Право Рима. Константин

Глава I

Император Марк Аврелий Валерий Максенций прогуливался возле своего дворца в Риме. Он наслаждался тёплым солнечным утром и обдумывал, как лучше отпраздновать свою победу в Африке. Вчера поздно вечером он получил сообщение от Гая Руфина Волузиана, что мятежный викарий Луций Домиций Александр мёртв. Римская провинция Африка снова была в его подчинении, но самое главное, монетный двор Карфагена и всё его золото через две недели будут доставлены в Остию. Небеса, как и предсказывали оракулы, благоволили ему, императору Рима. Максенций довольно улыбаясь, остановился полюбоваться на открывшийся прекрасный вид Форума. Там внизу опять гуляли люди, поставки зерна из Африки возобновились, голод в Риме закончился. В это время к нему подошёл офицер преторианец из личной охраны и подал свиток.

– Только что доставили из Никомедии, мой император, – доложил офицер.

– От кого? – спросил Максенций.

– От августа Галерия!

– Хорошо, – произнёс император и кивком головы отпустил офицера.

Максенций дошёл до небольшой беседки увитой диким виноградом и присев на лавочку стал читать. Это был указ старшего августа Римской империи о прекращении гонений на христиан. Прочитав его, Максенций задумался. Три года назад на совещании тетрархов в Карнунте его объявили узурпатором, и теперь этот указ, который Галерий предписывает исполнить всем августам и цезарям империи. Прислав ему для исполнения этот указ, Галерий тем самым признаёт его императором Рима. Сам Галерий, расположения которого он так долго и тщетно искал! Максенций улыбнулся этой своей мысли. Да, оракулы были правы, Боги стали на его сторону. В это время к нему опять подошёл офицер личной охраны и доложил:

– Мой император, к вам вновь назначенный епископ Мильтиад.

– Очень хорошо, зови, – кивнул Максенций.

Офицер ушёл и через некоторое время к нему подошёл седой благообразный старик в тёмной сутане с серебряным крестом.

– Епископ Мильтиад, – назвал он своё имя.

– Доброго здоровья епископ, – без улыбки произнёс Максенций, не вставая, – вы весьма вовремя, я уже устал усмирять вашу паству.

– Приветствую вас император, – произнёс епископ, глядя в глаза Максенцию, – иногда христиане ведут себя как дети, потому что и являются детьми Божьими.

– Не знаю, не знаю, но бьют они друг друга очень жестоко, моим преторианцам уже не раз приходилось разнимать их, разберитесь, наконец, в своей вере, кто прав, а кто отступник. Ваши предшественники Марцелий и Евсевий не смогли этого сделать и даже сами спровоцировали поножовщину.

– Я разберусь, мой император, – ответил епископ с лёгким поклоном.

– Хорошо, – кивнул Максенций, – а теперь прочтите этот указ старшего августа Римской империи, – произнёс император и подал свиток епископу.

Епископ Мильтиад внимательно читал указ и как мог, сдерживал свою радость. Всё это время Максенций пристально наблюдал за реакцией епископа. Внешне ему понравился этот сдержанный, немногословный священнослужитель всем своим видом выражающий спокойное достоинство. Вот и сейчас он почти не подал виду своей огромной радости этому указу.

– Это самый счастливый день в жизни церкви за последнюю сотню лет, – произнёс епископ, и, вернув свиток Максенцию, перекрестился.

– Вы получите копию этого указа после его оглашения Сенату!

– Я думал, что указ старшего августа Римской империи уже не требует какого-либо утверждения, а лишь неукоснительного исполнения, – с достоинством сказал епископ.

– Указ подписан в Никомедии, а мы с вами находимся в Риме, столице империи, и это не утверждение, как вы говорите, а всего лишь оглашение указа в соответствии со статусом, – с лёгким раздражением ответил Максенций, – указ вступит в силу после его оглашения от имени Сената.

– Я всё понял мой император, – невозмутимо с лёгким поклоном произнёс Мильтиад, – разрешите откланяться?

– Да, идите и успокойте свою паству, – кивнул Максенций.

Епископ удалился. Максенций ещё раз перечитал указ и снова задумался.

Диоклетиан, проводя свои государственные преобразования, существенно снизил роль Сената в управлении империей. Он стал называть себя доминатом – господином, а не принципсом – первым из сенаторов. Роль Сената при нём была низведена до уровня городского совета, потому что он, как и все последние императоры, по происхождению был из провинции, а не из высших слоёв римского общества. Будучи ещё сенатором, Максенций прекрасно чувствовал настроение аристократических слоёв римского общества. Флавий Север издал указ о налогообложении римлян, совершенно не учитывая этого настроения. Сенаторы были возмущены и с этим вышли к народу. И когда императорские чиновники пришли взимать налоги с римлян, возникли волнения. Преторианская гвардия, к этому времени весьма ограниченная в своих полномочиях и денежном содержании, поддержала возмущённых граждан. Максенций, как сына императора Максимиана Геркулия, возглавил народные возмущения, и римляне объявили его своим императором, но в отличие от Диоклетиана он всегда называл себя только принципсом, первым из сенаторов. Вот и сейчас, Максенций был намерен указ Галерия вынести на обсуждение в Сенат и там, именно там, окончательно решить что делать. Его размышления опять прервал преторианец, который доложил о прибытии сенатора Нумерия Тулиуса, которого Максенций сам вызвал для разговора.

– Приветствую тебя, мой император! – поздоровался сенатор с лёгким поклоном.

– Здравствуй Нумерий, проходи, ты как раз вовремя, – улыбнулся Максенций, жестом приглашая сенатора присесть в тени беседки.

– Значит, разговор будет долгим, – ответил Нумерий, слегка улыбнувшись и сел напротив императора.

– Ты быстро возобновил поставки зерна из Африки, – начал разговор Максенций.

