Праздникъ безсмертiя

Тысяча лѣтъ прошло съ того дня, какъ геніальный химикъ Фриде изобрѣлъ физіологическій иммунитетъ, — впрыскиваніе котораго обновляло ткани организма и поддерживало въ людяхъ вѣчную цвѣтущую молодость. Мечты средневѣковыхъ алхимиковъ, философовъ, поэтовъ и королей осуществились…

Городовъ — какъ въ прежнее время — тогда уже не существовало. Благодаря легкости и общедоступности воздушнаго сообщенія, — люди не стѣснялись разстояніемъ и разселились по землѣ въ роскошныхъ виллахъ, утопающихъ въ зелени и цвѣтахъ.

Спектротелефонъ каждой виллы соединялъ квартиры съ театрами, газетными бюро и общественными учрежденіями… Каждый у себя дома могъ свободно наслаждаться пѣніемъ артистовъ, видѣть на зеркальномъ экранѣ сцену, — выслушивать рѣчи ораторовъ, бесѣдовать съ знакомыми…

На мѣстѣ же городовъ сохранились коммунистическіе центры, гдѣ въ громадныхъ многоэтажныхъ зданіяхъ были сосредоточены магазины, школы, музеи и другія общественныя учрежденія.

Земля превратилась въ сплошной фруктовый лѣсъ… Спеціальные лѣсоводы занимались искусственнымъ разведеніемъ дичи въ особыхъ паркахъ…

Не было недостатка и въ водѣ… Ее получали при посредствѣ электричества изъ соединеній кислорода съ водородомъ… Освѣжающіе фонтаны били каскадомъ въ тѣнистыхъ паркахъ. Серебрящіеся на солнцѣ пруды со всевозможными породами рыбъ и симметричные каналы украшали землю.

На полюсахъ искусственныя солнца изъ радія растопили льды, — а по ночамъ надъ землей поднимались электрическія луны и разливали мягкій ласкающій свѣтъ.

Одна только опасность грозила землѣ, — перенаселеніе, — такъ какъ люди не умирали. И народное законодательное собраніе одобрило предложенный правительствомъ законъ, по которому каждой женщинѣ въ продолженіе своей безконечной жизни на землѣ разрѣшалось оставлять при себѣ не болѣе тридцати человѣкъ дѣтей. Родившіяся же сверхъ этого числа должны были по достиженіи пятисотлѣтней зрѣлости переселяться на другія планеты въ герметически закупоренныхъ корабляхъ. Продолжительность человѣческой жизни позволяла совершать очень далекія путешествія. И помимо земли люди проникли на всѣ ближайшія планеты солнечной системы.

Вставъ утромъ съ роскошной постели изъ тончайшихъ платиновыхъ проволокъ и аллюминія, Фриде принялъ холодный душъ, продѣлалъ обычныя гимнастическія упражненія, облачился въ легкую термоткань, которая давала прохладу лѣтомъ и согрѣвала зимой, и позавтракалъ питательными химическими пластинками и экстрактомъ изъ переработанной древесины, напоминающимъ по вкусу Бессарабское вино. Все это отняло около часа. Чтобъ не терять даромъ времени, онъ — совершая туалетъ — соединилъ микрофономъ уборную комнату съ газетнымъ бюро и выслушалъ новости міра.

Радостное ощущеніе силы и здоровья переполнило все его тѣло, крѣпкое и стройное, — какъ будто состоящее только изъ костей и мышцъ…

Фриде вспомнилъ, что сегодня въ двѣнадцать часовъ ночи исполняется ровно тысячелѣтіе человѣческаго безсмертія… Тысяча лѣтъ!.. И невольно мысль его стала подводить итоги пережитаго…

Въ сосѣдней комиатѣ — библіотека собственныхъ сочиненій Фриде, — около четырехъ тысячъ томовъ книгъ, написанныхъ имъ. Здѣсь же и его дневникъ, прерванный на восемьсотъ пятидесятомъ году жизни, шестьдесятъ огромныхъ фоліантовъ, написанныхъ упрощеннымъ силлабическимъ способомъ, напоминающимъ древнюю стенографію.

