– Это вообще что сейчас такое было?!
– Э-э… Ты про что? Ты разлила чай вроде как…
– Я не про это! Я про «спящую красавицу»! Это что за… какого дьявола?!
Я удивленно смотрела на Светочку. Разъяренная, руки в боки, глаза сверкают… Вот уж действительно – какого дьявола…
– Свет, ты меня извини, конечно. Но я решительно не понимаю, чего ты от меня сейчас хочешь. Тебе нового чаю налить?
Тут она словно сдулась. Вздохнула, хитро усмехнулась и сказала:
– Я совсем забыла… Ты, наверное, ничего не заметила?
– Не заметила когда? Когда ты чай разлила? Ты права, я не заметила, я на Громова смотрела.
Улыбка стала еще шире и хитрее.
– Ага… Смотрела она… Спящая красавица ты наша…
Вот иногда я себя чувствую совершенно тупой. И это бывает только со Светой. В очередной раз пожав плечами, я направилась к кулеру – за новой порцией чая для себя и Светы.
В остальном этот день прошел спокойно. Больше Светочка не вела себя странно, более того, когда я решила еще раз спросить, что же это было за «какого дьявола», она спокойно сказала:
– Забудь. Пройдет время – сама поймешь. А если не поймешь, значит, к лучшему.
И я решила не ломать себе голову. Проблем и так хватает, если еще рассуждать о странном поведении Светы… так и с ума сойти недолго.
Антона этим вечером не было – и я почувствовала облегчение. После вчерашнего мне совсем не хотелось с ним общаться. Я не обижалась и не сердилась, просто… мне было очень тяжело.
Я долго сидела на том самом диване, где ночью Антон чуть не сделал из меня женщину, и вспоминала, думала…
Я не знаю зачем – вдруг я просто встала, подошла к большому зеркалу на противоположной стене и медленно начала раздеваться, следя за своими движениями.
Волосы упали на обнаженные плечи. Я стояла перед зеркалом, абсолютно голая, и смотрела на себя… внимательно. Я уже три года не смотрела на себя настолько внимательно. Руками я медленно обвела контуры своего тела – боже мой, как я похудела! Но все равно… немного пухлости осталось…
Грудь, талия, бедра… чего во мне такого особенного нашел Антон? Я повернулась боком и пошевелила бедрами. Краем глаза заметила, что Алиса, до этого мирно спящая на диване, приподняла голову и уставилась на меня. В ее глазах явно читалось: «Хозяйка, ты с ума сошла, что ли?»
Я усмехнулась. Я и сама не понимала, зачем стою тут, обнаженная. Возможно, хочу доказать сама себе, что я все-таки женщина… По крайне мере в физическом плане… Но почему тогда я ничего не чувствовала вчера?
Я обняла себя за плечи, пытаясь возродить в памяти прикосновения Антона. Но вместо этого вдруг вспомнила… рукопожатие Громова.
Вздрогнув, я отвернулась от зеркала. Мне было стыдно признаться даже самой себе, что это короткое рукопожатие вызвало у меня больше эмоций, чем все вчерашние поцелуи Антона… как будто сотни маленьких иголочек пронзили мою ладонь изнутри… и было очень тепло…
Я тряхнула волосами, возвращаясь к реальности. Я все сделала правильно. Любой нормальный мужчина должен быть с нормальной женщиной, а не с бездушной куклой, снежной королевой, Медузой горгоной… спящей красавицей…
Рассмеявшись, я оделась и плюхнулась рядом с Алисой. Кошка посмотрела на меня своими умными зелеными глазами и мяукнула.
– Не волнуйся, – сказала я, погладив ее за ухом. – Я не сошла с ума. По крайней мере пока…
Оставшиеся дни недели прошли спокойно. А в субботу Антон уехал. Мне было чуточку грустно от осознания того, что в следующий раз я увижу его только месяца через четыре.
Ни разу за прошедшие дни он не напоминал мне о случившемся на диване. И все было идеально – разговоры, просмотр кино, прогулки…
И только перед отъездом Антон серьезно посмотрел на меня, взял мое лицо в ладони и спросил:
– Пчелка… ты помнишь свое обещание?
– Какое? – секунду я не могла понять, о чем он.
– Обещание… стать моей, когда я приеду в следующий раз.
Я улыбнулась, накрыла его руки своими и чмокнула в нос.
– Помню. Я все помню, правда. Если ты никого не найдешь и не влюбишься – ну, и я тоже – то все исполнится.
Молча Антон обнял меня за талию и прижал к себе.
– Прости, если я обидел тебя.
– Ты не обижал меня, – я зарылась носом в рубашку Антона, вдыхая его запах: я знала, что теперь еще долго его не почувствую… – Ты никогда не обижал меня. Ты мой самый лучший друг.
– Пчелка… – Антон вдруг напрягся. – Ты чего там делаешь… своим носом?
– Нюхаю, – я рассмеялась.
– И чем пахнет?
– Тобой.
Тогда и он зарылся носом в мои космы, шепча:
– Надеюсь, ты будешь помнить мой запах, как я помню твой. Он преследует меня уже очень долго… где бы и с кем бы я ни был…
– Он идет за тобой по темным улицам и пытается тебя убить? – дрожащим от смеха голосом спросила я.
Одной рукой Антон поднял мое лицо, заглянул в смеющиеся глаза и тоже улыбнулся.
– Наташ… ты невозможна! Только ты способна быть такой… умной и глупой одновременно!
– Это чего это я глупая-то? – я надула губки.
– Потом поймешь, – он щелкнул меня по носу, затем чмокнул в щеку и сказал:
– Ну… до встречи. Я буду тебе писать и звонить.
– Только попробуй этого не делать! – я погрозила ему пальцем. – Найду и убью!
В последний раз посмотрел на меня, подмигнул и пошел к зоне регистрации на рейс.
И не успел он скрыться с моих глаз, как я уже начала скучать по нему. Я буду скучать, пока Антон не вернется и не скажет свое: «Привет, пчелка-труженица!»
После отъезда Антона квартира опустела, и я с нетерпением ждала понедельника, когда смогу наконец пойти на работу и избавиться от этой давящей тишины и от его запаха, который преследовал меня в каждом углу… даже Алиса чуточку пахла Антоном, что вообще было предательством с ее стороны.
В воскресенье я позвонила Ане и проболтала с ней три часа, наслаждаясь звуком ее голоса. Она рассказывала то, что было мне совсем не близко – тусовки, вечеринки, куча разных молодых людей – но это было неважно. Главное, что она просто говорила, и ее голос успокаивал. Так Аня действовала на меня с тех пор, как сказала свое волшебное: «Держись за меня». Вот я и держалась…
Понедельник – день тяжелый, это знают все. Но у нас он начался с мегааврала: перед выставкой в Болонье все редакции как будто с цепи сорвались и прислали мне столько новых проектов, что я готова была завыть. Хором вместе с производственным отделом, которому предстояло к завтрашнему дню все это просчитать. Обычно я принимала заявки за неделю, но на этот раз пришлось сделать исключение из-за грозно надвигающейся выставки – совещание перенесли со следующего вторника на этот.
Громов опять попросил меня провести его, и я с головой погрузилась в несуществующие пока книжки, рассматривая, обдумывая, считая…
В шесть вечера Светочка убежала домой, а я все оставалась на своем рабочем месте. Семь, восемь, девять… полдесятого из кабинета вышел Громов.
Сказать, что я удивилась, – значит, ничего не сказать. За все это время, что я сидела скрючившись над бумагами, я умудрилась забыть, что он не ушел домой.
– Э-э… Максим Петрович, – пробормотала я.
– Наталья Владимировна? – Громов был удивлен не менее. Взглянув на часы, поднял брови. – Зачем вы тут так долго торчите?
Ну вот. Опять это «зачем»!
– Дел много.
– Дел… – сняв свою куртку с вешалки, Громов внимательно посмотрел на меня. – Дел… И все равно я не понимаю, зачем такой молодой и привлекательной девушке торчать на работе допоздна, пусть у нее там даже куча дел…
– Две кучи, – конкретизировала я. – Нет, даже три.
– Хоть десять, – Максим Петрович покачал головой. – Все равно. Пошли бы лучше, встретились с кем-нибудь… или просто домой, отдохнуть. Вы так себя угробите!
– Хоть бы и так, – пробормотала я, вновь зарываясь в бумаги с головой, – кому я нужна…
– Ну мне, например.
Я подняла голову и с удивлением воззрилась на Громова. Улыбнувшись, он протянул мне руку и сказал:
– Пойдемте, я отвезу вас домой. Нечего тут ночевать.
Я взялась за его руку и поднялась из-за стола. Теперь я стояла так близко к Громову, что могла рассмотреть его глаза – они были вовсе не голубые, и не серые, а серо-желтые – необычный желтый ободок вокруг зрачка словно наделял его взгляд каким-то удивительным теплым светом.
Максим Петрович подал мне куртку и шарф, помог одеться, и мы вышли из кабинета.
– Постарайтесь больше не засиживаться на работе так долго, – сказал Громов, закрывая кабинет. – Это вредно. Можно лишиться личной жизни.
Я хотела добавить: «Мне нечего лишаться», но почему-то промолчала.
