Праздничный пикник

3

Крик Флоры Корби раздался в начале пятого, а без двадцати шести пять, когда я в третий раз осмелился украдкой выглянуть наружу из палатки, «плимут», в котором сидела миссис Анна Банау, укатил прочь. В 16:39 приехавший судебный врач удостоверился, что Филип Холт по-прежнему мертв. Криминалисты, фотографы и дактилоскописты прибыли в 16:48 — нас с Вульфом и остальными тут же оттеснили наружу, где заставили сидеть на стульях под охраной. В 17:16 по моим подсчетам на месте преступления хлопотало уже семнадцать полицейских, городских и местных, в мундирах и в штатском. В 17:30 Вульф горестно пожаловался, что теперь уж точно нас тут продержат всю ночь. В 17:52 некий Бакстер из уголовного розыска уже настолько мне надоел, что я прекратил отвечать на вопросы. В 18:21 всех нас увезли из Калпс-Медоуз в неизвестном направлении. В нашей машине мы ехали вчетвером: полицейский при всех регалиях расположился с Вульфом сзади, а шпик в штатском сидел справа от меня и следил, чтобы я на полном ходу не выпрыгнул из машины. Снова рядом со мной сидел советчик и указывал, куда поворачивать, но на сей раз меня не тянуло обнять его за плечи.

Какое-то время нас допрашивали поодиночке, но, в основном, вопросы задавали всем сразу, на деревянном помосте, так что раскладку я знал. Никто еще никого не обвинял. Трое — Корби, Раго и Гриффин — объяснили причину посещения палатки одинаково: они беспокоились по поводу здоровья Филина Холта и хотели его проведать. Четвертый, Дик Веттер, назвал ту причину, о которой я уже догадался: он подумал, что Гриффин собрался пригласить Холта выступить, и хотел ему воспрепятствовать. Кстати, Веттер оказался единственным из всех задержанных, кто поднял шум. По словам Веттера, он и так вырвался на пикник с огромным трудом, а на шесть вечера у него назначена репетиция, пропустить которую ну никак нельзя. В итоге, в 18:21, когда нас всех распихали по машинам, на Веттера было впору натягивать смирительную рубашку.

Ни один из них не дал бы голову на отсечение, что видел Холта живым: каждый полагал, что Филип спит. Все, кроме Веттера, показали, что подходили к кровати и смотрели в лицо «спящему», но ничего не заподозрили. Ни один из них не пытался заговорить с Холтом. На вопрос «кто, по-вашему, мог это сделать?» все ответили одинаково: должно быть, кто-то проник в палатку сзади, заколол спящего и скрылся. Ни для кого не было тайной, что у директора-распорядителя что-то с животом и врач предписал ему покой.

Про Флору я умышленно ничего не говорил, поскольку и я, и вы прекрасно знаем, что она тут ни при чем. Но вот у фараонов сложилось иное мнение. Я случайно подслушал, как один из них говорил другому, что заколоть больного скорее способна женщина, а не мужчина.

Полицейские были убеждены, что убийца проник в палатку сзади, в связи с чем особое значение приобрел тот факт, что я собственноручно завязал полог. Все показали, что видели, как я это проделал, кроме Дика Веттера, который утверждал, что ничего не заметил, потому что помогал укрывать Холта одеялом. Мы с Вульфом говорили, что, когда заходили в палатку во время речи Веттера, тесемка болталась развязанная. Вопрос был не в том, кто развязал ее, поскольку убийца мог легко просунуть руку снаружи, а в том, когда это было сделано. Тут ни от кого ничего путного выведать не удалось. Все четверо показали, что не обратили внимания на то, был ли завязан узел.

Вот как обстояло дело, когда нас увезли из Калпс-Медоуз. А привезли, как выяснилось, в местечко, где мне уже приходилось бывать дважды, причем вовсе не подозреваемым в убийстве — в здание окружного суда, раскинувшееся посреди живописной зеленой лужайки рядом с небольшой рощицей. Сначала нас всех согнали в одну комнату на первом этаже, потом после долгого ожидания препроводили на этаж выше, в контору окружного прокурора.

По меньшей мере девяносто один и две десятых процента всех окружных прокуроров в штате Нью-Йорк мнят себя достойными вселиться в губернаторский особняк, что украшает город Олбани, и это следует иметь в виду, когда вы общаетесь с окружным прокурором Джеймсом Р. Делани. Для него по меньшей мере четверо из этой шайки, а то и все пятеро, являлись достопочтенными и уважаемыми гражданами, обладающими большим весом в обществе и способными повлиять на исход выборов. Поэтому допрос свидетелей Делани проводил так, словно собрал их для того, чтобы просить их совета по срочному делу. Исключение составляли только мы с Вульфом: глядя на нас, прокурор мигом переставал улыбаться, а в голосе звенели металлические нотки.