Далѣе — за кабинетомъ — художественное ателье, — рядомъ — скульптурная мастерская, — еще далѣе — залъ въ стилѣ варіэноктюрнъ, смѣнившемъ декантскій, — здѣсь Фриде писалъ стихи, — и, наконецъ, симфоническій залъ съ клавишными и струнными инструментами, на которыхъ играли путемъ всевозможныхъ механическихъ приспособленій, достигая тѣмъ необычайной полноты и мощи звука. Вверху надъ домомъ была устроена физико-химическая лабораторія.

Геніальность Фриде была разностороння и напоминала геніальность одного изъ его предковъ по матери — Бекона, оказавшагося не только великимъ ученымъ, но и драматургомъ, произведенія котораго долгое время приписывались Шекспиру. Въ теченіе тысячелѣтія Фриде оказалъ успѣхи почти во всѣхъ отрасляхъ науки и искусства.

Отъ химіи, — гдѣ — какъ ему показалось — онъ исчерпалъ всѣ силы и возможности своего ума, Фриде перешелъ къ занятіямъ скульптурой. Въ теченіе восьмидесяти лѣтъ онъ былъ не менѣе великимъ скульпторомъ, давшимъ міру много прекрасныхъ вещей. Отъ скульптуры онъ обратился къ литературѣ: за сто лѣтъ написалъ двѣсти драмъ и до пятнадцати тысячъ поэмъ и сонетовъ. Потомъ почувствовалъ влеченіе къ живописи. Художникомъ онъ оказался зауряднымъ. Впрочемъ, техникой искусства онъ овладѣлъ въ совершенствѣ, и, — когда справлялъ пятидесятилѣтній юбилей, — критики въ одинъ голосъ пророчили ему блестящую будущность. Въ качествѣ человѣка, подающаго надежды, онъ проработалъ еще около пятидесяти лѣтъ и занялся музыкой: сочинилъ нѣсколько оперъ, имѣвшихъ нѣкоторый успѣхъ. Такъ, въ разное время Фриде переходилъ къ астрономіи, механикѣ, исторіи и, наконецъ, философіи. Послѣ того онъ уже не зналъ, что дѣлать… Все, чѣмъ жила современная культура, его блестящій умъ впиталъ, — какъ губка, — и онъ опять вернулся къ химіи.

Занимаясь лабораторными опытами, онъ разрѣшилъ послѣднюю и единственную проблему, надъ которой долго билось человѣчество еще со временъ Гельмгольца, — вопросъ о самопроизвольномъ зарожденіи организмовъ и одухотвореніи мертвой матеріи. Болѣе никакихъ проблемъ не оставалось.

Работалъ Фриде по утрамъ. И изъ спальной отправился прямо на верхъ, — въ лабораторію.

Подогрѣвая на электрическомъ накаливателѣ колбы и наскоро пробѣгая въ умѣ давно извѣстныя формулы, которыя не было надобности даже записывать, — онъ переживалъ странное чувство, все чаще посѣщавшее его за послѣднее время.

Опыты не интересовали и не увлекали его. Давно во время занятій онъ уже не испытывалъ того радостнаго энтузіазма, который когда-то согрѣвалъ душу, вдохновлялъ и переполнялъ всего его высшимъ счастьемъ. Мысли неохотно двигались по избитымъ, хорошо знакомымъ путямъ, сотни комбинацій приходили и уходили въ повторяющихся и наскучившихъ сочетаніяхъ. Съ томительнымъ тягостнымъ ощущеніемъ пустоты въ душѣ онъ стоялъ и думалъ:

— Физически человѣкъ сталъ — какъ Богъ… Онъ можетъ господствовать надъ мірами и пространствомъ. Но неужели человѣческая мысль, — о которой люди христіанской эры говорили, что она безпредѣльна, — имѣетъ свои границы? Неужели мозгъ, включающій только опредѣленное количество нейроновъ, въ состояніи произвести также только опредѣленное количество идей, образовъ и чувствъ, — не болѣе?..

— Если это такъ, то…

И ужасъ предъ будущимъ охватывалъ Фриде.

Съ чувствомъ глубокаго облегченія, чего никогда не бывало прежде во время занятій, онъ вздохнулъ, услышавъ знакомую мелодію автоматическихъ часовъ, возвѣщающую о концѣ работы…

Въ два часа Фриде былъ въ общественной столовой, которую посѣщалъ ежедневно только потому, что здѣсь встрѣчался съ членами своего многочисленнаго потомства, большинства которыхъ онъ даже и не зналъ.

