Провославие в Пруссии. Век ХVIII

Глава 1 Образование и развитие постоянной православной общины в Пруссии в первой половине XVIII века

Геополитик сразу обратит внимание на невыгодное положение Кёнигсберга относительно международных торговых путей. Крепость была основана в глухом углу мелководного залива в устье короткой реки, не выводящей за пределы страны. Соседние портовые города Мемель (Клайпеда) и Данциг (Гданьск) расположены гораздо выгоднее. Гданьск – в устье судоходной реки Вислы, бассейн которой охватывает практически всю Польшу. Мемель – в устье реки Неман, по которой торговые суда могли попасть в Литву и Белоруссию.

Кёнигсбергские купцы выкручивались, как могли. В XVII веке для них большое значение приобрела так называемая «мемельская торговля». В её рамках торговые суда из Кёнигсберга использовали путь по Дейме и Куршскому заливу, а далее по Неману (немцы эту реку именовали Мемель) – до Вильни. Масштабы этой торговли характеризуются следующими цифрами: в 1674 году по Дейме прошло 582 судна, в 1689 году – уже 1131 судно[1]. И это были преимущественно крупные челны и баржи, до верха наполненные товарами из городов нынешних Белоруссии и Литвы. Судоходство по Дейме и Неману продолжалось девять месяцев в году. Значительная часть торговых судов принадлежала православным виленским купцам.

Таким образом, ежегодно большое количество православных купцов и моряков из Великого княжества Литовского посещало Кёнигсберг. У них, как и у всех людей того времени, были религиозные потребности. Историк Курт Форстройтер отмечал, что в архиве Кёнигсберга сохранилась информация о том, что в 1682 году два монаха «старой неизменной греческой религии» просили у курфюрста разрешение на проведение богослужений для своих единоверцев, прибывающих этим летом по реке Мемель в Кёнигсберг. При этом они ссылались на некий «старый обычай». Это не могла быть ссылка на привилегию 1655 года, выданную православным беженцам, прибывшим в Пруссию во время польско-московской войны. «Старый обычай» мог сложиться и гораздо ранее той даты прибытия в Кёнигсберг беженцев. Беженцы – явление временное. Они пришли и ушли. Православные купцы же посещали Кёнигсберг постоянно. Впрочем, сам Курт Форстройтер предполагал, что место для богослужений православным монахам в своё время выделил курфюрстский наместник Богуслав Радзивилл (1620–1669), который гарантировал всем конфессиям, в том числе и православным, свободу вероисповедания в своих владениях в польской Литве. Он лично был заинтересован в функционировании торгового пути между Вильней и Кёнигсбергом, идущего по реке Мемель, Куршскому заливу, Дейме и Преголе. Но других письменных сведений о «старом обычае», кроме вышеприведённой ссылки на этих двух монахов, пока не обнаружено.

По распоряжению курфюрста прусскому правительству от 15 мая 1682 года православным предоставлялось право проводить богослужения и отпевать умерших единоверцев в Кёнигсберге. Православным разрешалось иметь постоянное место для богослужения в Альтштадте или Кнайпхофе, чтобы «те могли проводить богослужения в спокойной обстановке и „оказывать последнюю помощь“ своим умирающим товарищам»[2]. Ровно через год новым указом курфюрста всем трем городам Кёнигсберга (Альтштадту, Кнайпхофу и Лёбенихту) предписывалось содействовать проведению аналогичных обрядов.

То, что этот случай не был единичным, подтверждают аргументы, использованные кёнигсбергским придворным советником Райером на переговорах в Москве в 1688 году. Посланник курфюрста Райер помимо прочего был уполномочен вести переговоры о приёме в России в качестве беженцев изгнанных из Франции приверженцев реформатской веры (гугенотов). Взамен он обещал «хорошее обхождение» с греческой церковью в Кёнигсберге. Этот довод был принят Василием Голицыным во внимание, и французским реформатам были даны въездные визы в Россию[3]. Курт Форстройтер выражает некоторое удивление тем фактом, что Райер обещал главе московского Посольского приказа хорошее отношение по отношению к русским, фактически являвшимся подданными Польши. Действительно, зачем Москве заботиться о жителях другого государства? Однако следует помнить, что в 1686 году константинопольский патриарх Дионисий IV и Синод Константинопольского патриархата приняли решение о передаче Киевской митрополии Константинопольской православной церкви в юрисдикцию Русской православной церкви. Так был юридически завершен исторический процесс, начавшийся в 1654–1659 гг. с присоединением Малороссии к Московскому государству и последующей польско-московской войной. В результате этих событий все православные жители Речи Посполитой стали фактически прихожанами Русской православной церкви (Московского Патриархата). В 1686 году это положение было закреплено юридически. Будучи дипломатами, и Райер, и боярин Василий Голицин прекрасно знали, что в религиозном отношении православные из Вильни имеют своим главой Московского патриарха, а православное Московское царство обязано заботиться о живущих за границей прихожанах Русской Православной Церкви. Так что Райер обращался по верному адресу и предлагал верные условия для сделки. Вот почему гонимых французских гугенотов пустили в Россию как бы в обмен за хорошее отношение к православным верующим в прусском Кёнигсберге.