Когда совет-допрос продлился примерно час, причем стенографист старательно фиксировал каждое слово, Делани подвел промежуточный итог.

— Похоже, — сказал он, — мы пришли к согласию, что «некто» проник в палатку сзади, заколол спящего Холта, после чего незаметно скрылся. Вы можете задать вопрос, откуда убийца знал, что под рукой у него окажется нож? Отвечу: он мог и не знать об этом. Возможно, сама мысль об убийстве пришла ему в голову лишь тогда, когда он увидел разделочные ножи. С другой стороны, убийца мог принести собственное оружие, но, заприметив коробку с ножами, сообразил, что лучше воспользоваться одним из них. Все это вполне вероятно, причем ни один из фактов, которыми мы располагаем, не противоречит нашей версии. Вы согласны, мистер Бакстер?

— Да, — кивнул начальник уголовной полиции. — До тех пор, пока мы не обнаружим новые факты.

— Разумеется, — подтвердил Делани. — Мы еще все трижды перепроверим.

Он обвел глазами присутствующих, потом возвестил:

— Джентльмены, и вы, мисс Корби, ставлю вас в известность, что вы не должны выезжать за пределы штата и вам следует являться для дачи показаний по первому вызову. Если вы не возражаете, то задерживать вас как важных свидетелей я не стану. Ваши адреса у нас есть, и мы знаем, где вас найти.

Делани вперил взгляд в Вульфа, и его тон тут же переменился.

— Что касается вас, Вульф, то с вами дело обстоит несколько иначе. Вы и Гудвин — лицензированные частные сыщики, и ваши досье не внушают мне доверия. Не знаю, что заставляет нью-йоркские власти терпеть ваши выходки, но здесь, в провинции, служат люди попроще — нам ваши штучки не нравятся. Даже претят.

Он опустил подбородок и посмотрел на Вульфа исподлобья, при этом глаза его превратились в узенькие щелочки.

— Давайте проверим, правильно ли я вас понял. По вашим словам, когда начал выступать Веттер, вы сунули руку в карман, чтобы проверить, на месте ли листок, на котором вы набросали тезисы для своей речи, не нашли его и подумали, что забыли его в машине, а потом, уже войдя в палатку, сообразили, что машина закрыта, а ключ у Гудвина; поэтому вы его вызвали в палатку и вместе с ним спустились к машине. Там Гудвин вспомнил, что листок с вашими заметками остался дома, в вашем кабинете, и тогда вы вернулись на помост и сели на прежнее место. И еще: выходя из палатки к машине, вы обратили внимание, что тесемка, на которую Гудвин завязал полог, висит развязанная. Так?

Вульф откашлялся.

— Мистер Делани, — произнес он. — Думаю, что дискутировать с вами по поводу доверия к нашим досье бесполезно, так же, как и пытаться оспаривать ваше утверждение насчет наших выходок или штучек. — Его плечи поднялись на одну восьмую дюйма, потом опустились. — Что же касается моих показаний, то изложили вы все верно, хотя и совершенно неприемлемым тоном. Оскорбительным.

— Я просто задал вам вопрос.

— Я ответил.

— Да. — Делани перевел взгляд на меня. — Вы, Гудвин, как и следовало ожидать, утверждаете то же самое. У вас было более чем достаточно времени, чтобы сговориться — суматоха после крика мисс Корби длилась довольно долго. Правда, вы показали, что после того, как Вульф вернулся на место, вы вдруг вспомнили, что он все-таки прихватил с собой тот листок и даже заглядывал в него во время езды в машине. Вы подумали, что Вульф мог оставить бумажку в машине, решили проверить и находились возле машины, когда услышали крик мисс Корби. Я правильно говорю?

Поскольку, обидевшись на Бакстера, я решил, что не стану им помогать, то ответил просто:

— Проверьте сами.

