Правь, Британия!

15

В воскресенье утром Джеку Трембату и Мику разрешили вернуться на ферму. Комендант лагеря сказал, что для них сделано исключение — из-за того, что скот и земля требуют непрерывной заботы. В случае необходимости его могут опять допросить. Его делом занимался не полковник Чизмен, который за день до этого, в шторм, вместе с кораблем переехал в Фалмут, а его заместитель, полковник Такер, весьма суровый человек. Прибыв домой, фермер первым делом отправился в Тревенал, чтобы обо всем рассказать соседям.

— Хочу вас поблагодарить, — сказал он Мад, едва ступив на порог, — за то, что послали Джо поработать за меня. Не знаю, что бы без него делали Пегги и Миртл, и без тебя тоже, — добавил он, поворачиваясь к Эмме. — То, что вы туда заходили, говорили с ними, помогло больше всего.

— Ты благодаришь нас? — Мад протянула руку и усадила его рядом с собой на диван. — Что мы можем ответить? По-моему, ни я, ни Эмма не сомкнули прошлой ночью глаза, ломая голову над тем, что они с тобой делают. А бедная твоя жена…

— Что ж, все позади, — сказал он. — Не будем больше об этом думать. А могло быть и хуже. Знаете, если бы в Полдри командовали наши парни, пусть бы и к стене нас ставили, вообще по-варварски обращались, я бы все равно так не злился, но меня доконали вопросы этого янки с акцентом, будто у шерифа из вестернов. Конечно, дома я погорячился, потому меня и забрали, но уж там-то я старался держать себя в руках.

— Где они тебя держали? — спросила Мад.

— Ха, они захватили весь порт в Полдри. Знаете, где контора портового начальства? Так там теперь их штаб. Я был рад… — Он понизил голос, хотя дверь была закрыта, — я был рад, что Мик ничего не знает. Он мог бы не выдержать. Они так и засыпают вопросами, без передышки, чертовски сбивает с толку — а что можно ожидать от мальчишки его возраста? Но не волнуйтесь, — он похлопал Мад по колену. — От нас они ни черта не узнали. И не узнают.

Эмма вспомнила, как в пятницу бабушка упомянула кельтов и саксов, и мистер Трембат, будто прочтя ее мысли, тихо улыбнулся и сказал:

— Лесной старикан оказался настоящим кладом. Похоже, что между валлийцами и корнуолльцами куда больше общего, чем я думал. Пусть только попробует кто-нибудь явиться из-за океана указывать нам, как жить, — получит столько, что не унесет. Пегги мне рассказала, что утром он первым делом зашел на ферму, даже раньше, чем ваш Джо. Да, крепкий старик, это точно. Хорошо, что он не на их стороне, а на нашей.

— Кстати, о нашей стороне, — сказала Мад. — Жаль, что нас так мало.

— Ну уж не волнуйтесь, — замотал головой мистер Трембат. — Тут в округе многие радовались приходу янки, но теперь-то они только обрадуются, если американцы уберутся обратно.

Не все, конечно, так думают, тут вы правы. Кое-кто, не будем называть по имени, душу продаст за легкую наживу — бригада «давайте стричь капусту с янки» — те же, кто обирал туристов из центральной Англии; но есть и те, кто сохранил в душе огонек, они не будут, лежа на боку, смотреть на засилье чужаков.

Эмма заерзала в кресле. Она думала о Папе. Очевидно, и Мад тоже вспомнила о нем, потому что произнесла чуть-чуть изменившимся (это могла заметить только внучка) голосом:

—Я понимаю, что мы должны смотреть на них не как на чужаков. Предполагалось, что это будет союз, не так ли? Сын пытался нам объяснить. Я ничего не понимаю в финансах и никогда не понимала. Но похоже на то, что без этого союза нам конец, страна — банкрот. Кстати, я очень сожалею, что ему не удалось предотвратить ваш арест. Мы — я и Эмма — очень переживали из-за этого. По правде говоря, Вик, мой сын, ничего не знает о том, что произошло. Мы ему не рассказали.

— Не рассказали?! — удивился Джек Трембат.

— Нет. Видишь ли, Вик — банкир и по работе тесно связан с правительством и этими делами относительно СШСК. На самом деле он сторонник союза и приветствует все происходящие перемены. Так что, если бы мы сказали ему правду… — Мад действительно не знала, что сказать, чего никогда не случалось с ней раньше: если она и забывала роль, экспромты так и слетали с ее губ. — Не знаю, что бы он тогда сделал. Мог решить, что он обязан доложить американцам о смерти капрала и об обстоятельствах его гибели.

