Прайд Саблезуба

Глава 13. Находка

За прошедшее лето население поселка у Пещеры почти восстановило свою былую численность — уцелевшие пейтары, бартоши, минтоги и тарбеи стягивались к древнему святилищу. В основном это были женщины и не слишком маленькие дети. В отличие от воинов, кроманьонские женщины плохо понимали, что такое «зов предков», и боролись до конца. Или, может быть, у них слишком силен был материнский инстинкт.

В течение зимы родилось шестеро малышей. Из них к виду Homo sapiens принадлежали только пятеро. Один из этих пяти был кроманьонцем наполовину — Семен Васильев стал папашей, как и Эрек. Собственного сына он назвал Юриком в честь погибшего друга, а маленького питекантропа обозвал Пит. Зимнее логово для волосатого семейства оборудовали в непосредственной близости от его вигвама. Семен был немало шокирован, когда обнаружил, что Мери и Ветка, ведущие почти совместное хозяйство, детенышей кормят грудью без различия на своего и чужого. Впрочем, у Мери, кажется, молока хватило бы еще на двоих.

Остальные члены команды постепенно встроились в быт лоуринов. Что там за инверсия произошла в сознании Медведя, было неясно, но Хью оказался в команде подростков, которую он тренировал. Обращался с ним старейшина с особой жестокостью, хотя публичных оскорблений не допускал, а за глаза даже хвалил. Парнишка обрастал мышцами буквально день ото дня, бегать на длинные дистанции ему было трудно, но во всем остальном он стремительно догонял своих лоуринских сверстников. Понаблюдав как-то раз за учебными поединками, Семен ужаснулся:

— Ты хоть представляешь, кого готовишь?! — спросил он у Медведя. — Сила, реакция хьюгга и выучка лоурина?!

— А то! — ответил довольный тренер. — Я сделаю из него чудовище — истребителя хьюггов!

— Где они, эти хьюгги…

— Ну, еще кого-нибудь, — сбавил тон Медведь. — Предчувствие у меня.

— У меня тоже, — вздохнул Семен.

Они оба понимали, о чем речь: на краю земли лоуринов охотники видели след на снегу — след ноги в обуви незнакомого покроя.

Это было, пожалуй, единственное, что омрачало жизнь племени, которая была в общем-то довольно веселой — по местным понятиям, конечно. Сначала Эрек со страшной силой мешал подросткам тренироваться: видеть, как несколько человек бегут друг за другом, отжимаются или машут палками, он спокойно не мог и начинал «обезьянничать». Выглядело это пародией, и окружающие веселились вовсю. В конце концов Медведь приказал питекантропу встать в общий строй и — вперед. Счастью Эрека не было предела — делать что-то вместе со всеми доставляло ему огромное удовольствие. Получалось у него в общем-то неплохо, и Семен с интересом ждал, сможет Медведь научить его осмысленно атаковать противника или нет. Когда же требовалось перетащить в лагерь крупную добычу, в степь с охотниками теперь отправлялись не шестеро подростков, а один Эрек — подростков, естественно, это не радовало, но они терпели.

Первое время Семен сильно переживал за Варю. Кормилась она в прибрежных зарослях и на склонах, с которых ветер сдувал снег. Волки и собаки ее почему-то не тревожили, а вот отвязная, бесконтрольная малышня устроила за ней настоящую охоту. Семен уже подумывал, не обратиться ли к руководству племени, чтобы призвать их к порядку. Однако все утряслось само: у лоуринов мамонты считаются священными животными, и обижать их не имеют права даже дети. Они, собственно, обижать и не хотели, а хотели играть и своего добились: заставили-таки юную мамонтиху возить их на себе. Сколько чумазых, визжащих существ может одновременно сидеть на спине и висеть на боках, вцепившись в шерсть, Семен сосчитать так и не смог.

К весне Варя начала активно линять, и Семен попросил женщин время от времени ее вычесывать, а шерсть складывать в мешки и хранить. Он пообещал показать им «магию легкой одежды». Обещание было довольно опрометчивым, поскольку ни прясть нитки, ни вязать Семен не умел. Пока народ терпеливо ждал обещанного, мешкам с шерстью нашлось применение — дети лупили ими друг друга по головам, кидались или гоняли их ногами на манер футбольных мячей.

Ледоход почти кончился, и грохот с реки доносился все реже и реже — никогда еще весной в ней не бывало столько воды и льда. Люди начали было привыкать к тишине, когда однажды утром ухнуло так, что содрогнулась земля, а в жилищах попадала развешенная одежда. Их заспанные, растрепанные обитатели торопливо выбирались наружу, подозревая, что началось землетрясение. Новых толчков не последовало, но люди потянулись к вигваму Семена, рассчитывая получить объяснение непонятного явления.

— Давай, успокаивай людей, — сказал Бизону бывший геолог. — Я думаю, что на реке просто обвалился обрыв.

— Обрыв?!

— Ну да — тот, выше больших кустов. Его, вроде, давно подмывало. Это скорее хорошо, чем плохо.

— Чего хорошего, если земля падает?

— Так ведь там образовался новый обрыв — значит, торчат новые камни. Может, среди них и подходящие окажутся — кремни которые.