Делани вновь обратился к Вульфу:

— Если вы считаете мои вопросы оскорбительными, Вульф, я скажу вам следующее — мне трудно поверить в искренность ваших слов. Чтобы такой болтун нуждался в бумажке для подобного выступления — ни за какие коврижки не поверю! Да и все остальное в ваших показаниях шито белыми нитками: вы подумали, что забыли бумажку в машине, Гудвин решил, что вы оставили ее дома, а потом вдруг вспомнил, что вы вытаскивали ее по дороге. Есть и еще факты. Вы с Гудвином последними заходили в палатку перед тем, как мисс Корби обнаружила труп. Вы это сами признаете. Все другие уверяют, что не обратили внимания, завязана тесемка или нет; вы же с Гудвином утверждаете, что она была развязана — но иначе и быть не могло, поскольку вы выходили и входили с задней стороны.

Делани наклонил голову.

— Вы признаете, что в течение прошлого года не раз общались с Филипом Холтом. Вы также признались, что по отношению к вам Холт вел себя несносно — это ваше слово «несносно», — настаивая на том, чтобы ваш повар вступил в профсоюз. То, что я прочитал в вашем досье, позволяет мне утверждать, что человек, который ведет себя по отношению к вам «несносно», должен поостеречься. Если бы не оставалась возможность, что в палатку прокрался какой-то незнакомец — а я допускаю такую возможность, — я бы задержал вас здесь до тех пор, пока судья не выдаст ордер на ваш арест как важных свидетелей по делу об убийстве. Пока же я ограничусь более мягкими санкциями. — Он бросил взгляд на наручные часы. — Сейчас без пяти восемь. Недалеко отсюда на улице есть ресторан. Я пошлю с вами своего человека. Вы должны быть здесь к половине десятого. Я хочу еще раз проверить ваши показания — самым тщательным образом. Остальные, — его взгляд скользнул по присутствующим, — могут быть свободны, но не забывайте: вы не должны покидать пределы штата Нью-Йорк.

Вульф встал.

— Мы с мистером Гудвином отправляемся домой, — провозгласил он. — И сегодня вечером мы не вернемся.

Глаза Делали хищно сузились:

— Раз так, то вы вообще отсюда не выйдете. Можете заказать себе сандвичи.

— Мы арестованы?

Прокурор открыл было рот, закрыл его, потом раскрыл снова:

— Нет.

— Значит, мы уезжаем, — отрезал Вульф. — Я понимаю ваше недовольство, сэр, как-никак вам испортили праздник, и я прекрасно знаю, что вы меня недолюбливаете — меня или то, что, как вам кажется, вы знаете обо мне. Но я не собираюсь жертвовать своими привычками ради вас. Задержать меня вы можете только в том случае, если предъявите обвинение — но в чем? Мы с мистером Гудвином рассказали вам все, что нам известно. Ваши намеки, что я способен убить человека или подвигнуть на убийство мистера Гудвина лишь потому, что человек этот вел себя несносно — смехотворны. Вы сами допускаете, что убийцей может оказаться любой из десятитысячной толпы. У вас нет никаких оснований подозревать, что я или мистер Гудвин утаиваем от вас какие-то сведения, которые могли бы помочь следствию. Если вдруг раздобудете хоть один факт, подтверждающий ваши подозрения, то вы знаете, где нас найти. Пойдем, Арчи.

Вульф повернулся и решительно двинулся к выходу. Я последовал за ним. Мне трудно судить о том, как повел себя Делани после выходки Вульфа, потому что он оставался у меня за спиной, а оглядываться мне по тактическим соображениям не хотелось.

Поскольку вы сами представляете, что творится в праздник на нью-йоркских улицах, вас не должно удивить, что, добравшись домой — и приняв душ, мы сели ужинать только в половине десятого. Автомобиль — не лучшее место в мире, где можно делиться с Вульфом дурными впечатлениями (как впрочем и хорошими), и отравлять ему пищеварение за ужином мне тоже не хотелось, поэтому я дождался, пока Вульф закончит поглощать цыплят с трюфелями и брокколи, фаршированный картофель с травками и салат с сыром. Лишь когда Фриц принес нам в кабинет кофе, я раскололся. Вульф уже потянулся к пульту дистанционного управления (он включал телевизор лишь для того, чтобы доставить себе маленькую радость, выключив его), когда я произнес:

— Попридержите лошадей. Я должен кое-что доложить. Я понимаю, что вы сейчас довольны собой — нос вы им утерли здорово, — но у нас могут быть неприятности. Правда, у нас появилась зацепка. Убийца не проникал в палатку сзади. Убийца — один из четверки.

— Вот как, — безмятежно отозвался Вульф. Он сытно поужинал, сидел в любимом кресле и был поэтому настроен очень миролюбиво. — Ты опять за свои штучки, Арчи? Что за вздор ты несешь?