– Интересы Рима для меня превыше всего, – улыбнулся Нумерий, – но ты ведь не для этого меня вызывал?

– Ты прав, вот почитай, только что получил, меня интересует твоё мнение, – Максенций передал свиток сенатору.

– Что это?

– Указ Галерия!

– И он прислал его тебе?

– Не только мне, всем августам и цезарям империи, – улыбнулся Максенций.

– Он что признал тебя законным августом, – удивлённо спросил Нумерий.

– Ты читай, читай, – усмехнулся император.

Нумерий внимательно прочитал указ и посмотрел на Максенция, тот, кивнув на свиток, спросил:

– Как тебе, после стольких лет гонения и самых жестоких указов и такое?

– Думаю, что скоро мы получим ещё одно известие из Никомедии, – ответил Нумерий, отдавая свиток.

– Думаешь, вообще-то он сильно болеет, – задумчиво произнёс Максенций.

– Иногда перед смертью люди кардинально меняют свои мнения.

– Только вот в какую сторону, лучшую или худшую?

– Ты меня, поэтому и позвал, чтобы узнать в какую сторону тебе самому повернуть!

– У тебя по всей империи своё дело, везде свои люди, кто лучше тебя знает, как и где общество к христианству относится, – улыбнулся Максенций.

– Несмотря на все гонения, именно на востоке христиан гораздо больше, чем на западе, но ты ведь не о них беспокоишься? – ухмыльнулся Нумерий, – а что ты в принципе намерен с этим указом делать?

– Первое, что я сделаю, это объявлю его Сенату.

– И это правильно, если Галерий разослал свой указ всем августам и цезарям Римской империи, и при этом включил тебя в этот список, то фактически он признал тебя правителем Рима и первыми об этом должны узнать сенаторы.

– Мне всегда нравился твой быстрый ум Нумерий, – широко улыбнулся Максенций, – именно об этом я и думал.

– Могу тебя обрадовать, насколько я знаю, среди сенаторов нет христиан, во всяком случае, я лично таковых не знаю, – продолжил Нумерий.

– Хорошо Нумерий, с Сенатом всё ясно, а как мне быть с остальными августами и цезарями?

– Первое что надо сделать, это заручится поддержкой Максимина Даза.

– Это понятно, а что с Константином и Лицинием?

– Думаю, что они тебе пока не соперники.

– Почему?

– Константин слишком занят сражениями с варварами на Рейне, а Лициния и так всё устраивает, – усмехнулся Нумерий.

Максенций довольно улыбался. Всё о чём ему говорил Нумерий, практически полностью совпадало с его собственными размышлениями.

Нумерий смотрел на довольно улыбающегося Максенция, и вспоминал свой недавний разговор с прокуратором Тиберием Гаем Луциусом. Они встретились, по понятным причинам, ночью, тайно, в предместье Рима. В самом Риме было полно преторианских шпионов. Тиберий ещё раз поблагодарил его за спасение своей семьи от притязаний Максенция. Прокуратор, получив от Нумерия письмо, смог переправить жену и детей в Испанию, куда теперь сам и собирался. Нельзя сказать, что они стали уже друзьями, во всяком случае, из соперников превратились в единомышленников. Тиберий много рассказывал ему об императоре Константине, пребывая в крайнем убеждении, что именно Константин является наиболее достойным из всех нынешних правителей империи. Нумерий внутренне был с ним полностью согласен. Хорошо зная Максенция и Максимина Дазу, которые, получив под своё управление части великой империи, были не способны сделать что-либо для её дальнейшего развития в целом, и поэтому даже не стремились к этому. Константин был храбрый воин, дальновидный политик, в отличие от всех остальных августов и цезарей, он единственный весьма лояльно относился к христианству в своих провинциях, несмотря на все организованные гонения. Если даже Галерий, безусловный гонитель христиан во всей империи, вынужден был признать всё возрастающую роль этой религии в жизни римского общества, то значит христианство, как явление, становилось вызовом времени для дальнейшего существования Римской империи.

– Так что ты мне посоветуешь? – прервал Максенций размышления Нумерия.

– Я думаю, что не следует спешить с исполнением указа Галерия.

– Но ведь я уже показал его епископу Мильтиаду, – с сомнением произнёс Максенций.

– Даже в своей среде христиане никак не могут выяснить, кто из них стоит ближе к их Богу, думаю, что этот указ вызовет у них очередную волну разборок, ты можешь использовать это в своих интересах, – улыбнулся Нумерий.

Максенций пристально посмотрел на сенатора. Он всегда поражался этой его способности объединять различные события, явления, ставить их в выгодную для себя плоскость:

– Хорошо, я тебя понял, – кивнул он Нумерию, – я хочу вынести на Сенат ещё один вопрос.

– Какой?

– Мне кажется, что Гай Руфина Волузиана достоин триумфа!

– Я слышал о его победе, – улыбнулся Нумерий.

– Если Сенат утвердит триумф, мне следует решить, кому доверить его организацию!

– Мне кажется правитель Рима примет правильное решение!

– Можешь в этом не сомневаться, – улыбнулся Максенций.

– На этой, обоюдно приятной ноте я закончу свой визит мой император, – с лёгким поклоном произнёс Нумерий.

Максенций с улыбкой кивнул сенатору и на этом они распрощались.

Скора проснулась от мягкого прикосновения. Это Марк водил пёрышком по её губам и щёчкам. Скора чуть-чуть приоткрыла глаза и увидела слегка улыбающееся лицо мужа. Она неожиданно обняла его и прижала к своей груди. Марк начал требовательно гладить руками её тело.

– Я люблю тебя, – услышала Скора шёпот у своей груди.

– И я тебя люблю, – улыбаясь, тихо ответила она.

– Дети ещё спят, – начал намекать Марк, продолжая возбуждать её своими руками и целуя ей грудь.

