Предательство истины

Идеологическая обработка украинских детей

Вскоре после того как мы с Машей приехали в Донецк в ее первую поездку, мы встретились с человеком, который сыграл важную роль в нашем понимании этого запутанного конфликта: Яном Гагиным. Опытный игрок на политической арене, Гагин был советником главы Донецкой Народной Республики. Сын русского и украинки, Ян обладал обширными знаниями и великолепно разбирался как в российской, так и в украинской политике.

Его суждения отлично дополняли глубокое понимание общей, пусть и противоречивой, истории обеих стран. Гагин стал маяком, который указывал нам путь сквозь информационный туман.

С надеждой в душе и гуманитарной помощью в багажниках мы отправились в Мариуполь. После раздачи гуманитарки мы приехали в школу, где в библиотеке стояли стопки детских книжек. Внушительная коллекция, которая должна была помогать формировать сознание юных учеников, возрастом от семи лет и до старших классов. Здесь были представлены самые разнообразные книги: от ярких картинок для тех, кто видит мир в красках и образах, до аналитических текстов и исторических рукописей для более взрослых и взыскательных читателей.

Больше всего меня поразили не сами книги, а тот скрытый нарратив, который в них прослеживался. Образ России и русских резко контрастировал с традиционными представлениям и историческими концепциями: в этих книгах они изображались противниками Украины. Авторы этих пособий всячески старались устранить любые свидетельства общей культуры и истории народов, внедряя в сознание молодых людей представление о русских как об угрозе, как о тех, кто не заслуживает ничего, кроме презрения и ненависти. Целью этого страшного нарратива было расчеловечивание русских людей, попытка сформировать образ воплощения зла на земле в умах украинских детей.

Ян Гагин, Маша и я доставляем гуманитарную помощь в Мариуполь

Мария была обескуражена и огорчена этим открытием. Она была воспитана в уверенности, что Киев, столица Украины, является «матерью городов русских». Она хорошо помнила исторический камень в Киеве, на поверхности которого было высечено: «Отсюда пошла земля Русская». Такое вопиющее расхождение между ее образованием и тем, что преподавали украинским детям, пугало. В ее голове роились вопросы: зачем распространять такую ложь? Зачем прививать такую беспочвенную ненависть?

Это неприятное открытие помогло Марии понять, почему некоторые украинцы поддерживают и даже выступают за бомбардировки Донбасса и уничтожение его жителей. При этом она подчеркнула, что это относится не ко всем украинцам, так же, как и россияне имеют разные точки зрения. Тем не менее невозможно отрицать, что эта внушенная враждебность сыграла значительную роль в разжигании конфликта, создав идеологическую почву для него.

Осада Волновахской больницы: тайные ужасы

Наша поездка в Волновахскую больницу, расположенную в самом центре некогда кипевшего жизнью города, теперь превратившегося в поле боя, стала для нас одним из самых тяжелых впечатлений. Каждое пулевое отверстие в стенах полуразрушенного здания напоминало о недавних событиях.

По мере того как мы пробирались по заваленным обломками коридорам, мы знакомились с персоналом больницы. Многие из сотрудников, которых мы встретили, стали непосредственными свидетелями того, что здесь происходило. Врачи, медсестры и санитары, которые посвятили себя спасению жизней, оказались в самом центре военного конфликта. Несколько мучительно долгих месяцев они прожили в подвалах больницы, совмещая свою профессиональную деятельность с заботой о семи сотнях мирных жителей, которые вместе с ними укрывались в холодных стенах этого здания.

Они поведали нам ужасающую своей бесчеловечностью историю. Украинские военные, продемонстрировав полное пренебрежение жизнью людей, которых они должны были защищать, фактически взяли в заложники семьсот гражданских и не позволяли им покинуть подвалы больницы. Это были не солдаты противника, а самые обычные люди, которые волей судьбы оказались посреди поля боя: пациенты, получившие ранения в результате продолжающегося конфликта, мирные жители, случайно попавшие в эту ловушку, и медицинский персонал, который даже в таких тяжелых условиях не нарушил клятву Гиппократа.

Мы осмотрели подземную тюрьму, где они вынуждены были выживать. Все вокруг напоминало о том, как тяжело проходили дни и ночи этих несчастных людей: спальные места на жестком холодном полу, скудный рацион, который они вынуждены были делить и экономить, – это не жизнь, а лишь жестокая пародия на нее. На эти месяцы подвал стал их домом, резко контрастирующим с той Волновахой, которую они знали, – оживленным городом с шумными рынками и парками, наполненными звонким детским смехом.

Врач Волновахской больницы показывает мне подвалы, в которых вынуждены были жить, ходить в туалет и готовить пищу 700 человек. Больше похоже на сцену из фильма ужасов

По злой иронии судьбы украинские военные обнаружили на территории больницы склад медицинских препаратов. Ворвавшись в него, они принялись хлебать сильнодействующий коктейль из адреналина и опиума. Одурманенные и разгоряченные, они впали в безумие, и их действия напоминали скорее дикие выходки зверей, чем дисциплину военных. Территория больницы стала их охотничьим полем, шум безрассудной стрельбы разносился эхом в жуткой тишине опустевшего города.

Когда пришел приказ об отступлении, перед украинскими войсками была поставлена задача уничтожить все следы своего кровавого нашествия. Находясь в состоянии наркотического опьянения, они открыли огонь по самой больнице – танки оставляли в стенах зияющие дыры и сотрясали сам фундамент сооружения. Их намерения были ясны: они хотели, чтобы здание рухнуло, похоронив всех, кто там был, в бетонной могиле. Даже шесть новорожденных младенцев, увидевших свет в подвале под грохот разрывающихся снарядов – настоящее чудо в таких условиях, – их нисколько не смутили.

Врач показывает мне место, куда стреляли танки, пытаясь обрушить больницу на мирных жителей, оказавшихся внутри

Еще одна история наглядно демонстрирует, насколько презрительно украинские военные относятся к человеческой жизни. Среди раненых был человек, который говорил по-английски – американец, британец или канадец. Его ранение затрудняло эвакуацию украинских войск из города, поэтому он стал для них обузой. Вместо того чтобы предоставить необходимую помощь, ему просто выстрелили в затылок, а тело изуродовали до неузнаваемости, чтобы его впоследствии не смогли идентифицировать. Такая же участь постигла и других раненых, кто не мог передвигаться самостоятельно.

Медицинские работники больницы в Волновахе поделились с нами десятками историй об ужасающих зверствах, совершенных украинскими военными. Осквернение больницы, лечебной святыни, которая спасает жизни, не укладывалось в голове. Однако даже воздух вокруг все еще хранит тягостные воспоминания о том, что здесь произошло.

Мы беседовали с находившимися в больнице сотрудниками, и в какой-то момент мое внимание привлек один из врачей. Он выглядел спокойным и твердым взглядом смотрел прямо на меня. Несмотря на все, что ему пришлось пережить, он был полон решимости рассказать, как все было на самом деле.

Я подошел к нему ближе, чтобы задать несколько вопросов.

– Почему украинцы заняли больницу? – спросил я, не сводя с него взгляда. – Здесь были российские военные?

Ответ последовал незамедлительно:

– На тот момент русские еще не пришли в город, – уверенно заявил он.

Я на мгновение задумался. Чтобы немного прояснить картину, я задал следующий вопрос:

– Когда украинцы пытались снести здание больницы танками, были ли здесь русские военные или, возможно, бойцы ДНР?

Его следующий ответ мало отличался от предыдущего:

– Нет, российские войска никогда не заходили в это здание, – твердо ответил он, давая мне возможность осознать, что он имел в виду на самом деле.

Его слова подтверждали тревожную картину безнаказанного нарушения прав мирного населения. Украинцы не были загнаны в угол противостоящими военными силами. Не существовало непосредственной угрозы, которая оправдывала бы столь радикальные и жестокие действия. Больница, ее персонал и ни в чем не повинные люди стали объектом бессмысленного, неоправданного насилия, трагической жертвой войны

Чудовищность того, что произошло в Волновахе, не давала мне покоя, пока мы ехали дальше. Разрушенные остатки больницы были суровым свидетельством человеческой жестокости, а истории ее жертв навсегда высечены в памяти тех, кто сумел выжить в подвалах Волновахи.

Бабушкина сказка о смерти и разрухе

Прохладный октябрьский ветер пронизывал темноту, обдувая руины некогда оживленного района Мариуполя. Я стоял и смотрел на это мрачное зрелище, и пронизывающий холод, проникающий сквозь теплую куртку, не мог заглушить во мне чувство ужаса.

Я был не один на этом поле недавних сражений. Майк Джонс, мой опытный коллега, и Мария Лелянова, наша отважная переводчица, сопровождали меня, и мерцающий свет «буханки» Майка был единственным спасением от надвигающейся темноты.

Свет фар вырвал из густого тумана, окутавшего окружающий ландшафт, размытый силуэт – это была хрупкая пожилая женщина, для которой эти развалины совсем еще недавно являлись домом. Но в ней ощущалась крепость духа, а в глазах отчетливо читалась решимость во что бы то ни стало выжить и рассказать свою историю.

На фоне обломков разрушенного дома старушка начала свой страшный рассказ.

– Они стреляли, потом останавливались, потом снова стреляли, – вспоминала она, и в ее голосе звучали тревожные нотки отчаяния и злости. – Я больше не могла идти, поэтому просто ползла, прижимаясь к земле, как раненый зверь. Может быть, вы подумаете, что это неправда… ну, я старый человек, во мне уже не так много сил…

Жестокая реальность, с которой столкнулась несчастная женщина в этом охваченном войной аду, была ошеломляющей. Я только и смог прошептать:

– Боже мой!

Казалось, что никакие слова не смогут выразить то, что я испытал, когда услышал о подобной бесчеловечности.

Ее прерывистые всхлипы подчеркивали ужас воспоминаний, которые она вновь переживала, рассказывая о них нам.

– Я вернулась домой к мужу, который прикован к постели. Весь день я не могла с ним говорить, боль была невыносимой. Там еще была женщина, снайпер, она стреляла в меня. Даже не пыталась спрятаться. Не так, как по телевизору. Она… она хотела, чтобы я ее увидела. Она целилась прямо в меня, и она хотела, чтобы я это поняла.

По ее словам, именно украинский полк «Азов» устроил этот ад, превратив дома в бетонные могилы, полные обугленных тел тех, кто не сумел вовремя выбраться. Она оплакивала потерю своего любимого города и своего дома: квартира, в которой она жила целых пятьдесят шесть лет, теперь превратилась в пепел и руины. Все то скромное имущество, которое она смогла нажить, сгорело дотла, а крышу над головой заменило пасмурное небо.

– Мне семьдесят один год. Я проработала сорок шесть лет, и теперь у меня ничего не осталось. Почему? Я тоже родилась на Украине. Почему украинцы так поступают с нами? Почему они убивают нас и уничтожают наш город?

Голос старушки эхом отдавался в прохладной ночи, она говорила не только о себе, а обо всех, кто пострадал от рук украинских националистов.

– Сволочи! – выкрикнула она. Горе сливалось с разгорающейся яростью против творцов ее несчастья. – Не хочу говорить плохих слов, но они просто пытаются нас истребить… Я больше не могла находиться в своем доме, когда погиб мой сын. Я никому об этом не рассказывала. Я просто не могла…

Ее слова тяжело повисли в воздухе, а я в очередной раз задумался о том, как от войны страдают невинные, чьи голоса теряются на перепутьях геополитических сражений.

Наша пожилая собеседница, чей сильный дух выстоял, несмотря на все причиненные ей страдания, продолжила свой рассказ о невообразимой боли, которую принесла ей война. Она описывала ужасные вещи, которые видела своими глазами: безжалостное убийство мирных жителей, беспощадная расправа над безвинными детьми.

– Я пыталась выбраться оттуда, – призналась она дрожащим от волнения голосом. – Я увидела проезжающую машину, обычную гражданскую машину. В ней были дети, и украинцы начали по ней стрелять!

Шок в ее голосе был почти осязаем. Для нее, как и для любого порядочного человека, мысль о том, что дети могут стать мишенью, была немыслимой, отвратительной, извращающей все человеческое и гуманное.

Она продолжила свое повествование – печальную хронику беспощадных зверств украинских военных. Она говорила о десятилетнем мальчике, чья юная жизнь была жестоко оборвана одной безжалостной пулей. Жизнь, наполненная надеждами и возможностями, погасла в одно мгновение. Мать мальчика, и без того скорбящая о потере мужа, была убита горем, потеряв и ребенка. Женщина-снайпер, сделавшая роковой выстрел, так и осталась безымянным, безликим призраком смерти, скрывшимся за отдаленными раскатами выстрелов.

Женщина рассказала о том, как эти нелюди отчаянно просили помощи, когда пришли войска России. «Пожалуйста, помогите нам!» – кричали они. «Нет! Господь никогда вас не простит, и вам никто не поможет за то, что вы сделали», – твердо ответила она им. Ее осуждение было абсолютным, а чувство справедливости – непоколебимым.

В своей истории она поведала о невообразимой жестокости украинских военных, которые превращали дома в бетонные ловушки, а еще недавно спокойные дворы – в стрельбище. Здания поджигались, и прикованные к постелям жители оказывались в ловушке и мучительно погибали от стремительно наступающего пламени. Любой, кто отваживался выйти на улицу в поисках еды или воды, рисковал никогда не вернуться. Давление на психику, внушение чувства неопределенности и постоянного страха – орудия этой войны, которые украинские войска использовали против собственного населения.

– Мне трудно даже говорить об этом, – призналась женщина. – Меня поймут те, кто пережил это безумие. Об этом невозможно рассказывать спокойно. Это не фильм, который можно посмотреть и забыть. Это реальность нашей жизни, которая останется в памяти навсегда.

На этом грустная история не закончилась. Рассказы о страданиях этой женщины и ее борьбе за выживание напоминали рассказы матери о войне. Эта старушка прожила долгую жизнь, но теперь оказалась в самой гуще вооруженного конфликта, которого она не хотела, которого она не ждала.

– Моя мать жила во время войны. А теперь посмотрите, и нам приходится проходить через это, – грустно констатировала она, а я вновь подумал о цикличности истории, где каждый виток спирали сопровождается кровью и смертью.

Она поделилась историей Люды – еще одной невольной жертвы жестокой войны, чей дом превратился в груду пепла. Меня поразила хаотичность насилия, я не мог понять, что могло послужить причиной для того, чтобы направить огонь своих орудий на ни в чем не повинную старушку.

– Почему? Зачем? Наш дом запылал до самого основания, – вновь вспомнила женщина пережитый ужас.

Ее рассказ о языках пламени, поглощающих весь дом, выжигающих остатки кислорода, рисовал картины настоящего ада, где люди были вынуждены выбирать между мучительной смертью в горящем здании и градом неумолимых пуль снаружи. Пожилые соседи, которым было около шестидесяти лет, пытались выбежать на улицу, но всех их постигла незавидная участь: их отчаянные попытки спастись были прерваны залпами беспощадной пальбы.

Женщина вспомнила, как во время одного из немногочисленных перерывов в канонаде ей пришлось сделать выбор:

– Была какая-то передышка, около пятнадцати минут каждое утро. В один из таких перерывов я решила, что нужно выйти наружу. Но там было пусто. Ни еды, ни воды – ничего!

