Право первой ночи

Глава 6

Прошла неделя. Я постепенно привыкла к мысли, что Ольга уже никогда не вернется. Работы было много. Ника все реже и реже бывала дома. То, розовое платье, в котором я ходила в ресторан с Русланом, я повесила обратно в гардероб. В тот вечер Ника пришла поздно, и это было мне на руку. Если бы она обнаружила пропажу своего платья, наверняка устроила бы скандал. Но к счастью, все обошлось.

Меня раздирало любопытство: кто ее новый ухажер, который дает ей бабки на шикарную жизнь. Где она его подцепила? Я терялась в догадках. У меня был адрес ее хахаля, который я нашла в золоченой пудренице от Нины Риччи и переписала в свою записную книжку. Но что с этого? Приехать к нему и спросить о Нике? Глупее не придумаешь. Подкараулить их? Но пока не было времени для такой длительной спецоперации. Поэтому пришлось спрятать любопытство куда подальше. Если представится удобный случай — я выслежу их. Но это чуть позже. Сейчас мне не до этого — работа, Наталья Родионовна. Анжелы я не видела ни разу. Наверное, живет у своего молодого человека. У Руслана, решила я. Или у кого-нибудь еще. Сегодня с одним. Завтра — с другим.

Неожиданно я заметила, что с нетерпением жду встречи с Натальей Родионовной. Мне нравилось разговаривать с ней, выслушивать ее меткие суждения, острые замечания.

Но в этот раз она огорошила меня вопросом. Причем сразу.

— Скажите, Аврора, только честно, вам нравится Алина?

Никак не могу привыкнуть к манере разговора Натальи Родионовны — высказывать все начистоту. Лгать ей — бесполезно, но говорить все, как есть, — тоже не очень-то красиво. Я предпочитаю компромиссный вариант — молчание… Но он не проходит. Наталья Родионовна задает свой вопрос во второй раз, и я понимаю, что мне не отвертеться.

— Я еще плохо ее знаю.

— Чушь! — фыркает Наталья Родионовна. — Вы же взрослая женщина, Аврора. Наверняка уже знаете, что и почем в этой жизни. Не думаю, что вам нужно много времени, чтобы составить о ком-то свое мнение. Я хочу знать, что вы о ней думаете.

М-м… эффектная молодая женщина. Хваткая, цепкая, знает, что ей нужно. Но это внешний портрет. Может быть, в душе она совсем другая..

Наталья Родионовна пристально смотрит на меня.

— Господи, да о чем ты? — Она переходит на «ты». — Что там копаться? В каких глубинах? Все лежит на поверхности. Провинциальная девочка, приехавшая покорять столицу.

Я хотела возразить, что Алина — не такая уж и девочка, но промолчала.

— Ей хочется получить все сразу и в больших количествах. Не ждать, а взять… И куда Евгения смотрела… — усталым голосом заключает она.

— Евгения — это ваша сестра?

— Она… Курица! Да еще жутко завистливая. Неудобно так говорить о родной сестре, но из песни слов не выкинешь! Всю жизнь из нее вили веревки все, кому не лень. Вот и Алина… Вертела ею как хотела. Впрочем, какое я имею право судить ее. У меня самой дочь… — На лбу Натальи Родионовны собираются мелкие морщинки, а взгляд становится потухшим. — о чем тут говорить!

Мне хочется утешить Наталью Родионовну, но я не знаю как. Язык становится тяжелым, словно прилипшим к гортани, я могу только сочувственно молчать. Но Наталье Родионовне, видимо, и этого достаточно, потому что она неожиданно гладит меня по руке.

— Спасибо тебе, Авророчка!

— За что?

— Ты меня утешаешь и подбадриваешь. Не даешь окончательно впасть в отчаяние такой развалине, как я…

— Вы еще поправитесь, Наталья Родионовна, — шепчу я.

— Навряд ли.

— Почему?

Она устремляет на меня взгляд, в котором сквозит какая-то странная усталость и обреченность.

— Потому что знаю.

— Что знаете? — Мои вопросы перелетают к ней, как легкокрылые бабочки, порхающие с цветка на цветок в жаркий летний день.

— Знаю, что не поправлюсь.

— Откуда? Вам сказали врачи? Она усмехается.

— Мне сказал об этом мой врач, — подчеркивает она слово «мой» и указывает на сердце. — Оно не обманет. Я это предчувствую. Знаю. Называй это интуицией, предвидением. Как угодно. Женщины в моем роду часто умели предсказывать будущее. Вот и я…

— Но можно и ошибаться.

— В таких вещах ошибки быть не может.

Мы молчим. Наталья Родионовна чуть приподнимается с подушки.

— Я тебя не утомила?

— Нисколько! — с жаром восклицаю я. Она смотрит на меня с легкой улыбкой.

— А про себя думаешь: надоела мне эта тетка хуже горькой редьки. Не будь она женой моего начальника, я бы послала ее ко всем чертям.

— Нет, я так не думаю.

— Просто я измучилась. Да и Алина… — Наталья Родионовна издает протяжный вздох. — Чего она ждет — моей смерти? Зачем? Как же это горько, знать, что твой муж… — Она смотрит на меня. Прямо. Немигающе. Я не выдерживаю ее взгляда и отвожу глаза в сторону. — Все думают: вот лежит старуха и ничего не видит, что за ее спиной творится. Но это не так… Господи! Умереть, что ли!

