Герцогиня в бегах. Право на эшафот

Глава 8

Тетя, а ее я ощущала именно так, осторожно меня расспрашивала, вытаскивая крупицы информации о моем мире, но, увы, все попытки ответить натыкались на глухую стену невозможности что-то рассказать. Меня словно отрезало от прошлой жизни, и я в большей степени ощущала себя Эстефанией, чем Екатериной, а все, что было до перехода сюда, казалось странным сном, не соотносившимся с реальностью. И пусть я иногда оговаривалась, привнося обороты, не свойственные этим месту и времени, но слишком сильным оказалось влияние даже той части памяти, что была оставлена.

– Странное дело, ты не похожа на того, кто согласен добровольно расстаться с жизнью, – неожиданно заключила тетя, – а ведь обмен произошел наверняка на условиях твоей смерти. Ты не производишь впечатления нищей неудачливой особы, и тем не менее…

Сказать я ничего не могла, зато выразительно потянулась, помахала руками, покрутила головой. Этого хватило.

– Травма и вынужденная неподвижность? Тогда она должна справиться. Не скажу, что разговор с тобой успокоил меня относительно ее будущего, но изменить мы все равно ничего не можем. В любом случае сейчас ты – герцогиня Эрилейская со всеми прилагающимися обязанностями.

Про обязанности я не помнила ровным счетом ничего, поэтому поторопилась уточнить:

– А их много? С моей амнезией ни в чем нельзя быть уверенной. Не хотелось бы по незнанию совершить что-то предосудительное.

– Ой, дорогая, не переживай. Пока ты не достигла возраста совершеннолетия, ни за что ответственности не несешь.

– Поверила бы с радостью, если бы недавно не выяснилось, что вчера мне чуть не отрубили голову. По-настоящему.

– Теодоро пугал. – Тетя улыбнулась, но в глубине ее глаз таилось беспокойство. – Он не стал бы уничтожать по надуманному обвинению последнего носителя крови, потому что получил бы массу проблем в ближайшем будущем.

– Мне показалось, что он очень даже хотел это сделать, и невозможность отрубить мне голову на площади искренне его расстроила. Возможно, он рассчитывал на вас как на носителя крови?

Каждый Сиятельный род был важен для страны – на них зиждилась безопасность, поэтому уничтожать один из них было непозволительной роскошью. Сиятельных семейств оставалось не так много, чтобы это прошло незамеченным. С другой стороны, один кирпичик в стене не так много значил, если не был скреплен с остальными. Вынь его – стена не обрушится. А на его место можно поставить другой. Может, не такой сияющий, но крепкий и надежный.

– Я тоже не бессмертна. – Графиня опять улыбнулась и похлопала меня по руке. – Но имей в виду, если Теодоро решит, что проблемы, которые он получит потом, меньше проблем, которые он получает сейчас, его не остановит даже то, что ты ему нравишься.

– Нравлюсь? – позволила себе усомниться. – Он слишком блистательный, чтобы ему нравился кто-то, кроме него самого.

– Нравишься, нравишься. Со стороны это прекрасно видно. Мы подумаем, можно ли это как-то использовать. Но особо не обольщайся. То, что ты ему нравишься, не помешает избавиться от тебя, если начнешь слишком активно лезть в политику и играть против него. За покушение на короля казнили даже принцев крови, так что во избежание дальнейших провокаций постарайся держаться от дворца подальше, никаких визитов туда. Даже ради помощи мне, понятно?

– Разумеется, – с готовностью подтвердила. От короля я и сама собиралась держаться подальше. – В политику не полезу.

Не для того голова осталась при мне, чтобы красиво скатиться по помосту через какое-то время, радуя жаждущую зрелищ толпу. На моей шее она смотрится намного лучше.

– Не зарекайся, дорогая. В политику иногда приходится лезть вне своего желания, – отрезала тетя. – Плохо, что части памяти у тебя нет.

– Она есть, но заблокирована.

Графиня Хаго посмотрела на меня странно, словно ей не очень-то и хотелось, чтобы память вернулась. И в самом деле, пока чего-то не знаю, я куда лучше управляема.

– У меня есть перед кем-то обязательства? – уточнила.

– Обязательства? – Тетя приподняла брови, словно не поняла, что я имею в виду. – У тебя не может быть ни перед кем обязательств. Они могут быть только у меня как у твоей опекунши.

– У меня были какие-то сердечные склонности?