Места совершения православных богослужений в первой половине XVIII века на плане Кёнигсберга 1725 года: 1. Портовая часть Альтштадта; 2. Портовая часть Кнайпхофа; 3. Постоялый двор Пальмбаум в Кнайпхофском Форштадте; 4. Каплица (часовня) в предместье Klapperwiese; 5. Французская реформатская кирха

В 1697 году в Кёнигсберге побывал проездом в составе т. н. «Великого посольства» сам русский царь Петр I. В составе посольства на момент его пребывания в Пруссии входило около 250 человек. Событие было само по себе неординарным: около 250 русских людей в течение двух месяцев пребывали в Пруссии, в Кёнигсберге, а затем в Пиллау. Посольство решало ряд вопросов, среди которых были и церковные. Так, 25 июня 1697 года, сразу после встречи Петра Великого и прусского курфюрста Фридриха III, «русским священникам, которые в арендованном в пригороде здании для своих единоверцев, прибывающих водным путём, богослужения совершают», было даровано право возвращения арендной платы из казны через Кёнигсбергскую финансовую палату. Свидетельством этому служит выписка из «бюджетной сметы» за 1697 год. Из текста выписки выходит, что русская община для проведения службы арендовала целый дом. Арендная плата составляла два флорина в неделю. Возмещалась плата в 1697 году за девять недель аренды, согласно распоряжению курфюрста и расписке от 1 июля 1697 года. Форстройтер также отмечает, что в 1697 году русские торговцы документально закрепили за собою право на «братство» («складчину»), т. е. право юридического лица для своего товарищества[4].

Следует отметить, что побывавшее в Кёнигсберге «Великое посольство» имело в своем составе походную церковь Воскресения Христова. При ней состоял причт: священник Иоанн Поборский, дьякон Тимофей и алтарники «Оброска да Гришка». Для участников посольства совершались богослужения. Так, свои именины Пётр Первый отмечал, находясь в Пиллау (Балтийске). Праздник начался с того, что послы и сопровождающие их лица молились на всенощном бдении, а утром 29 июня – на литургии. После литургии был отслужен молебен, и только после этого начался праздничный обед. Походная церковь была развёрнута во дворе проживавшего в Пиллау француза Доршоха, который затем был щедро награждён:

Наградили за это богослужение и священника с дьяконом:

Итак, дата первой документально зафиксированной православной литургии в Пиллау (Балтийске) – 29 июня 1697 года по ст. ст.

Священник Иоанн Лаврентьевич Поборский происходил из Полоцкого шляхетского рода. Был домашним учителем сына любимца царя Алексея Михайловича боярина Артемона Сергеевича Матвеева в период его опалы и ссылки к Ледовитому океану в Пустозерск и на Мезень в 1676–1682 гг., обучавший боярича латыни и польскому языку. В 1682 году принял духовный сан. Служил священником храма Христова Воскресенья (домашней церкви царя Иоанна Алексеевича, брата Петра I) в Московском кремле. Знал иностранные языки. Участник Великого посольства (1697–1698). В период пребывания Петра I в Англии архиепископ Кентерберийский и король поручили заботу о госте известному полемисту – епископу Гильберту Бернету. В конце марта 1698 года Бернет записал в дневнике:

Кстати, Пасху 1698 года царь встретил в Северном море. Корабли вышли из устья Темзы и бросили якоря; протоиерей Иоанн Поборский служил на корабле пасхальную утреню, палили из всех пушек… В 1700–1703 годах отец Иоанн Поборский – духовник царя Петра I.

Известны привилегии на совершение православных богослужений, выданные властями Кёнигсберга в 1713 и 1715 годах. В качестве основания для последней послужило прошение посланника «греческой неизменной церкви» в Вильне некоего Власовича, который просил подтвердить привилегию от 1682 года и предоставить помещение для совершения богослужений. Он обосновывал просьбу большим количеством русских православных людей, ежегодно приезжавших в Кёнигсберг. Просьбу поддержал местный адвокат Фиски[6].