Фермер молчал. Он был потрясен. Он медленно покачал головой.

— Как вам трудно, — наконец сказал он. — Плохо дело, если женщина не может посоветоваться с собственным сыном. Поймите, я его не виню, он должен работать на правительство, а если им кажется, что страной следует управлять именно так и без войск янки не обойтись, то… — Он вскочил на ноги и ударил кулаком о кулак. — Не могу это видеть, вот и все. Знаете, когда на прошлой неделе ваш Энди вытащил лук, я подумал: клянусь, я был бы горд, если бы так сделал мой Мик. Это был первый ответный удар в защиту нашей страны — честь и хвала мальчишке. Ну что же, — сказал он, — я свое слово сказал, а теперь ухожу. И помните, если я вам потребуюсь, готов явиться в любое время дня и ночи.

В тот же день Джо доложил Эмме, что видел, как двое морских пехотинцев и полицейский с овчаркой шли по пашне по направлению к пастбищу.

— Я был в кустах, — рассказал он, — и они меня не заметили. Они шли по следу, что тогда оставил мистер Уиллис. После они, должно быть, спустились на берег. Потерялся ли там след, не знаю. В конце концов, прошло три дня! Прилив должен был залить те места, по которым он проходил.

— Кто-нибудь еще о них знает?

— Только Терри. Кстати, я решил, что лучше ему рассказать обо всем, что я и сделал вчера вечером, перед тем как мы легли спать. Я понимал, что если это не сделаю я, то Энди долго не выдержит и расскажет сам.

— А что Терри?

— Он был потрясен. Я даже не ожидал, что он так сильно отреагирует. Не на само убийство, а на то, что это сделал Энди, да еще ради него самого. Он сказал, что, будь морские пехотинцы британцами, он бы пошел и все рассказал, взял вину на себя. Но так как это янки, захватчики, да еще после того, как они били меня и мистера Трембата и Мика, он готов взять в руки лук и стрелы и еще десяток застрелить сам.

Эффект снежного кома, подумала Эмма, вот как это называется. Кто-то начинает дело, оно набирает ход, присоединяются новые и новые участники — вот и лавина, гибнут люди, их дело или имущество.

На следующее утро на холме ребят поджидал школьный автобус. Автобус был украшен флагом СШСК (об этом доложил Терри, приковылявший к подъездной аллее, чтобы понаблюдать за отправлением). Техникум Терри был все еще закрыт. «Ничего удивительного — слишком много учеников арестовано», — мрачно прокомментировал он.

Мад предложила Эмме поехать с ней в Полдри за покупками. Эмма предпочла бы поехать одна; Мад опасно отпускать в супермаркет одну. Однако отговорить бабушку не удалось, и они отправились в город по дороге, идущей вдоль берега, — все те же посты, проверки пропусков. Эмме было разрешено сесть за руль, потому что, как недовольно согласилась Мад, человек с якобы больным сердцем не должен вести машину. Подъехав к стоянке напротив супермаркета, они увидели ряд припаркованных возле тротуара машин и очередь желающих войти в магазин, растянувшуюся до перекрестка.

— Неудивительно, — заметила Мад. — Надеются запастись едой, пока она еще есть. Слава Богу, у нас много свеклы. Я встану в очередь, а ты припаркуй где-нибудь машину.

Эмма долго кружила по узким улочкам Полдри, пока не втиснула машину на частную стоянку у методистской церкви. По пути назад она столкнулась с мистером Уиллисом, выходящим из рыбной лавки Тома Бейта.

— Здравствуйте, — сказала она. — Наконец-то погода наладилась.

Он отвесил изящный поклон.

— Утро хорошее, особенно для всех живущих. — Он прищурил глаз, и угол рта у него дернулся. — Жаль, что вчера вечером был сильный ветер, — наш друг обнаружился на Келливардском утесе, а не уплыл в океан, как я надеялся. Забился в щель, окруженный морскими улитками. Кто бы мог подумать?

Эмма молчала. Слова мистера Уиллиса могли означать только одно. Келливардский утес — это риф, длиной около сотни футов, обнажавшийся только в отлив. На нем стояла мачта, предупреждавшая, что это самое опасное место между портом Полдри и якорной стоянкой.