Я так устала в тот день, что уснула еще в машине Громова. Точнее, это была прежняя машина Михаила Юрьевича, даже шофер не поменялся…
А на следующий день случилось такое, о чем в нашем издательстве еще долго будут слагать легенды.
Совещание было перенесено на час дня из-за того, что производственный отдел не успевал просчитать все проекты. Я же пол-утра бегала по редакциям, записывая на бумажке пожелания и замечания по новинкам. Вернулась в свой кабинет я только полпервого, взмыленная, как лошадь Пржевальского.
– Принесли просчеты, – с порога сказала Светочка, помахав стопкой бумаг.
– А я уж думала, они не успеют…
– Да ладно тебе, просчитать проще, чем во всем этом разобраться.
Оставшиеся полчаса до совещания я просматривала бумаги. Просчеты производственного отдела показались мне какими-то странными, но я никак не могла понять, что же в них не так.
В час дня мы с Громовым поднялись в конференц-зал, нагруженные огромным количеством бумаг. Увидев Королева, сидящего во главе стола, я обреченно вздохнула: теперь совещание будет длиться до ночи. Но я ошиблась.
В конференц-зале уже находились Марина Ивановна с двумя своими упырями (оба парня ничего не понимали ни в маркетинге, ни в книгоиздании, но зато с удовольствием заглядывали в вырез всем присутствующим молодым женщинам), технический и коммерческий директора, главный дизайнер, начальник отдела продвижения и рекламы – короче говоря, обычная компания. Если не считать Королева и маркетологов, меня она полностью устраивала.
– Добрый день, – поздоровалась я, усаживаясь. Громов сел рядом и разложил перед нами все папки с бумагами. – Сегодня на повестке дня очень много новинок. Предлагаю начать с редакции детской литературы…
Подняв глаза, я поймала взгляд Крутовой. Она смотрела на меня, довольно ухмыляясь, а в глазах ее светилось торжество идиотизма. Это показалось мне странным. Но рассуждать было некогда – и я продолжила вести совещание.
Два с половиной часа мы разбирались со всеми проектами. Что-то было утверждено, что-то отклонено, что-то отправлено на доработку. Еще в середине совещания я наконец поняла, что не так с просчетами производственного отдела – себестоимость печати где-то была слишком низкой, где-то слишком высокой – короче говоря, лишенной всякой логики. Дорогие проекты стоили дешево, дешевые – дорого. Кроме меня, это заметили еще Громов и Иван Федорович – несколько раз они недоверчиво брали из моих рук просчеты и изучали цифры. Я даже стала подозревать, что Светлана Сергеевна Мушакова – начальник производственного отдела – что-то напутала или поручила это дело какой-нибудь дилетантке…
Но все оказалось намного проще и прозаичней.
Когда я думала, что мы закончили, потому что все проекты были разобраны и решения вынесены, Крутова вдруг впервые за совещание подала голос:
– Наталья Владимировна, уважаемая, – «уважаемая» в ее устах мне слышалось как «мерзопакостная», – я все сидела, смотрела на вас и думала: как же вам не стыдно, деточка!
Меня покоробило. Но ответить я не успела – Марина Ивановна достала из своей сумки кипу бумаг и бросила на стол.
– Вот, смотрите! Это настоящие просчеты производственного отдела, а не те липовые, которые нам сегодня подсунула Зотова. Я уж не знаю, какие цели она преследовала – вытянуть одни проекты и погубить другие из-за своих личных симпатий, ну или просто разорить издательство. Здесь совсем другие цифры!
Только взглянув на бумаги, я сразу все поняла. Как же я сразу не догадалась…
Редакции заводили на все свои новые проекты специальные электронные карточки, которые лежали в общей сетевой папке. Чисто теоретически, их мог распечатать любой человек. Но эти карточки интересовали только производственный отдел – они распечатывали их и вручную вносили туда сведения о себестоимости печати (там для этого были специальные графы). Пару цифр и простая подпись Светланы Сергеевны – подделать элементарно!
Осталось только понять, как Крутова подменила настоящие документы на поддельные. Вряд ли это возможно было сделать после того, как их уже принесли Свете, она бы обязательно что-нибудь заподозрила. Значит, кто-то перехватил «курьера» по пути в наш кабинет.
– Позвольте полюбопытствовать, Марина Ивановна, – я повернулась к Крутовой и посмотрела ей прямо в глаза. – Где вы нашли оригиналы?
– В вашем мусорном ведре! – произнесла она торжествующим голосом.
– Вы там лично рылись или подослали кого-нибудь? – я не могла сдержать усмешки.
Крутова набрала воздуха в грудь, чтобы ответить, но ее перебил Королев:
– Наталья Владимировна, вы что, официально признаетесь в подмене документов?
Я обвела взглядом всех присутствующих. У большинства был совершенно обалдевший вид, только у Крутовой – торжествующий, а у генерального – строгий. Повернувшись, я посмотрела в глаза Громову, который сидел рядом со мной.
Я не могла понять, что он думает в данный момент. Но взгляд у Максима Петровича был очень серьезным.
Обернувшись к Королеву, я ответила:
– Прежде чем говорить об этом, я хотела бы получить доказательства того, что документы, предоставленные Мариной Ивановной, действительно настоящие. Разрешите пригласить сюда Светлану Сергеевну?
Крутова просто расцвела. Еще бы, ведь Светлана Сергеевна точно сумеет определить, где подделка. Да уж, Марина Ивановна явно не гений сыска…
– Приглашайте, – кивнул мне Королев.
Я придвинула к себе телефон и набрала внутренний номер начальницы производственного отдела, нажав громкую связь.
– Алло, – слава небесам, она была на месте.
– Светлана Сергеевна, это Зотова. Вы не могли бы сейчас подняться в конференц-зал?
– Да, конечно, – я чувствовала, что женщина слегка удивилась.
– И еще… Скажите, кто сегодня относил просчеты по новым проектам в мой кабинет?
– Я передала их Миле, нашему младшему менеджеру.
– Тогда и ее с собой возьмите, пожалуйста.
Когда я положила трубку, в комнате повисло напряженное молчание. Я посмотрела на Крутову – кажется, впервые за все время работы я видела ее до такой степени счастливой.
Неожиданно я почувствовала, как кто-то под столом сжал мою руку. Повернувшись, я встретилась с ободряющим взглядом Громова. Мне стало чуточку теплее от этого взгляда, и я улыбнулась Максиму Петровичу.
Вошли Светлана Сергеевна и Мила – молодая девочка с толстой русой косой. Я много раз видела ее и разговаривала с ней, поэтому заранее сделала вывод о том, что вряд ли Марина Ивановна могла подкупить это существо.
– Светлана Сергеевна, вы не могли бы определить, который из комплектов документов – настоящий? – сказала я, пододвигая к ней бумаги.
Мушакова явно удивилась. Вглядевшись в документы, она ткнула пальцем в комплект Марины Ивановны (в чем я и не сомневалась):
– Этот.
– Вот видите! – торжествующе возопила Крутова.
– Вы уверены? – переспросила я Светлану Сергеевну.
– Абсолютно.
– Вы сами заполняли все эти документы?
– Да, я и наш старший менеджер.
– Затем вы передали бумаги Миле, чтобы она отнесла их в мой кабинет?
– Да.
– Что и требовалось доказать! – опять возопила Крутова. – Это вопиющее нарушение должно быть наказано…
– Стойте, Марина Ивановна, – повернувшись, я смерила Крутову ледяным взглядом. – Помолчите минутку, пожалуйста. Я еще не закончила со свидетелями защиты.
Отвернувшись от Крутовой, я спросила у Милы:
– Скажи, ты взяла документы у Светланы Сергеевны и понесла их в мой кабинет?
– Да, – кивнула Мила.
– И ты донесла их до него? Ты донесла документы до моего кабинета и отдала их Свете? Или положила на стол?
Мила секунду поколебалась, а затем ответила:
– Нет. Я… в коридоре я встретила Вику из отдела инноваций. Она спросила, куда я иду, я сказала, что к вам. Вика предложила взять мои документы, потому что она тоже шла к вам, Наталья Владимировна.
Я кивнула. Похоже, все присутствующие уже поняли, к чему идет дело, но я на всякий случай все-таки набрала внутренний номер Светочки и включила громкую связь.
– Света, – сказала я, услышав ее голос, – скажи, пожалуйста, кто принес сегодня документы производственного отдела?
– Вика из отдела инноваций. А что?
– Ничего, спасибо, Свет.
Я положила трубку и обвела взглядом всех присутствующих. Королев был в бешенстве, Крутова наконец-то утратила торжествующий вид и побледнела, ее упыри были равнодушны ко всему, а вот остальные улыбались.
– Сергей Борисович, – я обратилась к генеральному, – вот ответ на ваш вопрос, признаю ли я, что подменила документы производственного отдела. Нет, не признаю. Вот эти бумаги, – я постучала по подделке, – принесла Свете Вика из отдела инноваций. Если вам нужно подтверждение Светы, что это именно они, я могу пригласить ее сюда.
– Не нужно, – рявкнул Королев.
– Хорошо, – я повернулась к Крутовой. – А вы, Марина Ивановна, деточка, как вы вообще додумались до такой глупости? Мало того, что вы опустились до интриг, вы еще и подставили под удар целый отдел! Ведь с тем же успехом вы можете объявить, что это Светлана Сергеевна с Милой занимаются подлогом документов.