Пока женщина рассказывала, Маша, наш переводчик, заметно волновалась. Ее голос дрожал, а на глаза наворачивались слезы. Душераздирающая история поразила ее в самое сердце.

Но наша отважная собеседница не падала духом, твердое намерение рассказать миру свою историю придавало ей сил. Глубина ее физических страданий стала еще более очевидной, когда она рассказывала о своих попытках утолить невыносимую жажду. Обезвоживание при отрицательных температурах, усугубленное сильным страхом и стрессом, было жестокой пыткой для тела и духа.

– Я так хотела пить… хотя бы немножко теплой воды. Но температура была минус десять, шел снег. Даже природа была против нас, – сетовала старушка.

Она с горечью вспоминала, как, выйдя из подвала, обнаружила на улице РПГ, машины, груженные оружием, вездесущих азовцев и украинских военных. Она саркастично назвала их «нашими героями», и ее чувства были понятны: как может быть героем тот, кто отобрал у нее все, что было, разрушил ее маленький уютный мир. В ее глазах они были виновниками этого конфликта, унесшего бесчисленное количество жизней.

Пожилая женщина, ставшая символом несокрушимой стойкости перед лицом немыслимой жестокости, устало продолжала свой рассказ, больше походивший на сцены из фильма ужасов, чем на реальную жизнь.

– Вокруг валялись провода, осколки стекла, обломки и безжизненные тела, а я пробиралась через развалины, держа в руках одеяло. Почему я несла одеяло? Я даже не помню, – печально и немного растерянно заключила она. Как призрак, она шла по улицам опустошенного войной города.

Ее голос дрогнул, когда она рассказывала об одном ужасном случае, когда решила вынести мусор из своего убежища. Женщина вышла на улицу с ведром, но тут же столкнулась с холодным стволом винтовки, направленной прямо на нее. Здравый смысл заставил ее вернуться в подвал, но ее не отпускал страх того, что один из «защитников» попросту бросит туда гранату.

Она поделилась страшным воспоминанием о том холодном презрении, которое он выказал к жизням невинных людей:

– Я спросила его: «Ты понимаешь, сколько там стариков?» Он безучастно ответил: «Украинцы уехали на Украину. Все, кто остались здесь, враги. Сепаратисты и предатели. Таких мы убиваем».

Сорок изнурительных дней продолжалось их заточение в том подвале, и единственными минутами спокойствия были те недолгие периоды затишья, каждый из которых предзнаменовал новую бурю.

Когда украинские войска наконец отступили, наступило облегчение. Но ужас оставил настолько глубокий отпечаток в ее душе, что даже такие обыденные дела, как приготовление пищи, стали для нее невозможными. Спасение пришло вместе с военными России и ДНР.

– Они принесли воду и хлеб прямо в наш подвал. Мы не умерли с голоду только благодаря им, – призналась женщина с благодарностью в голосе.

Именно российские военные и волонтеры оказались их неожиданными спасителями в эти дни всепоглощающего отчаяния.

– Было очень, очень сложно, знаете ли. Конечно, больше всего пострадали старики. Поэтому спасибо тем, кто эвакуировал женщин и детей, – завершила она свой печальный рассказ о мужестве обычных людей в жестоких условиях кровопролитной войны.

Эхо надежды и тихая буря

В знойный день 11 августа судьба распорядилась так, что нам пришлось взять на себя непростую задачу: доставить священника и медсестру в самую гущу сражения, на самый передний край, где не утихало пламя конфликта. В чем заключалась их миссия? Придать храбрости русским войскам, стойко переносящим штурм. Мы без колебаний согласились.

Ян Гагин, человек с множеством связей по всему политическому спектру, отправился с нами. Но сначала мы направились к владельцу процветающей сети продуктовых супермаркетов «Манна». Его помощь заключалась в том, что он обеспечивал беженцев таким количеством продуктов, чтобы они могли не только утолить голод, но и воспрянуть духом.

Мы загрузили в автомобили несколько тысяч килограммов гуманитарки: лекарства, еду, предметы первой необходимости – и отправились в путь, в Мариуполь.

Мы с Машей возглавляли нашу экспедицию, а отец Андрей и медсестра Татьяна были под нашим присмотром. В их присутствии я ощущал особую энергию. Я понимал, что эти двое были воплощением надежды, которая должна была приободрить измученных войной людей.

Мариуполь встретил нас разбитыми улицами, где каждый камень, каждая воронка в земле были частью картины человеческих страданий. Наш караван рассредоточился по улицам, раздавая страждущим гуманитарную помощь, которую они принимали со слезами на глазах и словами благодарности на губах.

Ян Гагин доставляет гуманитарную помощь жителям Мариуполя

На обратном пути, однако, нас ждало еще одно приключение. Медсестра Татьяна, кладезь народной мудрости, попросила остановиться у одного невзрачного домика. В нем жила женщина, чью семью разлучила война. Она отчаянно хваталась за любые возможности, которые помогли бы отыскать ее родных. Ее просьба к нам была несложной: записать видео и бросить его в цифровой океан в надежде, что его увидят те, кто ей дорог.

Сказано – сделано. В измученном лице Ирины Ивановны (так звали женщину) читалась вся боль, которую ей пришлось пережить из-за этого конфликта. Я и Татьяна сели рядом с ее инвалидным креслом: война лишила ее конечностей, но не смогла сломить ее дух. Дрожащий голос женщины стал незримым хрупким мостиком между спокойной мирной жизнью в прошлом и хаосом настоящего.

Отец Андрей и я с Ириной в надежде воссоединить ее с семьей

– Вы родились и выросли здесь? – спросил я, предлагая начать издалека, лишь постепенно подводя разговор к тому, о чем больно даже говорить.

Но первые же слова Ирины были каплями мощного потока воспоминаний о доме, о муже, о сыне, который здесь родился. Она поведала о страшном дне 20 марта, когда судьба принесла ей невообразимую боль.

Артиллерия разорвала ее жилище, сорвав крышу со стен. Все вокруг охватил хаос, а языки пламени перекрывали выход. Ирина отчаянно пыталась потушить огонь, поглотивший все вокруг. Она пришла в сознание через три дня после этого кошмара, когда зимний холод уже крепко сковал ее обмороженные конечности. Ее вынесли чеченские солдаты, оказавшие ей первую помощь. В их лицах она увидела сострадание и милосердие, которые стали проблеском надежды, вырвавшим ее из беспросветного отчаяния.

Следующие два месяца прошли в мучительной боли на больничной койке. В разрушенный дом она вернуться не могла, и на выручку ей пришла одна из медсестер, которая за ней ухаживала, предложив Ирине разделить с ней скромный кров. Даже во мраке войны человеческая доброта излучает неиссякаемый свет.

Ирина искала свою семью, затерявшуюся в охватившем их хаосе. Ее муж Вячеслав, сын Дмитрий, его возлюбленная Елена – все исчезли в тумане войны. Глаза Ирины были полны невыразимой боли от неизвестности, которая терзала ее изнутри. Она вновь и вновь повторяла их имена, как молитву, в надежде, что где-то далеко они ее услышат.

– Как вы думаете, они еще живы? – осторожно поинтересовался я, выискивая нити надежды в клубке отчаяния.

Ирина смерила меня гневным взглядом, словно вопрошая, как я вообще посмел в этом усомниться. Нет, ее уверенность была непреклонной: они были живы, их нужно было только найти. Любовь к ним гоняла ее по больницам, моргам и домам беженцев: она знала, что они живы, и она их обязательно отыщет.

Когда я это осознал, я обратился к своей камере с обращением к будущим зрителям. Мы протянули руку миру по другую сторону объектива в отчаянной надежде найти обломки разбитой семьи. Каждое слово в рассказе Ирины свидетельствовало о ее разбитой жизни. Она пронесла свой несломленный дух горящим факелом по темным коридорам войны, вдохновляя потерявшихся и отчаявшихся. Фотографии ее родных – сына Дмитрия и его девушки Елены – стали самым драгоценным, что у нее было, она не выпускала из рук потертые образы любимых людей.

Из-за пелены слез в камеру смотрел твердый и уверенный взгляд, пока Ирина рассказывала свою историю. Она излучала чистую и искреннюю надежду на то, что ей удастся найти своих родных, что жизнь вернется в мирное русло и снова станет нормальной. Свое обращение в объектив камеры Ирина завершила грустной, но уверенной улыбкой, надеясь на то, что вскоре печаль сменится радостью.

Шепотом она попросила нас не забыть о ее просьбе. Я пообещал, что сделаю все возможное, чтобы ее обращение увидело как можно больше людей во всех уголках России.

Я привез ее историю в Москву с твердым намерением исполнить обещанное. Однако у судьбы были совсем другие планы. В один из вечеров мой телефон тревожно зазвонил. Голос на другом конце сообщил новость, которую я ожидал и которой больше всего боялся. Соседка Ирины сообщила, что ее сын Дмитрий не пережил один из обстрелов, его сердце перестало биться вместе с угасающим звуком сирены скорой помощи. Семья Ирины не смогла спастись из этого ада и уехать в Россию. Они все погибли.

Ни я, ни Маша не смогли решиться на то, чтобы сообщить страшную весть Ирине. Мы возложили эту тяжелую обязанность на отца Андрея и медсестру Татьяну. Они помогали ей справиться с болью, а теперь стали хранителями ее правды. Теперь именно на их плечах лежала тяжесть выбора: сообщить женщине трагическую правду или сберечь ее и без того хрупкое сердце. Выбор между горечью и неизвестностью.

В этом шатком равновесии между надеждой и отчаянием мы покинули их. Рассказать разбитой горем женщине жестокую правду мы не смогли и оставили решение в руках тех, кто посвятил свою жизнь заботе о человеческом духе и теле.

Дорога в сердце Святогорска

Наша последняя поездка в самое сердце конфликта стала верхом безрассудной смелости. Наша знакомая из ДНР, Ясмин, рассказала о городе, охваченном огнем, жители которого прячутся от обстрелов в бетонных подвалах. Ярость НАТО – их дроны и бомбы в руках Украины – и беспорядочные обстрелы мирных жителей украинскими снайперами превратили их жизнь в ад. Даже женщинам и детям было опасно покидать свои укрытия: безжалостные палачи видели мишень в любом, кто осмеливался выйти наружу. Их призывы к человечеству остались неуслышанными. Ни одна гуманитарная организация даже не попыталась доставить запертым в этой ловушке отчаявшимся людям хоть какую-то помощь.

Итак, мы с отцом Андреем и медсестрой Татьяной отправились в самый эпицентр боевых действий – осажденный город Святогорск.

Наш караван состоял из «буханки» Никиты, бессменного руководителя проекта «Буханка», пассажирское сиденье рядом с которым заняла Ясмин, и нашего автомобиля Land Rover Defender, в котором ехали я, мужественная переводчица Мария, отец Андрей – воплощение веры – и медсестра Татьяна – хранительница жизни.

Нас не покидало ощущение, что смертельная опасность ждет за каждым поворотом, поэтому по запутанным улицам мы ехали небыстро, внимательно осматривая окрестности. Но дороги назад уже не было: автомобили были под завязку загружены продовольствием, медикаментами и предметами первой необходимости для тех, кто нуждался в этом больше всего, и мы не могли оставить их в беде. Счет шел даже не на дни, и если не мы, то уже никто не поможет несчастным.

Еще не так давно Святогорск был довольно оживленным городишком с населением 4500 человек. Сейчас в разбитом войной городе осталась едва ли треть, в основном женщины, дети и старики. Мужчины отправились на фронт отстаивать свою свободу, истинное понятие которой далеко от той извращенной версии, которую пропагандирует американское правительство. Войны США – это игры для политических элит, а мужчины Святогорска сражались за настоящую свободу.

Прикрываясь благородными образами свободы и демократии, американцы всегда стремились завладеть такими ресурсами, как нефть, газ, литий – в общем-то, любой товар, который можно украсть, набить за его счет собственные карманы, а заодно и наполнить банковские счета военно-промышленных гигантов и их владельцев. Средства массовой информации и ЦРУ одурачили американский народ. За громкими заявлениями о защите демократии скрывались низменные алчные интересы.

Здесь, в Святогорске, люди ютились в бомбоубежищах и подвалах под непрекращающимся шквалом артиллерийских обстрелов. Некогда оживленные улицы опустели, как пусты и сердца тех, кто превратил свой собственный народ в пешки на арене геополитических сражений.

Наша миссия в этом городе была опасной: военные дроны, снаряды, снайперы и ракеты могли оборвать наши жизни в любой момент. Но мы придерживались нашего плана с ювелирной точностью, понимая, что права на ошибку у нас нет.

Всего за несколько дней до этого мир увидел мрачную картину города через объективы бесстрашных журналистов. В эфире украинского телевидения показали лица тех, кто превратился в мишень для своей собственной армии. В их глазах был всепоглощающий страх не только за свою жизнь, но и за жизнь тех, кто находится по другую сторону фронта: психологическая война, пусть и невидимая глазу, началась задолго до того, как развернулись боевые действия, и весь мир видел ее результат.

Подвалы стали убежищем, где крики невинных сливались в хор голосов, просящих помощи. Отец Андрей читал молитвы и совершал литургию, пытаясь заглушить канонаду орудий снаружи. Медсестра Татьяна оказывала помощь больным и раненым, стараясь облегчить страдания тех, кто пострадал в этой войне. Но даже их усилия едва ли могли развеять туман отчаяния.

Мы с Машей вышли из укрытия и вместе с Никитой принялись разбирать гуманитарку, которую привезли, несмотря на опасность оказаться под артиллерийским обстрелом. Отчаявшиеся люди нуждались в нашей помощи, и именно поэтому мы приехали сюда, забыв о собственной безопасности.

Выгружая коробки из машины, мы оглядывали разрушенный войной город. Обугленные остовы танков с разорванными гусеницами и руины на месте жилых домов рисовали печальную картину безысходности – шрамы войны изуродовали не только этот город, но и души тех, кто стал свидетелем развернувшегося ада.

Мария вновь удивила меня своим мужеством. Воронки от снарядов под ногами, отверстия от выстрелов снайперов в стенах задний – ее уже ничто не могло испугать.

Она обещала быть непредвзятой, и она исполнила свое обещание. На пути обратно она только и повторяла: «Это должно прекратиться. Пусть это уже закончится».

Мария Лелянова бесстрашно осматривает линию фронта в Святогорске, несмотря на находящихся неподалеку снайперов

Уже дома, в Москве, я спросил ее, что она думает после нашей поездки в Святогорск. Разрушения, плач детей в подвалах и стоны раненых были еще свежи в памяти. Мария ответила, что все еще верит в скорое завершение этого ужасного конфликта.

Но даже в кромешной тьме мы увидели проблески надежды. Лица и голоса святогорцев были символом неукротимого духа и искреннего стремления к свободе от тех, кто предал их. Как и Мария, они верили, что станет лучше, что солнце выйдет из-за кровавых облаков, а вместо артиллерийских снарядов над их головами снова будет ясное мирное небо. Когда мы уезжали, их надежда эхом отдавалась в наших сердцах, подтверждая, что среди разрушений человеческий дух остается несокрушимым.

Святогорск стал свидетельством нашей решимости, маяком, который манил нас вернуться. В мире, полном проблем, мы понимали, что даже самые незначительные усилия могут разжечь пламя перемен. Мы уезжали, будучи твердо уверенными, что эти отважные души, эти бойцы за выживание и свободу заслуживают перемен к лучшему.