Мне становится не по себе. Я понимаю, что присутствую при исповеди тяжелобольной женщины. Что она откровенничает со мной просто потому, что больше некому ее выслушать и пожалеть. Но что я могу сделать? Как облегчить ее физические и моральные страдания? Убрать Алину? Поговорить начистоту с Вячеславом Александровичем и сказать ему, чтобы он перестал спать с Алиной? Все это смешно и нелепо. Я бессильна. И могу только молчать. Молчать и слушать.

Я вспоминаю советы психологов, что в таких случаях надо поддерживать своего собеседника и соглашаться с ним. Выражать солидарность с его мыслями и словами.

— Вы же сами говорили об Алине — провинциалка. А они все такие — настырные.

— Да. Только подумать, что она появилась здесь почти год назад. Буквально через две недели после моего паралича. И все пошло кувырком. То есть пошло раньше… Когда… — Наталья Родионовна замолкает.

А я думаю, что Алина явилась в этот дом, как гриф — на умирающую лань. Почувствовала запах смерти и своей наживы. Такие люди всегда выискивают в жизни бреши и устремляются туда. Завоевать что-то сами они не могут. Только на чужих несчастьях и костях создают они свое благополучие. По-другому и не умеют.

Но как же так! От неожиданности я привстаю со стула. Алина появилась в этом доме год назад, а… как же фотография, где она с Ольгой? Но постой, возразила я сама себе. Та фотография обезличена, как покойник в морге. Снимок мог быть сделан где угодно. В Москве, Питере, Самаре, Сочи. Может быть, они познакомились где-нибудь на отдыхе и сфотографировались в номере на память? Такое тоже может быть! Но почему Ольга ни разу не сказала мне о своем знакомстве с любовницей шефа? С другой стороны, почему она должна была трубить об этом на всех перекрестках? Ольга была замкнутым человеком, застегнутым на все пуговицы. Она не откровенничала со мной, поэтому я ничего и не знаю о ее жизни…

— Аврора! Ты меня совсем не слушаешь!

— Да, — очнулась я от своих мыслей.

— О чем-то задумалась? Не о своем ли парне? Щеки раскраснелись!

— Угадали. — Больше всего на свете мне бы не хотелось, чтобы Наталья Родионовна узнала истинный ход моих мыслей. Это было ни к чему.

— Кажется, ваше время вышло! — И она указала мне кивком головы на часы.

— Ой, да!

— Иди!

— Принести вам лекарство?

— Сегодня не надо. Врач сказал, что два дня надо сделать маленький перерыв.

— Я свободна?

— Я же сказала: иди!

В коридоре меня перехватила Алина.

— Аврора! — позвала она меня.

Одета она была в длинный белый пеньюар. Прозрачные кружева едва прикрывали высокую грудь. Другой одежды в доме она не признавала. Только соблазнительные пеньюары.

— Зайди сюда на минутку, — пригласила меня Алина в свою комнату.

Так я во второй раз очутилась в этом будуаре. Алина стояла у окна, а я — у двери.

— Как здоровье Натальи Родионовны? Как ее самочувствие? Настроение? — вопросы были вежливо-невинные, но взгляд — цепкий и настороженный.

— Нормально. Как всегда.

— Ты ничего не замечаешь за ней в последнее время?

— Нет.

Алина прошла и села на краешек кровати.

— Ты не врешь?

— Нет.

Аврора! Со мной лучше не играть в кошки-мышки. Иначе… — Она не закончила предложения, но угрозу, прозвучавшую в ее словах, не заметил бы только младенец. А я таковым давно не являлась.

— Я говорю правду.

— Допустим. А как дела на работе?

— На работе?

На мгновение я растерялась. Какое ей дело до моей работы? А потом я все поняла. Она боялась, что я перехвачу у нее эстафету и прыгну в койку к Викентьеву. Наглые и беспринципные особы во всем видят угрозу собственному существованию и благополучию. Свое место они отвоевали в борьбе, и поэтому им везде мерещатся конкуренты.

— На работе? — переспросила я. — Нормально.

— А… Вячеслав Александрович не очень строгий начальник? — При этих словах она слегка откинулась назад, красиво изогнув шею, и волосы тяжелой волной упали на спину. В ее позе читалось: не вздумай переходить мне дорогу — раздавлю.

— Нет.

— Не загружает работой?

— По-разному.

— Наверное, тяжело без Ольги. Она все-таки была опытным специалистом.

— Я уже освоилась со своими обязанностями.

— Быстро! Способная девочка! — Она говорила так, словно я была отсутствующим предметом.

— Стараюсь, — с едва уловимой иронией ответила я.

Но Алина не уловила моей насмешки.

— Наверное, вам не хватает Ольги… Работать на пару веселей.

— Мы с ней были мало знакомы. Почти незнакомы. Общались только по работе. — Почему-то Алина упорно возвращалась к нашим отношениям с Ольгой. Почему? Неожиданно у меня пересохло в горле. Мне показалось, что от меня ускользает какая-то важная мысль.

Так не бывает, — уверенно возразила Алина. — Люди общаются, разговаривают, делятся своими проблемами…

— Но Ольга была другой. Неразговорчивой. Кроме того, у нее тяжело болела мать.

— Я знаю, — отмахнулась Алина. — Я уже слышала про мать. Но я о другом…

Резким движением она вскочила с кровати и почти вплотную подошла ко мне. От нее пахло духами. Сладкими, тяжелыми. И сама Алина напоминала яркую орхидею, выросшую в душной тепличной атмосфере.