— Да, камень у нас почти кончился. Не пришлось бы летом отправляться за ним туда, где мы с тобой встретились. Надо сходить посмотреть…

— Пошли! И Головастика с собой прихватим — ему полезно будет.

Обвал оказался больше, чем можно было себе представить — рухнул кусок верхней восьмиметровой террасы длиной метров пятьдесят. Впрочем, часть этого блока просто сползла вниз и теперь активно размывалась водой. Смотреть на мутные бурлящие струи сверху было неприятно и страшно — не дай бог туда свалиться.

— Да, рановато мы пришли, — сказал Семен. — Надо подождать, когда вода все это перемоет и хоть немного спадет, — тогда, наверное, ниже по течению можно будет найти что-нибудь интересное.

— Смотри, Семхон, смотри! Как он тут оказался?

Среди валунов и гальки новообразованного обрыва торчал крупный бивень мамонта.

— Как он оказался в земле, очень даже понятно, — усмехнулся Семен. — Не зря же Художник переправил в Нижний мир столько животных — вот они там и живут. Так что люди Пещеры трудятся не напрасно. В будущем, где я жил раньше, это объяснили бы иначе.

— Это как же?

Собственно говоря, Семен совсем не был уверен, что научно-просветительские беседы пойдут на пользу местному населению; подрывать веками устоявшиеся представления — дело опасное. Это с одной стороны, а с другой — эти люди уж никак не глупее своих потомков, и странные сказки Семхона их забавляют. Вопрос о вере или неверии тут не стоит — Семхон не врет, просто все это не имеет к ним отношения.

— Текущая вода все время делает какую-то работу: размывает берега, перетаскивает-перекатывает песок и камни — это даже не всегда и видно, но так происходит постоянно. Ты же знаешь, что лучший камень находится в белом обрыве, далеко вверху. Но выпавшие из него желваки изредка встречаются даже и здесь.

— Тут камень хуже — в нем много трещин.

— Конечно. Ведь прежде чем оказаться возле нашей стоянки, каждый желвак очень долго перекатывало и било о другие камни. А место текучей воды — русло — все время меняется. Когда-то она натащила вот эти песок и камни, потом ушла в другое место, теперь вот вернулась и сама же их размывает. Когда-то давно в воду попал бивень мамонта. Его какое-то время волокло по дну, а потом засыпало песком и камнями.

Они отошли в сторону по изгибу берега, так что большую часть обрыва можно было рассматривать как бы со стороны, и Семен продолжал объяснения:

— Вот смотри: когда воды много и течение сильное, оно тащит большие камни — как сейчас или когда летом бывает паводок. Когда течение слабое, вода может переносить лишь песок. В результате образуются слои — чередование грубого и мелкого материала — вон, ты их видишь в обрыве.

— Н-ну… — почесал лохматый затылок вождь лоуринов, — вообще-то вижу. Да и раньше видел много раз. Только эти… как ты их называешь? — слои всегда прямые, а тут…

Собственно говоря, Семен и сам понимал, что данный обрывчик мало подходит для иллюстрации введения в стратиграфию. В его центральной части нормальное залегание песчано-галечно-валунных слоев грубо нарушено. Просматривается нечто вроде кособокой воронки, заполненной тем же материалом, но не уложенным аккуратными слоями, а перемешанным в нижней части. В верхней же крупные валуны и галька вообще отсутствуют. Некоторая слоистость там как бы и наблюдается, но она уже явно не речная. Так, наверное, должны выглядеть в разрезе слои небольшого озера или ямы, которая постепенно заполнялась песком, илом и торфом.

— Да, — сказал Семен, — не побоюсь признаться: это мне и самому непонятно. Если тут был разлом, то в степи дальше прослеживался бы ров или этакая канава, что ли… Вода бы в ней хлюпала… Да и слои с той и другой стороны находились бы на разной высоте…

— Нет там никакой канавы, Семхон. Мы же тут все время ходим — нет, и никогда не было. Только бугры маленькие ближе к берегу.

— Бугры? Вообще-то да, только я на них раньше не обращал внимания. Надо посмотреть… Впрочем, тебе это, наверное, неинтересно…

— Да ладно, сейчас все рано делать нечего.

Они вернулись к краю обрыва и стали бродить по мокрой прошлогодней траве. Некоторая неровность тут действительно имела место, только она была не линейной, а как бы изогнутой в виде полукруга, упирающегося концами в берег. Это был не вал, а скорее вереница пологих бугров и кочек, слабо возвышающихся над поверхностью. Семен пожалел, что поблизости нет ни скалы, ни дерева, с которых бы можно было посмотреть на все это сверху. В центре же, через который проходила кромка новообразованного обрыва, было явное понижение — не то чтобы болото, но на двух десятках квадратных метров прошлогодняя трава была значительно гуще. Чтобы еще раз не признаваться в том, что он ничего не понимает, Семен прицепился к ни в чем не повинному Головастику:

— А ты чего молчишь, парень? Раз тебя от тренировок освободили, значит, бездельничать можно, да? Давай думай! Я что, зря про слои рассказывал? У тебя же объемное воображение — о-го-го! Ну, что тут такое?

Вечно угрюмый Головастик упорно старался держаться за спинами вождя племени и «серого кардинала». Он находился как раз в том возрасте, когда для подростка общение со старшими обычно не несет ничего хорошего.