Мистер Уиллис кивнул прохожему и продолжал:

— В субботу ураган сломал мачту. Так бывало не раз, она не закреплена как следует. Вчера Том Бейт ловил там рыбу, он знает в тех местах каждую пядь. В лодке у него есть багор — проверять глубину, когда он глушит мотор над рифом, — и водоросли там посвежей, чем у меня на берегу, так что он время от времени привозит их мне, а я складываю их в огороде. — Мистер Уиллис остановился и подмигнул Эмме. — «Это еще что такое?» — говорит Том Бейт, когда неподалеку от сломанной мачты багор утыкается во что-то мягкое, — он тыкает еще разок и вылавливает нечто, скажу тебе, не слишком приятное для глаз. Он заводит мотор и отправляется в гавань докладывать. Никакого сокрытия находки, правда? Нет, только не на этот раз.

Эмма подождала, пока очередной прохожий не отойдет на достаточное расстояние, и спросила:

— Значит, американцы в курсе?

— В курсе… конечно… Они продержали Тома чуть ли не целый день — все расспрашивали, — поэтому ему вчера больше не пришлось ловить рыбу. И сегодня утром в лавке ты свежей рыбы не найдешь. Можешь зайти, он сам тебе расскажет. Эмма покачала головой.

— Пожалуй, не стоит, — сказала она и добавила: — А в новостях ничего не сообщили.

— Так и должно быть. Пока все это неофициальные сведения. Я узнал об этом только потому, что зашел в лавку за своими водорослями. — Он показал набитую сумку.

Невероятно, но он еще раз подмигнул Эмме, закинул сумку на плечо и перешел улицу, направляясь в скобяную лавку. Сквозь витрину Эмма украдкой заглянула в рыбный магазин. На прилавке была разложена сушеная селедка и соленая треска, а сам Том Бейт стоял, разглядывая Эмму. Он улыбался.

— Соблазнишься чем-нибудь сегодня, дорогая? — крикнул он.

— Нет. Нет, спасибо, — ответила Эмма.

Она подошла к супермаркету. Бабушка продвинулась в очереди и стояла уже почти у дверей. Она беседовала с женой управляющего банком.

— Они назовут новые деньги дукатами, — рассказывала Мад, повернувшись вполоборота к собеседнице, — исторические ассоциации и все такое, что-то вроде дублонов. Будут ли дукаты основываться на долларе, сын не сказал. По-моему, он улетел это выяснять в Бразилию. Ваш муж должен знать. Я хочу сказать, про дукаты.

— Он мне ничего не говорил, — ответила озадаченная соседка по очереди.

— Ну что ж, — Мад пожала плечами, — еще, наверно, рано об этом говорить. Мой сын работает в коммерческом банке, они всегда узнают обо всем первыми.

Люди в очереди прислушивались.

— Никогда не слышала о дукатах, — шепнула одна женщина другой, — и о дублонах. Вот как плохо, помнишь, как мы привыкали к десятичным деньгам[19]

— Пенсионерам тяжело придется, — пробурчал какой-то старик.

— Ничего, — улыбнулась Мад, — теперь началось нормирование продуктов, нам с вами апельсиновый сок полагается вполцены, как детям.

Они прошли в двери магазина. Внутри толкотня, сущий бедлам. Продавцы пребывали в смятении. На прилавках стояли таблички с надписями: «Извините, сыра, ветчины, яиц нет». Покупатели кидали в корзины консервы с надписями «отпуск не ограничен», но все консервы подорожали.

— Нам это не нужно, — сказал Мад. — Это старые запасы выставили, чтобы люди расхватывали.

Продавца за прилавком прямо передернуло.

— Уверяю вас, мадам, это не так. Поймите, новые правила отпуска мешают нам даже больше, чем покупателям. Нормирование продуктов ввели так поспешно, что мы прямо не знаем, что делать. Новых продуктов пока еще не поступало, и мы не знаем, когда их и ждать.

Мад проталкивалась дальше, внучка за ней, и наконец они вышли из магазина со странным набором покупок, начиная с дюжины бледных отбивных и нескольких фунтов колбасы и кончая рулонами туалетной бумаги и несколькими бутылками апельсинового сквоша.

— Дорогая, мне кажется, у Дотти в списке ничего этого нет, — заметила Эмма.

