полковникъ Тохателовъ, открыть огонь шрапнелью..! скомандовалъ Смирновъ.

Всѣ съ лихорадочнымъ вниманіемъ слѣдили за показавшейся колонной японцевъ. Ясно, ясно видно, какъ они бѣгутъ. Бѣгутъ на виду всего фронта. Впереди офицеръ размахиваетъ шашкой. Японцы, карабкаясь, словно кошки, энергично подвигаются впередъ.

— Огонь открывайте! Скорѣй открывайте огонь! Вѣрная шрапнель слизнетъ всю колонну, горячится Смирновъ.

Капитанъ Вахнѣевъ провѣряетъ наводку своихъ орудій.

— Первое!

Всѣ такъ и впились въ японцевъ. Разрывъ… Недолетъ. Второе! Третье!

Разрывы. Японцы бѣгутъ впередъ — нѣсколько человѣкъ упало.

— Почему другія батареи молчатъ? Передайте на другія батареи — кричитъ генералъ Горбатовскій. Кондратенко молчитъ.

Сзади насъ высоко возвышаюшаяся Залитерная батарея открыла бѣглый огонь. Лѣвѣе тоже открыли огонь.

Дальше влѣво и вправо молчатъ. Эти батареи или не видятъ наступающей колонны, или зѣваютъ.

Полковникъ Тохателовъ, потерявъ надежду передать нужное приказаніе по телефону, выбѣжалъ на горжу батареи и кричитъ во весь голосъ — Передайте семафоромъ, чтобы открыли огонь по колоннѣ, огонь по к-о-л-о-н-н-ѣ…

Огонь постепенно усиливался, но было уже поздно — японцы, очутившись въ сферѣ все усиливавшагося орудійнаго огня, скрылись за склономъ Дагушаня. Шрапнель за шрапнелью рвались имъ въ догонку.

Стрѣлки наши все подымаются. Еще, еще — и они будутъ уже близко къ вершинѣ.

Но не тутъ-то было:

Японцы караулили. Лишь только стрѣлки себя обнажили для выстрѣла — наверху затрещали винтовки.

Нѣсколько нашихъ опрокинулось и полетѣло съ кручи. Задніе еще поднимаются. Японцы поддерживаютъ сильный ружейный огонь. Еще нѣсколько раненыхъ или убитыхъ. Стрѣлки остановились, прячутся за камни, откосы, ползутъ по ложбинкамъ. Остановились. Остановились — и постепенно, по одиночкѣ, ползкомъ начали спускаться назадъ.

Атака не удалась.

Атака Дагушаня, этой огромной, высокой горы, и не могла удасться при свѣтѣ дня, да еще при условіи, что она велась незначительнымъ отрядомъ. Для того, чтобы отобрать Дагушань, необходимо было организовать отрядъ по крайней мѣрѣ въ составѣ не менѣе одного полка.

Но этого хотѣлъ, требовалъ генералъ Стессель, считалъ ее вполнѣ цѣлесообразной, и поэтому, вопреки здравому разсудку, она была произведена.

Что это не моя фантазія, а фактъ свершившійся, служитъ доказательствомъ помѣщаемый ниже приказъ генерала Стесселя.

Приказъ ген. Стесселя отъ 27-го іюля, за № 478.

Сего числа изъ донесеній начальствующихъ лицъ и личныхъ наблюденій съ горы Зубчатки, я пришелъ къ заключенію, что большія массы непріятеля собраны противъ нашего праваго фланга; а за гору Дагушань, въ ближайшія къ западной и сѣверо-западной ея сторонамъ промоины, деревни и полосы гаоляна по одиночкѣ собираются японцы. Предполагая, что усилія ихъ для захвата Дагушаня, Сяогушаня употреблены были только для того, чтобы сдѣлать для себя возможнымъ вести атаку на нашъ правый флангъ, я полагаю, что Дагушань и Сяогушань заняты слабо, дабы не подставлять излишнее число людей подъ нашу шрапнель, а потому необходимо только принять мѣры: 1) чтобы постояннымъ огнемъ очередныхъ орудій все время обстрѣливать вершины и скаты западные и сѣверо-западные, гдѣ могутъ быть ихъ резервы, и тѣмъ недать возможности работать и выстроить блиндажи, такъ какъ, укрѣпивъ позиціи на горахъ этихъ, они положеніе нѣкоторыхъ фортовъ сдѣлаютъ крайне тяжелымъ; 2) весьма полезно на эти горы производить вылазки или охотниками, или по очереди ротами 16-го вс. с. полка, которыя занимали эти горы, и хотя и подъ сильнымъ огнемъ, но все-таки отступили, и, разумѣется, только своими отважными вылазкими, которыми онѣ сдѣлаютъ пребываніе противника нестерпимымъ на этихъ горахъ, роты эти хотя нѣсколько искупятъ свою оплошность; командующему полкомъ полковнику Дунину организовать наилучшимъ образомъ это дѣло, по указанію коменданта крѣпости…

По мнѣнію генерала Стесселя, роты, которыя съ такой геройской стойкостью удерживали Дагушань, не имѣя ни малѣйшихъ прикрытій, могутъ только безсмысленной атакой «искупить свою оплошность»…

-

…. Эти двѣ мѣры, по моему мнѣнію, могутъ держать непріятеля въ постоянной тревогѣ; третьей мѣрой могу рекомендовать дѣланіе засадъ охотниками на пути ихъ движенія или, лучше сказать, пробиранія по одиночкѣ къ Дагушаню и нашимъ передовымъ позиціямъ; 10–15 отважныхъ охотниковъ, спрятавшись вблизи заранѣе высмотрѣннаго пути, могутъ, разумѣется, штыками, а не выстрѣлами, положить не одинъ десятокъ непріятелей. Прошу мѣры эти привести въ исполненіе немедля.

П. п. Начальникъ Квантунскаго укрѣпленнаго раіона генералъ-лейтенантъ Стессель. Съ под. вѣрно: Начальникъ Штаба полковникъ Рейсъ.

Въ приказѣ этомъ глухо сказано, когда производить вылазки. Но устными приказаніями на вылазкахъ этихъ генералъ Стессель въ первый періодъ блокады настаивалъ, и настаивалъ очень энергично.

CXXXI

Съ 27 іюня на страницахъ газеты Новый Край вплоть до 26-го августа включительно редакція начала печатать ежедневно мои сообщенія подъ заглавіемъ «Извѣстія Новаго Края».

Сообщенія эти основывались исключительно на личныхъ наблюденіяхъ и свѣдѣніяхъ, получаемыхъ мною въ штабѣ крѣпости.

Съ разрѣшенія ко. менданта крѣпости и согласія начальника его штаба полковника Хвостова, а также съ вѣдома генерала Стесселя и Рейса, [1] былъ установленъ слѣдующій порядокъ. Ежедневно послѣ объѣзда оборонительнои линіи я отправлялся въ штабъ крѣпости, гдѣ мнѣ давали всѣ телефонограммы за минувшія сутки до 12 часовъ даннаго дня. Разборомъ телефонограммъ я занимался въ кабинетѣ начальника штаба, въ его присутствіи и подъ наблюденіемъ то поручика Князева, то поручика Гаммера.

(Это дѣлалось очень деликатно, но тѣмъ не менѣе для меня было ясно, что за мной учрежденъ бдительный надзоръ. Если эти строки попадутся полковнику Хвостову, пусть онъ на меня не посѣтуетъ. Пословица: «береженаго и Богъ бережетъ» жизненна и правдива. Беречься же полковнику Хвостову отъ Стесселя нужно было больше, чѣмъ кому бы то ни было. Положеніе его было тяжелое. Онъ былъ между молотомъ и наковальней).

Когда отчетъ мой былъ готовъ, я отдавалъ его на просмотръ всегда самому полковнику Хвостову. Все же, что въ моемъ отчетѣ касалось сообщеній о дѣйствіяхъ эскадры, давалось на просмотръ лейтенанту Макалинскому, прикомандированному къ штабу крѣпости. Послѣдній, вычеркнувъ тѣ мѣста моихъ сообщеній, которыя, по его мнѣнію, не подлежали оглашенію, немедленно возвращалъ мнѣ рукопись съ разрѣшеніемъ таковую отправить въ редакцію.

Здѣсь же я запечатывалъ мое сообщеніе въ пакетъ и со своимъ ординарцемъ отправлялъ къ редактору газеты полковнику Артемьеву.

Полковникъ Артемьевъ, въ свою очередь, выпускалъ изъ сообщенія тѣ мѣста, которыя казались ему подозрительными, т. е. мѣста, которыя могла вычеркнуть цензура. Только послѣ просмотра рукописи Артемьевымъ, всегда имъ самимъ, послѣдняя отправлялась въ наборъ. Послѣ набора корректурный оттискъ въ количествѣ 2-хъ экземпляровъ отправлялся въ штабъ генерала Стесселя и въ морской штабъ на цензуру. Подписанные цензорами оттиски возвращались въ редакцію, гдѣ тщательно сличались помощникомъ редактора Н. Н. Веревкинымъ и, по сличеніи, отправлялись для правки въ наборную. Изъ наборной второй, исправленный, согласно указаніямъ цензуры, корректурный оттискъ отправлялся самому редактору для сличенія съ оригиналомъ цензуры. И только послѣ крайне тщательнаго сличенія оттиска съ оригиналомъ полковникъ Артемьевъ, всегда лично, подписывалъ разрѣшеніе на печатаніе No газеты.

Вотъ черезъ сколько чистилищъ проходили мои «извѣстія», прежде чѣмъ они попадали въ редакцію газеты, а затѣмъ къ читателю.

Несмотря на всѣ эти свирѣпыя строгости, самыя невозможныя требованія двухъ цензуръ (сухопутной и морской), генералъ Стессель все-таки сумѣлъ найти въ моихъ извѣстіяхъ столько преступнаго, что приказомъ отъ 26 августа, за № 576 закрылъ газету на одинъ мѣсяцъ.

Привожу здѣсь и приказъ, который иллюстрируетъ, до какого произвола можетъ дойти человѣкъ, одѣтый по какому-то недоразумѣнію въ форму генерала.

Въ виду того, что, несмотря на неоднократныя указанія, въ газетѣ «Новый Крайа продолжаютъ печатать не подлежащія оглашенію свѣдѣнія о расположеніи и дѣйствіяхъ нашихъ войскъ, изданіе газеты прекращаю на одинъ мѣсяцъ.

Для того, чтобы ознакомить съ моими преступными „извѣстіями“, которыя печатались въ „Новомъ Краѣ“, я позволяю себѣ представить ихъ на судъ читателя въ полной неприкосновенности, дабавляя и иллюстрируя лишь многочисленными фактами, которые были совершенно въ нихъ опущены или слабо освѣщены.

27 іюля, въ 5 часовъ утра, комендантъ крѣпости генералъ-лейтенантъ Смирновъ объѣхалъ лѣвый флангъ восточнаго фронта, а затѣмъ остановился на л. Б, приказавъ двинуть по направленію къ Дагушаню роту стрѣлковъ съ цѣлью его атаковать. Сзади держался значительный резервъ.

Лишь только они подошли къ подошвѣ горы, — съ близъ лежащей лощины поднялась колонна японцевъ и, разсыпавшись въ цѣпи, пошла по отрогамъ Дагушаня во флангъ нашимъ.

Наши отошли.

Отъ японцевъ осталось очень мало. Прятаться было некуда.

Дагушань и Сяогушань обстрѣливаются со всѣхъ сторонъ.

26 іюля на горизонтѣ цѣлый день крейсировали броненосецъ „Чинъ-іенъ“, 2 крейсера I класса и 8 судовъ II и III классовъ и 18 миноносцевъ и миноносокъ.

Въ 7 часовъ утра на рейдъ вышли наши 15 миноносцевъ, затѣмъ „Новикъ“, „Гилякъ“ и „Бобръ“ ходили въ бухту Тахэ обстрѣливать берегъ; около часу вернулись въ портъ, девять вошлы въ гавань, а остальные въ 6 час. вечера. Нѣсколько японскихъ снарядовъ легли у „Ангары“, гдѣ наши раненые. Броненосцы отвѣчали.

27 іюля рано утромъ, около 6 часовъ, 9 миноносцевъ, „Новикъ“ и 4 канонерки ходили къ бухтѣ Тахэ, но послѣ появленія непріятельскаго флота вернулись къ гавани; была небольшая перестрѣлка между канонерками.

На горизонтѣ у Кэпа видны: броненосецъ „Чинъ-іенъ“, крейсера „Нисеинъ“ и „Кассуга“ и 2-III класса, на SO и S „Якумо“, „Читозе“, „Касаги“, „Такасаго“ и 3-III класса; кромѣ того, около 15 миноносцевъ и миноносокъ. Японская сухопутная артиллерія безуспѣшно стрѣляла по судамъ, наши отвѣчали.

27 іюля, въ 4 часа пополудни, комендантъ крѣпости прибылъ на батарею лит. А и оттуда наблюдалъ за расположеніемъ и движеніемъ противника на Дагушанѣ и Сяогушанѣ.

Отдѣльныя группы японцевъ показывались на сопкахъ. Видны были рабочіе съ инструментами. На гребняхъ различались цѣпи стрѣлковъ. Время отъ времени японцы стрѣляли по лит. А и ближайшимъ укрѣпленіямъ, но безъ результата. По приказанію коменданта крѣпости, наши батареи восточнаго фронта поддерживали рѣдкій огонь.

Къ 5 часамъ къ коменданту прибыли — начальникъ обороны генералъ-маіоръ Кондратенко, начальникъ праваго боевого участка генералъ-маіоръ Горбатовскій, начальникъ артиллеріи генералъ-маіоръ Бѣлый, которымъ генералъ-лейтенантъ Смирновъ далъ частныя и общія указанія.

Когда мы прибыли на лит. А, меня поразило нѣсколько подавленное настроеніе какъ начальствующихъ лицъ, такъ и подчиненныхъ.

Приближался вечеръ.

Согласно полученнымъ отъ китайцевъ свѣдѣніямъ, явилось основаніе предположить, что на сегодняшнюю ночь японцы готовятъ генеральный штурмъ. Извѣстіе это стало достояніемъ гарнизона. Всѣ ожидали ночи, не обѣщавшей ничего добраго. Всѣ ожидали штурма, но никто не зналъ, куда направятъ японцы главный ударъ. Свѣдѣнія китайцевъ были крайне неточны и сбивчивы, да и довѣряться имъ было очень рискованно.

Когда пріѣхалъ Кондратенко, Смирновъ, отдавъ ему и генералу Бѣлому нѣсколько приказаній, уѣхалъ въ штабъ крѣпости.

Кондратенко сегодня я положительно не узналъ. Онъ ходилъ, словно сонный, и наконецъ усѣлся на брустверъ. Не то онъ дремалъ, не то задумчиво глядѣлъ въ сторону Дагушаня.

Я подошелъ къ нему.

— Ну что, Романъ Исидоровичъ, кажется, сегодня наступилъ рѣшительный день?

— Усталъ я, и до смерти мнѣ спать хочется. Если бы можно было, такъ вотъ такъ растянулся бы и заснулъ.

Романъ Исидоровичъ дѣйствительно выглядѣлъ страшно измученнымъ и сидя почти что спалъ.

Кругомъ царилъ полный безпорядокъ: сложенные брусья, камни, шпалы, балки, цементныя бочки.

Суетились кругомъ стрѣлки, артиллеристы.

Дальше стояли носилки. Разбитъ маленькій перевязочный пунктъ.

— А вы слышали, что завтра утромъ эскадра насъ оставляетъ? спросилъ меня вдругъ Романъ Исидоровичъ и посмотрѣлъ мнѣ прямо въ глаза, словно хотѣлъ узнать, что я думаю.

— Слышалъ.

— Что съ ней будетъ? Выйдетъ ли она побѣдительницей? Мало, очень мало надежды. Витгефтъ не справится съ задачей провести эскадру во Владивостокъ. Гораздо было бы лучше, если бы эскадра осталась здѣсь. Подумайте только — сколькихъ снарядовъ, орудій, офицеровъ и матросовъ она насъ лишитъ со своимъ уходомъ! А моряки, вѣдь это золотой народъ. Помните, на Высокой какъ они себя вели съ мичманомъ Верщицкимъ. Народъ расторопный, сообразительный, смышленый, энергичный. Пѣхотѣ съ ними не тягаться по смышлености — я говорю, конечно, про массу. Вотъ пограничники, тѣ имъ, пожалуй, не уступятъ.

Я и не подозрѣвалъ, что Романъ Исидоровичъ такой сторонникъ и защитникъ нашихъ артурскихъ моряковъ.

Можетъ быть, Кондратенко, какъ каждый человѣкъ передъ грядущей разлукой съ людьми, которымъ грозитъ далекое и опасное путешествіе, склоненъ былъ впасть въ сентиментальный тонъ?

Не думаю.

Человѣкъ трезваго ума и чистаго сердца не могъ иначе относиться къ морякамъ.

Вернувшись въ городъ послѣ зари, я проѣхалъ въ портъ.

Стоялъ темный вечеръ. Звѣзды ярко горѣли, сверкали на небѣ, и на землѣ было тихо. Океанъ дремалъ.

Во внутренней гавани все уже спало, только на „Монголіи“ еще не спали. Тамъ шла спѣшная пріемка грузовъ.

Темные силуэты судовъ чернѣли неподвижными громадами.

Завтра гавань опустѣетъ.

Что будетъ завтра?

Что ожидаетъ эскадру въ морѣ?

Во время послѣдней атаки японцами Дагушаня и оставленія его нашимъ отрядомъ въ ночь на 27 іюля — остались не убранными нѣсколько раненыхъ. Болѣе легко раненые доползли до расположенія своихъ. Тяжко раненый не могъ безъ посторонней помощи двигаться впередъ и остался лежать, не замѣченный санитарами.

Представьте его положеніе. Всю ночь наши батареи буквально засыпали снарядами всѣ склоны Дагушаня, въ особенности были ужасны разрывы 15-пудовыхъ бомбъ Зейцевской батареи, которыя, вы помните, всю ночь до самаго разсвѣта рыли Дагушань. Несчастный долгіе часы одинъ лежалъ въ этомъ аду. Ежеминутно взрывъ снаряда могъ превратить его въ ничто. Было отчего посѣдѣть. Но Богъ хранилъ нашего защитника. Не тронулъ его снарядъ, ни одинъ изъ сотни тысячъ визжавшихъ вокругъ осколковъ.

Наступилъ давно желанный разсвѣтъ. Всѣ батареи замолкли. Только Крестовая и Зейцъ каждыя 5 минутъ посылали на Дагушань свою ужасную силу.

Я думаю, рѣдко кто ждалъ съ такимъ нетерпѣніемъ, съ такой жаждой восхода солнца, какъ этотъ измученный человѣкъ.

Взошло солнце. Огонь окончательно прекратился. Наши санитары замѣтили несчастнаго. Видятъ, какъ онъ движется, видятъ, что подымается — но силы измѣнили: только конвульсивное движеніе — и опять упалъ и затихъ. Раненый лежитъ на самой вершинѣ, у подножья правой сопки Дагушаня, на склонѣ обращенномъ къ намъ.

Спѣшатъ четверо санитаровъ. Быстро поднимаются наверхъ съ носилками. Запыхались, торопятся. Уже различаютъ японцевъ, выглядывающихъ изъ-за гребней. Не дошли 30 шаговъ до раненаго. Въ упоръ залпъ, одинъ за другимъ.

Схватили раненаго и кубаремъ, оставивъ носилки, бросились внизъ. Двое санитаровъ и раненый получили по пулѣ. Весь путь прошли они подъ огнемъ. Японцы, очевидно, задались цѣлью со всѣми покончить.

Какая отвратительная, непонятная жестокость!

Долго еще лежали, бѣлѣя подъ солнцемъ, оставленныя героями-санитарами носилки, напоминая объ ужасной ночи, проведенной на Дагушанѣ нашимъ раненымъ стрѣлкомъ.

Бомбардировка Артура съ суши продолжается систематически — обыкновенно съ 7 час. утра до и или 12 дня, и затѣмъ вновь съ 2 или 3 часовъ до 6–7 часовъ вечера.

Существенныхъ поврежденій городу не причинено. Стрѣльба производится, очевидно, по квадратамъ, т. к. паденіе снарядовъ наблюдается одновременно лишь на опредѣленной, сравнительно небольшой, площади.

Противникъ задался цѣлью уничтожить намъ эскадру, портъ и портовыя мастерскія.

Артиллерійскій огонь осаждающаго настолько былъ мѣтокъ, что послѣ 3-хъ перелетовъ и недолетовъ начиналъ въ буквальномъ смыслѣ слова „гвоздить“ всю площадь порта. Скверно тамъ было.

Въ началѣ бомбардировокъ опасно было показываться на улицахъ, прилегающихъ къ порту. Улицы быстро пустѣли.

Но какъ только замѣчали, что противникъ пристрѣлялся, движеніе постепенно возстанавливалось.

28 іюля въ газетѣ „Новый Край“ мы читали: „Начальникъ укрѣпленнаго раіона генералъ-лейтенантъ Стессель приказалъ, чтобы на будущее время всѣ магазины были открыты, какъ до начала бомбардировки, такъ и во время ея.“ Теперь, когда прошло уже много времени, я часто задаю себѣ вопросъ, какъ могъ генералъ Стессель рѣшиться отдать подобный приказъ.

Во время осады никто не могъ разрѣшить этого вопроса.

Чѣмъ руководствовался генералъ Стессель, требуя отъ торговыхъ служащихъ подобнаго самоотверженія?

Нужно помнить, что всѣ торговыя заведенія были расположены на улицахъ, прилегающихъ къ порту, и поэтому наиболѣе поражались отъ недолетовъ.

Что оставалось дѣлать служащимъ? Подчиниться нелѣпому приказанію!

Генералу Стесселю, кромѣ отдачи несуразныхъ приказовъ, абсолютно нечего было дѣлать, но проявлять свою власть хоть на комъ-нибудь страстно хотѣлось. Вотъ, за отсутствіемъ серьезныхъ дѣлъ, выжидая отвѣта съ сѣвера, онъ и занялся преслѣдованіемъ жителей.

Начнется бомбардировка. Снаряды, давая недолеты, рвутся по улицамъ, по которымъ расположены значительнѣйшіе магазины.

На улицахъ, кромѣ нижнихъ чиновъ, никого.

Чѣмъ дальше — тѣмъ было хуже. Очевидно, орудія осаждающаго разстрѣливались и теряли свою мѣткость. Положимъ, впослѣдствіи они стрѣляли залпами уже прямо по городу.

Итакъ, на улицахъ никого. Все притаилось въ домахъ.

Магазины открыты, приказчики сидятъ безъ дѣла, въ ожиданіи…….. только не покупателя, а снаряда. Входишь въ магазинъ: ясно, что люди страшно нервничаютъ, но стараются владѣть собой, скрываютъ страхъ, а то и ужасъ, выражающійся на ихъ лицахъ при громѣ взрыва то на улицѣ, то въ сосѣднемъ домѣ на Военной горѣ; въ порту непрерывный грохотъ взрывовъ.

Одни страшно угнетены — словно къ смерти приговоренные, другіе какъ-то неестественно много смѣются, суетятся.

Долго продолжалось это испытаніе, но, когда снаряды начали попадать въ магазины, когда оторвало ногу бухгалтеру торговой фирмы „Кунстъ-Альберсъ“, коммерсанты пришли просить защиты у Смирнова.

Вспоминаю такой случай. Вечеръ, 5 часовъ. Магазинъ „Кунстъ-Альберсъ“ закрылся, и служащіе группой идутъ въ общежитіе. Идетъ навстрѣчу Стессель (городъ въ этотъ день не бомбардировался); служащіе его привѣтствовали, поклонились. Но не особенно подобострастно — слегка лишь приподняли шляпы.

Стесселю такая развязная недисциплинированность не понравилась. Онъ имъ даже не отвѣтилъ, а осадивъ коня, прямо спросилъ:

— Вы кто такіе?

— Служащіе „Кунста-Альберса“ — былъ отвѣтъ.

— А, знаю, знаю. Это все блиндажники! Ну чего вы прячетесь въ блиндажи, чего бережете свою торгашескую шкуру? Все равно, сколько ни прячьтесь, придетъ трудное время, всѣхъ упеку въ такое мѣсто, откуда врядъ ли вернетесь…

Служащимъ (большинство германскіе подданные) пришлось безмолвно слушать возмущеннаго генерала.

Что они могли сказать или возразить всемогущему воину?!?

Стессель съ искреннимъ презрѣніемъ смотрѣлъ на покорно внимавшихъ ему штатскихъ „въ торгашескихъ шкурахъ.“

Наконецъ онъ тронулъ коня, но не утерпѣлъ и, обернувшись, въ догонку послалъ имъ:

— Всѣ вы трусы подлые, только портите мнѣ гарнизонъ. Подождите, я вамъ еще покажу!..

Приказчики, прибавивъ шагу, удирали отъ воинственнаго и храбраго генерала.

Въ пустынной улицѣ еще долго гудѣлъ голосъ начальника раіона, поносившаго ненавистныхъ ему „торгашей“.

„Give a clown an inch and hell take an ell.“

CXXXII

Еще задолго до выхода эскадры 28 іюля адмиралъ Витгефтъ неоднократно собиралъ совѣтъ адмираловъ и командировъ, на которомъ всесторонне обсуждался вопросъ о прорывѣ эскадры во Владивостокъ. Большинство было за выходъ эскадры.

Одни высказывались за то, чтобы дать бой непріятельской эскадрѣ и сопровождать выходъ ея демонстраціей на Дальній, какъ ближайшій морской базисъ непріятеля; другіе находили болѣе цѣлесообразнымъ итти на линію между Кореей и Шандунемъ, гдѣ, давъ бой, постараться прорѣзать линію и разобщить сообщенія противника между Японіей и ея арміей. Кромѣ того, имѣлось въ виду, что, въ случаѣ поврежденія нашихъ судовъ, они могли бы вернуться въ Артуръ для исправленія.

На военномъ совѣтѣ же, состоявшемся 5 іюля по поводу рѣшенія вопроса о походѣ эскадры во Владивостокъ, большинство высказалось противъ этого похода по слѣдующимъ соображеніямъ:

Черезъ три недѣли, на совѣщаніи, состоявшемся 25-го іюля, когда выяснилось, что непріятель, бомбардируя портъ, причиняетъ судамъ большія поврежденія не только въ надводныхъ, но и подводныхъ частяхъ (Ретвизанъ), многіе, бывшіе ранѣе противъ похода во Владивостокъ, стали его сторонниками.

Наканунѣ выхода эскадры контръ-адмиралъ Григоровичъ предложилъ адмиралу Витгефту сначала словесно, а потомъ письменно, что для успѣха прорыва эскадры во Владивостокъ необходимо взять съ собой лишь быстроходныя суда, а тихоходовъ — броненосцы «Полтаву» и «Севастополь» — оставить въ Артурѣ для усиленія береговой обороны.

Контръ-адмиралъ Лощинскій, придя вечеромъ на «Цесаревичъ» и узнавъ о проэктѣ Григоровича, вполнѣ оцѣнилъ и энергично поддержалъ его. Кромѣ того, контръ-адмиралъ Лощинскій развилъ проэктъ Григоровича еще въ слѣдующемъ направленіи:

Когда эскадра двинется изъ Артура на прорывъ блокады по направленію Шандуня, онъ, адмиралъ Лощинскій, съ двумя броненосцами, четырьмя канонерскими лодками и десятью миноносцами будетъ демонстрировать въ Дальній.

Если большая часть непріятельскихъ силъ пойдетъ на преслѣдованіе уходящей эскадры, то отрядъ подъ флагомъ адмирала Лощинскаго будетъ громить Дальній — морскую и главную продовольственную базу японской арміи.

Если же противникъ, по ошибкѣ или въ силу другихъ обстоятельствъ, всѣми силами обрушится на отрядъ Лощинскаго, то послѣдній, пользуясь минными загражденіями и поддержкой береговыхъ батарей, можетъ долго вести бой съ превосходящимъ въ числѣ и силѣ противникомъ.

Съ этимъ предложеніемъ адмиралъ Витгефтъ, къ крайнему сожалѣнію, не согласился, отвѣтивъ:

— Мнѣ приказано итти во Владивостокъ со всей эскадрой, и я это исполню.

Согласись адмиралъ Витгефтъ съ предложеніемъ адмирала Григоровича, въ бою 28 іюля адмиралъ Того не имѣлъ бы перевѣса въ ходѣ передъ нашей эскадрой, силы его, расчлененныя демонстраціей на Дальній, оказались бы слабѣе нашихъ. Эскадра Артура благополучно, безъ особыхъ поврежденій, прорвалась бы во Владивостокъ, а городъ Дальній отрядомъ контръ-адмирала Лощинскаго былъ бы уничтоженъ.

Если же мы припомнимъ, что были упущены два прекрасныхъ случая затопить непріятельскія суда превосходными нашими силами: 1) 2 мая упустили подорванный близъ моментально погибшаго «Хатцузе» броненосецъ «Фуджи» и еще одинъ броненосецъ и 2 крейсера, и 2) 4 мая подошедшіе одинъ броненосецъ и 4 крейсера, высадившіе десантъ для порчи желѣзной дороги между Дальнимъ и Артуромъ, — то силы противника были бы значительно слабѣе нашихъ.

За день и въ день выхода эскадры настроеніе какъ адмирала, такъ и большинства офицеровъ было нѣсколько подавленное. Предстоящій походъ мало обѣщалъ добраго. Эскадра выходила въ море съ неполнымъ вооруженіемъ (большинство отданныхъ на фронтъ орудій было оставлено). Всѣ это знали. Знали отлично, что нѣтъ стереоскопическихъ аппаратовъ. Знали, что наши снаряды, попадая на суда противника, производятъ слабыя разрушенія, а подчасъ и совсѣмъ не разрываются. Знали изъ минувшаго опыта, что даже 120 м.м. снаряды японцевъ производятъ страшныя опустошенія. Всѣ были прекрасно освѣдомлены, что противникъ, обладая большимъ ходомъ, будетъ имѣть въ рукахъ иниціативу.

Ни для кого не было секретомъ, что адмиралъ Витгефтъ, проведя почти всю свою жизнь на берегу, не могъ сразу стать искуснымъ флотоводцемъ и выполнить задачу, для которой нужно было родиться по крайней мѣрѣ Нельсономъ.

Адмиралъ Витгефтъ наканунѣ выхода эскадры былъ раненъ осколкомъ разорвавшагося на «Цесаревичѣ„снаряда.

Передъ самымъ уходомъ въ море адмиралъ Витгефтъ былъ въ глубоко удрученномъ состояніи и, разставаясь съ остававшимися на берегу Артура, какъ бы предвосхищая свой близкій конецъ, сказалъ свое послѣднее, тяжелое прости:

— Увидимся, господа, на томъ свѣтѣ.

Еще съ вечера получено было приказаніе свезти съ „Монголіи“ на берегъ всѣхъ больныхъ и раненыхъ. Остался одинъ медицинскій персоналъ.

Цѣлую ночь шла усиленная нагрузка матеріала, угля и провіанта.

Главный докторъ г. Кинастъ, собравъ всѣхъ, объявилъ, что желающіе могутъ не уходить въ море.

Всѣ до единаго рѣшили итти вмѣстѣ съ эскадрой.

Всѣ въ нервно-приподнятомъ настроеніи. Сна ни въ одномъ глазу. Да и до сна ли, когда кругомъ царитъ страшный шумъ: грохочутъ лебедки, привозятъ почту, телеграммы, багажъ, деньги для препровожденія во Владивостокъ. Отдается масса распоряженій — путь предстоитъ долгій и опасный.

Съ разсвѣтомъ 28 іюля эскадра снялась, вышла на внѣшній рейдъ и, построившись въ кильватерную колонну, ушла за Ляотѣшань.

„Монголія“ тронулась ровно въ 8 часовъ и въ половинѣ девятаго уже подходила къ эскадрѣ.

Въ сторонѣ Дальняго показались японскіе миноносцы.

Навстрѣчу вышелъ „Новикъ“ и немедленно ихъ отогналъ.

Наконецъ эскадра тронулась. Сзади тонулъ въ синевѣ горъ Артуръ, впереди все шире разворачивался насыщенный минами океанъ.

Эскадра идетъ почти полнымъ ходомъ.

Грозная сила броненосцевъ и крейсеровъ, окрашенныхъвъ желто-бурый цвѣтъ (цвѣтъ береговъ Квантуна), быстро несется впередъ.

„Монголія“ — за ней, сверкая своимъ бѣлоснѣжнымъ корпуомъ, съ ярко-краснымъ крестомъ на бѣлой трубѣ.

На „Монголіи“ вся команда пристально смотритъ въ воду — слѣдятъ, не покажется ли мина.

Машина работаетъ быстро, развили полный ходъ.

— Если суждено нарваться на мину, то налетишь на нее и малымъ ходомъ — рѣшилъ командиръ судна г. Костюринъ.

Впечатлѣнія короткія, но чрезмѣрно сильныя.

Всѣ сознавали ежеминутную, ежесекундную опасность — но рѣшились на все. Что будетъ — то будетъ.

Когда прошли миль 10, т. е. черезъ пространство, наиболѣе насыщенное минами, всѣ облегченно вздохнули.

Утро стояло ясное, тихое. Маловѣтріе, по горизонту — мгла. Безоблачно. Полное солнце.

Съ постепеннымъ удаленіехмъ отъ артурскихъ береговъ — начали показываться, какъ въ паутинѣ, непріятельскіе миноносцы, крейсера и броненосны.

Показывались съ обѣихъ сторонъ и, постепенно стягиваясь къ эскадрѣ, сжимали ее.

Эскадра перешла на умѣренный ходъ, т. к. „Монголія“ начала отставать.

Въ полдень эскадры сблизились на разстояніе выстрѣла.

Въ 12 ч. 15 м. пополудни съ „Цесаревича“ раздался первый выстрѣлъ.

Начался слабый артиллерійскій бой на дальнемъ разстояніи. Непріятельская эскадра сближалась, орудійный огонь усиливался.

Когда она почти соединилась, „Цесаревичъ“, постепенно заворачивая вправо, ведя за собой всю эскадру и учащая огонь — прорвался, заставивъ непріятеля разъединиться.

Прорвавшись, увеличили ходъ и, отстрѣливаясь, понеслись впередъ. Японцы гнались.

„Монголія“ отстала. Командиръ ея отдалъ приказаніе ввести пятый котелъ и скоро началъ нагонять эскадру.

На горизонтѣ появились еще четыре крейсера и, проходя у „Монголіи“ подъ кормой, дали два холостыхъ выстрѣла (предупрежденіе, чтобы „Монголія“ вышла изъ боевой линіи), а затѣмъ пошли на соединеніе съ лѣвой своей колонной.

Когда крейсера проходили къ „Монголіи“, со стороны Дальняго показались японскіе миноносцы. Крейсера противника, очевидно, ихъ приняли за наши, открыли сильный огонь и поддерживали его до тѣхъ поръ, пока миноносцы не показали опознательныхъ.

Около 2-хъ часовъ пополудни перестрѣлка начала постепенно стихать и наконецъ совсѣмъ стихла.

Японцы двумя правильными колоннами молча преслѣдовали нашу эскадру, несшуюся въ строѣ кильватера.

— Даже было смѣшно — говорилъ мнѣ командиръ „Монголіи“ г. Костюринъ. — мы держимъ во Владивостокъ, а они словно насъ конвоируютъ.

Но до истиннаго веселья было далеко. Всѣ отлично знали, что японцы только ждутъ ыомента, чтобы начать рѣшительный, упорный и жестокій бой.

На горизонтѣ то и дѣло показываются новыя вражескія суда и на пути присоединяются къ эскадрѣ.

Двѣ готовыхъ къ бою эскадры неслись впередъ.

Эскадра кораблей Артура, матово блестя подъ яркими лучами полуденнаго солнца, мчится къ цѣли, въ желанный Владивостокъ.

Японцы съ двухъ сторонъ сопровождаютъ ее стройными линіями.

Суда шли въ слѣдующемъ порядкѣ. Первымъ, далеко впереди, несся „Новикъ“. Головнымъ шелъ „Цесаревичъ“, затѣмъ: „Ретвизанъ“, „Побѣда“, „Пересвѣтъ“, „Севастополь“, „Полтава“, „Аскольдъ“, „Паллада“, „Діана“. Миноносцы тонкой натянувшейся цѣпью въ количествѣ восьми шли слѣва.

Непріятельская эскадра двумя кильватерными колоннами шла сходящимся курсомъ. Первая справа: „Миказа“— головнымъ, затѣмъ: „Асахи“, „Фуджи“, „Шикисима“, „Ниссинъ“, „Кассуга“, „Якума“ и еще три крейсера. Вторая слѣва: 1) „Чинъ-іенъ“, 2) „Матсушима“, 3) „Ицикушима“, 4) еще какая-то „шима“ и еще 4 крейсера. Часть миноносцевъ шла впереди, вся ихъ остальная масса, словно стая волковъ, слѣдовала за эскадрой.

Тихій, ясный, солнечный день. Покойное море, съ легкой лишь зыбью на немъ.

Наши въ кильватерной колоннѣ несутся впередъ; ихъ сопровождаютъ на правильной дистанціи, вытянувшись въ стройныя колонны, непріятельскія суда.

Сзади группами и въ одиночку ползутъ хищники-миноносцы.

Если глядѣть на эту гонку съ мостика „Монголіи“, получается впечатлѣніе, что это не болѣе, какъ грандіозные морскіе маневры. Силу и мощь несутъ морскіе гиганты. Кажется, что вотъ-вотъ сойдутся, начнутъ сигналить, семафорить, мѣнять строй фронта…

Но нѣтъ, уже часъ, другой несутся впередъ, высоко бороздя поверхность океана.

Вѣрно, уже кончили маневры и спѣшатъ въ портъ на отдыхъ…

— Ваше высокородіе, справа показались еще 4 крейсера, держатъ курсъ на насъ — докладываетъ вахтенный.

Голосъ вахтеннаго вернулъ къ дѣйствительности. Да, вѣдь это не маневры, это прелюдія къ грандіозному бою, который вотъ-вотъ разыграется.

— Вонъ, вонъ — смотрите …! Справа летятъ на перерѣзъ 4 огромныхъ крейсера, неся впереди, какъ бѣлую грудь, взбаламученную, взбитую поверхность воды. Въ бинокль явствеино различаются на нихъ люди. Стоятъ подбоченившись и, вѣрно, ехидно, зло улыбаясь, шутятъ, и всѣ, всѣ думаютъ, увѣрены:

— Напрасно, не уйдете, всѣ наши будете. Насъ много, мы и артиллеріей и ходомъ сильнѣй.

Ужъ близко-близко. Ну, что будетъ?!

Мелькнуло сизое облачко, сверкнулъ огонь. Одинъ, другой выстрѣлъ, за кормой поднялись два фонтана, донеслись два глухихъ взрыва. Крейсера уже рѣзали корму и неслись дальше, на соединеніе съ лѣвой своей колонной.

Что будетъ? Чѣмъ кончится день? Что станется съ эскадрой вечеромъ? Какъ пройдетъ ночь? Что ждетъ ее въ грядущій день?

Скверно на душѣ: жутко, досадно, до слезъ больно. Сознаніе, что мы много слабѣе, что намъ не управиться — гнететъ. Что-то въ горлѣ щекочетъ …

Несутся впередъ наши громады, несутся смѣлой, удалой русской грудью впередъ — идутъ на смертный, неравный, но открытый, честный бой.

Нѣтъ, это не маневры. Нѣтъ, шутки въ сторону. Сейчасъ разыграется небывалый еще въ Тихомъ океанѣ морской бой.

Эти двѣ колонны, несущіяся вслѣдъ нашей эскадрѣ, не суда дружественной намъ націи, нѣтъ — это враги, цѣль которыхъ — уничтожить, стереть съ лица океана надежду Артура, надежду Россіи.

Почему же они томятъ? Почему не начинаютъ бой? Вѣдь иниціатива же на ихъ сторонѣ, превосходство въ силѣ и скорости тоже.

Почему они не сближаются, а методично уже третій часъ мѣняются лишь выстрѣлами?

Они хотятъ выиграть солнце!

„Монголія“ продолжаетъ итти всей эскадрѣ въ кильватеръ.

Въ струнку вытянулись наши суда, чернѣютъ ихъ стальныя линіи бортовъ.

Вдругъ сигнальщикъ докладываетъ…

— Ваше высокородіе, щетиниться начали.

Дѣйствительно — блестящая линія бортовъ, до сихъ поръ совершенно гладкая, стала принимать странное очертаніе. Гладкая, совершенно ровная ихъ поверхность медленно выдвигала направо и налѣво орудія, которыя, какъ большія жала, стали все расти, расти, постепенно подымаясь…

Морскія громады, выдвигая изъ своего стального тѣла огромныя щупальцы, готовились защищаться. Кормовыя башенныя орудія, словно усами морскихъ чудовищъ, поводили на фонѣ лазореваго неба. Точно они сердились, точно эти черные гиганты готовы были броситься и начать истреблять другъ друга.

Наша линія судовъ отъ непріятеля по ту и другую сторону на дистанціи 14 верстъ.

Всѣ пристально смотрятъ впередъ. Эскадра продолжаетъ итти полнымъ ходомъ.

Орудія сверкаютъ на солнцѣ.

Что дѣлается у непріятеля? Онъ тоже готовится къ бою.

Никто не останавливается. Всѣ несутся впередъ, впередъ — къ далекому горизонту.

Что ихъ ожидаетъ впереди?

Некогда думать. Всѣ на своихъ мѣстахъ, отъ кочегара до адмирала.

Сѣдой Витгефтъ впереди всѣхъ на красавцѣ „Цесаревичѣ“. Бодро смотритъ маститый старецъ въ глаза надвигающейся смерти.

Всѣ знаютъ и сознаютъ, что туда, надъ чѣмъ рѣетъ флагъ командующаго эскадрой, будетъ направлена вся сила огня.

Адмиралъ Того, этотъ холодный и безстрастный японецъ, тоже на мостикѣ. Онъ — мозговой центръ, сердце японцевъ на морѣ. Онъ, родина котораго тридцать лѣтъ тому назадъ была лишь страной туристовъ — сейчасъ вступитъ въ смертный споръ съ дѣтищемъ Великаго Петра, съ эскадрой колосса, имя которому Россія.

Солнце, океанъ и „Монголія“ — вотъ свидѣтели того, что творится сейчасъ, что должно безповоротно свершиться.

Они, только они свидѣтели, какъ разумныя сушества, именуемыя людьми, потратившія тысячелѣтія на то, чтобы перейти отъ первобытнаго состоянія къ болѣе осмысленной жизни, пережившія уже всѣ ужасы борьбы человѣка съ человѣкомъ, слышавшія о великой истинѣ, повѣданной всему міру Христомъ, что любовь къ ближнему есть основаніе, смыслъ и вѣнецъ дряблаго существованія людей — готовились вступить въ кровавый споръ, готовились истреблять другъ друга не кулакъ кулакомъ, а утонченнымъ путемъ, изъ дальнобойныхъ орудій, къ совершенству которыхъ шли отъ древнѣйшихъ мудрецовъ…

— Да что же это? Скоро ли будетъ конецъ этому напряженію, этой пыткѣ?!?

„Монголія“, разсѣкая своимъ острымъ килемъ волны, какъ ангелъ хранитель въ бѣлоснѣжномъ одѣяніи, неслась за своими, за эскадрой.

А на судахъ, нѣтъ-нѣтъ да и посмотрятъ, гдѣ „Монголія“. Не отстала ли? Видна ли еще?

Вѣдь на эскадрѣ люди! Всѣмъ хочется жить. День такъ хорошъ! Такъ жизнерадостенъ, такъ лучезаренъ!

Сейчасъ, сію минуту долженъ начаться бой. Сейчасъ жизнь нѣсколькихъ тысячъ людей превратится въ адъ.

Никто не знаетъ, не увѣренъ, пощадитъ ли его смерть.

Невидимый, неумолимый ангелъ смерти уже витаетъ въ солнцемъ озаренной синевѣ неба.

Ангелъ этотъ, символъ небытія, раскрылъ уже свои холодныя, вѣчныя объятія.

Многіе въ незримомъ облакѣ его дыханія. Для многихъ лучи вѣчнаго солнца уже догорали.

Но каждый изъ уже обреченныхъ и всѣ, всѣ, кому жить еще было суждено, кто далекъ еще отъ бездны могилы, страстно, мучительно хотѣли жить.

Жить хотѣли, жить!

Только обликъ бѣлой, какъ снѣгъ, „Монголіи“, ярко выдѣляющійся среди стаи несущихся сзади черныхъ волковъ-миноносцевъ даетъ тѣнь надежды на жизнь.

Жить хотѣли!

Тамъ, далеко, въ родной Россіи остались близкіе, дорогіе, о благополучіи которыхъ тревожно билось не одно преданное, любящее сердце.

Жить и любить хотѣли!

А о возможности жить, о надеждѣ на жизнь и самой жизни говорила лишь одна „Монголія“.

Уже четыре часа пополудни. Эскадры продолжаютъ мчаться.

5 часовъ. Правая колонна японцевъ начала выдвигаться впередъ. Флагманское судно противника, броненосецъ „Миказа“, уже на траверсѣ „Пересвѣта“.

5 1 /2 вечера. Уменьшили ходъ.

Эскадры сблизились на 40 кабельтовыхъ. Еще нѣсколько минутъ, еще, еще — взвились облачки, засверкали огни, загремѣли орудія…

Начался бой.

Участь эскадры, участь Артура, судьба многаго и многихъ рѣшалась.

Суда быстро подвигаются впередъ. Орудійный огонь усиливается съ каждой минутой.

На небѣ свѣтло и тихо. Солнце склоняется къ западу. На ничтожной площади необъятнаго словно дремлющаго океана десятки тысячъ людей, какъ разъяренные звѣри, истребляютъ другъ друга.

Седьмой часъ. Бой во всей своей силѣ. Голубое небо покойно и прозрачно. Золотой дискъ солнца низко спускался къ горизонту. На востокѣ забродили едва уловимыя тѣни — предвѣстники вечера, на западѣ океанъ горѣлъ — переливался яркимъ словно растопленнымъ золотомъ.

А на груди теперь царственно-покойной стихіи грохочетъ громъ, точно хохотъ торжествовавшаго діавола.

7 1 /2 ч. вечера. На „Цесаревичѣ"подняли сигналъ о передачѣ командованія. На "Пересвѣтѣ"(флагъ контръ-адмирала князя Ухтомскаго), на которомъ все перебито, мачты сбиты — нельзя поднять сигнала (сигналы были поданы по борту).

На эскадрѣ переполохъ и смятеніе…

Некому управлять.

"Ретвизанъ", предполагая, что младшій флагманъ князь Ухтомскій тоже убитъ, вышелъ изъ строя кильватера и бросился на "Кассугу" съ цѣлью его таранить и этимъ защитить "Цесаревича", который началъ болтаться (у него былъ испорченъ рулевой приводъ), и, выйдя изъ строя, повернулъ.

За "Ретвизаномъ" послѣдовали "Побѣда" и "Пересвѣтъ".

Каждый изъ командировъ дѣйствуетъ на свой рискъ и страхъ.

Все смѣшалось. Эскадры, какъ боевого, стройнаго цѣлаго, не существовало.

Самый ужасный, критическій въ морскомъ бою моментъ.

Произошло нѣчто внушительно-грозное, страшное, величественное и нелѣпое.

"Ретвизанъ", эта стальная громада, очутился словно въ кипящемъ гигантскомъ котлѣ. Вокругъ него непрерывно вздымались огромные столбы воды меньшей и большей высоты. Противникъ всю силу орудійнаго огня направилъ на него, буквально засыпая его снарядами всѣхъ калибровъ.

Наконецъ "Ретвизанъ", не выдержавъ этого кипѣнія, вынырнулъ изъ клокочущей воды и повернулъ за "Цесаревичемъ". Шелъ онъ медленно, съ сильнымъ дифферентомъ на носъ.

Теперь все, вся сила чугуна и стали обрушилась на "Пересвѣтъ". Его мгновеніями совсѣмъ не было видно изъ-за вздымавшихся гигантскихъ фонтановъ.

Показался "Пересвѣтъ". Но во что онъ превратился? Мачты сбиты, трубы разворочены. Кренъ на правый бортъ, дифферентъ на носъ.

Истерзанный, едва узнаваемый "Пересвѣтъ" двинулся за "Ретвизаномъ". За нимъ шли изуродованныя "Побѣда" и "Полтава", съ подведенными пластырями въ подводныхъ пробоинахъ.

Снарядовъ на броненосцахъ едва хватило бы на двухчасовой бой.

Когда "Ретвизанъ" и "Пересвѣтъ" повернули — броненосцы противника сразу прекратили огонь и отошли на разстояніе внѣ выстрѣла, а вмѣсто нихъ стали приближаться крейсера съ видимымъ намѣреніемъ атаковать наши броненосцы.

Навстрѣчу имъ бросились "Аскодьдъ", "Новикъ" и "Діана". Японцы отъ боя уклонились.

Наступали сзгмерки, начало быстро темнѣть.

Бой совершенно прекратился.

Приближались минныя атаки.

О какомъ бы то ни было строѣ не было и помину. Всѣ корабли разбрелись.

Ясно было одно: всѣ суда повернули къ Артуру.

Японцы, сомкнувшись, образовали стальной непроницаемый полукругъ.

"Монголія" очутилась отрѣзанной и шла за эскадрами.

Общія очертанія судовъ еще различаются. Въ разныхъ направленіяхъ раздаются выстрѣлы. Но различить своихъ и чужихъ трудно.

Иногда съ душу леденящимъ воемъ перелетаетъ снарядъ и разрывается въ сторонѣ. Гулъ взрыва, всплескъ воды — и опять тихо.

Спускалась ночь. Небо облачно, мѣстами, какъ бы прорвавшись, сверкаютъ звѣзды. "Монголія" идетъ то среднимъ, то малымъ ходомъ, сообразуясь съ паденіемъ снарядовъ.

Ночь. Судовъ не видно.

Видны лишь то багрово-красныя, то фосфорическія вспышки, за ними громъ и грохотъ выстрѣловъ и взрывовъ.

Бой возобновился. Временами "Монголія" совсѣмъ останавливается, отходитъ назадъ.

Судовъ совсѣмъ уже не видно.

Полная неизвѣстность. Куда итти? Гдѣ свои, гдѣ враги? Оріентируются по вспышкамъ.

Минутами на морѣ наступаетъ полная тишина.

Океанъ притаился — темный и холодный.

Небо молчитъ.

На землѣ идетъ кровавая борьба.

Около 10-ти вечера, послѣ наступившей полной тишины показались вспышки въ 2-хъ мѣстахъ. Раньше "Монголія" ихъ держала по носу. Вдругъ онѣ раздѣлились: вспышки идутъ по носу и слѣва.

Такъ какъ по направленію вспышекъ слышались залпы малокалиберной артиллеріи, покрывавшіеся гуломъ большихъ орудій, явилось предположеніе, что началось самое ужасное — минныя атаки.

"Монголія", опасаясь плавающихъ минъ, отошла вправо.

Кругомъ, кромѣ вспышекъ и гула орудій — вода и сумрачный небосводъ. Снаряды то и дѣло перелетаютъ и ложатся то вправо, то влѣво. Иногда ложатся близко, очень близко. Вода, поднятая снарядомъ, съ шумомъ рушится.

"Монголія" даетъ полный ходъ и уходитъ изъ расширяющейся линіи огня.

Около часу ночи къ западу вспышки участились, началась густая стрѣльба — шло усиленное отраженіе минной атаки.

По соображеніямъ, тамъ долженъ былъ находиться "Цесаревичъ".

Среди орудійнаго гула и грохота раздался страшный взрывъ — и все смолкло.

Помимо густой канонады, въ разныхъ направленіяхъ слышались короткіе залпы, доносились отдѣльные выстрѣлы.

Это говорило за то, что эскадра начала постепенно разсѣиваться и уже не представляла изъ себя компактной боевой массы.

Ночь.

Темно, тихо, грустно.

Всѣ разбрелись по палубѣ. Кто сидитъ. Кто прогуливается. Тихо бесѣдуютъ. Всѣмъ не по себѣ.

Командиръ "Монголіи" на мостикѣ. Вахтенный докладываетъ, что что-то идетъ рядомъ. Всѣ пристально всматриваются. Застопорили машину. На темной поверхности океана всплыли три гигантскихъ мины.

Жутко всѣмъ и каждому.

Тихо кругомъ. Только шипитъ машина, стучатъ вентиляторы.

Напрягли до крайности зрѣніе. Разобрали: не мины, а миноносцы.

Когда шли минныя атаки, всѣ нервничали, но каждый хотѣлъ скрыть то, что творилось въ душѣ. А на душѣ было тяжело. Сколько сердецъ здѣсь и кругомъ билось тревожно! Каждый выстрѣлъ, каждая вспышка болѣзненно отзывались въ нихъ.

Почти всѣ на pont пассажирскаго парохода (Монголія — экспрессъ Восточно-Китайской ж. д., совершавшій рейсы между Артуромъ, Японіей и Шанхаемъ, прекрасно оборудованный пароходъ). Совершенно мирная обстановка, только вспышки и громъ выстрѣловъ напоминаютъ о тяжелой и безпросвѣтной дѣйствительности.

Нѣтъ-нѣтъ, да кто-нибудь и скажетъ:

— Ничего не видно. Круомъ гремитъ. Быть можетъ, сейчасъ кто-нибудь идетъ ко дну, раненые мучатся, страдаютъ, погружаясь навѣки въ холодъ бездоннаго океана.

Да, намъ хорошо. А тамъ? Кругомъ стерегутъ, кокругъ рыщутъ враги, кровожадные, хитрые, во много разъ превосходящіе числомъ.

На "Монголіи" во мракѣ ночи не видно краснаго креста — символа пріюта и утѣшенія раненыхъ… ее не видятъ, добраться до нея трудно.

"Монголія", какъ одухотворенное цѣлое, только одна говоритъ здѣсь о жизни и даетъ надежду на жизнь.

На много верстъ кругомъ враги и только враги.

Только здѣсь враждующіе люди найдутъ милосердіе; только попавъ сюда, они могутъ надѣяться на жизнь.

Только "Монголія" на просторѣ этой ночи ближе всѣхъ къ враждующимъ, она ихъ понимаетъ, она имъ сочувствуетъ. У ней нѣтъ враговъ.

— …Небо и ночь, звѣзды и океанъ безучастны ко всему, что здѣсь творится и произойдетъ. И завтра и всегда они будутъ. Будутъ привѣтливо свѣтить, играть волной океана, гоиимой вѣтромъ, отражающей красивое, полное поэзіи, но безучастное небо….

— Полное поэзіи, но безучастное небо! Обыкновенное явленіе! Чѣмъ больше красоты и поэзіи — тѣмъ холоду больше. Все сводится къ тончайшему эгоизму… сказалъ кто-то и умолкъ.

Кругомъ тоже все стихло.

Только тамъ, въ батарейныхъ палубахъ и судовыхъ лазаретахъ, никакъ не могли стихнуть. Тамъ гомонъ стоялъ.

Тахмъ умирали, тамъ страшно страдали, корчились, змѣями изгибались, то съ мольбой, то грозно призывая всѣ силы небесъ, земли и ада.

Они на помощь звали эти силы…

Въ морѣ опять засверкали вспышки, загудѣли выстрѣлы.

— Да, совершенно вѣрно. Чѣмъ больше поэзіи, красоты, тѣмъ холоду больше, тѣмъ недоступнѣй жертва собой, своей жизнью, благополучіемъ, даже своимъ покоемъ… задумчиво сказала одна изъ сестеръ милосердія.

Только "Монголія", еще въ Артурѣ вырвавшая изъ когтей смерти не одну жизнь, самоотверженно шла за людьми, призванными умереть. Здѣсь она ихъ единственный, но вѣрный другъ, готовый погибнуть съ ними и за нихъ.

Правда, въ нее преднамѣренно не стрѣляли, но она могла ежесекундно нарваться на мину и поити ко дну.

А если зарвется, близко подойдетъ, чтобы во-время подать нужную помощь — не пощадитъ ея и снарядъ.

Уже начало свѣтать. Вспышки все рѣже и блѣднѣй, выстрѣлы дальше и глуше.

Разсвѣтъ.

Мглистый, непривѣтливый разсвѣтъ. Оріентироваться въ положеніи судовъ немыслимо.

Съ наступленіемъ полнаго разсвѣта по носу открылся островъ Кеппъ, а съ лѣвой стороны — крейсеръ "Паллада" и миноносецъ, державшіе курсъ на Артуръ.

Войдя въ кильватеръ "Паллады", "Монголія" пошла за ней въ Артуръ.

Подойдя къ Ляотѣшаню, "Паллада", освѣдомленная о набросанныхъ японцами за ночь минахъ, отдала якоря; ея примѣру послѣдовала "Монголія".

Въ это время на горизонтѣ съ юга показались еще три судна, оказавшіяся "Побѣдой", "Полтавой" и "Пересвѣтомъ", которыя, не обращая вниманія на тралящій караванъ, прошли на внѣшній рейдъ съ миноносцемъ.

По сигналу, съ "Монголіи" были спущены шлюпки за ранеными.

Когда входили на внѣшній рейдъ, тамъ стояли уже "Ретвизанъ" и "Севастополь". "Ретвизанъ" пришелъ ночью, "Севастополь" на разсвѣтѣ.

Черезъ нѣсколько времени къ "Монголіи" подошелъ тралящій караванъ и началъ тралъ. Когда стали разворачиваться, — съ лѣвой стороны у носа взорвалась мина. "Монголія" вся вздрогнула и закачалась.

Подходя къ своему буйку, "Монголія" была предупреждена голосомъ со шлюпки, что тамъ усмотрѣна полупловучая мина; пришлось свернуть.

Въ 12 часовъ "Монголія" благополучно вошла въ гавань и начала пріемъ раненыхъ. Воля Провидѣнія пощадила "Монголію."

Разсказъ Ольги Александровны m-me Черкасовой о впечатлѣніяхъ боя 28 іюля.

Все было хорошо на броненосцѣ. Ничто не напоминало о томъ, что намъ предстоитъ вступить въ бой. На броненосцѣ жизнь текла безъ особыхъ измѣненій. Офицеры спокойны, матросы тоже. Всѣ прехладнокровно исполняютъ свое дѣло.

День на рѣдкость хорошій: тихій, солнечный. Поднялась на палубу.

На палубѣ броненосца по обыкновенію все сверкало чистотой.

Я всматривалась и въ офицеровъ и въ матросовъ, думала, что они внизу только такъ спокойны. Нѣтъ! какими я ихъ видѣла въ каютъ-компаніи, такими они были и здѣсь.

Только командиръ нашъ выглядѣлъ серьезнѣй и озабоченнѣй.

Когда показались японцы, задымились на горизонтѣ трубы, всѣ словно повеселѣли.

Жутко было, когда шли минами. Я знала, что броненосецъ могъ ежесекундно подорваться. А какъ мины прошли, на душѣ стало совсѣмъ легко.

Когда узнали, что показались японцы, совсѣмъ уже не было страшно. Опять поднялась наверхъ.

Долго шли рядомъ съ японцами. Ихъ отлично было видно.

Когда же японцы начали понемногу отставать — совсѣмъ повеселѣла.

Воскресла надежда, что удастся пройти во Владивостокъ.

Потомъ пошло все хуже и хуже.

Японская эскадра стала сближаться. Начался бой. Снаряды неслись съ такимъ ревомъ и воемъ, рвались съ такимъ ужасающимъ громомъ и грохотомъ, что бывали мгновенія, когда казалось, что все кончено.

Броненосецъ весь дрожалъ и гудѣлъ отъ своихъ выстрѣловъ, машина работала съ какимъ-то клокочущимъ гуломъ.

Когда же въ броненосецъ начали попадать снаряды, да еще рваться, это было уже нѣчто, не поддающееся описанію. Сначала было такъ страшно, что минуты казались часами, а потомъ ничего, привыкла.

Начали прибывать раненые. Ужасныя то были раны, ужасныя мученія. Боже, какъ мучились они, только что здоровые, сильные, жизнерадостные! Многіе жалобно стонали, кричали. Но шумъ, трескъ былъ такъ великъ, что ихъ стоновъ и крика не было слышно.

Я съ Лидіей Михайловной Нипениной сидѣла въ перевязочномъ пунктѣ. Кругомъ раненые, истерзанные осколками снарядовъ. Слышимъ, въ броню ударилъ снарядъ. Ничего, выдержалъ "Пересвѣтъ", только весь задрожалъ и затрясся. Еще, еще.

Вдругъ, одно только мгновеніе — страшный свистъ, трескъ, грохотъ. Совсѣмъ оглушило. Дышать трудно, головокруженіе, тошнота.

Это былъ разрывъ снаряда. Всѣ, кто могъ, побѣжали наверхъ. На насъ, конечно, никто не обращалъ ровно никакого вниманія.

Я говорю — Лидія Михайловна, побѣжимъ. Побѣжали наверхъ, а тамъ — цѣлый адъ: ливень снарядовъ и осколковъ, огонь, дымъ.

Мы ничего не понимали. Не знали, что дѣлать. Мужъ въ боевой рубкѣ, старшій артиллерійскій офицеръ.

Подбѣжалъ докторъ Августовскій, схватилъ меня и протащилъ черезъ палубу, гдѣ лежали убитые, раненые…

Попали подъ брандспойтъ, струей котораго старались разсѣять газы… Матросы, съ растеряннымъ видомъ, блуждающими глазами, стоятъ, опустивши руки. Посмотрѣла вокругъ, понять не могу — что такое, что случилось, откуда вода?

Вѣрно, пробоина. Все кончено. Почему же никто не распоряжается, не спасаются? Я совершенно оцѣпенѣла и нравственно и физически. А тамъ, наверху, все гремитъ, трещитъ и рвется. Удары, словно раскаты грома, перекатываются по палубѣ…

Среди начавшихъ снова суетиться матросовъ слышу разговоръ:

— Всѣ офицеры перебиты, никого не осталось.

Я рванулась впередъ, къ трапу не могу пройти.

Матросы суетятся, бѣгаютъ взадъ и впередъ. Толкаютъ, не обращая никакого вниманія. Я умоляю, прошу указать путь. Напрасно.

Наконецъ поднялась наверхъ. Пробралась кое-какъ до боевой рубки. Слышу громкій голосъ мужа, повторяющаго: "сорокъ два кабельтовыхъ".

Ага! японцы удаляются: они были раньше на разстояніи чуть ли не двадцати.

Спустилась внизъ. По пути убитые, раненые, все въ крови, скользко. Жара внизу стоитъ невыносимая. Раненые умоляютъ, просятъ пить. Мы съ Лидіей Михайловной поимъ ихъ водой съ краснымъ виномъ. Скоро все красное вино вышло. Раздобыли мадеры.

Жара все увеличивается.

Нечѣмъ дышать. Бой наверху стихаетъ, тамъ все тише, тише. Японцы уходятъ.

Стало темнѣть. Въ помѣщеніи, гдѣ мы находились, шелъ проводъ въ башню. Отъ взрыва онъ испортился, началъ давать огромныя искры, сопровождавшіяся страшнымъ трескомъ.

Всѣ мы перепугались, думали, что невѣсть что случилось.

Но жара донимала больше всего. Попросили матросовъ открыть иллюминаторы.

Наступилъ вечеръ, совсѣмъ темно. Начались минныя атаки. То и дѣло слышимъ:

— Съ правой стороны миноносецъ. Открыть огонь. Матросы по всему борту повторяютъ приказаніе. Лидія Михайловна страшно волнуется.

— Они плохо передаютъ команду. Вотъ видите, смотрите, тотъ не слышалъ, не передалъ дальше. Матросикъ, голубчикъ, говори, кричи громче. Не слышитъ вѣдь тотъ тебя.

— Полноте, Лидія Михайловна — стараюсь я успокоить: а если бы насъ здѣсь не было, отражали же бы атаки…

Долго еще мы слѣдили за отраженіемъ минныхъ атакъ. Наконецъ усталость взяла свое. Измучилась я. Не было силъ больше бодрствовать. Еле дотащилась до стола, легла на него и заснула.

Утромъ 28 іюля комендантъ крѣпости съ утра былъ на Электрическомъ утесѣ, откуда, отдавая общія распоряженія, наблюдалъ за выходомъ эскадры.

Генералъ-лейтенантъ Смирновъ, провожая взглядомъ уходившую эскадру, перекрестилъ ее вслѣдъ и сказалъ:

— Дай Богъ ей счастья! Если она разобьетъ противника и овладѣетъ моремъ, крѣпость устоитъ. Но плохо будетъ, если ее разобьютъ, и она не вернется назадъ. Сколько она увозитъ людей, орудій и снарядовъ! Какъ все это намъ здѣсь необходимо!

Въ началѣ 2-го часа генералъ-лейтенантъ Смирновъ отправился по Мандаринской дорогѣ на сѣверный фронтъ сухопутной обороны, на укрѣпленіе № 3.

Съ уходомъ эскадры городъ словно притаился. Всѣ сознавали, что значитъ для Артура счастливый или несчастный походъ эскадры.

Населеніе и гарнизонъ ждали.

Внутренняя гавань и портъ словно вымерли.

Съ тревогой за будущее проводилъ Артуръ ушедшую эскадру, всѣ успокаивали себя надеждой на счастливый исходъ.

Томительно прошелъ день 28 іюля. Вечеромъ со стороны моря, въ направленіи Шандунскаго полуострова, доносился глухой гулъ орудійной канонады. Для всѣхъ стало очевиднымъ, что эскадрѣ пришлось принять бой. У всѣхъ былъ въ умѣ и сердцѣ одинъ вопросъ: чѣмъ все это кончится, кто побѣдитъ, пробьется ли эскадра во Владивостокъ? Кончился день, ночь прошла, настало утро. Сигнальный постъ съ Ляотѣшаня доноситъ, что приближаются наши суда.

Эскадра вернулась. Но, Боже, въ какомъ видѣ! — Послѣ полудня она втянулась во внутренній рейдъ. Мы не досчитались 4-хъ судовъ. "Цесаревичъ", "Аскольдъ", "Новикъ" и "Діана" не вернулись, о судьбѣ ихъ никому ничего не было извѣстно. Адмиралъ Витгефтъ убитъ.

Съ возвращеніемъ назадъ эскадры, обезсиленной однимъ лучшимъ броненосцемъ и тремя быстроходными крейсерами, роль ея нужно было считать окончательно сыгранной, такъ какъ моремъ владѣлъ сильный какъ въ количественномъ, такъ и въ качественномъ отношеніи противникъ, и поэтому эскадра наша до прибытія балтійскаго флота не могла вступать съ нимъ въ бой.

Эскадра вернулась въ Артуръ, проигравъ морское сраженіе, но она, возвратившись въ крѣпость, могла пополнить запасъ снарядовъ, дать орудія и усилить десантомъ количество обороняющихъ Артуръ войскъ.

Самъ собой напрашивался вопросъ — почему тихоокеанская эскадра, состоящая изъ лучшихъ судовъ всего русскаго флота, въ теченіе 7-ми мѣсяцевъ кампаніи ничего не сдѣлала и въ концѣ концовъ должна была отказаться отъ активной дѣятельности и своей главной цѣли — овладѣть моремъ, чтобы прервать сообщеніе между Японіей и континентомъ и тѣмъ положить начало конца кампаніи? Кто виноватъ въ этомъ? — На это можетъ быть только единственный отвѣтъ: давнымъ давно назрѣвшая, настоятельная необходимость ввести коренныя реформы во флотѣ, на которыя давнымъ давно указывалось дѣятельнѣйшими и просвѣщеннѣйшими офицерами русскаго флота. Давнымъ давно пора было забыть въ свое время цѣнныя положенія морского устава Петра I-го.

Винить отдѣльныхъ личностей крайне трудно — виновата система и тотъ чиновничій и канцелярскій хаосъ, которыи, какъ тысячеглавая гидра, сосетъ и подтачиваетъ мощный и въ основаніи своемъ здоровый организмъ Россіи.

Германскому, англійскому офицеру покажется прямо невѣроятнымъ, если я буду утверждать, что на русскихъ судахъ довольно аккуратно велась только матросская служба — все остальное было въ полномъ запущеніи. Адмиральская, штабная, развѣдочная службы, серьезныя практическія занятія по артиллерійской стрѣльбѣ и минному дѣлу велись настолько небрежно, что большинство офицеровъ имѣли самое смутное представленіе о практическомъ примѣненіи теоріи. Офицеры въ большинствѣ случаевъ не знали своихъ судовъ, этихъ колоссальныхъ лабиринтовъ, благодаря постоянному перемѣщенію съ одного судна на другое.

Суда 3 /4 года стояли въ гаваняхъ и въ плаваніи были очень мало. Знаменитая книга Кладо старшими считалась азбукой, и ею пренебрегали въ полной мѣрѣ, а когда началась война, когда нужно было дѣйствовать, а не выплавывать лишь морской цензъ — оказалось, что большинство даже этой-то азбуки не знаетъ.

Довольно сказать, что офицеры настолько мало принуждались къ занятіямъ, что съ началомъ кампаніи совершенно не знали даже береговъ Квантунскаго полуострова.

Единственно, кто показалъ себя на высотѣ своего призванія — это офицеры корпуса инженеръ-механиковъ. Корпусъ же флотскихъ офицеровъ, при умѣломъ руководительствѣ, могъ дать отличнѣйшихъ боевыхъ офицеровъ, которые сумѣли бы со своими совершенно новыми кораблями, вооруженными отборнѣйшей артиллеріей, помѣряться силами и побѣдить японцевъ на морѣ. Я знаю много достойнѣйшихъ, серьезнѣйшихъ офицеровъ, которые мнѣ прямо говорили — И рады работать, но мы, какъ единицы на кораблѣ (артиллерійскій, микный офицеръ), не можемъ правильно вести свое дѣло, если эскадра — эта сложнѣйшая машина — въ полномъ запущеніи и какой-то спячкѣ. Насъ заѣдаетъ рутина. Нашъ флотъ только тогда подымется на высоту своего назначенія, когда адмиралы будутъ не воспитанниками паруснаго флота, а будутъ изучать суда новой конструкціи, проникнутся духомъ современной морской тактики, начнутъ честно относиться къ своимъ обязанностямъ, работать и требовать работы, работы не на показъ, а дѣйствительной, продуктивной работы.

Тяжелое, скажу больше, угнетающее впечатлѣніе произвелъ на гарнизонъ и населеніе возвратъ разгромленной эскадры.

Эти изуродованные корпуса броненосцевъ, сбитыя трубы, мачты — производили на всѣхъ столь угнетаюіцее впечатлѣніе, что сплошь и рядомъ приходилось слышать:

— Ну, теперь не долго! Скоро наступитъ начало конца!

Ежедневная бомбардировка города, порта, сильно взвинчивала нервы, и душевное состояніе большинства было пониженное.

Съ возвращеніемъ же эскадры — явилось предположеніе, что вотъ-вотъ подойдетъ вражескій флотъ и начнетъ бомбардировку крѣпости съ моря.

О! Положеніе тогда будетъ не изъ завидныхъ.

Все это вмѣстѣ взятое заставило и болѣе сдержанные элементы роптать и клеветать на эскадру.

Я уже не говорю про ея исконныхъ враговъ, съ генералами Стесселемъ и Никитинымъ во главѣ. Дѣятельность послѣдняго выражалась лишь въ одномъ: попойки, ругань, сплетни, грязныя сплетни о всѣхъ, кто былъ противъ Стесселя.

Онъ безнаказанно дѣйствовалъ за спиной послѣдняго.

Стессель его любилъ и довѣрялъ своему однокашнику кастолько, что поручилъ даже составлять телеграммы на имя Государя Императора, которыми они такъ безсовѣстно обманывали Его Величество.

Тамъ прямо неистовствовали, торжествуя позорный исходъ боя.

Положеніе крѣпости, гарнизона, моряковъ, населенія было невыносимо тяжелое.

Всѣ и каждый предвосхищали, что приближаются рѣшительные моменты.

Всюду и вездѣ чувствовалось крайнее напряженіе.

Это были тяжелые часы идни, переживаемые многострадальнымъ Артуромъ.

Нѣтъ ничего хуже неизвѣстности.

Всѣ съ часу на часъ ждали штурма.

Но куда противникъ направитъ свои главный ударъ? Когда будетъ штурмъ, днемъ или ночью?

Когда придетъ эскадра, и съ моря завоютъ снаряды, завизжатъ отвратительнымъ визгомъ смертоносные осколки, устоятъ ли войска?

Вѣдь съ самаго начала кампаніи ихъ систематизировали на отступленіи.

Нѣтъ, нѣтъ! Ничего нѣтъ хуже неизвѣстности.

Она гнететъ! Она изводитъ!

Согласитесь, что въ Артурѣ были люди, а не боги. Понятнымъ становится, что люди, не усвоивъ еще вполнѣ — что выхода нѣтъ, что нужно сплотиться и дать дружный отпоръ врагу — оставались людьми, на каждомъ шагу доказывая, что они люди и только люди.