Вышеприведённые факты основаны только на документах, сохранившихся в прусских архивах до XX века и использованных немецким историком Куртом Форстройтером. Несомненно, на самом деле этих документов было больше. Но и то, что сохранилось, разбивает миф о том, что Православие на Калининградской земле появилось только в 1985 году. Немецкие архивные документы убедительно свидетельствуют о существовании в Кёнигсберге организованной православной общины во второй половине XVII века и первой половине XVIII века.

Большое число россиян побывало в Пруссии в годы царствования Петра I. С переносом русской столицы в Санкт-Петербург изменились направление и загруженность транспортных путей из России в Европу. Путь в Европу из Санкт-Петербурга пролёг через Кёнигсберг, поэтому через Пруссию хлынул поток людей и товаров. Сам царь со свитою несколько раз побывал в Пруссии проездом. В 1709 году Петр I встретился здесь с «королём в Пруссии» Фридрихом I (курфюрстом Бранденбурга Фридрихом III). После российской победы в Полтавском сражении Фридрих I попросил московского царя о личной встрече. Первоначально встреча монархов планировалась в Кёнигсберге, но свои коррективы внесла эпидемия чумы, охватившая Пруссию. Для встречи был выбран городок Мариенвердер на Висле, куда Петр I и прибыл из Польши 15 октября 1709 года. Петр I желал вступления Пруссии в войну против Швеции. У Фридриха I любимой мечтой был раздел Польши с тем, чтобы к Пруссии были присоединены портовый город Гданьск и земли между старой Пруссией и Бранденбургом. Результаты состоявшихся в Мариенвердере переговоров были довольно скромными. В войну против Швеции Фридрих I вступать отказался. Был заключён только оборонительный договор, согласно которому Фридрих I обязался не пропускать через свои земли шведские войска из Померании в Польшу. За это Петр I обещал на будущих мирных переговорах содействовать передаче Пруссии города Эльбинг, но от предложения разделить Польшу отказался. После завершения встречи Петр I выехал 23 октября из Мариенвердера в Россию. Путь вёл в объезд Кёнигсберга и Мемеля. Через Ризенбург, Гейльсберг, Инстербург, Жиллен и Рагнит Петр I со свитой добрался до Таурогена, а оттуда направился в сторону Риги, которую уже начало осаждать русское войско под командованием фельдмаршала Шереметьева.

В 1711 году, возвращаясь из очередной поездки в Европу, Петр I вечером 31 октября добрался до Эльбинга и пробыл в этом прусском городе до 7 ноября. Из Эльбинга он с сопровождающими лицами на трёх яхтах и трёх шмаках по заливу Фришес-гафф добрался до Пиллау, а затем и до Кёнигсберга. Из Кёнигсберга по суше царь со свитой доехал до местечка Шаакен на берегу Куршского залива, а оттуда на яхте – до Мемеля. 14 ноября он отправился из Мемеля через Поланген и Ригу в Санкт-Петербург[7].

В июле 1712 года Петр I снова проехал через Кёнигсберг по пути из Санкт-Петербурга в Померанию. Вечером 3 июля он прибыл в Мемель, где до 5 июля дожидался свою супругу Екатерину Алексеевну. Из Мемеля Петр I с сопровождавшими лицами на 9 яхтах по Куршскому заливу дошёл до Лабиау (ныне – город Полесск), а затем на тех же судах по Дейме и Преголе добрался до Кёнигсберга. По заливу Фришес-гафф яхты дошли до Эльбинга, где Пётр I пробыл до 13 июля, а затем отправился на тех же судах дальше[8].

25 февраля 1713 года скончался прусский король Фридрих I. Ему наследовал сын Фридрих Вильгельм I, который стал Петру I союзником и даже другом. Русский царь сразу нанёс ему визит. После встречи в Шейнгаузенене Петр I возвратился в Санкт-Петербург по «наезженной» дороге через Кёнигсберг. С 6 по 8 марта русский царь отдыхал в Эльбинге, а затем на яхтах направился по заливу Фришес-гафф в сторону Кёнигсберга. Мешал противный ветер, поэтому в Фрауенбурге Петр I высадился на берег и дальше двигался по суше. Побывав в Кёнигсберге, он затем по Куршской косе добрался до Мемеля и 12 марта покинул пределы Пруссии[9].