— Неважно, — сказала Мад, — пригодится. И не стоит тайно припрятывать еду. Еще с войны помню, что те, кто скрывал еду, считались отщепенцами. А рыба есть?

— Нет рыбы, — Эмма оглянулась по сторонам. У супермаркета все еще стояла очередь. Придется соврать, подумала Эмма. — Лавка закрыта. Тома Бейта нет. — Тут Эмма вспомнила, что им придется идти к машине мимо лавки. — Знаешь, — торопливо произнесла она, — ты иди в аптеку, а я подгоню туда машину и заберу тебя.

— Но мне в аптеке ничего не нужно, — запротестовала Мад.

— У мальчишек кончается зубная паста. И у меня тоже. Да и мыло там лучше, чем в супермаркете.

Эмма подогнала машину к аптеке и забрала Мал; у шлагбаума они остановились на очередную проверку пропусков. Мистер Либби, хозяин «Приюта моряка», беседовал с постовым, морским пехотинцем. После того как были закончены все формальности, мистер Либби нагнул голову к машине.

— Доброе утро, — сказал он. — У меня для вас кое-что есть. Замечу, что я предлагаю далеко не каждому. — Он говорил доверительным тоном. — Заместитель командующего лагерем исключительно любезный джентльмен. Скажу вам, если для них постараешься, то они в долгу не останутся. — Он огляделся по сторонам. — Хотите ящик калифорнийского вина? — прошептал он.

— Извините, — сказала Мад, — но это не в моих принципах.

Мистер Либби выпучил глаза.

— Никакого обмана. Обещаю вам. Вино на борту корабля. И налогов платить не надо. Мы будем импортировать это вино в больших количествах, а это первая партия. Вино намного слаще, чем французское, что вы обычно берете.

— Мистер Либби, — сказала Мад. — Я скорее буду пить воду из корыта, чем это калифорнийское вино. Поехали, Эмма. — Машина рванулась. Мад обратилась к внучке: — Я абсолютно серьезно. Калифорнийское вино, держи карман шире! Так что Вик был прав. Что еще нас заставят покупать, вот что интересно. Одноразовые пакетики с чаем, я полагаю… и этих жутких морских моллюсков.

Машина уже была в гараже, когда Эмма повернулась к бабушке и сказала:

— В Полдри я встретила мистера Уиллиса. Они нашли капрала Вэгга.

Мад молчала. Выбравшись из машины, спросила:

— Где?

— На Келливардском утесе. Вчера. Его нашел Том Бейт на своей лодке. Вот почему я не хотела, чтобы ты заходила в лавку. — Она рассказала бабушке все известные ей подробности.

Мад собирала покупки.

— Несомненно, они провели вскрытие, — сказала она. — Интересно, что последует дальше — если бы он был наш, провели бы следствие, а раз он не наш, кто знает.

— Не знаю, — ответила Эмма, — и спросить нам не у кого.

— В таком случае остается только ждать. И слушать радио.

Эмма не могла понять, к лучшему или к худшему, что тело обнаружено. В итоге будет хуже. Пока капрала искали, допускали еще мысль, что он где-то скрывается — убежал и спрятался, — Эмма же и все остальные, кто знал правду, могли надеяться, что бушевавший в пятницу и субботу шторм унес бы труп далеко в пролив и прошли бы дни, а может и недели, пока его прибило бы к берегу, а этого могло и не произойти, или тело уже невозможно бы было опознать. Но что теперь об этом. Труп забросило в расщелину в Келливардском утесе. Эмма вспомнила, сколько раз она ходила там с мальчишками во время отлива — риф целиком обнажался только в конце весны, и они могли бродить вокруг него, высматривая креветок. Эмму передернуло. Никогда больше она не сможет сделать это снова.

Дотти встретила их сообщением, что во время их отсутствия звонил Папа.

— Он очень спешил, Мадам, уезжал в аэропорт. Сначала в Нью-Йорк, потом в Рио. У секретарши есть адреса. Мне показалось, что он расстроился из-за того, что не мог поговорить с вами.

Мад развела руками:

— Не надо было мне ехать. По крайней мере, хотя бы голос его услышала.

Похоже, она упала духом, — вовсе не в ее стиле. Эмма выгрузила все свертки на кухонный стол и сказала бабушке:

— Что значит, услышала бы его голос?

— То и значит. Эмму охватила паника:

— Ты не думаешь, что он попадет в авиакатастрофу, или самолет угонят, или еще что-нибудь ужасное?