Ясмин и Алексей

В мозаику конфликтов вплетаются не только истории о доблести и отчаянии – иногда среди дыма и грязи расцветает любовь. История Ясмин тому подтверждение. У тех, кто сопровождал меня в моих путешествиях на страницах этой книги, ее имя вызовет воспоминания о наших усилиях по доставке помощи попавшим в ловушку жителям Святогорска. Ее стойкость и мужество, проявившиеся в те мрачные часы, произвели на всех нас неизгладимое впечатление.

Судьба, видимо, приготовила для нее нечто большее, чем просто борьба за выживание. Среди солдат, бдительных стражей Донбасса, она встретила Алексея Михалева. Чита, расположенная на Дальнем Востоке России, с его бескрайними пейзажами, была для него домом. Но теперь, встретившись на этой войне, они нашли утешение и любовь друг в друге. Напряженная обстановка на поле боя помогла им сблизиться, и в итоге они связали себя узами брака. Во время одной из наших командировок Маша подготовила в подарок молодоженам целый ворох вещей, в том числе спальные мешки.

Однако жизнь редко бывает простой, особенно в условиях конфликта. В начале июня 2023 года мы получили тревожное сообщение от Ясмин: Алексей был тяжело ранен. Фотографии, которые она прислала, говорили громче любых слов: ранение было критичным, и я боялся, что он долго не протянет.

Но Алексей был не из тех, кто легко сдается. Он боролся со смертью и победил, хоть и не без потерь: осколок попал ему в левую ногу, спасти которую не удалось.

Пока Алексей ждал свой протез, мы решили временно перевезти его в Москву, чтобы обеспечить высококачественную медицинскую помощь и уход. Алексей, Ясмин и ее дочь остановились у меня. На него было больно смотреть: шрамы и раны покрывали практически каждый сантиметр его тела, а упадническое настроение граничило с клинической депрессией.

Но шли дни, мы делились историями в узком теплом кругу близких людей, и однажды в глазах Алексея я снова увидел огонек – тот самый огонь, который грел людей вокруг него в подвалах Святогорска.

Он был потрепан, но не сломлен, в шрамах, но не побежден. Наблюдая за ним, я понял, что эта глава его жизни, пусть и наполненная болью, была лишь эпизодом. Алексей, молодой сердцем и стойкий духом, шел к выздоровлению, рядом с ним была Ясмин, и у меня не было сомнений в том, что их ждет светлое будущее.

Ужас в Мариупольском драмтеатре

Руины Мариупольского драматического театра были яркой демонстрацией реальных ужасов войны. Обломки кирпичей, выгоревшие занавески и оглушительная тишина резко контрастировали с тем, для чего это культурное учреждение было создано – искусством, радостью и творчеством. Сейчас это очередное выжженное поле боя. Осторожно шагая по растрескавшейся плитке, я думал о том, каким это величественное здание было до войны.

В апреле 2022 года, практически сразу после взрыва, журналисты на цыпочках ходили по неровному полу, тщательно документируя все, что удавалось обнаружить среди обломков. Все указывало на то, что реальность произошедших событий разительно отличалась от того, что показывали в вечерних новостях гражданам западных стран. Обгоревшие винтовки и остатки снарядов были разбросаны возле разбитых окон – это здание действительно использовалось в качестве опорного пункта украинских войск.

Тогда я записывал на видео все, каждую мелочь. Сейчас, почти полгода спустя, я вновь здесь, чтобы своими глазами увидеть, как проходит восстановление театра.

– Не могу поверить, что они могли использовать такое место, – пробормотал я, повернувшись к своему спутнику Майку Джонсу.

Нахмурив брови, он казался не менее обеспокоенным.

Позднее к нам присоединилась Маша, которая нашла двух свидетельниц тех ужасных событий и договорилась с ними об интервью. Это были пожилые женщины по имени Валя и Лена. В их глазах читалась тяжесть пережитого, когда они начали делиться своими историями.

Валя тихим мягким голосом заговорила первой, и Маша переводила:

– Восьмого марта нас срочно отправили в театр. Мы не понимали, что происходит. Во время одного из обстрелов нас эвакуировали сюда, чтобы мы могли укрыться от развернувшего хаоса.

Лена подхватила:

– Пока мы ютились внутри, театр вместе с нами заняли не русские, а украинские солдаты. В подвале подло спрятались азовцы, они постоянно снимали нас на камеру.

Самый кошмар происходил в подвале. Там находилось порядка двух тысяч мирных жителей, в основном женщин и детей. Еще недавно помещение использовалось для репетиций и хранения разнообразных декораций для представлений. Теперь там укрывались напуганные люди, не зная, увидят ли еще когда-нибудь солнечный свет.

Использование гражданских в качестве живого щита – жестокое преступление. Стратегическая уловка, чтобы выставить Украину жертвой.

Когда мы с Майком спросили о том, как с ними обращались украинские военные, Валя замешкалась.

– Они были очень агрессивными. Требовали, чтобы мы, гражданские, особенно женщины, забирали тела военных с передовой.

С удивлением в голосе я осторожно прервал ее:

– Они отправляли невинных мирных жителей в зону боевых действий?

– Да, – подтвердила Валя.

Голос Вали дрогнул, но она продолжала, а Маша послушно переводила каждое слово:

– Представьте постоянный грохот выстрелов и снарядов. Мы были в ловушке, как крысы. Было большой удачей, если детям удавалось хотя бы на несколько минут увидеть солнечный свет. Но он пропадал так же быстро, как и наша надежда на спасение. К нам присоединились немногие бездомные, которые оставались в городе, помогали нам готовить те немногие остатки еды, что у нас были… – Она на мгновение замолчала, погрузившись в страшные воспоминания. – Когда из города выехала вся элита и военные, обстрелы усилились. На улицах вокруг, например, на Куприна, канонада не утихала.

Валя и Лена рассказывают нам с Майком Джонсом свою историю, а Маша переводит каждое слово

Мы зашли в разрушенный драмтеатр, где каждый шаг напоминал о трагедии. Голос Вали дрогнул, но она продолжала:

– Многие собрались здесь, – она указала жестом на полуразрушенную комнату, – когда на нас обрушились стены. – Рука изменила направление, пальцы дрожали. – Взрыв прогремел оттуда, нас швырнуло в одну сторону, потом в другую. Все вокруг потемнело.

Мы и другие журналисты внимательно слушали и записывали каждое слово этой ужасающей истории.

Голос Маши, обычно спокойный, почти сорвался, когда она сообщила:

– После скромной трапезы, которую они называли «капустной икрой», прогремел взрыв – мощный, оглушительный взрыв. Среди обломков и пыли исступленные голоса звали своих детей, своих родных.

Лена, в голосе которой звучали одновременно и печаль, и возмущение, добавила:

– Это был не один, а два взрыва. Второй последовал чуть позже. Оба были из раздевалок. – Она еще сильнее напряглась и продолжила, указывая на комнату: – Мы видели, как украинские солдаты тащили тяжелые ящики с взрывчаткой туда.

Женщины продолжали описывать последовавший за этим хаос: рухнувшие стены театра, пыль, крики, отчаянные поиски близких под обломками.

Валя кивнула и добавила:

– Я помню, как Дима, восемнадцатилетний парень, после взрыва отчаянно кричал о помощи. Он потерял мать и сестру в этом взрыве. Мы делали для него все, что могли: промывали раны водкой и накладывали импровизированные повязки.

В помещении царила атмосфера глубокой тоски.

Валя показала фотографию на своем телефоне:

– Это дети в драматическом театре. Сон был для них единственным спасением от ужасов, творящихся снаружи.

Она прокручивала фотографию за фотографией, показывая нам результаты кровавой бойни и испуганные лица.

Маша, пытаясь разрядить обстановку, подшутила над Валей по поводу ее таланта запечатлевать такие моменты:

– Вы что, военный фотограф?

Мимолетный смех стал короткой передышкой от невеселых рассказов.

Печальным голосом Валя продолжила:

– После этого мы укрылись в бомбоубежище на улице Казанцева. Но даже толстенная дверь советских времен не могла защитить нас от того, что происходило снаружи. ВСУ и «Азов» использовали наше убежище как укрытие для своих подразделений. Они стреляли по русским танкам и отступали в наш подвал, на который затем сыпался град снарядов и пуль.

Майк, не сдержавшись, попросил Машу перевести:

– Вы хотите сказать, что ВСУ намеренно привлекали огонь противника к укрытию, ставя под угрозу жизни мирных жителей?

Валя ответила утвердительно, ее голос звучал решительно:

– Совершенно верно. Наше убежище превратилось в поле боя. Женщины, дети и старики попали под перекрестный огонь.

Стратегия была ясна: спровоцировать русских на атаку и увеличить число жертв среди мирного населения. Жестокая стратегия, выставляющая русских кровожадными чудовищами, а украинцев – жертвами. Такое мы наблюдали неоднократно в исполнении тех, кто хорошо разбирался в искусстве военной пропаганды. Я не мог отделаться от мысли, что к этому причастно ЦРУ.

В голосе Лены сквозило презрение:

– Как будто мало нам было обстрелов. Где-то рядом засел украинский снайпер. Мы были под его прицелом, не могли убежать, периодическими выстрелами он напоминал нам о том, что мы в ловушке со всех сторон.

– Даже если бы мы попытались сбежать, украинские военные нас остановили бы. А может, и вообще бы убили. Для них мы были опасными свидетелями их преступлений, – с ощутимой злостью добавила Валя.

После этого наступила давящая тишина, пока мы пытались осмыслить весь ужас ее слов.

– Был один мужчина, – наконец произнесла Валя с благодарностью в голосе, – который принес попугая. Дети его гладили, играли с ним. Звонкий смех раздавался в нашем укрытии, помогая хотя бы на несколько минут забыть о том, что происходит на самом деле.

Валя печально опустила глаза, погрузившись в воспоминания.

Лена добавила:

– Наши обшаривали склады, пытались найти что-нибудь вкусненькое детям, какие-нибудь конфеты или печенье. Что-то, чтобы поднять настроение хоть чуть-чуть. – Она посмотрела куда-то вдаль. – Волонтеры принесли одеяла, полотенца, даже туалетную бумагу. Несмотря на весь ужас, они пытались нам хоть немного помочь.

Майк непонимающе нахмурился:

– Я помню, много раз говорили о гуманитарных коридорах. Вы не могли ими воспользоваться?

С горечью в голосе Валя ответила:

– К тому времени, как нас согнали в драмтеатр, никаких коридоров уже не было. Мы пытались найти какой-то способ выбраться, но нигде не было ни машины, ни автобуса, которыми можно было бы воспользоваться.

Майк продолжил расспросы:

– Кто в этом был виноват? Украинцы или россияне?

Маша повернулась к женщине постарше и перевела вопрос. Уверенный ответ последовал незамедлительно:

– Украинцы. Русские еще даже не дошли сюда.

Лицо Майка приняло озадаченный вид.

– Но украинское правительство утверждало, что были выделены транспортные средства для эвакуации.

Валя холодно взглянула на Майка и сообщила:

– Пока не пришли русские, в городе не было ни одного автобуса. Только потом началась массовая эвакуация, тысячи людей уехали в Россию.

– Двадцать третьего марта мы вернулись домой. Через два дня в Россию поехали десятки, если не сотни автобусов с людьми, – добавила Лена.

Тяжелым от эмоций голосом Валя продолжила:

– Когда мы вернулись в Мариуполь, мы как будто приехали в другую страну. Конечно, откуда-то издалека доносился грохот взрывов, но мы решили не оставаться в стороне и попытались заняться полезным делом. Несмотря на прохладную мартовскую погоду, мы готовили на улице еду и раздавали нуждающимся.

Я окинул взглядом то, что осталось от здания театра, и попытался представить, что здесь было в спокойное мирное время.

В этот момент совершенно внезапно сверху посыпались обломки – обрушилась часть потолка рядом с нами. Майк, Маша и я быстро сориентировались и отвели женщин подальше, чтобы никто не пострадал от очередного куска бетона, падающего на голову.

– Видите ту лестницу? – дрожащей рукой указала Валя, бросив на меня полный печали взгляд. – Там подвал. В нем укрывались семьи, дети. У нас есть фотографии людей, которые спали под этой лестницей. – Она остановилась, но через пару мгновений сдавленным голосом продолжила: – Мы только поднялись из подвала, чтобы покормить детей, когда раздался оглушительный взрыв. Такой ужас… Люди запаниковали, все вокруг кричали, дети звали родителей, родители искали своих детей. Я даже не знаю, сколько человек тогда погибло.

Лицо Лены побледнело, еле слышным шепотом она произнесла:

– Тела… Оттуда вынесли так много тел. Когда мы проходили мимо них, я узнала свою соседку. Рядом с ней лежала еще женщина… Мы ничего не могли сделать… Мы выбежали на улицу, укрылись в ближайшем кафе через дорогу и из окна смотрели на полыхающие остатки здания театра.

Дрожащим от нахлынувших воспоминаний голосом Валя продолжила:

– Был там один парень, носился вокруг, искал кого-то. Мы посоветовали ему проверить подвал. Он нашел там девочку лет пяти, она была ранена. Мария и несколько других женщин выбежали на дорогу, пытались остановить хоть какую-нибудь проезжающую машину, попросить о помощи. Но МЧС, скорые, полиция – все просто проносились мимо.

По щекам Лены ручьями полились слезы:

– Никто не остановился. Ни один человек!

Валя сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

– К нам присоединились люди из кафе, в которое мы забежали, и наконец одна машина остановилась. Они помчались с этой девочкой в больницу, просто чудом она выжила.

Лена ожесточенно перебила:

– А украинские военные заблокировали дороги! Они под дулом автоматов заставляли водителей выходить из машин. Я своими глазами это видела! Один мужчина просил не забирать его машину, сказал, что она ему нужна, чтобы эвакуировать детей. Но они просто сказали ему идти пешком и забрали машину!

Валя кивнула и добавила:

– Я тоже видела. Вон за тем углом. Если ты добровольно не отдавал машину, они простреливали шины. Им было все равно. Но были и положительные моменты: некоторые добровольцы приносили одеяла, матрасы и даже игрушки. Помогали, как могли, давали хоть какую-то надежду.

Я осторожно поинтересовался:

– Некоторые утверждают, что Россия разбомбила этот театр. Это правда?

Лена смерила меня недоверчивым взглядом и ответила:

– Нет, это не был авиаудар. Было несколько взрывов в разных частях здания. Если бы взрыв был где-то сверху, все здание разлетелось бы по камешкам. Никто не слышал никаких самолетов. Все, что на Западе говорят об этом, это неправда.

Валя добавила, показывая рукой вверх:

– Там раньше была великолепная люстра. Она упала и вдребезги разлетелась. А так красиво было.

Майк с нескрываемым любопытством поинтересовался:

– Зачем они вообще это сделали?

Лена обреченно выдохнула перед тем, как дать ответ:

– Для них мы всего лишь сепаратисты. То, что они творят, – настоящий фашизм. Ни один нормальный человек не будет использовать мирных жителей в качестве живого щита, прятаться за спинами женщин и детей. И вот вдруг четырнадцатого числа они все просто испарились. Я думаю, они просто хотели обвинить Россию в том, что они сделали. Снимали нас на камеру, чтобы показать миру наши страдания и попытаться обелить себя и очернить русских. Отличные кадры для их пропаганды.