Потомъ, потомъ они стали лучше, добрѣе, снисходительнѣе другъ къ другу; въ особенности тогда, когда не знали, не были увѣрены, будутъ ли они убиты сегодня, сейчасъ, сію минуту, или завтра.

Выше всѣхъ были "сѣрые" люди. Они были самые добрые. Они всегда были къ землѣ ближе, а здѣсь и къ правдѣ. Они удивительно просто реагировали на дѣйствительность и заставляли людей "будто высшаго порядка" имъ удивляться, а подчасъ и подражать, какъ слѣдуетъ жить и умирать, исполняя долгъ человѣка и воина.

Наканунѣ выхода эскадры по гарнизону было отдано слѣдующее приказаніе:

Приказъ былъ отданъ 28-го, въ день выхода эскадры — появленіе священниковъ на фортахъ и батареяхъ совпало съ тяжелымъ днемъ, днемъ возвращенія разгромленной эскадры. Весь гарнизонъ уже зналъ, что разгромленная эскадра вернулась въ портъ, сознавая, что роль ея на морѣ сыграна.

Въ морскомъ регламентѣ Петра Великаго священиикамъ строго возбраняется появляться во время боя на батарейныхъ палубахъ: г, дабы своимъ… видомъ не" …

Великій и мудрый Петръ былъ великолѣпный психологъ. Онъ глубоко проникновенъ въ психологіи русскаго человѣка.

Несмотря на всю свою некультурность, славянинъ Россіи больше, чѣмъ кто-либо, таитъ въ себѣ зачатки истиннаго христіанства, и въ серьезныя переживаемыя имъ минуты всякое профанированіе религіознаго чувстваегокоробитъ. Онъ протестуетъ, протестуетъ, быть можетъ, грубо; протестуетъ, какъ некультурный человѣкъ. Но протестъ этотъ подсказанъ глубокимъ внутреннимъ, душевнымъ движеніемъ.

— И чего этихъ….. здѣсь носитъ? Сидѣли бы себѣ дома да и молились бы тамъ за насъ грѣшныхъ! говорили вслухъ солдаты.

Я былъ этому свидѣтель.

Простой, мало или совсѣмъ необразованный, неграмотный крестьянинъ-воинъ приходитъ, быть можетъ, даже къ неожиданному для самого себя сознанію (ему этого никогда не говорили, что проповѣднику мира и любви не мѣсто тамъ, гдѣ люди съ ихъ, проповѣдниковъ, благословенія и на законнѣйшемъ якобы основаніи готовятся истреблять другъ друга.

29-го, рано утромъ я пріѣхалъ къ Смирнову съ тѣмъ, чтобы сопровождать его при объѣздѣ оборонительной линіи.

Генералъ былъ уже на ногахъ. По обыкновенію, бодръ, энергиченъ и мало удрученъ. Онъ, конечно, уже раньше всѣхъ зналъ о возвращеніи эскадры. Меня удивилъ этотъ покой.

— Ваше превосходительство, вамъ извѣстно, что эскадра разбита — вернулась…

— Я объ этомъ сюрпризѣ узналъ на разсвѣтѣ. Эскадра разбита, мало того, она вернулась не въ полномъ составѣ. До сихъ поръ нѣтъ еще "Цесаревича", "Аскольда", "Діаны" и "Новика". Да, дѣла наши не блестящи. Но, что будетъ, то будетъ, а теперь нужно дѣйствовать и дѣйствовать. Наступаютъ серьезныя минуты.

Гаммеръ, готовы? Бинокль, карту взяли?

— Такъ точно, ваше превосходительство.

— Ну-съ, тронулись.

Черезъ 10 минутъ мы крупной рысью быстро подвигались впередъ, на л. Б.

Городъ просыпался. Кружныя горы еще въ утренней дымкѣ. Черезъ головы завыли снаряды. Началась бомбардировка порта.

Теперь Артуръ просыпался рано. Прошли красные деньки.

Городъ вставалъ съ первымъ взрывомъ упавшаго снаряда: жутко нѣжиться въ постели, когда то и дѣло громыхаютъ взрывы.

— Неугодно ли! Съ каждымъ днемъ они все раньше и раньше начинаютъ насъ безпокоить — бросилъ намъ Смирновъ, поднявъ своего вороного въ галопъ;— нужно торопиться: меня ждутъ на л. Б.

Мы съ Гаммеромъ и конные вѣстовые едва поспѣвали за нимъ.

Въ началѣ 9-го были уже на батареѣ л. Б.

Прибывъ на батарею, Смирновъ приказалъ открыть огонь по Дагушаню и Сяогушаню и двинуть въ атаку роты.

Всѣ съ напряженнымъ любопытствомъ наблюдали за всѣми ея фазами.

Такъ какъ силъ для атаки было назначено максимальный минимумъ, то сегодня, какъ и первый разъ, наступленіе шло очень вялое и кончилось тѣмъ, что люди, едва добравшись до подошвы горъ, куда-то затерялись.

Генералъ Горбатовскій страшно горячился.

— Гдѣ же атакующія роты? Что это за комедія? На Сяогушанѣ никого не видно, тамъ всего лишь нѣсколько сторожевыхъ постовъ. На Дагушанѣ тоже. Передайте полковнику X., что я его …..

Смирновъ смотрѣлъ на все это, хмуръ былъ его взглядъ, онъ молчалъ.

Дѣйствительно, передъ нами разыгрывалась комедія атаки.

Развѣ мыслимо было атаковать минимальными силами высокія горы съ крутыми скатами?

Японцы, забравъ ихъ, конечно, приготовились какъ слѣдуетъ защищать эти вершины, имѣвшія для крѣгюсти столь серьезное значеніе.

Такъ атака и не удалась. Пока шелъ этотъ фарсъ, непріятель методично посылалъ въ городъ и портъ снарядъ за снарядомъ.

Батарея, обстрѣливавшая портъ, была въ сторонѣ Волчьихъ горъ, правѣе ихъ, на склонѣ другой горы въ подзорную трубу ясно различалась другая батарея, на которой японцы спѣшно производили работы.

Комендантъ приказалъ открыть по ней огонь Залитерной батареѣ.

Означенная батарея быстро перешла на пораженіе. Японцы работы прекратили.

— Эхъ, кабы у насъ было достаточно снарядовъ, нескоро бы японцы возвели свои осадныя батареи — сказалъ кто-то изъ окружавшихъ генерала Смирнова.

— Да, господа, снаряды намъ нужно беречь. Ихъ у насъ немного. Сколько же намъ предстоитъ защищаться, никто не знаетъ. Помните это и даромъ не тратьте ихъ.

Отъ лит. Б мы пѣшкомъ обошли весь с.в. фронтъ до укрѣпленія III-го включительно.

Лишь къ часу вернулись домой.

На слѣдующій день въ моихъ "извѣстіяхъ", подъ редакціей цензуры, появилось слѣдующее:

Въ 8 час. утра комендантъ крѣпости генералъ-лейтенантъ Смирновъ съ началомъ бомбардировки отправился на одну изъ батарей, откуда наблюдалъ за рекогносцировкой Дагушаня и Сяогушаня.

Ровно въ 9 1 /2 час. роты. согласно выработанной диспозиціи, повели одновременно атаку.

Японцы заняли сопки, сѣдловины и гребни.

Наша артиллерія восточнаго фронта засыпала ихъ шрапнелью и бомбами.

Со стороны японцевъ потери большія.

Во время рекогносцировки на Дагушань и Сяогушань 29 іюля убыль въ рядахъ противника опредѣлена свыше 200 человѣкъ, съ нашей стороны 28. Результатъ послѣдней рекогносцировки имѣетъ значеніе. Только юго-восточные склоны Дагушаня и Сяогушаня заняты наблюдательными постами непріятеля. Большія силы держатся далеко сзади, т. к. мортирный огонь нашихъ батарей производитъ значительное опустошеніе даже и ночью, поддерживаемый рѣдкимъ огнемъ.

Непріятель настолько напуганъ, что во время послѣдней рекогносцировки Сяогушань былъ атакованъ пятью стрѣлками, рота залегла за гребнемъ ближайшей лощины и совмѣстно съ артиллеріей поддерживала наступленіе пяти стрѣлковъ залповымъ и шрапнельнымъ огнемъ.

Наблюдатели на Дагушанѣ и Сяогушанѣ огнемъ изъ винтовокъ мѣшаютъ убирать раненыхъ, были случаи пораненій санитаровъ.

Согласитесь, читатель, что извѣстіе это мало отвѣчало дѣйствительности, но зато вполнѣ устраивало цензуру штаба укрѣпленнаго раіона.

Меня же это совсѣмъ не устраивало, т. к. читавшіе газету удивлялись, какъ она извращаетъ истину.

Меня спасало только то, что я не подписывался подъ "извѣстіями".

День 29 іюля памятенъ мнѣ еще тѣмъ, что на одной изъ батареи былъ пойманъ японскій шпіонъ въ костюмѣ китайца-рабочаго.

Я попросилъ коменданта крѣпости разрѣшить мнѣ повидать и допросить захваченнаго.

Разрѣшеніе дано мнѣ было въ слѣдующей формѣ:

Пріѣхавъ въ арестный домъ, я въ присутствіи смотрителя началъ бесѣдовать со "шпіономъ".

"Шпіонъ" оказался самымъ обыкновеннымъ манзой. То же самое было уже установлено и жандармской властью. Много потомъ хохоталъ надо мной князь Микеладзе, начальникъ крѣпостной жандармской команды.

Съ разсвѣтомъ началась бомбардировка Угловыхъ горъ и медленное наступленіе на этотъ фронтъ.

Генералъ Смирновъ командировалъ на западный фронтъ генерала Кондратенко.

Фокъ же былъ назначенъ начальникомъ общаго резерва.

Самъ же Смирновъ, вполнѣ увѣренный, что противникъ, форсируя теперь опорные пункты на Угловыхъ горахъ, рано или поздно поведетъ главные штурмы на исходящій уголъ с.-в. фронта — все свое вниманіе обратилъ на него и Высокую гору западнаго фронта.

Вотъ что было напечатано въ моихъ "извѣстіяхъ" за этотъ день:

30 іюля, въ 7 часовъ утра комендантъ крѣпости генералъ-лейтенантъ Смирновъ, сопутствуемый личнымъ адъютантомъ подпоручикомъ Гаммеромъ, прослѣдовалъ на Крестовую гору, гдѣ былъ встрѣчеиъ начальникомъ артиллеріи крѣпости генералъ-маіоромъ Бѣлымъ и вмѣстѣ съ нимъ подробно осмотрѣлъ результаты крѣпостного вооруженія.

Поблагодаривъ генерала Бѣлаго за блестящее выполненіе работъ, комендантъ крѣпости отправился на Опасную гору.

Взойдя на высшую точку высоты, откуда открывается видъ на весь восточный фронтъ оборонительной линіи, генералъ-лейтенантъ Смирновъ наблюдалъ и изучалъ расположеніе батарей противника.

По пути на Опасную гору комендантъ крѣпости выслушалъ подробный докладъ подполковника Рашевскаго.

Въ исходѣ 11-го часа генералъ-лейтенантъ Смирновъ отбылъ съ Опасной горы въ штабъ крѣпости.

30 іюля генералъ Стессель, соскучившись отъ ничегонедѣланья, пишетъ оригинальный приказъ, какъ разъ противорѣчащій истинному положенію вещей.

Если бы этотъ приказъ, переданный по телеграфу, прочли въ Петербургѣ, то безусловно и Петербургъ и Россія остались бы очень довольны.

Вотъ благодать-то въ осажденной крѣпости! Вотъ порядокъ! Все готово къ защитѣ. Да, Артуръ это — твердыня! О нее, какъ объ утесъ, разобьются живыя волны японцевъ. Помилуйте, главный начальникъ, который оповѣстилъ уже всему міру, что "съ трехъ сторонъ море, а съ четвертой непріятель"… требуетъ лишь пятичасовой работы, требуетъ веселья, пѣсенъ на бивуакахъ! Нѣтъ, за Артуръ можно быть покойнымъ. Пусть Куропаткинъ собирается съ силами.

Если бы этотъ приказъ разносилъ инженеровъ, которые строили себѣ и генералу Стесселю блиндажи — мы бы тоже были довольны.

Дѣло въ томъ, что приказъ этотъ извращалъ истину.

Непріятель желѣзнымъ кольцомъ сковывалъ крѣпость, возводя подавляющее количество батарей, а въ крѣпости, на ея оборонительной линіи, далеко не все было готово. Нужно было производить и основныя и мобилизаціонныя работы. Если людей заставляли трудиться, то дѣлали это въ силу крайней необходимости, они работали столько же для обороны крѣпости, сколько для самихъ себя. Они рыли, рыли, рыли безъ конца каменистый грунтъ, но рыли его для того, чтобы легче было отбивать штурмъ и прятаться отъ града чугуна и стали, который въ теченіе долгихъ пяти мѣсяцевъ обильно сыпался на нихъ.

Теперь некогда было думать объ отдыхѣ. Дорога была каждая минута. Люди это понимали и безропотно трудились. Трудились охотно, сознавая, что, чѣмъ глубже будетъ ходъ сообщенія, чѣмъ прочнѣе блиндажъ, тѣмъ для нихъ же лучше, тѣмъ отъ смерти дальше.

Но генералъ Стессель, со свойственными его мышленію нелѣпостями, да еще суфлируемый геніемъ генерала Фока, все представлялъ въ иномъ свѣтѣ, все шиворотъ на выворотъ.

Приказъ этотъ въ ближайшемъ будущемъ принесъ свои плоды.

Приспѣшники и "искренно цѣнящіе'' въ Стесселѣ товарища-солдата не замедлили воспользоваться этимъ приказомъ.

Изъ части требуютъ людей на работы неотложныя.

Командиръ части не даетъ, ссылаясь на прпказъ Стесселя.

Требованіе повторяется въ категорической формѣ — командиръ ѣдетъ къ Стесселю и жалуется, что его людей мучатъ.

Стессель словесно отмѣняетъ приказаніе. Начинаются пререканія. А работы, экстренно-неотложныя работы ведутся кое-какъ или совсѣмъ остаются безъ движенія.

Въ семь съ половиной часовъ утра комендантъ крѣпости, въ сопровожденіи личнаго адъютанта подпоручика Гаммера, отправился на Высокую гору.

Поднявшись на батарею, откуда проэктируются всѣ батареи западнаго фронта, генералъ-лейтенантъ Смирновъ выслушалъ подробный докладъ начальника сектора о дѣйствіяхъ ввѣренньгхъ ему батарей, произведенныхъ наблюденіяхъ и работахъ и, оставшись вполнѣ довольный состояніемъ и дѣйствіями этихъ батарей, направился на Зубчатую гору.

По дорогѣ былъ встрѣченъ начальникомъ 4-й в.-с. стрѣлковой бригады полковникомъ Ирманомъ, который доложилъ коменданту о состояніи артиллерійской обороны всего западнаго фронта.

Прибывъ на Зубчатую гору, комендантъ крѣпости былъ встрѣченъ подполковникомъ артиллеріи Бржозовскимъ; принявъ отъ него рапортъ о состояніи ввѣренныхъ ему частей — направился на батарею л. Д, откуда указалъ командиру батареи капитану Вельяминову (кандидатъ на в судебную должность) мѣсто вѣроятнаго расположенія непріятельской батареи, въ теченіе уже почти цѣлой недѣли бомбардирующей городъ.

Въ такой редакціи были помѣщены въ газетѣ мои офиціальныя извѣстія.

Но въ нихъ было пропущено самое существенное, которое безусловно и не могло появиться на страницахъ газеты, которую ежедневно, внѣ всякихъ сомнѣній, читали японцы.

Дѣло въ томъ, что генералъ Смирновъ остался очень недоволенъ многимъ, а въ особенности укрѣпленіемъ и вооруженіемъ Высокой горы.

Высокая гора, которой суждено было сыграть столь роковую роль въ защитѣ Артура, представляла изъ себя обособленный горный массивъ въ исходящемъ углу западнаго фронта, вершина котораго, вѣнчая окружающія высоты, гордо глядѣла кругомъ въ глубь крѣпости, въ ея внутреннюю гавань, портъ, городъ, внѣшній рейдъ и въ даль безконечнаго океана.

Вотъ на этой-то горѣ, имѣвшей такое доминирующее значеніе въ оборонѣ крѣпости, было возведено укрѣпленіе, вооруженное лишь четырьмя шестидюймовыми орудіями крѣпостного калибра.

О какихъ бы то ни было казематахъ бетоннаго или блиндажахъ земляного происхожденія не было и помину. Здѣсь были просто навалены мѣшки, камни, песокъ съ сухой цементной прокладкой, долженствовавшіе служить для прислуги и стрѣлковъ прикрытіемъ отъ 6" и 12" огня.

Полагаю, что ни для кого не секретъ, что такъ наз. сухая кладка не имѣетъ прочности и, при желаніи, можетъ быть разобрана пальцами и, конечно, не въ состояніи сопротивляться не только осадной, но и полевой и противоштурмовой малокалиберной артиллеріи.

Быть можетъ, какъ утверждаетъ г. Тимченко-Рубанъ, "тутъ намѣчалась постройка нѣсколькихъ долговременныхъ и полудолговременныхъ укрѣпленій, намѣчалось созданіе прочнаго каркаса обороны, подлежащей развитію въ мобилизаціонный періодъ……" но обороняющимъ Артуръ отъ этого было не легче.

Орудія на Высокую были поставлены во время начавшейся уже кампаніи, а о сооруженіи прочныхъ батарей не могло быть рѣчи. Для того, чтобы спасать гарнизонъ Высокой отъ гибельнаго дѣйствія одиннадцатидюймовыхъ бомбъ, оставалось одно средство: рыть пещеры, долбить и взрывать горную породу. И обороняющіе несли тяготы прегрѣшеній просвѣщенныхъ инженеровъ, стяжавшихъ всемірную извѣстность, — рыли, долбили, взрывали каменистый грунтъ и также спокойно гибли отъ сатанинской силы взрывовъ одиннадцатидюймовыхъ бомбъ.

31 іюля на батареѣ былъ еще рай земной. Противникъ держалъ ее лишь въ рѣдкомъ шестидюймовомъ огнѣ.

Каждыя 56 минутъ надъ головами пѣла свою заунывную пѣснь шестидюймовая бомба и, давая перелетъ, рвалась за горой.

Однимъ изъ взрывовъ на нашихъ глазахъ былъ сильно раненъ унтеръ-офицеръ военно-полевого телеграфа, исправлявшій перебитые провода.

Незадолго до отъѣзда съ Высокой — надъ Волчьими горами поднялся шаръ.

Кстати, о воздушномъ шарѣ. Въ крѣпости не было воздухоплавательнаго парка.

Вы смѣетесь, читатель?

Да! Да! Даже шара не было! Его везли въ Артуръ морскимъ путемъ на пароходѣ "Монголія" вмѣстѣ съ значительнымъ запасомъ боевыхъ припасовъ — но, къ несчастію, все это попало въ руки не къ намъ, а къ японцамъ.

Можно себѣ представить, какъ ехидно злорадствовали японцы, когда нашъ шаръ рекогносцировалъ еще нашъ Артуръ.

Прибывшій вмѣстѣ съ Макаровымъ лейтенантъ Лавровъ (погибшій на Высокой горѣ) занялся сооруженіемъ воздушнаго шара — труды его были близки къ осуществленію, но успѣхомъ не увѣнчались.

Вернемся къ рѣявшему надъ Артуромъ русско-японскому шару.

Итакъ, около полудня надъ Волчьими горами въ расположеніи противника поднялся шаръ. Наши ближайшія батареи немедленно открыли по немъ шрапнельный огонь. Было ли попаданіе, или нѣтъ — трудно установить, но шаръ, продержавшись немного болѣе получаса, быстро опустился. По дошедшимъ до насъ черезъ китайскихъ лазутчиковъ свѣдѣніямъ (которымъ штабъ крѣпости солидно платилъ и этимъ достигалъ цѣли), оказалось, что съ поднявшагося шара офицеры японскаго генеральнаго штаба производили рекогносцировку крѣпости и сфотографировали ее. Результаты рекогносцировки слѣдующіе: штабъ командующаго осадной арміей барона Ноги, изучившій крѣпость согласно точнымъ даннымъ японскаго генеральнаго штаба, основаннымъ на топографическихъ съемкахъ его офицеровъ въ мирное время, никакъ не ожидалъ встрѣтить такой массы новыхъ укрѣпленій въ крѣпости, вынесенныхъ далеко впередъ отъ полигона крѣпости, ея фортовъ и долговременныхъ укрѣпленій. Все это было сдѣлано въ періодъ времени отъ 4 марта — дня прибытія генерала Смирнова, до 18 іюля — дня оставленія Фокомъ Волчьихъ горъ.

По максимальному разсчету офицеровъ японскаго генеральнаго штаба послѣтщательнѣйшаго изученія ими (до тѣсной блокады) "геніальнаго" плана всей крѣпости, истинности хода работъ ея фортификаціонныхъ сооруженій, вооруженія и всего количества годныхъ орудій въ арсеналахъ, которыя имъ были доподлинно извѣстны, согласно точнѣйшимъ донесеніямъ агентовъ изъ развѣдочнаго бюро, вилотъ до самаго прибытія въ крѣпость генерала Смирнова, — для взятія Артура открытыми штурмами нужно было пожертвовать отъ 5 до 10 тысячъ. Говорятъ, когда объ этомъ подробно было доложено Его Величеству Императору Японіи, то онъ колебался утвердить планъ штурма крѣпости, находя, что это будетъ стоить чрезмѣрнаго количества человѣческихъ жизней. — Вотъ какого мнѣнія были японцы о твердыняхъ Портъ-Артура до начала войны, и были вполнѣ правы. То, что они встрѣтили въ крѣпости послѣ пятимѣсячнаго пребыванія въ ней новаго коменданта — генерала Смирнова, для нихъ было полной неожиданностью. Офицеры развѣдочнаго бюро, привыкшіе въ теченіе 6-ти лѣтъ своего пребыванія въ Артурѣ видѣть, что русскіе въ крѣпости почти ничего не дѣлали, а если и дѣлали, то кое-какъ; прекрасно ознакомившись съ системой русскихъ военныхъ инженеровъ: стачки съ подрядчиками, [2] неимовѣрный грабежъ, халатность, небрежность положительно во всемъ, и при этомъ полная безотвѣтственность, такъ какъ къ казеннымъ деньгамъ легкомысленно относились всѣ, отъ самыхъ старшихъ инженеровъ до десятника включительно, — никоимъ образомъ не могли ожидать, что все это измѣнится какъ бы мановеніемъ волшебства.

Дѣйствительно, то, что было сдѣлано генераломъ Смирновымъ въ крѣпости въ теченіе 5-ти мѣсяцевъ, при минимальной наличности силъ, средствъ и всѣхъ препятствіяхъ, создаваемыхъ Стесселемъ и его присными, — станетъ достояніемъ, исторіи. Честный и безпристрастный военный историкъ, подробно разобравшись во всѣхъ планахъ и документахъ осажденнаго Портъ-Артура, повѣдаетъ міру свое правдивое сказаніе, я же описываю только то, что я видѣлъ собственными глазами.

Японская осадная армія имѣла воздушные шары, которые впослѣдствіи подымались неоднократно и приносили имъ огромную пользу; въ крѣпости же ихъ не было, какъ не было ни почтовыхъ голубей ни безпроволочнаго телеграфа! — На Ляотѣшанѣ поставили мачту и аппаратъ, но дѣйствовать онъ не могъ, потому что консулъ въ Чифу, несмотря на настоятельныя просьбы изъ крѣпости, за все время осады не сумѣлъ выбрать мѣста, поставить станцію и установить сообщеніе. Вообще на консульской дѣятельности въ Чифу я остановлюсь впослѣдствіи и остановлюсь очень подробно. Теперь скажу только одно: какъ могли оставить на такомъ важномъ посту, какой изъ себя представляло консульство въ Чифу во время всей осады, такого бездѣятельнаго, непредпріимчиваго, трусливаго и бездарнаго чиновника, какимъ явился г. Тидеманъ? По-моему, это прямо государственное преступленіе. [3]

Съ Высокой горы мы довольно сносными военными дорогами проѣхали на Зубчатую гору, а оттуда на укрѣпленіе Кладбищенской импани.

Здѣсь комендантъ очень долго бесѣдовалъ съ знакомымъ уже читателю командиромъ 26-го полка полковникомъ, нынѣ свиты Его Величества генералъ-маіоромъ, Семеновымъ.

Съ Кладбищенской импани открывался видъ на передовые редуты и лѣвый флангъ с.-в. фронта.

Семеновъ былъ по обыкновенію крайне подвиженъ, энергиченъ и дѣятеленъ, подробно докладывая и выслушивая указанія Смирнова объ оборонѣ ввѣреннаго ему участка.

Продолжаю свои офиціальныя извѣстія, вполнѣ отвѣчающія истинному ходу событій.

Съ ранняго утра непріятель довольно часто обстрѣливалъ укрѣпленіе № 3, фортъ 5 и Высокую гору.

Наши батареи всего сухопутнаго фронта поддерживали рѣдкій огонь по производимымъ непріятелемъ работамъ.

Никакихъ особенныхъ передвиженій въ расположеніи противника не замѣчено.

Япояцы впереди Высокой горы, въ деревняхъ, производили какія-то работы.

Командиръ батареи приказалъ обстрѣлять ихъ мортирами.

Въ отвѣтъ на это, непріятель съ разстоянія чуть ли не 7 верстъ сталъ стрѣлять изъ полевыхъ орудій.

Вечеромъ 31 іюля секретами нашихъ передовыхъ охраненій было обнаружено, что противъ западнаго фронта сухопутной обороны началось вначалѣ частичное, а затѣмъ массовое передвиженіе противника.

Секреты и заставы продолжали выслѣживать и задерживать наступленіе передовыхъ частей непріятеля.

Ночь была темная, глухая, барометръ показывалъ на дождь. Туманъ увеличивался.

До 2 час. ночи наши передовыя части тѣснились японцами какъ противъ горы Сиротка, такъ и на линіи бухты Луизы и Малой Голубиной.

Прожектора и боевыя ракеты непрестанно свѣтили всю мѣстность, отчетливо освѣщая передвигавшіяся колонны и цѣпи противника.

Въ 2 часа ночи непріятель, сосредоточившись, перешелъ въ энергичное наступленіе, поведя атаку на гору Сиротка, предпринявъ въ то же время и фланговое движеніе.

11 и 12 роты 26-го полка, занимавшія передовое сторожевое охраненіе противъ Сиротки, нѣсколько разъ отбивъ атаки, переходили на "ура" въ штыки, отбрасывая наступающихъ.

Численность же атакующихъ все увеличивалась, а потому роты отошли подъ прикрытіе батарей.

Охотничьи команды поручиковъ Волчинскаго и Мюльберга, сильно тѣснимыя превосходящимъ противникомъ, постепенно отступали на указанныя по диспозиціи мѣста.

Поручикъ Мюльбергъ раненъ серьезно въ ротъ.

Посѣщая почти ежедневно большинство фортовъ и укрѣпленій крѣпости, я прямо любовался здоровымъ, веселымъ видомъ людей. Цѣлый день проводили они въ тяжелыхъ крѣпостныхъ работахъ, а вечеромъ повсюду гремѣли пѣсни. Любуясь этими жанровыми картинками, я совершенно забывалъ, что въ нѣсколькихъ верстахъ непріятель, что наши передовыя цѣпи уже залегли впереди крѣпости и зорко слѣдятъ подъ покровомъ ночи за противникомъ.

Меня съ началомъ тѣсной блокады всегда удивляло то обстоятельство, что офицеры стали несравненно меньше бражничать. Мнѣ не приходилось видѣть на фортахъ, батареяхъ, укрѣпленіяхъ разгула, всѣ какъ-то подтянулись, между тѣмъ какъ на передовыхъ позиціяхъ питіе было развито до крайнихъ предѣловъ. Солдатъ Стессель и Фокъ лишали совершенно водки — зато офицеры днями и ночами пьянствовали, что, конечно, расшатывало ихъ организмъ, и такъ уже утомленный тревожной боевой обстановкой, и крайне скверно дѣйствовало на ихъ психическое состояніе. Люди, находившіеся постоянно въ винномъ угарѣ, не могли быть офицерами въ полномъ значеніи этого слова.

Объясняется это, конечно, тѣмъ, что они, находясь въ тяжелой боевой обстановкѣ, не видѣли примѣра, не имѣли любимаго начальника, который бы ихъ вдохновлялъ. Фока они ненавидѣли, такъ какъ, кромѣ площадной ругани и крайнихъ несправедливостей, дурачествъ съ солдатами, среди которыхъ онъ искалъ популярности, они ничего не видѣли. Стесселя, который среди нихъ искалъ популярности, но который дѣйствовалъ подъ вліяніемъ Фока, они боялись, но и только. Часть офицеровъ, участвуя въ пирушкахъ со Стесселемъ, когда онъ иногда появлялся среди баталіоновъ въ дивизіи Фока, стоявшихъ въ резервѣ подъ Юпилазой, и слушая его шутки и издѣвательства надъ солдатомъ (Стессель страшно былъ грубъ съ солдатами и старшими начальниками; они ему прямо органически были противны), — не вносили, конечно, въ среду солдатъ своимъ обращеніемъ оздоравливающей струи. Солдаты ихъ тоже не любили.

Съ началомъ же тѣсной блокады, когда пѣхотные офицеры на фортахъ, батареяхъ и укрѣпленіяхъ слились въ постоянномъ общеніи съ артиллерійскими офицерами, стоящими несравненно выше ихъ по умственному и духовному интеллекту, а во главѣ всѣхъ сталъ генералъ Смирновъ, этотъ замѣчательно просвѣщенный, умный, но и жестоко-требовательный офицеръ, а также его ближайшіе помощники: генералы Кондратенко и Горбатовскій, полковники Семеновъ и Третьяковъ, показывавшіе на каждомъ шагу примѣры самоотверженной дѣятельности, порядка, справедливости, гуманности и требованія абсолютной дисциплины, — все измѣнилось. Офицеры стали неузнаваемы. Повторяю, что, какъ только 4-я дивизія вступила въ крѣпость, генералъ Смирновъ назначилъ Фока начальникомъ резерва и этимъ устранилъ его отъ активной дѣятельности, въ силу чего послѣдній не имѣлъ никакого сношенія съ боевой линіей и не растлѣвалъ своимъ вліяніемъ войска. Но, положимъ, онъ и тутъ ухитрялся вносить разладъ, раздоръ и безпорядокъ. Помню такой случай. Генералъ Смирновъ осматривалъ работы на форту № 5. Затѣмъ, облокотившись на брустверъ, наблюдалъ за расположеніемъ и работами противника. Его окружили пѣхотные, морскіе и артиллерійскіе офицеры, послѣдніе время отъ времени просили его совѣтовъ, указаній. Генералъ Смирновъ давалъ на все обстоятельные отвѣты. Вдругъ мы слышимъ внизу страшную ругань. Генералъ Смирновъ спрашиваетъ — Кто это такъ тамъ отличается? — Побѣжали посмотрѣть. Возвращаются и докладываютъ, что начальникъ резерва генералъ Фокъ распекаетъ одного изъ офицеровъ своей дивизіи (его весь гарнизонъ и населеніе прозвали "сумасшедшій мулла"). Подымается на фортъ Фокъ и, несмотря на присутствіе главы крѣпости генерала Смирнова, здоровается съ гарнизономъ — явное нарушеніе основныхъ правилъ дисциплины. Говорятъ, что генералъ Смирновъ ему сказалъ нѣсколько убѣдительныхъ словъ, и Фокъ временно сократился до новаго воцаренія Стесселя — уже въ генералъ-адъютантскомъ званіи.

Съ наступленіемъ разсвѣта, Высокая, Угловая горы и сосѣднія батареи, форты 11 укрѣпленія открыли довольно сильный артиллерійскій огонь, парализовавъ дальнѣйшее наступленіе противника.

Японцы тоже открыли бѣглый огонь шрапнелью и мелинитовыми бомбами по Угловой горѣ и Сироткѣ, которая вслѣдствіе этого очутилась нейтральной. Гора Сиротка не укрѣплена, на ней находились лишь наши наблюдательные посты.

Комендантъ крѣпости въ началѣ шестого часа утра отдалъ приказаніе о частномъ сосредоточеніи резерва.

Въ началѣ 7-го часа генералъ-лейтенантъ Смирновъ, въ сопровожденіи адъютанта подпоручика Гаммера, направился на Зубчатую гору, гдѣ уже засталъ начальника укрѣпленнаго раіона генералъ-лейтенанта Стесселя.

Ознакомившись съ ходомъ артиллерійскаго боя, комендантъ крѣпости направился по военной дорогѣ на фортъ № 5, гдѣ, получивъ всѣ донесенія о ночномъ наступленіи противника и выяснивъ положеніе вещей на западномъ фронтѣ, далъ общія указанія относительно артиллерійской обороны, въ частности форта № 5, и, распредѣливъ резервъ, въ 12 часовъ выѣхалъ на Высокую гору.

Прибывъ на батарею Высокой горы, генералъ-лейт. Смирновъ далъ начальнику сектора инструкціи о дальнѣйшихъ дѣйствіяхъ ввѣренныхъ ему батарей, вытекавшихъ изъ начинающаго выясняться характера общаго наступленія на крѣпость.

Мелинитовыя бомбы, давая перелеты черезъ батарею, одна за другой ложились на восточномъ ея склонѣ. Одна изъ бомбъ разорвалась въ нѣсколькихъ шагахъ отъ проходившаго взвода саперъ, наряженныхъ на работы, но настолько счастливо, что осколкомъ слегка лишь царапнула одного изъ чиновъ.

Высокая гора начала энергично посылать снарядъ за снарядомъ; мѣшалъ правильной пристрѣлкѣ легкій туманъ и какъ изъ ведра лившій дождь, но все-таки удалось потушить поражавшую батарею.

Комендантъ крѣпости, поблагодаривъ начальника сектора за отличную стрѣльбу, въ 3 часа пополудни уѣхалъ домой.

Въ ночь съ 1 на 2 августа противъ лѣваго фланга, въ направленіи Угловой горы и прилегающихъ предгорій, началъ опять сосредоточиваться противникъ.

Въ началѣ 3-го часа непріятель въ значительныхъ силахъ пошелъ на штурмъ.

Первый штурмъ былъ встрѣченъ сильнымъ артиллерійскимъ и ружейнымъ огнемъ и былъ быстро отбитъ.

Съ началомъ разсвѣта противникъ опять бросался на штурмъ и каждый разъ съ огромными потерями отбитъ.

Наши батареи развили убійственный огонь.

Послѣ отраженія второго штурма, непріятельскія батареи постепенно развили страшный шрапнельный огонь по всей линіи фортовъ, батарей и укрѣпленій.

Бомбардировка шла съ перерывами. Огонь идетъ сосредоточенный.

На Зубчатой горѣ съ самаго начала бомбардировки находился совмѣстно съ другими начальникъ укр. раіона генералъ-лейтенантъ Стессель.

Во время артиллерійскаго огня противникъ подъ его прикрытіемъ перебѣжками продвигался впередъ.

Наши батареи бьютъ наступающихъ.

Очевидно, японцы готовятся къ генеральному штурму.

Потери противннка огромны.

Наши — благодаря укрытію — ничтожны.

Я пишу: наши, благодаря укрытію, ничтожны. Конечно, какъ у обороняющагося, онѣ были несравненно меньше. Но если бы у насъ дѣйствительно были сносныя укрытія, то и потери дѣйствительно были бы ничтожны.

Но штабъ раіона считалъ, что потери ничтожны — и "въ извѣстіяхъ" онѣ таковыми были.

Ночью съ 2 на 3 августа по всей линіи обороны шла рѣдкая перестрѣлка передовыхъ частей.

Въ 9 часовъ утра съ Кумирнскаго редута было замѣчено въ подзорную трубу, что по Мандаринской дорогѣ отъ Волчьихъ горъ въ направленіи отъ Генеральной горы приближается группа въ 6 человѣкъ съ бѣлымъ флагомъ.

Немедленно дано было знать по телефону командиру 2, 6 полка, который приказалъ прекратить стрѣльбу на ввѣренномъ ему участкѣ, и вмѣстѣ съ тѣмъ донесено коменданту крѣпости.

Съ Кумирнскаго редута выѣхалъ навстрѣчу приближающейся группы командиръ роты капитанъ Лавровъ съ нѣсколькими охотниками.

Встрѣтились они съ японскимъ парламентеромъ, оказавшимся маіоромъ японской службы, въ сопровожденіи одного офицера и 4 солдатъ.

Обмѣнявшпсь привѣтствіями на русскомъ языкѣ, маіоръ Ямооки попросилъ вызвать офицера штаба главнаго начальника. Немедленно объ этомъ дано было знать въ штабъ крѣпости.

Около 10 часовъ прибылъ на передовую линію начальникъ штаба раіона полковникъ Рейсъ, въ сопровожденіи 2 офицеровъ, которому было передано японскимъ маіоромъ два пакета.

Одинъ главному начальнику арміи, другой командующему эскадрой.

При прощаніи съ полковникомъ Рейсомъ, маіоръ высказалъ свое сожалѣніе, что ему пришлось его побезпокоить въ такую дурную погоду.

Во время переговоровъ комендантъ крѣпости приказалъ прекратить огонь по всей оборонительной линіи.

Японцы же продолжали стрѣлять по правому флангу.

Содержаніе письма барона Ноги было приблизительно слѣдующее:

— Русскія войска доказали уже свою доблесть, но Артуръ все равно будетъ взятъ, а потому, во избѣжаніе излишняго кровопролитія, а также возможныхъ со стороны ворвавшихся въ городъ японскихъ солдатъ насилій, убійствъ и грабежей, такъ какъ сначала трудно будетъ установить порядокъ, командующій осадной арміей Его Величества Императора Японіи предлагаетъ вступить въ предварительные переговоры о сдачѣ крѣпости.

Въ крѣпости немедленно собрался военный совѣтъ. Генералъ Стессель требовалъ, чтобы отвѣта не было послано на томъ основаніи, что предложеніе сдать крѣпость — страшная дерзость со стороны японцевъ.

— Развѣ они не читали моего приказа, что, пока будетъ живъ хоть одинъ защитникъ, крѣпость не сдастся?

Генералъ Смирновъ старался вразумить Стесселя, доказывая, что элементарныя правила военной этики требуютъ, чтобы отвѣтъ былъ посланъ. — Ну хорошо, упорствовалъ Стессель: если непремѣнно нужно послать отвѣтъ, то ничего не писать въ посылаемой бумагѣ, а просто нарисовать имъ кукишъ.

Комендантъ, генералъ-лейтенантъ Смирновъ, категорически заявивъ, что отвѣтъ долженъ быть посланъ и посланъ въ самой вѣжливой формѣ,— приступилъ къ составленію послѣдняго. Содержаніе его было кратко, но носило характеръ сдержаннаго достоинства.

Вотъ онъ:

"Честь и достоинство Россіи не могутъ допустить даже переговоровъ о выработкѣ условій сдачи крѣпости. Генералъ-лейтенантъ Стессель. Генералъ-лейтенантъ Смирновъ."

Утро 4-го августа стояло на рѣдкость непріятное. Туманъ, мороситъ мелкій дождикъ, сыро, слякоть. Городъ уже бомбардируется. То и дѣло завываютъ снаряды, съ глухимъ гуломъ разрываясь въ порту.

Получивъ наканунѣ разрѣшеніе генерала Смирнова сопровождать парламентеровъ, я отправился въ штабъ раіона.

Бомбардировка порта усиливается; на фронтѣ сравнительное затишье.

Въ составъ парламентеровъ вошли: офицеръ генеральнаго штаба капитанъ Головань и состоявшій въ прикомандированіи штаба крѣпости лейтенантъ Маколинскій.

Капитанъ Головань передалъ мнѣ приказаніе генерала Смирнова, что, если я хочу сопровождать парламентеровъ, то долженъ одѣть форму стрѣлка.

Принесли солдатскую рубаху, снаряженіе и вооруженіе и предложили переодѣться, а также снять очки. Повиновался.

— Снимите шпоры — командуетъ капитанъ Головань. Повиновался.

Принесли парламентерскій флагъ (полотнище грязнѣе грязнаго).

— Вы повезете флагъ! — Запротестовалъ.

— Почему?

— Разрѣшите послать за чистымъ полотнищемъ, тогда повезу.

— Посылайте!

Набили чистое полотнище, снарядились, вооружились (винтовка черезъ плечо), сѣли на коней — тронулись.

Прохожіе съ любопытствомъ и недоумѣніемъ на насъ поглядываютъ.

Я думаю, не у одного мелькнула мысль — ужъ не конецъ ли Артуру?

Дождь усилился. Дороги размыты. Подвигаемся впередъ съ трудомъ. Винтовка съ непривычки прямо пытаетъ.

Наконецъ прибыли на укрѣпленіе Кладбищенской импани. Капитанъ Головань увѣдомилъ объ этомъ коменданта крѣпости.

Генералъ Смирновъ немедленно прекратилъ огонь по всей боевой линіи.

Ровно въ 9 часовъ тронулись въ путь.

Впереди съ флагомъ пришлось ѣхать мнѣ съ однимъ изъ конныхъ охотниковъ; на дистанціи 20–30 лошадей парламентеры и эскортъ. Миновали наши цѣпи, заставы, секреты. Дождь все мороситъ, туманъ, наши укрѣпленія остались далеко назади. Проѣхали нѣсколько оставленныхъ китайцами, словно вымершихъ деревень. На задворкахъ у плетней лежатъ голодные, исхудалые псы. Китайца встрѣтили: оборванный, грязный. На всемъ лежитъ печать разрушенія отъ снарядовъ, все пусто, уныло. Ѣдемъ уже вольной дорогой, извивающейся то въ ту, то въ другую сторону. По бокамъ плотной стѣной высоченный гаолянъ, выше насъ, конныхъ. Ничего крутомъ не видно — дорога и гаолянъ. Впереди въ туманѣ проэктируются горы. Изъ чащи вынырнулъ нашъ офицеръ, бывшій въ секретѣ, и присоединился къ намъ.

Продолжаемъ подвигаться впередъ.

Мое недовѣріе къ японцамъ растетъ.

Не могу забыть Зеленыхъ горъ, какъ тогда они нашъ отрядъ Краснаго Креста обстрѣляли. Ничего не видно. Можетъ быть, залегли въ гаолянъ и караулятъ. Однимъ залпомъ всѣхъ снимутъ. Наши и не услышатъ. Жутко. Дорога круто повернула вправо.

— Баринъ! Баринъ! Вонъ стоятъ, вполголоса говоритъ ѣхавшій за мной охотникъ. Гляжу впередъ, ничего не вижу. Наконецъ замѣтилъ за крутымъ поворотомъ дороги на небольшомъ перевалѣ 4 японцевъ. Одѣты въ "хаки", трудно отличить отъ окраски мѣстности. Мы же, въ плохо окрашенныхъ кителяхъ, рельефно выдѣляемся.

Приблизившись къ японцамъ шаговъ на 50, услышали русское:

— Стой. — Остановились.

— Одна ходи. — Стоимъ, какъ вкопанные. Подошелъ, очевидно, унтеръ-офицеръ.

— Что нужно?

Отвѣтили.

— Хорошо.

Онъ отдалъ какое-то приказаніе одному изъ нижнихъ чиновъ — тотъ быстро скрылся.

Стоимъ и другъ друга разглядываемъ.

Унтеръ-офицеръ, плотный, широкоплечій мужчина, вытащилъ записную книжку и прехладнокровно что-то записываетъ.

Минутъ черезъ 10 пришли изъ ближайшей цѣпи: переводчикъ (отрекомендовался полковымъ), этакій вертлявый, болтливый; утрюмый, грузный капитанъ и премолоденькій подпоручикъ.

Завязался разговоръ. Присоединившійся къ намъ офицеръ проситъ вернуть убѣжавшую въ расположеніе японцевъ лошадь.

Капитанъ любезно соглашается, разспрашивая ея примѣты.

Переводчикъ неумолчно трещитъ, разсказывая, что въ Мукденѣ онъ бралъ уроки русскаго языка у офицера приморскаго полка.

Спрашиваетъ фамиліи нѣкоторыхъ офицеровъ…

Наконецъ прибылъ маіоръ Ямооки, въ сопровожденіи коннаго съ флагомъ и корпуснаго переводчика, который, несмотря на свой высокій рангъ, говорилъ по-русски преотвратительно.

Послѣ офиціальныхъ представленій, онъ принялъ подъ росписку пакетъ и въ свою очередь передалъ другой намъ, попросивъ въ полученіи такового тоже выдать расписку. Прибывшій съ нимъ старшій переводчикъ заявилъ, что "это очень, очень важное письмо" [4].

Когда шла церемонія передачи пакетовъ, въ сторонѣ Дагушаня завылъ снарядъ. Маіоръ Ямооки тревожно спросилъ: — Неужели стрѣляютъ? — Лейтенантъ Макалинскій быстро нашелся и спокойно отвѣтилъ — Нѣтъ, это, вѣрно, на морѣ.

Впослѣдствіи выяснилось, что съ одной изъ батарей было замѣчено въ расположеніи противника передвиженіе пѣхоты. Дежурный фейерверкеръ не утерпѣлъ и послалъ туда снарядъ. Конечно, ему за это досталось.

Маіоръ Ямооки, получивши пакетъ, условился о часѣ и мѣстѣ встрѣчи для дальнѣйшихъ переговоровъ. Мы знали содержаніе отвѣта, знали, что дальнѣйшихъ переговоровъ не понадобится, но, конечно, парламентеры должны были отвѣтить любезнымъ согласіемъ.

Для встрѣчи было выбрано то же мѣсто, а время — между часомъ и двумя въ этотъ-же день. Откланявшись, разъѣхались. Какъ только добрались до укрѣпленія Кладбищенской импани и опустили парламентерскій флагъ, — по всей линіи опять грозно загремѣли орудія, особенно на сѣверовосточномъ фронтѣ. Гулъ ихъ послужилъ какъ бы апоѳеозомъ парламентерскихъ переговоровъ.

При возвращеніи назадъ, насъ встрѣтилъ казакъ и пригласилъ меня отъ имени Стесселя къ нему. Генералъ наблюдалъ за переговорами съ Зубчатой горы. Лейтенантъ Макалинскій поѣхалъ съ докладомъ къ коменданту, а мы съ капитаномъ Головань поѣхали къ генералу Стесселю.

Застали генерала въ бетонномъ казематѣ батареи уже отзавтракавшимъ, въ самомъ благодушномъ настроеніи духа, окруженнымъ молодежью со всѣхъ ближайшихъ батарей. Стоялъ шумъ, крикъ, хохотъ. Батарея порожнихъ бутылокъ свидѣтельствовала, что завтракъ былъ съ обильнымъ возліяніемъ. То и дѣло слышалось: — Эй, Ивановъ, вина! Я въ другомъ отдѣленіи каземата бесѣдовалъ съ полковникомъ Семеновымъ. — Наконецъ я вошелъ къ Стесселю. — А, вотъ нашъ парламентеръ! Непремѣнно нужно вамъ сняться. Ну, разсказывайте, разсказывайте, что видѣли. Да нѣтъ, раньше закусите, да хорошенько выпейте, языкъ будетъ болтаться лучше. — Отклонивъ предложеніе, я вкратцѣ передалъ суть.

— А я не хотѣлъ ничего отвѣчать этимъ желторожимъ нахаламъ. Предлагалъ нарисовать кукишъ и послать. Крѣпости захотѣли! Я имъ покажу крѣпость! Такъ нѣтъ же, нашъ умный комендантъ захотѣлъ съ ними антимоніи разводить.

Общій хохотъ. Молодежь, подъ вліяніемъ лишне выпитаго, забывая чинопочитаніе, одобряетъ: — Отлично, отлично, ваше превосходительство! Такъ и слѣдовало. Ваше здоровье, ваше превосходительство!

— А знаете, господа, меня заграницей считаютъ по происхожденію швейцарцемъ. Ей Богу, не вру. Недавно получилъ письмо изъ Австріи отъ какого-то "Стресселя", который гордится своимъ дядюшкой въ Артурѣ. Другіе пишутъ, что я только въ 1893 году перешелъ въ русское подданство. У меня письма есть, ей Богу.

Опять общій хохотъ. Генералъ въ самомъ хорошемъ настроеніи. Насколько Стессель былъ искрененъ въ своемъ благодушіи, я не знаю, но онъ произвелъ на меня въ эти минуты самое располагающее впечатлѣніе. Хорошій компанейскій товарищъ офицеръ-строевикъ, думалось мнѣ. Твой удѣлъ командованіе запаснымъ баталіономъ, не больше, а судьба вонъ какое колѣно выкинула.

— Ну, господа, мнѣ пора, сказалъ Стессель подымаясь. Былъ уже третій часъ въ началѣ.

— Намъ по дорогѣ, ѣдемъ вмѣстѣ.

Подали лошадей. Отправились.

Спускались внизъ на военную дорогу, — встрѣчается рота солдатъ, идущая на смѣну. Стессель, поздоровавшись, остановилъ роту и подозвалъ къ себѣ ротнаго командира:

— Капитанъ, японецъ меня просилъ, чтобы я сдалъ крѣпость, но имъ вмѣсто отвѣта посланъ кукишъ. Передайте на всѣ батареи, что я разрѣшилъ выдать всѣмъ по чаркѣ водки, пусть выпьютъ за здоровье Батюшки-Царя.

Тронулись дальше.

— Знаете — неожиданно сообщилъ мнѣ генералъ Стессель — съ русскимъ солдатомъ, этой сволочью, нужно умѣть обходиться. Онъ ничего иного не понимаетъ, кромѣ кулака и водки. Съ кулакомъ и водкой съ нимъ можно чудеса дѣлать. Всѣ эти гуманности, школы, которыя завели у насъ въ арміи, только портятъ его. Нѣтъ ничего хуже грамотнаго солдата — пьяница и неисправимый негодяй. — Мы въѣзжали въ арсеналъ.-

— Смотрите, сколько орудій китайскихъ. Это все я забралъ въ китайскую кампанію.

Нужно замѣтить, что всѣ эти орудія достались намъ при мирномъ занятіи Артура. Миновавъ арсеналъ, мы въѣзжали въ городъ; было около 4 часовъ. Надъ головой завыли снаряды, и взрывы ихъ послышались впереди нашего пути. Еще, еще. Началась бомбардировка порта и бомбардировка ожесточенная, какъ бы въ отместку за отказъ вступить въ переговоры. Поминутно слышались взрывы по всѣмъ направленіямъ. Впереди вся площадь обстрѣливалась. То были недолеты въ портъ. Стессель осадилъ лошадь, очевидно, раздумывая, какую выбрать дорогу. Въ это время санитары проносили раненыхъ съ фронта.

— Гдѣ раненъ?

— На Куропаткинскомъ люнетѣ, ваше превосходительство — говорилъ слабымъ голосомъ стрѣлокъ: ничего, ноги только малость попортило.

Въ потухающемъ взорѣ страдальца я увидѣлъ, что ему дѣйствительно "ничего" не оставалось: безпощадная смерть держала его уже въ своихъ объятіяхъ.

— Въ блиндажѣ раненъ?

— Никакъ нѣтъ, ваше превосходительство, это значитъ мы на брустверѣ были, все тихо, вдругъ…

— Вотъ вѣдь подлецы, не угодно ли? — обращается ко мнѣ генералъ: ну, на кой чортъ имъ блиндажи строятъ? Всѣхъ васъ переколотятъ, если будете торчать у бруствера, когда противникъ открываетъ артиллерійскій огонь.

Выбравъ болѣе безопасную дорогу, мимо тюрьмы, черезъ Ново-Китайскій городъ — мы скоро были у цѣли. Подъѣзжая къ штабу раіона, я обратился къ генералу съ просьбой дать мнѣ ознакомиться съ письмами, которыя онъ получаетъ изъ-за границы.

— Съ удовольствіемъ. Заходите какъ-нибудь ко мнѣ и забирайте всю эту чепуху.

На этомъ мы разстались.

Вечеромъ по войскамъ раіона былъ отданъ слѣдующій приказъ:

Парламентерскіе переговоры.

4 августа комендантъ крѣпости генералъ-лейтенантъ Смирновъ въ 7 часовъ утра вмѣстѣ съ адъютантомъ подпоручикомъ Гаммеръ отправился на Орлиное Гнѣздо, а оттуда посѣтилъ Заредутную батарею. Спустившись въ редутъ, комендантъ крѣпости подробно осматривалъ блиндажи для прикрытія пѣхоты отъ артиллерійскаго огня.

Осмотрѣвъ эти работы, генералъ-лейтенантъ Смирновъ отправился на мортирную батарею шт. — капит. Ручьева (батарея эта, благодаря замѣчательно удачной установкѣ орудій, была въ дѣйствіи до самой сдачи, несмотря на то, что находилась въ центрѣ с.-в. фронта, непрерывно бомбардировавшагося въ теченіе 5 мѣсяцевъ); онъ здѣсь былъ встрѣченъ начальникомъ инженеровъ полковникомъ Григоренко, который лично руководилъ работой по поспѣшному возстановленію бруствера, размытаго ливнемъ.

Выслушавъ докладъ о состояніи остальныхъ укрѣпленій послѣ прошедшихъ дождей, генералъ-лейтенантъ Смирновъ отправился на Малое Орлиное Гнѣздо, гдѣ полковникъ Тохателовъ доложилъ о цѣли, по которой производилась стрѣльба. Отсюда было замѣчено, что за Сахарной Головой непріятель энергично и спѣшно производитъ земляныя работы.

Видно было, что таскаютъ бревна, балки, а изъ лощинъ непрерывно выбѣгали въ одиночку японцы, подносившіе либо снаряды, либо припасы.

По этимъ работамъ немедленно былъ открытъ огонь съ л. Б и Малаго Орлинаго Гнѣзда; работы пріостановились, и японцы вразсыпную убѣжали въ овраги и деревни.

Съ Малаго Орлинаго Гнѣзда комендантъ крѣпости, въ сопровожденіи полковника Тохателова, направился по батареямъ л. Б, откуда приказалъ открыть огонь по горѣ, находящейся влѣво отъ Дагушаня, склоны и вершины которой быди покрыты сплошными окопами. За горой же, въ глубокомъ оврагѣ, было замѣчено скопленіе непріятеля. Повидимому, тамъ сосредоточились батареи и пулеметы. Противникъ какъ въ первомъ, такъ и во второмъ случаѣ отвѣтилъ, быстро перейдя на пораженіе.

Снаряды отлично ложились какъ съ л. Б, такъ и съ Зейцевской батареи (Золотая гора). Послѣ нѣсколькихъ выстрѣловъ японцы очистили окопы, которые были въ нѣкоторыхъ мѣстахъ совершенно снесены.

Въ это время Заредутная батарея дала нѣсколько очень удачныхъ выстрѣловъ по замѣченнымъ японскимъ колоннамъ, усиливавшимъ центръ своего расположенія.

На Дагушанѣ попрежнему замѣчался лишь одинъ наблюдательный постъ. На скатѣ Сяогушаня, обращенномъ къ морю, противникъ по временамъ производитъ земляныя работы.

По окончаніи стрѣльбы комендантъ крѣпости спустился въ расположеніе 4 роты 25 полка, гдѣ пробовалъ пищу, оставшись доволенъ ея доброкачественностью.

Проѣзжая Ново-Китайскимъ городомъ, генералъ-лейтенаитъ Смирновъ выслушалъ подробный докладъ генерала Горбатовскаго о расположеніи и состояніи нѣкоторыхъ частеи с.-в. фронта.

Состояніе войскъ бодрое. Людямъ дается отдыхъ путемъ частой смѣны какъ сторожевого охраненія, такъ и нарядовъ на работы.

Въ 2 часа пополудни комендантъ отправился домой, подтвердивъ полковнику Григоренко, чтобы онъ приложилъ всѣ старанія для возможно лучшаго прикрытія пѣхоты отъ шрапнельнаго огня.

Въ моихъ "извѣстіяхъ" за четвертое августа, конечно, нельзя было помѣстить многаго: 1) Работы по оборонительной линіи велись не вездѣ съ одинаковой интенсивностью. Инженеры, избалованные шестилѣтнимъ ничегонедѣланіемъ или только занятые частными постройками, крайне халатно относились къ серьезнымъ мобилизаціоннымъ работамъ. Съ воодушевленіемъ работали лишь Рашевскій, Шварцъ, Зедгенидзе и понуждаемый Смирновымъ Григоренко. Остальные — Лилье и К° положительно ничего не хотѣли дѣлать. Это былъ голосъ большинства офицеровъ на оборонительной линіи. 2) Я пишу о доброкачественности пиши. Обѣдъ можно было ѣсть, но онъ далеко не былъ питателенъ. А осада только началась. 3) Упоминая о генералѣ Горбатовскомъ, я не смѣлъ писать, что этотъ генералъ, неотлучно находясь на ввѣренномъ ему и уже уязвляемомъ фронтѣ, не знаетъ, что такое сонъ и отдыхъ. Онъ цѣлыми днями на линіи обороны, гдѣ своимъ присутствіемъ и любовнымъ отношеніемъ къ солдатамъ и нижнимъ чинамъ вноситъ въ ихъ среду бодрость духа и увѣренность въ своихъ силахъ. 4) Говоря о бодромъ состояніи войскъ, я не смѣлъ указать, что, хотя они и бодры духомъ, но немощны тѣломъ: все малорослый, худосочный, изнуренный народъ. 5) Приводя приказаніе Смирнова о возможно лучшемъ прикрытіи пѣхоты отъ шрапнели — нельзя было упомянуть, что козырьки были не вездѣ, а гдѣ были, то очень непрочные. Не смѣлъ говорить о томъ, что офицеры Христомъ Богомъ просили прислать имъ досокъ, бревенъ, желѣза для устройства прочныхъ блиндажей собственными силами. Просили они, но не скоро, а то и совсѣмъ ихъ не получали, хотя этого добра было сколько угодно. Инженеры отговаривались, что у нихъ нѣтъ перевозочныхъ средствъ, а то и прямо отказывались исполнять просьбы "мелкихъ сошекъ". 6) Не смѣлъ сказать, что Смирнову приходилось иногда самому лично провѣрять, исполнено ли его приказаніе, и только этимъ путемъ заставлять работать излѣнившихся инженеровъ [5].

Много, много жизней лежитъ на душѣ артурскихъ инженеровъ.

Если Петербургъ сдѣлалъ ошибку, сокративъ до минимума периметръ крѣпости, онъ отвѣтитъ передъ судомъ исторіи, какъ отвѣтитъ передъ нимъ масса кормившихся въ Артурѣ инженеровъ, изъ которыхъ одна часть, при первомъ облакѣ порохового дыма, убѣжала отдыхать въ Россію, а другая во время осады преступно не хотѣла работать.

Если бы инженеры работали въ періодъ владѣнія нами Артуромъ за страхъ и совѣсть, ошибки, допущенныя Петербургомъ, никогда не имѣли бы такихъ горестныхъ послѣдствій.

Петербургъ отпускалъ средства, и съ ними можно было если не все, то многое сдѣлать.

Съ ранняго утра въ Артурѣ и кругомъ воцарилась полная тишина.

Осаждающій притаился и молчалъ.

Предчувствіе подсказывало, что не къ добру это затишье.

Наступилъ и полдень — все тихо.

Мы давно уже отвыкли отъ этой тишины. Сегодня она нарушалась лишь взрывами во вновь строющемся докѣ. Конечно, производя эти грандіозныя работы, мы были увѣрены, что производимъ ихъ для себя.

Деньги тратились большія.

Интересно, есть ли объ этихъ работахъ отчетъ. Положимъ — бумага чего не терпитъ.

Чѣмъ выше солнце, тѣмъ настроеніе тревожнѣй.

По городу разнесся слухъ, что къ ночи можно ожидать штурма.

Въ 2 часа генералъ Смирновъ, въ сопровожденіи начальника инженеровъ полковника Григоренко, отправился на сѣверо-восточный фронтъ. По обыкновенію, я ему сопутствовалъ. Начали осмотръ съ форта 11-го то пѣшкомъ, то верхами.

Вездѣ комендантъ подолгу останавливался, подробно осматривая возведенныя сооруженія, внося поправки, давая указанія Григоренко. Всюду спѣшно производятся работы: копаютъ, таскаютъ, утрамбовываютъ — готовятся защищаться.

Солнце склонялось уже къ западу, косо глядѣло на землю. Тишь и гладь вокругъ. Молчатъ японцы, молчимъ и мы.

Въ многочисленныхъ госпиталяхъ и лазаретахъ Артура настроеніе тревожное. Въ эти обители страданій, смерти и печали первой залетѣла вѣсть о возможномъ штурмѣ. Тамъ все готовится встрѣтить надвигающуюся грозу.

Комендантъ уже на Куропаткинскомъ люнетѣ. Командиръ его, вѣчно грустный, задумчивый красавецъ, поручикъ Дударовъ, внимательно слушаетъ распоряженія коменданта.

Положеніе люнета во время штурма будетъ серьезное. Онъ будетъ страшно поражаться огнемъ и первый, какъ наиболѣе выдвинутый, въ лобъ приметъ на себя штурмовыя волны.

Комендантъ спѣшитъ уже дальше. Я простился съ Дударовымъ навсегда. Онъ былъ наповалъ убитъ шальной пулей.

Переходя черезъ мостикъ, оглянулся: Дударовъ стоялъ задумавшись, онъ никого не видѣлъ.

Солнце золотило горы, блистало на стали орудій, играло оазами рѣдкой зелени…

Солнце свѣтило всѣмъ — друзьямъ и недругамъ.

Все тихо. Воздухъ чистъ и прозраченъ.

Сегодня даже Шининзскій перевалъ явственно виденъ.

Японцы молчатъ, молчимъ и мы.

Эта тишь, этотъ царственный покой въ природѣ и среди враждующихъ людей манилъ къ себѣ, ласкалъ собою, властно обѣщая жизнь и свѣтъ.

Стрѣлки, артиллеристы — эти сѣрые люди, всю жизнь такъ близко соприкасавшіеся съ землей, непосредственно цѣнящіе и любящіе ее — видимо, упивались прохладой и покоемъ наступившаго вечера.

Вглядываясь въ загорѣлыя, изможденныя, до времени старческія лица, я читалъ въ нихъ только жажду покоя и простое, каждому понятное чувство: Господи, какъ тихо, какъ хорошо!

Только бы жить, все равно — какъ, но лишь бы жить! подтверждали взгляды каждаго и всѣхъ, кого я только ни видѣлъ въ этотъ вечеръ на оборонительной линіи въ канунъ жесточайшихъ артурскихъ штурмовъ.

Надежды, тоскливыя надежды на доброе, мирное, свѣтлое воскресали и росли.

Суровая дѣйствительность уступала могучему полету грезъ.

Грезы!?… Грезы!

Да, только бы жить — для многихъ было только грезы.

Властныя, оковъ жизни и смерти не признающія, чудныя, но только и только грезы.

Комендантъ энергично продолжалъ осмотръ боевой линіи.

Поддался ли онъ очарованію дремлющаго дня, исходилъ ли онъ изъ чисто практическихъ соображеній, не знаю — всегда суровый, сосредоточенный, жгучій взглядъ сверкающихъ глазъ ни на секунду не выдавалъ его душевныхъ движеній; но я знаю, что ни одинъ выстрѣлъ по его винѣ не нарушилъ торжественной тишины уходившаго въ вѣчность дня Артура.

На всемъ фронтѣ отъ моря и до моря продолжала царить тишина. [6]

Сѣли на коней. Рысью взобрались по крутому скату на Залитерную батарею штабсъ-капитана Высокихъ.

Внизъ и вдаль развернулась картина нашихъ фортовъ, батарей и укрѣпленій.

Впереди, на золотисто-бирюзовомъ небосклонѣ проектируются горы. Онѣ сплошь заняты притаившимся врагомъ — человѣкомъ.

Тамъ сегодня тоже тихо, совсѣмъ тихо.

Миръ и любовь, казалось, царили надъ Квантуномъ, надъ умолкнувшими врагами.

День догоралъ.

Добрались наконецъ до лит. Б. Командиръ ея капитанъ Вахнѣевъ, жизнерадостный, веселый, лихой танцоръ въ мирное время, дѣятельный артиллеристъ теперь, съ увлеченіемъ докладываетъ, какъ онъ отлично пристрѣлялся къ работамъ осаждающаго.

— Ваше превосходительство, разрѣшите открыть огонь — мигомъ всполошу японцевъ.

— Не увлекайтесь, капитанъ. Еще много предстоитъ впереди, берегите снаряды. Смотрите, достанется вамъ. Вы долго и безнаказанно испытывали терпѣніе противника. Желаю вамъ счастья и успѣха. [7]

Осмотрѣвъ еще рядъ укрѣпленій, напутствуя вездѣ людей на надвигающуюся страду, Смирновъ тронулся на Опасную гору.

Поднялись на наблюдательную вышку. [8]

Солнце уже за Ляотѣшанемъ.

Съ высоты Опасной горы все, какъ на ладони.

Вонъ тамъ и дальше, дальше — цѣпи горъ. теряющіяся въ прозрачной синевѣ упавшихъ сумерекъ. Онѣ уже не наши. Тамъ врагъ, непримиримый, настойчивый и сильный.

Да врагъ ли? Правда ли, что онъ готовитъ чугунъ и сталь съ цѣлью разгромить, уничтожить, истребить все живое въ крѣпости?

Такъ ли? Врагъ — человѣкъ. Ему вѣдь близки чувства любви, милосердія, страха; стремленіе сохранить жизнь. Врагъ достойный, храбрый — но онъ человѣкъ…

День догорѣлъ.

Вечеръ, неизмѣнный предвѣстникъ ночи, медленно спускался на землю, окутывая нѣжной, прозрачной дымкой утомленныхъ въ вѣковой враждѣ людей.

Со стороны доносился легкій шумъ города, постепенно сходившій на нѣтъ.

На оборонительной линіи замерли аккорды молитвъ… Десятки тысячъ моленій отлетѣли къ Тому, Кто справедливъ и милосердъ… Все стихло… Люди готовились отойти ко сну, тревожному, чуткому, для многихъ послѣднему.

Сумерки сгустились.

Вечеръ потухъ.

На западѣ, на темномъ фонѣ сумрачнаго океана еще горѣла и догорала вечерняя заря, догорали съ ней надежды, таяли грезы тѣхъ, кому осталось лишь жить до зари…

Генералъ Смирновъ, отдавъ послѣднія распоряженія по распредѣленію и сосредоточенію боевыхъ силъ на оборонительной линіи сѣверо-восточнаго фронта, спустился внизъ къ лошадямъ.

Ночь, темная… звѣздная… Тихо вблизи, тишь убаюкала даль. Мертвый покой кругомъ, болѣзненно нарушаемый стукомъ копытъ.

Молча спускались мы въ низину Артура, словно очарованные этимъ не земнымъ, но и не небеснымъ покоемъ.

Это былъ покой дремлющаго ада.

Далеко впереди, на кружныхъ высотахъ, залегли стальныя чудовища, притаились въ оврагахъ, долинахъ и балкахъ, направивъ на насъ свои смертоносныя жерла. Холодомъ, смертью вѣетъ отъ нихъ.

Вокругъ этихъ адскихъ чудовищъ копошились во снѣ маленькіе, но сильные люди.

Глубокая ночь. Звѣзды ярко горятъ, перемигиваются. Словно узнать онѣ хотятъ, что у людей дѣется.

Но люди спятъ.

Тяжелый сонъ, сонъ тревожный сковалъ ихъ.

Только въ спальнѣ одного изъ домовъ, прилегавшихъ къ порту, не спятъ. Дѣвочка-ребенокъ всѣхъ перепугала.

Отецъ и мать безпомощно смотрятъ на нее…

Спала она. Вдругъ вскакиваетъ съ перекошеннымъ отъ ужаса лицомъ и съ недѣтскимъ, душу надламливающимъ воплемъ бросается на колѣни.

— Мама! папа! Страшно, страшно! Стрѣляютъ! Господи, добрый Боженька, спаси васъ и меня, и матросиковъ, и солдатиковъ!.. — съ тѣмъ и замерла — блѣдная, съ расширенными зрачками, протянутыми къ образу рученками, передъ которымъ мирно теплился огонекъ лампадки.

Затѣмъ нервный припадокъ, и бредъ продолжается:

— … Осколки… осколочки миленькіе… пташечки… маленькія… не нужно драться… больно… кровь льется… мамочка! мамочка!.. это съ улицы… съ улицы… кровь… стаканъ крови… [9]

Звѣзды померкли. Ночь на исходѣ. Заалѣла заря. Пташки встрепенулись — запѣли. Океана волна за волной быстрѣй покатились, зашумѣли — приливъ начался.

Въ кабинетѣ коменданта огонь. Въ креслѣ онъ дремлетъ, рядомъ звонокъ телефона дребезжитъ неустанно.

Близокъ разсвѣтъ.

Востокъ запылалъ во всю свою ширь необъятную. Секреты отходятъ къ своимъ заставамъ.

По всей линіи и у насъ и у нихъ будятъ людей.

Разсвѣтъ наступаетъ.

Люди проснулись.

Разсвѣтъ наступилъ!

Раннее утро. Въ синевѣ небесъ привѣтливо сверкаетъ яркое солнце. Воздухъ прозраченъ, недвижимъ. День будетъ ясный, тихій. Еще все покойно на землѣ Артура. 5 часовъ 10 минутъ……… Выстрѣлъ! — тамъ, въ сторонѣ Волчьихъ горъ. Вой снаряда прошумѣлъ и стихъ… Грохочущій гулъ взрыва разбудилъ городъ — все встрепенулось.

Еще выстрѣлъ, еще, еще. Секунды затишья.

Еще, еще………………..

Началось!

Въ воздухѣ запѣло, завыло — все больше, гуще, сильнѣе. Выстрѣлы, ударъ за ударомъ, наполняя, сотрясаютъ воздухъ, земля дрожитъ отъ взрывовъ. Гулъ взрывовъ, выстрѣловъ, громъ — все смѣшалось.

Идетъ артиллерійскій бой.

Сотни орудій ревутъ, гудятъ…

Сотни снарядовъ, вздымая огромныя облака дыма, мечутъ смерть и разрушеніе.

Люди уничтожаютъ другъ друга.

На землѣ заклокотала ненависть людская и злоба.

Тысячи людей и покойно и въ ужасѣ, словно въ кровавомъ кошмарѣ, мечутся у орудій въ пороховомъ дыму, среди гула, треска выстрѣловъ и взрывовъ, одухотворенные однимъ лишь желаніемъ, стремящіеся къ одной лишь цѣли — уничтожить побольше себѣ подобныхъ.

На землѣ адъ!

А на небѣ?

На небѣ?

Тихо!

Все выше, выше поднимается лучезарный шаръ, все ярче, привѣтливѣе свѣтитъ онъ на дымящіяся горы, заглядываетъ всюду: и въ пороховые погреба, и въ госпиталя, гдѣ все блеститъ чистотой въ ожиданіи тѣхъ, кому жарко у грохочущихъ орудій, кто уже корчится отъ боли, барахтаясь въ лужѣ собственной горячей крови…

Громъ земли гремитъ и жалобно стонетъ и злобно воетъ. Все сатанински рветъ и рушитъ.

А солнце все выше и выше катится по небосклону. Сколь царственно-щедро льетъ оно всѣмъ свой свѣтъ, столь же царственно-безучастно глядитъ въ упоръ въ остановившіеся, уже мутные, съ печатью страданія, глаза тѣхъ, кто только что жилъ, стремительно надѣялся, страшно страдалъ и — умеръ.

Отъ моря и до моря на протяженіи 25 верстъ ужъ не покой минувшей ночи, не здоровый жизнерадостный шелестъ мирно проснувшихся людей — нѣтъ: кругомъ и вокругъ борьба сонма незримыхъ злыхъ ангеловъ смерти, вырывающихъ изъ объятій жизни существованіе сотенъ неразумныхъ людей.

6 августа противникъ въ 5 час. 10 мин. утра открылъ огонь изъ всѣхъ батарей по нашимъ фортамъ и укрѣпленіямъ.

Особенно энергично обстрѣливались западный и восточный фронты.

Батарея, бомбардирующая городъ, энергично стрѣляла.

Непріятель, постепенно усиливая огонь, повелъ атаку на предгорія Угловыхъ горъ и самыя горы.

Въ 7 часовъ штурмъ былъ отбитъ съ большими со стороны противника потерями.

Начался опять сосредоточенный артиллерійскій огонь.

На западномъ фронтѣ — главнымъ образомь противъ Угловой горы, а на восточномъ — противъ Лит. Б, Малаго Орлинаго Гнѣзда и другихъ.

Съ форта № 1 за ходомъ боя наблюдалъ начальникъ укрѣпленнаго раіона генералъ-лейтенантъ Стессель.

На Опасной горѣ былъ комендантъ крѣпости, откуда, соединясь съ штабомъ крѣпости, руководилъ боемъ.