— Нет, милая, конечно, нет. Не бери в голову глупости.

Эмма представила себя сидящей рядом с Папой в лайнере, летящем в Нью-Йорк. Она была бы избавлена от расследований и всей этой суматохи, творящейся здесь, дома. Папа бы носился с ней, баловал, гордо представлял ее как «внезапно выросшую дочь». Нью-Йорк, Рио, кругом удивительное, новое, но, главное, спокойное и безопасное, никакой ответственности, кроме разве что польстить его гордости и выглядеть как можно лучше. Вместо всего этого она дома, как в осаде. Мад почти восемьдесят, мальчишки тоже не самостоятельны, и каждый новый день все более зловещ, несет в себе угрозу.

Она вышла прогуляться по полю и вниз к скалам — только для того, чтобы разбередить в себе чувство страха и отверженности, которое, как она была уверена, пробудит в ней вид Келливардского утеса. Море было безмятежно. Ничего похожего на бурлящий котел, каким бухта была в субботу. Нет ни волн, ни катящихся гребней. Илистая поверхность Келливардо горбилась над спокойными водами, а сломанная пополам мачта напоминала согбенную человеческую фигуру. На горизонте, где-то у Додмана, виднелся далекий силуэт приближающегося военного корабля. Эмма стояла и смотрела, как все яснее вырисовывается его серый силуэт. Военный корабль возвращался, чтобы снова бросить в бухте якорь. Поможет ли это прояснить ситуацию, хотя бы в отношении их самих, или будет только хуже? Полковник Чизмен относился к ним с большим пониманием, чем его заместитель, но теперь, когда обнаружен труп капрала, он может изменить свое отношение. А Уолли Шермен? Изменился ли и он? Она повернула назад и снова выбралась на поле. Сколько часов занял бы перелет через Атлантику вместе с Папой? Приземлился ли уже самолет, встречают ли Папу друзья-бизнесмены в зале для особо важных персон?

Вернувшись домой, она увидела, что ребята шагают к дому от шоссе, где их высадил школьный автобус. Они все щеголяли галстуками с символикой СШСК, резким пятном выделявшимися у каждого на шее. Как всегда, первым выложил новости Колин:

— А уроков почти и не было, — заорал он, — только маршировали и пели новые песни. Мы выучили «Знамя в звездах». А мисс Беркетт читала нам исторические рассказы об Америке. Угадай, что еще?

— Что?

— Приходила миссис Хаббард, дама с большими зубами. Она вела «беседу об Иисусе». Теперь это будет раз в неделю, но вести будет не она. Она только показывала нашей учительнице, как надо делать.

Эмма повернулась к остальным:

— Вам то же самое досталось?

— Нет, — Энди, похоже, хватило на сегодня. — Они все время переставляли нас в разные группы, мы теперь должны помогать своему соседу по парте. Раз за разом я попадал к девчонкам, и это было ужасно. Они ничего не делали, только хихикали и тыкали меня в спину. А потом у нас было «раздумье». Нужно было молча просидеть десять минут, а затем каждый по очереди вставал и рассказывал, о чем он думал.

— И что ты рассказал?

— Я сказал, что это дурацкая затея, об этом я и думал. Больше ничего. Так что меня быстренько усадили на место. Награды я не заслужил.

— А я получил, — сказал Сэм, и по его худому личику внезапно пробежала улыбка. — Такой новый значок, звезда — как на галстуке. Я думал о Спрае, как мистер Трембат подобрал его на пляже еще щеночком, какой-то отдыхающий бросил его, не хотел везти домой. И я рассказал, как его учили пасти овец и коров, как все его любили, а потом застрелили.

Терри, за день исчерпавший весь репертуар грампластинок, приковылял, чтобы присоединиться к остальным.

— Спорю, что они были потрясены.

— Не знаю, — ответил Сэм. — Мистер Эдивин и его коллеги приняли серьезный вид, и мистер Эдивин вручил мне звезду за яркое описание.

— «Беседа о Иисусе» куда лучше, чем раздумье, — настаивал Колин, пытаясь утащить у Терри костыль, — потому что после нее мы разыгрывали сцены из жизни Иисуса. Сначала решили разыграть сцену с хлебами и рыбами, ходили по классу, изображая, что раздают хлеба. По-моему, это было глупо. Я взял линейку и выгнал их всех, а когда мисс Беркетт спросила, что я делаю, и сказала, что нельзя быть таким жестоким, я ответил, что я — Иисус, изгоняющий менял из храма. После этого миссис Хаббард ушла. Сказала, что ей надо в другую школу. А мисс Беркетт все равно дала мне звезду.