Онъ имѣлъ около пятидесяти человѣкъ дѣтей, двѣ тысячи внуковъ и нѣсколько десятковъ тысячъ правнуковъ и праправнуковъ. Потомствомъ его, разсѣяннымъ въ разныхъ странахъ и даже въ разныхъ мірахъ, можно было бы заселить значительный городъ въ древности.

Фриде не питалъ къ внукамъ и дѣтямъ никакихъ родственныхъ чувствъ, какія были присущи людямъ прошлаго. Потомство было слишкомъ многочисленно для того, чтобы сердце Фриде вмѣстило въ себя любовь къ каждому изъ членовъ его семьи. И онъ любилъ всѣхъ той отвлеченной благородной любовью, которая напоминала любовь къ человѣчеству вообще.

Въ столовой ему были оказаны знаки публичнаго почтенія и представленъ совсѣмъ еще молодой человѣкъ, — лѣтъ двухсотъ пятидесяти, — его правнукъ Марго, — сдѣлавшій большіе успѣхи въ астрономіи.

Марго только что возвратился изъ двадцатипятилѣтней отлучки; онъ былъ въ экспедиціи на планетѣ Марсъ и теперь съ увлеченіемъ разсказывалъ о путешествіи. Жители Марса — мегалантропы — быстро восприняли всѣ культурныя завоеванія земли. Они хотѣли бы посѣтить своихъ учителей на землѣ, — но ихъ громадный ростъ препятствуетъ имъ осуществить это желаніе, — и теперь они заняты вопросомъ о постройкѣ большихъ воздушныхъ кораблей.

Фриде разсѣянно слушалъ разсказъ о флорѣ и фаунѣ Марса, о каналахъ его, о циклопическихъ постройкахъ марсіанъ… И все, о чемъ съ такимъ пыломъ говорилъ Марго, нисколько не трогало его. Триста лѣтъ тому назадъ онъ одинъ изъ первыхъ совершилъ полетъ на Марсъ и прожилъ тамъ около семи лѣтъ… Потомъ онъ совершилъ еще раза два-три коротенькія прогулки туда же. Каждый уголокъ поверхности Марса знакомъ ему не хуже, чѣмъ на землѣ.

Чтобъ не оскорблять все же внука невниманіемъ, онъ спросилъ:

— Скажите, юный коллега, не встрѣчали ли вы на Марсѣ моего стараго пріятеля Левіонаха, и какъ онъ поживаетъ?..

— Какъ же, встрѣчалъ, — нашъ уважаемый патріархъ, — съ живостью отвѣтилъ Марго. — Левіонахъ занятъ теперь сооруженіемъ грандіозной башни, величиною съ Эльбурсъ.

— Такъ я и зналъ, такъ и зналъ, — загадочно улыбаясь, проговорилъ Фриде. — Я предсказывалъ, что въ извѣстномъ возрастѣ всѣхъ марсіанъ охватитъ страсть къ большимъ сооруженіямъ. Однако, юный коллега, до свиданія… Мнѣ надо спѣшить по одному важному дѣлу. Желаю вамъ успѣха.

Маргарита Анчъ, цвѣтущая женщина лѣтъ семьсотъ пятидесяти, послѣдняя жена Фриде, связью съ которой онъ начиналъ уже тяготиться, была президентшей кружка любителей философіи. Еще за нѣсколько верстъ до ея виллы, Фриде фонограммой далъ знать о своемъ приближеніи.

Фриде и Анчъ жили отдѣльно, чтобы не стѣснять самостоятельности другъ друга.

Анчъ встрѣтила мужа въ альковѣ тайнъ и чудесъ, — изумительномъ павильонѣ, гдѣ все было залито мягкимъ ультрахромолитовымъ цвѣтомъ, восьмымъ въ спектрѣ, котораго не знали древніе люди съ ихъ неразвитымъ чувствомъ зрѣнія, — подобно тому — какъ еще раньше дикари не знали зеленаго цвѣта.

Красивый шелковый туниконъ, — до колѣнъ, чтобы не стѣснять движеній, — свободно и легко облегалъ ея стройныя формы. Распущенные черные волосы волнистыми прядями упадали на спину. И ароматомъ тонкихъ и нѣжныхъ духовъ вѣяло отъ нея.