Къ 12 часамъ огонь началъ нѣсколько стихать.

Въ 2 часа возобновился съ удвоенной силой.

Наши форты, батареи и укрѣпленія буквально засыпались снарядами.

Подготовивъ артиллерійскимъ огнемъ атаку, японцы перешли въ наступленіе, но вездѣ были отбиты съ огромнымъ урономъ. Только противъ Водопроводнаго редута они заняли лощину и, пользуясь темнотой, залегли въ наружномъ рвѣ, открывъ перестрѣлку съ нашими передовыми цѣпями

Съ наступленіемъ сумерекъ и до утра шла бомбардировка города.

Наши батареи мѣткимъ огнемъ, пользуясь тѣмъ, что противникъ открылъ себя ночной стрѣльбой, много подбили орудій, нанеся пораженія прислугѣ.

Вечеромъ, около 6 часовъ, отъ попавшаго въ одно изъ зданій близъ арсенала снаряда возникъ пожаръ, который быстро сталъ распространяться. Противникъ засыпалъ мѣсто пожарища снарядами. Усиліями геройски самоотверженныхъ молодцовъ пожарныхъ, работавшихъ все время подъ градомъ бомбъ и мѣстныхъ взрывовъ, бѣдствіе удалось локализовать къ 2 часамъ утра.

По полученнымъ дополнительнымъ свѣдѣніямъ отъ участниковъ дѣла, въ ночь на 1 августа поручикъ Волченскій не раненъ; поручикъ Мюльбергъ раненъ въ щеку (выбито два зуба), охотники команды, будучи окружены непріятелемъ со всѣхъ сторонъ въ значительныхъ силахъ (до полка пѣхоты и одного или двухъ эскадроновъ кавалеріи), приняли неравный бой, положивъ на мѣстѣ болѣе 300 японцевъ и лошадей; три раза ходили на него въ штыки и, пробившись сквозь его массы, наконецъ отступили. У насъ раненыхъ и безъ вѣсти пропавшихъ до 30 нижнихъ чиновъ.

Лишь только снаряды начали рваться въ городѣ, я отправился къ коменданту. По обыкновенію у дверей дома ждали уже осѣдланныя лошади.

Канонада съ каждой минутой увеличивалась. Улицы, прилегающія къ порту, засыпались снарядами. По всѣмъ направденіямъ раздавались взрывы, вздымавшіе клубы черно-бураго дыма.

На линіи обороны все заволоклось дымомъ.

Береговой фронтъ еще молчалъ.

Комендантъ былъ по обыкновенію спокоенъ, то и дѣло подходилъ къ телефону, принималъ донесенія, отдавая приказанія въ точной, категорической формѣ.

— Ваше превосходительство, мы сегодня куда отправимся?

— Сегодня на Опасную гору, я оттуда буду руководить боемъ. Генерала Кондратенко я отправилъ на западный фронтъ.

Вотъ никакъ не могу уѣхать, телефонъ не отпускаетъ, трезвонитъ безъ конца.

Началось! Ну, и задаютъ же намъ японцы. Слышите, какой они огонь раздули.

Получилось донесеніе полицмейстера. Сообщаетъ, что взрывами ранено и убито нѣсколько человѣкъ въ сводномъ госпиталѣ.

— Э-э-э! это только пустяки. Впереди много еще жертвъ. Не убивайтесь.

— Да, но если бьютъ на позиціи, на фортахъ, батареяхъ, это понятно, но вѣдь блокада только, только что началась, а артиллерія перешла уже на пораженіе центра крѣпости, разрушаетъ госпиталя. Что же будетъ дальше? Что будетъ, когда противникъ, постепенно придвигая батареи, будетъ поражать все самое цѣнное, съ нашей эскадрой во главѣ?

— Все будетъ разрушаться, а люди умирать — преспокойно отвѣтилъ Смирновъ.

— Но позвольте, ваше превосходитедьство, мнѣ что-то непонятно. Какъ же это такъ? Не успѣлъ противникъ обложить крѣпость, а первые выстрѣлы поражаютъ не только центръ, но даже прострѣливаютъ крѣпость насквозь.

Вѣдь, собственно говоря, осада и оборона лишь въ началѣ первой стадіи своего развитія. То, что происходитъ сейчасъ, то, что мы сейчасъ видимъ и слышимъ, могло произойти лишь послѣ того, когда бы мы остались лишь за центральной оградой, а все остальное было уже потеряно. Я говорю, конечно, о центральной оградѣ въ прямомъ смыслѣ, а не о нашей центральной оградѣ.

— Да, положеніе города довольно непріятное, но не нужно падать духомъ. Будемъ защищаться. Будемъ искупать всѣ вмѣстѣ чужіе грѣхи. А тамъ — что будетъ, то будетъ. Наше дѣло теперь защищать, а не разсуждать.

— Я вполнѣ съ вами согласенъ, ваше превосходительство, но сердце сжимается, когда подумаешь, что раненые уже съ самаго начала осады находятся въ сферѣ орудійнаго огня, и нѣтъ имъ нигдѣ спасенія.

О здоровыхъ я не говорю.

— Ну-съ, нужно собираться.

Гаммеръ идетъ. Э! да я вижу — нервничать начинаете, о жалости сердце заговорило, когда крѣпость нужно отстоять. Вотъ какъ я васъ разъ десять протаскаю подъ дѣйствительнымъ огнемъ, тамъ впереди — живо нервы успокоятся…

Въ это время грохнула Золотая гора, противникъ давно уже ее обстрѣливалъ. Вышли на балконъ.

— …Да, такъ вотъ нервы у васъ и успокоятся. На войнѣ нѣтъ жалости, и тотъ военачальникъ не военачальникъ, который гдѣ нужно жалѣетъ людей. Здѣсь всѣ мы не больше, какъ пѣшки. Мнѣ жалко зарѣзать цынленка, но я смотрю и долженъ смотрѣть покойно на раненаго и послать въ критическую минуту тысячи на вѣрную смерть…

Въ это время раздался еще выстрѣлъ съ Золотой; не прошло нѣсколькихъ секундъ, какъ высоко, высоко наверху что-то зашумѣло. Все громче, громче, словно громоздкая карета мчалась сверху по плохо мощеной улицѣ, съ сопровождающимъ все увеличивающимся гуломъ — затѣмъ что-то сверкнуло, ударилось въ землю и засыпало всѣхъ насъ землей и гравіемъ, запорошило глаза.

— Счастливо! Пойдемъ посмотримъ, здоровый осколчище, сказалъ Смирновъ.

Оказалось, что это половина преждевременно разорвавшагося снаряда съ Золотой горы, вѣсомъ пудовъ въ 8–9.

Это уже былъ не первый случай преждевременныхъ разрывовъ съ Золотой горы.

Чугунныя бомбы 11" мортиръ Золотой горы были такъ хитро устроены, что большинство изъ нихъ рвалось не въ расположеніи противника, а то надъ городомъ, то надъ оборонительной линіей.

— Чортъ возьми, этого еще не доставало. Мало намъ японцы подсыпаютъ, а тутъ еще свои задаютъ. Положимъ, это хорошо, меньше лодырей въ госпиталя будетъ шляться. Нехорошо на фронтѣ, да несладко и въ городѣ. Какъ узнаютъ, что въ городѣ мало чѣмъ лучше, не будутъ особенно стремиться въ госпиталя.

Выѣхали на Опасную гору.

Проѣзжая казармами 10 полка, я былъ удивленъ при видѣ массы парадныхъ офицеровъ. Что такое? Оказалось, что стоявшій въ резервѣ 14-ый полкъ (Савицкій) праздновалъ свой полковой праздникъ.

На фронтѣ шелъ ожесточенный огонь.

Подъѣзжая къ Опасной, попали подъ шрапнельный огонь. Комендантъ, обернувшись ко мнѣ, со смѣхомъ сказалъ:

— Вотъ это лучше всего успокоитъ ваши нервы.

На горѣ уже ожидали полковники Рашевскій и Некрашевичъ-Покладъ.

Рашевскій подробно доложилъ о состояніи работъ. Некрашевичъ-Покладъ торжественно молчалъ.

Возвращаясь назадъ той же дорогой — я былъ непріятно пораженъ весельемъ, которое царило въ 14 полку. Музыка, "ура" — все это такъ мало гармонировало съ грохотомъ орудійной канонады.

Увидѣвъ слѣдовавшаго мимо казармъ коменданта, выбѣжало нѣсколько офицеровъ съ приглашеніемъ раздѣлить трапезу.

Комендантъ, получившій приглашеніе еще наканунѣ, уклонился отъ торжества за недостаткомъ времени и серьезностью окружающей обстановки…

Часовъ около 2 получилось по телефону отъ Кондратенко извѣстіе, что окопы внизу Угловой оставлены.

— Ну скажите, нельзя держаться! Пріучили бѣгать — теперь извольте съ ними справляться! Если жалѣть людей, нужно сдать крѣпость. Пусть мнѣ укажутъ способъ защиты безъ траты людей.

Скверное, гнетущее чувство овладѣло мной. Отстоимъ ли Артуръ? Нужно держаться по крайней мѣрѣ до 1 октября: раньше помощи не будетъ, да къ этому времени подойдетъ и эскадра.

Падетъ Артуръ — какой это будетъ ударъ для національнаго самолюбія!

Въ 4 часа пополудни канонада увеличилась до невѣроятнаго.

Весь фронтъ дымитъ.

Начало смеркаться. Вдругъ надъ арсеналомъ взвилось огромное пламя, временами заволакиваемое густымъ чернымъ дымомъ. Пламя растетъ и распространяется все шире и выше: загорѣлся арсеналъ. Сумерки сгустились. Въ сторонѣ пожарища слышится непрерывный трескъ рвущихся патроновъ. Зарево освѣщаетъ склоны Перепелиной, дома и кружныя горы.

Противникъ сосредоточилъ на пожарищѣ сильный огонь бомбъ и шрапнели. Гремитъ кругомъ, вездѣ и всюду; надъ огромнымъ костромъ рвется шрапнель; грохочутъ взрывы бомбъ подъ аккомпаниментъ взрывающихся патроновъ.

Картина сильная и эффектная!

Пожаръ быстро разгорается. Полъ Артура подернуто пурпуромъ.

Къ мѣсту пожара лихо мчалась пожарная команда, со своимъ героемъ-брандмейстеромъ Вейканеномъ во главѣ.

Огонь надъ арсеналомъ былъ сосредоточенъ настолько сильный, что командиръ расположенной тамъ 120 м.м. батареи капитанъ Петренко вывелъ ее оттуда и, когда встрѣтилъ летѣвшаго туда брандмейстера, постарался его отговорить отъ этого рискованнаго предпріятія.

Но для Вейканена не существовало опасности.

— Служба-съ! Ничего не подѣлаешь! — и помчался дальше.

— Сумасшедшій человѣкъ! нослалъ Петренко напутствіе Вейканену.

Совсѣмъ уже стемнѣло, когда началась работа пожарныхъ. Арсеналъ пылалъ. Орудійный огонь по фронту то усиливался, то слабѣлъ, замиралъ и вновь спазматически возобновлялся.

Вся эта грозная обстановка могла послужить темой для картины "Послѣдній день Артура". Но это былъ лишь его первый страдный день.

Вечеромъ къ коменданту прибылъ съ докладомъ генералъ Кондратенко.

Смирновъ, слегка пожуривъ Романа Исидоровича за очищеніе окоповъ внизу Угловой горы, убѣдительно просилъ помнить серьезное значеніе Угловой и ни въ коемъ случаѣ не пятиться назадъ.

— Сегодня день прошелъ великолѣпно, при минимумѣ потерь.

Если бы не отдали этихъ окоповъ, день былъ бы вполнѣ нашъ. Вы всегда можете разсчитывать на мою помощь изъ общаго резерва.

Не позволяйте, не допускайте только отступленія. Держите резервъ всегда вблизи, чтобы во-время поддержать боевую линію. Во-время подведенный резервъ всегда контръ-атакой отброситъ атакующаго.

— Совершенно вѣрно, ваше превосходительство. Но если резервъ держать вблизи, онъ подвергается обстрѣлу, несетъ потери.

Намъ нужно беречь людей.

— Укройте его, держите въ укрытомъ мѣстѣ. Если мы будемъ держать резервъ далеко отъ мѣста атаки, то насъ всегда будутъ вышибать. Люди пріучены оглядываться назадъ. Вѣдь мы обораняемся — всѣ выгоды на нашей сторонѣ. Мы должны и мы можемъ держаться.

Кондратенко сталъ скоро прощаться.

Смирновъ на прощанье жметъ рукуи, пронизывая острымъ взглядомъ уходившаго, говоритъ:

— Итакъ, въ общей сложности все обстоитъ благополучно. Съ этой стороны намъ опасаться нечего. Поѣзжайте туда и завтра, дѣйствуйте съ тѣмъ же успѣхомъ. Я въ васъ увѣренъ. Душа же моя болитъ за сѣверо-восточный фронтъ, гдѣ много орудій подбито.

Наступила ночь. Луна свѣтила. Огонь продолжался по всей линіи. Арсеналъ догоралъ. Эта ночь была первой ночью бомбардировки города и порта. Вой снарядовъ надъ головами напоминалъ свистъ гигантскихъ змѣй, съ быстротою молніи ползущихъ по небу и жалившихъ землю съ шумомъ, съ смертоноснымъ шипѣніемъ.

Въ эту ночь не спалось. Снаряды рвались безпорядочно по всей площади, прилегавшей къ порту.

Настроеніе тяжелое, удрученное.

Мѣсяцъ тускнѣлъ, все заволакивалось легкой дымкой. Прожекторы стремительно свѣтили рейдъ. Съ неба глядитъ ночь. На морѣ тишина, а на землѣ попрежнему адъ.

Въ городѣ тишина могилы. Лишь снарядъ за снарядомъ падаютъ по всѣмъ направленіямъ, давая при взрывѣ кроваво-красный огонь. Словно какія-то волшебныя чудовища, скаля зубы, грозно рыкаютъ.

На оборонительной линіи свѣтятъ боевыя ракеты.

Дождь непріятельскихъ снарядовъ льется на сухопутный фронтъ, сопровождающійся красно-кровавыми взрывами на фонѣ облаковъ чернаго дыма.

Луна закатилась. И въ городѣ и на фронтѣ стало темно и хуже.

Темная ночь. Чистое, глубокое небо, съ милліардами мерцающихъ звѣздъ, а на землѣ, окутанной темнотой ночи, по всѣмъ направленіямъ: въ низинахъ, балкахъ, долинахъ, холмахъ, увалахъ, оврагахъ, раздаются взрывы — вѣеръ краснаго пламени и визгъ осколковъ.

Золотая гора, Электрическій утесъ, Стрѣлковая, Крестовая страшно грохочутъ въ отвѣтъ. Все дрожитъ и трясется. Вылетаютъ рамы, звенятъ стекла, рушатся крыши, все живое притаилось, попряталось по домамъ.

По улицамъ спѣшатъ части войскъ, шумятъ патронныя двуколки, несутся ординарцы.

Воздухъ кипитъ отъ летящихъ снарядовъ и осколковъ.

То здѣсь, то тутъ, то тамъ блеснетъ то фосфорическій, то красный огонекъ — и вслѣдъ за нимъ грохотъ выстрѣловъ, заставляющій людей и съ сильными нервами вздрогнуть.

Особенно въ отвѣтъ японцамъ неистовствуютъ Золотая, Утесъ. Когда же стрѣляетъ броненосецъ — получается что-то невѣроятное по силѣ звука: сухой трескъ выстрѣла, равноподобный удару грома, и какой-то свистъ, скрипъ воздуха, стремящагося заполнить разрѣжаемое полетомъ снаряда пространство.

Невольно вспомнились слова Смирнова, сказанныя имъ сегодня:

— Меня всегда считали двужильнымъ, а теперь и я узналъ, что такое нервы, засыпая на часъ-полтора въ сутки.

Все утомилось, но все начеку. Ждутъ штурма. Прожекторы съ сухопутныхъ батарей тоже свѣтятъ непрестанно.

Но что значатъ эти нѣсколько слабыхъ прожекторовъ на двадцатипятиверстный фронтъ?

Ночь глубокая развернулась надъ утомленнымъ, обагреннымъ кровью Артуромъ.

Что дѣлается впереди? Что задумалъ врагъ? Что онъ готовитъ?

Никто не знаетъ — всѣ въ ожиданіи.

Только въ передовыхъ окопахъ притаились стрѣлки и зорко, зорко глядятъ впередъ.

Эти узкіе, глубокіе, черной лентой извивающіеся окопы, съ живыми въ нихъ людьми — змѣями окружили всю крѣпость, притаились и караулятъ, не дремлютъ.

Да до дремоты ли, когда вотъ-вотъ ежесекундно упадетъ вражескій снарядъ и превратитъ любого въ комъ крови, мяса и песку? Люди еще не освоились съ непривычной обстановкой. Сна ни въ одномъ глазу.

Говорятъ шепотомъ. Лица блѣдныя, утомленныя. Едва различаютъ другъ друга.

Все чуждо имъ здѣсь: и море, и земля, и врагъ, и смерть, раскрывшая надъ ними, какъ ночь эта глубокая, свои широкія, мощныя объятья.

Она дышала надъ дремлющимъ Артуромъ…

Всю ночь съ 6 на 7 августа японцы съ невѣроятными усиліями и потерями стремились овладѣть Водопроводнымъ редутомъ; лѣзли вплотную, наши сбрасывали ихъ штыками. Непріятель все бросалъ ручныя бомбы и до утра держался за брустверомъ.

До разсвѣта Перепелочная гора осыпалась шрапнелью, а городъ бомбардировался.

Раннимъ утромъ непріятель развилъ ужасающій по силѣ по всему сѣверо-восточному фронту артиллерійскій огонь.

Въ началѣ 7-го часа комендантъ крѣпости генералъ-лейтенантъ Смирновъ, въ сопровожденіи своего адъютанта подпоручика Гаммера, направился на Большую гору. Всѣ дороги, прилегающія къ укрѣпленіямъ, засыпались шрапнелью.

Пришлось мѣстами ѣхать на дистанціи 5 лошадей.

Цѣлый день шелъ ожесточеннѣйшій артиллерійскій бой.

Густыя колонны атакуютъ Панлуншанскій и Водопроводный редуты. Противъ послѣдняго установлена батарея, которая не даетъ высунуться.

Водопроводный редутъ, подъ командой капитана Кириленко, держится геройски. Дѣло дошло до того, что японскіе пулеметы на брустверѣ. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ противъ Кумирнскаго редута японцы намѣревались перерѣзать проволочныя загражденія. Японцы истреблены, инструменты и винтовки отобраны.

Угловая гора нейтральна и совершенно оставлена въ 1 часъ 15 мин. дня. Наша новая линія — отъ Высокой горы, черезъ Длинную, на Дивизіонную. Наши потери при отбитіи штурма по всей линіи до 500, y японцевъ огромны.

Непріятельскіе миноносцы стрѣляли изъ-за Сигнальной горы.

Водопроводный редутъ совершенно разрушенъ, поддержанный же ротой пограничниковъ остался въ нашихъ рукахъ.

Въ 6 час. 30 мин. вечера охотники атаковали Угловую гору. Японцы ее занимаютъ съ одной стороны, наши съ другой.

Съ наступленіемъ вечера до восхода луны по всей оборонительной линіи наступило сравнительное затишье (кромѣ редутовъ).

Впереди Панлуншанскаго редута сосредоточивался противникъ.

Съ восходомъ луны и всю ночь опять продолжался ужасающій по силѣ артиллерійскій бой. Огонь главнымъ образомъ сосредоточился противъ сѣверо-восточнаго фронта. Японцы, прикрываемые своимъ огнемъ, штурмовали нѣкоторые форты и укрѣпленія. Куропаткинскій люнетъ былъ отбитъ съ огромными для штурмующихъ потерями. Прожектора и боевыя ракеты непрестанно свѣтили.

Городъ всю ночь осыпался шрапнелью и бомбардировался мелинитовыми снарядами.

Сегодня повтореніе вчерашняго. Городъ и портъ страдаютъ меньше: все обрушилось на фронтъ.

Береговая оборона и броненосцы, словно озлившись, непрестанно гудятъ. Стоитъ непрерывный грохотъ. Земля дрожитъ, дома трясутся.

Выѣхали на большую гору. Всѣ дороги осыпаются шрапнелью. Смирновъ впереди, поднялъ коня въ галопъ. На перевалѣ, открывшемъ насъ Дагушаню, комендантъ скомандовалъ:

— Дистанція 5 лошадей! — Понеслись. Жутко было. Но сзади слѣдовали охотники. Пріободрился. Съ Большой горы все расположеніе, какъ на ладони.

Взбираясь по крутому подъему, комендантъ на минуту осадилъ коня. Кругомъ на много верстъ гудѣла орудійная канонада.

Осадивъ своего Монгола и глядя въ сторону с.-в. фронта, гдѣ сосредоточилась вся сила огня, Смирновъ, указавъ въ сторону противника рукой, сказалъ:

— Знаете, и на войнѣ, въ этой разрушительной силѣ, которую человѣкъ посылаетъ человѣку, рѣшивъ настоять каждый на своемъ — сказывается мощь человѣческаго ума, и, какъ хотите, но въ этомъ много поэзіи — особенной, исключительной, но все-таки поэзіи.

Взобравшись на гору, комендантъ, ознакомившись съ обстановкой боя — началъ отдавать распоряженія.

Послѣ полудня получилось донесеніе, что Угловая пала.

Коменданта это извѣстіе готово было привести въ бѣшенство, но онъ сдержался: кругомъ стояли офицеры. Только по поблѣднѣвшему лицу и недоброй искоркѣ въ глазахъ я угадалъ, что творилось въ душѣ этого сильнаго человѣка.

Въ 5 ч пополудни прибылъ съ докладомъ Кондратенко, тихій, сконфуженный.

Неласково принялъ его Смирновъ. Онъ вспылилъ.

— Вчера минимумъ потерь. Сегодня вы очистили гору.

— Ваше превосходительство, всѣ блиндажи изрыты, удерживать гору значило бы не вести бой, а устраивать бойню своихъ.

— Но позвольте! Зачѣмъ вы мнѣ тамъ погубили четыре поршневыхъ орудія и четыре, четыре шестидюймовыхъ мортиры? Вы вѣдь знаете, какъ я дорожу мортирами. Надо было удерживать Угловую гору хотя жидкою цѣпью до ночи, а ночью возобновить траншеи. Помилуйте! Вѣдь этакимъ поспѣшнымъ отступленіемъ вы меня сразу посадите въ ковшъ.

— Признаться сказать, ваше превосходительство, я не приказывалъ отступать, они сами это сдѣлали. Мнѣ самому мортиръ жаль; хотя я знаю, что двѣ изъ нихъ уже испорчены, но я постараюсь ихъ вернуть обратно.

— Хорошо. Поѣзжайте назадъ, но имѣйте въ виду, что я не могу вамъ дать ничего изъ общаго резерва. Знайте и имѣйте въ виду, что здѣсь у меня на сѣверо-восточномъ фронтѣ назрѣваютъ событія первостепенной важности.

Кондратенко уѣхалъ.

Съ первыми сумерками скрывшейся луны, вся сила орудійнаго огня осаждающаго обрушилась на Панлуншанскій, Водопроводный и Кумирнскій редуты и достигла наивысшаго напряженія.

Тамъ было что-то ужасающее по силѣ разрушенія.

Послѣ 9-ти на Кумирнскій редутъ поведенъ былъ рядъ кровопролитнѣйшихъ атакъ. Всѣ атаки были съ успѣхомъ отбиты.

Склоны устланы трупами.

Съ полуночи начался рядъ атакъ на Водопроводный и Панлуншанскій редуты. Японцы геройски шли впередъ, несмотря на губительнѣйшій огонь. Дошли, началась рукопашная свалка. Подъ давленіемъ много разъ превосходящаго въ силѣ противника наши уступили с.-в. уголъ Водопроводнаго редута.

Генералъ Кондратенко, согласно указанію Смирнова, находясь на западномъ фронтѣ, съ началомъ атакъ переѣхалъ въ штабъ полковника Семенова.

Находясь еще подъ впечатлѣніемъ результата послѣдняго доклада относительно Угловой, Романъ Исидоровичъ, признавая положеніе Водопроводнаго редута критическимъ, не рѣшился самъ донести коменданту, а предложилъ телефонировать Семенову. Послѣдній донесъ объ отчаянномъ положеніи Водопроводнаго редута.

Комендантъ отдалъ слѣдующее распоряженіе:

— Направить къ редуту столько ротъ изъ частнаго резерва, сколько найдете необходимымъ. Взамѣнъ вышлю столько же ротъ изъ общаго резерва съ условіемъ, чтобы для атаки отправлялись роты, хорошо знакомыя съ мѣстностью.

Семеновъ:

— Направляю роты пограничниковъ съ Бутусовымъ во главѣ.

Комендантъ:

— Гаммеръ ведетъ къ вамъ 2 роты моряковъ.

На разсвѣтѣ пограничники подошли къ деревнѣ Палиджуанъ, скрыто пробрались траншеями къ Водопроводному редуту и бросились на "ура" въ ровъ японцевъ. "Ура" было принято капитаномъ Кириленко, удерживавшимъ южную часть редута. Послѣдовала дружная общая атака. Японцы бросились бѣжать, неожиданно смявъ давно залегшіе въ лощинахъ свои резервы. Все это произошло такъ неожиданно, что и резервы начали быстро отступать, нечаянно обнажили себя и, попавъ подъ фланговый огонь форта III и укрѣпленія III, обратились въ паническое бѣгство по направленію Волчьихъ горъ.

На склонахъ осталось свыше 1000 труповъ.

Приблизительно въ это же время шла грозная атака на Панлуншанскій редутъ. Японцы ломились и въ концѣ концовъ сломили упорство нашихъ.

Рота послѣ значительныхъ потерь отошла. Редутъ въ рукахъ японцевъ.

Полковникъ Семеновъ доноситъ коменданту.

Смирновъ отвѣчаетъ:

— Признавая крайнюю серьезность удержанія Панлуншанскаго редута, предлагаю обязать командира роты вернуть во что бы то ни стало редутъ обратно. Если не вернетъ, будетъ преданъ суду. Но въ то же время немедленно направить въ поддержку этой ротѣ цѣлый баталіонъ. При такихъ силахъ успѣхъ контръ-атаки обезпеченъ. Взамѣнъ такого расхода частнаго резерва, высылаю изъ общаго резерва двѣ роты моряковъ.

Семеновъ:

— Направляю баталіонъ полковника Мачабелли, одна изъ ротъ котораго была гарнизономъ на Панлуншанскомъ редутѣ.

Послѣдовала лихая и страшно кровопролитная атака.

Самъ князь Мачабелли палъ смертью героя на горжѣ редута.

Редутъ былъ взятъ. Но при хаосѣ рукопашной свалки, гдѣ въ упоръ стрѣляли пулеметы, бросали ручныя бомбочки, загорѣлись блиндажи, редутъ запылалъ факеломъ. Удержаться на немъ было немыслимо, и наши отошли на 400 шаговъ назадъ въ траншеи, откуда открыли по редуту сильный огонь.

Японцы тоже не могли его занять. Редутъ сталъ нейтральной полосой, и мы до паденія Высокой горы удерживали Панлуншань въ своихъ рукахъ. Панлуншань имѣлъ огромное значеніе для дальнѣйшей обороны крѣпости.

Съ покойнымъ Иваномъ Ильичемъ я познакомился впервые еще на Зеленыхъ горахъ. Онъ произвелъ на меня отмѣнно-хорошее впечатлѣніе. Невольно я любовался его крѣпкой, статной фигурой, словно приросшей къ красавцу-коню. Тогда онъ командовалъ 13 восточно-сибирскимъ стрѣлковымъ полкомъ.

Вся боевая линія о немъ заговорила послѣ атаки Куинъ-Сана баталіонами 13 полка. Во главѣ баталіоновъ шелъ самъ Мачабелли, вдохновляя ввѣренный ему полкъ къ чудесамъ храбрости и отваги.

Я младенчески вѣрилъ тогда тому, что генералъ Фокъ по достоинству оцѣнитъ этого офицера, что онъ постарается ставить его всѣмъ въ примѣръ — въ особенности командирамъ полковъ и даже своему другу Савицкому.

Я надѣялся, что Савицкій, оставаясь все-таки человѣкомъ, устыдится своего поведенія и постарается хоть въ миніатюрѣ подражать князю.

Но къ несчастію, у насъ дѣлалось все по теоріи Фока.

Послѣ боевъ на Зеленыхъ горахъ я не видѣлъ князя вплоть до тѣсной блокады.

Въ послѣднихъ числахъ іюля рѣшилъ его навѣстить. Ѣду въ новый городъ. Узнаю отъ полковника Эдусова, что князь Мачабелли отрѣшенъ отъ командованія полкомъ и теперь съ однимъ изъ баталіоновъ занимаетъ позицію на Панлуншанѣ.

Я не вѣрилъ своимъ ушамъ — Полковникъ, да этого быть не молхетъ. За что?

— Да ни за что. Вы знаете, какъ мы неожиданно-быстро очистили Волчьи горы. Фокъ обвинилъ во всемъ князя.

— Да князь-то при чемъ?

— Ровно ни при чемъ. Во всемъ виноватъ Фокъ со своимъ штабомъ. Но нужно было найти виноватаго. Фокъ нашелъ. А такъ какъ князь командующій, то его и отстранили.

Полковникъ Эдусовъ волновался.

— Смѣю васъ увѣрить, что князь положительно ни въ чемъ неповиненъ. Я-то вѣдь отлично знаю: князь — герой — этого у насъ не любятъ. Поглядите кругомъ.

Если бы вы знали, какъ тяжело это отозвалось на князѣ.

Онъ нравственно совершенно разбитъ. Поѣзжайте къ нему, повидайте его, успокойте. Если поѣдете, я дамъ вамъ письмо, нужно многое ему сообщить.

Я простился.

Черезъ часъ съ небольшимъ я подъѣзжалъ къ палаткѣ князя Мачабелли.

На холмикѣ одиноко стояла маленькая походная солдатская палатка, въ сторонѣ другая.

Солнце было на закатѣ.

Вѣстовой доложилъ, разбудивъ…

На корточкахъ вползъ въ палатку. Князя я не узналъ. Осунулся, поблѣднѣлъ, глаза впали.

Князь встрѣтилъ меня не то испуганно, не то злобно.

— Вамъ меня нужно видѣть? — На лицѣ играла нехорошая улыбка. Горечь глубокой, скрытой обиды читалъ я въ ней. Мой пріѣздъ взбороздилъ душевную рану. Я потерялся.

— Князь, вотъ письмо отъ полковника Эдусова. Онъ шлетъ вамъ привѣтъ. Разрѣшите осмотрѣть вашу позицію.

— Идемте.

Какъ ни старался онъ пріободриться, отдавая по дорогѣ распоряженія возившимся стрѣлкамъ, это былъ уже не тотъ князь Мачабелли, которымъ я любовался на передовыхъ позиціяхъ.

Это была лишь тѣнь его.

Солнце низко склонилось.

Тихо было кругомъ, когда мы простились.

— Навѣщайте, не забывайте — были его послѣднія слова, когда, тронувъ коня, я жалъ его холодную, влажную руку.

Въ этомъ послѣднемъ пожатіи, въ этомъ послѣднемъ взглядѣ, обращенномъ на меня, я почуялъ, князь понялъ, что не простое любопытство влекло меня…

Больше я его не видѣлъ.

7-го августа, часовъ въ семь вечера къ полковнику Мачабелли прибылъ ординарецъ полковника Семенова г. Загоровскій съ предписаніемъ князю разставить посты между Панлуншанемъ и Дивизіонной горой, чтобы этимъ предотвратить прорывъ въ Чайную долину.

— Вы знаете, говорилъ мнѣ впослѣдствіи Загоровскій, я положительно не узналъ Мачабелли: настолько онъ измѣнился. Это былъ совершенно другой человѣкъ.

Когда я ему передалъ приказаніе Семенова, онъ какъ-то вяло отвѣтилъ — Да помилуйте, я совершенно не знаю здѣсь мѣстности, какъ я буду разставлять посты?

Былой энергіи, отваги, подвижности — и слѣдъ простылъ.

Тяжелое на меня произвелъ впечатлѣніе князь.

Когда ночью получилось приказаніе двинуть ввѣренный князю баталіонъ для контръ-атаки Панлуншанскаго редута — передаютъ очевидцы — Мачабелли сразу ожилъ.

Князь сталъ самимъ собой.

Воскресла ли въ немъ надежда вернуть полкъ, закипѣла ли въ немъ кровь его предковъ, забурлила ли горечь незастуженной обиды и несправедливости, рѣшился ли онъ умереть съ тѣмъ, чтобы скорѣе прекратить существованіе обезчещеннаго командира полка, или просто движимый сознаніемъ долга, — но онъ шелъ, какъ тогда на Зеленыхъ горахъ, впереди своихъ баталіоновъ, такъ и теперь впереди своихъ ротъ въ контръ-атаку Панлуншанскаго редута.

Съ шашкой наголо, съ высоко поднятой головой шагалъ онъ, грудью встрѣчая вихрь пуль винтовокъ и пулеметовъ.

Японцы развивали бѣшеный огонь.

Ряды рѣдѣли. Князь впереди — еще невредимъ.

Еще нѣсколько шаговъ — бросились на "ура". "Ура" гремитъ среди сухого треска винтовокъ. Штыками выбиваютъ японцевъ, раздаются отдѣльные выстрѣлы, срываются, рвутся бомбочки. Каша какая-то.

Метнулся лучъ прожектора и освѣтилъ фосфорическимъ свѣтомъ отвратительно-грозную, кровавую картину ночного рукопашнаго боя людей.

Озвѣрѣвшія, красныя, блѣдныя, съ выпученными, безсмысленно горящими глазами лица; согнутыя, выпрямившіяся фигуры, сѣрыя — наши, желтыя — враговъ; колютъ, рѣжутъ, рубятъ, душатъ, рвутъ, давятъ, бьютъ прикладами, впиваются зубами…

Японцы защищаются отчаянно. Но наши уже на горжѣ. Мачабелли впереди, окруженный толной стрѣлковъ. На редутѣ занялся пожаръ. Горятъ блиндажи. Жаръ усиливается, жаръ нестерпимъ. Японцы постепенно очищаютъ редутъ, но и намъ его не занять. При яркомъ красномъ свѣтѣ пламени — повсюду видны истерзанныя группы и въ одиночку трупы и жалобно стонущіе раненые; корчатся они, ползутъ, встаютъ и падаютъ…

Японцы очистили редутъ, но и намъ его не занять. Редутъ пылаетъ, черезъ него японцы открыли залповый и одиночный огонь. Пулеметъ та-та-такаетъ.

Убійственная струя его коситъ.

Суматоха среди нашихъ. Отходятъ назадъ, въ траншеи. Заняли ихъ.

Разсвѣтъ.

— А гдѣ баталіонный командиръ?

Нѣтъ; ищутъ — нѣтъ. Нѣтъ князя!

Совсѣмъ разсвѣло, а князя нѣтъ.

Ужъ не спрятался, не убѣжалъ ли — мелькнуло.

День.

Да, князь убѣжалъ!

Вонъ впереди, на горжѣ редута лежитъ онъ бокъ-о-бокъ съ горнистомъ, кругомъ груды труповъ.

Да, князь убѣжалъ, скрылся отъ злыхъ, несправедливыхъ и безчестныхъ людей.

Долго потомъ, днемъ и ночью, на разсвѣтѣ и сумерками добрые люди, стрѣлки рядовые хотѣли вернуть къ себѣ хотя трупъ бездыханный героя-командира.

Много легло ихъ въ этой отвагѣ, но князя они не вернули.

Японцы не дали, убрали.

А въ городѣ потомъ долго ходили слухи упорные, вѣрные, что князь былъ еще живъ, и лишь раненымъ его японцы взяли.

Только пріѣхавъ въ Россію — я узналъ, что князь Мачабелли погибъ безвозвратно.

Нѣтъ Мачабелли, нѣтъ сотенъ офицеровъ, погибшихъ въ Артурѣ, гдѣ нашли они лишь могилу въ чуждой имъ землѣ.

Война — это призывъ къ смерти! Смерть — вѣнецъ воина.

Но зачѣмъ, зачѣмъ на тѣхъ, кто жизнью своей покупаетъ славу знаменъ, на трупахъ которыхъ создается величіе націи, при жизни надѣвать терновый вѣнецъ, сплетенный изъ несправедливости, клеветы и злобы старшихъ начальниковъ?

Неужели еще долго будутъ живы въ рядахъ великой русской арміи, великой молчальницы, прототипы Стесселя, Фока, Рейса, Савицкаго, Никитина, Дмитревскаго и многихъ, многихъ другихъ?!

7-е августа было днемъ печали для многихъ.

Въ то время, когда огонь противника дошелъ до своего крайняго напряженія, когда батареи на Маломъ и Большомъ Орлиномъ Гнѣздѣ стали стихать, надъ Залитерной батареей поднялось облако бѣлаго дыма — грохнулъ взрывъ, начался пожаръ.

Произошелъ взрывъ бомбоваго погреба, батарея была разрушена. Большинство нижнихъ чиновъ убито на мѣстѣ, остальные тяжело ранены.

Только командиръ батареи (герой Киньчжоу) штабсъ-капитанъ Николай Алексѣевичъ Высокихъ остался живъ. Онъ, совершенно голый, бѣжалъ, спотыкаясь, на батарею своего брата, хотѣлъ найти тамъ спасеніе отъ сплошныхъ, ужасныхъ ожоговъ, покрывавшихъ его тѣло.

Въ изступленіи отъ невыносимыхъ мученій онъ забылъ, что братъ его Владимиръ, командиръ сосѣдней батареи на Маломъ Орлиномъ Гнѣздѣ, вчера еще тяжело раненъ.

Николая Высокихъ скоро доставили въ госпиталь, гдѣ онъ умеръ.

Смерть сопровождалась такими страданіями, при видѣ которыхъ не слезы горячія льются, нѣтъ — кровь холодѣетъ, сердце перестаетъ биться, и разъ навсегда въ мозгу запечатлѣвается: Великій Боже, гдѣ Твое милосердіе и справедливость?

Когда я смотрѣлъ на обезображенное лицо Николая Алексѣевича, передо мной предстала картина:

Май, ночь. Мы спѣшно отступаемъ съ Киньчжоу. Съ подвязаннои рукой шагаетъ впереди своихъ артиллеристовъ Николай Алексѣевичъ Высокихъ. Онъ нравственно и физически разбитъ. Его уговариваютъ сѣсть на лошадь. Онъ отказывается. Въ его глубокихъ, честныхъ, чистыхъ глазахъ, въ которыхъ свѣтится отблескъ яркаго мѣсяца, я читаю скорбь о погибшихъ товарищахъ-артиллеристахъ, заботу о живыхъ.

Высокихъ шелъ до тѣхъ поръ, пока подъ нимъ не подкосились ноги, и онъ въ обморочномъ состояніи рухнулся на землю.

Не стало Николая Высокихъ.

Сколько нравственной чистоты, чуткости, правды, любви и довѣрія къ людямъ унесъ съ собой въ могилу офицеръ-рыцарь Высокихъ!

Всю ночь на 8-е августа шла непрерывная канонада. Огонь главнымъ образомъ сосредоточивался на центрѣ с.-в. фронта. Нервы натянулись.

Не до сна. На фронтѣ непрестанно свѣтятъ ракеты. Ежеминутно ожидаютъ штурма.

8 августа, съ 4 часовъ утра орудійный огонь дошелъ до крайняго напряженія, а съ разсвѣтомъ началъ постепенно слабѣть, нанеся въ общей сложности нѣкоторыя поврежденія фортамъ и батареямъ.

Въ 6 час. утра комендантъ крѣпости поѣхалъ на Опасную гору. Всѣ подступы обстрѣливались усиленно шрапнелью по предполагаемымъ резервамъ.

Комендантъ крѣпости, благополучно миновавъ вмѣстѣ съ начальникомъ полевой артиллеріи генералъ-маіоромъ Никитинымъ (бывшимъ совершенно не у дѣлъ) поражаемое пространство, поднялся наверхъ, откуда и руководилъ ходомъ боя изъ блиндированной вышки, соединившись непосредственно телефономъ съ начальникомъ своего штаба подполковникомъ Хвостовымъ.

Шрапнель и бомбы рвались кругомъ.

Къ 12 часамъ вполнѣ выяснилась обстановка боя.

Вернувшись домой, комендантъ крѣпости отдалъ начальнику штаба подполковнику Хвостову распоряженіе о сосредоточеніи морского резерва; въ 4 часа поѣхалъ вмѣстѣ съ генералъ-маіоромъ Никитинымъ на центръ сѣверо-восточнаго атакованнаго фронта.

Съ вершины Скалистой горы комендантъ крѣпости знакомился съ фактическими результатами двухдневнаго артиллерійскаго боя. Съ высоты открылся видъ на все наше расположеніе и расположеніе противника.

Шрапнельный и ружейный огонь возобновлялся иногда съ крайней настойчивостью.

Огонь фугасными бомбами былъ ослабленъ.

Одна изъ шрапнелей разорвалась очень близко отъ коменданта крѣпости. Нѣсколько пуль ударилось около него въ землю, а одна — рядомъ съ нимъ въ камень. Свистъ ружейныхъ пуль не прекращался.

Ознакомившись лично съ обстановкой обороны и отдавъ соотвѣтствующія указанія генералу Горбатовскому, исходя изъ предположенія, что въ ночь можно ожидать рѣшительнаго штурма, генералъ-лейтенаытъ Смирновъ уѣхалъ домой.

Наши батареи все время поддерживали рѣдкій огонь.

Ночью японцы настойчиво стремились атаковать то люнетъ Куропаткина, то проползти оврагомъ на л. Б; каждый разъ были во-время открываемы и отбиты съ большими потерями.

На разсвѣтѣ, противникъ въ большихъ силахъ стремился обойти расположеніе 4-ой роты 25 полка.

Какъ только подошла высланная на поддержку рота 26 полка, японцы бросились бѣжать, съ страшнымъ урономъ, поражаемые непрерывнымъ пулеметнымъ и орудійнымъ огнемъ. Потерь съ нашей стороны не было.

Утромъ началось обстрѣливаніе шрапнелью лит. Б.

Вчера, въ 8 часовъ утра, когда генералъ-маіоръ Кондратенко проходилъ вблизи штаба крѣпости, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него разорвался 6-дюймовьгй фугасный снарядъ, засыпавъ его съ ногъ до головы землею и камнями. Генералъ чудомъ остался живъ и невредимъ.

Едва лишь разсвѣло — къ коменданту.

Сѣверо-восточный фронтъ гудитъ.

Съ восходомъ солнца выѣхали на Опасную гору.

Подъѣзжая къ Опасной, опять попали подъ сильный шрапнельный огонь. Противникъ стрѣлялъ по предполагаемымъ резервамъ. Напрасны были труды. Кромѣ нашей группы, никого не было.

Поднялись на вышку. Сегодня противникъ усиленно пристрѣливается къ намъ малокалиберными снарядами изъ-за Дагушаня.

Атака во всей силѣ на с.-в. фронтъ. Генералъ Горбатовскій, начальникъ обороны восточнаго фронта, проситъ поддержки. Просьбы повторяются.

Непріятель въ большихъ силахъ ведетъ атаку на редуты, Куропаткинскій люнетъ, Китайскую стѣнку и Большое Орлиное Гнѣздо. Частный резервъ таетъ. Положеніе серьезное.

Генералъ Смирновъ телефонируетъ Фоку — немедленно, бѣгомъ подводить послѣдній резервъ, 14-ый полкъ. Фокъ вступаетъ съ комендантомъ въ пререканія. Время идетъ. Горбатовскій совершенно теряется, умоляетъ поддержать, каждая минута дорога.

Смирновъ, прекрасно понимая всю серьезность переживаемыхъ моментовъ атаки, подтверждаетъ приказаніе Фоку.

Окружающіе генерала волнуются.

Смирновъ хладнокровно отдаетъ приказаніе, Фокъ возражаетъ.

Генералъ Смирновъ, всегда спокойный, выдержанный, вышелъ изъ себя.

— Поручикъ Гаммеръ, дайте записную книжку.

Комендантъ быстро написалъ приказаніе.

— Отправляйтесь къ генералу Фоку и передайте ему лично.

Гаммеръ исчезъ.

Отъ генерала Горбатовскаго поступаютъ донесенія одно тревожнѣе другого.

Въ дѣйствительности положеніе вещей было таково: сухопутный артиллерійскій фронтъ сильно пострадалъ и уже началъ слабо отвѣчать на мощный огонь атакующаго. Борьбу уже велъ главнымъ образомъ береговой фронтъ своими крупными орудіями, повернутыми въ сторону противника.

Изъ деревень Дапалиджуанъ, Ліэрръ и Ванзядензы показались значительныя силы пѣхоты. Наблюдая за всѣмъ, что происходило въ сторонѣ атакующаго, можно было ожидать штурма, но только не ранѣе наступленія вечера.

Прибываетъ на Опасную гору генералъ Горбатовскій и, крайне взволнованный, докладываетъ, что, по его мнѣнію, наступаетъ рѣшительный моментъ. Убыль войскъ отъ артиллерійскаго огня громадна, стрѣлки страшно истощены и утомлены, необходимо сильное подкрѣпленіе, безъ котораго невозможно будетъ отбить штурмъ.

Генералъ, проведшій нѣсколько сутокъ безъ сна, подъ сильнѣйшимъ орудійнымъ огнемъ, переутомился и нѣсколько сгущалъ краски.

Генералъ Смирновъ, выслушавъ подробный докладъ генерала Горбатовскаго, съ свойственнымъ ему полнымъ спокойствіемъ сказалъ:

— Ваше превосходительство, не такъ уже все плохо. Прежде всего — спокойствіе и выдержка. Вы сидите тамъ въ самомъ аду, и обстановка вамъ кажется всеугрожающей, вы мало опознаетесь въ ней. Успокойтесь, мы живо дѣло поправимъ.

— Такъ точно, ваше превосходительство, но обстановка очень тревожная. Японцы, по овладѣніи редутами, которые уже въ критическомъ положеніи, по всему вѣроятію, поведутъ на сильно пострадавшій центръ штурмъ. Большое Орлиное Гнѣздо, Залитерная батарея Высокихъ выведены изъ строя; Куропаткинскій люнетъ тоже въ критическомъ положеніи; батарея лит. Б дѣйствуетъ однимъ лишь орудіемъ, морская батарея тоже подбита…

— Согласенъ — продолжаетъ Смирновъ: дѣло обстоитъ очень серьезно, но я принялъ уже мѣры: 14-ый полкъ, находящійся въ общемъ резервѣ, приказалъ передвинуть изъ мѣста расположенія (казармы 10 полка) на с.-в. фронтъ, на которомъ эшелонировать побаталіонно у Большого Орлинаго Гнѣзда и питательнаго погреба. Кромѣ того, я сниму 6 ротъ десанта (1200 ч.), который сосредоточу у фронта, въ блиндажахъ 9 полка. Рабочіе, съ наступленіемъ ночи, исправятъ орудія. Въ пораженномъ интервалѣ поставлю полевыя орудія изъ общаго артиллерійскаго резерва, и штурмъ мы парализуемъ.

Отправляйтесь назадъ. Въ четыре часа я пріѣду на вашъ участокъ, и тамъ мы уже рѣшимъ всѣ подробности встрѣчи предстоящаго штурма.

Генералъ Горбатовскій уѣхалъ.

На Опасную взбирается поручикъ Гаммеръ и подаетъ коменданту пакетъ.

Генералъ Фокъ, вмѣсто того, чтобы немедленно исполнить приказаніе Смирнова — передвинуть въ этотъ остро-критическій моментъ 14-ый полкъ, стоявшій въ общемъ резервѣ, къ сѣверо-восточному фронту — прислалъ записку на цѣломъ листѣ бумаги, въ которой излагалъ очень подробно свои глубокомысленныя разсужденія объ опасности (въ смыслѣ потерь) такого расположенія резерва, въ особенности у питательнаго погреба, куда якобы непріятель посылаетъ кучу шрапнели.

Необходимо замѣтить, что приказаніе свое комендантъ отдавалъ съ Опасной горы, у подножія которой находится питательный погребъ, прекрасно укрытый мѣстностью и въ то же время вовсе не обстрѣливаемый непріятелемъ.

— Это чортъ знаетъ что такое! Не могу резервы подвести! завопилъ уже комендантъ, какъ ужаленный, прочитавъ посланіе Фока.

— Гаммеръ! пишите записку генералу Фоку.

Въ запискѣ было сказано, что если онъ, Фокъ, немедленно не исполнитъ приказанія о подводѣ резерва, — будетъ устраненъ отъ командованія имъ.

Гаммеръ, сломя голову, поскакалъ.

Къ часу артиллерійская атака начала постепенно слабѣть. Атакующій, занявъ деревни Фудзяфанъ и Палиджуанъ, началъ подбираться къ гласисамъ редутовъ.

Приближался штурмъ. По всѣмъ даннымъ, онъ долженъ былъ наступить не ранѣе ночи.

Нужно замѣтить, что генералъ Смирновъ, сразу оцѣнивъ слабость с.-в. фронта, съ момента своего прибытія вооружалъ его за счетъ западнаго фронта — переносилъ на этотъ фронтъ орудія съ берегового фронта (9" мортиры Волчьей батареи) и ставилъ въ большомъ количествѣ орудія, полученныя отъ флота, пребывая въ непоколебимой увѣренности, что главная сила удара будетъ нанесена именно сюда, тѣмъ болѣе, что непосредственно за этимъ фронтомъ помѣщалось все жизненное въ крѣпости (портъ, докъ, интендантскіе склады, главный пороховой погребъ, мельница).

Вѣроятнѣйшимъ пунктомъ атаки комендантъ опредѣлилъ исходящій уголъ, образуемый верками крѣпости между капониромъ ІІ-ымъ и редутомъ І-ымъ, о чемъ еще за мѣсяцъ передъ этимъ предупредилъ генерала Горбатовскаго, назначеннаго на этотъ фронтъ, и, при постоянныхъ объѣздахъ этой линіи, подолгу останавливаясь на ней, требовалъ отъ сопровождавшаго его Григоренко созданія мощныхъ блиндажей. Все, что можно было успѣть къ началу атаки, было сдѣлано; работали, не покладая рукъ, на страшномъ солнцепекѣ. А солнце на Квантунѣ горячее!

Отправивъ Гаммера, комендантъ, отдавъ послѣднія приказанія, обратился къ присутствовавшимъ:

— Господа, орудійный огонь стихаетъ, непріятель дѣлаетъ передышку, раньше сумерекъ атака не возобновится, — можно и намъ передохнуть, подкрѣпиться.

Спускаясь внизъ, опять попали подъ шрапнельный огонь, но насъ поздно замѣтили. На Дагушанѣ у нихъ установленъ наблюдательный постъ: лишь только покажется группа, они немедленно открываютъ огонь. — По дорогѣ комендантъ встрѣтилъ строящійся резервъ 14-го полка. Генералъ Смирновъ лихо подскакалъ къ нимъ.

— Здорово, молодцы стрѣлки!

— Здравія желаемъ!.. гаркнули въ отвѣтъ.

— Друзья, вы присягали служить вѣрой и правдой; такъ помните же — насталъ часъ, когда это предстоитъ доказать на дѣлѣ. Вы — молодцы! Я въ васъ увѣренъ. Да благословитъ васъ Господь исполнить свято вашъ долгъ, какъ исполняютъ его уже ваши товарищи впереди. Съ Богомъ! — Вечеромъ увидимся, я къ вамъ пріѣду.

Впослѣдствіи, при дальнѣйшихъ непрерывныхъ штурмахъ сѣверо-восточнаго фронта, генералъ Смирновъ долго не могъ найти одного баталіона 14-го восточно-сибирскаго стрѣлковаго полка, не понимая, гдѣ онъ могъ потеряться на атакованномъ фронтѣ. Послѣ тщательныхъ розысковъ оказалось, что этотъ баталіонъ съ охотничьими командами, съ вѣдома генерала Фока, оставался въ казармахъ.

Самъ же генералъ Фокъ не повелъ и не вышелъ съ 14-ымъ полкомъ (послѣдній въ резервѣ) на позицію, а оставался жить въ своей городской квартирѣ.

Послѣ всѣхъ этихъ художествъ Фока, комендантъ отстранилъ его отъ командованія резервомъ, и поэтому съ 8-го августа вплоть до 3-го декабря генералъ Фокъ абсолютно не игралъ никакой боевой роли. Вся его дѣятельность заключалась въ писаніи длиннѣйшихъ объяснительныхъ записокъ и начиниваніи Стесселя всевозможными совѣтами.

Крѣпости грозила серьезная опасность. Если врагъ проявитъ настойчивость, ночь будетъ тяжелая. Комендантъ все это отлично понималъ, но ни единымъ взглядомъ не выдавалъ себя. Видъ, какъ всегда, бодрый и покойный. Подъѣхавъ къ штабу крѣпости, онъ приказалъ начальнику своего штаба командировать генеральнаго штаба капитана Степанова изъ штаба Стесселя въ штабъ отряда генерала Горбатовскаго — Тамъ Степановъ теперь нуженъ, и я надѣюсь, что онъ будетъ очень полезенъ. — Вмѣстѣ съ тѣмъ приказалъ Хвостову снять съ судовъ 6 ротъ десанта и передвинуть его къ арсеналу, въ блиндажи 9-го полка.

Какъ увидитъ читатель, предположеніе Смирнова оправдалось въ полномъ объемѣ. Всю силу штурмующихъ колоннъ и артиллерійскаго огня противникъ направилъ на с.-в. фронтъ, его исходящій уголъ — редуты I и II, которые были оставлены лишь тогда только, когда они превратились въ груду развалинъ. Явилось полное основаніе предполагать, что, врѣзавшись въ с.-в. фронтъ, занявъ 2 редута, противникъ поведетъ дальнѣйшій штурмъ, такъ какъ за редутами шла слабая оборона Китайской стѣнки, а за нею батареи, входящія въ линію верковъ крѣпости.

Не премину упомянуть. Говорятъ, что генералъ Стессель, подъ вліяніемъ Фока, въ періодъ времени, когда еще шли операціи на передовыхъ позиціяхъ укрѣпленнаго раіона, неотступно настаивалъ на особенно сильномъ укрѣпленіи западнаго фронта со стороны Угловой горы, въ предположеніи, что противникъ именно тамъ поведетъ главную атаку.

Это предположеніе оба генерала основывали на своей idee fixe. Были, видите ли, когда-то маневры. Фокъ со своей дивизіей осаждалъ Артуръ. Стессель оборонялъ его.

Кончилась осада очень быстро. Фокъ неожиданно, обходнымъ движеніемъ на Угловую гору, вошелъ въ Артуръ. Стессель капитулировалъ и съ тѣхъ поръ вѣрилъ Фоку, какъ Марсу.

Генералъ Смирновъ, отдавъ распоряженіе полковнику Хвостову, пригласилъ всѣхъ насъ къ себѣ завтракать.

— Господа, милости прошу ко мнѣ на бутылку квасу. Генералъ Никитинъ, поручикъ Гаммеръ и я послѣдовали за комендантомъ.

Всѣ проголодались и съ большимъ аппетитомъ завтракали, запивая восхитительнымъ квасомъ, которымъ Смирнова снабжалъ штабъ крѣпости.

Генералъ по обыкновенію шутилъ, словно все обстояло благополучно. Я старался уловить хоть тѣнь тревоги на лицѣ говорившаго. Не могъ. Такой же, какъ и всегда — оживленный, бодрый, энергичный.

— …Намъ противостоитъ врагъ серьезный — продолжалъ генералъ: вся бѣда въ томъ, что мы не можемъ, боимся проявить активную дѣятельность.

Не понимаю, отказываюсь понимать, какъ наша многочисленная кавалерія на сѣверѣ не можетъ…

— Ваше превосходительство, его превосходительство генералъ Стессель!

!?!!?

Въ дверяхъ изъ-за портьеръ продвинулась крупная фигура генерала…

Всѣ встали.

Смирновъ привѣтствовалъ входившаго.

Смирновъ: — А-а! Ваше превосходительство, вотъ не ожидалъ. Милости прошу. Не угодно ли съ нами позавтракать.

(Генералъ Стессель здоровается съ нами. Видъ необычайный. Весъ какъ-то вошелъ въ себя. Совершенно неопредѣленный взглядъ. О быломъ величіи нѣтъ и помину).

Стессель — Покорнѣйше благодарю, сытъ.

Недоумѣвающе смотритъ, въ особенности на Никитина. Гаммеръ чувствуетъ себя неловко. Никитинъ сознаетъ, что онъ попался. Видъ у него такой, что плакатъ онъ не будетъ, но чувствуетъ за собой вину, находясъ въ обществѣ Смирнова. Смирновъ хитро улыбается.

Смирновъ — Не угодно ли квасу?

Стессель — Покорнѣйше благодарю.

Стессель — Ваше превосходительство, редутами i и ii овладѣваетъ противникъ (признаки волненія). Большое Орлиное Гнѣздо, Залитерная батарея разрушены, смежныя батареи сильно повреждены, частный резервъ истощенъ. Противникъ развиваетъ страшный огонь. Потери огромныя. Поражаетъ даже ружейнымъ огнемъ. Держаться трудно. Что будемъ дѣлать? (со страхомъ и недоумѣніемъ смотритъ въ упоръ).

(Безъ доклада входитъ Фокъ. И съ мѣста, отъ двери, начинаетъ).

Фокъ: — Ваше превосходительство (генералъ Смирновъ слушаетъ стоя, всѣ сидятъ), генералъ Горбатовскій просто измѣнникъ. Такъ поступаютъ только измѣнники. Онъ безумно расходуетъ резервы, напихиваетъ ими окопы, устраиваетъ бойню, резервы таютъ. Если онъ такъ будетъ продолжать нѣсколько дней, намъ придется сдать крѣпость. (Страшно волнуясъ и повышая тонъ, говоритъ въ носъ). Онъ измѣнникъ, измѣнникъ, ваше превосходительство.

(Всѣ въ недоумѣніи смотрятъ на Фока. Стесселъ въ полуоборотѣ. По выраженію лица можно судитъ, что не совсѣмъ одобряетъ),

Смирновъ — Не знаю, ваше превосходительство. Дѣйствія генерала Горбатовскаго (говоритъ, довольно мягко улыбаясь) не похожи на дѣйствія измѣнника. Онъ уже третій день и ночь руководитъ обороной, находясь все время въ сферѣ жесточайшаго артиллерійскаго огня, гдѣ своимъ мужествомъ и храбростью, появляясь вездѣ, воодушевляетъ стрѣлковъ и артиллеристовъ… Я самъ наблюдаю за отбитіемъ штурма. Частный резервъ, въ силу дѣйствительной необходимости, пришлось израсходовать. (Фокъ блуждаетъ взоромъ. Смирновъ, сдвинувши брови и слегка повышая тонъ, продолжаетъ). А вотъ вы, ваше превосходительство, кажется, не намѣрены исполнять моихъ приказаній!?!..…

Сегодня, вмѣсто (улыбается) немедленнаго исполненія моего приказанія, литературой изволили заниматься…

Долгомъ считаю предупредить (мягко), что только разъ повторяю свое приказаніе. Имѣйте это въ виду, ваше превосходительство.

Фокъ — Я, я (совершенно растерянный видъ), я, ваше превосходительство! Да я, я все готовъ исполнить, ваше превосходительство.

Смирновъ — Отлично!

Ну-съ, господа, я долженъ васъ успоконть. Ваше превосходительство, кваску не угодно ли?

Фокъ — Премного благодаренъ (продолжаетъ стоятъ).

Смирновъ: Итакъ, я долженъ васъ успокоить. Я сдѣлалъ уже всѣ необходимыя и соотвѣтствующія распоряженія (затягивается папироской) и вполнѣ надѣюсь, что мы штурмъ отобьемъ.

Ну, а если (улыбается) счастье намъ измѣнитъ (повышаетъ голосъ) — многимъ изъ насъ придется поплатиться жизнью (пауза).

Вѣдь отступать теперь некуда, русская же крѣпость не сдается!

(Группа застыла: Фокъ повернулся въ полуоборотъ къ стѣнѣ; Стесселъ, высоко поднявъ голову, слсгка пріоткрывъ ротъ, смотритъ на Смирнова; Никитинъ понурилъ голову; Гаммеръ, облокотившисъ на спинку стула, смотритъ въ сторону Смирнова и хитро улыбается).

Я же въ послѣдній моментъ стану во главѣ послѣдняго резерва (встаетъ, всѣ подымаются) и поведу его въ послѣднюю контръ-атаку со словами: "En avant, le dernier de Cardigant" Но такъ какъ лордъ Кардиганъ былъ одинъ, а Смирновыхъ много (смѣется), то я принужденъ буду сказать: "Впередъ одинъ изъ многочисленныхъ Смирновыхъ!!"

(У всѣхъ, видимо, отлегло на душѣ. Садятся, но все-таки не могутъ понятъ: шутитъ Смирновъ, или онъ тоже признаетъ, что положеніе серьезное). Я черезъ полчаса буду на атакованномъ фронтѣ, меня тамъ ожидаетъ Горбатовскій. (При этомъ словѣлицо Фока темнѣетъ).

Стессель — Ну, а если они прорвутся?

Смирновъ — Будемъ защищаться.

Фокъ — Нужно жалѣть…

Смирновъ(перебивая): — Нужно и должно возстановить связь, отбросивъ противника контръ-атакой, что мы легко сдѣлаемъ при помощи батарей берегового фронта, орудій изъ артиллерійскаго резерва.

Стессель — Но вѣдь тогда весь Старый городъ будетъ обстрѣливаться. Бой будетъ въ самомъ городѣ. Будетъ рѣзня. Эти дьяволы озвѣрѣютъ. Мы…

Смирновъ(внушительно, въ наставительномъ тонѣ): — На войнѣ нужно быть ко всему готовымъ, ваше превосходительство, и прежде всего пожертвовать своей жизнью. (Стессель въ душѣ протестуетъ, но во взглядѣ хочетъ выразитъ согласіе).

Фокъ — Я полагаю, что нужно прежде всего, памятуя обстановку, въ которой войска въ теченіе столь продолжительнаго и тяжелаго… (Смирновъ перебибая)

Смирновъ — О смерти думать еще преждевременно. Я не допущу прорыва. Противнику онъ не такъ легко удастся. Ему придется многое преодолѣть, раньше чѣмъ добраться до города. Да наконецъ, у насъ есть еще городская ограда, а на ней дружинники.

Стессель(вставая, за нимъ всѣ): — Ну, честь имѣю кланяться. Вполнѣ надѣюсь и полагаюсь на васъ, ваше превосходительство.

Фокъ — Но дѣло обстоитъ все-таки плохо, очень плохо. Вѣдь у насъ съ небольшимъ двѣ дивизіи… (Идетъ процессъ рукопожатій).

Стессель(въ дверяхъ): — Серьезное положеніе.

Фокъ(скрываясъ за нимъ): — Тяжелое положеніе.

Смирновъ: — Наши военачальники, кажется, успокоились (смотрнтъ на часы). Однако, четвертый въ началѣ.

Гаммеръ, лошади здѣсь?

Гаммеръ — Такъ точно.

Смирновъ — Ну-съ, господа, кто со мной на оборонительную линію?

Никитинъ(угрюмо): — Я тоже съ вами, ваше превосходительство.

Смирновъ: — Меня спрашиваютъ изъ банка, сообщу ли, успѣю ли я сообщить во-время, когда наступитъ время для уничтоженія цѣнностей и бумагъ. Рано, рано еще объ этомъ думать. Итакъ, ровно въ 4 мы двигаемся. А корреспондентъ съ нами?

Я отвѣтилъ утвердительно, но сообщилъ, что долженъ заѣхать на четверть часа въ редакцію.

— Отлично, поѣзжайте. Но помните, что тронусь ровно въ 4 часа, ни минутой раньше ни минутой позже.

Слегка замѣшкавшись, я пропустилъ выѣздъ коменданта. Пришлось догонять; спуталъ дороги и заблудился.

Худобинъ былъ тоже новичекъ. Мы долго плутали. Миновавъ арсеналъ, поѣхали лощиной, черезъ которую ежеминутно съ воемъ перелетали снаряды, разрываясь на высотахъ. то лѣвѣе, то правѣе. Чѣмъ ближе мы подъѣзжали къ атаковываемому фронту — тѣмъ движеніе по тыловымъ дорогамъ усиливалось; приходилось перегонять обозы со снарядами, патронами. Плелись резервы стрѣлковыхъ частей, морского десанта. Навстрѣчу, едва подвигаясь, попадались санитарныя двуколки (эти истинныя орудія пытки; мнѣ разъ пришлось здоровому въ нихъ проѣхать нѣсколько верстъ, и я всталъ совершенно изломанный), носилки съ ранеными и убитыми. Обгоняли обозы съ балками, желѣзными листами, предназначенными для починки разрушенныхъ блиндажей. Дорога узкая, на которой нельзя разъѣхаться двумъ встрѣчнымъ повозкамъ, каменистая, съ огромными выбоинами и рытвинами. Въ одномъ мѣстѣ произошла задержка. Съ той и другой стороны встрѣтились нѣсколько повозокъ, фургоновъ, походныхъ кухонь — и разъѣхаться, при всемъ желаніи, не могли: дорога была черезчуръ узка и, по несчастію, какъ нарочно, съ одной стороны отвѣсная скала, съ другой — довольно крутой обрывъ въ оврагъ. Это происходило на военной магистрали, питающей весь сѣверо-восточный фронтъ. Пришлось спуститься въ оврагъ и объѣхать ихъ. Среди ожидавшихъ освобожденія пути было много только что раненыхъ и тяжело страдающихъ стрѣлковъ, матросовъ и артиллеристовъ. Основная планировка дорогъ во всей крѣпости была отвратительная и во время осады давала себя чувствовать.

На пути въ госпиталь часто ломались носилки подъ ранеными. Я всегда становился втупикъ, отчего это происходитъ — отъ неудовлетворительности дорогъ, или недобросовѣстности лицъ, принимавшихъ носилки въ госпиталь?

Около 5 часовъ добрались наконецъ къ веркамъ. Генералъ Смирновъ верхомъ поднялся на перевалъ, систематически обстрѣливаемый то шрапнелью, то фугасными бомбами.

Не успѣли подняться, какъ чуть ли не надъ самой головой раздается звонкій взрывъ шрапнели. Вороной конь коменданта взвился на дыбы и затѣмъ перешелъ въ карьеръ, немедленно осаженный генераломъ. Все, къ счастью, обошлось благополучно: ни одна изъ сотенъ пулекъ, забарабанившихъ по землѣ, не задѣла генерала Смирнова.

Рысью миновавъ поражаемое пространство, спустились въ лощину. Резервы подходили къ Скалистому утесу обходнымъ путемъ, черезъ лощины, овраги и балки. Спустившись къ Скалистому Утесу, у подножія котораго встрѣтили генерала Горбатовскаго, взобрались почти по отвѣсному подъему на высо. ту Скалистаго Утеса, съ котораго открылся видъ на центръ сѣверо-восточнаго фронта. Комендантъ крѣпости подробно рекогносцировалъ всю мѣстность, притаясь между огромными глыбами вывѣтрившейся горной породы. Черезъ головы, шипя, свистя, летѣли фугасныя бомбы и шрапнель, разрывавшіяся по другую сторону лощины, не причиняя сосредоточившемуся резерву никакого вреда, такъ какъ послѣдній прижался къ подошвѣ утеса. Рѣдкій ружейный огонь поддерживался по всей линіи — пули, словно стремительно летящія птички, одна за друой то перелетали, то впивались съ глухимъ стукомъ въ утесъ. Ознакомившись съ ближайшаго разстоянія съ обстановкой боя, генералъ Смирновъ отдалъ приказанія генералу Горбатовскому о разстановкѣ ротъ десанта, за которыми вмѣстѣ съ этимъ послалъ къ арсеналу Гаммера, поручивъ послѣднему подвести эти роты къ веркамъ на указанныя мѣста.

Нужно было видѣть, съ какимъ чувствомъ благодарности во взорѣ провожали стрѣлки, матросы и артиллеристы генерала Смирнова, который, несмотря на опасность отъ ежеминутно рвущихся въ воздухѣ шрапнели и снарядовъ на противоположныхъ склонахъ лощины, спокойно, словно не замѣчая ея, подвигался верхомъ пообстрѣливаемой дорогѣ, здороваясь съ людьми.

Уже начало смеркаться, когда генералъ Смирновъ, кончивъ рекогносцировку центра сѣверо-восточнаго фронта, тронулся въ обратный путь. Спускаясь въ лощину, встрѣтили баталіонъ моряковъ изъ десанта. Его велъ капитанъ 2-го ранга Лебедевъ. — Бодро шли моряки въ бой, многимъ изъ нихъ суждено было вернуться назадъ по этой же дорогѣ, но уже мертвыми или ранеными; въ числѣ ихъ погибъ смертью героя и ихъ командиръ А. В. Лебедевъ, сраженный на мѣстѣ нѣсколькими пулями, когда онъ, находясь впереди ввѣреннаго ему баталіона, велъ его въ контръ-атаку.

— Друзья! вамъ предстоятъ молодецкія дѣла, я васъ пускаю въ штыки! Будьте же достойными потомками моряковъ — героевъ Севастополя, — обратился къ нимъ генералъ Смирновъ.

— Рады стараться, ваше превосходительство. — Тогда капитанъ 2-го ранга Лебедевъ обратился къ ротамъ, высоко поднявъ палашъ:

— Братцы! комендантъ намъ оказываетъ особую милость, пускаетъ насъ въ штыки! Ура коменданту!

Дѣйствительно, въ теченіе всей осады Артура, моряки, отдавшіе почти всѣ свои орудія, силы, здоровье и жизнь на батареи сухопутнаго фронта, явили себя достойными потомками героевъ-моряковъ севастопольской обороны. Имена и дѣла адмираловъ Лощинскаго, Вирена, подполковника по адмиралтейству Меллера, капитана 2-го ранга Лебедева, Лазарева [10], Цвингмона: лейтенантовъ: Долгобородова, Де-Ливрона, Сухомлинова, Лаврова, Руднева, графа Келлера, Колчака, Бошняка, Воробьева, Подгурскаго, Мисникова, Хоменко, Кротка, Винкъ, Романова и многихъ другихъ, — должны быть внесены на скрижали лѣтописи обороны Артура.

Между прочимъ, я долженъ бросить коменданту слѣдующій упрекъ: онъ двинулъ десантъ къ веркамъ нѣсколько рано. Надо было выждать полнаго захода солнца. Моряки, при передвиженіи къ веркамъ, потеряли на пути около ста человѣкъ.

Когда я черезъ недѣлю сказалъ объ этомъ генералу — онъ со мной не согласился.

— Зато моряки осмотрѣлись засвѣтло и знали свои позиціи.

Въ ночь на 9 августа противникъ повелъ усиленную атаку на редуты.

Введенный въ бой морской десантъ молодецки отстоялъ атаку, понеся нѣкоторыя потери.

Въ началѣ 5 часа утра японцы атаковали отдѣльную гору на правомъ флангѣ Длинной между Дивизіонной.

Къ 11 часамъ было замѣчено, что на лѣвой сопкѣ Угловой горы, подъ нижнимъ окопомъ, выше дороги, за большимъ уваломъ скрываются густыя цѣпи японцевъ.

Наша артиллерія развила сильный огонь по занятой японцами вершинѣ и увалу.

Огонь былъ настолько дѣйствителенъ, что заставилъ замолчать непріятельскую батарею, засыпавшую Длинную гору шрапнелью и бомбами, и обратилъ въ бѣгство непріятельскія цѣпи, сосредоточившіяся за уваломъ.

Противникъ продолжалъ усиленно насѣдать на Длинную гору. Лейтенантъ Щербачевъ, который, будучи сильно раненымъ, остался въ строю, настолько хорошо управлялъ боемъ и ввѣренными ему людьми, что, несмотря на невѣроятную трудность, отбилъ всѣ атаки японцевъ и удержалъ Длинную гору до прибытія поддержки.

Въ 11 час. 30 мин. утрра Длинная гора, благодаря геройской стойкости гарнизона, осталась за нами. Опасность миновала. Японцы отошли, но съ огромными потерями.

Приблизительно въ это же время противникъ сосредоточилъ сильнѣйшій артиллерійскій огонь на редутахъ No№ 1 и 2, продвинувъ впередъ свои густыя колонны — съ очевидной цѣлью штурмовать эти редуты.

Въ 12 час. пополудни осадныя орудія начали усиленно громить батареи Зубчатой горы. На батареи буквально посыпался градъ бомбъ. Немыслимо было высунуться изъ блиндажей. Противникъ не давалъ вздохнуть.

Когда началось долбленіе Зубчатой горы, полевая артиллерія противника начала быстрое передвиженіе по гаоляну на нашъ восточный фронтъ.