— Аврора! — вкрадчиво сказала она. — Мне очень нужно знать одну вещь. Ты девочка не глупая и сама все сообразишь. Дело в том, что Вячеслав Александрович… несколько наивный, порядочный человек. И он привык доверять людям, с которыми работает. Он хорошо относился к Ольге, а она могла злоупотребить его доверием. Обмануть. Она могла кому-то сказать… сообщить некие данные, факты… — Алина тщательно выбирала выражения. Она расставляла их, как мины на поле, в надежде, что я подорвусь на одной из них. Моя задача была обойти эти мины и остаться в живых.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. — Я постаралась, чтобы мой голос звучал как можно правдивей. — Ольга со мной практически не общалась…

И вдруг я поняла: Алина хотела знать, насколько мы были близки с Ольгой. Доверяла ли она мне? Она думала, что Ольга могла мне что-то сказать. Но что? Что могла сказать мне Ольга? При каких обстоятельствах она познакомилась с Алиной? Невольно я закусила губу. Да, скорее всего, дело именно в этом. В обстоятельствах знакомства Ольги и Алины было нечто такое, что она хотела скрыть. Поэтому и пытает сейчас: знаю ли я эту информацию? А что, если Алина и убрала Ольгу?

Я перевела взгляд на Алину. Она смотрела на меня исподлобья, изучающе.

— Я ничего не знаю.

Алина достала из кармана пеньюара пять зеленых бумажек и взмахнула ими передо мной.

— Это освежит твою память.

— Я ничего не знаю.

— Возьми. — Алина взяла мою руку и вложила в нее деньги. — Подумай над тем, что я тебе сказала.

— Я… не могу.

Я разжала пальцы, и бумажки плавно опустились на пол. Уже во второй раз Алина пыталась меня подкупить. Ее методы не отличались разнообразием. В первый раз она хотела сделать из меня шпионку при Наталье Родионовне. Во второй — узнать, делилась ли Ольга со мной своими секретами. И представляют ли для нее опасность эти сведения. В тот раз она предлагала мне двести долларов. Теперь — пятьсот. Значит ли это, что мои акции неуклонно поднимаются вверх? Или Ольгины тайны она ценила намного больше, чем информацию о Наталье Родионовне? Тут было над чем поломать голову на досуге.

— Я ничего не знаю, — упрямо твердила я.

— У меня есть возможность проверить твои слова. И если ты лжешь… — Меня брали на дешевый понт в расчете, что я дрогну, сдамся и буду умолять о пощаде. Самое смешное заключалось в том, что я действительно ничего не знала. И у меня в руках была всего лишь одна улика — фотография Ольги и Алины. Сделанная непонятно где и в какое время. И все.

Алина снова отошла к окну.

— Мы с тобой обо всем договорились. Ты можешь идти. — Деньги так и остались лежать на полу. — Постой, — донеслось мне в спину. — Купи одно лекарство для Натальи Родионовны.

Я сделала поворот на сто восемьдесят градусов. Алина протянула мне рецепт.

— Деньги на лекарство возьмешь у Марины Семеновны. — Его надо купить к завтрашнему дню.

В аптеке на Сухаревской. Выйдешь из метро, пройдешь прямо метров двадцать, потом повернешь налево. И вниз. Раньше там был дом, но его снесли.

Она говорила что-то еще, но я ее уже не слушала.

Я поняла только одно, что Наталья Родионовна была не права. Алина приехала в Москву несколько месяцев назад. А значительно раньше. Иначе она не могла бы знать о судьбе дома, который снесли примерно пять лет назад. Я знала это хорошо, потому что в тех краях жила моя двоюродная сестра, к которой я иногда наведывалась в гости. Конечно, Алина могла бывать в Москве наездами. Но навряд ли люди, кратковременно посещающие город, запомнили бы факт сноса дома. Они бы просто не обратили на это никакого внимания. Алина лгала Наталье Родионовне. Но почему? И тут я решила помочь Наталье Родионовне и подложить любовнице Викентьева свинью. Порядочную.

Практически у меня не оставалось никакого выхода. А что я могла сделать? Вдруг Ольга обладала какой-то важной информацией насчет Алины и поэтому ее убрали? Может быть, фотография и обличала Алину как убийцу, но в моих руках это был бесполезный клочок картона. Не больше и не меньше. И кто такая Маргарита Грох? И тут мне в голову пришла одна мысль. Я должна отдать эту фотографию в милицию. И пусть они там разбираются с ней. Вдруг им повезет больше, чем мне? Честно говоря, мне очень хотелось сбить спесь с Алины и вывести ее на чистую воду. Мне было жаль Наталью Родионовну. Она все понимала и страдала от измены мужа.

Раз Алина расспрашивает меня об Ольге, значит, там что-то есть. Но я здесь — пас. Пусть милиция покопается в Алинином прошлом. Ей это пойдет только на пользу. Подергается, понервничает. А то расхаживает по чужой квартире, как хозяйка!

Майор Губарев, которому я позвонила на следующий день, попросил меня хотя бы вкратце объяснить ему, в чем дело. Но я не стала этого делать, сказала, что разговор очень важный и не телефонный, а конфиденциальный.

Майор Губарев назначил мне встречу в своем кабинете в пять часов. Я попросила перенести ее на более позднее время, потому что отпрашиваться с работы мне не хотелось. Это могло повлечь за собой ненужные расспросы. Да и шефу я могла понадобиться в любой момент.

— Хорошо, давайте позже, — согласился майор. — Семь часов вас устроит?