— Давай-давай, колись! — надавил на него Семен. — Я же знаю, что у тебя все на что-нибудь похоже: холм — на горб мамонта, каменюка — на черепаху, а здесь что? И перестань стесняться, а то до вечера будешь бегать кругами вокруг лагеря — будущему жрецу тренироваться тоже нужно.

Парень хлюпнул носом и, глядя куда-то в сторону, выдал:

— Блюдо.

— Не понял?! — вскинул брови Семен. — Какое еще блюдо?

— Для мяса. Только кривое и глубокое.

— Еще раз!

Головастик снова хлюпнул, стыдливо вытер нос рукавом рубахи и изобразил грязными ладонями:

— Вот так и так… А вот это — вон там…

— Хм, — озадачился Семен… — А ведь ты прав! Воронка!

— Что? — в свою очередь удивился Бизон.

— Ну… Вообще-то, в вашем обиходе таких предметов нет… Представь нечто похожее на плетеное блюдо для мяса, у которого дно не плоское, а как бы заостренное. И вот такое блюдо или кулек, у которого от края до края много шагов, как бы вкопано в землю. Теперь вот обвалился обрыв и получился как бы поперечный срез этого самого кулька. Понимаешь?

— М-м-м… Жителям какого мира могло понадобиться такое блюдо?! Да еще и закопанное в землю?!

— Никто его не закапывал! Просто образовалась большая яма в песке и гальке, поэтому вода уходила сквозь стенки, а иначе здесь было бы озеро или болото. А так ее просто засыпало потихоньку. Впрочем, судя по разрезу, и озеро, и болото тут раньше были, только очень давно.

— Да нет, Семхон, я же здесь родился — не было тут никогда болота!

— Можно подумать, что ты родился давно! Да в те времена, может, и никаких лоуринов здесь не было!

— Откуда же ты можешь знать, что было тогда? Ты же из будущего пришел, а не из прошлого!

— Говорю же: по слоям! Впрочем… Думаю, что внедрять здесь основы геолого-исторического мышления не стоит. Оно из будущего, а в нем люди иначе понимают устройство Среднего мира.

— Это как же?

— К примеру, большинство жителей будущего считает, что этот мир круглый.

Вождь оценил юмор и расхохотался:

— Ну, Семхон! Такого ты еще не говорил! Это ж надо?! — И, немного успокоившись, кивнул на Головастика: — Только при молодых не надо, ладно? Рано им еще такие непристойности слушать!

— Рано, так рано, — покладисто согласился Семен. — Тогда пускай отправляется дальше тренироваться, а я хочу вниз спуститься — посмотреть, что там интересного.

Парень коротко глянул, кивнул и двинулся в сторону лагеря. Семену стало его жалко, и он в свою очередь посмотрел на Бизона. Тот пожал плечами.

— Да пусть остается! На него Медведь зря только силы и время тратит — не хочет он тренироваться, не любит. Лепить и резать любит, а бегать и драться — нет. Что, не так, что ли? — обратился вождь к парню.

— Так… — вяло кивнул Головастик.

— А что ж тогда не откажешься? Никто ж не заставляет! Уж как-нибудь племя тебя прокормит и защитит!

Головастик молчал, понуро опустив голову.

«Вот оно: одиночество первобытного вундеркинда, — понял Семен. — Хочется быть как все, а не получается. Учитель ему нужен, наставник, а где его взять? Хоть самому…»

— Оставь его, Бизон, — попросил Семен. — Он еще сам не знает, чего хочет. С возрастом, наверное, утрясется. Мы с ним вместе спустимся.

— Валяйте, — пожал плечами вождь. — Только присмотри, чтоб он в воду не свалился, а то он вечно в какие-то истории попадает, а потом спасай его!

Довольно долго Семен лазил по размываемому с краю обвалу и рассматривал новообразованное обнажение. Нашел и забросил наверх несколько кремневых и кварцитовых желваков. Старый бивень мамонта трогать не стал — в прежней современности такая находка могла бы изрядно пополнить его личный бюджет, а здесь она, пожалуй, не нужна — и свежих бивней хватает. Одно время Головастик занимался тем же самым — лазил по отвалу у воды и забрасывал наверх подходящие камни. Правда, Семен подозревал, что он их отбирает не по «деловым», а по художественным признакам. Добравшись до конца обрыва, Семен завяз в свежей осыпи и чуть не съехал вместе с ней в воду. Такое принудительное купание в его планы никак не входило, и он решил, что с этим делом пора завязывать — побаловались, и хватит. Тем более что Головастику, похоже, уже надоело собирать камни, и он просто сидит под обрывом и что-то рассматривает. Семен подошел к нему и кивнул вверх:

— Давай выбираться, хватит!

— Угу, — кивнул парень и что-то торопливо сунул за пазуху.

— Покажи хоть, что нашел, — протянул руку Семен. — Не бойся, не отниму! Каменюку подобрал, которая на кого-нибудь похожа, да? На кого?

— На оленя, — буркнул Головастик.

— Ну, покажи, — настаивал Семен. Ему хотелось завоевать расположение парня, а для этого, кажется, нужно проявлять интерес к его причудам. — Как это камень может быть похож на оленя?! Ты, наверное, фантазируешь: и вовсе он на него не похож!

— Нет, похож! — настоял на своем Головастик и сунул руку за пазуху. — Смотри!