Крутова уже позеленела. Конечно, я немного утрировала – обвинить производственников было сложно, но Марина Ивановна вряд ли до этого додумается.
– Я… – начала она, но тут Королев вышел из себя и заорал:
– Так, все вышли отсюда! Все, кроме Марины Ивановны! Совещание по тем же проектам переносится на пятницу.
Только выйдя из конференц-зала, я почувствовала, что у меня дрожат руки. Да и на ногах я еле держалась… Странно, что поняла я это только сейчас, когда все уже было позади.
– Наталья Владимировна! – меня окликнул Громов.
Я обернулась. Максим Петрович подошел ближе, положил свои руки мне на плечи и сказал, заглянув в глаза:
– Идите к себе. И отдохните. Выпейте чаю, съешьте что-нибудь. Я пока останусь, мне нужно поговорить с Королевым.
Я кивнула и потопала в свой кабинет.
Когда спустя пару минут Светочка увидела меня, она воскликнула:
– Наташ! Что случилось? Только что звонил Громов и попросил напоить тебя чаем и дать что-нибудь покушать! Тебе плохо?
Я села за свой стол и устало потерла глаза.
– Нет… Просто… Ладно, слушай.
Пока я рассказывала, Света заварила мне чай и сделала пару бутербродов с сыром. Сказать, что она была возмущена, – значит, ничего не сказать. В конце моего монолога Светочка ударила кулаком по столу и так выругалась, что я поперхнулась чаем.
– Ой, извини! – она вздохнула. – Ну какая же… мразь, ей-богу! Ладно, сиди тут, а я сбегаю к секретарю генерального, Катя наверняка уже в курсе последних новостей…
– Что ты надеешься там услышать?
– Что-что… может, он ее уволит наконец?!
– Вряд ли. Кто же увольняет своих постоянных любовниц…
Это было правдой – Марина Ивановна уже много лет была постоянной спутницей Королева, об их связи знали все. И только благодаря этому факту она и занимала должность директора по маркетингу.
Когда Света умчалась, я откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Я старалась ни о чем не думать, но… мысли все равно лезли в голову.
– Мамочка, – шептала я одними губами, еле слышно, – как же мне тебя не хватает. Как же я хочу прижаться к тебе, как в детстве, и рассказать все-все, что беспокоит меня… Я так скучаю… мама…
Одинокая слезинка скатилась по моей щеке. За дверью послышался шум, и я тут же выпрямилась и вытерла щеку.
Вошел Громов. Он явно был чем-то очень доволен.
– Наталья Владимировна, – Максим Петрович подошел ближе и улыбнулся, – как вы? Все хорошо?
– Да, – я попыталась улыбнуться. Видимо, вышло криво, потому что улыбка исчезла с лица Громова.
– Точно? – обеспокоенно спросил он.
– Все в порядке, правда.
– У меня для вас хорошие новости. Я поговорил с Королевым и Мариной Ивановной. Больше она не будет пытаться вас скомпрометировать, можете не волноваться. Все, война окончена, – Громов опять улыбнулся.
Да? Странно. С чего бы это?
– Максим Петрович, вы… уверены?
– Абсолютно. А теперь давайте, приходите в себя.
Секунду поколебавшись, Громов взял мою руку и поцеловал ее. Я посмотрела на него немного удивленно.
– Отдыхайте и не волнуйтесь. Если хотите, можете пойти домой. Я отпускаю вас.
Громов кивнул и скрылся в своем кабинете. И не успела я прийти в себя после всех этих странностей, как в комнату ввалилась Светочка.
– Наталья Владимировна… – она еле дышала, – я сейчас такое… такое… такое услышала! Вы не представляете…
– Свет, за сегодняшний день я слышала уже столько всего, что меня больше ничем не удивишь. Давай, колись, что ты там услышала.
Светочка села на свое место, отдышалась, глотнула чаю и ответила:
– Я была у Кати. Я пришла очень вовремя, Королев был у себя в кабинете вместе с Мариной Ивановной. И Максим Петрович тоже там был, – Света понизила голос. – Ты даже не представляешь, как вопил генеральный! Я думала, у него пупок развяжется. Ну или на худой конец он себе голос сорвет…
– Вы с Катей, что, подслушивали?
– Да там сложно было не подслушать, он так орал! И Марина Ивановна тоже вышла из себя и кричала. А потом Громов… он… – Светочка глубоко вздохнула. – Короче говоря, он сказал, что, если Крутова еще раз попытается тебя скомпрометировать, ну или вообще если ты из-за них с Королевым решишь уволиться, он уйдет вместе с тобой.
– ЧТО?
– Да-да! Так и сказал: «Уйду вместе с Зотовой. Так что если вам, Сергей Борисович, я хоть немного дорог как специалист, я бы воздержался от гадостей в ее адрес. И Марину Ивановну, я надеюсь, вы образумите».
– И что Королев? – я смотрела на Светочку во все глаза, забыв про свой бутерброд.
– Обещал Максиму Петровичу, что подобное больше не повторится. Сказал, что он дорожит и тобой, и Громовым.
Я озадаченно почесала голову. Нет, сегодня воистину странный день.
– Наташ, по-моему, тебе надо поблагодарить Громова. Сомневаюсь, что Марина Ивановна так легко бы от тебя отвязалась… Если бы не Максим Петрович…
– Знаю, – я нажала на своем телефоне кнопочку «громкая связь» и спросила:
– Максим Петрович, я могу войти?
– Да, конечно.
Когда я вошла, Громов разбирал бумаги на столе. Увидев меня, он сказал:
– Вам бы домой, Наталья Владимировна. Все-таки то, что случилось сегодня, довольно неприятный инцидент. Идите, отдохните, отвлекитесь.
Я подошла к столу и села на стул прямо перед Громовым. Выражение его лица по-прежнему было очень довольным.
– Максим Петрович, я только что узнала о том, что вы сказали генеральному про меня, про то, что вы уйдете вместе со мной. И… я хотела сказать вам… большое спасибо. Если бы не ваше вмешательство, Крутова бы от меня в жизни не отвязалась. Да и Королев был бы вынужден исполнить эту ее заветную мечту и рано или поздно уволил бы меня.
– Да, я знаю, – кивнул Громов. – И еще я поражен, насколько быстро вы обо всем узнали…
– Слухами земля полнится, – я усмехнулась. – Я только не могу понять одну вещь…
– Какую?
– Зачем вы это сделали?
Я посмотрела Максиму Петровичу прямо в глаза. Он не отвел взгляд и, улыбнувшись, ответил:
– Потому что вы мне нравитесь. И как человек, и как мой помощник. Мне бы не хотелось искать вам замену. Я всегда очень дорожу каждым членом коллектива, особенно если речь идет о таком прекрасном и компетентном работнике, как вы. А вы прекрасны во всех отношениях.
Господи, как же давно мне не было так приятно от чьих-то слов! Я чувствовала себя так, как бывает, когда после холодного зимнего дня выпиваешь чашку горячего чая с медом…
Громов смотрел на меня, по-прежнему улыбаясь. А я… я даже не знала, что нужно сказать! Какими словами выразить мое состояние, мою благодарность?..
Но он, кажется, и не ждал никаких слов, потому что просто взял мою руку, пожал ее и сказал:
– Идите домой, Наталья Владимировна, в который раз вам говорю. Идите и отдыхайте!
Я кивнула, поднялась, подошла к двери… и только у порога нашла наконец нужные слова.
– Максим Петрович, – сказала я, обернувшись, – еще раз спасибо. Для меня это очень ценно. Никто и никогда не делал ради меня ничего подобного, кроме Ломова, но он знал меня много лет, а не неделю. Я ваша должница.
Громов махнул рукой, рассмеявшись.
– Идите, Наталья Владимировна! Идите, пока я не передумал и не загрузил вас очередной бумажной волокитой. Приятного вам вечера!
– Спасибо. Вам тоже.
В тот вечер я впервые чувствовала себя неплохо. Я пыталась проанализировать свои ощущения и понять, что же изменилось.
Мне было тепло. Точнее, теплее, чем обычно. Теплее от этих его слов, особенно от «вы прекрасны во всех отношениях». Эти слова были просты и немного двусмысленны. Раньше я не обратила бы на это внимания или рассердилась… А теперь мне было приятно от этой двусмысленности.
И впервые за последние три года я уснула с улыбкой на лице.
На следующий день я узнала, что все обсуждают вчерашнее совещание. Не знаю уж, откуда, но всем отделам были известны подробности этого случая. Только об одном было неизвестно – о том, какой ультиматум Максим Петрович выдвинул Королеву с Крутовой. Света с Катей держали язык за зубами. И я была им благодарна – иначе меня бы в очередной раз сделали любовницей… только теперь уже Громова.
Редакции гудели, а уж производственники вообще были в бешенстве. Светлана Сергеевна решила ставить на просчеты печать самолично, а саму печать положила в сейф, куда код доступа знала только она.
– Чтобы больше ни у кого не было соблазнов подделывать документы нашего отдела, – сообщила она мне это известие.