Я напряженно обдумывал сказанное, пытаясь собрать кусочки пазла в единую картину.

– Вы упомянули русских. Вы имели в виду военнослужащих?

Лена эмоционально выпалила:

– За тем домом засел украинский снайпер, охотился. Каждый раз, когда дочь пыталась выйти к русским за едой, по ней стреляли. – Она глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. – Но русские… они помогли. Когда ребенок добежал до них, он передали ей молоко, кашу – все, что у них было. И дело было не столько в еде, сколько в отношении, в сочувствии.

В Майке снова проснулся журналист, и он спросил:

– Вы хотите сказать, что российские военные помогали детям?

– Да, когда они узнали, что здесь есть дети, которым нужна помощь, они собрали все, что могли. Они спрашивали, почему мы приходим к ним без мешков, чтобы они могли сложить в них еду. Они отдавали нам свою еду. Мы просто просили молока для детей, и они каждый день нам его давали.

Майк нахмурил брови:

– А украинцы?

Лицо Лены потемнело:

– Солдат пришел туда, где укрывалась ее дочь. Она слышала, что украинцы заняли Дворец культуры металлургов. Она спросила этого военного о людях, которые находились в этом здании. Он ухмыльнулся и ответил: «Дворец культуры? Его нет. Все, кто там был, сдохли». Он выбрал именно это презрительное слово, показав, как они на самом деле относятся к жизням этих людей. Это просто бесчеловечно.

Я с силой сжал челюсти и процедил:

– Это больше, чем просто война. Это утрата человечности.

Следующий вопрос Майка прозвучал напряженно:

– Что бы вы хотели сказать западным странам?

Лена твердо посмотрела в объектив камеры и уверенно произнесла:

– Передайте людям на Западе, чтобы не верили пропаганде Зеленского. И чтобы не верили НАТО, США, Великобритании и Европейскому союзу. Они просто используют Украину как пешку в своей игре против России. От всего этого страдают обычные люди. А фашизм, который расправил крылья на Украине, процветает не только здесь. Эта раковая опухоль растет везде на Западе. А Борис Джонсон? Он на все это смотрит и нагло улыбается.

Валя, взволнованная ответом подруги, добавила:

– То, что здесь происходит, это именно фашизм. Украинцы шаг за шагом готовили, провоцировали эту войну. Но Россия воюет не с Украиной. Дело не в государственных границах или политических интригах. Это борьба против НАТО. Хотя это, наверное, слишком упрощенный взгляд, но это не меняет сути. Это НАТО воюет с Россией.

Лицо Лены исказилось в болезненной гримасе:

– Когда Россия воюет с Украиной – это братоубийственная война, которую спровоцировали внешние силы. Рушатся родственные узы, связывающие наши народы. США и НАТО тянут за ниточки, заставляя брата идти против брата. По сути, это кровавая гражданская война. Все ради военного превосходства и наживы.

Майк глубоко вздохнул, осознавая сказанное, а Лена продолжала:

– Вспомните Минские договоренности. Почему их не исполняли? А Меркель сама призналась, что их срежиссировали для того, чтобы Украина могла нарастить свои военные возможности, чтобы НАТО могла их обучить и вооружить. Этот кризис уже давно назревал. А теперь взгляните на Мариуполь. Россия не сидит сложа руки. Она отстраивает город. Всего за два месяца построили новую инфраструктуру. Многоквартирные дома, коммунальная система. Жизнь налаживается.

В голосе Вали засквозили нотки отчаяния:

– А что будет, если сюда вернется Украина? Они устроят чистки, безжалостно нас истребят. Нас бы посадили в тюрьму просто за то, что мы рассказываем о том, что русские давали нам еду. Или того хуже, убили бы нас за то, что мы не повторяем их лживую пропаганду.

В разгар геополитической борьбы голоса угнетенных часто остаются неуслышанными. Свидетельства Лены и Вали проливают свет на страшную историю о выживании, предательстве и высокой цене войны. Когда государства борются за влияние и сталкиваются противоположные нарративы, важно помнить о настоящей цене войны – бесценных человеческих жизнях.

Подрыв «Северного потока»

Эти взрывы всколыхнули весь мир – в прямом и переносном смысле. Разрушение трубопровода «Северный поток» 29 сентября 2022 года было ужасающей катастрофой, в результате которой были нарушены каналы поставки российского газа в Германию. Ударная волна прошла по всем политическим ландшафтам, вызвав бесчисленное количество вопросов, обвинений и подозрений.

Я сразу же понял, что за этим стояли США. Предположения о том, что это безо всякой причины сделала Россия, я отмел сразу как абсолютно бессмысленные.

«Северный поток» всегда был не просто каналом транспортировки газа. Он был воплощением политических альянсов и экономических рычагов, центром напряженности, амбиций и жадности.

Стремление положить конец «Северному потоку», разорвать экономические связи между Россией и Европой, заставив последнюю покупать американские ресурсы, зародилось уже давно. Эту мечту вынашивали американские политики и магнаты – идея, продиктованная корыстными интересами и завуалированная риторикой о национальной безопасности и экономическом процветании.

В течение многих лет США в интересах американских энергетических компаний добивались закрытия «Северного потока». Они развернули масштабную кампанию, полную лицемерия и политических манипуляций, прикрываясь громкими заявлениями о европейской энергетической безопасности.

В тускло освещенных кабинетах Вашингтона, где принимаются решения и вершатся судьбы, «Северный поток» рассматривался одновременно как угроза и как возможность. Он был продолжением российского влияния, связующим звеном между Европой и Москвой, цепью, которую можно разорвать и перековать в соответствии с американскими интересами.

Воинственная позиция бывшего госсекретаря Кондолизы Райс в 2014 году стала открытым выражением давнего стремления. Она прямо заявила, что США стремятся уменьшить зависимость Европы от российских энергетических ресурсов и добиться усиления ее зависимости от американских. Это заявление было завуалировано лозунгами об энергетической безопасности, но под ними скрывались демонстрация экономической агрессии, вызов российскому влиянию и скрытая угроза.

С началом войны на Украине сценарий Райс начал обретать реальные очертания. Европейские государства, опасающиеся России и стремящиеся обеспечить свое энергетическое будущее, переключили свое внимание на запад, в сторону США. Взрыв «Северного потока», похоже, ускорил этот процесс, превратив постепенную трансформацию в резкий перелом.

Слова президента Джо Байдена на совместной пресс-конференции с канцлером Германии Олафом Шольцем были одновременно и предупреждением, и обещанием. Он заявил, что его слова о намерении покончить с «Северным потоком» в случае нового вторжения России были не просто дипломатическим выпадом. Это была декларация о намерениях, решительная угроза и четкое послание Москве. Но сквозь резкие высказывания и политическое позерство проглядывали и искорки оппортунизма, и проблески амбиций.

Особенно подло прозвучали комментарии госсекретаря Энтони Блинкена по поводу предполагаемого саботажа «Северного потока».

– Это также колоссальная возможность, – сказал он, имея в виду, что Европа может отказаться от поставок газа из Москвы и начать закупать энергоносители у Вашингтона.

Особенно поразительно было то, как четко его слова отражали интересы коррумпированных элит, которые уже давно стремились к тому, чтобы отрезать Россию от финансовых потоков и направить их в собственные карманы.

Фигуры расставлены на доске, таймер запущен, и началась коварная геополитическая игра, каждый ход которой был тщательно продуман теми, кто стремится расширить свое влияние на весь земной шар.

Взрывы, обвинения и предательство партнеров – все это часть более глобальной стратегии в погоне за деньгами и властью. Правда скрывалась глубоко в темных кабинетах далеко за океаном. Правда, которая может изменить все.

Профессор Джеффри Сакс, академик Колумбийского университета и человек, вошедший в список ста самых влиятельных мировых лидеров по версии журнала «Time», имя которого вызывает глубокое уважение у тех, кто знаком с его работой, обладает острым умом, который способен видеть не только то, что лежит на самой поверхности, но и самые темные глубины политических манипуляций.

– Есть много косвенных доказательств того, что уничтожение «Северного потока» – это операция США, возможно, совместно с другими странами НАТО, – уверенно констатировал он.

Далее он подробно изложил свои выводы, в которых четко прослеживались интриги американского государства. Предупреждения Байдена, двусмысленный твит бывшего министра иностранных дел Польши, самолеты США над Балтийским морем всего за несколько часов до взрыва – каждая из этих деталей была зацепкой, и все они указывали на саботаж.

– Западный нарратив о «неспровоцированной агрессии» Москвы против Киева ошибочен, – убежденно заключает Сакс. – Главной причиной этой войны является стремление НАТО пустить корни на Украине и в Грузии.

Я напряженно вслушивался в его слова. Образованный, вдумчивый и высокоинтеллектуальный человек излагал пугающие, но вполне логичные доводы. Доводы, которые полностью совпадали с моими умозаключениями.

Обвинение США в подрыве «Северного потока» Путина потрясло не только мировую дипломатию, но и каждого, у кого есть хоть немного здравого смысла, чтобы не купиться на лживую ерунду, которую так активно проталкивают продажные СМИ вроде New York Times. Аргументы были очевидны: у России не было никаких мотивов для разрушения трубопровода. Это был жизненно важный источник доходов, экономический спасательный круг. Подрыв «Северного потока» не принес бы России пользы, а скорее, наоборот, навредил бы ей.

– Кроме США, мало у кого есть возможность и мотивация подорвать трубопровод, – заключил Сакс, аргументируя это тем, что США и раньше делали подобное: например, разрушение советского трубопровода в 1980-х годах.

По мере того как появлялись все новые подробности диверсии, тучи сгущались и мировая политическая арена превращалась в поле брани с взаимными обвинениями и поисками скрытых мотивов. Серия взрывов, разрушивших и так неработающие трубопроводы, несомненно, была диверсией, что мало кто пытался отрицать. Случайной утечки быть не могло: слишком очевидны были улики.

Во время выступления в эфире Bloomberg в словах профессора Сакса прозвучала истина, которая потрясла даже опытных ведущих.

– Я общаюсь с разными людьми по всему миру, и все убеждены, что это сделали США, – открыто высказал Сакс то, о чем большинство людей опасаются говорить даже шепотом. – Даже репортеры наших изданий, которые освещали эту историю, говорили мне: «Конечно, это сделали США!» Но по телевизору вы этого не увидите, – добавил профессор, тяжело вздохнув, размышляя над масштабом дезинформации и манипуляций мнением аудитории.

Но Сакс не был одинок в своих взглядах. Подрыв газопровода привлек и других экспертов к исследованию и анализу происшествия. Тех, кто не боялся правды и стремился ее отыскать.

Грегори Саймонс, доцент Упсальского университета, согласен с Саксом.

– Если провести анализ экономической эффективности, то можно сказать, что есть только один явный бенефициар, особенно учитывая, когда это произошло, и совпадение вовсе не случайно, – заявил Саймонс с мудростью человека, который способен увидеть реальные причины и самую суть мировых событий.

Действительно, саботаж произошел в достаточно интересное время. Взрывы прогремели как раз в тот критический момент, когда Германия рассматривала возможность снятия ряда санкций с России и возобновления работы газопровода. Кусочки пазла сложились в пугающую картину.

Саймонс проанализировал ситуацию в Германии, где росло недовольство политикой правительства, которая привела к дефициту электроэнергии в преддверии зимы, а полиция жестко подавляла любые проявления общественного недовольства. Подрыв газопровода не отвечал интересам Германии. Это был отчаянный шаг экономического терроризма, целью которого было принуждение Германии к соблюдению политики, разработанной Белым домом.

А что же Россия? Саймонс обратил внимание на то, где произошли взрывы: в территориальных водах Дании и Швеции. Любые операции Москвы в этих местах несли бы значительные операционные риски. Тем более что Россия могла попросту закрутить вентиль и перекрыть канал поставок.

– В сложившейся ситуации Россия потеряла рычаги влияния на Германию и ЕС, поскольку больше не может контролировать поставки газа. Разрушение собственной инфраструктуры было бы очень глупым шагом с ее стороны, – заключил Саймонс, и в его словах прозвучала отрезвляющая правда.

Этот саботаж был многослойной тайной американской внешней политики, и администрация Джо Байдена вовсе не собиралась ее раскрывать. Но все доказательства были налицо, у меня не было никаких сомнений в том, кто это сделал. Это был лишь вопрос времени, когда шепот военных перельется через край и выплеснется в публичное информационное пространство. Любой, у кого есть хоть какие-то зачатки интеллекта, прекрасно понимал, кто за этим стоит.

Не один час я провел, рассматривая карту, отслеживая пути следования судов, размышляя о времени, анализируя заявления Сакса и Саймонса – немногие голоса разума в этом безумном мире.

Но история была далека от завершения. Истина была рядом и ждала, пока ее найдут и откроют миру. Как песнь русалок, она манила тех, кто ее искал.

Или как звук входящего сообщения.

Спустя несколько месяцев утреннее пение птиц за моим окном перебил звук входящего уведомления на телефоне, и я оказался на перепутье загадочной головоломки. На мой новый почтовый ящик Proton, созданный исключительно для связи с анонимным информатором, пришло письмо. За день до этого он порекомендовал мне зарегистрировать аккаунт для того, чтобы получить какое-то важное сообщение. Кто бы этот человек ни был, он играл в опасную игру, но дал понять, что доверяет моим журналистским навыкам.

Я взглянул на экран телефона, вспоминая инструкции к сообщению. Информатор ясно дал понять: в письме будет информационная бомба – абсолютная сенсация. С ней нужно было обращаться осторожно и скрытно. Поделиться этим я могу только с коллегой-журналистом Томасом Рёпером.

Мой пульс участился, когда я открывал письмо. В нем был текст и несколько фотографий. Я невольно содрогнулся при взгляде на них, но понял, что они не предназначены для всеобщего обозрения: на них был запечатлен паспорт и человек, державший этот паспорт рядом со своим лицом, – военный, присутствовавший на военно-морских учениях в Балтийском море.

Я прочитал письмо, и по мере того как слова проникали в сознание, кровь стучала в барабанных перепонках, как дробь военного марша.

Письмо начиналось с настоятельной просьбы, в которой сквозило отчаяние:

Информатор был «человеком изнутри», свидетелем ряда событий, которые теперь выглядели чрезвычайно опасными. Он участвовал в подготовке учений в районе острова Борнхольм (Дания) с участием Военно-морских ударных сил и сил поддержки НАТО (STRIKFORNATO).

Далее он рассказывал о прибытии на учения странной группы, предположительно военнослужащих ВМС США – оборванных мужчин с неухоженными волосами и бородами, больше похожих на террористов, чем на солдат.

Как им сообщили, они прибыли с целью поиска подводных мин. Но в этой легенде было много нестыковок: оборудование не соответствовало заявленной задаче, местоположение было указано неверно. Да и вообще они вели себя подозрительно и выглядели настолько неуместно, что сразу стало понятно, что прибыли они вовсе не для поиска подводных мин.

На них были надеты самые современные гелиоксовые ребризеры и гидрокостюмы системы МК29, предназначенные для глубоких погружений, а не просто для обнаружения мин. Они находились под водой более шести часов, чего не могло обеспечить ни одно стандартное снаряжение. Когда они закончили то, зачем приехали – к слову, в совершенно другом месте, чем было изначально заявлено, – они исчезли, оставив массу вопросов и подозрений.