Можно обратить внимание на то, что во время своих посещений Пруссии в 1711–1713 гг. русский царь больше всего времени проводил не в Кёнигсберге, а в Эльбинге. В описываемый период этот город, как и вся т. н. Королевская Пруссия, принадлежал Речи Посполитой (Польше). При этом на Эльбинг постоянно претендовала Пруссия. В 1698 году на встрече между бранденбургским курфюрстом Фридрихом III и польским королем Августом II была достигнута договоренность о передаче в ведение Берлину окрестностей города[10]. Сам же город остался польским, и в начале Великой Северной войны, в декабре 1703 года, его захватила шведская армия. Карл XII попытался вовлечь Пруссию в войну на своей стороне, обещая за это передать ей Эльбинг. Пруссия вступать в войну не торопилась, поэтому «подарок» завис. Пока же в городе разместился шведский гарнизон. На встрече в Мариенвердере в 1709 году Петр I, как было указано выше, тоже пообещал после окончания войны походатайствовать перед королём Речи Посполитой о передаче Эльбинга Пруссии, но для этого город надо было бы освободить от шведов. Сделать это русский царь приказал генерал-майору Фридриху-Гартвигу фон Ностицу, датчанину на русской службе. В распоряжении Ностица был Вятский драгунский полк. Под его команду был также отдан бригадир Фёдор Балк с Воронежским и Черниговским пехотными полками. В первых числах января 1710 года Ностиц с Балком подошли к Эльбингу и до конца месяца блокировали город.

Благодаря довольно современной системе укреплений, возведённых теми же шведами в 1626–1629 годах вокруг города по правилам староголландского фортификационного искусства, Эльбинг считался одной из сильнейших крепостей Речи Посполитой. Он имел 12 бастионов и 4 полубастиона, соединенных земляным валом, 6 редутов и 2 равелина. В Эльбинском гарнизонном полку под командованием полковника Йегера насчитывалось около 900 человек. Сильной стороной крепости было также обилие артиллерии: 183 медные пушки, 25 железных мортир и 157 медных ручных мортир при 75 артиллерийских служителях под командованием подполковника Бетуна. У русских артиллерии не было вообще, а пруссаки обещанную королём артиллерию так и не прислали.

Сдаваться шведы отказались. Тогда 28 января 1710 года Эльбинг был взят штурмом. Бригадир Балк командовал колонной численностью в 1155 человек (пехотные полки), генерал-майор Ностиц командовал колонной численностью в 855 человек (спешенные драгуны). Вода в крепостном рву замёрзла, что позволило штурмующим подойти к стенам вплотную и приставить к ним лестницы. При штурме погибли 1 русский офицер и 31 нижний чин, ранено было 7 офицеров и 147 нижних чинов. Шведы потеряли убитыми 72 человека и ранеными двух. В плен попал 881 офицер и нижний чин[11]. Пленных шведов Петр I велел передать союзникам датчанам. Во взятом Эльбинге разместился русский гарнизон во главе с комендантом Балком. Первоначально в составе гарнизона был оставлен только Воронежский пехотный полк, которым командовал лично бригадир Балк. Затем этот полк был пополнен 213 солдатами из Великолуцкого, Рязанского и Черниговского полков. В гарнизон также добавили пять сотен прикомандированных драгун из Сибирского, Астраханского, Белозерского, Архангелогородского и Рославльского драгунских полков[12].

С 1710 по 1713 гг. прусский город Эльбинг находился под русским управлением. Но только ли наличие русского коменданта и русского гарнизона располагало Петра I останавливаться в Эльбинге на неделю? Следует обратить внимание на то, что женой Фёдора Николаевича Балка была Матрона (Модеста) Ивановна, носившая в девичестве фамилию Монс. Да, она была старшей сестрой Виллима и Анны Монс, и царь Петр познакомился с ней ещё юношей, когда посещал московскую немецкую слободу. Он и устроил в 1699 году брак Матрёны Ивановны со своим любимым полковым командиром Фридрихом (Фёдором) Балком. Правда, после этого Матрона Ивановна успела побывать в опале и даже пережить трёхлетнее тюремное заключение. Освобождённая из тюрьмы, она должна была ехать к мужу в прусский город Эльбинг. Скучное положение её в Прибалтике было вознаграждено в 1711 году сближением с Екатериной Алексеевной во время недельного пребывания Петра I в Эльбинге. Матрона Балк быстро сумела расположить в свою пользу Екатерину, а через неё снискала внимание и милость Петра, который в следующем году даже захотел приехать в Эльбинг к её родам: «Отпиши нам», – писал он Екатерине Алексеевне в 1712 году, – «к которому времени родит Матрена, чтоб мог поспеть». Вероятно, Петр хотел стать крестным отцом новорожденного.

В Эльбинге Матрона Ивановна действительно родила в 1712 году сына, которого назвали Петром, и который впоследствии дослужился до генерал-поручика, стал генерал-полицмейстером во время регентства Анны Леопольдовны и камергером Её Императорского Величества Елизаветы Петровны. Кстати, когда Фёдор Балк пригласил членов магистрата на крестины своего сына, два депутата от города принесли в качестве подарка 125 дукатов, а еще 21 талер был потрачен магистратом на организацию крестин за счет города Эльбинга[13]. Возвращение благосклонности царя к Матроне Балк способствовало тому, что в Эльбинг стали запросто заезжать такие лица из ближайшего царского окружения, как, например, Яков Брюс, князь В. В. Долгоруков, князь А. Д. Меньшиков.