– Не волнуйтесь, Светлана Сергеевна, – я засмеялась. – Вряд ли кто-то еще додумается до такой глупости… Весь план был идиотским. Марине Ивановне достаточно было подкупить Милу, чтобы обман никогда не обнаружился – если бы Мила сказала, что принесла мне оригиналы, я уж не знаю, что бы от меня осталось… Королев бы в воспитательных целях мне голову снес. Но Крутова даже не предложила Миле денег.
– Она бы не взяла, – ответила Светлана Сергеевна, качая головой.
– Но попробовать-то можно было, верно?
План по устранению меня действительно был тупым до безобразия. Но благодаря этому я осталась на своем месте, а вот на Марину Ивановну стали посматривать с еще большим презрением, чем до этого случая.
И несмотря на слова Громова о том, что она больше не будет меня трогать, я в этом очень сильно сомневалась.
И, как оказалось, не зря.
В среду пришло первое письмо от Антона. На этот раз судьба забросила его в Канаду, и за чтением описаний местного колорита я провела целый вечер.
«Ты, наверное, все ждешь, когда я наконец начну описывать очередную красавицу, которую я здесь встретил, – я ухмыльнулась, читая эти строки, – но я тебя разочарую: пока я занимаюсь только работой. И вспоминаю тебя. Напиши, как у тебя дела, пчелка, что ты сейчас делаешь? Мне не хватает даже звука твоего голоса».
И я начала строчить письмо, во всех красках живописуя Антону все, что произошло за последние дни. Когда я закончила рассказ о кознях Марины Ивановны, было уже далеко за полночь, и я, зевнув, отправилась спать.
Громов рано радовался. С самого раннего утра в четверг я чувствовала, что в воздухе висит что-то тревожное. Это давило на меня, заставляло нервничать… и я не могла понять, в чем дело.
Ровно в двенадцать, когда я разбирала настоящие просчеты производственного отдела для совещания в пятницу, зазвонил телефон Светочки.
– Редакция. Да, конечно, сейчас она придет.
Положив трубку, Светочка сказала:
– Это тебя. Начальник АХО вызывает.
В подобном звонке не было ничего подозрительного – начальник административно-хозяйственного отдела вызывал меня примерно раз в три недели, выдавая на руки все заказанные мной ручки, карандаши и прочую канцелярку для главного редактора и нас со Светой.
Кабинет Петра Алексеевича – начальника АХО – находился в самом низу, на первом этаже, в конце длинного коридора. Там всегда было тихо и почти никто не ходил. Все кабинеты были со звукоизоляцией, чтобы никому не мешал шум разгружаемой машины.
Я прошла в конец коридора, набрала код на двери (так как там хранилась куча всего ценного, код от кабинета знали немногие, да и Петр Алексеевич его постоянно менял) и вошла внутрь.
Пип-пип-пип – дверь закрылась.
– Петр Алексеевич! – закричала я, входя в просторную и светлую комнату, в которой всегда царил потрясающий воображение хаос. – Это Зотова, вы меня вызывали?
Я не успела даже вскрикнуть. На меня налетело что-то большое и темное и, зажав мне рот, грубо оттеснило к одной из стен.
Это был мужчина. Во всем черном, с восточными чертами лица – я никогда не видела его у нас. Он так приложил меня головой о стену, что на миг у меня перед глазами все почернело.
Я пыталась оттолкнуть этого мужчину, но он был сильнее. Намного сильнее. Одной рукой держа мои руки, второй он шарил по всему телу. Это было безумно неприятно.
«Соберись, Зотова! Давай же, соберись!»
И, зажав в кулак всю свою волю, я вывернула руки – о боги, как же это было больно! – и с размаха ударила мужика в челюсть, а затем – между ног, и когда он, скрючившись, осел на пол, подскочила к телефону.
Телефон стоял совсем рядом. Это было чистым везением – ведь обычно у Петра Алексеевича его днем с огнем не сыщешь…
Сорвав трубку, я набрала внутренний номер Громова.
– Алло? – слава небесам, он снял трубку сразу!
– Максим Петрович, – я завопила что есть мочи, – я в АХО, помогите! Помогите! Я… А-А-А!
Потенциальный насильник, кажется, оправился от ударов и, схватив меня за волосы, вновь впечатал в стену, да так сильно, что у меня искры из глаз посыпались. Резким движением он разорвал мою рубашку пополам. Я попыталась остановить его, за что и поплатилась – кулак мужчины попал мне в челюсть.
Я упала на пол, чуть не ударившись головой об угол стола. Это был конец, я понимала. Потому что он уже разорвал мне брюки и трусы, зафиксировав меня на полу так, что я не могла двинуть ни ногой, ни рукой. И, судя по треску, та же участь постигла мой лифчик.
Его руки обхватили мою грудь, и я даже не могла кричать, так было больно… А он развел мне ноги в стороны, прижав их к полу, и…
Оглушительный грохот! Мат, звук удара – и меня отпустили…
Это был Громов. Ворвавшись в комнату, он снес с меня этого мужика всего одним ударом, а вторым отправил его в глубокий нокаут.
В этот момент Громов полностью оправдывал свою фамилию – его глаза метали громы и молнии, да и дверь он, кажется, не открыл, а просто выбил…
Опять выругавшись, Максим Петрович снял с себя пиджак и накрыл им меня. И только потом выпрямил мои ноги, которые я продолжала держать буквой «зю», запахнул рваную рубашку на груди и прорычал:
– Что он успел сделать? Наташа, ответь! Что он успел тебе сделать?!
Я сглотнула. Во рту был неприятный привкус железа. Кажется, у меня разбита губа.
– Ничего… Вы очень вовремя… Еще пара секунд – и все… Он только порвал всю одежду…
– Он ударил тебя?
Я задумалась.
– Да, кажется, пару раз… И затылком – об стену…
Громов опять издал какой-то странный рык. В этот момент в комнату вломились наши охранники.
– Вызовите полицию, пожалуйста, – попросил их Максим Петрович, обернувшись. Двое охранников оглядели меня, укрытую его пиджаком, затем перевели взгляд на насильника и… все поняли. Мне показалось, что они его убьют еще до приезда полиции.
– Не трогайте его! – рявкнул Громов. – Вызовите полицию, они с ним сами разберутся. А я отнесу Наталью Владимировну наверх. Пусть поднимутся, если им нужны будут ее показания.
Максим Петрович поплотнее завернул меня в пиджак и, наклонившись, взял на руки.
– Держись за меня, – прошептал он. Какие… знакомые слова. Я послушно обвила его шею руками. – И ни на что не обращай внимания.
Как только мы вышли из кабинета начальника АХО, я наконец потеряла сознание.
Очнулась я, когда Громов уже вносил меня в наш со Светочкой кабинет.
– Максим Петрович! – услышала я ее истошный крик. – Что с Наташей?
– Я отнесу ее к себе. Вызови, пожалуйста, «Скорую».
Несколько мгновений – и меня положили на удобный, мягкий диван. После жесткого пола, на котором меня чуть не изнасиловали, это было просто чудесно.
Я вдруг почувствовала резкий запах спирта – и открыла глаза. Громов подсовывал мне под нос вату, смоченную водкой.
– Как вы? – спросил он с тревогой в голосе.
– Десять минут назад вы называли меня на «ты», – я попыталась улыбнуться, но моим губам стало невыносимо больно.
– Тихо-тихо, не делайте резких движений. Я был в шоковом состоянии, извините, – кажется, Громов смутился.
– Ничего. Называйте меня Наташей. В конце концов, вы мне спасли жизнь… ну, или честь… Господи, как у меня все болит…
– Это не удивительно, – Максим Петрович поднес вату к моим губам и, наверное, прикоснулся к ранке – резко защипало. – У вас разбита губа, несколько синяков на груди и… на бедрах… в форме мужских ладоней…
Я приподнялась, и пиджак Максима Петровича упал вниз. То, что я увидела, поразило мое воображение – на груди, плечах и животе было огромное количество красно-черных синяков…
– Жуть, – пробормотала я, совсем забыв, что сижу почти голая перед своим начальником.
Громов поднял пиджак, опять накрыл им меня и сказал:
– До свадьбы заживет. Главное, что он вас изнасиловать не успел. Полиция скоро приедет, врачей мы тоже вызвали. Сейчас попрошу Свету сходить в ближайший магазин за какой-нибудь одеждой, а то от вашей одни лохмотья остались.
Максим Петрович на пару минут вышел из кабинета. Я же в это время откинула пиджак и оглядела себя с ног до головы. Да… лохмотья – это слабо сказано. Я даже не думала, что возможно так разорвать одежду… выборочно… огромная дырка между моих ног доказывала обратное.
Как мне повезло, что Максим Петрович успел… кстати, а как он умудрился? От нашего кабинета до АХО идти минут десять, он же был на месте минуты через полторы.
Этот вопрос я и задала Громову, когда он вернулся. Предварительно завернувшись в его пиджак. Хотя я понимала, что от него-то скрывать мне уж точно больше нечего…
– Да вы себя не слышали, Наташа! – впервые за это время Максим Петрович слабо улыбнулся. – У вас такой голос был… я сразу понял – что-то случилось… ну и побежал что есть мочи. Я вообще бегаю очень быстро, хотя таких забегов у меня давно не было. Я даже не помню, открыл я дверь или плечом вышиб. Судя по тому, что плечо болит – кажется, вышиб…
Минут через пять приехала «Скорая». Врач – седой мужчина лет шестидесяти, – осмотрев меня, сказал, что ничего страшного, жить буду.