В письме излагалась теория, связывающая воедино небольшой подводный аппарат, обследование трубопровода и возможную диверсию. Было ли все это просто безумной теорией заговора, или же тайная правда ждала своего часа?

Я откинулся на спинку кресла, тяжесть прочитанного давила мне на грудь.

Я снял видеоролик на эту тему, но он не был особенно популярен. Тайна газопровода «Северный поток» была запутанной загадкой, пронизанной политическими интригами и уловками. Но вскоре внимание мировой общественности привлекло новое открытие, которое позволило снять слои обмана и обнажить тщательно скрываемую правду.

Спустя четыре месяца после того, как США выступили с заявлением, в котором категорически отрицали свою причастность к этим взрывам, возложив вину на Россию, тишину нарушила публикация одного известного журналиста. Сеймур Херш, лауреат Пулитцеровской премии, получивший известность за свои непредвзятые журналистские расследования, вновь привлек внимание общественности к подрыву газопровода. В своей статье под дерзким названием «Как Америка уничтожила „Северный поток“» он изложил массу невероятных подробностей об этом акте международного терроризма.

Но правду редко жалуют те, кто живет во лжи.

Перед тем как попытаться проанализировать политическую реакцию на публикацию журналиста, необходимо понять технические задачи, связанные с диверсией такого масштаба. Заложить взрывчатку на глубоководный трубопровод – задача не из легких: невероятное давление, ограниченный запас кислорода, человеческая выносливость в экстремальных условиях – мало кто обладает необходимыми ресурсами и возможностями, чтобы организовать настолько сложную операцию.

Погружение на глубину девяноста метров – это путешествие в малоизведанный мир сокрушительного давления и оглушающей тишины. Для столь сложной миссии необходимо специальное оборудование, тщательное планирование и водолазы высочайшей квалификации.

Донное время – продолжительность пребывания на определенной глубине – зависит от множества факторов, таких как глубина погружения, состав дыхательной смеси и профиль погружения. На глубине девяноста метров водолаз находится под давлением, примерно в девять раз превышающим давление на поверхности. Здесь требуются специальные смеси газов для предотвращения азотного наркоза – дезориентирующего состояния, известного как кессонная болезнь.

Установка взрывчатки на глубоководный трубопровод, имеющий довольно прочный корпус и сложную конструкцию, требует продолжительного времени нахождения на глубине. А для этого, в свою очередь, необходимо тщательное планирование декомпрессионных остановок, когда во время всплытия водолаз должен делать паузы, чтобы позволить инертным газам безопасно выйти из организма. Даже малейшая ошибка на любой стадии погружения или всплытия может привести к кессонной болезни, отказу оборудования и смерти.

Коррумпированные СМИ в тесном сотрудничестве со спецслужбами набросились на Сеймура Херша. Они пытались дискредитировать его, похоронить правду под горой скептицизма и сомнений. Но разоблачения Херша обнажили то, на что нельзя было закрыть глаза.

Нарратив резко изменился. Совершенно внезапно ЦРУ обнаружило подозреваемых, которые якобы провернули эту операцию с парусной яхты. Для всех, кто хоть немного разбирался в сложностях дайвинга, такое заявление было в высшей степени абсурдным. Парусная яхта для погружения на глубину девяноста метров? Какая глупость! Для этого необходимо оборудование, вспомогательные средства и логистика, которые во много раз превышают возможности обычной яхты. Стало понятно, что это лишь очередная неудачная попытка пустить пыль в глаза, отвлечь внимание.

И конечно же, вскоре они обвинили Украину.

Все это было так знакомо и так предсказуемо: отрицание, отвлечение внимания и обман. Америку поймали с поличным, и администрация Байдена лихорадочно пыталась придумать все новые и новые лживые оправдания. В Вашингтоне, особенно в разведывательном сообществе, обман стал формой искусства, а ложь – валютой. Сеймур Херш, напротив, стремился к истине, пониманию и справедливости.

Дети Донбасса

В призрачных тенях Донбасса кроются истории о мужестве и выдержке, особенно среди самых маленьких. Дети этого региона – это не просто лица нового поколения, а настоящее воплощение стойкости перед лицом внешних сил, стремящихся разрушить их судьбы.

С тех самых пор, как население Донбасса отказалось подчиняться тем, кто узурпировал власть в результате государственного переворота, эти дети оказались в ловушке жестоких обстоятельств. В этой новой реальности Петр Порошенко при поддержке Виктории Нуланд и ее сподвижников встал во главе страны, страдающей от внутренней коррупции, политической нестабильности и внешнего давления.

Государственный переворот 2014 года, также известный как Майдан, погрузил страну в абсолютный хаос. В последовавшей за Майданом борьбе за власть самую страшную цену заплатили именно дети Донбасса. Украинские вооруженные силы заставили более 14 000 голосов замолчать навсегда.

Каждую ночь дети Донбасса засыпают под отдаленные раскаты артиллерии вместо детской колыбельной. Вся их жизнь – история борьбы за свою жизнь в ловушке политических баталий.

Ребенок в Мариуполе играет с противотанковой ракетой, оставленной украинскими войсками

Каждый из этих детей уникален, но среди них я хотел бы выделить троих, истории которых заставляют кровь стынуть в жилах.

Это Фаина Савенкова, отважная душа, которая в нежном возрасте двенадцати лет попала в украинский список «Миротворец» – список людей, подлежащих уничтожению. В чем же заключалось ее преступление? В том, что он посмела выступить с обращением к Организации Объединенных Наций с призывом к миру от имени детей Донбасса. К четырнадцати годам Фаина написала семь книг. Но вместо того, чтобы описывать все ужасы, свидетелем которых ей довелось стать, она предпочитает фантазировать, предлагая таким же, как она, детям хоть на мгновение вырваться из мрачной реальности, в которой они живут.

Юный Никита, четырнадцатилетний мальчик с выдающимися способностями к брейк-дансу, когда-то мечтал о том, что будет выступать на крупнейших сценах мира. Но дорога к бабушке обернулась трагедией. Украинские военные, похоже, имеют извращенное пристрастие к запуску ракет, начиненных минами-бабочками, над мирными населенными пунктами. Эти коварные устройства размером с кредитную карточку усеивают местность, превращая жилые кварталы в минные поля. Никита в тот роковой летний день стал одной из их бесчисленных жертв, потеряв при этом ногу.

Евгения, двенадцатилетняя девочка, которая была дома, когда в здание полетели артиллерийские снаряды. Ей едва удалось выбраться из охваченных пламенем развалин и чудом избежать смерти. Им с мамой некуда было идти, и они укрылись в доме соседки, которая незадолго до этого уехала. Представьте детство, где девочка должна защищать свою мать от ночных мародеров, вооружившись топором. Когда я разговаривал с ней, в ее глазах уже не было даже намека на детскую невинность, только пугающее спокойствие. Пока она заваривала чай на старой дровяной печке, я невольно сравнивал ее жизнь с Западом, где у детей самая большая проблема – гендерные местоимения и что надеть в школу.

Никита, которому оторвало ногу украинской миной-бабочкой, сброшенной на детский парк

Размышляя о своих собственных детях и о привилегиях западного мира, где даже самые обездоленные обеспечены техникой и социальной защитой, мы видим поразительный контраст. Многие ли смогли бы выдержать те испытания, которые выпали на долю юных жителей Донбасса? Остается только гадать.

Жизнь, смерть и дорожная фреза

Когда Маша, Майк и я неустанно трудились над разгрузкой столь необходимой гуманитарной помощи охваченном боями Мариуполе, произошло немыслимое. Телефон одного из наших товарищей, которого мы назовем Заком, внезапно зазвонил. Когда он ответил на тревожный звонок, его лицо побледнело, и он начал быстро-быстро что-то говорить в трубку. Маша, наша переводчица, в режиме реального времени передавала нам содержание этого телефонного разговора. Это история, которая заставит вздрогнуть даже самых невозмутимых.

Друзья Зака и его семья, которые жили в Запорожской области, приняли участие в референдуме и выразили свою поддержку России. Их мнение разделяло большинство жителей Донбасса, которые проголосовали за объединение с Россией. Но события приняли ужасный оборот, когда украинские вооруженные силы начали интенсивное наступление с целью отвоевать города, находившиеся под контролем России.

История достигла кульминации, когда родные Зака попали в лапы украинских военных. Их связали и привели к мрачному устройству – дорожно-фрезерной машине. Их жизни оборвались внутри этого чудовищного аппарата смерти. Ужасающий финал их судьбы стал свидетельством безжалостной жестокости фашистского режима, иллюстрацией того, что происходит, когда на человека вешают ярлык «предатель».

Размышляя над этой жуткой историей, я не мог не заметить пугающие параллели. Это деградация системы правопорядка, которую мы наблюдали в самом сердце Америки, когда на смену госпоже Фемиде пришла многоуровневая система уголовного правосудия, которая вознаграждала одних и наказывала других за одни и те же действия.

Америка сама стала рассадником экстремизма, породив такие группировки, как Antifa и «Black Lives Matter», которые сжигают города дотла, совершают грабежи, мародерство и убийства, безнаказанно нападают на сотрудников правоохранительных органов. Те самые идеалы, на которых основывалась борьба ЛГБТК-сообщества в Америке, попираются с помощью насилия и силы, а инакомыслие жестоко преследуется. В своих размышлениях я задался тревожным вопросом: неужели Америка невольно встала на этот путь?

Ирония был поразительной. Америка, построенная на принципах справедливости и свободы, теперь поддерживает тех, кто предпочитает беззаконие и самосуд, причем от имени правительства и даже в самом правительстве. Омраченный тяжелыми мыслями, я задумался о будущем, к которому идут США. О будущем, где такие ужасы происходят уже не в далекой Украине, а прямо на американской земле.

Мины под колесами

В тот день, когда Майк Джонс, Маша и я завершали раздачу гуманитарной помощи в Мариуполе, мрачном промышленном портовом городе на берегу Азовского моря, нам поступил звонок. Взволнованный голос принадлежал Ясмин, нашей верной союзнице в этом конфликте.

Она рассказала нам о человеке по имени Братислав Живкович, стойком сербском бойце, закаленном в горниле донбасского конфликта. Нога Братислава была сильно повреждена в результате недавнего ракетного обстрела, и единственной надеждой для него было добраться до Москвы, где ему могли оказать сложную медицинскую помощь, в которой он так нуждался. Он находился в больнице в городе Горловка, примерно в пятидесяти километрах к северу от Донецка.

Поскольку наша поездка в изрешеченный пулями Донбасс подходила к концу, мы решились на эту рискованную авантюру – забрать его и доставить в Москву. Это решение стало началом еще одного запоминающегося приключения в этом охваченном войной регионе.

Поездка по Донбассу напоминала путешествие по Хиросиме после ядерного взрыва. Вдоль разбитых дорог тянулись руины деревень, испещренные воронками от непрекращающихся бомбардировок. Я был за рулем зеленого Land Rover Defender, который мне одолжил Игорь, и, хотя этот железный конь все еще был полон сил, его стеклоочистители износились и почти не работали. Точнее, они вообще не работали. Проклятые моторчики отказали еще до поездки.

Моим вторым пилотом на пассажирском сиденье была Маша, которая прокладывала маршрут с помощью автономного навигатора – необходимая вещь в отсутствие Google Maps и сотовой связи.

Когда наша колонна с выносливой «буханкой» Майка пробиралась по изрытым дорогам и полуразрушенным деревням, навигационная система вывела нас на запущенную узкую грунтовую дорогу. Вокруг было непривычно тихо, единственным признаком жизни была густая растительность на месте заброшенных домов.

Меня охватило ползучее чувство страха. Донбасс – регион, усеянный наземными минами, каждая из которых представляла смертельную опасность, дремлющую под верхним слоем земли. Эти безлюдные и труднодоступные места идеально подходили для установки этих смертоносных устройств с целью предотвращения проникновения украинских танков.

Долгие годы тактической подготовки дали о себе знать, и я дал команду остановить колонну. Тщательный осмотр местности и едва уловимые приметы только подтвердили мои подозрения о том, что дорога заминирована: разворошенная земля, проплешины в травяном покрове – все указывало именно на это. Я сказал Майку, что нужно включить заднюю передачу и осторожно ехать назад, стараясь двигаться строго по следам наших колес, чтобы ненароком не наехать на взрывоопасный сюрприз.

Как только мы добрались до главной дороги, Маша выстроила новый маршрут. Пробираясь через разрушенные деревни, мы добрались до подземного переезда, который должен был вывести нас на шоссе. Там мы наткнулись на относительно свежий след танковых гусениц, который вел в жутковатый лес рядом с шоссе. Ехать туда было рискованно, потому что наши автомобили могли утонуть в грязи, но мощный мотор внедорожника Land Rover и крепкий буксировочный трос «буханки» вселяли уверенность в том, что мы справимся.

Когда мы выехали на шоссе, перед нами открылось обширное поле битвы. Металлические осколки и обломки усеяли всю дорогу. Среди них была неразорвавшаяся ракета HIMARS, грозный силуэт которой почти вертикально торчал из асфальта. От снаряда тянулась тонкая струйка дыма. Очевидно, приземлился он совсем недавно.

Легкая реактивная система залпового огня HIMARS, разработанная компанией Lockheed Martin, представляет собой один из многих примеров разрушительных возможностей продвинутых технологий, которые являются основой современной войны. Эта ракета, молчаливый предвестник смерти, в очередной раз напомнила нам о разрушительной огневой мощи, обрушившейся на эту некогда мирную землю.

Я едва мог видеть дорогу через забрызганное грязью лобовое стекло моего «дефендера», но мне удалось разглядеть окружающую местность. Слева от нас простиралось открытое пространство, на котором наши автомобили были легкой мишенью для любого оператора переносного ракетного комплекса типа Javelin или NLAW. Из такого оружия намного сложнее попасть по движущейся цели, поэтому я надавил на педаль газа. Быстрая езда в подобных условиях сама по себе была опасной, но мы сознательно пошли на этот риск, чтобы избежать гораздо более серьезных угроз.

Мы осторожно продвигались по разбитой дороге, объезжая осколки разорвавшихся боеприпасов, каждый из которых мог серьезно повредить шины. По рации, еще одному подарку Игоря, я предупредил Майка о том, что нужно быть внимательным.

Впереди я увидел несколько непонятных кочек. Я вышел из автомобиля, чтобы внимательней осмотреть подозрительные неровности на пути, и ужаснулся: аккуратный ряд противотанковых мин полностью перекрывал дорогу.

Мы не сразу осознали, что произошло: каким-то чудом мы избежали верной смерти. Мы развернули машины и двинулись обратно, впившись глазами в дорожное полотно в поисках неприятных сюрпризов, которые мы могли пропустить.

На обратном пути нас остановил российский патруль в УАЗ «Патриот». В серой зоне их осторожность была понятна. Сейчас я понимаю, что они могли просто открыть огонь без предупреждения и ликвидировать потенциальную угрозу в нашем лице. Вместо этого они принялись тщательно досматривать наши автомобили.

Маша, которая единственная из нас говорила по-русски, смогла объяснить, что мы журналисты на задании, которые сбились с маршрута из-за неисправной системы навигации. На мое удивление, эти суровые крепкие военные просто добродушно рассмеялись. Оказалось, что они выехали за нами, когда мы случайно проехали мимо блокпоста после поворота на Макеевку – город, ставший полем ожесточенного сражения между российскими и украинскими войсками.