Я сказала «да».

Несмотря на распахнутые окна, в.кабинете было жарко. На столе мне бросилась в глаза массивная бронзовая пепельница. Такой можно запросто убить, почему-то подумала я.

— Проходите. — Майор указал жестом на стул. — Я слушаю вас.

— Я хотела сообщить вам об одном факте. Может быть, он и не имеет никакого значения, но… — Я вдруг поняла, что не могу четко сформулировать мысль и не знаю, с чего начать.

— Не волнуйтесь, — прервал меня майор. — Если хотите — можете сделать паузу. И ничего не говорить. Это поможет вам собраться с мыслями.

— Спасибо. — Я замолчала. А потом продолжила: — Помимо секретарских обязанностей, Вячеслав Александрович попросил меня ухаживать за его тяжелобольной женой, Натальей Родионовной. Два раза в неделю. После работы. Я согласилась.

— За деньги?

— Да. За дополнительную плату. Я… — Мои мысли опять спутались. Мне хотелось сразу приступить к главному, но тогда мой рассказ выглядел бы сплошной невнятицей.

Майор решил прийти мне на помощь:

— В чем состоял ваш уход?

— Я должна была сидеть около нее и выполнять ее просьбы, обеспечивать прием лекарств.

— Ив чем состояли просьбы жены Викентьева?

— Просьбы… — Я запнулась. А потом сказала все как есть. — Ей было очень одиноко. Муж на работе, дочь… у нее сложные отношения с дочерью. Я… разговаривала с Натальей Родионовной. Ей хотелось говорить со мной. Беседовать.

— Понятно.

— И… — Я поняла, что я должна сейчас сказать главное — о фотографии. Но нашу беседу прервали. В кабинет майора заглянул высокий молодой человек.

— Вить, останься, — попросил его Губарев. — Это — секретарь Вячеслава Александровича. Президента «Алрота».

Молодой человек сел напротив меня. Я совсем стушевалась.

— В доме Вячеслава Александровича вместе с его семьей проживает родственница. Племянница жены. Алина. Дочь ее сестры! — Нет, я зашла не с того конца. — А еще раньше, когда я была после смерти Ольги у нее дома… — Я прыгала с одной мысли на другую. Как кошка на раскаленной крыше.

— Зачем?

— Я передавала книгу Ольгиной матери. За день до смерти Ольга купила ей Лескова, но оставила на работе. Хотела отдать позже. Но не успела… Я наткнулась на эту книгу и решила отнести ее Антонине Петровне. Так я оказалась у нее дома. — Я замолчала, вспомнив искаженное горем лицо Ольгиной матери.

— И? — задал вопрос майор. Я судорожно сглотнула.

— …Когда Антонина Петровна попросила меня дать ей лекарство, которое находилось в Ольгиной комнате, в коробочке с лекарствами, я случайно обнаружила конверт, в котором лежала фотография. На ней были сняты Ольга, Алина и еще незнакомая женщина.

Губарев со своим помощником переглянулись.

— Фотография у вас с собой?

— Да. — Я раскрыла сумочку и протянула фотографию.

Губарев взял ее, потом перевернул и прочитал вслух: «Мы у Маргариты Грох.».

— Занятно, — протянул он. — Кто такая, эта Маргарита Грох?

Я пожала плечами.

— И вы решили передать эту фотографию мне… Почему?

Я невольно подтянулась. Мне не хотелось походить на злопыхательницу. И поэтому я собиралась изложить только голые факты. Без собственных комментариев.

— Работая сиделкой в доме Вячеслава Александровича, я познакомилась с Алиной. И сразу узнала ее. По фотографии. — Губарев не сводил с меня взгляда. — Она старалась побольше расспросить меня об Ольге. Особенно ее интересовало, не говорила ли она со мной откровенно. По душам.

— На предмет чего?

— Не знаю. Этого Алина мне не сказала. Но все время просила меня припомнить, что говорила мне Ольга.

— А вы?

— А я отвечала ей, что Ольга была неразговорчивым человеком и ничем со мной не делилась.

— Это так?

— Так. Почему мне никто не верит? — Эти слова я невольно сказала вслух и смутилась.

Просто все выглядит достаточно странно. Обычно секретарши — болтливые существа. Две девушки… — рассуждал майор. — Вполне понятно, если они будут общаться между собой. Разговаривать. Правда, вы слишком мало времени знали друг друга… Но какие-то контакты должны быть!

— Не было их. Не было, и все!

— Это меня и удивляет. Дело в том, что у Ольги вообще не было ни знакомых, ни друзей. Об этом сказала мне ее мать. И это очень-очень странно.

— А я не удивляюсь. В Ольге было что-то такое… — Я запнулась.

— Что вы имеете в виду?

— Не знаю, как это сформулировать. Ольга не была обычной девушкой. У меня сложилось впечатление, что она вообще не испытывала потребности в людях. Они ей были не нужны. Ольга была сама по себе.

— Значит, об Ольге вы больше ничего сказать не можете?

— Нет.

— А об Алине?

Я раскрыла рот, готовясь дать подробную характеристику этой особе, но майор опередил меня.

— Только объективно. Без эмоций.

— У меня сложилось впечатление, что она хочет сжить со света Наталью Родионовну. И строит долгосрочные планы.

— Это ваше личное мнение или у вас есть конкретные доказательства?

— Личное мнение, но есть и доказательства.

— Какие же?