– Синяки мажьте вот этой мазью, – он протянул мне листочек с неразборчивой надписью, – растирайте, до лета уж точно исчезнут. И временно воздержитесь от половой жизни, пока синяки на ногах не пройдут. Головой вы не сильно ударились, тоже пройдет, только отдыхайте больше. Спите не меньше восьми часов в сутки.
Закончив со мной, врач осмотрел плечо Громова, при этом что-то тихо говоря ему. С плечом Максима Петровича тоже все было в порядке, но ему рекомендовали в ближайшие несколько дней не таскать тяжести.
– Что он вам говорил так тихо-тихо? – спросила я у Громова, когда врач ушел. – Не про меня?
– Про вас. Говорил, что у вас шок и за вами нужно ухаживать, – Максим Петрович улыбнулся. – И не загружать работой.
– А-а-а, – я опять попыталась улыбнуться, но снова сморщилась, схватившись руками за челюсть.
– Осторожнее! Подождите пока с улыбками. Вот чего я никак не могу понять… Как этот мужик оказался в кабинете начальника АХО?
Я пожала плечами. В этот момент в дверь постучали, а следом вошла Светочка в сопровождении двух полицейских.
– Вот она, – сказала Света, кивнув на меня. Мужчины представились, пожали руку Громову и затем обратились ко мне.
– Ну-с, рассказывайте все с начала до конца. Постарайтесь вспомнить как можно больше, пожалуйста.
Я вздохнула и, обхватив себя руками, начала рассказывать. Как зазвонил телефон Светочки, как я пошла в кабинет АХО и как он на меня напал… Когда я дошла до момента звонка Громову, один из полицейских сказал:
– Вам повезло. Если бы телефон не стоял рядом или он не снял трубку сразу…
– Я это уже поняла…
Закончив рассказ, я спросила:
– Скажите, а где сейчас этот… насильник? И что с ним теперь будет?
– Ничего с ним хорошего не будет, сядет за попытку изнасилования. Он сейчас в кабинете вашего генерального, его допрашивают.
– Он успел вам что-нибудь рассказать? – спросил Громов. – А то мы с Натальей Владимировной никак не можем понять, как он вообще попал в здание…
– Успел, а как же. Ему какая-то тетка дала ключ от задней двери этого кабинета, где он на вас напал. И телефон так близко стоял, потому что это он вам и звонил, попросил спуститься. Эта тетка заплатила ему денег, чтобы он вас изнасиловал.
Я вытаращилась на полицейского. Теперь пазл сложился! И, судя по бешеному взгляду Громова, он тоже понял, что это была за «тетка».
– Скажите, а я могу посмотреть на… этого человека? – спросила я, переводя взгляд с одного полицейского на другого.
– Это зачем же? – удивились оба.
– Мне нужно. Пожалуйста. И… я хотела бы услышать, что он говорит.
Один из полицейских пожал плечами, а затем кивнул.
– Хорошо, пойдемте с нами. Вы оденьтесь, а мы подождем снаружи.
Когда они вышли из комнаты, ко мне подскочил Громов.
– Куда вы собрались? И зачем? И в чем вы собираетесь идти? Мой пиджак толком и не прикрывает ничего…
– Я его сейчас застегну на все пуговицы – будет почти платье. Если вы, конечно, не против.
– Ладно, – вздохнул Максим Петрович. – Только я пойду с вами. На всякий случай.
По пути в кабинет генерального мы никого не встретили, и это было странно. Зная любопытство наших представительниц прекрасного пола, я была уверена, что хотя бы одна из них высунется из кабинета… Видимо, генеральный приказал не выходить из комнат под угрозой увольнения.
Когда я увидела этого человека опять, у меня подкосились ноги. Но упасть я не успела – заметив мое состояние, Максим Петрович крепко обнял меня за талию.
Кроме несостоявшегося насильника, в кабинете сидел еще один полицейский, сам Королев и – я даже удивилась – Петр Алексеевич, начальник АХО. Из всех четверых он был самый бледно-зеленый, и, кажется, я догадывалась, почему – видимо, его уже почти сделали сообщником этого хмыря.
– Наталья Владимировна! Максим! – а вот Королев был в бешенстве. – Вы зачем сюда?..
– В интересах следствия, – отрезал один из полицейских.
И тут заговорил мой насильник. Выглядел он теперь похуже меня – помятый, с подбитым глазом и разбитой губой.
– Дэвушка, дэвушка, – он пытался поймать мой взгляд, – извини, пожалуйста! Я не хотел, понимаешь, я… У меня дочка болеет, шесть лет всего… Денег нет, врачи не принимают без прописки, а тут этот жэнщина денег предлагает… Прости меня, дэвушка…
Наверное, я все-таки сумасшедшая. Так или иначе, а я высвободилась из объятий Максима Петровича и подошла немного ближе к этому мужчине. Что-то такое было в его голосе и взгляде, что… я ему поверила.
– Я уже простила, – сказала я, смотря ему в глаза. – Только скажи: что это была за женщина, как она выглядела?
«Насильник» сглотнул.
– Ну, такая… лет сорок пять… Темный волос, губы красные… и пальто тоже красное. И на груди брошка такая – стрекоза.
Кажется, мой насильник только что подписал Крутовой смертный приговор. Красное пальто и стрекоза – сомнений быть не могло. Я закусила губу – и тут же чуть не вскрикнула от боли – она по-прежнему саднила.
– Можно что-то сделать, чтобы не заводить уголовное дело? Ни на этого человека, ни на его… заказчицу?
Громов, кажется, потерял дар речи. Петр Алексеевич просто обалдел. Полицейские удивленно переглянулись. А вот Королев… он сначала побледнел, затем покраснел и, подойдя ко мне, взял меня за руку.
– Вы уверены, Наталья Владимировна? – спросил он, сжимая мои пальцы.
– На все сто, – ответила я, поморщившись. В любой другой день я не обратила бы внимание на это рукопожатие, но сегодня оно причинило мне боль.
– Сергей! – сказал Громов, подходя ближе к нам. – Осторожнее, ей же больно.
– Извините, – Королев кивнул и обернулся к полицейским. – Вы слышали предложение Натальи Владимировны. Что мы можем сделать? Прошу вас, любые суммы, только давайте обойдемся без уголовного дела.
Один из полицейских – только сейчас я поняла, что он был у них главным, – пожал плечами:
– Ну, давайте обойдемся.
– Сергей Борисович! – воскликнула я. Королев обернулся. Я посмотрела на своего «насильника».
– Учитывая обстоятельства… я считаю, мы должны помочь этому человеку вылечить дочку. Полагаю, Марина Ивановна… – от упоминания этого имени почти все присутствующие вздрогнули, – …пожертвует свою зарплату на пользу бедным. Как вы думаете?
Генеральный просто кивнул. Кажется, у него кончились цензурные слова. И у «насильника» они тоже кончились – он просто смотрел на меня с изумлением.
А я отвернулась к Громову и тихо сказала:
– Максим Петрович… пожалуйста, отведите меня обратно… к нам… Я еле на ногах держусь.
У меня перед глазами плыл туман. Я почувствовала, как Громов взял мои руки, потом обнял и, извинившись, вывел из кабинета генерального.
Как мы шли к себе – не помню. Опомнилась я уже на диване, когда Светочка положила мне на лоб мокрое полотенце.
– Я купила тебе одежду, Наташ, – шепнула она. – Максим Петрович вышел из кабинета, давай мы тебя переоденем?
Я кивнула и хотела встать, но Света засмеялась.
– Да лежи, лежи, я сама. У меня бабушка десять лет болела, я очень хорошо умею переодевать лежачих…
Сняв пиджак Громова, Света громко вздохнула и выругалась.
– Вот… ты ж… – на пол полетела рваная рубашка. – А где твой лифчик?
– Видимо, остался там, в АХО. Он же его порвал.
Судьбу рубашки разделили брюки и трусы. Я почувствовала, как Света натягивает на меня новое белье.
– Уж извини, если слегка будет жать… или наоборот. Я ведь особо не выбирала, схватила первое попавшееся. Господи, Наташ, какая же ты красивая! Даже с этими синяками. Будь я на месте Максима Петровича, сама бы тебя изнасиловала…
– Что ты такое говоришь, Свет! – я перепугалась.
– Да я шучу. Просто… мне всегда хотелось иметь фигуру, как у тебя. Я вон – плоская, как доска. А у тебя все на месте и такой красивой формы…
– Еще немного, и я решу, что ты нетрадиционной ориентации, – я усмехнулась. Туман перед глазами постепенно рассеивался.
– Да ладно тебе, уж нельзя повосхищаться красивым женским телом! Ну вот, все, я тебя одела. Можешь встать с дивана?
Я попыталась, но ноги меня все еще не слушались.
– Максим Петрович! – крикнула Света.
И не успела я пискнуть, как сильные руки Громова подняли меня и аккуратно поставили на пол. Я впервые с момента нападения смогла сфокусироваться на его глазах – и он смотрел на меня с такой заботой, что я почувствовала себя немного неловко.