В любом случае д ля местных жителей время русского господства оказалось значительно легче, чем период шведской оккупации. По подсчетам городских властей с 1703 по 1710 гг. на выплату контрибуции, компенсацию ущерба от действий шведских солдат и офицеров и поставки провианта для гарнизона было потрачено около 1,5 млн. злотых, причем были учтены далеко не все второстепенные затраты[14]. Конечно, в условиях продолжавшейся Великой Северной войны бригадир Балк также был вынужден обеспечить свой гарнизон питанием и жалованием за счёт города. За счёт города приобреталось обмундирование для солдат, палатки… Магистрат ежегодно поздравлял Балка с годовщинами победы при Полтаве, с днями рождения царя, с другими памятными датами, и за свой счёт организовывал празднование этих событий. Но затраты на всё это были гораздо меньшими, чем ущерб от шведской оккупации.

Случались и бытовые конфликты русских офицеров и царских курьеров с местным населением, но они были единичными, что для войн той эпохи является редкостью. В мемориале, направленном магистратом Эльбинга Петру I в конце 1711 года, указаны всего два случая. Сначала курьер Синявин (Наум Акимович Сенявин, впоследствии первый русский вице-адмирал), отправленный царем в город, избил на судне эльбингского купца так, что тот был при смерти. Позднее подполковник А. К. Болобанов на мосту при всех бил дворянина А. Штимера, без какой-либо видимой причины. Впрочем, это была субъективная версия городских властей, поэтому конфликты остались без последствий.

Русские были вынуждены оставить Эльбинг после неудачного Прутского похода. В мирном договоре туркам было обещано вывести все русские войска с территории Польши. Петр I тянул выполнение этого пункта договора до конца 1712 года. Наконец, в октябре русские солдаты стали покидать Эльбинг. В городе остался сам бригадир Балк. Ещё две сотни солдат были спрятаны на судах и в окрестностях Эльбинга. Они предназначались для конвоя царя, намеревавшегося проехать через Эльбинг. Потом и их было решено отправить в Ригу.

Увы, польский король на смену русским прислал в Эльбинг гарнизон из саксонцев, которые оказались куда менее добры к местным жителям.

В апреле 1716 года Пётр I лично руководил проводкой через внутренние водные пути Пруссии русской галерной эскадры с находящимся на ней пятитысячным десантом (гвардейские Семеновский и Преображенский полки и Астраханский пехотный полк). Эта история заслуживает особого внимания. Шла Северная война. Царь Пётр решил перенести боевые действия на территорию противника – Швеции. Для этого 40 галер с десантом (по другим данным – 45) были направлены вдоль южного берега Балтийского моря в зону Датских проливов с целью последующей высадки десанта. Галерами командовал Матвей Христофорович Змаевич, герой Гангутского сражения, а всей эскадрой – генерал-лейтенант Иван Бутурлин.

Галеры прошли вдоль берега, заходя в Ревель, Гап саль, Ригу и встали на зимовку в Либаве. Они оказались выдвинуты далеко вперед от основной базы российского флота – Кронштадта – и могли уже ранней весной начать движение в зону Балтийских проливов. Так достигался значительный выигрыш во времени. Самым авторитетным биографом Петра являлся Пушкин. Задумав написать «Историю Петра 1-го», он получил личное разрешение Николая I работать во всех архивах. В 1832 году Пушкину были открыты все секретные бумаги времён Петра I. «История Петра 1-го» завершена не была, но в ПСС поэта приводится обширный подготовительный текст, охватывающий в хронологическом порядке события Петровского времени. Там можно найти и факты, связанные с проводкой галерной эскадры через Кёнигсберг.

Так, зимой 1716 года

Проверив, как идёт зимовка, и назначив 11 февраля командиром галерной эскадры графа Ивана Ивановича Бутурлина,

Оттуда в Копенгаген был послан поручик Мяснов для испрошения позволения осмотреть все гавани от Штеттина до польской границы для укрытия русской галерной эскадры в случае бури, что и было дозволено[16].