Следуя их указаниям, мы добрались до КПП, который случайно пропустили. Группа российских военных встретила нас веселым смехом и вспышками камер, они уже были в курсе нашего приключения. Мы лишь смущенно улыбались – два решительных иностранных журналиста и наш бессменный переводчик, растерянные, но невредимые.

Майк Джонс позирует с винтовкой на контрольно-пропускном пункте

Откалибровав наш навигатор, мы наконец-то продолжили путь через Макеевку в Горловку. Задача по доставке раненого сербского ветерана Братислава Живковича стала очередной эпической главой в разворачивающейся истории нашего пребывания в самом сердце Донбасса. Готовы ли вы к этому, друзья мои?

Приключение Братислава

Экспедиция вступила в следующую фазу, когда наша колонна добралась до окраины Горловки. Это был израненный войной город, на архитектурном полотне которого виднелись шрамы от артиллерийских снарядов и выстрелов. Улицы города больше напоминали лунные кратеры, дороги были испещрены воронками от взрывов. Местные жители уже настолько привыкли к непрекращающемуся грохоту артиллерии, что их больше заботило качество дорог, чем опасность в любой момент попасть под очередной обстрел. В этом отрешенном спокойствии я видел невообразимую стойкость и выдержку народа Донбасса.

Пройти по лабиринту разбомбленных улиц оказалось задачей не менее сложной, чем сама миссия, которую мы взяли на себя. Наконец мы оказались у ворот огромного городского больничного комплекса – сооружения, которое хранит в себе память о боли, выживании и человеческой стойкости.

Переплетение коридоров больничных палат само по себе представляло проблему. Поиски нашего сербского товарища Братислава Живковича в суматохе носящихся вокруг врачей и пациентов были сродни поиску иголки в стоге сена. Однако где-то через час мы отыскали палату, в которой находился наш раненый собрат.

В палате нас встретило пугающее зрелище – суровое свидетельство жестокости войны. Сильно поврежденная нога Братислава была заключена в устрашающую скелетную конструкцию – внешний фиксатор. Это был жесткий каркас из толстых стальных прутьев и штифтов, глубоко проникающих в травмированную плоть и кость и служащих механическим стержнем, удерживающим все на месте во время сложнейшего процесса заживления. Четыре страшных штыря впились в его сломанную конечность, кожа вокруг них покраснела и воспалилась, что говорило о жутких мучениях. На раны были наложены марлевые повязки, которые приобрели пугающий багровый оттенок.

Ситуация осложнялась тем, что кто-то украл его инвалидную коляску, поэтому он был лишен возможности передвигаться самостоятельно. Острая необходимость в таких средствах передвижения в охваченной войной Горловке превратила такую достаточно обычную вещь в практически недоступную роскошь. Таким образом, Братислав был прикован к сиденью автомобиля до тех пор, пока мы не найдем подходящую замену инвалидному креслу.

Мы переставили сумки и коробки, освободив место в «буханке» Майка – нашем надежном транспорте в этих изнурительных условиях. После серии хитроумных манипуляций нам удалось уложить Братислава поперек самых задних сидений, на импровизированное, но более-менее удобное место отдыха. Впрочем, комфорт был относительным. Каждая выбоина на дороге, в которую попадали колеса, каждая яма, скрытая под мутными лужами, сопровождалась мучительными стонами Братислава, напоминая о невыносимой боли, которую он был вынужден терпеть.

В конце концов мы выбрались с разбитых улиц Горловки на трассу, которая вела в сторону Луганска. Конечным пунктом назначения стал КПП пограничного контроля, который обозначал переход из охваченного боями Донбасса в относительную безопасность российской территории.

Пограничники, всегда настороженно относящиеся к иностранцам в этом неспокойном регионе, подали сигнал, чтобы мы вышли из машины. Их суровые лица выдавали недоверие, когда мы вышли на суровую пограничную заставу. Все-таки у нас в машине находился раненый солдат, которого нельзя было перемещать. Выражение их лиц немного смягчилось, когда мы открыли заднюю дверь, и они увидели бледное, искаженное болью лицо Братислава.

Американец и британец, пытающиеся переправить раненого сербского солдата через российскую границу – труднообъяснимое зрелище. Ситуация действительно была одновременно и нелепой, и забавной, хоть нам было и не до веселья. Однако звучит как начало хорошего анекдота: «Американец, британец и раненый серб приходят к российским пограничникам…» Но мы могли только догадываться о том, что происходило в головах этих ребят.

Нас попросили подождать у здания паспортного контроля, откуда мы наблюдали, как пограничники беседуют с Братиславом, которому пришлось остаться в машине. Он признался, что никогда раньше с нами не встречался, однако за этими словами последовало сильное заявление: «Они надежные друзья моего надежного друга. Это все, что мне нужно знать». Его непоколебимое доверие к нам, несмотря на наше короткое знакомство, стало свидетельством того, что в горниле конфликта формируются связи гораздо крепче дружеских.

Мы продолжили свой путь и поехали на север по трассе М4. Равномерный гул дизельного двигателя Land Rover был успокаивающим аккомпанементом к поездке; за нами с Машей ехали в «буханке» Майк и Братислав.

Мы решили сделать остановку в придорожном ресторане, соблазнившись мыслями о горячей еде и небольшой передышке от дороги. Вытащить Братислава из машины оказалось целой проблемой. Мы осторожно перенесли его обездвиженное тело на сидячее место, и неприятный запах нагноения, исходящий от его перевязанной ноги, вновь напомнил о том, насколько срочно ему требуется медицинская помощь.

Я высказал свои опасения Майку и Маше, настаивая на том, что нам необходимо срочно обратиться за медицинской помощью для Братислава. Совершенно неожиданно я вспомнил, что у меня есть знакомый в Воронеже, который владеет медицинской клиникой. Мы связались с ним, объяснив всю срочность нашей ситуации, и к моменту нашего приезда в Воронеж для Братислава был подготовлен торжественный прием, включая совершенно новую инвалидную коляску, которую он сможет оставить себе абсолютно бесплатно.

Я находился в палате, когда начался процесс очистки и обработки ран Братислава. Его спросили, нужна ли ему анестезия или обезболивающее, на что он ответил мужественным отказом. Когда врачи осторожно разматывали пропитанные кровью бинты, я затаил дыхание, готовясь к неприятному зрелищу кровавого месива на месте его ноги.

Ранение Братислава, нога скреплена стальным прутом

Реальность оказалась гораздо серьезнее, чем я мог себе представить. От ноги оторвало огромные куски плоти, оставив зияющие дыры размером с несколько пальцев. В ужасе я смотрел на выглядывающую из раны кость. Медицинская бригада сразу же приступила к работе, промывая раны стерильным физиологическим раствором и тщательно удаляя поврежденные ткани с помощью хирургических щипцов и марли.

По окончании лечебных процедур голод привел нас в причудливую сербскую закусочную, расположенную в самом центре Воронежа. Едва открыв дверь, я почувствовал яркую атмосферу сербских братьев Братислава. Ресторан принадлежал одному из его боевых товарищей – почти семейные узы, возникшие в условиях общей опасности. Кулинарные блюда представляли собой пикантную смесь традиционных сербских деликатесов. Для Братислава это место стало маленьким домом в чужой стране, а для нас – настоящим кулинарным приключением. Поедая обильно посыпанные специями чевапи и сытные плескавицы, мы наслаждались незнакомой кухней и дружеской атмосферой, царившей за столом, и в этот момент военный контекст нашего путешествия на мгновение отступил на второй план.

На ночь мы остановились в недорогой гостинице неподалеку. Наши средства в этом путешествии были довольно ограниченными, поэтому требовалось тщательное планирование бюджета, чтобы не остаться без крыши над головой и с пустыми желудками. Номер в гостинице был достаточно скромным, но вполне просторным. Хоть он и был рассчитан только на двоих, вчетвером мы разместились вполне комфортно.

Маша заняла диван – импровизированное, но удобное место для отдыха, а Майк разложил привезенную с собой раскладушку. Я же разделил большую кровать с Братиславом, и такое решение было сопряжено с определенными трудностями. Сон был беспокойным: меня мучил постоянный страх, что я могу нечаянно перевернуться и повредить заживающую ногу нашего сербского товарища.

Когда за окнами гостиницы забрезжил рассвет, мы собрали свои вещи и отправились в Москву. Вокруг нас разворачивался живописный пейзаж постсоветского города, который плавно переходил в сельскую местность. Братислав, несмотря на дискомфорт, сохранял стоическое молчание, его выдержка напоминала о тех испытаниях, которые с мужественным молчанием переносят солдаты.

Наконец Братислав нарушил тишину, заявив, что ему нужно в туалет. Пришлось остановиться у ближайшего ресторана и заняться логистикой, чтобы помочь ему вылезти, а затем залезть обратно в «буханку». Мы выбрали скромный придорожный ресторанчик, в котором обещали горячую еду и столь необходимый туалет. Очень бережно обращаясь с инвалидной коляской Братислава, мы сопроводили его внутрь заведения.

После сытного обеда, который зарядил нас бодростью и энергией, мы приступили к возвращению Братислава в «буханку». Однако по рассеянности, за которую мне стыдно до сих пор, я нечаянно задел его ногу, подвернув ее при этом. Полный боли крик, вырвавшийся из груди Братислава, наглядно напомнил о том, насколько он хрупок в текущем состоянии. Образ его страдальческого лица долго преследовал меня после этого случая, добавив еще и чувство вины к тому клубку эмоций, который остался после этой насыщенной поездки. Я долго рассыпался в извинениях, и, хотя Братислав был на меня не в обиде, мне все равно было неловко. Мы продолжили движение в сторону Москвы, но еще недавно приподнятое настроение в «буханке» заметно поникло.

Вечером нас встретил городской пейзаж Москвы, усыпанной свежим слоем чистого снега, который искрился в свете уличных огней. Это было воскресенье – день, когда улицы обычно становятся тише, а жизнь размереннее, тем более во время снегопада. Прекрасная безмятежная обстановка резко контрастировала с той суматохой, которую мы наблюдали и переживали всего пару дней назад.

Больницу, в которую должен был попасть Братислав, мы нашли относительно легко – лучик надежды среди холодного российского пейзажа. Процесс госпитализации сопровождался бумажной волокитой и путаницей – бюрократические проволочки, характерные для систем здравоохранения во всем мире. Сердечно попрощавшись с Братиславом, мы оставили его на попечение персонала больницы, чьи белые халаты внушали определенный оптимизм.

Время шло, и через несколько месяцев мы оказались у телевизора, наблюдая ежегодный парад Победы. Это мероприятие было данью уважения бесчисленным храбрецам, служившим и пожертвовавшим собой ради своей страны, – зрелище, навеявшее воспоминания о нашем собственном путешествии, о том, сколько отважных людей, сражающихся за народ Донбасса, мы встретили на своем пути.

Когда камера обвела всех почетных гостей, мы увидели знакомое лицо в окружении президента Путина. Братислав, наш сербский товарищ, был в числе награжденных! Наши радостные крики наполнили помещение, мы не могли сдержать гордость за то, что наш друг удостоился такой чести. Вот он, Братислав, наш мальчик, в центре внимания, которое он по праву заслужил.

Рождество в Донбассе

Мы едва успели отойти от нашей первой гуманитарной поездки в Донбасс, как тут же оказались в Мариуполе, в недавно отстроенном после жестоких городских боев ресторане-гриль. К нам присоединилась горстка увлеченных добровольцев – небольшие дружеские посиделки в единственном заведении, которое, несмотря на перенесенные ужасы войны, уже открылось для посетителей. В непринужденной обстановке Майк, Маша и я подводили итоги проделанной работы, уже мысленно готовясь к декабрьской командировке. Сможем ли мы превзойти самих себя?

Мне в голову пришла дерзкая идея: арендовать весь ресторан, превратить его на одну ночь в импровизированный приют и дать возможность осиротевшим душам Донбасса почувствовать вкус нормальной жизни. Но после нескольких недель обсуждений и планирования, пока идея мариновалась в наших головах, возникли некоторые трудности с логистикой. Поэтому мы решили вместо этого раздать подарки детям-сиротам Донбасса. Маша, неизменный стратег, разослала по детским домам сообщения с просьбой направить списки подарков, которые дети хотели бы получить на Новый год. Машинки, книжки-раскраски, bluetooth-наушники – список был огромен.

Потоки пожертвований напоминали тайные финансовые каналы времен холодной войны. Сотни тысяч рублей, тысячи долларов поступали из кошельков по всему миру. Феноменальную помощь оказывали пользователи наших социальных сетей, преданные подписчики, которые заходили на наши YouTube-каналы. Во время прогулки по парку в центре Донецка Маша пообщалась с Майком, и их откровенный рассказ о последних событиях вызвал такой сильный общественный резонанс, что 8000 долларов были собраны в считаные дни.

Но в мире гуманитарной деятельности далеко не всегда все идет по плану. В пункт выдачи Wildberries, российской цифровой торговой площадки (вариант нашей Amazon) мы ходили чаще, чем в туалет. Во время одной из таких поездок я выходил на улицу с приоткрытой коробкой, поскользнулся и шлепнулся прямо на задницу. Все содержимое коробки рассыпалось по заснеженной земле.

Я думал, что все смог собрать, но Маша, тщательно проверив содержимое коробки, упрекнула меня в том, что я потерял игрушечный грузовик и наушники. Очевидно, они упали в один из сугробов, а я этого просто не заметил. Я сразу же пошел обратно, но найти их мне не удалось, хотя я и обшарил все вокруг: они попросту испарились. Маша до сих пор иногда укоряет меня за мою неуклюжесть.

Моя квартира превратилась в складское помещение, каждый квадратный метр которого был заставлен ящиками, коробками и мешками. В нашем арсенале было 1200 одеял и огромное количество конфет, подаренных известной петербургской кондитерской фирмой «Любимый край». Поначалу это казалось банальным – конфеты в зоне боевых действий? Но, как выяснилось позже, для многих детей-сирот в Донбассе сладкая конфетка была приятным способом немного отвлечься от грохота взрывов в холодной ночи.

Довезти в Донбасс все, что мы собрали, было не самой простой задачей. В качестве транспорта мы снова выбрали прочную «буханку» Майка. В салоне и багажнике был занят каждый свободный сантиметр. Но наши планы нарушил один щедрый жертвователь, который приобрел двести пар зимних сапог для наших ребят на фронте. Мы не сразу сообразили, как впихнуть их в нерезиновую «буханку», но совершенно случайно увидели объявление о продаже автобокса – внешнего багажника, который крепится на крышу автомобиля. Нам его продали практически за бесценок, поэтому мы сразу же принялись за установку.

Холодный московский воздух кусал пальцы, пока мы на почти пустой стоянке крепили автобокс – далеко не самая простая задача, но мы справились достаточно быстро. Затем мы, пыхтя от тяжести, затащили все коробки на крышу «буханки», привязали и накрыли брезентом.

Несмотря на это, на пути в Луганск сильный снегопад пробился через брезент, и некоторые намокшие коробки порвались прямо в дороге. Добравшись до места назначения – небольшого домика с комнатами, которые хозяева сдавали в аренду, – мы выгрузили все из багажника и провели инвентаризацию, чтобы убедиться, что ничего не пропало. К счастью, все ботинки были на месте.