— Почему она скрыла от всех, что жила в Москве раньше. — И я рассказала Губареву об осведомленности Алины насчет снесенного дома в районе Сухаревской.

— Но этот факт ничего не доказывает. Мало ли по каким делам она бывала в Москве.

— Потом… она стала любовницей Вячеслава Александровича, — с отчаяния выпалила я. Мне ужасно хотелось увидеть Алину за решеткой.

— Откуда вам это известно?

— Ольга сказала.

— В каких словах? Постарайтесь припомнить это точно.

— С насмешкой. — Я наморщила лоб, вспоминая. — Что-то вроде: «Может быть, теперь она успокоится. Наконец-то подцепила богатого мужика».

Майор поднял брови, но мое сообщение никак не прокомментировал.

— Что вы еще можете сказать об Алине?

— Молодая, холеная су… — женщина, — поправилась я.

Губарев улыбнулся краешками губ.

— Очень злая. Разговаривает грубо. Два раза пыталась меня подкупить!

— И что она хотела от вас?

— Чтобы я шпионила за Натальей Родионовной — раз, и припомнила, что говорила мне Ольга, — два.

— Как вы на это отреагировали?

— Отказалась от предлагаемого… сотрудничества.

— Что ж, спасибо за информацию. Фотографию я оставлю пока у себя. Вы давно были у Антонины Петровны?

— Только один раз. Когда передавала книгу. Она просила навещать ее, но я боюсь, что своим приходом еще больше расстрою ее.

— А вот это вы зря, — серьезным голосом сказал майор. — Не надо бояться чужих слез. Бедной женщине необходимо видеть тех, кто общался с ее дочерью в последнее время. Поэтому навестите ее обязательно. — А потом как бы мимоходом майор добавил: — Если из разговора с ней узнаете что-нибудь интересное и полезное, свяжитесь со мной. Договорились?

— Хорошо. Я тогда вам обязательно позвоню, — пообещала я.

Едва дождавшись, когда за посетительницей закрылась дверь, Губарев обернулся к Витьке, который за все время разговора не проронил ни слова. А внимательно слушал разговор, происходивший в стенах кабинета.

— Что скажешь на это, поклонник греческих муз?

— Не надо меня подкалывать!

— Да я любя.

— Тоже мне шуточки!

— Ладно, не буду.

— Мне кажется, что Ольге Буруновой было что скрывать.

— Этот факт даже не требует доказательств. Вопрос — что? Что было в ее прошлом? Какой-то криминал? Впрочем, кое-что у нас уже есть. — И Губарев помахал фотографией. — Вот этот снимок. Здесь Алина, племянница Викентьева, Ольга. И третья дама. Очевидно, эта самая Маргарита Грох. Значит, три дамочки энное количество лет назад были знакомы друг с другом. И что дальше? В каком направлении двигаться?

— Расспросить Алину?

Губарев отрицательно покачал головой.

— Она может замкнуться и ничего не сказать. Или наврать с три короба. Ее уже не перепроверишь. И словам ее — грош цена.

— Тогда как же вы намерены действовать?

— Алину надо припереть к стенке. Чтобы она не отвертелась. Таких наглых и самоуверенных особ можно взять только силой и напором.

— Вы хотите показать ей фотографию?

— Да. Но до этого я должен выяснить одну вещь. Где и при каких обстоятельствах был сделан этот снимок?

— Вы слишком многого хотите! Как это можно установить? Вы же не волшебник и не ясновидящий.

Чего нет, того нет. Хотя быть ясновидящим в нашей профессии — не роскошь, а необходимость. Тогда раскрываемость преступлений была бы намного выше.

— Размечтались! Давайте ближе к делу.

— Что мы, Вить, имеем? — начал рассуждать Губарев. — Имеем фотографию трех дам. И надпись: «Мы у Маргариты Грох.». Совершенно ясно, что Грох — это сокращенная фамилия. Полная она может быть: Грохнева, Грохнер, Грохалева и так далее. Но мне почему-то думается, что фамилия — Грохольская.

— Почему?

— Было у меня когда-то дело одно. Старое. И там фигурировал Станислав Грохольский. Дело было запутанное, сложное. Это было одно из моих самых первых дел. Первое расследование, как и первая любовь, никогда не забывается. Поэтому фамилия и впечаталась в память. Интуиция подсказывает мне, что две девушки находятся у Маргариты Грохольской. А вот чем она знаменита, нам и предстоит выяснить.

— А вы не допускаете, что это просто их подруга? Обычная женщина. Ничем не примечательная.

— Допускаю. Но мы исходим из того, что прошлое бывшей секретарши Викентьева отнюдь не безупречно. Поэтому любой человек, так или иначе причастный к нему, может оказаться нам очень даже полезным. Мы можем по адресной книге найти эту самую Маргариту Грохольскую и побеседовать с ней. Возможно, она и прольет свет на темные пятна в биографии Буруновой. А потом… обрати внимание на следующий факт: эта фотография лежала не где-нибудь, а в коробке из-под лекарств. Я думаю, что Ольга спрятала ее там. Раз спрятала, значит, эта фотография представляет какую-то ценность. Или опасность. Разве не так?

— Логично!

Поэтому я пошарю в компьютере. Может быть, и найду в нем что-то о Маргарите Грохольской. А ты будь добр, сходи в магазин…

— За пивком?

— Не угадал. Колбаски хочется. Копченой, с мелким жирком.

— Ой, не надо, слюни текут. Побежал, побежал. — Витька живо поднялся со стула и устремился к двери.