– Марк, нет, вдруг Злата проснётся, – продолжая улыбаться и слабо сопротивляясь, отвечала Скора.

– Мы тихо-тихо, – распаляясь, жарко шептал Марк, задирая ей ночную рубашку.

В это время негромко прозвучал ангельский голосок:

– Мама, а что папа делает? – Злата стояла в своей кроватке в углу спальни и с удивлением смотрела на родителей.

– Ты проснулась солнышко? – смущённо спросила Скора, накинув одеяло на грудь и стукнув Марка по спине, – а папа ещё спит.

Марк замер у груди жены и потихоньку стал одёргивать её ночную рубашку.

– А почему он спит у твоей тити? – продолжала дочка.

– Просто он так уснул, – ответила Скора и под одеялом у лица Марка сжала кулак.

– Мама, я хочу титю, – попросила Злата.

– Доченька, ты же уже большая!

– Ну и что, папе можно, а мне нельзя, – дочка начала тереть кулачками глазки, явно собираясь захныкать.

– Злата, тебе всё приснилась, сейчас я разбужу папу и возьму тебя, – быстро произнесла Скора, ткнув рукой в одело, где был Марк.

– Ой, как я хорошо спал, – произнёс Марк, вылезая из под одеяла притворно потягиваясь.

Скора встала, и одёрнув ночную рубашку, подошла к дочери:

– Ну, иди ко мне солнышко моё.

Взяв дочку из кроватки, она вернулась в постель. Марк в это время поднял её подушку повыше. Скора села и достав из рубашки грудь дала её Злате. Та, хитро поглядывая на Марка, держа ручками титю, начала причмокивать. Марк заворожено смотрел на это действо. В это время открылась входная дверь, на пороге стояли их сыновья Лучезар и Аврелий. Они так же удивлённо смотрели на маму и сестричку. Затем младший Аврелий произнёс:

– Мама, я тоже хочу кушать.

Скора посмотрела сначала на сыновей, затем на мужа, в это время они почти одновременно судорожно сглотнули. Скора рассмеялась и, как можно строже, произнесла:

– Ну-ка, марш отсюда, – и глянув на Марка, добавила, – Все!

Мальчики молча развернулись, Марк, отбросил одеяло и с улыбкой произнёс:

– Пошли ребята зарядку делать! – и прихватив полотенце, пошёл к сыновьям.

Скора с удивлением смотрела на мужа, сумевшего в этой небольшой суматохе натянуть под одеялом штаны.

– Идите мальчики, идите, а я вам завтрак приготовлю, – с улыбкой глядя на своих мужчин произнесла Скора.

Мужчины вышли во двор. Утро было солнечным и тёплым. Кругом громко щебетали птицы. Марк начал разминку размахивая руками, сыновья старались всё повторять за отцом. Если Лучезар уже хорошо знал все упражнения, то младший Аврелий повторял то за отцом, то за братом. Марк закончил зарядку и отправился вместе с детьми к ближайшему роднику умываться. Вернувшись в дом все, кроме Златы, сели завтракать. Насытившись материнским молоком, она играла в куклы на расстеленной шкуре медведя. Поставив на столе перед своими мужчинами по кружке молока и пирог с ягодами, Скора в халате и фартучке села напротив и, подперев голову рукой, счастливо наблюдала за ними. Хорошо освежившись во время зарядки и умывания родниковой водой, мужская половина навалилась на пироги.

– Мама, а ты почему не кушаешь? – спросил Лучезар.

– Лучик, я уже съела кусочек пирога, – улыбнулась Скора.

– Мама, не называй меня Лучиком, я уже большой, – насупился сын.

– Хорошо, хорошо не буду.

– Погода сегодня подходящая, дел у меня особых нет, может быть съездим, посмотрим город? – спросил Марк, допивая молоко.

– А что, уже можно смотреть? – спросила Скора.

– Да, леса со стен уже сняли, остались только внутренние работы, – ответил Марк.

– Хорошо поехали, а детей возьмём?

– Возьмём только Лучезара, – твёрдо произнёс Марк.

– Я тоже хочу, – попросился Аврелий.

– А кто будет Злату охранять? – спросил Марк, встав из-за стола и одевая пояс с мечом.

– Вот именно, – подражая отцу, произнёс Лучезар, тоже одевая пояс с игрушечным мечом.

– Хорошо воины, я тогда к Гельке сбегаю, чтобы посидела со Златой, – заторопилась Скора.

– Мы пошли пока колесницу запрягать, – сказал Марк, выходя вместе с Лучезаром.

– Иди мама, а я пока Златку буду охранять, – с самым серьёзным видом произнёс Аврелий, взяв в руки, свой маленький деревянный мечик. Все ушли, Аврелий стал с грозным видом ходить вокруг сестры, но через некоторое время сел с ней играться.

Марк запрягал лошадей в двуколку, одну из разновидностей римской колесницы, объясняя сыну, всё, что он делает. Лучезар очень внимательно слушал его, но всё равно было видно, что мальчика распирает от гордости, что отец взял его одного с собой, этим самым, подчеркнув, что он уже взрослый. За этим занятием их застал Таруська, поскакав к ним с десятком своих воинов:

– Привет Марк, я встретил Скору, она сказала, что вы собрались город смотреть?

– Привет, да мы тут не далеко, с той горы посмотрим и назад, – кивнул Марк на большую гору в милях трёх к северу.

– Надо бы туда разъезд отправить, – произнёс Таруська, поглядывая на указанную гору.

– Да ты, что, у меня вон какая охрана, – кивнул Марк на сына.

– Ух ты, Лучезар у тебя и меч железный уже есть, – улыбнулся Таруська.

– Да, смотри какой, – Лучезар гордо достал свой игрушечный железный меч.

– Тогда мы просто проверим и обратно, – весело крикнул Таруська, – а вот и ваша мамка идёт, – показал он на идущую вместе с помощницей Скору, и махнув плёткой, умчался вместе со своими воинами.