Отметим, что обычно русского царя сопровождал православный священник. На этот раз с Петром I за границу поехал архимандрит Александро-Невского монастыря Феодосий (Яновский). Феодосий родился в 1673 году в шляхетской семье на Смоленщине и в миру звался Фёдором Михайловичем Яновским. Был рясофорным послушником Московского Симонова монастыря. За клевету на архимандрита Симонова монастыря Варфоломея (это была простая жалоба на суровость Варфоломея) Феодосий попал в число нарушителей монашеской дисциплины и был сослан в оковах в Троице-Сергиев монастырь. Архимандрит Троице-Сергиева монастыря Иов принял в нём участие и освободил от оков. В 1697 году архимандрит Иов, получив назначение на Новгородскую кафедру, взял с собой Феодосия. В 1701 году митрополит Иов рукоположил Феодосия в игумены, а в 1704 году назначил его архимандритом Новгородского Спасо-Варлаамиева Хутынского монастыря, где тот проявил себя выдающимся администратором и стал лично известен Петру I. Феодосий был человеком энергичным, обладавшим практическим умом и умевшим приспосабливаться к требованиям времени. Такие люди нужны были Петру I. В 1708 году Феодосий был назначен царём духовным судьёй в Санкт-Петербург для заведования церковными делами вновь завоеванных городов: Ямбурга, Нарвы, Копорья, Шлиссельбурга. Кроме того, Феодосий, оставаясь

Хутынским архимандритом, предпринял строительство Александро-Невского монастыря, и в 1712 году был назначен архимандритом будущей лавры, получив право ношения митры с крестом, как у архиерея.

Вместе с царской свитой архимандрит Феодосий через Кёнигсберг добрался до Гданьска. В Гданьске (Данциге) он 8 апреля обвенчал племянницу Петра I царевну Екатерину Ивановну с герцогом Мекленбургским. Не совсем понятно, почему Пётр I взял с собой в поездку архимандрита Феодосия. Его духовником с 1703 года был протоиерей придворного Благовещенского собора Тимофей Васильевич Надаржинский. Отец Тимофей обычно неотлучно находился при императоре, сопровождая его во всех походах и путешествиях, включая и европейский вояж 1716-17 годов. Его присутствие в этой зарубежной поездке Петра I зафиксировано документально в форме исторического анекдота. Так, отец Тимофей вместе с Петром I побывал во Франции. И, в бытность Надаржинского в Париже, герцог Ришелье пригласил его к себе на ужин и дал ему в собеседники одного субтильного аббата из хорошей фамилии, который после четвёртой бутылки повалился под стол, между тем как русский священник «смотрел на это падение с геройским презрением».

Пётр I очень ценил своего духовника и щедро его награждал. Между прочим, ему были пожалованы государев портрет для ношения на груди, усыпанный алмазами, берег Москвы-реки подле Каменного моста и имение Тростянец в Малороссии. После смерти Петра I Надаржинский оставался духовником императрицы Екатерины и только после её смерти в 1728 года удалился в свой Тростянец. Однако почти сразу же он поступил в Ахтырский Троицкий монастырь и принял схиму с именем Товия. Умер Надаржинский в 1729 году. Был погребен в Троицкой церкви Ахтырского монастыря, построенной на его средства. Поэтическая эпитафия на его могиле занимает 230 строк и считается самой длинной в русской литературе.

Видимо, в этой поездке с русским царём был не один священник. Архимандрит Феодосий, очевидно, рассчитывал в первую очередь лечить здоровье на водах в Карлсбаде, так как вскоре после Гданьска он отделился от Петра I и уехал в этот самый Карлсбад. А вот отец Тимофей Надаржинский, видимо, остался с царём.

Царь Пётр любил принимать участие во всех трудных делах. Пушкин отмечает:

Но в поденном журнале была указана другая дата отправления из Данцига:

Таким образом, русская галерная эскадра к этому времени уже прошла мимо Мемеля и Куршским заливом дошла до Лабиау, где дожидалась приезда Петра I. Русский царь, не задерживаясь в Кёнигсберге, прибыл к эскадре.

Поденный журнал продолжает:

Таким образом, под командованием Петра эскадра вошла в Дейму и поднялась по ней до Тапиау, спустилась вниз по Преголе до Кёнигсберга. Русский царь знал этот путь, так как уже проходил им на яхтах в июле 1712 года. На этот раз Петр I сделал в Кёнигсберге небольшую остановку. Пушкин записал в своей «Истории» так:

Поденный журнал продолжает:

Как видим, здесь галерам снова пришлось преодолеть мель в устье реки. При этом галеры пришлось разгружать для уменьшения осадки. До Данцига было рукой подать, но пришлось несколько задержаться. Поэтому 26 апреля Петр I написал Екатерине Алексеевне письмо:

Поденный журнал сообщает далее:

В «Истории» Пушкина также сообщается: «27 апреля Петр возвратился с эскадрой в Данциг»[20]. Таким образом, 27 апреля провод галерной эскадры по внутренним водам Пруссии был успешно завершен.