На ладонь Семена легло нечто плоское, тяжелое, разлапистое, с кавернами и бурыми пятнами. Весило оно килограмма полтора-два.

Семен рассматривал, щупал и ковырял ногтем это произведение природы минуты две. Может быть, оленя оно и напоминало, только он об этом сразу забыл.

— Нет! — крикнул Головастик и попытался перехватить его руку — Семен размахнулся, чтобы стукнуть находкой о гранитный валун, торчащий из осыпи. — Отдай!

Такой поступок в отношении старшего дерзость немыслимая. Только Семен, отпихивая парня, даже не подумал об этом — стукнул, еще раз стукнул и стал рассматривать место удара.

Коричневая корка на округлом выступе раскрошилась и осыпалась…

Головастик плюхнулся задом на холодные камни и даже не попытался встать. Он смотрел в пространство, и некрасивое лицо его приобрело отрешенное выражение: в болезненно-яркий, насыщенный мир подростка бесцеремонно, грубо, непонимающе вторгся взрослый. Этому вторжению нечего противопоставить, только если уйти в свой мир еще глубже. Первобытные подростки «права не качают» — о том, что ТАКОЕ возможно в принципе, молодежь узнает спустя лишь многие тысячи лет.

Ему казалось, что Семхон не такой как все. Точнее, ему очень хотелось верить, что не такой. Семхон научил его лепить из глины, помогал разминать материал с песком так, чтобы фигурки в костре не трескались… Эти фигурки, эти куклы-статуэтки стали гордостью Головастика, его оправданием собственного существования в племени. Люди — свои и чужие — приходили, смотрели. Кто-то хвалил, кто-то злился из-за того, что он (ОН!) лоурин, а не бартош или пейтар. Мало ли этого для подростка, чтобы почувствовать себя Человеком? А потом… Зимой… После урагана… Никто не стал искать под снегом разбросанные фигурки. Он сам нашел несколько штук, но и их пришлось оставить — его впрягли в волокушу вместе с другими уцелевшими подростками. О статуэтках все просто забыли — даже Семхон, а положить их в груз на волокушу Головастик не решился. Может быть, он сам виноват, но Семхон должен был вспомнить! А он не вспомнил… И вот теперь…

Семену в этот момент было не до подростковых комплексов: он рассматривал чужую находку, и руки его тряслись, а колени подгибались. Он лихорадочно пытался вспомнить, с чем ЭТО можно спутать. Получалось, что ни с чем. И последний тест: он положил «оленя» на валун и стал бить по нему булыжником.

Удар, еще удар… Семен запрокинул лицо к небу и счастливо засмеялся:

— Ты даже не представляешь, парень, что ты нашел! Тут еще есть такие?

— Таких — нет… — тихо ответил Головастик.

— Э, ты чего?! — чувствуя неладное, забеспокоился Семен.

— Ничего…

Семен попытался встретиться с ним взглядом и не смог: парень смотрел в пространство — не то во внешнее, не то в свое внутреннее. Тогда он сам заглянул в это пространство и увидел в нем бездну отчаяния и одиночества: «Большой, сильный, добрый Семхон обманул, отобрал игрушку, сломал — просто так, ни за чем. Чего же тогда ждать от других?»

«Господи, что я наделал?! — ужаснулся Семен. — Надо ж было ему объяснить, попросить разрешения… Ну, забыл, увлекся — меня нужно понять, нужно извинить! Нельзя же так! Должен же он понять?!»

— Послушай, парень! — метнулся к нему Семен. — Послушай! Я не хотел, честное слово! Просто… Ты не представляешь, что ты нашел! Не представляешь, какая это ценность!

— Не представляю…

— Головастик!! — потряс Семен его за плечи. — Головастик! Ну, пойми же ты! Пойми: я не хотел тебя обижать! Не хотел! Просто… Просто… Пойми, ведь это — ЖЕЛЕЗО!

— Угу…

— Да не сиди ты так, не смотри! Ну, чего ты?!

Парень сидеть перестал — поднялся на ноги, а глаза опустил. Все команды выполнены…

— Ч-черт! Что же мне с тобой делать?! Да, я виноват перед тобой! Я был не прав! Ну, прости меня!

— Угу…

— Господи, ну послушай же! Я не нарочно! Так получилось! Я не хотел… Пойми, это же очень важно! Важно для всех! Нужно же было проверить! Понимаешь, железо — это не камень, это металл! Он не должен ломаться и крошиться! Он пластичный как… как… В общем, как сырая глина, только намного тверже! То есть его надо мять не пальцами, а чем-нибудь тяжелым и твердым — ковать. Вот я и попробовал! Видишь, ничего не разбилось, ничего не откололось, только окалина осыпалась, видишь? Понимаешь, железо в самородном виде в природе практически не встречается — только руда. Ее нужно плавить при большой температуре в специальной печи — это очень сложно. А это — уже готовое! Это же метеорит! Железный! Он упал с неба — когда-то давно! Наверное, это от него воронка и образовалась, а потом ее засыпало…

Семен говорил еще долго — то возбуждаясь, то успокаиваясь, — прежде чем до него дошло, что все бесполезно: парень слышит только себя, собственный внутренний голос, который нашептывает, что его обидели — просто так, походя. «Ну, что теперь, на колени перед ним становиться?! Или морду набить, чтоб повеселее стал?! Ч-черт…»

— Ладно, — махнул рукой Семен. — Тебя не прошибешь. Вину я свою признал, прощенья попросил — больше ничего сделать не могу: шоколадки для тебя у меня нет. И потом, становись ты, наконец, взрослым! Пора уже! Или ты так до посвящения ребенком и будешь оставаться?! Ну и оставайся! Найди мне еще одну такую же штуку и можешь делать, что хочешь!