– Теперь вы одеты, Наталья Владимировна, – Максим Петрович улыбнулся. – Я отвезу вас домой.
Я не сразу поняла, что именно он сказал. Потому что наслаждалась своими ощущениями – только теперь я почувствовала, какие у Громова сильные руки, и от его прикосновений мою кожу будто кольнули сотни маленьких иголочек. Сквозь рубашку я чувствовала, как бьется его сердце. Мне показалось, что в тот миг, когда я посмотрела Максиму Петровичу прямо в глаза, оно забилось чуточку чаще.
– Я отвезу вас домой, – повторил он. И до меня наконец дошло.
– Нет, – выдохнула я. – Только не домой, пожалуйста! Только не туда!
Светочка и Максим Петрович удивленно переглянулись.
– Ната-аш, – протянула Света, – ты чего это? Почему домой не хочешь?
Я не хотела объяснять, что дома на меня опять навалится эта безысходность, тоска, от которой я никак не могу отделаться уже столько лет. И сегодня… это изнасилование…
Больше всего мне хотелось прижаться к маме. Рассказать ей обо всем… чтобы она меня пожалела…
Но рассказывать мне некому. Мамы у меня давно уже нет. И какой смысл ехать домой? Чтобы на меня опять свалилось это стылое одиночество?
– Не хочу… я не хочу быть одна…
Я даже не подумала о том, что делаю в тот момент: я крепче обняла Громова и прижалась щекой к его груди. Мне просто было нужно к кому-нибудь прижаться.
– Дома ко мне всегда лезут мысли… Я не хочу оставаться одна!
Я почувствовала, что по моей щеке сползла одинокая слезинка. Громов обнял меня крепче и гладил по голове, успокаивая. И тут Светочка подала голос:
– Давай я сегодня у тебя переночую?
Я оторвалась от Максима Петровича и уставилась на Свету.
– Мне… послышалось?
– Что именно? – она ухмыльнулась. – Ты вроде не страдала раньше слуховыми галлюцинациями! Да, я спросила, можно ли мне переночевать у тебя сегодня?
– Спасибо! – я обняла на этот раз Светочку. – Спасибо тебе!
– Ну, вот и отлично! – услышала я веселый голос Громова. – Собирайтесь, я отвезу вас. Завтра можете прийти на работу на час позже.
Когда мы спускались вниз, обитатели комнат уже бродили по коридорам и, завидев нас с Громовым, начинали ахать и охать. Светочка и Максим Петрович защищали меня, как могли.
– Наталья Владимировна не отвечает на вопросы, – твердили оба. – Завтра, все завтра.
Когда мы наконец сели в машину, я тихо спросила Громова:
– Максим Петрович… как думаете, что будет с Крутовой?
Несколько секунд он молчал. А затем повернулся ко мне и ответил, глядя прямо в глаза:
– Понятия не имею. Одно могу сказать точно – я знаю Сергея уже пятнадцать лет и еще ни разу в жизни не видел его в подобном состоянии. Меня немного удивил ваш поступок, решение не заводить уголовное дело…
– Мне стало жаль этого мужчину. Я не знаю, на что бы согласилась, если бы у меня была больная дочь. Да и Марина Ивановна… она, конечно, стерва, но… Пусть с ней разбирается кто-нибудь другой. И я уверена, жизнь ее накажет лучше, чем наше правосудие…
Громов улыбнулся.
– Вы удивительный человек, Наталья Владимировна.
– Зовите меня Наташей, второй раз говорю…
– Да! – встряла Светочка. – Вы же ее все-таки спасли, как благородный рыцарь прекрасную даму…
– …Прекрасную даму в разорванных штанах, – хихикнула я.
Штаны, кстати, было немного жалко. Их мне Антон подарил.
У меня дома Светочка с порога начала активные боевые действия. Усадив меня на диван, она бросилась на кухню заваривать чай и готовить нам ужин. Алиса уселась рядом со мной и с удивлением рассматривала незнакомую тетю, носившуюся по квартире со скоростью реактивного самолета.
– Ты уж извини, – крикнула мне Света из кухни, – повариха из меня никакая, честно говоря, максимум, на что я способна, – это яичница. Будешь?
– Давай лучше по бутерброду. У меня там еще сыр есть вкусный. И вино.
– Алкоголичка!
Я усмехнулась. Если бы не присутствие Светы, то я, скорее всего, тут же завалилась бы спать. И уж точно ничего бы не ела.
Она впихнула в меня целых три бутерброда с сыром и шоколадку. К концу ужина мы распили на двоих почти целую бутылку вина. Голова у меня начала кружиться, хотелось смеяться без всякой причины.
Размахивая фужером с вином, Светочка завалилась на диванные подушки, обвела взглядом комнату и произнесла:
– Вообще, у тебя ничего так, миленько. Ты на этом диване развратом занималась?
– Света!
– Да ну тебя! – она надула губки. – Нет, чтобы рассказать, как все было, интересно же! Мне твой Антон вообще понравился. Познакомишь, когда он приедет в следующий раз?
– Обязательно, – я улыбнулась. – Вообще, Свет, это прекрасная мысль. Может, ты ему понравишься, и он перестанет заморачиваться мной.
– Зотова, ты прикалываешься?
– Нет, почему?
– Да потому что ни один парень в трезвом уме и здравой памяти… – я хихикнула, – то есть в здравом уме и трезвой памяти…
– Нетрезвая ты наша!
– Не перебивай. Ни один парень не предпочтет меня тебе! Я же проигрываю тебе во всех отношениях.
– Это еще почему?
– Наташ, какая же ты все-таки дурында, – Света приподнялась с диванных подушек и покачала головой. – Потому, что у меня внешность самая обычная – я просто худенькая блондинка, таких пруд пруди. Готовить не умею, да и характер не сахар. Ты же…
Я захихикала.
– Ты прям такой замечательной меня считаешь… Влюбилась, да?
– Дурында. Я просто пытаюсь глаза тебе открыть. Ты совершенно не замечаешь очевидных вещей. Ты даже не представляешь, Наташ, насколько ты для мужиков привлекательна. Да если бы ты хоть раз кому-то из наших хотя бы один намек сделала, как-то дала понять, что интересуешься… любой из них твоим бы стал! Любой. Даже Громов.
Я с недоверием и удивлением уставилась на Светочку. Она смотрела на меня очень серьезно.
– Свет, ты чего мелешь? Это же глупости…
– Это не глупости. Ты просто себя со стороны не видишь. Если бы ты видела, как волосами встряхиваешь, когда сердишься! И как двигаешься – плавно, с достоинством. Да у любого нормального мужика при виде тебя слюнки текут. А самое главное, что ты всего этого сама не осознаешь. И твоя непринужденность, твоя искренность и даже твоя холодность, Наташ – сексуальны в триллионной степени.
Я засопела.
– Свет, ты меня уже достала разговорами о сексе…
– О сексе мы еще и не начинали говорить, – она улыбнулась, допила вино и, поставив пустой фужер на стол, продолжила:
– Давай-ка я тебе расскажу про свою старшую сестру, Олю.
– У тебя есть сестра? Не знала…
– Про нее никто не знает, потому что она поссорилась пару лет назад и с родителями, и со мной. У Оли пять лет назад погиб жених, за три дня до свадьбы разбился на мотоцикле. Сестра Олега любила ужасно, я думала, она свихнется. Два года Олька на мужиков других даже не смотрела, я ее все старалась вытащить из этой депрессии, а потом… Потом она неожиданно решила, что раз она такая ледышка, то значит, она лесбиянка.
– Чего? – вырвалось у меня.
– Того. Она решила, что с мужчинами у нее все. У Оли после Олега был только один парень, и она говорила, что с ним вообще ничего не почувствовала… Вот Олька и решила, что лесбиянка. Отец с матерью на нее тогда так ругались, я тоже пыталась как-то повлиять на ее решение… Но она ни в какую. Ушла из дома. Сейчас звонит очень редко… Живет с какой-то теткой, которая старше Ольки на десять лет, а домой и носа не кажет.
Голос Светы задрожал. Я взяла ее руку и тихонько сжала пальцы. Она слабо улыбнулась.
– Спасибо. К чему я это все… Я не хотела бы, Наташ, чтобы то же самое с тобой случилось. Понимаешь, то, что ты ничего не чувствуешь с одним конкретным мужчиной – например, с Антоном, – не значит, что ты ничего не почувствуешь с другим. И когда я говорила, что тебе нужен секс… Тебе не только он нужен, конечно. Тебе просто нужен человек, который бы заботился о тебе. А ты… ты замыкаешься в себе, в своих чувствах, ты вокруг себя стену выстроила, баррикаду, сквозь которую никто никогда не прорвется… И я боюсь, что ты однажды тоже, как Оля, решишь, что с мужчинами тебе больше ничего не светит.
Я молчала. Просто не знала, что сказать.
А потом обняла Свету и постаралась вложить в свои слова всю теплоту, на которую была способна.
– Светочка, спасибо, что беспокоишься за меня. И с одной стороны, ты права. А с другой… Понимаешь, у меня перед глазами всю жизнь были мои родители, которые очень любили друг друга. Моя мама считала, что секс без любви – это очень плохо, это грязно и нечестно. И я всегда была с ней солидарна. Понимаешь, я… просто не могу. Даже не из-за того, что я такая холодная и бесчувственная, просто… я не могу без любви. Я тебе обещаю, как только встречу человека, который мне будет хотя бы немного нравиться, то сдамся ему с потрохами.
