Право на первую пулю

Глава первая

Начальник штаба батальона майор Свиридов позвонил мне по телефону и спросил:

– Геннадий Викторович, ты свободен?

– Только что закончил занятия по ОФП и до темноты предоставлен самому себе. С наступлением темноты едем со взводом на гарнизонное стрельбище, отрабатывать стрельбу с новым тепловизором.

– Дело хорошее. Но я слышу, как ты дышишь тяжело. Все нормально?

– Нормально, товарищ майор. Просто мы закончили занятия интенсивной пробежкой. Я сам темп задавал.

Я не стал докладывать майору Свиридову, что пробежку эту бойцы выполняли, взвалив на спину напарника, поскольку снайперам, как и радистам, и минерам, официально запрещено заниматься с весом более пятнадцати килограммов, хотя этих рекомендаций никто и никогда не придерживается. Вообще-то эти тренировки придуманы для того, чтобы руки при стрельбе не дрожали. Как же бойцу со слабыми руками таскать с собой, скажем, крупнокалиберную снайперскую винтовку? Она ведь с прицелом и с патронами весит почти пятнадцать килограммов, если не больше. А ее придется таскать порой по нескольку дней подряд. Кроме того, был у меня одно время во взводе снайпер-«качок». Любил парень в тренажерном зале штангу «потягать» и гири перед зеркалом в казарме поворочать. И ничего, руки у него не дрожали, когда сжимали винтовку с оптическим прицелом. Именно из этих соображений я и увеличивал нагрузки бойцам взвода. А сам слегка задыхался вовсе не потому, что задал излишне высокий темп, а потому, что бойцов у меня во взводе двадцать семь человек, то есть количество нечетное, и при выполнении парных упражнений кто-то обречен на «простой» без пары. Я «простои» не люблю, да и сам не прочь потренироваться. И потому половину дороги до казармы со мной на плечах бежал лейтенант Футракулов, а потом мы поменялись местами и уже я его нес. Оттого и дыхание было тяжелым.

– Ну, Геннадий Викторович, как отдышишься, загляни ко мне в кабинет. Я тебя жду…

Наш начальник штаба не любил говорить командными фразами. Но если он приглашал зайти, значит, следовало зайти, иначе можно было получить нагоняй.

Я отдышался и двинулся в штаб.

Батальонный военный городок был построен давно, еще до того, как ввели общие стандарты подобных сооружений и начали пользоваться унификацией в строительстве, и потому нынешним общепринятым стандартам не соответствовал – был более просторным, занимал приличную площадь, большая часть из которой была отведена под учебно-тренировочные занятия. Так, «полоса разведчика» была вдвое шире стандартной армейской «полосы препятствий» – чтобы можно было сразу запускать большее количество бойцов, между которыми обязан возникнуть соревновательный момент, что очень важно в период подготовки – и вполовину длиннее. И завершалась «полоса разведчика» самодельным скалодромом, проходить который полагалось каждому, кто не занимался на полосе, хотя наш батальон и не входил в число тех подразделений военной разведки, что и в настоящее время работали в горных районах Северного Кавказа или хотя бы проходили службу в составе сводного отряда, расквартированного вблизи Махачкалы. Хотя в отдельных подразделениях, задействованных там, были наши выпускники. Но и не обязательно наши. Ведь наш учебный взвод снайперов был в системе Главного разведывательного управления не единственным.

Чем наш военный городок был схож с другими военными городками подобных подразделений, так это расположением штаба. В городок можно было пройти только через штаб или же въехать через боковые ворота, где постоянно располагался пост КПП. Но там выпускали и запускали только автомобильный транспорт. Для пеших там прохода не было…

Я двинулся в сторону выхода. Выходить было возможно только через штабное двухэтажное здание. А чтобы попасть в кабинет начальника штаба батальона, требовалось подняться на второй этаж, что я сразу и сделал. Дверь кабинета майора Свиридова располагалась справа от лестницы, симметрично кабинету комбата подполковника Сапрунова.

– Пришел? – встретил меня вопросом майор Свиридов.

– Так точно, товарищ майор. Как вызывали…

– Ну пойдем… – майор поднялся из-за стола.

– Куда? – поинтересовался я.

– А я разве не сказал тебе, куда именно? К комбату. Он ждет нас. Сейчас отправимся, я только позвоню ему…

Константин Львович набрал трехзначный номер по стоящему на столе внутреннему телефону и спросил комбата, свободен ли тот и может ли принять двух майоров – Свиридова и Верстакова.

– Через три минуты… – Трубка на внутреннем аппарате начальника штаба была «громкоговорящая», и ему не пришлось доводить суть сказанного мне – я и сам все услышал.