— Очень рада видѣть тебя, милый Фриде, — сказала она, цѣлуя мужа въ большой и выпуклый, — точно изваянный изъ мрамора, лобъ. — Ты мнѣ нуженъ для одного важнаго дѣла…

— Я это предчувствовалъ, когда ты въ послѣдній разъ говорила со мной по телефоноскопу, — отвѣтилъ Фриде… — Признаюсь, меня немного удивилъ тогда твой таинственный видъ… Ну, въ чемъ же дѣло… Почему такая экстренность?..

— Я хотѣла такъ, мой милый, — съ кокетливой улыбкой сказала Анчъ… — Можетъ быть, это и капризъ, — но… иногда приходятъ желанія, отъ которыхъ трудно отказаться… Кстати, гдѣ мы встрѣчаемъ сегодня ночью Праздникъ безсмертія?.. И сегодняшній же день, если ты помнишь, исполняется ровно восемьдесятъ три года со времени заключенія между нами брачнаго союза…

— Однако, — подумалъ про себя Фриде и съ неохотой отвѣтилъ:

— Не знаю!.. Я еще не думалъ объ этомъ.

— Но, конечно, — мы встрѣчаемъ его вмѣстѣ? — съ легкой тревогой спросила Анчъ…

— Ну, разумѣется, — отвѣтилъ Фриде… И отъ того, что непріятное чувство разливалось внутри его, — онъ поспѣшилъ заговорить о другомъ:

— Въ чемъ же твое важное дѣло?

— Сейчасъ сообщу, мой милый… Я хотѣла приготовить къ новому тысячелѣтію сюрпризъ. Идея, съ которой ты познакомишься, вотъ уже нѣсколько десятковъ лѣтъ занимаетъ меня и, наконецъ, только теперь вылилась въ окончательную форму.

— Гм-м… Что-нибудь изъ области ирраціональнаго прагматизма?.. — пошутилъ Фриде.

— О, нѣть!.. — съ граціозной улыбкой отвѣтила Анчъ.

— Въ такомъ случаѣ что-нибудь изъ области политики? — продолжалъ Фриде. — Вы, женщины, — въ этомъ отношеніи всегда хотите итти впереди мужчинъ…

Анчъ засмѣялась.

— Ты великолѣпный угадчикъ, милый. Да, я приступаю къ организаціи общества для совершенія гражданскаго переворота на землѣ, и мнѣ нужна твоя помощь… Ты долженъ быть союзникомъ въ распространеніи моихъ идей… Тебѣ — при твоемъ вліяніи и связяхъ въ обществѣ — это очень легко сдѣлать…

— Все будетъ зависѣть отъ характера твоихъ замысловъ, — подумавъ, возразилъ Фриде. — Напередъ я ничего не могу тебѣ обѣщать…

Анчъ слегка нахмурила тонко очерченныя брови и продолжала:

— Идея моя заключается въ томъ, чтобы уничтожить послѣднія законодательныя цѣпи, которыми люди еще связываютъ себя на землѣ… Пусть каждый человѣкъ въ отдѣльности осуществляетъ то, что въ древности называлось государствомъ, — является автономнымъ… Никто не смѣетъ накладывать на него какихъ-либо узъ… Центральной же власти должна принадлежать только организація хозяйства…

— Но вѣдь по существу такъ въ дѣйствительности и есть? — возразилъ Фриде. — Скажи, чѣмъ и когда стѣсняется воля гражданъ?

Анчъ вспыхнула и горячо заговорила:

— А законъ объ ограниченіи дѣторожденія женщинъ тридцатью членами семьи?.. Развѣ это не ограниченіе?.. Развѣ это не дикое насиліе надъ личностью женщинъ?… Правда, вы, мужчины, не чувствуете на себѣ гнета этого закона.

— Но вѣдь этотъ законъ вытекаетъ изъ экономической необходимости?..

— Тогда надо предоставить рѣшеніе его не случайностямъ природы, — а мудрому вмѣшательству сознанія … Почему я должна отказаться отъ тридцать пятаго сына, сорокового, и такъ далѣе, и оставить на землѣ тридцатаго? Вѣдь мой сороковой сынъ можетъ оказаться геніемъ, тогда какъ тридцатый — жалкой посредственностью!.. Пусть на землѣ остаются только сильные и выдающіеся, а слабые уходятъ съ нея… Земля должна быть собраніемъ геніевъ…

Фриде холодно замѣтилъ:

— Все это неосуществимыя фантазіи, которыя къ тому же не новы, — были высказаны полтораста лѣтъ тому назадъ біологомъ Мадленомъ… Нельзя ломать порядковъ, которые являются наиболѣе мудрыми… Между прочимъ, долженъ сказать тебѣ, что женщины древней эпохи такъ не разсуждали. У нихъ было то, что называется материнскимъ состраданіемъ: слабыхъ и уродливыхъ дѣтей онѣ любили болѣе, чѣмъ сильныхъ и красивыхъ… Нѣтъ, — я отказываюсь быть твоимъ союзникомъ… Мало того, въ качествѣ члена правительства, — представителя «Совѣта Ста», — я накладываю свое veto на твои дѣйствія…

— Но, ты — какъ геній — не долженъ бояться переворотовъ!..