— Таких больше нет…

— Да не форму я имею в виду!! Не форму, а вещество, состав! Чтоб вот такое же тяжелое было, с бурой коркой, местами серое… Ну, не знаю уж, как тебе объяснить! Это-то где нашел?

— Вот здесь…

— Давай, ищи еще!

Покорно, но вяло Головастик стал рыться среди песка и камней. Семен понаблюдал за ним и совершенно отчетливо уяснил, что ничего парень не понял и ничего не найдет, потому что не хочет. «Ну нет, — решил он, — так просто этот мальчишка от меня не отделается!»

Время шло, Семен просматривал один квадратный метр за другим, но ничего не находил. Точнее, чувствовал, что след взял верный — попалось несколько кусочков окалины — но ничего полезного нет, хоть убей! «Не мог же, в конце концов, вот этот огрызок в незапамятное время произвести такую яму?! Или мог? Вот от Тунгусского метеорита вообще ни кусочка не нашли, так что многие сомневаются, метеорит ли это вообще был. Но здесь-то вещество есть…»

Соблазн был слишком велик, и Семен решил не сдаваться: раз сверху ничего нет, значит, надо рыть! Эх, сюда бы кайло или лопату! Ни того ни другого, конечно, в наличии не было, зато среди плавника нашелся довольно крепкий сук в форме буквы Г. Семен слегка подстрогал рукоятку и принялся за работу.

Сначала он безрезультатно перерыл верхнюю часть осыпи до самой воды, а потом принялся за обрыв. Раскапывать обрывы, как известно, нужно снизу вверх, и Семен попытался начать в самом глубоком месте древней воронки, видимой в обнажении. Ничего из этого не получилось — то, что он сначала принял за бурый ноздреватый валун, оказалось необъятной глыбой, которую не удавалось обойти ни с какого бока. Семен решил, что это, наверное, выход коренных пород — этакая скала, погребенная материалом террасы. Впрочем, вскрыть ее не удалось — острие деревянной кайлы все время натыкалось на что-то твердое сквозь рыхлятину, а сверху добавлялись все новые и новые порции песка и гальки с валунами. «Ну и черт с ним, — решил Семен, — наверное, это цоколь террасы или „плотик“, как говорят старатели. Вот бы закинуть весь этот мусор в драгу и промыть! Мечты, мечты… Хоть бы еще пару таких кусочков!»

Мечтать, как говорится, не вредно — вредно не мечтать, и Семен принялся обваливать вниз верхние слои. Часа через полтора-два ожесточенной работы он набил себе мозоли, взмок и устал. И, самое главное, пришел к выводу, что занимается чем-то не тем, — даже бурые куски окалины или шлака встречаться перестали. Семен бросил свой инструмент, уселся на корточки и стал наблюдать, как в нескольких метрах от него Головастик ковыряет палкой слежавшийся песок и гальку. Парень явно ничего не искал, точнее, искал, поскольку приказ такой получил и ослушаться не мог, но найти что-то даже не пытался. Семен был зол на себя, на него и на весь мир.

— Послушай, парень! Вообще-то, никто тебя не заставляет этим заниматься! Не хочешь, не интересно тебе — топай в лагерь. Там тебе занятие найдут. А здесь дурака валять нечего! Ты хоть понял, ЧТО нужно искать? Обломок, похожий на камень, из то-го-же ма-терь-я-ла! Размер и форма тут ни при чем! Понял?

— Понял…

— Ну, так ищи или отправляйся домой! Я-то вот ищу!

— Ты не ищешь…

— А чем же я занимаюсь?!

— Не знаю…

Семен некоторое время хлопал глазами и чесал затылок, пытаясь понять услышанное: парень, конечно, с немалыми странностями, но уж никак не дурак! Так что же это значит?!

— Э-э-э…Ты, наверное, давно заметил, что взрослые — народ туповатый. У тебя же полет мысли и все такое… Мне не уследить — старый я уже. Может, объяснишь, а? Почему ты решил, что я не ищу металл, а как бы, значит, притворяюсь?

— Я так не говорил…

— Хорошо: не говорил! Зато сказал, что я НЕ ищу!

— Сказал…

— А почему? Какие-такие наблюдения над моими действиями позволили тебе прийти к ТАКОМУ выводу? Ни ругаться, ни злиться не буду — обещаю, хотя ты, наверное, мне теперь не веришь. Итак?

— Ты нашел и не взял…

— Я?! Где?! Как это «не взял»?!

— Так… Засыпал… Внизу… Большая очень…

Семен молча встал и взял в руки свой неуклюжий инструмент.