Батареи Зубчатой горы подверглись настолько сильному огню, что всѣ офицеры оказались ранеными.

Развивъ противъ редутовъ No№ 1 и 2 сосредоточенный огонь, непріятель двинулся на штурмъ.

Подготовивъ свое наступленіе сильнѣйшимъ артиллерійскимъ огнемъ. противникъ захватилъ редутъ № 1, но удержаться тамъ долго не могъ, такъ какъ немедленно былъ выбитъ стрѣлками, поддержанными ротами моряковъ.

Отобравъ назадъ редутъ, наши попали опять подъ сосредоточенный артиллерійскій огонь.

Выдающуюся отвагу показали командоры на редутѣ № 1, подъ командой мичмана Бокъ.

Шелъ ожесточенный бой — японцы, видимо, рѣшили забрать редуты. Но всѣ ихъ усилія парализовались геройской стойкостью моряковъ, стрѣлковъ, огнемъ мортиры и 2 скорострѣльныхъ орудій.

Генералъ Горбатовскій доноситъ и свидѣтельствуетъ коменданту крѣпости о выдающейся отвагѣ и геройской стойкости моряковъ и стрѣлковъ, бывшихъ вчера въ бою.

Редутъ № 1 четыре раза переходилъ изъ рукъ въ руки. Японцы цѣлой лавиной ломились на редуты: противъ редута № 2 сосредоточилось около 3 полковъ.

Бой шелъ ожесточенный.

Въ 2 часа дня редуты No№ 1 и 2 поражались убійственнѣйшимъ артиллерійскимъ огнемъ, который сталъ постепенно стихать и въ 3 /4 часа почти прекратился.

Въ исходѣ 2 часа пополудни комендантъ крѣпости генералъ-лейтенантъ Смирновъ, обычно сопутствуемый личнымъ адъютантомъ подпоручикомъ Гаммеръ, отправился на Большую гору съ цѣлью лично выяснить обстановку и результаты боя.

Съ наблюдательнаго поста развернулась картина всего, какъ нашего, такъ и непріятельскаго, расположенія.

Единственно, что мѣшало наблюденію — это непрерывный свистъ пуль на излетѣ. Очевидно, съ наблюдательныхъ постовъ была замѣчена на вершинѣ группа, и по ней открытъ ружейный огонь на авось.

Въ половинѣ седьмого вечеромъ замѣчено, что по дорогѣ къ западу отъ Нальпотоу двигаются къ югу большими массами — пѣхота, горная артиллерія, кавалерія и обозъ, по направленію отроговъ Угловой горы. На сѣверныхъ отрогахъ Панлуншаня обнаружены тоже значительныя силы. Упорно производятся какія-то работы на сѣверо-западномъ склонѣ Угловой горы, которыя, несмотря на сильный нашъ артиллерійскій огонь, настойчиво продолжаются.

Въ 9 часовъ вечера со скалистаго редутика двинулись 3 роты 13 полка, подъ командой капитана Гаврилова, во флангъ и тылъ японцамъ, сосредоточимвшимся противъ редутовъ 1 и 2.

Роты продвинулись за деревню Дапалиджуанъ, нигдѣ не обнаруживъ японцевъ, и къ 12 часамъ вернулись въ деревню Палиджуанъ.

Поздно вечеромъ начальникъ обороны генералъ-маіоръ Кондратенко, въ виду тревожной обстановки боя, объѣхалъ весь восточный фронтъ, начиная отъ Скалистаго кряжа, усиливъ части, гдѣ представлялась настоятельная необходимость, резервами.

Особенно тревожнымъ участкомъ считалось расположеніе редутовъ No№ 1, 2 и форта 2, гдѣ изъ 200 человѣкъ 5 роты 25 полка осталось 40.

До утра по всей линіи обороны царилъ относительный покой. Раздавались рѣдкіе орудійные выстрѣлы, и шла обычная перестрѣлка передовыхъ частей.

(По показанію очевидца, жандармскаго унтеръ-офицера Егора Ѳедорова).

9-го августа жандармской командѣ было приказано убрать японскіе трупы подъ Орлинымъ Гнѣздомъ, редутами первымъ и вторымъ, Куропаткинскимъ люнетомъ и вдоль Китайской стѣны. Восемь жандармскихъ унтеръ-офицеровъ съ 80 китайскими кули и пятью артиллерійскими повозками въ 12 часовъ ночи прошли передовую цѣпь. Двигаться нужно было съ величайшей осторожностью, тѣмъ болѣе, что непріятель былъ въ одной верстѣ.

Принялись за уборку труповъ.

Вся мѣстность была изрыта нашими фугасами и японскими снарядами. Ямы были углублены кирками и лопатами. Въ нихъ складывали трупы и зарывали.

Проработали спокойно до 2 1/2 часовъ ночи.

Вдругъ раздался орудійный выстрѣлъ: непріятель замѣтилъ нашихъ "могильщиковъ".

Шрапнельный огонь продолжался около 15 минутъ.

Работа подъ огнемъ продолжалась, при чемъ былъ контуженъ ун. — оф. Воловъ и ранено 3 китайца.

Проработали до разсвѣта; убрано было 800 японскихъ труповъ, да изъ нашихъ окоповъ вывезено 250 труповъ; всего около 1050 труповъ.

Зловоніе отъ разлагавшихся труповъ было невыносимое. Ун. — оф. Ѳедоровъ, присутствовавшій при этомъ, говорилъ мнѣ:

— Насъ всѣхъ рвало по нѣскольку разъ. На что по природѣ кнтайцы, какъ видно, и привыкшіе къ вони, такъ какъ они ѣдятъ все вонючее, но тутъ и они не вынесли: ихъ тоже многихъ рвало…

Нужно замѣтить, что генералъ Стессель въ преслѣдованіи крѣпостныхъ жандармовъ не зналъ границъ.

Вмѣсто того, чтобы поощрять ихъ въ выслѣживаніи японскихъ шпіоновъ, которыхъ въ Артурѣ было достаточное количество, онъ сначала ихъ выслалъ изъ крѣпости, а затѣмъ заставилъ убирать трупы.

Когда ему докладывали объ отличившихся жандармахъ — онъ обыкновенно спрашивалъ — А убитые есть?

Отвѣчали.

— Ну, когда будетъ побольше убитыхъ, тогда и крестъ дамъ.

СХХХІІ

Сегодня у генерала Смирнова былъ военный совѣтъ. Очевидно, дѣла на оборонительнои линіи принимаютъ угрожающій характеръ. Всѣ боятся 13-го числа. 13-ое стало уже роковымъ для насъ.

Настроеніе войскъ и жителей регулируется интенсивностью бомбардировокъ. Чуть бомбардировка стихаетъ, настроеніе повышается, хотя къ бомбардировкамъ начинаютъ привыкать: идетъ довольно сильная бомбардировка города, тѣмъ не менѣе встрѣчаешь не мало прохожихъ; видъ довольно спокойный. Только-только успѣлъ разорваться снарядъ, едва успѣли убрать убитыхъ и раненыхъ, смотришь — на мѣстѣ взрыва, забрызганнаго кровью, уже масса любопытныхъ.

Удивительно просто и спокойно мы начали смотрѣть на жизнь, смерть. страданія.

Шелъ человѣкъ; свистъ, громъ взрыва, клубы дыма — и нѣтъ человѣка. Казалось бы, что сейчасъ свершилось чудовищное преступленіе: убійство ни въ чемъ неповиннаго человѣка…

Никто не обращаетъ вниманія.

Вѣдь это стало обыденнымъ явленіемъ.

Теперь мы больше обращаемъ вниманія на пустяки.

Напримѣръ: цѣлыми днями толкуютъ о забранномъ въ плѣнъ японскомъ офицерѣ, который сообщилъ: — Русскіе, держитесь еще одинъ день. Если завтра удер; китесь, мы уйдемъ. Въ Японіи бунтъ. Нагасаки горятъ.

Большинство сознаетъ, что это ерунда, но хочетъ заставить себя повѣрить и вѣритъ.

Весь этотъ шумъ, грохотъ выстрѣловъ, постоянная смертельная опасность заставляютъ иногда замечтаться о покоѣ. Страстно хочется покоя. Страстно хочется быть въ обстановкѣ, въ которой былъ бы увѣренъ въ слѣдующемъ днѣ.

Въ городѣ положительно некуда спрятаться. Развѣ въ блиндажъ Стесселя или Лилье.

Разъ какъ-то я навѣстилъ во время бомбардировки m-me Субботину въ блиндажѣ.

Тамъ я почувствовалъ себя въ полной безопасности. Но больше туда не заглядывалъ.

Обстановка полной безопасности растлѣвала духъ и энергію.

Мнѣ же, по долгу принятыхъ на себя обязанностей, нужно было быть тамъ, гдѣ опасно.

Мнѣ нужно было наблюдать не за людьми, которые живутъ, а за людьми, которые приготовились умирать и умирали.

Заѣхалъ я какъ-то къ товарищу, штабсъ-капитану Кириллову, на батарею № 21. Отличные, прочные казематы; далеко отъ атакованнаго фронта; впереди гладь безконечнаго океана. Просидѣлъ тамъ нѣсколько часовъ и уже почувствовалъ тяготѣніе къ покою. Страшно не хотѣлось ѣхать въ городъ, гдѣ по всѣмъ направленіямъ рвались снаряды. Съ трудомъ переломилъ себя, поѣхалъ, но больше уже батареи не навѣщалъ.

10 августа, съ разсвѣтомъ, обнаружилось, что японцы совершенно очистили редутъ № 1, а изъ окоповъ 2-го по одиночкѣ убѣгаютъ, поражаемые ружейнымъ огнемъ стрѣлковъ.

Редуты No№ 1 и 2, послѣ пятидневнаго упорнѣйшаго боя, представляютъ безформенную груду развалинъ.

Послѣ отбитаго штурма на редуты No№ 1 и 2, по всей линіи обороны наступило сравнительное затишье.

Далеко кругомъ — во рвахъ, на брустверахъ редутовъ и Куропаткинскаго люнета, мѣстность густо усѣяна японскими трупами. Сдѣлано распоряженіе о немедленной уборкѣ труповъ.

Начальникъ жандармской крѣпостной команды ротмистръ князь Микеладзе и ротмистръ Познанскій, завѣдующій отрядомъ добровольцевъ-санитаровъ, совмѣстно съ ввѣренными имъ чинами, энергично и быстро руководятъ уборкой труповъ.

Весь день береговыя батареи и Перепелочная гора, а также суда, очень удачно обстрѣливаютъ пѣхотное и артиллерійское расположеніе противника.

На сѣверо-восточномъ склонѣ Дагушаня поставлены непріятелемъ орудія, которымъ не даетъ вздохнуть Перепелочная гора. Въ деревнѣ, противъ Вахнѣевской батареи лит. Б, японцы цѣлый день производили какія-то работы, видны двуколки, верховыя лошади и рота пѣхоты въ разсыпномъ строю; лит. А усердно ихъ донимаетъ цѣлый день.

Около 3 часовъ пополудни противникъ открылъ перекрестный артиллерійскій огонь по Китайской стѣнѣ. Въ это время пѣхота начала группироваться впереди редута № 1, пробираясь по одиночкѣ по оврагу противъ открытаго капонира № 2. Артиллерійскій огонь постепенно усиливался по всему восточному фронту, началась рѣдкая орудійная и ружейная стрѣльба.

Саперныя работы, руководимыя капитаномъ Шварцемъ, производились на виду у непріятеля. Противникъ почти не мѣшалъ: иногда разорвется шрапнель или просвистятъ одна за другой пули.

Стоитъ только показаться отдѣльному японцу — зоркій глазъ стрѣлка его караулитъ; выстрѣлъ — и японецъ навзничь или ничкомъ. Покажется группа, ее сейчасъ же засыпаютъ шрапнелью.

Съ наступленіемъ вечера, по всей лпніи обороны восточнаго фронта наступило полное затишье. Ни орудійнаго, ни ружейнаго выстрѣла.

Пользуясь наступившимъ покоемъ, приступили къ уборкѣ труповъ.

Ротмистръ князь Микеладзе и ротмистръ Познанскій лично руководили этой тяжелой, трудной работой.

Съ 11 часовъ вечера, при полной лунѣ, противникъ открылъ два прожектора, одинъ изъ-за Дагушаня, другой противъ форта № 2, и, освѣтивъ работавшихъ надъ уборкой труповъ, открылъ частый ружейный огонь.

Между прочимъ, ясно было видно въ лучѣ прожектора, что продвигавшіяся впередъ густыя японскія цѣпи подбодрялись шрапнелью своихъ же батарей. Ясно было видно, что японцы валились отъ своихъ же шрапнельныхъ пуль. Вндимо, имъ отступленія нѣтъ.

До 3 часовъ ночи производилась уборка труповъ, дальше производить было нельзя — японцы засыпали работавшихъ пулями.

10 августа, съ 7 час. утра противникъ началъ обстрѣливать рѣдкимъ артиллерійскимъ огнемъ Высокую гору и Дивизіонную.

Японцы заняли карантинные бараки и деревню Даянтоу.

Ночью въ Карантинную бухту вошла канонерка и доставила орудія, которыя были поставлены на сопку, ниже наблюдательнаго поста.

У подножья Высокой горы расположены два баталіона, скаты заняты двумя ротами.

Противъ Трехголовой расположенъ бивуакъ одного баталіона, который окруженъ заставами вплоть до моря.

Японцы расположплись не въ деревняхъ, а у самаго подножія Высокой горы.

Въ расположеніи конныхъ командъ безъ перемѣнъ.

Разъѣзды казаковъ и 14 полка доходили до противника, но, встрѣченные сильными залпами, принуждены были отойти.

Непріятельскіе окопы, на предгорьяхъ сѣвернѣе Голубиной бухты и Угловой, увеличиваются. Замѣчается передвиженіе частей пѣхоты отъ бухты Луизы и Угловой.

По имѣющимся свѣдѣніямъ, артиллерія противника въ бояхъ 6-го и 7-го августа понесла сильный уронъ. Много орудій подбито.

10 августа, въ 10 часовъ 35 м. утра, броненосецъ "Севастополь" вышелъ къ бухтѣ Тахэ съ цѣлью обстрѣлять 1-го м.м. непріятельскую батарею, стрѣлявшую по No№ 21 и 22.

Какъ только "Севастополь" вышелъ на внѣшній рейдъ — на горизонтѣ показались "Ниссинъ" и "Кассуга".

"Севастополь" продвинулся впередъ, на него быстро надвигались "Ниссинъ" и "Кассуга", открывъ огонь.

Электрическій утесъ немедленно повернулъ два орудія въ море и тоже по нимъ открылъ огонь.

Первый выстрѣлъ — недолетъ, второй — перелетъ.

Крейсера немедленно стали отходить. "Севастополь" взялъ курсъ на Тахэ и началъ пристрѣливаться къ сухопутной непріятельской батареѣ.

Только что пристрѣлялся и началъ громить ее изъ двѣнадцатидюймовыхъ орудій, рѣшивъ отдать якоря, — опять подошли ближе "Ниссинъ" и "Кассуга", открывъ бѣглый огонь, а изъ державшихся на горизонтѣ 24 миноносцевъ отдѣлился отрядъ, который отправился въ направленіи "Севастополя".

"Севастополь" отошелъ подъ прикрытіе береговыхъ батарей.

Когда разорвался снарядъ около штаба крѣпости, рядомъ съ генератомъ Кондратенко шелъ начальыикъ крѣпостной артиллеріи генералъ-маіоръ Бѣлый, который тоже былъ засыпанъ землей и каменьями.

CXXXIII

Съ наступленіемъ ночи, осаждающій неожиданно открылъ сильный огонь по городу.

Странно было: на фронтѣ сравнительная тишина, а въ городѣ и портѣ непрерывный гулъ взрывовъ.

Одинъ снарядъ попалъ въ Пушкинское училище. Всѣ мы переполошились: лично я жилъ въ саду Пушкинскаго училища, въ домѣ завѣдующаго русско-китайской школой; зданіе училища превращено въ лазаретъ, онъ наполненъ больными, ранеными. Тамъ помѣстился Дальнинскій госпиталь. Къ счастью, все обошлось благополучно,

Площадь, на которой стоитъ лазаретъ, непрерывно обстрѣливается, и несчастные раненые всегда подъ страхомъ новыхъ, еще большихъ раненій.

Какое кипѣло въ каждомъ изъ насъ негодованіе при сознаніи, что съ первыхъ уже дней осады, благодаря искусству нашихъ инженеровъ, крѣпость прострѣливалась насквозь!

Говорятъ, что въ этомъ виновата гражданская междовѣдомственная комиссія, сузившая периметръ крѣпости до минимума.

Да больнымъ и раненымъ было ли отъ этого легче?!

Только что началась тѣсная блокада, а снаряды осаждающаго громятъ уже центръ осажденной крѣпости.

Крѣпость, отрѣзанная отъ всего міра, не имѣющая ни малѣйшаго представленія, на сколько недѣль, мѣсяцевъ она предоставлена самой себѣ, своимъ жизненнымъ и боевымъ средствамъ, съ перваго дня тѣсной блокады подвергается обстрѣлу во всѣхъ ея точкахъ.

Еще Угловая гора съ предгоріями была въ нашихъ рукахъ, еще Дагушань оборонялся нами — а снарядъ за снарядомъ съ батареи, расположившейся на Волчыіхъ горахъ, уже громили городъ.

21 іюля снарядомъ, разорвавшимся на "Цесаревичѣ", былъ раненъ покойный адмиралъ Витгефтъ.

Въ этомъ виновата междовѣдомственная комиссія!?

Она виновата! Согласенъ. Она не прониклась уваженіемъ къ военнымъ инженерамъ.

Но почему эти военные инженеры, свѣтила ихъ, не заставили себя уважать и чутко прислушиваться къ ихъ просвѣщенному мнѣнію?

А что они просвѣщенны, въ этомъ никто не сомнѣвается! Что они были въ Артурѣ и работали тамъ — тоже.

Но гдѣ же результаты?

Мы, сидя въ Артурѣ, и тѣ тысячи раненыхъ, дышавшихъ подъ ежесекунднымъ страхомъ быть растерзанными влетѣвшимъ снарядомъ съ первыхъ же дней тѣсной блокады вплоть до послѣдняго ея дня, никоимъ образомъ не могли и не могутъ проникнуться уваженіемъ и любовью къ тѣмъ лицамъ, которыя строили крѣпость.

Не только лица, пережившія всѣ строгости осады, ихъ вдовы, сироты, потомки — но даже самъ холодный, безпристрастный историкъ, разбираясь въ эпопеѣ защиты Артура, броситъ грозный упрекъ и произнесетъ надъ лицами, строившими крѣпость, безпощадный и суровый приговоръ.

Онъ, конечно, будетъ знать о "междовѣдомственномъ совѣщаніи, совѣщаніи многочисленномъ, въ которомъ военное вѣдомство имѣло хотя высокаго, но лишь одного представителя"; онъ будетъ, конечно, знать, что инженеры, отказавшись отъ "первоначальнаго проекта укрѣпленія Артура, соотвѣтствовавшаго требованіямъ прикрытія ядра крѣпости", который былъ грандіозенъ (70 верстъ по периметру одного сухопутнаго фронта), пошли еще дальше подъ вліяніемъ междовѣдомственнаго совѣщанія.

Они даже согласились "укрѣпленія въ раіонѣ горъ Угловой и Высокой, на хребтѣ Панлуншанѣ и на горѣ Дагушанѣ поставить во вторую очередь и въ Артурѣ временно сжаться, сжаться до того срока, пока боевые вопросы не будутъ освобождены отъ вліянія междовѣдомственнаго совѣщанія, либо пока входившіе въ это совѣщаніе гражданскіе сановники не проникнутся уваженіемъ къ военной наукѣ и къ основнымъ требованіямъ тактики крѣпостного боя"…

Зная о междовѣдомственномъ совѣхданіи и о томъ огромномъ вліяніи сановниковъ — невѣждъ въ военной наукѣ — на просвѣщенныхъ инженеровъ, историкъ невольно задастъ вопросъ: почему же просвѣщенные инженеры безпрекословно подчинялись, а не протестовали?

Почему они не протестовали, а рѣшили сжаться и выжидать перерожденія гражданскихъ сановниковъ?

Почему они, просвѣщенные инженеры-офицеры, подчинились и дѣлали завѣдомую глупость и глупость преступную, стоившую Россіи безчисленныхъ жертвъ, огромныхъ, непосильныхъ затратъ и того позора, который тяготѣетъ надъ Россіей?

Почему центръ просвѣщенныхъ инженеровъ, съ просвѣщеннѣйшимъ изъ нихъ генераломъ Величко во главѣ, не протестовали, какъ люди, не протестовали, какъ офицеры? Почему они не довели до свѣдѣнія Государя о "тенденціозности" междовѣдомственнаго совѣщанія и не настояли на томъ, что подсказывалъ имъ ихъ просвѣщенный разумъ?

Они и только они могли и должны были это сдѣлать.

Они не слѣпые исполнители, а вдохновенные творцы, для которыхъ созданіе мощныхъ крѣпостей — смыслъ и цѣль существованія.

Громко, искренно протестующій ихъ голосъ могъ и не быть гласомъ вопіющаго въ пустынѣ.

А если послѣ жестокой, упорной борьбы они не добились бы того, что подсказывали имъ совѣсть и разумъ, то не умывать должны были руки, не ждать перерожденія сановниковъ, а какъ оскорбленные слуги Царя и народа, демонстративно уйти со службы и этимъ теперь, теперь, когда умолкли громы Артура, доказать народу и Престолу, что они были правы.

Государь понялъ, что перерожденія чиновниковъ не дождешься. Онъ призвалъ къ себѣ на помощь весь народъ!

Онъ гордо смотритъ впередъ, онъ увѣренъ, что съ лучшими людьми, избранниками народа, онъ доживетъ до счастливаго, чуднаго мгновенія, когда "солнце правды возсіяетъ надъ всей великой, многострадальной руеской землей", а тѣ, кто не умѣлъ по своему малодушію или не хотѣлъ по своему эгоизму помочь Государю разогнать скоплявшіяся надъ родиной тучи — да сгибнутъ!!!

Прочитали мы этотъ приказъ, Высочайшія телеграммы, и тяжелыя, гнетущія думы насъ посѣтили. Радовались лишь японцы.

Радовались наши враги. А враговъ Россіи по бѣлу свѣту не мало.

Наши враги, открытые и скрытые, поняли, что неладное творится у насъ.

Повторяю — все, что творилось въ крѣпости, быстро становилось достояніемъ японцевъ. И они, прочитавъ Высочайшія телеграммы, поняли, воочію убѣдились, какъ Государя, а за нимъ и всю Россію обманываютъ. Но никто еще не зналъ, что Стесселя признали уже вреднымъ для Артура и его отзываютъ.

Государь поздравляетъ насъ съ успѣхомъ!

Съ какимъ? Съ какимъ успѣхомъ — невольно задавалъ каждый вопросъ.

Съ неорганизованнымъ отступленіемъ дивизіи Фока, очищеніемъ позиціи на Зеленыхъ горахъ, бѣгствомъ, позорнѣйшимъ бѣгствомъ Фока съ Волчьихъ горъ, которое ошеломило всѣхъ и каждаго!

Сначала мы думали, что тутъ какое-то недоразумѣніе, но когда убѣдились, что телеграммы дѣйствительно получены, что въ подлинности ихъ не могло быть никакого сомнѣнія — всѣмъ стало ясно, что генералъ Стессель въ своихъ телеграммахъ обманываетъ Государя.

Обманывать враговъ — некрасиво.

Но обманывать своихъ, обманывать всю страну, которая жила исключительно тѣмъ, что творилось въ далекой ея окраинѣ, обманывать ради своихъ мелкихъ, своекорыстныхъ разсчетовъ, — это преступленіе, которому нѣтъ имени!

Генералъ Стессель во что бы то ни стало хотѣлъ остаться въ Артурѣ и, чтобы доказать, что онъ успѣшно дѣйствуетъ во ввѣренномъ ему раіонѣ, не стѣснялся доносить ложь.

Отозваніе генерала Стесселя изъ Артура, какъ выяснило уже слѣдствіе, сопровождалось слѣдующими перипетіями.

Съ началомъ высадки японцевъ, а въ особенности послѣ киньчжоускаго боя, генералъ Стессель началъ засыпать Куропаткина телеграммами о немедленной помощи, представляя положеніе вещей въ самомъ тревожномъ свѣтѣ.

Затѣмъ генералъ Стессель отправляетъ съ донесеніями состоявшаго при штабѣ крѣпости, генеральнаго штаба подполковника Гурко.

Передъ этимъ уже успѣлъ прорваться съ донесеніями къ Куропаткину и вернуться назадъ князь Гантимуровъ.

Когда Гурко уѣзжалъ изъ Артура, то по долгу службы явился, конечно, къ коменданту (Гурко успѣлъ уже оцѣнить Стесселя), съ вопросомъ, что послѣдній прикажетъ доложить главнокомандующему.

Смирновъ отвѣтилъ приблизительно слѣдующее:

— Доложите главнокомандующему все, чему вы были не посредственнымъ свидѣтелемъ (а этого уже было вполнѣ достаточно). Кромѣ того, желательно было бы, если ужъ хотятъ здѣсь имѣть укрѣпленный раіонъ съ отдѣльнымъ начальникомъ, то генералъ Субботинъ, какъ знающій прекрасно Квантунъ, будетъ здѣсь какъ разъ на мѣстѣ.

Гурко уѣхалъ.

Разыгрался киньчжоускій бой со всѣми его послѣдствіями.

Командируется въ концѣ 1 мая или началѣ іюня на сѣверъ генеральнаго штаба капитанъ Одинцовъ съ самыми тревожными свѣдѣніями.

Передъ отъѣздомъ Одинцовъ является къ коменданту.

Смирновъ напутствуетъ:

— Передайте главнокомандующему все. чему вы были непосредственнымъ свидѣтелемъ.

Одинцовъ уѣхалъ.

Куропаткинъ, прочитавъ донесеніе Стесселя и выслушавъ подробный докладъ Одинцова, въ общихъ чертахъ подтверждавшій докладъ Гурко, рѣшилъ, что генералъ Стессель боленъ.

Но прежде, чѣмъ рѣшиться отозвать заболѣвшаго генерала, не преминулъ запросить адмирала Витгефта о состояніи умственной и духовно-нравственной природы генерала Стесселя.

Отвѣтъ былъ крайне тревожный.

Тогда только генералъ Куропаткинъ съ болью въ сердцѣ рѣшилъ прервать свои дружескія отношенія, основанныя на быломъ прошломъ, когда онъ, воспитываясь вмѣстѣ съ Стесселемъ въ 1-мъ кадетскомъ корпусѣ, ходилъ къ отцу послѣдняго въ отпускъ. Подчиняясь требованіямъ необходимости, рѣшилъ наконецъ отозвать къ себѣ своего стараго товарища, для котораго, минуя основной законъ объ управленіи крѣпостями, создалъ должность начальника укрѣпленнаго раіона и этимъ заварилъ квантунскую кашу.

Были отправлены въ Артуръ 5 іюня двѣ шифрованныхъ депеши: одна на имя Стесселя — сдать все Смирнову и выѣхать изъ Артура, а другая Смирнову.

Генералъ Стессель, получивши обѣ телеграммы, скрылъ ихъ и молчитъ, словно онъ ихъ не получалъ.

Получаются второй разъ телеграммы на имя Стесселя и Смирнова.

Привезъ ихъ, по всѣмъ даннымъ, прапорщикъ запаса, нѣкто Тагѣевъ, прибывшій на нашемъ миноносцѣ "Лейтенантъ Бураковъ", которымъ командовалъ герой артурской эскадры лейтенантъ Долгобородовъ (Тагѣевъ былъ награжденъ Стесселемъ орденомъ Св. Станислава 3-ей степени съ мечами и бантомъ).

Стессель и Рейсъ рѣшили, что дальше молчать нельзя, нужно дѣйствовать.

Телеграмма на имя генерала Смирнова опять уничтожается.

И вотъ Стессель и Рейсъ, эти артурскіе "Робертъ" и "Бертрамъ", начинаютъ, не мудрствуя лукаво, дѣйствовать.

Стессель пишетъ письмо Куропаткику слѣдующаго содержанія:

Непріятель же не выжидалъ окончанія переписки друзей, онъ продолжалъ энергично дѣйствовать.

Генералъ Оку, расколошмативъ насъ на Киньчжоу и овладѣвъ Дальнимъ, оставилъ для наблюденія за нами (занявшими, вмѣсто чудной Нангалинской позиціи, двадцатипятиверстный фронтъ на Зеленыхъ горахъ) свою 9-ю дивизію, а самъ со всѣми войсками ушелъ обратно на сѣверъ.

Пока за нами наблюдала эта дивизія, Ноги преспокойно высаживалъ въ Дальнемъ свой осадный корпусъ.

Мы же, будучи въ полтора раза сильнѣй, и не подумали сдѣлать диверсію на Дальній, хотя Смирновъ, рекогносцируя оборонительную линію на Зеленыхъ горахъ и замѣтивъ, что противникъ, окапываясь, строитъ проволочныя загражденія и закладываетъ фугасы, — настаивалъ на необходимости диверсіи.

Фокъ, вполнѣ соглашаясь, говорилъ:

— О да, да. Я сдѣлаю диверсію въ Заливѣ Джонокъ — и, конечно, поступалъ по своему, не проявляя никакой активной дѣятельности.

Пока письмо Стесселя доѣхало до Ляояна, генералъ Ноги, постепенно собираясь съ силами, началъ оперировать на Зеленыхъ горахъ.

Стессель, отправивъ письмо къ Куропаткину, конечно, не вполнѣ былъ увѣренъ въ благопріятныхъ для себя результатахъ. Находясь же подъ гнетомъ совершаемаго преступленія, онъ идетъ дальше.

Основываясь на приказѣ намѣстника (I часть, стр. 62) и пользуясь военными событіями, разыгрывавшимися на передовыхъ позиціяхъ, начинаетъ непосредственно сноситься съ Государемъ Императоромъ. Онъ начинаетъ составлять телеграммы, въ полной мѣрѣ не отвѣчавшія дѣйствительности. Начинаетъ доносить завѣдомую ложь, возводя пораженія и отступленія въ ввѣренномъ ему раіонѣ въ побѣды, и въ концѣ концовъ добивается вышеприведенныхъ телеграммъ отъ Гоеударя Императора и Государыни-Матери.

Мы, съ комендантомъ во главѣ, понятія не имѣли, что Стессель совершаетъ подлогъ. Мы, читая телеграмму Государя, лишь поражалпсь героическимъ нахальствомъ генерала, рѣшающагося доноснть своему Государю завѣдомую дожь.

Правъ, вполнѣ правъ генеральнаго штаба капитанъ Одинцовъ, говорившій мнѣ: — Всѣ, соприкасавшіеся съ генераломъ (Стесселемъ), знаютъ его положительныя качества, даже рѣдкія, а именно: отсутствіе боязни передъ отвѣтственностью за принятое рѣшеніе и способность провести въ жизнь это рѣшеніе.

Жаль только, что эти "рѣдкія качества" генералъ направлялъ въ преступную сторону.

Эти "качества" очень цѣнны въ полководцѣ, если они направлены на пользу отечества, а не въ преступныхъ цѣляхъ преслѣдованія личныхъ интересовъ.

Въ Японіи, напримѣръ, за "качества", направленныя не въ пользу народа, народъ бы давно потребовалъ смерти такого полководца.

Тамъ онъ удивительно мстителенъ къ лицамъ, его опозорившимъ и раззорившимъ.

У насъ же нравы мягче, гуманнѣе. Вѣдь мы христіане!

Итакъ, въ Артурѣ всѣ возмущались — я говорю, конечно, о сознательной части гарнизона — поступками генерала Стесселя, прекрасно оцѣнивая, какъ растлѣвающе дѣйствуетъ эта ложь на массу нижнихъ чиновъ, но помочь горю никто не могъ. Все ограничивалось лишь платоническимъ негодованіемъ.

Были попытки написать обо всемъ намѣстнику, но Стессель быстро локализировалъ ихъ. Поступалъ онъ очень просто: всѣ письма на имя намѣстника и другихъ высокопоставленныхъ лицъ читались и неудобныя — конфисковывались.

Гражданскій комиссаръ полковникъ Вершининъ попробовалъ вначалѣ обо всемъ доносить намѣстнику и удивлялся, отчего послѣдній ничего не отвѣчаетъ.

Разгадка была очень проста. Покойный начальникъ штаба Стесселя генералъ-маіоръ Разнатовскій однажды прямо сообщилъ Вершинину.

— Напрасно вы пишете. Всѣ ваши письма Стессель приказалъ конфисковывать.

Получивъ Высочайшія телеграммы, Стессель почувствовалъ подъ собой нѣкоторую почву.

Что же онъ началъ творить послѣ пожалованія его генералъ-адъютантомъ?

Тогда онъ окончательно заболѣлъ совѣстью.

Раннее утро. Бомбардировка только что началась.

Управляющій типографіей "Новаго Края" г. Томаровичъ спѣшитъ окончить туалетъ и уйти изъ своего дома, который какъ разъ на створѣ непріятельской батареи, обстрѣливающей портъ. Взрывы снарядовъ учащаются. Сегодня они что-то ужъ много рвутся; по улицамъ ставни заперты изъ предосторожности, для защиты отъ мелкихъ осколковъ.

— Слышу, говоритъ г. Томаровичъ, приближающійся вой снаряда; не успѣлъ сообразить — глухой ударъ, взрывъ, въ окнѣ пламя, дымъ и визгъ осколковъ, и все стихло.

Только дымъ, тяжелый, удушливый, тянулся къ разбитому окну. Выглянулъ на улицу и замеръ…

У самаго окна, какъ шелъ и при свистѣ посторонился къ стѣнѣ, такъ и завалился солдатикъ — отъ головы остались лишь темянныя кости. Голову потомъ неосторожный извозчикъ переѣхалъ.

Около 11 час. ночи 10 августа, японцы усиленными перебѣжками стали подтягивать значительныя силы къ Заредутной батареѣ.

Масса японцевъ, пользуясь складками мѣстности, ползла въ направленіи этой батареи.

Наши передовыя стрѣлковыя охраненія открыли частый ружейный огонь.

Въ 12 часовъ, сосредоточившись противъ Заредутной батареи, японцы бросились впередъ.

Натискъ былъ энергичный, настойчивый и сильный, но сломился о несокрушимую стойкость нашихъ. Японцы въ одномъ мѣстѣ нѣсколько продвинулись. Это было ихъ гибелью: стрѣлки дружно, съ громовымъ "ура" бросились впередъ въ штыки и почти всѣхъ уничтожили — перекололи. Оставшіеся бросились бѣжать, но валились подъ градомъ летѣвшнхъ имъ вслѣдъ пуль.

Непріятельскіе прожекторы свѣтили мѣсто атаки. Со стороны непріятеля быстро подходила поддержка, но, попадая подъ страшный ружейный и пулеметный огонь, быстро таяла. Японцы, подбодряемые шрапнельнымъ огнемъ своей же артиллеріи, ломились впередъ, уничтожаемые огнемъ и штыкомъ.

Груды труповъ увеличивались. Первый бѣшеный натискъ былъ парализованъ. Штурмъ со страшными потерями былъ отбитъ. Непріятель отошелъ, скрывшись въ оврагахъ, балкахъ и лощинахъ. Въ это время Смирновъ приказалъ снять резервъ десанта.

Въ 2 часа 10 минутъ, противникъ густыми колоннами вновь бросился на штурмъ на участкѣ между Заредутной батарееіі и большимъ Орлинымъ Гнѣздомъ.

Опять затрещали винтовки и пулеметы. На сравнительно небольшой площади началось страшное истребленіе японцевъ.

Колонна за колонной шли впередъ, въ одномъ мѣстѣ прорвались черезъ Китайскій валъ, но попали подъ перекрестный огонь поршневыхъ орудій на капонирѣ II и Лаперовской батареѣ.

Шелъ упорный, настойчнвый, бѣшеный бой.

Ружейныи и пулеметный огонь временами доходилъ до невѣроятнаго напряженія; вдругъ мѣстами слабѣлъ — тамъ шла штыковая работа — и вновь возобновлялся, когда, покончивъ съ ближними, стрѣлки открывали залпы по бѣжавшимъ впереди японцамъ.

Въ 2 часа 45 минутъ противникъ опять не выдержалъ и остановилъ штурмъ, оставивъ на крѣпостныхъ веркахъ груды мертвецовъ.

Къ мѣсту боя бѣгомъ спѣшилъ нашъ частный резервъ.

Наступило затишье. Раздавались лишь рѣдкіе сухіе выстрѣлы изъ винтовокъ по показывавшимся въ лучѣ японскихъ же прожекторовъ отдѣльнымъ японцамъ.

Въ началѣ 3-го часа начался третій въ эту ночь штурмъ.

Противникъ густыми колоннами бросился впередъ и на половину завладѣлъ Ручьевской батареей.

Введенный въ бой резервъ открылъ мѣткій, сильный и частый огонь, перешедшій въ рукопашный бой, который былъ настолько свирѣпымъ, что, несмотря на всѣ усилія, на всю храбрость, полное презрѣніе къ смерти и подбадриваніе съ тылу своимъ же огнемъ — японцы въ безпорядкѣ отхлынули. Третій штурмъ былъ отбитъ.

Понявъ, что ничего не подѣлаешь, артиллерія противннка открыла сосредоточенный шрапнельный и фугасный огонь по линіи, на которую велись штурмовыя колонны.

Началось долбленіе. Генералъ Горбатовскій, лично руководившій боемъ и находившійся уже шестыя сутки въ сферѣ непріятельскаго артиллерійскаго и ружейнаго огня, приказалъ резервамъ отойти въ уцѣлѣвшія прикрытія и блиндажи.

Всѣ напряженно ожидали четвертаго штурма. Но солнце взошло, артиллерійское долбленіе продолжалось, а четвертаго штурма не дождались. Только груды труповъ передъ верками крѣпости.

На правомъ флангѣ восточнаго фронта ночь на 11-е число прошла совершенно покойно.

11-го августа изъ штаба укрѣпленнаго раіона, за подписью полковника Рейса, было получено приказаніе убрать трупы въ той же мѣстности, что и въ прошлый разъ.

90 китайскихъ кули, съ кирками и лопатами и пятью артиллерійскими повозками, въ сопровожденіи жандармовъ, отправились по назначенію.

Отъ 12 часовъ ночи и до 2 часовъ проработали безпрерывно. Ровно въ 2 часа японцы открыли ружейный и орудійный огонь, который, однако, минутъ черезъ 20 прекратили. Убитъ былъ китаецъ, раненъ й китаецъ, и контуженъ ун. — оф. Ѳедоровъ. Зарыто около 800 японскихъ труповъ, подобранныхъ впереди позиціи, и около 100 было подобрано въ нашихъ окопахъ и зарыто; кромѣ того, вывезено на повозкахъ 6 труповъ нашихъ стрѣлковъ.

Зловоніе было ужасное: затыкали въ ноздри вату, пропитанную гвоздичнымъ спиртомъ, но ничего не помогало…

Уборка труповъ продолжалась до 5 часовъ утра 12 августа.

Признавая въ покойномъ Сергѣѣ Александровичѣ выдающагося, талантливаго инженера и геройски храбраго офицера, я подолгу и часто бесѣдовалъ съ нимъ по поводу развертывавшихся передъ нами событій, напоминавшихъ собою скорѣе кошмаръ, чѣмъ дѣйствительность.

Всегда корректный, сдержанный, крайне политичный и осторожный — онъ иногда измѣнялъ себѣ и прямо ругательски-ругалъ все высшее начальство, съ генераломъ Базилевскимъ во главѣ. Исключительно къ кому онъ относился съ дѣйствительнымъ уваженіемъ, это былъ комендантъ крѣпости генералъ-лейтенантъ Смирновъ.

Въ частыхъ интимныхъ бесѣдахъ онъ прямо мнѣ говорилъ:

— Комендантъ здѣсь единственное лицо съ своей собственяой разумной иниціативой, съ трезвымъ и просвѣщеннымъ взглядомъ на вещи, неуклонно и творчески проявляющій вездѣ свои недюжинныя способности. Съ нимъ можно работать. Это человѣкъ глубокихъ знаній. Онъ не разбрасывается, не размѣнивается на мелочи и умѣетъ разграничивать дѣятельность начальника и подчиненныхъ. Онъ страшно, неумолимо требователенъ, но согласитесь, что работы такая уймища, что ему нѣтъ времени лясы точить. Согласитесь, что здѣсь все разлѣнилось настолько, что даже теперь, когда надъ нами виситъ гроза осаждающей арміи, мы не хотимъ добросовѣстно работать.

Въ моемъ дневникѣ, который я велъ въ Артурѣ день за днемъ, эта фраза записана въ ея неприкосновенной точности и глубоко запечатлѣлась въ моей памяти.

Въ своей "Правдѣ"я стремлюсь и имѣю много данныхъ сказать правду о Портъ-Артурѣ; если у меня появляются неточности, то да проститъ меня читатель, а участникъ обороны Портъ-Артура пусть возражаетъ: это только поможетъ воскреснуть правдѣ. Эпопея Артура заключаетъ въ себѣ милліонъ мелочей, отдѣльныхъ положеній, съ которыми одному лицу не справиться.

Г. Тимченко-Рубанъ являясь талантливымъ защитникомъ стараго режима и будучи убѣжденнымъ сторонникомъ того, что созданіе многообразныхъ и восхитительныхъ проектовъ крѣпостей на бумагѣ въ центральныхъ учрежденіяхъ, вполнѣ достаточно для успѣшнаго веденія войны, въ статьѣ: "По поводу Правды о Портъ-Артурѣ"пишетъ: "…Эпопея Портъ-Артура — дѣло народное, близкое каждому честному русскому сердцу, каждому пытливому уму сознательнаго русскаго гражданина. И мнѣ кажется, что каждый русскій военный, могущій внести въ вопросъ о Портъ-Артурской "акціи"(?) хотя лучъ правдиваго свѣта на почвѣ полной объективности, могущій тѣмъ умѣрить вакханалію разоблачителей, могущій ослабить горечь якобы проявившихся у Артура русской несостоятельности и русскаго непотизма, обязанъ отбросить скромность, отбросить боязнь упрека за добровольческій выпадъ въ защиту стараго режима и въ защиту лицъ, созидавшихъ Портъ-Артуръ и оборонявшихъ эту крѣпость, обязанъ громко и во всеуслышаніе сказать о томъ, что ему извѣстно положительно и безусловно"…

Мнѣ пришлось быть свидѣтелемъ обороны въ лицѣ военнаго корреспондента. Горизонтъ моихъ наблюденій былъ великъ. Я всегда зналъ приблизительно все, что творилось въ крѣпости, путемъ общенія со всѣми начальствующими лицами и неустанныхъ поѣздокъ по передовымъ позиціямъ и оборонительной линіи.

Я не былъ ни раненъ, ни контуженъ. Но я нравственно много выстрадалъ, живя въ теченіе 9 мѣсяцевъ въ какомъ-то кошмарѣ.

Я собиралъ матеріалы упорно, настойчиво, чтобы впослѣдствіи подѣлиться своими наблюденіями.

За одно только желаніе написать впослѣдствіи книгу — люди Артура, которые въ Артурѣ создавали кошмаръ, обвинили меня въ томъ, что я японскій шпіонъ, и, если бы не заступничество офицеровъ-рыцарей, я бы давнымъ-давно былъ повѣшенъ въ Артурѣ, какъ предатель.

Тотъ, кто пережилъ осаду Артура, тотъ, кто видѣлъ, что тамъ творилось, не можетъ, разъ это все онъ перестрадалъ, писать и говорить о ней покойно и хладнокровно.

Современникъ не можетъ писать объективно. Я и не претендую на объективность: Я черезъ-чуръ еще близко стою къ пережитому. Исторія разберетъ, кто правъ, кто виноватъ. Врядъ ли она… "станетъ въ защиту стараго режима и въ задиту лицъ, созидавшихъ Портъ-Артуръ": черезъ-чуръ онъ и они дорого стоятъ Россіи и въ нравственномъ и въ матеріальномъ отношеніи.

Я пишу то, что я видѣлъ собственными глазами, слышалъ собственными ушами, пишу то, что документально достовѣрно.

Еще задолго до того времени, когда генералъ Стессель лишилъ меня званія военнаго корреспондента, я обратился къ полковнику Рашевскому съ просьбой воспользоваться его дневникомъ и сдѣлать выписки, которыя меня интересуютъ, какъ частнаго наблюдателя.

Сергѣй Александровичъ согласился. Я сдѣлалъ эти выписки и теперь, въ подтвержденіе многаго, что я пишу въ своей книгѣ, привожу ихъ текстуально (подлинный дневникъ находится, насколько мнѣ извѣстно, въ инженерномъ вѣдомствѣ).

Повторяю, если у меня будутъ неточности, пусть возражаютъ съ фактами и документами въ рукахъ — я только буду благодаренъ.

Читатель долженъ знать, что Рашевскій былъ неутомимый работникъ, онъ завѣдывалъ всѣми инженерными работами на атакованномъ сѣверо-восточномъ фронтѣ, въ оборону котораго влагалъ всю душу, всѣ свои недюжинныя способности, работая день и ночь среди непрерывной смертельной опасности.

Вотъ что записано у него въ дневнпкѣ, отвѣчающемъ 11-му августа.

"Да, наши временныя прикрытія совершенно безсильны противъ бризантныхъ снарядовъ — необходимо въ мирное время въ промежуткахъ между фортами сдѣлать безопасныя помѣщенія для пороховыхъ погребовъ и для людей.

Больше всего достается злополучной батареѣ лит. Б. Положеніе этой батареи, въ смыслѣ оказываемой ею поддержки сосѣднимъ — укрѣпленію второму, Куропаткинскому люнету и редутамъ, превосходное, но зато, въ смыслѣ укрытія и маскировки, батарея отчаянная: и сама она видна отовсюду, и орудія ея, поставленныя для кругового обстрѣла — какъ на блюдечкѣ. Стоитъ только чѣмъ-нибудь выказать этой батареѣ, что она еще жива, т. е. не только выстрѣлить, а даже показаться кому изъ прислуги, и по ней немедленно открывается усиленный огонь бризантными бомбами…

За эти дни на батареѣ успѣли смѣниться 5 командировъ, изъ которыхъ четырехъ: Вахнѣева, Волкова, Коржинскаго, Данилова, ранило, а Сандецкаго убило. Вообще потери въ крѣпостной артиллеріи тяжелы: изъ 79 офицеровъ уже убыло 30…

Когда редуты No№ 1 и 2 заняты японцами, и когда сосѣднія съ ними батареи сбиты, особенно важно дѣйствіе батарей Золотой горы, между тѣмъ генералъ Стессель запретилъ стрѣлять изъ нихъ въ виду того, что часть снарядовъ рвется преждевременно"…

По поводу стрѣльбы съ Золотой горы произошелъ любопытный инцидентъ.

Такъ какъ преждевременные разрывы съ Золотой горы угрожали безопасности Стесселя (нѣсколько многопудовыхъ осколковъ упали въ садъ и дворъ Смирнова — рядомъ домъ Стесселя) то послѣдній, не мудрствуя лукаво, просто приказалъ прекратить стрѣльбу.

Является къ Смирнову начальникъ крѣпостной артиллеріи генералъ-маіоръ Бѣлый съжалобой на Стесселя: 11-ти дюймовая батарея, благодаря трусости Стесселя, должна бездѣйствовать, хотя приноситъ огромный вредъ осаждающему.

— Вотъ что, идемте къ Стесселю — рѣшаетъ Смирновъ.

Вы скажите ему, что будете стрѣлять стальными бомбами.

Приходятъ къ Стесселю.

Генералъ страшно кипятится по поводу преждевременныхъ разрывовъ чугунныхъ бомбъ.

— Вапіе превосходительство, разрѣшите стрѣлять стальными — проситъ Бѣлый.

— А онѣ не рвутся?

— Никакъ нѣтъ, ваше превосходительство.

— Хорошо. Но такъ ли?

Смирновъ энергично поддерживаетъ Бѣлаго. Вышли.

— Ну, вотъ и отлично! потирая руки, говоритъ Смирновъ. — Дуйте чугунными, ихъ пропасть.

Запасъ стальныхъ бомбъ для Золотой горы ограниченный. Онѣ не рвутся — только ихъ мало.

Всѣ преждевременные разрывы чугунныхъ бомбъ относите за счетъ непріятельскихъ снарядовъ.

Бѣлый такъ и исполнилъ.

Золотая гора начала неистовствовать, нанося огромный вредъ противнику. Случайные же, подчасъ очень частые разрывы относили за счетъ непріятеля.

Стессель успокоился, но скоро узналъ, что его перехитрили. Страшно онъ ругалъ вмѣстѣ со своими Смирнова, но протестовать не рѣшался, т. к. гора была грозой для японцевъ.

Однимъ изъ осколковъ преждевременно разорвавшагося снаряда были изувѣчены два подростка, портовые мастеровые.

Въ 12 ч. дня они отдыхали на склонѣ Золотой горы. Упавшій осколокъ оторвалъ у обоихъ по ногѣ.

Врядъ ли эти мальчики (я ихъ видѣлъ впослѣдствіи въ госпиталѣ), оставшіеся на всю жизнь калѣками по милости "отечественной" небрежности, станутъ "вь защиту стараго режима".

Названа въ честь командира 20-й батареи 4-ой восточно-сибирской стрѣлковой артиллерійской бригады, подполковника Ивана Николаевича Лаперова. Батарея, расположенная на этой горѣ, подъ командой подполковника Лаперова, съ 10-го августа вплоть до капитуляціи Артура оказала во время осады и при отбитіи всѣхъ штурмовъ блестящія, неоцѣненныя услуги.

8-го августа утромъ подполковникъ Лаперовъ получилъ отъ полковника Мехмандарова записку, съ приказаніемъ коменданта крѣпости — занять гору близъ форта III и перемѣстить туда свою батарею.

Къ часу дня, въ то время, когда артиллерійская канонада начала нѣсколько стихать, прибыли ьъ штабъ Горбатовскаго Мехмандаровъ и Лаперовъ съ своимъ старшимъ батарейнымъ офицеромъ капитаномъ Шихлинскимъ. Генерала Горбатовскаго они нашли у Скалистаго Утеса и доложили ему о приказаніи коменданта.

Положеніе с.-в. фронта было тяжелое послѣ четырехдневной непрерывной бомбардировки.

Генералъ Горбатовскій былъ утомленъ и крайне взволнованъ.

— Какія тутъ батареи! Видите, что творится кругомъ. Часы сосчитаны. Кажется, придется III-ій фортъ очищать. Поѣзжайте и доложите коменданту, въ какомъ мы находимся положеніи. Пусть пріѣдетъ, посмотритъ, укажетъ, что дѣлать.

Всѣ были поражены!

Встрѣтили адъютанта — спросили.

Адъютантъ: — Положеніе — критическое.

Тогда Лаперовъ, Шихлинскій, съ Мехмандаровымъ во главѣ, отправились искать удобныя позиціи.

Мехмандаровъ выбиралъ, выбиралъ — ничего не выбралъ; незамѣтно добрались до штаба раіона. Домъ послѣдняго былъ построенъ у подножія холма, черезъ улицу отъ него дома Смирнова и Стесселя.

На этомъ холмѣ Мехмандаровъ остановился.

Совершенно случайно встрѣчаютъ самого Смирнова.

— Вы что тутъ дѣлаете?

— Артиллерійскую позицію выбираемъ, отвѣтилъ Мехмандаровъ.

— Да вы бы, полковникъ, ужъ лучше у меня на квартирѣ выбрали позицію. Вѣдь кажется, я ясно указалъ ее: гора, отступя и правѣе Курганной. Взгляните на карту.

Дѣло, какъ оказалось, представлялось въ слѣдующемъ видѣ. Когда шли августовскіе штурмы, всѣмъ распоряжался Смирновъ, безъ вмѣшательства Стесселя. Коменданта рвали на части. Уѣзжая на фронтъ и не имѣя времени дождаться начальника полевой артиллеріи с.-в. фронта полковника Мехмандарова, Смирновъ, встрѣтивъ начальника штаба раіона полковника Рейса, приказалъ: — Поставьте полевую артиллерію на хребтѣ горъ, отъ Безыменной къ укрѣпленію III (тогда эти горы еще не имѣли названій), при чемъ указалъ ему предполагаемыя позиціи на картѣ. Полковникъ Рейсъ, абсолютно не знавшій крѣпости, передавая это приказаніе Мехмандарову, перепуталъ; послѣдній же, услышавъ отъ генерала Горбатовскаго тревожное заявленіе, "что часы сосчитаны", понялъ, что комендантъ требуетъ выбора ряда позицій, эшелонированныхъ въ глубь.

Вотъ тутъ-то, при случайной встрѣчѣ коменданта съ Мехмандаровымъ и Лаперовымъ, все разъяснилось. Только тутъ они поняли наконецъ, чего требуетъ отъ нихъ Смирновъ.

Комендантъ продолжалъ:

— Повторяю, сухопутный фронтъ, какъ вы видите и слышите, на с.-в. умолкъ, слабо себя проявляетъ. Вы, полевая артиллерія, конечно, не въ состояніи бороться съ непріятельской осадной артиллеріей. Поставьте полевыя орудія на наивыгоднѣйшихъ позиціяхъ хребта горъ, отъ Безыменной до укрѣпленія III-го, закрыто.

Поражайте прислугу непріятельской артиллеріи шрапнелью и держите ее въ постоянномъ нервномъ напряженіи.

При постановкѣ орудій, придерживайтесь перваго артиллерійскаго гребня, чтобы съ началомъ штурма, который назрѣваетъ, можно было быстро выкатить орудія на гребень и бить по штурмующимъ колоннамъ. Я приказалъ уже инженерамъ разработать дорогу и двухбарбетную установку для вашихъ орудій.

Мехмандаровъ уѣхалъ, съ нимъ Лаперовъ и Шихлинскій.

Вернулись на фронтъ. Искали, искали. Нашли позицію для одного взвода рядомъ съ Малымъ Орлинымъ Гнѣздомъ и доложили Кондратенко.

— Да генералъ Смирновъ указалъ гору за Курганной и правѣе. Пойдемте, поищемъ, говоритъ Кондратенко.

Искали, долго искали. Темно стало. Не нашли.

Кондратенко: — Полковникъ Лаперовъ, поставьте одинъ взводъ здѣсь, а батарею оставьте на Большой горѣ, завтра узнаемъ отъ коменданта подробнѣе.

Къ вечеру 9-го августа поняли наконецъ-какой хребетъ, какую гору подразумѣвалъ Смирновъ.

Позднимъ вечеромъ Лаперовъ привелъ батарею къ штабу Горбатовскаго и хотѣлъ ее провести напрямки на гору.

Горбатовскій запротестовалъ.

— Ведите батарею кругомъ. Слышите, какъ тихо. Будете шумѣть, поднимете тревогу — японцы сейчасъ откроютъ огонь.

Лаперовъ: — Помилуйте, ваше превосходительство. Вѣдь этакъ всю ночь придется блуждать! Мы не успѣемъ орудій поставить! Вонъ двуколки же шумятъ. А мы мигомъ проѣдемъ, намъ рукой подать.

Горбатовскій протестовалъ.

Лаперовъ ослушался.

— Рысью маршъ! батарея загремѣла и черезъ полчаса была уже у подошвы намѣченной горы.

10-го утромъ орудія были разставлены на Лаперовской и Митрофаньевскихъ горахъ, а въ ночь съ 10-го на 11-ое батарея уже отбивала штурмъ на Китайскую стѣнку противъ Волчьей батареи.

Лаперовъ поражалъ штурмующія колонны черезъ Волчью гору шрапнелью на дистанціи менѣе одной версты высокими разрывами, т. к., въ виду малаго разстоянія и пересѣченной мѣстности, нельзя было поражать настильнымъ огнемъ (брался прицѣлъ на дальнюю дистанцію, а дистанціонная трубка ставилась на близкую).

Корректировку велъ капитанъ Ручьевъ. Его батарея временами должна была бездѣйствовать, т. к. штурмующія колонны попадали въ мертвое пространство.

Когда шелъ штурмъ на стѣнку, то то и дѣло прибѣгали къ Лаперову стрѣлки и настойчиво просили.

— Ваше высокородіе, не жалѣйте, не жалѣйте снарядовъ. Какъ только раздастся вашъ залпъ, японцы, какъ мухи, валятся.

Кромѣ батареи Лаперова, доминирующее значеніе при штурмѣ имѣли поршневыя орудія, поставленныя на капонирѣ ІІ-омъ. Орудія эти своимъ прицѣльнымъ, убійственнымъ огнемъ поражали штурмующія колонны и резервы во флангъ и въ тылъ.

Они тысячами положили атакующихъ, и долину, въ которой они устроили эту бойню, защитники с.-в. фронта назвали Долиной смерти.

Штурмъ былъ отбитъ! Не будь Лаперовской батареи и двухъ орудій на второмъ капонирѣ, не поражай они такъ удачно, — возможно, что японцы бы прорвались. А вѣдь это было 11-го августа.

Выборъ артиллерійской позиціи для батареи былъ блестящій, и мы этимъ обязаны коменданту, выбравшему ее, Мехмандарову и Лаперову, сумѣвшимъ использовать всѣ ея выгоды.

Въ эту ночь мы ничего не отдали врагу.

Японцы, потерявъ 22,000 людей, поняли, что Артура имъ открытой силой не взять.

Первый актъ великой артурской трагедіи кончился.

Ночной штурмъ 11-го августа на центръ сѣверо-восточнаго фронта былъ финаломъ августовскихъ штурмовъ.

Напрасно генералъ Ноги, командующій осадной японской арміей, намекалъ корреспонденту "Daily Mail" во время его перваго съ нимъ свиданія — Вы прибыли удачно, какъ разъ во-время — ни рано, ни поздно: вы увидите заключеніе нашей побѣдоносной кампаніи.

Результаты восьмидневнаго штурма были ничтожны.

На западномъ фронтѣ мы потеряли Угловую гору съ ея предгоріями, Панлуншанскій редутъ сталъ нейтральнымъ. На восточномъ пали лишь редуты I и II.

И это послѣ непрерывной, страшной бомбардировки и свирѣпыхъ атакъ, которыя стоили японцамъ двадцать двѣ тысячи убитыхъ и раненыхъ.

Японцы воочію убѣдились, что открытой силой имъ Артура не взять.

Они поняли, что русскіе не китайцы.

Они никакъ не ожидали, что крѣпость, которую можно было еще въ январѣ взять "голыми руками", превратилась въ твердыню, о которую разбились десятки тысячъ человѣческихъ жизней.

Гордые въ сознаніи своего превосходства, они третьяго августа предлагали сдать Артуръ, а 13-го августа на военномъ совѣтѣ, подсчитывая убыль своихъ, пришли къ скорбному сознанію, что скоро Артура имъ не взять.

Японія, ежеминутно ожидавшая паденія Артура, заготовлявшая фонари и флаги для грандіознаго національнаго празднества, должна была сознаться, что, какъ русскіе ни халатны, какъ ни безпечны, но въ тяжелыя минуты, въ послѣднія минуты они способны на чудеса.

Въ странѣ Восходящаго Солнца начали раздаваться негодующіе голоса, что осадная армія не на высотѣ своего положенія; недовольство готово было перейти въ волненія.

Правительство Микадо поступило очень разумно: всѣмъ недовольнымъ предложили отправиться подъ Артуръ, пополнить убыль арміи Ноги и показать примѣръ, какъ слѣдуетъ брать крѣпость.

Самолюбіе гордыхъ японцевъ, въ особенности самураевъ (дворянъ), было задѣто: цѣлые транспорты отваливали съ добровольцами къ берегамъ Артура.

Впослѣдствіи кптайцы доносили, что въ Луньвантанской долинѣ происходитъ обученіе вновь прибывшихъ, среди которыхъ много стариковъ и почти дѣтей.

Орудія броненосцевъ и Электрическаго утеса посылали въ долину свои стальныя чудовища, издали (18 верстъ) напоминая о томъ, какъ грозенъ Артуръ.

При отбитіи сентябрьскаго штурма, дѣйствительно, среди убитыхъ и раненыхъ была масса стариковъ и юношей, почти мальчиковъ.

Силенъ тотъ народъ духомъ, который въ годину испытанія способенъ протестъ свой поддержать примѣромъ и дѣломъ.

Въ бытность свою передъ войной въ Японіи, близко знакомясь съ исторіей ея культуры, — я тогда еще пришелъ къ глубокому и непреложному убѣжденію, что японцы — это народъ, къ которому побѣдоносно шествуетъ великое будущее.

Я имѣлъ дерзость объ этомъ писать, но надо мной тогда смѣялись.

10 августа въ бухтѣ Луиза высадилось 100 матросовъ. За деревней Худьзятунь, на дистанціи 50 шаговъ по прямой линіи, спрятанными въ кукурузѣ и гаолянѣ стоятъ 200 орудій, обстрѣливающія наши форты и укрѣпленія. Въ деревнѣ Чжунятунь разбитъ японскій госпиталь. Въ деревнѣ Юйдо-Санъ (на сѣверъ отъ Артура 10 верстъ) стоятъ 4 большихъ орудія, каждое подвозилось 32 лошадьми.

Японская армія, сосредоточенная нодъ Артуромъ, равна 50,000, изъ которыхъ за время тѣсной блокады, считая съ 17 іюля, убыло ранеными и убитыми отъ 25 до 30 тысячъ.

Раненыхъ и убитыхъ увозятъ въ Симпхоза, Суандтайгоу и Дальній.

Въ этомъ сообщеніи о четырехъ большихъ орудіяхъ идетъ рѣчь объ одиннадцатидюймовыхъ мортирахъ, которыя съ 18 сентября начали обстрѣливать городъ, портъ и линію обороны.

Когда мы узнали объ этихъ орудіяхъ, этихъ колоссальныхъ истребителяхъ, не скажу, чтобы насъ это порадовало.

Бетонъ на многихъ укрѣпленіяхъ, въ томъ числѣ и на лит. Б, я это утверждаю, не выдерживалъ 130 м.м. снарядовъ — что же насъ ожидало, когда противникъ начнетъ посыпать насъ одиннадцатидюймовыми глыбами?

Г.г. инженеры, согласившіеся на сокращеніе толщи бетонныхъ сооруженій и строившіе эти бетонныя укрѣпленія, понесутъ ли они должное возмездіе? А что бетонъ разрушался, то объ этомъ свидѣтельствуютъ какъ участники обороны, такъ и дневникъ полковника Рашевскаго, погибшаго смертью героя вмѣстѣ съ Кондратенко.

Въ 10 часовъ утра было замѣчено, что по горной тропѣ отъ дерезни Дагуньшагоу въ Суншагоу прошла на вьюкахъ горная батарея, по которой удачно открыла огонь батарея № 22 — черезъ четверть часа несли 7 носилокъ, и шло 30 раненыхъ.

Около 12 часовъ пополудни было замѣчено за Сахарной Головой значительное сосредоточеніе противника, которое было разсѣяно удачнымъ артиллерійскимъ огнемъ, то же было продѣлано и съ соередоточившейся у желѣзнодорожнаго моста колонной.

Съ 2 часовъ началась усиленная бомбардтровка Большой горы 120 м.м. непріятельскими орудіями, и въ это же время изъ деревни Дапалиджуанъ показались японская кавалерія и пѣхота, немедленно попавшія подъ огонь нашихъ батарей берегового фронта.

Съ 5 часовъ вечера началось опять энергичное обстрѣливаніе фугаснымъ и шрапнельнымъ огнемъ лит. Б, батареи тыловой и Малаго Орлннаго Гнѣзда.

Съ 6 часовъ замѣчено противъ сѣверо-восточнаго фронта частпчное передвиженіе непріятеля. которое парализуется мѣткимъ стрѣлковымъ огнемъ.

Ночь на 12 августа прошла по всей линіи покойно. Слышалась лишь рѣдкая ружейная стрѣльба, и доносился шумъ отъ передвигавшагося обоза и производимыхъ работъ, по которымъ велась рѣдкая орудійная стрѣльба.

Непріятельскія батареи поддерживаютъ огонь противъ всего восточнаго фронта, особенно аккуратно обстрѣливаютъ сѣверо-восточный фронтъ, начиная отъ Скалистаго Утеса до лит. А.

Зъ 8 часовъ утра комендантъ крѣпости генералъ-лейтенантъ Смирновъ, въ сопровожденіи адъютантовъ — поручика Князева и подпоручика Гаммера, объѣхалъ весь восточный фронтъ, начиная отъ Опасной горы.

По пути подробно знакомился съ результатами артиллерійскаго боя 6, 7 8 и 9 августа.

Весь путь отъ Опасной горы поражался рѣдкимъ, но мѣткимъ шрапнельнымъ огнемъ.

Орудія приведены въ порядокъ и готовы къ дальнѣйшей борьбѣ.

Особенно сильно пострадала крупповская батарея шт. — кап. Высокихъ. На всемъ пути комендантъ крѣпости, проѣзжая по наиболѣе поражаемымъ артиллерійскимъ огнемъ батареямъ, здоровался съ людьми, и на привѣтствія — "здорово, друзья", "здорово, родные", "здорово, молодцы-артиллеристы", дѣйствительные наши богатыри весело отвѣчали, ободренные тѣмъ, что и въ опасныхъ теперь мѣстахъ не забываетъ ихъ комендантъ.

На одной изъ батарей комендантъ пробовалъ пищу, оставшись доволенъ ея качествомъ.

Миновавъ Орлиное Гнѣздо, пришлось спѣшиться и пройти лощиной, т. к. предстояло итти открытымъ мѣстомъ, сильно обстрѣливаемымъ артиллерійскимъ и ружейнымъ огнемъ.

Поднявшись на Скалистый Утесъ, генералъ-лейтенантъ Смирновъ ознакомился съ положеніемъ нашихъ укрѣпленій за крѣпостными верками и, отдавъ общія указанія прибывшему начальнику обороны генералъ-маіору Кондратенко, въ 1 ч. дня уѣхалъ домой.

12 августа. Ночью капитанъ Стемпневскій сдѣлалъ съ Высокой горы вылазку съ цѣлью увезти съ Угловой горы орудія. Увезти не удалось, но зато они успѣшно взорваны пироксилиномъ.

Въ расположеніи конныхъ командъ безъ перемѣнъ. Вчера вечеромъ началась на полуостровѣ разгрузка провіанта. Японцы продолжаютъ усиленно окапываться по предгоріямъ Угловой и на хребтѣ, соединяющемъ Угловую съ Высокой. Около 30 орудій противникъ поставилъ въ окрестностяхъ деревень Хандзятунь, Сягохандятунь; часть ихъ въ фанзахъ, часть по берегу моря, за скатомъ высоты. Сѣвернѣе Голубиной бухты сосредоточено до 4 баталіоновъ пѣхоты и 2 эскадрона кавалеріи.

По полученнымъ достовѣрнымъ свѣдѣніямъ, у японцевъ среди солдатъ много стариковъ и малолѣтнихъ.

"…При рекогносцировкѣ оставленныхъ японцами редутовъ, возлѣ убитаго офицера нашли воззваніе на русскомъ языкѣ нижеслѣдующаго содержанія:

Лишь только разсвѣло, я отправился въ штабъ крѣпости, чтобы до жары составить отчетъ о минувшей ночи. Работаю.

Въ штабѣ вдругъ засуетились. Оказалось, подъѣзжалъ комендантъ. Я тоже вышелъ на крыльцо. Смирновъ отдавалъ какія-то распоряженія полковнику Хвостову.

Увидѣвъ меня, комендантъ крикнулъ:

— А вы сегодня не ѣдете? Да я васъ въ самое безопасное мѣсто повезу, успѣете написать отчетъ.

— Съ удовольствіемъ, ваше превосходительство. Напрасно вы только думаете, что я струсилъ. Я не зналъ, что вы и сегодня объѣзжаете боевую линію. Разрѣшите послать за лошадью.

— Посылайте, посылайте. Мы тронемся, а вы догоняйте. Путь на Опасную.

Скоро я ихъ догналъ.

По дорогѣ узнаю, что комендантъ опять ѣдетъ на сѣверо-восточный фронтъ. Интересно.

Начиная отъ лит. Б (на которой комендантъ пробылъ болѣе часа, рекогносцируя съ бруствера подъ огнемъ противника расположеніе непріятельскихъ батарей), военная дорога была дорогой смерти и разрушенія. Повсюду еще засохшія лужи крови, валялись ружья, сумки, сапоги, разбитыя двуколки, окровавленная одежда, колеса, лошади, неубранные еще обезображенные трупы, исковерканные лафеты.

Дорога изрыта снарядами.

Сарай на Маломъ Орлиномъ Гнѣздѣ, гдѣ еще недавно въ обществѣ братьевъ Высокихъ и офицеровъ сосѣднихъ батарей мы провели нѣсколько беззаботныхъ часовъ, сгорѣлъ и превратился въ груду развалпнъ. Дорогу и мѣстность послѣ бомбардировки положительно нельзя было узнать. Орлиныя Гнѣзда разбиты въ дребезги. Нѣтъ уже Высокихъ, нѣтъ Дударова; много жизней догорѣло за послѣдніе дни. Большинство блиндажей, прикрытій, брустверовъ разбито.

По дорогѣ узнаю, что князь Мачабелли уже пятый день лежитъ передъ Панлуншанскимъ редутомъ. Никакъ не могутъ его взять. Другіе увѣряютъ, что онъ раненъ и еле живымъ взятъ въ плѣнъ. Часть стрѣлковъ сидитъ наверху, часть внизу.

Резервъ жмется подъ крутыми обрывами, устроивъ изъ остатковъ волнистаго желѣза и всякой дряни импровизированныя прикрытія — развѣ отъ солнца, но никакъ не отъ шрапнели и бомбъ.

Видъ измученный, усталый. Отъ офицеровъ осталась лишь тѣнь. Грязные, оборванные, не мытые, который уже день среди непрерывной, смертельной опасности.

— Ваше превосходительство, нельзя ли досокъ, хоть какое-нибудь прикрытіе соорудить. Вы сами видите, какъ донимаютъ шрапнелью и бомбами. (Противникъ весь с.-в. фронтъ держалъ подъ шрапнельнымъ и бомбовымъ огнемъ).

— Вотъ этакихъ маленькихъ досочекъ — говоритъ пожилой и подвижной ротный командиръ — мы отлично устроимся.

Это была картина, которая никогда не изгладится изъ памяти.

Кругомъ молча стоятъ собравшіеся офицеры. Въ глазахъ каждаго читаю покорность судьбѣ и просьбу…

Смотрю на коменданта. Глаза такъ и сверкаютъ, онъ улыбается, слушая, но я его уже знаю. Не до улыбки ему. Онъ злится. Два дня тому назадъ отдано строжайшее приказаніе доставить доски. Приказаніе не исполнено. Изъ инженеровъ на линіи — одинъ Шварцъ. Рашевскій на правомъ флангѣ.

— Будьте покойны, сегодня же у васъ будутъ доски. Гаммеръ, запишите — отвѣчаетъ Смирновъ.

Ѣдемъ дальше. Спѣшиваемся. Нѣтъ возможности ѣхать. Впереди на 1 /4 версты открытое къ расположенію противника мѣсто, передъ Ручьевской батареей. Рвется шрапнель, бомбы, свистятъ пули. Подбѣгаетъ начальникъ участка.

— Ваше превосходительство, прямо итти нельзя, нужно лощиной… открытое мѣсто… кто покажется, бьютъ.

Дѣйствительно, сзади, здѣсь и дальше стрѣлки прижались къ крутымъ откосамъ. Впереди на дорогѣ ни души.

— Пустяки. Лошадей вывести къ батареѣ Ручьева, а мы напрямки — сказалъ Смирновъ и быстро зашагалъ впередъ.

Ничего не подѣлаешь — пришлось храбро шагать за нимъ.

Какъ только открыли себя, шрапнель участилась, давая перелеты.

Смирновъ невозмутимо шелъ впереди, спокойно бесѣдуя съ капитаномъ Шварцъ.

На Заредутной батареѣ, замѣтивъ, какому риску подвергаетъ себя комендантъ, начали что-то кричать и махать краснымъ флагомъ. Навстрѣчу во всю прыть бѣжадъ капитанъ Гусаковскій, командующій баталіономъ 13-го полка, проявившіи въ предыдущую ночь чудеса храбрости. Отрапортовавъ о состояніи ввѣренной ему части, капитанъ, волнуясь, докладывалъ:

— Ваше превосходительство, здѣсь очень опасно.

— Вижу, но намъ недалеко до Заредутной — отвѣтилъ комендантъ, продолжая что-то объяснять капитану Шварцу.

Придя на Заредутную, Смирновъ, весело поздоровавшись съ нижними чинами: Здорово, друзья! здорово, родные! здорово, молодцы-артиллеристы! — подробно осмотрѣлъ Ручьевскую батарею, которой остался очень доволенъ. Благодаря правильной скрытой установкѣ, она была въ дѣйствіи до самой капитуляціи.