— Да… Но, какъ геній, — я предвижу весь тотъ ужасъ, который произойдетъ на землѣ, когда вопросъ о разселеніи будетъ рѣшаться свободной волей гражданъ… Начнется такая борьба за обладаніе землей, отъ которой погибнетъ человѣчество… Правда, человѣчество неминуемо погибнетъ и по другимъ причинамъ, замкнется въ безвыходномъ кругѣ однообразія, — закончилъ Фриде, какъ бы разсуждая самъ съ собой, — но зачѣмъ искусственно приближать роковой моментъ?..

Анчъ молчала. Она никакъ не ожидала отказа въ борьбѣ.

Потомъ, холодно повернувшись строгимъ классическимъ профилемъ къ Фриде, сказала съ обидой:

— Дѣлай, какъ знаешь!.. Вообще я замѣчаю, что въ послѣднее время какъ будто чего-то не достаетъ въ нашихъ отношеніяхъ… Не знаю, можетъ быть, ты тяготишься ими…

— Можетъ быть, — сухо отвѣтилъ Фриде… — Надо напередъ свыкнуться съ мыслью, что любовь на землѣ не вѣчна… Въ теченіе моей жизни — ты восемнадцатая женщина, съ которой я заключилъ брачный союзъ и девяносто вторая, которую я любилъ…

— Ну, конечно!.. — сказала Анчъ, гнѣвно закусила губки, и розовыя пятна выступили на нѣжно-золотистой кожѣ ея лица… — Но вы, мужья, почему-то требуете, чтобъ женщина оставалась вѣрна вамъ до конца, и почему-то только себѣ присваиваете право измѣнять ей первыми…

Фриде пожалъ плечами:

— Право сильнѣйшаго, на которомъ ты только что строила свою теорію…

Анчъ отъ возмущенія вся задрожала, но искусно овладѣла собой и съ гордымъ спокойствіемъ замѣтила:

— Итакъ, мы разстанемся… Ну, что же?.. Желаю вамъ успѣха въ вашей будущей жизни…

— Отъ души желаю и вамъ того же! — стараясь не замѣчать яда ея словъ, отвѣтилъ Фриде.

Единственное чувство, которое онъ испытывалъ, это чувство тягостнаго томленія… Тридцать одинъ разъ при объясненіяхъ съ женщинами пришлось ему слышать эти слова, съ однимъ и тѣмъ же выраженіемъ въ лицѣ, голосѣ и глазахъ…

— Какъ все это старо!.. И какъ надоѣло!.. — думалъ онъ, усаживаясь въ изящный, похожій на игрушку, аэропланъ…

Вечеръ Фриде провелъ на воздушномъ поплавкѣ, на высотѣ пяти тысячъ метровъ, въ многочисленной компаніи молодежи, собравшейся по случаю пріѣзда Марго. Сидѣли за большимъ круглымъ вращающимся столомъ, верхняя крышка котораго подкатывалась на воздушныхъ рельсахъ, принося и унося цвѣты, фрукты и веселящій возбуждающій напитокъ, необычайно ароматичный и пріятный на вкусъ.

Внизу феерическими ослѣпительными огнями блестѣла земля… По сѣти гладко накатанныхъ дорогъ катились автомобили спортсменовъ, позволявшихъ себѣ иногда въ видѣ рѣдкаго удовольствія этотъ старый способъ передвиженія. Электрическія луны, разливая фосфорическое сіяніе, роняли мягкій голубой свѣтъ на сады, виллы, каналы и озера, — и издали въ игрѣ полусвѣтовъ и полутѣней земля казалась затканной прозрачной серебряною сѣткой…

Молодежь съ восхищеніемъ любовалась красотой открывающейся передъ ними картины, особенно не видѣвшій двадцать пять лѣтъ земли Марго…

Онъ повернулъ механическій рычагъ. И кресло, на которомъ онъ сидѣлъ, поднялось на стержнѣ надъ столомъ, такъ что всѣмъ собравшимся стало видно говорящаго:

— Друзья!.. Предлагаю тостъ и гимнъ въ честь Вселенной!