Через полчаса Марк, Скора и Лучезар ехали смотреть новый город. Марк был возницей, Скора с сыном, сидела сзади на месте пассажиров. Колесница, запряжённая парой гнедых, быстро домчала их почти до вершины горы. Дальше, шагов сто надо было подниматься пешком. Привязав лошадей, Марк пошёл впереди, за ним двигался Лучезар, замыкала подъём Скора.

Когда они поднялись на вершину горы, им открылся потрясающий вид. Солнце стояло почти в зените, освещая поля и леса. На фоне синеющих гор возле реки отдыхал белоснежный лебедь. Высокие крепостные стены рисовали тело этого лебедя, а дворец, выступающий над ними, был похож на голову лебедя, спрятанную под крыло. Протекающая за городом река давала полное ощущение того, что лебедь сел на воду поспать или передохнуть. Скора была поражена этой картиной, она восхищённо посмотрела на мужа и спросила:

– Какая красота, как тебе это удалось?

Марк, с удовольствием наблюдая за её реакцией, ответил:

– Я целый месяц таскал по горам бедного художника, бесконечно объясняя ему, каким должны видеть город со стороны, – Марк с явным удовольствием смотрел на своё детище, – пожалуй, это самый красивый ракурс. С него потом и был составлен план застройки всего города.

– Отец, а когда мы пойдём в город, – спросил Лучезар.

– Сейчас там идут отделочные работы, думаю, что к холодам всё будет готово.

– Так красиво Марк, никогда не думала, что города, могут быть похожи на белых лебедей, – зачарованно произнесла Скора.

– Тебе нравится?

– Очень, а как он будет называться?

– Anima mea, – мечтательно произнёс Марк.

– Душа моя? – удивлённо спросила Скора, – разве так можно называть города?

– Почему нельзя, – Марк нежно посмотрел на Скору, что мне мешает назвать мой город, в честь моей жены, ты ведь моя, душа моя?

– Марк, ты сумасшедший, – у Скоры повлажнели глаза, она обняла и поцеловала Марка,

– спасибо тебе любимый, – прошептала она, положив голову на плечо мужа.

Слёзки предательски всё-таки скатились с её глаз. Это заметил Лучезар и сразу спросил:

– Мама, а почему ты плачешь?

– От счастья, от радости сыночек!

– От какой радости?

– Что ты у меня есть, папа, Аврелий, Злата, вы все моя радость, – улыбнулась Скора, вытирая слёзы.

– А разве от радости плачут, – задумавшись, спросил Лучезар.

– Иногда плачут сынок, мне так хорошо, давайте посидим здесь немного.

Они уселись в траве на вершине горы, и Марк стал рассказывать им своём городе, который потом все стали называть Анимамис.

Максенций сидел в императорской ложе Колизея и наблюдал бои гладиаторов. Он находился в великолепном настроении. Триумф в честь победителя над мятежным Домицием Александром был организован Нумерием на самом высоком уровне. Народ Рима, так любящий зрелища, был доволен. Гай Руфина Волузиан, сидящий в соседней ложе, тоже был явно доволен, особенно своим назначением префектом Рима. Тем временем весь амфитеатр взорвался очередными овациями победителю в схватке фракийца и мирмилона. Победителем стал гладиатор в снаряжении фракийца, который весь поединок явно уступал своему огромного роста противнику, но всё же смог извернуться и своим коротким кинжалом распороть живот, выступающему с голым торсом мирмилону. Тот, придерживая свой живот левой рукой, просил зрителей о пощаде, протянув правую руку с поднятым большим пальцем. Фракиец стоял рядом, готовый исполнить волю зрителей. Трибуны ликовали, но мнение зрителей разделились. Одни опустили свои пальцы вниз, требуя добить поверженного гладиатора, другие напротив требовали оставить ему жизнь. Судья обратил свой взгляд на ложу императора. Максенций, выдержав небольшую паузу, даровал поверженному гладиатору жизнь. Трибуны зашумели одобрительными возгласами.

Пока арену готовили к следующему поединку, Максенций погрузился в весьма приятные для него воспоминания недавних событий. Прямо на заседании Сената, где он сообщил об указе Галерия, о прекращении гонений на христиан, ему сообщили о его смерти. Максенций не стал сразу сообщать эту новость и продолжал слушать выступления сенаторов. Как и говорил Нумерий, среди сенаторов не было, как и самих христиан, так и их явных сторонников. Лишь несколько сомневающихся сенаторов, в своих выступлениях говорили, о том, что указ старшего августа Римской империи является обязательным к исполнению во всех провинциях, включая Италию и сам Рим. В самом конце прений слово взял Нумерий и в своём выступлении указал сенаторам на то, что само адресование этого указа Максенцию является отменой решения принятого в Карнунте и отныне, он, Максенций является законным правителем Рима. Абсолютное большинство сенаторов проголосовали за то, чтобы не распространять указ Галерия на провинции подчинённые Максенцию. Тогда, сразу после голосования Максенций взял слово и попросил почтить память усопшего старшего августа Римской империи Галерия. После минуты молчания сенаторы устроили овацию своему принцепсу. Максенций успел заметить, что начал её Нумерий, именно поэтому он и поручил ему организацию этого триумфа, на котором тот сможет заработать хорошие деньги.

Тем временем глашатай объявил следующий поединок. Это были приговорённые к смерти преступники, выкупленные ланистами для выступлений в гладиаторских боях в качестве провокаторов. У провокаторов была минимальная защита и вооружены они были только мечом и щитом. Провокаторы дрались всегда только между собой за редким исключением. Характерным признаком тактики ведения боя провокаторов были постоянные мнимые отступления с мгновенными контратаками. Сейчас на арене сражалось две пятёрки провокаторов друг против друга, вернее осталось уже по три гладиатора в каждой группе. Раненные и убитые истекали кровью на арене. Максенций жестом подозвал охранника и попросил позвать к нему в ложу сенатора Нумерия, и спустя несколько минут он услышал его голос:

– Приветствуя тебя, август Максенций!