На нѣкоторыхъ батареяхъ комендантъ пробовалъ пищу, хвалилъ кашевара, шутилъ съ солдатами, подолгу бесѣдовалъ съ офицерами, а шрапнель рвалась, гудѣли бомбы…

Одинъ изъ офицеровъ жаловался, что нѣтъ походныхъ записныхъ книжекъ.

— Забирайте у военнаго корреспондента; смотрите — какой у него портфель.

У меня живо разобрали весь запасъ писчей бумаги.

Солнце пекло уже невыносимо. Августъ — чуть ли не самый жаркій мѣсяцъ на Квантунѣ.

Потянулъ вѣтерокъ — насъ обдало трупнымъ запахомъ, и запахъ этотъ словно застылъ въ воздухѣ.

Поднявшись на Скалистый Утесъ и притаившись за каменными глыбами (высовываться было немыслимо, т. к. японцы, взявъ постоянный прицѣлъ, снимали каждагь, кто рисковалъ показаться), Смирновъ долго и подробно знакомился съ обстановкой обороны. давая указанія прибывшему начальнику инженеровъ с.-з. фронта полковнику С. А. Рашевскому.

Спустившись, офицеры опять окружили, прося досокъ для укрытія.

Добрались до штаба.

Генералъ Горбатовскій, въ виду переутомленія непрерывными шгурмами, былъ смѣненъ на время генераломъ Надѣинымъ.

Навстрѣчу Смпрнову спускался изъ блиндажа Надѣинъ, на ходу застегивая китель.

За нимъ въ дверяхъ появились два инженера, Мелье и Родіоновъ.

Смирновъ, принявъ рапортъ, неласково посмотрѣлъ на эту парочку.

— Господа! я васъ не здѣсь надѣялся встрѣтить, а тамъ, у Китайской стѣнки; здѣсь нечего рыть, а тамъ блиндажи нужно строить!

Одинъ изъ нихъ отвѣтилъ: — Мы сейчасъ туда идемъ, лишь только привезутъ матеріалъ.

На поворотѣ дороги показался Кондратенко.

Черезъ нѣсколько минутъ всѣ вошли въ блиндажъ, гдѣ о чемъ-то довольно долго совѣщались.

Выходя изъ блиндажа, Смирновъ продолжалъ начатый разговоръ:

— … Вотъ въ Финляндіи еще существуетъ законъ — рубить ту руку, которая украла. Его теперь не приводятъ въ исполненіе, но народъ воспитанъ вѣками въ неизмѣнныхъ законахъ. Посмотрите — какая тамъ честность!

Генералъ говорилъ громкимъ, рѣзкимъ голосомъ.

— Романъ Исидоровичъ, я сегодня поѣхалъ въ самое опасное мѣсто, чтобы Ножина даромъ ухлопать, смѣялся Смирновъ, прощаясь съ Кондратенко. — Помните, сегодня въ 7–8 я васъ жду.

Въ этотъ день Кондратенко былъ въ отличномъ расположеніи духа. Я съ нимъ заболтался и не замѣтилъ, что Смирновъ былъ уже далеко.

На прощаніе я сказалъ ему, что онъ себя не бережетъ.

— Э, полноте, какое, я черезчуръ теперь себя берегу.

Догналъ карьеромъ. Смирновъ продолжалъ возмущаться инженерами.

— …Я заставлю ихъ работать. Я давно приказалъ подвезти доски. Этотъ доложилъ, что все исполнено. Если самъ не поѣдешь, не убѣдишься — даже въ такое время надуютъ.

Кондратенко съ ними ссорится, потому что они ничего не хотятъ дѣлать… Онъ постоянно мнѣ объ этомъ докладываетъ и жалуется на Григоренко.

Мое ли дѣло въ такое серьезное время, когда на моихъ плечахъ лежитъ столько важныхъ, неотложныхъ дѣлъ, провѣрять инженеровъ?

А приходится расходоваться на мелочи, иначе люди будутъ таять, а мнѣ каждый стрѣлокъ дорогъ. На участкахъ, кромѣ Шварца и Рашевскаго, ни одного инженера! Вмѣсто руководительства работами, они преблагополучно въ блиндажѣ сидятъ. Вѣдь это возмутительно! Я ихъ заставлю работать.

Нѣтъ, я опять вернусь къ Финляндіи: нужно рубить ту руку, которая украла…

-

Возвращаясь вечеромъ изъ редакціи домой на рикшѣ, я, подъѣзжая уже къ воротамъ, страшно торопилъ китаеза, обѣщая ему рубль на чай. Дѣлалъ я это, не отдавая отчета, инстинктивно. Въ городѣ было совершенно тихо. Городъ часа 3 уже не бомбардировался.

Не успѣли мы приблизиться къ воротамъ, какъ завылъ снарядъ. Бросились подъ ворота, прнткнулись къ каменному забору…

Снарядъ разорвался на томъ мѣстѣ, гдѣ мы были за нѣсколько секундъ. Осколки забарабанили по крышѣ Пушкинскаго училища.

Когда упалъ послѣдній осколокъ, я машинально, совершенно разбитый, поплелся домой.

Сзади двигалась какая-то тѣнь; мѣсяцъ свѣтилъ, думалъ — своя. Нѣтъ, это былъ китаецъ.

— Капитанъ, рубль давай, обѣщай есть.

Многія геройскія части въ передовыхъ линіяхъ по 7 и даже болѣе дней. Не хвалить васъ, а преклоняться надо: молча, безъ жалобъ, вы несете царскую службу. Мало, но есть все-таки и такіе, которые по третьему дню начинаютъ выказывать и даже высказывать признаки переутомленія; помните, что только полное напряженіе нравственныхъ и физическихъ силъ каждаго защитника, отъ генерала до рядового спасетъ крѣпость, и не заикайтесь болѣе ни о какихъ утомленіяхъ и переутомленіяхъ, а работайте, пока не ляжете костьми.

Генералъ-лейтенантъ Стессель.

Вотъ какимъ сильнымъ приказомъ обогатилъ генералъ Стессель свой архивъ.

Будь генералъ случайно убитъ — что сказалъ бы историкъ о его дѣятельности?

У кого поднялась бы рука написать о немъ правду?

Масса труповъ непріятельскихъ заражаютъ воздухъ около фортовъ и редутовъ. Санитарной комиссіи, подъ предсѣдательствомъ подполковника Вершинина, немедля и не позже утра 12-го числа все убрать и дезинфекцировать, и подполковнику Вершинину лично убѣдиться, все ли исполнено, и къ 8-ми часамъ вечера 12-го числа мнѣ объ исполненіи донести, при чемъ не допускаю никакихъ невозможностей — чтобы было исполнено.

Генералъ-лейтенантъ Стессель.

Подъѣзжая сегодня къ блиндажу генерала Надѣина, мы встрѣтили у перевязочнаго пункта подъ Скалистымъ Утесомъ гражданскаго комиссара Квантунской области подполковника Вершинина.

Онъ распоряжался подъ огнемъ противника уборкой "непріятельскихъ" труповъ.

У единственнаго представителя гражданскаго населенія въ Артурѣ было много своихъ прямыхъ обязанностей, но генералъ Стессель считалъ, что во время осады самое подходящее дѣло комиссару, т. е. губернатору, руководить уборкой "непріятельскихъ" труповъ.

13 августа, около 2 часовъ пополудни, подошедшіе на разстояніе выстрѣла непріятельскіе крейсера "Ниссинъ" и "Кассуга" открыли огонь по бат. No№ 21 и 22.

По наблюденіямъ прапорщика Цисковскаго установлено, что японцы на сѣверо-западъ отъ занимаемаго редута поставили двѣ батареи — одна малаго, другая большого калибра, и въ то же время спѣшно строятъ продольно редуту глубокій ходъ сообщенія, настолько углубленный, что видны только фуражки.

Батареи открыли по работамъ сосредоточенный огонь, парализуя дальнѣйшее производство работъ.

Около 3 часовъ противникъ противъ форта № 2, лѣвѣе и впереди деревни Удзяфанъ, поставилъ 8 полевыхъ орудій, по которымъ немедленно по установкѣ открытъ былъ настолько сильный огонь, что непріятель ихъ отодвинулъ.

Около 7 часовъ у ближайшей деревни показалась въ значительныхъ силахъ непріятельская пѣхота и кавалерія.

"Ретвизанъ" быстро развилъ сильный перекидной огонь, заставивъ японцевъ быстро разсѣяться.

Одинъ изъ его снарядовъ попалъ въ одно изъ орудій непріятельской батареи.

Въ 10 час. вечера бат. № 22 открыла огонь по показавшимся двумъ миноносцамъ — одинъ быстро затонулъ.

Въ 11 часовъ вечера японцы, держащіеся противъ редутовъ No№ 1 и 2, на высокомъ шестѣ подняли какую-то бумагу. Наши на время прекратили ружейный огонь.

Нѣсколько человѣкъ вызвалось взять выставленный листъ бумаги. Оказалось, что на ней ломаняымъ русскимъ языкомъ было написано слѣдующее:

"Командующій японской арміей проситъ командующихъ артурской арміи оказать возможное содѣйствіе въ уборкѣ раненыхъ и убитыхъ въ здѣшней мѣстности".

Внизу шла подпись: "командующій японской арміей", но безъ подписи.

Странное явленіе — просятъ объ уборкѣ труповъ, а сами не позволяютъ убирать.

14 августа, около 3 часовъ утра, лучемъ прожектора было обнаружено движеніе противника къ редуту № 1.

Немедленно по всей линіи открылся бѣглый ружейный и доволъно частый орудійный огонъ, вызвавшій и со стороны японцевъ безпорядочный огонь по форту № 3.

Съ разсзѣтомъ было замѣчено, что японцы на сѣверной сторонѣ редута № 2 производятъ земляныя работы, которымъ очень мѣшаетъ нашъ огонь.

Съ 8 часовъ непріятель открылъ рѣдкій огонь 6-ти дюймовыми бомбами по Большому Орлиному Гнѣзду.

Приблизительно въ это же время усмотрѣно, что на редутѣ № 2 непріятель устраиваетъ бойницы изъ мѣшковъ и подноситъ на редутъ какіе-то предметы.

Немедленно съ форта былъ открытъ артиллерійскій огонь, заставлявшій каждымъ выстрѣломъ разбѣгаться изъ редута.

На открытый огонь съ форта непріятель отвѣтилъ съ сѣверо-востока, изъ батареи вправо отъ редута № 2, приблизительно въ одной верстѣ.

Въ 10 часовъ утра ясно было видно, какъ японцы перебѣгали изъ-подъ редута № 2 и деревни Удзяфанъ въ лощину къ сѣверо-западу, по направленію полотна ж. д.

Перебѣгающихъ удачно провожали шрапнельнымъ огнемъ.

Стрѣляли и наши мортиры; эффекты отъ взрывовъ 15-ти пудовыхъ бомбъ поразительны и производятъ угнетающее впечатлѣніе среди осаждающихъ.

13 августа, въ 10 часовъ вечера, обнаружено противъ Дивизіонной горы на приблизительномъ разстояніи 800 саженъ двѣ японскихъ батареи, которыя сильно начали обстрѣливать траншеи.

Въ это же время между Длинной и Дивизіонной горами появились двѣ роты японцевъ, прогнанныя огнемъ нашей артиллеріи. Фортъ № 5 настолько хорошо пристрѣлялся, что, стоитъ только показаться группѣ японцевъ, — выстрѣлъ изъ орудія Канэ, наблюдается взрывъ, и группа летитъ на воздухъ.

Въ 12 часовъ ночи Курганная батарея настолько хорошо пристрѣлялась къ непріятельской батареѣ, что однимъ снарядомъ взорвала орудіе и вслѣдъ за этимъ, давъ залпъ, совершенно разрушила батарею, заставивъ противника ее очистить. Разрушенная батарея находилась между редутомъ № 2 и средней дорогой.

Въ расположеніи конныхъ командъ безъ перемѣнъ. Передъ фронтомъ постовъ показываются кавалерійскіе разъѣзды въ большомъ количествѣ.

Днемъ замѣчено передвнженіе небольшихъ частей пѣхоты съ предгорій Голубиной бухты къ Угловой горѣ.

13 августа, съ Высокой горы усмотрѣно, со стороны бухты "10-ти кораблей" движеніе китайцевъ и арбъ къ деревнѣ Сяоханзятунъ; въ этой же деревнѣ замѣчено большое скопленіе китайцевъ и телѣгъ.

Около 6 часовъ утра 14 августа, по распоряженію подполковника Кирикова, команда изъ 25 чел. охотниковъ изъ разныхъ полковъ и нѣкоторыхъ дружинниковъ, подъ командой ст. унтеръ-офицера Фонякина и вольноопредѣляющагося 13-го полка Цибасова, была отправлена на восточномъ фронтѣ для уборки труповъ и могущихъ быть среди нихъ раненыхъ.

Когда они подошли къ боевой линіи, то былъ поднятъ флагъ Краснаго Креста. Японцы стали имъ махать шапками по своему направленію, какъ бы приглашая ихъ приблизиться. Когда они продвинулись къ трупамъ, японцы открыли по нимъ частый ружейный огонь. Унтеръ-офицеръ Фонякинъ былъ смертельно раненъ и полчаса спустя умеръ. Команда отошла въ расположеніе нашихъ передовыхъ цѣпей. Штабсъ-капитанъ Шпановъ, замѣтивъ какіе-то знаки, дѣлаемые японцами, увидѣлъ, что японцы вновь машутъ шапками и, очевидно, приглашаютъ нашихъ итти для уборки труповъ. Предполагая, что, вѣроятно, первый разъ японцы открыли стрѣльбу по недоразумѣнію, онъ приказалъ командѣ итти. Не успѣла команда съ флагомъ Краснаго Креста перейти вторично боевую лпнію, какъ вновь былъ открытъ частый ружейный огонь, и одинъ изъ дружинниковъ былъ раненъ. Пришлось вновь отойти…

Въ ночь на 13-ое авгуета уборка труповъ производилась въ тѣхъ же мѣстахъ. Работали всю ночь, отчасти подъ огнемъ непріятеля. Ранено 2 китайца, и контуженъ жандармскій ун. — оф. Суминъ. Зарыто было ок. 700 труповъ, вывезено на повозкахъ 115.

13 августа я по обыкновенію отправился въ штабъ.

Въ штабѣ засталъ Смирнова и Кондратенко.

Они оживленно бесѣдовали по вопросу объ исправленіи и укрѣпленіи с.-в. фронта.

Хвостовъ былъ въ своемъ кабинетѣ. Въ комнатѣ, въ которой бесѣдовали генералы, непрерывно трещали телефоны, входили, выходили офицеры, ординарцы, шныряли писаря.

Сидя скромно въ углу комнаты за стаканомъ чая, Смирновъ и Кондратенко совершенно спокойно рѣшали вопросы первостепенной важности, вопросы о дальнѣйшей защитѣ Артура, ставшаго для каждаго изъ насъ дорогимъ и роднымъ.

— Ваше превосходительство, мы въ два-три дня можемъ усилить фронтъ орудіями съ "Севастополя" и будемъ еще сильнѣе, чѣмъ до штурма 6, 7 и 8 августа. Нужно только, чтобы побольше орудій далъ флотъ — говоритъ Кондратенко.

— Я уже объ этомъ сдѣлалъ распоряженіе. Будемъ пользоваться затишьемъ. Часть уже поставлена. Виренъ идетъ намъ на встрѣчу. Но нужно еще, тогда мы неуязвимы. Тамъ, во флотѣ, помимо Вирена кто-то тормазитъ дѣло.

Вотъ что — продолжаетъ Смирновъ: мы сейчасъ Мокалинскаго (лейтенантъ Мокалинскій состоялъ въ прикомандированіи къ штабу крѣпости, для объединенія дѣйствій гарнизона и флота) на князя натравимъ.

— Мокалинскій, поговорите-ка вы съ флотомъ и скажите, что я прошу не задерживать отправки на фронтъ орудій крупнаго калибра.

Ну вотъ, отлично — онъ сейчасъ устроитъ.

Мокалинскій занялся телефономъ.

— Ваше превосходительство — докладываетъ Мокалинскій — адмиралъ разрѣшилъ дать орудія, они уже отправляются, но при этомъ онъ проситъ, чтобы ихъ хорошенько укрыли.

— Хорошо, хорошо, мы ихъ спрячемъ. Александръ Михайловичъ, обращается комендантъ къ Хвостову, дайте-ка верстовку.

Развернули карту, началось обсужденіе вопросовъ, сейчасъ по телефону отдавались приказанія, вызвали Григоренко — работа закипѣла.

Я ушелъ въ кабинетъ комендантскаго адъютанта поручика Князева и началъ составлять отчетъ.

До часу продолжалось совѣщаніе.

Изъ комнаты доносился рѣзкій голосъ Смирнова, ровный, тихій тембръ Кондратенко, грузный басъ Хвостова и щебетаніе полковника Григоренко.

Смирновъ нѣтъ-нѣтъ, да такъ уязвитъ Григоренко, что меня даже въ жаръ бросаетъ.

Тяжело ему иногда приходитея, онъ извивается, топчется въ своихъ широкихъ "и такъ далѣе". Ему очень не по себѣ, въ особенности въ присутствіи Кондратенко. Послѣдній его не выноситъ.

Упомянувъ фамилію Мокалинскаго, я долженъ сказать, что онъ былъ связующимъ звеномъ между флотомъ и осажденной крѣпостью. Туго ему приходилось, но, благодаря прекрасному знакомству съ порядками флота, онъ приносилъ для крѣпости огромную пользу.

Всѣ не терпящія отлагательства сношенія съ флотомъ проходили черезъ него.

Съ нѣкоторыми высшими чинами артурской эскадры нужно было умѣть говорить. Одни не хотѣли понимать изъ-за упрямства, начальническаго гонора, а другіе прямо лишены были способности понимать.

Нужно было имѣть много данныхъ, чтобы умѣть въ полчаса убѣдить сдѣлать то или другое, да еще часто бесѣдуя по телефону.

Россіи не такъ иногда нужны хорошіе дипломаты для внѣшйихъ сношеній, какъ высокоталантливые для внутреннихъ.

Въ этомъ отношеніи Мокалинскій удовлетворялъ своему назначенію.

Вечеромъ я поѣхалъ отдохнуть на берегъ моря. Нужно было освѣжиться. Хоть нѣсколько часовъ побыть въ относительной безопасности: не слышать зловѣщаго полета снарядовъ, взрывовъ, ружейной трескотни и убійственнаго ритма пулеметовъ.

Нервы отупѣли.

Страстно хотѣлось покоя.

Особенно покойный вечеръ.

Давно уже поздній вечеръ смѣнилъ ясный день. Съ берега не видно на разстояніи 200 шаговъ. Звѣздное небо не свѣтитъ. Море дремлетъ. Прибоя волнъ почти нѣтъ. какой-то шопотъ идетъ по всему берегу. Легкой грядой катятся покойныя волны и чуть, а когда сильнѣй… заропщутъ у прибрежныхъ камней.

Передо мной, какъ въ рамѣ, море, ограниченное справа утесомъ Крестовой горы, слѣва крутымъ обрывомъ, на которомъ чернѣетъ часовой съ подчаскомъ. Плавно спускающійся звѣздный небосклонъ, незамѣтно сливаясь съ безбрежной далью океана, вѣнчаетъ картину ночи.

Горизонтъ въ чуть замѣтной дымкѣ.

На морѣ покой и трепетный свѣтъ звѣздной ночи.

Если бы не присутствіе товарища, направо вырисовывающійся силуэтъ часового, доносившіеся орудійные выстрѣлы, да мѣрно проходящіе по уснувшему берегу патрули и чуть не шопотомъ произносимое: "кто идетъ?", ничто не говорило бы, что я на берегу грозной морской осажденной крѣпости.

Мы оба молчали.

— Столько покоя, столько безмѣрнаго простора… а люди, забывая…

— А вѣдь этотъ покой не спроста: что все это значитъ? Даже прожектора не свѣтятъ — оборвалъ нить моихъ мыслей товарищъ.

— Да, вотъ такъ и есть; смотри: въ морѣ огни. То же самое было и въ ночь на 20 апрѣля.

Дѣйствительно, далеко, далеко чуть блестятъ прожектора противника. Водятъ изъ стороны въ сторону: проходъ ищутъ. Странное впечатлѣніе: кругомъ умиротворяющая тишь, мерцаніе вѣчныхъ звѣздъ, покойное море, а впереди верстъ за 20 стоятъ непріятельскія блокирующія суда и что-то замышляютъ, поводя своими ночными очами.

Но не долго они глядѣли.

Съ двухъ сторонъ прорвались лучи нашихъ береговыхъ прожекторовъ и, устроивъ свѣтовую преграду, преломили свѣтъ противника. Эскадра ослѣпла. Куда ни взглянешь — вездѣ заслоняютъ ей наши.

До разсвѣта продолжалась безмолвная свѣтовая борьба.

Долго мы сидѣли на берегу, наблюдая за лучами прожекторовъ.

Съ моря повѣяло свѣжимъ вѣтеркомъ, стало прохладно.

— Если будетъ что-нибудь подозрительное, ты мнѣ доложишь подтвердилъ мой товарищъ, командиръ десантной роты, проходящему патрулю и съ этими словами, пожелавъ мнѣ досидѣться благополучно до утра, отправился отдыхать.

Предоставленный наконецъ себѣ, очарованный покоемъ, дремлющей поверхностью глубокаго моря, постепенно замиравшей жизни крѣпости — многое вспомнилъ изъ недавняго и далекаго прошлаго.

Мысли, воспоминанія, упреки себѣ и другимъ неслись не стройной, бурной толпой.

Кругомъ покой глубокой ночи, нарушаемый лишь шопотомъ морского прибоя, шуршавшаго у подножья крутого утеса, и гуломъ отдаленныхъ выстрѣловъ.

Итакъ, неизбѣжное свершилось.

Маленькій, трудолюбивый народъ, побалованный немного судьбой, увлеченный нашептываніемъ коварныхъ друзей, заглушивъ въ себѣ голосъ холоднаго разсудка, — ринулся въ неравный бой съ великимъ народомъ, мощной душой.

Неизбѣжное минетъ, пройдуъ часы испытанія, взойдетъ же надъ міромъ свѣтъ примиренія!.. Враги разойдутся, начнутъ честно работать и мирно трудиться.

За будущее я покоенъ. Японія смирится. Часъ смиренія уже близокъ. Россія проснулась, желѣзною цѣпью охватитъ она врага…

Вотъ что мы тогда думали.

Покойная полутемь звѣздной ночи нарушалась лишь лучами прожекторовъ. Медленно ползутъ они по темной глади океана изъ стороны въ сторону. Сойдутся, вопьются другъ въ друга и, во мгновеніе разорвавшись, метнувъ по небу, опять чуть-чуть сдвигаются. Справа на темномъ фонѣ мерцаетъ электрическая точка, посылающая въ даль горизонта огромный снопъ свѣта.

Опять то же, опять безмолвная ночь ожиданія, опять безшумная, но дѣйствительная свѣтовая охрана.

Вдругъ сзади что-то мелькнуло; не успѣлъ оглянуться — грянулъ страшный ударъ выстрѣла. Воздухъ дрогнулъ, заходилъ; пронесся, завывъ и улетая, снарядъ; посыпались изъ-подъ ногъ камнн; взметнулась прибрежная чайка, жалобно пронзителько запищавъ — и опять все смолкло.

Лѣвѣе прожекторъ обнаружилъ судно.

Другой выстрѣлъ, еще, еще. Все сильнѣе, сильнѣе. То ближе, то дальше. Снаряды съ зловѣщимъ, страшнымъ, душу леденящимъ воемъ несутся одинъ за другимъ вслѣдъ охваченному прожекторами японскому судну, идущему расходящимся курсомъ съ открывшимися на горизонтѣ боевыми фонарями противника.

Что-то будетъ? Десантъ, брандеры… бомбардировка.

Наступила опять артурская ночь.

Канонада растетъ. Въ бинокль ясно видно, какъ вокругъ судна кипитъ вода. Снаряды непрерывнымъ дождемъ сыплются, вздымая огромные столбы воды. На встрѣчу пароходу изъ глубины темной дали вынырнули два миноносца. Канонада еще увеличилась. Батарея № 22 открыла страшный огонь. Прожекторы, скользнувъ съ парохода, свѣтятъ миноносцы. Вдругъ миноносцы, осыпаемые градомъ снарядовъ, прорѣзавъ лучи прожектора, вошли въ темную полосу. Прожекторы освѣтили мѣсто, гдѣ только что былъ пароходъ. Только огромный вѣерообразный столбъ дыма и пара, и больше ничего. Судна какъ не бывало. Миноносцы, давъ два пронзительныхъ свистка, ясно донесшіеся среди выстрѣловъ, моментально скрылись и болѣе прожекторами обнаружены не были. Огонь батарей сталъ быстро стихать.

Только батарея № 22 еще минутъ 5-10 громила непріятельскіе миноносцы въ бухтѣ Тахэ, которые отвлекали вниманіе прожекторовъ лѣваго фланга береговой обороны.

При первомъ выстрѣлѣ, интересуясь подъемомъ людей по боевой тревогѣ, бѣгу къ ротѣ. Заливаются свистки взводныхъ. Кругомъ полутьма звѣздной ночи. Ясно различаю группу домиковъ на берегу, ежесекундно освѣщаемыхъ красноватыми отблесками выстрѣловъ. Вхожу. За дверьми грохотъ выстрѣловъ и непрерывный вой снарядовъ, а здѣсь одѣваются при абсолютной тишинѣ, иногда лишь освѣщаемые какъ бы вспышками далекаго зарева, 200 человѣкъ. Зданіе дрожитъ; при каждомъ новомъ ударѣ такъ и кажется, что все рухнетъ. Въ моменты мгновеннаго затишья слышатся лишь постукиваніе штыковъ и шорохъ живой, въ торопяхъ копошащейся человѣческой массы.

— Ну, живо, живо, живѣй, одѣвайся, патроны не забудь, выходи впередъ, стройся — торопятъ взводные. Масса торопится и молчитъ, какъ нѣмая: ни единаго звука.

Не прошло 2–3 минутъ, какъ взводы на берегу. — Смирно, на плечо! — раздается послѣдовательно во всѣхъ взводахъ — шагомъ маршъ!

Бѣглымъ шагомъ люди пошли занимать окопы.

Проходитъ мимо взводъ. Слышу — Помни, братцы, слушать мою команду — будемъ стрѣлять по японцу залпами.

Какъ-то особенно внушительно и вмѣстѣ съ нѣкоторой лаской звучали эти слова въ тембрѣ его голоса. Учитель обращался къ своимъ ученикамъ.

Взводъ залегъ въ окопы. Кругомъ грохотъ, визгъ, вой выстрѣловъ, а среди людей царитъ полная, торжественная тишина. Внимательно, зорко глядятъ они въ море — не покажется ли что-нибудь. Никто не отвлекается — всѣ какъ будто замерли. Черная масса лежитъ неподвижно, иногда лишь освѣщаемая отблесками выстрѣловъ, мелькнувшими по стальнымъ штыкамъ.

Снаряды противника въ концѣ боя, не долетая до берега 200–300 шаговъ, падали въ виду окоповъ, беззвучно подымая столбы воды.

Наконецъ все стихло. Люди отправлены въ помѣщенія. Усилена бдительность дозоровъ и часовыхъ.

Опять мертвый покой, нарушаемый лишь неумолчнымъ говоромъ наступившаго прибоя.

Въ ночь съ 13 на 14 августа, согласно приказанію начальника обороны, шт. — кап. Бабушкинъ съ 16 охотниками 7 роты 16 полка произвелъ рекогносцировку на подверженные трехчасовому убійственному артиллерійскому огню редуты.

Развѣдка эта установила, что японцы бросили редуты. Имъ же захвачено воззваніе непріятеля объ уборкѣ раненыхъ и убитыхъ.

Въ редутахъ нагромождены другъ на друга трупы японцевъ. Въ промежуткахъ между убитыми найдено много брошеннаго снаряженія. одежды, обуви, вооруженія — очевидно, оставленнаго уползшими ранеными.

14 августа, съ 12 часовъ, въ продолженіе часа между Хоумеромъ и Ліеромъ по направленію къ Дапалиджуану прошло около 2 баталіоновъ пѣхоты. Двигались они группами отъ 10 до 40 человѣкъ.

Когда по нимъ былъ открытъ огонь, движеніе прекратилось и въ этомъ мѣстѣ больше не наблюдалось.

Съ 5 часовъ вечера непріятель сталъ снова перебѣгать изъ деревни Дапалиджуанъ по направленію редута № 1.

Перебѣжка шла по одному. Несли небольшіе брусья и ящики на воздвигнутую ими батарею къ сѣверо-востоку отъ редута № 1.

Согласно приказанію коменданта крѣпости, была начата съ 7 часовъ вечера сосредоточенная артиллеріпская стрѣльба по редутамъ No№ 1 и 2, вновь занятымъ японцами. Въ 10 часовъ огонь былъ прекращенъ.

Когда, по окончаніи стрѣльбы, къ редуту продвинулись наши охотники, то были встрѣчены ружейнымъ огнемъ.

Въ редутѣ № 2 оказалось до 100 японцевъ, а въ № 1 число не установлено.

Въ обоихъ редутахъ всю ночь производились работы, которымъ мѣшалъ рѣдкій огонь нашей артиллеріи.

До 3 часовъ по линіи обороны восточнаго фронта наступило относительное затишье.

Въ началѣ 4-го часа утра разразился страшный лнвень, сопровождаемый сильнымъ вѣтромъ.

Противникъ, воспользовавшись наступившей темнотой, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ перешелъ въ наступленіе, предполагая, что съ нашей стороны ослаблена бдительность.

Въ пунктахъ, гдѣ было обнаружено наступленіе, артиллерія и стрѣлки развили сильный огонь.

Противникъ повелъ наступленіе отъ редута № 2 (впереди Скалистаго Утеса), но былъ немедленно отбитъ артиллерійскимъ и ружейнымъ огнемъ.

Въ 4 часа поддерживалась только артиллеріиская стрѣльба, ружейная совершенно стихла.

У насъ ранено 10 стрѣлковъ.

Ночью былъ взорванъ между редутомъ № 2 и фортомъ фугасъ, нанесшій пораженіе наткнувшемуся на него непріятелю.

До 12 часовъ пополудни 15 августа на восточномъ фронтѣ особыхъ перемѣнъ не замѣчалось.

14 августа, съ 6 час. вечера, временное укрѣпленіе № 5 очень удачно стрѣляло по непріятельскимъ батареямъ, расположеннымъ сѣвернѣе дер. Ичадзфоанъ.

Къ вечеру было обнаружено на склонахъ Трехголовой горы около 30 непріятельскихъ орудій.

Въ 10 часовъ вечера охотничья команда 26-го полка выступила на вылазку съ серьезнымъ порученіемъ и приказаніемъ въ случаѣ удачи дѣйствовать рѣшительно.

Въ ночь на 15 августа, около 3 1 /2 час., протнвникъ, пользуясь наступившей тьмой и ливнемъ, повелъ демонстративное наступленіе на горы Высокую, Длинную и фортъ № 4.

Весь участокъ развилъ сильный орудійный и ружейный огонь.

Атака на Высокую была быстро отбита, и къ 4 часамъ все стало постепенно стихать.

На Высокую гору лѣзла цѣпь японцевъ съ сѣверо-запада, со стороны соединительнаго хребта; временами цѣпь останавливалась и открывала частые залпы.

Ранены на Высокой горѣ 2 стрѣлка.

Охотники 26 полка, подойдя къ оврагамъ, охватывающимъ редутъ № 2 вилкой, и окруживъ его съ тыла и фланговъ, обнаружили до 400 японцевъ, занятыхъ земляными работами.

Команда тихонько подползла впередъ и открыла огонь частыми залпами.

Японцы, ничего не ожидая, страшно переполошились и въ полномъ безпорядкѣ бросились кто къ винтовкамъ, кто съ лопатами впередъ, а большинство вразсыпную.

Наши методично разстрѣливали ихъ залпами; перепуганные японцы пришли въ нѣкоторый порядокъ и, залегши, въ свою очередь открыли огонь, поддержанные подошедшими изъ резерва.

Когда противникъ, благодаря усиленной поддержкѣ, сталъ угрожать громаднымъ превосходствомъ въ силахъ, охотники отступили безъ потерь.

Непріятель не рѣшился преслѣдовать.

Другая часть охотничьей команды прокралась за деревню Сюйшіинъ, но встрѣтила сплошные окопы и массу пулеметовъ.

Во избежаніе потерь, охотники, не ввязываясь въ бой, отошли къ нашему расположенію.

Правая сторона д. Сюйшіинъ занята баталіономъ пѣхоты:

Въ общемъ это было молодецкое дѣло.

Ночь на постахъ западнаго фронта прошла спокойно. Развѣдчики, подъ начальствомъ подпоручика Дубинникова, несмотря на всю свою ловкость, далѣе дер. Вандзятунь проникнуть не могли. Разъѣзды по всей линіи встрѣчаются сильнымъ ружейнымъ огнемъ. Въ этихъ мѣстахъ японцы особенно бдительны.

Всѣ окопы предгорья Угловой заняты противникомъ, между ними глубокіе ходы сообщенія.

Ночью замѣчено усиленное передвиженіе обоза по берегу бухты Лкизы на полуостровъ.

Днемъ 15 августа въ деревнѣ Сяодзятунь замѣчено большое скопленіе людей, повозокъ и лошадей.

Въ 12 ч. дня на Сѣдловую гору прибыло двѣ роты японцевъ, которыя расположились въ окопахъ.

Наша артиллерія открыла по нимъ огонь.

Мортирной батареей Тигроваго Хвоста разбито совершенно два непріятельскихъ орудія.

До полудня особыхъ перемѣнъ на западномъ фронтѣ не наблюдалось.

Въ деревнѣ Цаудзятунь умеръ одинъ изъ дѣятельныхъ и способныхъ генераловъ, но о смерти его запрещено говорить.

Въ деревнѣ Далунгоу находятся значителъныя силы, въ деревню Дапалиджуанъ временами прибываютъ небольшія партіи, преимущественно передъ разсвѣтомъ. Сосредоточеніе массъ въ одномъ пунктѣ не производится. Войска разбросаны во многихъ мѣстахъ и незначительными силами.

Теперь большихъ работъ не производится.

Въ деревнѣ Литангоу и Ванцзяденцзы находился складъ снарядовъ и припасовъ, которые сожжены нашими снарядами.

Во время пожара японцамъ удалось вытащить только нѣсколько ящиковъ, остальное погибло.

Соломы нѣтъ.

Въ 2 часа ночи надъ Артуромъ разразилась южная гроза. Шелъ тропическій ливень; раскаты, удары грома будили все и всѣхъ.

Ночь темная, черная. Дождь льетъ, какъ изъ ведра. Впереди въ двухъ шагахъ зги не видать.

На оборонительной линіи все начеку. Люди у брустверовъ. Десятки тысячъ глазъ устремились впередъ, десятки тысячъ глазъ пронизываютъ ночь, завѣсу ливня.

Нѣтъ, ничего не видно и не слышно.

Всѣ наэлектризованы. Всѣ смотрятъ впередъ — ждутъ.

Громъ стихалъ, по небу въ землю катились послѣдніе удары. Дождь усилился.

Ничего-ничего не видно. Сосѣдъ сосѣда едва различаетъ.

Всѣ ждутъ штурма.

Дозоры молчатъ. Донесеній не получается.

Вдругъ при послѣднихъ, страшныхъ ударахъ грома начали взрываться фугасы.

— А! общій штурмъ!!! — какъ электрическій токъ пронизало мозгъ обороняющихся…

Въ кабинетѣ коменданта тихо.

Телефонъ молчитъ. Смирновъ по обыкновенію дремлетъ на кушеткѣ, не раздѣваясь.

Загремѣла страшная канонада. Фронтъ ревѣлъ отъ моря и до моря.

— Штурмъ, общій штурмъ! — была мысль вскочившаго коменданта.

Но куда направятъ главный ударъ?! Куда подтягивать резервы? Оборонительная линія 27 верстъ… Звонитъ къ Хвостову.

— Что такое, почему нѣтъ донесеній?! Что случилось?

— У меня тоже нѣтъ! Я разослалъ охотниковъ. Очевидно, общій штурмъ…

Отъ штаба въ карьеръ, сломя голову, неслись конные охотники.

Въ штабѣ переполохъ.

Положеніе ужасное, тревожное, безпомощное.

— Сѣдлать коней! крикнулъ Смирновъ… Въ квартирѣ Стесселя замелькали огни…

Дождь стихалъ. Тучи быстро неслись, словно къ себѣ звалъ ихъ глухо далеко-далеко рокотавшій громъ.

Прояснило. Фронтъ умолкъ.

Задребезжали телефоны, посыпались донесенія.

Это была ложная тревога, стоившая намъ нѣсколькихъ тысячъ снарядовъ.

Когда сидѣлъ въ штабѣ, около 5 часовъ бомбардировка усилилась до степени небывалой.

Бомбардировали съ двухъ сторонъ. Особенно много ложилось снарядовъ около Пушкинской школы.

Когда снаряды понеслись въ портъ, всѣ облегченно вздохнули (какой собственно эгоизмъ!).

— Ну, теперь будетъ сыпать въ одно мѣсто — улыбаясь, сказалъ поручикъ Князевъ: можно и отдохнуть.

Однако онъ ошибся: снаряды продолжали рваться вокругъ штаба.

Къ чему только человѣкъ не привыкаетъ? Стоимъ и словно въ low tennis играемъ. Смотримъ, куда упадетъ снарядъ, а площадь паденія и приблизительнаго разсѣиванія — мѣсто, гдѣ мы стоимъ.

Выстрѣлъ въ сторонѣ противника, приближающійся вой снаряда… Всѣ смотрятъ. Затѣмъ шипѣніе, ударъ съ взрывомъ и рѣзкимъ визгомъ, жужжаніемъ, словно большихъ пчелъ, разлетающихся и падающихъ вокругъ осколковъ. А каждый такой осколокъ въ лучшемъ случаѣ сорветъ черепъ, а то изувѣчитъ, чему примѣровъ уже не мало.

Далеко въ поле ушелъ безъ шапки начальникъ штаба полковникъ Хвостовъ и что-то разглядываетъ.

Вдругъ снарядъ, взрывъ, визгъ осколковъ…

Хвостовъ наклонился. Думали, что ранило. Нѣтъ, идетъ къ намъ.

Такой большой, своей покойной походкой и улыбается.

— Господа, вотъ счастливо отдѣлался. Въ нѣсколькихъ вершкахъ осколокъ впился. Откопалъ шельмеца. Вотъ онъ!

Осколокъ былъ дюйма 2 въ діаметрѣ — еще теплый.

Послышался опять вой снаряда… — Смотрите, смотрите! завопило нѣсколько голосовъ…

По дорогѣ, не совсѣмъ изящно подобравъ трэнъ, неслась дама — очевидно, хотѣла убѣжать отъ снаряда. Но снарядъ упалъ прямо на крышу дома судебныхъ установленій; тамъ никого не было. Рядомъ жилъ въ другомъ домѣ мировой судья Дмитріевъ съ супругой — у него повыбило всѣ стекла.

Дмитріевъ до конца дней Артура исполнялъ свои обязанности, а супруга его работала въ качествѣ сестры милосердія въ одномъ изъ госпиталей.

Сегодня произошелъ крайне интересный случаи.

Подъѣзжаетъ къ Маріинской общинѣ на рикшѣ барышня. Разсчитывается. Не успѣла войти въ ворота, снарядъ прямо въ рикшу. Отъ рикши дыра въ землѣ, а она осталась цѣла.

Не угодно ли! Послѣ этого будь увѣренъ, что завтра и отъ тебя не останется лишь дыра въ землѣ!

Хвостовъ сегодня въ отличномъ настроеніи духа, но немного ноетъ.

— Въ штабѣ раіона чуть не дерутся изъ-за наградъ, потому что дѣла у нихъ нѣтъ никакого. А я, ей Богу, готовъ подписку дать, что отказываюсь отъ наградъ, лишь бы кончилась эта каторжная жизнь.

Право, не знаешь, что лучше теперь: надѣяться жить, или надѣяться умереть.

Дѣйствительно, иногда самъ не знаешь, что лучше. Такъ иногда томитъ эта обстановка полной неизвѣстности.

Кто не унываетъ, такъ это наши коммерсанты. Лупятъ за все въ тридорога. Да оно и вѣрно. Если хотятъ будущіе мертвецы покушать, пусть платятъ за это подороже. Рано или поздно все равно убьютъ. И дерутъ, дерутъ наши благодѣтели.

А запасы еще большіе.

Кому смерть, а кому нажива!

15 августа. Ночь на 15 августа прошла по всей линіи относительно покойно.

Ночью вылазочная партія съ форта № 2 принесла 4 лѣстннцы, нѣсколько шестовъ и разные взрывчатые матеріалы.

Въ 9 час утра непріятель открылъ огонь изъ двухъ орудій, укрыто поставденныхъ, по батареѣ № 22. Шт. — капитанъ Вамензонъ быстро развилъ по нимъ сильный огонь, заставивъ ихъ замолчать. Непріятелемъ влѣво отъ Орлинаго Гнѣзда поставлена полевая батарея. Орудія размѣщены очень рѣдко, въ улубленныхъ окопахъ. Когда наши крѣпостныя орудія открываютъ по ней огонь, она немедленно умолкаетъ, а въ промежуткахъ, когда нашъ огонь прекращается, поорудійно стрѣляетъ по Большому Орлиному Гнѣзду и Скалистому Утесу.

Съ трехъ часовъ пополудни противникъ началъ сильно обстрѣливать фортъ № 3. Лѣвѣе горы Сиротка строится новая батарея въ два яруса.

Въ 8 часовъ вечера нѣсколько орудій этой батареи дали залпъ по городу и начали обстрѣливать Курганную батарею.

16 августа. Непріятель всю ночь на 16 августа обстрѣливалъ рѣдкимъ шрапнельнымъ огнемъ тыловыя дороги, начиная отъ батареи лит. А влѣво.

За три дня предано землѣ болѣе 700 японскихъ труповъ на линіи сѣверо-восточнаго фронта. Работы производятся крѣпостными жандармами впереди фортовъ и редутовъ съ невѣроятными трудностями, подъ не прекращающимся огнемъ противника. Вывозить трупы въ виду ихъ полнаго разложенія, стало фактически невозможнымъ, почему ихъ въ ночь на 16 августа зарывали на мѣстѣ. Приняты самыя энергичныя мѣры къ оздоровленію мѣстности. Ночью противникъ развилъ довольно сильный шрапнельный огонь по мѣсту, на которомъ производилось погребеніе японцевъ.

15 августа. Ночь на 15 августа прошла по всей линіи покойно. Значительнаго передвиженія противника не замѣчалось. Японскіе посты на старыхъ мѣстахъ. Въ расположеніи нашихъ конныхъ командъ безъ перемѣнъ.

Въ теченіе всего дня впереди позицій изрѣдка замѣчались китайцы, производившіе полевыя работы. На сѣверо-западъ отъ Дивизіонной горы, въ котловинѣ, расположенъ бивуакомъ баталіонъ японцевъ, который принужденъ былъ отойти, когда его начали осыпать снарядами съ фортовъ и батарей.

Въ 2–3 верстахъ западнѣе дер. Сюйшіинъ, въ низинѣ, расположена батарея, временами открывающая огонь по форту № 4 и Зубчатой горѣ.

16 августа. Ночь прошла совершенно покойно; никакихъ передвиженій со стороны противника не наблюдалось.

Въ 5 часовъ утра Высокая гора открыла огонь по скопившимся за Угловой горой японцамъ, послѣдніе немедленно разбѣжались. Всю ночь батарея на Высокой горѣ поддерживала рѣдкій огонь по японскимъ окопамъ на Сѣдловой и Угловой горахъ, мѣшая скопленію рабочихъ.

Офиціально.

Командующій маньчжурской арміей телеграммой извѣстилъ коменданта генералъ-лейтенанта Смирнова, что 30 іюля Богъ далъ Россіи Наслѣдника Цесаревича, нареченнаго при рожденіи Алексѣемъ.

15 августа вечеромъ Курганная батарея очень удачно обстрѣляла осадную батарею, подбивъ два орудія.

Въ ночь на 16 августа нѣсколько охотниковъ 3-й роты 26 полка, обогнувъ деревню Сюйшіинъ слѣва и не встрѣтивъ никакого сторожевого охраненія, прошли въ тылъ деревни. Пробираясь назадъ среди фанзъ, они въ переднихъ окопахъ наткнулись на часового, который при ихъ приближеніи убѣжалъ, бросивъ винтовку.

Порывшись въ окопахъ, молодцы-охотники нашли массу предметовъ солдатскаго вооруженія и какой-то ящичекъ: покончивъ со своими изслѣдованіями — пошли вдоль окоповъ и, замѣтивъ издали японскую заставу у Мандаринской дороги, незамѣтно отошли въ редутъ.

Тѣмъ временемъ другая партія охотниковъ, въ 25 человѣкъ, подошла оврагомъ къ восточной сторонѣ дер. Сюйшіина. Передовые окопы оказались пустыми. Взявъ оставленныя тамъ, очевидно, на ночь, кирки и лопаты, двинулись дальше. Осторожно продвигаясь впередъ, охотники открыли расположившуюся бивуакомъ японскую роту. Давъ по ней нѣсколько залповъ и воспользовавшись поднявшимся переполохомъ, отошли, провожаемые бѣглымъ, безпорядочнымъ ружейнымъ огнемъ.

Въ эту же ночь, до назначенной артиллерійской стрѣльбы, нѣсколько человѣкъ отправились впередъ для наблюденія за ея результатами.

Ночь была очень свѣтлая и тихая, каждый шорохъ отчетливо слышенъ.

Развѣдчики, продвинувшись далеко впередъ и миновавъ непріятельское сторожевое охраненіе, донесли о результатахъ ночной стрѣльбы.

Наши снаряды попадали въ самый редутъ, осыпая осколками роту, рывшую окопъ. Поражалась очень удачно лощина за редутомъ. Отовсюду ясно доносились все усиливающіеся стоны многихъ раненыхъ. Когда огонь съ нашей стороны участился, японцы, бросивъ работу, разбѣжались.

Зашелъ сегодня въ церковь. Молящихся всего на всего 19 человѣкъ. А давно ли въ концѣ іюля церковь была полна народомъ? Положимъ, церковь на створѣ непріятельскихъ батарей, она можетъ быть обстрѣляна, какъ обстрѣливается почти цѣлый мѣсяцъ весь городъ.

Молиться пришло мало. Теперь въ опасныя минуты больше надежды на блиндажи…

Теперь, быть можетъ, каждый въ душѣ смутно сознавалъ, что онъ что-то не то дѣлалъ, когда крестилъ себѣ лобъ, кланялся и ставилъ десятикопеечную свѣчку Избавительницѣ. Все это онъ продѣлывалъ въ смутной надеждѣ, что все это пригодится въ смертный часъ. Когда же смертный часъ приблизился для многихъ, когда стало ясно, что выхода нѣтъ, что, если не сегодня, завтра, то черезъ недѣлю въ любомъ неблиндированномъ помѣщеніи оторветъ голову, а то и совсѣмъ смететъ съ лица земли, "церковный христіанинъ" крестится на спѣхъ, но въ Домъ Божій, куда онъ раньше имѣлъ такое тяготѣніе, не идетъ, предпочитаетъ сидѣть въ прочномъ блиндажѣ, ругательски рутая правительство за тѣ ужасы, которые приходится переживать, совершенно забывая, что онъ часть этого правительства, которое вмѣстѣ съ другимъ, японскимъ, правительствомъ устроило эту бойню человѣческую.

Что было, когда 25 іюля во время молебна началась бомбардировка? Всѣ быстро разбѣжались, съ священниками во главѣ. Гдѣ, куда дѣвалась парадная вѣра, надежда въ Бога-Избавителя?

То была жалкая комедія! Молились объ избавленіи отъ смерти Всемогущему. Стоило только смерти, какъ пугалу, выглянуть изъ-за Волчьихъ горъ, всѣ, такъ торжественно молившіеся, разбѣжались, словно дѣти маленькія, забывъ Того, Кого просили, на кого надѣялись…

Разбѣжались и такъ напугались, что и въ церковь забыли путь.

Нѣтъ! что не отъ сердца, отъ того быстро отречешься въ минуты смертельнаго ужаса.

Что искренно, не на показъ, что мучительно продумано, прочувствовано — отъ того не отречешься такъ легко не только въ минуты, даже въ часы, дни, недѣли смертельнаго ужаса, а еще больше увѣришься, потому что мысль и душа, какъ нераздѣльное цѣлое, опять прошли черезъ остро-мучительный процессъ бытія.

Спрашиваю одного большого любителя ходить въ церковь:

— Что это вы церковь не посѣщаете?

— Да знаете ли, не ровенъ часъ, снарядъ попадетъ.

— Да тамъ, гдѣ вы живете, не лучше.

— Да знаете ли, дома какъ-то спокойнѣе. Затеплишь лампадку, помолишься. Вотъ, если не будутъ стрѣлять, непремѣнно пойду. Грѣшно, знаете ли: больше трехъ недѣль въ церкви не былъ, просфору не вынималъ…

Спрашиваю другого.

— Я, батенька, теперь не только въ церковь не хожу, всѣ образа поснималъ. Довольно съ меня. Посмотрите, что кругомъ дѣлается. Сходите въ госпиталь…

Нѣтъ, нѣтъ, довольно. Если мы не чувствуемъ въ себѣ Бога, все вотъ это — онъ указалъ рукой на церковь — ни къ чему положительному не ведетъ. Молятся, молятся, а чуть дошло до дѣлежки — звѣрями становятся. Мало того — молятся, чтобы Господь помогъ имъ побольше истребить и изувѣчить такихъ же людей, какъ они сами, словно Богъ не одинъ для всѣхъ. А когда дѣло дошло до развязки, боятся смерти куда больше, чѣмъ вѣрятъ Богу.

Другой разъ хочу помолиться, а какъ вспомню, какъ въ госпиталѣ корчатся, словно змѣи, отъ боли — не могу.

Вижу я, что истиннаго Бога люди давно потеряли, отъ временъ далекихъ.

Нужно искать въ себѣ Бога! Найдемъ Его — не будетъ этихъ ужасовъ.

…Опять сегодня удивительно красивая, покойная, лунная ночь. На рейдѣ тишина. Горы молчатъ. Изрѣдка блеснетъ огонь на Тигровомъ, позолотитъ дома, грянетъ выстрѣлъ, повторитъ ему отчетливо эхо, разсыпавшееся на много отголосковъ, — и опять все стихнетъ, опять полная тишина.

Внутренній рейдъ не дохнетъ.

Прозвучитъ лишь изрѣдка — Кто гребетъ?

— Мимо — и снова тишь, снова покой.

И не вѣрится, что кругомъ враги, рѣшившіе истреблять другъ друга.

Но вѣришь, вѣришь, быстро освобождаешься отъ сентиментальнаго настроенія — въ сторонѣ Орлинаго Гнѣзда начала рваться шрапнель. Какъ солдаты говорятъ — Зачали шрапней кидать.

Возвращаюсь домой. Везутъ раненаго. Забинтованы руки, ноги. Мѣсяцъ свѣтитъ лицо, страдальческое, изнуренное, съ неизмѣнной печатью младенческой покорности.

Обращаюсь къ раненому.

Молчитъ. Большіе ясные глаза широко раскрыты. Въ упоръ на меня глядитъ. Мягкій свѣтъ луны серебритъ коротко остриженные волосы, блѣдно-матовый цвѣтъ лица, а на бинтахъ выступившія черныя-черныя кровяныя пятна…

Отвѣчаетъ за него провожатый.

— Такъ что, ваше благородіе, флотскій; значитъ, сидѣлъ подъ Орлинымъ — шрапня хватила.

А сколько уже эта "шрапня" жизней хватила?! Сколько семей по міру пустила?! Сколько женъ сумой снабдила!? Сколько бездомныхъ дѣтей длинной, безконечной вереницей идетъ уже и пойдетъ еще просить милостыню!? Сколько изъ нихъ создастся нравственно падшихъ людей, которые заполнятъ контингентъ т. н. "преступниковъ", о которыхъ начнетъ усердно заботиться государство: судить, сажать въ тюрьмы, посылать на каторгу…

Въ отвратительномъ настроеніи пришелъ домой и долго, долго не могъ заснуть. Эта "хватающая шрапня" принимала въ моемъ воображеніи гигантскіе размѣры, и луна, свѣтившая въ окно, начала все расти, расти; казалось, что это былъ вовсе не мѣсяцъ, это была огромная "шрапня", она все увеличивалась, росла, росла; я каждую минуту въ смертельномъ ужасѣ ожидалъ — вотъ, вотъ разорвется и превратитъ меня и весь Артуръ въ ничто… такъ и не дождался. Галлюцинація въ полудремѣ — одолѣла усталость, и я уснулъ крѣпкимъ, но не здоровымъ сномъ.

Далеко за полночь разбудила канонада на западномъ фронтѣ. Орудія рокотали въ сторонѣ Ляотѣшаня.

16 августа, въ пять часовъ пополудни, противникъ открылъ сильный артиллерійскій огонь на фронтъ, отъ форта № 3 до лит. Б.

Главнымъ образомъ обстрѣливалось Малое Орлиное Гнѣздо шестидюймовыми фугасными бомбами и шрапнелью.

Въ деревнѣ Сюйшіинъ замѣчено, что японцы приспособили переднія фанзы въ направленіи Водопроводнаго редута, пробивъ въ нихъ бойницы для пулеметовъ или орудій.

Въ 9 часовъ вечера рота охотниковъ 26-го полка, подъ командой поручика Иващенко, и 3-я рота квантунскаго экипажа выступили отъ Скалистаго кряжа на рекогносцировочную вылазку въ редутъ № 2.

Въ 9 час. 50 мин. стрѣлки незамѣтно подползли къ самымъ окопамъ бросились впередъ на "ура!" и моментально ихъ заняли.

Японцы, по обыкновенію, открыли страшный ружейный и пулеметный огонь.

Несмотря на это, стрѣлки настойчиво наступали, кинувшись въ штыки. Противникъ, смятый внезапнымъ наступленіемъ, не выдержалъ штыка и въ паникѣ бросился въ самый редутъ, откуда, сильно поддержанный, опять открылъ огонь, но настолько сильный, что дальнѣйшее наступленіе стало немыслимымъ.

Рекогносцировка выяснила, что на ночь редутъ № 2 непріятель занимаетъ сильнымъ отрядомъ.

17 августа. Ночь, послѣ окончанія рекогносцировки, по всей линіи восточнаго фронта прошла покойно.

16 августа. Ночь на западномъ фронтѣ прошла покойно.

Наше сторожевое охраненіе и посты противника на старой линіи.

Въ 10 часовъ утра замѣчено, что непріятельскіе кавалеристы по одиночкѣ стягивались къ деревнѣ "Безъ названія", что за Угловой горой. Собралось до 50 всадниковъ. Въ этомъ же направленіи шелъ обозъ изъ 10 двуколокъ, сопровождаемый 15 конными.

Немедленно по группѣ былъ открытъ огонь и настолько удачно, что группа разсѣялась.

Въ ночь на 17 августа, около 12 часовъ, въ лучѣ прожектора была замѣчена недалеко отъ брандера, у бухты Бѣлый Волкъ, японская миноноска, открывшая огонь по прожекторамъ. Вскорѣ ее прогнали огнемъ съ Тигроваго Хвоста, дежурной канонерки и лагерной батареи и, видимо, съ поврежденіями.

Въ ночь на 16 августа уборка труповъ производтлась двуаія партіями: одна, состоявшая изъ 4 жандармовъ и 25 китайцевъ, убирала ихъ въ предѣлахъ Водопроводнаго редута; другая, состоявшая изъ 6 жандармовъ и 55 китайцевъ съ 5 повозками, работала въ мѣстности передъ редутами первымъ и вторымъ, Куропаткинскимъ люнетомъ, Орлинымъ Гнѣздомъ и Китайской стѣной. Обѣ партіи приступили къ своей тяжелой работѣ въ 12 ч. ночи.

Въ 2 часа ночи японцы открыли орудійный и ружейный огонь по первой партіи, при чемъ былъ убитъ одинъ китаецъ, ранено 2 китайца и ун. — оф. Калѣкинъ. Вслѣдствіе не прекращающагося японскаго огня, работу въ этой мѣстности пришлось прекратить, убравъ только 150 труповъ.

Вторая партія, проработавъ до разсвѣта, зарыла около 500 труповъ и вывезла 100 труповъ. Потери второй партіи въ эту ночь: ранено 4 китайца, контужено 2 жандармскихъ ун. — офицера, да 2 китайца пропали безъ вѣсти.

Вернувшись съ оборонительной линіи, я по обыкновенію отправился въ штабъ крѣпости для составленія отчета,

— Я сегодня отправляю въ Петербургъ почту; если хотите, давайте телеграмму — обращается ко мнѣ князь Микеладзе: только никому ни гу-гу. Узнаютъ — немедленно донесутъ Стесселю. Пойдемъ лучше ко мнѣ.

Я написалъ своему родственнику въ Петербургѣ и знакомымъ двѣ однородныхъ телеграммы:

"Артуръ держится Смирновымъ и его честнымъ помощникомъ Кондратенко. Стессель, благодаря своей полной несостоятельности, проигралъ все дѣло укрѣпленнаго раіона. Когда сообщу подробности, волосы станутъ дыбомъ. Доведите до свѣдѣнія Государя. Стесселя необходимо убрать."

Князь Микеладзе при особомъ письмѣ на офиціальномъ бланкѣ отправилъ телеграммы въ отдѣльномъ пакетѣ на имя нашего консула въ Чифу г. Тидемана.

Телеграммы эти г. Тидеманъ получилъ, и, несмотря на особую просьбу князя Микеладзе отправить ихъ по назначенію, не отправилъ, мотивируя свой поступокъ тѣмъ, что телеграммы эти "дискредитировали" де гремѣвшее по всему міру имя Стесселя.

Г. Тидеманъ не посчиталъ возможнымъ отправленіемъ моихъ телеграммъ "дискредитировать" личность генерала Стесселя (несмотря на то, что онѣ препровождались при особомъ письмѣ начальника крѣпостныхъ жандармовъ), онъ не могъ допустить, не говоря уже про меня, что офицеръ, переживая Артуръ и непосредственно оцѣнивая личность и дѣятельность Стесселя, говоритъ правду.

Онъ не посчиталъ даже своей обязанностью донести объ этомъ своему начальству, исходя изъ простого соображенія, что вѣдь дыму безъ огня не бываетъ.

Онъ, какъ вѣрный птенецъ стараго режима, оберегалъ лишь себя, свой покой, а все остальное для него было трынъ-трава.

Но тѣмъ не менѣе, когда я прибылъ въ Чифу (въ концѣ осады Артура) на миноносцѣ "Расторопный", на которомъ я шелъ и значился по списку, "какъ офицеръ отъ крѣпости", отправленный изъ Артура съ вѣдома и распоряженія коменданта и всѣхъ адмираловъ (Стессель хотѣлъ меня, какъ онъ выражался, "упразднить"), то г. Тидеманъ, получивши вслѣдъ за моимъ прибытіемъ отъ Стесселя телеграмму, чтоя — "японскій шпіонъ", быстро снесся со всѣми начальствующими лицами и проявилъ удивительную энергію въ моемъ арестѣ, отъ котораго меня избавилъ чифускій даотай (китайскій губернаторъ), заявившій, что онъ вышлетъ вооруженную силу для моей охраны.

Г. Тидеманъ, вдыхая зараженную атмосферу дипломатическихъ канцелярій, никакъ не могъ уложить въ своемъ дипломатическомъ мозгу понятія, что на Руси Святой, помимо чиновниковъ, есть еще люди, обыкновенные люди, но люди способные здраво смотрѣть на вещи и отчетливо различать черное отъ бѣлаго.

Въ представленіи г. Тидемана Стессель былъ бѣлымъ, въ моемъ — чернымъ.

Г. Тидеманъ долго въ этомъ былъ убѣжденъ, потому что не получалъ офиціальной бумаги за No, что, молъ, хотя намъ и казалось, что Стессель бѣлый, но по докладѣ его превосходительству о совершившемся въ Артурѣ столпотвореніи, его превосходительство пришелъ къ заключенію, что Стессель черный, и впредь до особаго распоряженія приказалъ считать его таковымъ.

Получивши такую бумагу, г. Тидеманъ протеръ глаза, еще разъ прочиталъ ее, посмотрѣлъ No, разглядѣлъ подписи, вспомнилъ дѣятельность Стесселя и, непреложно увѣровавъ въ черноту послѣдняго, отправился къ Смирнову (уже въ Петербургѣ) просить наградъ за свою дѣятельность въ Чифу…

Я думаю, рѣдкій артурецъ не знаетъ имени г. Тидемана. Всѣ, начиная съ высшихъ чиновъ крѣпости и кончая развитымъ фельдфебелемъ, возмущались дѣятельностью этого правительственнаго агента, который, — благодаря своей неподвижности и тому вредному вліянію, которое на него имѣлъ студентъ нашей миссіи, нѣкто бывшій іудей Горовецъ, по принятіи православія ставшій Горовцевъ, — былъ скорѣй союзникомъ японцевъ, чѣмъ Россійскимъ Императорскимъ консуломъ.

17 августа, въ 5 час. 30 м. пополудни, снарядомъ, выпущеннымъ стрѣлковой батареей, былъ взорванъ японскій пороховой погребъ.

Начальнпкъ крѣпостной артиллеріи генералъ-маіоръ Бѣлый немедленно приказалъ командиру батареи капитану Мошинскому участить огонь по взорванному погребу.

По наблюденіямъ, снаряды ложились отлично, лишивъ непріятеля возможности продолжать спасеніе имущества. Группы японцевъ, разбѣжавшись, держались въ значительномъ отдаленіи.

Въ 6 ч. 30 м. развѣдчики въ числѣ 10 человѣкъ, подъ начальствомъ унтеръ-офицера, двинулись рѣдкой цѣпью отъ открытаго капонира къ редуту.

Продвинувшись къ самому брустверу редута и обнаруживъ, что за заднимъ его фасомъ сосредоточенъ довольно сильный резервъ, отошли. Влѣво отъ горы Сиротка возводится батарея крупнаго калибра.

Батареи приморскаго фронта поддерживаютъ непрерывный огонь по возводимой батареѣ и весьма удачно.

Около 8 часовъ вечера въ Большую деревню, что лѣвѣе деревни Хоудзятунь, прошла колонна кавалеріи. Въ этомъ же направленіи двигались небольшія части пѣхоты.

Ночь на 17 августа на фронтѣ прошла покойно.

Городъ бомбардировался до 2-хъ часовъ ночи.

18 августа. Съ сухопутнаго и приморскаго фронта съ ранняго утра развили и поддерживаютъ сильный огонь по возводимой непріятелемъ батареѣ.

Съ 12 часовъ дня началось обстрѣливаніе противникомъ Опасной горы.

17 августа. Старшіи унтеръ-офицеръ 12-го полка Куксичъ съ двумя стрѣлками ходилъ на дальнюю развѣдку, обнаруживъ слѣдующее:

На горномъ хребтѣ Угловой горы, въ неглубокихъ окопахъ лежитъ густая японская цѣпь, численностью до 400 человѣкъ.

Весь день укрѣпленіе 5-е и батарея лит. Д обстрѣливали горный кряжъ, соединяющій Угловую съ Высокой, на которомъ противникъ роетъ траншеи.

Ночь на западномъ фронтѣ прошла тихо. Перемѣнъ въ боевой обстановкѣ не произошло.

Капитанъ Москвинъ очень удачно въ 9 часовъ утра обстрѣлялъ обозъ, шедшій изъ деревни Хоудзятунь къ бухтѣ Луизы.

Въ 11 часовъ утра командиръ саперной батареи капитанъ Вельяминовъ удачной стрѣльбой совмѣстно съ береговыми батареями по непріятельской батареѣ — подбилъ три орудія и разбилъ два блиндажа.

17 августа. Въ 7 часовъ 30 мин. утра былъ замѣченъ въ ста кабельтовыхъ бѣлый пароходъ съ краснымъ крестомъ на трубѣ. Подойдя ближе, пароходъ поднялъ англійскій флагъ и направился къ бухтѣ Луизы.

И вторую телеграмму отъ Намѣстника Его Императорскаго Величества на Дальнемъ Востокѣ.

№ 548.

№ 549

Вотъ что пишетъ истинный герой обороны Артура, покойный Сергѣй Александровичъ…

Ничего не ожидая, я сидѣлъ въ штабѣ и составлялъ отчетъ. На фронтѣ и въ городѣ сравнительная тишина — текла сѣренькая жизнь осажденной крѣпости, — ни свѣта ни просвѣта.

Въ штабѣ тихо: всѣ заняты.

Вдругъ входитъ начальникъ штаба полковникъ Хвостовъ. Нѣсколько взволнованный видъ, противорѣчащій его солидной, всегда покойной, статной фигурѣ.

— Господа! неожиданная новость!

Всѣ собрались въ кабинетъ: капитанъ Водяга, лейтенантъ Мокалинскій, поручики — Князевъ, Гаммеръ и еще кто-то.

— Комендантъ кратко передалъ по телефону: пріѣхали два офицера, былъ удачный бой…

На лицахъ у всѣхъ оживленіе. Мы рады были вѣрить всему.

— Куропаткинъ наступаетъ…

Всѣ невольно продвинулись впередъ, обратились въ слухъ. На фронтѣ загудѣло сильнѣе.

— Стесселя Государь… Хвостовъ на нѣсколько секундъ остановился. Я наблюдалъ. У всѣхъ на лицахъ любогіытство.

— …убираетъ, — сказалъ кто-то весело.

— … поздравилъ генералъ-адъютантомъ, Семенова — флигель-адъютантомъ! — отчеканилъ Хвостовъ и, облокотившись на руки, пристально глядѣлъ на присутствовавшихъ.

Всѣ такъ и застыли.

Водяга вышелъ — на устахъ его играла торжествующая улыбка.

— А Смирнову?

— Кондратенко?

Всѣ разбрелись по своимъ мѣстамъ, убитые, сумрачные — словно произошло какое-то непоправимое несчастіе…

Къ 12 часамъ весь офиціальный Артуръ потянулся съ поздравленіями къ вновь пожалованному генералъ-адъютанту.

Я не хотѣлъ итти. Но мнѣ настоятельно совѣтовали принести свои "искреннія привѣтствія".

— Идите, непремѣнно идите, иначе вы наживете всемогущаго врага.

— Онъ сотретъ васъ съ лица земли, лишитъ возможности наблюдать и собирать цѣнный историческій матеріалъ — говорили опытные, дальновидные люди.

Я подчинился велѣнію разсудка и, поборовъ въ себѣ непріязнь, въ 4 часа отправилсякъ "всемогущему".

Генералъ принялъ въ высшей степени любезно. Усадилъ, предложилъ курить, весело болтая. Онъ былъ въ самомъ лучшемъ настроеніи духа и, какъ ребенокъ, не могъ побороть въ себѣ той радости, которая отражалась въ каждомъ его движеніи, взглядѣ, жестѣ.

Онъ, съ свойственнымъ ему женскимъ складомъ ума, забылъ о совершонномъ подлогѣ, объ обманѣ, которымъ онъ окружилъ Царя, все забылъ и только радовался. Радовался такъ, какъ радуется ребенокъ, котораго, вмѣсто заслуженной деры, обласкали и наградили подарками.

— Да, неугодно ли! Назначили генералъ-адъютантомъ, а я простой, сѣрый солдатъ! Какъ я тамъ, при дворѣ покажусь? Вѣдь я ни ступить ни молвить не умѣю.

— Что будетъ впереди, ваше превосходительство, неизвѣстно. Вѣдь у насъ нельзя поручиться не только за завтрашній день, въ грядущемъ часѣ мы не увѣрены. Того и гляди на тотъ свѣтъ отправишься.

На свѣтлое чело генералъ-адъютанта налетѣло сумрачное облако.

— Совершенно вѣрно, совершенно вѣрно, воевать надо, а тутъ награждаютъ…

Въ кабинетъ входилъ командиръ саперной роты подполковникъ Жеребцовъ и приносилъ "искреннія" поздравленія…

Я откланялся.

Вечеромъ зашелъ къ коменданту. Онъ давно уже жаловался на желудокъ (въ сильной степени дезинтерія) и послѣдніе два дня, по категорическому предписанію врача, не садился на коня. Выглядѣлъ Смирновъ сильно похудѣвшимъ.

На фронтѣ было тихо. Телефонъ молчалъ. Донесенія поступали рѣдко.

Только городъ обстрѣливался довольно сильно. Направо, по всей площади Стараго города, то и дѣло рвались снаряды.

Пришелъ Хвостовъ.

Комендантъ, несмотря на недомоганіе, былъ по обыкновенію и бодръ и оживленъ, увлекательно разсказывая, какъ онъ не попалъ на Дальній Востокъ въ китайскую кампанію и какъ волею судебъ очутился здѣсь теперь.

— Да, да, господа, въ серьезныя минуты жизнедѣятельности человѣка, въ тревожныя минуты, переживаемыя народомъ, нужно совершенно забыть себя, нужно жить и дѣйствовать не по сердцу, а по разуму…

На этомъ мы простились, о Стесселѣ за весь вечеръ не было произнесено ни слова.

Въ ночь съ 18 на 19 августа къ нашимъ передовымъ постамъ подкрались пѣшіе развѣдчики, которые были отогнаны назадъ. На казачій постъ у дер. Хоудзятунь вышелъ разъѣздъ въ числѣ 6 человѣкъ на разномастныхъ лошадяхъ, но, когда окликнули — японцы карьеромъ ускакали, провожаемые залпами. Ночами японцы усиленно ведутъ окопныя работы на Угловой горѣ.

Въ деревнѣ Дакоудинъ находится японскій госпиталь.

Съ 12 часовъ ночи фортъ № 4 открылъ сильный и очень удачный огонь по непріятельской батареѣ и Панлуншанскимъ окопамъ.

Разъѣзды 14 и 15 полковъ дошли до дер. Вандзятунь, но, встрѣченные сильной конной заставой, на поддержку которой показалась значительная пѣхотная часть — отошли. Разъѣзды обнаружили, что по линіи постовъ японцы протянули проволоку съ колокольчиками.

Всѣ разъѣзды, посылаемые къ сѣверу отъ Малой Голубиной бухты, встрѣчаются сильнымъ огнемъ изъ окоповъ, вырытыхъ по горамъ. Утромъ въ бухту Луизы вошелъ пароходъ Краснаго Креста и остановился у горнаго побережья, гдѣ въ деревнѣ Дакоудинъ находится госпиталь.

Весь вечеръ 18 и большую часть ночи на 19 августа батареи весьма удачно обстрѣливали производимыя непріятелемъ осадныя земляныя работы.

18 августа, въ 10 час. вечера, въ лучахъ прожекторовъ было обнаружено нѣсколько непріятельскихъ миноносцевъ и одно судно типа заградителя. По нимъ былъ открытъ огонь съ фортовъ морского фронта. Удачнымъ выстрѣломъ съ одной изъ батарей заградитель былъ пущенъ ко дну: снарядъ переломилъ судно пополамъ. Было ясно видно, что подъ водою сначала показались винты, а затѣмъ носовая часть, послѣ чего судно скрылось въ водѣ.

Комендантъ крѣпости, съ занятіемъ японцами редутовъ I и II, считалъ настоятельно необходимымъ организовывать вылазки къ редутамъ, но генералъ Стессель всѣми силами старался противодѣйствовать имъ. Съ паденіемъ редутовъ, противникъ садился къ намъ на фронтъ и, конечно, использовалъ всѣ выгоды. Онъ немедленно отъ редутовъ повелъ назадъ траншеи, что, конечно, было несравненно легче, чѣмъ вести ихъ впередъ, подвергаясь орудійному огню нашихъ батарей.

Лишь только Стессель понялъ, что побѣда надъ Смирновымъ одержана — немедленно наложилъ свое veto на вылазки, не желая входить въ разсужденія, чѣмъ руководствуется комендантъ, настаивая на послѣднихъ. Достаточно было, что этого требуетъ Смирновъ, и вылазки запрещались.

19 августа. Около 6 часовъ вечера временное укрѣпленіе № 5 открыло огонь по показавшемуся въ деревнѣ Сындятенъ непріятельскому эскадрону. Послѣ нѣсколькихъ попаданій, кавалеристы разсѣялись.

Въ 9 часовъ вечера непріятель неожиданно открылъ орудійный огонь по производимымъ ротой моряковъ работамъ на Длинной горѣ и сейчасъ же перешелъ въ наступленіе изъ Мертвой сопки. Наступленіе было немедленно парализовано орудійнымъ и ружейнымъ огнемъ, и непріятель съ огромнымъ урономъ отбитъ. Къ 12 часамъ ночи на западномъ фронтѣ все стихло. Во время наступленія одна изъ непріятельскихъ колоннъ нарвалась на фугасъ между Длинной и Дивизіонной горами. Эффектъ былъ дѣйствительный и ужасный: въ мгновеніе отъ цѣлой массы живыхъ людей ничего не осталось.