На следующий день мы встретились с нашим другом Владиславом Дейнего, который вместе с нами отправился в несколько детских домов. Дети, наряженные в свою лучшую одежду, были невероятно рады видеть нас. Мы раздали счастливым ребятишкам подарки, а они в благодарность пели песни и играли на музыкальных инструментах. Так повторялось в каждом детском доме, каждый из которых обладал своей специализацией и был в некотором роде уникален. Некоторые дома были предназначены для детей с ограниченными возможностями, другие – для детей определенной возрастной группы. Многие из этих детей потеряли родителей в этой войне. Но везде мы встречали безмерную радость и благодарность детей.

Когда мы под серебристый детский смех вышли из последнего детдома в нашем списке, мы вернулись в наше временное пристанище и приступили к подготовке к продолжению нашей поездки. Теперь уже не с подарками к детям, а с сапогами к солдатам.

Беженцы: поездка в Воронеж

Эхо антироссийских настроений разносилось по множеству различных информационных площадок и СМИ. Редакторы и издатели упорно пытались представить россиян варварами, особенно когда речь заходила об обращении с беженцами. Когда Мария рассказала мне об этих безосновательных обвинениях, я решил свернуть с намеченного маршрута и направиться в центр для беженцев в Воронеже, перед тем как мы отправимся обратно в Москву.

По счастливой случайности один из моих давних друзей был знаком с директором этого учреждения. Он сделал один телефонный звонок за двадцать минут до нашего приезда, и нам был дан зеленый свет на то, чтобы своими глазами увидеть, как обстоят дела на самом деле.

По прибытии нас встретила картина, совершенно не соответствующая тому мрачному представлению, которое рисуют СМИ. Мария была поражена чистотой и порядком в центре для беженцев, который она сравнила с приличной гостиницей. Все было систематизировано, вылизано и ухожено. В столовой было много разнообразной и качественной еды, и Мария даже в шутку отметила, что беженцы питаются лучше, чем она.

Я почувствовал некое ощущение стабильности: люди могли жить в этом центре столько, сколько им необходимо. На них не оказывали никакого давления, никто не выгонял. Помимо бесплатного проживания и питания, им помогали искать работу и устраивать детей в школы и сады. Создавалось впечатление, что о них здесь действительно заботятся. Мы услышали немало историй о беженцах, которые уже смогли найти работу и неплохо зарабатывали, а одна женщина собирала сына в одну из школ в Воронеже к сентябрю. Это совсем не было похоже на «трудовые лагеря», о которых постоянно говорили в западных СМИ.

В беседах с беженцами мы выяснили, что они добровольно приняли решение о переезде в Россию. Им предоставили на выбор восемь городов, где они могли поселиться, и обеспечили транспортом до места назначения. Женщина, остановившая свой выбор на Воронеже, рассказала, что поначалу боялась, что у нее отберут паспорт – это распространенный страх, навязываемый западными СМИ. Однако оказалось, что эти опасения необоснованны, и паспорт у нее, конечно же, никто и не думал забирать.

То, что я увидел своими глазами, было диаметрально противоположно тому, что рассказывали в американских средствах массовой информации. Я поинтересовался у Марии ее впечатлениями и спросил, насколько реальность отличается от того, во что она верила ранее. Мария готова была признаться в том, что она заблуждалась. По ее словам, все то, что она читала на западных информационных площадках, оказалось неправдой. Осознание того, что ее родная страна во всей этой истории была не злодеем, а спасителем, стало для нее и откровением, и облегчением. Маша тепло поблагодарила меня за то, что я убедил ее посетить центр беженцев и увидеть все собственными глазами.

Метаморфозы в восприятии Марии свидетельствуют о том, насколько сильно на человека воздействует личный опыт. Ее скепсис отступил, она словно прозрела, когда ей выпала возможность сравнить действительность с тем, что говорят антироссийские писаки и блогеры. Я был уверен, что ее история для многих станет открытием, прольет свет на истинное положение дел.

Наша совместная поездка в Донбасс, которая для Маши стала первой, совершенно ее преобразила: ее снова и снова тянет обратно. Когда мы с ней в последний раз переписывались, она сообщила, что побывала там уже полтора десятка раз. Насколько я понял, она видела себя посланником народа Донбасса: из раза в раз она приезжала туда для того, чтобы дать голос тем, кто был его лишен.

Ее уникальный взгляд как человека, который сначала выступал против действий России в этом конфликте, но затем понял сложную геополитическую подоплеку и реальное положение дел, делает ее незаменимым проводником истины. Мария, которая еще недавно беспомощно барахталась в информационном течении, теперь сама стала маяком, освещающим дорогу тем, кто ищет правду в этой жестокой войне.

Ее миссия не ограничивается утешением мирных жителей, она стала спасательным кругом для военнослужащих, сражающихся за народ Донбасса. Понимая физические и материально-технические трудности, с которыми сталкиваются эти солдаты, Мария начала активную кампанию по сбору средств на столь необходимое им снаряжение, будь то прочные ботинки, способные выдержать суровую погоду, рации для обеспечения бесперебойной связи в пылу сражения или генераторы для энергоснабжения в зонах конфликта, где часто не хватает ресурсов.

Мария заботится о том, чтобы мужчины и женщины, исполняющие воинский долг, были хорошо оснащены для успешного выполнения своей сложной задачи. Если вы думаете, что я преувеличиваю, загляните в мой канал Telegram: там есть видео, где под артиллерийский аккомпанемент она моет волосы из ведра на передовой.

Важно отметить, что эти усилия поддерживаются не только за счет щедрости внешних жертвователей. Мария нередко залезала в собственный кошелек (и в мой, и в кошелек Майка), выкраивая средства для того, чтобы обеспечить потребности этих отважных людей. Такое самопожертвование говорит о преданности Марии своему делу, демонстрируя всю глубину ее приверженности этой идее.

Она воплощает в себе уникальное сочетание сострадания и решимости. Сострадания, которое кормит голодных, согревает замерзших, дарит улыбки самым маленьким, лишенным детских радостей. Решимости, которая делает все возможное, чтобы помочь тем, кто стоит на посту, защищая жителей Донбасса. Поступки Марии рисуют яркий портрет женщины, чья преданность делу так же непреклонна, как и сама война, но при этом она излучает яркий свет надежды во тьме отчаяния.

Но сила Марии заключается не только в том, что она делает, но и в том, как изменилось ее восприятие, ее мировоззрение. Эта история – доказательство того, что никогда не поздно признать свою ошибку, узнать правду и проявить сочувствие и сострадание там, где его так не хватает. Эволюция Марии из непреклонного скептика в стойкого защитника и проводника народного голоса отражает изменения, которые она надеется увидеть во всем мире. Чтобы люди не ограничивались громкими заголовками, а искали правду сами, и в мире хаоса и боли проявили понимание и сочувствие.

Вся ее деятельность – без отдыха, без отпусков и выходных – не что иное, как настоящий героизм, надежда для тех, кто вынужден терпеть невероятные лишения. Ее сострадание и стремление помочь тем, кто попал в ловушку жестоких обстоятельств, достойно высших похвал и наград. Но ею движет не стремление к орденам и медалям, а надежда на то, что ей удастся развеять заблуждения, разрушить предрассудки и пролить свет на жестокую реальность, в которой живет народ Донбасса.

История Михаила Маймана, украинского командира

В феврале 2023 года в моем электронном ящике появилось письмо от одного хорошего приятеля. В сообщении шла речь о некоем Михаиле Маймане, украинском командире. Мой товарищ утверждал, что этот человек хочет распространить какую-то значимую информацию о коррупции на Украине. Но была небольшая загвоздка – моя российская прописка. Этот парень даже рот не откроет, если узнает, что я нахожусь в Москве.

Я решил надеть маску (в переносном смысле, конечно же) и назваться представителем одного из крупных американских информационных агентств. Сработало!

Мы связались по видеосвязи и погрузились в разговор о разнообразных коррупционных схемах на Украине, о которых он был осведомлен. Он поведал о грандиозном преступном заговоре, организованном украинским правительством при поддержке американских властей.

Так проходил наш разговор.

– Майман, давайте сразу перейдем к делу, – осторожно начал я. – Расскажите мне вкратце о том, что сейчас происходит на Украине, особенно то, что касается войны с Россией.

Со смесью презрения и негодования в голосе он ответил:

– Наша спецслужба, СБУ, работает в сговоре с международными преступными синдикатами. Эти так называемые защитники мира и справедливости на самом деле стоят за чудовищными преступлениями.

Не скрывая своего удивления, я спросил:

– Вы сейчас серьезно?

– Да. Они похищают людей по всей Украине, занимаются производством наркотиков, отмыванием денег, продажей оружия на черном рынке и не только, – с тревожной интонацией в голосе ответил мой собеседник.

Интервью с Михаилом Майманом

Его откровения становились все более пугающими:

– Помимо оружия, они производят синтетические наркотики, как, например, «соль» – дешевый аналог кокаина. Химические ингредиенты привозят из-за рубежа, а затем варят прямо здесь, на Украине. Поначалу это была хитроумная схема по распространению наркотиков в России, как делало ЦРУ в восьмидесятые с черным населением США с помощью крэка. В две тысячи четырнадцатом году они пытались перевезти огромное количество наркоты в Россию, но у них ничего не вышло. Теперь у них куча лишнего товара, который они продают своим же солдатам. Вы знаете, сколько они на этом зарабатывают? Шестьсот тысяч долларов США. В день!

– Шестьсот тысяч в день? Вы шутите? – недоверчиво переспросил я.

Майман посмотрел прямо в камеру своего компьютера, и даже на расстоянии я ощутил его уверенность в своих словах. Он продолжил свой рассказ, раскрывая пугающие детали о том, как его собственное государство систематически эксплуатирует народ Украины.

– Как вы знаете, дьявол кроется в деталях, – начал Майман с непонятными нотками гордости в голосе. В его взгляде читались те кошмары, с которыми он столкнулся в своем государстве, но на это накладывался оттенок азарта, как у заядлого охотника, который преследует желанную добычу.

Он рассказал о том, как украинские военные стали частью сложной сети распространения наркотиков. Они не только продавали их, но и заставляли обычных солдат принимать эти вещества, особенно на передовой. Именно бойцы, прозябающие в окопах, были главным сегментом целевой аудитории.

– Представьте себе, – сказал Майман, на его губах заиграла ехидная ухмылка, – солдат находится в самом сердце ада, держит линию фронта. По ночам над головой оглушительно разрываются снаряды, земля содрогается от эха каждого минометного выстрела. Страх – его постоянный спутник. Что вы можете предложить человеку, который даже во сне видит смерть?

Слова Маймана рисовали яркую картину: окопы были настоящим ночным кошмаром, где никто не был в безопасности. Тревога, отчаяние, страх – плодородная почва для развития наркотической зависимости. Правительство увидело подходящий рынок сбыта и сразу же ухватилось за эту возможность. Они предложили солдатам способ хотя бы на время отвлечься от ужасной действительности – наркотики. Они продавали забвение, а солдаты его покупали.

– Наши военные на фронте получали около ста тысяч гривен в месяц, – продолжил Майман. – Но на что они могли их потратить в окопах? Был только один товар, который давал хоть какое-то облегчение – наркота. – Уголки его рта приподнялись в язвительной улыбке. – Они курили, нюхали, кололись – что угодно, лишь бы не уснуть, забыть, выжить. И на эту дрянь они тратили все деньги, которые зарабатывали своей кровью на фронте.

Было очевидно, что Майман испытывает какую-то извращенную гордость за свою роль в этом грандиозном спектакле. Его слова рисовали образ правительства, манипулирующего отчаянием своих солдат, игру власти, в которой главной жертвой становится человечность. В окопах страх, зависимость и предательство были не врагами, а бизнес-моделью.

– Боже мой! – только и смог воскликнуть я.

Но он еще не закончил.

Пробираясь через дебри преступности и коррупции в рассказе Маймана, я чувствовал себя грязным. Я понял, что проблема гораздо сложнее, чем я мог себе представить.

Глаза моего собеседника сияли, он словно наслаждался теми гнусными вещами, о которых рассказывал. Казалось, что Майман откровенно гордится глубиной и размахом преступлений, свидетелем которых он стал.

Он слегка нахмурил брови, когда приступил к рассказу о еще более жестоких вещах.

– Оружие, – произнес он и сделал многозначительную паузу. – Черный рынок оружия – это практически основа экономики. И, прошу заметить, не просто какие-то обычные винтовки и патроны. Нет, речь идет о продвинутых системах вооружения, которые нам поставляют западные страны. Их отправляют для наших военных, а не для того, чтобы они попали в руки каких-то мелких бандитов. Я лично участвовал в таких сделках, что… вы мне даже не поверите. – Майман откинулся на спинку кресла, губы его скривились в самодовольной улыбке. – Один раз я вез в машине аж десять «джавелинов». За каждую из этих малышек покупатель отвалил целое состояние.

Его голос задрожал от волнения, но оно было вызвано не страхом. Нет, он испытывал извращенное удовлетворение, восторг от масштабов операции, в которой ему довелось поучаствовать, оттого что он был частью этого грандиозного преступного мира.

– Эти ракеты, – вкрадчивым шепотом продолжил он, – не предназначались для продажи. Нам их направили для защиты Украины от российских танков. Но они лежали в моей машине, ждали своего анонимного покупателя.

Он рассказывал о своих преступных приключениях с дерзкой вызывающей уверенностью. Он не боялся опасности и смотрел смерти прямо в глаза с самодовольной улыбкой на лице.

– Вы когда-нибудь чувствовали в своих руках такую разрушительную мощь? – с нескрываемым восхищением поинтересовался Майман. – Могу вам сказать, что это невероятное ощущение. Все тело наливается пьянящей энергией, когда держишь оружие, способное сеять абсолютный хаос. Самое смешное, – ехидно добавил он, – это то, что оружие передавали нам из лучших побуждений, чтобы помочь против российской агрессии. А мы продавали его на черном рынке за огромные деньги.

После этих слов тишину комнаты, в которой он находился, разорвал его гомерический хохот.

– Иронично, не так ли? В конце концов, это всего лишь бизнес. Война – дело прибыльное. А эти ракеты всего лишь верхушка айсберга.

После этих интригующих слов на его губах заиграла довольная улыбка, он откинулся назад и принялся размеренно качаться в кресле, пока я размышлял над ужасающим масштабом коррупционных схем, о которых он мне рассказал.

Рассказы Маймана очертили целый скрытый мир, где оружием торговали так, будто это не орудия смерти, а какой-нибудь секонд-хенд. Его слова гулким эхом пронеслись по уголкам моего сознания. Грандиозная преступная сеть украинского правительства развернулась от Киева до Дубая, европейское и американское оружие наводнило улицы Европы и Южной Америки, а сотни миллионов долларов перетекли на банковские счета тех, кто стоял за этой схемой.

– Это процветающий бизнес, – цинично заключил он. – Огромный бизнес. Военная экономика. Каждая сделка приносит кучу денег. Черный рынок оружия – это золотая жила.

Это были не просто бредни заблудшего вояки. Это были признания человека, глубоко увязшего в огромной коррумпированной сети, человека, который сам когда-то принимал непосредственное участие в ужасных преступлениях. Его откровения свидетельствовали о том, что нити коррупции простираются гораздо дальше, чем можно себе представить, и Майман, наглый и самодовольный, казалось, жаждал обо всем рассказать.