Кёнигсберг, а также другие прусские города и селения (Лабиау, Тапиау, Пиллау), оказавшиеся на пути эскадры, впервые увидели русское православное воинство, идущее походом на запад. Учтём, что в каждом полку была своя походная церковь и священник при ней. Священники молились за благополучное совершение похода, совершали положенные богослужения, исповедовали и причащали. Позднее, когда эскадра стояла в Ростоке, царь Петр I снова посетил её 27 июня. В этот день отмечалась годовщина Полтавского сражения, поэтому он был торжественно отпразднован. Был отслужен молебен, потом была пальба из ружей, потом офицеры были приглашены к герцогу Мекленбургскому. Через день было тезоименитство государя, поэтому опять было проведено торжественное богослужение, опять была пальба из ружей, офицеров снова пригласили к герцогу Мекленбургскому. Архимандрит Феодосий, сопровождавший царя в начале заграничной поездки, в эти дни отсутствовал, пребывая на лечении в Карлсбаде. Богослужения проводили протоиерей Тимофей Надаржинский и полковые священники, неотступно находящиеся при своих полках, размещённых на галерах.

Видимо, архимандрит Феодосий не ездил с царём и в Кёнигсберг, и на встречу с галерной эскадрой, а оставался в Гданьске. Сохранилось его письмо из Гданьска в свой монастырь, датированное как раз 26 апреля. В этот же день он отослал в Александро-Невский монастырь двух бывших при нём монастырских служителей – Алексея Гагарина и келейника Алексея Киселева[21].

В 1717 году Змаевич перегонял эту галерную эскадру обратно в Россию. 2 июля он вышел из Ростока и в октябре привёл отряд в Ревель. При этом он опять воспользовался внутренними водными путями Пруссии, уже хорошо ему знакомыми. На галерах находились гвардейские Семеновский и Преображенский полки со своими походными церквями и священниками. Астраханский пехотный полк задержался в Померании. Петр I проехал в Россию через Кёнигсберг несколько позднее прохода эскадры. Архимандрит Феодосий дожидался царя в Гданьске, а затем сопровождал его в пути через Кёнигсберг в Санкт-Петербург.

Дальнейшая судьба архимандрита Феодосия была непростой. В начале 1721 года он был хиротонисан во епископа Новгородского и Великолуцкого с возведением в сан архиепископа. Новгородской епархией он управлял из Санкт-Петербурга, который до создания самостоятельной Санкт-Петербургской епархии входил в состав Новгородской, сохранив за собой и настоятельство в Александро-Невском монастыре. По указу Петра I архиепископ Новгородский Феодосий стал первым вице-президентом Святейшего Синода. Архиепископ Феодосий был энергичным церковным администратором. Во вверенной ему епархии было построено много новых церквей. Он заботился о материальном благосостоянии духовенства своей епархии. Обращал особое внимание на искоренение разных недостатков в церковной жизни. Активно боролся против раскола в епархии, участвовал в заседаниях Тайной канцелярии.

Но, как отмечают историки, добившись высокого положения, епископ Феодосий уклонился от монашеских идеалов, повёл невоздержанную светскую жизнь и даже решил завести ассамблеи, наподобие Петровых. Всё это требовало много денег, и Феодосий стал прибегать к незаконным источникам. С приобретением власти возросла в нём и гордость, он меньше стал считаться с людьми. Сегодня такое состояние именуется «звездной болезнью».

27 апреля 1725 года архиепископ Феодосий за резкие высказывания в адрес императрицы Екатерины I был арестован, а затем сослан в далёкий Николо-Корельский монастырь Архангельской епархии в заключение. Его заточили в подземную келию под церковью. 8 сентября 1725 года был объявлен новый указ, по которому с Феодосия сняли сан. 5 февраля 1726 года он скончался в своем заточении простым «чернецом Феодосом». За десять лет до своей смерти архимандрит Феодосий ехал через Кёнигсберг в свите самого московского царя, чтобы обвенчать в Гданьске племянницу Петра I царевну Екатерину Ивановну с герцогом Мекленбургским. Выше взлетишь – больнее будет падать.

Особо можно выделить большое количество русских людей, направленных при Петре I на учёбу за границу, в том числе и в Кёнигсберг. Проезжая через Пруссию с «Великим посольством», Петр I оставил в Кёнигсберге солдат Преображенского полка Василия Корчмина, Степана Буженинова, Данила Новицкого, Ивана Овцына и Ивана Алексеевича Головина для обучения теории и практики артиллерийского дела. Оттуда эта пятёрка преображенцев была направлена в Берлин для изучения немецкого языка, дальнейшего обучения «бомбардирству» и закупки артиллерийского снаряжения. Как видим, Петру I хотелось в первую очередь подготовить грамотных военных специалистов европейского уровня. Но при нём появились и российские студенты в европейских университетах.