— Великолѣпно!.. — радостно подхватили собравшіеся… — Тостъ и гимнъ.

Во время пиршествъ часто пѣли національные гимны, составленные композиторами, патріархами семей. Поэтому вслѣдъ за первымъ предложеніемъ Марго сдѣлалъ второе:

— Друзья!.. Такъ какъ нашему столу оказана честь присутствіемъ здѣсь нашего уважаемаго патріарха Фриде, — то предлагаю спѣть его гимнъ «Безсмертный».

И взгляды всѣхъ устремились на Фриде. Онъ сидѣлъ погруженный въ свои мысли и — когда было произнесено его имя — склонилъ въ знакъ согласія голову.

Подъ аккомпаниментъ величественнаго симфоніона стройные мужскіе и женскіе голоса запѣли гимнъ, написанный въ звучныхъ и смѣлыхъ мажорныхъ тонахъ. Гимнъ состоялъ изъ восьмистишій, заканчивающихся каждое словами:

Торжественнымъ хораломъ плыли звуки, казавшіеся молитвеннымъ вздохомъ самого неба, приблизившаго къ землѣ свои загадочныя и глубокія дали…

Только Фриде сидѣлъ попрежнему безучастный ко всему, что дѣлается кругомъ… И когда гимнъ былъ оконченъ, взгляды всѣхъ опять устремились на него. И одинъ изъ болѣе близкихъ къ Фриде внуковъ, химикъ Линчъ, взялъ на себя смѣлость спросить:

— Уважаемый патріархъ!.. Что съ вами?.. Вы не принимаете участія въ пѣніи вашего любимаго гимна!

Фриде поднялъ голову… Сперва у него мелькнула мысль, что не слѣдуетъ омрачать веселья молодежи никакими сомнѣніями, но сейчасъ же на смѣну ей пришла другая: рано или поздно всѣ неизбѣжно будутъ переживать то же самое, что и онъ.

И Фриде сказалъ:

— Этотъ гимнъ — величайшее заблужденіе моего ума… Всевѣдѣніе и безсмертіе заслуживаютъ не благословенія, а проклятія… Да, будь они прокляты!..

Всѣ удивленно повернулись къ патріарху. Онъ сдѣлалъ паузу, обвелъ присутствующихъ полнымъ глубокой муки взоромъ и продолжалъ:

— Вѣчная жизнь есть невыносимая пытка… Все повторяется въ мірѣ, — таковъ жестокій законъ природы… Цѣлые міры создаются изъ хаотической матеріи, загораются, потухаютъ, сталкиваются съ другими, обращаются въ разсѣянное состояніе и снова создаются. И такъ безъ конца… Повторяются мысли, чувства, желанія, поступки и даже самая мысль о томъ, что все повторяется, приходитъ въ голову, можетъ быть, въ тысячный разъ… Это ужасно!..

Фриде крѣпко сжалъ руками голову. Ему показалось, что онъ сходитъ съ ума…

Кругомъ всѣ были ошеломлены его словами.

Черезъ мгновенье Фриде заговорилъ снова, — громко и строго, — точно вызывалъ кого на бой:

— Какая великая трагедія человѣческаго бытія — получить силу Бога и превратиться въ автомата, который съ точностью часового механизма повторяетъ самого себя!.. Знать напередъ — что дѣлаетъ марсіанинъ Леніонахъ, или — что скажетъ любимая женщина!.. Вѣчно живое тѣло и вѣчно мертвый духъ, — холодный и равнодушный, какъ потухшее солнце!..

Никто изъ слушателей не зналъ, что отвѣтить… Только химикъ Линчъ, чрезъ нѣкоторое время опомнившись отъ перваго впечатлѣнія, произведеннаго на него рѣчью, обратился къ Фриде со словами:

— Уважаемый учитель!.. Мнѣ кажется, есть выходъ изъ этого положенія. Что, если возродить частицы мозга, пересоздать самого себя, перевоплотиться!..