Следующие часа два или три он работал как безумный — отгребал то, что сам же и навалил сверху. Пузыри на ладонях лопались, рукоятка то скользила в сукровице, то прилипала, то вообще отказывалась слушаться…

Наверху появилась какая-то малышня — их, наверное, прислали забрать и отнести в поселок найденные камни. Семен не обратил на них внимания, хотя они довольно долго смотрели на него с обрыва — он греб, греб, греб…

По-видимому, ребятишки решили, что дядя Семхон сошел с ума, точнее, в него вселился какой-нибудь демон. Это свое мнение они смогли как-то довести до старших. Старшие обеспокоились: взрослых воинов по пальцам пересчитать можно, а тут еще далеко не худший из них решил пустить в себя беса — этого еще не хватало!

Картина, которую увидели с обрыва старейшины Кижуч и Медведь, а также вождь Черный Бизон, подтвердила худшие опасения: посреди куч песка, гальки и валунов сидел Семхон Длинная Лапа. Он гладил выступающий в основании обрыва корявый бок какого-то валуна и счастливо улыбался. Главные люди племени переглянулись, горько вздохнули и начали спускаться вниз.

Семен заметил-таки присутствующих и перестал наконец ласкать каменюку.

— Смотрите, люди! Смотрите, что я нашел! Точнее, мы нашли! Гм… — Он немного смутился. — Вообще-то, на самом деле это Головастик нашел. Ну и глаз у него! А я-то дурак! То есть, я тоже увидел и подумал, что вроде похоже, но… Понимаете: искал комок, обломок, осколок, а это оказалась целая глыба! Уму непостижимо! Сколько же тут может быть?!

Кижуч подошел, посмотрел, пощупал, одобрительно кивнул:

— Да, вещь, безусловно, хорошая. Нужная, можно сказать, вещь!

Медведь тоже приблизился, но на находку взглянул лишь мельком — стал рассматривать перемазанного песком и потом Семена. Потом высказался:

— Просто не представляю, как мы без ЭТОГО раньше жили?! Ты молодец, Семхон!

— Господи, вы же ничего не понимаете! — Семен провел ладонями по лицу, от чего оно стало еще грязнее. — Это же материал, из которого люди будущего делают оружие и инструменты!

— И что? — уже серьезно поинтересовался Кижуч. — О людях будущего ты рассказывал много интересного. Но, по-моему, ни один из нас так и не понял, почему мы должны брать с них пример. Скорее уж наоборот, правильно?

Вопрос был обращен к присутствующим. Никто не ответил, но в этом молчании чувствовалось согласие с оратором.

— Ладно, — сказал Семен, окончательно возвращаясь на грешную землю. — Это — металл. В отличие от камня, он не колется. Его можно делать очень твердым и сравнительно мягким. Из него сделан мой волшебный нож. Из него…

Семен замолчал, потому что не знал, о чем говорить дальше. Из школьного курса все помнят, что люди ввели в употребление медь, бронзу, потом железо для облегчения своей жизни, для изготовления орудий труда. Однако стоит выглянуть за рамки этого курса, как все оказывается гораздо смешнее. То, что можно назвать «трудом», появилось вместе с производящим хозяйством. А оно возникло и тысячи лет существовало без всяких металлов — на базе каменной индустрии. Да и потом, когда появились металлы, особенно медь и бронза, для орудий труда они почти не использовались — все шло на изготовление «символов» — украшений и культовых предметов, а также оружия. Ну, а уж что останется… Да и железо, кажется, начало свое победное шествие по миру не с плуга или кухонного ножа, а с мечей ассирийцев, принесших им победу. Впрочем, если вглядеться в историю и былую современность, то станет ясно, что почти все новое в жизни появляется именно из областей войны и символов.

Паузу Кижуч, вероятно, использовал для размышлений, результаты которых не замедлил обнародовать:

— Про превращение мягкого в твердое мы знаем: новая женская магия уже перестала быть новой. Какое это имеет отношение к оружию и инструментам? И потом, что ты будешь делать с этим… которое не колется? Резать? Допустим, камнем можно резать кость, потому что она мягче. Дерево можно резать и камнем и костью, но камнем лучше…

Семен слушал рассуждения старейшины и буквально тонул в океане неразрешимых вопросов: что, как, где… «За „каменной индустрией“ опыт тысячелетий, а за мной? Хотя, до среднешкольного возраста, с металлом я возиться любил — ножики делал. В стройотряде почти неделю проработал в кузнице — кем-то вроде молотобойца. А еще раньше… А еще раньше был дед, который жил в маленьком провинциальном городке в дебрях Владимирской области. Несколько раз меня к нему на лето возили… А был он железных дел мастером и в условиях тотального послевоенного дефицита обслуживал всю округу. У него был свой двухэтажный дом и в нем — мастерская размером с малометражную трехкомнатную квартиру. Чего он там только не делал, разве что руду не плавил! Скажем, нужен людям серп, а взять негде, значит, идут к деду. Тот железяку подберет, откует, закалит, заточит, насечки-зубья сделает. А чтоб эти зубья сделать, нужен специальный инструмент — зубило, которое тоже взять негде, поскольку промышленность в те времена на такие мелочи не разменивалась. Значит, и зубило надо выковать, а это, между прочим, целая наука — твердость-то у него на острие и на торце должна быть разной. А чтоб со всем этим работать, нужны молотки, причем разные, а их в тех краях в те времена в магазинах не продавали. Чего только дед не делал — вплоть до рыболовных крючков (да-да, самодельных!) и бензиновых зажигалок — нужнейшая была вещь, между прочим! Много ли людей в конце двадцатого века способны изготовить „врукопашную“ колесико для зажигалки? Он и меня учить пытался, только я еще маленький тогда был. Впрочем, у меня теперь такая память, что можно вспомнить, если постараться, даже момент собственного рождения, а уж что и как делал дед…»

Кижуч умолк. Судя по всему, пора было высказаться вождю. Черный Бизон тяжело вздохнул:

— Наверное, в тебя опять демон вселился, да? С утра ты вроде нормальный был… Скажи, что нужно сделать, чтоб он тебя покинул? Ты же знаешь, что лечить тебя некому. Может, ты сам как-нибудь справишься, а мы поможем?