Первые в немецких землях русские студенты появились именно в Кёнигсберге, благодаря близости его к России. Так, 4 февраля 1698 года в студенты Кёнигсбергского университета был записан Иоганн-Деодат (Иван-Богдан; Иван Лаврентьевич) Блюментрост, сын придворного лейб-медика Лаврентия Алферовича Блюментроста. Лаврентий Блюментрост в 1667 году был приглашен в Москву и был лечащим врачом всех русских правителей, начиная с Алексея Михайловича и заканчивая Петром I. В следующем году к нему присоединился второй студент из России Матвей Андреевич Виниус, внук знаменитого голландского купца Андрея Виниуса, основателя тульских оружейных заводов. Отец нового студента вырос и воспитывался уже в России, принял Православие, был записан в дворяне, стал думным дьяком, главой Сибирского, а затем Артиллерийского приказов. 7 марта 1699 года Петр I по челобитью своего думного дьяка приказал отпустить его сына Матвея «в Пруссию и иные земли для совершеннейшего изучения латинского и немецкого языков и иных наук». Одновременно, по указу царя, он должен был хлопотать о налаживании прямого почтового сообщения посуху между Кёнигсбергом и Москвой через Тильзит, Вильню и Смоленск. Матвей Виниус, как и его отец, был православным. В начале 1702 года в Кёнигсбергском университете появился третий российский студент Михаил Павлович Шафиров, родственник вице-канцлера Петра Шафирова. Любопытно, что, проведя по полтора-два года в Кёнигсбергском университете, трое первых российских студентов один за другим перебрались для дальнейшей учёбы в Галле. Видимо, в Галле качество обучения было получше, чем в Кёнигсберге.

Следующий студент из Русского царства, Василий Каневский из Киева, был записан в Кёнигсбергский университет только 20 декабря 1710 года. Он, видимо, был в Германии первым российским студентом из податного сословия, дворовым человеком кабинет-секретаря Макарова, то есть фактически крепостным. Барин приветствовал желание своего крепостного учиться, но материально обеспечил его явно недостаточно. Проучившись в Кёнигсберге всего полтора года, Каневский покинул Кёнигсберг и обратился за помощью к российскому коменданту Эльбинга Балку. Средств на продолжение учёбы и даже на пропитание у Каневского не было. Письменные обращения Балка к Макарову ни к чему не привели. Впрочем, Балк смог найти выход – Каневского отправили доучиваться в Ригу.

Очередной студент из Русского царства был записан в Кёнигсбергский университет (юридический факультет) 17 декабря 1715 года. Им был Даниил (Демьян Степанович) Бутович из Чернигова. Бутовичи происходили из казацкой старшины и бедными людьми не были. Отец Демьяна, Степан Иванович Бутович был в 1709–1717 гг. аж генеральным есаулом. Он мог найти средства даже для обучения своего отпрыска за границей. Вернувшись в Россию, Демьян Степанович Бутович служил в казачьем войске в звании бунчукового товарища. Впоследствии Бутовичи числились дворянским родом по Черниговской губернии Российской империи.

Как видим, на протяжении пятнадцати лет в Кёнигсберге были зафиксированы лишь единичные студенты из России. Однако 25 января 1716 года Петр I подписал именной указ, адресованный Сенату, о посылке в Кёнигсберг «молодых подьячих для научения немецкому языку, дабы удобнее в коллегиум были». Речь в указе шла о подготовке переводчиков, которые были нужны для новой административной реформы по созданию петровских коллегий. Царь велел отобрать «человек сорок молодых робят», по двое из каждой губернии, «добрых и умных, которые б могли науку воспринять… и прислать в Санкт-Петербург в Канцелярию Сената, дав им в подмогу, и на проезд, и на прогоны». Некоторые губернии смогли представить в Сенат даже до четырёх человек, некоторые его вовсе проигнорировали. На вакантные места были набраны желающие из присутственных мест Петербурга: например, Иван Панов из Адмиралтейской канцелярии просил о присоединении его к отправляемым в Кёнигсберг, «ибо к той науке имел усердное желание», и был зачислен в счет Воронежской губернии. Весной 1716 года в Санкт-Петербурге было собрано тридцать три подьячих: пятеро служили в северной столице, девять человек приехали из Москвы, по четыре человека – из Киевской и Сибирской губернии, три – из Казанской, по два – из Азовской, Архангельской, Нижегородской губернии и из Смоленска. Однако отъезда в Пруссию им пришлось ждать долго.