Света засмеялась и погладила меня по спине.
– Ну, надеюсь, что ты его скоро встретишь. А твой Антон… он тебе не нравится?
Я вздохнула.
– Нравится…
– Но?
– Но я не люблю его. Раньше любила, теперь нет.
Светочка помолчала, потом отстранилась и, посмотрев мне в глаза, спросила:
– А Громов?
Я почувствовала, как сильно забилось сердце в груди.
– Что – Громов?
– Что ты думаешь о Максиме Петровиче? – судя по хитрому блеску глаз Светочки, вопрос был задан не просто так.
– А что я могу о нем думать? Он хороший человек и прекрасный начальник.
– Включи чайник, – добавила Света.
– Можно и так сказать, – я хихикнула. – А почему ты спросила?
Светочка вдруг как-то стушевалась, опять взяла вино, налила себе в фужер и только после этого ответила:
– Да так. Нравится он мне, красивый такой. Хоть и староват немножко.
– Ему же всего тридцать восемь!
– Не всего, а уже. Я предпочитаю мальчиков помоложе, – подмигнула мне Светочка.
– Хорошо, что не девочек…
– Та-а-ак…
– Ну а что? Кто тут полвечера распинается о том, какая я распрекрасная, и вообще?
– Ну хорошо, ты – страшный урод, довольна?
– Не-а. Страшный урод – звучит примерно как «прекрасная красавица»!
…Я не помню, сколько мы так болтали, но уснули поздно. Причем на том же диване, в обнимку с Алисой. Благодаря Свете из моей головы полностью исчезли грустные мысли.
Единственным, что меня тревожило, были ее слова о Громове. Почему-то мне очень не хотелось, чтобы Светочка пыталась его соблазнить. Но, зная ее характер, я понимала, что она непременно попытается это сделать, если он, конечно, действительно ей нравится.
Будильник поставить мы, естественно, забыли. Но у меня один и тот же ритуал каждое утро – хлопок входной двери, лай Бобика, потом Алиса просит покормить ее…
Еле разлепив глаза, я взяла фотоаппарат и щелкнула рассвет за окном.
– Слышь, Зотова, – раздался Светочкин стон с дивана, – ложись давай. Чего ты встала в такую рань, а?
– Нам уже почти пора вставать…
– Нетушки! – Света привстала с кровати с закрытыми глазами и сграбастала меня в широкие объятия. Потом повалилась обратно на диван вместе со мной. – Спать, спать, спать и еще раз спать… – и тут же засопела.
Я ухмыльнулась (это уже почти не причиняло мне боли), потом аккуратно высвободилась и направилась в ванную. Там я разделась и внимательно рассмотрела следы вчерашнего «побоища».
В принципе, по лицу уже почти ничего не было заметно. Царапина в левом уголке губ, там же – небольшая припухлость, а так все. Но зато на груди и бедрах…
– Н-да… Жертва сексуальных извращений… – пробормотала я, залезая под душ.
Прохладная вода принесла облегчение, сняла боль и жар в местах, где были синяки, успокоила мои мысли. Теперь я могла подумать, проанализировать…
Громов ошибся – Марина Ивановна предприняла еще одну попытку убрать меня из издательства. И вновь – эта попытка не удалась. Но кто знает, чего она придумает в следующий раз и останусь ли я жива после следующей ее задумки.
Я вспомнила вчерашний треск разрываемой рубашки, разъяренного Максима Петровича, допрос полицейских… Мне все это не нужно. В моей жизни уже и так полно проблем.
Таким образом, я пришла к выводу, что если после этого «случая» Крутова останется в издательстве – уйду я. Вспомнив ультиматум Громова, подумала, что смогу его уговорить – в конце концов, я с ним работаю только две недели, найдет другую помощницу.
Вспомнив, как он вчера заворачивал меня в свой пиджак, я смутилась. Да, мне было стыдно – стыдно, что я предстала в таком виде перед своим начальником, пусть я была тысячу раз не виновата… Но тем не менее – все это было настолько мне неприятно, что я даже немного обрадовалась этому своему решению уволиться.
Я почему-то была уверена, что Королев в жизни не прогонит Марину Ивановну. Вспомнив Михаила Юрьевича, я подумала, что тот наверняка бы сказал:
– Не позволяй какой-то некомпетентной шлюхе влиять на твои решения. Борись с ней, победи ее, ты же сильнее! Не давай ей манипулировать тобой!
Да, Михаил Юрьевич, вы правы, как всегда… Но… я устала. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое – я не желаю никаких страстей, интриг, заговоров… Спокойно работать – это все, о чем я мечтаю.
Приняв окончательное решение, я вылезла из ванной, натерла все свои синяки мазью и вышла будить Светочку.
Это оказалось нелегким делом. Она пиналась, брыкалась, материлась – короче говоря, делала все, только бы не открывать глаза. Пришлось полить ее из чайника, но даже после этого она только изрекла:
– Ну что вы меня поливаете? Я вам не клумба! – и перевернулась на другой бок.
– Свет, ты издеваешься? – тут я взорвалась. – Ты как вообще на работу встаешь и вовремя приходишь?! Что мне нужно сделать, чтобы ты встала?
Подумав, она заявила:
– Еще двадцать минуток посплю – и встану, чес-сло.
– Если ты не встанешь через двадцать минуток, я тебя горячей водой полью. Нет, кипятком! – видимо, мой голос произвел на Свету впечатление, потому что она встала ровно через десять минут.
На работу мы почти не опоздали. Половина редакции уже была на месте. И я сразу же, как только увидела лица своих коллег, поняла, что о вчерашнем инциденте знают все. Осталось только понять, что именно…
Это было несложно. Посадив меня в кабинете, Светочка ушла на разведку.
Вернувшись через пятнадцать минут, она так потрясла меня своим рассказом, что я чуть не пролила чай себе на блузку.
Народ знал все. Как, когда, откуда – непонятно. Причем знали все отделы. Знали, что Марина Ивановна подкупила мужика с соседней стройки, дала ему ключ от задней двери АХО и внутренний номер Светы, в назначенный час вызвала Петра Алексеевича к себе наверх и удерживала его там, задавая всякие глупые вопросы, около часа. Все знали, что я почти не пострадала и что меня спас Громов. Но больше всего меня поразило не это…
– Короче, – рявкнула Светочка, грохнув кулаком по столу, – все отделы готовы писать коллективное заявление об уходе, если Крутову не уволят сегодня же.
– Чего? – у меня, кажется, от удивления пропал голос.
– Того! Сегодня ты, а завтра кто? Если этой… этой… если ей приходят в голову такие «радикальные» способы борьбы с коллегами, кто знает, кого она в следующий раз наймет! Может, киллера, который тут половину издательства перестреляет.
Ну да, вполне может быть. Мне такая мысль тоже в голову приходила… Но то, что все отделы готовы написать коллективную заяву об уходе, как-то в голове не укладывалось…
Меня беспокоило отсутствие Громова. Судя по всему, он еще не появлялся, между тем как с начала рабочего дня прошел целый час…
Я уже просто считала минуты. На двадцатой спросила у Светочки:
– Слушай, у тебя телефона Максима Петровича нет? Мобильного.
– Нет, – она покачала головой. – А нафиг? Он же у генерального. Сидит там с утра, мне Катя передала.
– Блин, – я вздохнула с облегчением. – Ну ты раньше сказать не могла? Я тут с ума уже начала сходить… Думала, вдруг ему вчерашний забег по лестницам со мной наперевес на пользу не пошел… Или Марина Ивановна кого-нибудь наняла, чтобы его прибить…
В этот момент открылась дверь и вошел Громов. На его лице застыло… такое непонятное выражение… Мне оно совершенно не понравилось.
– Доброе утро, – кивнул он нам, – Наталья Вла… то есть, Наташа, пойдемте ко мне, есть новости.
Я послушно пошла за Максимом Петровичем в его кабинет. Я ожидала, что он сядет за стол, а я – напротив, но Громов подошел к дивану, сел с одной стороны и, похлопав рядом, сказал:
– Садитесь.
Я послушалась, но мне стало неловко. Хотя это глупо – мы просто сидели рядом, да и между нами, в принципе, мог бы еще один человек поместиться… а вчера я тут лежала, причем с разорванной одеждой. Но тогда я была невменяемая, а сейчас…
В общем, начало этого разговора мне пришлось совсем не по душе.
Видимо, по моей зажатой позе – спина прямая, руки на коленях – Максим Петрович все понял.
– Не удивляйтесь, что я предлагаю поговорить здесь. Просто беседа с Сергеем Борисовичем меня несколько утомила. У меня для вас… – он вздохнул, – …несколько хороших новостей.
Я подняла удивленные глаза.
– Хороших? Для меня?
– Да, – Громов улыбнулся, но как-то грустно. – Во-первых, Крутову увольняют. Сегодня она уже не придет на работу. Сейчас это узнают в ее отделе – я представляю, чего там будет… Они этот день потом праздником объявят, помяните мое слово… Вчера Сергей Борисович заплатил огромную сумму – я не преувеличиваю, просто огромную – чтобы не заводили уголовное дело. Все списали на ложный вызов. Плюс этому насильнику Королев дал денег и контакты врача, у которого он может полечить свою дочь.