— Это не выходъ, — горько усмѣхнулся Фриде… — Если такое перевоплощеніе и возможно, то оно будетъ значить, что мое настоящее, сейчасъ существующее «я» со всѣми моими мыслями, моими чувствами и желаніями исчезнетъ безслѣдно… Будетъ мыслить и чувствовать кто-то иной, незнакомый мнѣ и чуждый. Въ древности люди слагали басни, что душа человѣка послѣ его смерти входитъ въ другое существо, забывая о своей прошлой жизни. Чѣмъ же будетъ отличаться мое обновленное и возрожденное состояніе отъ прежнихъ умираній и перевоплощеній во времени, въ которыя вѣрили дикари? Ничѣмъ… И стоило ли человѣчеству тратить геній на то, чтобъ, достигши безсмертія, вернуться въ концѣ концовъ къ старой проблемѣ смерти?..

Фриде неожиданно оборвалъ рѣчь, откатился въ креслѣ на перронъ площадки и, посылая прощальное привѣтствіе, сказалъ:

— Простите, друзья, что я васъ покидаю… Къ прискорбію своему вижу, что своею рѣчью нарушилъ веселье вашего стола…

И уже приготовляясь къ тому, чтобъ летѣть на землю, онъ съ аэроплана крикнулъ:

— Такъ или иначе, только смерть можетъ положить конецъ страданіямъ духа!..

Этотъ загадочный возгласъ поразилъ всѣхъ и родилъ въ душахъ смутныя предчувствія какой-то надвигающейся бѣды… Марго, Линчъ, а за ними прочіе откатили свои кресла на перронъ и долго встревоженными глазами слѣдили, какъ въ ночномъ просторѣ качался и плылъ, сіяя прозрачными голубыми огнями, аэропланъ Фриде…

Фриде рѣшилъ покончить съ собой самоубійствомъ, но предстояло затрудненіе въ выборѣ способа смерти. Современная ему медицина знала средства оживлять трупы и возстановлять отдѣльныя части человѣческаго тѣла. И всѣ древніе способы самоубійства, — ціанъ-кали, морфій, углеродъ, синильная кислота, — были непригодны…

Можно было разбить себя на милліоны частицъ взрывчатымъ веществомъ, или взлетѣть на герметическомъ кораблѣ вверхъ и обратиться въ одного изъ спутниковъ какой-нибудь планеты… Но Фриде рѣшилъ прибѣгнуть къ самосожженію и притомъ въ его древней варварской формѣ, на кострѣ, хотя техника его времени позволяла сжигать радіемъ въ одно мгновеніе громадныя массы вещества:

— Смерть на кострѣ!.. По крайней мѣрѣ, это будетъ красиво…

Онъ написалъ завѣщаніе:

Въ альковѣ тайнъ и чудесъ онъ воздвигъ костеръ. Прикрѣпилъ себя цѣпями къ чугунному столбу, около котораго сложилъ горючія вещества.

Окинулъ умственнымъ взглядомъ то, что оставляетъ на землѣ.

Ни одного желанія и ни одной привязанности! Страшное одиночество, о которомъ понятія не имѣли въ древности, преслѣдуетъ его… Тогда — въ прежнее время — были одиноки потому, что среди окружающихъ не находили отвѣта на исканія духа… Теперь же одиночество потому, что духъ ничего болѣе не ищетъ, не можетъ искать, омертвѣлъ…

Безъ сожалѣній Фриде покидалъ землю.

Въ послѣдній разъ вспомнилъ миѳъ о Прометеѣ и подумалъ:

— Божественный Прометей добылъ когда-то огонь и привелъ людей къ безсмертію. Пусть же этотъ огонь дастъ безсмертнымъ людямъ то, что предназначено имъ мудрой природой: умираніе и обновленіе духа въ вѣчно существующей матеріи.

Ровно въ полночь выстрѣлы сигнальныхъ ракетъ возвѣстили о наступленіи второй тысячелѣтней эры человѣческаго безсмертія. Фриде нажалъ электрическую кнопку, запалилъ зажигательный шнуръ, и костеръ вспыхнулъ.

Страшная боль, о которой онъ сохранилъ смутныя воспоминанія изъ дѣтства, исказила его лицо. Онъ судоржно рванулся, чтобъ освободиться, и нечеловѣческій вопль раздался въ альковѣ…

Но желѣзныя цѣпи держали крѣпко… А огненные языки извивались вокругъ тѣла и шипѣли:

— Все повторяется!..

А. Богдановъ.