– Подождем… Садись пока… – сам майор вернулся за свой стол и продолжил чтение каких-то бумаг, которые просматривал перед моим приходом.

Наконец начальник штаба отложил стопку бумаг в сторону.

– Все! – сказал он. – Время вышло. Идем…

Мы вышли в коридор. Константин Львович закрыл кабинет своим ключом со связки и двинулся первым. Я за ним. Майор постучал в дверь кабинета комбата. На стук дверь открылась, и вышел командир разведроты капитан Завьялов, к роте которого были прикомандированы пять моих снайперов, а мы вошли.

Подполковник Сапрунов был полной противоположностью своему начальнику штаба и слыл приверженцем армейских уставов и порядков. И хотя в большинстве батальонов спецназа, как мне было известно, между начальником штаба и командиром батальона существовали, можно сказать, дружественные отношения, у нас было не так. У нас был командир батальона и его подчиненный начальник штаба. И потому майор Свиридов сразу вытянулся по стойке смирно и доложил:

– Товарищ подполковник, майор Свиридов по вашему приказанию прибыл вместе с командиром отдельного учебного взвода снайперов майором Верстаковым.

Я принял ту же стойку, что и начальник штаба, и даже каблуками щелкнул. Подполковник Сапрунов встал из-за стола и прошел на другую его сторону, где стояли три стула, но, вопреки моим ожиданиям, сесть нам не предложил.

Юрий Матвеевич для начала прогулялся перед нами, как прогуливаюсь, случается, я перед построенным взводом, перед тем, как поставить подчиненным учебную задачу, прокашлялся для порядка, хотя кашель, как я понял, его не душил, и сказал:

– Ну что, Геннадий Викторович, доплакался, значит, ты…

– Что, товарищ подполковник? – не очень понял я его вступление.

– Твоя идея о создании мощного снайперского «кулака» из взвода снайперов нашла поддержку наверху, в Москве, в нашем головном управлении и даже в Генеральном штабе…

Честно говоря, я до Москвы со своей идеей еще не добрался. И идея моя могла дойти до самого верха только через комбата или через начальника штаба батальона, а то и через командование бригады после доклада командования батальона. Но факт остается фактом – идею поддержали.

Подполковник выдержал многозначительную паузу и только после нее продолжил:

– Короче говоря, дело обстоит так. Твоему взводу дается три недели на сборы и подготовку, после чего взвод в полном составе… – он прекратил ходить перед нами и на секунду задумался. – Сколько, говоришь, у тебя бойцов?

– Вместе со мной двадцать восемь, товарищ подполковник. Остальные откомандированы в разные взвода и роты различных батальонов. В них воюют. По отзывам, неплохо.

– Так вот, откомандированных оставь на местах. А твой взвод в полном нынешнем составе через три недели отправляется в Сирию для участия непосредственно в боевых действиях против «бармалеев». Ты же мечтал попасть в Сирию. Кажется, даже рапорты писал…

В этом он был прав, я написал два рапорта с просьбой отправить меня в командировку в Сирию.

Я прекрасно знал, что Юрий Матвеевич сам перед тем, как принять наш батальон, был в Сирии в командировке, и потому поинтересовался совсем не уставным тоном:

– Вы, наверное, посылочки друзьям через меня в Дамаск передадите…

– Обязательно… Все… Готовься. Пожелания какие-то есть?

– Не знаю вот, насколько они реалистичные… Но кое-какие мысли в голове плавают, товарищ подполковник… – решил я «принаглеть».

– Ну, говори быстрее, а то у меня время лимитировано…

– Я вот на днях видел в интернете сюжет – Лобаев новую винтовку сделал… DXL-5 «Опустошитель». Винтовке дано такое нестандартное название, потому что она призвана опустошать ряды противника. Крупнокалиберная, под два вида патронов – наш двенадцать и семь на сто восемь и натовский двенадцать и семь на девяносто девять. Я, честно говоря, не знаю, на какой стадии готовности находятся винтовки, но хорошо бы было взвод такими вооружить…

Комбат резко повернулся к начальнику штаба:

– Константин Львович, твоя работа… Займись и по возможности обеспечь.

– Понял, товарищ подполковник, – довольно кисло ответил начальник штаба, оценив сразу новую нагрузку для себя. Но у него плечи широкие – сдюжат и это…

– И без всяких отговорок… – сказал командир батальона и снова повернулся ко мне как к основному действующему лицу нашей встречи. – А чем эта винтовка отличается, скажем, от американских аналогов?