После чая мальчишки по очереди выложили Мад школьные новости. К некоторому удивлению Эммы, бабушка, вместо того чтобы позабавиться, разозлилась.

—Никогда в жизни не слыхала такой… — заявила она, используя слово, услышанное, вероятно, от Бена. — Как они осмелились изменить программу, не предупредив родителей, родственников, опекунов? Если это начало КСН или как там они это называют, то чем раньше начнется скандал в министерстве образования, тем лучше. Хотя в будущем министерство, верно, будет совместным, и во главе его поставят какую-нибудь полную идиотку вроде Марты Хаббард. Я склоняюсь к тому, чтобы дети сидели дома. Буду учить их сама.

— Это запрещено законом, — сказала Эмма.

— Неважно. Пусть подают на меня в суд. Эти жуткие галстуки… не могу поверить, что их надо носить в обязательном порядке. И почему о христианстве нельзя говорить прямо и откровенно? Беседы об Иисусе, надо же! Все равно, — заметила она. — Я бы много отдала, чтобы увидеть, как Колин изгонял их из храма.

Она включила телевизор, и на экране, как обычно теперь, появились улыбающиеся президент и королева, стоящие рядышком у Белого дома.

— Ну сколько можно, — простонала Мад. — Это же совершенно неприлично. И куда, черт возьми, смотрит принц Филипп?

— Полагаю, он все еще в гостях у индейцев, — ответила Эмма.

— Если, когда президент приедет сюда, устроят то же самое и его посадят в карету и повезут открывать парламент, то, скажу тебе, один человек точно сойдет с ума, глядя на это, — и это Дотти. Выключи!

— Подожди, — предупредила Эмма, — может, сообщат что-нибудь о капрале.

Но ничего не сообщили. Большая часть программы была отведена предстоящему в конце недели Дню благодарения, а так как после почти двухсотлетнего перерыва Соединенное Королевство воссоединилось со своей бывшей колонией, празднования пройдут особо торжественно и будет объявлен всеобщий выходной.

Позже зазвонил телефон. Эмма сняла трубку. Это был Уолли Шермен. Голос его звучал довольно подавленно.

— Это вы, Эмма? — сказал он. — Это Уолли. Мы вернулись в лагерь.

— Я поняла. Видела, как сегодня днем в бухту возвращался корабль.

— Правильно, — сказал он и после секундного колебания добавил: — Слышал, что у вас были определенные неприятности. Мне очень жаль.

— Нам тоже.

Он вновь заколебался.

— Я звоню вам потому, что они не совсем закончились, — продолжал он. — То есть надеюсь, что лично у вас все будет в порядке, но в вашем районе опять ужесточаются правила. Видите ли, нашли тело капрала Вэгга. Мы провели вскрытие и установили, что он умер до того, как попал в воду. Голова довольно сильно повреждена, но установить причину смерти мы не смогли. Может, он упал со скал на камни, и шторм потом унес его тело, а может, его столкнули. Никаких доказательств нет. — Он кашлянул.

— Мне очень жаль, — сказала Эмма. — Какой ужасный случай.

— Дело в том, — продолжал он, — что по радио или телевидению ничего не сообщат, так же как и в газетах, потому что это плохо с точки зрения пропаганды, но начальство очень недовольно. Они не считают, что это несчастный случай, но обвинить им некого. Так что в вашем районе грядут строгие правила. С нашей стороны прекращаются всякие контакты с местным населением. Это означает, что я не могу теперь прийти к вам в гости. Я думал, что лучше сказать вам об этом.

— Вы очень добры, — ответила ему Эмма.

— Как бы то ни было, но ничего не поделаешь. Жаль, что все так получилось. По новым правилам нельзя даже разговаривать с вами по телефону.

— Подождите, — сказала Эмма. — Вы упомянули новые строгости. Что это значит конкретно?

Опять возникла неловкая пауза.

— Не могу ничего сказать, — ответил он, — потому что, честно говоря, и сам точно не знаю. Хотел только предупредить. Спокойной ночи.

Эмма положила трубку. Что теперь будет? Мад уже поднялась наверх, легла спать. Эмма выключила свет в прихожей и, задумавшись, осталась стоять в темноте.