– Проходи, проходи, присаживайся, выпей прохладного вина, – улыбнувшись, кивнул Максенций на кресло рядом с собой и столик, стоявший между креслами.

– Благодарю, – улыбнулся в ответ Нумерий и сев в кресло и налил себе немного белого вина из глиняного графина.

– Ты отлично организовал сам триумф и праздник для жителей Рима.

– Я сделал всё что смог, – ответил Нумерий.

– Надеюсь не в ущерб себе, – улыбнулся Максенций.

– Нет, конечно, но и заработать много не получилось, – ответил Нумерий, отпивая вино.

– Я приготовил тебе сюрприз, – загадочно произнёс император, глядя, как последние два провокатора сражаются между собой.

– Очень не люблю сюрпризы, – тихо произнёс сенатор.

– Я нашёл способ, как объявить указ покойного Галерия римскому народу!

– Ты хочешь это сделать сейчас? – удивлённо спросил Нумерий.

– Именно здесь и сейчас! – громко произнёс Максенций, даруя жизнь оставшемуся в живых провокатору, под рёв трибун.

Через некоторое время зрители начали успокаиваться. Разносчики прохладительных напитков побежали по зрительским рядам и ложам. Арену стали готовить к появлению хищников, при этом тела убитых в поединке провокаторов убрали, но лужи крови песком не присыпали. Максенций жестом руки подозвал офицера преторианца:

– Епископ Мильтиад прибыл?

– Да, он ждёт, – кивнул охранник.

– Пригласите его, – приказал император, глядя с улыбкой на Нумерия.

– Что ты задумал? – спросил сенатор.

– Сейчас всё увидишь, – ухмыльнулся Максенций.

В это время в ложу вошёл епископ:

– Приветствую вас, мой император, – поздоровался Мильтиад, смиренно опустив седую голову.

В это время на арену вывели два десятка человек связанных одной верёвкой. Они озирались, испуганно глядя на нависшие над ними трибуны огромного Колизея. По трибунам прокатился рокот, зрители уже поняли, что это были христиане. Охранники стали освобождать их от верёвки. Христиане, немного постояв, разделились на две группы и сели в небольшие кружки.

– Епископ, я дал вам прочитать эдикт императора Галерия о прекращении всяких гонений на христиан. Этим указом, всем христианам позволяется свободно исповедовать свою религию, – Максенций сделал небольшую паузу, убедившись, что епископ наблюдает за происходящим на арене, продолжил, – я просил вас усмирить свою паству, однако с тех пор произошло несколько жестоких драк между вашими единоверцами, в которых опять пролилась кровь, поэтому я просто вынужден остановить это беззаконие.

В это время глашатай, обращаясь ко всем присутствующим, стал зачитывать указ императора Максенция.

«Слушайте все! Эдиктом старшего августа Великой Римской империи Галерия, всем христианам была дарована полная свобода вероисповедания, лишь с одним предписанием просить у своего Бога благоденствия и процветания всей Римской империи, как самим себе! Об этой милости Римской империи сразу же был извещён епископ христиан Мильтиад! – после этих слов глашатай жестом показал на императорскую ложу, в которой зрители и сидящие на арене христиане увидели епископа.

Выдержав небольшую паузу, глашатай продолжил, – Однако вместо смиренного моления христиане стали выяснять между собой, кто их них стоит ближе к своему единственному богу Христу. Истинные римские граждане верят в своих Богов, коих больше чем один! Эта вера помогла нам создать Великую Римскую империю, и её величие и по сей день зиждется на этой святой вере. Римские граждане не выясняют между собой, какой из почитаемых Богов лучше или сильней, они так же не проливают кровь друг друга, выясняя, кто из них больше любит своего Бога!

Постановляю, за любые публичные выяснения отношений христиан между собой, кто из них является отступником, а кто истинно верующим, подвергать всех смертной казни без всяких разбирательств!». Прочитав указ, глашатай довольно резво покинул арену.

В тот же миг из глубин подтрибунных помещений раздался грозный рык. На арену один за другим вышло шесть огромных гривастых львов. Епископ Мильтиад побледнел и подошёл к самому краю ложи. Он всё понял, и опустив голову, стал молиться больше не обращая ни на кого внимания. Христиане, увидев своего молящегося за них святого отца и поняв, какой страшный конец их всех ожидает, сели все вместе и тоже стали молиться. Львы, хотя были голодны, нападать не спешили. Красноватый цвет арены пугал их, они щурили глаза, будто им ослеплённые, некоторые лениво потягивались, изгибая золотистые туловища, иные разевали пасти, точно желали показать зрителям свои страшные клыки. Но постепенно запах крови, оставленной провокаторами, возымел своё действие. Движение львов стали более беспокойными, гривы топорщились, ноздри с храпом втягивали воздух.