– У лучшей американской винтовки – «Барретт М-82» – кучность две угловые минуты плюс столько-то, у «Опустошителя» кучность всего полминуты, товарищ подполковник. Это единственная в мире такая крупнокалиберная снайперская винтовка. Она позволяет прицельно стрелять на дистанции до двух километров. А тот же «Барретт» с трудом стреляет прицельно на тысячу семьсот метров. Значит, у нас увеличивается активная защита на триста метров. Значит, мы имеем возможность с безопасной для себя дистанции отстреливать снайперов «бармалеев», если они будут вооружены «Барреттами». Есть активная защита, про нее я только что рассказал, а есть пассивная – это маскировка и бронежилет… И мы…

– Ну, для меня это все «темный лес», – перебил меня комбат. – Но если надо, значит, штаб добудет… Напрямую на завод обратится… Он же, кажется, где-то в Калуге… – оказывается, комбат даже знал, где располагается завод Лобаева.

– Так точно, товарищ подполковник, – подтвердил я. – В Калуге…

– Если что, начальник штаба сам туда съездит… Не переживай. Иди. Отсыпайся впрок. В Сирии спать будет некогда. Я вот после Дамаска уже почти год сонный хожу.

Комбат, кажется, уже готов был записать меня в товарищи по оружию… По крайней мере, в «сирийское братство» уже, кажется, включил…

Я, естественно, понимал, что, запросив новые винтовки на весь взвод, сильно перегнул палку. Я прекрасно помнил интервью Лобаева, в котором он сказал перед камерой, что винтовки еще испытываются под стрельбу разными калибрами и окончательный калибр все еще не выбран. Майор Свиридов сам ездил в Калугу, как и предложил ему подполковник Сапрунов, и все-таки привез нам одиннадцать винтовок – все, что на заводе смогли сделать к тому времени, и все с двумя быстросменными стволами. Но и это количество новейшего оружия перекрывало мои ожидания. Одну из винтовок я, естественно, взял себе, поскольку сам думал в Сирии не только командовать взводом, но и участвовать в боевых действиях, остальные десять штук распределил среди бойцов. Конечно, передо мной встала дилемма – стоит ли выдавать новые винтовки двум моим офицерам. Оба они уже имели крупнокалиберные снайперские винтовки «Корд» и неплохо ими пользовались. Изначально я думал вооружить «Опустошителями» тех бойцов, что вооружены морально устаревшими снайперскими винтовками СВД, а таких у меня было двенадцать человек. Значит, следовало кого-то двоих обидеть, не им дав новую винтовку. В итоге, подумав, я решил все же выдать «Опустошители» лучшим стрелкам, в том числе и офицерам. В их руках новая винтовка принесет больше пользы, чем находясь в чьих бы то ни было других.

В Сирию мы летели через Иран и Ирак. Сразу сложилось впечатление, что иранцы либо не сильно доверяют России, либо дисциплина в их армии стоит на первом месте. Уже после пересечения границы над Каспийским морем наш вертолет «Ми-26» взяли в сопровождение, которое официально называется, если я правильно понимаю ситуацию, «перехватом», иранские истребители российского производства, хотя и была среди них парочка французских «Миражей» и пара «Рафаэлей», которые наиболее активно демонстрировали нам свое подкрыльное вооружение. Это, как я догадался, на случай, если мы вздумаем отклониться от утвержденного маршрута следования и случайно увидим то, что нам видеть не положено. Самолеты несколько раз менялись, судя по бортовым номерам основных ведущих машин. А потом мы совершили промежуточную посадку на каком-то военном аэродроме, где вертолет дозаправился и полетел дальше. Мой взвод на время заправки высадили из винтокрылой машины, посадили в подъехавший автобус, при посадке в который, не без ругани с нашей стороны, отобрали у всех телефоны, которые потом вернули после возвращения в вертолет, но ругань уже была с иранской стороны, потому что двух телефонов не хватало. Но их нашли быстро, набрали номера пропавших телефонов, и они зазвонили в карманах иранских солдат. Вороватых солдат на наших глазах взяли под стражу, разоружили и отобрали брючные ремни, и иранский сержант принес лично мне, а не пострадавшим бойцам, извинения за недостойное поведение своих подчиненных…

Дальше мы летели более-менее спокойно, если не считать того, что до самой границы с Ираком и даже чуть дальше истребители иранских ВВС продолжали нас сопровождать, все так же время от времени грозить своим ракетным вооружением. Но нас это трогало мало. На военном аэродроме Ирака, где вертолет снова дозаправлялся, стояли несколько американских самолетов, кажется, «F-16». Но утверждать не буду, поскольку в названиях самолетов плохо разбираюсь, то есть для меня что «F-16», что «F-15» любой модификации имеют одно лицо. Но поразило то, что ни иракцы, ни америкосы не подогнали нам автобус, чтобы потом запереть в какой-нибудь будке, как это сделали иранцы, и даже телефонами нашими не поинтересовались. Фотографируйте наши самолеты на здоровье, если нравятся, – словно бы говорили они, сияя своими голливудскими улыбками, – нам все равно. Говорило это о доверии к русским или о наплевательском отношении к службе – мне это по большому счету было без разницы – не наша армия. Дальше уже вертолет истребители не сопровождали. Мы только издали видели пару американских самолетов, что, видимо, возвращались к себе на базу, но на нас они не обратили никакого внимания, получив, как я догадался, предупреждение о нашем пролете встречным курсом…