— Подожди, денег дам. Ты что, уже при коммунизме живешь или разбогател?

— Куда там! Сижу на бобах.

— А премию куда недавнюю истратил? На букеты своей гречанке? Молчишь? Значит, я угадал. Ты поаккуратнее. А то скоро будешь питаться одним святым духом или цветочным запахом. Так и ноги протянешь. Женщин, конечно, обхаживать надо, но расстилаться перед ними ковриком — нив коем случае. А то они вытрут об тебя ноги и пойдут себе дальше. Это я как старший товарищ говорю тебе. Ладно, морали больше читать не буду. А то закипишь, как чайник. Бери деньги и дуй в магазин. А я пока с компьютером пообщаюсь. — И с этими словами Губарев сделал выразительный жест рукой, как бы говоря своему напарнику: «Отчаливай!»

Витька вернулся нескоро. С батоном белого хлеба и копченой колбасой.

— Извините, что пропал. Только одна касса работала. Вот народу в очереди и набежало.

Но Губарев не слышал его. Он смотрел на Витьку, как на инопланетянина, неожиданно прилетевшего на Землю. Видно было, что его мысли витали где-то далеко-далеко. Витька стоял истуканом, не зная, что делать. Он понимал, что в уме Губарев решает какую-то сложную задачку и отвлечь его в такую минуту, значит, нарушить ход мыслей. Наконец Губарев, очнулся и покачал головой.

— Как же просто теперь все объясняется.

— Что именно? Что произошло за то время, пока я ходил за колбасой? Землетрясение? Тайфун? Цунами?

— Почти. Я узнал, кто такая Маргарита Грох. Которая оказалась, как я и думал, Маргаритой Грохольской.

— Ну и кто эта дамочка?

— Содержательница притона. Витька присвистнул.

— Да… дела! И тогда… Ольга и Алина…

— Ее подопечные. Или девочки, как принято называть проституток в тех кругах.

— Тогда понятно, чего боялась Алина.

— Вот именно! Она до смерти боялась и боится до сих пор, что кто-нибудь узнает о ее прошлом. Навряд ли Викентьев придет в восторг, когда узнает, кем была его любовница. Алина боится, что все это всплывет наружу. И тогда ее теперешнее положение резко изменится.

— И что из этого следует?

— У Алины был мотив убрать Ольгу, — размышлял вслух Губарев. — И серьезный.

— Вы полагаете, что это она сбила машиной секретаршу Викентьева?

— Вполне вероятно. Интересная штучка была, эта Маргарита Грохольская. Она не просто была создательницей борделя, но и лепила своих девочек. Как хотела. Меняла им цвет волос, сексуальную ориентацию.

— Что вы имеете в виду? — спросил Витька. Он по-прежнему стоял посередине кабинета с пакетом в руках.

— Вить, не стой. Проходи. Стоишь, как бедный родственник.

— Меня ваша информация ввергла в ступор.

Меня тоже. Грохольская держала в своем притоне проституток всех мастей: лесбиянок, мазохисток, садисток и так далее. И я подумал… Помнишь, Аврора Сеульская говорила, что в Ольге было нечто странное, непонятное, и я подумал…. Может быть, она была лесбиянкой? В притоне Грохольской. На фотографии, которую я взял в отделе кадров, Ольга выглядит слишком жесткой, неженственной.

— Похоже на правду.

— Как иначе объяснить ее замкнутость? Грохольская могла сломать ее, а такая ломка не проходит бесследно для психики. Наверное, она хотела отойти от прежней жизни. Но так просто, одним махом, это не сделаешь.

— Эти данные о Маргарите Грохольской вы нашли в Интернете?

— Да. В газетах вышло несколько разоблачительных статеек, когда притон был обнаружен и прикрыт. Это случилось в 1999 году. В свое время это была нашумевшая история. Ольга и Алина работали у Грохольской. Одна из них убита…

Разговор по телефону, состоявшийся на следующий день с Сеульской, подтвердил версию Губарева: Ольга была жесткой, решительной. В ней не было мягкого, расслабляющего женского начала.

Изложив эти факты Витьке, майор посмотрел на него и сказал:

— Ив самое ближайшее время нам надо нанести визит Алине. Побеседовать. Лично.

Ника уже несколько дней не появлялась дома. Мать ходила мрачнее тучи, папашка нудел, что мы совсем отбились от рук. Правда, при чем здесь я? Нет Ники, а виновата я.

Я поняла, что наступила пора действовать. Надо поехать к ее любовнику и разобраться со всем на месте. Под предлогом, что дома о ней беспокоятся. Ждут, пьют литрами валерьянку и корвалол. Нельзя же так исчезнуть с концами и не подавать никаких признаков жизни.

Я надела джинсы, зеленую спортивную блузку навыпуск и повесила на пояс сумку, в которую положила мобильник, купленный вчера. Почему-то я не захотела брать обычную сумку на плечо. Может быть, я бессознательно предполагала, что буду лезть за Никой по водосточной трубе или выслеживать в кустах?