– Правда? Я даже не думала, что он выполнит мою просьбу.
– Между нами говоря, он и не хотел. Просто я… немного надавил, – в глазах Максима Петровича мелькнула лукавая искорка. – Так что могу вас поздравить с официальным избавлением от Крутовой.
– Спасибо, – я кивнула и тоже улыбнулась Максиму Петровичу. – Что-то еще?
– О да, – опять эта грустная улыбка и взгляд! – Сейчас вы подниметесь к Королеву и… я должен вам сообщить… В общем, он собирается предложить вам должность директора по маркетингу.
В этот момент в моей голове случился атомный взрыв. Такого потрясения я не испытывала ни разу в жизни. Сотни мыслей – и в то же время ни одной более-менее оформившейся в слова.
В результате я смогла только промычать:
– Э-м-м?!
Громова, кажется, моя реакция позабавила.
– Да, Наташ, он хочет, чтобы вы были директором по маркетингу. Королев просил у меня согласия… Хотя он не обязан этого делать, да и вы не обязаны спрашивать мое мнение. Но так или иначе – я это согласие дал. Я считаю, что вы вполне компетентны и можете занять эту должность, несмотря на юный возраст.
Я смотрела на Максима Петровича во все глаза. Мне казалось, что у меня сейчас этих глаз больше, чем два, и они все скоро выпадут из своих орбит и поскачут по полу, как резиновые мячики-попрыгунчики.
– Максим Петрович, – я откашлялась, – вы… вы… все это – серьезно? Вы не шутите?
– Да уж какие тут шутки!
Громов подвинулся ко мне ближе и взял за руку. Ох, лучше бы он этого не делал. Сотни маленьких иголочек опять пронзили мои тело, в груди стало очень тепло, а глаза почему-то увлажнились.
– Я скажу вам откровенно. Конечно, мне не хотелось бы отпускать такого прекрасного и компетентного работника. Из всех моих помощниц, с которыми я когда-либо работал, вы – лучшая. Но… понимаете, Наташа, вам нужно расти. Вы заслуживаете большего. Вы – прирожденный руководитель. И должность директора по маркетингу – прекрасная возможность для вашего профессионального роста. Я уверен, что вы справитесь. Да и зарплата у вас будет в пять раз выше.
Громов замолчал, не отпуская мою руку. Я же обдумывала все то, что он сказал.
– Максим Петрович… – я посмотрела ему прямо в глаза.
– Да?
– Вы правда хотите, чтобы я приняла это предложение?
– Конечно, – он кивнул.
– И… вы правда считаете, что я справлюсь со своими обязанностями?
– Безусловно. Вот в этом я не сомневаюсь ни минуты.
Я вздохнула.
– Наташа, – Громов сжал мои пальцы чуть сильнее. Я замерла.
– Вы станете директором по маркетингу, вторым человеком после Королева. И вы приведете в порядок этот отдел, найдете хороших менеджеров. Я уверен в этом. Вы заслуживаете эту должность, Наташа, не то что Крутова, поэтому не сомневайтесь, принимайте предложение.
Максим Петрович отпустил мою руку и, вздохнув, сказал:
– Идите к Сергею Борисовичу. Он ждет.
Я кивнула, встала с дивана и направилась к двери. Обернувшись на пороге, я посмотрела на Громова. Он… выглядел таким потерянным. Это было очень странно…
Когда я вышла от Максима Петровича, на меня налетела Светочка. По ее радостному визгу я поняла, что об увольнении Марины Ивановны стало известно коллективу.
Но известно стало не только об увольнении. Задыхаясь от эмоций, Света воскликнула:
– И знаешь, о чем еще говорят?! Что ты будешь вместо нее! Директором по маркетингу! Это правда?!
– Королев собирается мне предложить, – я кивнула. – Но я еще не дала согласие.
– Наташка, это шикарно! Ты – директор по маркетингу! Крутя-я-як! – похоже, Светочка не допускала мысли, что я могу отказаться.
Ну да… От таких предложений не отказываются, ведь так?
По дороге к кабинету Королева меня чуть не снесли менеджеры отдела маркетинга. Те, которые нормальные. Они уже были в полупьяном – в прямом смысле – состоянии и радостно завизжали, завидев меня:
– Наталья Владимировна!! Вы теперь наш новый начальник, да?! Не серчайте, это мы… так… радуемся, что мегеры больше не будет!
– Будет другая мегера, – пообещала я с очень строгим видом.
– По сравнению с Крутовой вы – зайка! – объявили мне пьяненькие менеджеры и направились в свой отдел, запивать дальше свое счастье. Оттуда слышались крики, громкий смех и звон бокалов.
В приемной у Королева было прохладно – кондиционер работал вовсю. Катя улыбнулась и махнула рукой в сторону кабинета генерального.
– Заходи, он тебя давно ждет.
Я вздохнула, сделала несколько шагов и толкнула дверь.
Королев стоял у окна и наблюдал за падающим снегом. Его крупное тело и даже седая шевелюра сейчас выражали какую-то непонятную тревожность.
– Сергей Борисович, – тихо сказала я.
Королев обернулся. Улыбнувшись, он показал рукой на окно и сказал:
– Пришел марток – надевай семь порток, да, Наталья Владимировна? Садитесь, я давно вас жду. Хотите кофе или чай?
Я покачала головой и опустилась на стул. Сидеть за этим большим столом мне раньше никогда не доводилось – не того поля ягода я была…
– Максим Петрович уже рассказал вам о моем предложении? – спросил генеральный, садясь напротив. Его голубые глаза, казалось, хотели прожечь меня насквозь.
– Да, – я кивнула.
– Прекрасно. Тогда вот приказ о вашем назначении, ставьте подпись, и я отдам его Кате. С завтрашнего дня приступите к своим новым обязанностям.
Королев передал мне приказ. Опустив глаза, я прочитала о назначении себя на должность директора по маркетингу… Мне по-прежнему казалось, что это сон.
Лучше бы это действительно был сон.
Мысленно извинившись перед Михаилом Юрьевичем – я понимала, что разочаровываю его этим поступком, – я тихо сказала:
– Простите меня, Сергей Борисович, но я вынуждена отказаться от вашего предложения.
В кабинете повисло напряженное молчание. А затем генеральный пророкотал:
– ЧТО?!
Я повторила:
– Я отказываюсь от должности директора по маркетингу.
Королев, казалось, сейчас взорвется, так он покраснел.
– Зотова, вы… вы… больная? Как вы можете отказываться от этой должности?! Сейчас вы – помощник главного редактора, что, между нами говоря, немногим лучше, чем секретарь. Зарплата соответствующая. Конечно, и Ломов, и Максим – все придавали вам большое значение, они уважали вас, но… тем не менее, между помощником главного редактора и директором по маркетингу такая же разница, как между Россией и Ватиканом. Если вы ставите подпись под этим приказом, вы становитесь на следующую ступеньку после меня. Вы… вы вообще понимаете, что от таких предложений не отказываются?!!
Я вздохнула и терпеливо повторила:
– И тем не менее… Я отказываюсь.
Королев откинулся на спинку стула и посмотрел вверх. Так прошло несколько минут. Генеральный, кажется, спускал пар, глядя в потолок, я же не решалась прерывать это молчание.
– Наталья Владимировна, – наконец Сергей Борисович опять сел прямо, посмотрел на меня и продолжил: – Я наблюдал за вашей работой пять лет. Когда вы только пришли к Ломову, каюсь, я не воспринимал вас серьезно, в отличие от него. Миша всегда в вас верил. А я видел только симпатичную девчонку, очень молодую и неопытную. Но постепенно… вы преображались. Становились все уверенней, все компетентней. У вас настоящий талант руководителя. И вы знаете весь наш ассортимент, да и вообще – вы знаете наш рынок… Если вы думаете, что эта должность вам не по зубам, то вы ошибаетесь. Я уверен, что вы заслуженно ее получаете.
Я опять вздохнула. Ну конечно, а что он мог еще подумать? Что я не уверена в себе.
– Сергей Борисович, я не думаю, что должность директора по маркетингу мне не по зубам. Я, конечно, справилась бы с ней. Но тем не менее, повторю – я отказываюсь.
Королев больше не сердился. Он просто смотрел на меня… как смотрят на редкий музейный экспонат.
– Могу я вас попросить хотя бы объяснить мне, почему вы отказываетесь? В моей голове это просто не укладывается. Я даже мысли не допускал об этом… Вы все-таки очень странный человек, Наталья Владимировна.
Я усмехнулась. О да, я была уверена, что услышу еще много нелицеприятных слов, особенно от Светочки, но мне, честно говоря, это было безразлично.
– Хорошо, я объясню. Понимаете, несмотря на то, что вы сейчас сказали о должности помощника главного редактора, мне нравится своя работа. Мне нравится коллектив, даже невзирая на склочность характеров некоторых заведующих и редакторов. И мне очень комфортно работать с Максимом Петровичем. И вторая, главная, причина… Помните, что он сделал, когда Марина Ивановна попыталась меня подставить на совещании?