19 августа. Стрѣльба по редуту № 1 была очень хорошая: часть вала изъ мѣшковъ обвалилась, много попаданій было въ самый редутъ и окопы.

Огонь по редуту № 2 былъ еще удачнѣй: три снаряда, попавъ въ блиндажъ, совершенно его разрушили.

Ясно было видно, какъ люди разбѣгались послѣ каждаго попаданія въ брустверъ.

Въ 5 ч. пополудни противникъ сосредоточеннымъ огнемъ началъ обстрѣливать батарею лит. Б и прилегающія къ батареямъ дороги.

Съ 4 часовъ до 7 пополудни опять была произведена стрѣльба по редутамъ No№ 1 и 2.

Наблюдавшій за паденіемъ снарядовъ шт. — кап. Ясенскій доложилъ, что на редутѣ № 1, помимо значительныхъ разрушеній, замѣчено много убитыхъ и раненыхъ.

19 августа, около 10 час. утра, на S были видны непріятельскія суда; "Матсушима", "Ицикушима", "Хагиндате", "Акаши" и 12 миноносцевъ. Изъ-за м. Кепа появились "Чинъ-іенъ", 2 парохода и 3 катера.

9 часовъ утра.

День ясный, голубой.

Кругомъ тихо, словно и японцы удивляются тому, что творится въ Артурѣ.

Кончилось молебствіе. Убрали аналой, священники ушли.

Въ центрѣ выстроившихся покоемъ войскъ остался генералъ-адъютантъ, окруженный многочисленной свитой.

Онъ головой выше всѣхъ.

Все смолкло…

— …Слушай! На караулъ! Господа офицеры! — раздалась команда. Всѣ застыли.

— Дорогіе мои боевые славные товарищи! Великій Государь нашъ Императоръ, по случаю великой радости, дарованія Господомъ Богомъ Ему, Царю-Батюшкѣ, и Великой родинѣ Наслѣдника Престола, пожаловалъ меня своимъ генералъ-адъютантомъ. Эту высокую награду получилъ я, благодаря вашимъ геройскимъ дѣламъ. Земно кланяюсь вамъ, герои: стрѣлки, артиллеристы и моряки. Въ честь нашего Великаго Государя — ура!

Загремѣлъ оркестръ, покатилось "ура". Долго стоялъ этотъ шумъ.

Генералъ-адъютантъ махнулъ.

Все стихло.

Отдѣляется генералъ Фокъ.

— Ребята! Государь Императоръ пожаловалъ нашего высшаго начальника высокимъ званіемъ своего генералъ-адъютанта.

Знаете ли вы, что такое генералъ-адъютантъ?

Генералъ-адъютантъ, это самое приближенное лицо къ Особѣ Государя Императора.

Государь черезъ своихъ генералъ-адъютантовъ вѣщаетъ народу свою волю.

Генералъ-адъютантъ Стессель среди насъ. Онъ посланникъ Государя. Онъ замѣщаетъ здѣсь священную Особу Царя.

Итакъ, помните:

Все, что будетъ говорить генералъ адъютантъ Стессель, говоритъ Самъ Государь Императоръ.

Все, что будетъ дѣлать генералъ-адъютантъ Стессель, дѣлаетъ Самъ Государь Императоръ!

Въ честь вновь пожалованнаго генералъ-адъютантомъ генералъ-лейтенанта Стесселя — ура!

Опять гремѣлъ оркестръ, катилось "ура".

Фокъ, цѣлуя, обнималъ Стесселя, Стессель, обнимая, цѣловалъ Фока.

Волной перекатывалось "ура", оркестръ гремѣлъ. Птенцы торжествовали, остальные — кто улыбался, кто стоялъ съ сумрачнымъ, тупымъ, злобнымъ выраженіемъ лица.

Герои, наконецъ, оторвались другъ отъ друга.

— Къ ц-е-р-е-м-о-н-і-а-л-ь-н-о-м-у маршу!

Войска перестраивались.

Кончился маршъ.

Гражданскій комиссаръ (губернаторъ Квантуна) полковникъ Вершининъ подошелъ съ привѣтствіемъ отъ лица гражданскаго населенія Артура.

Генералъ-адъютантъ грубо оборвалъ:

— Какое здѣсь гражданское населеніе, какой такой теперь гражданскій комиссаръ? Ничего такого не знаю. Чего вы лѣзете?

. . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . .

Площадь казармъ 10-го полка быстро опустѣла.

Долго потомъ говорили объ этомъ парадѣ. Возмущались. Судили, рядили.

А позорная гибель Артура уже предрѣшалась.

20 августа. Послѣ отбитія штурма — ночь прошла безъ перемѣнъ въ боевой обстановкѣ.

Разъѣздъ 16 полка дошелъ до непріятельскаго расположенія и обнаружилъ, что среди пѣхотныхъ солдатъ много матросовъ.

Передвиженій значительныхъ силъ не замѣчается, но большія группы пѣшихъ и конныхъ въ раіонѣ деревень Цинзятунь — Хайдзятунь показываются чаще, чѣмъ прежде.

Удачными выстрѣлами съ мортирной батареи № 7 по горѣ, что правѣе и рядомъ съ Длинной горой, разбиты пять пулеметовъ, разрушены всѣ блиндажи, убито много японцевъ; остальные разбѣжались.

Около 4 часовъ пополудни около 2 ротъ японцевъ перебѣжали въ деревню "Безъ названія".

Пѣшіе дозоры все время бродятъ передъ постами.

Высокій гаолянъ сѣвернѣе деревни Вандзятунь способствуетъ скрытному передвиженію японцевъ.

Вечеромъ по берегу бухты Луизы на полуостровъ сѣвернѣе Голубиной бухты прошло 25 вьючныхъ лошадей. Есть основаніе предположить, что шла горная артиллерія, т. к. черезъ каждыя 8 лошадей ѣхалъ всадникъ.

Весь день по берегу Луизы наблюдалось много конныхъ и пѣшихъ.

Вообще движеніе въ этомъ раіонѣ усплилось.

20 августа. Ночь на фронтѣ прошла покойно. Утромъ замѣчено движеніе противника небольшими группами отъ желѣзнодорожнаго моста къ Сахарной Головѣ. Въ этомъ же направленіи двигались повозки.

Въ 10 часовъ утра 20 августа было замѣчено, что отъ деревни Вандзятунь по дорогѣ, у рѣчки, къ деревнѣ Тандзятунь человѣкъ 80 тянули что-то тяжелое, вѣроятно, осадное орудіе.

Батареи немедленно открыли огонь, парализовавъ дальнѣйшую работу.

Въ 6 часовъ вечера мичманомъ Ломанъ были выжжены двѣ деревни Палиджуанъ.

Штабсъ-капитанъ Краевскій донесъ, что правѣе редута № 1 японцы выдвинули два орудія, изъ которыхъ былъ открытъ огонь по форту № 3 въ 9 часовъ вечера.

20 августа, въ 10 час. утра, непріятельскій миноносецъ въ 14 миляхъ на SO, наскочивъ на мину, пошелъ ко дну.

На горизонтѣ все время держатся нѣсколько непріятельскихъ судовъ и очень много миноносцевъ.

Встрѣтившись съ полковникомъ Хвостовымъ, поговорили о невозможномъ поведеніи нашей артурской полиціи.

Генералъ-адъютантъ такъ все распустилъ, что положительно съ ней нѣтъ никакого сладу.

Полицмейстеръ дошелъ до такого нахальства, что, пользуясь благоволеніемъ генералъ-адъютанта, пишетъ въ категорической формѣ предписанія артурскому мировому судьѣ г. Дмитріеву.

Тауцъ прямо неистовствуетъ. Дѣлаетъ онъ это, конечно, изъ желанія угодить Стесселю, такъ какъ послѣдній положительно не выноситъ ничего гражданскаго.

— Э! батюшка! Теперь у насъ наступили такія времена, что не замѣтишь, какъ по физіономіи получишь. Представленіе о законности и порядкѣ генераломъ Стесселемъ и его ближайшими помощниками давно утеряно… Тоже нашли, чѣмъ возмущаться! Теперь надъ Артуромъ царитъ произволъ, а онъ полиціей возмущается.

Я вотъ вамъ лучше разскажу, какъ подтверждается пословица: "отъ судьбы не уйдешь".

Знавали вы Лейбошица? Маленькій этакій еврейчикъ, содержалъ еще часовой магазинъ, а послѣднее время геройски себя велъ въ санитарномъ отрядѣ ротмистра Познанскаго.

Приходитъ онъ позавчера домой.

Въ фанзу его попалъ снарядъ. Входитъ въ комнату. На столѣ — его фотографическая карточка, только не цѣльная: осколкомъ оторвало голову. Настолько это на него произвело удручающее впечатлѣніе, что онъ не рѣшился ночевать дома.

Отправился къ пріятелю.

Что бы вы думали?

Попадаетъ въ фанзу пріятеля снарядъ, и бѣдный Лейбошйцъ отправляется въ горняя Сіона съ начисто, какъ ножемъ, отрѣзанной головой!

Жаль Лейбошица. Хорошій, честный и храбрый, на диво былъ храбрый человѣкъ, хотя еврей.

Познанскій представилъ его къ георгіевскому кресту.

Да, вотъ оно что значитъ судьба и къ какимъ она иногда способна шуткамъ.

21 августа. Ночь на линіи восточнаго фронта прошла покойно.

Сь 2 ч. 20 м. утра непріятель усиленно бомбардировалъ Старый городъ, а съ 5 часовъ перенесъ огонь въ Новый городъ.

На редутѣ № 1 непріятель ведетъ спѣшныя работы.

Тоже усиленно идетъ производство работъ отъ Дагушаня до Палиджуана.

Въ 8 часовъ утра обнаружено было движеніе въ сторону Сахарной Головы.

Показались колонна пѣхоты и кавалерія, которыя немедленно были разстрѣляны полевой артиллеріей.

21 августа непріятель усиленно продолжаетъ днемъ и ночью пролагать окопы противъ исходящаго праваго угла капонира № 1.

Развѣдка редутовъ No№ 1 и 2 выяснила, что каждый изъ нихъ занимаетъ отъ 2-хъ до 3-хъ ротъ пѣхоты, которыя, подъ прикрытіемъ стрѣлковыхъ цѣпей, продолжаютъ земляныя работы.

21 августа. Деревня "Безъ названія" японцами очищена.

Разъѣздами капитана Романовскаго выяснено, что японцы линіей постовъ занимаютъ высоту сѣвернѣе дер. "Безъ названія", деревню Гоудзятунь и высоты сѣвернѣе Голубиной бухты. Когда укрѣпленіе № 5 обстрѣливало Вандзятунь и Игажуанъ, японцы отошли въ ближайшія лощины, а затѣмъ вновь ихъ заняли.

Днемъ къ нашимъ постамъ подходили японскіе разъѣзды. Въ бухтѣ Луизы наблюдалось сосредоточеніе противника.

Съ 20-го на 21-е августа охотниками сводной роты 11 и 12 полковъ шт. — кап. Соловьева были произведены двѣ дальнихъ развѣдки.

Лѣвая партія. Старшій ун. — оф. 11 полка Федотъ Вѣтеръ съ 10 стрѣлками, съ наступленіемъ сумерекъ, проползли между японскими сторожевыми постами. Когда остановились для роздыха, стрѣлокъ Демченко упрашивалъ своего старшаго разрѣшить снять японскаго часового, который, ничего не замѣтивъ, спокойно стоялъ лицомъ къ нашему расположенію, освѣщаемый прожекторомъ съ укрѣпленія № 5. Старшій не разрѣшилъ, т. к. трудно было незамѣченнымъ проползти свѣтовую полосу.

Отдохнувъ, охотники двинулись впередъ. Мимо нихъ прошелъ дозоръ въ 7 человѣкъ, не замѣтивъ присутствія приросшихъ къ землѣ смѣльчаковъ.

Разминувшись съ дозоромъ, стрѣлки доползли до деревни у подошвы высоты № 92.

Японцы, почуявъ что-то неладное, не выходя изъ деревни, открыли безпорядочную стрѣльбу, которая постепенно стихла. Обойдя деревню, наши отошли назадъ и расположились въ засадѣ въ оврагѣ, что идетъ вдоль дороги изъ деревни Мгоязятунь въ кумирню.

На разсвѣтѣ изъ деревни показался разъѣздъ въ 8 человѣкъ. Допустивъ его на дистанцію 800 шаг., стрѣлки открыли огонь залпами. Разъѣздъ ошалѣлъ съ испугу. Два всадника, какъ подкошенные, скатились на землю, лошади вмѣстѣ съ уцѣлѣвшими кавалеристами понеслись въ деревню Даянтоува.

Прогнавъ разъѣздъ, молодцы-развѣдчики вернулись на свою позицію.

Правая партія. Старшій стрѣлокъ 12 полка Филиппъ Солодкій съ 8-ю стрѣлками-однополчанами незамѣченными пробрались къ небольшой деревушкѣ, что къ сѣверо-востоку отъ деревни Томидзуанъ, подъ Угловой горой. За деревушкой лежала въ цѣпи приблизительно одна рота. Часовые, услышавъ подозрительный шорохъ, дали два выстрѣла; наши притаились.

Въ деревушкѣ залаяли собаки, изъ нея бѣгомъ кинулись засѣвшіе японцы къ своей цѣпи, въ которой начался шумъ и суета.

Пошумѣвъ — японцы успокоились.

Пользуясь шумомъ, развѣдчики поползли дальше, въ деревню Игазуанъ, за которой въ окопахъ обнаружили до 2 ротъ.

Все было тихо, только лучъ прожектора бродилъ по этому мѣсту и наконецъ остановился.

Нѣсколько минутъ спустя, съ укрѣпленія № 5 долетѣлъ звукъ выстрѣла, прошипѣлъ снарядъ и разорвался прямо въ окопѣ.

Послѣ оглушительнаго взрыва, стоны раненыхъ заглушились поднявшейся невообразимой суматохой: крикъ, шумъ, не то ругань, не то приказанія.

— Порядка тамъ совсѣмъ не было — докладывали развѣдчики. — Всѣ заметались. Бросались впередъ, назадъ, а снаряды одинъ за другимъ рвались. Лучъ прожектора стоялъ неподвиженъ.

Японцы бросились въ оврагъ. Батарея, замѣтивъ это движеніе, перенесла огонь дальше.

Во время суматохи наши развѣдчики дали по убѣгавшимъ нѣсколько залповъ.

Японскій разъѣздъ, показавшійся до начала стрѣльбы изъ орудій впереди дер. Игазуанъ, — при первыхъ же выстрѣлахъ вскачь удалился въ глубину своего расположенія.

Когда японцы очистили окопъ, спрятавшись въ оврагѣ, наши доползли до него и просидѣли до разсвѣта, наблюдая за противникомъ.

Съ разсвѣтомъ охотники вернулись, видѣвъ по дорогѣ, какъ японцы очищали окопъ подъ Угловой горой, осыпаемый снарядами съ укрѣпленія № 5.

21 августа, въ 3 час. 45 м. послѣ обѣда, за бухтой Тахэ, подъ правымъ бортомъ крейсера "Ицикушима" взорвалась мина; крейсеръ накренился до 10°, и на немъ возникъ пожаръ. За симъ крейсеръ выправился и ушелъ.

Въ ночь на 21 августа въ мѣстности подъ Орлинымъ Гнѣздомъ и Куропаткинскимъ люнетомъ жандармами и китайцами было зарыто 500 труповъ; во время работы ранены одинъ жандармъ и три китайца.

Заходилъ къ коменданту крѣпости. Благодаря тому, что онъ, не подчиняясь требованію врача лежать, все время работалъ, ведя подвижную дѣятельность, процессъ выздоровленія слегка затянулся.

Докторъ обѣщаетъ его выпустить дней черезъ пять.

Не даромъ говорили, что Смирновъ двужильный. Болѣзнь въ самой жестокой степени, а онъ бодръ и дѣятеленъ.

— Чортъ возьми, нужно проѣхать на фронтъ, а нельзя. Запустишь болѣзнь, хуже будетъ — сердито говоритъ комендантъ.

Преинтересной сцены былъ я сегодня свидѣтелемъ. Начальникъ штаба Хвостовъ допрашивалъ китайца-лазутчика.

Переводчикомъ служилъ десятилѣтній мальчикъ, кажется, сынъ одного изъ жандармскихъ унтеръ-офицеровъ.

Сначала китаецъ началъ молоть какую-то ерунду по-русски.

Хвостовъ прехладнокровно слушалъ, слушалъ, да и говоритъ:

— Нѣтъ, ничего не понимаю, несетъ что-то невозможное.

— Капитана, мозно. Всо мозно. Одинъ тамъ ходи мѣсяцъ. Другой приходи — скажи: капитанъ, ходи десять тысячъ…

— Нѣтъ, братъ, замолчи, мы съ тобой каши не сваримъ. Позовите-ка переводчика.

Мальчуганъ явился.

— Здорово, молодчинище!

— Здравія желаю вашему высокородію! отрубилъ мальчуганъ.

— Ну, спроси, спроси — сколько японцы считаютъ у себя убитыми подъ Артуромъ.

Мальчуганъ съ китайцемъ громко заспорили. У обоихъ глаза горятъ, пѣтушатся.

— Да ты не спорь съ нимъ, спроси только.

Мальчуганъ подбоченился и строго спрашиваетъ, подстукивая ногой.

Китаецъ сосредоточенно отвѣчаетъ. А у самого глаза хоть серьезно, но хитро смотрятъ.

Опять заспорили. Китаецъ злится. Мальчуганъ наступаетъ.

— Ты опять споришь!

— Никакъ нѣтъ, ваше высокородіе: китаецъ вретъ! Онъ говоритъ, что убито здѣсь 20,000, осталось 30,000.

А самъ говоритъ, что пригнали подъ Артуръ 85,000. Я его нѣсколько разъ спрашивалъ — сколько? Твердитъ 85,000. Гдѣ же 35,000 дѣвалось?

Общій хохотъ.

22 августа. Ночь на линіи фронта прошла относительно покойно. Противникъ велъ окопныя работы изрѣдка обстрѣливаемыя нашими батареями. Сторожевые посты доносили, что влѣво отъ Сахарной Головы слышались движеніе повозокъ, ржаніе лошадей, шумъ и говоръ людей.

Поддоручикомъ Кронивецкимъ, занимающимъ капониръ № 2, замѣчено, что въ 150 шагахъ отъ бруствера капонира японцы возвели окопъ.

Въ 8 час. 20 м. вечера съ сѣверо-востока, изъ оврага показались три японца съ фонарями и бросились ко рву Водопроводнаго редута, поддержанные стрѣлковою цѣпью. Наши встрѣтили ихъ пулеметами и залповымъ ружейнымъ огнемъ. Японцы не выдержали и, оставивъ много убитыми и ранеными, убѣжали въ оврагъ, гдѣ у нихъ проложенъ крытый ходъ.

Въ теченіе всего дня противникъ показывался въ разныхъ мѣстахъ небольшими группами. На сѣверо-западномъ склонѣ горы Сяогушань ясно наблюдалась группа въ 8 человѣкъ, одинъ изъ нихъ семафорилъ флагами. Несмотря на тщательное наблюденіе, пріемной станціи обнаружить не удалось.

Наши батареи сѣверо-восточнаго фронта очень удачно поражали осаждающія батареи противника и его расположеніе. Заредутная батарея, открывъ сильный огонь по полевой батареѣ, лѣвѣе горы Сиротка, заставила послѣднюю замолчать. Потушивъ эту батарею. Заредутная перенесла огонь на бивуакъ противника у деревни Вандзятунь по бѣлѣвшимъ палаткамъ.

Совмѣстный сосредоточенный огонь батарей — Курганной, Заредутной, Мортирной и форта № 3 по редутамъ No№ 1 и 2 и ходу сообщенія между ними далъ отличные результаты: въ редутахъ разбиты блиндажи, изъ хода сообщеній выгнаны японцы.

Деревня Палиджуанъ, впереди Скалистаго редута, сожжена три дня тому назадъ, а оставшіяся стѣны разрушены вчера окончательно.

Сегодня японцы усилили бдительность.

Орудія у Скалистаго очень безпокоятъ противника. Вечерняя развѣдка редутовъ No№ 1 и 2 обнаружила слѣдующее: на редутѣ № 1 работаютъ около двухъ ротъ, выставившихъ часовыхъ и секреты. Снарядъ, влетѣвшій въ самую средину работавшихъ, заставилъ послѣднихъ разбѣжаться; во 2-мъ редутѣ тоже идетъ усиленная работа: ломаютъ навѣсъ, вытаскиваютъ доски, переносятъ ихъ на редутъ № 1, а назадъ возвращаются по одиночкѣ, съ какою-то ношей.

По окончаніи развѣдки, по редутамъ открытъ былъ сильный артиллерійскій огонь.

22 августа. Ночь на линіи фронта прошла покойно.

Ночью японскія заставы придвигаются къ нашимъ постамъ.

Въ деревнѣ Чуйдіуэва стоятъ 6 полевыхъ и 6 осадныхъ орудій. Въ деревнѣ Пандеа живетъ генералъ со штабомъ.

Около 12 часовъ пополудни наблюденіями капитана Стемпневскаго 1-го установлено, что въ направленіи отъ деревни Инчензы къ бухтѣ "1- кораблей" двигался обозъ, численностью около 200 двуколокъ.

Днемъ временное укрѣпленіе № 5 стрѣляло по японской пѣхотѣ и кавалеріи, показавшихся открыто въ деревнѣ Гоудзятунь. Противникъ немедленно скрылся за дер. "Безъ названья".

Въ 6 часовъ вечера японская рота, перебѣжавъ въ дер. "Безъ названья", стала наступать на нашъ постъ.

Постъ открылъ сильный ружейный залповый огонь и, поддержанный подоспѣвшей заставой, отогналъ роту, заставивъ ее отступить въ ближайшую лощину. Непріятель оставилъ 2 убитыхъ и нѣсколько раненыхъ.

Въ 8 час. веч. въ направленіи фортовъ, на сѣверо-востокъ, между 6 и 9 госпиталемъ, стали появляться огневые снгналы, по которымъ противникъ открылъ орудійный огонь. Четыре снаряда разорвались на площади противъ дома Соловья, а одинъ разбилъ крышу 9 госпиталя.

CXXXIV

Сегодня проѣхалъ одинъ на атакованный фронтъ. Когда мой Худобинъ узналъ, что мы ѣдемъ на сѣверо-восточный фронтъ, да еще одни — возмутился.

— И охота вамъ, Евгеній Константиновичъ, къ чорту въ когти лѣзть.

Такъ я хорошо съ пожарными въ карты игралъ [11]. A теперь, нако-сь!

— Ничего, Николай Терентіевичъ, мы живо объѣдемъ.

— Да, да — живо въ госпиталь попадемъ.

Пока не осѣдлалъ лошадей, все время бубнилъ.

— Себя не жалѣете, скотину бы пожалѣли.

— А о себѣ ты не заботишься?

— Я-то что? Мое дѣло служба. Приставили къ вамъ — значитъ и не того.

По дорогѣ заѣхалъ въ "катакомбы".

Катакомбами артурцы назвали трубу для стока воды, проложенную у импани Краснаго Креста и имѣвшую въ діаметрѣ до 1 сажени. Сверху въ нѣсколько саженъ земля. Отличный, прочный блиндажъ, въ которомъ ютились болѣе робкіе артурцы во время бомбардировокъ. Многіе туда перебрались съ постелями и частью имущества.

На голомъ полу стояли рядами кровати. Помѣщеніе напоминало казарму.

Было тамъ и прохладно и довольно сухо.

Только во время дождя тамъ было неуютно.

Каналъ превращался въ быстро несущуюся горную рѣчку, забиравшую въ своемъ теченіи все, что не успѣли поставить на постели.

Если дождь шелъ сильнѣй, то всплывали и койки.

Зато въ часы бомбардировокъ — тамъ было безопасно.

Когда я подъѣхалъ къ "катакомбамъ", все населеніе высыпало на воздухъ, усѣявъ склоны оврага живописными группами оживлявшимися веселымъ щебетаніемъ дѣтишекъ.

Дымились самовары, горѣли костры съ треножниками надъ ними — готовились ужинать.

Вечеръ былъ тихій и ясный.

Городъ не бомбардировался.

Скоро добрались и до Утеса.

Зашелъ въ блиндажъ.

Генералъ Надѣинъ, неизмѣнно покойный. Начальникъ его штаба — Степановъ, утомленный. Нѣсколько офицеровъ. Полковникъ Мехмандаровъ. Послѣдній съ увлеченіемъ вспоминалъ свой родной Кавказъ.

Поздоровавшись, онъ продолжалъ:

— Кавказъ очень хорошъ! Природа на все положила печать, съ ручательствомъ за доброкачественность. Но бѣда въ томъ — гдѣ нужно камня, его нѣтъ, гдѣ не нужно — тамъ тьма. Гдѣ нужно воды — ея нѣтъ, гдѣ въ ней нѣтъ никакой необходимости, ея море.

А исламъ? Все хорошее онъ въ будущей жизни даетъ. Все хорошо, только намъ обѣщано въ раю семь гурій, и что же вы думаете? Всѣ онѣ съ круглыми глазами. Ну, не досада ли? А знаете, я теперь ничего не хочу — ни рая, ни гурій. Я хочу только немного отдыха.

Дѣйствительно, кругомъ все время рвутся снаряды. Два разорвались на крышѣ блиндажа. Остальные, перелетая, рвутся въ лощинѣ.

Кругомъ работаютъ стрѣлки, столько же обращая вниманія на снаряды, какъ на мухъ.

Пришелъ полковникъ Стольниковъ — тянется передъ генераломъ, докладывая:

— Тамъ, за Орлинымъ Гнѣздомъ, ваше превосходительство, не даютъ показаться, на выборъ бьютъ. Я приказалъ своимъ артиллеристамъ пострѣлять. Нельзя ихъ безнаказанными оставлять.

— Пострѣляйте, пострѣляйте — спокойно соглашался убѣленный сѣдинами, почтенный давними годами генералъ Надѣинъ.

Я внимательно наблюдалъ за всѣми.

Каждый изъ нихъ не увѣренъ въ слѣдующемъ часѣ, слѣдующей минутѣ. Снарядъ не разбираетъ: старость ли глубокая, молодость ли кипучая — ему все равно. Шипѣніе, ударъ, мгновеніе — взрывъ, и все кончено.

Это не Севастополь!

Бомбы не зальешь, не засыплешь!

Наблюдалъ и диву давался.

Вѣдь это не день, не два, а недѣли, мѣсяцы долгіе.

Шумятъ, смѣются, трунятъ другъ надъ другомъ, японцами…

— Ваше превосходительство, ѣдемъ? спросилъ Степановъ.

— Да, да, конечно, нужно произвести вечерній объѣздъ.

Быстро засѣдлали лошадей.

23 августа. Ночь прошла покойно.

Въ боевой обстановкѣ на линіи фронта перемѣнъ не произошло.

Въ 8 часовъ утра въ долинѣ за Угловой горой показался эскадронъ кавалеріи. Батареи на Длинной горѣ немедленно открыли огонь.

Снаряды начали ложиться настолько хорошо, что эскадронъ моментально разсѣялся.

Въ 11 часовъ утра японцы начали передвигаться группами въ 30–40 человѣкъ впереди Волчьихъ горъ съ западнаго фронта на восточный.

Японцы пошли тихой сапой и окружили Водопроводный редутъ со всѣхъ сторонъ окопами, доходящими въ нѣкоторыхъ мѣстахъ до 300 шаговъ.

Работы идутъ и днемъ, при чемъ японцы настолько умѣло прикрываются, что видны только взмахи кирокъ и лопатъ, а сами остаются неуязвимыми для ружейнаго огня.

Ближайшія батареи, открывая временами огонь фугасными бомбами, мѣшаютъ производимымъ работамъ, разрушая окопы.

Въ 3 часовъ вечера опять было замѣчено съ Зубчатой батареи передвиженіе японцевъ на нашъ правый флангъ.

Въ 11 часовъ утра изъ редута № 1 вышелъ японецъ съ двумя ящиками на виду у всѣхъ, спокойно направился къ Китайскому валу, занятому нашими стрѣлками.

Изъ открытаго капонира открыли по немъ огонь.

Японецъ продолжалъ быстро подвигаться впередъ, не обращая вниманія на свистѣвшія вокругъ пули.

Ружейный огонь увеличился.

Наконецъ японецъ не выдержалъ — былъ ли онъ раненъ, или нѣтъ, но остановился, бросилъ ящики и пустился бѣгомъ назадъ. Добѣжавъ до долины, упалъ, какъ подкошенный, и болѣе не поднимался.

За оставленными ящиками отправились нѣсколько охотниковъ, которые имъ удалось благополучно доставить въ расположеніе 12 роты. Въ одномъ изъ ящиковъ оказался запалъ съ капсюлемъ, а къ другому были привязаны два Бикфордова шнура.

Бывшій при раскупориваніи ящиковъ саперный офицеръ Дебагорій-Мокріевичъ констатировалъ, что въ нихъ оказался лиддитъ, прессованный въ небольшіе куски, завернутые въ восковую бумагу. Ящикъ изъ сосновыхъ досокъ, шириной въ 4 вершка и длиной въ 6 вершковъ.

Вечеръ на фронтѣ прошелъ покойно.

24 августа. Ночь прошла безъ перемѣнъ въ боевой обстановкѣ.

Въ 8 часовъ утра съ Зубчатой батареи замѣтили, что у деревни Михаудзи кавалерійскій полкъ производитъ ученіе.

23 августа. Ночь на фронтѣ прошла покойно.

Въ расположеніи передовыхъ частей на западномъ фронтѣ безъ перемѣнъ.

Въ 3 часа пополудни непріятель открылъ орудійный огонь изъ трехъ пушекъ по нашему расположенію на Высокой горѣ.

Фортъ № 5 немедленно потушилъ батарею противника.

Укрѣпленіе № 4 начало обстрѣливать Сѣдловую гору, гдѣ засѣли японскіе стрѣлки, открывъ бѣглый ружейный огонь по нашимъ окопамъ.

Снаряды быстро очистили окопы отъ японцевъ, которые послѣ нѣсколькихъ удачныхъ попаданій разбѣжались. Когда фортъ № 5 заставилъ замолчать непріятельскую батарею, по ней открыла огонь батарея на Высокой горѣ 6-ти дюймовыми бомбами. Стрѣльба была очень удачна: орудія подбиты, брустверъ разрушенъ.

Въ раіонѣ деревень Сындятунь, Тянзятунь и Ханцзятунь движеніе противннка усилилось.

Около 9 часовъ вечера наши заставы, выставленныя для наблюденія за юго-западнымъ склономъ Высокой горы и тыломъ Сѣдловой, донесли капитану Стемпневскому 1-му, что по нимъ въ 6 ч. вечера непріятель открылъ орудійный огонь, заставивъ отойти немного назадъ. Японцы, воспользовавшись отходомъ, заняли окопы на предгорьяхъ Высокой горы.

Получивъ это донесеніе, капитанъ Стемпневскій немедленно вызвалъ охотниковъ и предложилъ офпцерамъ сдѣлать вылазку для захвата окоповъ.

Въ 10 час. 45 м. вечера 27 охотниковъ, подъ начальствомъ прапорщика Алалыкина, подкрѣпленные 30 стрѣлками изъ заставы, имѣя въ резервѣ столько же, и по плану, предложенному капитаномъ Стемпневскимъ, съ двухъ сторонъ ползли къ окопамъ, занятымъ противникомъ.

Японцы, замѣтивъ нашихъ смѣльчаковъ, безъ выстрѣла очистили занятыя ими позиціи.

Послѣ удачной вылазки, безъ мѣры напугавшей японцевъ, ночь на горахъ Высокой и Длинной прошла покойно.

Вечеромъ укрѣпленіе № 4 и Саперная батарея обстрѣляли Мертвую гору, гдѣ, по донесенію капитана Москвина, замѣчено было значительное скопленіе японцевъ, и доносился шумъ производимыхъ работъ.

Послѣ нѣсколькихъ удачныхъ выстрѣловъ — противникъ совершенно очистилъ Мертвую гору.

24 августа. Въ расположеніи передовыхъ частей западнаго фронта безъ перемѣнъ.

Японскіе посты на старой линіи. Ночью была небольшая перестрѣлка между нашимъ дозоромъ и непріятельскими развѣдчиками, которые подкрались къ нашимъ постамъ.

Въ 10 часовъ утра съ Высокой горы было замѣчено, что въ бухту "10 кораблей" идетъ бѣлый пароходъ.

Изъ Ляотѣшаня въ 3 часа дня 24 августа сообщаютъ, что на горизонтѣ, вправо отъ острововъ Мяотао, видно 5 судовъ, изъ нихъ одно накренилось.

Его буксируютъ два парохода, и конвоируютъ два военныхъ крейсера 2-го класса. Позднѣе тамъ же былъ замѣченъ вновь взрывъ.

Помѣщаемый ниже офиціальный документъ въ полной мѣрѣ освѣщаетъ дѣятельность и поведеніе чиновъ городской полиціи. Полицмейстеръ Тауцъ со времени воздвигнутаго на полковника Вершинина гоненія со стороны Стесселя — мало считался съ гражданскимъ губернаторомъ. Его можно было только припугнуть либо Стесселемъ, либо Смирновымъ.

Съ возвращеніемъ сего Г. Завѣдывающей Пушкинскимъ городскимъ 2 класснымъ училищемъ, полицейское управленіе увѣдомляетъ, что г. полиціймейстеръ наложилъ слѣдующую резолюцію.

Нужно замѣтить, что m-lle Савельева отличалась особенной энергіей въ борьбѣ не только съ полиціей, но и со всѣми начальствующими лицами. Единственно передъ кѣмъ она склоняла головут, это передъ величіемъ генералъ адъютанта Стесселя, сдавшаго Артуръ японцамъ. Она была послѣдней русской подданной, выѣхавшей изъ Артура, ухитрившись прожить въ немъ до мая мѣсяца 1905 г. Уѣхала она лишь тогда только, когда, при помощи и покровительствѣ японцевъ, съ которыми жила душа въ душу, съ полнымъ успѣхомъ ликвидировала всѣ свои дѣла. Одною изъ характерныхъ чертъ этой выдающейся по своей энергіи женщины была способность удивительно умѣло приспосабливаться къ обстоятельствамъ и не пренебрегать въ цѣляхъ достиженія разъ намѣченной цѣли никакими средствами.

23 августа.

Положеніе становится съ каждымъ днемъ потому тяжелѣй, что каждый изъ защитниковъ понималъ, что ожидать помощи съ сѣвера въ ближайшемъ будущемъ нѣтъ никакихъ основаній.

Противникъ все туже и туже стягивалъ желѣзное кольцо своихъ батарей.

Подвозъ продуктовъ съ каждымъ днемъ уменьшался. Уже въ августѣ чувствовался недостатокъ въ зелени и овощахъ.

О фруктахъ мы и думать забыли.

Но это былъ лишь первый приступъ легкаго отчаянія.

Чѣмъ туже, чѣмъ тяжелѣй жилось, тѣмъ призрачныя надежды росли, лаская насъ скорымъ концомъ тяжелаго испытанія.

Хотя мнѣ неоднократно приходилось слышать, въ особенности отъ дамъ:

— Помилуйте, да вѣдь это безчеловѣчно!

Вѣдь этакъ можно съ ума сойти.

Каждый день, почти каждый день бомбардировка. Снаряды рвутся всюду и вездѣ. Ни днемъ ни ночью нѣтъ покоя. Мы, здоровые, извелись — что же должны переживать несчастные больные, живущіе подъ ежеминутнымъ опасеніемъ новыхъ раненій, новыхъ страданій, а то и смерти?

Посмотрите, что дѣлается съ несчастными, когда начинается бомбардировка города.

О Боже мой, Боже мой, какъ все это жестоко, какъ все это дико!

Вѣдь это не люди, не люди, а звѣри осаждаютъ городъ!

Они не имѣютъ права бомбардировать госпиталя!

Они пользуются правами сильнаго и творятъ свою волю!

Они знаютъ, чѣмъ насъ довести, они добиваютъ нашихъ раненыхъ.

Вотъ ужъ мѣсяцъ скоро, какъ мы забыли, что такое безопасность.

Нѣтъ, довольно! Все равно, японцы возьмутъ городъ. Зачѣмъ же напрасно томить несчастныхъ раненыхъ?

Вѣдь это непростительная жестокость.

Я увѣрена, что весь міръ, вся Россія хочетъ конца этой бойни.

Я увѣрена, что, если мы сдадимся, насъ ожидаетъ не позоръ, а тріумфъ. Подумайте, цѣлый мѣсяцъ ни минуты покоя. Вѣдь это одно уже подвигъ!!

Прошло уже время, когда можно было поражать міръ геройствомъ.

Люди стали умнѣй. Разъ сознаешь, что ты слабѣй, и сдавайся. Чѣмъ образованнѣе люди, тѣмъ дороже они цѣнятъ свою жизнь.

Зачѣмъ это непонятное упрямство? Все проиграно, все.

Я увѣрена, что, если бы міръ зналъ хотя сотую долю того, что мы переживаемъ, — онъ заступился бы за насъ и прекратилъ бы эту бойню.

Въ погонѣ за славой — вонъ тамъ упорствуютъ…

Я всегда безмолвно выслушивалъ эти долгіе, страстные монологи и думалъ: Стессель, Стессель, зачѣмъ ты оставилъ въ Артурѣ Вѣру Алексѣевну, а съ ней великое множество ненужнаго и вреднаго элемента?

— Вы со мной не согласны? Я вѣдь всего васъ насквозь вижу. Вамъ нравится это упорство, глупое, дикое, безсмысленное упорство. Вы мужчины — еще дикари, кровожадные, хищные звѣри. Вонъ вашъ Смирновъ трунитъ еще — Отлично, что госпиталя обстрѣливаются, по крайней мѣрѣ меньше будетъ мнимобольныхъ.

Ему нужна кровь, раны въ аршинъ шириною, — тогда это только дѣйствительно больной. А нервовъ онъ не признаетъ? А?

Онъ не знаетъ, что отъ испугу можно заболѣть. Если онъ останется живъ, его увѣшаютъ крестами съ ногъ до головы, а убитымъ и искалѣченнымъ что будетъ? Его обезпечатъ! А калѣкъ пустятъ по міру! Ничего. Мы дамы, но мы сильнѣй васъ. Мы не допустимъ кровопролитія. Благо, что главный-то нашъ не холостъ, не бобыль. Его жена убережетъ отъ глупости.

Вы вашему Смирнову разскажите, какъ X. послѣ первой бомбардировки чуть съ ума не сошелъ. Спрятался къ себѣ и на всѣхъ входившихъ псомъ рычалъ…

Отъ этого испытанія меня всегда выручала начинающаяся бомбардировка.

Не скрою, что подобнаго рода разговоры разговаривали не только барыни, но къ стыду говорившихъ, и мужчины.

Начиналась бомбардировка.

Гудѣли повсюду взрывы, а въ мозгу словно молоточкомъ выстукивало:

— Стессель, Стессель, на погибель свою оставилъ ты въ Артурѣ Вѣру Алексѣевну, а съ ней великое множество ненужнаго и вреднаго элемента!

24 августа, въ 8 часовъ утра, комендантъ крѣпости генералъ-лейтенантъ Смирновъ, въ сопровожденіи и. д. комендантскаго штабъ-офицера шт. — капитана Водяги и адъютанта поручика Гаммера, направился въ передовую боевую линію для осмотра восточнаго фронта. Объѣздъ былъ тяжелый и крайне опасный.

Окончивъ осмотръ заканчиваемыхъ работъ, производимыхъ подъ шрапнельнымъ огнемъ, ген. — лейт. Смирновъ въ 11 часовъ пополудни уѣхалъ домой.

24 августа. Впереди батареи лит. Б, по линіи черезъ деревню Вандзятунь къ оврагу у лит. А, противникъ продолжаетъ энергично вести окопы.

Какъ только полевая артиллерія откроетъ огонь, — работы прекращаются.

Систематическія ночныя развѣдки и наблюденія, производимыя днемъ, устанавливаютъ, что работа и охрана редутовъ No№ 1 и 2 производятся круглыя сутки.

Въ 9 часовъ вечера на высшей точкѣ Волчьихъ горъ шла продолжительная сигнализація бѣлыми и красными фонарями.

Въ 8 1 /2 час. вечера вызвавшіеся охотники, согласно приказанію командира 26 полка флигель-адъютанта полковника Семенова, отправились изъ Водопроводнаго редута на вылазку противъ окружавшихъ редутъ непріятельскихъ окоповъ.

Какъ только окончательно стемнѣло, охотники, спустившись внизъ, поползли во флангъ ближайшаго японскаго окопа.

Незамѣтно, какъ кошки, подкрались, безшумно, какъ по командѣ, сняли 5 часовыхъ и поползли дальше, но нарвались на протянутую проволоку съ колокольчиками, притаились, но уже было поздно — японцы всполопшлись.

Обнаруживъ себя, охотники не дали опомниться противнику и бросились въ штыки, а затѣмъ, опрокинувъ, открыли огонь продольно окопамъ.

Японцы не выдержали неожиданнаго смѣлаго удара — въ безпорядкѣ побѣжали во вторую линію окоповъ, открывъ изъ нихъ сильный, но безпорядочный ружейный огонь.

Вылазка проведена настолько удачно, а послѣдній натискъ былъ столь стремителенъ, что японцы и не подумали преслѣдовать нашихъ, провожая ихъ лишь сильнымъ, но безпорядочнымъ огнемъ. Загнавъ непріятеля во вторую линію окоповъ, охотники, совершенно разрушивъ оставленный окопъ (окопъ японцевъ вверху узкій, а внутри въ видѣ грота), отошли назадъ.

Потерь съ нашей стороны не было никакихъ.

Разрушая окопъ, охотники сосчитали 46 убитыхъ.

Въ составъ команды, произведшей выдающуюся по храбрости и умѣнію вылазку, вошли стрѣлки 26-го, 10-го и 15-го полковъ и пограничники.

По окончаніи вылазки, на участкѣ противъ Водопроводнаго редута до полуночи дарила тишина.

Въ 12 часовъ ночи японцы, замѣтивъ, что впереди Водопроводнаго редута нами производятся работы, въ количествѣ болѣе 2 ротъ неожиданно перешли въ наступленіе, но были отбиты съ громаднымъ урономъ.

25 августа. Послѣ отбитаго штурма Водопроводнаго редута — ночь на линіи восточнаго фронта прошла безъ перемѣнъ.

24 августа. Въ 12 часовъ дня въ бухту Луизы вошелъ большой коммерческій пароходъ и спустилъ три шлюпки. Черезъ нѣсколько времени подошли еще два судна.

Въ 2 часа дня отъ бухты "10 кораблей" къ бухтѣ Луиза потянулся длинный обозъ. Высокая гора открыла по немъ непрерывный огонь.

До вечера въ расположеніи передовыхъ частей западнаго фронта перемѣнъ не произошло. Весь день японцы рѣдкимъ ружейнымъ огнемъ обстрѣливали наши посты, но за дальностью разстоянія нельзя разобрать, какой вредъ наноситъ отвѣтный огонь.

25 августа. Ночь въ боевой обстановкѣ западнаго фронта прошла безъ перемѣнъ.

Ночью восточнѣе деревни Хоудзятунь около 2 ротъ японцевъ рыли окопы.

У деревни Сіодятенъ наблюдалось движеніе непріятельской пѣхоты.

Въ 9 часовъ вечера въ лучѣ Электрическаго утеса въ разстояніи 22 кабельтовыхъ показались два миноносца, а въ и часовъ прожекторъ утеса обнаружилъ 1 миноносецъ въ 18 кабельтовыхъ.

Въ ночь на 24 августа подъ Орлинымъ Гнѣздомъ и Куропаткинскимъ люнетомъ убрано 600 труповъ; контуженъ ун. — оф. Калнинъ, ранены 2 китайца.

Сегодня получена слѣдующая телеграмма намѣстника:

Собраніе флагмановъ и командировъ, обсудивъ вопросъ о прорывѣ эскадры, пришло къ вполнѣ правильному рѣшенію: въ виду неисправности судовъ, недостатка снарядовъ и команды, при обстоятельствахъ, втрое худшихъ, чѣмъ обстоятельства, сопровождавшія походъ эскадры 28 іюля, — выполнить прорывъ судовъ во Владивостокъ не представляется возможнымъ.

Дѣйствительно, эскадра, совершенно обезсиленная передачей своей артиллеріи на сухопутный фронтъ, въ значительной степени ослабленная августовскими штурмами какъ въ личномъ, такъ и въ командномъ составѣ, не имѣющая возможности войти въ докъ для починки подводныхъ частей, обладающая неравной скоростью въ ходѣ,— не имѣла абсолютно никакихъ шансовъ на успѣхъ похода.

Походъ этотъ безусловно погубилъ бы всѣ суда, т. к. противникъ за цѣлый мѣсяцъ успѣлъ починиться и отдохнуть. Встрѣча въ открытомъ морѣ съ вдвое сильнѣйшимъ, свѣжимъ и преобладающимъ въ ходѣ противникомъ, имѣвшимъ въ своемъ распоряженіи огромное количество миноносцевъ, — окончилась бы полнымъ разгромомъ эскадры, а Артуръ остался бы безъ снарядовъ и нѣсколькихъ тысячъ защитниковъ, успѣвшихъ уже доказать свой героизмъ, отвагу и презрѣніе къ смерти.

Какъ назначеніе Вирена, такъ и назначеніе Лощинскаго привѣтствовалось всѣми.

Какъ первый, такъ и второй въ теченіе всей кампаніи (первый въ дѣлахъ "Баяна", второй въ дѣлѣ охраны береговъ и минированіи бухтъ) явились самыми выдающимися, какъ по энергіи, храбрости, такъ и дѣеспособности, старшими морскими начальниками.

Сегодня, несмотря на довольно сильное недомоганіе, Смирновъ выѣхалъ на вновь оборудываемую третью линію артиллерійской обороны, на которой устанавливались орудія съ броненосцевъ и крейсеровъ.

Эта новая линія шла отъ сѣверной части городской ограды на Каменоломенный кряжъ, Отрожную гору и Большую гору.

Работы по всей линіи кипѣли. Разрабатывались дороги, рыли, кололи, взрывали, подвозили лѣсъ…

— Эхъ, и молодцы же эти матросы! Любо, дорого смотрѣть, какъ они работаютъ!

Здорово, друзья! Здорово, родные! то и дѣло привѣтствовалъ работавшихъ комендантъ.

— Молодцы, молодцы моряки, стрѣлкамъ не уступятъ. Смотри у меня!

Противникъ замѣтилъ производимыя работы и поэтому всю площадь держалъ въ шрапнельномъ огнѣ.

Работы шли безостановочно, съ лихорадочной поспѣшностью.

На шрапнель никто не обращалъ вниманія — раненыхъ еще не было.

— Какъ только выведу эту линію — я буду совершенно покоенъ.

— А японцы-то затихли?

— Китайцы доносятъ, что они что-то замышляютъ на западномъ…

— Дѣйствительно, они сильнѣй зашевелились тамъ.

— Ну, за тотъ-то фронтъ я спокоенъ.

— Ваше превосходительство, они, вѣрно, будутъ штурмовать Высокую гору? спросилъ Гаммеръ.

— По всему вѣроятію, да.

Но у нихъ еще очень мала артиллерія для атаки этой горы. А поведутъ, поведутъ, непремѣнно поведутъ. Всѣ данныя къ тому.

Обойдя пѣшкомъ всю третью линію, комендантъ, совершенно уже измученный, отдавъ послѣднія распоряженія по установкѣ орудій, потребовалъ лошадей.

Мы быстро приближались къ городу. Подъѣзжая къ дому "раіона", встрѣтили Стесселя.

— Ну-у-у, такъ и есть — гдѣ военнаго корреспондента увидишь, тутъ и коменданта жди, ха, ха, ха — грубо привѣтствовалъ насъ новый генералъ-адъютантъ и кавалеръ…

Смирновъ, поздоровавшись, ничего не отвѣтилъ.

Грубость Стесселя была слѣдствіемъ новой, незаслуженно полученной, Высочайшей награды.

Стессель умышленно оскорблялъ Смирнова.

Какъ долженъ былъ поступить Смирновъ?

Полковникъ Артемьевъ, прекрасно понимая, что пожалованіе Стесселя генералъ-адъютантомъ вызвано было той безсовѣстной ложью, которою онъ, какъ паукъ, опуталъ Государя, рѣшилъ писать исключительно о дѣятельности коменданта крѣпости генералъ-лейтенанта Смирнова, совершенно игнорируя имя Стесселя, въ предположеніи, что "Новый Край", попадая въ Чифу, раскроетъ рано или поздно истину. (Писать же что-нибудь о Стесселѣ — противорѣчить истинѣ).

Приблизительно въ это время получились съ прибывшей изъ Чифу шаландой газеты, между прочимъ No Ostasiaticher Loyd.

Въ номерѣ этомъ, очень подробно распространявшемся объ Артурѣ, между прочимъ говорилось:

"…Душа и сердце обороны Артура — это не прославленный на весь міръ Стессель, а комендантъ Артура, генералъ лейтенантъ Смирновъ…"

Злосчастный No этотъ попалъ сначала къ Фоку, а затѣмъ, подчеркнутый краснымъ карандашемъ, былъ преподнесенъ генералъ-адъютанту въ переводѣ и при соотвѣтствующихъ, конечно, комментаріяхъ по поводу этой статьи.

Генералъ-адъютантъ понялъ, что виною всему "Новый Край", цѣлый уже мѣсяцъ подробно описывающій выѣзды и работу Смирнова какъ на всемъ, такъ и на атакованномъ фронтѣ…

Онъ понялъ, что "Новый Край", попадая въ Чифу, непреложно будетъ опровергать своимъ правдивымъ повѣствованіемъ всѣ хвалебные гимны, составляемые на англійскомъ языкѣ поручикомъ Малченко и полковникомъ Рейсъ и періодически отправляемые въ Шанхай съ благословенія ихъ начальника.

Онъ понялъ, что этой крамольной газетѣ, подрывающей его авторитетъ артурскаго колосса, нужно зажать ротъ.

Въ лицѣ своего друга и пріятеля генерала Никитина, спеціализировавшагося исключительно на чрезмѣрномъ употребленіи алкоголя, юродствованіи подъ впечатлѣніемъ Бахуса и собираніи всевозможныхъ гарнизонныхъ сплетенъ, — генералъ-адъютантъ нашелъ дѣятельнаго и талантливаго совѣтника.

Къ нимъ не преминулъ присоединиться Фокъ, приласкался и Рейсъ.

Друзья и Бертрамъ рѣшили дѣйствовать. Ждали лишь удобнаго случая. Новая телеграмма отъ Государя была какъ нельзя кстати: она развязала имъ окончательно руки.

Не успѣли мы оправиться отъ неожиданнаго удара, гораздо болѣе тяжелаго, чѣмъ всѣ предшествовавшія бомбардировки; не успѣли мы освоиться, привыкнуть къ мысли, что Стессель, Стессель генералъ-адъютантъ, въ душѣ тая слабую надежду, что, можетъ быть, это ошибка, — какъ раздался второй ударъ.

Стессель награжденъ Георгіемъ 3-ей степени!!

Стессель, оказывается, герой!

Нашъ Стессель герой!?

Какъ пало въ нашихъ глазахъ значеніе Георгіевскаго креста!

Жутко становилось при сознаніи, что тамъ, далеко, въ родной Россіи, обманутъ Государь, милліоны обмануты.

Милліоны привѣтствуютъ новаго Георгіевскаго кавалера за дѣло людей, имена которыхъ еще никому неизвѣстны, но которыя уже теперь достояніе исторіи.

Мы, переживавшіе всѣ ужасы бомбардировокъ, свидѣтели страшныхъ страданій мучениковъ долга, съ самаго начала войны на каждомъ шагу глубоко возмущавшіеся дѣлами и поступками Стесселя — должны были покорно смотрѣть, какъ человѣкъ, обманувшій и обманывающій весь міръ, парадируетъ передъ нами въ тогѣ народнаго героя.

Это было выше силъ человѣческихъ. Разсудокъ готовъ былъ помутиться.

Артуръ негодовалъ.

Артуръ волновался.

Артуръ къ 4 часамъ пополудни опять потянулся покорной толпой къ ступенямъ генералъ-адъютантскаго дома.

Коляска за коляской подкатывали къ крыльцу. Фигура за фигурой то входили, то выходили изъ дома Стесселя.

Всѣ спѣшили принести свои "искреннія привѣтствія".

Въ домѣ стоитъ шумъ.

Генералъ привѣтливо жметъ всѣмъ руки. Онъ счастливъ. Онъ вѣритъ, онъ повѣрилъ наконецъ, что, если его "слезница" не достигла цѣли, то самъ Государь, помимо Куропаткина, его оцѣнилъ и видитъ въ немъ надежную опору.

Онъ вѣритъ теперь въ свои силы. Онъ вѣритъ, что это только начало.

Онъ ни минуты теперь не сомнѣвается, что онъ поступилъ правильно.

Онъ доволенъ собой — чего же больше?

Вонъ они, друзья неизмѣнные, совѣтники разумные. Они надоумили, не выдадутъ.

А если выдадутъ, кто противъ меня — посланника Государя?!?

Никто!!

Вонъ Фокъ, Никитинъ, Рейсъ, Савицкій, Гандуринъ, Колесниковъ, Рябининъ, Павловскій, Корживецъ, … силища. Я ихъ не забуду. Я ихъ засыплю наградами, они мои.

А вотъ и Кондратенко! Онъ тоже мой, онъ въ меня еще вѣритъ. Хотя и онъ хитеръ, мы его перехитримъ.

Но вотъ Смирновъ!

Не разберешь, что онъ думаетъ. Всегда дисциплинаренъ. Съ Вѣрой Алексѣевной всегда почтителенъ и любезенъ. Какъ я ни стараюсь его допечь, ничего не выходитъ. Опасный человѣкъ!

Ну, да ладно. Съ такими молодцами, какъ Фокъ, Никитинъ, Савицкій, Рейсъ, мы живо его обработаемъ.

Мысли зигзагами проходили въ его разгоряченномъ мозгу.

Глаза подъ узкимъ лбомъ иногда загорались и сверкали недобрыми, тревожными огнями.

Совѣсть была не чиста.

Не хотѣлъ я итти съ поздравленіемъ. Долго меня уговаривали — колебался. Злость закипала, черная, тягучая…

Пошелъ.

Но пошелъ лишь на слѣдующій день, 25-го августа, часамъ къ тремъ.

"Живи не по сердцу, а по разуму", твердилъ чуждый мнѣ голосъ.

Пришелъ.

Опять въ кабинетѣ. Не долго ждалъ.

Генералъ вышелъ, видъ заспанный: видимо, его подняли прямо съ постели.

Я началъ поздравлять:

— Считаю долгомъ вторично поздравить васъ съ тѣмъ, какъ Государь мой безмѣрно васъ награждаетъ.

— Благодарю васъ. Да, да, безмѣрно — за дверями послышался женскій кашель — прошу садиться.

Генералъ смотритъ на меня, я на него. Китель, рубаха растегнуты, видна богатырская грудь.

— Курите? Отчего вы перестали писать въ газетѣ?

— Въ настоящее время Артуръ живетъ интересомъ часа. Всѣ въ обстановкѣ боевой, болѣе или менѣе опасной. Интересуются исключительно дѣйствіями противника и нашими. Требуютъ сухихъ отчетовъ, пренебрегая въ полной мѣрѣ беллетристикой, т. к. являются сами непосредственными свидѣтелями бомбардировокъ и штурмовъ, смерти и страданій.

— А кто пишетъ "Извѣстія" въ "Новомъ Краѣ"?

— Не знаю. (Я имѣлъ право такъ отвѣтить, т. к. подъ извѣстіями не подписывался, хотя отлично зналъ, что Стесселю давно извѣстно, кто пишетъ эти "Извѣстія").

— Что же вы теперь дѣлаете?

— Собираю матеріалъ, который впослѣдствіи предполагаю издать отдѣльной книгой.

Генералъ становился сумраченъ, тонъ мѣнялся.

— И будете тамъ писать только правду?

— Только правду!

— Э! батенька, всѣ корреспонденты врутъ. Кто больше заплатитъ — тамъ и правда. — Генералъ смотрѣлъ на меня вызывающе.

— Я, ваше превосходительство, поставленъ теперь и до окончанія кампаніи въ рамки военной цензуры, но впослѣдствіи, памятуя Высочайшія слова, обращенныя къ представителямъ столичной прессы, я считаю своимъ нравственнымъ долгомъ въ будущемъ писать правду, одну только правду, которая убережетъ Россію и Государя отъ участи — пережить когда-нибудь второй Портъ-Артуръ.

Затѣмъ считаю умѣстнымъ вашему превосходительству напомнить и совѣтую впредь не забывать, что я ношу никѣмъ еще не запятнанную фамилію стариннаго дворянскаго рода.

Честь имѣю кланяться.-

Отъ Стесселя отправился прямо къ Смирнову, передалъ ему содержаніе моей бесѣды.

— Погорячились, погорячились. Я вамъ говорилъ….. на веранду входилъ генералъ Кондратенко — а, Романъ Исидоровичъ, ну, что добраго скажете?

— Ваше превосходительство, неугодно ли будетъ посмотрѣть пробную стрѣльбу минами?

Черезъ нѣсколько минутъ ординарецъ доложилъ о приходѣ полковника Крестинскаго.

Всѣ тронулись на холмъ за домомъ Стесселя, гдѣ уже былъ установленъ заряженный минный аппаратъ [12].

Пришелъ и генералъ-адъютантъ Стессель. Народу собралось смотрѣть на диковинное зрѣлище много. Тутъ были и штабные и строевые офицеры.

Опытъ оказался удачнымъ. Мина, давъ при полетѣ довольно крутую траэкторію, впилась своимъ остріемъ въ землю и, конечно, разорвалась бы, если бы была заряжена.

Стрѣльба изъ минъ предполагалась по траншейнымъ работамъ японцевъ, окружившихъ Водопроводный редутъ.

Генералъ Стессель, облеченный по обычаю въ сѣрую рубаху и сѣрые сапоги, опираясь на палку, одобрилъ и благословилъ установку миннаго аппарата на Водопроводномъ редутѣ. Къ сожалѣнію, затѣя эта не оправдала возлагаемыхъ на нее надеждъ. Механизмъ миннаго аппарата крайне нѣженъ, и поэтому первая попавшая пуля приводила его въ негодность.

Лейтенантъ Подгурскій ликовалъ. Нужно отдать полную справедливость, что этотъ офицеръ, не говоря уже про выдающуюся храбрость, храбрость, которая поражала всѣхъ, былъ вмѣстѣ съ тѣмъ замѣчательно изобрѣтателенъ и подвиженъ. Въ теченіе всей осады проявляя непрестанно удивительную энергію, онъ не мало принесъ непріятностей японцамъ, а на своихъ дѣйствовалъ въ самыя критическія минуты благотворно.

Съ горки, гдѣ производился опытъ, по какой-то непонятной случайности мы возвращались домой en quatre: Стессель, Смирновъ, Хвостовъ и я.

Давно мнѣ пришлось слышать, что на холмѣ, на которомъ только что производился опытъ, погребенъ китайскій генералъ, защищавшій Артуръ отъ японцевъ. Меня подмывало спросить объ этомъ сейчасъ. Я громко началъ:

— Кажется, холмъ, на которомъ мы только что были, служитъ могилой главнаго китайскаго начальника, защищавшаго Артуръ.

— Развѣ? я объ этомъ не слышалъ. Вотъ Хвостовъ долженъ знать — сказалъ Стессель.

— Кажется, здѣсь.

— А гдѣ онъ былъ убитъ? Говорятъ, на Большомъ Орлиномъ Гнѣздѣ, гдѣ онъ наблюдалъ за штурмомъ?

— Не знаю, не знаю.

Зашла рѣчь о свистѣ пуль.

— Вотъ Евгеній Константиновичъ — сказалъ Смирновъ — отлично умѣетъ теперь различать свистъ нуль, какая на излетѣ, какая…

— А я не могу различить — возразилъ Стессель: глухъ на ухо.

Мы подходили къ дому Стесселя. Навстрѣчу, отдѣлившись отъ огромнаго стога сѣна, бѣжалъ щенокъ.

— Юпилазъ, Юпилазъ — звалъ и ласкалъ Стессель — я этого пса назвалъ въ честь геройской защиты Юпилазы.

— А отчего не Куинъ-Саномъ? онъ много памятнѣе намъ — пошутилъ я.

— Ну-съ, господа, до свиданія. Такъ помните — завтра парадъ я назначилъ въ 8 часовъ.

— Ваше превосходительство, это немного поздно.

— Почему?

— Японцы начинаютъ бомбардировку съ разсвѣтомъ. Если завтра будутъ бомбардировать городъ, не состоится торжество.

— Ну вотъ, вотъ, онъ все шутитъ. До свиданія, господа!

Войска были уже выстроены къ параду въ 7 часовъ утра на площади казармъ 10-го восточно-сибирскаго стрѣлковаго полка.

Ровно въ 7 1 /2 часовъ прибылъ генералъ-адъютантъ. Начался обходъ войскъ.

Я сталъ на лѣвомъ флангѣ, нѣсколько отступя отъ группы генераловъ, штабъ и оберъ-офицеровъ, не бывшихъ въ строю.

Стессель, увидавъ меня, крикнулъ на всю площадь:

— Штатскіе, назадъ!

Не сразу всѣ поняли, что этотъ окрикъ былъ по моему адресу. Кругомъ, кромѣ меня, никого ни было. У стѣнъ зданій приткнулись рѣдкія фигуры нестроевыхъ.

Публика совершенно отсутствовала.

Кончился обходъ.

Началось молебствіе.

На фронтѣ опять тишина.

День ясный и жаркій.

Кончился молебенъ.

Офицеры прикладывались ко кресту…

— Полковникъ Хвостовъ — послышался опять голосъ Стесселя, махавшаго въ воздухѣ кулакомъ: скажите Ножину, если онъ еще разъ позволитъ себѣ стать въ строй, я его такъ пугну… кулакъ послѣдній разъ взлетѣлъ на воздухъ и больше уже не подымался.

Раздалась команда. Все стихло.

Генералъ Стессель читалъ Высочайшую телеграмму. Громовое "ура" покатилось. Оркестръ игралъ гимнъ.

Еще живые артурцы, приготовившіеся умирать, благодарили Царя за милость.

Долго, очень долго гремѣло это восторженное "ура!"

Но клики стихали. Оркестръ умолкъ.

Опять и здѣсь и кругомъ тишина.

На фронтѣ затишье.

На середину площади шелъ комендантъ…

Тишина — совсѣмъ, совсѣмъ тихо.

— Друзья! вы сейчасъ слышали о Высочайше дарованной войскамъ крѣпости Портъ-Артуръ милости. Вмѣстѣ съ этимъ Государь Императоръ пожаловалъ нашему начальнику и руководителю генералъ-адъютанту Стесселю орденъ Св. Великомученика и Побѣдоносца Георгія третьей степени. Свѣтъ этой высокой военной награды озаряетъ и насъ, всѣхъ защитниковъ крѣпости и соратниковъ генералъ-адъютанта Стесселя.

Воздадимъ же ему подобающую воинскую почесть!

Генералы, штабъ и оберъ-офицеры, по своимъ мѣстамъ!!!

Слушать моей команды!!

Парадъ! Слушай!..

На караулъ!

Музыка, — стрѣлковый маршъ!

Новому Георгіевскому кавалеру, генералъ-адъютанту Стесселю — ура!

Грянулъ оркестръ. Понеслось "ура". Смирновъ въ центрѣ площади — салютуетъ. Стессель впереди группы офицеровъ. Кругомъ покоемъ стройныя линіи ротъ. Все словно окаменѣло. Генералъ-адъютантъ махнулъ. Все опять смолкло.

Стессель благодаритъ поклономъ коменданта. Смирновъ отдавалъ честь.

— Ребята! Когда будетъ снята осада, и вы разойдетесь по разнымъ мѣстамъ Россіи, то вездѣ разскажите, что въ дни тяжелой осады Артура комендантомъ этой крѣпости былъ генералъ-лейтенантъ Смирновъ, который, непосредственно руководя обороной, командовалъ войсками и рзтководилъ ихъ геройскими дѣйствіями.

Въ честь генералъ-лейтенанта Смирнова — "ура"! закончилъ Стессель.

Опять "ура", опять оркестръ.

Опять безконечныя здравицы и много, многоглаголаніе. Генералъ Стессель воодушевился.

Здравицы наконецъ закончились здравицей за общаго любимца раненыхъ, самоотверженнаго идеалиста егермейстера Балашова.

Съ парада я прямо отправился къ Смирнову.

— Ваше превосходительство, разрѣшите съ первой отходящей шаландой выѣхать изъ Артура.

— Это почему?

— Вы были свидѣтелемъ сегодняшней сцены во время парада…

— Хорошо, я вамъ дамъ разрѣшеніе, если вы уже такъ хотите ѣхать.

Но все это вздоръ-съ! Что это за малодушіе!

— Я хочу проѣхать къ Куропаткину и разсказать все, что тутъ происходитъ, а затѣмъ вернусь.

— И это вздоръ-съ. Кто вамъ тамъ повѣритъ? Положимъ, вы вернетесь. Но стоитъ ли изъ-за оскорбленнаго личнаго самолюбія почти цѣлый мѣсяцъ не быть въ Артурѣ. А здѣсь что ни день, то историческій.

Ради начатаго дѣла я вамъ не совѣтую ѣхать.

Если вы, въ сыновья мнѣ годящійся, не можете стоически отнестись, собственно говоря, къглупѣйшему инциденту, что же долженъ тогда я дѣлать?

Стыдитесь!

Ежедневно, ежечасно я получаю жестокіе уколы своему самолюбію.

Мнѣ мѣшаютъ защищать крѣпость! Я не отчаиваюсь.

Вы видите, я остаюсь вѣренъ принятому долгу. Я всѣми силами стараюсь ладить со Стесселемъ, чтобы всѣми путями — черезъ Кондратенко, Бѣлаго, парализовать его вредное вмѣшательство, дикія выходки, полную неосвѣдомленность. Борюсь съ инженерами, которые хотятъ во мнѣ видѣть лишь подчиненнаго Стесселю и на каждомъ шагу на мои распоряженія науськиваютъ Стесселя. Борюсь съ лѣнью, халатностью, недобросовѣстностью. Несмотря на всѣ терніи, я все-таки надѣюсь отстоять Высочайшей волею ввѣренный мнѣ Артуръ. Теперь будетъ борьба со Стесселемъ труднѣй. Но что же дѣлать!?

Интересы родины дороже всего. Будемъ бороться, а тамъ— что Богъ дастъ!

А вы? малодушничаете!

Стыдитесь!

Спрячьте ваше самолюбіе и работайте.

Но повторяю: если хотите ѣхать — поѣзжайте.

Александръ Михайловичъ, вы дадите соотвѣтствующее разрѣшеніе — обратился Смирновъ къ присутствовавшему при этомъ разговорѣ полковнику Хвостову…

. . . . . . . . . . . . . . . .

…Ѣду вечеромъ въ редакцію. Встрѣчаю завѣдующаго типографіей г. Томаровича.

— Вы слышали послѣднюю новость?

— Нѣтъ.

— Газета закрыта на одинъ мѣсяцъ.

— Поздравляю — только и могъ я отвѣтить. Прихожу въ редакцію.

Секретарь, разглаживая свою окладистую бороду, сосредоточенно ходитъ изъ угла въ уголъ.

Помощникъ редактора, покойный уже Веревкинъ, сидитъ и жжетъ папироску за папироской.

— А гдѣ Петръ Александровичъ?

— Уѣхалъ къ Стесселю.

Жизнь въ редакціи замерла.

Машины въ бездѣйствіи. Наборщики разбрелись. Китайцы о чемъ-то шушукаются.

Пришелъ Левитовъ (сотрудникъ) и никакъ не можетъ понять, за что можетъ быть закрыта газета. Всѣ молчатъ, не возражаютъ. Пришелъ метранпажъ и тоже молчитъ. Догадались наконецъ зажечь лампу. Ну, вотъ и самъ Артемьевъ. Видъ разстроенный.

— Стессель ничего не хочетъ слушать. Газета закрыта на одинъ мѣсяцъ. "Своихъ приказаній не отмѣняю."

Наступила тяжелая тишина.

— Господа, ничего не подѣлаешь. Будемъ терпѣть до конца. Идемте ко мнѣ ужинать. Тамъ поговоримъ и все обсудимъ — сказалъ Артемьевъ, взявшись за фуражку и портфель.

Несмотря на всевозможные хлопоты, даже просьбы уважаемаго всѣми егермейстера Балашева — генералъ Стессель былъ твердъ въ своемъ рѣшеніи.

Въ особенности неистовствовалъ генералъ Никитинъ.

Онъ былъ крайне недоволенъ, что съ газетой и ея сотрудниками такъ мягко обращаются.

— Мало закрыть газету — всѣхъ этихъ писакъ перевѣшать слѣдуетъ.

Генералъ Стессель былъ гуманнѣе своего друга. Онъ ограничился лишь закрытіемъ газеты.

Генералъ Никитинъ, котораго Стессель величалъ въ своихъ всеподданнѣйшихъ телеграммахъ "истиннымъ героемъ и помощникомъ", въ дѣйствительности, которую подтвердитъ, какъ непреложную истину, каждый Портъ-Артурскій артиллеристъ — никакого отношенія къ крѣпости и ея оборонѣ не имѣлъ.

Спеціализировался генералъ Никитинъ исключительно на всевозможныхъ интригахъ и на травлѣ флота, который непонятно ненавидѣлъ всѣмъ своимъ существомъ.

По должности своей онъ былъ начальникомъ артиллеріи 3-го сибирскаго армейскаго корпуса и попалъ въ Артуръ совершенно случайно, пріѣхавъ явиться своему командиру корпуса — въ то время генералу Стесселю — но, за отрѣзанностью сообщенія непріятелемъ, такъ въ немъ и остался.

Прежде всего, Никитинъ старый товарищъ Стесселя и съ нимъ на "ты" [13].

Это было главнымъ поводомъ къ той извѣстности и къ тѣмъ наградамъ, которыми, не въ примѣръ прочимъ, старался наградить своего "товарища" Стессель. Какъ человѣкъ хитрый, Никитинъ сразу сумѣлъ оріентироваться въ своей обстановкѣ: онъ смотрѣлъ въ глаза Стесселю и громко вторилъ ему въ тонъ.

Этого было вполнѣ достаточно, чтобы создать себѣ карьеру, будучи въ сторонѣ отъ всякаго дѣла.

Сначала Стессель придумалъ ему назначеніе начальника всей полевой артиллеріи, когда она находилась еще на передовыхъ позиціяхъ. Здѣсь было много дѣла, и много пользы можно было принести, но, какъ бездарный и безличный человѣкъ, Никитинъ не могъ ничего сдѣлать (ранѣе онъ командовалъ мортирнымъ полкомъ и о матеріальной части, не только нынѣшней скорострѣльной, но и прежней поршневой, не имѣлъ ни малѣйшаго понятія). Никто никогда не слышалъ отъ него ни одного распоряженія по части артиллеріи.

А я добавлю, что, если онъ и выѣзжалъ впередъ, то очень рѣдко, да и поѣздки эти были лишь веселымъ пикникомъ въ ночное время.

Продолжаю характеристику Никитина по оцѣнкѣ одного изъ начальниковъ отдѣльной части въ Артурѣ:

"Во время осады крѣпости, когда вся артиллерія перешла въ вѣдѣніе Бѣлаго, Никитинъ ни къ какому дѣлу пріуроченъ не былъ, отчасти по его болѣзненности; онъ сидѣлъ большую часть времени дома за стаканомъ "добраго вина" да изрѣдка навѣдывалъ Стесселя. Иногда, въ качествѣ гастролера или туриста, какъ онъ выражался, пріѣзжалъ на нѣкоторыя позиціи и… уѣзжалъ обратно на покой.

Подъ конецъ Стессель придумалъ для него довольно комичное назначеніе: повѣрять и слѣдить, чтобы ночью не спали на позиціяхъ.

Вотъ вся его дѣятельность.

Все свободное время генералъ этотъ на чемъ свѣтъ стоитъ ругалъ флотъ, не стѣсняясь даже присутствіемъ нижнихъ чиновъ…"

Характеристика, даваемая г. Саперомъ, вполнѣ отвѣчаетъ дѣйствительности.

Спрашивается — Георгіевскій крестъ, который онъ носитъ на своей груди (3-ей степени), не понижаетъ ли въ арміи значеніе этого высокаго ордена?

Имѣетъ ли онъ право его носить? Нѣтъ [14]!

Орденъ этотъ не заслуженъ, и ордену этому не мѣсто на шеѣ у этого генерала.

Георгіевскій кавалеръ долженъ быть безупреченъ!