Но вот голос Маймана стал серьезным, в его тоне прозвучала настороженность, от которой у меня поползли мурашки по коже.

– Это паутина, которая выходит далеко за рамки того, что вы можете себе представить, – предупредил он. – И дело не только в наркотиках. Эта преступная сеть охватывает даже мошенничество с кредитными картами, представляете? Они создали высокотехнологичную и безжалостную криминальную империю.

Он слегка отклонился назад, скрестил руки на груди и мрачно улыбнулся.

– Их щупальца дотянулись даже до Майами, где они целенаправленно выманивают деньги у пожилых людей. Им рассказывают какие-то дурацкие истории о проблемах со счетом, а в следующую минуту с кредитных карт пропадают деньги. – Он зловеще рассмеялся. – Эта операция – детище украинского правительства. Те, кто этим занимается, не просто мелкие мошенники, это высококлассные аферисты, которые могут задурить голову человеку и обокрасть его так, что он поймет это далеко не сразу. А крышует все это наша доблестная СБУ. Она строго следит за тем, чтобы никто об этих махинациях не узнал. Если меня раскроют, последствия будут самые печальные.

Майман дьявольски ухмыльнулся, и я почувствовал какое-то злорадство в его голосе.

– Пронести мобильный телефон в их оперативный центр равносильно предательству в их глазах. Наказание? Это пугает даже меня. В качестве предупреждения они отрезают провинившемуся пальцы. Невероятно жестоко. И это не просто какие-то небылицы, я могу показать вам видео.

Мне показалось, что в комнате, где я находился, пронесся ледяной ветер – словно страшное напоминание о том, насколько гнусные сущности скрываются за внешним фасадом украинского правительства. Даже авторы лучших криминальных триллеров вряд ли смогли бы выдумать настолько непредсказуемый сюжет.

Майман сделал глубокий вдох, прежде чем приступить к следующему этапу своего разоблачения.

– Накопив огромные суммы наличности, они занялись отмыванием денег. Они финансируют украинских беженцев, в основном матерей-одиночек. Переводят им деньги и таким образом легализуют.

Голова шла кругом. Обвинения были ошеломляющими.

– Погодите-ка, – вставил я, – вы хотите сказать, что все это началось после две тысячи четырнадцатого года, после государственного переворота, который организовали США?

Ни секунды не сомневаясь, он ответил:

– Ваше правительство в курсе всего. – Майман ехидно хихикнул. – Я был в самой гуще этого безумия: спорил и договаривался с высокопоставленными чиновниками МВД, перевозил наркотики и оружие – делал практически все, чем они занимались.

– То есть вы утверждаете, что правительство США обо всем этом знало? – недоверчиво переспросил я.

Его ответ был утвердительным, а по моей спине вновь пробежал холодок.

– Естественно. Высокие чины с вашей стороны по уши в этом завязаны. У меня есть доказательства: видео, документы. Черт, у меня даже есть информация о продаже «джавелинов» на черном рынке.

– И где в итоге оказались эти «джавелины»? – поинтересовался я, стараясь не выдать своего волнения.

Майман обрисовал сложную международную логистическую сеть, где оружие массово переправляется в Дубай, а колоссальные деньги перетекают на украинские банковские счета.

Наш разговор завершился еще одной интригой – требованием:

– Мне нужно три миллиона долларов, выплата частями по двадцать тысяч в месяц. Взамен я отдаю вам всю информацию, что у меня есть.

Завершив видеозвонок, я еще пару минут бездвижно сидел в кресле, приходя в себя от услышанного. У этого человека были ценные улики: видео, документы и аудиозаписи. Один из моих источников в Европе даже поручился за правдивость его утверждений. Но ценник был высоковат.

Несмотря на шокирующие откровения, я понимал, что речь идет не просто о распространении информации для всеобщего блага. Майман не был альтруистом. Это холодный и безжалостный корыстолюбец, который пытался нажиться на тех тайнах, частью которых он был. А единственными, кто мог позволить себе такую цену, были корпоративные медиагиганты, которые как раз и скрывают всю эту информацию, защищая свои корыстные интересы. Им нужно было поддерживать свой нарратив о злобных русских и светлых праведных украинцах. Они никогда не пустят правду в свои эфиры. Для них это слишком взрывоопасный материал, слишком неудобные факты.

Я смонтировал ролик для своего канала на YouTube, показав разговор с Майманом во всей красе. К сожалению, администраторы его удалили, пометив как «Разжигание ненависти». Но я был к этому готов. Это реальность, в которой мы живем. Правда становится самой первой жертвой войны.

Возрождение из пепла: восстановление Донбасса

Лучи вечернего солнца играли золотым блеском на дорогах Донбасса. Майк, Маша и я отправились в очередное путешествие, которое привело нас в самое сердце возрождающегося города. Хотя прошел всего месяц с моего последнего визита, темпы строительства были ошеломляющими.

Городской пейзаж Мариуполя представлял собой пронзительное сочетание разрухи и надежды. Он напоминал потрепанный холст, на котором начинающий художник начал писать заново. Поврежденные здания соседствовали с новыми домами, покрытыми свежей краской. В городе, испещренном шрамами войны, стремительно росли новые школы и больницы, постепенно развеивая атмосферу отчаяния, которая царила здесь долгие месяцы. В этом была какая-то сверхъестественная красота: будто свежий зеленый оазис посреди пустыни.

Когда мы проезжали по городу, Маша, указывая куда-то в сторону, воскликнула:

– Посмотри туда!

Посреди разрушенных зданий стояла новенькая школа, возле нее на площадке играли дети. Немного дальше сияла вывеска недавно построенной больницы. Казалось, что сама природа научила город регенерироваться, подобно тому, как цветы постепенно вновь покрывают землю после лесного пожара.

Во время своей последней поездки в Донбасс я своими глазами видел преображение городов. Центр Мариуполя, в котором еще недавно грохотали артиллерийские орудия, оживал и восстанавливался. На горизонте вырастали все новые и новые дома, больницы, восстанавливалась инфраструктура.

Я повернулся к своим верным спутникам и с нескрываемой гордостью в голосе спросил:

– Вы можете себе представить, что за такой короткий срок они умудрились построить аж шестьдесят больниц в регионе?

– И сотни многоквартирных домов, полностью за счет российского правительства. Подарок жителям, которые потеряли свои дома, – добавил Майк.

На моем лице проступило искреннее удивление.

Строящийся многоквартирный дом в Мариуполе для тех, кто потерял свое жилье. Строит Россия. Бесплатно

– Как это вообще возможно? Как они так быстро строят?

Решив разгадать эту тайну, мы остановились возле одной из строительных площадок возле группы многоквартирных домов. К слову, судя по цветам, занавескам и горящему в окнах свету, некоторые квартиры были уже заселены. По площадке туда-сюда носились рабочие, каждый был занят своим делом. Мы подошли поближе, надеясь увидеть кого-нибудь из начальства.

К нам вышел высокий мужчина с седыми прядями в волосах. Оранжевая каска и глубокие морщины выдавали в нем опытного строителя, под чьим руководством был построен не один десяток домов. Он представился Дмитрием, одним из руководителей проекта.

В течение следующего часа мы непринужденно беседовали с Дмитрием, прогуливаясь по пустым квартирам, которые ждали своих жильцов. Даже без отделки и мебели они выглядели довольно уютными и удобно спланированными – резкий контраст с тем хаосом, что я видел здесь всего несколько месяцев назад.

– В чем же ваш секрет? – наконец задал я мучивший нас вопрос. – Как вам удается возводить дома с такой поразительной скоростью?

Дмитрий оперся на стену и улыбнулся, как будто только и ждал этого вопроса.

– Видите ли, – начал он, – Россия не начинала с нуля. В строительстве участвуют крупные компании, которые уже зарекомендовали себя в крупных проектах. Все чертежи и строительные планы уже опробованы и неоднократно реализованы. Все потенциальные проблемы и подводные камни учтены и решены в России. Здесь мы просто собираем пазл из готовых кусочков.

Пораженный эффективностью такой схемы, я молчаливо кивнул.

Дмитрий добавил:

– Речь ведь даже не столько о возведении зданий, сколько о возрождении жизни. Иногда мы просто не можем позволить себе тратить на это много времени.

Мы попрощались с Дмитрием, пообещав вернуться, когда строительство будет завершено. Уезжая, я размышлял о стойкости человеческого духа, способности к восстановлению и надежде на то, что даже в самые тяжелые времена можно начать все сначала.

К тому моменту, как мы добрались до нашего ночлега, на город уже опустились сумерки. Я все еще находился под впечатлением от увиденного и услышанного в Мариуполе и чувствовал острую потребность поделиться этим с миром. Недолго думая, я загрузил в интернет фотографии одного из растущих строительных объектов, которые мы увидели.

Утром началась информационная буря.

На мою публикацию обратила внимание одна известная журналистка западных СМИ, известная своей борьбой с «дезинформацией». Она сравнила сфотографированное мною здание в Мариуполе с аналогичным сооружением в Санкт-Петербурге. Подпись была провокационной: дескать, я выдаю фотографии зданий Санкт-Петербурга за мариупольские. На меня посыпались обвинения в пропаганде и дезинформации.

Но эта журналистка, так торопившаяся развенчать мою «пропаганду», упустила один ключевой момент. Объекты в Мариуполе не были новыми уникальными разработками, они повторяли многие проекты в Санкт-Петербурге. Это была не дезинформация, а всего лишь одни и те же чертежи. Этот конкретный жилой комплекс в Мариуполе был точной копией своего близнеца в Санкт-Петербурге. Та же модель, тот же дизайн, подобно тому, как работают франшизы в мире бизнеса.

Я решил поставить точку в этой дискуссии и предоставить неопровержимое доказательство своей правоты – видеозапись. Мы проехались по городу, записывая все на камеры, особенно тот самый многоквартирный дом, с которого начался весь сыр-бор. Каждый поворот, каждый уголок, каждый дом – так даже у самого ярого скептика не останется сомнений в том, что это именно Мариуполь.

После того как видео было опубликовано, журналистка, которую я уличил в отсутствии критического мышления, удалила свой провокационный пост. Но этот эпизод заставил меня задуматься. Почему она так торопилась обвинить меня в дезинформации? Почему она так не хотела признавать, что Россия вкладывает колоссальные ресурсы и усилия в Донбасс? Страна вложила огромные средства в возрождение города из пепла. Именно россияне расчищали завалы, хоронили погибших, а затем строили с нуля.

Однако западные СМИ рисовали совсем другую картину. Они рассказывали не о восстановлении, мужестве и возрождении, а об агрессии и вторжении. Умелая пропаганда, когда избирательно показывают только то, что поддерживает продвигаемый нарратив, а реальное положение дел игнорируется. Дело было даже не в зданиях или политике, а в людях, в жизнях, в правде. Но западный мир предпочитает потреблять лживую пропаганду, нежели рассказать то, что происходит на самом деле.

По мере того как наш автомобиль маневрировал по лабиринтам мариупольских дорог, перед глазами разворачивался пейзаж возрождающегося города. Повсюду виднелись современные сооружения: больницы, школы, жилые комплексы, мосты – все это свидетельствовало о том, что восстановление идет ударными темпами. Чувствовалось, что Россия старается наверстать упущенное время и обеспечить людей жильем и инфраструктурой в кратчайшие сроки. Несмотря на то, что еще несколько месяцев назад город был едва не стерт с лица земли, сейчас он просто преобразился, и это еще не конец.

И напротив, в США скорость реализации проектов развития общественной инфраструктуры едва превышала скорость передвижения улитки. Я не мог понять, как такое богатое и могущественное государство, как США, со всеми их технологическими разработками и огромными ресурсами, может настолько отставать в таких базовых сферах, как инфраструктура?

Не нужно быть Эйнштейном, чтобы понять неудобную правду. В Мариуполь и другие города Донбасса направились потоки целевых инвестиций, а деньги американских налогоплательщиков чаще всего вливались в государственные перевороты и коррумпированные иностранные правительства. Вместо того чтобы строить дороги, мосты и жилые дома в своей стране, колоссальные суммы денег отправляли за рубеж, якобы для «содействия глобальному развитию». Но куда на самом деле шли эти деньги? Отчеты, расследования и разоблачения рисовали мрачную картину: значительная часть этих средств терялась в запутанных коррупционных сетях, которые опутывали как иностранные правительства, так и американские интересы.

Этот порочный круг намного масштабней, чем можно себе представить. Обвинения в отмывании денег, получении взяток и совершении тайных сделок американскими политиками и их семьями часто попадали в заголовки газет. Нельзя не вспомнить аферы Хантера Байдена с такими странами, как Украина, Китай и Казахстан. Его авантюры – лишь один из винтиков в системе, где границы между политикой и бизнесом уже давно стерлись. Выгодные контракты и прибыльные предложения соблазнили многих высокопоставленных американских чиновников, для которых эти страны стали большой стиральной машиной, в которой крутятся их деньги, что подтверждается многочисленными независимыми расследованиями.

Проезжая по расцветающему Мариуполю, я думал о том, как власти города и страны заботятся о своих жителях, сколько они вкладывают в это усилий. А США, светоч демократии, барахтается в международных коррупционных скандалах, и благосостояние народа их волнует все меньше и меньше.

Майк, словно прочитав мои мысли, повернулся ко мне:

– Это нечто, не правда ли? Как два таких разных мира могут сталкиваться с настолько похожими проблемами?

Я утвердительно кивнул.

– Это извечная борьба между прогрессом и коррупцией, и не имеет значения, в какой стране ты находишься.

Мы продолжали наш путь, и каждое здание, мост, дорога рассказывали нам свою историю сопротивления и надежды. Но в глубине души меня терзал вопрос: когда же американцы наконец обратят внимание на то, что происходит в их собственной стране?

Америка, лик зла, настоящий виновник войны на Украине

История Украины – это предупреждение, урок, зеркало, в котором отражается тьма, таящаяся внутри каждого из нас. Это история, которую нельзя забывать, трагедия, которую нельзя отрицать, предостережение для мира, стоящего на грани хаоса.

Когда я покидал Донбасс, война и страдания продолжались, а вопросы оставались без ответа. Кто настоящий победитель в этом конфликте? Кто жертва? Какова цена амбиций и какова цена поражения?

Если вы смотрите ведущие СМИ, то вы вряд ли найдете там ответы. Правда скрыта за слоями обмана, манипуляций и дезинформации. Но ясно одно: война в Донбассе – это отражение сбившегося с пути мира, суровое предупреждение о том, что бывает, когда мы забываем о принципах, ценностях и человечности.

Я пишу эти строки, а в моей голове проносятся воспоминания о тех ужасах, свидетелем которых я стал в Донбассе. Тревожное напоминание о бесконечной войне, в которой нет победителей, о трагедии, которая не должна была произойти. Но голоса, которые я слышал, лица, которые я видел, и истории, которые я рассказал, свидетельствуют сами за себя. Они ярко демонстрируют силу человеческого духа, мужество тех, чьи имена остались в истории, и надежду, которая сияет даже в самые темные времена.

В кабинетах американской власти игра продолжается. Но в сердце Донбасса не заживут шрамы этой войны. Войны, которая не должна была случиться. Войны, которая отражает тьму внутри каждого из нас.