— Ладно, — принял, наконец, решение Семен. — В мире будущего есть «магия металла». С этой магией я знаком лишь немного, но хочу попытаться все вспомнить и овладеть ею. Это очень серьезная и трудная магия, но сегодня мы нашли то, без чего она вообще невозможна. Получится ли у меня, я не знаю. А еще я не знаю, пригодится ли она здесь. Говорю честно: может быть, это будет пустая трата сил, а может, она спасет лоуринов, даст им преимущество, позволит выжить. Мир меняется — и меняется сильно. Кто знает, что может понадобиться завтра? Я не уговариваю вас, а высказываю свое мнение. Решайте — вы отвечаете за людей, а я лишь воин…

— Видали воина! — буркнул Медведь. — Да ты, в отличие от нашего Бизончика, прямо родился вождем. Думаешь, мы не поняли, кто кем командовал позапрошлой зимой? Только дуришь иногда. Как только жизнь чуть наладится, так у тебя и начинается…

— Это потому, что у тебя баб мало, — заявил мудрый Кижуч. — Тебе бы штуки три, тогда б не до магий было. Хотя, надо признать: из того, что ты нам сюда притащил, если что и бесполезным оказалось, то, по крайней мере, приятным, а это хорошо. Вот помнится, волшебный напиток… Его только осенью делают, да?

— Или в конце лета, когда ягоды поспеют, — кивнул Семен и про себя отметил: «Один голос „за“ есть!»

— Что ж… — раздумчиво сказал Медведь, — время белой воды пережили, с охотой, вроде, дело наладилось. А если что, выпустим молодежь бить птицу — гусей в этот раз много прилетело. От Семхона с его «магией малого дротика» толку сейчас в степи мало: пока он до стада доберется, ребята успеют пострелять, с мясом вернуться и снова уйти. Ты не обижайся, Семхон, это я так — к слову.

«Два голоса „за“, — отметил Семен. — Что дальше?»

— Занимайся этой магией, Семхон, — с явным облегчением проговорил Бизон. — Мы поможем тебе, если нужно. Один колдовать будешь?

— Н-нет, пожалуй, — лихорадочно начал соображать Семен. — Это трудная магия, двух рук для нее не хватит. Отмени завтра тренировку, Медведь. Пусть парни возьмут старые оленьи и бизоньи лопатки и помогут тут все разгрести — может, эту штуку вытащить удастся? Или хотя бы узнать, какого она размера… Впрочем, даже если она маленькая или, наоборот, очень большая… Ну, это пока неважно. А вообще, отдайте мне на ближайшее время Головастика — попробую колдовать вместе с ним.

— Попробуй, Семхон, — вздохнул Кижуч. — Он парень неплохой, только после перерождения стал как бы дубиной по башке стукнутый.

Попытка вырваться из каменного века началась с неудачи. Впрочем, это с какой стороны посмотреть… Откопать метеорит не удалось ни в первый день, ни во второй. Удалось лишь освободить часть железной глыбы размером примерно 1×1,5 метра и подкопать ее снизу. Получалось, что железяка имеет форму кривой кособокой горбушки, у которой выели мякиш, и лежит она горбом кверху. Насколько глубоко она уходит в склон, представить было трудно, но то, что она как минимум вдвое больше того, что удалось расчистить, сомнений не вызывало.

Вечером, когда толпа помощников отправилась в лагерь, грязный и усталый Семен стоял среди отвалов, подбрасывал на ладони тяжелую железную лепешку, найденную Головастиком, и рассуждал вслух. На мудрые его речи единственный слушатель — все тот же Головастик — никак не реагировал. Может быть, потому, что говорил Семен по-русски:

— Господа, я прекрасно понимаю, что в XX веке попытка использовать метеоритное железо для поделок была бы расценена как варварство и вандализм. Но я попробую, и пусть это преступление будет самым тяжким в моей жизни!

В этом мире я сотворил уже много чудес науки и техники. В данном же случае путь к успеху настолько далек и долог, что… В общем, что-то там внутри обмирает. Есть ли аналогии подобной ситуации в другом мире? Да, пожалуй, — из времен «перестройки и ускорения». Это когда родная партия и правительство объявили компьютеризацию всей страны. То есть они «там» живут хорошо, потому что у них у всех компьютеры, а у нас нет, поэтому мы живем плохо, значит, надо быстренько начать массовый выпуск своими силами. И была карикатура в газете, как, значит, мужичок в ушанке и ватнике этот самый компьютер сооружает — при помощи топора и пилы-ножовки. Что можно сказать себе в утешение? Только вспомнить слова кого-то из мудрых о том, что историческое расстояние от первого каменного рубила до космического корабля значительно меньше, чем расстояние от зубов и когтей до этого самого рубила.