… Я подошла к дому в Большом Харитоньевском переулке…

Мне хотелось поймать сестру на месте преступления и заглянуть ей в глаза. Припереть ее к стенке. Зачем она столько времени скрывает от меня богатого спонсора? Что это за секреты от родной сестры? Я чувствовала себя глубоко уязвленной. Конечно, мы — взрослые люди и у каждой из нас — своя жизнь. Но не до такой же степени. Если говорить честно, больше всего на свете мне хотелось отодрать Нику. Как следует. Как я сделала однажды, когда она ушла из дома и не сказала куда. В десять лет. Все стояли на ушах: мать, отец. Собирались уже звонить в милицию. А она преспокойно сидела у подруги. Играла в куклы. А позвонить домой не догадалась. Увидев ее, мать заплакала. Отец принялся ругаться. А я кинулась к Нике, сжав кулаки, и принялась колошмать ее по груди, плечам. Как ты могла, задыхалась я, как? Все тут плачут, переживают. А ты? Ника посмотрела на меня долгим взглядом, а потом нижняя губа ее оттопырилась. Из глаз покатились крупные слезы. Одна, другая.

— Прости меня, Аврора! — прошептала она. — Я больше никогда не буду.

Я была сердита на нее. И поэтому демонстративно повернулась спиной и ушла в комнату. Но долго дуться на Нику я не могла. К тому же она стала подлизываться. Дала мне шоколадную конфету, взятую в гостях. Подарила ярко-розовый ластик. Словом, я оттаяла…

Вот и сейчас я испытывала сходное чувство бешенства и ярости. Мои руки невольно сжимались в кулаки. Мне хотелось ворваться в квартиру и устроить скандал. Я почему-то была уверена, что Ника там. И здесь мне в голову пришла одна мысль: а что, если это квартира не Никиного дружка, а ее? Спонсор снял квартиру для Ники. Поэтому она и не появляется дома. Она живет там. Крепко же она зацепила этого богатого буратинку! Наверное, хорошо в постели кувыркается.

От размышлений на тему секс-подвигов моей сестренки меня отвлекла сигнализация машины, взревевшая рядом. Я вздрогнула. Надо было что-то делать. Не торчать же до ночи около дома. Надо попытаться проникнуть в него. А там надрать Нике уши. И кое-что еще. И как следует.

Я набрала код, потянула дверь на себя, вошла внутрь и увидела консьержку. Точнее, охранницу, потому что она была в темной форме и с кобурой на боку. Я сделала вид, что ошиблась, и повернулась к ней спиной.

На улице я чертыхнулась. Поразмыслив, я решила через некоторое время повторить свою попытку. Надо сказать, что я иду к знакомой. И все. Больше на эту тему не распространяться. Если охранница меня вытурит, тогда уж ничего не поделаешь. Придется возвращаться домой.

К счастью, моя вторая попытка увенчалась успехом. Охранница куда-то отлучилась. И я расценила это как хороший знак. Мне покровительствуют высшие силы. Но времени терять зря не надо. В любой момент цербер в женском обличье может вернуться. И тогда мой план с треском провалится. А Никины уши, а также другие части тела останутся целыми.

Я несусь мимо стола охранницы сломя голову, как будто устанавливаю мировой рекорд в спринтерском беге. Я делаю гигантские скачки по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и слышу, как гулко колотится мое сердце. И вот около двери с цифрой «9» я останавливаюсь. И нажимаю на кнопку звонка. И тут я вижу, что дверь приоткрыта. Еще лучше, со злостью подумала я. Теперь она от меня не ускользнет. В коридоре темно. Экономит на лампочках, мелькнуло в голове. Ей такие деньги отваливают, а она жадничает!

Большое зеркало в коридоре отливает темно-серебристым светом. Я украдкой бросаю на него взгляд: в нем отражается темная крадущаяся фигура. То есть я. Аврора Сеульская. Я чувствую себя злостным воришкой, забравшимся в чужой дом. Впрочем, так оно почти и было. Что я здесь делаю? Вдруг Ники сейчас нет. И я столкнусь с чужим мужчиной — Никиным поклонником. Он схватит меня и вызовет милицию. Меня посадят…

Я остановилась в нерешительности. Может быть, дать деру, такая мысль промелькнула в моей голове спасательным кругом. Пока не поздно. А то благодаря своему стремлению разыскать сестру я окажусь в каталажке. Веселенькая перспектива! Ничего не скажешь! Но ноги упрямо шли вперед. В чем-то мы с Никой были очень похожи: бесшабашные авантюристки, способные идти напролом, когда что-то очень нужно. Позарез.

Дверь в комнату закрыта неплотно. Там горел слабый свет. Как от ночника. Я осторожно нажимаю на дверь, чтобы щель стала шире. Я стараюсь вести себя как можно бесшумней. Вдруг там сладкая парочка, отдыхающая после любовных утех? Мое появление будет, конечно, совсем некстати. Сцена, как из комедийного фильма, когда муж возвращается из командировки домой и обнаруживает в своей постели любовника. Только вместо мужа — я, а роль любовника играет Никин спонсор.

Но то, что открылось моему взгляду, было столь ужасным, что я потеряла дар речи, а ноги приросли к полу. Посередине комнаты на полу лежала молодая девушка в голубом шелковом халате, залитом спереди кровью. Ее лицо было перечеркнуто двумя алыми полосами. Первая мысль была: Ника? Вторая: слава богу, не она! Это была Анжела! Ну и ну! Я тихо охнула и приложила ладони к щекам. Кто бы мог подумать? Но как Анжела оказалась в Никиной квартире? Что она здесь делает? И где Ника? Я стояла, как в столбняке, но каким-то внутренним чутьем услышала шаги. Кто-то шел сюда. Но меня не должны здесь видеть. Этого нельзя было допустить. Ни в коем случае. Я мгновенно обежала глазами комнату. Красивая стильная мебель, золотистые шторы на окнах, стол с ноутбуком. Я оказалась в ловушке. Если меня увидят около трупа Анжелы, то решат, что это сделала я. Но путь в коридор был мне уже заказан: шаги раздавались оттуда.