Онъ гордость и надежда арміи!

Что же мы можемъ ожидать отъ генерала, подобнаго Никитину?

Какую пользу онъ можетъ принести арміи, которая жаждетъ обновленія, стремится стать тѣмъ, чѣмъ она быть можетъ?

Никитинъ и ему подобные, георгіевскіе кавалеры, не подлежатъ увольненію отъ службы.

Они вѣчные для арміи.

Грянетъ громъ войны, и ихъ, непремѣнно ихъ, какъ испытанныхъ героевъ, пошлютъ въ первую голову.

Что они въ состояніи будутъ сдѣлать?

Что они могутъ вдохнуть въ живой, здоровый и сильный организмъ войсковыхъ массъ?

Ничего или растлѣніе.

Начертывая эти строки, я далекъ отъ пристрастія.

Тогда, когда видишь, что армія наша, великая и сильная, несетъ на себѣ позоръ проигранной кампаніи — не мѣсто ошибкамъ въ оцѣнкѣ дѣятельности ея генераловъ.

Я страдаю вмѣстѣ съ арміей.

Я жажду ея обновленія.

Я вѣрю въ ея великое будущее. Оно возможно, но при условіи, если она будетъ избавлена отъ такихъ генераловъ, какъ Фокъ, Рейсъ, Никитинъ, Савицкій и т. д.

Придавая блестяще парализованнымъ августовскимъ штурмамъ огромное, доминирующее значеніе въ дѣлѣ всей дальнѣйшей обороны крѣпости, я позволяю себѣ еще разъ вернуться къ нимъ.

8, 9 и 10-го августа комендантъ Артура переживалъ тревожныя минуты.

Ясно было, что противникъ готовитъ послѣдній ударъ генеральнаго штурма.

Но куда онъ направитъ???

Фронтъ крѣпости 25 верстъ.

Гдѣ будетъ диверсія, куда устремятся главныя силы?!?

Шара въ крѣпости не было.

Неоткуда было наблюдать, гдѣ сосредоточивается противникъ [15].

А мѣстность кругомъ извилистая, сотни лощинъ, долинъ, овраговъ, балокъ, не скошенный гаолянъ. Они скрывали намѣренія японцевъ.

Теперь еще, словно я вотъ сейчасъ вижу, какъ японцы бѣгутъ, прячась въ гаолянѣ, какъ по одиночкѣ, открывая себя на секунды, прыгаютъ въ оврагъ.

Батареи наши открываютъ шрапнельный огонь. Движеніе стихаетъ, опять начинается, снова стихаетъ. Днями это продолжалось. Въ особенности 8, 9 и 10-го.

Подъ вечеръ 10-го августа комендантъ, выѣхавъ на Большую гору, долго и внимательно рекогносцировалъ расположеніе противника.

Пули непрерывно пѣли. Нѣжныя нотки ласкали слухъ, упорно, настойчиво напѣвая пѣсню невидимой смерти.

Въ бинокль мы ясно различали большое движеніе въ оврагахъ Дапалиджуана и Уцзяфана. Противникъ энергично сосредоточивался.

Смирновъ, сдвинувъ густыя брови, не отрывалъ сверкающихъ глазъ отъ бинокля.

Мы лежали кругомъ, притаивъ дыханіе, не смѣя потревожить его вопросомъ.

Только пули продолжали пѣть свою отрывистую пѣснь; онѣ никого не стѣснялись.

Высота горы царитъ надъ всѣмъ фронтомъ. Канонада уже стихла. Сумерки надвигались. Наши батареи молчатъ. Рѣдко, рѣдко раздастся выстрѣлъ, сразу два, три, и тихо, все тихо. Шумитъ лишь беззаботно внизу городъ.

Вернувшись въ штабъ, Смирновъ пододвинулъ къ Орлиному Гнѣзду послѣдній баталіонъ 14-го полка.

Въ общемъ резервѣ оставались только двѣ роты подъ Перепелиной горой, для прикрытія долины Лунхе.

Только двѣ роты!!

Все было влито въ оборонительную линію.

Придвинувъ къ Гнѣзду послѣдній баталіонъ, комендантъ приказалъ адмиралу Вирену быть готовымъ снять резервъ десанта (800 человѣкъ, обслуживающихъ корабли на якоряхъ).

Это было въ 7 часовъ вечера.

Всѣ мы, кто зналъ истинное положеніе вещей, переживали томительные часы сжиданія.

Чѣмъ глубже вечеръ, чѣмъ ближе ночь — тѣмъ минуты тянулись дольше, тѣмъ тише становилось на фронтѣ.

Наконецъ все стихло, все.

Надъ Артуромъ воцарилась ночь.

Ночь ранняя. Тихая ночь.

Ночь, свѣтлая и лунная, дышала покоемъ и нѣгой.

Артуръ спалъ.

Крѣпость же нервно вдыхала десятками тысячъ грудей ароматъ недвижнаго воздуха.

Десятки тысячъ сердецъ бились въ униссонъ дыханію японцевъ, сплошными массами притаившихся въ темныхъ, не освѣщенныхъ еще мѣсяцемъ лощинахъ сѣверо-восточнаго фронта.

Враги ждали призыва къ бою.

Самъ Ноги, стоявшій на высшей точкѣ Волчьихъ горъ, пристально глядѣлъ на погруженный во мракъ Артуръ.

Сосредоточивъ на участкѣ отъ редута II-го до лит. Б (5 верстъ) болѣе 2 дивизій, численностью свыше 35,000 человѣкъ, рѣшивши однимъ ударомъ занять фортъ II, лит. Б и Орлиное Гнѣздо, — тревожно, мучительно тревожно стремился пронизать кровавую завѣсу грядущаго.

Смирновъ, какъ бы по наитію свыше предвосхитивъ замыселъ главы враговъ, всѣ свои силы влилъ туда, куда устремлялся Ноги.

Только съ той разницей: Смирновъ разсчитывалъ каждую роту, взводъ, тогда какъ командующій осадной арміей игралъ десятками тысячъ.

Канулъ въ вѣчность одиннадцатый часъ 10-го августа 1904 года, и по единому знаку Ноги живая лавина людей неудержимо полилась на Артуръ…

Изъ лощинъ, овраговъ, долинъ показались японцы…

Затрещали винтовки, зарокоталъ пулеметъ, загудѣли, загромыхали орудія, завыли снаряды, запѣли пули…

Брызнули лучи прожекторовъ…

Зашипѣли, какъ огромныя змѣи, боевыя ракеты, стремительно несшіяся на небо, и, разрываясь на сотни огромныхъ, яркихъ шариковъ, затмившихъ свѣтъ вѣчныхъ звѣздъ, — ослѣпили атакующихъ, бѣжавшихъ на насъ маленькихъ храбрыхъ людей.

Бѣгутъ, падаютъ, подымаются, кучами валятся, копошатся…

На фосфорическомъ свѣтѣ прожекторовъ — красно-кровавые взрывы снарядовъ.

Вой, гулъ, трескъ, грохотъ, ревъ тысячъ людей.

Бѣгутъ они, падаютъ, падаютъ… Страшно, жутко.

Наши, во весь ростъ, прицѣльно развили незтмолкаемый пачечный огонь.

Все кругомъ гремитъ и стонетъ. Что-то стихійное!

Не штурмъ, а адъ!

Но вотъ — тише, тише…

Японцы не выдержали, отхлынули.

Лучи прожекторовъ впились впередъ и медленно ведутъ. Живыхъ почти не видно, одни трупы; раненые копошатся…

2 часа ночи.

Вторая волна надвигается. Еще неудержимѣй.

Ливень чугуна, свинца и стали не можетъ сломить.

Съ невѣроятными усиліями атакующіе овладѣли Китайской стѣнкой противъ Заредутной батареи.

Идетъ рукопашный бой. Наши штыками выбиваютъ.

Лучи прожектора впились, свѣтятъ — свѣтомъ могилы.

Грозная картина и отвратительная.

По приказанію Смирнова, отъ Перепелиной горы бѣгомъ приближались послѣднія 2 роты резерва.

Прожектора свѣтятъ — утпорно, настойчиво.

Бой стихаетъ на стѣнкѣ. Послѣднихъ живыхъ враговъ добиваютъ.

Лучи поползли дальше, ищутъ враговъ.

Все пространство, до чего ни коснутся они, усѣяно трупами.

3 часа. Ночь глубокая.

Луна уже на закатѣ. Въ городѣ тихо. Начался третій штурмъ. Безстрастный Ноги хочетъ добиться своего. Кровавая завѣса поднялась. Живая новая волна людей катилась. Бѣгутъ. Ударъ этотъ, страшный ударъ волны живой сопровождался не храбростью людей! Нѣтъ!

Это былъ ударъ, натискъ, прыжокъ разсвирѣпѣвшаго, разъяреннаго, опьяненнаго кровью стада тигровъ — но не людей.

Сатанинскій говоръ тысячъ винтовокъ, раскаты орудій, пулеметовъ, посылавшихъ тучи металла и огня — были не дѣйствительны. Волна взметнулась, ее гналъ ураганъ.

Волна людей, свѣтящаяся въ лучахъ прожекторовъ, въ блескѣ ракетъ, кипѣла и неудержимо-властно неслась впередъ.

Волна, заливавшая потоками горячей человѣческой крови; какъ брызгами, устилавшая долины, овраги, балки горячими, исковерканными трупами, корчившимися, кричащими ранеными, — взметнулась обрушилась и перекатилась черезъ Китайскій валъ…

Японцы неудержимо лѣзли на Заредутную, Волчью батарею и наполовину овладѣли ею.

Прибывшія во-время 2 роты спасли все.

Послѣ рукопашнаго отчаяннаго боя, враги были опрокинуты, и всѣ до единаго легли костьми.

Волна отхлынуда и захлестнула заднихъ. Самый страшный моментъ!

Густые резервы, скучившіеся въ лощинѣ между Китайской стѣной и Заредутной горой, освѣщенные неподвижными лучами прожекторовъ, метались въ ужасѣ, словно волны, кипящія въ гигантскомъ водоворотѣ,— быстро уничтожаемые орудійнымъ и пулеметнымъ огнемъ.

Красноватый паръ на фонѣ рвущихся снарядовъ и блекнувшихъ лучей прожекторовъ подымался надъ долиной смерти, словно предразсвѣтный Туманъ.

Да, востокъ уже и пылалъ за горами.

Погасли огни.

Свѣтло уже …

Наши утомились.

Штурмъ отбитъ.

Ни пяди земли не отдали врагамъ.

Но зато страшно было глядѣть впередъ и вокругъ.

Взошло солнце…

Сплошныя, въ нѣсколько рядовъ, груды труповъ на еще намъ принадлежащей землѣ. Смерть торжествовала.

22,000 жизней сломились на сопротивленіи крѣпости, которую японцы рѣшили взять открытой силой.

Всѣ надежды Японіи на быстрое паденіе Артура разсѣялись, какъ дымъ.

Это былъ моральный ударъ.

Пришлось начать правильную осаду.

Ноги никакъ не ожидалъ, во что превратился Артуръ въ рукахъ Смирнова.

Съ занятіемъ японцами редутовъ I-го и II-го, они сѣли, присосались къ нашему сѣверо-восточному фронту.

Исходящій уголъ этого фронта былъ почти въ ихъ рукахъ. Я говорю "почти" потому, что большую часть времени развалины ихъ являлись нейтральной зоной, благодаря развиваемому по нимъ Смирновымъ страшному артиллерійскому огню. Японцы не могли тамъ держаться и занимали его лишь рѣдкимъ сторожевымъ охраненіемъ.

Какъ только редуты были оставлены, генералъ Смирновъ, придавая владѣнію ими огромное значеніе, рѣшилъ во что бы то ни стало вернуть ихъ, отбросить японцевъ отъ фронта и этимъ заставить осаждающаго начать атаку снова.

Онъ придавалъ владѣнію редутами столь важное значеніе въ дальнѣйшей оборонѣ крѣпости, что рѣшилъ для достиженія этой цѣли пожертвовать, если бы понадобилось, даже двумя-тремя тысячами стрѣлковъ.

Возвратъ редутовъ, какъ я уже говорилъ, страшно затруднилъ бы противнику постепенную атаку.

Ему пришлось бы брать редуты либо вновь фронтальной атакой, либо издали начать веденіе инженерныхъ работъ.

Генералъ Смирновъ рѣшилъ организовать сильную вылазку.

Вмѣшательство Стесселя въ это дѣло испортило все. Онъ своимъ приказомъ отъ 18 августа, № 552, парализовалъ намѣреніе Смирнова организовать сильную вылазку, настаивая на вылазкахъ партіями.

Усовѣщеванія Смирнова, Кондратенко не привели ни къ чему: Стессель былъ твердъ въ своемъ рѣшеніи.

Небольшія же вылазки на редуты, кромѣ напрасной траты людей, не приводили положительно ни къ какимъ результатамъ.

Офицеры, нижніе чины, вполнѣ понимая, насколько важно вернуть редуты, рвались въ дѣло.

Смирновъ продолжалъ настаивать.

Но Стессель, подъ вліяніемъ Фока, былъ твердъ въ своемъ рѣшеніи.

Не говоря уже объ огромныхъ практическихъ результатахъ овладѣнія нами редутами, оно имѣло бы огромное вліяніе на духъ гарнизона.

Люди увидѣли бы, что не только могутъ защищаться, но проявлять и активную дѣятельность.

Духъ гарнизона былъ далеко не повышенъ, несмотря на то, что попытка противника овладѣть крѣпостью открытой силой потерпѣла полную неудачу. Кромѣ систематическаго отступленія, онъ ничего не видѣлъ. Это всѣми силами старался внушить Смирновъ Стесселю.

Но Стессель былъ твердъ въ своемъ рѣшеніи — сильная вылазка не разрѣшалась.

Японцы же не теряли драгоцѣннаго времени. Воспользовавшись оврагами, лощинами и развалинами деревень Палиджуанъ и Уцзяфанъ, они вывели подступы къ гласисамъ редутовъ.

Вредное вмѣшательство Стесселя въ дѣло вылазокъ парализовало возможность выбить японцевъ съ гласисовъ редутовъ I-го и ІІ-го, несмотря на то, что въ это время мы владѣли такими прекрасными плацдармами въ тылу и на флангѣ ихъ расположенія, какими являлись Водопроводный редутъ и Скалистый редутикъ.

Противникъ, потерявъ при фронтальномъ штурмѣ открытой силой свыше 22,000, не рѣшился уже итти дальше тѣмъ же путемъ. Присасываясь все крѣпче и крѣпче къ с.-в. фронту, его исходящему углу, образуемому редутами І-мъ и II-мъ, онъ началъ закладывать первую параллель и продвигаться къ атакованному фронту тихой сапой. А попутно стремился овладѣть Водопроводнымъ и Кумирнскимъ редутами, окружая ихъ траншеями, и вмѣстѣ съ тѣмъ оживлялъ мѣстность впереди Высокой горы (сосредоточивался въ значительныхъ силахъ).

Придавая большое значеніе Водопроводному и Кумирнскому редутамъ, генералъ Смирновъ всѣми силами старался поощрять вылазки изъ этихъ редутовъ.

Флигель-адъютантъ Семеновъ въ полной мѣрѣ шелъ этому навстрѣчу.

Водопроводный и Кумирнскій редуты, какъ передовые опорные пункты, имѣли огромное значеніе и, благодаря геройской стойкости нашихъ, покрыли уже себя славой.

Но положеніе ихъ съ каждымъ днемъ становилось все серьезнѣй.

Японцы окружили ихъ въ нѣсколько рядовъ траншеями.

Необходимы были энергичныя и сильныя ночныя вылазки для порчи и замедленія траншейныхъ работъ противника, которыя росли съ невѣроятной быстротой и настойчивостью.

Читатель долженъ помнить, что ночная вылазка это очень трудное и очень опасное дѣло. Идутъ на нее только охотники при охотникѣ-офицерѣ.

Отъ всѣхъ участниковъ, помимо беззавѣтной храбрости, требуется полное сознаніе, что можетъ никто не вернуться, а потому каждый, проникнувшійся этимъ сознаніемъ, для успѣха дѣла долженъ быть гибокъ, какъ змѣя, остороженъ, какъ кошка, и чутокъ, какъ птица.

На вылазку идутъ самые отборные, самые отважные, самые смышленые офицеры и стрѣлки.

Такими людьми нужно дорожить и цѣнить ихъ.

Они ядро и мощь гарнизона.

Они — все въ осажденной крѣпости.

Что же дѣлаетъ Стессель?

Вмѣсто поощренія, онъ пишетъ слѣдующій приказъ:

Когда приказъ этотъ сталъ достояніемъ гарнизона, настроеніе сразу понизилось.

Всѣ старанія, заботы, организаторскія способности лучшихъ, храбрѣйшихъ и способнѣйшихъ офицеровъ гарнизона были разбиты однимъ почеркомъ пера.

Случай и издѣвательство Стесселя надъ поручикомъ Ендржіевскимъ тяжелымъ камнемъ опустились на офицерскую среду.

Если бы Стессель хоть немного отдавалъ себѣ отчетъ въ томъ, что онъ дѣлаетъ, хоть иногда подумалъ, что подчиненные ему офицеры не манекены, а люди, — онъ никогда не позволилъ бы себѣ такого возмутительнаго издѣвательства надъ поручикомъ Ендржіевскимъ, самоотверженно бросающимся изъ желанія подольше удержать Кумирнскій редутъ въ нашихъ рукахъ изъ огня да въ полымя.

Въ описываемое время Кумирнскій редутъ представлялъ изъ себя кипящій котелъ. Всѣ силы, все вниманіе противника было сосредоточено на немъ. Тамъ люди таяли подъ непрерывнымъ ружейнымъ, пулеметнымъ и орудійнымъ огнемъ.

И мы и осаждающій прекрасно понимали — что мы отстаиваемъ и чего онъ домогается.

Все честное, разумное въ гарнизонѣ возмутилось варварствомъ Стесселя, издѣвающагося, глумящагося надъ безотвѣтнымъ, но храбрымъ офицеромъ.

Каждый понималъ, что малѣйшая неудача — и надъ головой разразится глумленіе.

Сегодня живъ, завтра неудачное дѣло, послѣзавтра глумленіе Стесселя, а потомъ… потомъ — либо смерть отъ шальной пули, осколка, либо невыносимыя страданія отъ ранъ.

Всѣ какъ-то сжались.

Энергія упала.

Лучше сидѣть себѣ покойно и ждать приказаній. Будешь мудрствовать лукаво — мало того, что рискуешь быть убитымъ, искалѣченнымъ, того и гляди попадешь въ Стессельскую литературу.

— Оно, знаете, спокойнѣе — сиди себѣ да и жди приказаній начальства; за спиной у него куда безопаснѣй — сплошь и рядомъ говорили мнѣ офицеры послѣ Ендржіевскаго инцидента.

Послѣ этого печальнаго случая вылазки перестали быть интенсивными. Офицеры прямо избѣгали ихъ.

Объ этомъ свидѣтельствуетъ и покойный полковникъ Рашевскій въ своемъ дневникѣ, описывая оборону въ октябрѣ и ноябрѣ мѣсяцѣ.

Мнѣ часто и многообразно приходится слышать выставляемые въ защиту Стесселя аргументы, что Стессель любилъ и былъ любимъ своими подчиненными.

Что Стессель не уважалъ своихъ подчиненныхъ — это доказываетъ его приказъ по адресу поручика Ендржіевскаго.

Портъ-Артуръ въ теченіе 5 долгихъ мѣсяцевъ былъ подъ непрерывнымъ огнемъ противника.

Въ грядущемъ днѣ и часѣ никто, кромѣ сидѣвшихъ въ каменныхъ блиндажахъ, не былъ увѣренъ.

Всѣ обыкновенные смертные въ городѣ, а въ особенности на позиціяхъ, были ближайшими кандидатами преисподней. Поэтому тотъ, кто въ состояніи былъ безнаказанно издѣваться надъ человѣкомъ, обреченнымъ на смерть, надъ человѣкомъ, который приближалъ себя къ концу ради блага общаго дѣла, дѣла защиты крѣпости — не человѣкъ.

А разъ онъ не человѣкъ, то и самое чувство любви, основанное на уваженіи, ему чуждо.

Лгутъ, безсовѣстно лгутъ тѣ, кто утверждаетъ, что Стессель любилъ подчиненныхъ.

Стессель зналъ только самого себя.

Говорятъ, что его любили подчиненные.

Нѣтъ. Они его лишь боялись.

Большинство боялось. Меньшинство лѣзло за подачками и, получая ихъ, трезвонило о благодѣтелѣ.

Стессель настолько любилъ своихъ подчиненныхъ, что не посчиталъ своимъ долгомъ объѣхать атакованный фронтъ, хотя бы въ одинъ изъ дней затишья, и лично поздравить бойцовъ съ отбитымъ штурмомъ.

Онъ боялся туда выѣхать, а Государю между прочимъ доносилъ:

Стессель, пользуясь тѣмъ, что Государь за тридевять земель, что никто его не провѣритъ, лжетъ, какъ "истинно-русскій".

Безпощадно и безнаказанно обманывая Государя въ Петербургѣ, приготавливаетъ для Россіи сюрпризъ въ видѣ капитуляціи Артура.

Въ Артурѣ же, безпощадно и безнаказанно издѣваясь надъ своими подчиненными, медленно, но вѣрно растлѣваетъ гарнизонъ.

29 августа.

Телефонограммы.

27 августа 1904 г.

Копіи.

Телефонограммы.

27 августа, 1904 г

Копіи.

Въ ночь на 27 августа подъ редутами первымъ и вторымъ и Куропаткинскимъ люнетомъ было убрано 550 труповъ.

Вслѣдствіе непрекращающагося огня японцевъ (ранены одинъ жандармъ и китаецъ), работу на этотъ разъ пришлось прекратить ранѣе обыкновеннаго.

Сегодня комендантъ рѣшилъ объѣхать весь с.-в. фронтъ. Прибывъ въ штабъ Надѣина, Смирновъ, сопутствуемый Надѣинымъ, Степановымъ и Мехмандаровымъ, скрылся въ блиндажъ. Совѣщаніе продолжалось часа 1 1 /2.

Изъ штаба по совершенно открытой дорогѣ, обстрѣливаемой со стороны Волчьихъ горъ, направились къ Скалистому Утесу. По крутой, почти отвѣсной лѣстницѣ поднялись на гребень.

Залегли за огромными каменными глыбами. Все расположеніе противника, какъ на ладони. Вправо, наискосокъ — развалины редутовъ I-го и ІІ-го, Китайская стѣна, форты, укрѣпленія; все подернуто легкой дымкой.

То и дѣло по всѣмъ направленіямъ раздаются рѣдкіе выстрѣлы.

Надъ головой непрестанно поютъ свинцовыя птички. Все чаще и чаще ударяются онѣ, словно звукъ хлыста, о камни. Изрѣдка прошуршитъ шрапнель.

Комендантъ внимательно, то въ бинокль, то простымъ глазомъ изучаетъ мѣстность, время отъ времени обращаясь къ разостланной передъ нимъ картѣ японскихъ осадныхъ работъ. Капитанъ Шварцъ, опустившись на одно колѣно, даетъ поясненія.

— Совершенно вѣрно, совершенно вѣрно. Японцы заложили параллели.

Э-э! да въ этихъ подступахъ я узнаю цѣлую систему Вобана. Замѣчательно быстро они производятъ свои работы.

Здѣсь передъ нами сосредоточился весь цвѣтъ японскихъ инженеровъ.

Они съ замѣчательнымъ искусствомъ ведутъ свои работы.

Будемъ, будемъ бороться. Будемъ отстаивать каждую пядь нашей земли. Нелегко намъ, нелегко и имъ будетъ вести атаку.

Благодарю васъ, капитанъ, ваша карта вполнѣ отвѣчаетъ дѣйствительности,

— Ваше превосходительство, а вотъ этотъ ходъ сообщенія поворачиваетъ сюда и, давая…

Смирновъ опять углубился въ карту, смотрѣлъ впередъ, — капитанъ Шварцъ увлекся, всталъ:

— Ваше превосходительство, тамъ, правѣе редута — вотъ отсюда видно лучше…

Оба встали во весь ростъ, пристально разглядывая какую-то траншейку.

Пули засвистѣли чаще.

Смирновъ и Шварцъ спохватились и спрятались за камни.

Отъ Скалистаго Утеса обошли весь с.-в. фронтъ. Шли ходами сообщенія, очень мелкими, настолько мелкими, что они напоминали скорѣе рвы по колѣно глубиною, чѣмъ ходы сообщенія. Дальше, глубже рыть ихъ не представлялось никакой возможности: шелъ сплошной гранитъ.

Отвратительное чувство, когда каждую минуту ожидаешь либо шрапнели, либо взрыва бомбы — на пули уже какъ-то мало всѣ обращаютъ вниманія.

Каково здѣсь быть все время?

Сколько хладнокровія и мужества нужно имѣть, чтобы спокойно проводить долгія и многія сутки среди постоянной, непрерывной смертельной опасности.

Къ 12 часамъ стало невыносимо жарко.

— Теперь немного лучше. Труповъ, какъ видите, убавилось. Вони меньше — говорилъ мнѣ одинъ изъ сопровождавшихъ офицеровъ. — А первые дни послѣ штурма здѣсь было что-то ужъ очень скверлое. Труповъ навалило тысячами. Жарища. Убирать ихъ не успѣвали. Да японцы днемъ и не позволяли убирать. Подъ палящими лучами солнца они быстро превращались въ какую-то жидкую массу. Лопатами приходилось сгребать. Зловоніе кругомъ было невыносимое, невѣроятное!

Все, буквально все пропиталось трупнымъ запахомъ. Ѣсть первое время не могли, несмотря на обиліе приправляемаго чеснока. Теперь попривыкли.

Дѣйствительно, кругомъ стоялъ отвратительный запахъ: смѣсь труповъ, карболки и чесноку.

Какое выносливое животное человѣкъ! Собаки давно уже всѣ сбѣжали.

Всюду на шестахъ висятъ полотнища, смоченныя карболовой кислотой. Люди, пользуясь затишьемъ, отдыхаютъ, положительно зарывшись, гдѣ можно было, въ землю.

Китайская стѣна возобновлена. На всемъ протяженіи занята она стрѣлками.

Вотъ она, настоящая обстановка осажденной крѣпости. Вотъ они, черные деньки веселаго Портъ-Артура.

Со всѣхъ концовъ земли великой собраны сюда люди для защиты этой пяди земли…

Капитанъ Степановъ, идя рядомъ съ Смирновымъ, оживленно докладывалъ ему о положеніи вещей.

Смирновъ останавливается, здоровается съ людьми, знакомясь попутно съ произведенными и производимыми работами.

Такъ теперь все изрыто, что положительно не узнаешь уже знакомыхъ участковъ. Что же будетъ дальше?

Комендантъ словно бравируетъ опасностью — то и дѣло, идя ходомъ сообщенія, останавливается и, несмотря хотя на рѣдкій, но не прерывающійся свистъ пуль — подолгу стоитъ на одномъ мѣстѣ.

Приходится останавливаться и намъ. Ничего не подѣлаешь.

Измучились мы всѣ страшно, когда Смирновъ, выйдя на военную дорогу, приказалъ подать лошадей.

Когда очутились наконецъ внѣ опасности, на душѣ положительно стало веселѣй.

Очевидно, человѣкъ это такое существо, которое хочетъ жить, жить во что бы то ни стало.

Ему все равно, что кругомъ люди тысячами умираютъ, лишь бы онъ остался живъ.

Телефонограммы.

28 августа.

Копіи.

Телефонограммы.

28 августа.

Копіи.

Телефонограммы.

29 августа.

Копіи.

Телефонограммы.

29 августа.

Копіи.

Въ виду относительнаго затишья на всей оборонительной линіи, у коменданта крѣпости идутъ продолжительныя совѣщанія.

Генералъ Стессель, не принимая въ нихъ ни малѣйшаго участія, продолжаетъ воевать съ мирными жителями.

Понемногу раздѣлывается со всѣми своими недругами.

И смѣшно и зло беретъ. Кругомъ враги, рѣшившіеся во что бы то ни стало овладѣть крѣпостью, а въ крѣпости главный начальникъ ведетъ другую войну.

Штабъ укрѣпленнаго раіона превратился въ верховное тайное учрежденіе.

Рейсъ, какъ магъ и кудесникъ, окруженный Рябининымъ, Павловскимъ, Колесниковымъ, Желтенко, о чемъ-то по ночамъ совѣщается. Надъ комендантомъ, штабомъ крѣпости, Вершининымъ, редакцій — учреждается негласный, но строгій надзоръ.

Всѣ бухты строго охраняются, чтобы ни одна записка не выскользнула изъ Артура.

Савицкій, Фокъ, Никитинъ подолгу заживаются у Стесселя.

Все вниманіе обращено на внутреннихъ враговъ Стесселя.

Атмосфера въ Артурѣ сгущалась.

Несмотря на назначеніе Стесселя генералъ-адъютантомъ, болѣе дальновидные люди въ откровенной бесѣдѣ, съ оглядкой порицая дѣятельность начальника раіона, съ увѣренностью говорятъ:

— Кончится осада — не сдобровать ему. Пріѣдетъ нашъ новый генералъ-адъютантъ въ Петербургъ — возьмутъ, непремѣнно возьмутъ его тамъ въ два кнута.

"Быть бычку на веревочкѣ"— чуть ли не припѣвомъ стало при разговорѣ о Стесселѣ.

Очевидно, всѣ эти разговоры доводились тѣмъ или инымъ путемъ до свѣдѣнія генералъ-адъютанта, и послѣдній положительно день ото дня становился свирѣпѣе.

Телефонограммы.

30 августа.

Копіи.

Телефонограммы.

30 августа.

Копіи.

Въ ночь на 30 августа въ центрѣ сѣверо-восточнаго фронта убрано 500 труповъ; во время уборки раненъ китаецъ.

Телефонограммы.

31 августа.

Копіи.

Телефонограммы.

31 августа.

Копіи.

Рано, очень рано было, еще вѣяло утренней прохладой, когда мы выѣхали на фронтъ.

Кругомъ было тихо, лишь на с.-в. раздавались одиночные ружейные и орудійные выстрѣлы.

Противникъ весь атакованный фронтъ постоянно держалъ подъ рѣдкимъ орудійнымъ огнемъ.

Добрались ходами сообщенія до лит. Б. Большей частью пришлось итти совершенно открыто.

— Не люблю я этой гадости (ходы сообщенія) — сказалъ Смирновъ съ сердцемъ, поднимаясь на батарею.

Лит. Б представляла картину полнаго разрушенія.

— Это Вахнѣевъ виноватъ, что батарею такъ раздѣлали. Помните, — обратился комендантъ къ присутствовавшимъ командиру сектора капитану Жуковскому и другимъ: когда японцы возводили батареи, онъ не давалъ имъ покоя; во всѣ стороны стрѣлялъ и ко всѣмъ пристрѣлялся.

Японцы терпѣливо молчали, но зато и задали же ему трезвону во время бомбардировокъ.

Глядя на эту картину разрушенія, я вспомнилъ описаніе обороны Севастополя.

Какая огромная разница!

На долю внуковъ досталось горшее испытаніе.

Когда Смирновъ, а за нимъ и другіе поднялись на площадку орудія, подошелъ фейерверкеръ.

— Такъ что, ваше превосходительство, извольте сойти. Какъ только они кого увидятъ у орудія, полагаютъ, что наводятъ, сейчасъ пускаютъ, и не услышишь, изъ-за Сахарной головы. А прицѣлъ вѣрный, промаху не даютъ.

Только сошли, глазомъ неуспѣли моргнуть: громъ, огонь пыль, песокъ, осколки — снарядъ уже разорвался. — Комендантъ продвинулся къ брустверу и, чуть выглядывая изъ-за него, бесѣдовалъ съ капитаномъ Жуковскимъ. Прорекогносцировавъ мѣстность, комендантъ тронулся дальше.

На фронтѣ огонь замѣтно оживлялся.

Опять началось это томительное путешествіе ходами сообщенія. Опять, повторяю, въ большинствѣ случаевъ это была лишь пародія на нихъ. Каменистый грунтъ, почти сплошной гранитъ не поддавался киркѣ.

Подходя къ Куропаткинскому люнету, попали подъ основательный ружейный огонь: пули съ рѣзкимъ свистомъ, казалось у самаго уха, стремительно пронизывали воздухъ.

Взошли на капониръ. Всѣ постройки разбиты, бруствера оправлены, бойницы завѣшаны брезентомъ, изъ-за которагокараулятъ наши японцевъ. Чуть кто покажется — сухой трескъ винтовки, а со стороны японцевъ тоже въ отвѣтъ нѣсколько пуль. Обыкновенно достается японцамъ — кто-нибудь кувыркается.

Смирновъ подошелъ къ бойницѣ.

— Ну, молодчинище, дай-ка винтовку. Попробую и я снять кого-нибудь. — Стрѣлокъ, широко улыбаясь, подаетъ ружье.

Смирновъ взялъ винтовку и, отодвинувъ слегка брезентъ, началъ караулить.

Пули то и дѣло то цокали въ землю, то съ легкимъ свистомъ перелетали черезъ голову.

Комендантъ далъ нѣсколько выстрѣловъ. Всѣ наблюдаютъ.

— Кажется, удачно, а если и неудачно, то коменданту это, пожалуй, простительно — давно не стрѣлялъ. Какъ вы думаете, господа?

Въ отвѣтъ послѣдовало нѣсколько улыбокъ, фразъ, жестовъ…

Тронулись дальше.

Непріятное на меня произвела впечатлѣніе эта охота на людей, охота другъ на друга.

До какихъ невѣроятныхъ абсурдовъ можетъ дойти человѣкъ!

На капонирѣ есть любитель стрѣлокъ, который почти не сходитъ съ вала и бьетъ безъ промаха.

Говорятъ, что много на его душѣ японскихъ жизней.

Вотъ уже и на форту II-мъ, совершенно правильно названномъ Ращевскимъ: "нашъ страстотерпецъ".

Внутренній дворъ, бруствера — все уже имѣло растерзанный видъ.

Смирновъ вышелъ на брустверъ, откинулъ брезентъ, пристально смотритъ впередъ.

Стоимъ всѣ подъ деревянной нишей — прикрытіе отъ шрапнели, но и только: фугасная бомба пронизываетъ ее насквозь. А все-таки чувствуешь себя лучше, надежнѣе, какъ будто стоишь подъ вѣрной защитой.

Нужно только себя въ этомъ убѣдить, и становишься неизмѣримо спокойнѣе.

Всѣ эти безстрашные офицеры, стрѣлки, разгуливающіе совершенно спокойно, непринужденно разговаривающіе, беззаботно смѣющіеся, — всѣ они безусловно были въ состояніи полугипноза.

А иначе развѣ мыслимо прожить здѣсь долго, выдержать вихрь бомбардировокъ?

Видъ у людей сравнительно бодрый; но печать лишеній, глубокихъ, сильныхъ волненій, пережитыхъ томительныхъ часовъ лицомъ къ лицу со смертью, — рѣзкой гранью и навсегда легла на ихъ сѣрыя, загорѣлыя лица.

Ознакомившись съ боевой обстановкой II-го форта, тронулись дальше.

Миновали животрепещущій мостъ съ завѣшенной стороной къ непріятелю.

Только подъ прикрытіемъ полотнища брезента можно проскользнуть съ надеждой не быть раненымъ.

Весь брезентъ испещренъ пулями.

Опять потянулись ходами сообщенія.

Былъ періодъ, когда путь отъ форта ІІ-го до форта III-го обстрѣливался съ 3-хъ сторонъ: сзади редутъ II, вправо редутъ I и впереди, прямо — тоже расположеніе противника.

Сначала шли изгибомъ и подъ прикрытіемъ Китайской стѣны.

Затѣмъ пошли совершенно открыто. Сзади возвышался редутъ II-ой.

Всѣ забыли о немъ. Смирновъ о чемъ-то оживленно бесѣдовалъ съ однимъ изъ сопровождавшихъ его офицеровъ.

Я занялся осмотромъ могилъ.

Ямы рылись неглубокія; сваленные трупы заливались известкой и наскоро засыпались землей.

Вѣтеръ, разсѣивая песокъ, обнажалъ руки, ноги, а то и головы погребенныхъ японцевъ.

Картина была не изъ обыденныхъ.

Вдругъ засвистали пули сзади.

— Эге! да насъ съ редута обстрѣливаютъ.

Оглянулись: такъ и есть — мы подъ обстрѣломъ редуа. Пуля за пулей впивались вокругъ насъ въ землю.

Бруствера — какъ на ладони, а мы на постоянномъ прицѣлѣ.

Смирновъ, не прибавляя ходу, шелъ да только посмѣивался.

Я далекъ былъ отъ веселья.

Нѣтъ ничего отвратительнѣй, когда обстрѣливаютъ васъ въ спину.

Я положительно не понихмалъ этого издѣвательства со стороны Смирнова.

Мы продолжали покорно итти за нимъ.

Впереди, какъ земля обѣтованная, виднѣлась опять Китайская стѣна съ устроенными для предохраненія отъ ружейнаго огня траверсами, сложенными изъ земляныхъ мѣшковъ.

Отлегло на душѣ, когда очутились за прикрытіемъ перваго траверса.

Вотъ здѣсь, теперь, идя этой дорогой смерти, я воочію убѣдился, какое превосходство имѣлъ противникъ, овладѣвъ редутами І-мъ и II-мъ. Почти полпути отъ форта и до форта III обстрѣливалось ружейнымъ огнемъ.

Пришлось положить массу труда и времени для обезпеченія сообщеній и гарнизона отъ пораженія пулями.

Это уже было послѣ перваго штурма.

Лавируя между траверсами, стали чувствовать себя легче.

Пулѣ не такъ легко было насъ пронизать. Зато трупный удушливый запахъ сталъ нестерпимъ.

Всюду попадались полузакопанные трупы… милліарды мухъ звенѣли въ тихомъ, раскаленномъ воздухѣ полудня.

Наступилъ на совершенно уже обнажившійся черепъ. Наклонился, чтобы его взять. Капитанъ Жуковскій, замѣтивъ мои манипуляціи, крикнулъ:

— Охота вамъ трогать. Смотрите, не совѣтую!

Я машинально повиновался.

Измученные, грязные, добрались наконецъ до форта III-го. Комендантъ, принявъ рапортъ, вышелъ опять на брустверъ.

— Ваше превосходительство, сойдите: сейчасъ привлечете огонь!

— Да я черезъ эти щелочки ничего не вижу. Мнѣ нужно поближе разглядѣть, что творятъ у васъ здѣсь японцы.

Однако пришлось подчиниться.

Всѣ опять подъ нишей бруствера, бойницы котораго также были завѣшены парусиной.

Кругомъ та же обстановка, что и на форту II-мъ.

Все тѣ же измученныя, загорѣлыя лица.

Говорятъ, что въ войнѣ есть поэзія.

Есть она, но только въ воображеніи поэта.

Возвращаясь къ штабу Надѣина, уже верхомъ подымаясь въ виду непріятеля по совершенно открытой дорогѣ въ направленіи Скалистаго Утеса, я невольно вспомнилъ югъ Россіи.

То же солнце, тѣ же люди.

Но какъ тамъ тихо и покойно. Милліоны людей, съ лихорадочнымъ интересомъ читавшіе объ оборонѣ Артура и теперь совершенно забывшіе эту величественную картину великой осады, не имѣли даже приблизительнаго понятія, что такое защита крѣпости при современной техникѣ артиллеріи. Самая пылкая фантазія не могла предвосхнтить того, чему русскіе люди были непреложными свидѣтелями въ Артурѣ.

Тихо было иногда и у насъ на фронтѣ.

Но это затишье передъ грозой!

Японцы постепенно собирались съ силами. Они методичны во всемъ.

Они, не теряя секунды, готовились къ новой атакѣ, новому штурму.

Десятки тысячъ враговъ, стальнымъ кольцомъ окружившіе насъ, твердо рѣшили:

— Хотя на одинъ день, но Артуръ будетъ нашъ!!

Телефонограммы.

1 сентября.

Копіи.

Телефонограммы.

1 сентября.

Копіи.

Длинныя палаты. Ряды коекъ. Скученно. Неуютно. Всѣ мѣста заняты. Большинство лежитъ. Поправляющіеся въ желтыхъ халатахъ группами сидятъ на кроватяхъ, стоятъ у оконъ. Шума нѣтъ, но и не тихо. Санитары слоняются въ замусленныхъ, грязныхъ фартукахъ. Суетится добровольная сестра милосердія. Величественно отъ больного къ больному шествуетъ фельдшеръ. Воздухъ спертый, грязные полы. Недостатокъ въ бѣльѣ.

Впечатлѣніе тяжелое.

Это Дальнинскій госпиталь.

Подошелъ къ группѣ больныхъ.

Всѣ встали.

— Садитесь, дорогіе. Каково вамъ живется?

— Скучно, баринъ. На фронтъ не пускаютъ, Совсѣмъ здоровъ, кажется, а докторъ наказываетъ годить.

Постепенно всѣ втянулись въ бесѣду. Разспрашиваютъ про новости съ фронта.

Сталъ ободрять, обнадеживать.

Разсказывалъ подробно, что происходитъ на линіи, что за предѣлами Артура.

Группа больныхъ увеличивалась.

Всѣ внимательно слушали, жадно ловя каждое слово.

Посыпались вопросы. Едва успѣвалъ отвѣчать. Оживленіе росло. Начались шутки, смѣхъ. Спрашивали — правда ли, что всѣ артурцы получатъ георгіевскіе кресты. Обнадежилъ. Трунилъ.

Совсѣмъ разошлись больные — о пережитомъ не было и помину.

— Баринъ, а баринъ! — вдругъ потянулъ меня рядомъ лежащій. — Очень мнѣ плохо! Выживу ли? — молящимъ, упавшимъ голосомъ почти шепталъ раненый.

Я изъ Россіи, съ витебскаго полка переведенъ.

Вотъ уже третій мѣсяцъ, и все хуже, хуже...

Видъ истомленный, лихорадочный; сухой блескъ красивыхъ юношескихъ глазъ отражалъ много терпѣнія, много страданія.

Говорившій умолкъ — вѣки медленно опустились, руки безпомощно легли на грудь……..

Я спросилъ стоящаго рядомъ служителя — куда раненъ больной? Санитаръ, съ головой, напоминающей конусъ, съ преглупѣйшей физіономіей, рѣзко спросилъ, поправляя раненому подушку:

— Энтотъ? Помреть! убѣжденно отвѣтилъ конусъ и повернулся къ другому раненому.

Я, перебивъ служителя, хотѣвшаго еще что-то ляпнуть, взглянулъ на страдальца.

Большіе черные глаза смотрѣли на меня. Углы рта дрожали.

Глаза уже не были сухи, слеза катилась.

Я сталъ обнадеживать.

Раненый вдругъ скорчился отъ приступа боли. Выпрямился и, уставивъ на меня большущіе глаза, задумчиво сказалъ:

— Нѣтъ, не помретъ!!

Баринъ, я четвертаго году служилъ въ Россіи, пригнали сюда. Раненъ только въ бедро. А болитъ все тѣло, ноетъ, болитъ….. Правда, я не умру? Правда, баринъ?

Взоръ его свѣтился мольбой………….

Рядомъ лежалъ совсѣмъ еще мальчикъ съ ампутированной выше колѣна ногой.

На мой вопросъ отвѣтилъ почти дѣтскимъ голосомъ, послушнымъ, добрымъ, измученнымъ:

— Ногу отрѣзали.

— Когда?

— Вчера, а сегодня руку.

Смотритъ на меня сѣрыми, добрыми глазами. Въ лицѣ ни кровинки.

Другая рука тоже не дѣйствуетъ. Муха ползетъ по лицу.

— Сестрица, господинъ фельдшеръ, накройте пожалуйста лицо — тихо проситъ изуродованный человѣкъ.

— Какъ твоя фамилія?

— Сколько тебѣ лѣтъ?

— Двадцать одинъ. Осенью взяли.

Солнце бросало уже косые лучи въ окно. Быстро спускались сумерки.

Подавали ужинъ.

Противъ окна, въ сидячемъ положеніи, голова съ головой съ юношей — бородатый запасной; отъ человѣка осталась лишь его тѣнь. Въ груди хрипитъ.

— Что съ тобой?

— Вотъ животъ отсель и досель жжетъ, все жжетъ и жжетъ, а такъ все хорошо — на фронтъ бы ужъ пора.

Стоявшая сзади сестра шепчетъ мнѣ:

— Чахотка къ концу. Легкія изрѣшетены пулями.

Въ концѣ комнаты госпитальный фельдшеръ умираетъ отъ чахотки. Агонія. Отъ лица — комочекъ, отъ здоровеннѣйшаго мужчины — жалкій скелетъ.

Солнца уже нѣтъ.

Въ палатахъ зажигали огни.

Телефонограммы.

2 сентября 1904 г.

Копіи.

Тихо, хорошо было въ Артурѣ.

Свѣжее утро сентября прозрачно и ясно.

На фронтѣ и въ городѣ затишье.

Отъ набережной отваливалъ катеръ съ "Пересвѣта".

— Братцы, довезите до "Монголіи" — вамъ мимо,

— Садитесь, садитесь, баринъ.

Дали задній ходъ.

Быстро неслись по почти зеркальной поверхности внутренней гавани.

— Нашъ-то командиръ капитанъ I ранга Бойсманъ тоже на "Монголіи".

— А что, хорошій командиръ?

— Отца родного краше, лучше — заговорили всѣ разомъ. — А въ бою! Ой, ой, ой, баринъ! Орелъ! Изъ орловъ орелъ! Больно мы о немъ соскучились, желаемъ его назадъ. Все говоритъ: скоро да скоро, а не ѣдетъ. Да ужъ больно его испортило. Много ранъ, а ему ничего, это когда снарядъ ударилъ… Ушелъ, перевязался. Глянь — черезъ 10 минутъ назадъ. Обмотанный стоялъ на мостикѣ всю ночь. На рейдъ вошли, въ гавань стали, а онъ не сходитъ. Распоряжается. Дивились мы ему. А жалостливый, этой самой жалости въ немъ конца края нѣтъ.

Отецъ родной!

Вы ему уже скажите, что команда соскучилась.

Катеръ былъ уже у трапа "Монголіи".

— Да, сердешный человѣкъ нашъ командиръ, геройскій командиръ — басомъ санкціонировалъ сидѣвшій на рулѣ боцманъ. — Жестокій бой былъ. Будь съ той или другой стороны свѣжая сила — кто-нибудь раковъ ловилъ бы.

Вы, удѣляющій время моей книгѣ, уже знакомы съ "Монголіей". Но я хочу еще ближе познакомить васъ съ назначеніемъ и дѣятельностью этого идеально устроеннаго пловучаго госпиталя.

Бывшій экспрессъ восточно-китайской желѣзной дороги, быстроходный пароходъ "Монголія" въ самомъ началѣ кампаніи былъ зафрахтованъ морскимъ министерствомъ для оборудованія на немъ пловучаго госпиталя и переданъ для выполненія этой задачи обществу Краснаго Креста.

Внезапно вспыхнувшая война и всѣ трудности, сопряженныя съ ея послѣдствіями, не помѣшали уполномоченному Краснаго Креста егермейстеру Балашову, при энергичномъ содѣйствіи лицъ, преданныхъ задачамъ Краснаго Креста, — превратить экспрессъ въ кратчайшій срокъ въ пловучій госпиталь.

Изъ Петербурга, немедленно по объявленіи войны, со всѣмъ необходимымъ инвентаремъ выѣхалъ отрядъ докторовъ, сестеръ милосердія общины св. Георгія, студентовъ, фельдшеровъ и цѣлый штатъ санитаровъ.

Въ Артурѣ тѣмъ временемъ шли спѣшныя работы по оборудованію госпиталя, такъ что къ пріѣзду медицинскаго отряда 16 февраля онъ былъ уже почти готовъ.

Цѣль и значеніе этого госпиталя были очень широки: "Монголія" должна была слѣдовать за эскадрой и все время держаться вблизи нея. Во время боя, она собственными средствами спасаетъ, въ случаѣ аварій, раненыхъ и погибающихъ какъ своихъ, такъ и непріятеля, и эвакуируетъ ихъ въ ближайшіе береговые госпитали Артура или Владивостока. Въ виду такихъ широкихъ задачъ, мнѣ показалось страннымъ, что пароходъ не имѣлъ собственныхъ паровыхъ катеровъ. Это единственный дефектъ, замѣченный во всемъ оборудованіи "Монголіи". Приведенный краткій перечень активныхъ дѣйствій "Монголіи" даетъ понятіе, насколько сложны и насколько могли быть плодотворны ея функціи въ открытомъ морѣ во время и послѣ боя, и говоритъ о томъ огромномъ рискѣ, которому подвергался весь ея медицинскій персоналъ и командный составъ.

Нужно при этомъ имѣть въ виду, что "Монголія" представляла изъ себя не простой транспортъ для временной перевозки раненыхъ, не перевязочньш пунктъ, а идеально устроенный госпиталь, отвѣчающій всѣмъ требованіямъ современной хирургіи и даже терапевтикии ввѣренный въ надежныя руки прекрасныхъ хирурговъ, какъ главный докторъ Р. Р. Кинастъ, врачей и студентовъ военно-медицинской академіи, цѣлаго штата сестеръ милосердія, изъ которыхъ многія дѣлаютъ вторую кампанію, а большинство изъ нихъ долгіе уже годы посвятили себя служенію страждущимъ; затѣмъ, отличныхъ фельдшеровъ и цѣлаго отряда обученныхъ санитаровъ.

Въ виду вынужденной стоянки эскадры въ порту — "Монголія" выполняла тѣ же функціи, какъ и береговые госпитали илазареты, принимая раненыхъ для оперированія и лѣченья, которые послѣ каждаго боя, брандеровъ и бомбардировокъ распредѣлялись равномѣрно. Стоя въ порту, она принесла много пользы, какъ ближайшій къ морю госпиталь. Чудомъ спасшійся съ погибшаго броненосца "Петропавловскъ" его командиръ, капитанъ 1 ранга Яковлевъ, котораго я видѣлъ на четвертый, а затѣмъ на 30-й день катастрофы, и который въ настоящее время благополучно здравствуетъ въ Россіи, а въ то время мало давалъ вначалѣ надежды на поправленіе — выхоженъ на "Монголіи". А сколько жизней отстояла еще "Монголія"! Имъ нѣсть числа.

Всѣ классныя и палубныя помѣщенія и верхніе трюмные отсѣки превращены въ больничныя палаты. Пассажирскія помѣщенія I класса превращены въ офицерскія палаты, а остальныя для нижнихъ чиновъ.

Весь лазаретъ предназначенъ главнымъ образомъ для хирургическихъ больныхъ, но также есть отдѣленіе для внутреннихъ заболѣваній и отдѣленіе для заразныхъ больныхъ, которыми завѣдуетъ особый ординаторъ докторъ Ковалевскій.

Обходя всѣ помѣщенія, предназначенныя для больныхъ, на каждомъ шагу приходилось убѣждаться, что здѣсь всюду прошла заботливая рука, руководимая знаніемъ и любящимъ сердцемъ, отъ вниманія котораго не ускользнула ни одна мелочь, которая съ той или другой стороны не облегчала бы положеніе страдальцевъ.

Не говоря уже о прекрасномъ. свѣжемъ, питательномъ столѣ, ослѣпительной бѣлизнѣ постельнаго и носильнаго бѣлья (на "Монголіи" собственная паровая механическая прачечная, уступленная броненосцемъ "Пересвѣтъ"), постоянномъ дежурствѣ около больныхъ очередныхъ сестеръ милосердія, присутствіе которыхъ, какъ женщинъ, посвятившихъ себя служенію страждущимъ, вносило въ печальную обстановку больничныхъ каютъ смягчающій элементъ, — сдѣлано было все, положительно все, чтобы насколько возможно предоставить больше удобствъ раненымъ и смягчить ихъ невольныя, но жестокія страданія. Напримѣръ, для доставленія на судно больныхъ приспособлена была огромная площадка, спускавшаяся къ водѣ посредствомъ крана къ приставшему катеру или лодкѣ. Больныхъ, не тревожа, укладывали на кровати-носилки, устанавливали на спущенную площадку (иначе какъ трудно и сколько мученій для раненыхъ во время бури или сильной зыби поднимать ихъ по трапу!) и затѣмъ, поднявъ тѣмъ же путемъ на палубу, опускали черезъ огромный, спеціально приспособленный люкъ — прямо въ помѣщеніе для больныхъ, противъ малой операціонной.

Рядомъ съ общимъ помѣщеніемъ для хирургическихъ больныхъ расположена малая операціонная, двѣ перевязочныхъ и ванная комната. Всѣ помѣщенія просторны, очень свѣтлы, съ обильнымъ притокомъ свѣжаго воздуха и вечернимъ электрическимъ освѣщеніемъ.

На верхней палубѣ, въ бывшемъ — просторномъ, въ два свѣта — курительномъ салонѣ устроенъ главный операціонный залъ.

Эта операціонная, очевидно, пользовалась особеннымъ уходомъ и вниманіемъ всего медицинскаго персонала. Глазу не на чемъ было остановиться. Все блестѣло восхитительной, безукоризненной чистотой, начиная отъ, какъ зеркало, блестѣвшаго пола — до обтянутыхъ бѣлымъ линолеумомъ стѣнъ и выкрашенныхъ бѣлой краской потолковъ и шкафовъ съ хирургическими инструментами.

Въ одной изъ каютъ былъ установленъ рентгеновскій аппаратъ, посредствомъ котораго х-лучами опредѣляются мѣста нахожденія застрявшихъ въ организмѣ пуль и осколковъ.

Если бы не море кругомъ и любезно сопутствовавшій мнѣ капитанъ парохода И. Д. Костюринъ, то трудно было бы повѣрить, что все, что мнѣ пришлось видѣть, — достояніе "Монголіи", а не принадлежность одного изъ благоустроеннѣйшихъ береговыхъ лазаретовъ.

Кромѣ больничныхъ помѣщеній, перевязочныхъ, операціонныхъ, на суднѣ прекрасная, богато снабженная всевозможными медикаментами аптека, въ завѣдываніи провизора М. С. Фейгельсонъ.

Нужно отдать полную справедливость г. Фейгельсону, что имъ сдѣлано было все, предусмотрѣны всѣ мельчайшія подробности хорошо, безукоризненно функціонирующей аптеки, несмотря на то, что время для сборовъ въ Петербургѣ дано было минимальное. Главной заслугой г. Фейгельсона нужно считать установку аппарата, добывающаго кислородъ. Благодаря энергіи и знанію дѣла, аппаратъ этотъ настолько быстро и хорошо работалъ, что давалъ возможность снабжать этимъ цѣннымъ продуктомъ нѣкоторые береговые госпитали и лазареты.

Здѣсь на каждомъ шагу васъ поражала образцовая, безукоризненная чистота, которой можно достичь только на морѣ, и пунктуальность во всемъ распорядкѣ больничной жизни, возведенная въ квадратъ, такъ какъ госпиталь до извѣстнои степени подчинялся судовымъ порядкамъ.

На мое восхищеніе по поводу замѣченной больничной чистоты и опрятности всего судна и больничныхъ помѣщеній, капитанъ парохода И. Д. Костюринъ, признанный достойнѣйшимъ занять отвѣтственную передъ всей Россіей должность командира "Монголіи", поразилъ меня отвѣтомъ:

— А я нахожу, что у меня недостаточно чисто, благодаря не полному количеству судовой команды. — Мнѣ оставалось только развести руками.

Среди сестеръ милосердія на пароходѣ "Монголія", помимо старшей сестры Ольги Серебряковой, въ качествѣ завѣдующей матеріальной частью служила сестра Ольга фонъ-Баумгартенъ, бывшая съ отрядомъ Краснаго Креста на театрѣ военныхъ дѣйствій въ Трансваалѣ.

Осматривая матеріальную кладовую и искренно восхищаясь ея образцовымъ порядкомъ, я поинтересовался узнать у сестры разницу впечатлѣній пережитой и переживаемой войны.

— Тамъ, въ сравненіи съ тѣмъ, что дѣлается здѣсь, были пустяки. Тамъ маленькія раны, а здѣсь одинъ ужасъ.

Послѣ обѣда въ каютъ-кампаніи, я съ командиромъ Измаиломъ Дмитріевичемъ Костюринымъ отправился пить чай на палубу.

Ночь уже царила. Красивая, южная.

Въ гавани и кругомъ, въ городѣ, на фронтѣ было тихо. Всѣ, видимо, отдыхали въ этомъ покоѣ, наслаждались имъ, стараясь забыть, что это лишь временно.

Покой хоть на часъ былъ необходимъ. Онъ дѣиствовалъ цѣлительно. Потомъ что угодно, но теперь — еще, еще немного покоя.

Въ сторонѣ Водопроводнаго редута начался шумъ, все усиливаясь и усиливаясь.

Затрещали винтовки, затататакалъ пулеметъ, загудѣли орудійные выстрѣлы.

Поднялись на командный мостикъ.

Грянула Перепелка, загудѣлъ с.-в. фронтъ. Засвѣтили боевыя ракеты, заметался лучъ прожектора.

Началось наступленіе въ сторонѣ редутовъ.

На мостикъ поднялась m-me Гадъ, супруга лейтенанта — командира миноносца "Сильный".

Всѣ мы, облокотившись на мостикъ, преспокойно наблюдаемъ за наступленіемъ, разсуждая — въ какихъ силахъ его ведетъ противникъ.

Нервы притупились, никто не говоритъ, старается не думать, что тамъ льется кровь, что тамъ, умирая, стонутъ, корчатся, ползая и грызя землю отъ боли, молятъ о смерти…

Непосредственно вокругъ "Монголіи" тихо. Черныя громады броненосцевъ неподвижно, сумрачно стоятъ.

Онѣ словно необитаемы, словно все живое оставило ихъ. Ни огонька ни проблеска свѣта.

Моряки знаютъ, что врагъ замышляетъ ихъ истребить.

Неподвижныя громады ждутъ своей участи.

Наступленіе на редуты то усиливалось, то уменьшалось.

Постепенно все стало стихать, только Золотая гора, выбрасывая столбъ пламени, дыма и искръ, оглушая грохотомъ выстрѣла, заставляла вздрагивать, нарушая, воцарившійся покой.

Наконецъ и она стихла.

M-me Гадъ оживилась, преискренно возмущаясь уже уѣхавшимъ германскимъ морскимъ военнымъ агентомъ, который ей, русской подданной, осмѣлился порицать русскихъ, что они не умѣютъ воевать, что японцы непремѣнно возьмутъ Артуръ, и больше русскимъ его не видать. — Я не знала, продолжала m-me Гадъ, куда мнѣ дѣться. Ждала мужа.

Предложила невоспитанному гостю играть въ карты и 10 разъ подрядъ выиграла. Наконецъ онъ догадался уйти. На прощаніе я ему все-таки сказала — Какъ я десять разъ выиграла, такъ и русскіе всегда выиграютъ. — Онъ ушелъ недовольный.

До глубокой ночи на палубѣ шла оживленная бесѣда.

Покой и просторъ звѣздной ночи манилъ къ себѣ, разсѣивая усталость, вселяя надежды …

Въ салонѣ кто-то, чуть дотрогивась до клавишъ, будилъ грезы Шопена.

А внизу, на первой палубѣ и глубже — сотни раненыхъ уже спали.

Тяжелые и слабые лишь жалобно, тревожно стонали…

. . . . . . . . . . . . . . .

Скоро и "Монголія" уснула.

Простившись съ командиромъ — на двухвесельной миніатюрной лодочкѣ отправился на берегъ.

Ночь темная. Бухта покойна. Звѣздъ милліонъ.

Тихо, лишь отдаленные выстрѣлы изрѣдка гудятъ, прожектора свѣтятъ…

Люди — устали.

Телефонограммы.

3 сентября 1904 г.

Копіи.

Западный фронтъ.

Телефонограммы.

3 сентября 1904 г.

Копіи.

Морской раіонъ.

Телефонограммы.

3 сентября 1904 г.

Копіи.

4-го сентября. Восточный фронтъ.

Телефонограммы.

4 сентября 1904 г.

Копіи.

Телефонограммы.

4 сентября 1904 г.

Копіи.

Слѣдуя по Мандаринской дорогѣ, прибыли на Кладбищенское укрѣпленіе еще раннимъ утромъ.

Коменданта встрѣтили флигель-адъютантъ Семеновъ, подполковникъ Лебединскій, Крестинскій и многіе другіе.

Полковникъ Семеновъ по обыкновенію былъ энергиченъ и оживленъ, подробно докладывая коменданту о состояніи ввѣреннаго ему отдѣла.

Впереди ясно различались Водопроводный и Кумирнскій редуты.

Смирновъ въ шутливомъ тонѣ критиковалъ проводимую генераломъ Фокъ теорію о разжиженіи стрѣлковыхъ цѣпей въ траншеяхъ.

— Фокъ вѣчно твердитъ (въ томъ числѣ и по моему адресу): подлецъ тотъ, кто густо сажаетъ цѣпь, резервы нужно далеко держать.

Я съ нимъ вполнѣ былъ бы согласенъ, если бы количество можно было замѣнить качествомъ, т. е. хладнокровными, давно обстрѣленными и мѣткими стрѣлками. Если этого нѣтъ, то каждый изъ чувства самосохраненія и при извѣстной долѣ стадности — входя въ цѣпь рѣдкую, которую въ продолженіе долгихъ часовъ душатъ артиллерійскимъ огнемъ, не выдерживаетъ натиска, а если къ тому еще резервъ далеко — то всегда для противника обезпеченъ успѣхъ и прорывъ.

Всѣ, изъ опыта многихъ боевъ, вполнѣ соглашались съ говорившимъ.

— Нѣтъ, если бы я слушалъ Фока — мы бы сохранили много резервовъ, но пришлось бы скоро проститься съ Артуромъ.

Съ Кладбищенскаго укрѣпленія проѣхали на Зубчатую гору.

Во что превратилась фланкирующая ее Саперная батарея!

Всѣ бруствера разрушены, изъ четырехъ орудій одно лишь осталось.

Моряки быстро ихъ исправляютъ; бруствера возобновляются.

Герой командиръ ея, кандидатъ на военно-судебныя должности, исполняющій обязанности казеннаго защитника, капитанъ Вельяминовъ былъ раненъ. Теперь уже оправившійся, встрѣтилъ коменданта съ рапортомъ.

Прощаясь съ капитаномъ Вельяминовымъ, я просилъ разрѣшенія его навѣщать. Въ этомъ офицерѣ чувствовался человѣкъ съ большой душой.

Его стихотвореніе на смерть Макарова:

Видѣніе матроса.

Его работа на батареѣ, среди орудійнаго грохота, гула взрывовъ, гдѣ онъ лицомъ къ лицу встрѣчалъ смерть, а затѣмъ поѣздки въ городъ, на засѣданія военнаго суда, гдѣ онъ защищалъ обвиняемыхъ — вырывалъ ихъ изъ рукъ карающей Ѳемиды — заставляли всѣхъ насъ относиться къ нему съ особымъ, глубокимъ уваженіемъ.

Этотъ человѣкъ жилъ полною жизнью. Жилъ такъ, какъ подсказывала ему его совѣсть.

Для многихъ онъ могъ служить примѣромъ.

Зубчатая батарея пострадала неизмѣримо меньше, т. к. на послѣдней былъ довольно устойчивый бетонъ.

По удивительной случайности, правофланговое морское 120 м.м. орудіе, ничѣмъ, кромѣ щита, не защищенное, было слабо повреждено, а прислуга совершенно не понесла потерь.

По дорогѣ на укрѣпленіе IV кто-то изъ сопровождавшихъ Смирнова разсказалъ преинтересный инцидентъ.

Оказывается, что во время послѣдняго объѣзда оборонительной линіи с.-в. фронта, когда Смирновъ приказалъ открыть огонь изъ полевыхъ мортиръ по перебѣгавшимъ группамъ японцевъ, и непріятель немедленно отвѣтилъ шрапнелью, — генералъ Стессель сидѣлъ на Большой горѣ, находившейся на створѣ дѣйствующей артиллеріи. Шрапнель могла залетѣть и къ нему.

Генералъ-адъютантъ страшно переполошился.

— Этотъ комендантъ куда ни покажется, немедленно затѣетъ перестрѣлку.

На форту IV и укрѣпленіи IV всѣхъ насъ поразила чистота и порядокъ. Не то, что на форту II и III. Положимъ, тамъ шла непрерывная борьба.

Возвращаясь въ городъ, заѣхали къ раненому полковнику Іолшину.

Разговоръ о дѣятельности нашихъ инженеровъ.

— Плохи, плохи они у насъ.

Рашевскій, Шварцъ, а затѣмъ и именъ нѣтъ.

Стессель отдалъ приказъ, чтобы Лилье и Родіоновъ не отлучались съ фортовъ. Этого имъ только и нужно. Засѣли и ровно уже ничего не дѣлаютъ.

— Да, ваше превосходительство, инженеры у насъ ниже всякой критики — подтвердилъ Іолшинъ — ото всѣхъ это слышишь.

Не угодно ли, Лилье! Онъ просился въ Чифу съ порученіемъ; конечно, его не пустили.

Многому, многому научили насъ японцы, а мы и теперь не хотимъ работать, какъ слѣдуетъ.

Да, раньше долго насъ училъ западъ. А теперь дожили до того. что насъ началъ учить востокъ. Японія, недавно вышедшая изъ колыбели, явилась въ роли нашей строгой наставницы!!!

Мы, занявъ Артуръ, живя наканунѣ вскрытія великихъ событій — не потрудились укрѣпить и вооружить Артуръ, отстояшій отъ центра имперіи за 10,000 верстъ.

Инженеры все взваливаютъ на центръ. Правы!

Но все-таки, если бы здѣсь сидѣли люди честные, желающіе работать и меньше заглядывающіе въ "казенный карманъ", всегда бы могли сдѣлать то въ теченіе шести лѣтъ, что сдѣлано было Смирновымъ въ теченіе 3–4 мѣсяцевъ.

Наши "большіе" и "малые" инженеры совершенно забыли, что техника артиллеріи бѣшено прогрессируетъ. Они, какъ оказалось, совершенно не были знакомы съ современной артиллеріей.

Они, дремля на золотыхъ лаврахъ, преспокойно слѣдовали архаическимъ завѣтамъ старыхъ учебниковъ о мобилизаціонныхъ работахъ въ крѣпости.

Въ крѣпости съ каменистымъ грунтомъ, которымъ обладаетъ Артуръ, грунтомъ, съ которымъ не справиться шанцевымъ инструментамъ, всѣ мобилизаціонныя работы въ главныхъ чертахъ должны были быть подготовлены заранѣе, на томъ простомъ основаніи, что противникъ всегда можетъ предпринять въ началѣ "Зауэровскую атаку", что и подтвердили августовскіе штурмы.

Мобилизаціонныя же работы въ Артурѣ начались лишь съ прибытіемъ въ крѣпость новаго коіуіенданта 4-го марта, до этого времени мобилизаціонныхъ работъ не производилось.

Все вниманіе было обращено на центральную ограду и, конечно, на форты и укрѣпленія.

Мобилизаціоннаго плана въ крѣпости не было, комендантъ его не видѣлъ.

Можетъ быть, генералу Базилевскому онъ и былъ извѣстенъ, какъ ему, конечно, было извѣстно постепенное распредѣленіе крѣпостныхъ работъ, разсроченныхъ на 10 лѣтъ.

Но, къ несчастію, всѣ эти дѣла въ общей кучѣ были отправлены въ Харбинъ и никому не были извѣстны, съ новымъ комендантомъ во главѣ.

Спрашивается, почему новому коменданту не былъ врученъ планъ мобилизаціонныхъ работъ, планъ не скороспѣлый, планъ, въ которомъ за шесть лѣтъ можно было все предусмотрѣть и поработать.

Почему генералъ Базилевскій не потрудился, если у него таковой былъ, вручить Стесселю мобилизаціонный инженерный планъ крѣпости? Почему Куропаткинъ, объѣзжая крѣпость, не потребовалъ плана мобилизаціонныхъ работъ крѣпости, исполненнаго хотя бы въ общихъ чертахъ?

По всему вѣроятію, его вовсе не было!!

Что же касается генерала Стесселя, то весьма возможно, что онъ даже не зналъ, что крѣпость должна имѣть мобилизаціонный планъ.

Есть вѣроятіе предположить, что онъ даже не зналъ, что такое мобилизаціонный планъ.

Веѣ крѣпостныя работы были изъяты изъ вѣдѣнія генерала Стесселя.

Онѣ были сконцентрированы у генерала Базилевскаго, дѣйствовавшаго совершенно самостоятельно и подчиненнаго только намѣстнику.

Генералъ Стессель считалъ главной своей обязанностью разгонять и ругать на улицѣ извозчиковъ, возвращать не по формѣ одѣтыхъ нижнихъ чиновъ въ казармы, подсчитывать ногу встрѣчнымъ и нагоняемымъ командамъ…

Въ особенности онъ преслѣдовалъ фурлейтовъ, которые, при спускѣ двуколокъ, не могли удержаться на шагѣ и скатывались рысью.

Это уже было такимъ криминаломъ, что онъ считалъ необходимымъ дѣлать объ этомъ намѣстнику особые доклады.

Этимъ занимался Стессель, и ему, конечно, было не до мобилизаціоннаго плана.

Что же въ это время дѣлалъ генералъ-лейтенантъ Базилевскій?! генералъ-лейтенантъ Величко?!

Телефонограммы.

5 сентября 1904 г.

Копіи.

Телефонограммы.

5 сентября 1904 г.

Копіи.

Цѣлый день густо-облачно. Прохладно. Осенью вѣетъ.

На фронтѣ и въ городѣ тишина. Съ полудня вначалѣ рѣдкіе выстрѣлы, затѣмъ они все чаще, чаще, сильнѣй.

Началась артиллерійская борьба.

Растетъ она и расширяется по всей оборонительной линіи.

Загудѣлъ береговой фронтъ, заревѣли изъ своихъ двѣнадцатидюймовыхъ чудовищъ броненосцы.

Канонада во всей силѣ.

Въ 4 часа пришелъ оркестръ квантунскаго экипажа къ Маріинской общинѣ.

Черезъ полчаса донеслись звуки музыки.

Оркестръ игралъ увертюру изъ "Тангейзера".

Начались оригинальные звуковые эффекты.

То слабѣй, то сильнѣй звучитъ безсмертное твореніе великаго Вагнера, а ему аккомпанируетъ говоръ сотенъ орудій, то стихая, то усиливаясь и моментами удачно подчеркивая forteiortissimo своимъ демоническимъ ревомъ.

Что сказалъ бы могучій Вагнеръ, прослушавъ "Тангейзера" въ такомъ диковинномъ исполненіи?

Телефонограммы.

6 сентября 1904 г.

Копіи.

Телефонограммы.

6 сентября.

Копіи.

Начался второй, сентябрьскій штурмъ.

Вся сила артиллерійскаго огня изъ сотенъ орудій сосредоточилась на Водопроводномъ и Кумирнскомъ редутахъ.

Превративъ ихъ въ груду развалинъ, противникъ устремилъ на нихъ штурмовыя волны.

Шесть разъ Водопроводный редутъ переходилъ изъ рукъ въ руки. Шесть бѣшеныхъ контръ-атакъ, безумно храброй штыковой работы, гибель сотни жизней — не спасли редута.

Прибылъ Бутусовъ, и онъ ничего не могъ сдѣлать.

Японцы озвѣрѣли — тысячами лѣзли на редутъ.

Редутъ, обильно политый кровью защитниковъ, превращенный въ безформенную массу песку, камней, труповъ, желѣза и балокъ, достался наконецъ упорному, храброму и настойчивому врагу.

На развалинахъ редута развѣвалось знамя страны Восходящаго Солнца.

Редутъ водопровода горѣлъ и дымился. Кумирнскій продолжалъ еще держаться.

Но и онъ уже былъ въ агоніи.

Телефонограммы.

7 сентября.

Копіи.

Телефонограммы.

7 сентября.

Копіи.

Палъ и Кумирнскій редутъ.

Сосредоточенный орудійный огонь сравнялъ его съ землей.

Забравъ эти два важныхъ передовыхъ пункта, всю силу удара противникъ направилъ на Высокую и Длинную горы.

Оставляется нами и Длинная.

Удержать ее нѣтъ возможности. Гарнизонъ таялъ.

Комендантъ Длинной капитанъ Москвинъ сильно раненъ. Стрѣлки начали отступать.

Капитанъ Москвинъ, увидѣвъ, что гарнизонъ его отходитъ, поднялся:

— Ребята! не оставляйте меня! Я комендантъ и долженъ здѣсь умереть — съ этими словами бросился впередъ къ брустверу и въ изнеможеніи упалъ.

Стрѣлки ринулись за нимъ.

Но удержать гору не было силъ.

Ее густо заняли японцы.

Штурмъ усилился.

Японцы неудержимо стремились на Высокую.