– Вот здесь я порадуюсь, что ты ничего не помнишь, – улыбнулась тетя. – Скажу прямо. Ты обязана выйти за того, кого назначит семья.

– То есть вы?

– То есть я. Но выбор – не моя прихоть, это желание твоего отца. Поэтому романы нежелательны, пока ты не выйдешь замуж. И никаких никому обещаний.

– А если я уже дала?

– Если ты дала и не помнишь, считай, что их нет. Фани, это слишком серьезный вопрос. Герцогиня не может выйти замуж за кого попало.

– Только не говорите, что я была влюблена в лакея.

– Что? Разумеется, нет, – она рассмеялась, – но и провинциальный барон тебе не подходит.

Значит, у меня все-таки случился роман с каким-то бароном, который тете кажется нежелательной партией. И этот роман Эстефания запихала в самый дальний уголок памяти и накрепко закрыла к нему доступ. А я понятия не имею, о ком речь. А если я с ним состояла в переписке? Или даже больше, чем в переписке?

– Возможно, он меня искренне любит?

– А еще больше он любит возможности, которые получил бы в браке, – холодно сказала тетя. – Эстефания, не разочаровывай меня. Если хочешь завести роман, заводи после свадьбы. Главное, чтобы детей рожала от мужа. Надеюсь, моя прямота тебя не шокировала?

– Нет.

Меня шокировала не прямота, а то, с какой легкостью тетя распоряжается жизнью племянницы. Ее забота начинала давить, поскольку это была забота человека отнюдь не любящего, а выполняющего свои обязанности, прописанные в должностной инструкции. Могу ли я избавиться от ее опеки? Вариант опеки монарха еще хуже: если не найдет, за что казнить, испортит репутацию напрочь.

– А часто проходят казни? – поинтересовалась, чтобы понять, насколько этот мир кровожаден.

В памяти не находилось ничего, но ее, как выяснилось, мне немного ампутировали.

– Редко. Я и не припомню, когда была последняя. Суды нынче на каторгу предпочитают отправлять. В случае самых тяжелых преступлений – только клеймо и пожизненная каторга.

В голосе тети явственно прозвучало осуждение. Сразу видно, не поклонница новомодных веяний по отмене смертной казни. Разумеется, если это не касается ее лично.

Больше ни о чем расспросить не успела – мы приехали в особняк Эрилейских. О том, что тетя здесь тоже останавливалась по приезде в столицу, я помнила, но часть слуг была совершенно незнакома. Слишком хорошо вышколенные, чтобы броситься нам навстречу, но любопытные физиономии то там, то тут выглядывали из-за портьер и дверей.

Приветствовала нас только экономка, Алисия Риос. Плотная особа лет сорока пяти, с талией, обозначенной поясом под грудью. Круглое лицо сияло доброжелательной улыбкой, когда экономка выскочила встречать въезжающую карету, и мое появление рядом с тетей оказалось тем еще испытанием для этой достойной дамы.

– Двуединый, радость-то какая! Ваша светлость, ваше сиятельство, какое счастье видеть вас обеих в добром здравии. Мы уж не чаяли увидеть вас вдвоем.

Она всплеснула руками, и на лице ее появилась такая непритворная радость, что я поневоле почувствовала себя виноватой: экономку я помнила, но просто как некую картинку, и понятия не имела, как к ней относилась. Меня выручила тетя.

– Алисия, увы, наши проблемы на этом не закончились. Племянницу оправдали, но придворный маг косо поставил ей блок на знания о магии, и она утратила ряд воспоминаний. То есть может не помнить кого-то из слуг или чего-то случившегося. Его величество обещал решить этот вопрос, но он особа занятая, кто знает, как долго он будет решать без напоминания.

Прозвучал намек, что Теодоро вообще не станет этим заниматься. Подозреваю, что в этом случае она и напоминать не будет.

– Двуединый, вот горе-то. – Алисия прикрыла руками рот и смотрела на меня с состраданием. – Меня вы помните, ваша светлость?

– Я помню, кто вы, но только имя.

– Коли будет на то милость Двуединого, память вернется. Где это видано, оправданного артефактом Истины продолжать мучить. Невиновна – и точка. Я сразу говорила: не может наша Эстефания кого-нибудь отравить. Ой, простите, ваша светлость.

Она опять зажала рот руками, но я понятия не имела, за что она извиняется, поэтому сказала:

– Ничего страшного не случилось, Алисия, и это главное.

– Алисия, распорядись об ужине. Мы пока отдохнем с дороги, – недовольно сказала тетя.