Честно говоря, видя америкосское дружелюбие, я даже усомнился в правдивости наших СМИ и телевидения, постоянно говорящих об американцах как о наших главных врагах. Враги, в моем понимании, не должны улыбаться нам, они по большей части должны оскаливаться и корчить страшные рожи, желая запугать.

Мы летели дальше. В салон вертолета вышел второй пилот. Поскольку наш вертолет носил индекс «Ми-26-Т 2»[1], он имел на борту всего двух пилотов. Нам бы на взвод хватило вертолета поменьше, но с нами в рейс отправилась еще довольно странная компания из гражданских, сопровождающих какой-то груз в сравнительно небольших картонных коробках, в которых при погрузке что-то погромыхивало. Я, как человек военный, понимал, что Сирия для России в том числе является полигоном для испытаний в борьбе с боевиками новых видов вооружений, которые часто производятся гражданскими предприятиями, но для них это только часть работы. Еще оборудование нужно испытать. Для этой цели, видимо, и везла группа приборы в Сирию.

Видя, как гражданский руководитель группы задирает нос от чувства собственной значимости, я к нему не приближался и не лез знакомиться. Пусть везут свои приборы в Хмеймим и летят назад. А дома рассказывают сказки о своем участии в боевых действиях. Я таких типов уже встречал раньше.

Своего начальника и руководителя коллеги называли Василием Васильевичем.

Второй пилот вертолета что-то сказал Василию Васильевичу. Меня несколько задело, что второй пилот, человек в одном со мной звании, подошел сначала к гражданскому человеку и вытянулся перед ним по стойке смирно. Но потом он подошел и ко мне и тоже вытянулся по стойке смирно, и я не стал ему ничего говорить.

Пилот сообщил, что мы уже летим над территорией Сирии.

– Скоро будем в Хмеймиме… – добавил он.

Я прильнул к одному из шести боковых иллюминаторов по три с каждой стороны, рядом с которым сразу захватил себе место. Правда, машина имела еще четыре иллюминатора – два в кабине пилотов и два в самом конце салона, уже позади заднего бокового входного люка. На люки в кабине пилотов я не претендовал, а у заднего бокового люка спиной ко мне сидел Василий Васильевич и, устроив на своем объемном животе толстую общую тетрадь, рассматривал чертежи. Что у него в руках именно чертежи, я сумел, приподнявшись, увидеть в бинокль, предоставленный мне начальником штаба батальона майором Свиридовым. Сам бинокль был странного вида. Он имел два входящих окуляра и только один исходящий окуляр. Глядя на человека, использующего такой бинокль, невольно подумаешь, что циклопы не были выдумкой древних греков.

Бинокль был сильно обрезиненным и защищал не только от механического воздействия, но также не светился в тепловизоре. Кроме того, он имел выключатель, отключающий питание аккумулятора с целью сбережения заряда энергии и скрытности своей работы. Назывался бинокль «Катран 3 Б». Если меня не подводит память, катран – это мелкая, не опасная для человека акула, живущая во всех океанах, кроме Северного Ледовитого, а в России в Черном и Баренцевом морях. Длина самых крупных экземпляров этой акулы не превышает метра. Насколько я знаю, из ее печени делают какое-то лекарство от рака. Одновременно с наблюдением с помощью бинокля можно производить видео- и фотосъемку. Рассмотреть в подробностях человека «Катран 3 Б» позволял с дистанции в полтора километра. Приближение было двукратное и четырехкратное, цифровое. Вообще-то такой бинокль позволял снайперу работать с основательным удобством, но вот приближение было маловато, и я, говоря честно, не очень понимал, для чего майор Свиридов добывал его, если стандартный ночной прицел «Шахин», которым снабжено большинство автоматов в спецназе военной разведки, имеет точно такое же приближение. Но командиру снайперского подразделения положено иметь бинокль с тепловизором, и я взял его, однако благоразумно промолчав о том, что уже имею трофейный французский бинокль с большей кратностью и с большим углом обзора, – еще, чего доброго, начальник штаба воспользуется властью и отберет французский бинокль, якобы для нужд батальона, так же как он уже отбирал у нас трофейное оружие.