Внезапно среди христиан встал мужчина, повернувшись, он обвёл взглядом весь Колизей, вскинул обе руки вверх и стал ими трясти, как это делают победители среди гладиаторов, чтобы подзадорить зрителей. Над Колизеем раздался тысячеголосый вздох. Один из львов приблизился к христианам, ударом лапы сбил с ног стоящего мужчину, разодрал ему горло, из которого хлынула кровь. Положив ему на грудь свои огромные лапы, лев принялся слизывать её своим широким змеистым языком. Остальные львы, как по команде бросились на молящихся людей. Несколько женщин не смогли сдержать криков ужаса, но их заглушили рукоплескания, которые, однако, быстро стихли, желание смотреть было сильнее. Страшные картины представились взорам зрителей и христиан, головы людей целиком скрывались в огромных пастях, грудные клетки разбивались одним ударом когтей, мелькали вырванные сердца и лёгкие, слышался хруст костей в зубах хищников. Некоторые львы, схватив свою жертву за бок или за поясницу, бешеными прыжками метались по арене, словно искали укромное место, где бы сожрать добычу. Другие, затеяв драку, поднимались на задних лапах, схватившись передними, подобно борцам, и оглашали амфитеатр своим рёвом. Зрители вставали с мест. Многие спускались по проходам вниз, чтобы лучше видеть. Казалось, увлечённая зрелищем толпа, в конце концов, сама хлынет на арену и вместе со львами станет терзать людей. Временами слышался нечеловеческий визг, раздавались овации, слышалось рычанье, вой, стук когтей, ужасные крики и стоны…

Триумфатор, теперь уже префект Рима, Гай Руфина Волузиана сидел в своей ложе вместе с женой Нуммией. Префект пребывал в отличном расположении духа. Он совершенно не ощущал себя триумфатором, победа над Домицием Александром была совершенно предсказуема. Несколько лет назад он занимал должность проконсула Африки, и ему была хорошо знакома эта римская провинция. Его отлично обученные легионеры разметали легковооружённые и слабо обученные войска мятежников. При этом потери противника составили меньше пяти тысяч человек, но он по приказу Максенция разорил Карфаген и перевёз его монетный двор в Остию. Видимо это и было основной причиной организованного торжества. Гай Руфина Волузиана и его жена принадлежали к известным патрицианским родам Нуммиев, Фульвиев и Гавиев, которые славились тем, что верой и правдой служили государству и никогда не принимали участие в борьбе за власть. Он являлся членом жреческой коллегии эпулонов, поэтому и был одет сейчас в белую тогу с пурпурной каймой. Всё что сегодня происходило на арене Колизея, было обычным делом для римского общества, даже когда глашатай зачитывал указ Максенция, для него, знатока римского права это было вполне законно или почти законно. Но когда среди приговорённых христиан на такую ужасную смерть, он увидел знакомого ему Тита Мания, вставшего с поднятыми руками триария преторской когорты, в отношении которого, как ветерана, по римскому уголовному праву нельзя было применять такой вид наказания, Гай Руфина встал и решил вместе с женой немедленно покинуть Колизей. Однако по её совету, он всё же зашёл в ложу к императору:

– Мой император, моя жена внезапно почувствовала себя плохо, я прошу разрешения покинуть праздник, чтобы сопровождать её домой.

– Сбегаешь, – спросил его, не оборачиваясь Максенций.

– Я благодарен вам император за оказанную мне честь, но разрешите мне откланяться, – холодно попросил префект Рима. Максенций ничего не ответив, кивнул в знак согласия. Гай Руфина ушёл.

Тем временем кровавая расправа была закончена. Львы убили всех христиан и теперь просто терзали их безжизненные тела. На арену вышло три бестиария и под оглушительные рукоплескания трибун начали убивать хищников. Потрясённый епископ Мильтиад тихо произнёс:

– Я прошу разрешения покинуть вас, мой император.

– Надеюсь, что впредь вы сможете удерживать вашу паству от публичных выяснений отношений?

– Я постараюсь, – не поднимая головы, ответил епископ.

Кивком головы император Максенций отпустил епископа Мильтиада. Тем временем трибуны разразились овациями, это бестиарии, убив последнего льва, приветствовали публику поднятыми руками в центре арены. Зрители были явно довольны зрелищем. Максенций встал и подняв обе руки, из своей ложи приветствовал граждан Рима. Зрители, увидев это, разразились бурей аплодисментов в адрес своего императора.

Максенций смотрел на восторженную толпу и думал: «Как же всё-таки легко она управляется. Возобновив регулярные поставки зерна в Рим, и организовав зрелище, он снова стал кумиром этой толпы. Давая ей хлеба и зрелищ своевременно, в определённой последовательности и пропорции, можно оставаться у власти сколько угодно долго, одновременно вызывая её гнев и восхищение теми или иными событиями!».

Вечером того же дня Нумерий написал письмо в Испанию Тиберию Гаю Луциусу. Он подробно, в хвалебных тонах, описал всё увиденное сегодня в Колизее, сделав акцент лишь на том, что перед лицом смертельной опасности христиане позабыли все свои противоречия и объединились в общий круг. Нумерий не сомневался, что Тиберий поймёт его правильно и самое главное, это письмо вскоре попадёт на стол императору Константину. Запечатав свиток, он передал его слуге, который тут же отправился на почту. Преторианцы везде имели своих осведомителей, но он не писал ничего злонамеренного в отношении их императора Максенция, он не был заговорщиком, не выполнял чьи-либо инструкции и действовал совершенно самостоятельно.

Нумерий налил себе вина и улыбнулся. Сегодня Максенций совершил уже непоправимую стратегическую ошибку. После смерти Галерия, он почувствовал себя полноправным участником политического процесса в Римской империи и даже вознамерился возвыситься над остальными августами, видимо ощущая себя в полной безопасности, сидя в своём дворце в Риме в центре империи. Организовав, в угоду толпе, это постыдное зрелище с травлей дикими животными христиан, он совершенно не учитывал объективные политические реалии. Нумерию было совершенно безразличны мучения христиан, но их религия, уже в самом недалёком будущем, может стать государственной. Нумерий налил себе ещё немного вина. Да, видимо, Константин и есть будущий император всей Римской империи и он, Нумерий, сделает ставку на него. Из всех претендентов на власть, только Константин один обладал реальным политическим, военным и духовным потенциалом для этого. Для успешного ведения торговых дел необходимо быть, как можно ближе к центру власти. Теперь он построит свои отношения с Максенцием таким образом, чтобы это ничтожество и в дальнейшем совершало фатальные для себя ошибки.