Опыт предыдущих свершений однозначно свидетельствует о том, что двигаться к успеху можно лишь постепенно: главное, не оказаться впереди собственного визга. И еще — теоретическая база. Работать головой труднее, чем руками, но эффективней. А цели должны быть реальными. Что же может быть реальным из сверхзадач в существующих условиях?

Проблема оказалась, как это ни странно, далеко не простой, так что напрягал мозги Семен довольно долго. И мысль пришла — простая и очевидная: «Чтобы ковать, нужна кувалда. Остается придумать, из чего и чем ее выковать».

— Слушай, — сказал он Головастику уже почти по-лоурински, — пожалуй, мы не будем сразу строить самолет, да и с автоматом Калашникова повременим.

— Угу… — согласился Головастик.

— Я знал, что ты меня поддержишь, — мрачно обрадовался Семен. — В нашем деле главное — взаимопонимание!

Провозгласив это, Семен извлек из отвала крупную кварцитовую гальку и несколькими ударами о валун обколол ее. Получился чоппер — первый инструмент, необходимый для перехода из каменного века в железный. Торчащий из склона край глыбы Семен стал щупать руками сверху и снизу, пытаясь определить самые тонкие места. Когда таковые обнаруживались, он ставил сверху метку чоппером. Потом, царапая металл и окалину острым камнем, соединил метки кривой линией.

— Ну вот, парень, — обратился он к Головастику. — Мы имеем обозначение самого слабого места. Задача такая: вот этот кусок надо отделить от целого. Примерно по этой линии. Домашнее задание на завтра: придумай, как это сделать? Все понял?

— Угу…

— Тогда — свободен! Утром встречаемся здесь.

Пока Семен двигался к своему жилищу, он умудрился так погрузиться в размышления, что перестал реагировать на окружающее. Однако среагировать все-таки пришлось: вокруг вигвама кругами ходила Варя. Время от времени она поднимала хобот и негромко, но очень горестно взревывала. Из самого же вигвама рев доносился непрерывно — находящиеся внутри плакали «то вместе, то поврозь, а то — попеременно». Семен прислушался и сделал вывод, что «запевалой» в этом хоре является Сухая Ветка, а все остальные, включая молчаливого обычно Пита, ей как бы подпевают. Он вздохнул и стал наводить порядок.

Начал Семен с того, что отогнал Варю подальше и отругал: он много раз просил ее не оставлять свой помет возле жилища, а она опять забыла об этом. Потом полез в вигвам. С его появлением концерт прекратился — детеныши занялись необъятными грудями Мери, а Ветка перешла на тихие всхлипывания. Сидела она на шкурах в обнаженном виде, и Семен некоторое время любовался ее изрядно округлившейся фигуркой. Дождавшись, когда и всхлипывания почти прекратятся, он заявил:

— Имею два вопроса: во-первых, будут ли меня сегодня кормить, а во-вторых, что случилось?

— Она не налезает! — ответила Ветка и опять всхлипнула. — Теперь ты прогонишь меня.

— Конечно прогоню, — заверил ее Семен. — А кто не налезает? И куда?

— Э-та-ло-на не налезает. На попу-у-у, — она закрыла лицо руками и тихонько завыла.

— Какая еще «эталона»?!

В ответ Семену был предъявлен тонкий засаленный ремешок, связанный кольцом. Автор признал свое произведение, все понял и хотел рассмеяться, но передумал.

В самом начале их знакомства Сухая Ветка ужасно переживала, что не соответствует местным стандартам женской красоты — ну, никак не тянет она по габаритам на «палеолитическую Венеру». Семен ее клятвенно заверил, что он извращенец и ему нравятся именно худенькие женщины. Ветка ему не поверила и обещала растолстеть при первой же возможности. Тогда Семен обвил ее ягодицы ремешком, завязал его в соответствующем месте и велел хранить как «эталон» — если данная попа перестанет пролезать в это колечко, то ее хозяйка может отправляться на все четыре стороны. «Впрочем, — добавил он тогда, — беременность не считается». Сам он давным-давно забыл об этом, а вот Ветка помнила и, оказывается, даже ремешок умудрилась сохранить. И что теперь делать? Отказаться от своего слова? Сказать, что пошутил тогда? Вообще-то, такими вещами здесь, кажется, не шутят…

На самом же деле Семен испытал огромное облегчение, обнаружив, что ничего страшного (для него) не случилось. Разбираться со сложной женской проблемой ему не хотелось, а хотелось поскорее вернуться к размышлениям о железе. И он избрал самый легкий — чисто мужской — путь.

— Знаешь что? — сказал он. — Не морочь, пожалуйста, мне голову. Есть дела поважнее!

— А в будущем женщины не толстеют?

— Еще как толстеют! Ну, а кто не хочет, начинает соблюдать диету, делать гимнастику, заниматься бегом и так далее.

— Ой! — сказала Ветка, испуганно посмотрела на Семена и собралась снова плакать.

— Отставить! — приказал суровый мужчина. — Вот разберусь с новой магией, тогда и…

Что будет «тогда», он придумать поленился и просто сменил тему — потребовал ужина.