Экономка поклонилась, показывая готовность к работе, но прежде, чем уйти, уточнила:

– Вы помните, где ваша спальня, ваша светлость?

– Да, спасибо.

С дорогой до спальни я справилась самостоятельно и вскоре очутилась в королевстве белого, розового и золотого. Очень симпатичная девичья спаленка, из которой кукол убрали не так давно, заменив их томиками романтических стихов. На туалетном столике стоял букет с розовыми розами, а рядом с ним – сияющая Эсперанса.

– Ваша светлость, радость-то какая! Я так за вас молилась. И не только я.

Ее слова были намеком, возможно, на того самого барона, но я не помнила, насколько была с ней близка, чтобы делиться такими личными переживаниями. Нужно будет потом обыскать комнату: Эстефания не ожидала ареста, возможно, остался дневник или письма. Да, письма. Могла же она переписываться с неподходящим бароном? Втайне, разумеется, поскольку даже я понимала, что открыто это было бы неприлично.

– Эсперанса, я хочу принять ванну.

– Сию минуточку, ваша светлость.

Она метнулась за дверь, а я подошла к миленькому белоснежному бюро и выдвинула верхний ящик. Как я и думала – корреспонденция. Приглашения, приглашения, приглашения… Ни одного личного письма. Тонюсенькая пачка личных посланий нашлась во втором ящике, и были они от подруг. Просмотрела я два, и в них не было ровным счетом ничего интересного. Странно, но я почти не испытывала неловкости, что сую нос в чужую жизнь. В мою-то эта ушлая девица залезет по уши, а я здесь как слепой котенок тычусь, не зная, откуда прилетит. Да и жизнь эта теперь, как ни крути, моя.

– Ваша светлость, ванна готова, – отрапортовала Эсперанса. – Я ваши письма и дневник припрятала, вы же говорили, что не хотели бы, чтобы их кто-то посторонний читал. Сжечь их хотела после того… – Она помялась и закончила явно не так, как собиралась: – Я все принесу, как ванну примете.

Это известие порадовало куда больше приготовленной ванны, и благодарила я от всего сердца. Эсперанса смущалась, как девочка, и мешала мне раздеваться. Точнее, она была уверена, что помогает – герцогини не должны лично заниматься такой ерундой. Пришлось смириться, а то до купания я бы не добралась.

Только опустившись в пенную пышность, я ощутила, как устало тело, которое все это время ни на миг не расслаблялось. А теперь, гляжу, жизнь налаживается. Правда, тетя так и не призналась, какие у нее на меня планы, но, пока дело дойдет до их реализации, успею осмотреться и в случае чего даже удрать.

Эсперанса тем временем промывала волосы, досадуя, что за ними не следили в должной степени и они почти потеряли блеск. Но маска, которую она нанесет, вернет былую красоту. Помимо волос она нанесла маску и на лицо. Наверное, тоже для возвращения утраченной красоты.

– И ноготь сломали, ваша светлость, – укорила Эсперанса. – Подпилить надо.

Она ворковала надо мной, как над маленьким ребенком, а я чувствовала, что будто домой вернулась, так было тепло и уютно. Еще дневник прочту, и часть деталек встроится в пазл. Сейчас же хотелось просто отдохнуть.

– Про ужин не забыли, ваша светлость? – забеспокоилась Эсперанса. – Нам же еще волосы высушить и уложить надо.

Пришлось вылезать из уютной пены. Горничная опять захлопотала, промокнула пушистым полотенцем и начала втирать легкую полупрозрачную суспензию в кожу, отчего та засияла. Волосы она сушила полотенцем с чем-то магическим, делала это привычными движениями, но я опять-таки ничего не помнила.

– Сейчас, ваша светлость, сбегаю, – спохватилась Эсперанса и буквально через минуту принесла припрятанные дневник и письма.

При взгляде на них мне захотелось выругаться – Эстефания оказалась весьма предусмотрительной особой и защитила свои секреты магией, плотным коконом укутавшей ее тайну. Она-то знала, как к ней подобраться, а я была слишком урезанной версией прежней герцогини.

Но Эсперанса вручала мне свою ношу так торжественно, что я постаралась не показать ей разочарования и разразилась прочувственной речью, однако была прервана стуком в дверь. Не дожидаясь разрешения войти, в комнату заглянула рыжая веснушчатая девушка и пропищала, испуганно вытаращив глаза:

– Пришли его величество и придворный маг. Герцогиню просят спуститься немедленно.