Через два месяца не без участия Нумерия, Максенций, на своём новом монетном дворе в Остии выпустит три юбилейные монеты. На одной из них, выпущенной в честь усмирения мятежников в Африке будет написано: «Вечная победа». Темы других были совершенно неожиданными. На одной из них изображался в обожествлённом виде его покойный отец Максимиан. Максенций постарался забыть о том, что они стали врагами, поскольку его претензии на пост императора основывались на положении сына бывшего августа. На другой монете был изображён обожествлённый Констанций Хлор, с указанием, что он родственник Максенция, через его родную сестру Фаусту, на которой был женат его сын Константин. Одновременно с этим Максенцием были разосланы указания всем магистратам Италии, сбросить с постаментов все бюсты и памятники Константину. Тоже самое, было сделано и в самом Риме.

Император Константин получил известие о кончине августа Галерия сразу по приезду в Аквинкум, куда прибыл вместе с женой, чтобы объявить о помолвке Лициния и своей сестры по отцу, Констанции. На помолвке присутствовала вся семья его отца императора Констанция Хлора – его жена Феодора, и все их дети, дочери Констанция, Анастасия, Евтропия, и сыновья Далмаций, Юлий и Ганнибалиан, которых он теперь взял под своё покровительство. Это известие несколько снизило тот накал торжественности, который возникает в римских семьях в этом случае. Однако Константин, объявивший помолвку, на правах главы семьи, во дворце Фаусты в присутствии местного магистрата и многочисленных гостей, успел заметить, что его семнадцатилетней сестре Флавии Юлии Констанции понравился весьма уже взрослый жених Флавий Галерий Валерий Лициний. Во всяком случае, она стала вся пунцовая после того, как жених подарил ей золотое кольцо, которое она немедленно одела себе на безымянный палец левой руки. После торжества Константин и Лициний уединились на одной из уютных террас дворца для приватной беседы. Установив между собой уже почти родственные отношения, в ходе этой беседы они договорились, что свадьба состоится ровно через два года, а так же обозначили свои приоритеты в жизни империи на ближайшее время. Лициний, после смерти Галерия считал себя полноправным, восточным августом и его головной болью теперь становился Максимин Даза. Головной болью Константина по-прежнему оставался Максенций. Так же они подтвердили свою безусловную готовность исполнить указ Галерия о прекращении гонений на христиан в своих провинциях. На этой добродушной ноте два императора и расстались, Лициний направился в Сердику (София), Константин с супругой вернулся в Тревир.

По возвращении Константин принял у себя во дворце четырёх епископов Галлии и Британии. Вручив им копии указа Галерия о прекращении гонений на христиан, он так же сообщил им, что этот указ уже доведён до всех магистратов в его провинциях, с тем, чтобы обеспечить все права и свободы, дарованные христианам Римской империей. Епископы с благоговением отнеслись к этому визиту и к его результатам, это было первое подобное общение управляющих церковью и империей.

Прошёл месяц. Константин сидел в своём кабинете в Тревире за заваленным бумагами столом и разбирал почту. Распечатав очередной свиток, он быстро пробежал его глазами, и в негодовании отложив его в сторону, встал из-за стола.

Это было письмо из Испании от Тиберия Гая Луциуса, в котором он детально пересказал о казни христиан на арене Колизея во время празднования победы над Домицием Александром. Константина возмутила не сама расправа над христианами, что было, в общем-то, обычным делом, а то, как обыграл эту казнь Максенций, в конечном итоге позволив себе не исполнять указ Галерия. Прохаживаясь по своему кабинету, он приказал стражнику пригласить к нему свою мать Елену. Через некоторое время Елена вошла к своему сыну.

– Здравствуй мама!

– Здравствуй сын, что-нибудь случилось?

– Я решил дать тебе почитать это письмо, только отнесись к этому как можно спокойней.

– О чём здесь написано?

– О казни христиан!

– Но ведь был же указ Галерия! – воскликнула Елена.

– Видимо каждый правитель понял его по-своему, – с грустью произнёс Константин.

Он отошёл к окну, чтобы не мешать прочтению ужасных для матери строк. Константин видел, как Елена крестилась, и слёзы текли из её глаз. Она перечитала письмо не один раз. Константин понимающе не мешал ей. Наконец мать отложила в сторону свиток и подняла на сына заплаканные глаза.

– Что ты намерен делать?

– Мама, я не меньше тебя возмущён беззаконием Максенция, но в ближайшее время сделать ничего не смогу.

– Почему?

– Во-первых, на мне лежит ответственность по защите границ империи от набегов варваров и это главная моя задача. Во-вторых, мне пока не понятно, как будут развиваться события на востоке в противостоянии Лициния и Максимина Даза и наконец, в третьих, объясни мне, пожалуйста, что за непримиримые противоречия существуют между христианами, из-за которых они так жестоко страдают, но при этом находят в себе силы забыть о них уже перед самой смертью?

– Боюсь, что я не смогу тебе в этом помочь, – вздохнула Елена, – тебе надо было задать этот вопрос епископам, которых ты принимал у себя во дворце месяц назад.

– Думаю, что мне ещё придётся пообщаться с ними на эту тему, – улыбнулся Константин.

– Константин, я давно хотела тебя спросить, ты обратил внимание, сколько в твоих легионах служит христиан?

– Да, честно говоря, даже не ожидал!

– Христиане были бы самыми преданными тебе воинами, – произнесла мать, глядя в глаза сыну.

Константин внимательно посмотрел на неё, прошёлся по кабинету, затем присел рядом с матерью и тихо сказал:

– Мама, я пока не готов принять христианство, и я никогда не допущу войны религий, даже в борьбе за власть!

– Что ты имеешь ввиду?

– Я не могу разделять моих доблестных и закалённых в боях солдат по религиозному признаку, христианство ещё не очень сильно распространено в Италии и самом Риме, и поэтому такая война ввергнет всю империю в хаос!

– Может быть, ты просто осторожничаешь?