Съ занятіемъ Водопроводнаго редута, городъ лишался водопровода, но это не имѣло никакого значенія, такъ какъ, по приказанію Смирнова, была вырыта масса колодцевъ, которые, помимо опрѣснителя, давали съ избыткомъ воды для потребностей гарнизона и населенія.

Телефонограммы.

8 сентября 1904 года.

Копіи.

Телефонограммы.

8 сентября.

Копіи.

Съ ранняго утра японцы повели усиленный штурмъ на Высокую гору, на которой главнымъ образомъ сосредоточили страшный орудійный огонь. Весь западный фронтъ и часть восточнаго фронта отвѣчали массовымъ огнемъ. Штурмъ усиливался; колонна за колонной стремились на Высокую гору, устилая всѣ ея предгорья и склоны грудами труповъ. Въ 8 час. 45 мин. утра штурмъ былъ отбитъ; японцы остановили наступленіе, занявъ 3 /4 всей горы; въ нашемъ распоряженіи осталась лишь военная дорога, соединяющая Высокую гору съ крѣпостью.

Штурмъ этотъ отличался особеннымъ упорствомъ, сопровождаясь безумной храбростью. Мнѣ пришлось самому наблюдать, какъ японцы послѣ отбитія штурма не ринулись назадъ, а начали на гранитныхъ склонахъ Высокой горы устраивать изъ своихъ убитыхъ и раненыхъ товарищей, за неимѣніемъ земляныхъ мѣшковъ, бруствера, изъ-за которыхъ и поддерживали цѣлый день частый ружейный огонь по Высокой горѣ, всѣмъ ея подступамъ, форту № 5 и военной дорогѣ, прекративъ по ней всякое сообщеніе.

Цѣлый день, съ ранняго утра до поздняго вечера, осаждающій держалъ Высокую въ непрерывномъ орудійномъ огнѣ.

Положеніе Высокой съ каждымъ часомъ становилось тревожнѣй.

Японцы, занявъ ее на 3 /4, рѣшили во что бы то ни стало овладѣть ею. Медленно ползли наверхъ.

Умирали, катились назадъ, но все-таки стремились впередъ.

Тащили трупы убитыхъ товарищей, сооружали изъ нихъ бруствера, за которыми прятались, спасались отъ ружейнаго огня нашихъ.

Японцы притаились и ждутъ подкрѣпленій, и никакая сила не могла ихъ отогнать назадъ.

Живые люди, спрятавшись за трупы убитыхъ товарищей, зорко слѣдятъ, что творится на вершинѣ горы.

Всѣ помыслы ихъ сходятся въ одномъ, устремлены къ одной цѣли:

Овладѣть Высокой! Овладѣть во что бы то ни стало!

Наши съ вершины отбиваются. Не беретъ ружье — скатываютъ огромныя каменныя глыбы.

Глыба катится, давитъ, расплющиваетъ мертвецовъ; живые отскакиваютъ и тутъ же падаютъ отъ пуль караулившихъ ихъ стрѣлковъ.

Вотъ она — поэзія войны.

Вотъ она — изнанка батальной картины.

8-го сентября.

Въ ночь на 8-ое сентября уборка труповъ производилась подъ Высокой горой. Убрано было всего ок. 900 труповъ. Изъ партіи убитъ одинъ китаецъ, ранено два жандарма и два китайца.

Телефонограммы.

9 сентября.

Копіи.

Телефонограммы.

9 сентября.

Копіи.

— Ну, господа, пора, ѣдемъ!

Посмотрите, какъ засыпаютъ Золотую гору; опять снарядъ разорвался на дорогѣ. Вотъ вѣдь удовольствіе — того и гляди засвѣтитъ сюда.

Городъ, портъ и Золотая гора усиленно обстрѣливались. И это который день, съ утра до вечера.

— Опять телефонъ — Смирновъ подошелъ. — Да откуда? Хорошо, согласенъ (садится, лицо стало серьезнымъ, взглядъ сосредоточенный), только успѣютъ ли? Романъ Исидоровичъ знаетъ объ этомъ? Хорошо! Я сейчасъ ѣду на рекогносцировку Высокой.

Помните, что это очень серьезно, а главное во-время. Отлично, отлично.

Ну-съ, до свиданія.

Вотъ, неугодно ли — прямо не отпускаютъ отъ телефона. Ну, идемте, пдемте, а то опять кто-нибудь забарабанитъ.

Гаммеръ, сообщите въ штабъ и центральную, что я на фортѣ V.

— Слушаю-съ!

— А карту взяли?

Вышли наконецъ.

— Здорово, друзья!

Ну, господа, какой дорогой?

Весь городъ подъ огнемъ. Кавалерійскому развѣдчику вмѣняется въ обязанность ѣхать рысью въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ открытое пространство, поражаемое непріятельскимъ огнемъ, и ѣхать на дистанціи 5 лошадей.

У насъ впереди все открытое пространство, непріятель дуетъ въ слѣпую — шутитъ Смирновъ.

Надъ головой воютъ снаряды; впереди, направо, налѣво, сзади рвутся на улицахъ снаряды.

Перешли на рысь.

На улицѣ обычное, нѣсколько задержавшееся оживленіе.

Навстрѣчу солдаты, дружинники, матросы съ ружьями, безъ ружей.

Лавки открыты. Статскихъ почти не видно. Если попадается служащій въ торговой фирмѣ — иностранецъ. Всѣ русскоподданные переведены въ дружины; если они не въ формѣ, то съ крестомъ на головномъ уборѣ. Видъ у всѣхъ усталый; да какъ не утомиться за эти два мѣсяца, когда положительно никто не увѣренъ не только въ грядущемъ часѣ — минутѣ?

Изъ дверей магазиновъ выглядываютъ приказчики, одни почтительно кланяются, другіе прячутся.

Видъ у коменданта, дѣйствительно, суровый. Съ каждымъ отдѣльнымъ встрѣчнымъ Смирновъ здоровается.

Старая исторія: одни отвѣчаютъ молодцевато, другіе совершенно теряются.

Потѣшаютъ дружинники: идетъ съ винтовкой на плечѣ; на "здорово, молодецъ" ничего не отвѣчаетъ, но очень граціозно раскланивается, снимая фуражку. Смирновъ то и дѣло отмахивается отъ нихъ.

— Уничтожаемъ мы японцевъ безъ конца, а они лѣзутъ, какъ саранча. Нѣтъ, сѣверъ насъ совсѣмъ забываетъ — началъ комендантъ.

Эка невидаль — собрать въ десять разъ сильнѣйшую армію и раздавить. Это не искусство.

Побѣдить армію, равную по силѣ — это дѣло даровитаго полководца.

Побѣдить превосходящую въ силѣ, это заслуга неоцѣненная. Однако, чего мы такъ несемся?

Миновали уже казармы квантунскаго экипажа, поднимаемся по военной дорогѣ.

— Э! фортъ-то V-й какъ засыпаютъ!

Вотъ пристрѣлялись! Шрапнель въ шрапнель садятъ. Ловко!

Дѣйствительно — на фонѣ совершенно чистаго, голубого неба надъ фортомъ V держится цѣпь бѣлыхъ-бѣлыхъ шрапнельныхъ облачковъ. Едва успѣетъ разсѣяться одно, рядомъ съ нимъ появняется другое, совершенно бѣлое, круглое, а затѣмъ овалъ нѣсколько расширяется и, теряя свою бѣлизну, начинаетъ разсѣиваться.

— Японцы перемѣнили тактику штурмовъ. Теперь они ведутъ денную атаку. Ночью они не могутъ поддержать штурмъ артиллеріей: слишкомъ невѣрная стрѣльба. Днемъ же атакуемый пунктъ долбятъ фугасными и бризантными бомбами, а затѣмъ, переходя въ наступленіе, держатъ его подъ сильнѣйшимъ, сосредоточеннымъ шрапнельнымъ огнемъ.

Нашимъ показаться нельзя, да стрѣльба крайне невѣрная. Атакующихъ обыкновенно чиститъ, какъ это было на томъ фронтѣ, фланкирующая батарея.

Незамѣтно выѣхали на открытое мѣсто.

— Эхъ, чортъ возьми, не той дорогой поѣхали. Нут все равно, не возвращаться же — рѣшилъ Смирновъ.

Слышно, какъ на форту рвется шрапнель и характерное завываніе сотенъ пуль, вылетающихъ изъ стакана.

Двѣ шрапнели разорвались впереди, правѣе.

Непріятель, замѣтивъ насъ съ ближайшей батареи, участилъ огонь.

— Дистанція 5 лошадей, рысью! — скомандовалъ Смирновъ. Гаммеръ повторилъ.

Конвой былъ далеко, не разслышалъ, продолжалъ слѣдовать тѣсной группой.

Я полнымъ голосомъ повторилъ приказаніе — услышали.

Перейдя на рысь — я заглядѣлся направо. Развернулась красивая картина: крутой скатъ, дорога на Высокую, дальше склоны горъ, проектирующіеся одинъ на другомъ. Вдругъ слышу шуршаніе въ воздухѣ — словно большая птица пролетѣла совсѣмъ, совсѣмъ близко.

Разрывъ и пѣніе пуль.

Шрапнель разорвалась, казалось, надъ генераломъ, онъ былъ значительно впереди. Комендантъ нагнулся, конь въ карьеръ. Второй разрывъ ближе къ намъ. Перешли тоже въ карьеръ.

Японцы, очевидно, выпустили очередь.

Сейчасъ, сейчасъ, сію минуту будетъ вторая!!

Гаммеръ, пригнувшись къ лукѣ, летитъ, я за нимъ.

— Что съ комендантомъ, раненъ? — кричу. Не слышитъ.

Еще ближе прошуршало въ воздухѣ — теперь уже раздались два взрыва, но далеко влѣво.

Комендантъ уже у подошвы форта.

Мы въ ужасѣ подлетѣли къ нему, предполагая, что онъ раненъ.

Шрапнель продолжала рваться надъ самой дорогой.

— Эхъ, вы, а еще адъютантъ, — обратился генералъ къ Гаммеру, когда мы подъѣхали, — видите, что къ намъ пристрѣливаются, и молчите.

Начали подниматься на фортъ. Прошли мимо маленькой противоштурмовой батареи, фланкирующей задній фасъ форта.

Артиллеристы повылѣзли изъ воображаемыхъ блиндажей. Смотрятъ во всѣ глаза.

— Здорово, молодцы артиллеристы! Спасибо за геройскую службу. — Здорово, часовой!

Комендантъ сошелъ съ коня, приказавъ укрыть коней. Подошли къ крутой лѣстницѣ, ведущей прямо на фортъ. Проѣхать открытой дорогой нельзя: она густо въ огнѣ.

— Такъ что, ваше превосходительство, на фортъ иттить нельзя-доложилъ часовой.

— Это почему? — удивился Смирновъ.

— Тамъ, ваше превосходительство, этихъ много лопается. Вотъ, думаю, молодецъ — выручилъ.

— Спасибо, голубчикъ, а все-таки мнѣ туда нужно. Не вывезло. Пошли.

Смирновъ хохочетъ. — Какъ это вамъ нравится? коменданта на фортъ не пускаетъ.

Шрапнель между тѣмъ начала чередоваться съ бомбой.

Поднялись и очутились прямо въ кухнѣ.

Попробовали пищу. Въ это время надъ кухней разорвалась шрапнель, по крышѣ забарабанили пули.

Въ открытую дверь видно, какъ солдаты въ минуты затишья стремглавъ перебѣгаютъ изъ блиндажа въ блиндажъ. Точь-въ-точь какъ это бываетъ во время сильнаго дождя — бѣгутъ скорчившись.

Фортъ V, это только по названію фортъ; здѣсь нѣтъ ни одного бетоннаго блиндажа. Уже теперь онъ представляетъ сплошную развалину.

Время обѣда.

Стрѣлки съ мисками несутся къ намъ; вбѣжали и опѣшили.

— Здорово, друзья! Ну, ну, не останавливайся, проходи, проходи, а то царапнетъ еще.

Выждутъ, какъ только разорвется шрапнель — во всю прыть черезъ дворъ въ свой блиндажъ.

— Такъ тошно, ваше превосходительство, страсть много онъ сюды пущаетъ, вздохнуть не даетъ — говоритъ кашеваръ.

Черезъ дворъ спѣшилъ комендантъ форта.

— Пожалуйте, ваше превосходительство, въ офицерскій блиндажъ.

— А гдѣ офицеры?

— Сейчасъ придутъ.

— Нѣтъ, я пройду вотъ туда, въ солдатскій.

— Только скорѣе, ваше превосходительство, сейчасъ бомба.

Вышли. Не прошли трехъ шаговъ — бомба разорвалась посреди дворика, вслѣдъ за ней шрапнель. Опять бомба, шрапнель — и пошло.

— Вотъ попали въ грязную исторію. Носу нельзя показать — все шутитъ Смирновъ.

На дворѣ пусто.

Стремглавъ влетаетъ въ блиндажъ командиръ артиллеріи штабсъ-капитанъ Бѣлый, входитъ лейтенантъ Романовъ.

— Э! да у васъ тутъ и пульки летаютъ?

— Сегодня мало, ваше превосходительство, а вотъ ночью цѣлые рои визжали.

— Господа, однако я пріѣхалъ къ вамъ не въ блиндажѣ сидѣть. Покажите, откуда лучше видно японцевъ на Высокой.

— Нѣтъ, ваше превосходительство, теперь немыслимо — хоромъ всѣ заговорили. Подождите до 10 часовъ, въ это время огонь значительно слабѣе — японцы въ это время "чифанятъ" [17].

(Японцы жили на часъ раньше, по токійскому времени. Это мы узнали при парламентерскихъ переговорахъ).

— Вотъ что, Гаммеръ, прикажите-ка по телефону — пусть Электрическій утесъ побезпокоитъ японцевъ. (Всѣ просіяли. Еще бы — огонь немедленно станетъ слабѣе).

— Въ какомъ квадратѣ обстрѣливающія васъ батареи?

— 285 Мш, ваше превосходительство.

Всѣ уже наизусть знаютъ. Еще бы!

— Только телефонъ плохо работаетъ, ваше превосходительство.

— Ничего, доберетесь. Пока тамъ раскачаются — меня уже здѣсь не будетъ. Я о васъ забочусь. Нужно дать вамъ отдохнуть. Да и наказать ихъ слѣдуетъ, какъ они смѣютъ обстрѣливать коменданта (смѣется). Пусть восчувствуютъ.

Гаммеръ хотѣлъ итти.

— Пусть матросъ сбѣгаетъ, вы тутъ еще запутаетесь.

— Никакъ нѣтъ, ваше превосходительство, онъ скорѣй перепутаетъ. — Гаммеръ скрылся.

Пріѣхалъ генералъ Горбатовскій.

Огонь самъ по себѣ началъ слабѣть; двинулись къ переднему фасу форта.

— Чего они суетятся? говоритъ мнѣ вернувшійся Гаммеръ.

— Коменданта вѣдь не проведешь. Сколько тутъ ни берегись — хлопнетъ фугасная въ блиндажъ, и кончено. Это — одни игрушки.

Поднялись на брустверъ.

Шрапнель продолжаетъ рваться надъ серединой форта.

Комендантъ наблюдаетъ, рядомъ Горбатовскій, Романовъ.

Высокая гора съ трехъ сторонъ обложена японцами, слышится ружейная трескотня. Надъ нами поютъ пули.

Сигнальщикъ-матросъ, стоя у дверей земляного блиндажа съ краснымъ флажкомъ, наблюдаетъ за обстрѣливающей фортъ батареей.

— Огонь! кричитъ онъ, взмахивая флагомъ, и черезъ секунду, другую спокойно скрывается въ блиндажъ.

Группа, стоящая у бруствера, рѣдѣетъ.

Смирновъ, Горбатовскій, Романовъ, Бѣлый, комендантъ форта остаются у бруствера.

Доносится звукъ выстрѣла, а черезъ нѣсколько секундъ слышно зловѣщее шипѣніе, гудѣніе какъ бы невидимой въ воздухѣ, быстро приближающейся змѣи.

— Есть — заявляетъ высунувшійся изъ блиндажа сигнальщикъ.

Посреди двора столбъ песку, камней, и грохотъ взрыва.

Матросъ опять у бруствера лицомъ къ противнику. Опять "Огонь!" — и повтореніе стараго.

— Огонь!

Б-б-бу-ухъ! раздался глухой взрывъ.

Снарядъ разорвался на склонѣ форта. Фортъ на горѣ.

Очевидно, пристрѣливаются къ группѣ.

— Однако, у васъ тутъ хорошая гимнастика — смѣется генералъ, глядя на вползающихъ и выползающихъ изъ блиндажа стрѣлковъ и матросовъ.

— Тадъ точно, ваше нревосходительство. И смѣхъ и горе. Мочи уже нѣтъ.

— А японцы все-таки дикари! Смотрите — они лежатъ за своими мертвецами, которые, право, кажется, понемногу начинаютъ оживать отъ копошащихся въ нихъ червей. Дѣло не легкое. Коль жить хочется — и за мертвеца спрячешься.

Въ мою бытность въ Японіи, я наблюдалъ, какъ японцы боятся мертвецовъ. А тутъ днями около нихъ, и ничего.

Съ чѣмъ только смерть и боязнь смерти не примиряетъ?

— Огонь!

— От чортъ возьми! — выругался кто-то. Снарядъ, словно испугавшись, перелетѣвъ, далеко разорвался за фортомъ.

Смирновъ, кончивъ наблюденіе, началъ прощаться. Обращаясь къ капитану Здановскому (коменданту форта), сказалъ:

— Я вамъ ночью пришлю лѣсъ, мѣшковъ и назначу инженера, который устроитъ вамъ во рву капониръ и усилитъ ваши блиндажи.

Гаммеръ, запишите-ка все это въ вашу книжку.-

Немедленно за разорвавшимся посреди форта снарядомъ быстро направились къ выходу.

Достигли его благополучно, подбодряемые рвавшимися сзади на наше счастье снарядами.

Уже спустились на дорогу, когда береговой фронтъ открылъ огонь по батареямъ, обстрѣливавшимъ фортъ V.

— Вотъ, наконецъ-то раскачались. Чистое несчастіе!

Ну, и телефоны! Комендантъ не можетъ отдать сразу соотвѣтствующаго приказанія.

Да, телефоны въ крѣпости были ниже всякой критики.

А теперь я въ "Военномъ Сборникѣ"читаю въ статьѣ "Нѣчто о Портъ-Артурѣ", подписанной г. Тимченко-Рубанъ: "Средствами для устройства телеграфныхъ и телефонныхъ сообщеній крѣпость была снабжена, можно сказать, почти роскошно…"

Бумага все терпитъ.

На обратномъ пути генералъ обратился къ Гаммеру: — Дѣло обстоитъ съ Высокой горой очень тревожно. Японцы на 3 /4 ее заняли. Ждутъ ночи, будутъ штурмовать. Гдѣ-нибудь держатъ резервы. Надо ихъ опредѣлить и обстрѣлять. Если возьмутъ Высокую гору, дѣло будетъ нѣсколько серьезнѣй. Но за этотъ-то фронтъ я не боюсь. Здѣсь, вотъ на этой цѣпи горъ, я возведу двѣ вспомогательныя линіи обороны. Ситуація всей этой мѣстности для обороны восхитительна. Только вотъ городу и порту будетъ сильно доставаться. Съ Высокой горы они будутъ вести корректировку и начнутъ топить суда.

Ну, нѣтъ-съ, я имъ такъ дешево Высокой горы неуступлю.

Въ 1 часъ дня получилось съ наблюдательнаго поста на Голубиной бухтѣ отъ поручика Ерофѣева донесеніе, что въ полуверстѣ отъ него съ небольшой сопки открывается видъ на глубокую лощину, идущую къ подножію Высокой горы, въ которой притаился непріятельскій резервъ въ составѣ почти двухъ полковъ, очевидно, ожидавшій наступленія сумерекъ, чтобы начать новый штурмъ Высокой горы.

Генералъ Смирновъ немедленно лично по телефону приказалъ начальнику своего штаба полковнику Хвостову вызвать изъ-подъ Ляотѣшаня или форта VI взводъ скорострѣльной батареи, съ приказаніемъ обстрѣлять притаившійся резервъ. Совмѣстно съ этимъ приказалъ предупредить весь западный артиллерійскій фронтъ — быть наготовѣ дѣйствовать шрапнелью и сегментными снарядами по юго-западному подножію Высокой горы, откуда долженъ показаться непріятель.

Вызванный изъ-подъ Ляотѣшаня взводъ скорострѣльной батареи полковника Лаперова, подъ командой поручика Ясенскаго, тайкомъ, между складками мѣстности, не будучи замѣченнымъ осадными батареями, подкрался къ намѣченной лощинѣ. Открывъ бѣглый шрапнельный огонь по отдыхавшимъ и ничего не ожидавшимъ колоннамъ, началъ производить страшное опустошеніе. Японцы хлынули на скаты и, открывшись всей крѣпостной артиллеріи западнаго фронта, попали подъ его невѣроятно сильный огонь. Нѣсколько тысячъ труповъ усѣяди всѣ скаты и лощину, остальные въ паникѣ разсѣялись. Конечно, взводъ скорострѣльной батареи, выѣхавъ на разстояніе 2 верстъ отъ непріятельскихъ аванпостовъ, могъ быть отрѣзанъ даже ружейнымъ огнемъ, а тѣмъ болѣе осадными орудіями, отъ которыхъ онъ находился въ 45 верстахъ. Но крайняя опасность подхода, лихость выѣзда, быстрота и вѣрностъ огня настолько ошеломили японцевъ, что они сразу не открыли огня. Когда осадныя батареи повели по взводу пристрѣлку, то послѣдній, исполнивъ первую задачу, перенесъ огонь на наши траншеи Высокой горы, которыя заняли японцы.

Между тѣмъ осадныя батареи успѣли пристрѣляться, и снаряды ихъ стали ложиться у самаго взвода; тогда орудія были скачены въ оврагъ.

Съ наступленіемъ сумерекъ, взводъ, не понеся никакихъ потерь, молодецки исполнивъ это трудное дѣло, вернулся на свою позицію, на Ляотѣшань.

Итакъ, у насъ былъ полный успѣхъ на южной половинѣ Высокой горы. Сѣверо-западная же сторона продолжала заниматься японцами, расположившимися въ нашихъ блиндажахъ въ 60–80 шагахъ отъ вершины.

Въ эту же ночь, съ 9-го на 10-ое сентября, лейтенантъ Подгурскій (съ крейсера "Баянъ") скатилъ въ непріятельскія траншеи полупудовую пироксилиновую мину, взрывъ которой имѣлъ потрясающія послѣдствія. Масса японцевъ была разорвана буквально въ клочки, многіе смертельно обожжены и ранены. Оставшіеся въ живыхъ бросились бѣжать; наткнувшись же на наши проволочныя загражденія и преслѣдуемые огнемъ и штыками 5 роты 5-го восточно-сибирскаго стрѣлковаго полка, подъ командой штабсъ-капитана Сычева, были совершенно отброшены внизъ. Послѣ этого японцы все-таки еще два раза пытались штурмовать съ остервенѣніемъ Высокую гору съ сѣверо-западной стороны, но оба штурма были отбиты со страшными потерями.

Утромъ 10 сентября баталіонъ японцевъ, расположившійся въ лощинѣ близъ Высокой горы, вновь попалъ подъ огонь нашихъ батарей, снова бросился на скаты и въ теченіе какихъ-нибудь 10 минутъ былъ уничтоженъ.

Такимъ образомъ, иниціатива отбитія штурма на почти занятую уже Высокую гору всецѣло принадлежала коменданту крѣпости генералъ-лейтенанту Смирнову, своимъ удивительно вѣрнымъ военнымъ глазомѣромъ оцѣнившему обстановку и приказавшему во-время послать взводъ скорострѣльной батареи туда, куда послать ни одинъ частный начальникъ не рѣшился бы, боясь его истребленія или даже захвата въ плѣнъ [18].

Съ момента окончательнаго отбитія штурма на Высокую гору, постепенно начали очищать окопы передъ ея предгоріями, укрѣплялись лишь на Угловой горѣ. Всю энергію сапныхъ работъ направили на сѣверо-восточный фронтъ. Впереди всего западнаго фронта крѣпости остались лишь Высокая гора, Плоская и Дивизіонная.

Августовскіе и сентябрьскіе штурмы сломились на Высокой горѣ, серьезное значеніе которой, какъ стратегическаго пункта, блестяще оправдалось. А сколько генералу Смирнову пришлось преодолѣть гигантскихъ препятствій, чтобы вооружить эту гору! Кто не помнитъ про фарсъ, разыгранный въ самомъ началѣ войны Стесселемъ, при его посѣщеніи Высокой горы?

— Зачѣмъ тутъ орудія ставить? Что за ерунда! Я прикажу полевой батареѣ, она лихо выѣдетъ на позицію Высокой горы и начнетъ громить штурмующихъ.

Генералъ Стессель наивно думалъ, что противникъ будетъ осаждать Артуръ безъ осадной артиллеріи и вести штурмъ, не подготовивъ его артиллерійской атакой.

Генералъ-адъютантъ Стессель въ своемъ приказѣ отъ 9 сентября, за № 637, отдалъ по крѣпости приказаніе, которое между прочимъ закончилъ слѣдующими словами:

"Слава и благодареніе Богу, слава войскамъ, героямъ. Слава Ирману, Сычеву, Подгурскому. Слава всѣмъ героямъ, начальникамъ и офицерамъ. Слава и благодарность героямъ охотникамъ, взорвавшимъ блиндажъ. Богъ далъ намъ возможность отбить врага. Молитесь Ему". (Читая этотъ приказъ, мы никакъ не могли понять, кому рекомендуетъ намъ генералъ-адъютантъ молиться, Богу или врагу?).

Въ приказѣ ни однимъ словомъ не упомянуто о генералѣ Смирновѣ, главномъ виновникѣ отбитія штурма. Въ этомъ видѣ пошло донесеніе въ Петербургъ и попало во всѣ газеты. Съ момента своего назначенія, генералъ-адъютантъ, не стѣсняясь никѣмъ и ничѣмъ, прямо подтасовывалъ по своему усмотрѣнію всѣ факты.

Въ крѣпости началась опять невыразимая безтолковщина. Генералъ Смирновъ, ежедневно лично знакомясь съ положеніемъ оборонительной линіи, отдавалъ приказанія, генералъ-адъютантъ ихъ отмѣнялъ. — Смирновъ, видя, что тѣ или другія работы должны быть безусловно производимы, посылалъ къ нему генераловъ Кондратенко и Бѣлаго, чтобы послѣдніе путемъ долгихъ убѣжденій настояли на крайней необходимости исполненія тѣхъ или иныхъ приказаній, отданныхъ Смирновымъ. Главная заслуга генерала Кондратенко во время осады, помимо его трудоспособности, поощренія изобрѣтателей[19] въ цѣляхъ успѣха обороны, идеальной честности, присутствія по должности начальника обороны въ боевой линіи, заключалась еще въ томъ, что онъ умѣлъ обезвреживать Стесселя и доказывать ему, что совѣты Фока, которые были всегда діаметрально противоположны распоряженіямъ генерала Смирнова — безусловно несостоятельны и пагубны для крѣпости.

Генералъ-адъютантъ, помимо Фока, Никитина, выбралъ еще впослѣдствіи и Кондратенко, на котораго въ своихъ представленіяхъ, въ ущербъ Смирнову, валилъ все, такъ какъ прекрасно сознавалъ, что слава Кондратенко не можетъ затмить его славы по той простой причинѣ, что между нимъ и Кондратенко была черезчуръ большая разница въ функціяхъ. Онъ — главный начальникъ, а Кондратенко — только начальникъ крѣпостной дивизіи, непосредственно подчиненный Смирнову, какъ главѣ крѣпости.

Комендантомъ былъ установленъ такой порядокъ: ежедневно утромъ и позднимъ вечеромъ къ нему собирались послѣ объѣзда боевой линіи генералъ Кондратенко, начальникъ артиллеріи генералъ Бѣлый, начальникъ инженеровъ полковникъ Григоренко и начальникъ штаба полковникъ Хвостовъ, гдѣ и рѣшались всѣ вопросы объ оборонѣ крѣпости и вырабатывались программы работъ по дальнѣйшему вооруженію, укрѣпленію, расположенію войскъ и ихъ довольствію. Стессель же и его штабъ никогда не принимали въ этомъ абсолютно никакого участія. Каждый изъ совѣщавшихся получалъ вполнѣ опредѣленныя указанія и на слѣдующій день докладывалъ о результатахъ. Генералъ-адъютантъ обыкновенно вмѣшивался послѣ того, какъ Смирновымъ были отданы приказы, и своими приказами отмѣнялъ ихъ. Несмотря на ихъ отмѣну, работы продолжались, такъ какъ каждый понималъ, что онѣ необходимы; тѣмъ не менѣе все это вносило невыразимую путаницу, тормазило успѣшность работъ, деморализовало и растлѣвало гарнизонъ.

Гарнизонъ, читая этотъ приказъ, конечно, не могъ предположить, кто былъ главнымъ виновникомъ истребленія непріятельскаго резерва, кто спасъ намъ еще въ сентябрѣ Высокую гору

Въ приказѣ имена генерала Смирнова и поручика Ерофѣева не упоминались.

А мнѣ доподлинно теперь извѣстно, что вся японская армія, съ военными агентами всѣхъ государствъ во главѣ — была поражена этимъ блестящимъ дѣломъ нашей скорострѣльной артиллеріи.

Иниціативу, на основаніи донесенія поручика Ерофѣева, проявилъ Смирновъ; лихо выполнилъ эту трудную задачу поручикъ Ясенскій.

Да никто, кромѣ Смирнова и Ерофѣева, и не зналъ о скопленіи резервовъ.

Поручилъ Ерофѣевъ, замѣтивъ притаившіеся резервы и сознавая, что каждая минута дорога, минуя всѣхъ начальниковъ, прямо донесъ коменданту. Онъ прекрасно понималъ, что выѣздъ батареи на совершенно открытое мѣсто, въ виду батарей противника, можетъ быть гибельнымъ, и, конечно, никто изъ начальниковъ, кромѣ самого коменданта, не рѣшится взять на свою отвѣтственность это рискованное дѣло. Комендантъ, получивши это донесеніе на моихъ глазахъ, немедленно провѣривъ по картѣ и убѣдившись, что Ерофѣеву указываемое имъ мѣсто видно, сію же минуту отдалъ по телефону приказаніе о высылкѣ взвода.

Такъ это дѣло было совершенно замято.

Защитники Артура, читая эти строки, а моряки въ особенности, только тенерь узнаютъ, что не кто иной, какъ Смирновъ и Ерофѣевъ, отдалили паденіе Высокой горы почти на два съ половиною мѣсяца.

Только послѣ большихъ трудовъ Смирнову удалось настоять на награжденіи Ерофѣева и Ясенскаго.

Насколько я помню, когда Смирновъ вошелъ съ представленіемъ о награжденіи этихъ офицеровъ крестами, Стессель разорвалъ рапортъ. Пришлось вести цѣлую переписку.

10-е сентября. Западный фронтъ.

Телефонограммы.

10 сентября.

Копіи.

Снарядовъ въ крѣпости мало. Комендантъ съ Бѣлымъ экономятъ ихъ елико возможно.

Изъ арсенала повытаскали всякую дрянь.

Производятъ всевозможныя комбинаціи. Приноравливается стрѣльба изъ тѣхъ орудій, огонь которыхъ по даннымъ условіямъ менѣе дѣйствителенъ, но зато они имѣютъ большее количество снарядовъ.

Работы у коменданта и начальника артиллеріи масса.

Конечно, Смирновъ не можетъ размѣниваться и входить въ обсужденіе мелкихъ деталей. На это у него есть масса помощниковъ по нисходящимъ ступенямъ, которые при свободѣ проявленія собственной иниціативы, которую въ предѣлахъ возможнаго всегда допускалъ Смирновъ, во многомъ ему облегчали защиту крѣпости.

Стессель же, ровно ничего не понимая, кромѣ "тринчика", вмѣшивается, суфлируемый Фокомъ и Никитинымъ, положительно во все.

Получается однажды крайне интересная записка.

Не могъ, не могъ понять "генералъ-адъютантъ", что задача крупныхъ калибровъ — бороться съ артиллеріей противника, а не охотиться за перебѣгающими группами.

Мы и во время штурмовъ берегли снаряды крупныхъ калибровъ, т. к. въ нихъ ощущался недостатокъ.

По показавшейся же пѣхотѣ стрѣляетъ полевая и противоштурмовая артиллерія безъ приказанія и какъ только замѣтитъ. Но дѣло въ-томъ, что въ Артурѣ была крайне пересѣченная мѣстность.

Сидя на одной изъ батарей крупнаго калибра, можно усмотрѣть перебѣгающія группы, въ то же время малокалиберная не видитъ, или видитъ, но за дальностью разстоянія огня не открываетъ.

Вотъ этогото никакъ нельзя было внушить генералъ-адъютанту.

Комендантъ передалъ записку Бѣлому. Бѣлый, прочитавъ ее, прямо въ бѣшенство пришелъ — побѣжалъ къ Стесселю объясняться.

А у "генералъ-адъютанта" въ такихъ случаяхъ одинъ отвѣтъ:

— Я — ничего, это вотъ болваны мнѣ наплели.

11-ое сентября. Восточный фронтъ.

Телефонограммы.

11 сентября.

Копіи.

Телефонограммы.

11 сентября.

Копіи.

11 сентября.

Вспоминая обѣщанія нашего заурядъ-фельдмаршала, я не могу не бросить ему упрека въ томъ, что онъ, маневрируя на "ретирадахъ", какъ выразился одинъ изъ артурскихъ генераловъ, совершенно забылъ, что можно обмануть разъ, ну два, ну три, четыре наконецъ, но обманывать гарнизонъ безъ конца — это прямо непростительно.

Вѣдь Артуръ вѣрилъ Куропаткину.

CXXXV

Зашелъ въ отрядную церковь.

Всенощная подходила уже къ концу.

Служба въ ускоренномъ темпѣ.

Молящихся мало: нѣсколько человѣкъ.

Я уже говорилъ — храмъ на створѣ непріятельскихъ батарей, обстрѣливавшихъ портъ.

Въ церкви опасно, уже были попаданія.

Настоятель торопится кончить службу.

Молящіеся торопятся отмолиться.

А говорятъ, было время, когда населеніе осажденной крѣпости старалось проводить большую часть времени ближе къ Тому, въ Кого такъ горячо вѣрили, на Кого надѣялись, Кому молились.

Въ храмахъ безпрерывно служились молебны, молебны съ продолжительными акафистами. Люди — распростертые, колѣнопреклоненные — въ безысходной тоскѣ, со слезами, съ безконечной вѣрой, безхитростно, горячо молились. Неотступно, страстно молили, просили защиты…

Теперь больше, чѣмъ когда-либо, каждый былъ во власти Того, Кто управляетъ вселенной, Кто наказуетъ…

Въ этотъ тягостный періодъ ежеминутной, ежечасной, днями, недѣлями, мѣсяцами продолжавшейся смертельной опасности, ужасовъ смерти и страданій — каждый долженъ былъ часто и подолгу уходить въ свой внутренній, сокровенный міръ.

Уходить въ него и бесѣдовать съ самимъ собой.

Уходить въ себя и искать въ себѣ потеряннаго человѣка.

Многіе должны были въ періодъ осады духовно переродиться и изъ невѣрующихъ стать вѣрующими.

Вѣдь многіе, не отдавая себѣ положительно никакого отчета, изъ подражанія лишь глумятся надъ религіями вообще, а своей въ частности, не нося въ себѣ самихъ ничего, ничего, кромѣ стремленія жить — все равно какъ, но только жить.

Я интересовался — многіе ли изъ населенія и гарнизона крѣлости приготовляли себя къ смерти: исповѣдывались и пріобщались Святымъ Тайнамъ Христовымъ?

Вѣдь смерть могла ежеминутно, ежесекундно прикрыть своимъ вѣчнымъ крыломъ.

Наводилъ справки и удивлялся результатамъ. Случаи были далеко не часты. Чѣмъ это объяснить? Почему? Перерождались ли люди духовно? Или совершенно уже забыли Бога?

Почему они не прибѣгали къ давно испытаннымъ средствамъ?

Кто этому виной? Учителя, духовные наставники, сумѣвшіе или не сумѣвшіе проломить брешь въ сознаніи и указать путь?

Пожалуй, люди Артура рѣшили, что не во внѣшнемъ почитаніи Бога смыслъ религіи разумныхъ, просвѣщенныхъ людей?

Быть можетъ, они, сидя у себя дома, подъ вой, свистъ снарядовъ, гулъ, громъ выстрѣловъ и взрывовъ, подъ безысходнымъ гнетомъ сознанія, что кругомъ и вокругъ умираютъ въ ужасѣ страданій десятки тысячъ людей, повинныхъ лишь въ томъ, что они люди и хотятъ жить, все равно какъ, но только жить, — внимательнѣе и чаще читали и вчитывались въ смыслъ Вѣчной Книги, имя которой Евангеліе?

Не знаю.

Телефонограммы.

12 сентября.

Копіи.

Западный фронтъ.

Телефонограммы.

12 сентября.

Копіи.

CXXXVI

Несмотря на то, что "этажерка" (садъ передъ зданіями порта; расположена такъ же, какъ и церковь, на створѣ непріятельскихъ батарей, громившихъ день и ночь портъ, въ часы затишья она усердно посѣщалась публикой, въ особенности когда играла музыка.

Было уже 5 часовъ, когда со стороны порта донеслись звуки оркестра.

Пошелъ поглядѣть на отдыхающій Артуръ.

День тихій, но сумрачный, непривѣтливый.

Играетъ хоръ 14-го полка и играетъ очень хорошо.

На фронтѣ иногда громыхаютъ.

Въ городѣ тихо.

По дорожкамъ много гуляющихъ.

Большинство — пѣхотные офицеры и сестры милосердія. Среди офицеровъ много раненыхъ. Моряковъ совсѣмъ не видно.

Беззаботнаго оживленія, сутолоки, которая была здѣсь два мѣсяца назадъ, нѣтъ и намека.

На все легли сумрачные тона.

Всѣ уже сильно измѣнились.

Тѣ же шутки, тотъ же смѣхъ, улыбки, но люди какъ будто не тѣ: осунулись словно, поблѣднѣли; взглядъ неувѣренный, безпокойный.

Миловидныя, изящныя, хорошенькія женскія головки, такъ кокетливо мелькавшія здѣсь въ нарядныхъ шляпкахъ, теперь скромно покрыты бѣлыми косынками сестеръ милосердія.

Видимо, всѣ страстно хотятъ чувствовать себя, какъ въ минувшіе дни: хорошо, покойно, уютно, беззаботно.

Хотятъ — но и только.

На всемъ лежитъ печать тревоги: не скрыть ея.

Смерть и страданія не любятъ веселья. Они непримиримые враги.

На одной изъ дорожекъ вижу тучнаго офицера. Идетъ, опираясь на палку, и убійственно хромаетъ.

Хромаетъ такъ глубоко, видимо такъ страдаетъ, что, казалось, одинъ неосторожный шагъ — и страдалецъ упадетъ въ изнеможеніи.

Встрѣчные оглядываются; по лицамъ скользитъ насмѣшливая улыбка.

Думаю — что это за странная фигура? Что за комедія? Зачѣмъ пришелъ сюда мучиться? Нервы у всѣхъ притупплись — разжалобить трудно.

Ко всему уже привыкли.

Сестры, почти дѣти, — какъ примѣръ, дочь капитана Гиммельмана — спокойно работаютъ у постели мучениковъ долга, среди душу раздирающихъ сценъ, жестокихъ страданій.

Пошелъ навстрѣчу.

Замелькало между листвой низко спустившихся вѣтвей знакомое, широкое, полное, лоснящееся, довольное и упитанное лицо.

Это былъ одинъ изъ артурскихъ буффъ-героевъ — полковникъ Савицкій.

Я до сихъ поръ не знаю — гдѣ, куда и когда былъ раненъ этотъ полковой командиръ.

Также я не могу понять, какъ подъ командой такого командира 14-й восточно-сибирскій стрѣлковый полкъ явился однимъ изъ самыхъ доблестныхъ полковъ всего артурскаго гарнизона.

Очевидно, здоровый и сильный организмъ полковой офицерской среды не поддался вредному вліянію "отца командира".

Тѣнь несчастнаго Капитана Лопатина, опозореннаго, убитаго еще при жизни, по милости и благодаря двустворчатой совѣсти "отца командира" — вопіетъ о мщеніи.

Документы и протестъ артурскаго военно-окружнаго суда по этому дѣлу пропали. Неужели Фоісъ и Савицкій не понесутъ достойнаго возмездія? Неужели орденъ рыцарей долга, георгіевскій крестъ, до конца ихъ дней будетъ блистать на ихъ груди? Гдѣ же справедливость? Во что обратится этотъ высокій орденъ?

Телефонограммы.

13 сентября.

Копіи.

Телефонограммы.

13 сентября.

Копіи.

Цѣлое утро потрачено на подробный осмотръ всего западнаго фронта.

Незамѣтно доѣхали до лит. Д. Комендантъ, въ сопровожденіи артиллеріи подполковника Романовскаго, полною рысью взлетѣлъ на гору.

Сойдя съ коня, комендантъ мигомъ взобрался по отвѣсной лѣстницѣ на брустверъ.

— Вы, господа, не особенно, не особенно-то показывайтесь. Сейчасъ шрапнелью угостятъ, — а самъ во весь ростъ идетъ по брустверу.

Мы съ поручикомъ Гаммеромъ едва одолѣли лѣстницу и тоже взобрались на брустверъ.

— Вамъ говорю — спрячьтесь. Непремѣнно хотите привлечь огонь — сердито бросилъ намъ Смнрновъ, оторвавшись отъ бинокля.

Пришлось съ удовольствіемъ покориться. Внизу куда уютнѣе.

Подробно прорекогносцировавъ мѣстность и отдавъ собравшимся начальствующимъ лицамъ рядъ распоряженій и указаній, — приказалъ подать лошадей.

Спускаемся верхами не по дорогѣ, а по страшно крутому откосу горы. Кони пугливо подвигаются внизъ.

— Что, не особенно ловко? — хохочетъ Смирновъ, спускаясь на своемъ сильномъ и коренастомъ Монголѣ.— Ничего, тренируйтесь. Я хочу убѣдиться, насколько этотъ спускъ можно разработать подъ дорогу.

Ничего, можно. Нужно только убрать камни и подсыпать земли.

Я глядѣлъ на коменданта и диву давался, сколько въ этомъ человѣкѣ энергіи. А вѣдь онъ уже перешагнулъ за пятьдесятъ.

— А знаете, господа, ей Богу какой-нибудь фанатикъ-японецъ, по окончаніи кампаніи, меня ножомъ пырнетъ.

На всѣхъ планахъ, отобранныхъ у японскихъ офицеровъ и нижнихъ чиновъ, нанесены только укрѣпленія, разбитыя на основаніи Высочайше утвержденнаго плана.

Они наносили ихъ во время своихъ мирныхъ рекогносцировокъ до войны.

Офицеры японскаго генеральнаго штаба представили въ Токіо подробный планъ крѣпости. Тамъ детально разработали атаку крѣпости. Все должно было итти, какъ по писанному, и вдругъ все рушилось.

Тамъ, гдѣ ничего не ожидали, наткнулись на укрѣпленія довольно сильной профили. Здорово опростоволосились!

Два мѣсяца съ лишнимъ бьются и ничего не могутъ сдѣлать.

За сѣверо-восточный фронтъ я очень боялся, пока не оборудовалъ тамъ довольно сильную оборону изъ морскихъ орудій [20].

{Въ дополненіе къ приказу временно командуюіцаго эскадрой Тихаго океана контръ-адмирала князя Ухтомскаго, отъ 7 августа сего года, за № 32, объявляю ниже сего нодробный списокъ укрѣпленій, съ опредѣленіемъ по раіонамъ и съ указаніемъ числа установленныхъ на нихъ морскихъ орудій и прожекторовъ и числа людей, состоящихъ на этихъ укрѣпленіяхъ.

А на этомъ (западномъ) фронтѣ мы долго можемъ держаться, даже при многихъ и стремительныхъ штурмахъ.

Нѣтъ, японцы знаютъ, гдѣ наше слабое мѣсто. Присосались къ сѣверо-восточному фронту. На томъ-то фронтѣ всѣ жизненные и боевые запасы крѣпости.

Ну, да ладно! Оборвалъ ихъ на нервомъ штурмѣ, теперь они мнѣ не страшны. Я вполнѣ освоился съ ихъ тактикой.-

Мы ѣхали уже по улицѣ Новаго города. Показался заколоченный домъ Сндорскаго, гдѣ осколкомъ снесло голову баронессѣ Франкъ.

— Мы еще подымемся на Зубчатую батарею… Свернули за уголъ.

На улицѣ, въ двѣ шеренги, стоитъ выстроенная рота. Очевидно, ожидаетъ командира. Видъ у людей утомленный, потрепанный. Обмундированіе пестрое. Въ разныхъ фуражкахъ.

Фельдфебель скомандовалъ.

Комендантъ поздоровался — Здорово, друзья!

Изъ-за угла выбѣжалъ капитанъ; на ходу: — Смирно-о-о-о!

ЦИРКУЛЯРЪ

Штаба командующаго отдѣльнымъ отрядомъ броненосцевъ и крейсеровъ

въ Портъ-Артурѣ.

Портъ-Артуръ, ноября 2 дня, 1904 года.

№ 241.

Въ дополненіе приказа № 70 и циркуляра № 205, штабъ объявляетъ, что командующій отрядомъ приказалъ причислить къ раіонамъ:

— Это, ваше превосходительство, сводная рота. Вчера вечеромъ мы смѣнились съ Высокой, сейчасъ идемъ къ флигель-адъютанту Семенову.

Смирновъ верхомъ молча слѣдуетъ по фронту, вглядывается въ каждое лицо.

Рота впилась въ него глазами. Медленно поворачиваютъ за нимъ головы.

Какихъ тутъ лицъ не было? Суровыя, серьезныя, бородатыя, веселыя, усатыя, наивныя, безусыя, озабоченныя, беззаботныя, глупыя, умныя…

Все ближайшія жертвы снарядовъ, пуль; кандидаты въ общія могилы, госпиталя; будущіе калѣки, о которыхъ, конечно, позаботится родная Россія [21].

Грустная картина.

— Спасибо, дорогіе, за геройскую службу!

Рота гаркнула въ отвѣтъ. Эхо звонко откликнулось здѣсь, между ближайшими постройками, и оттуда, изъ-за горъ, куда люди шли умирать, словно смерть ихъ звала оттуда.

Комендантъ поднялъ своего Монгола въ галопъ.

Солнце сильно припекало. Жарко было въ природѣ — грустно и холодно въ душѣ.

Поравнялись съ домомъ Сидорскаго.

Въ памяти рельефно возстали картины 2.6 февраля.

Я перешелъ въ минорный тонъ.

Вспомнилъ о невинныхъ, безвременныхъ жертвахъ; m-elle Kaлевичъ — юную, женственную, красивую; ея страшныя страданія, горячую, страстную мольбу спасти жизнь… — Спасите! спасите! молила она…

— А знаете, на меня теперь положительно не дѣйствуютъ чужія страданія…

— Это такъ говорятъ всѣ, ваше превосходительство, кто много и глубоко перечувствовалъ и чувствуетъ, сказалъ Гаммеръ.

— Нѣтъ, право, я какъ-то притупился. Мы быстро подымались на Зубчатку.

Оттуда спустились дорогой, ведущей къ центральной электрической станціи, расположенной въ глубокой лощинѣ, вблизи завода Ноюкса.

Встрѣтили охотника 26-го полка, уже знакомаго читателю г. Загоровскаго (членъ портъ-артур. окружнаго суда), ставшаго молодцевато во фронтъ.

— Здравствуйте, привѣтливо поздоровался комендантъ.

Г. Загоровскій, не моргнувъ глазомъ, вытянувшись въ струнку, приложивъ руку къ головному убору по всѣмъ правиламъ дисциплины, браво отчеканилъ:

— Здравія желаю вашему превосходительству.

Смирновъ подалъ руку.

Загоровскій оставался вѣренъ себѣ и отвѣчалъ, какъ подчиненный.

Многимъ можно было взять примѣръ съ Загоровскаго, я уже не говорю про его выдающуюся храбрость.

Посѣтивъ Семенова, мы скоро были уже въ Старомъ городѣ.

Въ крѣпости ощущалась крайняя необходимость въ изолированной электрической проволокѣ.

Бились, бились — нигдѣ нѣтъ.

Наконецъ сообщили коменданту, что проволока есть у мѣстнаго коммерсанта, нѣкоего г. Коганъ.

Оказывается, что онъ предлагалъ продать ее въ портъ и приносилъ даже образцы.

Командиръ порта нашелъ ее вполнѣ удовлетворяющей требованіямъ, но не пріобрѣлъ, такъ какъ продавецъ заломилъ несуразно высокую цѣну.

Комендантъ крѣпости, узнавъ, что проволока есть, приказалъ начальнику инженеровъ крѣпости, не запугивая г. Когана, поторговаться съ нимъ, а затѣмъ, если таковая окажется, пріобрѣсти ее реквизиціоннымъ путемъ.

С.прошенный господинъ нѣкій Коганъ, отвѣтилъ, что проволоки у него еще нѣтъ, а есть лишь образцы ея. Проволока же по данному образцу заказана въ Чифу, данъ задатокъ въ обезпеченіе заказа, но послѣдній еще не прибылъ.

Въ подтвержденіе изложеннаго г. Коганъ далъ подписку.

Нѣтъ — нѣтъ. Ничего не подѣлаешь.

Спустя нѣкоторое время коменданту докладываютъ, что проволока есть и спрятана она у г. Когана.

Тогда Смирновъ приказалъ комиссіи, въ составѣ комендантскаго штабъ офннера, полицмейстера, жандармскаго офицера и лейтенанта, произвести у г. Когана внезапный повальный обыскъ.

Комиссія явилась, какъ снѣгъ на голову, и приступила къ дѣйствію.

Г. Коганъ до смерти испугался и чистосердечно повѣдалъ всю правду о проволокѣ.

Оказывается, что портовый чиновникъ г. Донецъ, войдя съ нимъ въ соглашеніе, обѣщалъ доставить изъ порта на Голубиную бухту проволоку и уступитъ ему таковую за 23,000 р. (Нормальная стоимость 11,000).

Отправились въ портъ.

Командиръ порта заявилъ, что онъ вообще не понимаетъ, какъ у него быстро исчерпался весь запасъ проволоки, хотя по книгамъ показанъ весь расходъ полностью.

Приступили къ поискамъ.

Проволока была найдена и утилизирована для фугасовъ.

Я не знаю, гдѣ теперь г. Донецъ и г. Коганъ.

Съ увѣренностью можно сказать, что поступокъ ихъ равносиленъ измѣнѣ, за которую они должны были бы быть попросту повѣшены.

Спросятъ: почему они не были повѣшены?

Не знаю.

Шли сентябрьскіе штурмы. Въ госпиталяхъ энергичный наплывъ раненыхъ. Едва успѣвали принимать.

Стонъ и крикъ стоитъ въ палатахъ.

Сестры, фельдшера, не чувствуя усталости, но терзаемые видомъ чужихъ страданій, блѣдные, изможденные, мечутся около страдальцевъ, накладываютъ перевязки, подаютъ лѣкарства…

Доктора оперируютъ — рѣжутъ, рѣжутъ безъ конца.

Одинъ изъ только что отоперированныхъ раненыхъ былъ очень безпокоенъ, страшно громко время отъ времени вскрикивалъ отъ приступовъ страшной боли.

Его стали упрашивать:

— Не шуми, голубчикъ, не безпокой другихъ, сейчасъ, сейчасъ, дорогой, легче будетъ, потерпи немного.

Больной утихъ, утихъ… только навсегда.

Другой.

Лежалъ тихо; глухо, жалобно стоналъ.

Вдругъ стремительно поднялся, сѣлъ и громкнмъ, увѣреннымъ голосомъ:

— Сестрица, я, я сейчасъ умру!

Я сейчасъ умру! возвысилъ голосъ.

Подбѣжали сестра, санитаръ.

— Я сейчасъ умру! — Глаза смотрятъ властно, строго, серьезно. Видимо, въ полномъ сознаніи.

— Всѣ сюда! всѣ! Народу больше, больше! уже торжественно говорилъ больной. — У меня дома… запнулся, глаза остановились и неестественно расширились — темные, темные стали, потомъ скверно скосились; весь съежился какъ-то, сѣлъ… Умеръ онъ.

Телефонограммы.

14 сентября.

Копіи.

Телефонограммы.

14 сентября.

Копіи.

Телефонограммы.

15 сентября.

Копіи.

Телефонограммы.

15 сентября.

Копіи.

Утромъ 15-го сентября съ наблюдательнаго поста Золотой горы замѣтили, что отъ державшихся на горизонтѣ японскихъ миноносцевъ отвалилъ вельботъ въ направленіи Артура.

Немедленно объ этомъ протелефонировали начальнику береговой обороны контръ-адмиралу Лощинскому.

На встрѣчу адмиралъ выслалъ стоявшій подъ парами миноносецъ.

Вельботъ подъ французскимъ флагомъ держалъ курсъ отъ о. Міаотао на Ляотѣшань.

Миноносецъ подошелъ къ вельботу и прибуксировалъ его въ портъ.

Прибывшіе на вельботѣ Марсель Смитъ и Эдвинъ Эмерсенъ назвали себя корреспондентами газетъ "Matin" и "Chicago Daily News",

Пока командиръ порта контръ-адмиралъ Григоровичъ доложилъ по телефону коменданту о прибывшихъ, послѣдніе успѣли разсказать собравшимся офицерамъ, что генералъ Куропаткинъ разбитъ подъ Ляояномъ, а Балтійская эскадра вернулась въ Либаву. Мы давно уже не получали никакихъ извѣстій извнѣ, и поэтому грозныя новости быстро разнеслись по всей крѣпости, произведя самое удручающее впечатлѣніе.

Какъ только комендантъ получилъ донесеніе оть командира порта, немедленно командировалъ комендантскаго адъютанта поручика Князева для пріема прибывшихъ и препровожденія ихъ въ штабъ крѣпости для допроса, а начальнику штаба приказалъ доложить о результатѣ.

Отдавъ эти распоряженія, Смирновъ занялся текущими дѣлами. По дѣламъ службы прибылъ къ нему одинъ изъ командировъ полковъ, если не ошибаюсь, полковникъ Петруша.

Прошло часа два, три.

Комендантъ вспомнилъ о прибывшихъ — звонитъ въ штабъ.

Отвѣчаютъ, что корреспонденты по дорогѣ были встрѣчены адъютантомъ начальника раіона и направлены къ нему на квартиру.

Получаса не проходитъ — ординарецъ подаетъ двѣ карточки:

"Марсель Смитъ". "Эдвинъ Эмерсенъ".

Корреспонденты, идя, въ сопровожденіи поручика Малченко, осматривать крѣпость и проходя мимо дома коменданта, считали некорректнымъ не нанести ему свой визитъ.

(Это вмѣсто того, чтобы быть допрошенными въ штабѣ крѣпости и, конечно, задержанными).

Комендантъ ихъ не принялъ. Звонитъ въ штабъ.

Приходитъ начальникъ штаба полковникъ Хвостовъ и докладываетъ, что иностранцы были у Стесселя, чествовались обѣдомъ и теперь, въ сопровожденіи поручика Малченко, отправились на верки крѣпости.

По требованію портоваго начальства не представили никакихъ документовъ, заявивъ, что везутъ письмо Стесселю, адресъ котораго написанъ крайне безграмотно.

Присутствовавшіе слушаютъ съ возрастающимъ изумленіемъ; если хотите, то, пожалуй, недовѣріемъ.

Комендантъ, дымя папиросой, прищурившись, пристально смотритъ на начальника своего штаба.

Полковникъ Хвостовъ продолжаетъ; спокойно, по обыкновенію размѣренно и красиво течетъ его рѣчь.

Прибывъ къ Стесселю, иностранцы вручили ему письмо отъ Христофорова (Христофоровъ и князь Радзивиллъ привозили Стесселю телеграмму о назначеніи его генералъ-адъютантомъ, а затѣмъ, проживши на Ляотѣшанѣ 2 недѣли, уѣхали въ Чифу).

Прочитавши довольно безграмотное посланіе, Стессель пригласилъ ихъ къ столу.

Послѣ нѣсколькихъ бутылокъ вина, бесѣда приняла интимный характеръ.

Генералъ откровенно излагалъ состояніе крѣпости, распространялся о недостаткѣ снарядовъ, продовольствія. Никитинъ что-то говорилъ объ артиллеріи.

Переводчикомъ былъ артурскій лингвистъ полковникъ Рейсъ.

По окончаніи хлѣбосольной трапезы, хозяинъ разрѣшилъ гостямъ осмотрѣть верки крѣпости, а самъ, извинившись неотложностью дѣлъ на атакованномъ фронтѣ, гдѣ долженъ лично отдать нѣкоторыя распоряженія, уѣхалъ (вмѣсто обычнаго послѣобѣденнаго отдохновенія на постели) на прогулку по городу.

Начальникъ штаба кончилъ.

Нѣсколько мгновеній всѣ молчали.

Вихрь мыслей мелькнулъ въ головѣ коменданта: Стессель, неуклонно вмѣшиваясь въ распоряженія, систематически портитъ дѣло защиты крѣпости.

На каждомъ шагу подрываетъ авторитетъ. Нужно кончить съ этимъ…

Смирновъ поблѣднѣлъ. Глаза метали молніи… Нѣтъ, время еще не приспѣло. Худой миръ лучше доброй ссоры. Еще рано…

— Господа, я сейчасъ иду къ Стесселю и постараюсь его убѣдить, что прогулка по городу и крѣпости подозрительныхъ корреспондентовъ немыслима. Ихъ нужно задержать и обстоятельно допросить.

Тяжело было ему итти. Переломилъ себя — пошелъ.

Придя къ генералъ-адъютанту, комендантъ крайне сдержанно сталъ доказывать, что прибытіе иностранцевъ, въ виду и, очевидно, съ благословенія японцевъ, отсутствіе у нихъ документовъ — даютъ основаніе отнестись къ нимъ крайне подозрительно, и что имъ никоимъ образомъ нельзя разрѣшать осмотръ крѣпости.

Стессель, у котораго прошло уже очумленіе при словѣ и видѣ "иностранный корреспондентъ," понялъ, что попался въ просакъ, но, благодаря упрямству, свойственному его характеру, запротестовалъ.

— Это все вздоръ. У страха глаза велики. Какія они тамъ подозрительныя лица! Они привезли мнѣ письмо.

Когда же ему было указано, что письмо написано безграмотно, и что трудно допустить, чтобы русскій офицеръ не могъ написать правильно нѣсколько словъ, — отвѣтилъ.

— Да Христофоровъ, "кулгшардъ", кавалерійскій офицеръ, только кончилъ кавалерійское училище; много они грамотѣ обучены; а князь Радзивиллъ еще проще: онъ прапорщикъ запаса гвардейской кавалеріи, былъ ротмистромъ англійской службы въ букрской войнѣ. Да у него — ха, ха, ха, — всѣ языки перепутались.

Генералъ Смирновъ, убѣдившись, что Стессель не хочетъ себя скомпрометировать въ глазахъ иностранцевъ и рѣшилъ во что бы то ни стало отстоять ихъ свободу, — заявилъ:

— Если вамъ, ваше превосходительство, неудобно, неловко отъ своего имени задержать этихъ корреспондентовъ послѣ оказаннаго гостепріимства, то я все беру на себя — задержу ихъ и допрошу, какъ комендантъ крѣпости [22].

Пусть все ихъ неудовольствіе обрушится на меня. Впослѣдствіи, когда мы обнаружимъ, что они свободны отъ какихъ бы-то ни было подозрѣній, они не васъ, в. — пво, а меня обвинятъ и разславятъ, какъ русскаго варвара.

— Нѣтъ, пусть себѣ осмотрятъ городъ, не много имъ покажутъ крѣпости. Бѣды въ этомъ нѣтъ. Пріѣдутъ назадъ, будутъ писать, что мы не землю ѣдимъ, а музыка у насъ играетъ. Да какіе они шпіоны, когда меня просили принять ихъ охотниками-добровольцами и позволить лупить японцевъ?

Неожиданно Стессель былъ прерванъ его благовѣрной, Вѣрой Алексѣевной.

— А знаешь — лицо одного изъ нихъ мнѣ знакомо. Онъ изъ жидковъ, чѣмъ-то здѣсь въ Артурѣ раньше торговалъ.

— А, если такъ, то я выселю.

Стессель долженъ былъ сдаться.

Рейсу отдано было приказаніе на слѣдующее утро изготовить отъѣздъ гостей.

Иностранцы, познакомившись, при любезномъ содѣйствіи поручика Малченко (будущій парламентеръ по предложенію сдать крѣпость), съ крѣпостью и городомъ, отдохнувъ ночь въ помѣщеніи штаба раіона, приготовились къ отъѣзду.

16 августа они, напутствуемые пожеланіями, нагруженные письмами, отвалили отъ гостепріимныхъ артурскихъ береговъ.

Лишь только они отъѣхали отъ крѣпости (среди бѣла дня), ихъ подобралъ японскій миноносецъ.

Впослѣдствіи я видѣлся съ Марселемъ Смитъ въ Китаѣ. Онъ показалъ мнѣ паспортъ, выданный французскимъ консуломъ въ Чифу, который былъ визированъ въ штабѣ раіона 15 сентября. Внизу была visa штаба Ноги, отвѣчающая 16 сентября.

Изъ штаба Ноги Эдвинъ Эмерсенъ уѣхалъ въ Нагасаки, гдѣ у него дядя американскій консулъ, а Марсель Смитъ въ Чифу, откуда и протелеграфировалъ въ "Matin" небылицы о Стесселѣ.

Въ день отъѣзда иностранныхъ корреспондентовъ генералъ-адъютантъ Стессель прямо ошеломилъ насъ.

Мы долго не могли понять, сонъ мы переживаемъ, или дѣйствительность.

Ко всевозможнымъ курбетамъ пріучилъ насъ начальникъ раіона, но ниже помѣщаемаго шедевра мы и отъ него не ожидали.

Полагаю, что комментаріи къ этому приказу излишни.

Приказъ этотъ въ полной мѣрѣ рисуетъ, до чего можетъ дойти человѣкъ, очутившійся у власти.

Намъ оставалось лишь ждать послѣдствій отъ посѣщенія иностранцевъ.

Послѣдствія не замедлили обнаружиться.

Телефонограммы.

16 сентября.

Копіи.

Телефонограммы.

16 сентября.

Копіи.

Опять началась усиленная бомбардировка города.

Сегодня сильно не здоровилось, рѣшилъ заняться всецѣло своимъ дневникомъ.

Воздухъ опять словно кипитъ отъ летящихъ снарядовъ. Летятъ высоко, разрывы далеко — едва слышны.

Грохнуло орудіе въ сторонѣ противника — шипѣніе, шелестъ въ воздухѣ и взрывъ.

Утесъ началъ гремѣть залпами.

Воздухъ скрипитъ отъ летящихъ снарядовъ; громъ выстрѣловъ далекимъ, стихающимъ эхомъ покатился между горъ. Загремѣла Перепелка. Загромыхалъ "Дядя Мошинскій" (стрѣлковая батарея). Треснуло, именно треснуло двѣнадцатидюимовое орудіе на броненосцѣ.

Опять началось повтореніе стараго.

Противникъ неутомимъ — посылаетъ снарядъ за снарядомъ.

За Перепелкой затрещали винтовки, пулеметы.

Гулъ стоитъ надъ городомъ.

Смотрю въ окно. Бѣжитъ тетушка.

Ну, конецъ — сейчасъ панику разведетъ.

— Воть черти проклятые-опять стрѣляютъ! Просто житья нѣтъ.

Ты знакомъ съ комендантомъ?… Неужели…

Ахъ да, вѣдь я прибѣжала окна закрыть. Вотъ страсти-то!

Боже упаси, какъ стрѣляютъ.

— Да вѣдь если окна закроете, не спасетесь отъ снаряда.

— Глупый, совсѣмъ, совсѣмъ глупый! Я хочу, чтобы они съ петель не слетѣли. Что ты меня учишь? Я прекрасно знаю, что я дѣлаю.

Да здѣсь, если хочешь, и поглупѣть недолго. Ни днемъ ни ночью покоя… Чаю хочешь? Только крѣпкаго не…

О Господи Іисусе — вотъ стрѣляютъ!

Чтобъ они провалплись.

И скоро ли эта, какъ его, Куропатка придетъ?

— Да не Куропатка, а Куропаткинъ.

— Ну, не все ли равно, кто тамъ? Лишь бы пришелъ и прогналъ япошекъ.

Электрическій утесъ выпустилъ очередь. Тетушка, перекрестившись, бросилась запирать окна…

— Подумай, лукъ, простой лукъ два рубля фунтъ, и то еле достали; зелени совсѣмъ нѣтъ. Слыханое ли дѣло — коробка, обыкновенная коробка масла 5 руб. Да они совсѣмъ сдурѣли. А еще, говорятъ, цѣны тутъ установлены.

Грабежъ, одинъ грабежъ!

Залаяли собаки. Лай поднялся невыносимый, страшный, да и не мудрено: въ домѣ 8 псовъ.

Вышелъ.

По саду торжественно идетъ бойка, за нимъ рикша везетъ что-то донельзя грязное. Псы заливаются.

— Что такое?

Видъ у китайца отмѣнно серьезный. Наши барыни къ нему.

— Что ты?

— Водъ моя привези зелень. Тольго шиббко мало есть.

— Почему? — въ одинъ голосъ.

Канонада усилилась, собаки подняли форменный ревъ. Вѣстовой отгоняетъ. Куда — не справиться съ этой горластой оравой: сердитыя стали.

— Везедэ стрѣляй — продолжаетъ сосредоточенно китаецъ — китайзы бѣги, все брозай. Мозно привезди тольго мѣскѣ…

Беретъ изъ колясочки грязный мѣшокъ.

…Капитанъ увидитъ — сейчазъ одбирай и денегъ давай, сколько хошь. Очень трудно. Въ воротахъ одбирай, деньги не давай. Шиббеко худо есть.

Вынимаетъ морковь, петрушку, лукъ — все миніатюрное, въ минимальномъ количествѣ.

— Что же ты такъ долго не приходилъ?

— Сидѣлъ, ждалъ рибы.

Нѣдъ и нѣдъ. Есть больжой, сдеглянный, китапзы кужай, русскій нѣдъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, ея не нужно. Богъ съ ней.

— Вотъ я сидѣлъ, сидѣлъ и приходи.

Вчера маленькій полизмейзетеръ ново-китаійскій городъ ходи Чифу-Цинтіусъ.

Видъ у китайца крайне серьезный. Онъ понимаетъ, что онъ очень теперь нужный человѣкъ. Но изъ рамокъ корректности не выходитъ.

А канонада все усиливается. Прямо оглушаетъ.

— Бойка, иди покушай. Ѳедоръ подай ему и рикшамъ тоже.

Бой усѣлся за столъ въ нашей столовой, перенесенной въ кухню въ полуподвалѣ, надъ которой устроено нѣчто, напоминающее блиндажъ; рикши расположились на дворѣ.

Началось насыщеніе.

Наконецъ китаецъ покушалъ. Спросилъ разрѣшеніе курить. Закурилъ. Потомъ полѣзъ въ мѣшочекъ у пояса. Вытащилъ что-то живое, разсыпалъ на столъ зерна.

Наблюдаю съ большимъ любопытствомъ. Понять не могу, что такое.

Оказалось, что это перепелка, выдрессированная для азартной игры.

Китаецъ взялъ ее въ лѣвый кулакъ, пальцемъ правой руки слегка долбитъ ей въ голову, а затѣмъ ногтями трещитъ. Перепелка нѣсколько разъ клюнула. Китаецъ опять. Перепелка опять клюнула.

Продѣлавъ эти манипуляціи нѣсколько разъ, спряталъ въ мѣшокъ, подвязавъ у пояса подъ своимъ балахономъ.

— Бой, вѣдь ей мало воздуха. Она задохнется.

— Ничеггго, если здѣсь не держи, не хочетъ играй.

Аргументъ былъ сильный — пришлось согласиться. Забываешься на минутку, но Утесъ напоминаетъ ежеминутно, что мы въ осадѣ.

Весь домъ ходуномъ ходитъ. Рамы дрожатъ. А домъ нашъ солидной постройки.

Снаряды начинаютъ ложиться все ближе и ближе. Вонъ какой страшный взрывъ у дома намѣстника.

Береговой фронтъ ожесточился. Молчитъ лишь Золотая.

На скотномъ дворѣ у насъ жизнь течетъ нормальнымъ путемъ. Скотамъ не до бомбардировокъ. Кормятъ ихъ, холятъ. Началось кормленіе свиней, гусей, утокъ.

Огромный Полканъ лежитъ и наблюдаетъ.

Наши животныя живутъ въ общемъ мирно, иногда лишь слегка поссорятся у корыта.

Полканъ вскочитъ, залаетъ…

Но все кончается безъ кровопролитій.

Право, иногда не вѣрится, что люди собрались и истребляютъ другъ друга.

[23]

Но стоитъ вспомнить госпиталь… быстро возвращаешься къ дѣйствительности.

Къ вечеру воздухъ обильно насыщенъ испареніями, звуки выстрѣловъ тонутъ въ немъ. Видны лишь фосфорическія, безшумныя вспышки.

Прожектора устремились въ одну точку. Очевидно, идетъ частный штурмъ. Выстрѣловъ не слышно.

Огонь постепенно усиливался.

Минутами вспышки образовываютъ непрерывную линію, весь фронтъ въ огнѣ.

Начали свѣтить ракеты.

Сверкнула Крестовая, оставивъ на нѣсколько секундъ огненный слѣдъ на небѣ. Чуть слышнымъ долетѣлъ звукъ выстрѣла.

Стало совершенно темно, а за хребтомъ Дракона чуть свѣтаетъ.

Близокъ восходъ луны. Она взойдетъ какъ разъ надъ вершиной Крестовой…

Телефонограммы.

17 сентября.

Копіи.

Телефонограммы.

17 сентября.

Копіи.

Сегодня день именинъ Вѣры Алексѣевны Стессель.

Весь Артуръ опять потянулся къ дому главнаго начальника осажденной арміи съ "искренннми привѣтствіями". Зашелъ къ коменданту.

Генералъ только что отпустилъ собравшійся cовѣтъ. По обыкновенію энергиченъ и бодръ. Зашла рѣчь объ иностранцахъ. Они стали въ гарнизонѣ "притчей во языцѣхъ".

— Ваше превосходительство, спросилъ я генерала: не боленъ ли Стессель? Бываетъ же, что человѣкъ, сѣвшій за азартную игру, сходитъ съ ума, когда ему начинаетъ баснословно везти.

Всѣ увѣрены, что онъ ненормаленъ.

Неужели его нельзя устранить?

Вѣдь этакъ онъ и крѣпость сдастъ?

Среди нижнихъ чиновъ упорно держится слухъ, что Артуръ проданъ японцамъ. Основывается онъ на подметныхъ письмахъ японцевъ: "Чего вы деретесь? вѣдь Артуръ намъ проданъ. У насъ и бумаги есть". Для темной массы это убѣдительно.

Случай же съ корреспондентами даетъ еще большую пищу воображенію. Среди нижнихъ чиновъ эта легенда утверждается.

Это все вздоръ, но съ этимъ придется считаться, когда моральное состояніе гарнизона пойдетъ на убыль.

— Ваше превосходнтельство, булки принесли — доложилъ вѣстовой.

— Откуда этотъ даръ? Да отвѣчай же!

— Изъ интендантской пекарни, ваше превосходительство.

— Не хотите ли съ молокомъ? Вѣдь это теперь роскошь.

Принялись уничтожать.

— Я одного боюсь. Стессель принималъ этихъ франтовъ. Они разскажутъ, гдѣ живетъ главный генералъ — японцы и начнутъ сюда зашпаривать. Стессель этого добивался. А я то, я то? Вѣдь это будетъ "въ чужомъ пиру похмѣлье".

Ничего не подѣлаешь — придется и это претерпѣть. Только Стессель сейчасъ же уѣдетъ.

Я же никуда отсюда не тронусь.

Слышали? Виренъ произведенъ въ адмиралы, Фокъ — въ генералъ-лейтенанты.

— Фокъ?!?

— Ничего не подѣлаешь. Мнѣ приходится защищать крѣпость отъ японцевъ и отъ Стесселя съ К°.

Они все больше и больше чувствуютъ себя хозяевами положенія. –

Нашей бесѣдѣ помѣшалъ Хвостовъ, пришедшій напомнить, что пора уже принести поздравленія супругѣ генералъ-адъютанта.

Долго потомъ доносилось изъ дома Стесселя "восторженное" ура въ честь дорогой именинницы.

Во время обѣда, словно нарочно, усердствовалъ береговой фронтъ, особенно отличался "Дядя Мошинскій".