— Это не вздор, сэр. И я даже не пытаюсь доказать, что раз в жизни оказался хитрее вас. Когда вы спускались от палатки к машине, ваши мысли были настолько поглощены тем, как поскорее уехать оттуда, что вы, должно быть, не обратили внимания на женщину, которая сидела слева в «плимуте». А я чуть позже вышел к ней и поговорил. Это настолько важно, что я перескажу разговор дословно.

Так я и сделал. Такие разговоры для меня — детские игрушки, ведь мне приходится порой дословно пересказывать диалоги, в которых принимают участие трое, а то и четверо собеседников. Когда я закончил, Вульф ожег меня злобным взглядом.

— Проклятье! — прорычал он.

— Да, сэр. Я собирался вам это рассказать, когда мы придумывали причину для вылазки к машине, но нам помешали, а потом не было подходящего случая, к тому же миссис Банау уехала, да и этот тип по имени Бакстер оскорбил меня в лучших чувствах. Но главная причина заключалась в вас — уж больно вы рвались домой. Если бы они пронюхали, что убийцу следует искать среди нас шестерых-семерых, включая Флору, всех бы задержали как важных свидетелей, а Четвертого июля вас бы никто под залог не выпустил. Мне-то что — мне к камерам не привыкать, но вы с вашими габаритами в катере не поместились бы. К тому же, подумалось мне, дома вы бы с большей охотой согласились обсудить вопрос о том, чтобы повысить мне жалованье. Я угадал?

— Замолчи.

Вульф зажмурился, но ненадолго.

— Мы влипли, — произнес он. — В любую минуту они могут отыскать эту женщину, либо она сама заявит в полицию. Что она собой представляет? Ты пересказал мне ее слова, но я хочу знать, чего от нее ожидать.

— С ней все в порядке. Ей поверят. Меня, во всяком случае, она убедила. И вас убедит. С того места, где она сидела, вход в палатку был виден как на ладони, ближе, чем в десяти ярдах отнес.

— Если она не дремала.

— По ее словам — нет, а фараоны ей поверят. Она утверждает, что, кроме нас с вами, в палатку никто не заходил, и будет стоять на своем, что бы ни случилось.

— А вдруг она сама или кто-то другой, кого она выгораживает… Нет, это ерунда — она оставалась там и после того, как обнаружили труп. Да, мы влипли.

— Да, сэр. — Не увидев в глазах Вульфа благодарности, на которую рассчитывал, я продолжил: — Чтобы облегчить ваши мучения, хочу сказать, чтобы вы обо мне не беспокоились. В утаивании важных сведений меня не обвинят, поскольку о разговоре с ней я не упоминал. Я всегда могу сказать, что не поверил ей и не хотел осложнять дело, впутывая в него дополнительные обстоятельства. Конечно, мне придется придумать оправдание тому, что я пристал к ней с расспросами, но это проще пареной репы. Я могу показать, что нашел труп после того, как вы начали свою речь и, прежде чем сообщить в полицию, решил расспросить свидетельницу, но меня прервал вопль Флоры. Так что за меня не волнуйтесь. Я сделаю все, что вы скажете. Могу утром позвонить Делани — или позвоните ему сами — и во всем признаться. Или можем сидеть и ждать у моря погоды. Как скажете.

— Фу! — фыркнул Вульф.

— Аминь, — сказал я.

Вульф шумно втянул в себя добрый бушель воздуха и со свистом выпустил его наружу.

— Возможно, в данную минуту эта женщина уже дает показания полиции, — проворчал он. — Нет, я тебя не корю, напротив — ты молодец. Если бы ты рассказал им о ней, мы бы провели ночь в тюрьме. — Он скорчил гримасу. — Ба! Так, по крайней мере, у нас руки развязаны. Который час?

Я посмотрел на наручные часы. Вульфу, чтобы взглянуть на настенные часы, пришлось бы повернуть голову почти на девяносто градусов, а на такой подвиг он не способен.

— Восемь минут двенадцатого.

— Ты можешь вызвать их сюда сейчас?

— Сомневаюсь. Всех пятерых?

— Да.

— Разве что на заре. Привести их к вам в спальню?

Вульф потер кончик носа.

— Ладно. Только обзвони их сейчас, кого найдешь. Договорись на одиннадцать утра. Скажи, что я готов разоблачить убийцу, но должен с ними посоветоваться.

— Что ж, на такую приманку они клюнут, — признал я и потянулся к телефону.