Все эти мысли молниеносно промелькнули в моей голове. И я приняла единственно правильный в такой ситуации выход. Я отступила в соседнюю смежную комнату. Там была кромешная темнота, и больше всего на свете я боялась на что-нибудь наткнуться или уронить. По этому шуму меня и обнаружат. Я вытянула вперед руки и пошла медленными шажками, на ощупь. Наконец нашла какое-то углубление и села на корточки. Мне думалось, что так я нахожусь в относительной безопасности. Оставалось только ждать, когда человек, явившийся сюда, уйдет. Тогда я смогу выскользнуть из своего убежища и покинуть тайком квартиру. Но мне предстояло еще пройти незамеченной мимо охраны… Но сейчас думать об этом не хотелось. Я сидела, скрючившись, и ощущала, как медленно немеют мои ноги. Но я боялась даже пошевелиться, мне казалось, что каждое мое движение произведет вселенский грохот. Я прислушалась. Шаги стихли. Может быть, человек ушел? Но я не слышала ни криков, ни охов, ни возгласа… Или он не видел трупа? А если видел, то его реакция весьма странна. А что, если?.. И туту меня перехватило дыхание. Если это убийца, явившийся на место преступления? Может быть, он оставил здесь важную улику вроде сумочки или кошелька с документами. А потом спохватился и решил вернуться, чтобы забрать. Я не знала, кто был этот человек. Мужчина, женщина? Но я знала только одно — мне было невыносимо страшно. Так страшно, что было больно дышать. Как будто на грудь опустили железную пластину и она давила на меня. Неожиданно моя рука наткнулась на что-то мягкое, и я едва удержалась, чтобы не закричать. Около меня раздалось тихое урчание. Это котенок, которому тоже, видимо, было очень страшно. И он забился в эту комнату подальше от мертвой Анжелы. Я схватила котенка и прижала к себе. Маленький теплый комочек. Его сердечко отчаянно билось. Внезапно я почувствовала, как напряжение немного отпустило меня. И «мне стало чуточку легче. Железную пластину приподняли, и я смогла перевести дыхание. Но сколько я могла находиться здесь? Шагов уже не было слышно. Может, попытаться рискнуть и заглянуть в соседнюю комнату? Я распрямилась и, по-прежнему прижимая к себе котенка, пошла вперед. Встала около двери. В щель, примерно размером с мою ладонь, падал свет. Я боялась попасть в полосу этого света, так как не была уверена, что нахожусь в квартире одна. Если я высунусь, меня сразу заметят. И… убьют? По моей спине пробежала дрожь. Я замерла на месте. Котенок пискнул. Незаметно я больно стиснула его. Я напоминала статую, вросшую в землю. Я не могла сдвинуться с места: ни вперед, ни назад. Мне казалось, что еще немного — и я грохнусь в обморок от чудовищного напряжения и страха, буквально парализовавшего меня.

Я не знала, сколько времени я простояла с котенком на руках. Он вел себя удивительно послушно и не делал никаких попыток вырваться из моих железных тисков. Может быть, он чувствовал мое состояние и понимал, что он — единственное существо, которое меня немного успокаивает и дает ощущение реальности. Я прислушалась: никаких звуков. Но что-то удерживало меня на месте. Страх? Предчувствие опасности? Интуиция? Когда я поняла, что хуже неизвестности быть уже ничего не может, я решилась нажать на дверь. Она скрипнула, и я снова замерла как вкопанная. Никого нет, уговаривала я себя. Все, что тебе сейчас требуется, — это распахнуть дверь рывком и пулей вылететь из квартиры. Не трусь, все равно у тебя нет другого выхода. Не можешь же ты находиться здесь до утра. Наедине с трупом. Чего ты ждешь? Что сюда кто-нибудь явится и обнаружит тебя в этой квартире? И как ты будешь оправдываться, что говорить? Ты не сможешь придумать ни одной мало-мальски убедительной версии. Тебе никто не поверит. Ты вляпаешься в историю, из которой не выпутаешься. Так я разговаривала сама с собой, пока не поняла, что промедление может обойтись мне слишком дорого.

Я широко открыла дверь и, не сводя глаз с трупа, начала медленно продвигаться вперед. Этот путь казался мне бесконечным. Несколько метров были для меня хождением по раскаленным углям или по острию ножа. Очутившись в коридоре, я наконец-то перевела дух. Я понимала, что мне еще предстоит выбраться из квартиры и проскользнуть мимо охраны. Но маленький путь к свободе был мной все-таки пройден. В коридоре была полутьма. На тумбочке горел тусклый светильник в виде китайской пагоды. Черно-белый котенок смотрел на меня удивленными глазами, наклонив голову набок. Он словно спрашивал меня: кто я такая и что здесь делаю? И тут слишком поздно я вспомнила, что, когда шла сюда, в коридоре было темно. Значит, кто-то успел зажечь свет. А потом, я не слышала звука хлопнувшей или закрывающейся двери. Все эти мысли дошли до меня с большим опозданием. Потому что здесь я почувствовала, что мне зажали рот и куда-то потащили. Я разжала руки, и котенок упал на пол. Я только подумала: как я влипла. Тот, кто убил одного человека, не задумаясь, пришьет и второго. Убийце уже нечего терять. И закрыв глаза, я потеряла сознание.