– Возможно, взвешенность решений основа мудрой политики, – улыбнулся Константин, вставая, – я рад, что мы понимаем друг друга.

– Хорошо сын, я, пожалуй, пойду, – встала Елена, – у тебя работы целый стол.

– Я ещё поработаю, – улыбнулся Константин и поцеловав мать в щёчку, вернулся к своим делам.

Наступила зима. В один из вечеров Константин играл со своими сыновьями в большом зале дворца в Тревире. Они сидели напротив камина на медвежьей шкуре. Рядом с ними возле камина сидела и Фауста, с удовольствием наблюдала на столь редкие минуты общения своего сына Константина с отцом. Крисп проводил с ним гораздо больше времени с помощью своей бабушки. Фауста наблюдала, с каким удовольствием сыновья слушали объяснения своего отца. Перед ними стоял макет римского военного лагеря, и Константин рассказывал детям, для чего нужен частокол, ров, башни. Конечно, Крисп знал уже гораздо больше своего младшего брата, поэтому он иногда с самым умным видом вставлял в рассказ отца свои реплики. Эту семейную идиллию внезапно нарушил стражник, который сообщил о прибытии прокуратора Тиберия Гая Луциуса. Константин потрепал по головкам сыновей, затем направился к выходу. Проходя мимо жены, он чмокнул её в щёчку.

– Ты надолго? – спросила Фауста.

– Думаю, что надолго, – ответил Константин и быстро вышел из зала, направляясь в свой кабинет.

Возле кабинета его ждал прокуратор. Было видно, что прибыл он с хорошим известием. Жестом, пригласив его в кабинет, Константин вошёл в него первым и сел за свой стол.

– Приветствую вас мой император, – весь светясь, произнёс Тиберий.

– Здравствуй, ну что там у тебя, – спросил Константин.

– Вот самая главная новость, – подал свиток прокуратор.

– Что здесь?

– Префект Испании сообщает, что его провинция переходит под вашу юрисдикцию! – гордо произнёс Тиберий.

Константин внимательно прочитал свиток, и уже с улыбкой произнёс:

– Как я понял, это с вашей помощью у него изменились приоритеты?

– Собственно Максенций сам подвиг префекта Испании признать вашу власть, – довольно улыбаясь, сказал Тиберий.

– Но не без вашего участия?

– Я просто показал некоторым влиятельным чиновникам из его окружения письмо сенатора Нумерия о казни христиан в Колизее.

– Да, да помню, и что этого оказалось достаточно? – спросил удивлённо Константин.

– Соответственно с моими комментариями, но могу сказать, что больше всего всех возмутила не сама казнь, а его указ!

– Да, пожалуй ты прав, Максенций после смерти Галерия возомнил себя законным августом, – зло произнёс Константин.

– Это ещё не всё мой император! – загадочно произнёс Тиберий, положив на стол несколько монет.

Константин взял со стола три монеты и стал их рассматривать. Одна из них была выпущена Максенцием, по случаю победы в Африке. В другой он обожествлял своего отца Геркулия, а в следующей монете, он уже обожествлял Констанция Хлора, его отца, тем самым, он сам себя ставил себя в один ряд с этими августами, намекая на то, что Константин всего лишь женат на его родной сестре. Константин всё понял, но давно приучил себя не реагировать на любые внешние обстоятельства сразу, особенно если эти обстоятельства ему предоставлял другой человек. Так учили его отец и император Диоклетиан, поэтому он с безразличным видом спросил:

– Это всё, или у вас есть ещё новости?

Увидев реакцию императора, Тиберий немного растерялся и потухшим голосом произнёс:

– Есть ещё один документ, перехваченный моими людьми.

– Что за документ?

– Это указание Максенция всем магистратам в Италии.

– Ну, давай, не томи меня!

Константин прочитал свиток, в котором предписывалось всем магистратам Италии сбросить с постаментов все его статуи и бюсты. Ни один мускул не дрогнул на лице Константина.

– Надеюсь это все новости на сегодня?

– Да, мой император, – ответил, немного волнуясь, Тиберий.

– Тогда, я вас больше не задерживаю, – сухо произнёс Константин.

Расстроенный Тиберий, с лёгким поклоном удалился.

Разложив на столе свитки и монеты, Константин стал прохаживаться по кабинету. Возвращение Испании под его управление было весьма приятным для него моментом, это, несомненно, усиливало его положение в империи. На фоне всего этого Максенций почему-то стал вести себя вызывающе.

Его размышления прервала Фауста:

– Дорогой, я уже уложила детей спать, ты ещё долго?

– Ложись без меня, я ещё поработаю, – ответил Константин, слегка улыбнувшись.

По этой напряжённой улыбке Фауста поняла, что у мужа возникли какие-то проблемы, и засыпать ей придётся сегодня одной.

– Плохие новости? – спросила она, садясь возле стола.

– Похоже, твой братец возомнил себя богом, – усмехнулся Константин.

Фауста равнодушно покрутив в руках монеты Максенция сказала:

– Тебя назначил августом Галерий и именно ты должен править в Риме, а не этот самозванец!

– Дорогая, я, как раз собираюсь об этом подумать, – улыбнулся Константин.

– Тогда это надолго, – зевнула Фауста, вставая, – пойду я спать, мальчишки меня сегодня уморили.

– Иди, не жди меня, – Константин чмокнул жену в щёчку, проводив её до двери.

Константин подошёл к своему столу, разложил перед своим взором карту провинции Италия. Его мозг стал генерировать картину предстоящей войны. Вот его войска проходят через Рецию, далее Альпы. Спускаясь с гор, они подходят к Турину, к Медиолану, затем к Вероне. После этого его легионы двигаются на юг Италии к столице империи Риму. Да, он начнёт войну, может быть самую важную в своей жизни, войну за Рим, вернее за своё право быть правителем этого Вечного города и всей Римской империи.